Мы хотим успеть в Хардин до захода солнца. Ильяс говорит, что в этой маленькой деревушке с пятьюдесятью жителями он покажет мне двадцать храмов. В Хардине он родился, в Хардине живет его мать, настоящего имени которой я не знаю. Ильяс зовет ее Миледи. Почему так, не объясняет. Вариантов несколько. Все они пришли мне в голову уже после знакомства с ней.

Первый – она неплохо знает английский – звучит неубедительно. Второй – за ее безукоризненные манеры – уже ближе, но все-таки не проясняет ситуации.

Пусть это останется для меня загадкой. Как и вся история Хардина, уходящая корнями в Древнюю Финикию и ждущая настоящего научного исследования. Уже такой факт, как присутствие на борту затонувшего «Титаника» двадцати жителей этой маленькой горной ливанской деревушки, заставляет посмотреть на нее с интересом. Остальное мы узнаем, когда приедем.

 

Батрун, Ботрис, Бутрон…

Мы выехали из Джунии засветло. Ездить по Ливану одно удовольствие. Куда бы вы не направили свои стопы, то есть, колеса, дорога не оставит вас равнодушным.

Как на съемках видео фильма, один пейзаж красивее другого, плюс отличное качество дорожного покрытия. Опыт строительства дорог у ливанцев огромный. Еще со времен Римской империи, когда местные жители сгонялись на строительство военных коммуникаций.

В одном одесском анекдоте старый еврей перед смертью делился секретом заваривания чая: «Евреи, – говорил он, – Не жалейте заварки». Ливанцы же, руководствуясь этим тезисом, явно не жалели для дорог щебенки.

Первую остановку делаем в Батруне . Во времена Финикии он был важным центром, упоминавшимся в архивах Телль аль-Марны как один из подчиненных Библосу городов. В античное время известен как Ботрис, в средние века как Бутрон, вассальная сеньория Триполийского графства крестоносцев.

У въезда в город бронзовый памятник финикийскому кораблю. Расправив паруса, он «летит» в неизведанные дали.

Из памятников позднего финикийского времени сохранился миниатюрный античный театр, он находится в небольшом дворике рядом с домом местного фотографа. О времени крестоносцев напоминают остатки оградительной стены, вытесанной из прибрежных скал. Она защищала город от нападения со стороны моря. Местные жители так и называют ее на французский манер Mur de Mer – морская стена. Рядом с ней на обрывистом берегу – церковь Морской Богоматери.

В городке еще несколько старинных построек: турецкие дома эпохи Оттоманской империи, православная церковь Святого Георгия и маронитский монастырь Святого Стефана – все постройки середины XIX века.

После Батруна нам предстояло повернуть вправо в сторону Ливанского хребта и проехать по деревням горного Ливана, но Ильяс, зная о моем увлечении не только древностями Финикии, но и Средневековья, решил проехать чуть дальше и показать несколько интересных мест.

 

Молитва во спасение грешника

Первым объектом на нашем пути была миниатюрная, какая-то домашняя, если так можно сказать о военном сооружении, крепость Мусейлиха, казалось, вросшая в одиноко стоящую скалу. За ней мы повернули направо в горы, в сторону деревни Хамат, и, сделав небольшой круг, через пять километров очутились во владениях греческой православной церкви – женском монастыре Дейр Сейидат ан-Нурия. Здесь со мной случилось событие, память о котором, думаю, сохранится на всю жизнь.

Монастырь, в который мы приехали как раз к утренней, построен в XVII веке на месте более древнего и неоднократно перестраивался вплоть до настоящего времени.

Службу вел священник на греческом языке, хор монашек, расположившихся полукругом, сопровождал молитвы песнопением. Я уселся на задней скамье, ближе к выходу, так, чтобы не оказаться в поле зрения немногочисленных прихожан, вынул iPod и стал осторожно, чтобы никто не увидел, записывать службу на видео. Причем, я знал, что делать это категорически запрещено, но соблазн оставить на память прекрасную картину праздничного богослужения был слишком велик. Вблизи никого не было и, довольный собой, я просидел в храме минут двадцать. Приближался светлый праздник Пасхи, служба была торжественной, и я успевал еще между делом молиться. Почему между делом? Да потому, что еще пытался сфотографировать отдельные фрагменты службы другим фотоаппаратом. Ильяс, сидевший неподалеку, торопил меня взглядом, так как путь нам предстоял неблизкий.

Мы вышли из церкви притихшие и взволнованные. Марониты отметили Пасху неделю назад, но Ильяс, как истинный христианин, понимал торжественность момента. Постояли над крутым обрывом, помолчали. Со смотровой площадки открывалась изумительная по красоте панорама: в лучах восходящего солнца искрились корпуса моторных лодок, белые буруны волн окаймляли берег громадной бухты, словно большим лекалом вклинившейся в подножие гор. Внизу, в море, вдоль узкой песчаной полоски, прижавшейся к скалам, чьей-то искусной рукой были рассыпаны гигантские черные валуны с взгромоздившимися на них чайками, рядом, на берегу – аккуратно расставлены каменные бассейны, наподобие соляных ванн, а вокруг, насколько хватало взгляда – бескрайняя ширь очень голубого Средиземного моря.

– Давай спустимся, – предложил Ильяс.

Вниз многочисленными уступами уводила крутая каменная лестница. Мы дошли лишь до середины, и не потому, что не выдерживаем крутизну бесконечных поворотов, а потому, что заметили арку, а за ней древнее строение и группу туристов, молодых ливанцев, возле него.

– Это первый храм монастыря, – замечает Ильяс. – Ему почти четыреста лет.

Зашли внутрь, постояли в тишине возле древних икон, помолились.

– Я видел, как ты записывал службу на iPod, – Ильяс смотрел мне прямо в глаза. – Нехорошо это. Запрещается. – Знаю, знаю, – улыбнулся я. – Никто же не видел, а если бы видел, сделал бы замечание, я бы извинился.

Ильяс опустил глаза.

– Нехорошо сделал.

– Знаю. Но слишком хороша служба. Я не мог упустить такой случай. Кстати, сейчас посмотрим, как получилось.

Я достал iPod, включил видео… на экране зияла черная пустота, а вместо звука раздавался какой-то вой, как будто тысячи шакалов спустились с гор, чтобы наказать меня за своеволие в храме.

Я включил снова. Эффект тот же. Бросился к фотоаппарату, попробовал посмотреть снимки. Вместо них черный экран, посередине желтый квадрат с вопросительным знаком и надпись – «Несовместимый формат».

– Боже. Ты слышал? – я поднес воющий iPod к уху Ильяса. Тот только молча кивнул в ответ.

– Господь все видел. Он не хотел, чтобы я делал это! Подниматься вверх по лестнице всегда тяжелее, чем спускаться, но я летел стрелой, как будто какая-то сила подталкивала в спину. Будто ожидала моя душа какого-то продолжения. Какого? Хорошего или плохого – я не знал.

Мы уже отдалились от главного входа, когда мне в голову пришла идея зайти в комнату для гостей – хотелось взять на память что-нибудь о монастыре.

В просторной комнате несколько прихожан вели беседу с двумя священниками за чашечкой кофе, один из них был настоятелем обители. Наш приход не остался для него незамеченным, он, не отрываясь от разговора, указал нам на диваны, расставленные вдоль стен с большими окнами, украшенными орнаментом. Когда беседа с прихожанами закончилась, Ильяс подошел к отцу Джорджу и попросил разрешения побеседовать с ним.

Оказалось, что до прихода в эту обитель архимандрит долгое время был настоятелем мужского Свято-Георгиевского монастыря в Баламанде , месте, знаменитом на весь Восток.

Беседа затянулась, отец Джордж угощал кофе, расспрашивал о делах. У него была такая добрая, располагающая внешность, что хотелось поделиться своими переживаниями.

– Как раз сегодня вечером будет исповедь, – перевел Ильяс слова отца Джорджа.

Я недоуменно смотрел на настоятеля, неужели читает мысли? – Спасибо, – ответил Ильяс. Это будет вечером, а нам нужно еще успеть в Хардин.

Спросили, можно ли сделать снимок на память. К нашему удивлению, настоятель согласился. Подумалось, а если бы спросил разрешения тогда в храме, может, и не было этого страха за прегрешения?

Прощаясь, попросил благословения.

Настоятель благословил. На арабском. Я уверен, слова его дойдут до Господа, и он простит меня.

 

Мы ехали молча. Каждый думал о своих насущных проблемах. Ильяс, наверняка, о встрече с родимым домом, а, может быть, о памятнике основателю маронитской религии – Святому Марону, сооружаемому его заботами. Из-за моего приезда мой друг был вынужден отложить свои хлопоты, но мыслями, как я понимал, все время находился там, возле монумента.

В моей голове прокручивались сценки из недавно увиденного. После посещения женского монастыря Дейр Сейидат ан – Нурия мы заехали в городок Энфе , один из центров православия Ливана. Там около десятка христианских церквей, несколько весьма древних. Одна – Святой Екатерины, довольно крупная, выложенная еще крестоносцами из крупных блоков, расположена прямо на берегу моря. Площадка вокруг нее выложена розовой плиткой, а ступени ведут прямо в море. Вторую – со странным названием Сейидат ар – Рих, Матерь Божья Ветровая – мы ели отыскали. Находится она неподалеку от первой, на старом христианском кладбище. Очень маленькая, прямоугольной формы, без башен и куполов и даже без окон, она больше походила на какое-то хозяйственное строение, чем на церковь. Название ее говорило само за себя. Ветра здесь частые гости. Название Энфе («язык») поселок получил от того, что находился на небольшом мысе. Рядом с морем руины христианских храмов, относящихся к византийскому времени. Они еще ждут своих исследователей, а, возможно, и реставраторов. Вокруг Энфе – соляные разработки: мелкие бассейны прямоугольной формы, наполненные морской водой, которая, испаряясь, оставляет соль. Я вспомнил, что о соляных разработках в этом городке читал в материалах двух знаменитых путешественников Мирослава Зигмунда и Иржи Ганзелки . В 50-х годах прошлого века они на машине «Татра» путешествовали по Ближнему Востоку, посетили и страну кедров. Тогда работа на соляных приисках кипела, сейчас она нерентабельна, и большая часть соли завозится в Ливан из-за рубежа. Передо мной и перед Зигмундом с Ганзелкой стояли, правда, разные задачи. Знаменитые путешественники писали путевые заметки о том, что видели, не подвергая себя излишнему историческому искусу, я же старался найти истоки и предтечу богатой культуры Ливана – для этого все глубже погружался в финикийское прошлое этой страны. В этом смысле поездка в Хардин играла для меня большую роль. Там, в ливанской глубинке, куда не ступала нога туриста, я надеялся выяснить, какую роль играла финикийская культура и религия при переходе ливанцев от язычества к христианству и как возникла чисто ливанская христианская конфессия – марониты, большая часть которой причисляет себя к финикийскому этносу.

 

Марониты. Необходимое отступление от сюжета

Наша машина приближалась к району долины Кадиша, население которой исповедует маронитскую религию. Поэтому необходимо сделать существенное отступление от повествования и рассказать о ней подробнее.

Традиционно считается, и так уверяют маронитские теологи, что маронитская религия берет начало от группы христиан, почитателей Святого Марона, священника, жившего на территории современной Сирии в IV–V в.в. н. э. От его имени происходит и само название – марониты. Известно, что будущий священник родился в деревне Брад к северу от Алеппо. Став монахом, он подвизался на вершине горы Набу, в сорока километрах от Алеппо (сейчас Джебель Семаан). Там вел аскетическую жизнь, изнурял себя постами, лечил людей, сажал деревья и освятил стоящий на вершине языческий храм Зевса, превратив его в церковь. Праведная жизнь привлекла к нему многих людей, они стали его учениками и сторонниками. О жизни преподобного Марона, пустынника Сирийского сохранились свидетельства святителя Иоанна Златоуста и Феодорита , епископа Кирского. Из своей ссылки в Армении святитель Иоанн Златоуст направил письмо некому «Священнику Марону-аскету», в котором содержатся дружеские приветствия, пожелания быть в более частой переписке и сожаления, что трудно подыскать подходящего курьера. В заключение святитель испрашивает молитв и благословения подвижника-аскета. Последние годы жизни Марон-пустынник провел недалеко от Древней Апамеи на правом берегу реки Оронт (сейчас Каалат аль Мадык, в 60 км от города Хама).

Последователи построили на месте его захоронения монастырь, назвав его «обителью святого и богоносного Марона»

В то время в христианском мире проходила полемика и своего рода борьба за первенство между Антиохийской и Александрийской религиозными школами. И в той, и в другой было много отклонений от общепринятых христианских догматов, которые объявлялись ересями, предавались анафеме на специально созванных церковных соборах. Основными ересями являлись монофизитство и несторианство, приверженцы этих религиозных течений вступали друг с другом в полемику. Основной спор шел вокруг взгляда на человеческое и божественное естество Иисуса Христа. Первые утверждали, что у Христа есть только божественная природа. Вторые – признавали во Христе две самостоятельные ипостаси Бога и Человека, причем с перевесом в сторону очеловечения Христа. Поэтому мать Христа они называли не Богородицей, а Христородицей.

Со временем сторонники и почитатели Святого Марона заняли промежуточную позицию в этом споре, отдав дань новому течению монофелизму, возникшему в начале VII века. Цель монофелитов заключалась в том, чтобы прекратить раздоры в христианском мире, вызванные борьбой монофизитов и несториан, и дать новую трактовку предмету спора.

Монофелиты утверждали, что Христос имел две разных сущности – человеческую и божественную, но единую божественную волю. Это учение, разработанное римским папой Гонорием и поддержанное императором Ираклием, также было еретическим. Оно противоречило официальной линии, принятой на Шестом Вселенском соборе и провозглашающей, что богочеловек имеет две воли, причем, человеческая воля подчинена божественной. Поэтому монофелиты монастыря Святого Марона оказались под перекрестным огнем приверженцев всех течений.

В V веке в период персидско-византийских войн монастырь неоднократно разрушался. Во время религиозных волнений, сопутствовавших боевым действиям, многие монахи были убиты монфизитами, поддерживавшимися персидскими властями. Затем марониты лишились поддержки и византийских императоров, после того как VI Вселенский собор осудил монофелизм как ересь.

После арабского вторжения в Сирию полемика между маронитами и монофизитами продолжилась. Завоеватели более-менее лояльно относились ко всем верованиям местного населения, не выделяя никакой из сторон религиозных конфликтов. Предпочтение же отдавалось исламу как государственной религии. Принявшие мусульманство, освобождались от многих податей и повинностей. Обострение отношений как с византийской властью, так и с приверженцами монофизитства, равнодушие арабских властей к притеснению последователей Святого Марона заставили большинство маронитов переселяться в отдаленные районы – сначала в Месопотамию, за Евфрат, а потом и в Ливанские горы.

Правда, отдельные маронитские миссионеры просачивались в Ливан и до прихода арабов. Один из них, по имени Авраам (Ибрахим – на арабском) проповедовал в местах, связанных с легендой об Адонисе и Афродите. Проезжая от водопада Афка в сторону лыжного курорта Лаклук, я останавливался в селении Акура. Его жители первыми в Ливане приняли христианское учение маронитского толка, проповедуемое Ибрахимом. Сейчас здесь расположен важный маронитский центр, состоящий из нескольких храмов. Один из них – Мар Бутрос (Св. Петра) находится в пещере над дорогой, куда ведут вырубленные в скале ступени. В роще над пещерой сохранилось несколько римских надписей времени императора Адриана (117–138 г.г.), рядом в скалах можно найти множество римских гробниц. В глубине самой пещеры имеется выцветшая надпись на древнем сирьякском (западноарамейском) языке, она, по-видимому, относится к периоду миссионерства Ибрахима. Жил священник-проповедник в селении Миэтр, недалеко от водопада Афка. В память об Ибрахиме местные жители назвали его именем и реку, и долину, ранее носившие имя Адониса.Большая группа маронитских проповедников переселилась в Ливанские горы в VII веке после разрушения монастыря Святого Марона монофизитами. Среди них был и священник Йохана, которого марониты Ливана в 696 году избрали своим первым патриархом. Его резиденция находилась в местечке Кафр Хай. Считается, что с этого момента маронитская религия приняла статус независимой, особняком держащейся в христианском мире. Переселение маронитов в Ливан растянулось на несколько веков. Вплоть до Х века по всей Сирии от Дамаска до Алеппо еще существовали многочисленные маронитские общины, часть из них сохранилась и по сей день.

В период крестовых походов маронитская верхушка поддержала крестоносцев. Марониты служили проводниками и переводчиками, отряды их лучников сражались на стороне рыцарей. Поскольку православные и яковиты были не так активны в поддержке крестоносцев, маронитская община получила в средние века привилегированный статус среди других христианских конфессий Ливана.

К эпохе крестовых походов относятся и первые контакты маронитского руководства с Римом. Хронист Гийом Тирский , писавший о времени крестоносцев, сообщал, что в 1182 году марониты заключили союз с латинской церковью. Однако он был непрочным – то расторгался, то возобновлялся. Окончательно верховенство римского папы было признано лишь в 1736 году.

В обрядовой практике маронитская церковь до сих пор имеет много общего с традиционным сирийским христианством. По восточнохристианскому чину маронитские священники могут вступать в брак.

 

В доме Миледи

Наша машина, как по большой винтовой лестнице, кружила по склонам горы Хардин, медленно, но уверенно приближаясь к вершине. Когда до нее оставалось метров сто, если смотреть строго по вертикали, Ильяс показал на кубики домиков, примостившиеся на одном из склонов.

– Вот тот, последний, в самой высшей точке – мой дом.

Минут через десять мы въезжали в деревню. Она, словно ласточкино гнездо, примостилась на узком карнизе или, назовем его плато, шириной метров пятьдесят и длиной метров четыреста.

В центре деревни миниатюрная площадь в окружении трех современных храмов, возле одного из них источник с холодной горной водой – вкуснее я, наверное, не пил в своей жизни – к стене храма привинчена стеклянная доска с информацией об исторических памятниках Хардина. Я насчитал их более тридцати, это в пересчете на пятьдесят жителей деревни – самый насыщенный историей район в мире. Мы долго здесь не задерживаемся и едем на окраину деревни, к родному дому семьи Сассин, прожившей здесь не одно столетие.

Нас встречает лаем молодой пес, навстречу выбегает маленькая сухонькая женщина с аккуратно зачесанными волосами, взятыми сзади в крепкий узелок.

Ильяс семь лет жил в Украине, и только два месяца как вернулся домой. Теперь каждый его приезд – событие для матери.

Родительский дом устроен по старой, видимо, еще финикийской, традиции. Наверху – он одноэтажный, состоит из трех небольших комнат. В одной из них, в центре, древний очаг – чугунная печка с дымоходом-трубой, ведущим на крышу. Но внутри, под землей, словно невидимая часть айсберга, расположена основная часть помещений, в которые ведет крутая каменная лестница. Таких строений на Ближнем Востоке, по которому я путешествую не один год, я еще не встречал. Зимой в таких подземных домах тепло, а летом прохладно. Единственный недостаток – отсутствие окон, но если захочется дневного света можно подняться наверх. Это ноу-хау разрабатывалось и отрабатывалось в Хардине не одно столетие. Разные варианты мне приходилось видеть и в других домах местных жителей. Нас ждали, поэтому одно за другим на столе, который мы поставили во дворе возле дома, появляются традиционные блюда. Мы начинаем есть и одновременно ведем застольную беседу. Большинство блюд из курицы, остальное – овощные салаты, традиционный хумус из нута, ближневосточного растения семейства бобовых, что-то среднее между чечевицей и горохом. И, конечно, арак, традиционная ливанская водка из винограда. О моем первом «свидании» с ним скажу особо. Ощущение было такое, будто проглотил «огненную» змею. Потом из глаз посыпались искры, а губы обожгло, словно пламенем костра.

Мать Ильяса развелась с мужем и живет здесь одна. Отец построил дом на берегу моря возле города Батрун. Миледи хорошо образована, она свободно говорит по-английски, хорошо знает французский. – Не скучно Вам здесь одной? – спрашиваю я.

– Что Вы, как можно скучать, – отвечает Миледи. – Я каждый день общаюсь с Господом. У меня есть телевизор и верный пес.

Миледи – маронитка. Каждый ее день начинается с посещения церкви. Большую часть времени она проводит в молитвах. Слушает службы и по телевизору. В один из моментов, когда Ильяс выходил из-за стола, она спросила тихим голосом, каково мое мнение о сыне.

– Вы можете им гордиться! – ответил я также тихим голосом, чтобы Ильяс не услышал.

 

Изучая древности Хардина

Мы возвращаемся к старой деревенской площади к табличке на стене церкви на площади Хардина. Она содержит наименование тридцати шести исторических памятников разных эпох. Мы с Ильясом долго изучаем ее. Наконец слышу признание моего друга.

– Я здесь родился, но не знал, что поблизости находятся алтарь и фундамент финикийского храма.

– Ты мог и не знать. Ведь табличку наверняка привинтили после твоего отъезда из Ливана. И алтарь могли обнаружить совсем недавно.

Ильяс на минуту нахмурил лоб.

– О том, где и как можно найти местные финикийские древности, нам может рассказать отец Юнис! – воскликнул он после недолгого раздумья.

Едем по дороге выше по склону и останавливаемся на небольшой террасе. Чуть выше несколько сельских домиков. А в глубине под старым развесистым дубом небольшой древний храм Святого Фомы, рядом табличка – построен в VIII веке. На краю обрыва примостилось ветхое строение, казалось бы, сооруженное пару столетий назад. Но оказывается, это и есть дом священника. Здесь мы встречаем ливанца Джозефа, он член маронитской общины Хардина, первый помощник отца Юниса во всех начинаниях.

– Юнис в верхнем храме, – сообщает он.

Поднимаемся еще выше на небольшое плато. Здесь отец Юнис соорудил небольшую церковь и молельный зал. Есть еще и пещера, построенная также им по типу убежищ первых христианских отшельников. Пещера находится на краю обрыва, а под ней, словно гнезда горных птиц, еще несколько небольших молельных комнат прилепилось к горному кряжу.

А вот и сам отец Юнис. Он беседует с прихожанкой, сидя на скамье возле небольшой колокольни. Увидев нас, встает и подходит к машине. Отец Юнис крепкого сложения, роста выше среднего. Этим он отличается от своей паствы. Жители Хардина в основном невысокого роста, что напоминает об их принадлежности к финикийцам, которые, согласно антропологическим исследованиям, были маленького роста, не выше 1 метра 60 сантиметров. Самое удивительное в облике отца Юниса – это глаза. С виду бесцветные, невыразительные, но, если присмотреться, с каким-то внутренним блеском, который бывает или у безумцев, или у гениальных личностей. Впрочем, где грань между безумием и гениальностью, кто знает?

Ильяс целует руку священника, знакомит его со мной. Я восторженно оцениваю все сделанное отцом Юнисом.

Мы присаживаемся на одну из длинных скамей, словно в зрительном зале летнего кинотеатра разместившихся под открытым небом, занимая почти все пространство между молельным домом и другими сооружениями. – Молельный дом расчерчен перегородками по всей длине с шагом 1,5 метра, – сообщает мне Ильяс. – В эти закутки едва может протиснуться человек, он даже не может там пошевелиться.

– Так сделано для того, чтобы прихожанина ничего не отвлекало от молитвы, – уточняет священник. Ильяс начинает расспрос о развалинах финикийского храма – эта одна из главных целей нашего путешествия сегодня. Отец Юнис знает здесь каждый уголок; извиняется, что не может провести нас – не может оставить прихожан. Он объясняет Ильясу, как найти алтарь и фундамент древнего святилища. Через минуту мы продолжаем свой путь, с уговором, что вечером зайдем побеседовать.

Мы едем крутыми зигзагами. Дорога становится все уже и опаснее. После каждого поворота груда камней осыпается из-под колес прямо в пропасть. Останавливаемся на небольшой площадке: здесь расположена телевышка одного из ливанских телеканалов. Дальше дороги нет. Карабкаемся по крутому склону и останавливаемся в изумлении… Перед нами потрясающее, ни с чем несравнимое зрелище: на фоне свинцовых туч возвышаются четыре огромных колонны – это остатки древнеримского храма, посвященного богу Меркурию. Я не могу скрыть своего восторга. Это – воистину исполинское сооружение, по размерам сравнимое с афинским Акрополем, – находится на самой вершине. Вокруг, сколько хватает глаз, горы. Позже выяснилось, что храм Меркурия, второе по монументальности после храмового комплекса в Баальбеке гигантское сооружение Ливана. Забираюсь на постамент с колоннами и окидываю взглядом окрестности. Оказывается, гора Хардин находится в центре высокогорной долины. Вокруг, словно очерченные огромным циркулем, на равном удалении от вершины и ровно по окружности, огромным амфитеатром раскинулись горы. Часть из них, расположенных к востоку, еще не сняло снежные шапки. Вершины, обращенные к северу – чернеют в седой дымке. С западной стороны – в лучах заходящего солнца они подернуты розовой пеленой, а к юго-востоку едва заметной полоской у горизонта соприкасаются с морем. – Вон там, – указывает Ильяс, – самый большой в Ливане участок кедрового леса. За ним находится Таннурин , очень интересный город. С ним связано много исторических и духовных ценностей Ливана. Недалеко, на скале, могила первого маронитского патриарха Йоханы Маруна.

Я провожаю взглядом зеленую полоску, которая дугой охватывает большую часть гор на востоке, подбираясь к их заснеженным шапкам, уходя куда-то по склону через седловину горного перевала. Таннурин мне не видно, его маленькие домики слились с темным фоном гор.

– Там, севернее, – продолжает рассказ Ильяс, – долина Кадиша с многочисленными монастырями и храмами, родина нашего знаменитого художника Джубрана . Южнее, позади нас, большая деревня Дума с женским православным монастырем.

– Римляне не зря выбрали Хардин местом поклонения Меркурию, – делаю предположение я. – Сюда, в центр огромного горного региона, наверное, приходили поклониться Богу многочисленные ремесленники со своим товаром. Крестьяне несли сюда виноград и оливки, чтобы задобрить его. И еще, я думаю, большую роль сыграло то, что здесь издавна был финикийский храм, люди просто привыкли к этому месту.

В горах темнеет рано, поэтому мы с Ильясом недолго оставались возле развалин античного храма. Нам предстояло найти доказательства древнего финикийского влияния на предков местных жителей.

Продираясь сквозь заросли, перепрыгивая через коряги, мы бежали по едва заметным тропинкам: то поднимались вверх по крутому склону, то опускались в покрытые кустарником ложбины. Так продолжалось с полчаса. И вот Ильяс замедляет бег. Кажется, нашли… Мы стоим в центре фундамента в форме почти правильного квадрата, частично заполненного битым камнем древнего происхождения. На одной стороне фундамента покоится плита. По-видимому, это часть алтаря. Мне кажется, что эти развалины не уступают в древности храму Баалат Губал, Библосской Астарты. Видно, что ни нога, ни рука археолога не касалась этих мест. Так что, если порыться в середине этого квадрата, можно будет найти много интересного. Возможно, будет найдена разгадка имени храма. А пока будем считать, что посвящен он неизвестному божеству.

 

В гостях у отца Юниса

Сгущаются сумерки. Мы возвращаемся к дому Юниса. Нам сообщают, что священник в церкви Святого Фомы. Ночь в горах наступает раньше, чем на равнине. Лунная дорожка ведет от дома Юниса к церкви Святого Фомы (по-ливански – Св. Томаса), только сойдешь с нее, попадаешь в объятия кустарника, а если идешь не сворачивая, обязательно споткнешься о древние камни, которые лежат здесь, наверное, со дня строительства храма. Церковь Св. Томаса растворяется в ночи, ориентир – громадная тень старого дерева, перечеркивающая лунную дорожку. Маленькая дверь, за ней вход в зал. Одиноко горящая свеча у алтаря. Нам подсказывают, что нужно пройти дальше. Останавливаемся перед порогом с низкой дверью: такие конструкции я видел в Сирии, в древних храмах. Время тогда было неспокойное. Устроено так, чтобы легче защищать вход от неожиданного визита. Сгибаемся в три погибели – иначе не пройти, попадаем в продолговатую комнату, похоже, выдолбленную в скале. Тусклый свет лампадки скорее прячет, чем высвечивает спартанскую обстановку помещения: две длинные лавки вдоль стен, в углу круглый стол с какими-то бумагами, и, вроде бы, больше ничего из обстановки. Да, чуть не забыл, на полу цветастая домотканая дорожка. Такая же висит на стене, а под ней на длинной скамье – несколько семей прихожан. Напротив них на другой скамье отец Юнис. Ведут неспешную беседу. При нашем появлении разговор стихает. Отец Юнис сажает нас рядом с собой.

Я прошу его рассказать историю деревни Хардин и старинной церкви, в которой мы сейчас находимся.

Деревне более тысячи лет. На границе V и VI веков сюда пришли четыре отшельника с Евфрата: Эфраим, Исхак, Алоньюс и Самаан. Они построили монастырь и назвали его в честь Святого Фомы. Главной их целью была проповедовать среди язычников, коих немало было в этой местности – тогда еще многие верили в римских и финикийских богов. Люди потянулись к монастырю. Было их так много, что эту местность назвали Харт ед Дин, что означает район веры.

Отец Юнис немного рассказывает о себе. Он родился в Хардине. С детства тянулся к церкви, помогал бедным, любил заниматься с детьми. Организовал производство оливкового масла, деньги от выручки отдавал на нужды церкви. К двадцати восьми годам осознал, что хочет служить церкви, поступил учиться в епархиальную маронитскую семинарию в Карм Садде близ Триполи. В тридцать три года, в возрасте Христа, принял сан священника. – Отец Юнис, расскажите Александру, как мы отмечаем день Святой Троицы, – попросил Ильяс.

– Когда поднимались на вершину, заметили вдоль дороги огромные деревянные кресты? – отец Юнис перевел взгляд с Ильяса на меня. – Уже двенадцать лет мы совершаем крестный ход от деревни до горного молельного дома. Сначала в процессии участвовало пятьдесят человек, все жители деревни. С каждым годом число участников прибавлялось. Стали приезжать люди из других деревень, потом из других районов. В этом году с нами шло более двух тысяч человек, приехали даже паломники из Бейрута. – Количество крестов вдоль дороги соответствует числу апостолов и количеству поворотов горной дороги, которые нужно пройти, – добавляет Ильяс.

Наша беседа затянулась. Прихожане, догадавшись, что неожиданный ночной гость прибыл к ним издалека, стали вежливо прощаться и покидать нас, тихо растворяясь в полутьме древней обители.

Я, затаив дыхание, слушал священника. Его грубое, крестьянское лицо, освещенное робким пламенем свечи, отсвечивало красноватым цветом. И на нем, словно на медном изваянии, каждая морщинка, каждая складка, играла свою особенную роль, как будто увековечиваясь в моей памяти каким-то музейным блеском, превращаясь, то в бюст римского императора, благо, рубище на священнике походило на тогу римлянина, то в бюст миссионера, несущего языческой пастве слова Господа нашего Христа. Разговор продолжили в доме отца Юниса, который стоит рядом, на краю обрыва. С виду он похож на древнее сооружение – так, наверное, выглядел шалаш пустынника где-нибудь в египетской пустыне – но внутри он крепкий; стойки, колонны и стропила из кедра, стены из камня, обмазанного глиной. Естественно, как и другие дома Хардина, дом священника заглублен в землю, что в период жаркого ливанского лета делает пребывание в нем прохладным и комфортным.

Все здесь сделано руками отца Юниса, как и многое другое из увиденного мною на верхней храмовой площадке. Но он не собирается останавливаться на достигнутом, вынашивает план по созданию в Хардине общественно-религиозного центра имени Святой Троицы. Подвижническая деятельность священника с каждым годом привлекает все большее внимание прихожан, но, как часто бывает, одновременно встречает легкое непонимание со стороны местного церковного руководства. Новый епископ Батруна не подтверждает отцу Юнису разрешение на сооружение комплекса Святой Троицы, которое выдано его предшественником, кстати, заложившим первый камень в фундамент. Замысел грандиозный. В центре комплекса будет находиться монумент, посвященный Святой Троице. От него, как стороны креста, отходят четыре здания, это своего рода общежития для паломников. Одно здание предназначено для священников, второе – для пожилых людей, третье – для семей, четвертое – для молодежи. Есть и в наше время подвижники, способные своим примером зажечь сердца людей: одним вернуть доверие к вере, другим укрепить ее, а третьих привести к ней. Как необходимо это в наш век, когда безрассудство и неверие, как ростки ядовитого плюща, проникают в душу людей. Так думал я, прощаясь с отцом Юнисом, но внутренне что-то мне подсказывало, что я еще вернусь в эти края…

 

Монастырь Святого Марона, где находятся мощи Святого Шарбеля, мы посетили первым из сонма маронитских монастырей, в которых нашли свое последнее пристанище ливанцы, ставшие после смерти святыми. Я всегда стремился понять, что нужно сделать человеку в этот короткий промежуток времени, называемый жизнью, чтобы обрести бессмертие в образе святого. Речь идет не о святых мучениках раннего периода христианства, египетских мудрецах-пустынниках или Отцах Церкви, а о простых людях из недавнего прошлого, отдаленных от нас одной или парой сотен лет… Мы с Ильясом путешествуем по горному Ливану. С западной стороны, обращенной к Средиземному морю, горы изобилуют пышной растительностью. С восточной, обращенной к сирийскому плоскогорью, горная гряда представляет собой отвесные обрывы и пропасти, почти начисто лишенные всего живого. Чем не Синайская пустыня, только в горном исполнении! От курортного горнолыжного городка Лаклук спускаемся вниз. Всего каких-то десять километров, и безжизненный, по-зимнему снежный, пейзаж сменяется весенним. Дорога петляет среди холмов, покрытых цветущими деревьями и кустарниками, между ними поля и огороды местных жителей. На подъезде к Аннайе группа молодых людей машет нам руками, останавливая машину. Это миссионеры в светской одежде, они предлагают свечи с изображением Святого Шарбеля, самого известного ливанского святого. Ильяс долго разговаривает с ними, потом покупает две свечи. – Они говорят, что вырученные деньги отдадут бедным детям, – обращается он ко мне. – Не знаю, так ли это, сейчас много мошенников, зарабатывающих на религии. Если обманут и возьмут деньги себе, Бог накажет их.

За следующим поворотом открывается вид на монастырь Святого Марона, здесь покоятся мощи святого Шарбеля.

 

По местам жизни Святого Шарбеля. Бекаа-Кафра. Монастырь Антония Великого в Кужайе

Юсеф Маклуф, будущий святой Шарбель, родился 8 мая 1828 года в деревне Бикаа-Кафра, самой высокогорной в Ливане, расположенной на высоте тысяча шестьсот метров, в семье бедных крестьян Антуана Маклуфа и Бригитты Шудиак. Он рос в верующей христианской семье, отец и мать его являлись исправными прихожанами местной церкви, а два дяди мальчика, Августин и Даниэль Шудиаки, были священниками маронитской обители Святого Антония в долине Кужайя, в десяти километрах от Бекаа-Кафра.

Мне повезло увидеть эти места. Думаю, читателю, знающему о чудесах Святого Шарбеля, будет интересно побывать там вместе со мной. Места это удивительные. Если забраться на север от Бейрута на сто с лишним километров и проехать от города Амьюн на восток, попадешь в долину Кадиша , с одного конца которой, расположенного ближе к морю, она выглядит как обычная долина, зато с противоположного конца, врезавшегося в горный массив – это глубокий каньон с отвесными стенами. Селение Бикаа-Кафра как раз и расположено почти у вершины горы, нависающей над этим каньоном. Юный Юсеф Маклуф пас овец, и каждый день, перемещаясь вместе с ними по склону, ощущал себя орлом, парящим в небе. Вся долина была перед ним как на ладони, это было счастье любоваться ею. Восторженный мальчик не раз в выходные дни посещал своих родственников-священнослужителей в монастыре Антония Великого в Кужайе. Дядя Августин и дядя Даниэль, монашеское усердие которых было хорошо известно всей округе, решили вести отшельнический образ жизни и переселились в скит Святого Павла. Путь к ним занимал более двух часов. Дорога петляла по долине Кадиша, но Юсефа не смущал ни долгий путь, ни опасности, которые всегда сопровождают одинокого путника.

Однажды, когда Юсеф искал отбившуюся от стада козу, в зарослях кустарника среди могучих кедров, он обнаружил вырубленную в стволе одного из них, по-видимому, тысячелетнего, часовню. Юсеф встал на колени и молился. Там, в лесу, он услышал голос: «Оставь все, приди! Следуй за мной!».

 

Монастырь Святого Киприана в Кфифане

Двадцатитрехлетний Юсеф, не сказав никому ни слова, перешел горы Таннурина и поселился в монастыре Божьей Матери в Мейфуке. Там два года подвизался послушником и, получив имя Шарбель, был отправлен в монастырь Святого Марона для получения монашеских обетов. В двадцать пять лет брат Шарбель становится монахом и направляется на учебу в семинарию при монастыре Святого Киприана в Кфифане.

Удивительно, какие чудесные места выбирают ливанцы для строительства монастырей. Сколько еще таких «райских уголков», созданных природой, ждут своего часа! Причем, открываются они незаметно для глаза, как продолжение какого-то вселенского откровения. Также незаметно, как и другие ливанские монастыри, из-за поворота показалась обитель в Кфифане. Она расположена на небольшом плоском холме, высотой 250 метров, одной стороной обращенном к крутому обрыву. Со смотровой площадки открывается прекрасный вид на окрестности. Внизу, у подножия холма – огороды, теплицы и виноградники. Дальше холмы становятся все ниже, но все равно закрывают вид на Батрун и Средиземное море, расположенные всего в десяти километрах отсюда. Монахи этого монастыря оказались умелыми виноделами. На весьма допотопном оборудовании они выпускают качественное вино под маркой Adyar (до 2-х тысяч бутылок в год), для чего выписали из Франции опытного энолога.

Мы проходим через уютный дворик, по обеим сторонам которого возвышаются два высоких здания под красной черепицей, напоминающие средневековые итальянские башни – не круглые, а прямоугольной формы, и упираемся в длинную галерею. Это своего рода музей: по обе стороны галереи расположены комнаты, в которых воспроизведена монастырская обстановка XIX века.

Монастырь в Кфифане очень почитаем в Ливане. Его деятельность связана с именами трех маронитских святых – Хардини , Стефана и Шарбеля. Их фигуры, выполненные в человеческий рост, так вписались в обстановку музея, что выглядят живыми. Вот святой Хардини ведет урок, вот он же сидит за столом и что-то пишет при свете свечи, а вот все три святых стоят рядом и ведут о чем-то беседу. Впечатление такое, что сам пообщался с ними.

В Кфифане брат Шарбель проучился шесть лет и получил хорошее образование, достаточное для рукоположения в сан священника. Оно состоялось в 1859 году в резиденции Патриарха в Бкерке.

 

Монастырь Святого Марона в Аннайе

Почти сразу после принятия сана молодой священник отец Шарбель поступил в монастырь Святого Марона в Аннайе и провел в нем шестнадцать лет. Это его второй приход в Аннайю, там в 1851 году он принимал первые обеты.

Первый камень монастыря в Аннайе был заложен в 1828 году, в год рождения святого Шарбеля. Первый настоятель отец Игнатий Блэбель выкупил у шиитской общины землю под строительство за 4500 пиастров. Монастыри в то время строились возле деревень, для того чтобы привлечь внимание прихожан. Обитель в Аннайе построена из грубо обработанных камней, и из-за толщины своих стен и узких, как бойницы, окон, выглядит, словно средневековая крепость крестоносцев. Если бы не было колокольни, скромно выделяющейся на фоне неба, можно было подумать, что перед нами укрепленный замок. В этом есть доля истины, так как после поражения от арабов, часть европейских рыцарей осталась жить в этих местах. Сейчас все здесь несет следы присутствия святого. Над входом в монастырь висит большой портрет отца Шарбеля. Бережно хранятся одежда и предметы обихода, которыми он пользовался, в стеллажах под стеклом находятся письма из 120 стран мира, в которых люди благодарят святого за то, что тот исцелил их от болезни или помог в каких-то конкретных случаях жизни. В специальном помещении расположена гробница с мощами святого.

Итак, отец Шарбель был принят в монастырь Святого Марона в Аннайе. Какую жизнь он вел там?

 

Эрмитаж (скит Петра и Павла). Жизнь отшельником

Эрмитаж, или обитель Святых Петра и Павла, где отшельником провел последние годы земной жизни отец Шарбель, находится на небольшом плато выше Аннайи. Отсюда, с высоты 1300 метров, кажется, пол-Ливана находится в твоем обозрении. Вот как описывает это место отец Поль Дахэ, автор книги о Святом Шарбеле: «Горы, холмы и ложбины мягко следуют друг за другом до древнего Библоса, до Средиземного моря, усыпанного некогда финикийскими кораблями, груженными экзотическими продуктами для Европы или готовыми к отплытию для исследования мира». Пять келий в башне-обители, маленькая часовня, окруженная виноградником, и небольшая дубовая роща – это все, что находится на плато. Выше – только небо и ночные звезды.

Эрмитаж был основан на тридцать лет раньше монастыря Святого Марона. Место для строительства выбрали два молодых человека из деревни Эхмедж, что поблизости от Аннайи, Жозе Аби-Рамия и Давид Калифе. Оба работали наемными рабочими в шиитской семье, владевшей этим участком земли, и получили ее в собственность как оплату за свой труд. Решив покинуть мирскую жизнь, они построили обитель и стали вести здесь жизнь подобно древним отшельникам.

Поступок этих молодых людей – яркое свидетельство религиозного рвения ливанских христиан, для которых высшим проявлением любви к Богу было молитвенное одиночество. Поэтому отшельничество было весьма частым явлением среди ливанцев, настолько частым, что орден Маронитов разработал Устав, свод правил для желающих вести отшельнический образ жизни.

Отец Шарбель всю жизнь стремился к аскезе, считая ее высшим проявлением человеческого духа. Отдать всего себя молитве во славу Господа было его давнишней мечтой еще с того момента, как он посещал своих родственников-отшельников в монастыре Антония Великого в Кужайе. Праведная жизнь отца Шарбеля уже давно доказала, что он имеет право на уединение. Оставалось только получить разрешение аббата монастыря. Помог случай.

Это произошло в 1875 году, когда умер отшельник отец Элизах, и в Эрмитаже освободилось место для жительства. Отец Шарбель подал очередное прошение, но настоятель никак не принимал решения. Однажды отец Шарбель пришел к работнику монастыря и попросил наполнить маслом лампу. Тот решил подшутить над стариком и налил вместо масла воды и принес в келью. Каково же было его изумление, когда отец Шарбель покрутил фитиль и зажег лампу. Это произвело на настоятеля, которому доложили о чуде, такое впечатление, что он дал согласие на отшельничество отца Шарбеля.

Двадцать четыре года провел Святой Шарбель в Эрмитаже. Все время проводил в молитвах, ел один раз в день, носил холщевое рубище. Покидал обитель очень редко, только по просьбе настоятеля исцелить какого-нибудь больного. Самым тяжелым было, выдержать зимние холода, когда температура в келье ненамного превышала температуру воздуха на улице. Выдержать такие условия помогала молитва.

 

О чудесах Святого Шарбеля

Они происходили еще при жизни святого. Тому пример случай с лампой. Не менее впечатляющее выглядит избавление Святым Шарбелем от саранчи крестьян в окрестностях монастыря.

Это случилось в 1885 году, когда туча саранчи налетела на Аннайю, сметая все на своем пути. Шел одиннадцатый год отшельничества святого Шарбеля. Под угрозой был весь урожай, это угрожало голодом местным крестьянам.

Настоятель монастыря поручил отцу Шарбелю благословить воду и пойти опрыскивать ею поля. Тот выполнил поручение как всегда добросовестно, но с особым рвением, после чего день и ночь проводил в молитвах. И чудо свершилось. Ненасытная саранча покинула поля. Узнав об этом, жители соседнего села Эхмеджа бросились в монастырь за помощью. Получив освященную воду, они опрыскали свои поля и огороды и также избежали напасти.

Еще одно из свидетельств, одно из многих, это случай исцеления больного. В 1873 году в монастырь прискакал богато одетый всадник. Это был префект Эхмеджа Рашид Бейк эль-Кхоури. Сын его, Нагиб Бейк заболел тифом. Жена префекта считала, что помочь может только отец Шарбель. Тот не замедлил и поспешил к больному. Очевидцы рассказывали, что когда отец Шарбель окропил больного и прочитал молитву, тот открыл глаза и произнес: «Отец Шарбель».

– Благодарите Бога, – сказал отец Шарбель родителям. – Ваш сын здоров!

Когда священник ушел, жар у больного спал, и вскоре он выздоровел.

 

Чудеса Святого Шарбеля. Продолжение после смерти

В первое утро 1899 года скорбная процессия из четырех человек спускалась к монастырю в Аннайе по узкой, занесенной снегом тропинке, идущей от Эрмитажа, иными словами – обители Петра и Павла. Это монахи из отшельнической обители отец Макарий, брат Жаввад, аббат Мишель Аби-Рамия и брат Картаб провожали в последний путь тело отца Шарбеля.

Первое чудо произошло в первый же день, когда тело положили в часовне: один из монахов заметил свет, исходящий из дарохранительницы, падающий на лицо умершего. Сначала не придали этому значение, но когда в ночь после похорон местные крестьяне увидели свечение над могилой, пришла пора удивляться. Через какое-то время вскрыли склеп, где без гроба на простых досках лежало тело, одетое в рубище. Оказалось, оно мироточило. Тогда отца Шарбеля положили в деревянный гроб, запечатали в свинцовый саркофаг и положили в специальный склеп в подземной часовне. Это произошло в 1927 году. В 1950 году монахи монастыря заметили, что стена склепа промокает. Решили вскрыть могилу и проверить состояние тела. Оказалось, оно источает жидкость, которой пропиталась одежда покойного. Эта жидкость и просачивалась сквозь стену. Разложение не коснулось мощей отца Шарбеля, они сохраняли гибкость, в чем убедилась специально созданная комиссия.

Тысячи молящихся начинают стекаться к монастырю, почитая отца Шербеля как святого. В 1977 году папа Римский официально признает монаха Шарбеля святым. Вот тут-то и начинаются главные чудеса – выздоровление больных, которые присылали в монастырь свои фотографии и пряди волос с просьбой положить их на гроб Святого Шарбеля. В музее при монастыре демонстрируются тысячи писем с благодарностью за исцеление, Но главными экспонатами являются сотни и сотни костылей, ортопедической обуви, шин – все это оставили здесь бывшие больные.

 

На поклон к Святой Рафке

Поклониться Святой Рафке совсем нетрудно. Если монастырь Святого Марона в Аннайе находится вблизи Джбейля, то монастырь Святого Джозефа в Джрабте, где покоятся ее мощи, недалеко от Батруна.

Разительна перемена в настроении, когда приезжаешь сюда. Нет здесь обилия паломников, как в Аннайе. Изящная мраморная лестница ведет к монастырю от нижней площадки. Там, внизу, детская музыкальная школа, напротив нее – корпус, где живут одинокие старые люди, что-то наподобие нашего дома престарелых. Рядом склеп, где первоначально покоились мощи святой. Тишина и покой – награда святой за ее долготерпеливую жизнь. Правда, тишину нарушает шелест листьев многовековых деревьев, окружающих монастырь, да негромкий детский смех. Группа детей с воспитателем расположилась на зеленой лужайке. Малыши весело играют в какую-то игру. Мне кажется, что если бы был рай на земле, то помещался бы именно здесь. Поднимаюсь по лестнице из белого мрамора, ведущей к входу. Меня встречает сестра Маргарит. Она показывает книгу с отзывами исцеленных больных, одна запись от женщины с Украины. Из уст сестры Маргарит получаю первый рассказ о жизни Святой Рафки.

 

Жизнь, которая привела к святости

Ребекка (арабское имя – Рафка) Петра Хоббок Ар-Риес родилась 29 июня 1832 года в 30 км от Бейрута, в деревне Химлая, возле Бикфайи, на севере горного массива Метн. Через неделю она была крещена в местной церкви с именем Бутросса – производное от имени Святого Бутроса (Святого Петра). Родители, Сабер Эль Хоббок Эль Ар-Риес и Рафка Жемайель, воспитывали ее в любви к Богу и ежедневной молитве. Девочка рано ощутила чувство утраты, когда в семь лет потеряла любящую мать. В тринадцатилетнем возрасте Рафка была отдана отцом, испытывающим большие финансовые трудности, в прислуги в дом Ассада аль Бадави – богатого ливанца, проживавшего в Дамаске.

В 1847 году Рафка вернулась домой и обнаружила, что отец женился. К этому моменту семнадцатилетняя Рафка стала красивой, приятной, чистой и чувствительной молодой женщиной. Она очень понравилась мачехе, которая стала лелеять мечту выдать Рафку замуж за своего брата, в то время, как тетя Рафки хотела видеть племянницу женой своего сына. Итак, Рафка обратилась к Богу с просьбой помочь ей в эту минуту и прояснить ее мысли. Она понял, что хочет посвятить свою жизнь Богу – стать монахиней сделалось ее самой большой мечтой.

В возрасте семнадцати лет Рафка пришла в монастырь Матери Божьей Избавительницы в Бикфайе и стала там жить. Здесь ее заметил священник Джозеф Жемайель и предложил вступить в только что созданную конгрегацию Мариамат , целью которой было соединение религиозной жизни и образования. Отец и мачеха попытались забрать девушку домой, но Рафка отказалось с ними встречаться, и больше никогда их не видела своих близких. Однажды, находясь в церкви перед иконой Божьей Матери Избавительницы, Рафка услышала голос, который сказал ей: «Ты будешь монахиней». В феврале 1855 года она стала послушницей под именем Аниса (Агнесс). В 1860 году Рафку отправили в семинарию в город Дейр Аль Камар углублять знания в изучении катехизиса. В этой части Ливана Рафка стала свидетельницей кровавой резни, организованной друзами в отношении маронитов, когда были убиты тысячи людей, разрушены сотни храмов. Рискуя жизнью, она спрятала под полой своего платья ребенка, тем самым спасла ему жизнь.

В 1862 году Рафка приняла первые монашеские обеты и была направлена на работу в семинарию города Газир. Она отвечала за работу семинарской кухни, а в свободное время изучала арабский язык, каллиграфию, математику и обучала грамоте маленьких девочек.

В 1863 году Рафку направляют учительствовать в школу ее конгрегации в Библосе. А год спустя переводят в деревню Маад организовать там новую школу для девочек. Вместе с другой монахиней она потратила на это семь лет. Новая школа была открыта благодаря помощи мецената Антуана Иссы.

В это время конгрегация Мариамат находилась в состоянии кризиса, Рафка не знала, что ей делать дальше. Как всегда, она обратилась за помощью к Богу. Это случилось в церкви Святого Георгия, куда она пришла помолиться. Она услышала голос, который сказал ей: «Ты должна оставаться монахиней». Этой же ночью Рафка увидела во сне Святого Георгия, Святого Симона стилита и Святого Антония Великого. Последний сказал ей: «Вступай в Ливанский орден Маронитов». Благодетель Антуан Исса помог ей добраться из Маада в маронитский монастырь Святого Симона в Аито. Она тотчас была принята в орден, и под именем сестры Рафки провела в монастыре в Аито 26 лет, оставаясь примером для подражания для других монахинь. Там же она тяжело заболела, у нее образовалось опухоль в голове. Рафку отправили в Бейрут на обследование. По дороге она остановилась в Библосе. Сопровождающие узнали, что в городе находится американский врач, и ее привели к нему на консультацию. Обследовав больную, врач решил, что необходимо немедленно удалить правый глаз. Рафка отказалась от наркоза, и была прооперирована.

Прошло 12 лет. Лечение не помогало, но Рафка держалась бодро и проводила все время в молитвах.

В монастыре жила сестра Урсула Домит, которая страдала от артрита. Врачи советовали ей переехать поближе к морю. И когда брат Урсулы отец Игнаций Думит основал новый монастырь Святого Джозефа в Джрабте возле Батруна недалеко от моря, сестра Урсула вместе с Рафкой и еще пятью сестрами переехали на новое место.

Здесь Рафка пробыла семь лет до самой смерти, пять из которых она была парализована. 23 марта 1914 года Рафка умерла и была похоронена на монастырском кладбище. Три дня над могилой продолжалось свечение. В 1927 ее мощи были перенесены в монастырскую церковь, а после многих случаев исцелений, связанных с Рафкой, она в 2001 году была канонизирована в святые.

 

Предпошлю моей поездке на гору Хариссу небольшой экскурс в историю христиан Ближнего Востока. Дабы у читателя не сложилось мнение, что христианство пришло в Ливан вместе с маронитскими проповедниками. Это далеко не так. Еще из Нового Завета мы узнаем, что жители Тира и Сидона приходили слушать слово Божье на Генисаретское озеро, что сам Иисус ходил в пределы Сидонские и Тирские, и где-то между этими финикийскими городами исцелил дочь одной женщины. Христианские общины возникли в Ливане, особенно в южных, граничащих с Палестиной, очень рано. Уже апостол Павел застает в Тире небольшую общину. Распространению христианства в Ливане, как и вообще в Древнем Риме, способствовала политика правителей из сирийско-ливанской династии Северов. Юлия Маммея , мать последнего из четырех императоров этой династии, приглашала для публичных выступлений христианского ученого Оригена . О ее сыне Александре Севере , который родился на севере Ливана в Арке, сообщается, что он в своей домашней молельне в Риме рядом с бюстами Авраама, Орфея, философа и чудотворца Апполония держал также и бюст Христа. Переход к христианству в Ливане не сопровождался такими гонениями, как во всей Римской империи, а осуществлялся плавно и постепенно. Архитектура языческих храмов Ливана римского времени несла в себе финикийские элементы. Особенно это касалось каменных заборов вокруг храмов и святилищ – истинно финикийской традиции. Местное население, переходя к христианству, часто использовало для богослужений эти культовые сооружения, слегка перестроив их. Иногда требовалась и значительная реконструкция, чтобы «жилище» бога превратилось в соборное помещение для общины. В любом случае, сохранение традиционного места культа облегчало переход к новой государственной религии. Священные места оставались прежними, хотя и исчезали старые боги. На этих же местах стали поклоняться теперь святым и мученикам, так что многие пункты паломничества не потеряли своего былого назначения. В отдельных горных труднодоступных районах жители поклонялись языческим богам вплоть до V и VI веков. И только бегство в горы Ливана приверженцев разных еретических течений приносило им учение Христа, зачастую не в канонической форме. Поэтому для Ливана, как ни для какой другой страны, характерно присутствие целого сонма религий, которые мирно уживаются друг с другом. Яркий пример такого единства рано являет регион Харисса, расположенный в двадцати километрах к северу от Бейрута, на возвышающейся над приморским городком Джуния горе Харисса.

 

Божья гора Харисса

Гора Харисса по ливанским меркам невысока, всего 650 метров в высоту, но она занимает господствующее положение над заливом святого Георгия, тянется над берегом моря на протяжении нескольких километров и привлекает множество паломников и туристов своей святостью. В древние времена здесь в пещерах селились монахи, там же, в пещерах появились первые христианские храмы. Эта традиция сохранилась и в наше время. Кажется, гору Харисса облюбовали все религиозные конфессии многонационального Ливана. На ее склонах разместилось более двадцати церквей и монастырей, а в самом сердце горы, почти у самой вершины, возвели одну из главных достопримечательностей Джунии – монумент Божьей Матери Ливана.

На вершину горы ведет подвесная канатная дорога, которая начинается в городке Джуния у старой приморской дороги, местные жители на французский манер называют ее «телефрик». Путь на «канатке» занимает всего девять минут, но это незабываемое зрелище – перед вами во всей красе открывается панорама залива, видно даже Бейрут, находящийся в двадцати километрах южнее. К тому же, вы повергаетесь терапевтическому эффекту – воздействию чистейшего воздуха, содержащего ионы, получаемые от морских бризов и буйной растительности – кедры, сосны, эвкалипты здесь произрастают в изобилии.

Я поднялся на Хариссу вечером в первый день по приезду в Ливан на машине моего друга. Удивило то, что, несмотря на поздний час, вокруг масса людей, гуляют целыми семьями, у всех благожелательные, приветливые, просветленные лица. Большая часть народа идет к скульптуре Божьей Матери Ливана, которая находится на постаменте высотой двадцать метров. Сама фигура Девы Марии имеет высоту восемь метров. Так что весь монумент производит потрясающее впечатление своим величием. История его создания такова.

8 декабря 1854 года папа Пий IX издал апостольскую конституцию, в которой содержалось догматическое определение Непорочности Девы Марии. Дабы увековечить память о Непорочном зачатии в сердцах ливанцев, у патриарха маронитов возникла идея создать скульптурный образ Непорочной Божьей Матери и поместить в Ливане. В конце XIX века статуя была изготовлена во Франции и доставлена на гору Хариссу, где было решено ее установить. Сначала выполнили постамент высотой 20 метров, а в 1907 году установили статую и торжественно открыли весь монумент. В 1960 году рядом из стекла и бетона возвели грандиозное сооружение – самую большую на Ближнем Востоке Базилику длиной 115 метров, шириной – 67 метров, высотой – 63 метра. По замыслу архитектора ее фасад напоминает ливанский кедр, а тыльная часть, сделанная в виде шпангоутов, выглядит как финикийский корабль под парусами.

Я последовательно посетил все достопримечательности комплекса. Поднялся по ступням на самый верх монумента – сделать это непросто: лестница очень крутая и тесная, перила невысокие, смотреть вниз не рекомендую. Меня подбодрило то, что впереди меня шел инвалид, которого поддерживал товарищ. С верхней площадки открылся потрясающий вид на ночной залив Святого Георгия – от Джунии до Бейрута двадцать километров непрерывной светящейся дугообразной ленты. Спустившись, заглянул в часовню, расположенную в основании монумента, и посидел на деревянном троне под раскидистым кедром. Утром следующего дня решили объехать всю Хариссу. Практически все религиозные конфессии Ливана имеют здесь свои храмы, а некоторые – даже учебные заведения.

Увидеть довелось многое. Первыми на Хариссе высадились монахи-францисканы – в 1628 году они открыли здесь монастырь Антуана Падуанского. Потом пришли иезуиты, марониты, сиро-католики.

Недалеко от монастыря Антуана Падуанского находится греко-католический женский монастырь Божьей Матери, чуть выше по склону – маронитский храмы Божьей Матери и Святого Антония Великого. Еще чуть выше летняя резиденция Патриарха сиро-католиков Шарфе, духовная семинария и два монастыря этой конфессии: мужской и женский.

Сделав несколько поворотов, мы уперлись в представительство (нунциатуру) папы Римского в Ливане, скрывавшееся за высоким забором, обнесенным колючей проволокой. Где-то рядом находилась резиденция Армянской католической церкви, но мы ее не нашли. Ниже по дороге просматривались величественные купола православного монастыря Петра и Павла.

Всего мы осмотрели более двадцати церквей и монастырей, нашедших свой приют на горе Харисса. Путешествие по Ливану заканчивалась. Последней точкой моего маршрута, как бонус за бесконечные поездки и поиски, был отель «Bethania», входящий в комплекс Божьей Матери Ливана на горе Харисса, где после беседы с генеральным менеджером Джихадом Бассилем я остановился на ночлег. Здесь у подножия памятника проводятся конференции на религиозную тематику, проходят мероприятия социального плана. Здесь могут останавливаться паломники, осуществляющие поездки по священной земле Ливана, овеянной мифами и библейскими преданиями.