"Сразу видно, дерьмовый человек.
В воде не тонет, в огне не горит…”
Разочарованная толпа
Можно бесконечно долго смотреть на то, как горит огонь только в том случае, если он горит не под твоими ногами! В данный момент я предпочла бы посмотреть, как течет вода! И желательно не по ногам… Огонь подбирался ко мне, вызывая у меня инстинктивное желание залезть повыше. Я дергала руки, пытаясь освободиться. Едкий дым забивался в легкие. Огонь поднялся настолько, что я реально трухнула, стараясь не смотреть вниз.
Я зажмурилась, молясь всем богам, чтобы задохнуться раньше, чем сгореть. Сейчас должно быть очень больно… Я мысленно сосредоточилась на предстоящей боли…
«Альберт будет жить… Альберт будет жить…» — повторяла я, чувствуя, как из носа, по губам, подбородку и шее течет кровь. Я слизнула ее. Соленая…
Огромная кровожадная, многоголовая гидра, чудовище, рожденное ненавистью и страхом, обвивала костры, упиваясь страданиями тех, кто на них горит. Сейчас она сильна. Сейчас она кровожадна и жестока. Сейчас она вдыхает дым пожарища, а в ее многочисленных глазах отражается фанатичный отблеск костров. Скоро она распадется. Ее головы разойдуться по домам, вспоминая пьянящее чувство, когда сопричасность и безнаказанность сливались воедино. Они про себя назовут это чувство "свободой", а утром, с похмелья, они будут бояться смотреть друг-другу в глаза, но, как однажды сказал Альберт «пока еще сегодня». «Все пошли, и я пошел! Какие ко мне претензии?», «Все жгли, и жег! Я ни в чем не виноват!».
Я ждала и боялась мучительной боли, но ее все не было. Приоткрыв слезящиеся глаза, я смотрела, как огонь пляшет вокруг меня, как языки пламени обнимают меня, не причиняя никакой боли. Не горела даже моя одежда… Я смотрела с изумлением на то, как почернели под моими ногами доски, как поднимаются вверх черные куски горящей бумаги. Огненное кольцо сжималось, но боли не было. Дым набивался в легкие, но пламя гладило меня, ласкало, осторожно прикасаясь ко мне, вызывая лишь легкое покалывание.
«Анна-а-а, Святая Анна! И вот священный огонь пылает, и диво дивное видят люди, огонь преступницу обнимает, ласкает плечи, целует губы!» — пронеслась у меня в голове дворовая песня, которую когда-то мне бросили в соцсети на день рождения, глубокомысленно заметив, что «про Аню!». Возможно, это был намек на то, что меня давно пора сжечь на костре. Я так и не поняла.
Опыт поднял голову, изумленно глядя на Любовь. Любовь сама смотрела на Опыт с удивлением.
«Это что-то новенькое!» — удивился Опыт, оглядываясь по сторонам. — «Что-то я такого даже представить себе не мог!» «А я верила в чудо!» — возликовала Любовь, расправляя прекрасные крылья.
«Нет, в это чудо по имени Аня, я тоже верил, но это как-то выше моего понимания!»
— озадачился Опыт. — «Теперь главная цель — не задохнуться от дыма! Огнетушитель и противогаз! Срочно!»
И я попыталась дышать через раз, чувствуя, как слезятся глаза. Огонь под ногами стал постепенно угасать. Доброжелатели посмотрели на меня слегка озадаченно, с легким оттенком сомнения. «А не ведьма ли она?» — читалось в подозрительных прищурах. «Ага, а сжигают нас для профилактики! Мы тебя сожжем, а ты больше не колдуй!» — пригрозил пальцем крайне озадаченный Опыт. «А вдруг они решат, что Аня — святая?» — спросила Любовь. — «Вдруг нас канонизируют?». «Ну да, есть такая народная забава, сначала бить камнями, а потом челом!» — усмехнулся Опыт.
— «Почти во всех религиях есть товарищи, которых сначала зверски замордовали свои же, а потом «ниспошли нам благодать, денежек побольше, здоровьица, счастьица в личной жизни и всех-всех благ! Пожа-а-алуйста!»»
Я посмотрела на зрителей, взглядом далеким от святости. Если вдруг канонизируют, то у них здоровьица не хватит себе блага вымаливать. В толпе нарастал ропот. Народ перешептывался, чувствуя себя явно неуютно. Еще бы! Наверное, таким взглядом смотрела на меня престарелая резиновая маринованная курица из духовки, когда я ее тыкала вилочкой, пытаясь определить степень готовности.
— Тащите еще доски! — заорал какой-то неугомонный мужик. — Больше досок! Все, которые есть!
«Анна Д'Арк! Ремейк на «Жанну Д’Арк». Дубль второй, сцена последняя. Сожжение!» — заметил Опыт. Любовь скептически посмотрела на людей, а потом на головешки под моими ногами. «А мне казалось, что второй раз не казнят!» — удивилась она, глядя не бессовестных зрителей. «Расскажи об этом декабристам!» — усмехнулся Опыт, закатив глаза.
«Обидно, что завтра они будут спокойно сидеть дома, пить чай, играть со своими детьми, свято веря в то, что ни в чем не виноваты!» — вздохнул демон. — «Чем больше народу, тем меньше процент вины!». «Всех не передушишь, всех не пересадишь!» — отозвалась я.
Мне под ноги кинули все доски, которые смогли найти, бросили какие-то книги по магии для растопки, и опять подожгли. И снова я пыталась не вдыхать дым, чувствуя, что огонь не причиняет мне ни малейшего вреда. Я надышалась дыма на несколько лет вперед, чувствуя, что меня мутит и тошнит. «Пока не прижмешься к Альберту, не вздумай терять сознание!» — прошептала Любовь.
— Да что это такое! — возмутилась какая-то садистская непосредственность. — Давайте ее просто камнями забьем! Или свернем шею и дело с концом! Че зря дрова палить? У нас еще пять магов!
«Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень!» — произнес Опыт, понимая, что только за такие слова можно сразу получить булыжником по голове.
Это был первый и единственный раз, когда мне хотелось, чтобы огонь горел чуточку дольше… Как только костер прогорел, меня стащили вниз, швыряя на землю. «Пока не обнимешь Альберта…» — напомнила Любовь. Меня несколько раз ощутимо пнули. Я попыталась встать, чувствуя, что на правую ногу я наступлю не скоро. У меня из кармана выпал… медальон Эрвилла. Вот оно — чудо, которое я не глядя, на автомате сунула в карман, когда мы рассматривали содержимое тайника.
Я схватила медальон, понимая, что от камней он меня вряд ли спасет. Я попыталась сжаться, прикрыв голову руками, пока народ разбивал брусчатку, окружив меня со всех сторон…«Пока не обниму Альберта….» — шептала я, как молитву, не чувствуя боли. — «Пока не обниму Альберта…»
И тут я почувствовала, как моих гонителей сметает и сбивает с ног светлая волна.
Что-то огромное и черное пронеслось перед моими глазами. Это было так неожиданно и жутко, что я сама задергалась.
Вторая волна отмела оставшуюся часть толпы, и швырнула их на землю. Белая инквизиция пыталась поставить щиты, но огромная черная тварь бросилась на них, с легкостью повалив на землю одного из них. Белая одежда обагрилась кровью. Тварь принялась за второго, расправляясь с ним в считанные секунды. Третий не стал испытывать судьбу и показывать доблесть, поэтому попятился… Остальные бежали, смешиваясь с толпой.
«Кто не успел, тот опоздал!» — вздохнул Опыт, доставая блокнот и ручку. «Что ты делаешь?» — спросила Любовь. «Учусь, как разгонять несанкционированные митинги!» — прокашлялся Опыт. — «Мало ли. Вдруг пригодиться?».
С лица белого инквизитора, пытающегося увернуться от прыгнувшей ему на грудь твари, слетела маска, обнажая молодое и до смерти перепуганное лицо. Из его руки выпал увесистый камень…
— Шаг назад! — услышала я громкий голос, понимая, что мне не чудиться. — Вот черта. Заступите за нее — сдохните! Тварь! Не пересекать черту! Если кто-то пересечет ее — убить!
Между мной и толпой пробежала огненная змея, оставляя за собой пылающую черту. Люди в ужасе отшатнулись от нее. Несколько камней полетело в меня. Правильно, не пропадать же добру? Что? Зря брусчатку разбивали? Я инстинктивно сжалась, чувствуя, как один камень все-таки попал мне по руке. В Альберта, который двигался в мою сторону, полетело заклинание, которое тут же отразили десяток черных инквизиторов, стоящих по обе стороны от канцлера. Один из них бросился ко мне, заслоняя меня полупрозрачным щитом от летящих камней. «Пока не обниму Альберта!» — возликовала Любовь.
— Еще один камень или заклинание — вы все сдохните прямо здесь в полном составе! Пощады не будет! Тварь, слушай приказ. Переступят черту — убивай!
Я увидела, как ко мне приближается Альберт в сопровождении десятка черных инквизиторов. Недоеденный Воней представитель белой инквизиции был еще жив и валялся на брусчатке.
— Назад, тварь. Охранять черту! — приказал Альберт. — Выполнять приказ.
Инквизитор-самоучка не мог встать на ноги, поэтому полз… Альберт подошел к нему, наклонился и сорвал с пострадавшего маску. Под маской прятался дрожащий парень лет шестнадцати…
— Не убивайте меня… — простонал доморощенный инквизитор, пытаясь отползти. — Не убивайте… Пощадите… Я не хотел… Мама! Мамочка! Помоги!
В толпе взвизгнула какая-то женщина, пробиваясь вперед.
— Не убивайте его! Это — мой сын! Он же еще ребенок! — орала она, падая на колени возле черты. — Молю вас! Не убивайте его! Накажите, но не убивайте! Я прошу… Как мать…
«Кто-то на утреннике — зайчик, кто-то — волк, а я у мамы — белый инквизитор!» — простонал Опыт. — «Мама! Держи простыню! Пошей мне плащ, пока я буду маску из папье-маше делать!»
Альберт посмотрел на мальчишку. Одно движение и доморощенный инквизитор упал на землю со сломанной шеей. Нечеловеческий визг матери заглушил даже возглас шокированной толпы. Альберт переступил через труп.
— Я же сказал десять лет назад. Только посмейте, — произнес Альберт, глядя на мать, которая билась в истерике. — Как воспитала, так и похоронишь.
Я попыталась встать, но стоило мне шевельнуться, Боня молниеносно бросился в мою сторону.
— Тварь! Нельзя! — заорал Альберт, моментально делая еще одну черту между Боней и мной. — За черту не заступать!
Боня успокоился на полпути, наткнувшись на светящееся препятствие в виде черты, зато мое сердце еще убегало куда-то без оглядки… Воспользовавшись заминкой, несколько белых инквизиторов попытались пойти в атаку, но Боня настиг их в три прыжка и растерзал прямо в своей «буферной зоне». Я заметила, что пока Альберт говорил, две огненных змеи поползли наперегонки дальше, беря в кольцо и плотно сжимая толпу. Судя по лицам, пока сжималось кольцо, у людей тоже что-то сжалось… Явно не сердце. Получилось два кольца. Внутреннее и внешнее. Во внутреннем стояли люди, по внешнему шел Боня.
Толпа чувствовала себя, как селедки в бочке, тесно прижавшись друг к другу, боясь переступить черту. Раньше я думала, что их тут человек триста, а после того, как кольцо плотно сжалось, стало казаться, что сотня, не больше.
«В нашем общежитии — внеплановое уплотнение!» — икнул Опыт. Я прокашлялась.
Как-то непривычно видеть Боню таким послушным… «Представляешь, что будет, если сказать Альберту про битого зайца и гипотетическое умение зажигать спички? Готов поспорить, он с интересом посмотрит на спички, на зайца и загадочно промолчит. А через месяц под его чутким руководством заяц будет профессионально тушить пожары!» — усмехнулся Опыт, обнимая свою Любовь.
— Тварь! Патрулируй! — заорал Альберт, давая знак какому-то инквизитору. Тот поднял меня на руки и завернул в свой плащ, и встал рядом с Альбертом. Перед нами встал еще один инквизитор, готовый в любой момент заслонить меня от угрозы. Боня стал наворачивать круги вокруг своих «подопечных».
— А теперь все встали на колени и заложили руки за голову. Кто не сделает это — сдохнет на месте! — приказал Альберт. Толпа выдохнула. Боня оскалился, капая кровавой слюнкой на брусчатку.
На фоне полыхающей Академии Альберт был страшен. Черная фигура в плаще, спокойно стояла перед толпой. Точнее, тут все было наоборот. Толпа стояла на коленях перед черной фигурой. Я бы в жизни не поверила, что человек час назад встал со смертного одра. Несколько гордецов долго колебались, но потом передумали героически умирать.
«Почему он не обнимет нас!» — всхлипнула Любовь, страдая неимоверно. «Потому, что малейшая слабость сейчас будет стоить ему жизни!» — ответил Опыт. — «Думаешь, народ будет, как в фильмах, утирать слезки, глядя на ваши обнимашки?»
— Опыт десятилетней давности вас ничему не научил? Полсотни трупов вас ничему не научили? Давайте повторим урок. Обещаю. Его вы запомните надолго. А некоторые навсегда. Считаю до трех. Всю белую инквизицию сюда! — я слышала голос, от которого мне самой было не по себе. Я хотела что-то сказать, но чувствовала, что от дыма потеряла голос. Я надрывно кашляла и глотала воздух. «Пока не обниму Альберта!» — напомнила я себе, чувствуя, как подплывает мое сознание, как мутнеет перед глазами.
«Игра со зрителями!» — записывал в блокнотик Опыт. — «Отличный конкурс! Для конкурса надо…. Первое… Боня…. Второе… зрители… Третье… Альберт. А можно вопрос, конкурсы на свадьбу будем делать? Или обойдемся? Это первый раз, когда я предпочту обойтись!»
— Не сдадите — сдохните все! Раз! — услышала я голос, от которого даже у меня побежали мурашки по коже. В горле нещадно першило.
— Два!
Боня уже был размером с коня. Он шел вдоль черты, заглядывая в побледневшие лица. На руке Альберта блестел браслет, а в руке была зажата маленькая чайная ложечка.
Толпа бесцеремонно вытолкнула белую инквизицию за черту.
— Это все? Если я узнаю, что вы кого-то скрываете, умрут все! Найду хоть одну сорванную маску — пеняйте на себя! — спокойно произнес Альберт, глядя на коленопреклоненную толпу. Боня остановил взгляд на каком-то белом инквизиторе, который пытался бежать.
— Три! Тварь, убить белых! — я не узнавала человека, с которым живу. Позади толпы стоял Освальд и несколько магов, перекрывая путь к отступлению.
— Поща…
Боня бросился на белые плащи. Жуткое зрелище…
«Мятеж не может кончиться удачей, покуда власть давать умеет сдачи!» — прошептал демон, глядя на меня.
— Помните, от смерти вас спасает только эта черта, — произнес Альберт, глядя на Боню, который наворачивал круги вокруг перепуганных, коленопреклоненных «селедок».
— Или мне сделать кольцо еще плотнее? — поинтересовался Альберт, вскидывая голову. Одно движение руки и появился маленький проход.
— Выходи по одному. Освальд, следи, чтобы с той стороны не прорвались… Если дернуться — убивай на месте. Называем фамилию, имя, адрес. Быстро! — произнес Альберт. В руках одного из сопровождающих Альберта появилась бумага и ручка. Одно движение руки и первый лист взлетел в воздух вместе с ручкой.
— Маргарет Флетчер, — тихо произнесла прилично одетая, но растрепанная женщина, пряча глаза… Третья сектораль, дом два… Я случайно… Я никого не убивала… Не наказывайте меня… Я просто брата своего искала… Думала он здесь… Френк! Фре-е-енк!
— Заткнись. Следующий! Громко и четко! — скомандовал Альберт, заложив руки за спину.
— Д…Дэниэль Кросс… — прокашлялся парень. — Двенадцатая сектораль, дом пятнадцать…
Ручка парила в воздухе, записывая фамилии и адреса.
— Виктор Ленготт, — произнес какой-то старик, теребя в руках пуговицу и с ужасом глядя на перо. — Первая сектораль, дом шесть… Простите, я просто случайно здесь оказался… Я никого не уби…
— Заткнись! — процедил Альберт, сверкая глазами. Он сам еле стоял на ногах. Я отчетливо видела, как он едва заметно покачивается. — Следующий! Те, кто назвал фамилии, могут идти домой. Завтра утром собираетесь в том же составе. Будете своими руками восстанавливать то, что разрушили. Без скидки на пол, возраст и состояние здоровья.
— Уилма Смитт, — прошептала какая-то молодая женщина, теребя дрожащими руками платок. — Восьмая сектораль, дом десять. Я здесь случайно… Вы не подумайте… Я не…. У меня двое детей…Мне не на кого их оставить…. Я не смогу завтра…
— Не на кого оставить? — осведомился Альберт. При мысли, что ему тяжело стоять, у меня чуть не разорвалось сердце. — Нашла на кого оставить сегодня — найдешь и завтра. Никаких отговорок. Мне плевать на ваши проблемы. В том числе и на те, которые будут у вас в случае неявки. Никаких поблажек!
— Дамиэн Вилленгтон… — молодой мужчина задыхался от ужаса, глядя, как мимо него прошел Боня, охраняя, вверенный ему объект. — Пятая сектораль… Дом… дом… восемь… У меня жена умирает… кровью кашляет… ей совсем плохо… Я не…
— В Лечебницу ее! — произнес Альберт, сглатывая и делая над собой усилие — Я как закончу с вами, отдам распоряжение об оказании помощи пострадавшим.
— А можно быстрее! — взмолился Дамиэн. — Пожалуйста! Ей очень плохо! У нас пятеро детей…
— Быстрее? — переспросил Альберт, поднимая брови. Ему бы еще немного полежать… Да что это за мучение смотреть на него, понимая, что ему самому нехорошо. — Вас ведь так много. Пока всех не перепишем, помощи не будет. Пиала у меня! Дальше! Родственники пострадавших — выходят из круга в первую очередь. Называют не только свое имя, но и имя пострадавшего. Составляйте второй список. Продолжайте!
Альберт прокашлялся, а я с ужасом ждала, что сейчас по его подбородку побежит кровь. Но крови не было. Это все едкий дым горящей Академии…
— Осмотри жертв! — кивнул он одному из своей свиты. — Анабель в пер…
— Нет… — просипела я, пытаясь протянуть к нему больную руку. — Там девушке — магу очень плохо… Меня потом… Я еще могу немного потерпеть, а она умрет, если ей не помогут…
У кого-то парня из толпы не выдержали нервы, и он попытался бежать. В два прыжка его настиг Боня и просто растерзал его на глазах испуганной толпы.
— Я предупреждал! — произнес Альберт, глядя на растерзанное тело.
Девушка — маг, которую я видела, когда меня тащили сюда, лежала пластом, вся в крови, едва шевеля пальцами руки… Не дотащили до костра… Не успели… Целитель водил светящейся рукой по ее ногам, а потом по разбитому лицу.
Перепись населения продолжалась. Альберт вздохнул и протянул руки в мою сторону. Инквизитор, державший меня на руках, передал меня. Я была бы рада обнять Альберта, но левая рука не поднималась. Закон подлости… Я скривилась, пытаясь сделать над собой усилие и поднять левую руку, а вместо этого застонала.
— Бросай мага. Не умрет… Быстро займись Анабель… Быстро снимите боль… Я не могу видеть, как она страдает… — приказал Альберт, глядя, как девушка маг, смогла подняться на ноги. Ее забрал кто-то из магов.
Целитель подошел ко нам.
— Все, все… Все закончилась… Прости… Прости… — рука Альберта осторожно скользнула по моему плечу, а губы прижались к моему лбу. — Прости, что так поздно… Прости… Не переживай, сейчас боль снимут… Быстрее!
— Ай… — всхлипнула я, пытаясь обнять его. Левая рука распухла и не поднималась.
— Альберт… Тебе же самому тяжело… Давай, я посижу на земле…
— Тише, тише, тише…, - я почувствовала, как его губы прикоснулись к моем лбу. Не отрывая губ от моего лба, Альберт прошептал, — Все, все… Тише… Потерпи… Я тебя больше с рук не спущу…
— И на работу будешь с собой носить? И в патруль? — всхлипнула я, глядя на целителя, который даже не знал с чего начать. — Руку… Левую… Чтобы я просто смогла обнять… Пока мне больше ничего не надо…
Целитель положил руки на мое левое плечо. По моему телу поползло приятное тепло… Боль уходила, уступая место приятной усталости…
— Там еще нога, ребра… Да на ней почти живого места нет… Все тело синяки, ссадины и ушибы…. - произнес целитель. Альберт сглотнул и простонал.
— Не переживай, — лепетала я, положив голову ему на плечо, чувствуя, что не могу остановиться. — Я уже сегодня один раз ломала руку… Ничего. Исцелили… Ножом пырнули. Но не переживай. Просто царапина. Успела увернуться… На костре меня жгли два раза… Одного раза оказалось недостаточно… Представь себе! Жгут, жгут, а я не горю… Из-за медальона Эрвилла… А нет! Три раза… Если считать горящий дом, то три раза…
— Еще немного не шевелитесь…. - произнес целитель, снова положив руку мне на плечо.
— Рэй Паркер! Первая сектораль, дом сорок три…
Из круга выходили один за другим люди, прятали глаза, мялись и называли своим имена-фамилии. Они старались не смотреть на горящую Академию, старались не смотреть на чье-то обгоревшее тело, привязанное к шесту.
— Джон Тейлор… Одиннадцатая сектораль, дом пять…
Они старались не смотреть на груду сломанной мебели, которую выволокли из Академии, на разбитые парты, разорванные учебники.
— Уолтер Уэсли… Вторая сектораль, дом двадцать. Просто двадцать.
Они опускали глаза при виде немногочисленных магов. Уставший, как собака, Освальд поднял на руки обгоревшее тело студента, распростертого на брусчатке, посмотрел на него, а потом осторожно сложил к другим телам, среди которых было несколько черных инквизиторов, преподавателей и обгоревшее тело какого-то маленького ребенка. Сомнительно было, что пятилетний мальчик практиковал магию, но он тоже лежал на земле, обгоревший и скрюченный. Недалеко от него лежала обгоревшая женщина.
— Мэри Паркер! Шестая сектораль, дом сорок три… Джонатан Паркер. Шестая сектораль. Дом тоже… сорок три…
Я подняла глаза и увидела продавца, у которого я покупала самое вкусное в городе печенье. Того, который поджигал мой костер. О его магазинчике все знали. Дети со всех секторалей его просто обожали и постоянно тянули взрослых за руку, требуя купить сладости. В магазине всегда была огромная очередь, которую стоило выстоять, чтобы побаловать себя вкусняшкой. Мальчик, которому он еще вчера отвешивал печенье и заворачивал его в бумажный пакетик, погладив по голове: "Кушай на здоровье и расти большой!”, лежал среди мертвых тел. Он уже никогда не вырастет.
— Льюис Флинт! Третья сектораль, дом тридцать восемь… Простите, моей дочери плохо… Запишите ее имя… Элиза Флинт…
Толпа не знает слов «стыд», «совесть», «жалость». Ей так же не знакомо такое понятие, как здравый смысл. Она знает два слова «страх» и «смерть». И Альберт разговаривал с ними на их языке.
— Винсент Клэй… Вторая… Простите, пятая сектораль, дом девятнадцать… Я просто недавно переехал…
Я шевельнула пальцами левой руки, слегка приподняла ее, чувствуя, что рука больше не болит. Я обняла Альберта за шею, вдыхая запах его волос и целуя его щеку. Потершись носом о его щеку, тяжело вздыхая, я почувствовала, что силы меня покидают… Я положила голову ему на плечо и провалилась в темноту, не разжимая рук. Я боюсь, что если вдруг разожму их, то Альберт исчезнет. Не исчезай, пожалуйста… Я прошу тебя… Не исчезай…