«У меня ж опыта больше!»

Фразы, которые нужно говорить членораздельно. Том 1.

Меня подлатали так, что я с нескрываемым удивлением рассматривала исцеленные конечности. Ни синяка, ни ссадины, ни царапины… Я не знаю, сколько целителей работало над тем, чтобы вернуть мне прежний товарный вид, но постарались они на славу, как кузовщики, умеющие собирать из двух битых машин одну небитую, да так, что ни одно СТО не догадается. Я лежала в чистой и новой ночной рубашечке, под белоснежным, теплым одеяльцем, обнимая мягкую и неимоверно притягательную подушечку, и млела от восторга. По мне моей спине осторожно скользнули чьи-то пальцы. Я простонала от наслаждения, жмурясь, как кошка на солнышке, и развернулась. Часы показывали пять часов утра. А Опыт показывал им язык. Альберт запустил руку сразу ко мне под одеяло, проверяя целостность того самого место, от которого у меня отлегло совсем недавно, но, судя по всем, ненадолго.

— Ну? Кто первый кого наказывать будет? — с улыбкой спросила я, запуская руку в длинные волосы, а потом поправляя его расстегнутую и перекрученную рубашку.

— То есть ты думаешь, что я буду тебя наказывать? — спросил он, подлезая поближе. Моя рука скользнула между рубашкой и телом

— Не думаю. Так, надеюсь… — вздохнула я, изучая пальцами изумительно нежный прогиб любимой спины. — Думаю, что заслужила ма-а-аленькое, но очень приятное наказание…

Альберт смотрел на меня, положив руку мне на бедро.

— Или не заслужила? — я подняла брови. — Или мое страшное… Да что там страшное! Ужасное преступление сойдет мне с рук? Неужели канцлер от инквизиции решил помиловать преступницу? Неужели мне светит не только солнышко, но и амнистия?

— О чем ты говоришь? — прошептал Альберт, приподнимаясь на руке. — Никакой амнистии… Как ты можешь говорить такое правосудию… Каждое твое слово будет использовано против тебя…

— Многоуважаемое правосудие, — коварно заметила я, чувствуя, как меня осторожно укладывают на спину и стягивают с меня одеяло. — Каждое ваше словно будет использовано против вас в статье… Поцелуйте меня…

Меня с наслаждением наказывали поцелуем, а я чувствовала, как по моему лицу скользят волосы. Через десять минут я вошла во вкус и стала настоящей преступницей, за что понесла заслуженное наказание. С законом у меня проблем нет. Это у закона со мной проблемы… Потом я отважилась на рецидив, прослыв злостной рецидивисткой, заработав себе еще один допрос с пристрастием.

— А теперь чистосердечное признание. Я люблю тебя… — вздохнула я, прижимая его голову к своей груди и нащупав рукой на подушке смятую рубашку. Его или моя, я еще не выяснила, и до восьми утра выяснять не хочу.

— А теперь выслушай приговор, — услышала я вздох. — Я люблю тебя. И никакой амнистии! У тебя пожизненное заключение. Приговор вступит в окончательную силу, как только в городе будет наведен порядок. И теперь у меня вопрос. Как лучше его огласить? По традиции немагов или по традиции магов? Я все-таки склоняюсь к традициям магов.

— В качестве акции устрашения? — улыбнулась я, пряча улыбку в его волосах. — Или рассчитываешь, что тебе все-таки дадут твой заслуженный диплом в качестве свадебного подарка?

И тут же я погрустнела, вспоминая все, что произошло не только на моих глазах, но и с моим непосредственным участием.

— Альберт… Как мне теперь смотреть на людей? — спросила я, перебирая длинные волосы и красиво раскладывая их у него на спине.

— Смотри, как обычно. Как я смотрю на них десять лет подряд, — ответил Альберт, проводя пальцами по моей коленке. Когда Альберт лично раздел меня дома, ему стало плохо. Он покачнулся, глядя на запекшуюся кровь, ссадины и многочисленные огромные синяки, гематомы и припухлости ушибов. Ничего. Магия умеет творить настоящие чудеса, если хочет…

— Что случилось десять лет назад? — спросила я, обнимая его голову.

— Ничего интересного, — проворчал Альберт. — Началась эпидемия. От нее слег и благополучно умер старый припадочный канцлер. Люди заподозрили магию. Нас, штрафной патруль из двадцати человек, не угодивших поведением и происхождением, бросили на защиту Академии. Толпа собралась на штурм, старый канцлер от магии трясся в своем кабинете, напуганные студенты и преподаватели тряслись в аудиториях, боясь усугубить ситуацию, которую усугублять было бессмысленно. Погромы, грабежи, убийства. Толпа подошла вплотную к Академии. Наше начальство решило, что можно все решить мирно. Бернса просто растерзали, даже не дослушав, хотя начинал он очень интересно и познавательно. Не знаю, как других, но меня ситуация возмутила. Учитывая ошибки начальства, я вспомнил, чему меня учили и начал свои переговоры. Меня поддержали. В тот день мы навели порядки на улицах. К нам присоединились другие инквизиторы. Вот так и получилось… С утра вышел из инквизиционного корпуса — обычным патрульным- штрафником, вечером вернулся новым канцлером от инквизиции с полусотней трупов на совести и списками тех, кто будет восстанавливать город.

— А пиала? — спросила я, представляя такое «боевое крещение».

— Маги не любят делиться артефактами. А поскольку я учился в Академии, я знал о ней. На правах канцлера я пришел в кабинет к канцлеру от магии и выставил свои требования. Им пришлось пойти на встречу…. Так! Повернись на живот. Где твоя особая примета?

— Откуда ты знал про нее раньше? — спросила я, вспоминая все виденные мною рисунки и переворачиваясь. Что-то я не видела на них «особой приметы»!

— Я и не знал. Это был сарказм. Я просто в тот момент был немного зол на мисс Что Ни День, То Неприятности. И мне нужно было указать в графе «особые приметы» хоть какую-нибудь правдоподобную информацию, которой на тот момент я не располагал, — услышала я, закусывая губу от возмущения. — Графа обязательна для заполнения.

— Бюрократ, — фыркнула я в подушку.

— И вот теперь я лежу и думаю… А ведь я был очень близок к истине… — услышала я голос, сопровождаемый поглаживанием «особой приметы».

Мы оделись, позавтракали. Альберт собирался на работу, а мне предстояло сидеть дома. Я наказана. И тут в дверь постучали.

На пороге стоял Марко. На нем была знакомая рубашка. Я прищурилась.

— Извините, миссис Бэнгз сообщила, что вы уже проснулись. Миссис Краммер, я выполнил поручение. А теперь решил зайти и сказать, что я ухожу, — вздохнул Марко, разглаживая на себе рубашку Альберта. Мою любимую рубашку. — Я подумал, что мне лучше уйти сейчас. На первой секторали живут родственники моего отца. Я не знаю, согласятся они меня приютить или нет, но…

— Стоять. Ты хочешь сказать, — Альберт посмотрел на Марко таким взглядом, от которого бедняга вообще смутился, — что мы не найдем для тебя тарелку супа и свободную комнату? Только учти. Здесь действуют особые правила. Никакой телепортации, никакой магии без разрешения. А теперь бери ручку, бумагу и садись писать список вещей, которые тебе необходимы. Четко по пунктам. Первое, второе и третье. Когда я вернусь — список должен быть готов.

Я вздохнула, скрывая улыбку. «Заюшке» еще многое придется пережить в этом доме. Но выбрасывать «зайку» на улицу после того, что он сделал, я категорически не согласна.

«Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка…» — язвительно заметил Опыт, прижимая к себе смущенную Любовь. — «У нас намечается пополнение!»

Любовь показала округлившийся животик.

«Кого ждем?» — спросила я, удивляясь.

«Маленькое Счастье…» — вздохнула Любовь, расправляя крылья и целуя Опыт, который положил руку ей на живот. — «Не переживай. Оно будет расти с каждым днем…»

— К вам пришли! — сообщила миссис Бэнгз, приоткрывая дверь в комнату. — Они представились, как Томас Линдер и Джеральд Двейн. Они очень хотят вас видеть. Я предложила им зайти, но они сказали, что ненадолго. Они хотят, чтобы вы вышли к ним. Давайте, я помогу вам с платьем.

Через пять минут я спустилась вниз. Миссис Бэнгз открыла дверь, выпуская меня на улицу. Сделав несколько шагов, я увидела Томаса и Джеральда, облюбовавших скамейку под деревом. Томас был одет дорого и очень солидно. На нем был темно-синий редингот с красивой вышивкой на манжетах и воротнике. Джеральд был в коричневом свитере, из ворота которого торчал почему-то один уголок воротника. Второй стыдливо прятался. В руках Тома был красивый букет, который он нервно поправлял.

— Анабель! Ты жива! — крикнул Джеральд, маша мне рукой. — Ну и бабка! Кому расскажи — никто не верит, что меня чуть на тот свет не отправила старушка! Я знал, что не нравлюсь бабушкам, но чтобы настолько!

Томас подошел ко мне и заявил, что теперь он — проректор. Победил, при умопомрачительном конкурсе один человек на одно место. Работы — очень много. Академию постепенно восстанавливают. В отремонтированных аудиториях уже прошли первые занятия. И ему, Томасу, на правах проректора, дали право читать напутственное слово для первокурсников. Вместо того, чтобы рассказывать о возможностях магии, он, Томас, час рассказывал про ответственность. Том попытался мне вкратце пересказать смысл своей речи. Я пыталась подавить зевок, делая вид, что слушаю очень внимательно.

— А вот на этом месте даже я уснул, — заметил Джеральд, зевая и морща веснушчатый нос. Бедный Джеральд ходит на все «выступления» Тома, в качестве моральной поддержки. — Я держался до последнего… Вокруг все уже спали, а я стойко слушал… Не даром студенты за глаза называют Томаса — Нудотик.

— Ка-а-ак? — возмутился Том, прокашлявшись. — Почему ты мне раньше не говорил?

— Я думал, ты знаешь и уже давно смирился… — вздохнул Джеральд, усмехаясь. — Да ладно! Это еще нормальная кличка! Это намного лучше Соплемета, Мозгожуя и Книгогрыза.

— А Соплемет — это Финч, что ли? — поинтересовался Томас, заметно утешаясь «милосердием» благодарных студентов. — Это когда он начинает злиться, у него слюни во все стороны летят? И то, что он сморкается постоянно, когда нервничает?

— Угадал! — оживился Джеральд. — Ладно, мы пошли… Там еще разбирать и разбирать завалы. Помнится, когда учился, думал, как здорово, было бы, если бы Академия сгорела… Занятия бы отменили…

По просьбе Альберта я уже неделю сидела дома и откровенно скучала. От шила отлегло, поэтому душа просила работы. Письма от редактора не приходили, поэтому я решила, что уволена «задним числом». С одной стороны меня это огорчило, а с другой стороны я понимаю, что сейчас не до свежей прессы.

Альберт вошел в комнату так, словно шел убивать. Он снял маску и плащ. Я напряглась. Альберт посмотрел на меня, а потом попросил встать. Я пожала плечами и встала с кресла.

— Расставь руки, — сглотнул Альберт. Господи, что могло взволновать и возмутить моего любимого «прокурора»?

— Зачем? — удивилась я. — Ладно, расставила. Я бы тебя и так обняла. Или это моя вина? Вот такой ширины? Или ты решил мне что-то подарить?

Судя по тому, как мне приходится держать руки, мне хотят подарить шкаф. С подарками у нас тяжело… Не в плане, что мне их не дарят. Альберт потребовал написать список подарков, которые я хотела бы получить. Ему, видите ли, так проще делать сюрпризы. Я принципиально ничего писать не стала, но пообещала радоваться любому подарку, как ребенок. И вот уже радуюсь криминальному кодексу, административному кодеку, трем одинаковым золотым брошкам, подаренным в один заход и дорогой, красивой, но абсолютно неудобной ручке. Подарочная логика Альберта способна убить кого угодно. Но в отличие от других мужчин, он подходит к выбору подарка со всей серьезностью, что меня веселит неимоверно. Однажды я спросила Альберта, почему он не дарит цветы? На меня посмотрели таким взглядом, словно я случайно кого-то убила, а следы замести не успела. «Лезть под покровом ночи на клумбу и рвать цветы?» — услышала я в ответ. «А как же магазины? Там же продают цветы!» — возразила я. «То есть я должен заплатить за то, что кто-то ночью вместо меня полез на городскую клумбу и совершил административное правонарушение? Я шесть лет с этим воюю!» — услышала я ответ, понимая, что за руку пока еще никого не поймали, но идентичность букета на витрине и растительности ближайшей клумбы давно уже смущает моего «прокурора». «А я думала, они сами выращивают…» — вздохнула я. Правда, позавчера мне Альберт принес мне цветок. В горшке. Что-то мелкое и непонятное из серии «вырастет, само определиться». Зато к цветку прилагались детальные и дотошные инструкции по уходу. Обеспечить уход цветка из жизни — для меня плевое дело!

— Шире, пожалуйста, — вздохнул Альберт, закусывая губу и выводя меня из состояния приятной задумчивости. На груди у Альберта под одеждой, застегнутой на все пуговицы, висит моя золотая цепочка с буквой «А». Об этом никто не знает. И я млею от мысли о нашем маленьком секрете.

— Ну? Расставила? — я, если честно, немного не понимаю, что он имеет в виду. — И долго мне еще так стоять?

«Поставьте ноги на ширину плеч, расставьте руки! Начинаем утреннюю зарядку для тех, кто нас смотрит вечером!» — вздохнул Опыт Всей Жизни, нежно поглаживая живот Любви Всей Жизни.

— Ладно, опускай. Одевайся и иди за мной, — вздохнул Альберт, ведя меня за руку на улицу. Если честно, то у меня не было горячего желания выходить на улицу лишний раз. Мне не хотелось смотреть на лица тех, кто еще недавно пригласил меня на шашлыки. Я шла в сопровождении инквизиции, оглядываясь по сторонам. Магазин сладостей был закрыт. Неподалеку от витрины стояла женщина в черном и несколько человек, снимающих вывеску. Мы поравнялись с ними, а я взглянула на лицо женщины. Жена продавца. При виде меня она опустила голову, делая вид, что очень занята рассматриванием пыли на подоконнике витрины… Я вопросительно посмотрела на Альберта. Он ответил мне холодным взглядом. Альберт не умеет не только выбирать подарки, но и прощать.

Миновав несколько секторалей, мы вышли к Академии, все еще сохранившей на стенах следы пожара. Я сглотнула, глядя на новую брусчатку и на ухоженные клумбы, засаженные цветами, на месте костров. Шаг замедлялся, я стала отставать, чувствуя приступ дурноты… Вот на этом самом месте я лежала, закрывая голову руками, а вот здесь лежала девушка-маг… А здесь стоял Альберт… А вот тут валялась окровавленная маска… Я точно помню…

— Остановиться! — приказал Альберт патрулю, подходя ко мне и осторожно проводя рукой по моему лицу. А вот здесь лежало тело белого инквизитора…

— Посмотри на меня… — услышала я голос. — Посмотри на меня, пожалуйста.

Я с усилием оторвалась от пейзажей, навевающих целый сонм воспоминаний, которые я вряд ли бы занесла в альбомчик «Избранное».

— Посмотри на меня, — вздохнул Альберт, беря меня за подбородок и поднимая мою голову — Смотри мне в глаза и слушай… Я не хочу, чтобы ты навсегда осталась в том дне. Не отводи глаза. Смотри на меня внимательно. Анна! Я кому говорю! Тот день прошел. Мы его пережили. Мы живем дальше. И не надо каждый раз думать о нем. Не прячь глаза. Смотри людям в глаза. Смотри пристально. И жди, когда они сами отведут взгляд. Я десять лет так делаю.

Я вздохнула и простонала, глядя в светло-карие, почти желтые глаза. «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она!». А я-то гадала, почему он так на всех смотрит. Еще бы!.. Ой! А что это стоит перед Академией? Статуя? Это что еще за…

Прямо перед входом в Академию стояла статуя, от которой мне стало слегка дурно…

«Кхе-е-е-е!» — подавился Опыт. «Мамочки!» — простонала Любовь, закрывая глаза. «Это все ты!» — вздохнул Опыт. — «Народная Любовь!». «Что? Я — Народная? С каких это пор? Ты не путай! Я Любовь Всей Жизни!» — возмутилась Любовь.

Перед нами стояла я. В камне и в мой полный рост. С широко раздвинутыми… нет, слава богу, не ногами… Руками. Ноги были просто расставлены. «Удар! Поймала!»

— заорал Опыт, прыгая на диване в протертых штанах. Рядом стояла округлившаяся Любовь, в домашнем халате, сложив крылья с тарелкой и ложечкой. — «Ты видела, Любимая! Видела! Ничего себе! Думал, что выше ворот пройдет! Вратарь — вообще молодца!». «Включи сериал! Или мелодраму какую- нибудь!» — вздохнула Любовь, доедая содержимое тарелки.

— А…А…Альберт… — я повернула голову и так и эдак, чтобы понять, за что меня так изувечили…тьфу ты, простите, увековечили! Мой взгляд был решителен и суров, лицо было преисполнено отваги и мужества.

«Посторонним «В»!» — икнул Опыт, ведя свою Любовь на выставку современного искусства. — «Решили сэкономить на вахтерше! Слабонервным вход воспрещен! Враг не пройдет!». «Обнимашки?» — предположила Любовь, разглядывая экспонат.

— «Милости просим, ждем вас с распростертыми объятиями!». «Приходите к нам учиться, только, чур, не материться!» — предположил Опыт. «А очень хочется!» — всхлипнула я.

Я сглотнула… Ладно, этот момент мы выясним. Смутило меня платье! Одета я была по последней магической моде. Причем, настолько последней, что моя оголенная и почему-то кривая нога торчала из выреза, доходившего аж до выпирающей бедренной косточки. Декольте доходило аж до пупка, обнажая соблазнительные формы. Сверившись взглядом с оригиналом, я немного загордилась.

На всякий случай я рискнула обойти статую. Оголенная спина и… простите, трусов и панталон скульптор не предусмотрел, в целях экономии материала. Вырез на спине доходил до того, места, где у меня гипотетически торчит шило, слегка приоткрывая завесу между двумя округлыми тайнами. Безвестный, очень отважный… я взглянула на Альберта… и бессмертный скульптор воплотил все свои эротические фантазии. Я даже заглянула себе под юбку.

— Ты что делаешь! — простонал Альберт, оглядываясь по сторонам.

— Проверяю, все ли там не месте! — простонала я. — Альберт… За что?

— Внизу написано, — произнес Альберт. Это было сказано таким голосом, что мне вдруг стало понятно, что в списках пострадавших специально оставят местечко для еще одной фамилии. У творца этого монумента есть все шансы заскочить в последний вагон репрессий.

Я наклонилась к постаменту, на котором был установлен памятник, и прочитала меленькую надпись: «Миссис Краммер (Анабель Эрланс), защищающая Академию. Статуя установлена за особые заслуги перед Академией и магией в целом». Короче. Помним, любим, бдим!

Опыт и Любовь переглянулись. «А судя по платью — за особые услуги!» — простонал Опыт, глядя на мой прикид. Альберт смотрел на памятник, а потом переводил взгляд на «натурщицу», которая не настолько отважная, чтобы позировать в такой одежде.

— А можно его как-нибудь убрать? — с надеждой спросила я. Альберт посмотрел на меня так, словно мысленно оторвал руки скульптору и теперь прикидывает, выбросить их или оставить в качестве вещественного доказательства преступления.

«Оторвал от тела — приложил к делу! Портрет на память! На фоне статуи!» — прокашлялся Опыт, прикидывая полагаются ли нам дивиденды от народной любви.

Мы немного отошли. Сначала просто отошли от памятника, а потом и от впечатления. Патруль стоял чуть дальше, внимательно следя за студентами, которые спешили на занятия. Пусть Академия еще до конца не восстановлена, но это же не повод устраивать каникулы?

— Что они делают? — захлебнулась слюной я, глядя, как каждый студент считает своим долгом либо поздороваться со мной за руку, либо обнять меня. Молодые люди, воровато оглядываясь, натирали мне до блеска грудь, с явным восторгом и наслаждением.

— Сейчас спустится Освальд. Заходить в Академию я не буду и тебе не позволю, пока не будет уверенности в том, что потолки не рухнут, а стены не сложатся, — вздохнул Альберт, глядя, как очередной студент, положил руку на мою левую грудь, перед тем как зайти в стены родной альма-матер.

— Ты расстроился, что тебе памятник не поставили? — спросила я, глядя, как бессовестные студенты тискают меня и снова натирают мне грудь, пожимая мою бронзовую руку в качестве приветствия. — Понимаешь, ты — большой… На тебя много материала надо… Из двух зол они выбрали меньшее. Меня… И на белье сэкономили… А давай так! Я отвлекаю внимание, а ты тихонечко меня заклинанием «тынь» и все! Как тебе идея? А потом мы с тобой делаем вид, что совершенно не при чем! Если что — вали все на меня!

— Ты предлагаешь, чтобы я направил заклинание в отвратительно сделанную статую любимой женщины? — спросил Альберт. — Это раз. Второе. Вот до этой клумбы…

Я еще раз взглянула на клумбу, быстро воздвигнутую на месте колумбария.

— …территория Академии. По градостроительной документации они имеют право устанавливать на ней все, что хотят, — закончил свою мысль Альберт, глядя как очередной студент мужского пола потерся о мою грудь, а потом зашел в Академию, преисполненный счастья. Студенты женского пола просто жали мне руку и целовали в щечку, перед тем, как скрыться в величественном, но не до конца отреставрированном здании.

Я нетерпеливо перекатывалась с носочков на пяточки, повиснув на руке Альберта и жалобно глядя на него.

— А можно запретить им прикасаться к статуе? — поинтересовалась я, стараясь не смотреть на свои кривые и… почему-то босые ноги. На обувь тоже материала не хватило? «Получила по заслугам за недавние заслуги!» — сардонически улыбнулся Опыт.

Освальд вышел в сопровождении свиты. Завидев нас, он вздохнул и подошел. Альберт стоял, заложил руки за спину. Судя по тому, как он держал их, правая рука хотела дать кому-то в морду-лица, а левая ее удерживала от «увековечивания» чужой физиономии.

— Объяснения, — произнес Альберт, снова глядя, как мою грудь полирует до блеска какой-то щуплый маг. — Я требую объяснений.

Какая-то девушка поцеловала меня в щеку и зашла в Академию.

— На территории Академии мы имеем право устанавливать все, что захотим. Вот и все объяснения. По просьбам студентов и преподавателей, спасенных миссис Краммер, мы установили ей памятник из редчайшего камня. Заметьте, ни один маг не удостоен чести быть увековеченным, а ваша супруга, или будущая супруга, не важно, за доблесть и мужество, была удостоена этой чести… — спокойно ответил Освальд, глядя на меня. — Поскольку миссис Краммер по восстановленным документам, закончила Академию в этом году с отличием…

Я подавилась свежеполученной информацией. Левая рука Альберта удерживала правую изо всех сил.

мы просим ее подняться наверх и получить диплом, который ей вручат в торжественной обстановке. Вы тоже можете поприсутствовать при вручении.

Никогда еще Освальд не был так близок к тому, чтобы его памятник был установлен рядом с моим. Только с одной разницей. Ему — посмертно.

— Мы так же просим поприсутствовать на открытии стенда в ее честь. Мы взяли портрет с листовки… — начала женщина маг, поправляя медальоны на груди. — Нам он очень понравился. У нас просто текста много, а картинок пока мало. И мы хотели бы уточнить у инквизиции имя художника, чтобы заказать портрет побольше. Если вы его увидите, то передайте, что мы хорошо заплатим.

«Заплатят… За все заплатят!» — согласился Опыт, глядя, как Альберт шумно вдыхает, а потом медленно выдыхает.

Я стояла, прислонившись к колонне, и сжимала планшет. За круглым столом Зала Совета сидел Альберт, который потом вечером отдаст мне свои «вопросы» и Освальд, который отдаст мне свои «вопросы» на выходе, потому, что в противном случае у него не будет выхода.

«Горькая правда» снова заработала. И теперь нужно что-то написать про Совет, а у меня нет вдохновения. Раньше я писала для людей, надеялась, что им будет интересно, а теперь понимаю, что развлекать и информировать тех, кто месяц назад хотел моей смерти, мне не хочется. Нет, я, конечно, напишу статью… Перепишу из протоколов.

Казалось бы, если нет вдохновения, зачем переводить чернила? Но дома я чувствую, как кисну и плесневею. Не тот я человек, которого устроит поход в магазин и обратно. Свадебная церемония прошла скромно. В узком кругу близких людей. На ней присутствовали Томас, Джеральд, Марко, миссис Бэнгз, Освальд и десять инквизиторов, которые защищали Альберта до конца. Без масок. Я долго смотрела на одно лицо, которое мне показалось знакомым.

— Я видела вас раньше, — заметила я, подозрительно глядя на молодого человека.

— Миссис Краммер, — вздохнул парень, подходя ко мне. — Это я держал вас на руках в тот день…

— Нет, раньше! — покачала головой я. — Я не помню где… Просто лицо знакомое…

— Может быть, встречали в городе? Я недавно работаю в инквизиции! — ответил парень.

— А… Ну может быть… — протянула я, с сожалением думая о своей дырявой, как дуршлаг памяти.

— Просто до этого я лежал в Лечебнице… — вздохнул парень. — Мне так сказали…

И пока кто-то нежданно — негаданно устраивается на работу в инквизиции в состоянии овоща, меня не берут ни под каким соусом. Я даже ходила на собеседование к непосредственному руководителю. Попасть на работу через постель у меня, как ни странно, не получилось. Даже массаж не склонил моего потенциального работодателя в сторону «да», не смотря на все мои усилия. Под конец собеседования мне сообщили следующее: «Дома поговорим». Зато попила чая с печеньем. Не таким вкусным, как раньше. Другим. Но оно, по крайней мере, не отдавало горелым.

Неподалеку от меня зевала разодетая журналистка «Магического Вестника», а недалеко от нее разглядывал потолок унылый журналист «Справедливости и закона». Они поглядывали на меня с завистью. К концу заседания у меня будет сразу два протокола, а у них по одному.

Единственное, что предложил мне мой «потенциальный работодатель», после массажа, так это работу в «Справедливости и законе». Я фыркнула. Вне зависимости от результатов собеседования, свою порцию любви и обожания мой несостоявшийся работодатель получил с лихвой и от чистого сердца. Если бы меня взяли на работу, то это был бы первый случай в моей жизни, когда я любила бы свое начальство нежной, чистой и искренней любовью…

Делегация магов помолодела. Стариков среди них не было. Среди «делегатов» стоял Томас Линдер, в красивом сюртуке, украшенный медальонами и амулетами на все случаи жизни. Он выглядел солидно, держался уверенно, иногда бросая на меня короткие взгляды.

— И последний вопрос, — вздохнул Освальд, обводя страдальческим взглядом всех присутствующих. — Отчитываюсь. Академия восстановлена. Работа налажена. Учебный процесс продолжается. Я сделал все, что мог… А теперь я поднимаю вопрос об отставке… Я хочу заняться научной работой, до которой у меня уже три года руки не доходят! И вообще, я просто устал. Это — не мое. Что бы ты ни говорил, Альберт, это — не мое. В связи с чем, я требую перевыборов канцлера от магии в присутствии инквизиции. Право голоса имеют только члены совета. Ваши предложения?

— Адам Флинч? — спросила какая-то мадам, поигрывая медальоном и глазами указывая на лысеющего мага в зеленом.

— Да вы что! — позеленел в тон костюма «самозадвиженец». -У меня семья. Я не могу! Я предлагаю… Я предлагаю… Чарльза Коэна! О! Он у нас холост, молод… здоров… Пока что… Вот, пусть он и будет! Кто «за»? Я «за»!

— А что сразу Коэн? Что сразу я? — возмутился молодой светловолосый маг. — У меня что? На лбу написано: «Хочу быть канцлером!». Тем более, я неопытный, у меня нет…хм… рекомендаций… Кхе… Даже заслуг особых нет… Так что… эм… Может, Эльма Тетчер?

— Нет, нет, нет, — произнесла молодая мадам в красном платье с очень волнующим разрезом. — У меня здоровье слабое. Я до сих пор не отошла от того, что всем нам пришлось пережить… Я все воспринимаю близко к сердцу!

Пока «самозадвиженцы» переводили стрелки, Освальд смотрел на них с такой мольбой. Альберт откинулся на спинку кресла, снял очки и украдкой зевнул. Я тоже зевнула в ответ, прижимая планшет к груди.

— Да напишем мы вам рекомендации! Хоть сейчас! — раздавались крики. — Несите ручку и бумагу!.. Хватит меня выставлять крайним!.. Ты не переживай, мы тебе будем помогать! Поддерживать, так сказать… Понимаю, придется вставать среди ночи, а что поделаешь? Работа такая! Я, например, среди ночи раза три встаю!.. Нет! Не смотрите на меня так! Я же сказал «нет»!.. Хватит… а как на счет прежних заслуг… больше всех заслужил… Да прекратите вы наконец! Хватит орать мне на ухо! Я скоро оглохну!.. Попробуйте только!.. Краммер меня просто испепелит… Ты что? За меня голосуешь? А ну быстро опустил руку!

Я снова зевнула, глядя на Альберта, который скрестил руки и терпеливо ждал, чем закончатся «выборы». Судя по взгляду, он уже прикидывал, кого он будет будить среди ночи.

— … Слушайте, а точно… — зашевелилась магическая делегация, понизив тон. нигде же не написано… В уставе тоже не упоминается… И заслуги… Точно! И далеко ходить не надо… Слу-у-ушайте! Это просто… А вы представляете… Ой-ой- ой! Не представляю… А ремонт! Вы представляете… Да!

Маги внезапно притихли, а потом повернулись к инквизиции.

— Мы определились с кандидатурой. Единогласно, — покачнулся на носках маг в зеленом, потирая вспотевшую лысину. Рожи у магов были довольные, словно они только что получили деньги на ремонт своей многострадальной канализации и несуществующего этажа. — Мы голосуем за Анабель Эрланс! Или за миссис Краммер! Она — дипломированный маг. Закончила с отличием. Есть научная работа… Так сказать, прорыв в науке… Заклинание телепортации в нарушении всех законов. Считайте, это — новая страница в магии! Мы еще подумаем, как его назвать. Эрланс-Краммер, или Краммер-Эрланс. Есть так же не магические, но очень веские заслуги… Кто за?

Все дружно подняли руки вверх. Освальд закашлялся и обернулся. Альберт перевел свой взгляд с довольных магов в мою сторону. Я посмотрела на магов, все еще единогласно голосующих за мою кандидатуру, потом перевела взгляд на Альберта, который буквально час назад сообщил мне, что на работу он меня таки не берет, не смотря на мое хотение, стремление и умения.

Альберт отрицательно качал головой, не сводя с меня глаз. Я вздохнула и закусила губу. Такой шанс выпадает раз в жизни… Мммм… А в Лечебнице поставим ящик для жалоб… Отличная мысль. Можно так же попробовать сделать информационный стенд для пациентов, чтобы они знали свои права. И в Академии вместо стендов со стишками про «быть магом — это круто!», установить стенды «сила — это ответственность!»

— Хорошо. Я согласна, — ответила я, разворачиваясь и направляясь к выходу. — Завтра я приступаю к работе.

— Хвала Арадалу! — выдохнули маги. — Заседание окончено! Фух…

— Стоять! — услышала я голос Альберта. Ага, сейчас любовь моя побежит мне предлагать все вакансии инквизиции в ассортименте. — Анна! Стоять!

— Дома поговорим! — ответила я, разворачиваясь и улыбаясь. А что? Инквизицию возглавляет маг. Что мешает немагу возглавить магию?

Понимаю, что в семье одного канцлера было бы вполне достаточно, но что поделаешь… Разложив все по полочкам, взвесив все «за» и «против», Альберт вздохнул и закрыл лицо руками.

— Что скажешь? — поинтересовалась я, глядя, как он повел плечами. Еще раз повел… Понятно. Мне тут на что-то намекают… Я с удовольствием стала гладить и расправлять любимую спину, иногда прислоняясь к нему и вдыхая запах его волос.

— Я к тебе три раза на собеседование ходила! И упрашивала, и умоляла. Возьми меня, любовь моя, на работу! И что ты мне сказал? Хотел, чтобы я сидела дома и вышивала, вместо того, чтобы вышивать по городу!

— Ладно, — вздохнул Альберт, выгибаясь вперед, пока я впивалась пальцами в его плечи и скользила кулачком по позвоночнику. — Могло быть и хуже…

— Знаешь, я хочу с тобой посоветоваться… — вздохнула я, обнимая его сзади. — По поводу работы… У меня есть предложения по улучшению качества обслуживания пациентов Лечебницы.

«Я говорил, про хитрющее шило в попе?» — закусил губу Опыт.

— Иди ко мне… — прошептал Альберт, соглашаясь со всеми моими предложениями и находя их очень интересными. Я присела к нему на колени, щедро делясь планами на будущее…

Через полчаса тяжелый вздох — поцелуй с его стороны, довольная улыбка стали подтверждением, что мужскому коварству нет предела. Меня целовали, обнимали и прижимали к себе.

— Я просто не хочу, чтобы ты рисковала… — слышала я шепот, изумляясь, тем, что меня обвели вокруг пальца. — Ко мне недавно пришел патруль и сообщил, что моей супруге сломали руку! До того момента, пока до меня дошло, что имели в виду памятник…

— Я тут вот что подумала, — перебрила я, прижимаясь к коварному любимому. — Хорошо отлаженная система будет работать годами! И девять месяцев — работе не помеха! И скажу тебе, любовь моя, еще не факт! Так что завтра я приступаю к своим обязанностям.

Альберт простонал, уткнувшись лицом в мою грудь.

— Кстати, Джеральд рассказал про то, что когда памятник установили, кто-то пустил слух, что если пожать мне руку перед входом в Академию — преподаватель его не спросит! — заметила я, скребя пальчиками раскрытую исключительно для этих целей, ладонь любимого. — Говорят, что работает. А если поцеловать в щеку — удастся списать. Но если приложиться к левой груди… Альберт, что ты делаешь? Хватит, прекрати! Так… Я не… Ну что ты со мной делаешь? У тебя совесть есть? А если я тебя так поцелую? Ну… не надо… пожа-а-алуйста… Я требую….ам… ам. амнистии…

«Зачем учить теорию вероятности», — усмехнулся Опыт, целуя Любовь. — «если есть закон подлости?»