Илмаз жил в Хольтхаузене.

Самым большим достоинством поселка для многих его обитателей был разве что открывающийся отсюда вид. Перед жителями верхних этажей самых высоких домов открывалась панорама долины, в которой лежал Хаттинген. Даже металлургический завод Хайнрихса с висящим над ним сероводородным смогом смотрелся отсюда идиллически. Впрочем, у работавших там жителей Хольтхаузена не было на сей счет иллюзий.

К тому же беспорядочное нагромождение спешно возведенных коммунальных построек демонстрировало полную несостоятельность социального планирования. Кроме двух пивных, существовавших здесь с незапамятных времен, поначалу имелась лишь начальная школа со спортзалом и детский сад. Все остальные жившие здесь люди вынуждены были завоевывать в упорной позиционной борьбе с некомпетентными представителями муниципалитета: магазин, медицинскую практику, пункт приема рецептов. Проявлением высшей милости городских властей стала выдаваемая за молодежное общежитие постройка, состоящая большей частью из прессованного картона и потому после первых трех жарких летних дней имевшая тенденцию к самовозгоранию.

Здесь вырос Илмаз.

Вместе с родителями и тремя младшими сестрами проживал он в трехкомнатной коммунальной квартире общей площадью семьдесят восемь квадратных метров. Поскольку девочки согласно строгим турецким представлениям о морали должны были спать отдельно, мальчику для спанья оставалась разве что тахта в гостиной. Однако здесь стоял телевизор, и он практически никогда не бывал в одиночестве.

Писк электронных часов разбудил его около семи утра. Он потер глаза и вспомнил, что сегодня тот долгожданный день, когда они, наконец, отправятся на экскурсию. В тот же миг он проснулся окончательно и соскочил с постели.

Когда он вошел в кухню, Нильгюль, старшая из сестер, как раз накрывал на стол. В шестнадцать лет он уже считался взрослым, и за столом сестры обслуживали его почти так же, как мать – отца.

– Желает ли мой сын кофе?

Илмаз кивнул и потянулся к кофейнику.

Мать не позволила.

– Сядь, я сама. Эту неделю нам будет не хватать тебя.

Илмаз пил кофе. Здесь каждое его желание старались угадать по глазам, зато в школе то и дело давали пинков, и ему постоянно приходилось защищаться от некоторых учителей и от многих учеников. А стоило ему представить что Стефании с шестого этажа в жизни не пришло бы в голову налить брату кофе или выгладить рубашки, мир и вовсе казался непонятным.

– Скоро автобус, – напомнила мать.

Илмаз покачал головой.

– Нас отвезет Гертнер. У него сегодня вечерняя смена.

Мать поджала губы.

– Что с тобой? – улыбнулся сын. – Да говори же.

– Не дело, что ты ходишь к этой девушке. Отцу это не нравится. Ты ведь обещал другой…

– Мать! – Илмаз почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. – Вы сделали это четырнадцать лет назад, когда я не в состоянии был сказать еще ни да, ни нет. Я даже не знаком с этой Ширин, которую вы мне предназначили…

– Но ты не можешь нарушить слово, которое дал твой отец!

– Я не женюсь на той, кого не знаю, – решительно заявил Илмаз. – А что касается Стефании – все совсем не так, как ты думаешь.

– И господин Гертнер может понять тебя неправильно.

Илмаз сунул в рот последний кусок хлеба и запил его кофе. Потом сказал:

– Пойми, в этой стране все по-другому. К тому же ничего тут такого нет…

– Неправда! – воскликнула девятилетняя Айша. – Вчера в подвале, где велосипеды, ты с нею целовался!

Она тут же прикрыла рот рукой и спряталась за Нильгюль, испуганно глядя на мать. Та вдруг постарела на десять лет. Пальцы ее так крепко ухватились за спинку стула, что суставы побелели.

Илмаз встал и положил матери руку на плечо:

– Давай не будем ругаться. Неделю меня не будет – не стоит расставаться в ссоре.

Мать с тревогой посмотрела на сына. Он уже давно перерос ее на голову. Жесткие, почти угловатые черты лица, темный пушок над верхней губой, низкий сильный голос – все свидетельствовало о том, как он повзрослел. И поведение его доказывало, что он все больше ускользает из-под ее и отцовского влияния.

Илмаз был рад, когда наконец натянул джинсовую куртку и взял сумку. Он еще раз заглянул на кухню, прежде чем уйти.

– Будьте здоровы. Салам…

Когда за ним захлопнулась входная дверь, мать накинулась на Айшу:

– Никогда не говори такого больше, слышишь? Никогда! Особенно отцу и его братьям!

Потом она выглянула из окна, выходившего на северо-запад. Там находилась, закрытая высокими домами, реальная школа имени Анны Франк, где учился ее сын.

– Эта девушка, – проговорила она тихо, – ничего хорошего нам не принесет.