Взвизгнув тормозами, ярко раскрашенный фургон марки «мерседес» остановился перед филиалом магазина «Тхибо», расположенным в пешеходной зоне Хаттингена. Пока водитель затаскивал в магазин пакеты со свежеподжаренной фасолью, радио в машине орало на полную мощность.

На втором этаже дома напротив одно из окон было приоткрыто. Хриплый голос Адриано Челентано проник в просторную угловую комнату большой старинной квартиры, что с незапамятных времен сдавалась внаем часто меняющимся и самым разным жильцам.

На широкой самодельной постели у дальней стенки заворочалась молодая женщина. В полусне она нащупала сигареты, зажигалку и закурила. В один прекрасный день, поклялась она себе, она сбросит кирпич на фургон этого кретина.

Наконец внизу взревел мотор – потом стало тихо. Наслаждаясь тишиной, женщина закрыла глаза. И тут рядом с нею затарахтела бензопила.

Она вздрогнула и потянула на себя одеяло. Рядом на кровати лежал мужчина, и бензопилою был он.

Как он храпел, чудовище!

По меньшей мере раз восемь за ночь она просыпалась от зверского шума. Она трясла его, толкала локтем в грудь, с трудом переворачивала на другой бок. Но уже через десять минут он опять лежал на спине, и опять работала пила канадского лесоруба.

О боже, с кем она связалась! На десять лет старше, залысины на лбу, по крайней мере двадцать лишних фунтов на животе и боках, очки со стеклами такой толщины что куда там разделительной перегородке в самом солидном банке. Но нежен – этого у него не отнимешь…

Без особой охоты заглянула она вчера между десятью и половиной одиннадцатого к Ине, где слишком уж громко играла развеселая музыка. Она собиралась выпить стакан пива, заставить сделать музыку потише и отправиться спать, чтоб отдохнуть перед началом недели. Потом она увидела этого человека: он сидел один с бутылкой в руке, поблескивая бронированными стеклами очков. Рядом с ним было единственное свободное место.

В течение последующего часа они произнесли друг с другом не более ста слов. А потом он ненароком снял очки, чтоб протереть свои иллюминаторы краешком диванного покрывала, и тут она увидела его глаза: отливающие серо-голубым блеском, слегка прищуренные, чуть насмешливые, чуть загадочные – глаза, перед которыми нельзя устоять.

Через десять минут она взяла его за руку и повела к себе. Из-за его глаз, и потому что было воскресенье, и вообще. Укоризненный взгляд Ины она попросту проигнорировала…

Рената Краузе загасила сигарету и поставила пепельницу на место. Потом спустила ноги с постели, кончиками пальцев нащупала деревянные сандалеты и встала.

Сначала на кухню. Вынуть масло из холодильника, засыпать кофе в кофеварку, поставить вариться яйца. Только после этого душ.

Посвежевшая и уже почти одетая, она вернулась в комнату. Субъект в ее постели еще храпел – должно быть, после Канады он расправлялся теперь с сибирскими лесами. Она стянула с него одеяло и швырнула на кресло.

– Подъем!

Он появился в дверях, когда на первый поджаренный хлебец она уже намазала диетический творог и ежевичное желе. Небритый, нечесаный, но уже совсем одетый.

Рената молча показала на свободный стул с другого края стола, подвинула толстяку чашку с отбитой ручкой, прозрачный кофейник и нож. Пусть сам о себе позаботится.

Человек в очках первым делом опробовал желе, довольно кивнул и нанес почти сантиметровый слой на свой хлебец.

– Сама делала? – спросил он.

– Мать, – ответила она и подумала: как хорошо, что ее не будет целую неделю. Подобные субъекты в тот же вечер оказываются под дверью, уверяя, что всего лишь хотели записать рецепт джема. Если не быть начеку, заканчивается все это в отделе регистрации браков.

Она бросила нетерпеливый взгляд на кухонные часы. Если он сейчас уберется, она успеет еще не спеша почитать «Рундшау» и застелить постель. Она терпеть не могла возвращаться в неприбранную комнату.

Рената демонстративно взяла газету и укрылась за нею. Несколько минут царило молчание.

– В старом греческом мифе, – начал он вдруг, – была царица, которая собственноручно душила любовников на следующее утро. Она могла бы быть твоей прапрабабкой.

Рената невольно улыбнулась.

Но потом резко бросила:

– Она знала за что.

На лице мужчины в очках-иллюминаторах ничего не отразилось. Он взял блокнот, в котором жильцы огромной квартиры записывали, что надо купить, и нацарапал на листке несколько цифр. Затем подвинул блокнот на середину стола.

– Вот. Позвони, когда снова захочется кого-нибудь придушить.

– Немыслимо, – сказала она, проигнорировав блокнот.

Он не стал делать новых попыток, схватил куртку и быстро натянул на себя.

Когда он уже стоял в дверях, Рената сказала:

– Послушай, толстяк!

– Да?

– Ты был мил. Лучше, чем все эти мальчики под Роберта Редфорда. Такие великие соблазнители со всякими неотразимыми штучками.

– Пожалуй…

– Что значит, пожалуй?

Он выпрямился, стекла его очков блеснули.

– Что касается всех этих штучек, то у меня есть глаза, знаешь, на это клюют все. Мой коронный прием – глаза.