Было горячее желание вырвать открытку из рук, разорвать ее в клочья и съесть, как это делали шпионы, пойманные с секретным пакетом документов, параллельно оправдываясь и запивая водичкой. Понимаю, что невежливо. Мама меня учила не разговаривать с набитым ртом, но что уж тут поделаешь! Я покачнулась, закрыв глаза. Словарь нецензурно-разговорного был мысленно пролистан несколько раз, но подходящее слово до сих пор не было найдено. Я затравленным взглядом искала самую крепкую стену, потому что биться головой об нее я буду очень усердно и интенсивно. И не факт, что обычная, кирпичная, выдержит мою игру в дятла.
Иери спокойно, внимательно и вдумчиво изучал развернутую открытку, а потом медленно переводил взгляд на меня. И так уже несколько раз, вызывая у меня горячее желание хорошенько поискать пятый угол. А в случае обнаружения забиться туда и тихо сгореть от стыда.
«Читает, как меню в ресторане!» — сглотнул Идеал, покрываясь липким потом и с укором глядя на меня.
В голове промелькнула светлая мысль о том, что открытку можно считать условно верной, если вспомнить принцип сельской олимпиады по математике, где тот единственный ученик, который пришел на нее, автоматически считается победителем. Хорошо бы знать, что написано в открытке. Может, не все так плохо? А вдруг там написана какая-нибудь чепуха вроде:
«Ты самый добрый, самый милый, желанный самый и красивый»?
«И хоть я в целом — не модель, давай тащи меня в постель!» — срифмовал песец так, что я поперхнулась.
«Но перед этим, шалунишка, мне нужен паспорт и санкнижка. Гони все справки от врача! На всех чтоб мокрая печать! С кожвена справку подавай. Беги анализы сдавай. Из банка справку и из ЖЭКа. Вдруг там кредит и ипотека? И сразу справку мне отдашь, что ты — не нарик, не алкаш, что ты — не псих, не привлекался, по молодости не вскрывался. Неси дипломы и военник, и сколько получаешь денег. Я думаю, не будет лишней рекомендация от бывшей. И вот тогда, любовь моя, иди ко мне, я вся твоя!» — закончил Идеал.
Я на основании личного опыта мрачно составляла список требований к потенциальному кандидату, от которых даже у киношных террористов, требующих миллион и самолет, опустился пистолет. Они дружно, утирая слезы, пошли сдаваться под вой сирен и стрекотание зависшего над ними вертолета.
Открытка легла на стол к подарку. Рука, еще мгновение назад ее державшая, приподняла мой золотой кулон, пропуская его длинную цепочку сквозь пальцы. Иери пристально смотрел на меня, улыбаясь улыбкой злого гения, который только что создал звезду смерти, а теперь мечтает опробовать ее на какой-нибудь захудалой планетке. От такой улыбки мне еще сильней захотелось разорвать сначала открытку, а потом продавщицу, взявшую грех на душу и возомнившую себя Купидоном.
Чудовище обняло меня и прижало к себе именно в тот момент, когда я поймала себя на мысли, что пора прорываться к выходу.
— Осталось девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять… — сладко прошептало мне на ухо чудовище. Если змей-искуситель нашептывал новую яблочную диету Еве именно таким голосом, то я удивляюсь, как уцелела не только сама яблонька, но и самая первая в мире семья.
— Принесите книгу для записей! — приказал Иери, обращаясь явно не ко мне. Слуга, дежуривший под дверью, вошел, кивнул и помчался выполнять приказ. Через секунду чудовище развернуло красивую книгу с чистыми страницами, смахивающую на дорогущий ежедневник. Его взгляд остановился на моем подарке. Он бережно открыл коробку, достал оттуда ручку и нарисовал какую-то загогулину, чтобы проверить свою догадку, а потом размашистым, категорически неразборчивым почерком с неимоверным наклоном написал: «Объятия». Немного подумав, с усмешкой глядя на меня, он поставил одну вертикальную черту. Пролистав блокнот до середины, он написал слово: «Поцелуи», а потом снова насмешливо посмотрел на меня.
— Ты что делаешь? — сглотнула я, глядя на книгу учета ласк.
— Ты просила миллион объятий, миллион поцелуев, миллион ночей, проведенных вместе, душа моя. И теперь, чтобы не ошибиться, придется записывать. Тут уже ничего не поделаешь, — вздохнуло чудовище, пытаясь скрыть улыбку. — Итоги будем подводить каждую неделю или раз в месяц? Я могу отчитываться каждый день.
Я попыталась вырвать блокнот у него из рук. Моя рука была поймана и поцелована. Тут же в графе «Поцелуи» появилась черточка.
— Заметь, душечка, это была не моя идея! — сладко молвил Иери, целуя меня в висок и тут же демонстративно ставя еще одну черточку. — Тебе же важно знать, сколько раз тебя обняли и поцеловали, не так ли? А почему ты нервничаешь? Что-то не так?
Его пальцы скользнули по моему лицу, а потом по моим губам. Я сейчас его укушу! Я не шучу!
— Ладно, душа моя, пошутили и хватит. Ты пошутила, я пошутил… — миролюбиво заметило чудовище, а потом подняло на меня глаза. — У меня к тебе только один вопрос…
Я напряглась и сжала кулаки, призывая все свое терпение и стойкость. Я по глазам вижу, что сейчас последует продолжение.
— Что мы будем делать, когда дойдем до миллиона? — вкрадчиво поинтересовался Иери, глядя на пятно от кофе на моей белой футболке. — Как ты думаешь, душа моя, нам лучше сделать график или как получится? Я очень заинтересован в твоем ответе…
«Сегодня у нас запланировано сто поцелуев. Мы идем с отставанием от плана на семь процентов! — отчитывался полярный лис. — Надо наверстывать! Даешь миллион поцелуев за пятилетку! Даешь пятьсот сорок восемь поцелуев в день! Быстрее, слаще, нежнее!»
— Добивай меня уже, — с сардоническим вздохом заметила я, глядя на свои руки, которые мечтали кого-то задушить.
— Зачем добивать? У нас… — я услышала шепот возле виска, — с тобой большие планы… Я бы даже сказал — грандиозные… А теперь второй вопрос. Нежные объятия и страстные объятия мы будем чередовать? Просто в тексте не указана правильная очередность, в связи с чем я решил уточнить.
— Вот зачем ты это делаешь? — простонала я, пытаясь встать и уйти. Мне было так неловко. — Ты — настоящее чудовище!
— Ты только что ранила меня в самое сердце. Я несколько тысяч лет был уверен, что я — просто чудо. А моя душечка только что назвала меня обидным для моей нежной и ранимой самооценки словом! — с лучезарной улыбкой заметил Иери, поигрывая ручкой.
Я вспомнила, как меня прошиб холодный пот в тот момент, когда я, поднимаясь по лестнице, увидела в темном углу два горящих красных огонька. Помню, как тряслись мои колени, а рука с телефоном-фонариком долго не поднималась.
— Скажи честно, что ты такое? — спросила я, поднимая глаза на «чудо», в надежде увести разговор куда-нибудь подальше от щекотливой темы. В такие моменты я готова не просто слушать многочасовую лекцию о строении роторных двигателей, принципы пайки радиаторов и микросхем, но и активно участвовать в разговоре в меру своей продвинутости, выражая такой неподдельный интерес, словно по окончании разговора побегу применять на практике полученные знания. — Тебе же не просто так гномы храм построили?
— Не переживай, душа моя, гномы строят храмы кому попало, лишь бы не попало, — мечтательно заметило чудовище, проводя рукой по моему плечу.
— С этим я согласна! — горячо закивала я, чувствуя смесь неуместной гордости и пережитого недоумения, которое я испытала при виде своей шедевральной статуи, воздвигнутой в авральном режиме. — Они меня тоже решили осчастливить!
— Да, душа моя… С бородой и усами ты выглядела более мужественно, — с улыбкой заметил Иери, положив голову мне на колени и глядя на меня снизу вверх. Этот жест меня немного смутил, но в то же время умилил. Так и захотелось провести рукой по его волосам, погладить щеку и улыбаться улыбкой чеширской кошки, изучая расстегнутую пуговку его воротника.
— Я вижу у кого-то сегодня хорошее и очень игривое настроение? — язвительно заметила я, с сожалением глядя на красивое лицо. — Да, статуя была не самой удачной. И я даже рада, что ее сломали…
— Не хочу расстраивать мою душечку, но я уже видел новую статую… — кротко заметило чудовище, раскачивая пальцем мой медальон.
Я попыталась украдкой протянуть руку к открытке, чтобы ознакомиться с ее содержанием, но моя рука была поймана с вежливой улыбкой, мол, ты же дарила. Ты наизусть должна знать все, что там написано! Чтобы в любой момент дня и ночи ты могла воспроизвести текст слово в слово.
И тут я с грустью осознала, что открытки всегда вызывали у меня раздражение. Если хочешь что-то сказать человеку — скажи прямо. Не надо прикрываться мишками, зайчиками, котятами, цветами и красивыми словами. Была одна категория открыток, ассортимент которых в свое время переехал ко мне почти полным тиражом. Когда у человека не хватает смелости, желания и красноречия попросить прощения напрямую, когда он не собирается извиняться, уверенный в своей правоте, когда «просить прощения» равноценно унижению, он покупает пушистого «переговорщика» с жалобными глазками. Обычно в лапке «извиняшки» сжат цветочек, который зверушонок робко тянет в сторону «обиженки». И невдомек пушистому засранцу, что день назад ты страстно поцеловала дверной косяк, а потом едва успела запереться в ванной, набирая мамин номер. После короткого разговора мама перезванивает, но не мне. И за дверью слышится взволнованный голос. «Да, заперлась в ванной… Я переживаю, стучусь, а она не открывает. Опять истерика… Слышать ничего не хочет… Придумала, что я ее тут убивать собираюсь… Я за нее очень переживаю… Хоть с работы увольняйся… Но я ее не брошу… Я люблю ее… Такую, какая есть… Простите, пожалуйста… Да, я постараюсь заехать к вам завтра… Вы, главное, не волнуйтесь и не переживайте… Справимся…»
От этих воспоминаний мне стало так горько, так обидно, так тошно и почему-то мучительно стыдно…
— Что же тебе причиняет такую боль? — спросило проницательное чудовище, обнимая меня. — О чем же таком ты постоянно думаешь, душа моя? Чем же себя так терзаешь?
Ага, сейчас будем жаловаться одному чудовищу на другое. Увы, я не хочу об этом рассказывать. Просто не хочу. Мне приятней думать о том, что все уже позади и что этот кошмар больше никогда не повторится. Я хочу просто взять и закрыть дверь в прошлое, повернуть ключ в замке, убедиться, что прошлое больше не выберется из своей тюрьмы, а потом выбросить ключ и жить дальше.
Кстати о дверях! Меня прошиб холодный пот. Я пыталась вспомнить, закрывала ли я дверь офиса изнутри перед уходом. В упор не помню.
— Можно, я на минутку смотаюсь… Мне нужно кое-что проверить… — взмолилась я, выпутываясь из объятий и вскакивая с дивана.
Через минуту я была в офисе. Закрыла! Фу-у-ух! Слава богу! А теперь обратно. Да что со мной сегодня такое!
— Все нормально! — радостно заявила я по возвращении, в надежде, что лимит неприятных моментов на сегодня исчерпан. Я хотела что-то сказать, но услышала тихий писк и шорох… Доносился он из кустов. Я дернула Иери за рукав и показала на кусты. Под кустом в траве лежала маленькая красивая птичка… Судя по клюву — совсем птенец. Он раскинул крылья и явно собирался на небо. В самом прямом и грустном смысле этого слова. Птичка смотрела на меня своими маленькими черными бусинками глаз, подернутыми мутной поволокой… Я раздвинула траву, села на корточки и протянула руку. Птичка даже не дернулась, а лишь обреченно закрыла глаза. Я сглотнула, чувствуя, как у меня наворачиваются слезы. Не могу видеть, когда животные умирают. Ни в жизни, ни в фильмах. Есть у меня целый список кинолент, которые я никогда не стану смотреть, как бы мне их ни советовали. Сердца не хватит… И тут убеждай себя или не убеждай, что это просто отличная режиссура, а животные на самом деле живы-здоровы, но попробуй сдержать слезы, когда умирает собака, жалобно поскуливая, или кошка, трогательно глядя в душу зрителя. Кусая губы, чтобы не разреветься, я осторожно взяла на руки комочек перьев.
«Орнитоз! — авторитетно постановил Идеал, листая медицинский справочник „От животных — человеку“. — Заразное инфекционное заболевание! Может привести к летальному исходу. Ты, перед тем как спасать животных, требуй у них справку!»
— Иери, давай отнесем ее внутрь… Может, ей еще можно помочь? — жалобно прошептала я, понимая, что таким голосом мне нужно предлагать прохожим дворняжек в переходе. Я обвела взглядом парк и закусила губу. Ну нельзя же просто положить бедную птичку в травку, отойти в сторонку как ни в чем не бывало и оставить умирать, даже не попытавшись ей помочь?
Я и сама прекрасно видела, что помочь уже нельзя. От этого чувства в груди что-то защемило.
— Ну, может, ей хоть водички дать… Или крошечку хлебушка… — простонала я, глядя, как красивый, яркий комочек перьев собирается прямым рейсом отправиться в лучший мир, прямо на моих руках. Я снова сглотнула. — Он же совсем птенчик… Маленький…
Иери молчал. Нет, я не требую, чтобы он рыдал вместе со мной и прижимал к себе несчастную птичку как родную, но все же…
Я попробовала погладить птичку пальцем по голове, понимая, что это ее не спасет. Мои губы дрожали. Маленький комочек перьев лежал у меня на ладони, вызывая конвульсивно-глотательное движение, которое предшествует рыданию.
— Душа моя, — вздохнул Иери, глядя на меня. — Ну чего ты? Смерть — это то, что бывает со всеми…
— Зачем же ты так жестоко! — в сердцах возмутилась я, чувствуя, как после этих слов по щекам потекли слезы. — Мне так жаль, что я ничего не могу для нее сделать… Нельзя просто так стоять и смотреть, как она умирает… А вдруг ей можно чем-то помочь?
Чудовище вздохнуло, глядя на меня пристальным взглядом. Я плохо различала его лицо за пеленой слез. Мне почему-то вспомнилось, как мы с Оленем гуляли в городском парке, а какие-то малолетки мучили бедную кошку, которая вырывалась и орала как резаная.
— Да ладно тебе! Че ты? Я и сам в детстве кошек мучил! И по воробьям из воздушки стрелял! Пойдем мороженое поедим! — влюбленным голосом заметил Олень, не обращая внимания на страдания животного, которого изверги пытаются пригвоздить к скамейке. Меня тогда что-то кольнуло, но я не придала значения услышанному. Я была возмущена и вмешалась. Малолетки брызнули во все стороны. Как сейчас помню, кошка со сломанным хвостом была прибита одной лапой к скамейке и мяукала так жалобно, что я готова была брать такси и ехать домой за плоскогубцами, потому что руками я не смогла вытащить огромный ржавый гвоздь. Я помню, как бросилась ей помогать, а меня остановили. «Не парься! Кто-нибудь да спасет твою несчастную кошечку! У нас билеты в кино, ты помнишь? Мороженое поесть мы уже не успеваем! И так ты провозилась с этой кошкой!» Эта обычная серая полосатая кошка снилась мне всю ночь. Я потом специально поехала на работу через парк, прихватив плоскогубцы, чтобы убедиться, что кошечку спасли. Наверное, в тот момент мне следовало задуматься.
— Душа моя, — Иери смотрел на меня и на притихшую птичку, поглаживая мои руки. — Не надо так расстраиваться…
— Неужели тебе все равно? — всхлипнула я, поглаживая пальцем разноцветные перышки.
Иери взял мои руки в свои. И тут я почувствовала, как на моей ладони что-то встрепенулось. Птичка внезапно ожила, глядя на меня своими бусинками, нахохлилась, а потом расправила крылья, чтобы взлететь. Я смотрела на нее, чувствуя, как слезы просыхают от удивления. Птенец оттолкнулся от руки и неуклюже взлетел. Он долетел до ветки и стал чистить перышки как ни в чем не бывало… Я была настолько впечатлена и растрогана, что стояла и смотрела на это чудо, не веря своим глазам. Прочирикав, нахохлившись, птичка повернулась к нам спиной, показала красивый хвост, расправила крылья и снова взлетела. Я громко шмыгнула носом, провожая взглядом маленькую точку, исчезающую в небе.
— Как? — прошептала я, глядя на свои руки и все еще пытаясь понять, что произошло. — Она же только что… Нет, ты это видел? Это же чудо… Ну не может такого быть! Я не верю…
Сердце переполнялось детским восторгом, радостью и счастьем.
— Может, увидев твои слезы, смерть передумала ее забирать… — с улыбкой заметил Иери, беря меня за руку. — Кто знает, вдруг смерть решила дать ей еще один день?
— Один день? — я тут же погрустнела, чувствуя, как мои губы начинают предательски дрожать. — Всего один день? Почему так мало?
— Тише, душа моя… — меня обняли и прижали к себе. Наверняка он уже мысленно проклял тот момент, когда птичка решила отдать концы в его саду в моем присутствии. Я вздохнула, вытерла слезы, понимая, что от нас уже ничего не зависит…
Я немного успокоилась, искупалась, переоделась.
— Миледи… Простите, я просто не знаю, как к вам правильно обращаться, — заметила служанка, поправляя на мне платье. — Я… точнее, мы все… хотим вам сказать вот что… С того момента, как вы появились, его высочество… стал выздоравливать… И мы за это вам очень благодарны… Кто бы мог подумать, что любовь — лучшее лекарство!
Я промолчала, прекрасно зная вредный характер этой «болезни».
В комнате с зеркалами меня ждал ужин. Судя по количеству приборов, ужинать я буду не одна. Это меня чертовски заинтриговало. Даже не в плане романтики. Я просто никогда не видела, чтобы чудовище кушало в моем присутствии…
Я присела на стул и стала ковырять еду, делая вид, что вовсе не голодна, хотя на самом деле готова превратиться в прожорливый пылесос и всосать в себя все, что вижу. Но с видом «буквально пять минут назад съела целого слона, полив его майонезиком, но раз вы предлагаете, так уж и быть… составлю вам компанию… Только немного… Чуть-чуть», соблюдая все правила приличия, я стала осторожно разрезать мясо на микроскопические кусочки, чтобы потом осторожно накалывать их на вилочку и с видом аристократки в седьмом колене изящно доносить их до рта. Прямо как меня когда-то учили кушать в гостях. Мои родители очень любили устраивать званые ужины, а также посещать чужие, поэтому красиво кушать я научилась раньше, чем придумывать причины для непосещения подобных мероприятий.
В такие моменты снаружи мне хотелось казаться принцессой и при этом максимально накормить свою внутреннюю лягушку — прожорливое брюшко. Было у меня горячее желание схватить кусок побольше, впиться в него зубами и, постанывая от блаженства, пережевывать его, да так, что проще отобрать у бультерьера покрышку, чем у меня содержимое моей тарелки.
Нет, конечно, включать удавчика я не собиралась, поэтому интеллигентно накладывала себе чуть-чуть салатика, делая вид, что я совсем не голодна. Салат мне нравился настолько, что я готова была высыпать его весь себе в тарелку, но правила этикета, вбитые с детства словами «Тебя что, дома не кормят? Ты в гости кушать пришла? Это неприлично! Что о нас подумают?», категорически запрещали мне нормально поесть.
И тут я увидела, что Иери что-то кладет себе в тарелку. Я стала внимательно присматриваться. Из-за цветов, которыми был обильно украшен стол, мне было плохо видно, а женское любопытство требовало удовлетворения.
«У меня такое чувство, словно ты готовить ему собираешься! — задохнулся от ревности Идеал. — Облизнется!»
Иери молча наколол на вилку корнишон, понес его в сторону блюдца с чем-то красненьким и скушал. Я быстро осмотрела свою порцию. Так… Тут сразу и десерт принесли… Я медленно наколола огурчик и окунула его в точно такую же вазу, а потом понесла ко рту. Прожевать мне это не удалось. Варенье с соленым огурцом активировало режим поиска салфетки. Я украдкой, пока никто не видит, выплюнула это убийственное сочетание, пытаясь заесть его чем-то съедобным и менее экстравагантным.
«Да он просто чудовище!» — скривился Идеал, надувая щеки.
«Он — гурман. Поклонник кухни для беременных. Все полезно, что в рот полезло!» — полярный лис тут же включил адвоката.
Соленый грибок с вареньем, пирожное, на которое спокойно вылили горчицу, и еще парочка диких сочетаний, от которых у меня свело вкусовые рецепторы.
«Такое чувство, словно он только что откусил половинку таракана, а вторую протянул тебе со словами: „Друзья всегда должны делиться!“» — залился злым смехом Идеал.
Огурчик снова был вывалян в варенье и отправлен в рот, пока я пребывала в астрономическом шоке от такого гастрономического шика.
— А тебе плохо не станет? — осторожно поинтересовалась я, пытаясь, согласно этикету, держать спину ровно и ни в коем случае не опираться по привычке локтями на столешницу. Я даже расправила салфеточку на коленях.
— Не думаю, — заметил Иери, прикидывая, что еще можно обмакнуть в варенье.
— А просто взять варенье и съесть его ложкой ты не пробовал? — предложила я, снова облизывая полупустую вилку.
— А как насчет правил приличия? — поинтересовалось чудовище, протягивая руку к вазону.
— Ешь как тебе удобно. Хоть ложкой, хоть пальцем! Мне все равно, лишь бы тебе нравилось… Я как-то спокойно отношусь к таким вещам, — усмехнулась я. Кто бы мог подумать, что чудовище неровно дышит к сладкому.
— Мне хотелось произвести положительное впечатление, — с усмешкой заметило чудовище. Я сглотнула, чувствуя дикий голод и глядя в свою тарелку, в которой все никак не убывало. Я, между прочим, тоже делаю вид, что каждый день пользуюсь салфетками, а завтрак не запихиваю в рот, на ходу запивая чаем, а ем медленно, наслаждаясь каждым мгновением, пытаясь найти тонкие оттенки вкуса в бутерброде с колбасой. Мне же торопиться некуда?
— А ты чего стесняешься, душа моя? Тоже пытаешься произвести положительное впечатление? — заметил Иери, деликатно подтягивая варенье поближе.
— Пытаюсь… — честно вздохнула я, с тоской глядя на кучу неиспользованных столовых приборов.
Я так поняла, что мы уже достаточно друг друга впечатлили, поэтому уже через пять минут бесцеремонно обменивались едой, водрузив локти на стол. Я сдала свое пирожное, получив вместо него салат, который понравился настолько, что я была готова просить рецепт. За мое варенье торг был уместен, поэтому я сторговалась на закуску, которую мы поделили поровну.
«А в сказке „Красавица и чудовище“ красавица учила чудовище этикету!» — заметил Идеал, глядя на то, как я ложкой ем салат прямо из салатницы.
«Взрослый, а в сказки веришь!» — ехидно облизнулся песец.
После ужина, когда слуги убрали со стола, я подошла к зеркалу.
— Иери, скажи мне… Только честно… Ты заплатил моему директору за то, чтобы я приходила к тебе на свидание каждый день? — спросила я, глядя на свое отражение. Этот вопрос мучил меня уже давно. И, пользуясь случаем, мне очень хотелось получить на него ответ.
— А с чего ты взяла, что я заплатил за это, душа моя? — спросило чудовище, подходя ко мне и становясь позади. В зеркале мы выглядели так, словно позируем на обложку детской сказки. — Понимай как хочешь, но ты, сама того не ведая, спасла ему жизнь…
Рука украдкой скользнула на мою талию. Я смотрела на наше отражение, пытаясь понять, где заканчивается иллюзия, а где начинается реальность. В зазеркальном мире я вижу, как прекрасный принц осторожно прикасается губами к плечу красавицы, но в этом мире я точно знаю, что я — не красавица, а позади меня стоит вовсе не принц. В иллюзорном мире девушка положила руку поверх его руки, а в настоящем мире я просто поправила платье…
— Душа моя, — вздохнул Иери, обнимая меня сзади и глядя на наше отражение, — я хочу тебя поцеловать…
— А может, я не хочу, чтобы ты меня поцеловал? — с улыбкой спросила я, чувствуя, как меня разворачивают к себе лицом. Он приблизился к моим губам.
— Так «может» или «не хочу»?
Я закрыла глаза и ловила дыхание каждого его слова. Мне захотелось податься вперед и самой поцеловать его. Я даже чуть-чуть приблизилась, несмотря на внутренние протесты, и едва уловила тот момент, когда наши губы осторожно соприкоснулись… В эту секунду по моей спине побежали мурашки. Чужие руки сжали меня так, что я сначала ничего не поняла. Мои ноги оторвались от земли, а через мгновение я лежала на столе, среди цветов, чувствуя, как поцелуй пробирает меня до глубины души. В какой-то момент я поняла, что у меня действительно есть душа. Настоящая. Та самая, над доказательством существования которой бьются лучшие умы человечества… И прямо сейчас к ней тянутся черные лапы. Ненасытный поцелуй порождал тьму, которая с каждым выдохом подбирается к моей оцепеневшей от ужаса душе.
Задыхаясь, я вцепилась руками в чужую одежду. У меня сейчас такое чувство, словно сердце сошло с ума, пульсируя даже в висках. Моя бедная, перепуганная душа металась в ужасе, пытаясь спрятаться от надвигающейся тьмы, которая норовила прикоснуться к ней. Нет… нет… нет…
— Тише, душа моя… Тише… — шептал Иери, едва касаясь губами моих губ. Я чувствовала, как меня гладят по волосам. — Я осторожно… Позволь мне прикоснуться к тебе…
— Пожалуйста… Не надо… Я прошу тебя… — умоляла я, судорожно дыша. — Не надо…
Я почувствовала, как меня снова целуют. Черная тень соприкоснулась с моей душой, и в этот момент я ощутила смесь ужаса и восхищения…
— Душа моя, не надо плакать, — он шептал, не отрываясь губами от моей щеки, где еще мгновение назад текли слезы. — Ты же такая восхитительная и сладкая… Разве можно плакать? Я не знал, что ты такая сладкая… Не знал… Почему ты мне не сказала об этом?
Меня гладили по щеке, утешали, успокаивали.
— Я прошу тебя… Прошу…
Его губы снова прикоснулись к моим. И в то самое мгновенье, когда моя душа поняла, что бежать некуда, она оцепенела, с ужасом вглядываясь во тьму, пытаясь разглядеть в ней хоть что-то знакомое… Тьма разрасталась и в какой-то момент поглотила все. Но вместо холода и боли в ней было столько нежности, что я разжала пальцы, ощущая восторг, волнение и трепет… Не хватало воздуха, чтобы вздохнуть, не хватало сил, чтобы оттолкнуть, не хватало смелости, чтобы осознать, насколько мне хорошо в этом страшном и восхитительном сне. Тьма медленно отступала, а я с сожалением отпускала ее. Так ранним утром уходят волшебные грезы, оставляя сладкое томление и нежное послевкусие, когда ты, еще не до конца проснувшись, просто лежишь и обнимаешь подушку, пытаясь удержать и запомнить каждое мгновение.