Конюшни находились всего в километре от центра города. Кнутас и Карин свернули на дорогу, ведущую на вершину холма, и едва не столкнулись с экипажем. Крупный мерин фыркнул и подался в сторону. Наездник что-то ласково сказал ему, и тот успокоился. Кнутас вылез из машины и вдохнул запах конского пота и навоза. Посмотрел на ипподром, очертания которого наполовину скрывала пелена моросящего дождя.

С обеих сторон от холма протянулись ряды конюшен. В одном из загонов одинокая лошадь трусцой выполняла вольт. Странная металлическая конструкция задавала направление движения и регулировала ритм.

— Называется «водилка», — сообщила Карин, увидев удивление на лице Кнутаса. — Если лошадей не выводят на выездку, они могут поддерживать форму таким образом. Может, у неё была травма, простуда или ещё какая-нибудь напасть, и поэтому ей пока нельзя на выездку. Неплохо придумано, правда?

Лошадям только что задали корм, отовсюду доносилось довольное похрустывание, время от времени раздавался перестук копыт. Везде царил идеальный порядок: чисто выметенный пол, выкрашенные зелёной краской стойла закрыты на замки, уздечки развешены на крюках с внешней стороны дверей. На полках ровными рядами стояло всё необходимое: бутылки с линиментом и маслом для жеребят, ножницы, рулоны изоленты, щётки для копыт. В корзинах лежали наколенники и обмотки, скребки и другие приспособления для чистки лошадей. В углу — бочка с опилками. На ящике с фуражом спал чёрный котёнок. В одном из окон грохотало радио.

Ни жокей, ни владелец Свен Экхольм, с которыми они назначили встречу, здесь пока не появлялись. Девушка, работавшая в конюшне, проводила их на кухню для персонала.

Экхольм разговаривал по телефону, положив ноги на круглый стол. Жестом он пригласил их сесть. Сквозь пыльные окна пробивались слабые лучи утреннего солнца. Красная клеёнка вся была в засохших пятнах кофе. На столе лежали бумаги, папки, стопки журналов о лошадях, стояли банки с витаминами, кружки, стаканы, грязные жокейские сапога, резиновые сапоги. С потолка свисала паутина. В углу стояли плитка с двумя конфорками, грязная микроволновка и пыльная кофеварка. Стены были обклеены фотографиями лошадей, а на шкафу лежала охапка засохших роз. Сразу становилось ясно, что для этих людей важнее всего.

Экхольм убрал ноги со стола и положил трубку:

— Здравствуйте, рад знакомству. Хотите кофе?

Они согласились. Экхольм оказался привлекательным мужчиной лет сорока, со взъерошенными тёмными волосами. Накачанный, энергичный. Одет в чёрные брюки и серое поло. С трудом ему удалось отыскать пару чистых чашек, и вскоре они уже сидели за столом, на котором стоял кофе и пластиковая коробка с имбирным печеньем.

— Расскажите, пожалуйста, о Фанни Янсон, — начала беседу Карин. — Мы так поняли, что большую часть свободного времени она проводила в конюшне.

Свен Экхольм откинулся на спинку стула:

— Хорошая девочка, очень работящая. Не особенно разговорчивая, но отлично ладит с лошадьми.

— Насколько часто она здесь бывала? — спросил Кнутас.

— Вы имеете в виду в конюшне? — спросил Экхольм и, не дождавшись ответа, продолжил: — Четыре-пять раз в неделю, где-то так.

— А когда она приходила в последний раз?

— Когда приходила в последний раз? — повторил Свен Экхольм. — Кажется, я видел её на прошлой неделе, то ли в четверг, то ли в пятницу.

— И как она вам показалась?

— Как показалась? — Экхольм потёр подбородок. — Я был по уши занят выездкой, просто поздоровался с ней, и всё. Вам лучше поговорить с ребятами, которые работают на конюшне, они с ней больше общаются.

— Фанни получала деньги за работу здесь?

— Получала деньги? Нет, девочки, которые работают на конюшне, делают это, потому что любят лошадей. Возятся с ними, чистят, кормят и так далее. Ну, возраст такой, сами понимаете.

Свен Экхольм отхлебнул кофе.

— А когда Фанни начала приходить к вам в конюшню?

— Когда начала приходить? Ну, наверное, где-то год назад.

— Дружит ли она с кем-то из сотрудников? — поинтересовался Кнутас, которого уже начала раздражать манера Экхольма постоянно повторять вопросы, прежде чем отвечать на них.

— Дружит ли с кем-то из сотрудников? Ну разве что с Янне, по-моему, они неплохо ладят. А вообще, я же говорил, она не особо общительная.

— А вы сами здесь часто появляетесь? — спросила Карин.

— Ну, как сказать, я здесь примерно двадцать пять часов в сутки, — усмехнулся Свен. — А если серьёзно — практически каждый день. Последнее время стараюсь устраивать себе выходной хотя бы раз в две недели. Нельзя же жить в конюшне, когда у тебя жена и дети!

— Насколько хорошо вы знаете Фанни?

— Не скажу, что хорошо. Она не стремится к общению, а я вечно занят, у меня нет времени разговаривать со всеми девчонками, которые тут бегают.

«Почему этот чёртов Экхольм не повторяет вопросы, когда их задаёт Карин?» Кнутаса это жутко нервировало.

— А где вы живёте? — продолжала Карин.

— Тут рядом, на хуторе отца. Ну, старик тоже там живёт, в гостевом домике.

— Ваша жена тоже работает на конюшне?

— Да. Полный рабочий день здесь у шестерых, включая нас.

— А как вы распределяете обязанности?

— Помогаем друг другу, тренируем лошадей, ухаживаем за ними, содержим конюшню. Здесь круглый год куча работы, даже не в сезон.

— Нам бы очень хотелось поговорить со всеми. Это можно устроить?

— Конечно, без проблем. Боюсь, что сейчас здесь только мы с Янне. Постараемся попозже в течение дня или завтра.

Кнутас не мог не задать ещё один вопрос, просто чтобы проверить: а вдруг Экхольм просто перестал повторять вопросы и всё тут?

— А сколько человек помогает вам на конюшне? Сколько девочек работает бесплатно после школы?

— Сколько девочек работает бесплатно после школы? Пара человек. Раньше было больше, но теперь это уже не так популярно. А может, им больше уроков стали задавать, — ответил Свен и улыбнулся Кнутасу.

Выйдя из кухни, Карин обратила внимание, что коллега мрачнее тучи.

Допрос конюха Яна Ульсона прошёл удачнее.

Мужчина оказался постарше владельца, лет сорока пяти, предположил Кнутас. Слишком смуглый для шведа. Карие, почти чёрные, глаза, густые брови, сросшиеся на переносице, трёхдневная щетина. Жилистый и мускулистый после многих лет работы в конюшне. Ни грамма жира, футболка и грязные штаны не скрывали накачанных мышц. Обручального кольца нет. «Интересно, а он один живёт или нет?» — подумал Кнутас, но решил пока подождать с этим вопросом. Для начала он попросил повторить рассказ о том, как Фанни уезжала из конюшни. Ульсон практически слово в слово повторил то, что было зафиксировано в протоколе.

— Попробуйте вспомнить какие-нибудь мелочи, — попросил Кнутас. — Иногда то, что кажется совершенно незначительным, может оказаться крайне важным.

Ян Ульсон почесал щёку. Он производил впечатление доброжелательного и открытого человека.

— Нет, если честно, ничего такого не припоминаю. Она всё время возится с лошадьми и не особенно разговорчива. Когда она вернулась после катания, у неё просто глаза горели. Такой счастливой я её давно не видел. Она отвела Калипсо в стойло, вычистила упряжь, а потом попрощалась и уехала домой на велосипеде.

— Как вы думаете, что с ней могло случиться?

— Вряд ли она покончила с собой. Она была такая счастливая, в прекрасном настроении, когда уезжала домой. Не могу себе представить, что она могла покончить с собой.

— Насколько близко вы её знаете?

— Мне кажется, довольно хорошо. Здесь ей нравится, но я так понял, что у неё непростая ситуация дома. Вечно торопится домой выгуливать собаку. Мама у неё женщина сложная, я так понимаю, но я с ней незнаком.

— Она рассказывала что-то о своих друзьях или знакомых?

— Не думаю, что у неё есть друзья, она же почти всё время проводит здесь. Почти все, кто здесь бывает, гораздо старше её. Хотя она иногда болтает с Томом, он работает в соседней конюшне.

— Вот как?

— Я несколько раз видел, как они разговаривали, стоя между загонами. По-моему, им было весело. Фанни не самый открытый человек, поэтому, если она с кем-то разговаривает, сразу обращаешь внимание.

— Он её ровесник?

— Нет, что вы! Ему лет тридцать минимум. Он американец, но уже давно живёт в Швеции. Акцент едва заметный.

— Как его фамилия?

— Кингсли.

— Он давно здесь работает?

— Ну, год точно.

Когда они вошли в соседнюю конюшню, Том Кингсли как раз бинтовал лошади заднюю ногу. Лошадь занимала почти весь проход между стойлами. Кнутас и Карин предпочли держаться от неё на приличном расстоянии.

— Мы слышали, вы дружите с пропавшей девочкой, Фанни Янсон. Это правда? — заговорил Кнутас.

— Ну как сказать, дружим. Болтаем иногда, — ответил Том, не прекращая работать.

— Нам нужно задать вам пару вопросов.

— Конечно, сейчас закончу. Осталась последняя нога.

Он бегло говорил по-шведски, несмотря на явный американский акцент. Закончив, он с трудом разогнулся и потянулся.

— Что вы хотели спросить?

— Насколько хорошо вы знаете Фанни Янсон?

— Не очень хорошо. Просто болтаем иногда.

— А как вы познакомились?

— Господи, ну мы же работаем в одном месте, встречаемся на поле, всё время натыкаемся друг на друга!

— О чём вы разговариваете?

— В основном, конечно, о лошадях. Но иногда и о ней: как у неё дела в школе, дома и так далее.

— И как, по-вашему, у неё дела?

— Не очень-то хорошо, если честно.

— В каком смысле?

— Ну, она жалуется на маму, дома тяжёлая атмосфера.

— То есть?

— Она говорила, что мама много пьёт.

— Значит, она вам всё-таки доверяет?

— Ну не знаю.

— Вы когда-нибудь встречались в другом месте?

— Нет-нет. Только здесь.

— Она не говорила, может быть, она с кем-то недавно познакомилась? Завела бойфренда?

— Без понятия.

— Когда вы видели её в последний раз?

— В прошлую субботу.

— Где?

— Вон там, — ответил Том, кивнув в сторону поля.

— Как она себя вела?

— Да как обычно.

— Как вы думаете, где она может быть?

— Даже и не знаю.

Больше в конюшне расспрашивать было некого. Попрощавшись с Томом Кингсли, они вернулись к машине. По дороге в управление Кнутас спросил:

— Как ты думаешь, что с ней случилось?

— В принципе она могла покончить с собой.

— Вряд ли, слишком маленькая. Девочки четырнадцати лет редко решаются на самоубийство, вот года через два вероятность возрастает. Да и нельзя сказать, чтобы она была совсем в депрессии, хотя, конечно, по ней это могло быть и незаметно. Мне кажется, все эти парни говорят правду, хотя Экхольм, конечно, ужасно раздражает.

— Да, — согласилась Карин. — Никто из них не показался мне подозрительным.

К вечеру Фанни так и не нашлась. Её мама позвонила Кнутасу, чтобы узнать, как продвигаются поиски. Она была в отчаянии и на время переехала к сестре в Вибле, к югу от Висбю. Кнутас принял решение прочесать окрестности вокруг дома, школы и конюшни. По местному радио объявили о пропаже девочки, журналисты сразу же заинтересовались случившимся. «Радио Готланда» и обе крупные газеты, «Готландс тиднингар» и «Готландс алеханда», попросили об интервью.

Кнутас пошёл навстречу прессе и согласился дать короткие интервью.

Журналисты приходили к нему один за другим и задавали одни и те же вопросы. Он отвечал кратко, сообщал, что Фанни пропала, рассказывал о том, где её видели в последний раз, и давал особые приметы. Попросил журналистов довести до сведения общественности, что полиция будет рада любой помощи в розысках.

Поиски дали результат: какой-то прохожий нашёл велосипед Фанни в кювете, примерно в километре от конюшен. Его сразу же увезли на экспертизу.

А ещё Кнутасу позвонил Юхан Берг:

— Привет, не отвлекаю?

— Вообще-то, я сейчас занят.

— Я насчёт этой пропавшей девочки, только что узнал в ТТ, в агентстве новостей. Что произошло?

Кнутас рассказал ему то же, что и остальным, а также сообщил об обнаружении велосипеда: решил, что он всё-таки в долгу перед Юханом.

— Вы подозреваете, что её похитили?

— Нет, исключено.

— Самоубийство?

— Возможно, но вряд ли.

— Какова обстановка в семье?

— Живёт с мамой в Висбю.

— Братья-сёстры?

— Нет.

— В особых приметах сказано, что она темнокожая. Её усыновили или мама из другой страны?

— Папа с Ямайки.

— А где он?

— Живёт в Стокгольме с семьёй. Они не общаются.

— А она не могла поехать к нему?

— Естественно, мы поговорили с отцом. Но её там нет.

— Она могла в любом случае поехать в Стокгольм, — предположил Юхан.

— Конечно.

— Она взяла с собой деньги или паспорт?

— Судя по всему, нет. Все её вещи дома, — нетерпеливо ответил Кнутас.

Ну почему Юхану Бергу всегда оказывалось мало той информации, которой довольствовались остальные журналисты? Казалось, он может задавать вопросы бесконечно.

— Раз велосипед нашли в кювете, она могла сесть в машину. Там ездят машины?

— Да, ты прав. Мне пора.

— Я понимаю, что дел у тебя невпроворот, у вас же ещё убийство висит. Есть ли основания полагать, что девочка стала жертвой того же убийцы, что и Дальстрём?

— Пока нет.

Повесив трубку, Кнутас покачал головой. Надо же какой упрямый!

Снова раздался звонок. Дежурная сообщила, что с ним хочет поговорить женщина из центра помощи подросткам в Висбю. Он попросил соединить с ней.

— Здравствуйте, меня зовут Гунвур Андерсон, я гинеколог. Девочка, которую вы ищете, недавно к нам приходила.

— Да что вы! Вы уверены, что это она?

— Я узнала её по особым приметам, которые передавали по радио. Она приходила к нам два месяца назад за противозачаточными таблетками.

— Она рассказала, зачем они ей?

— Сказала, что у неё появился постоянный парень. Я спросила, действительно ли она чувствует себя готовой к регулярной половой жизни, объяснила, что обычно мы не советуем начинать принимать противозачаточные в столь юном возрасте. Она сказала, что у них уже всё было. Я напомнила, что ей ещё нет пятнадцати, а значит, закон запрещает иметь с ней половые отношения, но, с другой стороны, мы не можем запретить девочке, которая хочет обезопасить себя, принимать противозачаточные. Обычно мы требуем согласия родителей, мы сказали, что должны позвонить её маме, но она заявила, что так дело не пойдёт. Просто встала и ушла. Я пыталась остановить её, предложила поговорить с ней обо всём, но она не захотела меня слушать и ушла.

— Успели ли вы узнать, что это за парень?

— Нет, к сожалению. Она отказалась говорить о нём.

Кнутас поблагодарил её за информацию и набрал номер Майвур Янсон:

— Вы знали, что у Фанни есть молодой человек?

— Нет, не верю, что у неё кто-то появился.

— Она ходила в подростковую консультацию за противозачаточными таблетками.

— Не может быть!

— Может. Мне только что позвонили оттуда. Она приходила пару месяцев назад, просила выписать ей контрацептивы, но, когда гинеколог сказала, что должна поговорить с вами, просто развернулась и ушла. Пожалуйста, подумайте хорошенько. Неужели ничего не подсказывало вам, что у неё кто-то появился? Она с кем-нибудь общалась?

На другом конце провода замолчали.

— Она ничего такого не говорила. Мне сложно следить за этим: я работаю в ночную смену, мужа у меня нет. Она вполне может встречаться с кем-то по вечерам, когда я работаю. — Голос Майвур задрожал, женщина была готова расплакаться. — Я собиралась написать заявление с просьбой изменить часы работы, когда Фанни подросла. Но я думала, что она ещё маленькая. Ей же всего четырнадцать.

— Спасибо за информацию, — закончил разговор Кнутас. — Мы наверняка скоро найдём её. Может, она просто сбежала со своим парнем.

Поиски тем временем продолжались. Около сотни добровольцев прочёсывали местность. Беспокойство за судьбу Фанни нарастало с каждым часом.

В восемь вечера следственная группа собралась в конференц-зале. В воздухе витало напряжение. Кнутас рассказал о звонке, поступившем из подростковой консультации, и о том, как Фанни пыталась достать противозачаточные. Сульман, на котором лица не было от усталости, доложил о результатах обыска, проведённого в комнате девочки:

— Среди одежды в шкафу Фанни мы обнаружили три упаковки средств экстренной контрацепции. Две пустые и одну целую. Это доказывает, что она вела половую жизнь.

— Да, вывод просто поражает своей проницательностью, — резко прервала его Карин. — Но почему экстренная контрацепция? Ведь этими таблетками пользуются только в самом крайнем случае! Их нельзя использовать постоянно.

Она вопросительно оглядела коллег, но, увидев на лицах полное непонимание, вдруг вспомнила, что работает в компании мужчин среднего возраста. Ну откуда им знать, какие бывают противозачаточные таблетки?

— Сколько таблеток она приняла? — спросила Карин, повернувшись к Сульману.

— В одной упаковке две таблетки — это одна доза, я так понимаю. Значит, четыре, то есть две дозы.

— А где их берут? В аптеке? И что, четырнадцатилетняя девочка может вот так запросто пойти и купить их? Разве их продают не после пятнадцати?

Никто из сидящих за столом не мог ответить на вопросы Карин.

— Ладно, я всё поняла, — вздохнула она. — Позвоню в консультацию.

Коллеги почувствовали облегчение, когда она перестала задавать им вопросы, ответов на которые они не знали. Сульман продолжил:

— На покрывале обнаружены пятна крови и волосы, которые не принадлежат девочке. Короткие, тёмные, грубые волосы. В постели обнаружены также следы спермы и генитальные волосы, чьи — пока неизвестно. Образцы отправили в лабораторию для экспертизы. Также обнаружены вещи, о которых не знала её мама. Она понятия не имеет, откуда они взялись у Фанни. — Он зачитал список: — Духи, ожерелье, кольца, кофточка, платье, два комплекта белья. Довольно изысканных, — добавил он, поперхнувшись. — На велосипеде ничего интересного не обнаружено.

Сульман замолчал, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Его отчёт подтвердил их наихудшие опасения насчёт судьбы Фанни Янсон. Молчание нарушил Витберг.

— И что же нам делать? — вздохнул он. — Как будем действовать?

— Как что делать? Пока ждём результатов экспертизы, надо расширить район поисков. Поступает информация от общественности, её необходимо обработать, — ответил Кнутас.

— Как будем распределять время между расследованием дела Дальстрёма и поисками девочки? — спросил Норби.

— Будем работать параллельно, не впервой. Не забывайте, что нам пока неизвестно, что случилось с Фанни Янсон. Может, она завтра найдётся.

Вернувшись домой в среду вечером, Юхан, к своему удивлению, обнаружил сидящую перед его дверью Эмму. Бледное лицо, ввалившиеся глаза.

— Эмма, что ты здесь делаешь? — воскликнул он.

— Юхан, прости, что я на тебя вчера накричала. Просто не знаю, что делать.

— Проходи.

Она вошла в квартиру и присела на диван.

— Такое чувство, будто земля уходит из-под ног. Улле не даёт даже поговорить с детьми. Вчера думала поехать к ним в школу, но куратор меня отговорила. Она считает, стоит подождать. Я поговорила с учителем, у них вроде всё в порядке. Они думают, что у нас кризис в отношениях, а я — на больничном. — Эмма откинула чёлку со лба и спросила: — Курить можно?

— Конечно кури. Хочешь выпить?

— Не откажусь от бокала вина или пива, если найдётся.

Юхан достал из холодильника две бутылки пива и сел рядом с Эммой.

— Что ты собираешься делать?

— Вот как раз этого-то я и не знаю! — раздражённо ответила она.

Он осторожно погладил её по щеке:

— А что с работой?

— Позвонила и сказала, что заболела. Сил нет что-то объяснять! Работа меня сейчас волнует меньше всего.

— Улле успокоится, вот увидишь. Насчёт этого можешь не переживать. Пройдёт какое-то время, и вы снова сможете общаться.

— Ума не приложу, почему он так бурно отреагировал. В последние годы его совершенно не интересовала ни я, ни наши отношения, странно, что его это так поразило. Но сейчас мне на него наплевать, я думаю только о Саре и Филипе. Ты себе не представляешь, как это тяжело!

Он потянулся к ней и снова погладил по щеке. Она схватила его руку и прижала её к груди. Юхан поцеловал Эмму, и она ответила на поцелуй неожиданно пылко. Словно она жаждала его прикосновений, утешения. Ему захотелось передать ей часть своей силы, поделиться энергией, в которой она так нуждалась. В ту ночь она отдавалась ему словно от отчаяния, как будто он был её последней соломинкой.

Эмма заснула, словно ребёнок, свернувшись в его объятиях. Юхан долго лежал без сна, разглядывая её профиль, прислушиваясь к её дыханию.