ВСЕЛЕННАЯ И МОЕ ПОДСОЗНАНИЕ, похоже, сговорились против меня. Я в своем пузыре, играю в фонетический скрабл с мамой. В сегодняшней игре мне удалось составить слова СНАРУЖИ, СВАБОДА и СИКРЕТЫ. За последнее я получаю бонус за использование всех семи букв. Мама хмурится, глядя на доску, и я жду, что она оспорит мое слово, но она этого не делает. Она подсчитывает очки, и впервые в жизни я веду в этой игре. Опережаю ее на семь баллов.

Я смотрю на счет, а потом на нее.

– Уверена, что все правильно посчитала? – спрашиваю.

Не хочу еще и обыграть ее вдобавок ко всему. Я пересчитываю очки, все сходится. Ее взгляд блуждает по моему лицу, но я продолжаю смотреть на счет. Мама такая весь вечер, вглядывается в меня, словно я загадка, которую она не может разгадать. Или это уже паранойя. Возможно, все дело в чувстве вины, которую я испытываю из-за своего эгоизма, из-за того, что даже сейчас я хочу быть с Олли. В каждое мгновение, проведенное с ним, я узнаю что-то новое. Я становлюсь другой.

Мама забирает карточку со счетом у меня из рук и приподнимает мой подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза.

– Что происходит, милая?

Я уже собираюсь солгать ей, когда с улицы внезапно слышится громкий крик. За ним следует еще один, а потом неразборчивые возгласы и отчетливый звук удара. Мы обе резко поворачиваемся к окну. Я начинаю вставать, но мама кладет руку мне на плечо и качает головой. Я позволяю ей удерживать меня на месте, но раздается вопль «Хватит!», и мы обе бежим к окну.

Все трое – Олли, его мама и отец – на крыльце. Их тела образуют треугольник несчастья, страха и злобы. Олли в позе боксера, кулаки сжаты, ноги широко расставлены и твердо стоят на земле. Даже отсюда я вижу вены, которые выступили на его руках, лице. Его мама делает шаг к нему, но он говорит ей что-то, заставляя ее отойти.

Олли и его отец стоят лицом к лицу. У отца в правой руке стакан. Не сводя взгляда с Олли, он подносит стакан ко рту и большими глотками допивает содержимое. Потом отводит руку с пустым стаканом в сторону, ожидая, что мама Олли заберет его. Олли пытается ее остановить. На мгновение мне начинает казаться, что она не пойдет. Но она все же делает шаг по направлению к мужу и тот хватает ее со злобой и угрозой. Олли бросается между ними. Сбрасывает руку отца и отпихивает мать в сторону.

Разозленный еще сильнее, отец снова делает выпад. Олли отталкивает его. Отец врезается в стену, но остается на ногах.

Олли начинает приплясывает на месте, как боксер, который готовится к схватке. Он пытается отвлечь внимание отца от матери. Это срабатывает. Отец замахивается на него кулаком. Олли уворачивается, вильнув вправо, затем влево. Он задом спрыгивает с крыльца, как раз когда отец снова поднимает руку. Тот промахивается и по инерции падает со ступеней. Он лежит распластанный на бетонной подъездной дорожке и не шевелится.

Олли застывает на месте. Его мать подносит руки ко рту. Моя мама обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь лбом к стеклу и хватаюсь за подоконник. Все взгляды устремлены на отца Олли. Мгновения тянутся слишком долго. Он по-прежнему не шевелится, и каждая новая секунда – страшное облегчение.

Мать Олли не выдерживает первой. Она поспешно сбегает вниз по ступенькам, присаживается рядом с мужем на корточки, проводит рукой по его спине. Олли жестом показывает ей, чтобы отошла, но она его игнорирует. Она наклоняется еще ближе, и в этот момент отец Олли перекатывается на спину и грубо хватает ее за запястье. С торжествующим лицом он вскидывает ее руку, как будто это трофей, который он завоевал. Потом поднимается на ноги и тащит ее за собой.

И снова Олли врывается между ними, но на сей раз его отец готов. Он двигается быстрее, чем когда-либо. Отпускает мать, хватает Олли за воротник рубашки и наносит ему удар в живот. Его мама кричит. И я кричу тоже. Отец наносит еще один удар. Я не вижу, что там происходит дальше, потому как вырываюсь из рук мамы и бегу. Я не думаю, просто перемещаюсь. Вылетаю из комнаты и мчусь по коридору. Прорываюсь в воздушный тамбур и выбегаю из дома в считаные секунды.

Я не знаю, куда бегу, но мне нужно оказаться рядом с ним. Я не знаю, что делаю, но я должна защитить его. Я несусь по нашему двору к кромке газона, которая ближе всего к дому Олли. Его отец замахивается снова, и я кричу:

– ПРЕКРАТИТЕ!

Они оба в тот же миг замирают на месте и, потрясенные, смотрят на меня. Опьянение отца настигает его. Он, пошатываясь, поднимается по ступеням и входит в дом. Мать следует за ним. Олли сгибается пополам, держась за живот.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Он поднимает на меня глаза, и гримаса боли на его лице сменяется замешательством, а потом страхом.

– Иди. Иди в дом, – говорит он.

Моя мама хватает меня за руку и пытается оттащить от него. Я смутно осознаю, что она в истерике. Мама оказывается крепче, чем я могла бы предположить, но моя потребность видеть Олли сильнее.

– Ты в порядке? – кричу я, не сходя с места.

Он выпрямляется – медленно, осторожно, как будто у него что-то болит, но боль не отражается на его лице.

– Мэдс, я в порядке. Иди в дом. Пожалуйста. – Воздух между нами наэлектризовывается. – Честно, я в порядке, – повторяет он, и я позволяю себя оттащить.

Мы снова оказываемся в воздушном тамбуре, и только теперь я начинаю осознавать, что наделала. Я что, серьезно побывала Снаружи?

Мама сжимает мое плечо, словно тисками. Она заставляет меня посмотреть ей в лицо.

– Я не понимаю, – говорит она пронзительным, растерянным голосом. – Почему ты это сделала?

– Я в порядке, – отвечаю я на вопрос, который она не задавала. – Это же всего минута. Меньше минуты.

Мама отпускает мою руку и берет меня за подбородок:

– С какой стати ты рисковала жизнью ради совершенно чужого человека?

Я не настолько искусный лжец, чтобы скрыть от нее свои чувства. Олли – в каждой клетке моего существа.

Она видит правду.

– Он не чужой, так?

– Мы просто друзья. Общаемся онлайн, – говорю я. Делаю паузу. – Прости. Я не подумала. Я просто хотела убедиться, что с ним все в порядке.

Я потираю плечи. Сердце колотится так быстро, что я ощущаю боль в груди. Меня захлестывает осознание чудовищности моего поступка, и я дрожу. Моя внезапная дрожь сводит на нет вопросы мамы, она сразу превращается в доктора.

– Ты к чему-нибудь прикасалась? – спрашивает она несколько раз подряд.

Я отвечаю, что нет, раз за разом.

– Мне пришлось выбросить твою одежду, – говорит мама после того, как я выхожу из душа – она настояла на том, чтобы я помылась. Произнося эти слова, она на меня не смотрит. – И нам придется быть крайне осторожными еще несколько дней, чтобы удостовериться… – Она умолкает, не в состоянии закончить фразу.

– Мама, прости.

Она выставляет вперед руку, качает головой.

– Как ты могла? – спрашивает она, наконец-то взглянув мне в глаза.

Я точно не знаю, о чем она говорит – о том, что я была Снаружи, или о том, что лгала ей. У меня в любом случае нет ответа.

Как только она оставляет меня, я подхожу к окну, ища взглядом Олли, но его нигде не видно. Вероятно, он на крыше. Я ложусь в постель. Я что, правда была Снаружи? Чем пах воздух? Дул ли ветер? Касались ли вообще земли мои ноги? Я трогаю свои руки, лицо. Они теперь другие? Другая ли я?

Всю свою жизнь я мечтала лишь о том, чтобы оказаться Снаружи. Но теперь, побывав там, ничего не помню. Кроме Олли, согнувшегося пополам от боли. Кроме его голоса, велевшего мне идти в дом.