ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Мечтой о больших вершинах в спорте меня заразила книга. Как сейчас помню то далекое время. Отец пришел с завода и принес повесть Льва Кассиля «Вратарь республики». На следующий день мы с братом не пошли в школу. Спрятавшись в саду и аккуратно расчленив томик, с упоением читали о волнующих спортивных подвигах, о неустрашимых «Черных буйволах» и победе над ними. Вместе с нами читал книгу и наш одноклассник Леня Иванов. Когда была «проглочена» последняя страница, он крикнул:

— Вот это люди! Ребята, пошли играть в Кандидова!

И мы играли в него, мечтая о гордой славе, непревзойденном мастерстве и великой силе знаменитого вратаря. И по-иному уже виделись наши детские игры, и жажда хоть на чуть-чуть приблизиться к своим кумирам заставляла нас забывать про беззаботность и, еще стесняясь своей серьезности, скрупулезно работать над техникой или шлифовать каждый прием, каждый удар.

Прошли годы. Мой товарищ Леня стал выдающимся мастером, вратарем национальной сборной СССР, и мальчишки в нашем родном городке Сестрорецке, а также во всех других городах и селах страны играли теперь в Иванова.

Летом 1952 года вместе с Леней в составе олимпийской команды СССР мы ехали в финский город Котка, где нам предстоял матч со сборной Болгарии. В купе было шумно, но Иванов ни на что не обращал внимания: он весь был поглощен чтением.

— Чем это ты так увлекся?

— Да вот, — он смущенно протянул изрядно помятый томик. «Л. Кассиль. «Вратарь республики», — прочел я.

Он не расставался с мечтой нашего детства. И цель, избранная после чтения повести, была еще где-то там, впереди…

Эту историю я вспомнил, прочитав любезно предоставленную мне издательством «Молодая гвардия» рукопись книги журналиста Макса Юрбини «Футбольные истории» с предисловием одного из самых выдающихся форвардов за всю историю футбола — Жюста Фонтэна.

Мне тоже предложили написать предисловие к русскому переводу. Ну что ж, нужно так нужно. Я стал читать.

И, честно говоря, не смог оторваться, так и «проглотил» рукопись за одно воскресенье. Чем же она взволновала меня? Что в ней особенного?

Книга Юрбини — увлекательное и очень приятное путешествие в сказочный мир футбола. В мир, где разные люди по-разному любят эту игру и демонстрируют одинаковую верность ей.

Страницы «Футбольных историй» захватывают своей искренностью. Их написал человек, который знает спорт изнутри, во всех измерениях. У которого он в сердце раз и навсегда.

Объективным Юрбини остается и в ряде материалов, которые, хотел этого автор или нет, служат наглядной иллюстрацией мира буржуазного спорта. Это зарисовка о Пеле, где знаменитый форвард рекламирует в Париже кофе одной из бразильских компаний. Это новелла «Габи, король подножки», в которой читатель встречается с откровенным шантажом, с угрозой Бенезеша, игрока французской «Тулузы», переломать ноги знаменитому Сзего из «Реймса». Это рассказ «Футболист по-гречески», в котором читатель увидит законченного будущего карателя и убийцу, и эти «достоинства» воспитал в нем греческий футбол.

Читая эту книгу, я подумал о людях, которым она достанется, и немножко позавидовал им: им еще предстоит радость знакомства с этой футбольной исповедью.

Наверное, среди будущих читателей книги Макса Юрбини будет больше всего ребят. Уверен, когда они закроют последнюю страницу, то будут знать и любить футбол гораздо больше и лучше того, чем знали и любили его до встречи с Максом Юрбини. Одним словом, перед нами увлекательная, полезная книга.

В. Бобров,

заслуженный мастер спорта,

заслуженный тренер СССР

 

ДВЕНАДЦАТЫЙ

Стадион «Коломб» — это его маленький рай. По четвергам и воскресеньям, приходя в раздевалку, он гордо показывает свой членский билет. Да, он состоял в «Ресинге»! В то время Максу было 13 лет, и он не допускал ни малейшей критики в адрес бело-голубых футболок. Он защищал их всегда, думал о них днем и ночью. Более того, он вел подробный дневник, куда благоговейно заносил все подвиги любимой команды.

Однажды зимним утром 1938 года из-за этого дневника он получил довольно своеобразное наказание…

В самый разгар урока географии, когда наш юный болельщик «Ресинга» делал последние заметки о чемпионате, раздался голос учителя:

— Вы там, за партой, вы что там пишете?

— Кто… я, мосье? — ответил он. Да, вы! А ну-ка покажите, что вы спрятали

сейчас под атласом?

— Но, мосье, я ничего плохого не сделал.

— Показывайте, показывайте!..

Макс протянул тетрадь, на обложке которой его собственной рукой крупными буквами были выведены магические слова «Ресинг-футбол».

Учитель громко прочитал:

— «Благодаря потрясающему Хидену «Ресинг» выигрывает у «Лилля». Что это такое?

— Э… статья, — признался юный журналист.

— Статья? Вы что, смеетесь, что ли? Ну так вот вам: напишите сто раз фразу «Ресинг» — это несерьезно для мальчика моего возраста».

— Но, мосье…

— Двести раз!

Во время перемены Макс, конечно, подвергся всеобщему нападению.

— Ну, как проходят тренировки «Ресинга», маэстро?

— Тащи свое задание в клуб, там, может, кто-нибудь его выполнит за тебя!

Ребята, цельтесь прямо в этого репортера…

А Макс с достоинством ответил:

— Смейтесь, смейтесь, балбесы! Вы-то к выигрышу «Ресинга» не имеете отношения. Зато я…

Макса назначили подавать мячи во время встречи «Ресинга» с «Лиллем». Он с ума сходил от радости, ибо придавал этим обязанностям совершенно особое значение.

За час до начала встречи Макс был полностью готов, разогревался — да, да! — в коридоре раздевалки, с нетерпением ожидая выхода игроков. Первым появился Руди Хиден. На нем была знаменитая черная футболка с белым воротником.

Это был величайший вратарь своего времени. Зачарованный его легендарной славой, тринадцатилетний Макс безгранично восхищался им. В этот день свершилось то, о чем он так часто мечтал: Руди приветливо сказал ему, потрепав по вихрастой голове:

— Все в порядке, будущий чемпион! В какой команде играешь?

— В «Зебрах», мосье Хиден, мы возглавляем сейчас первенство «Ресинга» по младшему возрасту, — ответил он, краснея.

— А сегодня с кем встречаетесь? С «Пингвинами»?

— Ни с кем. Мы будем вам подавать мячи.

— Ну как, выиграем у «Лилля», а?

— Да, но придется трудновато.

— Пожалуй… Становись-ка ты за моими воротами: если к концу матча будет туго — вся надежда на тебя!

Макс не мог опомниться. Хиден сказал ему: «Вся надежда на тебя!..»

Безусловно, на него можно положиться. Только как помочь в случае необходимости? Он задал ему этот вопрос, но тренер вызвал команду, чтобы дать ей последние указания. Руди бросил:

Не волнуйся! Скоро все станет ясно…

Шли последние пятнадцать минут встречи, которая, как всегда, была очень напряженной. «Ресинг» имел на мяч больше, но лилльский «Олимпик» изо всех сил яростно пытался совершить невозможное и сравнять счет: Вандурен, Колосаи, Винкельман, Биго — все «доги» до единого упорно шли вперед.

Сильнейший удар Колосаи — и мяч пролетел рядом со штангой. Макс сорвался с места и моментально принес его Хидену.

— Не спеши, помедленнее, теперь нужно потянуть время, понял? — проронил Руди.

Да, он понял… «Вся надежда на тебя» — значит, вот что имелось в виду! С этого мгновения Макс превратился в самого настоящего сообщника, какого только можно себе представить. Он пользовался любой возможностью, лишь бы выиграть несколько драгоценных секунд. Он подолгу стоял в раздумье на беговой дорожке, шел не спеша, вместо того чтобы лететь стрелой, спотыкался, без конца ронял мяч, хитро бросал его… в сторону от Руди, который повторял:

— Браво! Продолжай в том же духе…

Но коварство было слишком явным. Арбитр мосье Мерк заметил и дал понять, что комедия затянулась. Однако это не обескуражило «партнера» Хидена, который с еще большим рвением демонстрировал свою неловкость.

Тогда мосье Мерк остановил встречу и, прежде чем назначить угловой, приказал двенадцатому игроку «Ресинга» немедленно отправляться в раздевалку. Таким образом за всю историю футбола Макс оказался единственным подавальщиком мячей, удаленным с поля. Но через некоторое время он был вознагражден, встретив Хидена у выхода из туннеля:

— Ну, как мы их отделали, дружище? И все это благодаря тебе, — сказал он ему, дружески обнимая за плечи.

Теперь вы, надеюсь, понимаете, что Макс посмеивался, получив на следующий день наказание от учителя: разве оно могло что-то для него значить по сравнению со столь значительным событием!..

 

ГАБИ, КОРОЛЬ ПОДНОЖКИ

Разберите игроков и цельтесь в колено…

Когда Габриель Бенезеш издавал свой воинственный крик, все знали, как к этому отнестись.

Партнеры думали:

«Предстоит еще одна коррида».

Противники шептали:

— Лишь бы арбитр не делал вид, будто не замечает.

Ибо Габриель Бенезеш, которого друзья звали Габи, был законодателем весьма своеобразного стиля. Это был самый настоящий грубиян, но в девяти случаях из десяти он одерживал верх, не дотрагиваясь до соперника. Он умел создать весьма благоприятную для себя обстановку и совершал свое «безукоризненное злодеяние» на глазах у двадцати тысяч зрителей.

Так, как в тот день в Реймсе…

Игроки «Тулуза-Пиренеи» завтракали: ветчина, бифштекс, пюре, компот — классическое меню всех футболистов, будь они белые, красные, желтые или черные…

Бенезеш поел и теперь читал газету.

— Вы видели, ребята? Похоже, что сегодня у нас нет никаких шансов. Да, да, неясно только, каким соусом нас приправят. Нет, подобные штучки мне непонятны.

— Скажи, Габи, а тебе не хочется кого-нибудь из них переквалифицировать в ночного сторожа?

— Нет, серьезно, куда это годится? С нами обращаются как с какими-то приготовишками, которые явились сюда, чтобы позабавить публику, а вас это не волнует! С каких это пор команда «Реймс» принадлежит к экстраклассу?

— И все-таки, Габи, «Реймс» здорово играет. У них надежная защита, полузащитники работают как черти, нападение очень быстро передвигается по полю и не боится наносить удары. И потом у них есть Сзего…

— Кто-кто?

— Сзего. С…З…Е…Г…О! Не прикидывайся, Габи, ты знаешь его не хуже, чем я. Это трудный противник… Когда он в форме, он играет здорово и запросто вколачивает два-три гола! Уж кому-кому, а тебе-то это хорошо известно. Вспомни матч, когда ты полтора часа глотал пенки.

— Да, было дело! Но я не думаю, что сегодня он опять начнет выкидывать свои фокусы. Можете на меня положиться!

Час спустя тулузцы заполнили стадион. В коридоре около раздевалки Бенезеш сосредоточенно прибивал шипы. Был спокоен, расслаблен, слегка улыбался. Он ждал, когда пройдет знаменитый Сзего. Наконец тот появился и побежал легкой рысцой.

— Можно тебя на минутку? — обратился к нему Бенезеш с равнодушным видом.

— Меня? Разумеется…

— Я хочу дать тебе совет. Устраивайся, как знаешь, но ближе, чем на десять сантиметров к моей зоне не подходи. Понятно? Не ближе, чем десять сантиметров.

— Интересно знать, почему? Займись-ка ты лучше своей командой, ей-богу, будет полезней!

— Именно ею я и занимаюсь и потому повторяю еще раз: категорически запрещаю тебе входить в мою зону, ясно? Иначе…

— Что «иначе»?

— Я сломаю тебе ногу, и конец сезона ты проваляешься в постели.

— Довольно, Бенезеш! Кончай трепаться! Эту песенку я слышу давно.

— Я знаю, что ты самый сильный в команде, но повторяю в последний раз: не входи в штрафную площадку — или же носилки, больница, гипс, прощай чемпионат, а быть может, и футбол.

Сзего ушел. Бенезеш резким решительным ударом вогнал последний шип.

— Странно, — воскликнул он, — можно подумать, что треснула берцовая кость!

Наверху раздался свисток арбитра.

Как и предполагалось, «Реймс-Шампань» сразу же захватила инициативу и твердо обосновалась на половине тулузцев. Это было сделано не в стиле команды, которой через десять лет суждено было вписать одну из самых блистательных страниц в историю французского футбола благодаря редкой настойчивости. Настойчивости Пренса, Каррара, Брамбилла — «звезд» того времени. Эти мастера, возможно, и не обладали точностью Жонке, интуицией Панверна, оригинальной манерой Копа или суперклассом Пьянтони, но они прекрасно понимали, что они делают на поле.

— Все ясно! «Реймс» намного сильней, чем тулузцы! Вопрос лишь времени, — говорили в ложе прессы.

Но прошло полчаса, а счет еще не был открыт. Первый же гол все поставил бы на место. О нем говорили, его предчувствовали, он назревал… но его не было.

— Счет был бы уже солидный, если б Сзего работал как надо, — заметил один из самых проницательных репортеров. — Вы только посмотрите на него! Он выступает в роли организатора атак, вместо того чтобы идти вперед и прорываться к воротам! Это же нелепо! Кто-то должен ему об этом сказать, если он сам не может додуматься!

Действительно, Сзего был неузнаваем. Обычно решительный, предприимчивый, смелый вблизи опасной для противника зоны, он довольствовался ловкими короткими перемещениями, несколькими довольно точными пасами открывающимся партнерам, словом, работой сугубо подготовительной. Гроза в середине поля и нуль на острие атаки! Неотразимый матадор стал робок, как новичок. До такой степени, что в перерыве после первого тайма у тренера был нервный криз.

— Что происходит, Франсуа? Ты же видишь, что ничего не получается. В футболе нельзя идти наперекор своей природе, а ты по натуре бомбардир, а не разыгрывающий! Стань вновь самим собой, стань прежним Сзего, и мы выиграем в два счета.

— Ладно, попытаюсь, но все не так просто: тулузцы весьма опасны, — пробурчал Сзего.

За пять минут до конца матча положение не изменилось ни на йоту. «Реймс» диктовал ход игры, а «Тулуза» успешно отбивалась. А так как логика и футбол очень редко уживаются друг с другом, то на трибунах задавали вопрос, не удастся ли тулузцам в конце концов контратаковать и не докажут ли они, как несовершенны в спорте прогнозы? И вдруг все меняется! Непреодолимый порыв, неудержимая атака, которая значит так много и так много может изменить. В радиокомментаторской кабине репортер с восторгом описывает столь долгожданный поворот событий.

— Сзего контролирует мяч, в блестящем стиле переходит на правый край. Один финт, второй, третий — потрясающе! Тулузские защитники падают один за другим… Настоящая паника, нет никого, кто мог бы остановить Сзего… Но что происходит? Сзего остановился на линии штрафной площадки… Невероятно… да он сумасшедший… разве можно упускать подобный случай… надо пройти еще пару шагов вперед и бить… Лучше ничего не придумаешь!

И в самом деле, ничего лучшего нельзя было придумать. Но в то время как комментатор захлебывался от волнения, а публика выла от досады и партнеры кричали: «Бей! Бей!» — Сзего поставил ногу на мяч и окаменел. Меньше чем в двадцати метрах от него подпрыгивал на месте тулузский вратарь, готовясь совершить невозможное. Но прямо против него, подбоченясь, стоял и улыбался… Бенезеш!

И под носом у ошеломленной публики состоялся самый необычный диалог, когда-либо слышанный на поле:

— Ну что, дружище! Я жду! Когда же это произойдет? Сегодня или завтра? Давай подходи и покажи, на что способна твоя смертоносная правая нога!

Сцена длилась несколько мгновений — и Сзего отошел назад. Атака сорвалась. Ну и что с того! Никто ведь, ни один человек не мог знать, что он только что избежал настоящего покушения.

Через некоторое время встреча закончилась. Поклонники «Реймса» обрушили все громы и молнии против Сзего, считая его главным виновником своего разочарования.

В раздевалке Бенезеш самым беззастенчивым образом заявил:

— Сзего неплохой футболист! Сыграть весь матч и ни разу не войти в восемнадцатиметровую зону весьма оригинально для края. Да, это надо уметь… Сзего далеко пойдет, если будет продолжать в том же духе!

Габриель Бенезеш умел с невозмутимым видом высмеивать других и разыгрывать уморительные сценки. Подобные той, которая произошла вечером после описанной встречи.

Когда обе команды заканчивали совместный ужин, Бенезеш наклонился к своему спортивному директору Жоржу Буаро и сказал:

— Мосье Буаро, сейчас как раз подходящий момент поблагодарить наших партнеров. Скажите несколько слов! Уверяю вас, это будет кстати, мы прослывем настоящими джентльменами.

— Вы правы, Бенезеш.

Мосье Буаро попросил внимания и взял слово. Это была классическая речь.

— Мне хотелось бы подчеркнуть, насколько… — Бенезеш посмотрел в упор на своего директора и сделал едва уловимый жест. Буаро ничего не заметил и продолжал: — …насколько мы тронуты вашим дружеским приемом…

Бенезеш слегка постучал по столу, чтобы привлечь внимание оратора и всех присутствующих. Но Буаро со всей серьезностью продолжал:

— Этот прием доказывает, что футболисты составляют одну большую и дружную семью…

Бенезеш перебил его и бурчал что-то непонятное.

— В чем дело, Бенезеш?

— Вы встаньте, куда вежливее произносить стоя!

— Но я же стою!

Тулузская команда, уже давно понявшая, в чем дело, прыснула со смеху. Нужно сказать, что рост почтенного Жоржа Буаро едва достигал 1 метра 60 сантиметров, что не помешало ему продолжать карьеру, и сегодня он является членом главной судейской комиссии и президентом Лиги Пиренеев.

Габи не было равных в умении обмануть руководство. Лучшая его проделка — история во время матча на Кубок Франции в «Парк де Пренс».

Один из друзей Габи топтался перед маленькой железной дверью в раздевалку: Габи не удалось достать пропуск для приятеля, но ему очень хотелось доставить ему удовольствие.

— Ну, прошу вас, в виде исключения, — умолял он контролеров. — Это мой школьный товарищ…

— Сожалею, но у нас есть инструкция, — отрезал цербер из охраны.

— Благодарю, я больше не настаиваю. Габи отыскал какого-то представителя федерации и с фамильярностью старого знакомого взял его под

— Мне не хотелось бы вмешиваться не в свое дело, — обратился он к нему, — но там вас ждет человек.

— И не один. У окошек стоят тысячи людей.

— Да, это верно, однако было бы лучше, если бы этому человеку не пришлось ждать долго… Но это абсолютно доверительно, между нами…

— Его имя?

— Не могу сказать. Видел только, что он вышел из правительственной машины…

— Если это действительно важная персона, ему надо просто пройти на правительственную трибуну.

— Да, да… Но на вашем месте я бы действовал осмотрительнее и не упускал бы случая: так завязываешь связи и в один прекрасный день оказываешься в составе сборной команды в Лондоне, Мадриде или даже в Южной Америке.

Почтенный представитель почесал затылок и, видимо, подумал, что Бенезеш, пожалуй, прав. Он колебался еще секунду, потом попросил тулузца:

— Пойдемте со мной. Я посмотрю на него.

У двери в раздевалку Бенезеш указал на мужчину в черном пальто и черной фетровой шляпе, который прохаживался по противоположной стороне тротуара.

— Вон тот… Посмотрите хорошенько. Очень напоминает атташе посольства.

— Похоже, что так. Во всяком случае, надо вмешаться.

— Больше я не скажу ни слова.

— А в отношении федерации…

— Вы меня поняли! Простите, тренер делает мне отчаянные знаки. Уже два часа. Скоро раздастся свисток судьи…

— Да, да, возвращайтесь к товарищам! И тысячу раз спасибо.

Представитель федерации проявил максимум усердия. Он на мгновение покинул свой пост и выбежал на улицу.

— Мосье! Во-первых, примите наши извинения и разрешите отвести вас на ваше место. Сегодня ведь кубок, а когда играют на кубок, работы у нас невпроворот. Прошу вас, мосье, следовать за мной…

— Вы очень любезны, но…

— Знаю, знаю!

Друг Бенезеша не успел вымолвить и слова. Он пошел за представителем, который, «пользуясь вверенной ему властью», обратился за помощью полицейского, чтобы избежать новой ненужной задержки.

У специального входа для гостей его с почтением поприветствовали, ибо представитель успел шепнуть своим коллегам:

— Это знаменитость… Из правительственных кругов… Такая оплошность… Могло плохо кончиться… Хорошо, я вовремя все уладил…

Он был передан попечительству высших чинов федерации, которые окружили его со всех сторон и проводили со всеми почестями, соответствующими его «рангу».

— Программу для мосье! — потребовал один из них перед входом на президентскую трибуну. Тотчас же появилась продавщица. Ей было заплачено в три раза больше, чем стоила программа. В иных случаях надо уметь быть щедрым…

Несколько ступенек вверх, несколько ступенек вниз, забронированные места…

Президент федерации Жюль Риме уже был на месте и о чем-то шептался с генеральным секретарем Генри Делоне, благородным «сэром Генри», который в свойственном ему стиле майора Томсона говорил о решениях Федерального бюро: «Мой дорогой, еще одна шутовская история».

Вот так «друг детства» Бенезеша попал на матч «Тулуза» — «Лилль», матч двух самых знаменитых французских команд. Он держался с большим достоинством, говорил мало, с многозначительными недомолвками, столь характерными для официальных бесед.

— «Тулуза» — совсем недурно… Да, но «Лилль» есть «Лилль»… Обратите внимание, что «Тулуза»… О, когда «Лилль» в ударе… А! Если бы «Тулуза»…

По окончании встречи «высокопоставленный гость» выразил свое почтение господам из федерации и скромно удалился.

Эта проделка была шедевром среди многих подобных, достойных великого выдумщика Габи Бенезеша.

 

«ГОЛОВОЙ, САМ ТОГО НЕ ВЕДАЯ…»

Вечерние издания вышли уже с огромными заголовками «Убийца книготорговца задержан». В Кориентасе, там, где бьется сердце Буэнос-Айреса, газеты брались нарасхват.

По фотографии обвиняемого ничего нельзя было понять. Ему было лет двадцать. Крупный, сильный, он казался человеком вполне уравновешенным.

— Невероятно, — раздавались голоса. — Этот парень производит впечатление молодого человека из хорошей семьи. Он внушает полное доверие. И однако…

Однако самые тяжкие улики говорили против него. Он был задержан утром в университетской столовой, где завтракал вместе с товарищами.

— Вы Хуан Монтеро?

— Да, я.

— Полиция! Следуйте за нами.

— Но я не понимаю…

— Не затевайте скандала. Так будет лучше для вас и для нас.

Внезапный классический арест, наполнивший холодком этот зал, где только что царило веселое оживление.

— Не волнуйтесь, наверняка это ошибка, — сказал один из студентов. — Из всех нас Хуан самый славный и самый порядочный. Через час его отпустят, да еще с извинениями.

Но час спустя Монтеро все еще находился в полицейском участке на первом допросе. Он сидел на стуле, расстегнув воротник и слегка развязав галстук, перед ним в кресле раскачивался инспектор, кроша дактилоскопические листки и слегка покусываю дужку очков. Он нападал…

— Вы студент юридического факультета?

— Да, уже третий год.

— И, конечно, нуждаетесь в огромном количестве книг по изучаемым предметам.

— Как и все мои товарищи.

— Сколько книг вам нужно? Хотя бы приблизительно.

— Затрудняюсь сказать. Штук пятнадцать, двадцать. Но…

— Все они из университетской библиотеки?

— Нет, мне приходится каждый год покупать несколько штук на свои средства. Пять или шесть…

— Где именно вы их покупаете?

— В книжной лавке.

— Всегда в одной и той же?

— Почти всегда. Впрочем, все 'мои друзья поступают так же. Хозяин — славный человек. Часто он дает нам книги в кредит.

— Потому что вы нуждаетесь в деньгах?

— Так же, как и вы, когда были студентом, господин инспектор.

— Я прошу вас не изощряться в остроумии, а отвечать на вопросы. Повторяю, вы нуждаетесь в деньгах?

— Ну конечно, время от времени…

— Сколько вам нужно денег?

— Не знаю. Когда больше, когда меньше.

— Однако у вас имеется автомобиль.

— Верно. Я приобрел его недели две назад. У вас точные сведения.

— Начиная со вторника, пятнадцатого числа, я могу вам рассказать все подробно. Вы внесли весьма солидный задаток. Куда более солидный, чем это позволяют ваши скромные возможности.

— Да, но я взял деньги в долг.

— У кого?

— У друга моего отца, который занимается торговлей.

— И отец, конечно, ничего об этом не знал…

— Он бы мне никогда этого не позволил…

Инспектор перестал раскачиваться. Он положил свои заметки на стол, заваленный бумагами, поправил очки и внезапно изменил тон.

— Монтеро, хватит врать! Теперь я вам скажу, где вы взяли сотни тысяч песо на автомобиль, чтобы пускать пыль в глаза вашим девицам.

— Но я вам говорю, что…

— Замолчите! Эти деньги вы выкрали из кассы книжной лавки, в субботу в девятнадцать часов тридцать минут, через несколько минут после закрытия, так как знали, что хозяин хранит всю выручку у себя и в этот день обычно подсчитывает ее.

— Это невозможно! Уверяю вас, что…

— Молчать! Хозяин застал вас на месте преступления. Тогда вы, обезумев от страха, изо всех сил ударили его. Он упал навзничь, пробил себе череп и умер на следующий день в больнице.

— То, что вы говорите, чудовищно! Какой-то бульварный роман. Я на такое не способен!

— Замолчите! Совершив преступление, вы убежали через потайную дверь, которой пользуются или, вернее, пользовались все студенты, когда приходили повидать этого человека в неурочный час.

— Это ложь! Ложь!

— Не врите! У меня в руках доказательства. Вас видели.

— Кто?

— Когда надо будет, узнаете.

Монтеро разрыдался. Двое полицейских подхватили его и увели из кабинета инспектора.

В камере он провел страшную ночь, все время повторяя:

— Но это невозможно! Кто мог это сказать? Никогда в жизни…

И вдруг, около четырех или пяти часов, он внезапно вскочил и начал вслух говорить:

— Ну конечно, в субботу, двенадцатого, именно в это время я находился на стадионе. Ну конечно, я смотрел матч «Ресинг» — «Ривер», был на скачках! — Он позвал часового. — Откройте, мне нужно кое-что сказать! Откройте, вы не имеете права…

— Хорошо! Я предупрежу шефа, — ответил дежурный надзиратель.

Только в одиннадцать часов Монтеро попал наконец к инспектору. Он застал его за делами.

— Господин инспектор, в субботу, двенадцатого, я не мог находиться в книжной лавке, так как был на матче «Ресинг» — «Ривер».

— Что-что? А как вы это докажете? С вами кто-нибудь был?

— Нет, на футбол я предпочитаю ходить один, чтобы внимательнее следить за игрой.

— Как нарочно…

— Но я вам говорю, что был на стадионе. Постойте, могу даже назвать результат: 3:1 в пользу «Ривера».

— Подумаешь, какое дело: да это каждый может, достаточно прочитать газету!

— Но я могу сообщить и некоторые детали: Лусто забил все три мяча.

— Об этом тоже напечатано!

Монтеро вертелся на стуле. Он кусал кулаки, силясь найти другие доказательства.

— Постойте, господин инспектор, могу также рассказать, что один из голов Лусто забил головой.

— Ну и что это доказывает?

— А то, что я был там, господин инспектор. Правда, правда, я об этом просто позабыл. Со вчерашнего дня у вас такого наглазелся! Кроме того, я разговаривал с Лусто при выходе из раздевалки.

— Сотни бездельников делают то же самое.

— Но он мне ответил!

— Может быть, вы припомните, что он вам сказал?

— Минутку, господин инспектор, минутку…

Монтеро вновь сделал над собой усилие. Во что бы то ни стало нужно было вспомнить какую-нибудь деталь, которая изменила бы все. Вдруг лицо его озарилось.

— Лусто сказал мне буквально следующее: «Впервые я сумел забить гол головой, сам того не ведая…» Да, именно так он и сказал: «сам того не ведая». Вызовите его! Спросите об этом!

Инспектор на мгновение задумался. «Что, если арестованный говорит правду и является жертвой ложного показания? Один шанс из ста, — подумал он. — Но все же это шанс, и мой долг предоставить его парню».

Он тотчас приказал вызвать Лусто, самого великого аргентинского края всех времен, одного из редких футболистов, о котором Ди Стефано сказал: «Да, это великий игрок. Его место в сборной команде мира последнего двадцатилетия».

Вскоре Лусто сидел уже в кабинете инспектора, который, будучи отличным чиновником, отнюдь не был профаном и в отношении того, что касалось футбольного мяча. Он начал разговор издалека.

— Ну, как там дела у «Ривера»?

— Отлично. Мы лидируем и после победы над «Ресингом» надеемся завоевать звание чемпиона.

— Да, о матче против «Ресинга» разговоров немало!

— Поговорить есть о чем…

— В том числе и о трех ваших голах!

— Это же так редко удается…

— Товарищи, наверное, тепло вас поздравляли.

— Разумеется…

— А болельщики, конечно, их поддержали.

— Еще бы! Пришлось ждать добрых сорок пять минут, прежде чем удалось освободиться.

В этот момент инспектор приказал одному из своих помощников ввести обвиняемого. Монтеро, казалось, преобразился. Лусто был здесь! Он ему сейчас напомнит… Инспектор возобновил беседу с нападающим «Ривер Плейт».

Показав пальцем на Монтеро, инспектор спросил:

— Вы знакомы с этим господином?

— Вроде бы нет, — ответил Лусто, пристально вглядываясь в бедного Монтеро.

— Посмотрите внимательно, вы уверены?

— Поручиться не могу: в нашей профессии встречаешь столько людей!

Тогда Монтеро приблизился к Лусто и стал прямо перед ним. Под испытующим взглядом инспектора, который впервые со вчерашнего дня дал ему возможность взять инициативу в свои руки, Монтеро попытался говорить очень спокойно.

— Лусто, моя жизнь поставлена на карту, умоляю вас, постарайтесь вспомнить! Это было в субботу, после матча. Вас хлопали по плечу, и вы раздавали автографы. Я подошел к вам и сказал: «Какой был замечательный третий гол!» Вас забрасывали вопросами, но вы улыбнулись мне и сказали: «Впервые я сумел забить гол головой, сам того не ведая».

— Обождите… — сказал Лусто, хмуря брови.

Гнетущая тишина воцарилась в комнате. Инспектор поднялся с кресла, обошел вокруг стола и прислонился к стене; помощники его затаили дыхание.

— Верно, верно, так оно и было, я припоминаю. Я действительно сказал: «головой, сам того не ведая», и сказал это только один раз, молодому человеку, у которого на голове была…

— Голубая каска! — выпалил Монтеро.

— Да, голубая каска!

— Потому что их носят все болельщики «Ривера», — подчеркнул инспектор.

— Совершенно верно, у меня нет никаких сомнений, — продолжал Лусто. — Никаких. Этот парень был в прошлую субботу на стадионе. Впрочем, не исключено, что он попал даже на одну из фотографий, когда нас, игроков, снимали при выводе со стадиона. У меня дома есть несколько штук. Если хотите посмотреть…

Инспектор тотчас же послал человека по указанному адресу. Три четверти часа спустя фотографии уже лежали на столе у инспектора.

— Смотрите! Это я! Рядом с Лусто! В каске! — закричал Монтеро.

Инспектор внимательно наблюдал за разыгравшейся сценой. Его взгляд раз десять перебегал с Монтеро на фотографию, снова на Монтеро, дрожавшего всем телом. Потом он сказал:

— Монтеро, вы оправдались! Свидетельство Лусто само по себе было весьма убедительным, но эта фотография дает неопровержимое доказательство. Примите, Монтеро, наши извинения. Вы свободны!

При этих словах Монтеро бросился Лусто на шею и… заплакал. Но на этот раз от радости и волнения. Он бормотал бессвязные фразы, которые означали: без вас и без вашего третьего столь оригинального гола я бы никогда не смог доказать свою невиновность. Спасибо, спасибо.

Через несколько дней был задержан, а затем осужден настоящий убийца. С тех пор на вопрос: «Какой забитый вами за всю вашу карьеру гол вы считаете самым замечательным?» — Лусто, не колеблясь, отвечает:

— Гол в ворота «Ресинга» в субботу, который я забил головой, сам того не ведая.

 

ПОДПИСАНО Э. Э

«Я знаю, кто я такой: я — памятник рекламный». Эти слова беспощадного Бернарда Шоу Эленио Эррера с полным правом мог бы взять на свой счет. И если он благодаря своим усилиям и своему таланту, который заставляет немощных брюзжать, вывел миланский «Интер» в чемпионы Европы, то он столь же блестяще использовал все возможности рекламы, чтобы прославить свои собственные инициалы — Э. Э. Стоит только произнести их в какой-либо точке футбольного мира, как сразу же начинаются славословия или же ожесточенные споры.

Э. Э. — главарь каторжников… Э. Э. — слуга итальянского капитализма… Э. Э. — супербомба итальянского футбола… Э. Э. — могильщик футбола… Э. Э. — король шумихи… Э. Э. — мистер допинг… Э. Э. — государственный преступник № 1… Э. Э. — единственный в мире… Э. Э. — чудодей современности…

Эленио Эррера любит деньги и не скрывает этого, но он обожает и свою профессию, которой владеет в совершенстве. Он подмечает все, все записывает и ведет секретную картотеку на каждую команду, на каждого игрока, достойного внимания, будь то итальянец, испанец, француз, русский, южноамериканец или представитель Африки. Никто не может застать его врасплох.

Когда в начале сезона 1961/62 годов Эррера приехал в Италию, у него была уже давным-давно сложившаяся репутация. Но Э. Э. никогда не живет старым багажом. Накануне первого матча чемпионата страны он собрал свою команду и с поразительной точностью охарактеризовал стиль игры противника, достоинства и недостатки всех одиннадцати игроков, с которыми предстояло встретиться. Футболисты были поражены.

— Откуда он все это знает? Живет в Италии всего две недели, а о Сампдориа судит так же подробно, как все итальянские тренеры, вместе взятые!

А было все очень просто. С момента подписания контракта с «Интером», он стал собирать самую подробную документацию о всех заальпийских командах. Он делал вырезки из газет, вырезал даже самые незначительные заметки о самых заурядных встречах. И в итоге за шесть месяцев у него накопился обширный материал о будущих соперниках, и он мог без труда ответить на самые каверзные вопросы, касающиеся итальянского футбола.

Э. Э. за несколько секунд завоевал доверие команды. Говорили о чуде. В действительности же тут была организация, работа и чистая психология.

Некоторое время спустя на перроне вокзала в Генуе Эррера обратился к Анжело Моратти, добросердечному патрону «Интера», тифозо № 1 миланского клуба:

— Президент, наш результат с лихвой перекрывает любую победу! Вы, надеюсь, со мной согласны?

— Совершенно, Эленио! — ответил Анжело Моратти.

— В таком случае вы должны дать игрокам премию как за выигранный матч…

Анжело Моратти расхохотался и дал соответствующее указание казначею. Один из присутствующих тихонько обронил:

— Ну и хитрец же этот Эррера! Он-то сам получает вдвое больше, чем остальные игроки…

Да, Эленио Эррера знает свое дело. Он понимает, что может заставить игроков бегать, он ведет их туда, куда хочет, и так, как хочет.

На предложение Анжело Моратти, который однажды посоветовал ему срочно пригласить итало-аргентиица Машио, Эррера ответил: «Я полностью отвечаю за команду. Я формирую ее по своему собственному усмотрению и никому не позволю совать в это дело свой нос. По этому поводу прошу вас больше меня не беспокоить».

И повесил трубку.

Итальянский нефтяной король так и застыл с разинутым ртом на другом конце провода. Никогда в жизни никто не разговаривал с этим миллиардером в подобном тоне! Обычно это были подобострастные слова и угодливые улыбки: «Так точно, синьор. Отличная идея».

Э. Э. точно знал, что он делает, сухо отвечая Анжело Моратти: таким путем он рассчитывал добиться неограниченного доверия супермена, который видит, что дело его находится в надежных руках, и уважения богача, который наконец-то услышал, что ему возражают.

Когда же Эррера положил перед ним подписанный, но незаполненный контракт на 1963—1964 годы, Анжело Моратти был вынужден сам перебросить ему золотой мостик.

— Послушайте, Эленио! Назовите хоть отправную цифру.

— Вы сами знаете, чего я стою, а я знаю, что вы никогда никого не обманывали. Ваши условия станут моими.

Что это? Ловкий ход игрока? Нет: возможно, Э. Э. и рискует, но, будь то на футбольном поле, будь то в жизни, риск у него всегда рассчитан.

Э. Э. на вершине славы. Он прошел длинный путь с того памятного финала на Кубок Франции между парижским «Ресингом» и командой Шарлевиля. Это было в мае 1936 года. Эррере едва исполнилось тогда 20 лет. Он играл левым защитником в арденнской команде и «хозяйничал» перед Жюльеном Дарюи, который впоследствии стал выдающимся французским вратарем. Игрокам Шарлевиля платили совсем немного, и Эррера едва сводил концы с концами. Город имел второразрядную команду, чье появление на зеленом поле стадиона «Коломб» могло показаться просто чудом. Но арденнцы 1936 года не были вульгарными материалистами. Они боролись изо всех сил, не думая о вознаграждении, которое в этот день оказалось в карманах парижан — Хидена, Жордана, Дельфура, Бенанта и Кеннеди, этих фаворитов минуты, одержавших победу всего лишь одним голом.

Эррера был тогда молодым футболистом, затерявшимся в массе энергичных и решительных защитников. Сегодня у него есть все, славе его еще сиять и сиять, ибо он из породы победителей, которые добиваются своего наперекор любым препятствиям.

Однако этот исключительный человек грустит по «Стаду» Франции. Э. Э. гордится тем, что руководил тремя национальными сборными — Франции, Испании и Италии. Он публично хвастает триумфами «Барселоны» и «Интера», но становится почти сентиментальным, когда вспоминает «Стад» 1945 года, где он начинал свою сказочную карьеру тренера в надежде сделать Париж центром европейского футбола.

В то время Эленио Эррера не был еще знаменитым Э. Э. Он едва закончил стажировку под руководством Габриэля Ано, который дал о нем такой отзыв: «Весьма способный ученик, далеко пойдет…» Родившись под счастливой звездой, он сразу же встретил на своем пути редкого энтузиаста. Это был Жан Мало, агент обменной конторы и страстный любитель футбола.

— Мои наличные миллионы или те, которые мне удастся раздобыть, плюс ваши идеи должны покорить Париж, — говорил Жан Мало.

Он был прав. Его прогноз через несколько месяцев осуществился. «Стад» оттеснил своих противников и пробился в первую лигу. С монополией парижского «Ресинга», который очень гордился победами в кубке и званием чемпиона 1936 года, было покончено.

Штаб «Стада» находился тогда в Фезендри, на холмах Сен-Клу. Бывать там доставляло всегда неизъяснимое удовольствие. Чудесный лес, меняющийся в разное время года, манил в свою чащу. Летом — изумрудная зелень, спасительная тень и чистый воздух, не то что в парижском пекле; осенью — нескончаемые прогулки по бескрайнему ковру из опавших листьев; зимой — катанье с гор, игра в снежки и другие мальчишеские забавы, раннею весной — радостное пение птиц и первые теплые лучи солнца.

Вот здесь и находился Эленио Эррера со своими подопечными, довольными счастливой возможностью пожить на лоне природы, в этом земном раю, где так вольготно чувствует себя спортсмен, готовящийся к соревнованиям.

Эленио возглавлял превосходную команду. Он подготовил ее за несколько месяцев и опирался на тройку асов — Бена Барека, Нийера и Доминго, которые неизменно приносили победу. Но добиться максимальной отдачи от этих трех королей, как будет видно из дальнейшего, было непростым делом.

У Бена Барека солидная репутация. Он оправдывал свое прозвище «черная жемчужина», полученное им в 1939 году в марсельской команде «Олимпик». Эррера приметил его в 1944-м неподалеку от Касабланки во время матча между марокканцами и итальянскими военнопленными. Причем отнюдь не случайно (у Э. Э. ничего не бывает случайно): он просматривал там футболистов для команды.

— Такому игроку, как ты, место в Париже и нигде больше, — уверял он его. — Твое возвращение произведет настоящую сенсацию не только во Франции, но даже во всей Европе.

Этого было достаточно, чтобы убедить Бена Барека, который вскоре появился на Лионском вокзале в красной треугольной шапочке на голове. Зачем понадобилась такая шапочка?

— Это мелочь, но так ты произведешь куда больший эффект и твоя фотография обойдет все газеты, — посоветовал ему Эррера.

Разумеется, вся пресса воспользовалась этой живописной деталью. Эррера уже тогда знал, как надо действовать с журналистами.

Бен Барек был введен или, вернее, вновь введен в дело, когда прибыл Ферри Нийер, открытый Э. Э. в Будапеште, куда он прибыл, не имея визы, с одним лишь удостоверением Федерации французского футбола.

Никто не слышал об этом волосатом футболисте, завербованном за кусок хлеба. Но Эррера из собственных источников уже знал, что Нийер обладает пушечным ударом. Так оно и было на самом деле, ибо с тех пор Париж больше не видел подобного ему бомбардира.

Что касается Марселя Доминго, то он приехал прямо с юга, из своего родного края, и в его переходе не было ничего сенсационного. Он просто хотел преуспеть в футболе и считал, что вернейшее средство быстро выдвинуться — это в первую очередь убедить Париж.

Что касается Эрреры, то залог успеха он чаще всего видел в соединении артистизма Бена Барека, наступательной энергии бомбардира Нийера и дарований изящного вратаря Доминго.

Но двадцать пять — тридцать тысяч зрителей, собиравшихся тогда на каждый из матчей, чтобы приветствовать французский «Стад», даже не подозревали о закулисной работе, которую проводил Эррера, о его несравненных дипломатических талантах.

Как это было, к примеру, накануне одного столь долгожданного матча…

Надо сказать, что Бен Барек и Нийер между собой отнюдь не дружили. По правде говоря, они терпеть не могли друг друга! Бен Барек говорил: «Не понимаю, что находят в этом Нийере! Он все, что угодно, только не футболист». Ферри же на своем забавном языке выражался примерно так: «Бен Барек! Бен Барек! Это балаган какая-то, не футбол! Ему давать столько же денег, как я (на самом деле он получал значительно больше), я спрашивать, наверное, Мало сумасшедшая».

Но эти два тайных врага при людях мило шутили друг с другом и производили впечатление добрых товарищей. Когда же остался лишь день до знаменитого матча против «Ниццы», все рухнуло. Африканец перестал разговаривать с Нийером, так что остальные футболисты стали выражать опасение за исход этой истории.

— Если они будут ругаться и на поле, это все равно, что нам играть вдевятером, — говорили они.

— И даже ввосьмером, — добавил Марсель Доминго, — так как у меня начинается ангина, ноги как ватные.

Эленио Эррера отделывался улыбками. После завтрака он незаметно обратился к Бену Бареку:

— Пойдем пройдемся, мне надо с тобой поговорить.

— Пожалуйста, Эленио, но только мне нечего тебе сказать.

— Пойдем, пойдем! Через четверть часа вернемся…

Двое мужчин удалились, исчезнув в чаще Сен-Клу. И там между ними произошел следующий разговор.

— Послушай меня, — обратился Эррера к Пену Бареку. — Я откопал тебя в Касабланке и дал себе слово сделать из тебя первого футболиста Франции. Я это сделал, ты со мной согласен?

— Да, Эленио, вероятно, но…

— Никаких «но». Ты — знаменитый игрок, гений мяча, дирижер, который направляет всех. Без тебя нет команды, нет «Стада», нет Мало, нет Эрреры. Ты отдаешь себе отчет в этом или нет?

— Не совсем. Ты мне столько наговорил! Неужели же благодаря мне существует команда?

— Именно так. Ты должен сделать мне одолжение и не обращать внимания на Нийера, что бы там ни было.

— Но он первый, уверяю тебя, Эленио…

— Я тебе сказал: оставь Нийера в покое. Голы он забивает? Что тебе еще надо? Все же видят, что ты ему преподносишь мячи на блюдечке. Тут и любой не промахнется! Хочешь доказательств? Зрители подмечают малейшее твое движение, а журналистам уже не хватает похвальных слов, чтобы расписать твое несравненное мастерство футболиста, твое врожденное чувство мяча, точность, хладнокровие и неизменную корректность по отношению к противнику. Чего тебе еще нужно?

— Ничего, Эленио. Можешь на меня рассчитывать. В воскресенье я буду играть так, как ты хочешь, и дам хороший урок этому Нийеру!

— Самый лучший в его жизни. Договорились?

— Да, самый лучший…

Эррера и Бен Барек тихонько вернулись из леса и незамеченными вошли в дачный домик «Стада». Эррера сделал вид, будто его заинтересовала беседа, которую вели футболисты.

— Ну что, Ферри, как дела?

— Отлично! У меня порядок.

— Пойдем пройдемся со мной. Я должен сказать тебе кое-что важное.

Эррера взял Нийера под руку.

— Ферри, недавно я говорил о тебе с несколькими руководителями заграничных клубов. Они считают, что ты лучший игрок «Стада». У них там не говорят, что «Стад» одержал победу над «Ресингом», у них говорят: «Нийер разгромил «Ресинг».

— Точно?

— Уверяю тебя! Я думаю, что кое-кому это может быть даже неприятно…

— Бену Бареку?

— Конечно! Ему особенно! Если б он догадывался об этом, он бы просто заболел!

— Дай бог, чтобы ваши слова были правдой.

— Послушай, Ферри! Ну чего ты все время пристаешь к Бену Бареку?

— Он всегда выдумывает разные штуки во время матча, и потом тоже…

— Хватит уже, Ферри, довольно! Один игрок показывает фокусы — это Бен Барек, а другой обеспечивает успех — это Нийер. Посмотри заголовки в газетах! Каждый понедельник ты можешь прочитать: «Потрясающий гол Нийера», «Да здравствует Нийер», «Еще один успех, обеспеченный Нийером». А вот имя Бена Барека надо выискивать. Ну скажи, чего же тебе бояться?

— Вроде бы нечего…

— Молодец, Ферри! Я знал, что наконец ты взглянешь правде в лицо. Послушай, будь я на твоем месте, я бы заставил его краснеть от стыда, этого Бена Барека. Я использовал бы его, да так, чтобы он этого даже не заметил, и добился бы победы. Один, как ты умеешь, когда захочешь, сметая все на своем пути!

— Вы думаете, что Беи Барек заболеть, если у меня успех?

— Он ночь спать не будет.

— Хорошо, Эленио, клянусь голова вбить три раза в сетку.

Двое уже обработаны…

Оставался Марсель Доминго, который никогда ни с кем не ссорился. Это был очаровательный парень, скромный, с классической внешностью первого любовника.

— Будь у меня твоя физиономия, твоя внешность, я бы наверняка завел себе целый гарем, — часто шутил его земляк Костаманья.

Но в этот день о шутках не могло быть и речи. Нужно было убедить третий козырь команды, Доминго, который за завтраком не съел ни крошки и сейчас дрожал от холода в своем кресле.

— Плохи дела, Эленио! — признался он тренеру. — Даже прикоснуться больно. У меня температура градусов сорок. Посмотрите горло. Какая краснота! А лицо! Круги под глазами. Лучше мне отправиться к себе и полежать несколько дней.

— Да, тебе необходимо лечь в постель. Это будет самое верное. Но завтра ты выйдешь на поле.

— Но это же несерьезно, Эленио! Я еле держусь на ногах. Поставьте дублера. Я не хочу отвечать за проигрыш.

— Завтра ты выйдешь на поле!

— Нет, это невозможно…

— Марсель, ты умный парень. Послушай меня. Ты знаешь, что такое сверхформа? Сверхформа — это кратковременное болезненное состояние. В такой момент у выдающихся игроков необычайно обостряется восприимчивость. Черты лица становятся резкими, человек бледнеет, появляется озноб. Это может длиться неделю, иногда проходит гораздо быстрее. И таким состоянием следует воспользоваться максимально, ибо в такой момент игроку доступно все. Так вот, Марсель, тебя мучает не ангина, а сверхформа, которую так трудно достичь.

— Вы ловчите, Эленио!

— Никогда в жизни. О, если б я был в твоем возрасте, на твоем месте — и такой шанс…

— Что бы вы сделали?

— Сыграл бы завтра сенсационный матч — и прямо в сборную Франции!

— В сборную Франции?.. Ради этого стоит попытать невозможное. Бегу ложиться, сплю двенадцать часов — и на стадион.

На следующий день «Стад» разгромил «Ниццу» со счетом 4:0, три мяча забил Нийер, Бен Барек прослыл величайшим футбольным стратегом, и Гастон Барро, отбиравший игроков для национальной сборной, внес имя Доминго в свой блокнот.

Это было в 1946 году. Уже тогда Эленио Эррера умел убеждать и доказывать людям, что все в мире относительно. Сегодня он остается верен себе. Иногда, вечерами, сидя у себя дома, Эррера вспоминает прошлое.

— Эх, если бы Жана Мало в 1946 году окружали достойные люди, если бы его по-настоящему подержали и если бы однажды, отчаявшись, он не бросил свое дело, «Стад» был бы теперь, возможно, «Интером» или «Реалом»…

А он, Э. Э., королем Парижа.

 

«ДО ПОБЕДНОГО»

Сен-ипполит-дю-фор — небольшой городок километрах в шестидесяти от Нима. Здесь очень приятно проводить летние вечера под раскидистыми платанами. На террасах до глубокой ночи не умолкают шумные споры. Вдоль поднимающихся в гору и спускающихся вниз улочек у дверей сидят пожилые пары и рассказывают, и рассказывают…

— О, в мое время было совсем иначе… — повторяют они с трогательным упрямством.

Славу Сен-Ипполита некогда составляла военная школа, придававшая городку праздничный вид. Офицеры, в небесно-голубой форме с черными петлицами, в красных фуражках, со шпагой на боку, пыжились вовсю, чтобы привлечь взоры хорошеньких обитательниц Сен-Ипполита…

Сегодня гарнизонное веселье казалось уже чем-то далеким. Разумеется, главный вход с тяжелыми железными воротами напоминает о «военном» прошлом Сен-Ипполита, но это теперь всего лишь фасад. Городок переживает эпоху упадка. Поклонники Джонни и Сильви стали куда более прозаическими. Они уже не любезничают, как бывало, сидя в маленькой, запряженной лошадью повозке, а, мчась на мотоцикле, кричат: «Вы мне нравитесь!»

Молодежь Сен-Ипполита так же, как и повсюду во Франции, не отстает от современной моды. Но одно здесь за последние пятьдесят лет не изменилось: это футбольное поле.

О, стадион у дороги, ведущей в Монобле… В один из дней 1940 года здесь состоялся легендарный матч между ребятами Сен-Ипполита и соседнего городка Киссак.

Накануне все собрались в буфете маленького железнодорожного вокзала, весьма гордого своим местоположением на линии Ним — Ганж. Между двумя стаканами виноградного вина были выработаны довольно своеобразные условия этого состязания.

—Прежде всего время встречи не ограничивается, — объявил в качестве преамбулы толстый мясник, горлопан, повсюду повторявший: «Другого такого вратаря, как я, нег на свете. Если б не война, я отправился бы в Париж, и «Ресинг» стоял бы передо мной на коленях».

Наш местный «Хиден» продолжал во все горло, его голос был слышен за пятьдесят метров:

— Нет, о том, чтобы играть девяносто минут, два раза по сорок пять с перерывом, не может быть и речи! Мы будем биться до тех пор, пока разница в счете не достигнет десяти мячей. Да, десяти мячей, даже если матч будет длиться целую неделю…

— Послушай, Огюст, тебе не кажется, что это многовато?

— Нет! Повторяю: матч до победного.

— О чем ты говоришь?

— До победного! Ты что, никогда не читал «Авто»?

— Я не интересуюсь автомобилями…

— А кто тебе говорит про автомобили? «Авто» — это газета, посвященная велогонке «Тур-де-Франс».

— Ну а при чем тут твое «до победного»?

— Ладно, довольно! Итак, начинаем в три часа, музыканты вперед.

Как только была достигнута договоренность о продолжительности матча, тут же приступили к обсуждению кандидатуры арбитра. Это оказалось непростым делом, так как нужно было найти человека нейтрального, который был бы вне всяких подозрений.

— Лучше всего подойдет Анри, хозяин табачной лавки. По-моему, он очень авторитетный.

— Это все так, но его дочь бывает в Киссаке.

— Тогда Франсуа, учитель. Он хорошо разбирается в футболе.

— Да, но он долго думает, прежде чем принять решение. Пока он свистнет, мяч уже будет на другой половине поля.

— А нотариус Кулару? Более строгого блюстителя правил и не найдешь!

— Что верно, то верно, но у него прав всегда тот, кто говорит последним.

— Не станем же мы по такому делу беспокоить мэра…

— Нет, надо найти кого-нибудь из посторонних. Постойте, а может, пригласить одного из парижан, живущих здесь с начала войны? У меня есть такой на примете, он мне уже голову заморочил со своим мячом. Минутку, я сейчас схожу за ним.

Парижанин был польщен оказанной ему честью и сразу же согласился… не зная, в какое осиное гнездо он сунул свой нос.

Оставался главный вопрос: ставка встречи. Речь зашла о деньгах: начинается, увы, всегда с этого… Предложено было расплачиваться натурой, «чем-нибудь хорошим». Но в конце концов нашли куда более оригинальное решение. Стояла середина сентября, приближалось время сбора винограда.

— Раз уж мы лишаемся рабочих рук, то проигравшие бесплатно обработают одиннадцать рядов, — постановило большинство.

Работа эта не столь сложная, но надо обладать большой выносливостью, чтобы выдержать темп в часы зноя, когда солнце дает понять, что оно южное солнце.

Таким образом, участники матча заранее знали, что их ждет в случае проигрыша…

На следующий день все находились на поле. Жара стояла невероятная, и потому было решено снять футболки: цвет трусов давал возможность без труда различать игроков одной и другой команд.

— Тем более что ребят из Киссака, — сказал мясник, — всегда узнаешь среди тысяч!

Сен-Ипполит забил гол сразу же после начала встречи, и тогда президент клуба заметил:

— Друзья, они готовы! Да, да, готовы! Уверен, что матч не продлится и часа. Мячи посыплются, как фугаски. Даже не знаю, стоит ли мне здесь оставаться. Кому интересно смотреть на смертоубийство!..

Однако фугасок со стороны Сен-Ипполита больше не последовало — ни одной! К пяти часам положение не изменилось. Наступил момент, когда так называемое основное время истекло. Арбитр остановит игру и спросил противников, не желают ли они заключить временное перемирие.

— На полчаса, пожалуй. Но в пять тридцать продолжим, — заявил вратарь-мясник, поправляя наколенники. Хоть он и согласился играть с голой грудью, но с тем, что считал символом своей высокой миссии, расставаться не пожелал.

Игроки развалились под деревьями, окаймлявшими одну сторону стадиона, тогда как вторая выходила прямо на виноградник. Для двух игроков это явилось сильным испытанием, но, не выдержав, они попытались утолить жажду и проглотили почти по литру красного вина. Вино, разумеется, было слабое, градусов девять, не больше, однако, изрядно измотавшись за два часа в таком пекле, наши приятели, что называется, рухнули. Нечего и говорить, что на свисток арбитра они ответили сладким похрапыванием…

Десять игроков справа, десять слева: игра возобновилась, и тут посыпался настоящий град мячей. На табло просто не успевали заменить одну цифру, как уже нужно было менять другую: 2:0, 3:0, 4:0, 4:1, 4:2, 5:2, 6:2…

Конец света, как в «Ролан-Гарро». Но дело происходило в Сен-Ипполите, и, кроме футбола, в округе на сто лье ничего другого не знали…

В 7 часов 30 минут счет по-прежнему оставался 6:2! Противники уже ползали по полю на четвереньках… Сен-Ипполит собрал в защиту всех игроков; один только бомбардир Кабанье, огромный детина, как пушинку поднимавший столитровую бочку, одиноко бродил впереди. Так что построение 10+1 ультрасовременного футбола родилось еще четверть века назад силою самих обстоятельств…

Поскольку стратеги из Киссака были не глупее своих соперников, они преспокойно последовали их примеру и оставили на острие атаки лишь своего «забойщика» Молинье.

На каждой стороне по девять игроков, сгрудившихся у своих ворот или совсем рядом с ними, двое на корточках в воротах, в ожидании возможного мяча, — представить себе только это зрелище.

Солнце уже клонилось к закату, когда арбитр остановил позиционную войну.

— Дело идет к ночи, — заявил он. — Так как при свечах решить этот спор невозможно, на сегодня хватит, особенно если учесть ваше плачевное состояние. Записываю счет: 6:2 в пользу Сен-Ипполита. Встречаемся здесь завтра в десять утра. Нет возражений?

Возражений, конечно, не было: большинство игроков были не в силах произнести слова… Один, впрочем, все-таки прошептал:

— С такими пузырями на ногах можно играть и в потемках…

На следующее утро вся братва уже снова шагала по дороге в Монобле. Сказать, что ночь принесла полное исцеление, было бы чересчур. Но когда тебе двадцать лет или чуть больше, нет ничего невозможного. Все двадцать два игрока были в сборе. Да, да, двадцать два: даже те двое, что вчера хватили лишку, сегодня более или менее пришли в себя.

— Напоминаю вам, друзья, что счет 6:2, — объявил арбитр. — Вперед, и давайте кончать, иначе вы угораздите в больницу.

Сен-Ипполит пустил в ход все. Это было самое героическое наступление за всю его историю. Никакой защиты, все силы для нападения! Результат: пять мячей за двадцать минут и общий счет 11:2.

— Они дрогнули! Еще один! Никакой защиты! Все на абордаж! — бросил грозный Кабанье.

И началась облава…

Даже мясник-вратарь покинул ворота, чтобы внести свою лепту в изничтожение Киссака. Но это было преждевременно. Ибо даже агонизирующие футболисты иногда способны на удивительные подвиги. Именно так оно и произошло с командой Киссака, которая нашла в себе силы и воспряла. Тогда Молинье ударил с сорока метров. Мяч полетел к воротам Сен-Ипполита, чего с ним уже давно не случалось, раз пять подпрыгнул на пучках чахлой травы, покатился сначала быстро, потом все медленнее и медленнее, но все же пересек заветную черту. Как раз в тот момент, когда вратарь, мчавшийся назад к своим воротам так быстро, как только ему позволяли иссякающие силы совершил бросок, самый отчаянный за всю свою футбольную карьеру.

Да!.. 11:3, разрыв в восемь мячей, так что все или почти все надо было начинать сначала, под жадными взглядами двухсот ротозеев, собравшихся вокруг поля. Когда церковный колокол Сен-Ипполита пробил полдень, положение оставалось прежним.

— Пока достаточно, перерыв до пяти часов! — объявил свое решение арбитр.

Никто не посмел ему возразить.

Вы, конечно, спросите, как же закончился этот необычайный южный марафон. Так вот! Сен-Ипполит победил со счетом 22:12. Но не в тот вечер, хотя играли еще два часа, так и не достигнув разницы в десять мячей. И не на следующее утро, когда Киссак удвоил усилия и добился счета 16:10. И не через день, когда играли еще два часа и не забили ни одного гола.

Нет, результат определился в четверг утром. Спустя четыре дня после начального удара… Как? Вследствие поучительной ошибки несравненного Кабанье.

«22:12, выиграл Сен-Ипполит». При этих словах арбитра победители подняли руки к небу, а побежденные рухнули как подкошенные.

— Не столько от усталости, сколько от стыда, — громогласно заявил президент Сен-Ипполита. — Я всегда говорил, что они ничего не стоят…

Триумфаторы возвращались домой на повозках, с громким пением, но при этом они не забыли напомнить киссаковцам:

— Учтите, что за вами ряды виноградника.

Побежденные сдержали слово: в конце сентября они явились и, как волы, проработали пятнадцать дней от самой зари и до глубокой ночи. Они хотели доказать жителям Сен-Ипполита, что, хотя они уступают им в футболе, в искусстве наполнять корзины виноградом превосходство на их стороне.

 

«МЫ ВАС БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ УВИДИМ, СИНЬОР МАЦЦОЛА»

Когда Сандрино Маццола гуляет по Виа Данте, рядом с домом, где помещается «Интер», или же по соседней Пьяцца дель Дуомо, в нем нет ничего примечательного: обыкновенный молодой человек, тщательно одетый, скромный, пожалуй, несколько хрупкий, даже болезненный на вид, с впавшими щеками и глубоко посаженными глазами на приветливом лице. Но стоит ему дотронуться до мяча — какое превращение! «Отощавший» студент становится грозой противника, вызывая его постоянную заботу. Это какое-то спортивное чудо.

Прошедший суровую школу Э. Э., Сандрино знал, что самый блестящий игрок ровно ничего не стоит, если не добивается конкретного результата. И он выработал в себе хорошую привычку никогда ничего бесполезного не делать. Он опасен там, где это нужно, и особенно вблизи ворот, причем отнюдь не ради собственного удовольствия поразить трибуны каким-нибудь фокусом.

Да, Сандрино Маццола, жемчужина «Интера», занял место под солнцем итальянского и всего европейского футбола. Он жил счастливо, как рыба в воде, и доставлял радость окружающим. Но Сандрино неотступно преследует одно воспоминание…

— Мой отец Валентино был несравненным игроком, — повторял он. — Итальянцы вспоминают о нем с неизменным восхищением, так что по сравнению с ним я чувствую себя полным ничтожеством.

И его понимают…

Ибо Валентино Маццола составлял славу эпохи, когда играли головой и плечами. Это было время господства «Скуадра Адзурра», руководимого Поззо (тренер команды, дважды завоевавшей первенство мира и 1934 и 1938 годах), пора успехов неодолимого «Торино».

Когда в начале сезона 1948—1949 годов он приехал в Брюссель для участия в матчах, «Торино» был уже троекратным чемпионом страны и владел уникальным рекордом — 125 мячей, забитых в одном чемпионате (1947—1948), рекордом, который не был перекрыт в последующие пятнадцать лет.

Беспримерные мастера футбола, разумеется, вызывали к себе огромное любопытство. Едва они прибыли в отель, малейший их жест стал подвергаться контролю. Особенно усердствовали мальчишки от 8 до 15 лет; они обосновались перед входом в гостиницу и так досаждали портье, что в конце концов он вынужден был отказаться от места.

В команде был Басигалупо, блистательный вратарь, вызвавший однажды хохот стадиона «Коломб», когда, пропустив пенальти от Баратта, он в ярости стал есть траву; был очаровательный бомбардир Габетто, был Морозо, самый элегантный и самый тонкий мастер среди европейских защитников, были другие члены сборной, был, наконец, — и в первую очередь — Валентино Маццола.

— Синьор, будьте добры, ваш автограф, — просил мальчуган.

— Мне лично, — добавлял второй.

— Это для всего класса, — умолял третий.

И Валентино удовлетворял все просьбы, не раздражаясь, не выказывая какого-либо нетерпения.

Один мальчик, самый храбрый из всех, пошел еще дальше и смело предложил капитану «Торино», который хорошо говорил и понимал по-французски:

— Пойдемте с нами, синьор Маццола, пойдемте, будьте добры! У нас в клубе есть тренер только для взрослых, а нам никто не помогает, мы предоставлены сами себе. Пойдемте, всего на четверть часа! Вы нас многому научите, и мы будем играть по-итальянски. Будьте добры!

— Но вы все отлично знаете, что это невозможно, — ласково ответил Валентино. — Я прибыл с командой и не имею права отлучаться, особенно перед матчем.

— Попросите разрешения!

— Мне не разрешат!

— Но ведь вы самый сильный!

— Это очень мило с твоей стороны, мой мальчик. Если все игроки будут так поступать, каждый как хочет, представляешь себе, что получится?

Все доводы парнишки были отвергнуты, и тогда он, уже отчаявшись, сказал:

— Все ясно, пошли, ребята… Вы не любите молодых. Будь у вас сын, вы, быть может, поняли бы…

— Что? — воскликнул Валентино. — Это я не люблю молодых?..

— Докажите!

— Хорошо! Сейчас… Обождите пару минут.

Маццола вернулся в холл и предупредил своих товарищей, что ему надо сбегать в магазин, это займет минут пятнадцать, не больше. Затем он присоединился к своим бесцеремонным поклонникам, ожидавшим его на улице.

— Ну, пошли! Где ваш стадион?

Ребята не верили своим ушам. Маццола принял их предложение… Вся небольшая ватага села в трамвай и через сорок пять минут оказалась на стадионе Сен-Жилль, в другом конце города.

Урок длился уже несколько часов, а Валентино все продолжал объяснять и показывать…

— Когда партнер достаточно близко, пас нужно давать внутренней частью ступни. Вот так… Если он находится дальше, используйте внешнюю часть ступни. Вот так…

Вопросы, естественно, сыпались со всех сторон. Вокруг Валентино собрались не только те ребята, которые приехали вместе с ним из отеля, но и все члены клуба, моментально узнавшие о прибытии такого знаменитого преподавателя. Демонстрировались удары по неподвижному мячу, с полулета и с лёта. Немало времени забрала серия пенальти. А затем один из ребят вдруг предложил как нечто само собой разумеющееся:

— Может, сыграем?

— Об этом и думать нечего, — ответил Маццола. — Уже поздно, смотрите, через полчаса уже будет темно. И потом меня ждут…

— На полчаса больше, на полчаса меньше, что это для вас значит? А мы вас больше никогда не увидим, синьор Маццола…

И Валентино сдался… Он составил две команды и попеременно играл то в одной, то в другой, чтобы восстанавливать равновесие, моментально нарушавшееся его присутствием. То, что он показывал, было потрясающе. Можно было подумать, что ему хотелось в короткое время продемонстрировать весь футбол. Футбол изумительный, предназначенный не для публики, которая платит деньги и имеет право выражать свои чувства как ей угодно, а для будущих футболистов, и притом анонимно. Все, как по волшебству, объединялось вокруг дирижера, который руководил своим маленьким оркестром. Адажио, модерато, аллегро, виваче, престиссимо… Настоящий фестиваль!

Закончили в сумерках, и Маццола с триумфом покидал поле, несомый своими учениками мимо пустых скамеек стадиона, почти утонувшего в темноте.

В гостинице все друг у друга спрашивали: куда это мог запропаститься Маццола. Слышались всевозможные шутки. Но за ними пряталась тревога. Маццола был дисциплинированным футболистом и всегда служил примером для других. В Турине он всегда первым приходил на тренировки, был душою занятий, подстегивал всех. Он часто оставался на поле и без устали работал с мячом. «Футболист — это все равно что музыкант, — часто повторял Маццола. — Он должен ежедневно упражняться, чтобы всегда быть в форме». Со стадиона он шел прямо домой и вел безукоризненный образ жизни. А в поездках! Он следил за другими так же, как за собой. Словом, не было более добросовестного, более педантичного футболиста, который к тому же всегда, при любых обстоятельствах сохранял на лице улыбку.

Итак, куда же мог деваться в этот вечер безупречный Валентино? Вопрос оставался без ответа в продолжение всего ужина. Около двадцати одного часа президент клуба сказал:

— Нужно позвонить в полицию, может быть, с ним что-нибудь случилось…

Едва он закончил фразу, как в столовой появился Маццола, встреченный всеобщим «а!». И сразу же посыпались намеки:

— Ну как, Валентино, все-таки она тебя отпустила?

— Мы и не знали, что у тебя в Брюсселе есть подружка…

— Тебе следовало бы представить ее нам…

— Да, Валентино умеет жить…

Были намеки и менее безобидные. Валентино принимал реплики друзей, заговорщически подмигивая. Но все же он должен был объяснить заинтригованным руководителям свое загадочное исчезновение.

— Не волнуйтесь, — сказал он им, — я иду не с тайного свидания. Просто я провел вторую половину дня с ребятами на пригородном стадионе.

— Вы что, с ними играли? — спросил президент «Торино».

— Конечно…

— Но, Валентино, это же неразумно! Разве можно так глупо, ни за что ни про что рисковать собой?!

— Вы ошибаетесь, господа! Это вовсе не глупо и вовсе не бесполезно! Ребята — великолепные партнеры. Они все делают без задней мысли и многому могут научить. С ними вы словно пьете из родника. Да, это удивительно! Начинаешь постигать, что футбол — это, во-первых, самая естественная игра, а уж потом самая лучшая на свете. Ты его видишь в первозданной форме, со всей той простотой приемов, которой так не хватает в нашем деле.

— Вы невозможны, Валентино! Если я правильно вас понял, — в выигрыше во всей этой истории оказались вы?

— Без всякого сомнения.

Спустя несколько недель, 4 мая 1949 года, в авиационной катастрофе трагически погибла вся команда «Торино», возвращавшаяся из победного турне по Португалии и Испании.

В тот вечер, на окраине Брюсселя, десяток-другой мальчишек поняли, что потеряли друга, большого итальянского друга, которому они говорили на стадионе Сен-Жилль: «На полчаса больше, на полчаса меньше, что это для вас значит? А мы вас больше никогда не увидим, синьор Маццола…»

 

ОДИН ИЗ КАНЕБЬЕР

— Авиньон… стоянка три минуты… Пересадка на поезд, следующий в Кавайон…

Скорый поезд Париж — Марсель только что подошел к вокзалу. В углу, возле окна купе первого класса, дремали два пассажира: швед и швейцарец. День на скамье поезда тянется бесконечно. Все газеты прочитаны и перечитаны. Даже обворожительное лицо кинозвезды на журнальной обложке кажется банальным, если смотришь на него часами.

Шведу было 22 года. На вид такой, что того и гляди живым в рай попадет. А между тем он вчера покинул Гётеборг, чтобы быстренько заработать несколько миллионов. Да, да, небольшое состояние, причем всего-навсего одним способом — быстрым ударом прямо в цель. А на это он был большой мастер! Ему посчастливилось учиться у настоящего виртуоза по имени Грен, человека, наводившего страх на всю Италию.

Грен был патроном, мыслителем и безупречным стратегом. Если удар подготавливал он, больше не о чем было заботиться: забить мяч мог бы и восьмилетний мальчишка.

— Противник действует хитро, но в любых условиях наступает момент, когда противник ослабил бдительность. Это неизбежно. Главное состоит в том, чтобы мгновенно этим воспользоваться и тут же среагировать, куда и как бить.

Эту формулу Грен целыми днями повторял своим ученикам. Те, кто ее усвоил, действовали уже самостоятельно и успели сколотить довольно приличное состояние. И для этого потребовалось всего-навсего работать несколько часов в неделю, пожертвовать воскресными и праздничными днями и — невероятно, но факт — уйти в отставку в 35 лет.

Эта радужная перспектива читалась в мечтательных глазах молодого шведа. Жизнь хороша, когда ты ждешь, что вот-вот на твою долю выпадет солидный выигрыш… Но до тех пор, пока не положишь его в карман, всегда возможны осложнения. Швейцарцу все это было знакомо. Не один раз удача ускользала у него из рук, причем из-за ерунды, из-за ничтожной промашки, неосторожно сказанного слова, из-за отсутствия билета на поезд или опоздания самолета. Так что этот искушенный в делах пятидесятилетний седеющий скептик уже давно привык верить только своим собственным глазам и никак не был уверен, что он смог заменить в этой истории своего босса.

— Пассажиров, едущих в Марсель, просят занять места! Двери закрываются!

Еще несколько секунд, и все будет в порядке. Скорый поезд не останавливается до самого Сен-Шарля! А в Сен-Шарле… Но внезапно дверь открывается, и в купе входят двое неизвестных.

— Возьмите свои вещи и следуйте за нами! — приказывает один из них.

— Позвольте, с какой стати?.. — начал быстро швейцарец дрогнувшим голосом.

— После поговорим. Побыстрее, времени у нас нет!

Поезд уже тронулся, когда два наших пассажира спрыгнули на платформу вокзала Авиньона и им выбросили через дверь их багаж.

— Пройдем здесь, иначе нас заметят! — решили двое неизвестных, неожиданно появившихся в купе поезда Париж — Марсель.

На улице ждал автомобиль. Мотор нетерпеливо гудел. Две минуты спустя они уже мчались по дорогам Прованса со скоростью сто километров в час. Швед все еще не мог понять этого внезапного переезда, швейцарец оцепенел. Еще одно происшествие, и просто не знаешь, что будет…

— Очнитесь, господа, и не предавайтесь унынию! — сказал, смеясь, водитель машины. — Не думайте, что вы попали в ловушку. Мы журналисты и решили подшутить над вашим будущим патроном. Он без конца отравляет нам жизнь и все держит под контролем. Да, да, все! Он даже установил подслушивающий аппарат, чтобы проверять нашу информацию. Теперь вы понимаете, что нам представился великолепный случай его проучить. Он будет вас ожидать на вокзале Сен-Шарль, в то время как вы будете принимать душ в гостинице, а назавтра он прочитает о ваших приключениях в газете! Его ярость компенсирует нам многие наши неприятности, и в дальнейшем он, конечно, будет более вежливо обходиться с представителями прессы!

Все весело рассмеялись. Только швед не вполне понимал, что происходит. Но на другой день, когда ему перевели рассказ, опубликованный в марсельской газете, он полностью ощутил весь смак авиньонской авантюры.

Шведом был Гуннар Андерсон. Его сопровождал Вольф, один из многочисленных тренеров французского «Стада» того времени.

У Андерсона было плоскостопие, и поговаривали, что оно у него врожденное. В Швеции никто бы на это не обратил внимания, но у марсельцев какой-то особенный дар выставлять напоказ совершенно незначительные детали.

Неподражаемым болельщикам «Стад-велодрома» достаточно было одной недели, чтобы найти Гуннару прозвище, да еще какое: «10 часов 10»! Оно было закреплено в среде болельщиков, которые вот уже тридцать лет переносят все, что происходит во время матча.

— А! «Десять часов десять», забьешь ты гол или нет?

Гуннар вошел в легенды марсельского клуба, который имел в своем составе блестящих игроков. «10 часов 10» оправдал свое прозвище лучше, чем это можно себе представить, причем во время разговора с теми же самыми болельщиками.

Речь шла о бомбардирах.

— Скажи, Гуннар, левая нога у тебя сильная?

— Не жалуюсь…

— А правая?

— Тоже ничего.

— А внутренняя часть ноги?

— Приличная.

— А внешняя?

— Эта помягче. Но надо уметь бить, а я умею неплохо…

— А головой как играешь?

— Иногда лучше, иногда хуже. Все зависит от обстоятельств, а по правде сказать, я не большой любитель бить черепком.

— Ну, это занятие для Фели (Пиронти). Такого удара головой, как у него, больше не увидишь в футболе… А как у тебя удар с лёта?

— Это вопрос везения.

— По-твоему выходит, что бомбардир должен надеяться на господа бога?

— Получается так…

Страсти разгорались по мере того, как начались всевозможные сравнения. Уже пустились в воспоминания о футболе 1938—1942 годов.

— А Азнар? Это же был динамит! Двенадцать голов за один матч в Авиньоне!

Теперь у них был Андерсон.

— Ты, Гуннар, сильнее их всех, — уверял один энтузиаст. — Ты способен просидеть на поле восемьдесят минут и при этом забить три гола. Больше того: я уверен, ты можешь забить в тот момент, когда тебе захочется, с точностью до минуты.

Последние слова вызвали хохот присутствующих. В Марселе видели мастеров любого калибра, но центра нападения, действующего по хронометру, там не видали.

— Ты уж слишком! Нападающий, который забивает в сетку ворот в заранее указанное время! Да такого не существует даже в Бразилии. А там чародеи! Ведь это неправда, Гуннар?

— Сожалею, но ваш коллега прав. Такие игроки есть, и я сам могу вам это доказать, когда вы захотите. Да хотя бы в воскресенье…

— Черта с два!..

— Я вас уверяю…

— Хорошо, ты забиваешь за пять минут до конца первого тайма, ни секунды раньше, ни секунды позднее. Договорились?

— Договорились!

В воскресенье двадцать или тридцать свидетелей этого необычайного пари ожидали начала игры, чтобы выбрать места поудобнее. Увидев, что капитан команды указал своим игрокам половину поля, где ветер дул в спину, они обогнули трибуну и сели как раз против центра поля ближе к той стороне, где находились нападающие во главе с Андерсоном.

Было 15 часов.

В 15 часов 15 минут — 0:0.

В 15 часов 20 минут — первый удар Гуннара: мяч пролетает рядом со штангой, продолжительный рокот трибун и несравненные комментарии нашей группы:

— Еще чуть-чуть, и мяч был бы в воротах.

— Это точно. Но он не имел права.

— Какого права?

— Ты что, забыл о договоре?

— А, правильно. Наш друг нарочно промазал.

— Ясное дело, он просто не хотел. Еще не время.

15 часов 25 минут. Ничего нового.

В 15 часов 30 минут — возгласы изумления и традиционный свист огорченных болельщиков: «Ницца» ведет 1:0!

15 часов 36 минут. Общая атака белых футболок и стремительные контратаки противника.

15 часов 40 минут. Гуннар оставляет центр, убегает на правый край, подходит к штрафной площадке, удар… счет сравнялся!

Друзья Андерсона от радости вскочили со своих мест и бросились проверять часы.

— До конца тайма остается четыре минуты! — воскликнул самый педантичный. — Он ошибся на одну минуту.

— Извините, сейчас пятнадцать часов сорок одна минута, но в момент, когда мяч пересек линию ворот, было пятнадцать часов сорок минут…

Гуннар Андерсон вновь показал, на что он способен. А вечером он признавался:

— Теперь я могу вам сказать, что этот гол на сороковой минуте — просто везение, ибо, если б я мог забить раньше…

Но разве в этом дело! Порою случай способствует утверждению репутации… а репутация Андерсона глазах марсельцев осталась незыблемой.

 

ФУТБОЛИСТ ПО-ГРЕЧЕСКИ

Грек — человек жизнелюбивый.

Он умеет забыть повседневные заботы, быть может, лучше и полнее, чем кто-либо в мире. Что ему для этого нужно? Маленькая таверна, каких множество в Афинах или в Пирее, четыре деревянных стола, несколько приятелей, белое вино и гитара. Что до остального, можете положиться на него…

Но если грек любит вино и веселье, то он еще и прирожденный боец. «Поставьте двух греков в горах, дайте им по винтовке, и они сумеют сдержать натиск целого полка», — утверждает афинская поговорка.

Этому можно поверить…

И на футбольном поле греческие спортсмены не боятся ни бога, ни дьявола. Все, кому приходилось соприкасаться с ними, сохраняют об этом жгучее воспоминание.

К примеру, французские футболисты «Франции-Б», проигравшие 5 октября 1957 года 1:2 в ходе такой страшной корриды, что специальный корреспондент «Франс футбол» Жан-Филипп Ретакер телеграфировал в тот же вечер в свою газету: «Мы знали битву при Пирее, отныне мы будем знать битву при «Панатинаикос»… В руках некоторых греков не хватало только ножей и винтовок, ибо они играли так, словно их родине угрожала опасность… Можно ли игроков, подобных Ангелопулосу, допускать на футбольное поле?.. Он дубасит по всему, что попадется, — мяч ли это, большая берцовая кость или крестец противника, — какая ему разница… Ангелопулос по ошибке получил свое имя; его следовало бы перекрестить в Мясникопулоса, ибо он скорее напоминает мясника, чем ангела».

В 20 лет у Ангелопулоса футбол был в крови. Как и все его однолетки, он был призван в армию, но прошел весьма необычную призывную комиссию. Однажды утром он явился на призывной пункт и с несколько растерянным видом, какой бывает у всех новобранцев, протянул повестку.

— Ангелопулос?

— Я.

— Входите и ждите, когда вас вызовут.

Будущий солдат оказался в маленькой комнатушке без окон с серыми голыми стенами. Тусклая двадцатисвечовая лампочка излучала какое-то подобие света. В комнате не было ни стола, ни стула — абсолютная пустота. Ангелопулос ходил взад и вперед уже добрых полчаса. Он был спокоен, решителен и думал об ожидавшей его жизни.

— Эх, хорошо бы попасть в морской флот! Самое верное средство повидать мир и поиграть в футбол чуть ли не на всех континентах. Вроде бы эти господа что-то решают. Итак, терпение, скоро все будет ясно!

Прошел час. Ангелопулосу показалось, что время тянется невероятно долго.

«Может, они про меня забыли? Что, если напомнить?» — подумал он. Он попытался открыть единственную дверь своей конуры.

— Ей-ей, меня замуровали! — закричал он, с силой дергая ручку. Напрасно бил он кулаками, чтобы привлечь внимание: никто не отзывался.

Ангелопулос сделал над собой усилие и немного успокоился. Для разнообразия он ходил то по кругу, то по прямой. Это все, что он мог сделать в своем неожиданном заточении. Потом стал насвистывать модные песенки. Но, как говорится, в конце концов и это ему «приелось». По прошествии полутора часов терпение Ангелопулоса иссякло. Положенное время — с этим еще можно смириться. Но не с дополнительным… Он начал что есть силы барабанить в дверь и дополнил этот концерт несколькими кисло-сладкими репликами. Ответа по-прежнему не последовало… «Ладно, — подумал он про себя. — Я вижу, они считают меня дураком. Ну что ж, если через пять минут меня отсюда не выпустят, клянусь именем Ангелопулоса, я высажу дверь, даже если придется пожертвовать плечом».

Он уже решил идти на все и даже опустил голову, чтобы броситься в прямоугольник двери, как вдруг появился унтер-офицер. Ангелопулос кипел от нетерпения. Почти два часа он задыхался в своей клетке… Но посетителя он встретил широкой улыбкой и спросил его кротко:

— Моя очередь?

Его ввели в кабинет, где сидел капитан. Ему было лет тридцать пять, не больше, вместе с двумя помощниками он листал толстенную папку.

— Это вы, Ангел… сейчас посмотрим… Ангело…

— Ангелопулос, сударь.

— Не «сударь», а «мой капитан»!

— Ангелопулос, мой капитан

— Прямо скажем, гордиться нечем, когда носишь такое имя.

— Но я вас не понимаю, мой…

— …Мой капитан! Вот именно, мой капитан! А вы представляете себе, что бы Ангел… Ангело, или как вас там, мог стать солдатом отборных войск? Не смешите меня! Придется вам сменить имя.

— Никогда я не…

— То есть как так никогда? Да вы знаете, где вы находитесь, милейший? Распоряжаюсь здесь я и никто другой!

— Может быть, но я Ангелопулос, и я им останусь.

— Повторите-ка.

— Я Ангелопулос и…

Офицер вскочил с места и влепил новобранцу пару звонких пощечин. Ангелопулос от ярости побледнел, сжал кулаки и посмотрел прямо в глаза своему внезапному обидчику. Оба помощника уже готовы были вмешаться. Когда с человеком обходятся подобным образом, он тут же дает сдачу, не заботясь о последствиях…

В продолжение этой короткой сцены Ангелопулос не шевельнулся. Потом он произнес, чеканя каждое слово:

— Я Ан-ге-ло-пу-лос, и я им останусь…

Продержав еще полчаса в другом изоляторе, столь же комфортабельном, как и первый, Ангелопулоса направили к другому офицеру.

— Вы здесь уже более трех часов и достаточно походили по помещению. На каком этаже мы находимся?

— Думаю, что на втором или на третьем…

— Вы должны не думать, а быть уверены. Откройте окно и прыгайте.

Ангелопулос соображал секунд десять… но сколько всего проносится за десять секунд в возбужденном мозгу!..

— Если мы на втором, я отделаюсь вывихом.

Если на третьем…

Он подошел к окну, резко дернул за ручку и устремился в пустоту.

Едва Ангелопулос пришел в себя, как получил по меньшей мере странный приказ:

— Сейчас вы будете свидетелем двух нападений, но сможете спасти только одну жертву. Немедленно выбирайте и действуйте.

До слуха нашего новобранца донеслись крики. Через минуту он уже был на месте происшествия. Справа от него какой-то человек пытался ударить ножом беззащитного старца, который отбивался из последних сил. Слева какой-то тип, заткнув рот мальчишке лет шести-семи, тащил его за собой.

Ловушка была расставлена. Что делать? Выбирая между убийством и похищением, Ангелопулос принял решение: он спас (теоретически) ребенка…

— Вот мотоцикл. Сейчас вам завяжут глаза, и вы должны будете проехать на нем триста метров, вон до той мачты. Для оценки местности в вашем распоряжении три минуты…

Ангелопулос окинул трассу, которую ему предстояло преодолеть: пятьдесят метров ровной асфальтированной дороги, потом пятьдесят метров, усеянных пятнами мазута, еще пятьдесят метров, покрытых водой, пятьдесят метров сплошных бугров и выбоин и, наконец, пятьдесят метров крутого спуска по гудронированному шоссе.

Надев что-то вроде капюшона, Ангелопулос сел на мотоцикл, мотор которого был уже заведен, и поехал. Первый отрезок: никаких трудностей, скорость весьма умеренная — 30-40 километров в час, не больше; второй отрезок: сплошное скольжение, совсем как на коньках, равновесие удерживается с трудом, но, опираясь попеременно то на одну, то на другую ногу, водитель благополучно проводит машину; третий отрезок: вынужденная ванна, легкое буксование, но темп в общем выдерживается; четвертый отрезок: неизбежное падение, водитель вместе с мотоциклом лежит на боку, рубаха вылезла из брюк, одна штанина разорвана, но, к счастью, ничего серьезного… немедленно в седло, не выпуская руля; пятый отрезок: замедленный ход, максимум 20 километров в час, направление к указанной цели выдерживается весьма приблизительно, затем звучный «стоп» — и конец.

Ангелопулос констатировал это с едва скрываемым удовольствием. Крупные капли пота жемчугом сверкали на его лбу…

Помещенный снова в «одиночку», Ангелопулос ждал продолжения, но без малейшего страха и даже с некоторым любопытством. «Что они еще придумают?» — гадал он. Его недолгое размышление было прервано дежурным:

— Следуйте за мной, сейчас вам объявят решение комиссии.

Его ждали четыре офицера, и среди них тот, который отпустил ему пару звонких пощечин.

— Молодой человек, — сказал он, — вас подвергли испытаниям по пяти тестам, на первый взгляд странным, но они вполне показали нам, на что вы пригодны. Надо хорошо владеть своими нервами, чтобы выдержать два часа заключения, которое явилось для вас полной неожиданностью; надо быть гордым, но хладнокровным, чтобы не ответить на оскорбление; отважным, чтобы прыгнуть в пустоту; примерным солдатом, чтобы предпочесть спасение мальчика, способного в будущем носить ружье, а не доживающего свой век старика; покладистым, чтобы сесть на мотоцикл без предварительных вопросов; сообразительным, чтобы сразу же оценить местность и сделать правильные выводы; весьма ловким, чтобы ехать с завязанными глазами; упорным, чтобы вновь сесть в седло и закончить путь, несмотря на падение. Мы считаем, что вы годны…

При этих словах по лицу Ангелопулоса пробежала довольная улыбка. Но офицер заключил:

— …годны для второго тура испытаний. Завтра явитесь сюда же к десяти часам.

Двадцатикилометровый марш в полной боевой выкладке, плавание на двести метров вольным стилем в одежде, спасение утопающего, бокс без перчаток, стрельба из винтовки и автомата… Упражнения всех видов: после трех дней испытаний Ангелопулос был без сил.

Нет необходимости говорить о том, что он вел себя как настоящий атлет и в конце концов был зачислен в отборный батальон. Там он встретил почти всех своих товарищей футболистов и вместе с ними организовал превосходную команду.

Вот почему нет более решительного противника, чем греческий футболист, вышедший непосредственно из армейской команды. И если его техника обращения с мячом иногда оставляет желать лучшего, если тактика его не всегда идеальна, то во всем остальном он на высоте.

 

ДЕНЬ ТРИУМФА

Первая сборная — как первая любовь. Она вселяет безумную радость, потом лихорадочное беспокойство, делает чувствительным к ничтожнейшим мелочам. Появляется страх потерять ее. Пропадает сон, человек мечтает по целым дням. И когда она наконец приходит, это чудесно…

Игра первой сборной остается неизгладимым воспоминанием. В часы раздумий переживаешь ее вновь и вновь. В памяти возникают удивительные детали. Словно это было вчера.

Шестнадцатого ноября 1952 года команда Роже Пьянтони находилась в Дублине. В ту пору Роже задавал тон в «Нанси» и вместе с Деладерьером играл на левом крае; жители Лотарингии грустят о них по сей день, ибо финты этих двух «карманных» нападающих, получивших меткие прозвища «кочерыжка» и «малыш Леон», стоили многого.

Пьянтони давно уже терпеливо ждал своего часа у порога сборной Франции. И вот наконец он был включен в ее состав, но без своего напарника Деладерьера, который присоединился к нему 11 ноября следующего года в игре против Ирландии.

Роже заранее предупредили:

— Для твоего дебюта тебе не очень повезло. Имей в виду, на своем поле ирландцы способны на все. Это сущий ад, настоящая волчья яма! А как болельщики поддерживают свою команду! Это нечто невероятное!

Предупрежденный футболист стоит двух… Однако реакция ирландской публики в действительности оказалась еще страшнее, чем мог себе представить новичок французской сборной. К счастью, капитан Марш успокоил Роже:

— Это пройдет, парень! Стоит им получить один мяч, они тут же успокоятся.

И они успокоились. Но истошный вой стоял весь первый тайм, во время которого французы буквально лезли из кожи вон, сопротивляясь отчаянному натиску хозяев поля. Рюмински героически защищал свои ворота, и его хладнокровие тем более заслуживало похвалы, что зрители висели чуть ли не на сетке. Огромный Сезар в ближнем бою отвечал ударом на удар. Он уступил только один раз.

— А теперь мы им покажем! — воскликнул Марш, возвращаясь на поле после перерыва.

Это был сигнал к великолепному штурму трехцветных. И на шестьдесят седьмой минуте Пьянтони справедливо свел встречу вничью, невиданной силы ударом левой ноги направив мяч в ворота ирландцев.

Отличное начало в составе сборной Франции!

На следующее утро Роже проснулся в своем номере счастливый, как ребенок. Вместе с ним находился Доминик Колонна, дублер Рюмински. Мысли Роже были еще там, на стадионе, как вдруг внимание его привлек уличный шум.

— Доминик, ты слышишь?

— Что?

— Крики на улице.

— Мы, корсиканцы, когда спим, мы ничего не слышим, ни о чем не думаем, мы уносимся далеко-далеко…

— Это хорошо, однако…

— Отстань, я сплю.

Пьянтони встал и подошел к окну. Перед отелем он увидел человек четыреста-пятьсот. Движение было остановлено, но явно с ведома полицейских, которые мелькали в толпе.

— Доминик, погляди!

— Ну, чего там еще?

— На улице демонстрация.

— Говорят тебе, я сплю.

Роже открыл окно. Тут же к нему понеслись возгласы. Он обернулся к Колонна и закричал:

— Доминик, это из-за нас.

— Что из-за нас?

— Демонстрация, люди там, на улице! Они ждут нашего появления, я не шучу. Это потрясающе! Ни за что бы не поверил после вчерашней-то корриды… Посмотри!

Доминик наконец сделал над собой усилие и присоединился к Пьянтони. Оба они появились на балконе. Сотни рук тотчас взлетели в воздух, разразилась бурная овация.

— Выходит дело, ты прав, — сказал Доминик. — Ну, знаешь…

— Я же тебе говорил, это они в нашу честь!

— Во Франции ничего подобного не увидишь, — заметил Доминик. — Нет, ты можешь себе представить, чтобы мы стояли на втором этаже дома федерации и отвечали на приветствия восторженных болельщиков? Можешь вообразить, чтобы улица Лондона была блокирована в течение часа?

— Так ведь это ж вопрос темперамента: футбол здесь любят больше, чем все остальное.

— Согласен, но приветствовать так команду противника?! Вот что меня потрясает! Будь мы ирландцы — другое дело, но ведь мы французы!

— Кто поверит, что эти же люди освистывали нас на протяжении всего матча! Какая порядочность!..

Овация длилась минут десять, и оба француза продолжали учтиво отвечать на приветствия ирландцев: как-никак они представляли Францию, ее престиж на чужой земле…

— Надеюсь, там есть фотографы, — сказал Доминик. — Мне бы хотелось иметь на память фотографию, дома я бы вставил ее в рамку.

Прошло минут пятнадцать. Пьянтони чуть больше перегнулся через перила, дабы полнее насладиться зрелищем и, возможно, увидеть еще кого-либо из своих соотечественников. Внезапно он отвернулся к Колонна и сказал:

— Доминик, посмотри туда.

— Ты хочешь, чтоб я свалился вниз?

— Посмотри…

Колонна наклонился и увидел ниже этажом ярко-рыжую женщину, которая широко улыбалась и дружески приветствовала публику.

— Случайно это не… — прошептал Доминик.

— …ради нее такой праздник? — закончил Роже. — Нет, послушай, почему ты считаешь, что столько людей аплодируют одной девушке? Если б она сделала что-нибудь выдающееся…

Друзья взглянули еще раз и убедились: ирландцы действительно приветствовали эту очаровательную, сияющую красотой рыжую женщину.

— Я хочу все выяснить, — решил Пьянтони. — Обожди, я схожу посмотрю, что происходит.

Роже спустился в холл и обратился к портье:

— Кто эта красотка?

— Как?.. Неужели, вы ее не узнали?

— Признаться, нет…

— Ну что вы, мосье, это же Марион О'Хара, героиня «Спокойного человека», лучшего ирландского фильма. Настоящий шедевр, мосье! Какая игра, какие краски, какой юмор!..

Пьянтони вернулся в номер.

— Рыжая особа, мой дорогой, это Марион О'Хара, ирландская кинозвезда! — сообщил он Доминику.

Редко в команде Франции смеялись так, как над этой поучительной ошибкой. Пьянтони запомнил ее навсегда.

Это случилось на другой день после его первого выступления за сборную Франции, когда он уже помышлял о славе…

 

ФУТБОЛ НА ЭКСПОРТ

При вас нет ничего запрещенного?

Этот вопрос может быть задан по-разному: иронически и с намеком, твердо, если на ум приходит инструкция, равнодушно и формально, если ты тридцать лет честно и добросовестно прослужил в таможенном управлении.

Андайские таможенники на франко-испанской границе верны… отнюдь не железным принципам своей корпорации. Но они питают, однако, слабость к спортсменам и куда охотнее болтают с ними, вместо того чтобы проверять их багаж. Так было и в это утро…

— Ну как, в хорошей форме, молодые люди? — спросил бригадир.

— В сентябре-то месяце?.. — ответил самый авторитетный из группы, без сомнения, капитан.

— И куда направляетесь?

— В Сен-Себастьян, конечно, как всегда в начале сезона. Это единственная возможность встретиться с настоящим футбольным противником.

— Эх вы, безрукие!

— Что поделаешь!

— Знаете, как только пересечешь границу, мяч сразу же становится нормальным.

— То есть?

— Круглым.

— А овальный вам не нравится?

— Разумеется! Овал — это неестественно.

— Что же тогда естественно?

— Круг. Земля круглая. Колеса велосипеда круглые. Двухлетний ребенок и то играет круглым мячом. Да я могу привести десяток, два десятка, целую сотню доводов…

— А ноги?

— Что ноги?

— Вы считаете, что это умно играть ногами, когда есть руки?

— Безусловно! Во всяком случае, это куда труднее…

Дискуссия разворачивалась. Вскоре бригадира стали поддерживать его коллеги. Была поставлена извечная проблема футбола и регби. Адвокаты круглого мяча сражались на поле овального.

— Послушайте, мой мальчик, — снова начал таможенный чиновник, сдвинув назад фуражку, — если оставить круглый и овальный мячи в стороне, вы должны, по крайней мере, признать, что регбисты гораздо крепче футболистов! У них сила, у них мускулы. Они раздают и получают шишки. Их иногда укладывают на месте, но они быстро возвращаются в строй. Это не кисейные барышни, которые рыдают от малейшего удара. Они всегда остаются мужчинами…

— По-вашему, чтобы быть мужчиной, нужно дубасить как можно сильнее, и все? А по-моему, это глупо, во всяком случае, с первого взгляда.

Он не знал знаменитой фразы Стрюксиано, который был гордостью «Стад Тулузен» в его лучшую пору: «Дайте мне упрямца, и я всегда сделаю из него отличного нападающего».

Иначе какой еще козырь мог быть в его игре…

Раздалось несколько сигналов. Шофер машины проявлял нетерпение и не без причины: спор длился уже полчаса и явно грозил обострением.

— Так и быть, желаю вам успеха в матче в Сен-Себастьяне! — сказал на прощание бригадир, горячий почитатель регби.

Поздно ночью футболисты пересекли границу, как обыкновенные туристы.

Спустя две недели команда вновь оказалась на таможне и снова встретилась со своими оппонентами. Бригадир был человеком незлопамятным. При виде старых знакомцев он воскликнул:

— А вот и вы! Видать, вам понравилось в Испании!

Нас пригласили еще для одной дружеской встречи. Итак, вы думаете…

— Вы настолько сильны?

— Надо полагать…

— Но скажите, для чего вам столько мячей?

Бригадир вдруг заметил, что один из сопровождающих группы присматривает за дюжиной мячей, лежавших в большой сетке. И тогда, чтобы раздуть огонь, который тлел вот уже две недели, он добавил:

— Вряд ли это для матча! Вам нужно по штуке на каждого. Или около того… Если только… — Бригадир замолк, нахмурил брови, почесал подбородок и повторил: — Если только… вы не занимаетесь контрабандой, не очень злостной, но достаточной, чтобы маленько подзаработать. Идите, мы и не такое видели…

Капитан команды внезапно почувствовал неловкость. Он взглянул на своих товарищей и попытался схитрить:

— Вы, шеф, всегда готовы пошутить! — И добавил, чтобы окончательно обрести уверенность: — В Испании мячи дешевле, чем во Франции.

— Круглые или овальные?

Раздался взрыв смеха, и футболисты направились в Сен-Себастьян, не заполнив никаких деклараций.

Конец сентября… Конец отпусков. По пляжам Сен-Жана и Андая под ласковым солнцем поздней осени слоняются люди.

— При вас нет ничего запрещенного?

— Нет… а у вас?

Андайский таможенник в третий раз узнал «своих» футболистов. Перекинулся с одним, с другим парой банальных фраз. Путешественники вновь поднялись в машину, к их багажу никто не притронулся. Но традиционное «желаю удачи» прозвучало без энтузиазма. Что-то явно мучило бригадира. Вернувшись на пост, он признался коллегам:

— Вам не кажется странным, что за один месяц футболисты три раза подряд едут в Сен-Себастьян?

— Они же тебе объяснили, что для них это единственная возможность улучшить свою форму.

— Возможно, но мне кажется, что они скрывают от нас истинную цель поездки.

— Тебе пора в отпуск! Ты видишь зло там, где его нет и в помине. Послушай, спортсмены…

— Думайте что хотите, а я приду вечером, чтобы посмотреть, когда они будут возвращаться.

— Ты собираешься работать две смены?

— Да, я хочу спокойно спать.

— Ну как знаешь, твое дело…

Когда вечерняя смена заступила на пост, к ней присоединился «дополнительный» бригадир…

Около двадцати часов пресловутая футбольная команда с песнями пересекла Бидассоа.

— Гляди, вот они! Не стоит и спрашивать, как они сыграли: ясно, что выиграли и отлично отпраздновали победу. Вот и горланят вовсю. Пусть себе едут, не будем задерживать! Согласен? Чтобы скорее возвратились домой…

— На вашем месте я принял бы кое-какие меры предосторожности, — вмешался бригадир.

— Зачем? Неужели ты думаешь, что они везут слитки золота? Ерунда! Впрочем, если это доставит тебе удовольствие…

Шлагбаум остался закрытым. Машина остановилась. Веселая ватага подгулявших ребят высыпала на свежий воздух. Бригадир подошел к капитану, шумевшему больше других.

— При вас нет ничего запрещенного?

— Как же, как же: шум в голове, — ответил капитан, держа в руках бутылку вина. — Надеюсь, вы выпьете с нами, шеф?

— Во время службы никогда. Покажите багаж.

— Что?..

— Покажите багаж!

Капитан и его игроки нехотя выполнили приказание. Таможенники открыли чемоданы, выпотрошили мешки, проверили все — от бутс с шипами до трусов.

— Вы точно уверены, что играли сегодня во второй половине дня?

— Да, черт возьми! Могу даже сообщить, что мы выиграли со счетом 2:0. И так как это случилось впервые, мы изрядно вспрыснули нашу победу местным вином.

— Тогда объясните, почему на вас такие чистые майки. После матча футболист не похож на человека, выходящего из прачечной…

Бригадир решил, что поймал весельчаков в ловушку, и глаза его уже блестели от удовольствия. Но капитан ответил не колеблясь:

— В Сен-Себастьяне нам подарили новую форму.

— А… а где же старая?

— Осталась в Сен-Себастьяне: на следующей неделе мы заберем ее, выстиранную и выглаженную.

— Вы что, опять туда собираетесь?

— В последний раз, потом начнется чемпионат, и до весны мы уехать не сможем.

За отсутствием аргументов бригадир уже готов был капитулировать, как вдруг снова возобновил допрос:

— Ну… а где же ваши мячи? Возможно, в Сен-Себастьяне?

— Точно. Вы очень догадливы! Мы их продали… Вспомните-ка, вы же сами нам посоветовали.

На этот раз бригадир больше не настаивал и бросил:

— Можете отправляться!

На следующее воскресенье — та же карусель. Таможенники без удивления встретили прибывшую машину с футболистами. Бригадир был на месте и ходил взад и вперед.

— Извините нас за то, как мы вели себя на прошлой неделе, — обратился к нему капитан, — мы не вполне понимали, что делаем. Но ведь и вы тоже спортсмены и тоже празднуете свои победы… особенно выдающиеся.

— Все в порядке, не будем об этом вспоминать,— ответил бригадир.

— Тогда, может быть, сегодня вечерком, шеф?

— Возможно…

— Всего хорошего.

Машина уже тронулась, как бригадир подал знак шоферу остановиться, вернулся, открыл дверцу и спросил:

— На самом деле мячи при вас?

— Конечно.

— А где они?

— Лежат в сетке…

— Могу я на них посмотреть?

Футболисты побелели, когда бригадир поднялся в машину и дал знак двум таможенникам следовать за ним. Таможенники повиновались, не понимая, в чем дело. Вскоре, однако, они все поняли.

— Дайте-ка сюда один мяч! — потребовал бригадир тоном, не допускающим никаких шуток.

— Вы… вы уверовали в футбол? — пробормотал было один из футболистов, но тут же сообразил, что любая попытка отвлечь внимание таможенника бесполезна.

Бригадир открыл сетку и из дюжины новехоньких мячей выбрал один. Он тщательно его осмотрел и прошептал:

— Странно, никакой марки…

— Гм… нет… их делают специально для нас, это выгоднее, — пролепетал капитан, бросая испуганные взгляды на своих товарищей.

— Следуйте за нами, господа…

Четырнадцать пассажиров вышли из машины. Не успели они ступить на дорогу, как бригадир закричал:

— Вы здорово посмеялись над нами, но теперь вы у меня в руках, ловкачи! Доказательство? Вот оно…

Он разжал руки, мяч упал перед ним и… не подпрыгнул.

— Плохо надут, — нашел в себе смелость ввернуть один из игроков.

Но он дрожал от страха.

Тогда бригадир ударил по мячу, мяч прокатился четыре-пять метров с каким-то глухим и весьма странным шумом.

— Что там внутри? — изумленно спросили три таможенника.

— Сейчас узнаем, — заявил бригадир. — Дайте нож…

Он подобрал мяч, вынул ниппель и сделал надрез. Из мяча хлынула жидкость…

Черт побери, да это же духи! — вскричал бригадир от радости и возмущения одновременно.

Спустя несколько минут остальные мячи постигла та же участь. Все они содержали один и тот же товар: в общей сложности литров двадцать экстракта для дорогих духов.

Вот так в начале октября 1946 года один таможенный чиновник положил конец контрабанде, которая угрожала разрастись, ибо подобная же операция уже была подготовлена на средиземноморском побережье.

Футбольная команда? Нет, шайка правонарушителей, которая нашла хитрый способ какое-то время обманывать таможню. Матчи в Сен-Себастьяне? Они действительно имели место против заурядной местной команды.

Вот уж поистине соединение приятного с полезным.

Бригадир, конечно, получил повышение в чине, и в день вполне заслуженного продвижения он сделал свой окончательный вывод:

— Я же вам говорил, что круглый мяч не внушает мне доверия…

 

КЛИЕНТЫ ГОСПОДИНА РАЙМОНА

Метрдотель-француз гостиницы «Швейцер хоф» в Цюрихе был личностью, какие часто можно встретить в роскошных международных отелях. Серый кардинал великосветского общества, он знал все и не говорил ничего. Или очень мало. Ровно столько, сколько требовалось для поддержания своей репутации…

Этого человека называли по имени — господин Раймон. Он был знаком с дипломатами и знал кое-какие государственные секреты. Банкиры давали ему возможность время от времени провести удачную биржевую операцию. Его фотографии часто появлялись на первых страницах газет рядом с фотографиями знаменитостей, и он тщательно вырезал их и хранил в особой «золотой книге», где можно было прочитать весьма оригинальные посвящения, как, например, посвящение, сделанное Орсоном Веллой: «Раймону, который непременно был бы моим личным секретарем в путешествиях по свету, будь у меня для этого средства… Увы, я их не имею! Доказательство: уже три года я должен ему десять долларов и до сих пор не в состоянии их вернуть».

Высокий, элегантный, остроумный, с серебряной шевелюрой опытного соблазнителя, господин Раймон мог бы дублировать Витторио де Сика. Но тем, кто ему об этом говорил, он отвечал:

— Уж не думаете ли вы, что в своей многолетней деятельности я только и делал, что ломал комедию.

И это была правда. Ибо если господин Раймон и царил в качестве абсолютного владыки ресторана «Швейцер Хоф», то это благодаря тому, что в свою работу он вкладывал незаурядный талант.

— Прошу вас меня извинить, это совершенно недопустимо, — говорил он клиенту, который стал жертвой ничтожной оплошности в обслуживании.

— Если подобное повторится, я вас просто уволю! — категорически предупреждал он незадачливого официанта.

Но через две минуты на кухне он уже чокался со своим подчиненным и дружески успокаивал его:

— Не обижайся, старина, они это любят!

За тридцать лет службы перед глазами господина Раймона прошли самые оригинальные типы. Вроде того египтянина, который в два часа ночи приказал накрыть роскошный стол и пригласил весь обслуживающий персонал. Или старой истинной маркизы, которая в полночь ужинала у себя в номере в обществе двух своих собак, сидевших перед ней за столом с повязанными вокруг шеи салфетками.

Но ему предстояло еще и не то увидеть, столкнувшись с футбольной командой Бразилии.

С момента появления в «Швейцер хоф» сборная Бразилии произвела сенсацию. Портье и мальчишки, подносящие багаж, что-то не припоминали, чтобы в холле было такое количество репортеров, операторов, журналистов. Даже когда приезжала Рита Хайворт, установившая в этом смысле своеобразный рекорд…

Там находились Жильмар, Джальма Сантос, Нильтон Сантос и Диди, который уже тогда рассказывал о 15 -летнем феномене по имени Пеле, о котором ничего не слышали ни европейцы, ни даже южноафриканцы.

Через год-два он будет властелином мирового футбола, — пророчествовал Жильмар.

Там находились также два замечательных негра — Зозиньо и Сабара. Когда появлялся один, второй обязательно был неподалеку. Сабара подписывал вместо Зозиньо автографы, а Зозиньо брал на себя труд давать вместо Сабара интервью. Во время блистательного турне бразильской сборной неразлучные друзья, разумеется, делили одну комнату. Зозиньо не переносил матрацы. Он облачался в пижаму, закутывался в одеяло и блаженно засыпал на коврике перед кроватью. Сабара не заходил так далеко. Однако он никогда не гасил ночника.

Но особенно друзья отличались за столом. Господин Раймон заметил это с первых же минут знакомства с этой самой живописной из всех виданных им делегацией, обслуживание которой ему поручили в знак совершенно исключительного доверия.

Зозиньо начал с того, что потребовал чашку черного кофе с закуской. «Американцы в конце концов во время еды обычно тоже запивают кока-колой или горячим молоком», — подумал метрдотель, отдавая приказание подчиненным.

Принесли черный кофе. Зозиньо отставил чашку и в присутствии переводчика, присланного швейцарской федерацией, повторил:

— Я хочу кофе.

— Вам же подали кофе, — удивился переводчик.

— Я сказал «кофе», а не это! — повторил Зозиньо.

Диалог глухих длился минуты две. Вызвали господина Раймона. Но Зозиньо продолжал нервно настаивать:

— Я хочу кофе!

— Уверяю вас, это кофе! — уговаривал господин Раймон. — Ну, попробуйте…

Однако Зозиньо не желал ничего слышать и скандировал:

— Кофе! Я сказал «кофе»!

Метрдотель был достаточно искушен в общении с несколько необычными клиентами и не терял свойственного ему спокойствия. Он послал официанта на кухню, прошептал ему что-то на ухо и добавил:

— Если он и на этот раз не поймет, значит, он просто прикидывается. Тогда я ему деликатно объясню кое-что.

Официант вернулся к Зозиньо с натянутой улыбкой на лице. Он показал клиенту молотый кофе, чайной ложкой плотно спрессовал его в серебряном ситечке и аккуратно положил ситечко на чашку. Потом согласно классическому рецепту налил туда несколько капель горячей, но некипящей воды, то есть сделал именно то, что необходимо для полного пропитывания. Зозиньо смотрел на него круглыми от удивления глазами.

— Две-три минуты обождите, и вы получите лучший в мире кофе… бразильский… — добавил господии Раймон, внимательно наблюдавший за этой сценой.

Но через две или три минуты Зозиньо повторил:

— Кофе! Хочу кофе!

Тогда господин Раймон наклонился к нему и, чтобы облегчить работу переводчика, едва сдерживая ярость, отчетливо произнес:

— Короткие шутки считаются в Европе самыми лучшими. Вам подали кофе, и притом отличный кофе, поэтому прошу вас не упрямиться!

Зозиньо, человек весьма покладистый, вежливо извинился, но от своей навязчивой идеи не отказывался.

— Дайте мне кофе, настоящий кофе, ну такой, с зернышками.

— А он и был зернышками, пока его не размололи, — ответил официант.

— Принесите мне неразмолотый кофе.

— Это невероятно! Даже чудом невозможно приготовить кофе, поливая зерна водой…

Тогда Зозиньо поднялся и жестами стал объяснять, чего он хочет. Господин Раймон все понял:

— Он не желает пить кофе: он хочет его есть. Сходите-ка за пакетом…

На тарелку перед Зозиньо положили граммов сто кофейных зерен, и в течение пятнадцати минут все с любопытством наблюдали, как он их грыз.

На ужин бразильский тренер Флавио Коста заказал для всех игроков рыбу. Он делал это систематически накануне каждой встречи и вместе с шеф-поваром лично присутствовал при выборе продуктов. В, этот вечер он остановился на форели.

— По три штуки каждому игроку и картофель по-английски в качестве гарнира, — уточнил он.

Сущий пустяк: шестьдесят шесть форелей!

Шесть официантов в белых смокингах, выстроившись напротив украшенного цветами стола, последовательно демонстрировали футболистам все меню, а метрдотель при этом провозглашал:

— Суп весенний, форель под соусом, салат по-итальянски, местный сыр, фрукты.

Но все это, надо признаться, не вызвало восторга веселой команды…

Господин Раймон заранее распорядился на всякий случай приготовить пакет кофейных зерен для Зозиньо. К удивлению, бразильский полузащитник даже не пошевелился. Но когда подали форель, эстафету приятеля принял Сабара. Он отодвинул блюдо и сделал отрицательный жест. Официант не стал настаивать и продолжал обходить стол, выказывая то внимание к клиентам, которого так придирчиво требовал господин Раймон. Сабара встал со своего места, подошел к официанту и дал понять, что он вовсе не отказывается от рыбы. Официант опять подал ему форель, но Сабара вновь отвел его руку. Переводчик, который наблюдал эту сцену, подошел, чтобы выяснить, в чем дело.

— Вы что, не любите рыбу?

— Я обожаю рыбу! — воскликнул Сабара.

— Тогда кушайте на здоровье, форель — одно из самых старых фирменных блюд этого ресторана.

— Возможно, но я не ем ее в таком виде.

— Вы желаете без гарнира?

— Не в гарнире дело, меня интересует рыба.

— Вы предпочитаете жареную?

— Нет, не жареную.

— С маслом или уксусом?

— Без ничего.

— Приготовленную при вас?

— Нет.

— Послушайте, Сабара, объясните точно, что вы хотите, иначе мы не договоримся до завтра.

— Я хочу выловленную рыбу.

— Как выловленную?

— Ну да, почти живую.

— И вы ее едите…

— Да, совершенно сырую, это вкуснее, особенно…

— Особенно?

— Особенно вместе с костями.

— С головой и хвостом тоже?

— Нет, нет. За кого вы меня принимаете? Я же не дикарь…

Господин Раймон чего только не навидался! Но он не мог сдержаться и сказал, глядя, как Сабара разделывает форель:

— Да, в нашей профессии каждый день узнаешь что-нибудь новое…

 

ЧЕЛОВЕК С ТРУБОЙ НА ПЛЕЧЕ

— Нет, больше так продолжаться не может. Устраивайтесь как угодно, но я требую, чтобы завтра же, чего бы это нам ни стоило, мы определили свою позицию.

Двадцатого нюня 1949 года, на другой день после катастрофической встречи Франция — Испания (1:5), Жак Годде проводил заседание редакции «Экип». В центре дискуссии находился футбол. Французов разгромили, и следовало во весь голос сказать о том, о чем все думали про себя. Да, нужна была беспощадная критика и конструктивные предложения. Но в данном случае все было не так просто, как могло показаться. «Чего бы это нам ни стоило» Жака Годде заключало в себе целую программу…

Два человека несли ответственность за команду Франции, два бывших игрока сборной — люди очень разные, но объединенные глубокой дружбой: Габриель Ано, технический советник и журналист, и Гастон Барро, селекционер (специалист по подбору игроков) и генеральный секретарь парижской лиги. «Содружество ежа и кролика», — давно уже шептали вокруг.

Габриель Ано был холодным, властным, суровым ко всему и ко всем. «Господин Футбол» никогда не говорил о прошлом, он всегда говорил только о будущем.

Без Габриеля Ано федерация еще долго топталась бы на месте; без него Объединение официальных клубов (ныне Национальная лига) руководствовалось бы уставом дедовских времен; без него федеральная техническая комиссия до сих пор путала бы теорию с практикой; без него не существовало бы профессии тренера; без него Кубок Европы для клубных команд в 1965 году не стал бы реальным фактом, так что странно даже, что этот кубок не носит его имени.

Суждения и мнения Габриеля Ано отдавались эхом по всей Франции, в Европе, в Латинской Америке. Его объявляли то гением, то фантазером. Но он пренебрегал молвой. Лесть и хула были ему равно безразличны…

Гастон Барро, напротив, был человек чувствительный, скромный до самоуничижения, всегда готовый выслушать любой совет. За толстыми стеклами его очков проглядывала лукавая улыбка, а в углу рта неизменно торчал окурок. Барро блестяще играл свою роль. Всякий, кто приходил в его маленький кабинет на площади Валуа, туда, где бьется сердце парижского футбола, получал ответ на свой вопрос. И хотя считалось, что игроков отбирает Барро, формированием сборной Франции занимался Габриель Ано…

В течение трех лет Гастон Барро вел специальную футбольную рубрику в «Экип». И в этом-то и заключалась вся беда… Ибо в то июньское утро 1949 года от специалистов ежедневной спортивной газеты требовалось осудить одного из своих собратьев и сделать это искренне, без какой-либо задней мысли. Вот тут-то и начались споры.

— В конце концов ничто нам не мешает заявить о банкротстве идей, не называя при этом имен.

— И ты называешь это журналистикой?

— А если подбить на это дело Гастона Барро?

— Хитро… но что он может сказать?

— Ограничится подборкой из прессы!

— То есть создадим рекламу другим?

— Ну тогда остается только один выход: нужно поговорить с Габриелем Ано. В конце концов это он нас поставил в затруднительное положение!

Час спустя Габриель Ано был в своем кабинете. Уже через десять минут он почувствовал, что дело не ладится. Но, вместо того чтобы, как обычно, прокомментировать события дня, он перешел в атаку…

— Что вы думаете о селекционере и технической комиссии после небывалого разгрома на стадионе «Коломб»?

— Так вот… то есть… разумеется… надо бы было чего-нибудь предпринять… можно было бы, конечно… но только…

— К чему все эти околичности, господа? Руководители сборной провалились. Наш долг, долг журналистов, заявить об этом открыто и потребовать замены их людьми, способными выправить положение!

— И мы так считаем, но поймите нас…

— Говорите правду. Я вам помогу!

Вот так Габриель Ано лично участвовал в деле селекционеров. Больше того: он сам отредактировал наиболее щекотливое место в разгромной статье, и в «Экип» от 21 июня 1949 года можно было прочитать:

«Селекционер в этом сезоне потерпел неудачу. И если это достаточное основание, чтобы сместить человека, его надо сместить. В создавшихся обстоятельствах должен быть назначен новый технический советник, поскольку нынешний советник не оправдал наших надежд. Таково мнение одного из нас».

Какая казнь! Габриель Ано лично перевернул страницу необычайной авантюры во главе сборной команды, ни в какой мере не пользуясь покровительством собственной газеты.

Габриель Ано был на месте, но нужно было повидаться с Гастоном Барро.

Его фамильярно называли «дядюшкой». Это ложное положение бывало иногда очень затруднительным, но он умел удачно выкручиваться. Это был философ, который ни людям, ни вещам не придавал большего значения, чем они заслуживали. Он шел себе своей дорогой, счастливый тем, что живет в волшебном мире футбола, заменившем ему все. Его гнева обычно хватало минуты на две. Он не умел ни на кого обижаться и с удовольствием угощал аперитивом журналистов, чьи обвинения, порою весьма резкие, только что прочитал в газетах. Но он вовсе не был таким простаком, как многие думали…

— Вас пятеро, вы производите впечатление людей, знающих, чего они хотят, — объявил он однажды специалистам, собравшимся в ФФФ (Федерация французского футбола), — дайте ваш состав сборной Франции. Мы вместе разберем ваши предложения, и я даю вам слово, что учту их.

Специалисты подумали и написали каждый свой состав сборной. Конечно, ни один точно не совпадал с другим. Тогда Барро предложил:

— Давайте действовать как настоящие демократы: дадим каждому из ваших кандидатов один голос и сформируем национальную сборную… большинством голосов.

Сказано — сделано. Результат: одиннадцать игроков — как раз те самые, фамилии которых селекционер сообщил представителям прессы.

— Ну так как, друзья, — заключил Гастон Барро, — что вы думаете о вашем бедном селекционере? В нем нет ничего выдающегося, но ему нельзя отказать в том, что он знает жизнь. А это уже немало…

Перед тем как оставить команду Франции и, откланявшись, полностью посвятить себя журналистике, Габриель Ано не раз принимал парадоксальные решения. Он судил о событиях и людях весьма пристрастно. Когда он считал себя правым, ничто не могло заставить его изменить мнение, но незначительной детали бывало порой достаточно, чтобы в его сознании все перевернулось. Выбор Рене Альпстега на место правого края является ярким тому примером.

Это случилось перед встречей с Голландией, в мае 1947 года. Тремя неделями раньше французы играли матч с англичанами, в котором защитники сражались с первой и до последней секунды, между тем нападающие не использовали ни одного благоприятного момента. Результат: 3:0 в пользу Англии.

После проигранной встречи Габриель Ано не знал жалости. Ждали кое-каких замен в передней линии. Но надеялись, что Мило Бонжиорни, бульдозер из «Ресинга», сохранит № 9. Он отлично провел последние встречи, и никто не видел достойной ему замены. К его несчастью, на глаза технического советника попала фотография. Одна из тех фотографий, которые во множестве публикуются на другой день после очередного тура чемпионата. Она, однако, привлекла внимание Габриеля Ано.

— Потрясающе! Вот это нападающий! — закричал он. — Посмотрите на этот документ, он стоит золота!

И протянул обыкновенный снимок 24х36.

— Да, действительно неплохо! — сказал один.

— Отличный снимок, — поддержал другой.

— Какое движение! — добавил третий.

В действительности каждый искал причину интереса менее всего там, где она была весьма искусно спрятана. Все стало ясным через сорок восемь часов, когда был объявлен состав сборной.

— Нападающие, слева направо, Жорж Дар, Баратт, Альпстег… Альпстег? Почему Альпстег? Как всегда, Гастон Барро любезно отвечал на вопросы журналистов. Да, молодой Стефануа давно уже заслуживал внимания, за ним не признавали способностей, наконец его час пришел. Полной уверенности у него, Барро, разумеется, нет. Да, ему, конечно, очень нравится Альпстег. Но от симпатии до включения в команду для игры против Голландии расстояние немалое, и он никогда бы не решился, если бы не настояние Габриеля Ано.

— Гастон, мы берем центрфорварда.

— Ты что, Габриель, видел его игру в воскресенье?

— Нет, я не видал его уже две недели.

— Тогда как же ты так опрометчиво решаешь?

— Я видел его на фотографии.

— На фотографии?!. Габриель, но ведь этого мало…

— Напротив, предостаточно. Послушай, Гастон! На этом снимке шесть человек: пять лежат на земле, и только один стоит, весь нацеленный на ворота. Альпстег! Раз ему такое удалось, значит, у него исключительное чувство равновесия, точное и решительное ведение мяча, прекрасный финт и ориентировка. Такого форварда нет во всей первой лиге. Поверь мне, Гастон, это классный игрок…

Рене Альпстег едва удержался на ногах, когда ему сообщили о его выдвижении, бесспорно, самом неожиданном в период владычества Барро — Ано.

На тридцатой минуте встречи Франция—Голландия, пройдя как первоклассный слаломист, через заслон голландских защитников, он забил первый мяч и доказал правильность выбора Габриелем Ано.

Продолжение истории? Команда Франции не только победила Голландию (4:0), но сумела взять разбег на четыре победы, одолев Бельгию (4:2), Швейцарию (2:1) и Португалию (4:2). Да, четыре победы подряд — такое не часто встречалось в истории французской сборной. Альпстег играл все четыре матча, причем авторитет его все время возрастал. И он с удовольствием вспоминает последний матч в этой триумфальной серии, 23 ноября 1947 года в Лиссабоне.

— Мы проиграли первый тайм 0:1 и с поникшей головой вошли в раздевалку «Эстадио Насиональ», стадиона с лучшим в мире зеленым полем. Мы ждали изрядной взбучки, ибо мосье Ано обычно не церемонится. Но ничего подобного не произошло. Технический советник просто обратился к моему товарищу Ваасту и сказал: «Эрнест, больше уверенности в том, что делаете. Поточнее бейте, и матч, бесспорно, будет за нами». И что же вы думаете? Эрнест стал бить поточнее… и трижды послал мяч в сетку ворот, да, трижды. Португальская публика онемела от потрясения, слышно было, как муха пролетит, когда Бен Барек за несколько секунд до конца игры нанес последний удар.

Да, у Габриеля Ано был дар уверенности в своих силах, и если эта исключительная личность властвовала над «трехцветными», то она также имела влияние и на молодых. Как это было, например, во время международного турнира 1949 года, явившегося одним из замечательных достижений французского футбола, хотя, конечно, и самого скромного.

Наши юниоры находились в Зейсте, на северо-востоке Голландии. Зейст — очаровательный городок, с маленькими, словно игрушечными, домиками, садами, полными цветов, чистенькими улицами, — совсем как в оперетте. Почтальон здесь выглядит приветливо и весьма живописно. Подойдя к двери дома, он трубит в трубу, причем трубит ужасно фальшиво… Пастор передвигается, взгромоздившись на обычный велосипед. Полицейский, регулирующий уличное движение, исполнен серьезности, которая никогда не обманывает, а форма его каждое утро отглаживается, как по случаю национального праздника.

В 1949 году наши юниоры оставили о себе в этом городе воспоминание как о веселой, даже буйной ватаге, однако на редкость корректной. Штаб их помещался в лицее. Накануне первой игры Габриель Ано беседовал там с каждым игроком в отдельности.

Четверых ребят он задержал больше, чем других: Жака Фуа, Антуана Бенифаси, Жана Венсана и Франсиса Меано. Почему именно этих четверых? Технический советник ждал от них значительно большего, чем от других, и особенно в четырех неожиданных ролях.

Так, Жак Фуа играл левым краем. Габриель Ано сказал ему:

— Я решил поручить вам место левого защитника.

— Но, мосье, я никогда не играл в защите.

— Именно поэтому я вам и доверяю. Вы выносливы, подвижны, и у вас отличный удар. Благодаря этим качествам вы сможете возглавить всю нашу защиту.

Венсану, левому краю, который уже мечтал о том, как он будет забивать потрясающие голы, Габриель Ано объяснил:

— Вначале вся игра будет строиться на вас, но только имейте в виду: это для того, чтобы дать большую свободу Бонифаси, который станет ждать на другом краю, пока вы будете терзать оборону противника. Вы быстрый, решительный, упорный, владеете высокой техникой движения, словом, как нельзя лучше подходите для этой ответственной роли.

Бонифаси, уже успевшему стать любимцем публики, Габриель Ано объявил:

— Антуан, вы сыграете правым краем.

— Но, мосье, я полусредний в «Ницце», я люблю непрерывно участвовать в игре и передавать мячи другим. На краю всегда находишься немного в стороне от главного удара. Уверяю вас…

— Не считайте мое решение каким-то капризом. Если я ставлю вас на правый край, то именно потому, что у вас уже больший опыт, чем у остальных. Вы быстро и правильно ориентируетесь. А ведь нам предстоит борьба против шотландцев, которые, как и все британцы, тщательно следят за перемещениями края. Свои оборонительные действия мы сосредоточим на левом фланге и будем внезапно переводить мяч на правый. Именно в этот момент вы окажетесь без опекуна, сможете пробить по воротам и обеспечить победу.

Пришла очередь Меано, экспансивного южанина, любителя пошутить.

— Франсис, с тех пор как мы приехали, вы все время на глазах, только и слышен ваш голос, — сказал ему Габриель Ано.

— Наверно, вы правы, но, поверьте, я ни на что особенное не претендую…

— Я в этом уверен. Однако нельзя не использовать влияния, которое вы имеете на товарищей: вы по праву должны стать капитаном.

Все эти задания были скрупулезно выполнены на поле. Франция победила Шотландию (3:2) и продолжила серию своих побед, обыграв Бельгию (4:0) и Голландию (4:1), причем она опиралась на четверку игроков, чья игра менялась в зависимости от того, с кем они имели дело.

Фуа в качестве защитника не имел соперников в этом турнире. Венсан неоднократно создавал опасные ситуации, Бонифаси продемонстрировал высокий класс, завершая успехи французской команды, Меано с удивительной настойчивостью вел своих товарищей к первому месту. Для всех для них это явилось началом замечательной карьеры в мировом футболе (Меано, увы, в 1953 году трагически погиб в автомобильной катастрофе).

Габриель Ано распознал их незаурядные возможности в течение всего-навсего одного дня, когда на стадионе «Коломбо» за неделю до матчей в четырех тридцатиминутных встречах перед его глазами прошли почти пятьдесят человек…

А как этот самый замечательный человек, которого когда-либо знал французский футбол, снял нервное напряжение наших юниоров перед финалом на стадионе «Спарта» в Роттердаме? Он рассказал им о своем побеге из немецкого плена во время войны 1914- 1918 годов.

— Я долго искал способ убежать. А получилось это очень просто. Однажды утром я взял на плечо длинную трубу и, походив с нею по лагерю, преспокойно прошел мимо часовых: у чудака, который тащит трубу, не спрашивают, куда он идет. Все, кого я ни встречал в городе или по дорогам, реагировали точно так же. Никто ни разу не остановил меня, никто не задал мне ни одного вопроса. Так мне удалось пересечь голландскую границу, как раз неподалеку отсюда… именно там, где вам предстоит одержать победу над Голландией и стать чемпионами международного турнира юниоров.

Оставалось не более получаса до финального свистка, и нужно было вернуть наших ребят к действительности. Габриель Ано, прекрасный рассказчик, в какой-то степени их загипнотизировал.

И чудо свершилось: Голландия уступила (4:1), и вечером французские футболисты были уже первыми юниорами Европы…

 

«ЛЕТАЮЩИЙ ФРАНЦУЗ»

— Рене Виньяль ни в чем не походил на обученного футболиста и с каждым днем все больше подтверждал истину, которую так хорошо выразил Саша Гитри: «Все движения хороши, когда они естественны. Все заученное — фальшиво».

Рене Виньяль никогда не говорил: «Вы увидите», а всегда: «Вы видели». Своей отставкой — такой преждевременной! — он поставил финальную точку, или, уж во всяком случае, точку с запятой, там, где хотел. Он столько сделал, и ему оставалось еще столько сделать…

Но таланту прощается все. Хотят этого или нет, говорят ли в прошедшем времени или настоящем, Рене Виньяль остается одним из самых замечательных вратарей в истории международного футбола. Господство его фактически продолжалось шесть лет, с 1949 по 1954 год, и в 1959 году после длительного бездействия завершилось удивительным эпилогом. Он жил и работал, постоянно рискуя. Всякий раз, когда ему не удавался тот или иной его трюк, это неизбежно кончалось ссорой… I

Как и многие подобные ему натуры, Рене Виньяль был необуздан и капризен.

В мае 1954 года парижский «Ресинг» пытался вернуть себе место в первой лиге, потерянное им в предыдущем сезоне при невероятных обстоятельствах. С этой целью он сохранил в своем составе игроков, которые делают погоду на поле испытаний. Но, вместо того чтобы сразу же захватить лидерство и создать разрыв в очках, команда играла словно заяц и черепаха. В итоге ей необходимо было добиться успеха, чтобы обеспечить финишный рывок. Нужно было во что бы то ни стало одержать победу в Анжере… Неутомимый Гюсти Жордан руководил ежедневными тренировками на иоле № 2 стадиона «Коломб».

— Бывают моменты, когда надо разбиться в лепешку. Именно такое предстоит нам в воскресенье. О потерянных очках думать бесполезно. В Анжере мы должны кое-кому доставить неприятности!

На сей раз Гюсти Жордана, первоклассного тренера но очень рассеянного человека, слушали все игроки. Даже неисправимый фантазер Иезо Амальфи… Все, за исключением одного — Рене Виньяля!

Уже наступил час отъезда в Анжер, все собрались на вокзале Монпарнас, а его все не было, так что в команде уже раздавались отнюдь не ласковые голоса по его адресу.

— Поведение Рене переходит всякие границы, — говорил один.

— И это называется капитан! — добавил другой. Кто-то предложил:

— Надо объявить ему бойкот и проучить как следует!

Все согласились, один Иезо воздержался: он был закадычным другом Виньяля. В последнюю минуту капитан все же явился. Итак, в Анжер!

— Все нормально, ребята? — бросил Рене товарищам.

Ответа не последовало.

— Вы что, оглохли? Молчание.

— Что это за фокусы? По-прежнему ни слова.

— Вы что, на меня дуетесь? Говорите сразу, ведь мне на это наплевать…

По взгляду Иезо ему стало ясно, что лучше не продолжать…

Атмосфера в Анжере оказалась для парижского «Ресинга» совершенно неожиданной. Болельщики местного клуба были крайне возбуждены и то и дело повторяли:

— Может, вы рассчитываете на то, что мы вежливо поможем вам и подтолкнем в первую лигу? Как бы не так! Анжерские футболисты проведут завтра лучший матч сезона, и пижоны из «Ресинга» останутся с носом.

Но местные болельщики не удовлетворились этими ни к чему не обязывающими соображениями. Они организовали довольно своеобразную вылазку и внезапно, среди ночи, разбудили игроков «Ресинга». Автомобильные гудки, возгласы «вперед, анжерцы!», звуки губных гармошек, пение, крики «Ресинг» останется во второй лиге!» — и все это с явным участием служащих отеля.

Большинству игроков все-таки удалось снова заснуть. Но Амальфи и Виньяль, которые жили в одной комнате, фактически не сомкнули глаз. Хороший же был у них вид, когда пришло время ехать на стадион…

Но Виньялю бессонная ночь была нипочем: он привык к такому. Нет, Рене был в ярости, ибо бойкот, объявленный еще на вокзале Монпарнас, продолжался…

— Итак, договорились: максимум усилий, причем с самого начала! — Гюсти Жордан бросил «Ресингу» последнее указание и добавил:

— Что же касается тебя, Рене…

— Рене! Ты смотри, оказывается, я существую?! А если я на все плюну?..

Добряк Гюсти оторопел: угроза вратаря могла быть вполне серьезной… Но он быстро успокоился. У Виньяля было много недостатков, но у него было самолюбие.

По меньшей мере минут пятнадцать Рене в блестящем стиле совершал подвиг за подвигом, отражая яростные атаки противника.

Сидевший за лицевой линией анжерский тренер кусал кулаки.

— Даю честное слово, этот Виньяль принял допинг! — закричал он.

Да, Рене действительно принял допинг, но только допинг иного рода. Он давал невиданное представление для своих товарищей, которые осмелились усомниться в нем. Но вдруг…

— Пенальти! — завыла толпа на стадионе.

Да, пенальти: защитник парижского «Ресинга» совершил непоправимую ошибку там, где этого никак не следовало делать. Судья указал на белую отметку, анжерский центрфорвард не спешил. На этот раз Виньяль был наконец в его власти… Резкий удар, мяч с силой летит на высоте одного метра к самой штанге. Что и говорить, блестящий пенальти!

Изумленное «ах!» пятнадцати тысяч зрителей: Виньяль словно по волшебству останавливает мяч! И тут же, пользуясь замешательством противника, посылает команду в контратаку. Длинный пас на Курто, на которого никто не обращал внимания. Десять секунд спустя «Ресинг» вышел вперед, вопреки логике игры… Конечно, анжерцы пытались сделать все, чтобы сравнять счет. Но Виньяль преграждал путь мячам. В этот день он, пожалуй, смог бы отразить любую атаку.

В конце концов «Ресинг» победил 3:0. Даже анжерские болельщики приветствовали Виньяля восторженными криками. Вернувшись в раздевалку, он бросил наземь свою знаменитую кепку и, обращаясь ко всей команде, заорал:

— Ну, что скажете? Кто сегодня выиграл матч, да еще в одиночку?

— Конечно, ты, Рене, — ответили товарищи.

— А вы еще выкидываете штучки со своими принципами. Сказать вам, кто вы есть? Вы просто пижоны…

— И я тоже? — возмутился Дюбрек, старый волк, который справедливо хвастался тем, что, несмотря на синяки и шишки, никогда не покидал поля.

— Ты? Да нет, пожалуй… — расхохотался Виньяль.

Атмосфера разрядилась. Никто больше не сердился на своего капитана, умеющего, как никто другой, удивить своих товарищей.

Когда Рене Виньяль говорил о своих собратьях, спорт был для него главным критерием. Он высоко оценивал опытных вратарей и несравненно выше других ставил своего предшественника Жюльена Дарюи.

— Жюльен всегда остается образцом, лучшим из лучших, — утверждал он. — Я могу повторить или превзойти любого, за исключением его. Какая красота движений, какое чувство предвидения, какой авторитет! А его умение послать мяч с точностью до миллиметра! О, его пасы…

Он ценил, например, эффективную игру Рювински и со всей откровенностью признавался:

— Цезарь работает как настоящий атлет: чисто, солидно. Я не люблю его стиль, но согласен, что он допускает минимум ошибок. Для клуба это настоящая находка.

Единственный вратарь отравлял существование Виньяля. Это был Франсуа Реметтер, честолюбивый эльзасец, который однажды во время матча подменил его в воротах сборной Франции. Рене ненавидел его от всего сердца и прямо говорил:

— Да это же дыра! Если б не моя травма, его ноги бы не было в воротах трехцветных! — И, будучи любителем ярких характеристик, Рене добавлял: — Мозоль! Да, да, мозоль, настоящая мозоль, это прозвище ему лучше всего подходит…

Поэтому Поль Никола и не сомневался, что, объявляя состав сборной на матч в Швеции, он наносит личное оскорбление Виньялю:

— Учитывая последние матчи чемпионата, отборочный комитет решил включить в состав Реметтера. Он будет играть в Стокгольме, а Виньяль останется в запасе.

Узнав эту новость, Виньяль взорвался:

— Мозоль в воротах, а я на скамье запасных? За кого Поль Никола меня принимает? У него что, не все в порядке? Пусть оставит меня дома, если считает, что я не в форме. Но просить меня нести чемоданчик этому типу, значит плохо меня знать. Пускай поищет дурака для такой роли!

Буря длилась сорок восемь часов. И Виньяль оставался тверд в своем решении…

— Нет, не поеду в Стокгольм! Во-первых, боюсь летать самолетом, а если еще ради того, чтобы посмотреть, как играет другой, то я предпочитаю выступить в воскресенье в Шампиньи за «Пингвинов» (вторая команда «Ресинга»). Шутить, так уж по-настоящему!

И все-таки Рене полетел в Стокгольм, хотя товарищам пришлось уламывать его чуть ли не до самого аэродрома, и еще за пятнадцать минут до посадки в самолет он бурчал:

— Нет, нет, да что вы, смеетесь надо мною?..

На следующий день он был уже в Сальцобадене, в отведенной французам идиллической резиденции на берегу озера, где легкое колыхание парусов непреодолимо заставляло думать о близящихся каникулах.

И там — какое перерождение!..

— В сущности, я очень рад за тебя, — смело обратился он к своему «другу» Реметтеру. — Ты увидишь, что начинать лучше за границей. Публика не обращает на тебя никакого внимания. Да у тебя даже есть передо мной преимущество! Шведы тебя не знают, они понятия не имеют, кто такой Реметтер…

Виньяль поступил еще похлестче во время классической разминки перед матчем. Пока Пьер Пиаро, ответственный за «трехцветных», проверял Реметтера, он предложил другим запасным игрокам:

— Сделайте одолжение: мне нужно поразмяться. Пошли к другим воротам и немного постучим…

Не прошло и десяти минут, как шведские фотографы оставили половину, где тренировался Реметтер, и переместились к воротам Виньяля. И тут они стали свидетелями великолепного зрелища.

— А ну-ка, ребята! Быстрее! Сильней! Берите два мяча да пошевеливайтесь! Давайте…

Корреспонденты « Идроттсбладет», стокгольмской спортивной газеты, за пять минут сделали больше сенсационных снимков, чем за десять лет шведского футбола…

По окончании этого первоклассного номера они, естественно, обступили Виньяля и засыпали его вопросами:

— Что вы думаете о шведской команде? Кого вы больше боитесь: Санделла или Бергмарка?

Тогда Виньяль, прибегнув к помощи шведского переводчика, ответил с полной серьезностью:

— Вы ошибаетесь, господа! В сборной Франции я всего-навсего скромный дублер. Основной вратарь вон тот, который ловит там бабочек…

Шведские журналисты сочли это за милую шутку. Но им пришлось посчитаться с фактами: вопреки очевидности основным вратарем был Франсуа Реметтер.

Это была совершенно невинная месть со стороны Рене Виньяля… Зато на другой день после поражения французов (1:0) обнаружился ее реальный смысл: в заключении своего комментария в газете «Экип» Габриель Ано писал: «А Рене Виньяль сидел за лицевой линией…»

И даже не упомянул имени несчастного Реметтера, который вовсе не просил, чтобы его ставили в ворота.

Англичане, как известно, проявляют весьма умеренный интерес к событиям и людям континента. На самом посредственном финале Кубка Англии на стадионе «Уэмбли» всегда собирается ровно 100 тысяч зрителей. Потому что ни на одного больше там не может поместиться! Но финал Кубка Европы между клубными командами «Милан» и «Бенфика», как, скажем, это было в 1963 году, едва собрал 30 тысяч оригиналов.

Спросите о маленьком центре нападения юниоров «Кристал Палас», который в прошлую субботу дебютировал в третьей лиге, и вам его опишут с ног до головы. Но коснитесь вы Ди Стефано, и его легко спутают с итальянским тенором, выступившем в «Ковен Гарден».

Когда на первой странице «Дейли мейл» читаешь, что в результате сплошного тумана «континент полностью изолирован», становится ясно, до какой степени остальной мир безразличен для подданных британской короны…

Из сказанного должно быть понятно, что Рене Виньяль не сумел оценить чести, которую оказала ему другая газета на следующий день после знаменательного матча Шотландия-Франция (2:0) в апреле 1949 года в Глазго, посвятив его игре несколько хвалебных строк и назвав его «летающий француз». Никто другой из французских футболистов не совершал с тех пор подобного подвига…

Нет, Рене просто заметил:

— Можно говорить об этих людях все, что угодно, но уж, по крайней мере, они незлопамятны.

Дело в том, что несколькими месяцами раньше тот лее лондонский журналист беспощадно критиковал Виньяля. Судите сами: «Это просто какой-то дикарь. Место ему в сумасшедшем доме, но только не на футбольном поле. Руководителям парижского «Ресинга» должно быть стыдно за то, что они выставили такого бесноватого».

Этот памфлет появился после захватывающей встречи «Арсенал» — «Ресинг».

Прибыв на стадион «Коломб», Рене сказал:

— У меня зуб против этих типов. Если хоть один из них вздумает пощекотать мне ребра, я отправлю его в больницу.

Причина в том, что Рене не забыл встречу «Французская армия» — «Английская армия», которая игралась за несколько месяцев до того и во время которой гости оказывали на вратаря слишком большое давление. До матча Рене предупреждали, что англичане точно так же поступают и у себя, что их правила это допускают, но он настаивал на своем:

— Давление давлению рознь. У англичан давление постоянное и злое. Их «корректная» игра — сплошное очковтирательство. Они корректны, пока все идет хорошо. Буду терпеть сколько можно, но предупреждаю, что как-нибудь я отплачу!

Такую возможность ему предоставили знаменитые лондонские бомбардиры во время встречи «Ресинг» — «Арсенал» в 1948 году.

Как это бывает с нею всегда, когда речь идет о ее престиже, французская команда показала великолепную игру. Она блестяще противопоставила английскому классицизму футбол творческий, полный жизни, футбол Вааста, Габе, Тессье, Морееля и других мастеров из плеяды Поля Барона. Англичане, удивленные и потрясенные этими французами, которые дерзнули перемещаться по всему полю, утратили свойственный им блеск, и, так как все это им никак не нравилось, они стали играть жестко. Иначе говоря, бить по ногам, ставить подножки и, разумеется, грубить в штрафной площадке. Центр нападения Геринг грубо атаковал Виньяля один раз, второй, третий. На четвертый раз французский вратарь выполнил свое обещание. Он сбил Геринга с ног великолепным крюком в челюсть, не очень длинным, не очень коротким, именно таким, каким нужно, чтобы получился идеальный нокаут… и чтобы закрытый игроками арбитр ни к чему не мог придраться.

Пять-шесть англичан, вспылив, бросились к Виньялю, а Геринга унесли за ворота. Но здравый смысл взял верх, и инцидент был очень быстро исчерпан. Если перейти на почву истории, то надо сказать, что это был скорее Трафальгар, нежели Ватерлоо…

Геринг, однако, вернулся на поле. Губа у него была разбита и кровоточила, нос немного вспух, но он был в состоянии доигрывать матч.

О, эти последние, самые бурные пятнадцать минут встречи «Ресинг» — «Арсенал»!.. Виньяль устроил незабываемое представление. Он позволял разъяренным английским нападающим бросаться на себя, но в последнее мгновение уклонялся от них, как матадор ловким движением тела или прыжком в сторону уклоняется от разъяренного быка. На стадионе «Коломб» не слышно было ни одного «давай!»: зрители понимали сложившуюся обстановку. Но когда арбитр остановил игру, в честь невиданного успеха Рене Виньяля вспыхнула громовая овация. Тем более что «Ресинг» укротил «Арсенал», и это было, прямо скажем, редчайшим событием…

А Рене радовался больше всех и все повторял:

— Ну что, я же вам говорил, что сделаю из кого-нибудь ростбиф! Они теперь не один раз подумают, прежде чем напасть на вратаря.

В этом был весь Рене Виньяль, который спустя год стал «летающим французом». Это был Рене Виньяль, который живет сейчас в уединении возле города По, там, где безраздельно царствует регби. Что, впрочем, не мешает ему время от времени давать бесплатные представления в футбольных воротах «Блёе» или «Бурбаки».

 

ВЕСТЕРН В ВИНДЗОР-ПАРКЕ

Сначала всем показалось, что это веселая демонстрация… Сколько раз бывало, что ликующие болельщики высыпали на поле, чтобы разделить радость по случаю победы своей команды! Это старое, как сам спорт, средство освободиться от переполняющего тебя энтузиазма. Самое лучшее в подобном случае — не мешать… В течение целого часа стадион напоминает настоящую ярмарку, затем спокойствие мало-помалу восстанавливается. Какое несказанное удовольствие заявить в этот вечер своему другу: «Я похлопал его по плечу…»

В этот самый день в Виндзор-парке в Белфасте полиция за несколько секунд поняла, что людской поток не имеет ничего общего с приятным весельем. Было совершенно ясно, что на итальянских игроков хлынула человеческая лавина, речь шла об очевидном нападении. Что совершили они, наши заальпийские соседи, чем вызвали гнев ирландской толпы? Ничего… или почти ничего. Они защищались до последнего, но ведь случались схватки и упорнее. Особенно здесь, на зеленом ковре Виндзор-парка.

— Тут бывает в десять раз больше растяжений и переломов, чем на всей остальной части Британских островов, — подчеркнул один из руководителей ирландской федерации в беседе со своими итальянскими коллегами утром в день встречи. При этом он сделал ударение на слове «остальной» с какой-то особой снисходительностью. А на исходе девяностой минуты не было ни одного травмированного игрока ни у ирландцев, ни со стороны итальянцев. Несколько царапин — и все дело!

Тогда почему же эта коллективная ярость? Просто потому, что итальянцы совершенно справедливо отказывались играть на Кубок мира в отсутствие нейтрального судьи, не англичанина. Таким образом матч принял сугубо официозный характер и под эгидой ирландского рефери закончился вничью (2:2).

У полицейских Белфаста не было времени размышлять. Они врезались в толпу, размахивая дубинками. Но было уже поздно: итальянцы исчезли в свалке…

Кто нанес первый удар — ирландцы или итальянцы? Так или иначе схватка быстро разрослась. Кое-кто из итальянцев сумел укрыться в безопасное место, но остальные, человек шесть-семь, вынуждены были принять бой.

Гиганту Феррарио, у которого через две минуты майка превратилась в лохмотья, посчастливилось прислониться к барьеру. Сзади никого… это было почти равносильно спасению. Он принял решение нещадно бить всякого, кто появится перед ним, и уложил одного, другого, третьего… Но вырастали другие и без конца лезли на него, и становилось их все больше и больше. Что поделаешь! Теперь Феррарио уже не был футболистом «Ювентуса», которому запрещалось пускать в ход свою исполинскую силу. Возможно, он и сломал два пальца одному несчастному противнику, слишком крепко пожав ему руку. Однако, Феррарио защищал свою собственную шкуру… Его товарищам кое-как удалось перегруппироваться и организовать сопротивление, а он оставался один, во власти исступленной толпы.

Феррарио сопротивлялся и контратаковал добрых два «раунда». Внезапно его повалили на землю. Кто-то нанес ему удар каблуком. Лицо центрального нападающего залила кровь. Но не так-то просто было его одолеть. Феррарио вскочил и, почти ничего не видя, снова бросился в бой. Какой-то рыжий тип с голым торсом внезапно вырос рядом с ним. Еще один противник? Нет, неожиданный партнер. А когда двое, это уже совсем другое дело. Как в любви, так и в драке…

Два наших молодца не нуждались в словах: они мигом поняли друг друга и умножили число крюков и апперкотов. Редкая удача! Рекорд нокаутов, уникальный в своем роде и совсем не по правилам маркиза Куинсберри!

Вдруг Феррарио и его компаньон замечают, что какой-то верзила с разбитым черепом карабкается на четвереньках под грудой тел… На нем коротенькие трусики, но гетры и бутсы свидетельствуют о том, что это свой…

Дуэт превратился в трио. Феррарио расхохотался. Один, он боролся бы до самой смерти, вдвоем обеспечивалась отсрочка, но втроем спасение становилось реальным… Тем более что на стадион двинулось полицейское подкрепление, да еще и на лошадях!

Прошло еще четверть часа, прежде чем Феррарио и двух его союзников удалось наконец вызволить и под конвоем провести в раздевалку, — нескончаемые четверть часа.

Испуская тарзаньи вопли, Феррарио присоединился к своим товарищам. Он проверил, все ли налицо: Бугатти, Чьяпи, Корради, Иервато, Сегато, Чижжиа, Скьяффино, Монтуори, Бин, Граттон… Все они были на месте, целые и невредимые.

Пришлось дожидаться темноты, чтобы выпустить из Виндзор-парка итальянский автобус. Под эскортом двух мотоциклистов он примчался наконец в гостиницу. Там его ожидали несколько любопытных и целый полицейский кордон: мало ли что могло случиться… Но все обошлось благополучно.

Штаб итальянской команды тотчас же собрался на военный совет, и президент Отторино Барасси изложил обстановку:

— Господа, только что мы были очевидцами зрелища, недостойного футбола и спорта вообще. Наш национальный гимн был освистан, и если команда ушла живой из Виндзор-парка, то это благодаря чуду. Мы должны заявить решительный протест и потребовать дисквалификации ирландского поля. О том, чтобы вернуться сюда через три недели, не может быть и речи, это было бы равносильно самоубийству…

Друзья, безусловно, поддержали негодующего Барасси, когда тот добавил:

— А пока что мы не должны являться на банкет. С людьми, которые покрывают подобные скандалы, не сидят за одним столом.

— Я с вами не согласен, — вмешался Феррарио. — Нам следует высоко держать голову и ответить на приглашение. Бегство еще никогда не было удачным решением. Поверьте, уж чего-чего, а увидеть нас улыбающимися ирландцы никак не ждут.

Феррарио обезоружил своих руководителей: если сам центр нападения требовал присутствия всей команды, нужно было склониться и, когда неизбежно начнутся тосты, возможно яснее выразить его точку зрения.

В 21 час 30 минут итальянцы появились в большом салоне «Сентрал отель» в Белфасте, прием после матча по традиции всегда проводился там, где жили гости.

Синий пиджак, белая рубашка, бордовый галстук, серые брюки: несмотря на заметные следы происшедшего, у итальянцев был весьма бравый вид, они рассчитывали на довольно скромный прием и уже приготовились дать отпор присутствующим. Но каково же было их удивление, когда собравшиеся в зале ирландцы встали и трижды прокричали «гип-гип ура!» в честь итальянского футбола. Дэнни Бланшфлоу подошел к ним и в качестве капитана предложил каждому итальянцу занять место рядом с футболистом ирландской команды. Так начался один из самых неожиданных вечеров…

Через два часа вся компания уже громко распевала песни, вторя хору ирландцев. Смех звучал все громче и громче. В какое-то мгновение Феррарио наклонился к своему соседу и пристально, как только мог, посмотрел на него. Они обменялись несколькими словами на каком-то смешанном итало-английском языке. И тут вдруг Феррарио так сильно ударил по столу, что опрокинул и свой, и еще несколько бокалов шампанского.

— Но это же он! — воскликнул Феррарио, не считаясь с приличием. — Обними меня, дружище! Таких силачей, как ты, встретишь не часто!

В своем соседе по столу Феррарио узнал рыжего парня, который несколько часов назад протянул ему руку помощи во время битвы на стадионе. Теперь они были неравны, и в три часа ночи этот весьма оригинальный тандем все еще шумел в баре отеля, пока наконец им не предложили прогуляться на свежем воздухе…

Взявшись под руки, Феррарио и Мак-Илроу в сопровождении нескольких товарищей вышли на улицу. Было решено найти какой-нибудь бар, чтобы завершить вечер как следует.

— За мной, господа, я знаю хорошее место! — провозгласил Мак-Илроу.

Вся компания последовала за Феррарио и Мак-Илроу и вскоре оказалась в каком-то сомнительном кабачке для матросов, грязном и прокуренном. Не пробыли они там и десяти минут, как вдруг какой-то двухметровый верзила набросился на «коротышку» 190 см ростом и нанес ему удар правой в челюсть. Тот не шелохнулся и ответил не менее сильным ударом слева в подбородок. Никакого впечатления! Еще раз справа, еще раз слева… Опять ничего! Третий справа… На этот раз «коротышка» сложился вдвое и растянулся на полу.

Тогда хозяин бара не спеша встал со своего места, взял графин с водой и побрызгал «коротышку», который лежал среди стульев, скрестив на груди руки. Несколько засидевшихся клиентов безучастно наблюдали за этой сценой. Побежденный поднялся и под аплодисменты присутствующих… поздравил своего противника.

— Ты видишь? Вот это и есть Ирландия, — шепнул Мак-Илроу Феррарио. — Дерутся неизвестно из-за чего. Из-за девушки, из-за карт, из-за случайно оброненного слова и особенно — да, да, особенно — ради удовольствия…

На следующее утро, когда итальянцы садились в самолет на Милан, у Феррарио правый глаз был почти закрыт, лоб заклеен огромным пластырем, на подбородке виднелось множество царапин, ребра отчаянно ныли. Привязываясь ремнем, он вновь вспоминал корриду в Белфасте. Лицо его расплылось в широкой улыбке, и, глядя на удаляющийся в тумане берег, он произнес звучное «чао». Каких-нибудь двадцать четыре часа назад он клялся, что ноги его больше не будет в Ирландии, а сейчас ему хотелось вернуться сюда как можно скорее.

Феррарио и его товарищам ждать пришлось недолго: через три недели ФИФА заставила переиграть матч Италия-Ирландия. Во время этого второго тура были приняты особые меры предосторожности. Игра — невероятно, но факт! — прошла без малейшего инцидента. Ирландия преградила Италии путь к Кубку мира-58 благодаря… Мак-Илроу.

После финального свистка сорок пять тысяч ирландских зрителей неистово приветствовали своих игроков, но ни один человек не позволил себе ни малейшего выпада против итальянцев и ни один не пытался выскочить на поле.

На рассвете в баре рядом с «Сентрал Отель» Феррарио и Мак-Илроу поднимали последний бокал в честь нерушимой дружбы, родившейся во время ирландской стычки.

 

КОПА ЕСТЬ КОПА

В аллеях отеля «Парк» в Шантильи ожесточенно спорили между собой двое мужчин. Футболисты в тренировочных костюмах играли в шары — превосходное развлечение для команды, отдыхающей накануне ответственного матча… Спорщики были весьма возбуждены.

— Уверяю тебя, сейчас следовало бы избавить Копа от ненужного напряжения, — говорил один. — Ты заметил, какой у него вид? Да? Но тогда согласись, что он перетренирован.

— В разгар сезона это совершенно непонятно, — возражал другой. — Он занимался не больше, чем остальные. Даже, может быть, меньше. Сказать тебе мое мнение? Мы его слишком балуем.

— Не надо преувеличивать.

— Так ведь это же правда! В прошлом году с ним никто не церемонился. Но достаточно ему было одержать несколько легких побед, и с ним уже носятся…

— Повторяю, не будем преувеличивать. По-моему, мы отвечаем так же, как и он. Не надо было менять тренера. Метод предыдущего подходил ему гораздо больше. Вспомни: тот ему ничего не навязывал, предоставлял свободу действий и требовал от него полного напряжения только в день матча. Таков уж Копа: чтобы дать максимум возможного, ему необходим нервный подъем. Во всяком случае, пока что он лезет из кожи вон на тренировках и едва волочит ноги во время игры.

— Это вопрос точки зрения. Мне думается, что вопрос в другом. Копа следует проучить: сезон для него должен быть немедленно закончен.

— Это безумие, он может еще столько заработать…

— Неважно! Если мы не примем радикальных мер, он кончит плохо. И тогда для нас будет чистый убыток.

— Возможно, ты и прав. Но, прежде чем принять окончательное решение, пусть он пройдет медицинское обследование. Ведь его плохая форма может иметь более глубокие причины.

— В его возрасте? Не смеши!

— Между прочим, я заметил, как он часто волочит ногу после удара.

— А! Твой Копа! Ты на все смотришь его глазами! Я тебя понимаю, он очень способный игрок. Но все же взгляни на вещи прямо… Давай условимся так: если у него нет ничего серьезного, возьмем его в руки, а если он перетренирован, отправим отдыхать в Нормандию, а осенью примем опять. Согласен?

— Договорились…

Уже на следующий день, чуть свет, Копа посетили два врача. Он принял их довольно прохладно, как и подобает такому упрямцу, и всем своим поведением ясно давал понять, что подобные действия ему не по вкусу. Потребовалось энергичное вмешательство двух медиков, чтобы его образумить…

Оба хозяина нетерпеливо ждали диагноза…

— Как видишь, визит затягивается, стало быть, Копа чем-то серьезно болен. Они, конечно, будут делать анализы, и придется ждать результатов, чтобы определить его состояние.

— Не сгущай краски! Они могут искать даже то, чего никогда не существовало. С медиками такое случается…

— Именно поэтому я и боюсь, как бы они не запретили ему участвовать в официальных матчах.

— Ну и что… это вовсе не катастрофа. Он все равно мог бы приносить пользу французскому футболу. Имея в его лице такой образец, мы бы подготовили

блестящую смену, уверяю тебя.

— Если смотреть с такой точки зрения, конечно, нет ничего страшного. Но, что ни говори, это был бы преждевременный уход. Особенно для публики… Его своеобразный стиль очень ценят. Да, да! Копа есть Копа. Вспомни: с самого же начала он поступал по-своему, он выработал необычайный стиль игры. Ему пытались подражать, но ни у кого ничего не получилось даже за границей. Это класс, высокий класс. И, кроме того, Копа — боец, он сражался до конца и безотказно: в любое время года и на любом поле, сухое оно или мокрое, удобное или неудобное, даже если на нем невозможно было играть.

— Но ты говоришь уже в прошедшем времени. Это как раз и доказывает, что прежнего Копа больше не существует.

Беседу прервало появление врачей, которые констатировали:

— У вашего подопечного ничего серьезного нет. Подождем результатов анализа, чтобы окончательно в этом убедиться. Но, на наш взгляд, ему необходимо одно — вернуть свою былую уверенность. И через несколько недель он будет так же силен, как и прежде. Быть может, даже еще сильней.

«Произведенный нами анализ не обнаружил ничего подозрительного. Ваш подопечный в состоянии продолжать выступления».

Этот вывод привел в восторг ярого защитника Копа.

— Начинаем с нуля, — сказал он своему другу. — Две недели методичной и умеренной подготовки и возвращение в строй через парадную дверь. Договорились?

— Мы это уже решили. Но предупреждаю: это последняя попытка. Либо он покажет себя, и тогда я беру свои слова обратно, либо он опять нас подводит, и мы тут же отказываемся от его услуг.

— Договорились! В своем Копа я уверен! Он заставит замолчать злые языки… и начнет с тебя.

Вскоре спортивная пресса сообщила о триумфальном возвращении Копа в большой футбол: «Замечательная победа Копа. Мастер, которого поторопились сбросить со счетов и о котором еще заговорит весь мир».

Копа… Блестящий игрок, подготовленный Пьером Пела. На какое-то время он действительно доставил немного хлопот своим хозяевам…

 

ЖЮАН-ЛЕ-ПЕН, 2-3-2-2-1

У него безошибочные суждения, и он высказывает их в простейшей форме. Но он не откровенен. О, далеко не откровенен! Это чемпион непримиримости в футболе, где он доводит до нервного приступа самых невозмутимых людей.

Нума Андуар идет по жизни с улыбкой на устах, принимая людей такими, какие они есть, а не какими хотят казаться. Но он остерегается об этом говорить, и в этом его сила. В окружающем его мире, где так много поддельного, он показал всем, от самых больших до самых маленьких, что пример и здравый смысл стоят самых ученых теорий.

Да, Нума родился хитрецом. Он был отличным защитником в «Олимпик д'Антиб» и всегда хвастает тем, что неоднократно входил в состав сборной Франции… в качестве запасного.

— Гастон Барро, отбирающий игроков для нашей сборной, очень меня любил, — вспоминает он. — Я часто говорил ему: «Доставьте мне удовольствие, но только не включайте в основной состав». Я знал, что не обладаю экстраклассом, но я обожал футбольную среду и путешествия.

Самым экзотическим и самым далеким было путешествие в Уругвай, куда команда Франции отправилась в июле 1930 года для участия в розыгрыше первого Кубка мира. Пятнадцать дней на борту «Конт Верд», шедшего в Монтевидео, две недели, полные веселья, в окружении отдыхающих коллег. Там были Тепо, Матле, Капель, Пинель, Шантрель, Виллаплан, Либерати, Дельфур, Машино, Люсьен Лоран и Ланжийе. Так как федерация не назначила специального тренера, Шантрель взял на себя заботу о физической подготовке, которой занимались каждое утро на палубе, прямо среди пассажиров, сначала ошеломленных, а затем и очарованных бьющей через край юностью.

— Во время этой поездки меня единственный раз за всю мою карьеру массировали, — говорит Нума когда начинаются воспоминания, — и так как массажист очень торопился закончить свою работенку, мне промассировали только одну ногу…

С тех пор Нума побывал всюду. Чего он только не видел до того, как стал самым оригинальным тренером… которого периодически лишают диплома, так как он всегда уклоняется от официальных стажировок.

— Я согласен, что стажировки — дело хорошее, но что поделать, если меня они утомляют и ровным счетом ничего мне не дают.

Нужно сказать, что редкие появления Нума у федеральных футбольных руководителей всегда были весьма своеобразны. Как, например, в Экс-ан-Прованс, когда один инспектор спросил его:

— Каково ваше мнение о включении сыра в рацион футболиста?

— Сыра? — переспросил совершенно ошеломленный Нума.

— Да, да! Что вы порекомендуете игроку накануне или в день матча?

— Вы знаете, я не придаю значения этим вопросам. Если центр нападения съедает четыреста граммов рокфора и через три часа забивает пять голов, я говорю: «Да здравствует рокфор!»

«Тактические» установки Нума известны в мире круглого мяча. Они свидетельствуют об относительности так называемых современных формул, которые зачастую оказываются простым перефразированием старых, чисто словесной эквилибристикой.

Один игрок решил однажды поставить Нума в затруднительное положение.

— Мосье Андуар, — сказал он ему, — я полузащитник. Полусредний, к которому я приставлен, полу чает травму и покидает поле. Кого я должен теперь опекать? TJv.

— Все зависит от обстоятельств, — отвечает Нума. — Началась ли игра или кончается? Выигрывыет твоя команда 3:0 или проигрывает 0:3? Или, может быть, нужно вырвать ничью?

— Но я спрашиваю в принципе.

— Какой там принцип! Я же тебе говорю: если победа обеспечена, ты идешь в раздевалку со своим полусредним, чтобы его не огорчать, если команда проигрывает, ты все равно уходишь, чтобы не видеть этого, а если дело идет к ничьей, ты тем более исчезаешь, чтобы не устраивать неразберихи.

В 1951 году Марио Зателли только что окончил главные курсы и имел звание спортивного директора. У Нума Андуара был скромный местный диплом, но он тренировал команду.

Так вот, никогда «Ницца» не добивалась таких блестящих результатов, как под руководством этого забавного тандема, в котором роли были явно перепутаны. Разве не завоевывала она дважды подряд (в 1951 и 1952 годах) титул чемпиона, что является беспрецедентным в истории французского футбола?

В то время в распоряжении Нума находились выдающиеся игроки (Доминго, Амальфи, Бонифаси, Карре, Карниглиа), а также своевольный упрямец, который доставлял ему уйму хлопот. Это был Сезари.

— Жорж, я хочу видеть тебя на тренировке в обуви, — сказал ему однажды Андуар.

— Послушай, Нума, от нее же никакого толку! Ну, я понимаю, в теннисе или в баскетболе…

— Возможно, но ты рискуешь ни за что ни про что получить травму.

— От своих?

— Иногда они опаснее противника!

Сезари был обаятельный парень, но им владел дух противоречия. На другой день он снова пришел без обуви. Нума снова сказал ему:

— Жорж, где твои бутсы?

Результат был точно такой же, как и вчера. Нума больше не настаивал, а Сезари, его центр нападения, выжидал: ведь он ничего не терял на этом.

На следующей неделе Андуар разделил игроков «Ниццы» на две команды, чтобы в ходе тренировочной игры окончательно все отшлифовать. Сам он занял место среди игроков запаса.

— Хоть мне скоро и пятьдесят, но кое-что я еще мыслю! — бросил он им.

И он это доказал на примере Сезари, который в результате сильного удара в лодыжку оказался в больнице.

— Это серьезно? — спросил Нума у врача.

— Не очень. Но на несколько дней Жорж вышел из строя…

Сезари пришлось отказаться от участия в следующем матче чемпионата… и заплатить штраф.

— То есть как? Я получил травму, лишился премии, и сверх того вы меня еще наказываете?!

— Да, Жорж, потому что ты выбыл из борьбы по собственной вине и тем ослабил команду.

— По собственной вине, Нума? Послушайте, я не сумасшедший! Ведь это вы мне подбили лодыжку!

— Прекрасно знаю.

— Может, скажете, что вы сделали это нарочно?

— Именно.

— Но тогда это скандал!

— Нет, Жорж, это урок: в следующий раз, я уверен, ты не забудешь надеть бутсы, а быть может, даже щитки.

В то утро на стадионе «Рей» бельгийский защитник Ван Молл подошел к своему тренеру и сказал с акцентом брюссельских окраин:

— Мосье Андуар, сегодня что-то не получается, чувствую, болит и болит вот здесь, как раз у бедра. Боюсь, как бы от перенапряжения не стало хуже! Пожалуй, лучше мне отдохнуть немного, как вы думаете?

Нума хорошо знал людей, а футболистов в особенности. Он тут же почуял какую-то хитрость, чтобы увильнуть от физической подготовки, от пробежек и прочего.

— Ты видел массажиста?

— Нет, он еще не появлялся…

— Пока ждешь, разогревайся; пройдет само собой.

— Но, мосье Андуар, дело серьезное, когда я нажимаю, адская боль! Мне вовсе не улыбается просидеть три недели за воротами…

— Это пусть тебя не волнует. Ты слушайся меня. И для начала — три круга по стадиону мелкой рысью. А потом подойдешь ко мне…

Ван Молл не стал спорить и удалился, ворча что-то себе под нос.

Вскоре прибыли профессионалы из «Ниццы», возглавляемые неутомимым Ферри, одним из самых благородных игроков последнего двадцатилетия. Ван Молл не спешил присоединиться к довольно беспорядочному строю своих товарищей: он побежал вокруг стадиона — сначала тихо, очень тихо…

Три круга — это один километр, не больше. Ван Молл одолел эту дистанцию за четверть часа, и уже похоже было, будто он совершает свой крестный путь. Весь в поту он подошел к центральному кругу.

— Как чувствуешь себя сейчас? — спросил у него Нума.

— Болит, но бегать могу…

— Ну, вот видишь, ничего страшного. Минут пять передохни и начинай снова.

— Как снова?..

— Еще три круга…

Ван Молл, стиснув зубы, побежал рысцой. Пробежав метров триста, он слегка ускорил шаг. На полпути стало ясно, что он поддерживает вполне подходящий ритм, позволяющий закончить дистанцию без видимых усилий. Нума не дал ему перевести дух и тут же спросил:

— Как бедро, терпимо?

— Трудновато, просто я разогрелся, понимаете?

— Я тебе об этом говорил… И ты хорошо разогрелся?

— Разве не видите: я весь в поту!

— Отлично. Теперь смотри: вон линия ворот. Беги туда не спеша, а потом спринт до середины поля.

— Спринт?!

— Да, пятьдесят метров для такого пария, как ты, это раз плюнуть!

Ван Молл вздохнул… и выполнил. Он не стал брать резкого старта, но пробежал в очень хорошем стиле.

— Молодец! — крикнул ему Нума. — Еще два спринта… но нажми на старт.

Ван Молл решил, что это уже все. Однако Нума потребовал:

— И в завершение поднимись четыре раза вверх по лестнице. Это очень полезно для мышц бедра. Давай покажи, на что ты способен!

И под взглядами остальных игроков, которые уже давно закончили атлетическую подготовку, Ван Молл полез. Один раз, другой, третий — и покатился на газон.

— Браво! Вот это спортсмен! Ну а как твоя боль?

— Как не бывало, мосье Андуар!

— Серьезно?

— Уверяю вас.

— Поди прими душ!

— Мосье Андуар… я играю в воскресенье?

— Ну конечно, играешь. Кто тебе сказал, что нет? Ван Молл вернулся к себе в полном изнеможении. Никогда в жизни он так интенсивно не тренировался.

«Ницца» только что провела исключительно удачный матч против «Бордо». Все обозреватели отмечали игру команды с Лазурного берега в самых хвалебных выражениях. Сами противники признавали ее превосходство, а их тренер Сальвадор Артигас заметил:

— Если бы «Ницца» могла играть так все время, никто не смог бы ей противостоять.

Нума Андуар был в самом хорошем расположении духа, он весело шутил по поводу успеха «Ниццы», когда к нему подошел один из руководителей «Бордо» и начал разговор.

— Поздравляю вас, мосье Андуар, — сказал он. — Я давно в футболе и могу вас заверить, что редко встречал такую ровную команду, как ваша. Все у вас разыграно как по нотам. Да, действительно, работа отличная. Не будете ли вы так любезны объяснить мне вашу тактику? Уверяю вас, я лицо неофициальное, и я не стану об этом распространяться.

— О, вы мне очень льстите, — ответил Нума. — Но вы знаете, тактика, я…

— Понимаю вашу щепетильность, и все-таки не откажите и познакомьте меня хотя бы с некоторыми деталями. Приятно понимать то, что ты видишь.

— Все это очень просто.

— Вот именно, буквально две минутки, мосье Андуар…

— Так вот «Ницца» применяет посгроение 2—3—2—2—1.

— Как вы сказали?

— 2—3—2—2—1.

— Очень интересно. Построение 2—3—2—2—1… Да, да, понимаю. Но это же потрясающе!

— Вы находите?..

— Черт возьми! Эта тактика учитывает все. Она дает вам возможность совершить полную оборонительную перегруппировку в случае малейшей опасности. Вашим 2 + 3 + 2 вы держите сзади семь человек, не уменьшая своих возможностей контратаковать, потому что 2 + 1 остается на острие атаки. И, кроме того, когда у вас преимущество — какое территориальное превосходство! Все это весьма убедительно!

— Что вы хотите, мы не хватаем звезды с неба, но и не считаем себя глупее других.

— Не скромничайте, мосье Андуар, вы намного опередили остальных. Но, между нами, как дошли вы до такой необычной тактики?

— Если я вам скажу, вы не поверите. Это забавно.

— Ну так когда это было?

— Совсем недавно. Как-то утром, когда я поднялся с постели… ^

— Самое лучшее время! И что же?

— Я позавтракал и машинально стал листать телефонную книжку.

— Пока не вижу связи. Дальше…

— Я просмотрел имена всех абонентов Жюан-ле-Пен и остановился на номере телефона отеля «Паризиана», где я находился.

— Да, но где же во всем этом тактика, где тактика?

— Так вот, 2—3—2—2—1 — номер моего личного телефона.

Бедный интервьюер обалдел от изумления. Нума его дурачил минут пять.

— Люди, которые воображают, что все решается при помощи формул, меня поражают! — заключил Нума, рассказывая эту историю своим друзьям.

 

СЕКРЕТ СЭРА СТЭНЛИ

Фюльвио и Энрико, специальные корреспонденты большого итальянского еженедельника, приехали поздно вечером. Они расположились в отеле неподалеку от моря. Прежде чем начать свой репортаж, они решили выяснить обстановку.

— Как обычно, можно действовать двояким способом, — сказал Фюльвио. — Либо прямо объяснить ему цель нашего визита, либо выдумать какой-либо хитрый предлог и попытаться между прочим выведать правду. Что ты по этому поводу думаешь?

— Я решительно склоняюсь ко второму варианту, — ответил Энрико. — Ведь и ты вряд ли надеешься на то, что он раскроет душу перед двумя итальянцами, если он со своими соотечественниками и то никогда не бывает откровенен.

— Разве что попытаться соблазнить его кругленькой суммой…

— Денег он все равно потребует. Ты когда-нибудь видел бескорыстного английского профессионала?

— В таком случае попросим его предоставить нам возможность просто побыть с ним один самый обычный день. Внимательно за ним наблюдая, мы сумеем раскрыть его секрет.

— Попытаемся, но особенно спешить не стоит. Признайся, как было бы славно проникнуть в его тайну так, чтобы он об этом и не подозревал! Ну а уж если провалимся, тогда и положим на стол свои карты…

Оба репортера спокойно завтракали и попутно приступили к осторожному допросу обслуживающего персонала своей комфортабельной резиденции.

— Гарсон, вы любите футбол? — спросил жизнерадостный Фюльвио официанта, подававшего ему чашку кофе.

А как же, мосье!

— И у вас, конечно, есть своя любимая команда?

— Вот уже почти двадцать лет, мосье.

— Все время одна и та же?

— Все время. Мой отец «болел» за «Блекпул», и я продолжаю эту традицию, и мой двенадцатилетний сын тоже, он даже носит форму «Блекпула».

— Может быть, и ваша жена симпатизирует «Блекпулу»?

— Совершенно точно, мосье. Всякий раз, когда «Блекпул» играет на своем поле, она идет со мной на стадион. У нас абонемент, и мы имеем постоянные места.

— Стало быть, вы знаете Стэнли Мэтьюза?

— Еще бы, мосье…

— Может быть, вам приходилось даже с ним беседовать?

— Да, мосье, мне выпала большая честь обслуживать его много раз и даже здесь, когда он приходил с друзьями.

— И как по-вашему, знает ли он какой-нибудь секрет, который позволяет ему сохранять свое место в команде в сорок пять с лишним лет?

— Я в этом уверен, мосье. Но никто никогда не мог его раскрыть…

Оба inviato speciale дальше этого не продвинулись. Впрочем, как сказать: они получили подтверждение, что Стэнли Мэтьюз не принадлежит к числу «нормальных» футболистов и что он, должно быть, владеет эликсиром молодости, неизвестным простым смертным, или же методом подготовки, заимствованным в Индии или Китае. Во всяком случае, чем-то в этом роде.

Конечно, был уже незабываемый Билл Мередит, который тридцать один год подряд (с 1894-го по 1925-й) блистал на соревнованиях, принял участие в 1568 матчах чемпионата, забил 470 голов и, когда ему было почти пятьдесят лет, сыграл в финале Кубка Англии… Но достижения валлийца с «золотой пяткой» относились к иной эпохе, к эпохе дедов, когда футбол только что становился спортом и не успел приобрести характера безжалостной игры, каким он является сегодня.

Что же до Стэнли Мэтьюза — сэра Стэнли, как его именуют после присвоения этого высокого титула, — то он снискал себе славу в битвах современного футбола. Он заранее приводил в трепет всех своих соперников не только в Англии, но и на континенте. Например, Роже Марша, которому перед встречей Франция __ Англия в 1954 году «Экип» даже посоветовала: «Откажитесь от матча, иначе вы рискуете оказаться смешным перед чародеем из «Блекпула».

Итак, надо было непременно попытаться как следует все выяснить, ибо два итальянских журналиста были убеждены, что после своего первого английского обеда они находятся на правильном пути.

— Мы правильно сделали, что приехали, — констатировал Фюльвио. — Этот старый Мэтьюз прячет свои козыри. Но таких ребят, как мы, еще не встречал.

— Пожалуй, так оно и есть! Иногда, старина, ты очень толково рассуждаешь.

Оба расхохотались. Да так, что почтенные и чопорные посетители ресторана даже подпрыгнули.

На следующий день, проглотив спозаранку завтрак, два репортера отправились к отелю Стэнли Мэтьюза.

— Правильно, что мы решили идти к нему, — заметил Фюльвио. — Это лучший способ как следует понаблюдать за ним.

— И вызвать его недоверие! Тебе вредно читать детективные романы… Поверь мне, наш метод очень хорош!

Стэнли Мэтьюз находился в холле, когда появились Фюльвио и Энрико и объяснили причину своего визита.

— В Италии «звезды» футбола спорят за право поместить свою фотографию в газете или высказаться по какому угодно поводу, — начал Фюльвио. — Но англичане, как нам известно, говорят, что время — деньги.

— Совершенно верно, — сказал Стэнли. — Но лично я беру деньги только за серьезные обзорные статьи, где высказываю свои соображения по поводу игры в целом или об отдельных игроках.

— А крупные репортажи?

— Тут я предпочитаю, чтобы журналисты сами занимались своим делом. Если речь идет об этом, я полностью в вашем распоряжении.

План действий был выработан на месте. Стэнли Мэтьюзу было объяснено, что итальянские журналисты хотят всесторонне познакомить своих читателей с самым удивительным в спортивном мире сорокалетним футболистом и что поэтому он ничего не должен менять в своих привычках, чтобы все получилось возможно «более правдиво».

Но у заальпийских гостей был, разумеется, свой тайный замысел…

— Поступайте так, будто нас нет, а мы будем простыми свидетелями вашей повседневной жизни и постараемся как можно меньше стеснять вас и вашу семью, — уточнил Фюльвио, прежде чем коснуться самой сути предмета.

Вечером два наших Шерлока Холмса подводили итоги первого рабочего дня.

— Что ты подметил необычного? — спросил Энрико у своего коллеги.

— Пока ничего, абсолютно ничего. Я бы даже сказал, что все сделанное нами сегодня крайне банально. Этот самый Мэтьюз похож на всех футболистов мира.

— Я полностью с тобой согласен. Но не забывай, что сегодня понедельник, второй день передышки перед началом настоящих тренировок.

Однако наутро густой туман окутал все побережье. В трех-четырех метрах уже ничего не было видно. Тренировку «Блекпула» перенесли в зал. Очень интенсивная разминка, работа со скакалкой, бокс, медицинбол…

— Честное слово, это не футбольная команда, а боксерский клуб! — прошептал Фюльвио. — Если бы Бюффон и Альтафини увидели эту работу, они позвали бы на помощь! Но где же Мэтьюз?

Но вот какая странность. Стэнли со своими товарищами не было. Наши итальянцы устремились к тренеру, руководившему занятиями, и засыпали его вопросами:

— Стэнли, вероятно, устал и освобожден от занятий?

— Ничего подобного, — ответил тренер.

— А почему же он не тренируется с остальными?

— Потому что он работает по своей собственной, особой программе.

— А где же он сейчас?

— Я знаю не больше, чем вы.

— Но скажите нам, по крайней мере, где его искать?

— Не имею понятия. Возможно, у парикмахера или у массажиста, если не уехал в город по личным делам.

Фюльвио и Энрико бросились в отель. Мэтьюза они застали в кресле за чтением свежих газет.

— Что происходит, Стэнли? Мы надеялись увидеть вас в спортивном зале. Для нас было бы интересно застать Стэнли за работой с медицинболом.

— Эти упражнения уже тяжеловаты для моего возраста. У меня другое средство поддерживать дыхание и выносливость, но это мой секрет.

— Мы можем его узнать?

И тут Стэнли понял маневр своих собеседников:

«Эти две птички хотят привезти сенсационный репортаж, — подумал он. — Ладно, не на того напали…»

И Стэнли как ни в чем не бывало продолжал разговор :

— Вам много пришлось потрудиться за эти три дня, господа!

— Что поделаешь, такова профессия…

— Вы видели меня во время завтрака, обеда и ужина. Вы знаете, что я ем и пью. Вам известен мой распорядок дня…

— Так мы договорились…

— Не в этом дело: я просто хочу сказать, что вы уже все знаете.

— Но есть еще одна вещь…

— Не понимаю вас.

— Ваш секрет…

Тогда Стэнли сказал:

— Хорошо! Приходите завтра утром на пляж, и вы узнаете всю правду. Я чувствую себя перед вами обязанным.

Фюльвио и Энрико не верили своим ушам. Неужели Стэнли уступил и готов все раскрыть, не требуя ни единой лиры? Они долго не могли уснуть. Нетерпение журналиста, предчувствующего сенсацию…

Трое мужчин уже целый час шагали по песку. Но Энрико и Фюльвио все еще не знали, чем кончится эта история. Стэнли сиял. Он шел легко и весело, время от времени ненадолго останавливаясь, чтобы сделать несколько глубоких вдохов. А затем шел еще быстрее и легче. Не в силах за ним угнаться, задыхаясь, Фюльвио остановил эту пробежку и спросил:

— Куда это вы нас ведете? К таинственному знаку?

— Ничего подобного. Мы идем без всякой цели. Мы просто шагаем по песку все вперед и вперед.

— Но… ваш секрет?

— А! Вот это…

— Что «это»?

— Морской ветер, дующий с Ирландии, который разбудил бы и мертвого, песок, который заставляет интенсивно работать мускулы, и уединение, снимающее всякую усталость. Каждое утро, зимой и летом, в хорошую и в плохую погоду, я остаюсь верен своему режиму. Вот и весь мой секрет! Во всем остальном я живу так же, как и любой нормальный человек. Я укладываюсь спать в десять вечера, если мне нечего делать, или в двенадцать, если смотрю хорошую телевизионную передачу. Ем все и могу выпить рюмочку вина, когда есть охота. И обожаю мяч так же, как любил его с самого начала, примерно с 1926 года…

— И это все?

— Абсолютно все.

Это была правда. У Стэнли, конечно, не было никакого магического рецепта, который он мог бы открыть специальным корреспондентам, прибывшим из Италии. Ни волшебного массажиста, ни возбуждающих пилюль, ни особого допинга, как в ряде итальянских клубов, ни курса антитоксического лечения, проводимого тайком от всех.

Но полученный урок все-таки стоил пробежки. Его преподал Стэнли Мэтьюз, этот Чарли Чаплин футбола, человек, который всегда обманывал чужого защитника, направляясь прямо на него и вдруг мгновенно, неуловимым движением обходя сбоку…

Стэнли было тогда 47 лет. Вскоре он покинул «Блекпул» и перешел в «Сток Сити», чтобы поднять его в высшую лигу, в «Сток», где он в 1931 году подписал свой первый контракт профессионала…

 

ВОЛШЕБНЫЙ БОМБАРДИР

Если вы едете по дороге из Сен-Рафаэля, вы поворачиваете направо как раз у въезда в провансальскую деревушку Изамбр. Ее вы проскакиваете мгновенно и уже карабкаетесь добрых два километра по извилистой дороге, обсаженной мимозой и лавром. А на самом верху перед вами открывается «Шведский домик» — спрятавшееся в сосновой роще маленькое чудо. Да, это рай на земле…

«Шведский домик»! Жюст Фонтэн не мог придумать лучшего названия для своей летней резиденции над заливом Сент-Максим.

Швеция — это вершина его карьеры, прерванной в возрасте менее тридцати лет в результате глупейшего случая на футбольном поле. Но есть неоконченные симфонии, которые более знамениты, чем иные оконченные…

Когда неугомонный Фредерик, точный портрет своего отца, оставляет его в покое, Жюсто часто возвращается в мыслях к этому лету 1958 года, которое сделало его имя знаменитым среди болельщиков всех континентов.

Какое приключение! А ведь о нем известно еще далеко не все…

«Пассажиров, следующих в Стокгольм рейсом 724, просят подойти к двери № 4 для посадки в самолет».

Это было 20 мая 1958 года в Орли. Участвующим в первенстве мира трехцветным предстояло лететь навстречу славе. Усталость длинного изнурительного сезона читалась на всех лицах. В том числе и на лицах футболистов из Реймса, которые спали стоя. Они отпраздновали свою победу в финале Кубка Франции против Нима (3:1) и видом своим походили на гуляк, едва вернувшихся после изрядного кутежа. Нет, Пьянтони, Жонке, Венсану, Панверну, Блиару, Колонна и Фонтэну было явно не по себе.

— Что ж, друзья, если вы думаете вот так завоевывать Швецию, то дела ваши плохи, — бросил Жан-Жак Марсель.

— Говори потише, Жан-Жак, от луженой глотки звенит в голове, — сказал, как всегда язвительно, эльзасец Реметтер.

— У меня такое впечатление, что мне просто повезло, ибо раньше чем через три месяца вам не прийти в себя, — заключил тулузец Муйне.

Создалась соответствующая обстановка…

А селекционер Поль Никола уже думал о предстоящих выступлениях сборной Франции. Он не раскрывал своих намерений, но очень точно знал, чего ему хочется. Впрочем, как всегда… Перед тем как подняться на борт самолета, он улучил момент и шепнул Фонтэну:

— Жюсто, в Швеции я ставлю тебя. Да, пусть гадают, кто будет играть, ты или Блиар, но я уже принял решение. Об этом никому ни слова…

Секретный пакт был заключен…

Команда Франции прилетела в Стокгольм уже к вечеру и сразу лее отправилась автобусом в Коппарберг, расположенный в двухстах семидесяти километрах от столицы.

— Двухдневный отдых! — объявил тренер Альбер Батте. — Занимайтесь чем угодно. Потом мы начинаем новый сезон…

Вот так на берегу озера в шведском лесу трехцветные забыли десятимесячный чемпионат и игры на кубок. Они были несколько раз на изумительной рыбной ловле. Но вечером в своей комнате Фонтэн горел от нетерпения. Он хотел оправдать доверие Поля Никола. Причем немедленно.

Когда из мрачной конюшни быка выпускают на арену, он бросается то в одну, то в другую сторону, чтобы дать выход своим скованным силам. Фонтэн был таким быком, и как только он принимался за дело, его жизненные силы перехлестывали через край. В первом же тренировочном матче Фонтэн забил четыре гола. Великолепная прелюдия!

Поль Никола по-прежнему молчал, но при этом не переставал думать. В характере Жюсто он не ошибся.

— Шансы Фонтэна быстро растут, — заключили наблюдавшие игру специалисты. — Полю Никола будет очень нелегко выбирать.

Увы! Блиар разрешил проблему самым нелепым образом: на стадионе «Сталдатен» он нанес сильный удар, который пришелся по земле, и пока он корчился от боли, доктор Копен поставил диагноз:

— Сильнейший вывих. Немедленно гипс. Игры на Кубок мира для него закончены.

Теоретически у Фонтэна больше не было соперника, и он мог спокойно готовиться к фантастическому выступлению…

Жюсто забил тринадцать голов со всех возможных позиций: сильными ударами, хитро, справа, слева, головой…

Три против Парагвая, разгромленного (7:3) неотразимой командой. Это был урок блестящего старта и умения играть без мяча.

Два против Югославии (3:2), продемонстрировав образцовую свечу, пролетавшую перед носом элегантного балканского вратаря.

Один в игре с Шотландией (2:1), доказав, что индивидуальный подвиг необходим и в хорошей коллективной игре.

Два против Северной Ирландии (4:0), изничтоженной после перерыва.

— Никогда в чемпионате Англии я не видел такого удара головой, как у этого француза, — вынужден был признать Грег, названный в числе лучших европейских вратарей.

Один-единственный гол против замечательной команды Бразилии (5:2), будущего чемпиона мира, но зато какой гол: после блестящего удара, в падении, гол, сравнявший счет и на какое-то время позволивший подумать о чуде.

И, наконец, четыре против Западной Германии (6:3), забитые им с обескураживающей легкостью, — в завершение необычайного наступательного праздника, в честь дня рождения Поля Никола и ради завоевания самого желанного личного в футболе звания: лучший бомбардир чемпионата мира.

Да, тринадцать мячей в шести матчах: побит рекорд венгра Шандора Кочиша (11 голов в 1954 году), завоевано символическое снайперское ружье, а ко всему еще — радость от сознания своего большого вклада в завоевание третьего места командой Франции.

На родине трехцветных встретили очень горячо. Центром всеобщего ликования стал Фонтэн — эта «звезда» из «звезд». Первые страницы всех журналов предпочли его политическим деятелям и представителям артистического мира. Сто раз заставили его рассказывать о своих тринадцати голах. Один французский еженедельник даже попросил его продемонстрировать эти голы один за другим как бы «на бис». И вот Жюсто на пустом стадионе в присутствии двух репортеров повторяет свои замечательные подвиги…

Через некоторое время какой-то болельщик обратился к королю бомбардиров, которому завидовал сам Пеле:

— Еще раз браво, Жюсто! — воскликнул он. — То, что вы сделали в Швеции, потрясающе! Но ведь, честно говоря, вам повезло…

— То есть как повезло?

— Очень просто: если бы Блиар не получил травму, вы, возможно, не играли бы в первенстве мира…

— Это правда, — сказал Фонтэн, немного подумав.

До сегодняшнего дня Фонтэн поддерживал эту ложную версию; она нисколько не умалила его выдающийся успех.

И к тому же она доставляла такое удовольствие Блиару…

 

ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ

Москвичке Регине Рубальской 25 лет. Это очень симпатичная и элегантная брюнетка, говорит на трех языках, в том числе и по-французски с очаровательным легким акцентом. Регина работает гидом в «Интуристе». Есть в ней что-то от Натали, о которой поется в песенке Жильбера Беко.

Регина учится в университете. Она знает все о своей стране и может ответить на самые неожиданные вопросы.

— Кем является для вас Лев Яшин?

— Можно сказать, что это наш народный герой.

— Почему?

— Шаляпин был артистом, певцом, и каждый раз, показывая гостям дом, в котором родился Шаляпин, я испытываю глубокое волнение. Гагарин — это космос и открытие неведомого. Уланова — это танец, и я не перестаю ею восхищаться. Яшин — это футбол, которого я не понимаю, но который увлекает миллионы людей. Шаляпин, Гагарин, Уланова, Яшин — все это русские люди мирового значения.

Вот неоспоримое свидетельство необычайного авторитета Льва Яшина, который у себя на родине и во всем мире считается подлинной «достопримечательностью».

Это было вечером 23 октября 1963 года в Лондоне после матча Англия — сборная мира, грандиозного зрелища, организованного в честь 50-летия Всемирной футбольной ассоциации. Игроки, ставшие партнерами на один день, ждали начала торжественного банкета. Они сделались добычей юных охотников за автографами, счастливых от неожиданной удачи: еще бы, не каждый день удается поймать сразу шестнадцать «звезд» футбола, прибывших со всех концов света!

Здесь были шотландцы Бакстер и Jloy, чехи Масопуст, Плускал и Поплухар, три финалиста Сантьяго в 1962 году; неизменно элегантный югослав Шошкич, немцы Зеелер и Шнеллингер, асы «Реала» Ди Стефано и Хенто; старый Джальма Сантос, представитель экс-чемпионов мира бразильцев, получивший приятную возможность поговорить со своим братом по цвету кожи португальцем Эйсебио; Копа, собиравшийся выйти из состава сборной Франции; чилиец Эйзагуирре, эскортируемый своим соотечественником Фернандо Риера. Наконец, здесь был Лев Яшин, единственный представитель от всех Советских Социалистических Республик.

Он без передышки ставил свою подпись на блокнотах, фотографиях, газетах и даже на носовом платке особенно пылкой болельщицы. Вдруг два респектабельных джентльмена подошли к нему и спросили:

— Do you speak english?

— Yes, a little — ответил Яшин.

Учтивый, ни к чему не обязывающий ответ. Подошел переводчик, и завязалась беседа.

— Мистер Яшин, мы представляем руководящий комитет «Юкс… футбол-клаб». Вы, безусловно, не знаете нашу команду…

— Не очень, — признался Яшин.

— Так вот! Надо вам сказать, что она довольно прочно удерживает свое место среди любителей. В ее составе есть хорошие игроки, особенно молодые, они отобраны из местных жителей по специально разработанной методике. И мы надеемся медленно, но верно прогрессировать.

— Рад за вас, — ответил Яшин, не понимая, при чем тут он.

— Увы, мистер Яшин, у нас нет почетного президента. В прошлом году скончался один из основателей нашего клуба. Ему было 82 года. Он постоянно присутствовал на всех матчах и даже приходил в раздевалку поздравить или подбодрить игроков. О, это был замечательный человек… Нам очень трудно найти ему замену: все отказывают нам из уважения к покойному…

Яшин все более и более недоумевал: мол, встречаются же в жизни странные люди…

— Мы так и эдак обсуждали данный вопрос на нашем общем собрании. И пришли к выводу: поскольку в самом клубе нет подходящей кандидатуры, надо подыскать вне клуба и найти великое имя, внушающее уважение всем. Каждый внес свое предложение. Но дебаты быстро зашли в тупик. Тогда один из нас проявил беспрецедентную инициативу и предложил избрать иностранца. Все согласились с этим и поручили нам выбрать кандидата после сегодняшнего представления на «Уэмбли».

Яшин все еще недоумевал, когда его собеседник торжественно произнес:

— Учитывая вышеизложенное, мы от имени «Юкс… футбол-клаба» хотим предложить вам, мистер Яшин, пост почетного президента нашего клуба.

— Мне?! Пост почетного президента? — удивился он. — Но почему?

— Вы — лучший вратарь мира, образец сочетания блестящего коллективного игрока и мощной индивидуальности, вы никогда не допускали ни малейшей грубости по отношению к противнику. Вы всегда держитесь скромно и корректно, вы представитель великого народа… Вот почему выбор пал именно на вас… Банкет закончится примерно в половине одиннадцатого, и мы будем ждать вас у выхода. Машина доставит вас в наш клуб. Руководящий комитет соберется в полном составе. Вы распишетесь в «Золотой книге», вас сфотографируют, мы выпьем по бокалу шампанского… и через час вы будете совершенно свободны.

Яшин был поражен. Как подобная идея могла родиться у членов маленького клуба лондонского предместья? Он чуть было не отказался, искал уже приличный предлог, но в последний момент передумал.

— Я согласен, — сказал Яшин. — Жду вас. С удовольствием вступлю в… как вы говорите?

— «Юкс… футбол-клаб», — ответил джентльмен, широко улыбаясь.

Яшин сдержал свое слово. В условленное время он незаметно покинул банкет. Его ждал автомобиль, который тотчас же помчался по улицам Лондона. Поездка длилась минут двадцать. И в то время как Московское радио рассказывало о великолепном выступлении феноменального советского вратаря, Яшин появился в «Юкс… футбол-клаб», украшенном советскими флагами, где был встречен оглушительными аплодисментами. Президент клуба тепло приветствовал его, пригласил занять место в президиуме и произнес речь, которую торжественно заключил следующими словами:

— Господа, наконец наш клуб имеет нового почетного президента, и он гордится тем, что этим президентом является Лев Яшин. Отныне мы не будем походить ни на один другой клуб. Я поднимаю бокал за здоровье и за славные успехи нашего гостя…

Часы давно отзвонили полночь, когда Яшин вернулся в отель. Вместо того чтобы взять ключ от своего номера, он задержался в баре, где несколько посетителей пили последнюю или предпоследнюю рюмку, и заказал себе минеральную воду. «Интересная история, — подумал он про себя. — При мысли, что я стал президентом… кстати, как называется клуб?»

Он долго вспоминал название «своего» клуба. Полчаса, может быть, больше… Затем, так и не вспомнив, поднялся в номер. Льву вновь представились два джентльмена, разукрашенный клуб, президент, его супруга, он слышал приветственную речь и даже нашел в ней несколько весьма лестных для себя слов.

Яшин улетел в Москву, так и не вспомнив названия скромного лондонского клуба, которому он был обязан одним из самых необычайных вечеров своей необычайной футбольной карьеры…

У Яшина золотая жена. Она не похожа ни на одну другую…

Есть домоседки, которые говорят чуть застенчиво!

— Мой муж — выдающийся футболист, я часто вижу его фотографии в газетах, но сама я не люблю и не понимаю футбол. Зачем же мне ходить на стадион? Лучше я сделаю что-нибудь по дому.

Есть вечно волнующиеся жены, которые признаются:

— Согласна, футбол приносит деньги, но это не профессия. И вот доказательство: в тридцать пять лет приходится искать что-то другое. Поэтому я в постоянной тревоге за будущее.

Есть жены-кокетки, не пропускающие ни одного важного матча: им приятно, когда при их появлении на трибуне вокруг раздается: «Смотрите, это мадам…»

Есть жены-болельщицы, которые по малейшему поводу вскакивают с места и восклицают:

— Мой муж неподражаем! Какая мощь! Он один стоит половины команды!

Есть реально мыслящие жены, которые авторитетно утверждают:

— При подписании контракта мужчины совершенно не умеют отстаивать свои интересы. К счастью, когда нужно, я всегда оказываюсь на месте.

Есть влюбленные жены, которые признаются, краснея:

— Я обожаю своего мужа, я в восторге от всего, что он делает. Куда бы он ни отправился, я следую за ним. Это дает мне возможность всегда быть рядом.

Есть суеверные жены, у которых порою возникают неожиданные идеи:

— На твоем месте я бы не играла в воскресенье. Увидишь, это хорошим не кончится. Почему именно, я не знаю, но я так чувствую, и все!

Есть сплетницы, которые не упустят случая сказать:

— Я встретила мадам А., она сказала, что ваш тренер не любит В. Ты должен этим воспользоваться, и будь уверен, если у него отношения с Г., то сейчас, может быть, и получится…

У Вали Яшиной нет ничего общего с этими женщинами. Она гармонически сочетает в себе самые разные тенденции, это человек скромный и преданный одному из самых выдающихся мастеров современного футбола. Но Валя может также похвастать, что самостоятельно выиграла один московский матч.

Это случилось в день встречи сильнейших советских футбольных команд — «Спартака» и «Динамо». Очень дисциплинированная, но возбужденная публика заполнила стадион имени Ленина за два часа до начала матча. Сторонники «Динамо» объявляли:

— Выиграет наша команда, потому что у нее крепкая защита во главе с Яшиным и опаснейшее нападение, особенно Численко.

Болельщики «Спартака» утверждали тоном, не терпящим возражений:

— Одержат верх наши благодаря упорству всей команды и точным ударам Хусаинова.

Что же касается международного арбитра Алимова, то он признавался своим коллегам:

— Такой встречей очень трудно управлять. Игроки «Динамо» и «Спартака» обычно очень корректны, но, когда они встречаются вместе, ухо нужно держать востро.

«Динамо» и «Спартак» вот уже два дня жили на своих базах в тридцати километрах друг от друга. Оба тренера отказались от каких-либо заявлений. Еще за час до начального удара по мячу никто точно не знал составы команд. Журналисты не очень-то ценят такого рода тайны, зато зрители имели возможность погадать на кофейной гуще.

Команды почти одновременно появились на стадионе и тотчас исчезли в раздевалках. Яшин на минутку задержался. Он посмотрел налево, потом направо и присоединился к товарищам, явно разочарованный. Валя его не ждала…

С первого же удара «Спартак» перешел на половину «Динамо» и под руководством талантливого дирижера Нетто стал создавать опаснейшие положения. Почти двадцать минут длился обстрел со всех позиций.

Защита «Динамо» в невероятных ситуациях отбивалась изо всех сил, отправляя мячи то в аут, то за лицевую линию, то просто подальше от ворот, совершенно не думая о какой-либо «созидательной» работе.

— Если «Спартак» удержит такой темп, «Динамо» долго не продержится, — заметил обозреватель «Советского спорта».

— Особенно если Яшин будет так стоять, — добавил один из его коллег.

А дело в том, что Яшин проявлял невероятную нервозность. Он неудачно выходил вперед, дважды ронял мяч, совсем не посылал мячи в поле руками и явно не руководил своими защитными линиями.

Болельщики «Спартака» ликовали и поддерживали штурм своих игроков с энтузиазмом, достойным миланских «тиффози» или мадридских «сосиос». Болельщики «Динамо» не знали, что говорить и что делать. Их фавориты и трех раз не пересекли среднюю линию поля, да и делали это как-то робко, совершенно не влияя на ход игры, которая велась только в одну сторону.

Неотвратимое произошло: Яшин совершил две непростительные ошибки, «Спартак» забил два мяча, почти что один за другим, и стал играть еще свободнее. В стремительном темпе «Динамо» неслось к катастрофе, быть может, самой крупной за всю свою историю.

Но кое-как советский чемпион доиграл до перерыва. Счет был для него весьма лестным, ибо 4:0 куда лучше отражало бы истинное соотношение сил в этой неравной борьбе.

Опустив голову, Яшин возвращался в раздевалку, сопровождаемый свистом зрителей, мгновенно готовых, как и повсюду, сжечь то, чему они недавно поклонялись. Яшина ждала неожиданность: в раздевалке была Валя… За десять минут до конца первого тайма она покинула свое место и убедила одного контролера за другим пропустить ее. Но как не нарушить правила, если мадам Яшина во что бы то ни стало хочет повидать своего мужа и при этом уверяет, что речь идет о жизни или смерти.

Тренер «Динамо» на какое-то мгновение закрыл глаза: в том состоянии, в каком находился его вратарь, все было возможно. Он стал свидетелем нижеследующего краткого диалога.

— Что с тобой, Лева?

— Сам не пойму.

— Ты должен реагировать и реагировать быстро. Об этом прошу тебя я.

Яшин посмотрел жене прямо в глаза и крепко обнял ее. Валя улыбнулась своей милой улыбкой и, уходя, сказала:

— «Динамо» должно выиграть… Сделай это для меня!

Зрители, собравшиеся на стадионе имени Ленина, присутствовали при возрождении, о котором еще и сейчас москвичи говорят с волнением. И действительно, оно было столь же грандиозным, каким грандиозным было преимущество «Спартака» в первой половине игры. «Отчаянная попытка проигравшей команды», — считали в лагере «Спартака».

— Никогда ничего нельзя считать потерянным, когда Яшин берет дело в свои руки! — кричали в рядах сторонников «Динамо».

И точно: Яшин вновь стал вратарем, равного которому нет ни на одном континенте. Он выдвинулся далеко вперед, не давал нападающим противника приблизиться и с необычайной четкостью посылал своих в одну контратаку за другой. Все его товарищи по команде расправили крылья, а противник за какое-то ничтожное время растерял свое преимущество, и оборона его рухнула. За десять минут счет сравнялся.

Разгневанные спартаковцы вскоре пришли в себя и получили право на пенальти. Однако Яшин отразил его с обезоруживающей легкостью. Он даже дерзнул похлопать по плечу неудачника, который стукнул от злости по земле.

А за две минуты до конца игры Численко, побуждаемый непосредственно Яшиным, убежал вдоль линии, переместился в центр и под немыслимым углом забил победный гол.

Стадион был охвачен восторгом.

Как только прозвучал финальный свисток, все игроки «Динамо» бросились обнимать Яшина. Капитан «Спартака» Нетто также поздравил своего давнего соратника по сборной.

— Но объясни мне, пожалуйста, это невероятное возрождение, — сказал он.

Яшин отделался несколькими ничего не значащими фразами. Его мысли были где-то далеко, рядом с тихонько плакавшей от радости Валей, благодаря которой он совершил это чудо…

 

ИСПОВЕДЬ ВОРИШКИ

Оставалось играть всего минут пять-шесть, самое большее. Во встрече с Бразилией Голландия пыталась совершить невозможное. Делала она это по-своему, не очень умело, но с необычайным упорством. Стадион бурлил, ибо чудо не было исключено. Да, впервые команда Нидерландов сражалась с настоящим чемпионом.

Итак, «вся Голландия» трепетала вместе с шестьюдесятью тысячами счастливчиков, попавших в этот день на олимпийский стадион Амстердама. Напряжение возрастало с каждой секундой. Никому не могла прийти в голову мысль покинуть место, за которое на «черном рынке» была уплачена двойная, а то и тройная цена, и все-таки какой-то мальчик лет пятнадцати, сидевший в ложе для почетных гостей, встал. Он следил за встречей, не двигаясь, не обмениваясь впечатлениями со своими соседями, не принимая никакого участия во всеобщем энтузиазме. Словно настоящий глухонемой, безразличный к самому удивительному, быть может, зрелищу за всю историю голландского спорта.

— Садись! — закричали ему.

— Простите, — робко произнес он, — но я должен уйти.

И он протиснулся к самому концу ряда.

Все взгляды были устремлены на поле. Даже взгляды полицейских, которые уже давно забыли инструкции и сами кричали вместе с толпой. Мальчик воспользовался этим и перелез через три или четыре барьера на пути к раздевалке. Украдкой он взглянул налево, потом направо и исчез.

Минута до конца игры, счет по-прежнему 0:0.

Сорок секунд — 0:0.

Двадцать секунд — 0:0.

Остается десять секунд. Удар Петерсона… Гол! Громовой взрыв потряс воздух! Петерсон обыграл Жильмара и забил победный мяч. Да, Голландия торжествовала победу над Бразилией! Обнимались повсюду — на поле, на трибунах и даже в ложе для официальных лиц, где хорошим тоном считалось аплодировать кончиками пальцев. Но в «исторический» момент к чертям все условности!

В салоне приемов олимпийского стадиона шампанское лилось рекой. Залпом пили пиво в близлежащих кафе. УШ

А в это же самое время пятнадцатилетний голландский школьник удирал со всех ног. Видно было, как он что-то прятал под курткой…

«Господин Пеле!

Вот уже несколько недель как мне хочется вам написать. Но что-то все время мешало это сделать. Я не знал, как признаться в непростительной ошибке. И если сегодня я все же решаюсь это сделать, то лишь потому, что был на исповеди. Священник сказал, что нужно очиститься от греха и все вам рассказать. Увы, Бразилия очень далеко! Не знаю, приедете ли вы еще когда-либо в Амстердам. Итак, посылаю вам это письмо, которое стоит мне многого, ибо очень тяжко приносить покаяние…

Так вот, господин Пеле, в апреле прошлого года, когда команда Бразилии находилась в нашем городе, я вас обокрал. Да, я похитил вашу майку с номером 10, самым знаменитым во всем мире. Я играю в футбол, и я думал, что, когда надену вашу майку, все мои товарищи сильно удивятся. Однажды утром я пришел в раздевалку клуба раньше других. Я разделся, натянул гетры, надел трусы и, улыбаясь, зашнуровал бутсы. А потом аккуратно положил вашу майку на массажный стол.

Я долго смотрел на нее и мысленно вновь видел вас, господин Пеле, как владыку мяча, владыку партнеров, игры, противника, публики, владыку всех и вся. На стадионе Амстердама вы находились недолго, в общей сложности не более получаса, но я не видел никого, кроме вас. С первого удара по мячу голландца увлекли остальные игроки, я же непрестанно следил только за вами, пытаясь как можно лучше постичь суть футбола. Перипетии игры меня не интересовали…

Вот тогда-то я и решил похитить вашу майку, думая, что в ней, быть может, заключена какая-то сверхъестественная сила. Смешно, я понимаю, но когда мечтаешь стать великим игроком, теряешь рассудок…

Эту майку я носил всего две минуты, господин Пеле! Ибо, когда я посмотрел в зеркало, мне стало стыдно, да, стыдно за то, что на мне цвета чемпионов мира и я воображаю себя великим Пеле… не спросив вашего разрешения, словно мелкий воришка.

Тогда я быстро положил майку в свою сумку и натянул обычную форму. Я успел это сделать как раз до прихода моих товарищей. Был четверг, день тренировочного матча, и я думаю, что никогда я так плохо не играл. Меня даже заменили во второй половине встречи…

Я вернулся к себе совершенно удрученный и спрятал вашу майку в шкафу. Она лежала там с апреля месяца, но я не мог спокойно спать и играть в футбол. Да, да! Тогда я сказал товарищам, что заболел и что врачи запретили мне играть.

Я должен был вновь обрести покой. Я пошел в церковь, чтобы исповедаться. Священник выслушал меня внимательно и серьезно и дал совет написать вам, извиниться и вернуть майку. Что я и делаю, хотя не знаю вашего точного адреса. Но я думаю, что для всех почтальонов мира вполне достаточно адреса: «Бразилия, господину Пеле».

Еще раз прошу меня извинить. Уверен, что вы это сделаете, ибо вы должны понять бедного футболиста, который никогда в жизни не сможет сделать и сотой доли того, что вы делаете ежедневно…

Примите мои искренние пожелания».

Кеес, Амстердам.

У этого письма был один шанс из тысячи вместе с сопровождавшим его пакетом оказаться в руках адресата. Но бывают же чудеса…

Почти ежедневно Пеле заходит в свой клуб побеседовать или просмотреть свою почту… И какую почту! В это утро он был заинтригован полученной на его имя чистой, тщательно выглаженной майкой Он спросил у секретарши:

— Кто это мне прислал?

— Откуда я могу знать! К пакету приложено письмо. Посмотрите.

— На каком оно языке?

— Думаю, что на немецком… и потом, какое это имеет значение!

— Мне бы очень хотелось знать, что там написано.

Секретарша ни в чем не могла отказать Пеле. Она дала перевести это письмо, написанное, как выяснилось, по-голландски. Пеле был им так тронут, что сам сел и написал несколько слов в ответ:

«Кеес!

Нет, вы вовсе не воришка! Вы просто любите футбол. Так сохраните эту майку в память о Пеле и всей бразильской команде. Когда мы снова приедем в Голландию, приходите к нам в гостиницу, я с удовольствием познакомлюсь с Вами.

Пеле».

Через несколько дней Кеес получил самый дорогой в его жизни подарок. И с тех пор он хранит письмо Пеле в своем бумажнике, у самого сердца.

«Пеле утверждает: я заставлю плакать Альтафини».

Удобно усевшись в баре гостиницы «Галиа», одном из роскошных миланских дворцов, легендарный Пеле читал этот сенсационный аншлаг. Подвальная статья занимала половину первой полосы итальянской спортивной газеты.

— Это правда, что вы хотите вызвать слезы у своего соотечественника Альтафини? — спросили у него.

Пеле покачал головой и, улыбаясь, ответил:

— Я этого никогда не говорил.

— И вас не шокируют подобные выдумки?

— Ни капли! Если бы я сердился всякий раз, когда мне приписывают то, о чем даже и не спрашивали, я давно был бы уже в сумасшедшем доме.

— Но… Альтафини? Ведь он-то может поверить в то, что вы действительно сделали такое заявлением

— Что вы! Он привык…

— И вы хладнокровно соглашаетесь на подобную роль?

— А почему бы и нет! Во-первых, я не могу контролировать все журналы мира. Во-вторых, это никому не причиняет зла…

Да, Пеле стоял выше обстоятельств, в которых оказывался из-за своей огромной популярности. Однако и его философия имела пределы.

Был такой старый игрок, который отлично знал футбольные нравы. Сам он когда-то пережил несколько часов славы, это было во времена Адемира, Жаира и Зизиньо — героев первенства мира 1950 года.

Но этот парень с обворожительной улыбкой сделался завсегдатаем тайных игорных домов, где раз за разом оставлял немалые деньги. И неизбежное произошло…

— Либо вы в течение недели погасите свои долги, либо мы примем серьезные меры.

Будучи припертым к стенке, человек обратился к друзьям, но исчерпал все свои кредиты и вынужден был вернуться к хозяину заведения.

— Я не могу сейчас расплатиться. Но прошу вас немного подождать, я, без сомнения, найду возможность это сделать.

— Весьма сожалею, но ничем не могу помочь.

— Неужели нет никакого другого решения?

— Никакого.

— Но я готов на все.

— Серьезно?

— Клянусь вам.

— Хорошо. Я аннулирую ваш долг, но за это вам придется взять на себя кое-какую работенку.

Вот таким путем совершилось падение экс-чемпиона из «Ботафого». Дважды его арестовывали и сажали на несколько месяцев за решетку. Потом за хорошее поведение его выпустили, и о нем не было слышно до того дня, когда…

«Футболисты! Не теряйте попусту время, прислушиваясь к второстепенным советчикам. Очень часто они увлекают вас на ложный путь. Овладевайте всеми футбольными секретами с помощью простого и эффективного метода и через два месяца вам уже нечему будет учиться у корифеев кожаного мяча: вам останется лишь подсчитывать свои барыши».

Получив по почте такое послание, две-три сотни футболистов-неудачников Рио-де-Жанейро сначала подумали, что речь идет о милой шутке. Но, читая дальше, они все приняли всерьез. А дальше говорилось:

«К этому письму приложен очень простой вопросник, который позволит мне лучше с вами познакомиться. Тщательно ответьте на все вопросы и ответ отправьте по адресу: Рио-де-Жанейро, 34. Поторопитесь, так как число кандидатов ограничено. Плата за десять уроков, соответствующих вашему возрасту и физическим возможностям, равна 10 000 крузейро. Вышлите эту сумму на «предъявителя». Через три дня вы получите всю документацию и тут же сможете приступить к работе. Но держите это втайне, и вы поразите своих руководителей!

Пеле, чемпион мира».

Большинство игроков, которым были направлены письма, приняло предложение и выслало по указанному адресу 10 тысяч крузейро.

Прошел месяц, а ученики Пеле все еще ждали учебник блестящего футболиста. Кое-кто из них счел, однако, подобный способ действия довольно наглым. Они послали напоминание, но это не помогло.

И вот как-то утром во время тренировки небольшого загородного клуба произошел следующий, поначалу несколько неуверенный разговор:

— Ты знал, что Пеле дает уроки футбола?

— Да, каждое воскресенье, в Рио, Сантосе, Сан-Паулу или где-то в другом месте.

— Нет, не о них речь, я про частные уроки.

— Кому?

— Всем желающим футболистам.

— И каким образом?

— Заочно.

— Не дури! Заочно футболу не научишься.

— Может быть, и так, но сам Пеле прислал мне письмо, мне и еще кое-кому. Да на вот, держи, читай сам…

— Невероятно. Но ты уверен, что это Пеле?

— А почему бы нет?

— А потому что ему нет надобности морочить себе этим голову. Он достаточно зарабатывает. Впрочем, есть возможность все проверить. В воскресенье Пеле играет в Рио. Постараемся с ним встретиться и узнаем правду.

Два приятеля прибыли на «Маракана». Им удалось убедить контролеров, что у них исключительно важное дело к команде «Сантос». Так они добрались до Пеле.

— Это ваше предложение? — спросили они, показав ему письмо.

— Конечно, нет! Как оно к вам попало? — быстро ответил Пеле, пробежав глазами бумагу.

— Мне прислали его шесть недель назад.

— И вы, не подумав, приняли предложение?

— Да… ведь это ваш почерк. У меня есть автограф.

— Но это подлог, это фальшивка! Я никому не позволял пользоваться моим именем для подобных проделок. Оставьте мне это письмо. Вот так история! Эй, Зито, посмотри, я стал преподавателем. Этого еще не хватало…

Не прошло и двух дней как самозванец был задержан на почте, как раз в тот момент, когда он фабриковал свои послания. Его привели в гостиницу, помещавшуюся в рабочем квартале Сако до Альферес, где он снимал номер. Он тут же во всем признался.

— Да, я воспользовался именем Пеле и подделал его подпись. Это нетрудно…

— Но где вы раздобыли адреса футболистов?

— Мне их дали в клубах, я говорил, что это нужно для организации большого конкурса подающих надежды футболистов.

И патентованный мистификатор добавил:

— Знаете, если вы мне предоставите время, я действительно дам им уроки футбола…

— Вы не заблудитесь: первая улица направо, затем идете все время прямо, обычным шагом — это минут двадцать…

Пеле вышел из гостиницы «Астор», что возле площади Сент-Огюстен, и, следуя совету портье, пошел по бульвару Османн небрежной походкой туриста, который никуда не торопится. На нем был голубой костюм, белая рубашка, эффектный галстук в горошек. Но для чего в эту короткую прогулку по Парижу он взял с собой громоздкий, явно мешавший ему пакет?

Большие магазины потянули его на другую сторону улицы, Гавр-Комартен позволил ему оценить прелести парижского уличного движения, у Шоссе Д'Антен он увидел задний фасад Оперы, но не обратил на нее особого внимания, а у Ришелье-Друо осведомился у ажана.

— Еще метров сто, улица, которая спускается влево, — любезно ответил ажан, сопровождая пояснения жестом.

Так Пеле спокойно дошел до Фобур-Монмартр, размышляя о том, как приятно отдыхать, прогуливаясь по улицам большого города, где на тебя никто не обращает внимания.

«Экип-Франс-Футбол»… Король футбола сразу же заметил вывеску, которая указывала на цель его уединенной прогулки. Он подошел к дому № 10, пересек двор, поднялся на второй этаж, откуда его направили на третий. Там Пеле застал главного привратника Андре и попытался как можно яснее объяснить ему причину своего визита.

Ох уж этот Андре… Двадцать лет безупречной службы, тысяча секретов в голове, получение и отправка корреспонденции, кладезь сведений, ворчливый хранитель редакции, с утра до вечера заполненной всевозможными посетителями.

— Вы кого хотите видеть? — осведомился он.

— Футбол… — ответил Пеле.

— А! Хорошо, посидите в гостиной, я доложу о вас.

Андре не спешил. Сначала он разнес груду газет и только во время «надцатого» рейса по этажам остановился у редакции «Футбола».

— Вас кто-то спрашивает у входа.

— Что значит «кто-то»?

— Понятия не имею. Какой-то тип, который сам не знает, чего ему надо. По-французски ни слова! Единственное, в чем я уверен, это то, что он черный.

— А дальше?

— Я все сказал, у меня есть и другие дела…

Редакторы «Футбола» продолжали работать: в конце концов незнакомец может и подождать… Но через десять минут в отдел вошел фотограф:

— Ребята, в гостиной сидит субъект, как две капли воды похожий на Пеле. Я даже подумал, уж не он ли.

— Странно…

— Серьезно, уверяю вас!

— Ну конечно… И вместе с ним ждет Софи Лорен, предвкушая удовольствие от встречи с нами.

Надо сказать, что футбольные журналисты разыскивали Пеле с утра. Они шли за ним по пятам с момента его прибытия во Францию, желая организовать оригинальный репортаж, однако столкнулись с удивительным противодействием. Пеле прятался, оставался неуловимым. Такая его манера не новость для специальных корреспондентов французского телевидения в Рио. Однажды они хотели отснять ленту с его участием для серии передач «За кулисами рекордов». Они заручились поддержкой всех, в том числе и Бразильской конфедерации спорта. Только Пеле отказался от предложения.

— Я сыграю весь матч, а вы снимайте что хотите, — сказал он.

— Но мы хотим представить французским телезрителям вас одного, в вашей повседневной жизни и на тренировках.

— Очень сожалею, но не могу помочь. Об этом говорите с моим импресарио.

— Послушайте, Пеле, во Франции знаменитости, даже сама Бриджит Бардо, никогда не отказываются от участия в подобных передачах.

— Возможно. Но ведь я не Бриджит Бардо, я Пеле.

Нет, Пеле человек не высокомерный. Но он учитывает свои интересы и связан с организацией, которая в случае необходимости напоминает ему о реальной жизни.

Теперь понятно состояние редакторов из «Футбола», обескураженных неуловимостью Пеле.

Итак в отдел ворвался фотограф.

— Пеле здесь, а вас это не трогает?

— От этой истории у меня уже уши вянут! — воскликнул заведующий отделом Жан Корню. — Пойдите посмотрите. И на этом кончим.

Отправился редактор. Через полминуты он уже вернулся обратно:

— Если это не Пеле, ребята, то сходство потрясающее!..

Жан Корню решил проверить лично. Молодой негр, который терпеливо ждал в гостиной, держа на коленях какой-то сверток, конечно, был Пеле. Реальность и на этот раз превзошла вымысел.

С бокалом шампанского в руках Пеле объяснял:

— Я пришел лично поблагодарить французских журналистов за все то, что они говорят обо мне… и преподнести им образцы бразильского кофе.

В этих словах был весь Пеле: «Знаменитость любезно признавала могучее влияние, которое оказывает пресса, а деловой человек не забывал об условиях своего контракта с «Кофе Бразилии».

 

ПРОРОК ИЗ ЛАС-РОХАСА

Он незаметно вошел в кафе, где несколько лучших футболистов Лас-Рохаса, небольшого городка в нескольких километрах от Буэнос-Айреса, каждый день играли нескончаемые партии в бильярд. Он выбрал себе уединенное местечко в уголочке зала, взял чашку парагвайского чая и стал отхлебывать его небольшими глотками. Вокруг бурлила молодежь…

Сколько ему было лет? Семьдесят? Восемьдесят или еще больше? Лицо бороздили глубокие красно-бурые от солнца морщины, но в глубине глаз светились огоньки. Откуда он пришел? Ну конечно, из пампасов, о чем свидетельствовали его фетровая шляпа и переброшенный через плечо плащ. Чего он искал? Кого ждал?

Неожиданно появился высокий крепкий парень и победно воскликнул:

— Дело сделано! Я еду в Европу! Заработаю много денег!

— Ты что, с ума сошел? — отозвался один из чемпионов бильярда, задержав удар, которым собирался вызвать восхищение присутствующих.

— Вовсе нет! Видели, вчера я беседовал с двумя клиентами. Мы отправились к моим родителям, и меньше чем за час все было решено.

— Ты на самом деле будешь играть в Европе?

— Я же вам сказал.

— В какой стране?

— Во Франции.

— В Париже?

— Еще ничего не знаю. Но какая разница! Все равно жизнь прекрасна!

Это был Нестор Комбен, открытие Иезо Амальфи, бывшая «звезда» «Ниццы» и «Ресинга», ставший впоследствии специальным импресарио в аргентино-французских операциях.

Нестор угостил своих друзей пивом. Он даже обошел столы и предложил всем посетителям разделить с ним радость.

— А ну-ка, дед, чокнитесь со мной! Это самый счастливый день в моей жизни, — обратился он к старому крестьянину, который был молчаливым свидетелем этой брызжущей весельем сцены.

Старик взял стакан, приподнял голову и спросил у Комбена:

— Сядь-ка ты здесь, передо мной. Я хочу кое-что посмотреть…

— Что, дедушка?

— Покажи-ка мне руку…

— Но я…

— Только на одну минуту. Ты не пожалеешь, ты никогда этого не забудешь и, быть может, еще поблагодаришь меня…

В такой радостный день Комбен никому и ни в чем не мог отказать. Он протянул руку.

— Ты можешь поверить незнакомцу, пришедшему издалека без какой-либо задней мысли, а движимого только судьбой?

— Разумеется, — ответил Нестор, который перестал улыбаться и принимал разговор всерьез.

— Тогда слушай…

Старый индеец начал говорить, а друзья Нестора, охваченные любопытством, подошли поближе.

— Я чувствую в тебе необычайную силу. Она поведет тебя далеко, очень далеко… Ты создан, чтобы властвовать, и ты будешь властвовать. При условии, что никогда не станешь долго раздумывать, а будешь подчиняться первому же порыву. Я слышал все, о чем ты рассказывал своим друзьям. Это хорошо, очень хорошо… Удача постучала к тебе в дверь. Следуй за ней в другой мир, ибо она всегда будет рядом с тобою. Да, ты будешь богат, известен, и все тебе будут завидовать.

Комбен жадно ловил каждое слово из этого монолога, который и всех держал в напряжении. Индеец продолжал:

— Но, прежде чем возвыситься над другими, ты покинешь Аргентину и будешь носить винтовку, которая никогда тебе не понадобится, ты последуешь за женщиной, будешь слушаться одного человека больше, чем других, и перешагнешь через горы.

С этими словами индеец встал, кивнул всем головой, поклонился присутствующим и удалился.

Июль 1964 года.

— Уф! Конец…

Нестор Комбен победителем покидал резиденцию «Ювентус» на Пьяцца Сан-Карло в Турине. «Тиффози» ждали его под аркадами и уже кричали: «Да здравствует Комбен!», хотя никогда не видели его на поле.

Нестор произвел устный подсчет: его рекордный переход из Лиона в крупный итальянский клуб стоил целого состояния. Он счастливо жил во Франции, но Италия сулила ему миллионы.

И тогда Комбен, один из самых удачливых футболистов, вспомнил о старом индейце из своего родного Лас-Рохаса: все его предсказания исполнялись одно за другим.

«Ты покинешь Аргентину и будешь носить винтовку, которая никогда тебе не понадобится…»

Он и в самом деле распрощался со страной, в которой родился, забыл вечера, проведенные с друзьями в Лас-Рохасе, ради коктейлей на Елисейских полях, где собираются все короли мира…

Служил он и во французской армии, и начальники ставили его в пример.

«Ты последуешь за женщиной…»

Да, была встреча с очаровательной девушкой, взрыв страсти и свадьба, такая веселая и яркая, что о ней и по сей день говорит весь Прованс.

«…Будешь слушаться одного человека больше, чем других…»

В самый критический момент его карьеры появился Люсьен Жассерон. Еще до вступления в лионский «Олимпик» Нестор обладал множеством всяких достоинств. Его переполнял темперамент, он быстро бегал, был смел и сильно, очень сильно бил по воротам. Но чтобы брильянт заиграл всеми гранями, его нужно было отшлифовать. С большим тактом и терпением это сделал Люсьен Жассерон. Тренер лионского «Олимпика» пошел значительно дальше: он заставил понять своего подопечного, что футбол ничего не стоит, если постоянно не думать о партнерах. Вот так Нестор Комбен стал командным игроком и одновременно лидером команды, которого так искали после ухода Жюста Фонтэна!

«Ты перешагнешь через горы…»

Чтобы вырвать в Турине золотой контракт и сделаться одним из синьоров итальянского футбола, где ради футболиста не жалеют ничего, Нестору нужно было перейти Альпы.

Индеец среди богачей…

 

ИСТОРИЧЕСКИЙ БРОСОК

Из всех газет только «Ото» за неделю вперед объявила состав сборной Франции, которой в воскресенье 13 марта 1910 года предстояло встретиться в Ипсвиче с англичанами. Вот слово в слово, что писал тогдашний тренер:

«…Редко наши руководители проявляли столько заботы и внимания формированию национальной сборной. Мы с надеждой можем ожидать будущих результатов и надеемся не пропустить более десяти голов. Защита нашей сборной — отменная. Тиллетт из Булони очень уверенно стоит в воротах, он смел и ловок. Упрекнуть его можно разве что в слабых бросках, однако лучшим вратарем мы не располагаем. Место правого защитника бесспорно принадлежит Ано из Туркуэна, уравновешенному, спокойному игроку с точным пасом, который используют нападающие. Слева Билло — лучший парижский защитник, глубоко понимающий игру, очень уверенный, так же как и Ано умеющий направить игру; стремительный, смелый, он придает защите редкую мощь…»

В пятницу 11 марта 1910 года без четверти два трехцветные из Французского спортивного объединения атлетических видов спорта находились на перроне Северного вокзала, как это предписывало им коллективное послание, опубликованное на страницах спортивной газеты.

Эта форма вызова в корне отличалась от прошлогодней, когда «Ото» обратилась к лучшим игрокам с душераздирающим призывом:

«Футболистов, желающих войти в состав сборной Франции, просят записаться в нашей канцелярии или в помещении Ф.С.О.А.С., улица Прованс, дом № 34».

Французы, отъезжавшие с Северного вокзала, были настроены оптимистически, но жалели, что отсутствуют «звезды» из лилльского «Олимпика». Спортивный клуб департамента Нор принял особые меры в отношении возможных кандидатов в сборную, объяснив свою позицию в весьма пространном письме, где, в частности, говорилось:

«Мы обратили внимание на то, что перспектива славы вскружила головы нашим футболистам и нанесла ущерб общему делу. Вот почему мы решили в корне пресечь это зло».

— Что поделаешь, северяне преувеличивают! Вэро, Элуа и Монтань доставили бы англичанам неприятности, — говорил господин Элле, официальный представитель при сборной Франции, который — укажем в скобках — все дорожные расходы должен был оплачивать из собственного кармана.

Но ненужные сожаления длились очень недолго. А когда около полуночи команда прибыла в Лондон, к ним уже больше не возвращались.

В воскресенье 13 марта 1910 года Анри Дегранд, главный редактор «Ото», писал:

«…Прогресс наших команд в этом году совершенно неоспорим, и отныне международные встречи приобретут решающее значение. Поэтому необходимо, чтобы на смену произволу пришел теперь четкий порядок и чтобы тот, на кого возложена обязанность считать время матча, не мог продлевать его по собственному усмотрению, лишь бы позволить завершить красивую комбинацию или дать возможность своей любимой команде забить гол…»

Этот комментарий не имел никакого отношения к краткой, но трагической информации:

«Лондон, 12 марта (по телеграфу). Около полутора тысяч человек присутствовали сегодня в Ипсвиче на матче между Францией и Англией, закончившемся полным разгромом французской команды. Англичане победили со счетом 20:0».

Между тем забота о точности, проявленная главным редактором «Ото», привела к тому, что два дня спустя появился первый в истории международных встреч отчет о матче по минутам. И какой отчет! Настоящий памятник былого юмора…

После двадцати четырех часов тревожного молчания читатели «Ото» узнали наконец, что же произошло в Ипсвиче. Обозреватель Робер Демаре оказался в авангарде и взял на себя инициативу яркого, исключительного в своем роде репортажа. Под заголовком «После разгрома» он поведал правду, всю правду о Ватерлоо французского футбола. Начал он с загадочного вступления:

«После неслыханного поражения интересно было спросить у одного свидетеля и участника матча, как протекала игра. Вот что мне поведал этот игрок…

Игра проходила так, как и должна была проходить, если принять во внимание, что руководители английской сборной дали указание своим игрокам максимально увеличивать счет. Защита, как ни странно, не использовала выгодных моментов, которых было предостаточно. Превосходство английских форвардов было настолько подавляющим, что наши защитники никак не могли их остановить. Противник ошибался очень редко.

Хронометраж встречи убедительно свидетельствует об удручающей регулярности, с которой голы следовали один за другим, причем Дей забил 11 голов из 20. Как только мяч оказывался в игре, Шандезон направлял его одному из наших полусредних, которым редко удавалось использовать его в интересах крайних нападающих; обычно английский полузащитник завладевал мячом, пасовал Дею, который вытягивал на себя защитника и тут же отправлял мяч своему краю, за которым совершенно не следил французский полузащитник. Край быстро передвигался вперед, перемещался к воротам, там вытягивал другого защитника и, не мешкая, отправлял мяч одному из трех свободных нападающих, чаще всего Дею, который с удивительной точностью посылал мяч именно туда, где Тиллетта не было…»

Вот в каких галантных выражениях все это было описано… Но далее следовал незабываемый аналитический отчет:

3 ч. 20 мин. — начало игры.

3 ч. 25 мин. — Дей забивает гол.

3 ч. 28 мин. — Гарднер забивает гол.

3 ч. 30 мин. — Дей забивает гол.

3 ч. 37 мин. — Баш забивает гол.

3 ч. 40 мин. — Тиллетт в броске отбивает мяч.

3 ч. 57 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 01 мин. — Баш забивает гол.

4 ч. 05 мин. — конец первого тайма.

4 ч. 15 мин. — начало второго тайма.

4 ч. 17 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 18 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 20 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 23 мин. — Баш забивает гол.

4 ч. 28 мин. — Мапль забивает гол.

4 ч. 29 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 30 мин. — Эшер пасует по центру, Шандезон промахивается

4 ч. 34 мин. — Мапль забивает гол.

4 ч. 34 мин. 30 сек. — Мапль забивает гол.

4 ч. 36 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 38 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 39 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 43 мин. — Баш забивает гол.

4 ч. 46 мин. — Корнер у ворот Франции. Без результата.

4 ч. 48 мин. — Дей забивает гол.

4 ч. 54 мин. — Баш забивает гол.

5 ч. 00 мин. — Окончание матча.

Далее следовало заключение:

«Итак, 6 голов в первом тайме, 14 — во втором. Таковы подлинные признания одного из одиннадцати игроков нашей сборной, которые наверняка с ужасом будут вспоминать поражение 12 марта, эту памятную дату в истории французского футбола».

Анри Дегранж оказался в выигрыше. В области спортивной журналистики был сделан решительный шаг вперед, и Франция получила подробнейшую информацию о матче…

Но кто же был тот игрок, тот благоразумный аноним, давший столь точное описание разгрома в Ипсвиче?

Это стало известно много времени спустя, когда Робер Демаре выболтал тайну. Однако подумайте немного, еще раз перечитайте аналитический отчет, и вы легко догадаетесь…

Ну, конечно же, «предателем», который согласился обо всем рассказать, был Тиллетт, несчастнейший вратарь из всех, какие выступали в сборных командах Франции. Но он не мог упустить возможности с гордостью подчеркнуть: «3 ч. 40 мин. — Тиллет в броске отбивает мяч».

Целую неделю матч в Ипсвиче не сходил со страниц «Ото». На следующий день после появления анкеты, которая своею смелостью заставила заговорить всю прессу, Робер Демаре писал:

«Беспрецедентный итог выступления французской команды в Ипсвиче вызвал целый поток писем наших читателей, часть из которых решила, что произошла типографская ошибка, а другая часть — что речь идет не о той команде, о которой было объявлено. Знайте же, дорогие читатели: это именно те самые одиннадцать игроков, которых разбили со счетом 20:0.

Вчера один из одиннадцати участников этой незабываемой встречи в Ипсвиче рассказал в интервью, как случилось, что мы были раздавлены: «Ничего нельзя было сделать, к нам просто не попадал мяч». Таков вывод. Что поделаешь? Будем и мы биты ежегодно таким же образом? Нет, любители из английской команды захотели доказать, что они кое-чего стоят, они получили строгий приказ обыграть нас, забив как можно больше мячей, и им это полностью удалось. В будущем, я уверен, они будут к нам снисходительны и, блюдя приличия, больше двенадцати голов забивать не станут…»

Докапываясь до корней проблемы, на другой день Робер Демаре обрушился против инакомыслящих селекционеров из Французского спортивного объединения.

Разгром сборной Франции английскими любителями заставлял, по его мнению, искать главные причины поражения. И он их видел, во-первых, в ошибочном отборе игроков, во-вторых, в отсутствии тренировок.

«В этом году Центральная комиссия не проявила необходимых усилий. В самом деле, ни один член комиссии не может сказать, что он глубоко изучил каждого из одиннадцати французских игроков. Нужны примеры? Пожалуйста: Эспер — игрок разносторонних возможностей, но все воскресенье он играет во второй команде «А.С.Ф.» и, следовательно, не может наблюдать столичных игроков. Лебель и Элье еженедельно играют за «Р.И.К.»; Томален следит все воскресенья за шалостями «Стандарта»; Виала ни за чем не следит; Байру в Сете, Дюбрюль в Рубе, Люлю в Тулузе, Гале часто не бывает в Париже.

Но вот наступает время формирования сборной. Лебеля посылают в Лилль, несколько членов Центральной комиссии направляются на стадионы Парижа, и уже через два дня команда готова. А в результате: 20:0.

Никак нельзя судить о возможностях того или иного игрока по одному-единственному матчу; ответ на этот вопрос может дать только серия игр; на каждом матче чемпионата должен присутствовать один из членов Центральной комиссии, так чтобы кандидатов постепенно просмотрели все ее члены. Задача по отбору игроков в национальную сборную должна быть возложена на специальный комитет, как это делается в Англии. Там мощный отборочный комитет еженедельно присутствует на матчах любительской и профессиональной лиг, а затем после всестороннего обсуждения кандидатов формируется сборная. И мы во Франции должны действовать подобным же образом и найти десяток компетентных и беспристрастных спортивных деятелей, которые занимались бы исключительно отбором игроков для сборной. После того как кандидаты будут намечены, необходимо организовать различные встречи — Север — Юг, Париж — Север и т. д. Таким образом удастся определить, чего стоят игроки, и — что самое главное — эти игроки лучше узнают друг друга. Они увидят свои ошибки и смогут их исправить. Когда определится состав сборной, надо будет организовать регулярные тренировки… но вот в чем загвоздка: для тренировок нужно время, а сейчас центры по подготовке игроков настолько перегружены, что решить этот вопрос нет возможности. Команды Севера сыграли 18 матчей, команды Парижа — 12, не считая игр на кубок, которыми заполнен календарь; совершенно очевидно, что для тренировки сборной не остается времени…»

На этом дело не кончилось: на следующий день Фернан Бидо, специалист по регби, продолжил дискуссию. Вначале он отозвался о круглом мяче со снисходительной иронией, а затем высказал ряд здравых замечаний:

«Я думаю, что было бы весьма кстати выразить нашим коллегам-футболистам самые искренние соболезнования по поводу того, что произошло в Англии. Они, очевидно, изрядно постарались, ибо не так-то просто пропустить в свои ворота двадцать мячей за такой короткий промежуток времени; и надо проявить исключительное внимание и ловкость, чтобы при каждом ударе не оказаться на пути мяча. Если увеличить число кубков, предварительных встреч, турниров, чемпионатов и т. д., в которых играют французские футболисты, можно было бы добиться еще более внушительного результата: не менее пятидесяти голов в пользу Англии…

Ибо если наши регбисты никогда не давали возможности английской команде забить восемьдесят голов в ворота французской сборной, если они делают все более решительные успехи, то этим они обязаны относительно ограниченному количеству проводимых ими официальных встреч. Ибо совершенно очевидно, что ничему, абсолютно ничему не научишься в матче, который нужно выиграть любой ценой и любыми средствами. А так как подобные матчи нашим футболистам, словно каторжникам, приходится играть не менее одного в неделю и так в течение восьми месяцев в году, то Федерации французского футбола не на что жаловаться; ее представители могли сыграть даже хуже…»

Это было в 1910 году… После Ипсвича прошло полвека. Футбол стал самым популярным спортом как во Франции, так и во всем мире. Но, перечитывая Робера Демаре и Фернана Бидо, невольно замечаешь, что в подлунном мире изменилось не столь уж многое…

 

«ЗВЕЗДЫ» НА СТАДИОНАХ МИРА

Что такое настоящая команда?

На этот вопрос Флориан Альберт отвечает:

— Это команда, которая с самого начала пытается навязать свою игру противнику, умеет в зависимости от обстоятельств внести коррективы в обстрел ворот и легко перестраивается в ходе встречи.

— Отвечаете ли вы своим почитателям?

Флориан Альберт улыбается:

— Я пишу тем, кто мне задает умные вопросы. Такие тоже встречаются…

— Вам нарочно нанесли удар. Ваша реакция?

— Если это первая ошибка противника, делаю вид, что не заметил. В девяти случаях из десяти я продолжаю играть, не говоря ни слова. Если же это повторяется, тогда другое дело. Я поворачиваюсь к судье и обращаю его внимание на то, что в таких условиях играть невозможно. У нападающего только один заступник — судья! Увы! часто это оборачивается против него. «Еще слово, и я вас удалю…» Сколько раз доводилось мне слышать эту чересчур примитивную формулу! Она стоила мне очень дорого: за всю свою карьеру я был всего дважды отправлен в раздевалку. Да, я забываю ошибку, совершенную единожды, ибо могу поверить в то, что это действительно случайность. Но когда соперник буквально избивает тебя, я взрываюсь.

В этих немногих фразах весь характер лучшего венгерского игрока последних лет. Флориан Альберт получил в 1967 году «Золотой мяч» журнала «Франс футбол». Столь заслуженный им «Золотой мяч»! Ибо существует немного футболистов, которые руководили бы своей командой с такой проницательностью, элегантностью и точностью.

Бекенбауэр

Фламенго, Фламенго

твоя слава — в борьбе! 

Фламенго, Фламенго, 

чемпион на суше и на воде.

Это крик бразильских «тореадорес», помешанных на своей команде.

Ах, старая слава,

желтых и черных. 

Когда выигрывают — 

хохочут, хохочут. 

Когда проигрывают — 

хохочут еще больше…

Это веселая незамысловатая песенка болельщиков швейцарской команды.

Благородный и отважный воин, 

Рыцарь славы! 

Вперед, Мадрид, вперед, Мадрид 

Торжествуй, храбро сражаясь, 

Защищая свои цвета! 

Вперед, Мадрид, вперед, Мадрид, вперед!

Это гордый марш мадридского «Реала».

Народы выражают свою страсть тысяча и одним способом.

Зрители, например немцы, умеют создать нужную обстановку и взорвать стадион, когда они этого хотят. У них имеется даже специальный репертуар для «звезд» сезона. Так Бекенбауэр вдохновил многих случайных поэтов и музыкантов. С некоторых пор у него имеется свой персональный гимн. Фольклор? Да.

Воодушевляет ли Бекенбауэра толпа его ярых болельщиков и безумных поклонниц? Это мне неизвестно. Но я знаю, что в футболе он блистает легкостью, в футболе, где зачастую законом является закон сильнейшего.

Я очень люблю игру Бекенбауэра. В моих глазах он олицетворение элегантной эффективности, свойственной футболистам высокого класса. Бекенбауэр, любимец Бундеслиги и мюнхенской «Баварии», вызывает различные оценки футбольных обозревателей. Я все еще слышу жаркие дебаты по поводу его игры, разгоревшиеся после финала Англия — ФРГ (4:2) на первенстве мира 1966 года и на следующий день после встречи «Бавария» — «Сен-Этьен» на Кубок Европы 1969—1970 годов.

— Просто скандал — заставлять такого игрока выполнять защитные функции, — говорил один.

— Бекенбауэра убивают, поручая ему персональную опеку противника, — добавлял другой.

Спрашивают: быть может, он был бы лучше и полезнее в роли атакующего? Лично я полагаю, что он уважает работу в обороне, не отказывается от атаки и самым серьезным образом относится как к своей роли в команде, так и к футболу в целом.

Бест

Это чемпион новой формации.

Его отличает современный склад ума. И хочется подчеркнуть его отвагу на поле. Бест — нападающий, созданный для победы.

Вот он отправляет мяч, останавливает атаку, возвращается, снова идет вперед, проводит «немыслимый» дриблинг. Одним словом, за ним гоняются, точнее говоря, пытаются угнаться, когда начинается неожиданная атака.

Бест свободен от какой бы то ни было консервативности. Во всем, что он делает, и особенно в футболе. Он опрокидывает традиции, используя технику старших и мужество молодости.

Ничто не удивляет Джорджа, он же удивляет мир. Он располагает полной свободой в «Манчестер Юнайтед» под покровительством Матта Басби, которому обязан всем. Когда Беста спрашивают: «Кто являлся для вас образцом?» Он отвечает с большим апломбом: «У меня никогда не было образца».

Когда пытаются понять суть его игры, он говорит, лукаво подмигивая: «Великий футболист — это пятьдесят процентов умения и пятьдесят процентов импровизации».

Неплохая формула, не правда ли?

Эйсебио

Знаменитые футболисты, как и вообще все спортивные «звезды», получают иногда удивительные письма. Особенно от поклонниц, которые не находят слов, чтобы выразить обуревающие их чувства. Но я не думаю, чтобы кто-нибудь из мировых знаменитостей был удивлен так же, как был удивлен Эйсебио, получив вот это письмо:

«Дорогой Эйсебио.

Мне 30 лет. С раннего детства я обожаю футбол. Это самый прекрасный из всех видов спорта, ибо единственно он позволяет мужчине предстать перед женщиной в своем подлинном виде. Обманывать можно везде, но только не в футболе. Я моментально выношу суждение об игроке. Да, да, даже в отношении техники. И никогда не ошибаюсь. Кстати, я веду дневник, где записываю свои мысли.

Впервые я увидела вас почти 10 лет назад, когда вы дебютировали в линии атаки дорогой мне «Бенфики». Пяти минут было достаточно, чтобы понять: в один прекрасный день вы опрокинете все барьеры и станете самым грозным нападающим в мире.

Да, да! Так записано в моей маленькой золотой книге.

Для меня, Эйсебио, вы — сверхчеловек футбола. Вы превзошли Пеле. Ибо вы прекрасны. Как божество, конечно. О Пеле этого не скажешь. У меня есть дар: я предсказываю будущее с минимальной ошибкой. Ваше будущее? Оно лучезарно. Придет время, закончится ваша футбольная карьера, и на вас посыплются многочисленные предложения. Одно придет из Японии. Примите его, и вы будете счастливее и богаче короля.

Знайте, что я живу в вашей тени, готова отозваться на ваш зов, если только вы будете во мне нуждаться…»

Эйсебио не знает ни имени, ни адреса своей таинственной корреспондентки.

Оставим в стороне легенды. Эйсебио продолжает блестящую карьеру. Это образец взрывного игрока. Какой удар! Он обладает высшим качеством современного футболиста — искусством менять ритм в любой позиции.

Его называют европейским Пеле (не прогневать бы этим лестным сравнением его страстную почитательницу!). Да, у Эйсебио, как и у Пеле, кошачья мягкость, позволяющая провести решающий дриблинг. Но Пеле…

Чарльтон

Бобби Чарльтон! С его именем у меня связано два самых интересных воспоминания: одно о блистательной победе и другое — о печальном поражении.

Февраль 1963 года, «Парк де Пренс». Сборная Франции дает поучительный урок Англии. Да, да! Публика неистовствует. Наши игроки делают все, что хотят. Вишневски забивает уже на третьей минуте. Дуй и Коссу развивают его успех. К перерыву на демонстрационном табло: Франция — 3, Англия — 0. Словно во сне…

Англичане вне себя. И это чувствуется. Они выходят на поле, готовые на все. Ход схватки меняется. Мы смяты… Да еще как! Англичане штурмуют. Смит и Тамблинг обманывают Бернара: 3:2! Но в этот февральский день ничто не могло лишить • трехцветных огромного успеха. Вишневски отвечает Тамблингу, а Коссу наносит окончательный удар английским футболистам. Нас награждают невиданной овацией.

Победить Англию, да еще со счетом 5:2, это что-нибудь да значит в жизни футболиста… Особенно когда на следующий день читаешь в лондонской газете оценку известного обозревателя Жоффруа Грина: «Малейшее движение команды Франции дышало свободой и легкостью. Если бы она могла повторить подобный матч, я уверен, ничто не смогло бы помешать ее выходу на первый план среди европейских команд. В ее рядах бесспорные таланты, такие, как Вишневски, Гужон, Дуй, Коссу и Эрбен. Я попросил наших игроков указать лучшего среди французов, которого они охотно приняли бы в команду своего клуба. Многие уклонились от ответа. Один лишь Бобби Чарльтон был откровенен. Его выбор пал на «акулу» французской команды».

На Эрбена… вы представляете?

Много лестных слов слышал я за всю свою футбольную карьеру, но эти слова, сказанные Бобби Чарльтоном по случаю моего третьего выступления в составе сборной Франции, мне дороже золота.

Февраль 1963-го… 20 июля 1966-го… За три года игра и люди сильно меняются. Я снова в Англии в связи с нашим третьим матчем в розыгрыше Кубка мира. Мы сыграли вничью с Мексикой (1:1) и проиграли Уругваю (1:2). Никому и в голову не приходит мысль увидеть «французское чудо». Но так как терять нам нечего, мы бросаемся в атаку, как большие.

«Задвижка» двух первых встреч заменена игрой в линию. Мы играем хорошо, очень хорошо. Увы, на восьмой минуте мне жестоко задевают колено. Проклятый грубый удар. Остаюсь на поле, но очень ограничен в своих действиях. Мои товарищи держатся стойко, и только на 40-й минуте Хант, всегда находящийся на острие атаки, застает врасплох нашу защиту. Во втором тайме получает травму Симон. Этим пользуется все тот же Хант и увеличивает счет — 2:0. Но Франция покидает поле боя с высоко поднятой головой, проиграв будущему чемпиону мира.

Вечером, возвращаясь в нашу лондонскую резиденцию, я вновь думаю о матче. И снова вижу Бобби Чарльтона. Какая разница между спокойным, прозорливым организатором игры, каким он был сегодня, и несколько оторванным от других игроков крайним нападающим, каким я его помню в феврале 1963 года! Корреспонденты, аккредитованные на Кубке мира, говорят о нем в самых похвальных выражениях. Некоторые сравнивают его с Ди Стефано за качество и разнообразие выполняемой работы. Я без колебаний присоединяюсь к этому несколько дней спустя, после того, как Англия выиграла мировое первенство, победив ФРГ (4:2) на стадионе Уэмбли.

Мое почтение к Бобби Чарльтону не изменилось. Это игрок высокого класса и истинный джентльмен. Он делает честь нашей профессии.

Факкетти

«Арена» — это Эльдорадо итальянского футбола. Историческое место на окраине Милана. Старинная архитектура контрастирует с общим обликом города,

идущего в авангарде модернизма. Однако несколько раз в неделю сотни болельщиков являются сюда, чтобы раскрыть секреты своих идолов. Восемь лет тому назад они присутствовали при «историческом событии», если можно назвать так рождение футбольной «звезды» Милан пробуждается. Приезжает Э. Э. Это Эленио Эррера, волшебник, заставляющий поверить во все, что угодно. Его обступили журналисты, ловят малейшее слово, которое можно будет толковать и так и этак. Игроки «Интера» работают. Основательно, как знаменитости, сознающие свою ответственность. Как «звезды» балета, совершенствующие свою технику. Как члены команды, охваченные волей к победе.

Специалисты делают заметки. Их беспокоит один вопрос: почему Э. Э. навязывает огромного парня, 1 метр 87 сантиметров ростом, созданного для чего угодно, но только не для футбола? Э. Э. улыбается. Он признается одному французу:

«Видишь этого гиганта? Его зовут Факкетти. Никто не поставит на него и сотни лир. А почему? Потому что он высокого роста и бегает большими шагами, а в футболе есть склонность к умеренности. Но я готов биться об заклад, что через два-три года имя Факкетти станет одним из самых знаменитых в мировом футболе».

Продолжение известно. Факкетти — капитан «Скуадра Адзурра», на его счету две победы в Кубке Европы, в Межконтинентальном Кубке, неоднократные премии Оскара и другие награды. Он задает тон всему итальянскому футболу. Лично для меня он символизирует полный успех футболиста, в которого поверил умный и искусный тренер.

Факкетти в значительной мере изменил роль крайнего защитника, но вовсе не следует пытаться сыграть «под Факкетти». Факкетти способен глубоко и решительно атаковать, забивать сенсационные голы, двадцать раз в течение матча возвращаться на свое место ибо он обладает огромным ростом и редкими физическими данными (10,4 секунды на 100 метров… и менее 50 секунд на 400 метров с предварительным стартом). Эленио Эррера дал ему возможность полностью выявить себя, создав для него новый стиль игры в защите. Но то, что удалось ему в случае с Факкетти, все-таки остается исключением.

Ривера

Через несколько дней начнется сезон. Жипо Виани, В ТУ пору технический директор «Милана», принимает в клубе Нерео Рокко. Обсуждается состав команды.

Разговор идет о Ривере.

— Понимаешь, — говорит Рокко, — этого парня я готов взять, но исключительно ради собственного удовольствия. Он не будет играть ни в каком клубе, будет играть только у меня в саду. А я, усевшись поудобнее в кресло, буду наблюдать за тем, как он жонглирует мячом. Он сможет творить чудеса, ибо будет работать без публики, без противника, причем ровно столько, сколько захочет. Вроде бы цирковой номер — дрессированный морской лев!..

— Послушай, Нерео, все это несерьезно…

— Совершенно серьезно, дорогой Жипо. Итак, сколько за твое маленькое чудо?

Дело, разумеется, ограничилось шутливой беседой. С тех пор прошло время. Ривера стал блестящим мастером, капитаном «Милана», чемпиона Европы. А Рокко сделал из него нечто большее — настоящего технического советника, которому принадлежит решающее слово на установке перед матчем.

Рокко умеет признавать свои ошибки. Когда ему напоминают об этой истории, он с улыбкой отвечает: «Если бы я осуществил свой проект, футбол потерял бы своего величайшего игрока».

Этот случай лишь доказывает, что футболист на протяжении своей карьеры совершенствуется и что скороспелых выводов следует остерегаться.

Да, Джанни Ривера настоящий лидер в игре. Он разорвал заслон во время европейского финала 1969 года, где «Милан» быстро разделался с амстердамским «Аяксом».

Джанни владеет блестящей техникой, особенно техникой дриблинга. Он очень подвижен и ловок. Это, бесспорно, один из самых элегантных современных футболистов. Ривера прекрасно видит поле, он умеет дать нужный пас в нужное время, пас сильный или филигранный, с точностью истинного виртуоза

Ривера значителен как на поле, так и в жизни, да и везет ему во всем.

Яшин

Тот, кому не приходилось оставаться один на один с Яшиным на расстоянии 18 ярдов, тому не понять бессилие нападающего. Это нечто страшное. Знание того, что удар и гол теоретически возможны, никак не помогает: перед вами паук, и вы неизбежно попадете в его сети. Но Яшин рассчитывает не только на это.

Да, он действует как профессиональный иллюзионист. Но он уверен в своих силах и в своем мастерстве, и он прекрасно использует также «миф о Яшине».

И вот пример — доподлинная история без всякого домысла, что встречается куда реже, чем многие думают.

Яшин много раз бывал в Южной Америке. В Рио у него было строго до минуты расписанное время: пресс-конференции, выступления по телевидению, бесконечные приемы, участие в киносъемках…

Однако возвращаюсь к своей истории. В тот день на пляже Копакабана Яшин доставил всем истинное удовольствие, в частности, юным кариокас. С неслыханной легкостью отражал он все удары. Явился нападающий из «Ботафого». Его познакомили с Яшиным. Все стали требовать небольшого и очень своеобразного матча: конкурса пенальти. Яшин соглашается и предлагает пари: пять попыток, ни одного гола. Вызов принимается. Зрители толпятся вокруг условного футбольного поля, где два человека готовятся показать необычный спектакль.

Нападающий из «Ботафого» бьет необутой ногой и первые два мяча посылает мимо: один в сторону, второй чересчур высоко. Яшин невозмутимо спокоен. Третий мяч отбивает ногой, а четвертый — на манер вратарей-акробатов лучших времен.

Внезапно наступает тишина. У нападающего остается всего один шанс. Яшин улыбается… и спокойно приседает на корточки посреди своих теоретических ворот. Никто не понимает, в чем дело. Нападающий дает понять, что он приготовился. Однако он нервничает, бьет сильно, но высоко. Пари выиграно! Советскому вратарю устраивают овацию. Неудачник чуть не плачет от досады. Яшин подходит к нему и приглашает позавтракать вместе: он вовсе не хотел унизить своего соперника, он хотел ему показать, что пенальти — дело чисто психологическое, что это вопрос хладнокровия.

Но попробуйте сказать свидетелям этого импровизированного соревнования, что Яшин не чародей. Да они рассмеются вам в лицо! Для них в Яшине есть что-то сверхъестественное.

В конечном счете, возможно, они и правы.

Пеле, Пеле, Пеле…

Единственный в мире футболист имел возможность в течение десяти лет повторять: «Я делаю что хочу, где и когда хочу». Это, конечно, Пеле.

Об этом необычайном человеке сказано уже все. Ни один футболист не объединил в себе такой суммы качеств. Никто не выигрывал «в одиночку» столько матчей. И вместе с тем Пеле также поразительный командный игрок, сверхклассный организатор. Об этом я кое-что знаю…

Коломбо, апрель 1963 года. Трехцветные пытаются добиться невозможного против чемпиона мира 1958 и 1962 годов. Трибуны накалены. Они верят в чудо и будут верить в него до конца. Пеле забивает гол на исходе получаса игры, но Вишневски сравнивает счет. Пенальти! Пеле обманывает Карню. Ну что ж! Ди Налло снова восстанавливает равновесие. Нужно продержаться восемь минут. Увы! Пеле совершает новый трюк. 3:2. Мы побеждены с минимальным разрывом в счете. Побеждены Бразилией? Разумеется. Но на другой день во многих газетах можно было прочесть весьма знаменательный заголовок: «Пеле — 3, Франция — 2».

Чрезмерная чувствительность? Нет, очевидная справедливость. Видеть Пеле с трибуны — это многократно повторяющееся удовольствие, оценить его на поле — редкая привилегия… Увы, я взвешиваю свои слова! Неле обладает врожденными достоинствами. Он естественно и непринужденно делает то, что нам удается в результате упорного труда. Мяч принадлежит ему и отвечает на все его капризы. Пеле действует подобно фокуснику. В его западню попадают, даже не успев осознать, как это произошло. Это гений. А что можно противопоставить гению? Ничего.

Пеле больше уже не подсчитывает своих подвигов на всех континентах. Он ими не кичится и быстро забывает о них.

И однако…

Разрешите маленькое отступление. Что такое «класс»? Существует множество определений. Мне нравится одно: класс — это умение делать один день, один час, одну минуту или секунду то, на что другие тратят целую жизнь… и делают более или менее сносно…

Так вот, Пеле — это класс в точном значении термина, который столь часто толкуют весьма произвольно.

Пеле поставил на колени всех защитников мира. Некоторые ему сопротивлялись. Другие поступили лучше. Примеры как-то не сразу приходят в голову. Тем хуже…

Трапаттони — очень надежная сила итальянского футбола и, в частности, «Милана». Это игрок середины поля, о котором можно лишь мечтать. Он охотно делает все, что нужно.

Как это было 12 мая 1963 года, в день встречи Италия — Бразилия на переполненном стадионе «Сан Сиро».

Весь полуостров составлял одно целое с итальянской командой, которая выставила Виери, Мальдини, Факкетти, Маццолу, Сормани, Риверу и других мастеров.

Перед Трапаттони была поставлена одна цель: нейтрализовать Пеле. Дни и ночи он, не переставая, думал над этой самоубийственной задачей. От исхода этой необычной дуэли зависел результат, столь желанный миллионам «тиффози».

Трапаттони сам не свой. Он не видит ни судью, ни публику. У него один объект: Пеле, этот дьявол или бог из Южной Америки. Больше он ничего не знает…

Французский арбитр, господин Буа, весьма уважаемый за границей, даёт свисток. Все взгляды прикованы к Пеле. Ждут его вступления в игру. Вот он идет на пас Кутиньо. Но Трапаттони встречает его и лишает мяча. Стадион гудит. Пеле, этот король из королей, ждет другого случая. Еще раз открывается Кутиньо, но Трапаттони вновь перехватывает мяч. «Сан Сиро» ревет. На этот раз Пеле не медлит. Он появляется в гуще атаки. Передача по воздуху с центра направо. Это легкий для Пеле мяч. Но Трапаттони перехватывает головой. Зрители вскакивают от радости, никогда они не видели подобного зрелища. Оно длится до 26-й минуты игры. И тут Пеле останавливается, подходит к бровке, делает знак Феоле, импозантному тренеру бразильской команды, и покидает поле.

80 тысяч зрителей не верят своим глазам: Пеле сдается! Трапаттони выиграл невероятный поединок. Пеле возвращается в раздевалку под улюлюканье публики.

Через 24 часа бразильский бог все еще не пришел в себя.

«Во многих странах мира я навидался всякого, я привык к возмутительным поступкам моих соотечественников. Но никогда я не был так огорчен, как в «Сан Сиро», — признается Пеле. — Я чувствовал, что весь гнев итальянской публики обрушивается на мои плечи. Я видел зрителей, грозивших мне кулаками. Что же они все вообразили? Что Трапаттони меня обескуражил? Но давайте говорить серьезно. На бразильском чемпионате мне досталось куда сильнее. Будто я безразличен к матчу? Но это самое низкое оскорбление, и я его не допускаю. Будто я струсил и покинул своих товарищей? Но они знали о моем намерении с первого удара по мячу. Будто я недостаточно выложился и тем самым не оправдал выручку, собранную благодаря моему имени? Но у меня есть совесть. Все дело в том, что в настоящее время я не в состоянии сражаться все 90 минут. Точка, все. — И он добавляет с легкой усмешкой: — Трапаттони так быстро не забудет эти 26 минут на «Сан Сиро». Он за этот период потрудился больше, чем за целый месяц соревнований».

Не слишком ли жестоко, Пеле? Да… Но сам Трапаттони сегодня уже охотно признается, что ему понадобился целый сезон, чтобы прийти в себя после самоубийственного трюка с Пеле.

Много ли вы знаете игроков, способных так измотать своего противника… и всего за 26 минут?

 

КОЕ-ЧТО О ТЕХНИКЕ И ТАКТИКЕ

Техника и тактика… Скрытая область, куда проникает множество неосмотрительных людей, не думая о том, что они могут показаться смешными. Нужно глубоко знать специальность, чтобы всерьез судить о ней. В противном же случае лучше ограничиваться высказыванием личных впечатлений. Это куда умнее.

Досужие рассуждения и споры часто вредят футболу. Я очень ценю людей с собственными суждениями. Но я опасаюсь тех, у кого их чересчур много и особенно у кого они возникают слишком часто.

Что касается техники, то вместо еще одной ученой теории я предпочитаю высказать несколько личных, не вполне устоявшихся наблюдений, отметить и кратко прокомментировать мнения игроков и деятелей современного футбола.

Начну с замечания Бобби Чарльтона: «По сути своей футбол — игра коллективная. Она не должна становиться таковой по принуждению».

Блестящая формула. Она объясняет все. Усвоив эту бесспорную истину, можно добиться максимального" успеха. Игроки, в том числе лучшие, зачастую не отдают себе в этом отчета. Но вернемся к Бобби Чарльтону: «Нужно строить игру в зависимости от состава игроков, а не заставлять футболиста приспосабливаться к тактике в угоду навязанному коллективизму. Игроку надо предоставить возможность творить, полную свободу действий. В июле 1966 года Англия добилась победы, потому что располагала ансамблем единомышленников, которые сумели в одно и то же время максимально проявить себя, которые привыкли к длительным нагрузкам с небольшими интервалами между матчами в течение всего сезона. Они взяли определенный ритм с самого начала розыгрыша Кубка мира и сумели сохранить его до конца. Вспомните: мы ни разу не нарушали этого ритма, тогда как у других были взлеты и падения. Именно это позволяло нам сохранять территориальное преимущество».

Я полностью присоединяюсь к этой точке зрения.

— Что важнее: человек, техника или тактика?

Ответ Эленио Эрреры: «Человек. Если не учитывать этого важнейшего элемента, ничего не добьешься Я тем охотнее настаиваю на таком выводе, что мне создали репутацию деспотического руководителя, замкнувшегося в определенную систему. Да, я реалист Я никогда ничего не делаю и не буду делать впустую. Но прежде всего я верю в человека. Техника и тактика лишь дополняют возможности игрока».

Вот вам реалистическое суждение. И бесспорное.

«Часто возникает вопрос о «войне тактик». Я признаю любую тактику, если она направлена на атаку». Это утверждает Копа. Я с ним согласен.

— Команда победила со счетом 1:0, но играла плохо. Тренер говорит: «Какая разница? Мы же выиграли. Все остальное — дело второстепенное». Что вы об этом думаете?

На этот вопрос лучший венгерский футболист Флориан Альберт отвечает:

— Я придаю первостепенное значение результату. Когда моя команда выиграла 1:0, я испытываю полное удовлетворение, даже если ею недовольны зрители. Если команда способна добиться победы без красивой игры, значит она в состоянии выиграть с полным напряжением всех своих возможностей. Главное заключается в том, чтобы тренер сказал своим игрокам: «Эта победа стоит двух очков, но не обольщайтесь: мы допустили много ошибок, и мы же сами должны их исправить».

Альберт прав. Сила классных команд в умении добиться положительного результата, даже в тот день, когда игра не клеится.

Физическая подготовка — главное условие, обеспечивающее возможность полной самоотдачи.

По этому поводу Жан Снелла говорит: «В сознании футболиста, просто мужчины, ощущение физической силы позволяет дерзать, дерзать беспредельно. Поэтому игрок должен быть физически во всеоружии, чтобы противостоять усталости, непогоде, болезням. С другой стороны, когда игрок хорошо подготовлен, его легче убедить в необходимости выложиться до конца. Вот почему я придаю огромное значение физической подготовке. Но в чем она конкретно выражается для футболиста?

Лично я считаю, что футболист должен быть выносливым, ловким, восприимчивым, следовательно, тренировка должна строиться с учетом этих особенностей. На тренировках футболист должен иметь нервную нагрузку, ибо его реакции в ходе игры не идут в сравнение с реакциями легкоатлета. Футбол — это быстрая смена ритмов, вынужденные замедления. Замедления, поскольку противник обороняется и нет никакой надобности торопиться. Смена ритмов, поскольку противник, к примеру, пошел в атаку и овладел мячом. Все построено на изменении индивидуальных и коллективных скоростей, и наша физическая тренировка построена на этих изменениях ритма. Не только в беге, но и в технических приемах. Я полагаю, что в известной мере это соответствует физической готовности футболиста».

Жан Снелла прекрасно ставит вопрос, который очень удачно дополняет Альбер Батте:

«Нет сомнения в том, что футбол — это непрерывное чередование повторяющихся усилий, резких и порою кратких, с короткими периодами разрядки и восстановления, длительность которых не зависит от игроков. Они не могут по собственной воле устроить себе двухминутную передышку. Игра заставляет их делать иногда второе усилие, даже третье, после двух, уже достаточно напряженных усилий… Они должны быть физически способны к этим внезапным и многообразным усилиям, как во времени, так и в пространстве».

— Игрок должен уметь играть на любом месте, выкладываясь полностью и испытывая полную радость от игры.

— Я возмущаюсь, когда слышу: «Эрбен — центр нападения, Эрбен — защитник, Эрбен — в центре поля». Когда стремятся определить, где же мое настоящее место, я вновь и вновь повторяю: «Я футболист Эрбен, на любом месте я играл неплохо».

— Принято считать, что существует ярко выраженный тип игрока защитных линий, середины поля и нападающего. Вот почему я затрудняюсь сказать точно, где же, собственно, мое истинное место.

— Мне хочется только одного: участвовать в игре, содействовать победе. Это можно делать везде и в любой системе, будь то 4—2—4, 4—3—3 или «бетон». Здесь вопрос лишь сознания.

— Атакующая роль защитника — умело выложить мяч и способствовать развитию наступления. Я против такого защитника, который с тупым упорством стремится только к разрушению, я за любого защитника, играющего с умом.

— Титул «либеро» состоит из благородных букв. Я, не колеблясь, с удовольствием приму его. Я однажды уже сказал это. И я повторяю то же сегодня.

— Рашид Меклуфи считает, что тщательно разработанные до матча планы почти всегда оказываются бесполезны, что невозможно заранее предусмотреть, как поведут себя игроки на поле, что противник может легко опрокинуть любой намеченный проект. Рашид говорит также, что футболисту непременно должна быть предоставлена известная свобода в области тактики и технических средств, что он вовсе не сторонник анархии, но он решительно против каких бы то ни было схем и жесткой организации игры. Его принцип: от минимума организации к максимуму импровизации. Я целиком разделяю это мнение. К тому же оба мы проверили его на поле.

— Чем дальше, тем труднее движение вперед. Еще десять лет назад разница в технике между нападающими и защитниками зачастую была очевидной. Сегодня в командах высокого класса ее практически нет. Мне приятно, что я способствовал этой эволюции.

— Одна из привлекательных черт футбола состоит в том, что команды второго эшелона имеют возможность достичь успеха в борьбе против лидеров. Это не исключено даже в розыгрыше Кубка мира. Достаточно вспомнить успех США во встрече с Англией (1950 год) или победу КНДР над Италией (1966 год).

— Постоянное прикрытие вселяет бесстрашие в остальных игроков.

— В любой команде, а особенно в сборной, должен быть один-два человека, способных увлечь остальных, растормошить, зажечь их. Я люблю вести за собой других. Это не тщеславие. Мне кажется, у меня есть для этого данные.

«Хорошие игроки создают хорошие команды. Не следует чересчур увлекаться тактическими проблемами. Команда должна руководствоваться основными принципами: никакого автоматизма (какое отвратительное слово!); варьирование игры, чередование коротких и длинных пасов — вот идеал в футболе».

Не оценить этот простейший вывод Жана Снелла невозможно.

Жан-Филипп Ретакер о технической, тактической и физической эволюции футбола между двумя Кубками мира (1966 — Англия, 1970 — Мексика):

«Как только научились как следует владеть мячом и достигли в этом высочайшего уровня, стали искать другое оружие. Таковым оказалась коллективная игра. Она заключается в умении навести порядок в команде, уточнить роль каждого игрока, внести в футбол нечто подобное военному искусству. С его крайностями, слабостями, конечно, но и с силой нововведений. Нет сомнений, коллективная игра еще может достичь большого прогресса, но она никогда не подменит собой, как думают некоторые, весь футбол и его будущее. Ибо всегда останутся отдельные люди, индивидуальности, с их недостатками и достоинствами.

Тактические схемы, будучи, в сущности, только уловкой, не могут разрешить все проблемы и обеспечить успех. И вот было замечено, что сам футболист способен пойти значительно дальше, если он мобилизует все свои физические резервы. Более углубленная, более правильная подготовка не замедлит сказаться на характере игры. А что еще общего между теннисом Жана Боротра и Эмерсона, между регби Жорегюи и Люсьена Маиса?»

Это абсолютно верно, как и следующее заключение:

«С 1966 года футбол эволюционирует очень медленно. Соревнования, конечно, приобретают все более острый характер, и все-таки впечатление такое, что все, кто заинтересован в прогрессе и успехах футбола, полны решимости устранить опасность футбола чисто разрушительного и негативного, который грозил бы еще больше отпугнуть зрителя и приблизить закат этого самого популярного вида спорта, зовущего к новым завоеваниям еще не завоеванных им континентов, где в скором будущем возможно появление новых технических достижений, новых тактических идей».

 

В СТРАНЕ ЛЕГЕНД

Над империей футбола никогда не заходит солнце. Оно сияет над футболом всех континентов. Язык футбола понятен всему миру. Он определяет место той или иной страны, нации, цивилизации не меньше, чем ученые социологические исследования. Я читал десятки и десятки удивительных историй о футболе. Если хотите получить удовольствие, следуйте за мной по дороге чудес в страну голубых и розовых легенд, в страну, не имеющую конца, мир необычайных людей, которые проводят всю свою жизнь с мячом.

Много говорилось о неподражаемом Иезо Амальфи. Это был гениальный фантаст, ошарашивающий игрок, печальный клоун, Бастер Китон футбола, который считает себя способным приносить пользу команде, не покидая центрального круга.

Иезо оставил по себе незабываемую память на Лазурном берегу, где он в ознаменование своего приезда во Францию разлегся недалеко от площади Массена, постелив матрац прямо посреди улицы. Мне тогда было 13 лет…

Иезо Амальфи рассказывал кучу историй. Вот две из них, которые вы сможете передать своим друзьям.

В одну из ночей 1948 года игроку запаса команды «Ботафого» по имени Макае приснилось, будто его клуб выиграл чемпионат с помощью маленькой собачки, чья белая и черная шерсть совпадала с цветами «Ботафого». Макае тут же отправился на барахолку Рио, где купил черно-белого пса, отзывавшегося на кличку «Бириба». Это была обыкновенная дворняжка, ласковая, послушная, совершенно безобидная. С тех пор она ни на шаг не отставала от Макае.

Вскоре Макае присутствовал в качестве запасного на матче «Ботафого» — «Мадурейра». Он сидел за воротами, а у его ног послушно улеглась Бириба. При счете 2:1 в пользу «Мадурейра» Бирибе вдруг взбрело в голову прогуляться по футбольному полю. Просто так, от нечего делать: совершить невинную прогулку вокруг зеленой лужайки, чтобы размять немного лапы. Эта прогулка и продолжалась-то всего несколько секунд: как раз то время, за которое «Ботафого» сравнял результат — 2:2! После чего Бириба, безучастная и довольная, вернулась и снова улеглась у ног Макае.

Никто, конечно, не устанавливал никакой связи между выходом Бирибы на поле и забитым в ворота «Мадурейра» голом. Никто, даже Макае.

Но вот во втором тайме Бириба вновь почувствовала зуд в лапах: она потянулась, села, понюхала воздух и отправилась к краю поля, где сделала два-три прыжка, виляя своим черно-белым хвостиком. И это произошло именно в тот момент, когда «Ботафого» забил третий мяч, одержав таким образом победу. Вот тогда Макае и подумал, что ему самой судьбой послана собака, которая принесет «Ботафого» победу в чемпионате.

В следующее воскресенье «Ботафого» проводил напряженнейший матч с «Фламенго». Уже через полчаса игры «Фламенго» вел 3:1, дело оборачивалось плохо, а лентяйка Бириба не двигалась с места. Тогда Макае встал и, призвав на помощь всех богов, закричал:

— Entra, о cachorro!

И Бириба вышла на поле. И «Ботафого» забил второй гол. А потом Бириба в третий раз выскочила на поле. И «Ботафого» выиграл встречу 5:3…

— Святая мадонна! — воскликнули тогда сеньоры Карлито Рохе и Зезе Морейра, президент и тренер

«Ботафого». — Собака Макае помогла нам забить голы!

И вот для Бирибы и ее хозяина началась великолепная жизнь. Ставка запасного игрока Макае возросла до ставки ведущих футболистов, а его чудо-собака в качестве двенадцатого игрока получила право на специальное вознаграждение — 10 тысяч крузейро в месяц. На нее надели роскошный ошейник с золотой бляхой и выгравированной надписью: «Бириба».

«Ботафого» шел от победы к победе, Бириба от праздника к празднику, от банкета к банкету, ее имя крупным шрифтом красовалось на афишах о предстоящих матчах «Ботафого»; ее выводили на поле, где она, как герой, резвилась и доходила даже до того, что вызывающе задирала ногу у самых ворот противника своей команды.

И впервые «Ботафого», этот черно-белый клуб, в 1948 году стал чемпионом.

Немного позднее Макае получил в наследство маленькую ферму в далекой провинции. Он уехал туда со своей собакой и уже больше никогда не возвращался. И никогда больше «Ботафого» не выигрывал чемпионата…

Sic transit Gloria

De Botafogo et Biriba…

* * *

Среди нас имелась одна весьма живописная личность; какой я никогда не встречал за всю свою футбольную карьеру. Этого человека звали, или, вернее, он требовал, чтобы его звали «Кашамбу», по названию известной по всей Бразилии минеральной воды, и эта кличка доставляла ему особое удовольствие. Вы ведь знаете, что редко встретишь бразильского футболиста, выступающего под своим настоящим именем. Одни пользуются именами знаменитых исторических лиц или именами мифологическими. У нас был — и есть — Леонид Алкивиад, Нерон, Геркулес, Балтазар, Жоффр, Ромео, Вашингтон, Моцарт, Рубенс, Пифагор, Озирис и еще в том же роде. Другие известны под довольно заурядными уменьшительными именами: Тим, Зезе, Зизи, Диди, Пипи (так прозвали одного игрока из «Пальмейраса» за то, что на поле его неизменно охватывал страх!). У нас есть еще несколько прозвищ, производных от некоторых знаменитых предшественников. Так, например, всемирно известный полузащитник Брандаозино в детстве был страстным поклонником Брандао, полузащитника команды Бразилии, выступавшей в Кубке мира 1938 года. Вот и стал он Брандаозино, «маленьким Брандао», точно так же, как Зизиньо — «маленький Зизи». Сны, лотерейные выигрыши, самые непредвиденные обстоятельства в жизни также являлись причиной многих переименований. Правый край из «Флуминенсе» стал зваться Сантенуове с тех пор, как ему повезло в лотерее по билету 109.

Вот так флора бразильского футбола представлена большим разнообразием ярких, необычных и экзотических именований. Кашамбу взял себе в качестве имени название минеральной воды, и это в конце концов его право. Этот красивый негр-атлет, который занимал в нашей юношеской команде место вратаря, был весьма забавной личностью, о чем вы сможете сами судить немного позже.

Вы, конечно, знаете, что все бразильские футболисты, и особенно негры, более или менее суеверны и перед матчами совершают различные обряды, с тем чтобы предотвратить неудачу и призвать на помощь добрых духов. Так, например, знаменитая «черная жемчужина» Леонидас, о котором я говорил в начале рассказа, был горячим сторонником макумбы, безудержного танца, участники которого переходят от состояния легкого транса к самому бешеному исступлению и, совершая неистовые движения, на защиту призывают духов «макумбейро». После таких сеансов они совершенно лишаются сил, но зато обретают уверенность в том, что склонили богов на свою сторону, а чтобы заранее выразить им свою признательность и в то же время восстановить силы, они приносят им в жертву кто цыпленка, кто козу, которых поглощают тут же совершенно сырыми, запивая несколькими стаканами крепкого напитка из сахарного тростника под названием «кашасса». Подобная предматчевая процедура, по мнению ее сторонников, действует просто замечательно.

И тем не менее она имеет противников: они утверждают, что макумба и кашасса — два злостных врага бразильского футбола…

Наш же друг Кашамбу ел кошачье мясо. Да, перед каждым матчем он в одиночестве съедал изрядную порцию, и все его существо купалось в блаженном экстазе. В такие торжественные минуты запрещено было с ним говорить, а тем более к нему прикасаться: «час кошки» был для Кашамбу священным. Ибо вовсе не случайно, а уж тем более не из-за вкусовых ощущений ел он мясо кошки; он его ел исключительно для того, чтобы обрести кошачью гибкость. Однажды во время матча он совершил такое количество ненужных прыжков и кульбитов, что мы сказали ему после встречи:

— Каш, ты, очевидно, сегодня съел слишком много кошатины…

— Это правда, — ответил он, — в будущем я постараюсь строго дозировать порции.

И он это сделал.

Пример с кошачьим мясом, впрочем, не единственная форма проявления суеверий нашего друга. Каждый раз накануне матча он до поздней ночи стоял в созерцательной позе на улице, устремив глаза к небу. Зачем? Он советовался с луной и в зависимости от ее вида решал, какого цвета свитер наденет на следующий день. Поэтому он всегда возил с собой в своем огромном чемодане с полдюжины разноцветных свитеров. Больше того, в новолуние он обязательно раздобывал новую форму, что порою было нелегким делом. Я вспоминаю одно воскресенье в Белу-Оризонти: Кашамбу в трансе молится у себя в номере, а наши руководители в отчаянии, так как все спортивные магазины закрыты. В конце концов удалось упросить хозяина одного магазина. Мы были спасены. Кашамбу, придя в себя и облачившись во все новое, блестяще провел матч, который мы выиграли со счетом 3:1.

А еще надо видеть Каша до начала каждой встречи, когда он закапывает два pipocas — по одному у каждой штанги, — чтобы отвратить злых духов и прогнать ведьм со своего поля, и станет понятнее, какое огромное место занимают обряды и суеверия в жизни бразильских футболистов.

Впрочем, подобные верования иногда оказывали нам поддержку. Одного из наших защитников звали Пиолин. Это был огромный, могучий детина, наделенный железным здоровьем. Однако перед матчами Пиолин всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Это был законченный тип мнимого больного. «Ох этот удар по лодыжке в последнее воскресенье», — вздыхал Пиолин. «О, мой желудок! — стонал он. — Нет, конечно, я не в состоянии играть…»

Тогда по знаку одного из нас появлялся великий Кашамбу. Он делал два-три магических движения, сопровождая их заклинаниями и мольбами. «Ты выздоровел, Пиолин, — радостно вскрикивал Каш, — я только что получил известие от отца Георгия, он уверяет, что ты сможешь отлично играть…»

Никто из нас так никогда и не узнал, кто этот мистический «отец Георгий», которому наш друг Пиолин был обязан своими волшебными исцелениями. Главное, что чудо действовало безотказно!

О да! Наш вратарь был личностью удивительной: пожиратель кошачьего мяса, лунатик, лекарь и — разумеется! — вне спорта «мальчик на побегушках»… распространитель лотерейных билетов. Истина, впрочем, заставляет уточнить, что, несмотря на близкие отношения с духами, Кашамбу никогда не удавалось выиграть сколько-нибудь значительную сумму!

Да, Бразилия — это страна мечтаний и легенд. Но это также и золотая страна футбола. Я сохранил нижеследующий документ, который ценится на вес золота. Он содержит данные о наполняемости «Маракана», самого вместительного стадиона мира.

Вот сведения об изменениях футбольной температуры Кариока примерно за двадцать лет.

                                       Количество               Количество

                                         зрителей                     матчей

1950 (с июня по декабрь) 1 623 908                    54

1951                                     2 953136                    82

1952                                     2 486160                    78

1953                                     2 898554                    90

1954                                     2 514 619                   83

1955                                     2 721 403                   90

1956                                     3 262153                    88

1957                                     2 338 686                   92

1958                                     2 426715                    85

1959                                     2 317284                   84

1960                                     2 197793                   82

1961                                     2 239813                   84

1962                                     2 285627                   78

1963                                     2 442926                   89

1964                                     2 308850                   93

1965                                     3 382282                   102

1966                                     1 913315                    69

1967                                     2 280932                    92

1968                                     4 301531                    99

1969 (с января по июнь)    1 972437                    36

Рекорды «Маракана»?

1. «Фламенго» — «Флуминенсе» (15 декабря 1963 года) — 177 656 зрителей.

2. Бразилия — Парагвай (1954 год) — 174 599 зрителей.

3. Бразилия — Уругвай (1950 год) — 173 830 зрителей.

4. «Фламенго» — «Флуминенсе» (15 июня 1969 года) — 171 599 зрителей.

5. Бразилия — Испания (1950 год) — 132 260 зрителей.

6. «Фламенго» — «Ботафого» (1 июня 1968 года) — 149 191 зрителей.

Просто глазам не верится, не правда ли?

 

БАТТЕ И СНЕЛЛА

Многие пытались ответить на вопрос, что такое идеальный тренер. Вопрос этот весьма деликатный. За время своей карьеры я записал несколько ответов. Самый лучший среди них, по-моему, принадлежит Флориану Альберту: «Идеальный тренер ничего не навязывает, но заставляет все понять. Он внушает своим игрокам, что его теория хороша. Он умеет вообразить ход матча».

Может ли французский тренер работать в нормальной обстановке? Да, в исключительных случаях. Нет, в подавляющей части остальных.

Организационная структура французского футбола как в клубах, так и в национальной сборной весьма хрупкая. Будущее всегда тесно связано с ближайшим результатом, который необходимо достичь, чтобы сбалансировать общий бюджет. Это осложняет положение тренера. Вместо того чтобы, совершенствовать свою команду, ему приходится идти на уступки руководителям. Чтобы сохранить за собой место, он часто вынужден добиваться результата любой ценой, иначе ему угрожает отставка. Это наносит вред совершенствованию игроков, а значит, и зрелищной стороне футбола. Команда не создается за один день!

Столкнувшись с нетерпением, которое проявляют руководители клуба, тренер, если он любит, если он понимает, если чувствует футбол, должен уметь диктовать свою волю, а для этого ему необходима материальная независимость, а не боязнь увольнения.

Вот главное. Ну а дальше? Дальше тренер должен, по-моему, интересоваться всей жизнью клуба. Совершенствовать игру команды и коэффициент ее полезного действия, быть рупором своих игроков. Он живет с ними. Он знает их внутренний мир и может все объяснить тем, кому не хватает понимания игры.

Тренер должен следить, чтобы моральный дух — самый, пожалуй, ценный капитал команды — не ослабевал в результате какой-нибудь неудачи. Некоторые игроки склонны без причины скандалить. Обязанность тренера — не допускать до того, чтобы они переходили известную грань. Его роль — принимать участие в судьбе каждого игрока и стажера, понимать их и учить чувствовать, а не навязывать свое мнение.

Ответственность тренера, на мой взгляд, кончается в тот момент, когда команда выходит на поле. Подготовка к матчу заканчивается не на скамейке за лицевой линией. Нет ничего более неприятного и бесполезного для игрока, чем крики тренера в течение 90 минут.

Снелла и Батте молчат. Великолепный пример!

Жан Снелла и Альбер Батте большие друзья. Все помнят их удивительное сотрудничество в ту пору, когда, находясь во главе сборной Франции, они привели ее к третьему месту в розыгрыше Кубка мира 1958 года в Швеции. Это сотрудничество опиралось на блестящее знание футбола и футболистов, взаимное уважение, постоянное стремление облегчить стоящую перед партнером задачу.

Снелла и Батте 1958 года? Блистательный королевский тандем! Мне очень трудно сравнивать двух человек, которым французский футбол обязан буквально всем. Я предпочитаю сопоставить команду «Сент-Этьенн» Снелла и «Сент-Этьенн» Батте. А вам предоставляю возможность читать между строк…

Снелла и Батте дали все «Сент-Этьенну». Это была хорошая команда. С годами она стала выдающейся.

Снелла — это апостол. Он не похож ни на кого в футболе. Это очень требовательный к себе человек. Он не прощает себе ни одной ошибки. Снелла очень требователен и к игрокам, особенно к молодым. Я это целиком испытал на себе, ибо в 1957 году под его руководством получил боевое крещение.

Я вспоминаю себя на стадионе «Жоффруа-Гишар». Когда тебе 18 лет, кажется, что ты знаешь очень много. Ты проявляешь нетерпение. Именно таким был я в ту пору. Конечно, я уже изведал радость первых успехов, когда обстоятельства складывались удачно, но я не имел еще никаких званий: на Лазурном берегу лидировали «Ницца», «Канны» и «Монако».

Итак, в 1957 году я был еще цыпленком, едва вылупившимся из яйца; мне хотелось рваться вперед. Но в один день главный приз не завоюешь! Так вот, мне пришлось ждать пять лет, прежде чем я получил возможность насладиться наконец великим триумфом, победой «Сент-Этьенна» над «Нанси» в финале Кубка Франции 1962 года. Пять лет, в течение которых я постепенно мог все лучше и лучше оценить тренера, не имевшего себе равных.

Снелла 1957 года говорил о футболе как о самой чудесной вещи на свете. С тех пор он не изменился. Я счастлив ощущать это во время наших кратких встреч и жду того дня, когда, быть может, сумею оказаться рядом с ним.

Снелла стремится к совершенству. Он живет на стадионе круглый год. Это его царство. О, мячи Снелла, теория и практика Снелла, зеленый покров Снелла…

Зеленый покров! Он бережет его как сокровище. Основательно поработав на тренировке, мы возвращались во второй половине дня на стадион. Но до начала небольшого матча мы должны были выпалывать сорняки. Да, да! Снелла требовал от нас этой работы, дабы мы поняли, что игра — это вознаграждение, которое надо заслужить.

Снелла придумывал футбольные состязания в собственной голове. Но вымысел — это явление неустойчивое. Нам удавались периоды взлета. В такие моменты Снелла был доволен. Однако вслед за тем наступало разочарование. Невозможно блестяще играть все 90 минут. Снелла потратил немало времени, чтобы это понять. И в тот день, когда для усиления команды он стал искать защитника вместо того, чтобы просто потребовать от нападающих более активной игры, я сказал себе: «На этот раз наш добрый апостол начинает перерождаться…»

Клуб многим обязан Снелла, который показал образцы чистого футбола. Вот почему возникло немало сомнений, когда речь зашла о приглашении Ватте, ибо в период смены тренера всегда существует опасность ломки. Но я повторяю: Снелла и Ватте ни на кого не похожи. Передача руководства в клубе «Сент-Этьенн» остается для меня беспрецедентным случаем, возможно, даже за всю историю футбола. Снелла все сказал, все объяснил Батте, а Батте с редкой восприимчивостью все понял и все уяснил. И «Сент-Этьенн» ускорил бег по кривой вместо того, чтобы замедлить ход с целью перейти на высший режим по прямой. У Батте те же взгляды на игру, что и у Снелла. Но он в большей степени реалист.

Он говорит об этом открыто: «Защищаться в тяжелых ситуациях столь же почетно, как и решительно нападать».

Батте — это сочетание красивой игры и стремления к результату, который в конечном счете определяет все. Батте принадлежит к представителям страстного футбола. Он несравним в искусстве подготовить игру, а затем прокомментировать ее. Я это подчеркиваю тем более охотно, что такое не всегда легко удается.

Батте-критик всегда идет до конца. Часто он бывает нетерпим. Иногда это неприятно. Но он поступает так в интересах команды. Снелла охотнее касается щекотливых вопросов и полагается на восприимчивость игроков.

Возможно ли сопоставление Снелла — Батте? В конце концов я на это отваживаюсь. Снелла — миссионер, Батте — патрон. «Сент-Этьенн» периода Снелла — блеск, волнение, зрелищность, неуверенность, очарование. «Сент-Этьенн» Батте — это надежность, ремесло, неудача, с которой надо уметь мириться. Он научил нас видеть противника, оценивать его силу и побеждать.

Вывод? Батте усовершенствовал то, что создал Снелла. К счастью для «Сент-Этьенна», который трижды подряд завоевал звание чемпиона Франции (1967, 1968, 1969) сначала с одним из них, потом с другим.

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Человека, написавшего эту книгу, иные из читателей должны помнить. 27 мая 1964 года в Лужниках, перед матчем сборных команд СССР и Швеции, на глазах у ста тысяч зрителей он вручил Льву Яшину «Золотой мяч», приз, которым награждается лучший футболист Европы, ежегодно избираемый журналистами многих стран по инициативе еженедельника «Франс футбол». Он, Макс Юрбини, — редактор этого популярного, осведомленного, объемистого, выходящего на 32 страницах большого формата еженедельника.

Не берусь сказать, в силу каких причин, но французская футбольная журналистика одна из наиболее острых, активных и предприимчивых. Достаточно вспомнить, что французы придумали чемпионат Европы, Кубок европейских чемпионов и Кубок обладателей кубков, «Золотой мяч» и «Золотую бутсу» для первого бомбардира континента, что чемпионат мира носит имя французского деятеля в области спорта Жюля Риме, что ни в одной стране не выходит столько периодических изданий, специально посвященных футболу. Естественное всего объяснение такой активности было бы искать в громких победах французского футбола. Но… Ни сборная этой страны, ни ее клубы не добивались полного успеха ни в одном из знаменитых турниров, лишь однажды, в 1958 году, «Золотой мяч» был вручен Раймону Копа. Другими словами, все изобретенное французами поступило в общее пользование, им же самим никаких особых приобретений не дало.

Интерес к французскому футболу, за исключением конца пятидесятых годов, когда сверкнули и сборная этой страны, и клуб «Реймс», и талантливые форварды Копа, Фонтен, Пьянтони, точнее всего назвать сдержанным. Но интерес к тому, что пишут французские журналисты, постоянен, он вне конъюнктуры. На всех сколько-нибудь примечательных международных матчах, даже без участия французских команд, в ложе прессы я обязательно встречал коллег из Парижа. Некоторые из них специализируются на определенных странах, я знаком с теми, кто постоянно пишет о советской сборной. В общем журналистская «команда» Франции, пожалуй, сильнее и авторитетнее, чем ее футбольная команда. Не исключено, что мы в данном случае сталкиваемся с обратно пропорциональной зависимостью: испытывая тесноту в рамках своего собственного футбола, французская пресса отводит душу, так сказать, в мировом масштабе.

Макс Юрбини — один из этой «команды» высокого журналистского класса.

После такого моего представления автора читатель вправе предположить, что ему предстоит познакомиться с очередным исследованием положения дел в международном футболе. Без сомнения, и такого рода книга привлекла бы внимание, все привыкли, что о футболе пишут то зло, то благожелательно, то повествовательно, то полемически, но непременно серьезно, разбирая игру по косточкам, входя в мельчайшие подробности, с инженерской дотошностью и обстоятельностью.

Нет, Юрбини написал совсем другую книгу. Мне неведомы приемы его работы, но легко могу предположить, что в один прекрасный день он перелистал блокноты, которыми у каждого журналиста забит долгий ящик письменного стола, и, отыскав в них сделанные на всякий случай, про запас, записи всякого рода любопытных разговоров и происшествий, подумал, что их можно превратить в сборник небольших новелл. Просто, не правда ли? Но одному лишь автору доподлинно известно, во что ему обошлось право сесть за книгу.

Юрбини приобрел это право после многих лет близкого общения с игроками и тренерами, благодаря широкому кругу коротких знакомств, которые завязываются не вдруг и требуют взаимного расположения и доверия. Но и это скорее техническая сторона работы, можно располагать тысячью интересных фактов и не разглядеть, не почувствовать в них повода для книги.

Мне кажется, появление этого сборника достовернее всего объясняет первая новелла — «Двенадцатый». Она о мальчике по имени Макс, который подавал мяч на стадионе «Коломб», когда играл горячо и преданно любимый им «Ресинг», и познакомился там со знаменитым вратарем Руди Хиденом. В этой непритязательной, милой истории Макс Юрбини, конечно же, рассказывает о себе. И мы получаем представление об авторе, с мальчишеских лет прикипевшем душой к футболу, страдавшем из-за него и в школе, когда он на уроках вел дневник матчей «Ресинга», и на стадионе, когда был выдворен с поля за то, что умышленно не торопился подавать мяч Хидену, желая победы своему клубу. А разве каждый, соприкасающийся с футболом, не болельщик, даже если он

редактор солидного еженедельника? И разве каждый болельщик независимо от возраста не остается мальчишкой, как бы он это ни маскировал? Его мальчишество и в горячности, и в непреходящих надеждах, и в романтичности восприятия, в готовности к дерзким спорам, к испытаниям дождем и холодом, к косым взглядам домашних. И прежде всего — в неистребимом любопытстве ко всему, что происходит за кулисами таинственного, волнующего мира футбола.

Юрбини из тех, кому футбол близок и дорог во всех его проявлениях. Он не только читает чертежи игры на зеленом ватмане арены, что входит в обязанность каждого обозревателя. Он преисполнен уважения к людям, создающим футбол, и уверен, что их жизнь и за пределами полуторачасового представления заслуживает всяческого внимания. Эту свою уверенность он и постарался выразить в книге.

Известно, что футбол вызывает потребность в обмене мнениями. Едва ли не в каждом городе есть место, чаще всего бульвар, где постоянно сходятся болельщики с единственной целью—потолковать. В Москве их прозвали «языками». Я могу засвидетельствовать, что не одни «простые смертные» участвуют в этих нескончаемых дискуссиях. Самые знаменитые тренеры, знающие футбол вдоль и поперек, самые знаменитые «звезды» никогда не станут уклоняться от хорошего разговора. То и дело в редакцию нашего еженедельника «Футбол — Хоккей» заглядывает кто-нибудь из них, и не нужно справляться о цели визита: человек зашел обсудить с журналистами злобу дня.

Длинный темноватый лужниковский коридор, динамовское уютное «фойе», мавританский дворик киевского стадиона в дни матчей становятся клубами, где можно почерпнуть последние новости, суждения авторитетов, острое словцо, занятную историю. И если слушатель не собиратель «сенсаций» и «светской хроники», а внимателен и вдумчив, то он может там, в мозаике разговоров, найти объяснение многим загадкам, узнать истину об ошибках и успехах игроков, всю ту подноготную игры, которая незримо для триб/и отражается на ее облике. Там о героях победы и виновниках поражений судят строго, прямо и точно, там они фигурируют не под наспинными номерами, а как люди, смекалистые и бестолковые, надежные и неверные, живота не щадящие и убирающие ноги. Там человеческие отношения обсуждаются прежде «тактических связей», там можно понять, почему лихорадит одну команду и почему преуспевает другая.

Я расскажу две маленькие истории из многих, которые мне доводилось выслушивать.

…Вратарю нанесли жестокую травму: у него были сломаны лицевые кости. Врачи сделали все, что полагается, и заверили, что переломы хорошо срослись. Но как после всего пережитого снова лезть в свалку, кидаться под тяжелые ноги форвардов? Вратарь не был уверен, что он это сможет, да и бывалые руководители клуба считали, что он уже не станет таким, как до травмы, и стали приглядываться к другим вратарям. А его, пока суд да дело, отправили на юг, в санаторий. В самый разгар футбольного сезона. Там от скуки он стал играть в баскетбол, этого требовала его спортивная душа, Казалось, что эта игра ничем не грозит. Но однажды ему со всего размаха саданули локтем в лицо, в то самое место, где были переломы. У него потемнело в глазах, закрывшись руками, он побежал к жене с криком: «Дай зеркало!» — «У тебя ничего нет», — сказала она ему. «Не надо утешать, дай зеркало!» Он готов был снова увидеть искаженное лицо, как в тот раз. Но все оказалось на месте. Он тут же заказал билеты в Москву и уехал раньше, чем кончился срок санаторной путевки. Он ничего больше не боялся, и ему не терпелось встать в ворота. После этого он играл еще много лет.

…Молоденького запасного игрока тренер послал к воротам своей команды, чтобы тот через вратаря передал защитникам, как им следует перестроиться. Команда вела в счете, и надо было сдержать натиск противника. Запасной со всех ног кинулся выполнять поручение. Присев на корточки за сеткой ворот, он, сложив ладони рупором, позвал: «Володя!» Вратарь обернулся: «Что тебе?» И в тот самый миг запасной с ужасом заметил, что чужой форвард метров с тридцати наносит страшнейший удар. Мгновение было потеряно, вратарь опоздал броситься, и перед носом запасного в подрагивающей сетке лежал мяч. Как он уходил обратно на скамью, запасной не помнил.

Первую историю рассказал Владимир Маслаченко, вторую — Сергей Сальников.

Не сомневаюсь, что и тот и другой сюжет могли бы быть развернуты в короткие новеллы.

От Сергея Сальникова, Михаила Якушина, Алексея Хомича, Олега Ошенкова я слышал, наверное, десятки историй в духе тех, о которых поведал в своей книге Макс Юрбини. Ну а администратор киевского «Динамо» Р. Фельдштейн, проработавший в команда 39 лет, более чем с двадцатью тренерами и с сотнями футболистов, знающий в нашем футболе решительно всех, наблюдательный и остроумный, этот человек просто ходячий сборник рассказов.

Юрбини угадал, что книга, им задуманная, может оказаться не только занимательным, «легким» чтением, но он а способна сообщить о людях футбола такие подробности и детали, которые помогут читателю вернее ощутить, каковы эти люди, в какие коллизии они попадают, что переживают, чем живут. При таком взгляде на футбол он становится человечнее, а это значит проще и сложнее в одно и то же время.

Конечно, мир футбола, хотя он и объединен турнирами, вовсе не един, в разных странах он обитает в разных условиях. Юрбини пишет главным образом о западном профессиональном футболе, и наш читатель без труда обнаружит и юридические, и моральные его черты.

Двадцать шесть небольших новелл. Очень разных. Некоторые из них не больше чем анекдот. Это, скажем, «Головой, сам того не ведая», «Один из Канебьер», «День триумфа», «Клиенты господина «Раймона», «Пророк из Лас-Рохаса», «В стране легенд». Они сообщают лишь то, что в них рассказано, не вызывая никаких ассоциаций. Не на них держится сборник.

Его украшают грустная повесть о добром человеке Валентино Маццоле («Мы вас больше никогда не увидим, синьор Маццола»), портрет лукавого и практичного тренера Нумы Андуара ("Жюан-ле-Пен, 2—3—2—2—1»), образ честного, упрямого и сурового журналиста Габриеля Ано («Человек с трубой на плече»), жестокая и мужественная история, случившаяся с итальянцем Феррарио и ирландцем Мак Илроу («Вестерн в Виндзор-парке»), сопоставление двух известных тренеров («Ватте и Снелла»).

Новые сведения и штрихи, безусловно интересные, найдет читатель о людях достаточно известных: о тренере Эленио Эррере («Подписано Э. Э.»), о Пеле («Исповедь воришки»), о Фонтене («Волшебный бомбардир»), о Бесте, Бекенбауэре, Альберте, Эйсебио, Чарльтоне, Факкетти, Ривере, Яшине и снова о Пеле («Звезды на стадионах мира»), о Мэтьюэе («Секрет сэра Стэнли»).

Льву Яшину посвящена новелла под истинно французским названием «Ищите женщину». В ней два сюжета. Первый о том, как Яшина в дни празднования столетия футбола пригласили стать почетным президентом одного лондонского клуба. Второй скорее даже не о Яшине, а о его жене Валентине, о том, как ее появление в перерыве матча помогло ему взять себя в руки. Правда, я не мог припомнить матче «Динамо» — «Спартак», который бы складывался так, как сообщает Юрбини. Но суть не в этом. Примечательна попытка автора составить «классификацию» жен известных футболистов. Правда, мне она показалась поверхностной, чисто внешней. Однако не секрет, что влияние жен, как положительно, так и отрицательное, на спортивную форму, на самочувствие их мужей реально существует, и я не сомневаюсь, что когда-нибудь то ли в мемуарах, то ли в очерке, то ли в художественном произведении оно, это влияние, найдет свое отражение и мы познакомимся еще с одной гранью футбольной жизни. Никуда ведь не уйти от того, что молодые семьи футболистов проходят постоянное испытание частыми и долгими разлуками, ранней и шумной известностью мужей.

Когда Юрбини замечает, что «у Яшина — золотая жена», что «она человек скромный и преданный одному из самых выдающихся мастеров современного футбола», мы не можем не подумать о том, что в восемнадцатилетней безупречной карьере выдающегося вратаря есть и ее немалая заслуга. Нельзя не испытать и некоторой досады, что к этой тонкой, деликатной теме прикоснулся французский журналист, а не кто-нибудь из наших, кому, как говорится, и карты были бы в руки.

Макс Юрбини написал своеобразную книгу, что-то прибавившую к нашим знаниям о футболе, и, главное, позволившую многим взглянуть на мир игры с того наблюдательного пункта, который доступен немногим.

Футбольная журналистика совершенствуется на глазах, год от года, смело пользуется всеми известными жанрами, и желание широкого круга болельщиков «почитать о футболе» соперничает с их желанием идти на стадион. Книга Юрбини и развлечет, и вызовет улыбку, и заставит задуматься, и, наконец, создаст ощущение, что о футболе еще многое не сказано и, надо надеяться, будет сказано. Нашими журналистами в том числе…

Лев ФИЛАТОВ,

главный редактор еженедельника

«Футбол — Хоккей»