Суженый, мой суженый,
В голову контуженный,
Кто же знал, что ты такой дебил?
В эту ночь сон был – третьим, а, следовательно, лишним. За открытым окном невидимый художник нарисовал алым мазком рассвет. Сначала он смутился, что слишком ярко и рано, поэтому прикрыл его темными тучами, случайно опрокинув стакан с водой. Стакан с грохотом раскатился по предутреннему небу, поливая сонную землю свежим шелестящим дождем.
Сон деликатно заглянул к нам, увидел, что мы немного заняты, смутился, развернулся и пошел прочь. Он отправился донимать водителей, которые сейчас за рулем, работников ночных смен, заскочив по пути к соням, у которых только что прозвенел будильник. Он поприветствовал всех сладкой, протяжной и заразительной зевотой, напоминая о том, что нужно ложиться спать пораньше.
– Душа моя… – прошептал Иери, не отрывая губ от моих. – Душа… Моя…
Некоторые чудовища очень и очень опасны. Для сердца. И если вы дали себя поцеловать, то больше нет ни надежды, ни одежды, ни тонкой грани между «беречься» и «беречь».
Сон снова заглянул, осторожно прокрадываясь в комнату. Он принес в подарок полуявь, в которой сразу нельзя осознать, где начинаются волшебные грезы, и заканчивается поцелуй; в которой мечты и реальность расплываются в сонных и счастливых глазах, а призрачные следы каждого прикосновения вызывают озноб. Я бы сравнила свою прошлую жизнь пресным диетическим хлебцем со вкусом картонной коробки. А с чем тогда сравнивать эту? Не знаю…
На груди, к которой меня прижимают, возле взволнованного сердца, которое стало для меня самым лучшим подарком на свете, спрятался короткий, шелковистый рубец. Он меня волнует, тревожит, вызывая желание его поцеловать и растворить в нежности. Каждый раз, проводя по нему пальцами, я заклинаю его исчезнуть. Наверное, в полумраке и в полусне мне кажется, что он действительно стал меньше…
– Так близко к сердцу… – шептала я, отрываясь губами от белого рубца. – Еще немножечко и … Это, наверное, так больно… Как же это больно…
Я не хочу думать о том, что в одном теле живут две души, и этот шрам, возможно, получил принц, а не чудовище. Если быть откровенной, то душа принца интересует меня не больше, чем кошка, сидящая на тумбочке и наблюдающая за хозяевами в пикантный момент. Она мне интересна ровно настолько, насколько может быть интересен паучок, ползущий между раковиной и унитазом по своим паучьим делам. Я воспринимаю его, как случайного прохожего, в момент ожидания дорогого человека. Зацепила взглядом, увидела что-то знакомое, поняла, что ошиблась и отпустила.
Подушка показалась мне раскаленной пустыней, растрепанные волосы липли к лицу, сердце растекалось по венам, стуча в горле, в висках, в запястьях. И только холодный, как кубик льда поцелуй, тающий на моем лбу, заставил свернуться в клубочек и немного вздремнуть. Меня укрыли, обняли, спрятали. Все мои тревоги, переживания, страхи не прошли фейс-контроль и были отогнаны чужой рукой, перебирающей мои спутанные и мокрые от пота волосы. Я спряталась в домике, меня нет, абонент – не абонент.
– Хочешь, я расскажу тебе сказку, душа моя… – прошептал Иери, накрывая меня одеялом и целуя. – Жил на свете принц, который очень рано осиротел. Душа у принца была самая обычная. Капризная, ленивая, избалованная душа, ни в чем не знавшая отказа. Государственные заботы его утомляли, вызывая скуку и зевоту, поэтому он предпочитал просто жить в свое удовольствие. И вот однажды, принц встретил одну благородную девушку с нежной и красивой душой, почти, как у тебя, душечка. И в этот момент душонка принца потеряла покой. Он бредил этой красавицей, осыпал ее подарками, комплиментами, дарил ей стихи. Но это были не его стихи. Они были просто подписаны его именем. Искренние слова любви не могли родиться в жалкой душонке, а чтобы облечь их в поэзию, нужно хотя бы научиться писать свое имя и титул без ошибок. Поэтому лирику принц поручал слугам, чтобы выдать ее порывы своей души. Но душа девушки не отвечала взаимностью, чувствуя фальшь в каждом слове. Она искренне и нежно любила другого. И самое интересное, что ее любовь была взаимной. Но принц не мог успокоиться. Под красивыми словами о возвышенных чувствах, изящными комплиментами и рифмами скрывалась обычная низменная страсть, которую принц мечтал утолить. Он мечтал сорвать цветок, поиграть с ним, а потом растоптать. Но душа девушки не продавала любовь. Она дарила ее тому, кто ее ценит… И две влюбленные души были счастливы, пока в этой самой комнате страдала жалкая душонка, изнывая от собственного бессилия.
Иери умолк. Я требую продолжения мелодрамы!
– Ну? – нетерпеливо заерзала я, украдкой целуя в грудь хитрое и коварное чудовище, которому впору снимать сериалы, обрывая серии на самом интересном месте. – Это вся сказка?
– Нет, душа моя… Это только начало … Каждый раз, когда ты будешь засыпать у меня на руках, я буду рассказывать тебе продолжение… А теперь поспи немного… – шепот растворился в предутренней тишине.
– Я заметила, что ты многое умеешь… – вздохнула я, устраиваясь поудобней и закрывая глаза.
– За то время, которое я существую, душа моя, можно научиться абсолютно всему. Было бы желание. Хотя, я встречал тех, кто за всю невероятно долгую жизнь постиг в совершенстве только науку ковыряния в носу. Но есть и хорошая новость, – я почувствовала, как его грудь слегка подергивается от тихого смеха. – Они действительно мастера в своем деле.
– Может, поэтому их жизнь была долгой? Они не искали неприятностей и приключений, а лишь молча совершенствовались в выбранной сфере… – зевнула я, засыпая.
Одеяло действительно может спасти от чудовища. Записывайте рецепт от одиночества. Вам понадобится одно чудовище и одно одеяло (цвет пододеяльника не имеет значения). После того, как чудовище попытается вас съесть, просто заверните его в одеяло, обнимите и прижмитесь к нему покрепче. И если в этот момент офигевшее от такой неожиданности чудовище, обнимет вас, то значит, вы все сделали правильно. Можно подползти к его ушку и прошептать: «Я сейчас сама тебя съем!». Все. Можете спать спокойно. Чудовище еще долго будет изумленно голодными глазами пялиться в темноту, капая слюнкой на разрыв шаблона!
***
– Не вставай… – услышала я, когда открыла глаза и собиралась срочно мчаться на работу. – Полежи еще немного… Совсем чуть-чуть…
Бессовестный соблазнитель подушкой, одеялом и объятиями! Да от тебя совесть должна откусить большой кусок, зная, что мне сегодня в девять часов нужно быть Героем девичьих грез, Рыцарем зареванных подушек, Мистером облизанный и зацелованный до дыр портрет!
– Я все время лежал и думал… Ты не сильно обидишься, если я откажусь от твоего подарка… – с душераздирающим сожалением в голосе прошептало чудовище.
– Какого? – насторожилась я, вспоминая конфеты.
Мысль о том, что он собирается вернуть просроченные конфеты, меня спросонья сильно озадачила! Распакованный товар обмену и возврату не подлежит. Нет, даже если конфеты действительно не самые лучшие, это – не повод раскладывать их обратно и возвращать в магазин. Хотя, если они действительно не очень, то разницы никто не заметит!
– Моя душечка, – меня поцеловали в щеку, – этой ночью восемь раз дарила мне свою душу. Искушала меня нежным шепотом на ушко скушать ее немедленно, сразу и целиком…
Нда… Согласна, я была щедра, как гипермаркет в черную пятницу.
Через двадцать минут, мне обеспечили утреннюю ванну и завтрак, а так же притащили самое большое зеркало, в котором я пыталась обеспечить себе «портретное» сходство.
Когда вопрос с внешностью был решен, остался вопрос с одеждой. Пока я отсвечивала торсом, критически заглядывая себе в глаза, часы намекали, что времени почти не остается. Я повернулась, глядя на расстегнутый и расшитый серебристыми шнурами колет, на тонюсенькую сорочку с кружевным воротничком и манжетами, на облегающие штаны и изысканные светлые сапоги с тиснением. Совесть долбила меня дятлом, когда я нежно посмотрела на обладателя этой красоты.
– Душа моя смотрит на меня так, словно раздевает… Осталось выяснить с какой целью? – лучезарно улыбнулся Иери, осторожно поигрывая ложечкой в вазоне с вареньем и глядя на мой голый мускулистый торс с волосатыми подмышками.
Терминатор в моем лице уже протянул большую руку в сторону сладкоежки и изрек: «Мне нужна твоя одежда». А потом немного подумал, сделал жалобные глаза замерзающего и всхлипнул: «Пожа-а-а-алуйста!». После такого «пожалуйста» дрогнуло бы даже самое черствое сердце. И даже стриптизерши скинули бы последнее, ради того, чтобы спасти беднягу от холода…
Пока мне несли часть королевского гардероба, я рассуждала о генеалогическом древе пуленепробиваемого робота. Я бы на месте Терминатора сидела и помалкивала, зная, что среди моих предков затесались стиральная машинка с искусственным интеллектом, цифровой станок по надуванию резиновых изделий, смартфон и песик-робот.
«Все считают, что мы произошли от калькулятора! Мы, плюс-минус, так не считаем! Нам все равно!» – ехидно заметил полярный лис.
А вот и костюмчик. Ничего себе! Даже шапочку похожую нашли! Ну какой из меня Терминатор в такой шапочке? Я – душа возвышенная, одухотворенная, аристократичная и артистичная. Впервые на моей памяти подгонялся не костюм по фигуре, а фигура под костюм. Я сверилась с портретом. Через минуту мое лицо покрыла аристократически-нездоровая бледность. Лорд Байрон поставил бы мне лайк за косплей его героев. Все, что не унесла чахотка, накануне иссосал упырь. Отлично. Я готова. Вуаля! Вуаля! Принц для дочки короля!
***
Я вернулась в офис, где стоял, скрестив руки на груди и нетерпеливо топая ногой в дорогих и до блеска начищенных ботинках, мой директор.
– Ты время видела? – процедил он. – Без десяти девять! Тебе во сколько сказали быть на месте? Давай, включай свои куриные мозги и вспоминай! Почему я помню, а ты – нет?
– Мне что? С ночи очередь занимать? – невозмутимо ответила я, сдвигая берет на лоб, – А теперь встречный вопрос. Почему я помню про зарплату, а вы – нет?
«Мы сейчас будем праздновать День ВДВ! День Выдачи Денежного Вознаграждения! С разбиванием кирпичей, бутылок, но только не об свою голову, а об голову жадного работодателя!» – потер лапки полярный лис.
– Я тебе слово – ты мне десять! Ты на кого похожа? Ты портрет видела? Я тебе для чего портрет оставлял? Не умеешь работать с медальоном – учись! Вместо того, чтобы сидеть кофе и чай пить, оторвала свою задницу от стула и тренировалась бы! – каждым словом приближал мой профессиональный праздник работодатель, тонко намекая что не стоит путать его с «зарплатоплатителем».
«Легким движением руки… работодатель превращается… работодатель превращается… – улыбнулся всеми зубами песец. – В зарплатоплатителя! Похлопаем, господа! Да не работодателя. Понимаю, наболело. Но его и без вас неплохо… похлопали! Так что будьте милосердны!»
Я с ненавистью ткнула портрет Гимнею, прекрасно зная, что у меня получилось вполне неплохо. Могу отвести к свидетелю. Критический взгляд красных глаз со стороны и советы мне очень пригодились. Не смотря на то, что начинались они одной и той же фразой: "Я плохо разбираюсь в человеческой внешности, но …"
– Я пришел, а тут такой бардак! Баба тупорылая и ленивая в офисе сидит, прибраться не может! – дыша на меня завтраком, возмутился Гимней, осматриваясь по сторонам. Еще бы! Вся пыль из-под дивана, накопившаяся за долгие годы теперь лежит на видном месте! – Все в игрульки свои играет и музычку слушает!
Я перевела взгляд на часы и обомлела! «Оскорбление от начальства – 10 000 р.» Итого мне должны почти одиннадцать тысяч. Гимней протянул руку в сторону часиков, а потом растерянно посмотрел на свои пальцы. Я теперь теряюсь в догадках, что именно должно было произойти? Зато директор уже строил пирамиду из стульев. Когда стулья под Гимнеем внезапно покачнулись, моя зарплата приятно выросла до двадцати одной тысячи, а на часах появилось изображение конфетки. Оно мигнуло и исчезло, вызывая сладкую улыбку на моем слегка небритом лице. Конечно, куплю тебе конфеты, радость моя! Хоть половину магазина!
Стоило директору протянуть руку к часам, как под грохот падающих стульев, моя зарплата еще немного подросла. Сначала Гимней стал беленьким, но не пушистеньким, а потом сереньким, но не полосатеньким. Прокашлявшись, оттягивая ворот нарядной рубашки, утирая пот, текущий по тройному подбородку, Бог Бескорыстной Любви молча сидел на полу и с ужасом смотрел на эталон из палаты мер часов, который показал ровно девять. Правильно, молчание – золото. А мне уже пора!
***
Судить о красоте дворца я могла исключительно с точки зрения обладателя съемной квартиры. А именно с завистью и грустью. Возле распахнутых дверей, откуда доносилась музыка, стояли слуги в белоснежных ливреях, раболепно кланяясь всем входящим. Да так усердно и низко, что под конец дня они могут смело соревноваться с грузчиками, у кого сильней болит спина и пресс. Очень тяжелая работа.
Пройдя вместе с партией разодетых гостей, несущих коробки, цветы и свертки, я тут же попала в эпицентр огромной человеческой воронки, которая вращалась вокруг девицы в розовом платье, окруженной горами подарков и цветов.
«Лучший твой подарочек это – я!» – обрадовался песец, глядя на мои пустые руки. Да. Неловко получилось. Наемному Дедушке Морозу, между прочим, подарок в мешок вкладывают родители! Мне стало неуютно. И пока я рассматривала гостей, мой взгляд остановился на имениннице. Принцессе было самое место на обложке, но не модного журнала, а буклета: «Повидло и джем полезны всем!». Упитанные ручки распаковывали очередной подарок, на пухлых щечках появлялись ямочки, а поросячьи глазки бегали от одной коробки к другой, не зная, какую схватить следующей. Преимущество отдавалось коробочкам с розовыми ленточками.
И тут, разворачивая очередной сверток, принцесса подняла голубые глаза в обрамлении светлых ресниц и увидела на меня. Через пару секунд, с поросячьим визгом, она бросилась в мою сторону, с размаху врезавшись в мою грудь и требуя, чтобы я ее обняла. Она ощупывала меня, как медкомиссия новобранцев, чтобы в итоге поставить печать: «Годен»! И это не смотря на кажущуюся недоработку в виде плоскостопии, легкого сколиоза и традиционной женской ориентации… Но не важно! Годен, так годен!
– А почему ты сегодня без лютни? Ты же с ней никогда не расстаешься! – жалобно проскулила принцесса. Подозреваю, что я – новая ступень в эволюции любителей акустики санузла, поэтому моюсь исключительно со своей балалайкой, аккомпанируя себе прямо под душем. Балалайку, между прочим, я намыливаю отдельно. – Ты что, не будешь мне петь? Неужели ты ничего не сочинил в честь моего дня рождения?
Я что по одухотворенному лицу или по шапочке с пером должна догадываться о том, что у меня трактирно-дорожное музыкальное образование?
– Ты уже дописал свою песню про меня? – принцесса смотрела на меня масляными глазками. Ее широкий, вздернутый нос напоминал мне свиной пятачок.
Король и королева, заметив меня среди гостей, переглянулись. Глядя на маму и папу, я поняла, что папин пятак – это лучшее, что мог предложить закон Менделя. Мама – королева, благородным профилем смахивающая на птицу–тукана, что-то прошептала папе-королю. Я хотела подойти к ним и поговорить, но меня уже на буксире тащили в неизвестном направлении.
– Я жду! – воскликнула принцесса, шмыгнув пятачком. – Читай свои стихи про меня!
Под ложечкой засосало. Александр Сергеевич Пушкин уже прицелился в мою сторону, закрыв один глаз на отсутствие у меня какого-либо таланта.
– Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты! Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты! – выдала я первое, что пришло мне в голову. АС русской поэзии закатил глаза.
– А почему я – привидение? Я же не умерла! И почему я – Гений? Я – не Гений, я – Орелия! И что? Красота бывает грязной? – удивилась принцесса, явно не оценив мою пятерку по литературе. – Нет, этот стих мне не нравится! Хочу другой!
– Из-под таинственной, холодной полумаски, звучал мне голос твой, отрадный, как мечта, светили мне твои пленительные глазки и улыбалися лукавые уста, – продекламировала я, и тут же на помощь к Пушкину поспешил помятый моей памятью Лермонтов.
– Я что? Лук ела? – принцесса дыхнула на меня. – Да не ела я лук! Почему же ты говоришь «лукавые уста»? Непонятные стихи! И неправдивые! Я вообще лук терпеть не могу!
На помощь к Золотому веку русской поэзии поспешил Серебряный век. А следом за ним и все остальные, которых подкидывала мне услужливая память. Мешок бисерных метафор был встречен не с поросячьим визгом, а с недовольным хрюканьем.
– Не гляди на меня с упрёком, я презренья к тебе не таю, но люблю я твой взор с поволокой и лукавую кротость твою… – продекламировала я, глядя на то, как Орелия теряет терпение.
– И снова про лук! Ну чего ты заладил! Лук-лук! И при чем здесь мой вздор и проволока? – округлила глаза принцесса, не слыша мои пояснения. Или у меня что-то с дикцией, или… Есенин попросил у Пушкина пистолет.
«О поколение, о нравы!» – вздохнул Пушкин, почесываясь пистолетом. «Вы, друг мой, абсолютно правы!» – продолжил Лермонтов. «Невежества раскинулись луга…» – мечтательно изрек Есенин, вспоминая широкие просторы. «На них пред свиньями бросают жемчуга!» – задумчиво вздохнул Блок. «А что вы все под меня подстраиваетесь?» – подозрительно заметил Пушкин, оглядывая всю поэтическую братию, которая скромно опустила глаза. Один лишь Маяковский с пламенным взором выдал: «И хочется скинуть удавку цензуры, ногами ее растоптать. Смеяться слезами над розовой дурой. Подальше, поглубже послать!».
Разочарование поросенка было близко, судя по сморщенному носику и приподнятым бровкам. Полярный лис уже натужно волок крышку с дарственной надписью: «Я – поэт, зовусь Песец! От меня вам всем конец!». Отчаявшись угодить, я решилась на экспромт. Авторы попсовых текстов застыли с ручками в ожидании нового хита.
– Ты – прелестней всех на свете, как цветочки на букете, я тебя давно люблю, и об этом говорю, – родила я в литературной горячке, понимая, что, не смотря на легкие роды, стишок родился с отклонениями. Поэты посмотрели на меня нехорошими взглядами, скривились и фыркнули. Даже подтянутые в качестве моральной поддержки зарубежные классики под руку с переводчиками, стали нервно перешептываться.
– Да! Да! Это – самые лучшие стихи! Ведь можешь, если хочешь! А то про лук, про чудное приведенье, и про вздор какой-то мне читал! – обрадовалась именинница, хлопая в ладоши. Какой-то слуга сунул мне в руки лютню, мол, давай, балалаечник, жги… И я была бы рада сжечь инструмент, потому, как сейчас на наш капустник подтянуться музыканты.
– Играй! Играй скорее! Я жду! – нетерпеливо заерзала принцесса. Вспомнив Сашу, я тренькнула, делая вид, что зажимаю пальцем какую-то струну. Слышно было плохо из –за шума в зале, что меня и спасло. Ноты не попадали в текст, текст не попадал в ноты, искусственно заниженный, как показатели неуспеваемости в сфере образования, голос уже охрип, пытаясь изобразить «Лишь бы только принцесса обожала меня одного!». Меня попросили на бис. И так все пятнадцать раз. До судорог, конвульсий и асфиксии. Принцесса тоже любит ставить песню на бесконечную прокрутку.
– Так, смотри… – прошептала принцесса, притягивая мое лицо к себе. – После дня рождения мы с тобой сбежим. Ты, типа, меня похитишь! Записку я приготовила! Будешь зарабатывать на жизнь музыкой, а я буду тебя вдохновлять.
Да! С таким талантом и с такой музой, как у меня, я могу гарантировать только помои и побои. И странствовали они долго и счастливо, пока их не поколотили в ближайшем трактире!
– Совсем забыла! Ты ведь еще и портреты рисовать умеешь! – заглянула мне в глаза маленькая свинка. Мой друг – художник и поэт уже готовил пистолет. Известные художники застыли в тревожном ожидании. Рубенс оценил фигуру натурщицы и одобрительно закивал. «Начинать надо с кружочка! Или с квадратика!» – обнадежил Пабло Пикассо, показывая некоторые свои картины. Утешили, спасибо. Здесь попроще будет…
Мне уже принесли бумагу и карандаш, принцесса уселась поудобней, требуя, чтобы я со скоростью цифровой мыльницы запечатлела ее неземную красоту. Пока я думала с чего начать, Орелия успела достать меня вопросами: «А можно я посмотрю?», «Ты уже дорисовываешь?», «Ну когда ты закончишь?».
Наскоро изобразив какую-то худосочную большеглазую куклу в пышном платье, «халтурщица» предъявила портрет «натурщице». «Натурщица» была в щенячьем восторге! Еще бы! «Халтурщица» все детство училась рисовать эту куклу, на полях школьных тетрадок. Так что принцесса имеет дело с профессионалом.
– Отлично! Просто чудесно! Просто вылитая я! А теперь… – договорить принцесса не успела. Кто-то из гостей протянул ей коробочку. Из коробочки появился котенок с золотым ошейником.
– Какая прелесть! – взвизгнула Орелия, тиская бедную зверюшку. – Мы возьмем его с собой, когда будем сбегать! Через минуту ей принесли коробку, из которой появился большой белый и растерянный щенок.
– И его возьмем! – воскликнула принцесса. Я терпеливо ждала петуха и трубадура, потому, что меня явно держали за осла. – А теперь ты пойдешь к моим родителям! Будешь просить моей руки! Мы же собираемся сбежать? Я хочу, чтобы они знали, с кем я сбежала, если что… Не расстраивайся, если они тебе откажут…
Я очень расстроюсь, если они согласятся. Но делать нечего. Я и так собиралась поговорить с королем и королевой.
– Итак, наши молитвы были услышаны. Я не знаю, где тебя нашел Бог Любви, но послушай меня внимательно, музыкант, – произнес Король, глядя на меня, пока принцессу отвлекали подарками. – Политические интересы требуют скорой свадьбы, о которой принцесса слышать не хочет. Ситуация в стране тяжелая. Обстановка тоже. Решение нужно принимать быстро. От этого зависит благополучие страны. Мы предложили ей несколько кандидатур на выбор, но Орелия отказалась, объясняя, что любит только тебя.
– Мы пытались поговорить с Орелией, объясняли, что наш брак был заключен тоже не по любви, а по политической необходимости, но она этого не понимает. Поэтому мы требуем, чтобы ты ее разочаровал, – вмешалась королева, высокомерно разглядывая меня с ног до головы. – Мы специально выбрали день ее рождения, которого она так ждала… Так что твоя задача, трубадур, вести себя как свинья. Но в пределах разумного. Ты не должен причинять зло нашей дочери. Это раз. Второе, наша дочь не должна знать о том, что к этому причастны мы с ее отцом. Мы просто хотим, чтобы она перестала жить мечтами!
Полярный лис уже протирал большую крышку с надписью: «С Днем Рождения, принцесса!». Оптимист во мне интересовался: «А что мне за это будет?», пессимист требовал задать извечный вопрос: «А мне за это ничего не будет?». Победил пессимист, получив кучу уверений от монаршей четы, что ничего не будет. И в худшем случае, меня просто выставят за дверь, где со мной расплатятся.
В этот момент прозвучала музыка, приглашая всех танцевать. Принцесса тут же потянула меня на буксире в сторону дискотеки.
– Слышь, принцесса. Я не хочу танцевать… – скривилась я, выдергивая руку и включая свинью. – Попляши с кем-нибудь другим!
А «другие» уже были тут как тут, формируя живую очередь, чтобы ангажировать венценосного поросенка на танец.
– Но я хочу с тобо-о-ой! – стала нудить принцесса, повиснув у меня на руке.
– А я хочу домо-о-ой! – пронудила я ей в ответ, вспоминая походы по магазинам в мужской компании.
– Ой! Мне тоже перехотелось танцевать! – заметила Орелия, глядя как рассасывается очередь. – Так что сказали мама и папа? Надеюсь, ты не проговорился про побег?
Ни про черенок, ни про побег я не упоминала. И вообще, далека я от сельскохозяйственной жизни. Однако свинью включать надо, поэтому я оттащила принцессу в сторону и, оглядываясь по сторонам прошептала:
– Слышишь, я вообще-то не трубадур, детка. Я – вор. Ворую помаленьку. И сейчас присматриваю, чтобы тут такое украсть…
– Моих родителей тоже называют ворами! Я сама слышала! Народ иногда кричит, что мы грабим простой люд! – обрадовалась Орелия. – На папу за это даже три раза нападал убийца! Он так и кричал: «За то, что ограбили мою семью!».
– Ну это понятно. Я ведь тоже убиваю! Детей, женщин, стариков! – прокашлялась я и тут же добавила. – И котят маленьких тоже. Убиваю. Ради развлечения. Очень люблю убивать котят…
Принцесса посмотрела на меня, скривилась, вырвалась и убежала. Вот и все. Легко и просто! Через секунду мне в руки ткнули подаренного котенка и столовый нож. Кисеныш на закланье жалобно мяукнул, безбожно царапая мои руки. Он посмотрел на меня красивыми глазками, прижал ушки и снова запищал.
– Я скажу тебе честно, я тоже в детстве убила котенка, – прошептала принцесса, глядя на меня, как на героя. – Я хотела показать ему птичку, а он упал из окна… А перед эти поцарапал меня! Но мне его было жалко… Я долго плакала…
Я украдкой выпустила котенка, отодвигая его ногой подальше и аргументируя, что не люблю это делать при свидетелях. Вспомнив внезапно о танцах, я решила, что одного урока и врожденного таланта отдавливать ноги мне вполне достаточно, поэтому потащила принцессу танцевать. Сначала я слегка растерялась, куда класть руки, но потом сориентировалась и… Да она просто чудовище! Она меня инвалидом сделает! Прости меня, Иери… Мне очень жаль, ведь это так бо-О-ольно. Бедное мое чудовище, да у тебя просто невероятное терпение…
Танец окончился, счастливая принцесса потащила меня к столу, на который я тут же лихо закинула отдавленные ноги. Народ изумился, зашептался, а Орелия посмотрела на меня, села на соседний стул и… закинула свои ноги в дорогих туфельках рядом. Непритворный вздох осуждения тут же сменился притворным восхищением. «Какие же у вас туфельки! Ваше Высочество! Это – просто шедевр! Прямо под стать вашей изящной ножке! Какая прелесть!»
Я ела, как неандерталец, чтобы повернуться и увидеть рыльце принцессы, перепачканное в салате и миску, которую она держала в руках. Апогеем банкета стало яблоко, которое здесь по традиции следовало сначала разрезать на части, а потом съесть. Я решила съесть его целиком, а когда Орелия последовала моему примеру, красное наливное яблочко слегка застряло у нее во рту. На меня круглыми глазками смотрел очаровательный розовый поросенок, готовый отправиться в духовку. Маленькая хрюшка следовала за мной попятам, прощая мне абсолютно все. Даже, когда я мазала козявку на штору, принцесса с восторгом сообщила, что именно так и поступает! И недавно даже сморкалась в старинный гобелен!
Вонючие портянки, запах чеснока, почесывание промежности, отрыжка – все воспринималось с восторгом и радостью. Оставался последний аргумент. Я оттащила принцессу в сторонку, прокашлялась и сообщила, что люблю другую. И даже песню, что я ей пел, я написал для другой девушки. И эта, другая, в сто раз красивей принцессы.
– Скажи, как ее зовут, и я прикажу ее казнить! – с надеждой заглянула в мои глаза Орелия. И в этот момент стало понятно, что Мальвина пропала, и Пьеро скоро овдовеет, зато столяр папа Карло неплохо заработает на похоронах. Принцесса шмыгнула носом и высморкалась в штору. Пока она сморкалась, я заметила, что на улице уже смеркалось.
Надо поторапливаться! Я сделала вид, что хочу поцеловать моего поросенка, дыша на нее чесночным выхлопом, но принцессе было все равно. Она сложила губки бантиком для ответного поцелуя. Пришлось перевести это в злую шутку. Я не знаю, что с ней делать! Даже попытки бесцеремонно ущипнуть ее за попу, были встречены с поросячьим восторгом. Я перепробовала все способы, которые некогда перепробовали на мне. Я поливала ее моральной грязью, рассказывая, что она похожа на свинку, на что мне в ответ задорно хрюкнули. Оставался один единственный способ – снять медальон и во всем сознаться. Я уже подумывала, как доходчиво объяснить девочке, что идеала не существует, что побег из дворца не предусмотрен сценарием, а я – плод ее воображения, как вдруг погасили свет и внесли огромный торт со свечами. Слуги поставили его в центре. Один из них взял нож, положил его на красивую подушечку и понес в нашу сторону. Принцесса попыталась меня поцеловать, слуга подошел к нам и почему-то очень громко произнес: «Пора резать торт, Ваше Высочество!». Подушка упала на землю, нож очутился в руке слуги, устремляясь в сторону вверенного мне поросенка. Я толкнула принцессу на пол, прикрыв ее собой. Возле трона была какая-то возня. Нож оцарапал мою руку до крови. И тут прямо из темноты нашего угла, среди испуганных криков и лязганья доспехов стражи, появилась черная когтистая лапа, схватив убийцу за горло. Я прижала голову принцессы к своей груди, не желая, чтобы она это видела. Убийца, который висел в воздухе, в последний раз вздрогнул и выронил нож. Какой-то серый дым потек во тьму, а тело рухнуло на землю. Принцесса потеряла сознание при виде моей крови, в которой было перемазано ее нарядное платье. Испуганные слуги быстро зажигали свечи, пытаясь осветить зал, стража волокла кого-то к трону. Тьма и ужас отступали. Последний сгусток тьмы оставил на моей щеке тающий снежинкой поцелуй.
– Где принцесса? Орелия! – кричали наперебой король и королева. Все бросились к нам и увидели распростертое на полу тело принцессы, забрызганное кровью. Я пыталась остановить кровь беретом. Рана не глубокая, зато крови – море.
– Нет! Моя девочка! Вся в крови… За что? Бедный мой ребенок! – зарыдала королева, падая на колени. Король закусил губу, глядя на дочь. Он прижался лбом к стене и застонал.
Я пыталась что-то сказать, но меня заглушили крики. Его Величество поднял Ее Величество, прижал к себе и успокаивал. Может, они поженились и не по любви, но что-то нашли друг в друге, раз в трудную минуту ищут утешения в супружеских объятьях.
– Она живая! – пыталась я перекричат галдеж придворных, которые охали, ахали и выражали соболезнования по принципу: «Кто громче орет, тот больше сожалеет!».
И тут Орелия пошевелилась, приподнялась, изумленно глядя на всех. Ее губки задрожали, и она бросилась к родителям.
– Он спас меня! Любимый спас меня! – рыдал мой поросенок, прижимаясь к отцу и хрюкая сопливым носом.
Через минуту меня тащили в сторону тронов, где уже лежало пять трупов.
– Я даю согласие на брак моей дочери Орелии с ее спасителем… – торжественно заявил король, положив мне руку на плечо. Я посмотрела вниз и увидела, как мой медальон мигает красным. – За доблесть, за мужество, за спасение жизни нашей дочери, он удостаивается чести стать ее мужем. Если я могу доверить тебе свою дочь, то смогу доверить и страну. Как тебя зовут, будущий король?
Медальон мигнул еще раз и погас. Все ахнули. Одежда сразу же мне стала слегка великовата. Сапоги тоже. Судя по размеру, я могу спокойно брать сачок и изображать Дуремара.
– Не может быть! – шарахнулся король, глядя на меня с изумлением. Королева ахнула, прикрывая рот рукой, а принцесса потеряла дар речи. – Кто ты такая?
– Меня зовут Любовь… – скромно заметила я, чувствуя, что голубой берет мне придумали не просто так. Если что, орден прикалывать к правой груди!
– Любовь спасла принцессу Орелию! – произнес кто-то из толпы, которая была явно в восторге от сценария мероприятия. – Любовь спасла принцессу!
Король посмотрел на меня странным взглядом.
– Сама Любовь приняла облик мечты принцессы и пришла к ней на День Рождения, чтобы спасти ее! – умилилась толпа. – Это – подарок судьбы! Невероятно! Как трогательно! Сама Любовь! Не может быть!
Принцесса посмотрела на меня и заплакала. Отец-король приказал что-то слугам, и тут же в его руках появился увесистый кошель.
– Передайте Богу Любви… – глухо произнес он, вручая мне награду. – Здесь намного больше обещанного…
«Там Бог Любви над златом чахнет!» – затянул песец, превращаясь в летописца.
– Не надо. Принцесса, – отмахнулась я, обращаясь к Орелии, которая рыдала на плече у матери. Принцесса повернула зареванное лицо в мою сторону, – Орелия… Идеала не существует… Ты его придумала… Знаешь, какое его настоящее имя? Одиночество. Те, кто влюбляются в мечты, навсегда обречены на одиночество. А одиночество никогда не обнимет, никогда не поцелует, никогда не утрет твои слезы… Но решать тебе. Я бы на твоем месте просто училась бы, чтобы потом стать достойной королевой.
Все молчали и смотрели на меня. Принцесса утерла слезы и шмыгнула своим пятачком.
– А ты ко мне еще придешь? – всхлипнула она, растирая мою кровь по своему лицу.
– Когда-нибудь приду. Я всегда прихожу неожиданно. А вы, уважаемые родители, займитесь лучше образованием девочки, а не поисками женихов. Как часто вы разговариваете со своей дочерью? Слушаете ли вы ее? Или просто делаете вид? Девочка на самом деле очень одинока. Поэтому она и придумала себе Идеал, – отмахнулась я, понимая, что пора бы закругляться. Мне уступили дорогу, я чуть не наступила на назойливого котенка, который в растерянности бродил по залу. Где-то должен быть еще и щенок, поэтому нужно смотреть под ноги.
Я вышла в парк, отошла подальше, прислонилась спиной к дереву и выдохнула.
– Душа моя, – услышала я шепот из темноты, а мне на плечи легли холодные лапы. – Иди ко мне… Обещала моя душечка вернуть мне одежду в целостности и сохранности… Тут бы сама душечка вернулась в целостности и сохранности…
***
Через пять минут, я сидела в кресле, вокруг которого столпились слуги. Я боялась отвести от раны свой краповый от крови берет.
– Тише, душа моя, тише… Покажи мне … Только не надо плакать… Я просто посмотрю… Ничего страшного… – прошептал Иери, осторожно сдвигая мою "повязку". Слуги решили принести воды и какие-то тряпки. Кто-то побежал за целителем.
– Не смертельно, – усмехнулась я, глядя как обрабатывают небольшую царапину. На первый взгляд она мне почему-то показалась намного страшнее. Не могла же она так быстро затянуться? Может, потому, что крови было много, поэтому я сначала испугалась?
– Конечно, не смертельно, душа моя … – прошептало мое чудовище, целуя меня и прислоняясь лбом к моему виску. – Любовь такая ранимая…
– Сознаюсь честно, у меня перед глазами чуть вся жизнь не промелькнула! Еще бы! Смерть была рядом! – я ощупывала чистую повязку и аккуратный бантик.
– Смерть всегда рядом, душа моя… – улыбнулся Иери, опустив глаза. – Такова жизнь.