Я работаю свахой и свожу концы с концами.
Я лежала на кровати у себя дома, обнимая подушку. Часы тикали, отмеряя каждую секунду моего горя. Я целовала кольцо, вспоминая каждую минуту проведенную вместе. Едкая, как кислота, мысль разъедала мою душу. Если бы я приходила на пять минут раньше, то это были бы лишние пять минуточек, которые мы провели вместе… А если бы на час? Или на два? А если бы я вообще не уходила?
– И…е…ри, – скривилась я, пытаясь задушить подушкой свои слезы. – Почему я не ценила? Почему? Я плакала, целуя кольцо и вглядываясь в темноту. В какой-то момент я неудачно махнула рукой, и кольцо слетело с моего пальца. Тут же дрожащей рукой я включила свет, шаря в пыли под диваном, пытаясь найти свое сокровище, судорожно сглатывая и пристально вглядываясь в узор старого ковра. Вот оно… Моя радость, мое последнее утешение, мое сокровище… Моя прелесть. Я сидела, как Голлум, держа на ладони свое колечко с причудливой вязью на ободке, всматриваясь в хитросплетение узора.
«Я верю в мою Любовь» – прочитала я на внутреннем ободке. Буквы были настолько маленькие, едва заметные, но я тоже пока не стою в очереди к окулисту, протирая линзы и щурясь на номер кабинета.
«Анони… Тьфу ты! Окулист! Нам сюда! Занимаем очередь!» – читал песец, надевая на себя огромные круглые очки – линзы, в которых глаза становятся бусинками, а лицо приобретает новизну диссертации, легкую научную степень и украшает резюме, поданное в любое НИИ.
– Я верю в мою Любовь, – прочитала я еще раз, прикусывая дрожащие губы. Он в меня верит… Верит… Я в себя не верю, а он верит в меня… Спасибо, что веришь в меня… Ты единственный, кто в меня верит…
Я вспомнила ту самую первую встречу, оставившую неизгладимый отпечаток на моей неокрепшей психике. Нет, ну каким же он все-таки был милым… Да, хотел съесть. Но не съел же? «Любовь, которая не знает границ». Кто же мог подумать, что именно это рукопожатие перевернет всю мою жизнь, заставив полюбить ее снова…
Чтобы заглушить свои мысли я включила старенький телевизор, который вполне мог исполнять обязанности радио в связи с качеством изображения. «… надежда есть всегда!» – отчетливо произнес гортанный женский голос, пока на экране шло серыми полосами изображение. – «Главное, не унывай, девочка! Все образуется!» . Я горько усмехнулась.– «Рассосется твоя беременность!». Фу! Какая гадость! Я попыталась переключить каналы, но половина кнопок пульта не работала. «Главное, сражайся за свою любовь. Тебе только сейчас кажется, что все потерянно, но на самом деле все будет хорошо!» – раздался глухой мужской голос, а следом зашуршали дежурные аплодисменты. «Наши эксперты уже высказали свое мнение. Что скажет героиня? Муж застукал жену с пятерыми мужчинами в собственной постели. Простит ли он ее или нет? Мы узнаем в конце передачи!» – заявил знакомый голос какого-то известного телеведущего. – «Мы вернемся после рекламы! Не переключайтесь!». Я снова стала нажимать кнопки на пульте. «Вам никогда не быть вместе!» – раздался зловещий смех. «Нет, ты ошибаешься, мы будем вместе! Наперекор судьбе!» – раздался пафосный голос какого-то героя, словно он творчески вырос на утренниках в театре юного зрителя. И тут же сквозь рябь что-то замелькало. Судя по ахам, охам и стонам, я не уверена до конца, как именно герой решил отомстить злу. И тот вариант, который промелькнул у меня в голове, сразу ставил фильму жирный плюс в прокате, выдавал режиссеру Оскар за «нестандартный сюжетный ход» и толерантность.
Сквозь слезы пробивалось растерянное любопытство. Почему – то глядя в окно я задумалась. А ведь каждую пятницу я буду, где бы я ни была, покупать коробку конфет, открывать ее и есть. Мы будем ее кушать вместе. Ты и я. Только ты будешь в моих воспоминаниях. Ты тоже будешь кушать конфеты вместе со мной. К концу жизни я буду весить под два центнера, и даже работники похоронной службы будут желать мне долгих лет жизни. Это будет единственный раз, когда «стервятники от людского горя» подерутся за право меня не хоронить.
Я снова посмотрела в окно, смахнув слезы. Мы будем всегда вместе. Ты и я. Ты ведь не умер… Ты тоже где-то думаешь обо мне, и наверняка скучаешь… И пусть ты не умеешь плакать, но ведь любить ты умеешь, не так ли? И я недавно узнала, что умею. По моим поджатым губам скользнула грустная улыбка. Наверное, с такой улыбкой старушки достают портреты любимых, смотрят на них, вздыхают, а потом бережно ставят на вязанную крючком салфетку, на которой уже стоит дешевая ваза с искусственными цветами. Я впервые задумалась над тем, сколько людей с алтарем в сердце стоит в очереди, сколько едет в автобусе, сколько идет по улице, поглощенные своими мыслями. Нет, нас, людишек, копошащихся на поверхности планеты, не семь с половиной миллиардов. Нас намного больше. Ведь почти в каждом сердце живет еще кто-то.
Два часа ночи. Город спит, а я продолжаю жить воспоминаниями.
«А ты смогла бы его отпустить, если бы он сказал, что не любит тебя? – поинтересовался полярный лис, с любопытством глядя на меня. – Смогла бы ты смириться, с тем, что он просто не хочет быть с тобой?».
«Не надо путать любовь с истерической агонией брошенного, для которого удар по самолюбию страшней потери человека!» – вздохнула я, глядя на скомканную постель.
Я легла, завернувшись в одеяло, обняла подушку и спряталась в нее, глотая слезы. Я даже не допускала малодушно-эгоистического вопроса; «Что лучше? Любить и потерять или не любить никогда?».
– Я люблю тебя, – прошептала я, поцеловав кольцо и согревая себя теплой, как летний дождь, надеждой, что когда-нибудь, мы обязательно встретимся. – Спокойной ночи, любимый… Где бы ты ни был…
***
Прошла неделя, каждый день которой нанизывался на нитку моей жизни одинаковыми черными жемчужинами. И спросите меня, что это был за день недели? Среда или пятница? Вторник или четверг? Я не смогу ответить. Однажды в среду, кажется, приходила разукрашенная, как матрешка, мадам с носовым платком и каплями. Каталог, вызвал у нее только один вопрос: «А как вы думаете? Мне оборотня можно?».
Я почувствовала себя мамой, у которой интересуются, а можно ли скушать мороженое из холодильника?
«Человек собаке друг! Это знают все вокруг!» – усмехнулся мой пушистый товарищ. – «У меня лапы не доходят до крышечки для ваших отношений… Я … эм… пока занимаюсь другими крышками!». Я благодарно кивнула.
– У меня аллергия на шерсть, как вы думаете, мне можно контактировать с потенциальным аллергеном? Будет ли проявляться моя аллергия? – озабоченно спросила мадам, явно считая, что я подрабатываю аллергологом.
Я процитировала наизусть надпись на любой рекламе лекарств: «Перед применением проконсультируйтесь с врачом». Мой ответ вызвал бурю сомнений, который выражались в напряженном сопении заложенным носом.
– Ой, а у него есть санкнижка? А можно его привить от бешенства? – меня определенно решили доконать вопросами. – Я шприц и вакцину куплю…
«Ага, сейчас мы будем бегать за оборотнем с баночками для анализов!» – вздохнул песец. – «Ну давай, миленький, тете очень надо! Еще немножечко! Вот молодец! А пописять? Куда пошел? А ну быстро поднял лапу! А теперь укольчик!»
– Я просто очень боюсь бешенства, – заметила мадам, разглядывая оборотня и плотоядно улыбаясь. – Но он кажется таким темпераментным… Прямо …ух! Хотелось, чтобы он был бешенным, сами понимаете, в каком вопросе, но при этом бешенства у него не было!
«Женщина с бешенством матки ищет оборотня без бешенства!» – закатил глаза полярный лис, недоумевая, откуда берутся такие клиенты.
– Ой, а не могли бы вы принести кусочек шкуры, чтобы я проверила, есть ли у меня аллергия или нет? – шмыгнула носом мадам, снова вливая в себя капли.
Мне она порядком надоела.
– Сейчас попробую, – вздохнула я, отправляясь в комнату с зеркалом. – Подождите минут десять…
Я зашла в комнату с зеркалом, закрыла дверь, присела на пол и достала из кармана аккуратно сложенный портрет. Красная ручка сделала свое дело, поэтому с портрета на меня смотрели любимые глаза.
– Я люблю тебя, – одними губами, прошептала я, улыбаясь сквозь слезы. – Ты ведь знаешь, что люблю… Таким, каким ты есть… Я так хочу тебя увидеть, ты не представляешь… Просто увидеть…
Посидев немного, я посмотрела на часы. Пора выгонять мадам. Я вышла и вздохнула:
– Шкуру оборотень не дал. Но есть хорошая новость. Он заинтересовался вами и попросил клок ваших волос… И образцы мягких тканей…
Через секунду каталог был брошен, а дверь закрылась. От клиентки остались стойкий удушающий запах парфюма и блистер успокоительного, который вывалился у нее из кармана, когда она доставала платок.
Сразу видно, что клиент настроен решительно и не боится трудностей, особенно если дело касается прически.
Был у меня внутренний рубеж, который я старалась преодолеть. Когда стрелка подходила к шести часам, мне становилось плохо. Нужно было просто пережить это время. Просто продержаться. В какой-то момент меня охватывала паника, я начинала усиленно искать, чем себя занять, чтобы не смотреть на часы. Под мерное тиканье я чувствовала удушающий приступ мучительной душевной боли. Пригодились те самые таблетки, странным образом оставшиеся на диване и превращающие меня на остаток дня в аморфное антропоморфное существо.
В воскресенье, я собралась домой пораньше. Хотелось уволиться, бросить все, сменить место жительства и место работы, уехать снова в какой-нибудь чужой город, но какая-то необъяснимая, призрачная надежда незримой ниточкой связывала меня с Азерсайдом.
Вечер был прохладным и пустым. Улицы отдыхали от оживления, доносив до меня с порывами ветра осколки чужих судеб, обрывки телефонных разговоров, смех и гул чужих голосов. «И что? Он вернулся к Лере? Да вы че? Блин, а я думала…», «Зацените, у меня на работе чувак один…», «Я уже иду? Ты где? Не слышу! А! Ну подожди, я в магазин заскочу …», «А ты уже покушал? Я не разрешала мультики включать! Я сейчас позвоню бабушке и…», «А он че? А она че? Да ты гонишь! Нет, ну реально …»
Я шла по улице, осознавая, что последнее время мне стало не хватать задумчивых и сентиментальных прогулок, когда идешь, погружаясь все глубже и глубже в свои мысли и воспоминания.
– Зажигалки не найдется? – просил меня кто-то.
– Нет, – небрежно ответила я, глядя на табачный ларек неподалеку. – Не курю, извините.
Я пошла дальше, свернув на темную аллею городского парка. Фонари горели через один.
И тут меня неожиданно схватили за руку и подтащили к ближайшему фонарю.
– Любовь, ты ли это? – насмешливо произнес знакомый, неприятный до тошноты, голос. – Сколько лет, сколько зим. А я, понимаешь, тебя ищу. Мать твоя на лекарствах сидит, отец твой совсем слег, а ты здесь шляешься!
– Отпусти, – сквозь зубы процедила я, пытаясь вырваться и позвать на помощь.
– Куда, тебя отпустить? К хорю твоему очередному? – мою руку сжали до боли и заломили за спину.
– Помогите! Убивают! – взвизгнула я, глядя на тени одиноких прохожих, которые тут же ускорили шаг, стараясь побыстрей пройти мимо. Лезть на рожон к бугаю два на два никому не хотелось. Какой-то пожилой мужчина, с папкой, внешности академической и интеллигентной, тормознул, подошел и поинтересовался в чем дело.
– Пшел вон! Не видишь, она – бухая? – огрызнулся Олень, отодвигая подальше Д’Артаньяна Сорок Лет Спустя. – Иди, куда шел…
– Помогите, я – не пьяная! Я его не знаю! – закричала я, глядя, как прохожий пытается набрать номер полиции.
– Я тебе сейчас наберу! Тебя по такой статье привлекут, что мало не покажется. Ты меня понял? – завелся в пол-оборота Олень, свободной рукой доставая удостоверение и тыкая в лицо «спасителю», который тут же ретировался.
– Отпусти, – вырывалась я, чувствуя, что меня тянут к машине, припаркованной неподалеку. – Я кому сказала… Между нами все кончено. Я же тебе говорила… Не прикасайся ко мне!
И тут я почувствовала, как мне влепили пощечину, от которой свет фонаря сразу размазался перед глазами. Такое чувство, будто мимо меня пронесся на полной скорости поезд, оглушая меня шумом колес и гулом ветра. Мне показалось, что я стою на перроне и вот-вот повторю судьбу Анны Карениной. Из последних сил я удержала равновесие.
– Мать волнуется, отец волнуется, я переживаю, а она тут спокойненько разгуливает по городу! Звони своему хорю, говори, что все кончено, и в машину. Быстро! – мою руку так сжали, что я чуть не потеряла сознание. – Я ведь люблю тебя! Люблю, мля… За что не знаю. Убил бы, паскуду!
– Помогите! – простонала я, чувствуя приступ дурноты и неловко пытаясь пнуть обидчика.
– Ты мне, тварь, зачем штаны испачкала? Ногами не маши! Ничего, все будет нормально. Мы вернемся домой, ты извинишься перед родителями… На коленях извинишься! Потом мы с тобой поговорим! Ты у меня каждый день будешь ползать на коленях и извиняться за то, что сделала! Ты меня поняла? А этим ублюдком займутся ребята. Прессанут, как следует, – прошипел Олень, оглядываясь по сторонам. Мушкетеры не скакали на помощь, Супермен не летел быстрей метеорита на выручку, даже Бэтмен почему-то решил, что бытовуха – не его кредо. Спасение мира – вот его цель! И размениваться по мелочам он не собирался…
Когда пикнула знакомая сигнализация, я уличила момент и вырвалась, оставляя в руках Оленя свою кофту и сумку. Я бежала, задыхаясь, все еще чувствуя, как в голове работает миксер, перемешивая пережитый ужас с эффектом неожиданности, страх и растерянность. В моей сумке лежали ключи от квартиры, платежки за коммуналку, телефон и рублей триста денег. Зато самое ценное было со мной. Сюда! Быстрее! Нет никакого автобуса, чтобы заскочить? Нет. Остановка пустая… В магазин? Нет, нельзя…
Я чувствовала металл в дыхании, противный привкус во рту, головокружение и панику. Куда теперь? Куда-куда-куда… Налево!
Внезапно меня догнали, схватили за руку и заломили ее профессиональным приемом за спину.
– Я же сказала, что никуда не поеду. Никуда я не поеду! – задыхаясь, прохрипела я. – Я не люблю тебя! Ты мне не нужен! Я ушла не к кому–то, я ушла от тебя! От тебя!
– Заткнулась быстро. Ты идешь со мной, – процедил Олень, ударяя меня, пока никто не видит об угол дома, как раньше бил об ковер, висящий на стене. – Потом будем разбираться. Я взял, тварь, отпуск, чтобы найти тебя и вернуть домой! И хорю твоему рыло разбить за то, что увез тебя! Ты что думала, я не догадался? Нет? Ты меня вообще за лоха держишь? Он увез тебя, потому, что ты сама бы никуда не рыпнулась! Я ему такое устрою, что мало не покажется!
Внезапно я почувствовала, что хватка ослабла.
– Че за хрень? – подозрительно заметил Олень, глядя куда-то в темноту сваленного мусора какой-то пиццерии. Один рывок, и я снова вырвалась. Почему–то Олень замешкался, что дало мне спасительные секунды. Я вспомнила про кольцо возврата, повернув его на пальце в тот момент, когда меня попытались схватить за волосы.
Сработало! Впервые в жизни оно сработало именно тогда, когда это нужно. Я очутилась в офисе, прикладывая руку к лицу и проверяя, не течет ли кровь. Нет, нос целый. И снова откололся кусочек зуба … Маленький…Слава богу, не переднего… Кашляя и пытаясь отдышаться, я упала на диван, обхватив голову руками. Я смотрела на потолок, закрывая глаза и пытаясь успокоить сердце, которое все еще колотилось, подгоняя к горлу тошнотворный ком. Меня сейчас стошнит, если я не буду дышать медленно и глубоко… Раз… Вдох… Два…Выдох…
И тут из комнаты, в которой стояло зеркало, появился Гимней, таща огромный мешок с деньгами.
– А ты что здесь забыла? – удивился он, глядя на меня. – Нет, это просто замечательно, что ты решила поработать сверхурочные! Я тут как раз деньги забрал с твоего шестичасового заказа. И узнал много нового и очень интересного… Оказывается, у нас теперь Любви статуи ставят, дары преподносят, молят нашу Любовь о помощи…
– Отцепитесь, – процедила я, с омерзением глядя на деньги. – Мне сейчас не до этого…
– Да, всякое я видал, но чтобы такое! Работала до тебя одна Вера. Тупая и упрямая. Вечно все через задницу делала! Ей говоришь одно, а она все по-своему делает. Верит, что ей с рук все сойдет! После нее работала Надежда. Вечно во всем сомневалась. Постоянно трезвонила мне на телефон, а как то, как это? А может лучше так? Все надеялась на то, что нифига ничего не делая можно что-то заработать. А теперь у меня работает Любовь. Бескорыстная Любовь, готовая помогать всем подряд! У меня такое чувство, что это не ты на меня, а я на тебя работаю! И я вот тут подумал. А почему бы нам с тобой не распрощаться, а, Любовь? Ты меня, как сотрудник не устраиваешь… Но я готов выполнить твое желание…
Огонек надежды загорелся в моем сердце… А что если попросить…
И тут я увидела ослепительную вспышку, которая сменилась темнотой. Я открыла глаза, но было темно… Закрыла – тоже темно… Пальцы ощущали потрескавшуюся кожу дивана, угол стола.
– Надеюсь, я угадал с желанием? Просто решил сделать тебе сюрприз! – раздался голос неподалеку. С меня содрали кольцо возврата. Я вцепилась в кольцо-подарок, не давая сорвать и его. – Слепая любовь, которая своими руками разрушит то, что создала. Которую будут ненавидеть и проклинать за искушение… И так будет пока ты не сдохнешь! Надо же, подсидеть меня решила! А теперь мне осталось набрать один номер и обеспечить счастье в личной жизни нашей Любви. Тэкс… Где он у меня? А, вот. Нашел…
Я услышала глухие гудки, резко встала, наткнулась на стенку. Дверь… Дверь… Полки… Я что– уронила, оно разбилось… Зеркало… Как его включить?… Я наощупь пыталась активировать зеркало, слушая, как Гимней диктует адрес. Оно не работает… Я не то кручу… Где же… Где же… Вот! Есть… Плевать куда, лишь бы не …
Меня перенесло куда-то, но я не могла понять куда именно. Я присела и стала пытаться понять, куда меня занесла нелегкая. Каменные плиты… Почти везде каменные плиты… Каменная скамья… Что-то странное…Неподалеку журчит фонтан. Я осторожно пошла на звук, делая неуверенные шаги, а потом присела, пытаясь понять, где я? Каменные цветы. Я у гномов. Сделав глоток прохладной воды прямо из фонтана, умыв лицо, я попыталась протереть глаза. Страшно то, что они открыты, я чувствую, как моргаю, а вокруг меня темнота… Ладно, надо что-то придумать, пока Гимней не потащил меня обратно. Я двинулась, выставив руки вперед, осторожно делая каждый шаг. Я медленно шла, пока не наткнулась на стену здания… Тут чья-то дверь… Я ощупала дверь и поняла, что на ней есть какой-то узор. Молоток? Значит, нам направо… Надеюсь, что Мерахт и Подсолнушек дома… Надеюсь, что они приютят меня, пока я буду думать, что делать дальше. … Время позднее, наверняка, все уже спят… Я замираю и не слышу ничьих шагов.
«Можно милостыню просить! Подайте слепой Любви на пропитание!» – жалобно протянул песец. Мне было совсем не до шуток.
То расстояние, которое я раньше проходила за минуту, теперь занимало у меня минут десять. Я ощупывала каждый камень, каждую дверь, пытаясь понять, в правильную ли сторону я двигаюсь. Однажды я споткнулась о ступеньку и больно ударилась коленкой о какую-то странную, холодную и непонятную на ощупь штуку… Через полчаса я ощупывала дверь, пытаясь прочитать руками выпуклые буквы. Так… Это «эм»… это похоже на «е»… Это либо «в», либо «р»… Тут есть еще буква «х». Ладно, попробуем…
Выдохнув, я постучала в дверь. Тишина. Я еще раз постучала, прислушиваясь и трогая буквы. Дверь неожиданно открылась.
– Люба? – раздался удивленный женский голос. – Мерахт, смотри, кто к нам пришел! Проходи, Любочка. Прости, что у нас тут не прибрано. Мы решили изменить мозаику в коридоре… Тебе нравится?
– Я ничего не вижу… – прошептала я, делая шаг наощупь. – Меня ослепили…
–Ой! – раздался мужской голос откуда-то снизу. – Не может быть… Вы… Вы пришли к нам снова? Алмаз, настоящий алмаз… Прямо, как тот, что я однажды видел… Вы – алмаз моего сердца… О, предки, я и представить не мог, что когда-нибудь испытаю такое!
– Мерахт! Ты что городишь? – возмутился женский голос. – Какой алмаз? Мы с тобой недавно поженились!
– Рот закрой, – раздался голос Мерахта, преисполненный презрения. – Иди в свою комнату и не мешай мне любоваться ее красотой! Я никогда в жизни не испытывал такого восхищения! О драгоценный алмаз моего сердца, о великолепный рубин моей страсти…
– Что значит «не мешай»! – раздался визгливый голос Кати. – Ты что творишь? Ты куда смотришь! Да я сейчас возьму и уйду! Соберу вещи и уйду! Ты этого добиваешься?
– Уходи, куда хочешь! Ты и так живешь на мои деньги, так что лучше сиди и помалкивай! Ты хоть копейку в дом принесла? Нет! Я тебя одеваю, обуваю, кормлю! – раздался раздраженный голос Мерахта, прерываемый воем Катюши. – Так что отойди в сторону! Проходите, о мой бриллиант… Я даже не знаю, как выразить свою радость…
Катюша завыла, что-то упало и разбилось. Я почувствовала, как меня берут за руку, а потом ее щекочет жесткая борода. Я выдернула руку, прижимаясь к стене.
– Пять минут назад мы с тобой сидели, ты признался мне в любви, а теперь … – захлебывалась Катя, снова что-то роняя. – Люба, будь так любезна, до свидания! Извини, что так получилось, но тебе лучше уйти! До встречи! Я очень рада, что ты заглянула к нам! Всего хорошего, выздоравливай… Мне нужно поговорить со своим мужем!
Меня попытались вытолкнуть за дверь. Но Мерахт стоял на своем, пытаясь меня втащить обратно.
– Да что происходит? – возмутилась я, вцепившись в дверной косяк.
– Ничего! – рявкнула Катя, поливая своего мужа отборным русским разговорным.
– Да мне проще тебя выставить за дверь, – крикнул в ответ Мерахт. – Все, прощай. С чем пришла с тем и проваливай! Ничего я тебе не дам! Не дождешься! На шум прибежали соседи. Меня вытащили за дверь, под крики Мерахта и Кати.
Меня трогали маленькие руки, пока я сжалившись в комочек, сидела на каменных плитах. «Гарарт! Ты куда, старый мешок со шлаком! А ну быстро вернись!». «Пошла вон, болванка!». «Она моя! Я первый увидел этот бриллиант!». «Куда руки протягиваешь! Хочешь, чтобы я тебе бороду оторвал?». «О, предки, да она великолепна!». «Урмах! А ну быстро вернись! Ты что творишь? У нас завтра свадьба! Ах ты, предатель! Я ради тебя кирку забросила…».
Крики смешивались с топотом ног. Меня снова трогали, вызывая у меня животное омерзение. Через минуту меня схватили и понесли… Где-то была драка, сопровождаемая криками и руганью.
– Любовь! – раздалось на ухо. – Я твой верный адепт! Я твой слуга! Позволь мне…
Но голос затерялся в шуме.
– Приказ его величества! Разойтись! – кричал кто-то слева. Вокруг меня была какая-то канитель, я ничего не могла понять.
– Приказом ее Величества, Любовь принадлежит ему! – снова раздался голос, но его заглушил недовольный рокот толпы.
– Любовь принадлежит всему гномьему народу! – верещал кто-то. – Или мы тебя свергнем, как твоего папашу!
Я сжалась в комок, чувствуя, что меня снова куда-то несут. Мыслей не было. Был страх и растерянность. Кто-то пытался кого-то перекричать, а я с трудом разобирала слова. Я попробовала убежать, но наткнулась на чьи-то сапоги.
Через полчаса, меня снова куда-то понесли, а потом бережно положили на что-то мягкое. Нет, только не это! Только не это, умоляю! С меня содрали одежду, оставив нижнее белье, а потом нацепили какое-то платье, цвет которого я не смогла угадать. На моих руках застегнулись браслеты, в ушах появились массивные серьги.
– Не трогайте меня! – закричала я, пытаясь спасти свое кольцо и избавиться от этих липких и противных прикосновений.
– Это все ради вашего же блага, Любовь… Мы хотим защитить вас! – произнес мужской голос мне на ухо. – О, божественная, о прекрасная… Как самая первая жила, которую я…
– Так, не трогать ее! Она – моя! – раздалась возня, пока я пыталась отползти подальше. Совсем близко что-то щелкнуло.
– Отныне, Любовь принадлежит всем нам! – произнес зычный голос, вызвав бурю негодования, которая вскоре сменилась вполне внятным согласием. Стоило мне немного отползти, как я больно ударилась головой о какой-то металл. Ощупывая руками сначала голову, а потом препятствие, мне показалось, что это – прутья решетки. Я привстала, пытаясь найти стену или дверь. Но стены не было… Я – не в темнице, я – в клетке!
– Чтобы защитить нашу Любовь, чтобы уберечь ее, мастер Оран пожертвовал своей золотой клеткой, за что честь ему и хвала! Здесь наша Любовь будет в безопасности! – раздался незнакомый голос. – И каждый из вас в любое время сможет увидеть ее. По приказу короля, вам запрещается подходить к ней ближе, чем на пять шагов. Теперь наша Любовь будет всегда с нами! Можете расходиться!
Но народ, судя по крикам, никуда расходиться не собирался. Клетка, я так понимаю, была выставлена на всеобщее обозрение, из-за чего я испытала мучительные приступы ужаса и стыда.
– А теперь, помолимся нашей Любви! – раздался зычный голос. – Признаемся ей в любви нашей, дабы она возлюбила нас! И пусть Любовь наша споет для нас свою песню!
И все мужское гномье население стало наперебой признаваться мне в любви.
«Спой, светик, не стыдись!» – заметил полярный лис, глядя на меня с жалостью.
– Оставьте меня! – в отчаянии выкрикнула я, но верующие продолжали свою молитву. Я свернулась калачиком на дне клетки, закрыла уши и простонала. Слеза скатилась по моей щеке. Я вытерла ее, прижимая к вздрагивающей груди свое единственное сокровище. "Ты со мной, любимый. Ты всегда со мной!".