Катастроф не существует. Падение тунгусского «метеорита» не воспринимается как катастрофа, поскольку взрыв произошел в безлюдной местности. Об этом явлении нет ни строчки ни в одном учебнике по истории. В культуре заложен механизм разрушений, так что в природных эксцессах она ищет лишь оправдание.

Землетрясения, смерчи, наводнения, резкие перепады температур, нашествия грызунов или саранчи, упоминаемые в исторических хрониках Средиземноморья как проявления гнева Божьего или как знаки Судьбы, если и представляют хоть какой-то интерес для исследования, то только для выяснения механизма забывания пережитых ужасов. Ни тем ни другим мы заниматься не будем. Средневековые фиксации природных катаклизмов крайне субъективны и ненадежны.

Природе нет дела до Культуры. В категориях античных философов эта мысль звучит так: богам нет дела до людских забот. Узнавать знаки божественной воли или астральной неизбежности в непрерывном напоре событий — это функции мифологического сознания. Астролог и философ занимают противоположные полюса в античном универсуме. Напротив, средневековые теологи полагали, что Бог вмешивается в ход земных событий. Допущение о случайности и бессмысленности засух или пандемий казалось невыносимым. Тотальный контроль со стороны иудеохристианского Бога доводил ужас истории до предела. Средневековые перечни катастроф есть пролог к книге Страшного суда. Строить на этих материалах теорию климата занятие совершенно безнадежное.

Теологическая концепция тотального вмешательства Бога подавляла альтернативные модели, которые можно обозначить обесцененными понятиями «магия» и «астрология».

Случаи удивительной интуиции, озарений, массовых наваждений указывают, что в мире тонких энергий по каким-то неведомым схемам иногда устанавливается связь между несопоставимыми явлениями.

Историк и переводчик Зия Буниятов в 1990 г. издал сводку выписок из арабских летописей, обозначив тему как «Стихийные бедствия и экстремальные явления на Ближнем и Среднем Востоке (VII–XVII вв.)». Нарастающая череда бедствий, поданных без исторического и культурного контекста и комментариев, создает завораживающую картину смерти и разрушений. По мере чтения, возникает вопрос: о какой планете идет речь? Академическое исследование 3. М. Буниятова, независимо от авторского замысла, превращается в текст, жанровая особенность которого сродни театрализованным композициям Босха. Их объединяет отсутствие фантастического и переизбыток сообщаемого. В проекте «Чудеса мира» я пошел по такому же пути.

Материалы, собранные в «Книге катастроф», не являются новостью, они давно изданы в составе тех или иных источников, и, как правило, оставлены без комментариев. Некоторые из этих материалов бросают вызов обыденному средневековому сознанию (потому-то они и попали на страницы хроник); вызов сохраняет свою силу по сей день. Речь идет о фантастических вещах, которые не позиционируют себя как фантастические. Напротив, они стремятся занять скромное место в череде обычных обстоятельств. Эта странная мимикрия выдает их с головой. Словно тень, их сопровождают свидетельства, кричащие о магическом могуществе некоторых предметов или формул, но это ложные свидетельства.

Согласно классической теории вероятности, для независимых случайных величин коэффициент корреляции равен нулю. В нашем расследовании первая случайная величина — различные природные аномалии; вторая — магические практики, сопровождавшие военные походы, важные церемониалы, восстания масс, грабительские раскопки и прочие человеческие дела. Если с минимальным доверием отнестись к представленным в книге историческим свидетельствам, то обнаружится, что коэффициент корреляции превышает нуль. Иными словами, магические практики влияют на стихии. Это и есть предмет нашего расследования. Таинственная история «камня дождя», с помощью которого тюрки вызывали дождь и бурю, остается неразрешимой загадкой. Еще большая загадка — разгон облаков тибетскими жрецами над летним дворцом Хубилая.

Между громом, который прозвучал в январе 1221 г., и смертью хорезмшаха, преследуемого монголами, нет и быть не может никакой связи. Однако с позиции политической метеорологики все выглядит иначе. В биографии Елюй Чу-цая, личного астролога Чингис-хана, говорится о предсказании смерти хорезмшаха по неурочному природному явлению. Спасительная мысль о том, что эпизод был придуман задним числом, ничего не меняет. Официальная биография Елюй Чу-цая — публичный текст, где сбывшиеся предсказания вменяются в заслугу советнику. Это косвенно свидетельствует о наличии культурной матрицы, позволяющей простраивать корреляционные связи между случайными величинами.

В заключение последний вопрос. Что связывает тайфуны у берегов Японии и милитаристские планы монгольского императора Хубилая? Известно, что Хубилай, правивший Китаем, дважды пытался покорить Японию, и оба раза его морская эскадра была разбита тайфунами. Менее известно, что корейский посол, несколько раз ездивший в Японию по приказу Хубилая, предупреждал своего господина о возможной трагедии. Хубилай планировал и третий поход, но советники убедили его отказаться от этой затеи. С позиции классической теории вероятности гибель флота является абсолютно случайной, поскольку японцы не управляли тайфунами. Даже если бы японские источники сообщали о магических манипуляциях, призванных повлиять на стихии, это ровным счетом не приблизило бы нас к пониманию ситуации. Однако интуиция корейского посла, предвидевшего катастрофу, намекает на то, что Хубилай попал в психологическую ловушку. Его эскадры оказались в нужном месте в нужное время и были поглощены стихией.

Сценарий столкновения тунгусского метеорита с Землей был запущен задолго до этого, казалось бы, случайного события.

 

§ 1. Дыхание джинна 

Абу Дулаф состоял на службе при дворе саманидского правителя Бухары Пасра II ион Ахмада (914–943). В конце его правления, вероятно около 942 г., в Бухаре побывало китайское посольство, и Абу Дулаф воспользовался случаем сопровождать его обратно. Он проехал Среднюю Азию, Тибет и затем через Китай неизвестным путем направился в Индию, оттуда через Сиджистан вернулся в мусульманские страны. Затем он находился при дворе буидского вазира, известного литератора Исмаила ибн 'Аббада, по прозвищу ас-Сахиб. В 942–952 гг. Абу Дулаф побывал в разных областях Ирана, Азербайджана и Армении и составил вторую записку с описанием их достопримечательностей. По словам географа Закарийи ал-Казвини, Абу Дулаф был знаменитым путешественником, объездил многие страны и видел их диковинки. С какой целью странствовал Абу Дулаф? Кажется, он не был чужд занятиям алхимией, на что указывает его интерес к исследованию минералов и лекарственных веществ. Абу Дулаф принадлежал к той малочисленной группе людей, что отличались поразительной свободой мышления и склонностью к рискованным экспериментам, если не было иного способа выяснить существо дела.

Книга, адресованная Абу Дулафом своим покровителям, начинается так: «Сначала я расскажу о естественных залежах [полезных ископаемых] и удивительных явлениях, связанных с залежами, так как они наиболее общеполезны, и при этом буду стремиться к краткости. Аллах — владыка содействия, и его мне достаточно, ибо он лучший помощник. Когда я стал заниматься благородным искусством и прибыльной торговлей с ее сублимацией, дистилляцией, плавкой и кальцинацией, в мое сердце закралось сомнение относительно драгоценных камней и возникли у меня неясности касательно лекарственных элементов, и тогда я решил обследовать копи и [минеральные] источники» (Абу Дулаф, с. 31). Сомнения и жажда знаний придают мотивации странствий Абу Дулафа внутреннюю убедительность, поскольку путешествия во все времена были опасным и трудным делом.

О пристрастиях и интересах Абу Дулафа можно судить по его рассказу, где описаны достопримечательности города аш-Шиза. Город аш-Шиз располагался в южном Азербайджане; далее маршрут путешествия Абу Дулафа лежал на север, в Баку и Тифлис. «Стена этого города окружает также озеро, находящееся посреди него; дна этого озера невозможно достать, — сообщает Абу Дулаф, — Я бросил в него лот [длиной] четырнадцать с лишним тысяч локтей, но груз его не достиг дна и не пришел в состояние покоя. Площадь его около хашимитского джариба. Когда его водой смачивают землю, она тотчас превращается в твердый камень. Из него вытекают семь каналов, каждый из которых спускается к мельнице, а затем выходит [из города] под стеной» (Абу Дулаф, с. 32–33).

Интерес Абу Дулафа к минеральным ископаемым связан с его занятиями фармакологией и алхимией. В городе ар-Ран он посетил золотой рудник. По словам Абу Дулафа, местное золото было тяжелым, белым, серебристым, красным при пробе; «если к десяти частям его прибавить одну часть серебра, то оно становится красным. Я нашел там рудник свинца и приготовил из него окись свинца, и получилось у меня из каждого манна [руды] полтора даника серебра; и я не обнаружил [подобного) в других свинцовых рудниках» (Абу Дулаф, с. 34).

В окрестностях Арарата внимание путешественника привлекли источники и загадочное явление на вершине горы, вечно покрытой снегом. «У ее подножья вытекает много полноводных источников, вода в которых на одном уровне — не убывает и не прибывает; летом они холодные, защищают [от жары], зимой горячие и приятные. Снег не сходит с вершины этой горы ни зимой, ни летом. Там в снегу зарождаются огромные черви. [Длина) одного червя — двадцать с лишним локтей, а окружность — десять локтей. В Армении есть источники, откуда выходит кислая, действующая как слабительное вода; большинство из них — вокруг этой горы» (Абу Дулаф, с. 40). В отчет также входит описание наркотических трав, мандрагоры, красителей, солей, лечебных выделений насекомых, источников нефти, каменных талисманов, арок и мостов. Таким образом, обрисовывается портрет человека, который исследует природные диковинки и собирает чудесные истории, сведения о которых развлекут его покровителей.

На севере Ирана располагается горная цепь вулканического происхождения, наиболее высокая гора — Демавенд — достигает 5500 м. Там произошло событие, демонстрирующее необычную степень свободы и смелый дух исследований арабского путешественника: он решился на встречу со злым духом по имени Биварасб.

Рассказ о самом ярком приключении Абу Дулафа через триста лет получил неожиданное истолкование. Восхождение на гору Демавенд с целью выяснить природу пещерного огня превратилось в алхимический поиск красной глины. Кто мог быть причастен к переделке рассказа? С необходимостью в поле нашего обзора попадают алхимики, маги, сочинители книг о чудесах мира и те, кого интеллектуалы называют простым народом. Последняя группа была хранительницей поверий о злом духе зороастрийской религии Биварасбе, которого герой персидского эпоса Афридун затворил в горе Демавенд. Легенда о Биварасбе, зримо подтверждаемая ночными огнями, словно бросала вызов, что и побудило Абу Дулафа совершить рискованный поступок.

Абу Дулаф рассказывает: «В Дунбаванде находится огромная, высоко вздымающаяся и величественная гора, с верхушки которой ни зимой, ни летом не сходит снег; ни один человек не в состоянии ни подняться на ее вершину, ни приблизиться к ней. Называют ее горой Биварасба. Она видна людям и из Мардж ал-Кал'а. и из горного прохода Хамадана. Тому, кто на нее смотрит из ар-Рея, кажется, что она возвышается прямо над ним и что расстояние между нею и городом — один-два фарсаха, в то время как между ними — 30 фарсахов. Простой народ утверждает, что Сулейман, сын Да'уда, — мир им — заточил в этой горе одного из строптивых злых духов, которого звали Сахр ал-Марид (Непокорный Сахр). Другие уверяют, что царь Афридун затворил в нее Биварасба и что дым, струящийся из одной пещеры в этой горе, по утверждению простого народа, — его дыхание; видят также огонь в этой пещере и говорят, что это — два его глаза и что из пещеры слышно его бормотанье. Я обратил на это внимание и стал наблюдать. Остановившись в этой местности, я начал взбираться на гору, пока не достиг ее середины с громадным трудом и риском для жизни. Не думаю, чтобы кто-нибудь поднимался выше того места, которого я достиг. Да, я даже думаю, что ни один человек не добирался и до него. Я осмотрел горы и обнаружил источник серы, вокруг которого была закаменевшая сера. Когда взошло над нею солнце и стало жарко палить, вспыхнул в ней огонь. Рядом с этой серой опускается под гору лощина, в которую врываются со всех сторон встречные ветры; среди них возникают ритмические звуки в самых разнохарактерных созвучиях: порой наподобие ржания лошади, то словно крик осла, то вроде людского говора. Тому, кто прислушивается к ним, слышится нечто подобное внятной речи, не поддающейся пониманию, но и не совсем бессмысленной; ему кажется, что это — речь бедуина, язык человеческого существа. А тот дым, про который утверждают, что он — дыхание Биварасба, — испарение этого источника серы. И это обстоятельство привело к возникновению этих представлений, которые утвердились среди простонародья» (Абу Дулаф, с. 55–56).

Кажется очевидным, что наш путешественник попытался выяснить тайну злого духа, запертого в толще горы. Зримым проявлением существования Биварасба были дым, огонь и звуки. В коллективном восприятии загадочное природное явление изначально мифологизировано, Абу Дулаф же стремится найти рациональное объяснение загадки. И с этой задачей он справился блестяще.

Если судить по числу откликов, эксперимент Абу Дулафа произвел сильное впечатление на современников. Рассказ о восхождении мгновенно оброс фантастическими подробностями, что обеспечило ему надежное место в литературе о чудесах мира, но рациональная сторона опыта Абу Дулафа была затушевана. Все дело в том, чго Абу Дулаф обнаружил окаменевшую серу. Алхимическая традиция приписывала одной из разновидностей серы свойства эликсира. Такой сюжет был обречен на успех. У нас есть редкая возможность проследить за перипетиями авторского текста. И если Закарийа ал-Казвини сохранил первоначальное описание восхождения Абу Дулафа на Демавенд без изменений, то в литературе, посвященной алхимическим рецептам, сюжет был переработан до неузнаваемости.

Начнем обзор с выписки ал-Бируни из книги сирийского врача 'Али ибн Раббана ат-Табари (ссылка неверна, поскольку ат-Табари умер задолго до путешествий Абу Дулафа). «Табари говорит: под одной из гор Ирака имеется родник, вода в нем желтого цвета. Одного из своих доверенных мы послали на ту гору, и тот человек рассказал: в течение двух с половиной дней я поднялся от подножья горы до ее вершины. Вершина этой горы была завалена песком, в который ноги погружались. Там был такой сильный холод и ветер, что никакое живое существо из птиц и прочих не смогли бы там жить. Площадь этой вершины равна тридцати джарибам [9]Джариб — мера площади, 1592 кв. м.
земли; другие горы перед ней кажутся песчаными холмами. Он рассказал [далее] следующее: на вершине этой горы я насчитал тридцать отверстий, из каждого отверстия выходил дым, и этот дым поистине полностью походил на дым серы. У каждого из этих отверстий скопилась сера, а цвет этой серы был желтый, и она была похожа на золото. Из каждого отверстия доносился сильный звук и грохот, так что человеку казалось, что под этой горой бушует и горит огонь. Из серы, находившейся около тех отверстий, он привез некоторое количество, чтобы мы видели. Хунайн и Хушшаки говорят, что из той горы иногда отделяется молния, как из облаков» (ал-Бируни. Книга о лечебных веществах. 880).

Когда рассказ Абу Дулафа попал в руки алхимиков и магов, с его содержанием произошли неизбежные превращения. Смелое покорение Абу Дулафом высокогорной долины с пылающим источником серы породило историю о мудреце, завладевшем волшебной материей. Виртуальное пространство литературы о чудесах мира, поглотив без остатка результаты частного опыта, придало им сказочный характер. Культурная матрица, исказившая ответ Абу Дулафа на мнимую загадку, имеет следующие измерения. Первое связано с темой эликсира, превращающего серебро в золото, и отражает представления алхимиков. Притязания алхимиков активно обсуждались при дворах халифов (см.: ал-Масуди, с. 451–452). Второе опирается на суждения магов, полагавших, что серная вода есть моча злого духа. Оба измерения пересекаются в точке, символизируемой эликсиром золота — красной серой, в природе не существующей.

Мое предположение о мутации сюжета опирается на свидетельство знатока минералов ал-Бируни, которое дополняет рассказ Абу Дулафа об особенностях горы Демавенд новой подробностью, указывающей на опыты и ожидания алхимиков.

Вот что пишет ал-Бируни: «По мнению простого народа, красная сера — это эликсир, при помощи которого надеются искусственно получить разные природные вещества, чтобы, [например], превращать им серебро в чистое красное золото; [люди] утверждают, что он запрятан в горе Демавенд, и они как будто слышали от алхимиков, что это одна из солей. Некоторые из магов утверждают, что в этой горе был заключен Биварасб и что дым, постоянно поднимающийся с ее вершины, — это дыхание заключенного, а серная вода, которая вытекает из подножия горы, — его моча или того, кто туда поднимался. Когда эта вода проходит при испарении над ямками, то вокруг них оседает сера красивого желтого цвета. И они кладут ее вместо этой соли и применяют в алхимии. Из нее освобождают красную серу, которая, как они думают, и есть эликсир золота. К басням о ней принадлежит и рассказ в “Книге о камнях”, будто бы рудник красной серы находится далеко на западе, вблизи Окружающего моря, она светится ночью, пока находится в руднике, на расстоянии нескольких фарсахов, после того же, как ее извлекут, она перестает светиться» (ал-Бируни. Минералогия, с. 92).

Что представляла собой «красная сера»? О ее воображаемой природе мы можем судить по выпискам ал-Бируни: «Говорят, что так называемая “красная сера” — ископаемое вещество наподобие золота, серебра и меди. Она не течет в своем руднике, и рудник ее находится по ту сторону Тибета, в долине, называемой Долиной муравья. А это — долина, по которой прошел Соломон, да будет над ним мир, и рассказ о Долине муравья имеется в Коране… Мухаммад-и Закарийа говорит: “красная сера” упоминается в устах, однако это не имеет основания, она не существует в природе. Один из мужей этой науки говорит, что она существует и некоторые люди делают из нее золото» (ал-Бируни. Книга о лечебных веществах. 880). Для поэта и знатока древних текстов Низами Гянджеви красная сера — поэтическая метафора:

Благодаря сочинителям книг о чудесах мира смелый опыт Абу Дулафа был окончательно мифологизирован. Разгадка тайны огненного джинна, в общем, мало кого интересовала. В переработанной версии Абу Дулаф утрачивает имя и превращается в алхимика, который владеет секретом получения искусственного золота. Неизвестный автор XIII в., путешественник и собиратель занимательных сведений, включил в свою космографию рассказ, в котором с трудом угадывается реальное странствие Абу Дулафа. Каким-то неведомым образом, красная сера заменена красной глиной, способной превращать медь в золото; источник серы стал колодцем на вершине горы; утверждается, что подняться на вершину может только особо подготовленный человек. 

«В окрестностях города Рея находится огромная и необычайно высокая гора. На горе постоянно лежит снег. Я, раб, видел. Говорят, на вершине горы есть колодец. Из колодца постоянно выбрасывается огонь и пылает. Вокруг же лежит снег. [Несмотря] на высокую температуру, [снег не тает|. Во времена золотопоясного военачальника из Балха пришел один человек. С помощью всякого рода ухищрений он поднялся на гору; себя он закалил так, что на него не действовали ни жара, ни холод. С собой он взял котелок, наполнил его, а верх котелка закрыл крышкой и доставил его вниз. Своим людям он наказал, чтобы они не открывали котелок в течение сорока дней. Те его не послушали и открыли котелок. В нем находилась глина, красная, как рубин. Плавили белое золото и добавляли в сплав небольшое количество этой [глины]. [Золото| становилось красным. Человек из Балха сказал: “Я принял много трудностей и при помощи всякого рода ухищрений спустил с горы это богатство. Вы же не подождали, чтобы прошло сорок дней. Если [тогда] смешать бы один банк глины со ста мамами меди, получилось бы чистое золото!”. Они очень упрашивали, чтобы он еще раз поднялся на гору, но он не пошел. Никто другой не осмеливается туда идти» (Чудеса мира. 236). 

Следующий рассказ также связывают с горой Демавенд и источником серы на ее вершине: «В Кухистане есть необычайно высокая гора, на ней находится колодец, дно которого невидимо. Из колодца и день и ночь идет дым и устремляется к небу. Раз в году в то время, когда Марс по утрам становится невидим, из колодца доносится устрашающий рев. Аристотель рассказывает: “Сколько я ни пытался узнать его причину, не удалось”» (Чудеса мира. 316).

Не все рассказы о Демавенде были легендарными, часть из них, например сведения Насира-и Хусрау, отражают вполне реальные наблюдения: «Между Реем и Амулем лежит гора Демавенд, она похожа на купол и ее называют также и Ливасан. Говорят, что на вершине этой горы есть колодец, где добывают аммониак; некоторые утверждают, что там есть и сера. Люди берут бычьи шкуры, наполняют их аммониаком и катят вниз с горы, потому что по дороге их доставить вниз невозможно» (Иасир-и Хусрау. Сафар-наме, с. 33).

Картина превращений, зафиксированная тремя средневековыми авторами, открывает путь для неожиданного умозаключения. Поскольку Закарийа ал-Казвини передает рассказ Абу Дулафа без изменений, то у нас есть надежное основание предполагать существование магической литературы, питавшейся в первую очередь чужими опытами.

 

§ 2. Ветер смерти 

В Табаристане древняя караванная дорога пролегала по границе пустыни и гор. Иногда на этом оживленном пути случались непредсказуемые катастрофы. Внезапно при ясной погоде с гор налетал убивающий холодом ветер. Видимо, такое явление наблюдалось редко, поскольку владельцы караванов продолжали пользоваться дорогой. Дорога шла из Рея через Симнан, Дамган и Нишапур к Мерву и далее в Бухару.

Летом 921 г. по этому пути проследовали послы багдадского халифа ал-Муктадира. Секретарь посла, Ахмед ибн Фадлан, в своем отчете ни словом не обмолвился о горном ветре. Его современник, Абу Дулаф, напротив, описывает чрезвычайное происшествие, когда ледяной ветер из ущелья между Симнаном и Дамганом погубил большой караван. Если Абу Дулаф прав и это явление носит сезонный характер, то странно, почему проводники не побеспокоились о собственной безопасности. Случившаяся катастрофа означает лишь одно: ветер из ущелья обрушился внезапно. Одним из двоих выживших был Абу Дулаф. Вот его свидетельство:

«Люди проезжают из ар-Рея в Джурджан по большой дороге среди пустыни; влево от этой дороги возвышаются горы Табаристана. В этих горах, где-то между Симнаном и Дамганом, находится ущелье, из которого в некоторые времена года дует ветер на того, кто проезжает большой дорогой; кого бы ветер ни настиг, он губит его, хотя бы тот был закутан в меха.

Между дорогой и этим ущельем — один фарсах, ширина выхода ущелья примерно четыреста локтей, а губительное действие ветра распространяется до двух фарсахов; чего бы ни коснулся этот ветер, он превращает его как бы в прах. Ущелье и близкую к нему часть дороги называют ал-Мазаран. И вот я помню: ехал я туда проездом и со мною было около двухсот человек, если не больше, а верховых животных и того более. Налетел на нас этот ветер, и никто не уцелел из людей и животных, кроме меня и еще одного человека, — не иначе. А дело в том, что наши верховые животные были очень выносливы и довезли нас до сводчатой постройки и водоема, которые оказались у дороги. Мы спрятались в этой постройке и пребывали там три дня и три ночи в полной растерянности и в бессознательном состоянии. Затем мы пришли в себя и обнаружили, что животные уже издохли. И послал нам на счастье Аллах, великий и славный, караван, который забрал нас, когда мы были уже на краю гибели» (Абу Дуяаф, с. 57–58). Этот рассказ стоило счесть преувеличением, если бы не одно обстоятельство.

В январе 1406 г. испанское посольство во главе с Руи Гонсалесом де Клавихо возвращаясь из Самарканда, столицы Тимура, достигло Хорасана и оказалось около Дамгана. Посольство двигалось тем же самым путем вдоль красных бесснежных гор, по которому в свое время проехал Абу Дулаф. Вот что приключилось с испанскими посланниками. «Когда они были на расстоянии версты от города, подул сильный холодный ветер при ясной погоде; холод, на удивление, был так силен, что люди и животные переносили его с трудом. А когда они пришли в город, спросили об этом ветре, и им ответили, что на горе, возвышающейся над городом, есть источник и когда в него попадало какое-нибудь животное или грязь, то поднимался удивительно резкий ветер. И он не прекращался до тех пор, пока не очищали источник. На другой день люди с палками и баграми отправились туда и вычистили источник, и ветер прекратился» (Руи Гонсалес де Клаеихо, с. 147).

Этот источник упоминается в персидской космографии ХIII в., однако ветер, рождающийся при загрязнении источника, не является смертоносным. «В одном из селений Дамгана (называют его Кухан) есть источник. Его название — Мархани. Того, кто напьется из него воды, прослабит. Если отнести воду из этого источника более чем на десять шагов, она превратится в камень. Когда им нужен ветер очистить необмолоченное зерно, в источник бросают простыню менструирующей женщины. Тотчас поднимется сильный ветер. Парсы, однако, не дозволяют, чтобы в источник бросали грязные тряпки. Если кто-нибудь это сделает и они узнают, будут много его ругать» (Чудеса мира. 75).

Вернемся к рассказу Абу Дулафа. Два независимых свидетельства устраняют какие-либо сомнения в реальности происходящего. В обоих случаях резкий холодный ветер обрушился внезапно. Испанцам повезло по той причине, что они не попали в эпицентр стихии. Интересно другое, почему в персидских космографиях отсутствуют упоминания о ветре из ущелья ал-Мазаран? Ситуация, видимо, в следующем: рождение ветра, приносящего бедствие, должно иметь особую причину. И причина была найдена: считалось, что стихия пробуждалась, когда загрязнялся горный источник. Стоило очистить источник, и ветер замирал. Подобное объяснение позволяло включить неуправляемое стихийное явление в освоенное человеком пространство и в известном смысле сделать его управляемым. Физическое явление перешло в разряд метафизического. В результате мифология водных источников совершенно вытеснила мифологию ветра. Однако метаморфозы сюжета на этом не закончились.

Согласно сведениям из космографии ал-Бакуви (XIV в.), между Дамганом и Симнаном путников убивает не ветер из ущелья, а запах из расселины. Столь неожиданное изменение причин бедствия способно перечеркнуть все вышеизложенное. Даже если ал-Бакуви излагает ошибочные сведения, мы не можем их игнорировать. Среди чудес Дамгана, пишет ал-Бакуви, «расселина в горе между Дамганом и Симнаном, откуда в определенное время года выходит такой запах, который никто под страхом смерти не может вдохнуть. Эта расселина имеет в длину фарсах, а в ширину — около четырехсот локтей. И на расстоянии двух фарсахов ночью и днем этот запах причиняет вред проходящему — человеку и животному. Там есть гора, на которой находится источник. Если в него бросить грязь, то оттуда вырывается такой плотный газ, что боятся, как бы он не причинил разрушений» (ал-Бакуви. IV. 49). В этом сюжете насильственно объединены источник и расселина.

Рассказ Абу Дулафа о смерти двухсот человек и всех верховых животных, оказавшись в руках переписчиков, изменился до неузнаваемости. Сведения о расстоянии между ущельем и дорогой и ширине ущелья превратились в сведения о длине и ширине расселины. Видимо, авторам космографии казалось, что холодный ветер не мог быть причиной страшного бедствия. Ссылка на смертоносный запах выглядела убедительнее. Для нас же рассказ ал-Бакуви означает, что коллекция восточных чудес пополнилась описанием мнимого явления.

 

§ 3. Всадники-призраки 

Арабский писатель Абу Али ал-Мухассин ат-Танухи (940–994) сообщает о загадочном происшествии во время раскопок древней купольной постройки. Постройка находилась в местности между Басрой и Васитом. недалеко от слияния Тигра и Евфрата, где сохранилось много древних развалин. За достоверность событий могли бы поручиться только участники раскопок.

«В одном месте, расположенном за долинами между Басрой и Васитом, недалеко от реки, стоит древнее строение под куполом. Согласно преданию, в нем была одна из сокровищниц Каруна и называется она ал-Кара. В длину оно сорок локтей, столько же в ширину, а высота его и того больше. Сооружено оно было из смолы, гравия и плодовых косточек. Двери у него не было, и мы не могли найти вход в него. Один из жителей Талль Хавара по имени Умар Плотник однажды оказал гостеприимство проходившему по тем местам путнику. Желая отблагодарить его, этот путник показал ему, как можно проникнуть в ал-Кара, и написал об этом на бумаге, которую отдал Умару. Умар сказал: “Хорошо бы нам прибегнуть к помощи какого-нибудь могущественного человека” — и указал на Хакана и Абу-л Касима ибн Хута ал-Абдиси — а они тогда были там самыми главными.

Умар сообщил им об этом деле, и они дали ему все необходимое: лопаты, разные железные и деревянные орудия, корзины, лестницы, лодки, веревки и прочее. Затраты на все это вместе с расходами на съестные припасы составили много тысяч дирхемов, а в придачу ко всему эти два человека выделили многочисленную охрану, потому что эти места кишмя кишели карматами и бедуинами. Потом они посадили Умара и всех, кто был с ним, в лодки, потому что когда вода поднимается, она покрывает в долине все пространство немногим менее двух фарсахов, отделяющее город от ал-Кара. Нам рассказывай сын Умара Плотника, что он был там вместе с отцом и что Умар отмерил сорок локтей на восток от этого строения. Потом он начал копать в этом месте и наткнулся на огромный камень, поднять который смогли бы вместе только очень много людей. Умар попытался отрыть камень, и, наконец, ему удалось сдвинуть его — под ним оказался подземный ход, его-то камень и закрывал. Опустились сумерки, и Умар решил на рассвете проникнуть в ал-Кара по подземному ходу. Прошла ночь, а рано утром, как только занялась заря, Умар и те, кто был с ним, услыхали шум и крики: “Велик Аллах!” — и разглядели в предрассветной мгле всадников с мечами в руках. Они решили, что это конница карматов, и, сильно перепугавшись, устремились туда, где стояли их лодки. Они бежали, пока совсем не рассвело и пока не стало видно все, что происходит в пустыне. Там никого не было. Тогда они решили, что всадники ускакали прочь, и повернули назад, к месту своей ночевки, а по дороге нашли Умара Плотника с перерезанным горлом. Но имущество их никто не тронул. Тогда они забрали все, что у них было, взяли тело Умара Плотника и уехали. Говорят, что им не удалось потом найти ни этот камень, ни то место, где его откопали. Люди, проезжающие мимо тех мест, и те, кто эти места посещает, иногда находят около этих развалин дирхемы и драгоценные камни. Туда часто залетают страусы и кладут там яйца, потому что там безлюдно и человек заходит туда очень редко» (ат-Танухи, с. 260–261).

Следя за приключениями охотников за сокровищами, мы упустили из виду, как мне кажется, ключевую фигуру — неизвестного путника, подарившего Умару некий секрет. Почему этот человек не участвовал в раскопках? Да и человек ли он?

Несомненно, археологическая экспедиция Умара была подготовлена основательно. Единственным ее слабым местом было отсутствие консультанта по призракам.

 

§ 4. Гора яда 

Китайские чиновники династии Тан полагали, что к западу от Бадахшана или Кашгара есть высокогорное государство Сюаньду (Висячий переход). Название этой страны связано с подвесными мостами, переброшенными через горные ущелья. У человека, незнакомого с местными условиями, рождалось впечатление, что все пути там подвесные. «К западу от Уча есть государство Сюаньду. Горные ущелья непроходимы, натягивают веревки и с их помощью переходят [через горы]. Ветхие веревки натянуты одна за другой на 2 тысячи ли. Местные жители возделывают поля среди камней. Строят хижины из камней. Пьют воду, соединив ладони, что называется пить по-обезьяньи» (Танские хроники, с. 96).

Для обитателей равнинных империй высокогорные области были другим миром, где стихия вертикальных плоскостей и бурных потоков, усмирялась горизонтальными подвесными дорогами. Странников поджидало непреодолимое препятствие — разреженный горный воздух. Как они объясняли свои болезненные состояния, не зная истинных причин явления?

Сохранилось несколько известий арабских путешественников X в., видевших Тибет и Непал. В высокогорных странствиях подвесные мосты производили, пожалуй, одно из самых ярких впечатлений. «Один человек, путешествовавший по тем странам, рассказывал, — пишет ал-Бируни, — что он в Танвате свернул влево от восточного направления. Затем он прошел до Найпала двадцать фарсахов, большей частью поднимаясь в гору. Из Найпала он добрался до Бхотешара за тридцать дней, что приблизительно равняется восьмидесяти фарсахам пути, потому что подъемы в нем преобладали над спусками. Там есть река, которую надо несколько раз переходить по мостам, состоящим из досок, привязанных веревками к двум бамбуковым палкам, которые протянуты между двумя горами от одного установленного там милевого столба к другому. Люди переносят тяжести по этим местам на своих плечах, а вода под ними на глубине ста локтей пенится как снег, едва не сокрушая горы. Далее этого места тяжести перевозят на спинах козлов. Он утверждал, что видел там газелей с четырьмя глазами и что это не была одна из ошибок природы, а вся их порода такова. Бхотешар — это начало пределов Тибета. Там меняется и язык, и внешний вид, и облик людей. Отсюда до вершины высочайшего горного перевала двадцать фарсахов. С его верхушки Индия виднеется как черное [пространство], скрытое под туманом, горы ниже этого перевала — как маленькие холмы, а Тибет и Китай кажутся красными, и спуск к ним меньше одного фарсаха» (ал-Бируни. Индия, с. 198). Козлы, на которых возят тяжести, — это яки, заменяющие тибетцам и сопредельным горным жителям и лошадей, и коров, и овец (хотя овцы тоже есть).

По мнению арабских писателей, подвесные мосты Тибета были делом рук китайских мастеров. Вот, например, сведения путешественника, включенные в «Фихрист» Ибн ан-Надима (987). «Между Китаем и Тибетом течет река, глубины неизведанной, до которой никто не доставал, течет в глуши, местами страх наводящими. От западного берега ее до восточного будет около 500 локтей. На ней мост из веревок, построенный мудрецами и художниками китайскими, шириною в два локтя. Никакое животное, вьючное или другое, не переправляется через него иначе как привязанное накрепко и посредством тяги: без этого не удержалось бы на нем никакая скотина, да и редкий из людей. Животных, как и людей, помещают в нечто похожее на корзины вместе с местными, привычными уже к такой переправе».

Путешественники, сражённые горной болезнью, рассказывали необыкновенные вещи о местности, куда путники попадали по подвесному мосту. Один из таких рассказов записал покровитель географических наук, вазир Саманидов в Бухаре, ал-Джайхани. Его творчество высоко оценивал географ ал-Масуди: «Ал-Джайхани сочинил книгу с описанием мира и рассказами о нём, какие в нём находятся диковины, города, столицы, моря, реки, народы, их обиталища и с другими удивительными рассказами и интересными историями». Книга не сохранилась, но о её содержании можно судить по цитатам у других авторов, в частности у ал-Бируни.

Существуют местности, где сырость и душный воздух затрудняют дыхание. Духота, по мнению ал-Бируни, происходит большей частью оттого, что небо закрыто тучами и воздух недвижим. Однако в одной из областей Тибетского нагорья духота является естественной особенностью, независимо от того, есть ли тучи или их нет. «Так обстоит дело, например, за мостом, который, как говорит ал-Джайхани, китайцы перекинули в древние времена от одной горной вершины до другой на дороге из Хотана в сторону столицы хакана. Кто перейдет через этот мост, попадает в местность, где воздух захватывает дыхание и отягчает язык. Многие из тех, кто проходит по этому мосту, умирают, но многие спасаются. Жители Тибета называют эту местность “горой яда”» (ал-Бируни. Хронология, с. 298).

В космографии ал-Бакуви в разделе о Тибете эта история изложена с предельной краткостью: «Там же находится ядовитая гора: у того, кто проходит мимо нее, затрудняется дыхание и тяжелеет язык» (ал-Бакуви. II. 6). Исчезло указание на высокогорный характер местности, в результате изменился смысл рассказа. Метафорическая «гора яда» превратилась в пугающую реальность.

Космографам было невдомёк, что речь идет о горной болезни, возникающей из-за разреженности воздуха на большой высоте. Автор XVI в. Мирза Мухаммад Хайдар, наследный правитель Кашгара, описывая свой путь по Тибету, рассказывает о болезненном состоянии животных и людей вследствие разреженного воздуха. Заниматься мистификациями у него не было причин.

 

§ 5. Запретный крик 

Трудно решить, слава завоевателя превратила Александра Македонского в культурного героя, первооткрывателя миров, или, наоборот, став персонажем мифов, он приобрел мировую известность. Так или иначе, исторический образ полководца был предан забвению, уступив место герою, томимому жаждой странствий. У средневековых мусульманских историков иногда возникали сомнения на предмет, имеет ли Александр Македонский отношение к деяниям Искандера. Виной тому было творчество поэтов, создавших новую реальность.

Войско, легендарного Искандера однажды столкнулось с необычной преградой. Горный перевал оказался усеянным острыми алмазами. Об этом рассказывает персидский поэт Низами в поэме «Искандер-наме». Что же придумал Искандер, когда узнал, что от остроты и твердости камней копыта животных совершенно истерлись? Царь повелел, чтобы шкурами волов и ослов обернули копыта животных, а войлок повязали к ногам воинов (Низами Гянджеви, с. 483–484). В этом эпизоде все вызывает недоумение: и выдумка Искандера, и алмазная гора. Открытых россыпей алмазов в горах не существует. В эпоху Низами знатоки камней об этом знали. Может быть, в эпизоде есть скрытый смысл, но он не угадывается. Видимо, Низами просто ошибся. Замечу, что такая же путаница встречается и у более ранних авторов, например у знаменитого врача и химика Мухаммада ибн Закарийа ар-Рази (865–925), собравшего множество свидетельств о природных загадках.

О каких бы острых камнях ни шла речь, описанный Низами способ защиты копыт животных выглядит довольно-таки странно. Разве шкура волов могла противостоять острым алмазам? Обертывание копыт имело иную причину, и эпизод в целом указывает на опасные ситуации, возникающие при переходах через высокогорные перевалы. Например, резкий крик или эхо могли вызвать сход лавины. Копыта животных обвязывали войлоком, чтобы они мягче ступали по камням. Таким способом караванщики предупреждали случайное падение камней.

Известны два рассказа ал-Бируни, который в свою очередь передает сведения Мухаммада ибн Закарийа ар-Рази о «камне, притягивающем дождь»: «В стране тюрок между харлухами и баджанагами (печенегами) имеется перевал; когда через него проходит войско или стадо скота, то ноги и копыта животных обвязывают войлоком и этим делают их мягче во время прохождения, дабы они не били по камням, и не поднялся бы черный туман, и не пошел бы проливной дождь» (ал-Бируни. Минералогия, с. 205). «Или, скажем, гора, находящаяся в земле тюрков. Когда по ней проходят овцы, им окутывают ноги шерстью, чтобы они не стучали по камням, ибо от этого идет сильный дождь. Тюрки уносят [камни] с этой горы и пользуются ими, чтобы отражать зло врагов, когда враги их окружают. Те, кто не знает, [в чем тут дело], приписывают это колдовству тюрков» (ал-Бируни. Хронология, с. 268).

Ожидалось, что в обоих случаях в конце рассказа последует предупреждение о сходе селя или снежной лавины. Но ар-Рази интересует лишь «камень дождя» (см. § 10), поэтому в его изложении сведения о предосторожности, с которой проходят через перевалы, лишены должной полноты. Более того, эти сведения ошибочны. Они не соответствуют ни реальности заклинателей, ни реальности естествоиспытателей. Дождь на перевалах вещь неприятная и даже опасная, но окутывание ног овец шерстью никак не связано со стремлением избежать дождя. Дождь вызывали с помощью магических камней, а находили эти камни на горных перевалах. Чтобы вызвать дождь, заклинатели не стучали по камню, а окунали его в воду.

Неясно, почему ал-Бируни оставил без комментария сообщения ар-Рази, ведь он знал, что дожди в горах случаются независимо от того, будут ли овцы задевать своими копытами камни или нет. Потревоженный камешек мог вызвать лавину, но не дождь. Согласно ал-Бакуви, позже восторжествовало обратное мнение: «В местности между Кирманом и Харзанджем если камни стукнутся друг о друга, то идет сильный дождь. Это известно всем» (ал-Бакуви. III. 105). Среднеазиатский историк и географ Махмуд ибн Вали в шеститомном сочинении под названием «Море тайн относительно доблестей благородных» пишет о чудесах Туркестана: «Абу Райхан Бируни говорил: там есть гора и если тереть ее камни друг о друга, пойдет дождь» (Махмуд ибн Вали, с. 33). Так, туманная ассоциация, возникшая в воображении ар-Рази, связавшего защиту ног овец с камнями, удар по которым вызывает дождь, породила мнимую природную загадку.

Истинное положение дел известно автору персидской космографии. Войлок на ногах лошадей призван заглушить цокот копыт: «В Тибете есть гора. Если кто-нибудь закричит там, польет такой дождь, что [с горы1 потекут селевые потоки. Когда приходят на гору, вслух не разговаривают, а на ноги верховых животных привязывают войлок, дабы они не производили шума. Это удивительно» (Чудеса мира. 200). Такие же истории рассказывали о перевале в Гиндукуше, дорога через этот перевал связывала Кабул с Балхом: «Удивительное свойство его: когда люди достигают вершин гор, то не кричат громко, а если, упаси бог, кто-нибудь закричит, то в тот же час происходит страшное смятение: ветер сдвигает с мест тяжеловесные камни и уносит в воздух, часто случается, что эти камни попадают в людей, животных и их губят. Начинает идти снег и град, появляются удивительные молнии, которые приводят к гибели караваны, и это случалось много раз. Вершины гор никогда не бывают свободны от снега, а в таммузе (июле), когда караваны переваливают через них, путь их следования пролегает по снегу и льду. Каждый год дорога бывает открыта не более четырех или пяти месяцев, а в остальные месяцы, вследствие обилия снега и стужи, прохождение по ней невозможно» Шакчуд ибн Вали, с. 89). Этот рассказ вносит ясность в наши построения, поскольку изображает картину, полную ужаса: кроме схода каменных лавин в нем говорится о граде и молниях.

Английский книжник Гервасий Тильберийский (1152–1228) в сборнике «Императорские досуги», перечисляя чудеса Арльского королевства, рассказывает о том, как случайным криком вызываются лавины в Альпах. Хотя явление отнесено им к категории чудес, логическая связь между причиной и следствием не нарушена. «Есть в королевстве Арльском, в провинции Амбрён, горная долина, по которой летом, перевалив через вершины Альп, легко можно спуститься в Италию; путь этот короткий, но очень опасный. Долина эта носит название Лантюскль. Если в горах, окружающих ее, кто-нибудь кашлянет или крикнет, тотчас снежная лавина устремляется со скалистых вершин вниз, в долину, и там обрушивается на путников, погребает их под своей толщей и швыряет их в глубокую пропасть».

Вернемся к начальному эпизоду, а именно к хитрости Искандера, приказавшего обернуть копыта вьючных животных шкурами, чтобы защитить их от алмазных камней. Автор XVI в. Мирза Мухаммад Хайдар, наследный правитель Кашгара, описывая свой путь из Тибета в Бадахшан, вспоминает следующую подробность: «Из-за того, что не было подков, несколько лошадей вышли из строя. В тот самый день, когда (от нас] отделился Искандар-султан, в полуденный намаз мы убили одного степного яка. Из его шкуры мы сделали обувь для ног обессилевших лошадей и взяли мяса столько, сколько смогли унести». Защита ног лошадей понадобилась по той причине, что отсутствовали подковы. Известно, что верблюдам, если предстоял переход через каменистую пустыню, пришивали к ступням кожаные подошвы.

Низами допустил ошибку, связав защиту ног животных с темой алмазной горы. Истинной загадкой был крик, пробуждающий энергию лавин.

 

§ 6. Парад планет 

Искусство высокой астрологии — одна из закрытых сторон дворцовой жизни. В хронике арабского историка Ибн ал-Асира (ум. 1233) рассказывается об астрологическом прогнозе, на который обратил внимание аббасидский халиф ал-Мустазхир: «В 489 году (1096) в созвездии Рыб сошлись шесть светил: Солнце, Луна, Юпитер, Венера, Марс и Меркурий. Звездочеты вынесли решение о том, что произойдет всемирный потоп, наподобие потопа времени Ноя. Халиф ал-Мустазхир приказал пригласить астролога Ибн Айсуна, который заявил, что потоп, подобный Ноеву, может случиться, если в созвездии Рыб сойдутся семь светил, а среди этих отсутствует Сатурн. Если бы он присутствовал, то потоп был бы неминуем» (Сводка, с. 70).

Через столетие история с астрологами повторилась. В многотомных летописях Ибн ал-Асира и Сибт ибн ал-Джаузи говорится об астрологическом предсказании на 16 сентября 1186 г. По расчетам, на этот день приходился парад планет. «Астрологи стали утверждать, что 29 джумада II 582 года наступит конец света, ибо в созвездии Весов или Рака произойдет сочетание планет Солнца, Луны, Сатурна, Марса, Венеры, Меркурия и Юпитера, что окажет влияние на вселенную. Начнется самум, который все сожжет и засыплет красной пылью. Люди стали прятаться в подземельях и запасаться продуктами. Но прошло время, и все предсказания астрологов оказались ложными» [Сводка, с. 90).

В обоих случаях арабские астрологи, видимо, спутали парад планет с явлением, на реальности которого настаивала теоретическая космология византийцев. У византийцев была теория «великого года», то есть мирового периода, по истечении которого все планеты возвращаются в исходное положение: а именно в 30 градус созвездия Рака или 1 градус созвездия Льва, и происходит всемирный потоп. 

Согласно Платону, момент соединения всех планет — это «совершенное время», то есть конец «Великого года». Эта идея связана с периодическим возобновлением всем сущим своего прежнего существования.

По словам Цицерона, «математики установили “великий год”, который наступает тогда, когда Солнце, Луна и пять планет, после того как все они прошли свои пути, займут то же взаимное расположение. Насколько он долог — большой вопрос. Но он неизбежно имеет определенную и конечную длительность» (Цицерон. О природе богов. II. 51). Длился «великий год» 12954 года. Это один из сроков жизни феникса. Землю ждал мировой пожар или всемирный потоп.

В трактате Омара Хаййама разворачивается космологическая картина рождения мира, в которой фигурирует срок в 1461 год. «Говорят, что когда всевышний и святой Изад приказал солнцу сдвинуться с места, чтобы его лучи и приносимая им польза были бы повсеместно, солнце вышло из головы Овна, тьма отделилась от света, и появились день и ночь. Так началась история этого мира. После этого оно через тысячу четыреста шестьдесят один год вернулось на то же место в тог же день и в ту же минуту. За это время Юпитер соединялся с Сатурном семьдесят три раза…. Когда солнце вышло из [созвездия] Овна, и Сатурн и Юпитер с другими светилами были там согласно повелению всевышнего Изада, положение мира изменилось и появились новые вещи, которые соответствовали миру и его судьбе» (Омар Хаййам. Науруз-наме, с. 188).

Парадом планет называется явление, при котором планеты Солнечной системы располагаются вдоль одной более или менее прямой линии. Собственно, такого явления никогда не бывает. Это связано с тем, что плоскости орбит планет Солнечной системы не лежат в одной общей плоскости, а линии их пересечения не проходят через одну прямую. По этим причинам планеты никогда не могут находиться на одной прямой, однако угол, под которым видны все планеты, может иногда приобретать небольшие значения. Явление «парада планет», которое правильнее назвать сближением планет, происходит крайне редко (по шкале продолжительности жизни человека), но в истории Земли такое явление происходило часто. По данным небесной механики, за три тысячи лет могло произойти 24 таких события. Наиболее тесное сближение имело место 11 июня 1128 г., когда планеты были видны из центра Солнца в секторе 40. По мнению физиков, среди письменных свидетельств 1128 г. нет ни одного, описывающего катастрофу, которую можно отнести за счет тесного сближения планет. Планеты-гиганты Юпитер, Уран, Сатурн и Нептун сблизились с минимальным углом сектора — 7º 9 сентября 1306 г. Свидетельств о катастрофических событиях того времени также нет.

Задача в том виде, как ее сформулировали физики, не имеет решения. Ведь даже если найти свидетельства об ураганах, наводнениях или вулканических извержениях в 1306 г., что могло бы послужить доказательством их связи с парадом планет?

 

§ 7. Чары мертвецов 

Загадочные события происходили на границах исламского мира, в горах Кавказа. Свидетелями магического искусства горцев были многие, но рассказы о происшествиях записали только собиратели диковинок.

Путешественник Абу Хамид ал-Гарнати свои впечатления изложил не в форме путевых заметок, а возродил давний жанр «книги о диковинках», построив ее в виде произведения космографического характера. Родился он в Гранаде в 1080 г. В тридцать четыре года совершил первое путешествие в Египет, затем провел несколько лет в Багдаде, пользуясь покровительством вазира Йахйи ибн Хубайра. В 1130 г. он прибыл в Дербент. Эмир Дербента сообщил ему удивительную историю о кубачинцах, кавказском народе, занятом исключительно изготовлением оружия; отсюда их название — зирихгеран «выделыватели панцирей». В случае военной опасности они не вступали в открытое столкновение с врагом, а вызывали снежную бурю. И если погребальные обычаи кубачинцев находят параллели в ритуальной практике древних иранцев, то колдовские способности их соплеменников, профессионально занятых погребениями, объяснению не поддаются.

«Недалеко от Дербента есть большая гора, у подножия которой — два селения; в них живет народность, которую называют зирихгаран, то есть бронники; они изготавливают всякое воинское снаряжение: кольчуги, и панцири, и шлемы, и мечи, и копья, и луки, и стрелы, и кинжалы, и всевозможные изделия из меди. Все их жены, и сыновья, и дочери, и рабы, и рабыни занимаются всеми этими ремеслами. И хотя нет у них пашен и садов, добра и денег у них больше, чем у других, потому что со всех сторон привозят к ним люди всякие блага. Нет у них религии, но они не платят джизью [18]Джизья — подушная подать.
. А когда умирает у них кто-нибудь, то если это был мужчина, то отдают его мужчинам, которые в подземных домах; они отсекают члены мертвого, и освобождают кости от мяса и мозга, и собирают его мясо, и кормят им черных воронов, стоя с луками и не давая другим птицам съесть хоть что-то из его мяса. А если это была женщина, то отдают ее мужчинам, которые под землей, они вынимают ее кости и кормят ее мясом коршунов, стоя со стрелами и не давая другим птицам приблизиться к ее мясу. И я спросил эмира исфахсалара Абд ал-Малика ибн Абу Бакра в Дербенте: “Как вы позволяете этому народу не принимать ислама и не платить ни джизью, ни харадж?''. Он сказал: “Они — печаль царей. Раз отдал мне приказ эмир Сайф-ад-дин Мухаммад ибн Халифа ас-Сулами, правитель Дербента, да помилует его Аллах (а я видел его, и он оказал мне почет, да воздаст ему Аллах благом), и вышел я в поход, собрав множество тюрков и других, и вышел эмир во главе дербентцев, и пришли народы с гор: лакзан, и филан, и другие. И было наше войско подобно морю. И направились мы к этим двум селениям, а у них нет ни крепостной стены, ни цитадели, они только заперли свои двери. А я был первым, кто вошел в одно из этих селений, и вот из-под земли вышла группа мужчин, на которых не было оружия, они стояли и указывали руками на горы, говоря на языке, который я не понимал, затем скрылись под землей. И обрушился на нас холодный ветер и такой сильный снег, что мы ничего не видели, а небо сыпало на нас снег и град. Мы повернули назад, и не знал ни я, ни другие, куда идти. И убивали мы друг друга из-за того, что налетала сильная лошадь на слабую, и та падала вместе со своим всадником, и люди шли по нему, и погибали и он и лошадь. И кто-то, не знаю кто, пробил мне стрелой левое плечо, и она вышла под мышкой, и я чуть не погиб; я крепился, пока мы удалились от них на несколько фарсахов и прекратился этот снег, и ветер, и град (а мы потеряли много народу из войска), тогда я вытащил стрелу из-под мышки и болел из-за нее еще четыре месяца. И не смогли мы взять с них ни одной лепешки и не убили из них ни одного”. Это не что иное, как колдовство этих самых людей, которые вынимают кости мертвецов и кладут их в мешки, — богатых и знатных — в мешки из золотой румийской парчи, а рабов и невольниц — в мешки из коленкора и тому подобной ткани. И подвешивая их в доме пишут на каждом мешке имя того, кто в нем. И это очень удивительно» (Абу Хамид ал-Гарнати, с. 50–51).

Магические техники, позволяющие горцам вызвать сильный ветер и снег, не могут быть объяснены в рамках современных научных понятий, ориентированных на рациональное постижение мира. С этой точки зрения случай, описанный эмиром Дербента, относится к сверхъестественному происшествию. Сам эмир, чуть было не погибший во время паники, вызванной внезапной бурей, полагает, что погоду изменило колдовство горцев. Снежная буря в горах — явление что ни на есть обыкновенное. Удивительно во всей этой истории выглядит совпадение во времени двух обстоятельств: появления войска у границы селения и начала бури, обернувшейся стихийным бедствием.

Рассказ Абу Хамида ал-Гарнати о воинах, убивавших друг друга в снежной буре, был известен Закарийи ал-Казвини. Он добавляет похожую историю: «Рассказывали, что властитель Ширвана, человек жестокий и обладавший могуществом и силой, также однажды хотел захватить эти места, но потерпел поражение, подобно жителям Дербента. После этого цари отказались от захвата Зирих Тарана».

Даже если первую историю счесть случайной, повторение драматического сценария (еще одна случайность?) ставит под сомнение любую попытку обозначить происходящее как миф. С позиции классической теории вероятности такой повтор просто невозможен. В обоих случаях драма разворачивается на границе двух миров: обыденного и сакрального. Загадочно выглядит не буря, а войско, охваченное внезапной паникой — это наваждение, порожденное сакральной энергией. С привычной же точки зрения, ситуация выглядит так, что магические практики влияют на стихии.

 

§ 8. Белые одежды 

Если довериться рассказу путешественника Абу Хамида ал-Гарнати, посетившего Дербент в 1154 г., дождь и ветер начинали бушевать, когда к святилищу, где находился меч Масламы. направлялись в цветных, а не в белых одеяниях. Кажется, как всегда, Абу Хамид ал-Гарнати вносит в свое повествование невероятную путаницу. Сохранились две версии этого рассказа. Согласно первой, за соблюдением запрета на цветные одежды следили строго. «Меч Масламы находится вне города на холме, на котором для этого меча построили что-то вроде михраба из цельного куска скалы, меч же вынут из ножен и прислонен к стене в этом михрабе. Совершают к нему паломничество только в белой одежде, а если к нему направится кто-нибудь в одеянии, окрашенном в какой-либо цвет, то начинается дождь и ветер, так что деревни вокруг него едва не погибают; поэтому в рустаках на дорогах к этому холму поставлены стражи, которые не пускают тех, кто идет смотреть меч в цветной одежде» (Абу Хамид ал-Гарнати, с. 25–26). В исламе белый цвет одежд означал обезличивание статуса и изоляцию человека, входящего в священное пространство. Изоляция необходима при соприкосновении с сакральной энергией.

Согласно второму варианту записи рассказа, запрет, касающийся цветных одежд, был не столь строгим: «Когда Маслама захотел уйти, после того как поселил в Дербенте 24 тысячи семей арабов из Мосула, Дамаска, Химса, и Тадмора, и Халеба, и других городов Сирии и Джазиры, то сказали ему табарсаланцы: “О эмир! Мы боимся, что когда ты уйдешь от нас, то эти народы отпадут от ислама и мы будем бедствовать из-за их соседства”. Тогда извлек Маслама свой меч и сказал: “Меч мой будет среди вас, оставьте его здесь, и, пока он будет среди вас, никто из этих народов не отпадет”. И сделали для его меча в скале что-то вроде михраба и поставили его внутрь него, на холме, где Маслама стоял лагерем. Он и сейчас находится в той земле, люди совершают к нему паломничество. Тому, кто направляется к нему зимой, не запрещается надевать синие одежды или иных цветов, а если направляется во время жатвы, то не разрешается никому посещать его в каких-либо одеждах, кроме белых; а если кто-нибудь посетит его не в белой одежде, то идет обильный дождь, и губит посевы, и портит фрукты. Это дело у них хорошо известно» (Абу Хамид ал-Гарнати, с. 49–50).

Арабский географ Закарийа ал-Казвини в своем сочинении «Памятники стран» (1275) воспроизвел первый вариант сообщения Абу Хамида ал-Гарнати о святилище меча табасаранцев, дополнив его сведениями о священном источнике вблизи него: «А вне города [имеется] холм. На нем [расположена] мечеть, в михрабе ее [хранится] меч. Говорят, что он — меч Масламы ибн Абд ал-Малика ибн Марвана. Совершают паломничество к нему люди не иначе как в белых одеждах. Ибо если кто направится к нему в цветной одежде, — наступают дожди и ветры, и едва не погибает то, что [находится] вокруг холма. На нем — охрана, они удерживают того, кто идет к нему в цветных одеждах. А поблизости от этого холма — источник; выходят люди к нему каждую ночь пятницы и видят во время некоторых ночных молений в этом источнике сияние и свет до такой степени, что им становятся видны голыши и камень, [находящийся на дне источника]. Они называют этот источник источником воздаяния».

Как выясняется, запрет на ношение цветных одежд, равно как и особое внимание к святилищу, где находился меч, действовал только во время уборки урожая. Скорее всего, белый цвет, символизирующий в космической и социальной мифологии начало, чистоту, был каким-то образом связан со стремлением удержать равновесие в природе на период жатвы. Связь же между мечом и будущим урожаем определяется фаллической символикой меча.

 

§ 9. Небесные битвы 

Странные вещи рассказывает в своем отчете Ахмед ибн Фадлан, секретарь посольства багдадского халифа ал-Муктадира к царю булгар. В начале лета 922 г. послы находились на берегах Средней Волги. В первый же вечер на закате солнца появились два облака, красное и черное, с неба раздался шум и открылась панорама небесной битвы. Красные всадники сражались с черными всадниками, что было истолковано царем булгар как битва между верными Аллаху джиннами и неверными джиннами.

Вот впечатления Ибн Фадлана: «Я видел в его стране столько удивительных вещей, что я их не перечту из-за их множества, как, например, то, что в первую же ночь, которую мы переночевали в его стране, я увидел, как перед [окончательным] исчезновением [света] солнца, в обычный час [молитвы] небесный горизонт сильно покраснел. И я услышал [высоко] в воздухе громкие звуки и сильный гомон. Тогда я поднял голову, и вот недалеко от меня облако, красное, подобное огню, и вот этот гомон и эти звуки [исходят] от него. И вот в нем подобия людей и лошадей, и вот в руках отдаленных находящихся в нем фигур, похожих на людей, луки, стрелы, копья и обнаженные мечи. И они представлялись мне то совершенно ясными, то лишь кажущимися. И вот рядом другой, подобный им, черный отряд, в котором я увидел также мужей, лошадей и оружие. И начал этот отряд нападать на тот отряд, как нападает эскадрон на эскадрон. Мы же испугались этого и начали просить и молить, а они [жители страны] смеются над нами и удивляются тому, что мы делаем. Мы [долго] смотрели на отряд, нападающий на отряд. Оба они смешивались вместе на некоторое время, потом оба разделялись, и таким образом это явление продолжалось некоторую часть ночи. Потом оно скрылось от нас. Мы спросили об этом царя, и он сообщил, что деды его говаривали, что эти (всадники] принадлежат к верным и неверным джиннам. Они сражаются каждый вечер и, подлинно, с тех пор, как они существуют [на свете], ни одной ночи они не бывают отсутствующими в этом (сражении!. “И мы всегда это таким образом видели”» (Ахмед ибн Фадлан, с. 134–135).

Принято считать, что Ибн Фадлан видел северное сияние. Д. О. Святский, настаивающий на таком объяснении, ссылается на следующие примеры из русских летописей: «Дивы великие являхутся: видяху люди на небе войска ве зброях, и разделены на два полка, и едны зъ другими бияхуся» (Густинская летопись, 1269 г.); «Того же лета бысть знамениа на небеси страшны: стояху убо въ нощи на воздусе яко полк воинскый на полудниа, такоже и на полунощие» [Никоновская летопись, 1292 г.). Эти примеры ровным счетом ничего не доказывают. Что в этих небесных битвах указывает на северное сияние? На мой взгляд, ничего. Куда важнее вопрос, чьему перу принадлежат описания воображаемых битв.

Сам по себе факт появления северного сияния на широте Средней Волги и даже значительно южнее сомнений не вызывает. Вот типичное для древнерусского летописца описание полярного сияния, наблюдавшегося 29–31 января 1102 г.: «В тот же год было знаменье в небе, месяца января в 29 день, и было три дня, стояло точно зарево пожара с востока, и юга, и запада, и севера, и был такой свет всю ночь, как от полной светящейся луны» (ПВЛ, с. 255). Сияние сравнивается с заревом пожара, о небесном шуме нет и речи. Каким же образом в рассказе Ибн Фадлана северное сияние превратилось в видение шумной битвы?

Для решения этого вопроса необходимо привлечь параллельные свидетельства. И здесь важно уточнить: какие примеры будут привлечены для сравнения, таким и будет окончательное решение. Так, исследователь и переводчик текста Ибн Фадлана А. П. Ковалевский ссылается на поразительный эпизод из «Книги 1001 ночи», где говорится о путешественнике по имени Булукия, который на краю света видел долину, где сражались два войска верных и неверных джиннов. Более же убедительную параллель к рассказу Ибн Фадлана А. П. Ковалевский видит в описании северного сияния в эстонском эпосе Калеви-поэг. Таким образом, получается, что Ибн Фадлан передает местные легенды о небесном явлении, а джинны, в этом рассказе появились благодаря мусульманину-переводчику, который участвовал в разговоре между послом и царем булгар.

Никаких шумных видений в небе над Волжской Булгарией в случае с Ибн Фадланом, на мой взгляд, вообще не было. Все удивительные вещи, будь то битва между джиннами, охота на каркадана (носорога), змея длиной в сто локтей, принятая Ибн Фадланом за лежащее на земле дерево, — это литературные сюжеты, характерные для описания далеких стран. Подобные истории было принято рассказывать при дворе багдадского халифа в качестве изысканных развлечений. В основе этих сюжетов, как правило, лежит реальное наблюдение, оформленное в рамках той или иной мифологемы, что и придает ему в глазах собеседников истинную достоверность. Миф наделял наблюдение ценностью и давал ему санкцию на дальнейшее существование. Иными словами, загадка Ибн Фадлана не должна сводиться для исследователя к выбору между реальностью и вымыслом. Перед нами другая реальность, вернее, ее странный отпечаток, сохранившийся в тексте. Мы не знаем, что собственно видел Ибн Фадлан в небе Булгарии, но можем прояснить контуры мифологемы небесных битв. Ключевым моментом в этом сюжете, равно как и в привлекаемых ниже свидетельствах, является указание на битву. Подробности же в описаниях небесных битв вторичны и легко варьируют.

В книгу Ибн ал-Факиха ал-Хамадани «Известия о странах» (903 г.) включен рассказ Абу Аббаса Исы ибн Мухаммада ал-Марвази о том, как однажды тюрки применили «камень дождя» в войне против арабов. Считалось, что с помощью камня можно было вызвать грозовую тучу либо облако с градом, который обрушится на головы врагов. Кажется, это и есть искомая нами небесная битва, сопровождаемая шумом. Война между людьми, а речь идет о религиозной войне между мусульманами и неверными, имела свой прототип в битве богов, в столкновении между небесным воинством Аллаха и крылатыми помощниками тюркских шаманов. Духи войны олицетворяли стихии. В мусульманском фольклорном восприятии этот сюжет переоформился в битву между верными и неверными джиннами, а на уровне внешних впечатлений находил подтверждение в необычных атмосферных или космических явлениях.

«Сказал Абу ал-Аббас: Я слышал, как Исмаил ибн Ахмад, эмир Хорасана, говорил: “Как-то раз совершил я поход против тюрков с двадцатью тысячами мусульман, и выступили против меня шестьдесят тысяч хорошо вооруженных людей, и сражался я с ними несколько дней, как однажды в разгар битвы подошли ко мне тюркские гулямы и другие верные мне тюрки и сказали: “У нас в войске неверных есть родственники, и они предупреждали и пугали нас приходом какого-то человека”… И был тот, кого они упоминали, кем-то вроде прорицателя у них, и они утверждали, что он создает облака, несущие град и снег и тому подобное, и посылает их на тех, кого хочет погубить. И сказали они, что он решил наслать на наше войско жестокий град, который, если попадет в человека, сразу убьет. Выслушал я их и сказал: “Неверие еще не покинуло ваши сердца: разве может совершить такое кто-либо из смертных?”. Они сказали: “Мы предупредили тебя, и тебе лучше знать, а время завтра утром на рассвете”. И сказал он: “Когда наступил следующий день и занялась заря, из-за вершины горы, у подножья которой находилось мое войско, появилась огромная, устрашающих размеров туча. Потом она продолжала распространяться и увеличиваться, пока не покрыла все мое войско тенью. Меня напугала зловещая чернота тучи, ее вид и устрашающие звуки, исходившие из нее. Я понял, что это соблазн для нестойких в вере своей. Я слез с лошади и совершил два коленопреклонения в молитве. А воины будоражили друг друга, устраняя всякие сомнения в том, что это пришла погибель. И призвал я Аллаха, всемогущего и великого, прахом осыпал лицо свое и сказал: “Боже! Уничтожь ты нас, ибо рабы твои бессильны перед твоими испытаниями. Я знаю, что ты всемогущ, и никто, кроме тебя, не властен творить добро и зло. Эта туча, если прольется дождем на нас, будет соблазном для мусульман и покажет силу язычников. Отведи от нас ее зло своим могуществом и силой, о всемогущий и всесильный”. Еще много раз в надежде и страхе, с лицом, осыпанным прахом, взывал я к Аллаху, зная, что только Он может помочь и только Он может отвести зло. И пребывал я в таком состоянии, когда прибежали ко мне гулямы и другие воины с вестью о спасении и подняли меня за плечи, оторвав от молитв, со словами: “Смотри, смотри, о эмир!”. Поднял я голову: туча уже отошла от моего войска и сыпала градом громадной величины над войском тюрков. Вот когда они заволновались: понесли испуганные лошади, уносило их палатки. Каждая градина, попадая в человека, не иначе как лишала его сил или убивала. Сказали мне люди: “Нападем на них”. Но я ответил им: “Нет! Потому что муки от Аллаха губительнее и горше!”. Из них спаслись очень немногие, они оставили свой лагерь со всем, что было в нем, и убежали. А наутро пришли мы в их лагерь и нашли такую добычу, что невозможно описать, и взяли все это, восхваляя Аллаха за спасение, ибо мы знали, что Он помог нам завладеть этим. Хвала Аллаху, господу миров!”» (Ибн ал-Факих. Главы о тюрках, с. 52–53).

Войско арабов опасалось крупного града. Страх же, порожденный слухами о могуществе тюркского прорицателя, был усилен появлением зловещей черной тучи. Самое любопытное в этой истории — убежденность противников в том, что высшие силы вмешались в ход земных событий.

Спустя двести лет эту историю пересказывали с новыми подробностями. Заклинатель вызывает не облако с градом, а мороз. Черное облако сменилось белым, и в нем мелькали страшные фигуры, тогда как в первоначальном варианте говорилось только об устрашающих звуках, скорее всего, о громе. Видение призрачных фигур сходно с кажущимися образами в рассказе Ибн Фадлана и относится, скорее, к области литературных фантазий, нежели к результатам реальных наблюдений.

«Исма'ил ибн Ахмад, эмир Хорасана, рассказывает: “Я отправился в сопровождении 20 тысяч мужей на войну с тюрками. Однажды в моем войске раздался раздирающий душу крик. Я спросил о причине. Мне сказали, что в тюркском войске есть человек, который может вызвать мороз и погубить благодаря ему людей. Это подтвердили многие, но я не согласился [с ними). На следующий день появилось белое облако, а с гор подул сильный ветер. Среди облака мелькали страшные фигуры, доносились устрашающие звуки. Мое войско испытывало страх. Я слез [с коня] и лег ниц на землю и сказал: “О боже, не давай врагу победу над нами и не позорь мусульман!”. Некоторое время спустя пришло известие, что войско неверных бежало и что мороз обратился на них и многих погубил. Мы же вернулись назад с богатой военной добычей» (Чудеса мира. 199).

Фиксация двух версий рассказа Исма'ила, разделенных двухсотлетним промежутком времени, важна как пример оформления мифа о небесных битвах, записанного Ибн Фадланом. В случае с Ибн Фадланом мы не знаем исходной версии. Если сравнить рассказы Исма'ила и Ибн Фадлана, то легко заметить, что у последнего имеется описание только небесной битвы (трактуемой им как диковинка), и ничего не говорится о столкновении между людьми, что и порождало трудности при попытках истолковать сообщение Ибн Фадлана. Диковинку исследователи интерпретировали как северное сияние.

Рискну предположить, что Ибн Фадлану булгары поведали самый важный миф эпохи войн между тюрками и арабами. Походы арабов во владения Хазарии начались с середины VII в. И та и другая стороны обращалась за помощью к высшим силам. Арабы знали о магической мощи тюрок и отождествили тюркских духов войны с неверными джиннами. Призрачная битва красных и черных всадников в небе над Булгаром отражает противоборство между воинством Аллаха и Тенгри. Какова бы ни была природа огненных свечений в атмосфере, в условиях религиозных войн они воспринимались как битвы, ибо восприятие небесных явлений определялось мифологическим сценарием священной войны с неверными, то есть с чужими богами.

Ключ к загадке Ибн Фадлана содержится в словаре тюркского филолога XI в. Махмуда Кашгарского, в его объяснении термина ciwi («разновидность джиннов»): «Тюрки утверждают, что перед тем, как двум войскам сойтись в битве, между собой сражаются джинны, которые обитают в землях каждого из этих войск и которые борются на стороне человеческих правителей этих земель. Войско из земли того, который победит, одержит победу, войско из земли того, который потерпит поражение, будет разгромлено. Армии тюрков перед битвой укрываются в своих шатрах от стрел джиннов. Это распространенное среди них верование». Махмуд Кашгарский писал по-арабски, поэтому небесных духов войны он называет джиннами. В небесах разворачиваются воображаемые битвы. Это и есть искомый сюжет. Сражение красных всадников с черными всадниками, столь красочно описанное у Ибн Фадлана, — литературно оформленная тюркская мифологема.

Типологически сходную картину следовало ожидать в описаниях военного соперничества русских и половцев. Однако схема была искажена громоздкой идеей о том. что ангелы, по воле Бога, сопровождают то и другое воинство. Идея о том, что ангелы могут быть у «поганых» восходит к еврейскому хронографу X в., «Книге Иосиппон». В христианской интерпретации битвы богов превратились в сражения невидимого войска с реальным противником. В 1111 г. при очередном столкновении русских с половцами «послал Господь Бог ангела в помощь русским князьям». И вот что из этого вышло: «Стали наступать Владимир с полками своими и Давыд, и, видя это, обратились половцы в бегство. И падали половцы перед полком Владимировым, невидимо убиваемые ангелом, что видели многие люди, и головы летели на землю, невидимо отрубаемые. И побили их в понедельник страстной месяца марта 27. Избито было иноплеменников многое множество на реке Салнице. И спас Бог людей своих. Святополк же, и Владимир, и Давыд прославили Бога, давшего им победу такую над язычниками, и взяли полона много, и скота, и коней, и овец, и пленников много захватили руками. И спросили пленников, говоря: “Как это вас такая сила и такое множество не могли сопротивляться и так быстро обратились в бегство?”. Они же отвечали, говоря: “Как можем мы биться с вами, когда какие-то другие ездили над вами в воздухе с блестящим и страшным оружием и помогали вам?”. Это только и могут быть ангелы, посланные от Бога помогать христианам» (ПВЛ, с. 261–262). Это, видимо, были ангелы смерти, которые потому и явились взору язычников, а не христиан.

Воображаемые небесные битвы порождены архаическими представлениями о сражениях между своими и чужими богами. Эта устойчивая мифологема, спроецированная на картину необычных атмосферных явлений, представлена многочисленными литературными свидетельствами.

В церковной истории Филосторгия (IV в.), сохранившейся в выписках патриарха Фотия, есть эпизод, где фигурирует небесное воинство. Военачальник Гайна, посланный против готов, после измены возвратился к Константинополю и попытался занять его; «однако явившееся какое-то небесное вооруженное воинство устрашило тех, кто хотел приступить к делу, и избавило город от опасности, а их обличило и предало человеческому правосудию, вследствие чего многие из них были казнены. Да и сам Гайна пришел в такой страх, что немедленно, в первую же наступившую ночь, с теми, кого смог собрать, силой пробившись через заставу у ворот, бежал из города» (Филосторгий. 11. 8).

Эльдад Данит, иудей из Эфиопии, прибыв к единоверцам в Испанию (вторая половина IX в.), объяснил, каким образом его община оказалась в Эфиопии: «Когда разрушен был Святой Храм и евреи были отправлены в Вавилонию, то вавилоняне приказали им петь для них песни сионские. Тогда восстали дети Моисея и, задыхаясь от слез и рыданий пред Всевышним, откусили зубами свои пальцы, выражая этим, что пальцы, которыми они бряцали на инструментах в Храме, не могут и не должны то же самое делать в нечистой земле. И явилось ночью облако и унесло их с шатрами, овцами и всем скотом к Хавилу и ночью же их там опустило. Он, Эльдад, еще нам рассказал вот что: слышали мы от наших предков переданное им их предками, что в ту самую ночь слышен был ужасный шум, а к утру видно было войско многочисленное и тяжеловооруженное, которое и принесло их к реке, ворочающей камнями и песком, на такое место, где прежде никакой реки никогда не было» (Еврейские путешественники, с. 37–38). Небесное воинство защитило иудейское племя в изгнании и чудесным образом перенесло его в землю обетованную. Это предание является вариантом битвы богов. Два ключевых элемента из предания имеются и в описании Ибн Фадлана: это тяжеловооруженное небесное войско и ужасный шум.

Приведем также эпизод из книг и Тацита об осаде Иерусалима римским войском. Пожалуй, это самый яркий пример столкновения противоборствующих космических сил. «Над городом стали являться знамения, которые народ этот, погрязший в суевериях, но не знающий религии, не умеет отводить ни с помощью жертвоприношений, ни очистительными обетами. На небе бились враждующие рати, багровым пламенем пылали мечи, низвергавшийся из туч огонь кольцом охватывал храм. Внезапно двери святилища распахнулись, громовый, нечеловеческой силы голос возгласил: “Боги уходят”, — и послышались шаги, удалявшиеся из храма. Но лишь немногим эти знамения внушали ужас» (Тацит. История. V. 13). Тацит заимствовал этот эпизод из шестой книги «Иудейской войны» Иосифа Флавия.

Христианский писатель Евсевий Памфил также читал книгу Иосифа Флавия, но пересказывает эпизод о знамениях иначе: «Несчастным народом руководили тогда обманщики, ложно ссылавшиеся на Бога; поэтому на явные и страшные знамения, предвещавшие будущее запустение, люди не обращали внимания и не верили им. Словно пораженные молнией, ослепшие и потерявшие сознание, они не прислушались к Божиим вещаниям и тогда, когда над городом стояла звезда, похожая на фракийский меч, и целый год не сходила с неба комета. Еще до восстания и волнения, предшествовавшего войне, когда народ собрался на праздник опресноков, в восьмой день месяца ксантика, около девятого часа ночи жертвенник и храм осиял такой свет, что, казалось, наступил ясный день. Это продолжалось около получаса. Людям несведущим это показалось добрым знаком; книжники сразу поняли будущее, еще до того, как оно сбылось. В этот же праздник корова, которую первосвященник вел в жертву, объягнилась посреди храма. Восточные внутренние ворота, медные и чрезвычайно тяжелые, которые двадцать человек, с трудом закрыв под вечер, запирали железными коваными засовами, входившими в очень глубокие дыры, около часа ночи сами собой открылись. А через несколько дней после праздника, в двадцать первый день месяца артемисия, увидели знамение дивное и невероятное; рассказ о нем может показаться сказкой, если бы о нем не передавали очевидцы и если бы последующие бедствия не соответствовали таким знамениям. Перед заходом солнца по всей стране увидели в воздухе боевые колесницы и вооруженные фаланги, стремившиеся сквозь облака и окружавшие город» (Евсевий Панфил. Церковная история. III. 8).

Знаменитые древние города были окружены таинственной аурой. Судьба Иерусалима писалась в небесах. «“Когда святой город жил еще в полном мире благодаря святителю Онии, ненавидящему зло и благочестивому” (2Макк., 3. 1), “случилось, что по всему городу почти 40 дней являлись в воздухе на конях рыщущие с оружием и в золотых одеждах, облаченные в различные доспехи; и сражения между ними были, и движение оружия, и золотых украшений блистание. Из-за этого все молились, чтобы ко благу было являемое” (2Макк., 5. 2–4). Явление же проявляло злое нашествие Антиохово» (Временник.. 7. 107).

Этот эпизод из хроники Георгия Амартола вспоминает автор древнерусской «Повести временных лет», описывая солнечное затмение 1113 г.: «В год 6621. Явилось знамение на солнце в 1 час дня. Было видно всем людям: осталось от солнца мало, вроде как месяц вниз рогами, марта в 19 день, а луны — в 29. Это бывают знаменья не к добру; бывают знаменья с солнцем или с луною, или со звездами не по всей земле, но если в какой стране будет знамение, та его и видит, а другая не видит. Так вот и в древности, в дни Антиоховы, были знамения в Иерусалиме, стали там являться в воздухе люди, рыщущие на конях с оружием в руках, и грозились оружием, и это было в Иерусалиме только, а в других землях не было того» (ПВЛ, с. 264).

Полоцк не Иерусалим, но и здесь, согласно летописи, в 1092 г. случились странные вещи: «Предивное чудо явилось в Полоцке в наваждении: ночью стоял топот, что-то стонало на улице, рыскали бесы, как люди. Если кто выходил из дома, чтобы посмотреть, тотчас невидимо уязвляем бывал бесами язвою и оттого умирал, и никто не осмеливался выходить из дома. Затем начали и днем являться на конях, а не было их видно самих, но видны были коней их копыта; и уязвляли так они людей в Полоцке и в его области. Потому люди и говорили, что это мертвецы бьют полочан. Началось же это знамение с Друцка. В те же времена было знамение в небе — точно круг посреди неба превеликий. В тот же год засуха была, так что изгорала земля, и многие леса возгорались сами и болота; и много знамений было по местам; и рать великая была от половцев и отовсюду: взяли три города» (ПВЛ, с. 229). Круг в небе — это световое явление, именуемое гало. Моровое поветрие обернулось наваждением: мертвых всадников никто не видел, но их вторжение обозначилось смертельными язвами. Появление невидимых всадников было производной войны с половцами. Невидимость — признак сил иного мира. Рать с кочевниками и эпидемия актуализовали сценарий небесной битвы. Существует предположение, что над Полоцком в 1092 г. пронеслись всадники Апокалипсиса. Попытка связать события в Полоцке с эсхатологическими ожиданиями конца света, не выглядит убедительно. Всадники Апокалипсиса — это космические фигуры, посланцы высшего мира, тогда как наваждение в Полоцке связано с существами из мира мертвых.

Мы не знаем, каким путем в культурах передаются сюжеты, порожденные тревожными ожиданиями, связанными с природными знамениями. В нашем распоряжении есть лишь несколько литературных примеров, где мифологема битвы богов обрела достоверность в наблюдаемых природных явлениях.

 

§ 10. «Камень дождя»

Камень йада (ijada), вызывающий непогоду, можно отнести к разряду магических средств ведения войны. Камнем владели северные кочевники и применяли его в критических ситуациях во время столкновений с китайцами. По этой причине самые ранние известия о «камне дождя» содержатся в китайских хрониках. Обратим внимание, как известия о колдовстве вплетены в совершенно реальный контекст. Яо Сылянь в «Истории династии Лян» (гл. 54. л. 466–476) сообщает: «Владение жужуйцев, по-видимому, создано отдельной ветвью сюнну. В период династий Вэй и Цзинь сюнну делились на несколько сотен кочевий, число их доходило даже до тысячи, каждое кочевье имело свое название. Одним из кочевий было жуйжуй…. У них нет городов, обнесенных внешними и внутренними стенами, они пасут скот, переходя с места на место в поисках воды и травы. Жилищем служит куполообразный шалаш. Волосы заплетают в косы. Носят халаты из шелка с затканным узором с узкими рукавами, узкие штаны и высокие, не пропускающие воду сапоги. В их землях страдают от холода и уже в 7-й луне на реках плавают льдины, преграждающие течение…. В их владении умеют, используя колдовство, приносить жертвы Небу и вызывать ветер со снегом. [В результате] впереди ясное солнце, а сзади грязевые потоки воды. В связи с этим, когда они терпят поражение, их невозможно догнать. Если они прибегают к этому способу в Срединном государстве, то делается пасмурно, но снег не идет. На вопрос о причине этого они говорят, что (в Срединном государстве] тепло» (Материалы, с. 289–290).

Из сообщения неясно, в чем заключалось колдовство, но известен его результат — над головой противника бушевала снежная буря или дождь. Китайцы проверили силу магических манипуляции на своей территории, и выяснилось, что в теплом климате Китая результат выглядит не столь впечатляющим. Утверждение о том, что сила камня зависит от климатических условий, принадлежит кочевникам и выглядит малоубедительно. Точно такое же объяснение прозвучит из уст тюркской знати, когда ал-Бируни будет исследовать свойства «камня дождя».

В IX веке до слуха арабских ученых дошли сведения о том, что тюрки-карлуки владеют минералом, с помощью которого можно вызвать дождь и бурю. Живой интерес к этой теме проявляли арабские военачальники, поскольку вели войну с тюрками в Средней Азии. Первый подробный рассказ принадлежит литератору ал-Марвази (ум. 887), который выяснил, каким образом в древние времена предки тюрок-гуззов, совершив странствие к восточному краю земли, добыли волшебный дождевой камень. Сведения об этом сохранились в «Известиях о странах» Ибн ал-Факиха ал-Хамадани (903 г.).

«Рассказывал Абу Аббас Иса ибн Мухаммад ибн Иса ал-Марвази: В хорасанских форпостах, расположенных за рекой, и в других поселениях, граничащих со страной неверных тюрков, гуззов, тугузгузов и карлуков, а у них свое царство и сами они могущественны и нетерпимы к своим врагам, мы постоянно слышали, что среди тюрков есть такие, кто молит о дожде по своим гадательным и другим книгам — и идет дождь, и сбывается все, что они захотят: дождь, снег, град и тому подобное. Мы не знали, верить этому или не верить, пока я не встретил Давуда ибн Мансура ибн Аби ал-Базгиси. Он был праведным человеком и правил Хорасаном, вызывая одобрение. Часто беседовал он наедине с сыном царя тюрков-гуззов, которого звали Балкик ибн Джабуйя. И сказал он ему: “До нас дошло, что тюрки вызывают дождь, град и снег, когда хотят. Что ты скажешь об этом?”. Он сказал: “Тюрки слишком ничтожны и низки перед Аллахом, чтобы уметь делать это, но сам факт, который дошел до тебя — правда; и об этом есть предание, которое я тебе расскажу. Один из моих предков повздорил со своим отцом, который был в то время царем, и ушел от него. Набрал он спутников себе из числа своих вольноотпущенников, слуг, и других, кто любил вольную жизнь, и пустился в путь по стране к востоку, нападая на людей и охотясь на все, что попадалось ему и его спутникам. Путь привел его в страну, народ которой говорил, что никому не удавалось проникнуть за гору, находившуюся в их стране. Он спросил их: “Как же так?”. Сказали они: “Потому, что солнце восходит из-за той горы, и оно оказывается очень близко к земле и все сжигает”. Спросил он: “Разве там нет ни людей, ни зверей?”. Ему ответили: “Есть, конечно”. Как же они там живут, вопреки тому, что вы рассказали? — спросил он. Сказали они: “Что касается людей, то они имеют подземные ходы и пещеры в горах; когда всходит солнце, они спешат укрыться в них и переждать, пока солнце не поднимется достаточно высоко. Звери же подбирают особые камни, которые они отличают своим чутьем, и каждое животное берет эти камни в рот и поднимает свою голову к небу, и облака покрывают их тенью, и скрываются они под ними от солнца”. Продолжал он свой рассказ: “И направился мой дед в ту местность и обнаружил, что все обстояло так, как ему рассказали”. Сказал он далее: “Когда солнце стало восходить, звери бросились к этим камням и взяли их в рот, подняли головы к небу, и эти трофеи вызвали для них спасительную тень”. Он продолжал: “И бросился он и его спутники на зверей, и гнали их, пока они не устали и не выбросили эти камни изо рта, и он приказал своим людям подобрать их, чтобы узнать, что это за камни. Сделали они это, и узнали, что это за камни. Стали он и его спутники искать их в степи, набрали их и подняли к солнцу, и покрыло их тенью облако, и спаслись они от лучей и жара солнца. Потом они собрали все, что смогли, и увезли эти камни в свою страну. И когда они собираются в дорогу и желают дождь, они вынимают немного камней и бросают их. Если же они хотят снег и град, то берут больше камней, и выпадает снег и град. И в какую сторону они его бросят, там и идет дождь, и становится холодно. Так рассказывают о них. Но это не по их хитроумию или их способностям, а по причине могущества Аллаха Всевышнего”.

Сказал Абу ал-Аббас: Потом вернулся я в город Шаш и встретился с теми из его жителей, которые хорошо понимали, знали и разбирались в жизни тюрков, и спросил их. И сказали они: “Мы знаем столько же, сколько и ты. Что же касается объяснения, которое дал Балкик, то ему виднее, поскольку предание исходит от его отца”. Там я встретил одного из старых чиновников по имени Хабиб ибн Иса, который собирал сведения и факты о Нухе ибн Асаде и его войнах с тюрками, и был сведущ в делах этой страны. Он показал мне копию письма Абдаллаха ибн Тахира Нуху ибн Асаду. В конце этой копии приводилось письмо, отправленное ему ал-Мамуном с приказом расспросить и разузнать, что рассказывают о способности тюрков вызывать дождь. Говорил Хабиб: “Собрал Нух старейшин страны и тюрков и спросил их об этом деле, и они были единодушны в том, что это правда, однако не знали причины этого явления”» (Ибн ал-Факих. Главы о тюрках, с. 49–51).

Природа этого явления не поддается объяснению. Однако арабов интересовало другое, не природа явления, а причины, под которыми следует понимать метафизику явления. Вопрос стоял так: что вызывает дождь — могущество Аллаха или колдовство тюрок? В мусульманской картине мира не было места для тюркских молитв о дожде. Поэтому рассказы о магических практиках заклинателей непогоды воспринимались как вызов базовым мусульманским представлениям. Мысль о том, что некая сила на равных соперничает с Аллахом, казалась невыносимой. Само явление не отрицалось и не вызывало тревогу, лишь бы тюрки признали могущество Аллаха. У китайцев такой проблемы не было, поскольку их взгляд на мир не определялся какой-либо монотеистической религией.

Правитель Хорасана Давуд ибн Мансур, расследовавший вопрос о «камне дождя», из уст тюркского царевича услышал предание о давних временах. Странствие юношей к границам освоенного мира есть обряд посвящения в воины. Результатом успешного прохождения инициации было обретение волшебного предмета, в данном случае «камня дождя». Царь, владевший таким камнем, имел преимущество перед своим противником, поскольку мог призвать себе на помощь бурю, снег или град. Так выглядит мифологический сценарий инициации, облеченный в форму родового предания. Например, согласно родовому преданию тюкюе, один из их вождей появился на свет от волчицы и «был одарен, обладая сверхъестественными силами: он мог управлять ветром и дождем. Он имел двух жен. Говорят, что одна — дочь бога лета, а другая — дочь бога зимы». Управлять стихиями могли только божественные предки.

Мысль о том, что «камень дождя» свидетельствует о могуществе Аллаха, а вовсе не об искусстве тюрков, также показательна. Она демонстрирует стремление мусульманского сознания включить неизвестный ранее феномен в систему своего универсума. Для целей нашего исследования важно, что ал-Марвази, испытывавший в начале некоторые сомнения в истинности слухов о тюркском камне, узнав подробности беседы с царевичем, перестал сомневаться.

Следующие два примера усиливают впечатление о неспособности средневекового сознания выйти за пределы мифологического мышления. Первое свидетельство о возможности с помощью йада управлять погодой принадлежит арабскому путешественнику Абу Дулафу. Сопровождая китайское посольство, он побывал и в землях кар пуков, но полагает, что «камнем дождя» владели тюрки-кимаки. «Мы пришли к племени, называемому кимак. Их дома из кож. Они едят горох, бобы, мясо самцов-баранов и коз, и ты не увидишь, чтобы они закалывали их самок. Виноград у них такой, что половина плода белая, а половина черная. У них есть камни — магнит для дождя, при помощи которых они вызывают дождь, когда хотят» (Йакут ал-Хамави. Словарь стран, с. 81).

Современник ал-Марвази, химик и врач Мухаммад ибн Закарийа ар-Рази (865–925) слышал другую историю. Согласно этой версии, «камень дождя» находят на перевалах в стране тюрок, а вовсе не на краю света. Кажется, ар-Рази перепутал два сюжета, один из которых связан с мерами по предотвращению схода селевых потоков, а другой с камнем, вызывающим дождь. Сведения ар-Рази известны в пересказе ал-Бируни: «Говорит ар-Рази в “Книге о свойствах”, что в стране тюрок между карлуками и печенегами имеется перевал; когда через него проходит войско или стадо, то ноги и копыта животных обвязывают войлоком и этим делают их мягче во время прохождения, дабы они не били по камням, и не поднялся бы черный туман и не пошел бы проливной дождь. С помощью этих же камней они, когда захотят, притягивают дождь таким способом: человек входит в воду и, держа камень с этого перевала во рту, машет руками, и дождь начинает идти. Ибн Закарийа не единственный, кто передает этот рассказ; это, как будто, нечто не вызывающее противоречий. А в книге “Избранное” говорится, что “камень дождя” находится в пустыне за долиной карлуков и что это черный камень со слабым красным оттенком. И подобные сведения имеют хождение, когда рассказ идет о странах удаленных, с жителями которых мало общаются» (ал-Бируни. Минералогия, с. 205).

Если бы ал-Бируни ограничился только этим слегка ироничным замечанием, то настаивать на том, что он вполне осознанно отвергал мифологические представления современников, было бы сложно. Необходимо другое свидетельство, где бы более ясно прозвучала позиция ученого. И такое свидетельство есть. Был проведен опыт с участием заинтересованных сторон. Однако его безрезультатность вызвала дискуссию, которая лишь выявила разногласие позиций. Тюркская знать настаивала на том, что для опыта была выбрана не та местность, а ал-Бируни с удивлением отметил всеобщее заблуждение.

«Один тюрок как-то принес и мне нечто подобное, полагая, что я этому обрадуюсь или приму его, не вступая в обсуждение. И вот сказал я ему: “Вызови им дождь не в положенное время или же, если это будет в сезон дождей, то в разные сроки, по моему желанию, и тогда я его у тебя возьму и дам тебе то, на что ты надеешься, и даже прибавлю”. И начал он делать то, что рассказывали, а именно — погружать камень в воду, брызгать ее в небо, сопровождая это бормотанием и криками, но не вызвал он этим дождя ни капли, если не считать тех капель, которые он разбрызгивал и которые падали при этом обратно на землю. Еще удивительнее то, что рассказ об этом весьма распространен и так запечатлелся в умах знати, не говоря уже о простонародье, что из-за него ссорятся, не удостоверившись в истине. И вот поэтому-то один из присутствующих стал защищать тюрка и объяснять происшедшее с камнем дело различием условий местностей и [уверять), что эти камни бывают превосходными лишь в земле тюрок, и в доказательство приводил рассказ о том, что горах Табаристана, если толкут чеснок на вершинах гор, то за этим немедленно следует дождь, а если проливается много крови людей или животных, то за этим идет дождь и смывает кровь с лица земли и очищает ее от мертвечины; в земле же Египта не вызвать дождя ни тем, ни другим способом. Я сказал им: “Правильный взгляд на это можно получить, изучив положение гор, направление ветров и движение туч с морей”» (ал-Бируни. Минералогия, с. 205).

Случайный опыт ал-Бируни разрушает современный научный миф об особой средневековой ментальности. Принято считать, что представления о природе и культуре, образующие картину мира, не осознаются как таковые их носителями. И далее, неосознанность картины мира лишь усиливает ее обязательность для мышления и эффективность, с какой она воздействует на воззрения и поведение человека. Предположим, что тюркская знать, спорившая с ал-Бируни о свойствах «камня дождя», мыслила в рамках общепринятой картины мира. В таком случае следует признать ал-Бируни человеком совершенно иной эпохи. Но ведь это не так. Его труды пользовались заслуженной славой, он находил общий язык с современниками. Единственное, но решающее отличие ал-Бируни от оппонентов заключалось в стремлении провести опытную проверку тех удивительных сведений, что большинством принимались на веру. За этим стремлением стоит способность критически мыслить и сомневаться.

Как известно, позиция большинства подвержена воздействию групповых установок. Альтернативой давлению группы является внутреннее знание — в случае с ал-Бируни, основанное на многолетнем исследовании минералов. «Камень дождя» был бы признан им таковым, если бы вызвал дождь. Однако опыт не удался. В то же время тюркская знать в прошлом не раз убеждалась в воздействии с помощью камня йада на погоду. Таким образом, выявляются два типа опытов, две реальности. Вопреки ожиданию они соотносятся не как объективная и мифологическая категории, а как практический опыт разных групп, которые мы условно назовем «учеными» и «военными». Поскольку эти группы не конкурировали между собой, научный эксперимент с участием военных не имел драматических последствий для другой стороны. Напротив, кажется, всем было интересно, чем закончится эксперимент безотносительно дальнейшей судьбы заклинателей йада.

В XIII в. позицию большинства изложил космограф Закарийа ал-Казвини, не знавший «Минералогии» ал-Бируни. «Дождевой камень, — пишет он, — доставляют из земель тюрок. Это разноцветный камень, и если частичку его положить в воду и потом побрызгать этой водой в небо, то можно вызвать дождь, град и снег. Это общеизвестный факт, и я сам видел человека, рассказывавшего об этом как очевидец». В ссылке на очевидца, а не на опыт и заключается разница в позиции естествоиспытателей и космографов. Есть основания говорить об устойчивости мифологической картины мира. Может быть, эпохи различаются тем, во что именно верит большинство?

 

§11. Тюркское колдовство 

Скепсис таких ученых, как ал-Бируни, и опыты с участием заинтересованных сторон не могли повлиять на общую убежденность в магической силе «камня дождя». Это обстоятельство признавал сам ал-Бируни. Поскольку в Персии и на Кавказе периодически случались проливные дожди, а люди, участвовавшие в военных походах, испытывали в таких случаях неудобства, то отчасти понятно их стремление объяснить свои несчастья враждебной магией.

В нашем распоряжении имеется два свидетельства; первое принадлежит внешнему наблюдателю и основано на слухах, а второе — непосредственному свидетелю обряда. В обоих случаях речь идет о магической возможности влиять на погоду. Если доверять первому свидетельству, то есть слухам, то вера в могущество тюркских заклинателей дождя никем не подвергалась сомнению. В свою очередь, очевидец обряда настаивает на невозможности вызывания дождя искусственным образом. Нам остается решить, является ли позиция очевидца частным случаем, исключением на фоне массового заблуждения, или, наоборот, ссылка на слухи является преувеличением.

Анонимный персидский автор XIII в. в книге «Чудеса мира о пишет об удивительных возможностях тюрков в войске монголов, вторгшихся в государство хорезмшаха: «В это время, когда я, раб, собрал [свою] книгу, в 617/1220 году, выступили тюрки-татары. Они дошли до Ирака [Персидского] и совершили бесчисленные убийства. Говорят, будто их правитель знаком с колдовством. Они заклинаниями превращают воду в лед, а на людей и неприятеля насылают ливни и грозы. Это — свойство камня, о котором будет рассказано в своем месте. Не было видно никакого конца продвижению тех тюрок. Наш Пророк Мухаммад-Избранник, да благословит Аллах его и его семью и [да ниспошлет] мир, дал знать об их выступлении, а Бакави, да помилует его Аллах, привел [это] в книге “Шарх ас-Сунна”» (Чудеса мира. 151). Таковы были первые слухи о монголах. На самом деле, ни Чингис-хан, ни кто-либо из его окружения не занимались магическими манипуляциями с «камнем дождя». Это было привилегией тюрок-канглы. участвовавших в войне с хорезмшахом на стороне монголов.

Тюрки-канглы составляли конную гвардию в армии хорезмшаха, сражавшегося с Чингис-ханом. Аи-Насави, личный секретарь султана Джалал-ад-дина, сообщает о том. как однажды султан (тюрок канглы по происхождению) совершал магические действия с камнями, вызывающими дождь. Дело происходило на территории Армении.

«Люди стали жаловаться на сильную жару и отсутствие дождей и на вред, который приносили мухи людям и животным, и они решили вызвать дождь с помощью имевшихся у них камней, [вызывающих дождь]. Поистине, мы не признавали этого совершенно, по потом мы несколько раз видели, как судьба помогла их действию. И может быть, это соблазн и заблуждение, но так же заблуждались и те. кто был очевидцем до них. Султан сам проводил действие с камнями в дни пребывания перед Валашджирдом. Затем пошли дожди и стали идти ночью и днем, так, что людям это надоело и они стали раскаиваться в совершенном колдовстве. К султанскому шатру стало трудно добраться из-за непролазной грязи. Я слышал, как Дайа-хатун говорила: “Я сказала султану: Ты как будто властелин мира — а люди обращались к нему только так, — но в вызывании дождя ты не искусен, ведь ты уже навредил людям обилием твоих дождей. Другие, кроме тебя, вызывают дождь только в необходимом количестве”. Султан ответил: “Дело обстоит не так, как ты думаешь. Это действие — результат старания, а мое усердие не может сравниться с усердием кого-либо из моих гулямов”. (ан-Насави. 104).

Как видим, ан-Насави не верит в действие камней, называя колдовство соблазном и заблуждением, а успешный результат он считает случайным совпадением. Вместе с тем окружение султана полагало, что его участие в обряде привело к чрезмерным результатам. Создается впечатление, что ан-Насави одинок в своем неприятии магии.

Картина будет неполной, если не учесть следующий случай. Были перехвачены шифрованные письма противников султана Джалал-ад-дина. Ан-Насави поручили разобрать их. В письмах, адресованных ал-Малику ал-Ашрафу, содержалась жалоба на испытываемые ими затруднения и беды. В обоих письмах говорилось о том, что из-за колдовства врага снег в этом году в округе Хилата не выпал. Вскоре было перехвачено еще одно письмо, посланное ал-Маликом ал-Ашрафом правителю Хилата. Оно гласило: «Твои слова о колдовстве врага и ясном небе показывают, насколько вами овладел страх. Как же иначе — ведь подобное дело может совершить только Аллах! А зимы случаются разные: бывает, что снег задерживается, а иногда выпадает раньше времени. Вот скоро мы прибудем с войсками, чтобы отвести беду и устранить ущерб. Мы будем гнать их (хорезмийцев) за Джейхун» (ан-Насави. 85). Ан-Насави не был одинок в своем скепсисе.

Тех, кто был склонен верить в тюркское колдовство, природные бедствия лишь укрепляли в этой вере, но были и те, кто считал, что не в силах людей повлиять на погоду. Так или иначе, магический предмет обрел место в системе мусульманского благочестия, раз сам мусульманский правитель публично проводил ритуал, полагаясь на собственное усердие, а не на волю Аллаха. Не стоит оценивать эту ситуацию как частный случай, вынужденный компромисс или системную ошибку. На самом деле она документирует фундаментальную проблему: существует зазор между универсальной теологической доктриной и многообразием реальностей. Вселенная Аллаха не совпадает с вселенной Тенгри. Обычно этот факт игнорируют.

В коллективном проекте персидского историка Рашид-ад-дина история от Чингис-хана до Газана изложена в системе координат ислама. В результате в «Сборнике летописей» есть глава об Индии, где дается характеристика Будды и его учения, но не сказано ни единого слова о Тенгри и небесном мандате или указе (mongke tengeri-yin jarliq), полученном Чингис-ханом. Можно лишь предполагать, какого рода искажения возникли при описании интересующего нас явления.

В «Летописи Чингис-хана» Рашид-ад-дина есть рассказ, где о магических ухищрениях с «камнем дождя» говорится как о привычных и повседневных вещах. Осенью 1182 г. коалиция найманов, меркитов и татар выступила против Чингис-хана, но битвы не случилось — противники погибли от бурана и мороза. Событие происходит за пределами исламского мира, вмешательство Аллаха в пользу одного из соперников исключено. Тогда участию какой силы приписать гибель коалиции? Разумеется, Тенгри. Однако реальность тенгрианского мира не вписывается в систему координат ислама.

Заголовок гласит: «Рассказ об объединении Буюрук-хана, брата государя найманов, Токтай-беки, государя меркитов, и других племен — татар, катакин и прочих, об их выступлениях с великим войском на войну с Чингис-ханом и об их гибели в горах от снега, бурана и ветра». Отмечу, что рассказ записан спустя сто двадцать лет и переведен на язык другой культуры.

«Осенью года собаки брат государя найманов, Буюрук-хан, и государь меркитов, Токтай-беки, племена дурбан, татар, катакин и салджиут, предводитель их Акуту-бахадур, и государь племени ойрат — Кутукэ-беки, а это сборище было то, которое [раньше] неоднократно воевало с Чингис-ханом и Он-ханом, бежало [перед ними), укрылось у вышеупомянутого Буюрук-хана и объединилось с ним, — все [они теперь] вместе выступили с огромным войском на войну с Чингис-ханом и Он-ханом. Чингис-хан и Он-хан выставили свой сторожевой пост в местности по имени Чэкэчэр и Чиуркай. Один из дозорных вернулся назад из упомянутой местности и уведомил о приближении войска найманов. Чингис-хан и Он-хан, откочевав из местности Улкуй-Силуджолджит, отходили по направлению к стене Уткух. То место было юртом Тачар-ака у границы Караун-джидун. Упомянутая стена подобна стене Александра, которую построили на границах Хитая.

Сангун, сын Он-хана, находился на фланге. Он дошел до леса, из которого спустившись, достигаешь [названной] стены. Он еще не успел дойти до него, [как] Буюрук-хан, [заметив их], сказал: “Это — племя монголов! Мы разобьем их всех сразу”. [Еще до этого] он выслал передовой отряд из войска найманов и племен монгол, бывших с ним, Хакучу-бахадура из племени катакин и брата Токтай-беки. Куду, из племени меркит. Они дошли до Сангуна и начали строиться к битве, но, не сразившись, вернулись назад. Сангун тоже двинулся и вступил в [район] стены Уткух. [Найманы] тем временем совершили волхвование с тем, чтобы пошел снег и поднялся буран. Сущность волхвования заключается в следующем: читают заклинание и кладут в воду различного рода камни, [вследствие чего] начинается сильный дождь. [Однако] этот снег и буран обернулись против них же. Они захотели повернуть назад и выбраться из этих гор, но застряли в местности, называемой Куйтэн. Общеизвестно, что в этой местности у Буюрук-хана найманского и у вышеупомянутых племен монголов, объединившихся с ним, от жестокости стужи отморозились руки и ноги. Буран же и метель были таковы, что множество людей и животных поскатывались с высот и погибли. Чингис-хан и Он-хан остановились стойбищем на краю Арала, что значит остров» (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 121–122). Обряд вызывания дождя, снега и бури проводился с помощью камня джада, а вовсе не любым камнем. То обстоятельство, что буран обернулся против найманов, вызвавших его, по мысли рассказчика, демонстрирует магическую мощь Чингис-хана. На самом деле речь шла о военной удаче. Небо благоволило Чингис-хану, но о воле Неба Рашид-ад-дин писать не может. Этот эпизод имперской мифологии обрел литературную форму и получил санкцию на существование ценой роковых потерь. Суть события провалилась в зазор между теологией и магией. Рашид-ад-дин сконструировал особую реальность.

 

§ 12. Вызывание снежной бури 

Когда в 1231 г. великий хан Угедей направил монгольские войска против Северного Китая, часть армии во главе с царевичем Тулуем была послана через Тибет. Большая армия китайцев, укрепившись на горном перевале в местности Тунь-гуань кахалка, закрыла путь монголам. Противник превосходил монголов и численностью, и удачной дислокацией. Когда Тулуй приказал отступить на расстояние трех дней, китайцы устремились следом. Далее последовала неожиданная развязка: на китайское войско обрушилась трехдневная снежная метель. Ужас ситуации заключался в том, что дело происходило летом. Вот какие подробности сообщает Рашид-ад-дин:

«Тулуй-хан приказал колдовать. А это вид алхимии, [связанный] с существованием разного рода камней, природное свойство которых таково, что когда их извлекают, кладут в воду и моют, тотчас же, [даже] если будет середина лета, [поднимется] ветер, начнется холод, дождь, снег и ненастье. Между ними был один каналы, который хорошо знал этот способ. Согласно приказу [Тулуй-хана], он приступил. Тулуй-хан приказал, чтобы все надели дождевики и трое суток не расставались со спиной лошади. Войско монголов дошло до деревень в середине Китая, жители которых бежали и побросали добро и животных, и [войско] стало тем сыто и одето. А тот каналы колдовал так, что позади монголов начался дождь, а в последний день пошел снег и прибавились [еще] холодный ветер и метель. Китайское войско, увидев летом такой холод, какого они никогда не видали зимой, оробело и пришло в ужас. Тулуй-хан приказал, чтобы воины каждой тысячи отправились в отдельную деревню, ввели бы лошадей в дома и покрыли бы [их], так как нельзя было двигаться из-за крайней жестокости ветра и метели. А китайское войско, в силу необходимости, остановилось посреди степи в снегу и метели. Три дня совершенно нельзя было двигаться. На четвертый день, хотя еще шел снег, Тулуй-хан, видя, что его войско сыто и спокойно и что холод не причинил ни ему, ни животным никакого вреда, а китайцы от чрезмерного холода, точно стадо баранов, сбились в кучу в плохой одежде, с обледеневшим оружием, приказал, чтобы забили в литавры» (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 23).

Этот же случай в изложении китайских авторов получил вполне естественное объяснение: «1-й луны, 15-го дня. Толуй дошел до Цзюнь чжоу; выпал большой снег. Огэдаем посланные великий князь Коуунь бухуа, и гован Дасы, с войском прибыли; 16-го дня опять выпал большой снег; в этот день сразились с Хэда и Ила [китайские предводители] у горы Саньфэн-шань и совершенно разбили их» (Сказание о Чингис-хане, с. 198). Создается впечатление, что китайцы не принимали всерьез магические средства ведения войны монголами.

В династийной истории «Юань ши» имеется жизнеописание известного полководца Чингис-хана — Субутай-богатура, куда входит интересующий нас эпизод о ненастье, погубившем армию Цзинь. «Во втором году правления Тай-цзуна (Угедея, 1230) началось широкое наступление на Цзинь. [Войска] форсировали р. Хуанхэ и двинулись на юг. Жуй-цзун (Тулуй) с войсками “младшего брата императора” форсировал реку Хань-шуй и двинулся на север. Войска сошлись у горы Сань-фэншань, в Хэнани. Цзиньский сановник Хэдада, все генералы, пешее и конное войско числом в сто тысяч человек ожидали боя. Субутай сопровождал Жуй-цзуна и вышел к заставе Нютоугуань. Замысел состоял в следующем: гарнизоны городов, сражаясь в поле, не добьются успеха и их легко будет разбить. Армия сосредоточивалась у Саньфэн. Цзиньские войска окружали ее несколькими кругами. Генералы и воины [монгольской армии] очень испугались. Внезапно поднялся сильный ветер и повалил снег. Цзиньские солдаты замерзали и падали на землю, боевой дух [монгольской армии] поднялся, и армия противника была полностью истреблена. Все округа Хэнани затем были покорены».

С точки зрения монголов, Тулуй-хан использовал магическое средство — камень йада, чтобы вызвать снежную бурю. Китайцы полагали, что холод наступил сам по себе. Так или иначе, неожиданно выпавший снег, холод и ветер помогли монголам одержать победу.

 

§13. Сура против колдовства

В 1559 г. английский купец и дипломат Антоний Дженкинсон с двумя компаньонами прибыл в Бухару. Этот город был конечным пунктом их торгового странствия, но англичан интересовал путь в Китай. Расспросив татарского купца, они выяснили направление и длительность маршрута. Их отчет выглядит вполне здраво, однако в нем отсутствуют немаловажные сведения, и касаются они того, каким способом купцы защищались от огненной жары в пустыне. Никто бы не скрыл от англичан магические ухищрения заклинателей дождя, если бы англичане стали свидетелями этого ритуала. Но поскольку речь шла о расспросных сведениях, мифологическая сторона странствия для иноверцев, какими были англичане в мусульманской Бухаре, осталась неведомой. 

«От Бухары до Ташкента легкое путешествие с товарами по суше — 14 дней. От Ташкента до Ходжента — 7 дней. От Ходжента до Кашгара — 20 дней. Этот город Кашгар лежит на полдороге между Бухарой и Китаем; он принадлежит особому государю по имени Решит-хан. От Кашгара до Соучика — 30 дней пути. Соучик находится на самой границе Китая. От Соучика до Камчика — 5 дней пути, а от Камчика до Китая — 2 месяца пути. Весь путь проходит через населенные страны с умеренным климатом; страна полна несчетного количества плодов, а главный город всей страны называется Камбалу; он находится в 10 днях пути от Китая. За китайской землей, которую прославляют как цивилизованную и несказанно богатую, лежит страна, называемая на татарском языке Кара-Калмак; она населена черными людьми. Но в Китае, большая часть которого простирается к восходу солнца, — люди белые и хорошего сложения» (Дженкинсон, с. 189–191). 

Не всё в этих сведениях соответствовало реальности. Например, Кашгар — это название страны, а не города. Пограничным городом Кашгара на пути в Китай был Турфан, чье название англичанам осталось неизвестным. Татарский купец умолчал и о том, какие трудности ожидали путников при переходе через пустыню Гоби.

Османскому историку Сейфи Челеби об этих трудностях известно со слов купцов, которые испытали их на пути в Китай. В рассказе упоминается камень йада. К XVI в. в представлениях о камне произошла любопытная перемена: он превратился в костное вещество, которое находят в черепах животных и даже человека, тогда как изначально он воспринимался как горный минерал. Перемена очевидная и труднообъяснимая. Магический минерал, некогда обнаруженный в горной стране на краю света, теперь ищут в черепах домашних животных. Если существует приемлемое объяснение этого обстоятельства, то оно должно быть связано с практикой оживления магических камней в крови жертвенных животных. В противном случае следует признать, что произошла путаница камня дождя с безоаром (букв, «смывающий яд»); существовали два вида безоара — минеральный и животный. Безоар минерального происхождения встречается в природе в виде камня определенных окрасок и свойств, а животного — представляет собой каменистое отложение в кишечном тракте безоарового козла. В тибетском медицинском трактате (XVII в.) говорится, что «могучие шарики» (безоары), находимые во внутренностях животных, возвращают к жизни отравившихся, а также используются при молении о дожде в стране туруков. Так или иначе, перемена, постигшая «камень дождя», носила необратимый характер. Например, в фольклоре якутов имеются сведения о шаманском камне сата. Якуты находили этот камень в желудке или печени коровы, лося, лошади, глухаря. По словам якутов, если показать этот камень солнцу, то он «умирает», то есть теряет свою волшебную силу. Свойством сата пользовались охотники. Так, в марте и апреле они с помощью сата замораживали тающий сверху снег, чтобы на обледенелом насте охотиться на лосей.

* * *

Камень дождя. Тибетский трактат «Голубой берилл»

Раздел посвящен ядовитым растениям. «Черный» аконит, который также называют «великое лекарство», применяется для выяснения эффективности «могучих шариков» (безоаров), находимых во внутренностях животных. В Ведах, говорит автор, о происхождении «могучих шариков» повествует следующая история: однажды владыка богов Индра взял экстракт пяти драгоценностей (золота, серебра, кораллов, бирюзы и жемчуга), сотворил из него шарики и, произнеся заклятье, бросил их в море. Из этого моря напились слон, медведь, змея, лягушка, павлин, гриф, гусь и голубь, в результате чего они произвели десять «могучих шариков» пяти основных цветов: белого, зеленого, синего, желтого и красного. Чтобы выяснить эффективность или качество «могучих шариков», необходимо произвести следующую процедуру, ранним утром с первыми лучами солнца взять на сковороду воду из ключа, устье которого обращено на восток. В эту воду насыпать порошок «великого лекарства», размешать и обмакнуть в эту ядовитую смесь «могучие шарики». Лучший такой шарик возвратит к жизни семерых отравившихся. Такие же «могучие шарики» используются и при молении о дожде в стране туруков. Лучший по качеству «могучий шарик» вызовет дождь после трехдневного ритуала, худший — после семидневного.

* * * 

Вернемся к рассказу купцов о пути в Китай. «На самой окраине Кашгарии, — пишет Сейфи Челсби, — находится город Турфан, за которым нет мусульманства. В Турфанс собираются купцы со всех стран света, направляющиеся в Хитай; число их достигает нескольких тысяч. Из своей среды они выбирают главу, которому подчиняются все остальные, и только потом отправляются дальше, ибо небольшими группами в Хитай невозможно попасть. Турфан — пограничный город Кашгарии, а пограничный город Хитая — Камул. Между этими двумя границами степь в сорок дней пути, где совершенно нет населенных пунктов, но есть вода. Говорят, прежде эта территория была населена и обработана, но Чингиз, правители Хитая и калмаков полностью опустошив ее, превратили в злополучную местность. Зимой ее не пересекают из-за боязни перед калмаками: часть этих кочевых племен проводит зиму вблизи упомянутой степи. Из-за страха перед ними купцы не отваживаются отправляться в путь зимой и дожидаются лета. Камнем йада вызывают дождь, который освежает воздух и позволяет продолжать путь. Так проходят двадцать дней пути. После двадцати дней жар воздуха умеренный и нет надобности вызывать дождь — можно продолжать путь и без дождя. Йада — это то, что встречается в Крыму и еще у ногайских татар. Это костное вещество величиною с грецкий орех, обладающее твердостью камня. Его находят в черепе человека, свиньи, лошади и других животных, но исключительно в редких случаях. Люди, обрабатывающие камень йада, находят его и кровью свиньи наносят на нем имена некоторых злых духов и дивов, а также совершают другие ритуальные действия и [только потом] используют его. Камень йада добывают таким вот образом. Им они вызывают то снег, то дождь, то холод. Купцы, направляющиеся в Хитай, нанимают за плату йададжи, который вызывает дождь и позволяет им совершать путь при умеренной жаре. Если же прочесть суру аш-Шамс, то, с божьего позволения, свойства камня йада уничтожаются» (Сейфи Челеби, л. 206–216).

Превосходство суры над искусством заклинателя погоды, объявленное Сейфи, сигнализирует о внутреннем конфликте мусульманского сознания, ощутившего скрытую угрозу своим догматическим установкам. С формальной точки зрения претензии Сейфи выглядят странно, поскольку сфера компетенции заклинателей находилась вне сферы мусульманского благочестия. Чтением суры можно было уничтожить свойства камня, но нельзя было вызвать дождь. В реальности, кажется, никакого конфликта не было, поскольку купцы-мусульмане сами нанимали заклинателей на определенных условиях.

«Камень дождя» — магический предмет. В мусульманском же восприятии он превращается в колдовской предмет, которым активизируют темные силы, нанося на камень кровью свиньи имена духов. Дело в том, что кровь свиньи — средство из арсенала арабской демонологии. Таким образом, обозначается компромиссная ситуация, позволяющая вписать значимый чужеродный магический предмет в систему мусульманских представлений. Однако то, что происходит дальше с «камнем дождя», способно поставить в тупик историков культуры.

Аш-Шамс (Солнце) — 91-я сура Корана. Видимо, существовала ассоциативная связь между содержанием суры и рассказами о магических свойствах дождевого камня. Вот как звучит сура, уничтожающая свойства камня: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Клянусь солнцем и его сиянием, и месяцем, когда он за ним следует, и днем, когда он его обнаруживает, и ночью, когда она его покрывает, и небом, и тем, что его построило, и землей, и тем, что ее распростерло, и всякой душой, и тем, что ее устроило и внушило ей распущенность ее и богобоязненность! Получил прибыль тот, кто ее очистил; понес убыток тот, кто ее утаил» (Коран. 91, 1–10).

В литературе о чудесах мира известен рассказ о походе Исма'ила ибн Ахмада Саманида (892–907) против гуззов, которые обладали камнем, вызывающим снег и дождь. Магическая сила дождевого камня была побеждена молитвой (см. § 9).

Письменные источники середины XV в. позволяют говорить о поразительной (для нас) перемене. В представлениях мусульманских авторов о «камне дождя» исчез конфликт: с этого времени магический камень свидетельствует о чудесах Аллаха. Подобная метаморфоза — нерасшифрованное темное пятно в среднеазиатской культуре, разрыв традиции, причем разрыв внезапный и немотивированный. Обычно это обстоятельство не учитывается, а все исторические источники, где упоминается камень йада, просто рассматриваются в хронологическом порядке.

Возьмем к примеру эпизод из сочинения «Места восхода двух счастливых звезд и места слияния двух морей» придворного историка Абд-ар-Раззака Самарканди (1413–1482). Во время очередной междоусобицы Тимуридов хан Мавераннахра Султан Абу Саид-мирзе решил захватить Самарканд. Летом 1452 г. в Джизакской степи он встретился с войском Султана Абдаллаха.

«Рассказ о битве мирзы Султан Абу Сайда с мирзою Султан Абдаллахом и одержанной победы его величеством… Так как степь Дизакская (Джизакская) лежала на пути, и победоносное войско приходило в расстройство от зноя той степи, хан приказал нескольким людям узбекским привести в действие камень йада. Узбеки поступили согласно приказанию, привели его в действие и заставили проявить его особенность, которая является одним из чудных дел Творца: [способность) изменять погоду, [вызывать] тучи, снег, дождь и стужу. В два-три дня погода так изменилась, что покрывало тучи задержало сияние солнца, гром начал греметь и молния стала прыгать, и от стужи, снега и дождя образовался в мире потоп… Ливень и холод так усилились, что некоторые жители Хорасана, которые не знали о действии камня йада, некоторое время удивлялись этому» (Сборник материалов. Т. II. С. 199–200).

Следующий пример. Когда Абулхайр воевал с казахскими султанами Махмуд-ханом и Ахмед-ханом, он приказал кудесникам, действующим с камнем йада (ядачиям), вызвать во время сражения тучи и проливной дождь, чтобы затруднить действия неприятеля 

«В то время, когда хан и султан девятого неба, царь четырех климатов, падишах собрания звезд, подобно кочевьям, поднял знамя султанства на северных “домах” своих, было очень жарко и воздух был накален до крайней степени, тогда [Абулхаир-хан]хакан небесной силы приказал, чтобы ядачии занялись делом йада так, чтобы войска, приют победы, прошли без препятствия через степь, и когда те люди занялись действием йада и пустили в дело камни (яда), [и] по приказу Владыки вселенной и всемогущественного Бога облако голубое летом, подобно тучам [в месяц] Нисан, начало поливать дождем, и жемчуга драгоценные из шкатулки небесно-голубого цвета полились на ковер зеленый и цветущий, тогда воздух благодаря дождю от праха пыли очистился. [И в результате этого| воины [Абулхаир-хана], приют божьей помощи и победы, с легкостью прошли через адскую пустыню» {39} . 

И еще один литературный пример. Моголы (джете) нанесли поражение Тимуру. Битва произошла 1 рамазана 766 / 22 мая 1365 г. на берегах р. Бадама, притока Арыси. Исгорик Мирза Мухаммад Хайдар пишет, что моголы с помощью волшебного камня джада вызвали сильный ливень, который превратил поле битвы в топь, отчего войска Тимура потерпели сильное поражение. От этого сама битва получила название «битва в грязи»: «Так же как войско джете в сражении в Каба Матине потерпело поражение от войска этой стороны, несмотря на численное превосходство, на этот раз, когда войско этой стороны было больше их войска, они прибегли к хитрости и обратились к помощи санг-и джада, свойство которого относится к чудесам Создателя».

Дело вовсе не в том, что кочевники использовали камень йада (они это делали всегда), у мусульманской элиты изменилось отношению к чудодейственному камню. Магический предмет тюрков перешел в сферу коранической сакральности. На практике это означало соблюдение требований ритуальной чистоты и погружения в особую психологическую реальность. Вхождение в сферу сакрального, при несоблюдении новых требований, грозило вызывателю дождя серьезными психологическими последствиями — помешательством. Радикально смещается граница чистого и нечистого. Скверна и святость, даже будучи правильно опознаны, в равной мере требуют известной осторожности и по сравнению с миром повседневного обихода выступают как два полюса опасной области. Для поддержания магической силы «камня дождя» требуется кровь животных — практика, унаследованная от охотничьей эпохи. Сочетание кровавых жертвоприношений и благочестивой медитации очерчивает сферу запретного: сакральное обладает благоприятным или неблагоприятным действием и характеризуется противоположными понятиями чистого и нечистого, святого и кощунственного, которые своими границами как раз и обозначают пределы религиозного мира.

Известный тюрколог С. Е. Малов во время поездки по Восточному Туркестану в 1913–1915 гг. приобрел две рукописи о камне йада. Это позднесредневековые тексты с заклинаниями, которыми следовало сопровождать магические действия с «камнем дождя». Согласно этому ритуальному тексту Аллах наделял камень силой и властью. 

Передача послания (рисале) о низведении дождя. Во имя Бога милостивого и милосердного! Слава Богу, Господину миров и упованию благочестивых! Молитвы и приветствия над посланником его Мухаммадом и над семейством его и над всеми его ближайшими последователями (асхабами).

[Слава, хвала и прославление тому творцу тварей и причине причин, который могуществом своим камень делает водой, а воду превращает в камень и милостью щедрот своих облака делает вкрапленными в небесные пространства. Приказ могущества его доставляет (кого-либо или что-либо) в час месячной дальности и в один час воздух делает мраком и единым часом делает мир освещенным блеском солнца].

От преподобного (хазрят) имама Джафара Садика достоверно передают такой рассказ: преподобный Адам, восклицая с плачем, изволил сказать: «О Боже всемогущий! Так как тучи (букв, воздух) не дождят, то вся находящаяся на земле “зелень” (от-яш) посохла!.. От Господа Бога всевышнего было слово: «О Гавриил, отправься и преподай учение о низведении с неба дождя “ядачи-лик”. — таков был приказ. Архангел Гавриил в тот же момент явился (к Адаму). Архангел Гавриил сказал: О AiaM, представь же мне один черный или пестрый камень, я вам да преподам учение о всех обрядах, совершаемых при низведении с неба дождя. Учение это он и преподал. А затем, если ко всей вселенной не приходит вода (т. е. не бывает дождя), то совершали обряд йада и низводили с неба дождь. И всякий раз, как кто-либо совершал эту церемонию йада, был дождь и снег. Архангел Гавриил по одному преданию явил 11, по другому преданию 40 туч, показывая (Адаму) искусство низведения дождя. Искусству йада прежде всего был научен преподобный Адам, затем это осталось преподобному пророку Сулеиману (Соломону).

Нужно знать, что камень йада бывает разных цветов: бывает пестрый (ала), голубой (зеленый? — кёк), бывает желтый, бывает красноватый. Бывая разного цвета, он бывает с прожилками (тамурлук) и пятнами. Камень, имеющий большую силу, бывает посветлее; хотя бы он был и большой, он будет легкий Признаком лучшего камня будет то, что если положить такой камень в оду, он будет издавать звук “джим-джим”. Хотя в каждом живо гном может быть камень йада, но признаки такого животного следующие. Если в кабане, то лоб его будет с белым пятном, голова его будет чалая (серая), глаза его будут красными. Если будет (камень) в лошади, то признаки такие: зимой та лошадь переходит через реку без остановки и не пьет воды. Если лошадь пасется где-либо в селении, то свою голову держит в направлении к северу. Если (камень) будет в барсе, то он (т. е. камень) будет в его сердце. Если будет в быке, то признаки следующие: в начале вечера (букв, в куриное время) 10, 12, 14 раз этот бык мычит. Если камень будет в козле, то признаки следующие: ходит он больше одиноко, не присоединяясь к стаду, он ходит одиноко вдали и одиноко пасется. Если камень будет в ящерице, то признак тот, что она будет с раздвоенным хвостом и когда будет греться на солнце, то хвост ее будет стоять торчком. Все эти признаки, если не знать отчетливо, то отличить камень йада очень трудно. Йада мужского камня быстро образует и поднимает облака, и они скоро дождят. Дождь при этом быстро прекращается и все исчезает. Если йада женского камня, то тучи долго собираются, дождь долго льет и быстро не прекращается.

Если кто предполагал бы совершить обряд йада, прежде всего пусть сделает очищающее омовение, затем, отправившись на берег реки и сидя в уединенном месте, сначала пусть читает 111 раз (первую главу Корана) — «фатиху», 111 раз «ихляс» (т. е. 112 главу Корана) и еще 111 раз «дуруд-и шериф» (священную молитву — хвалу) и 11 раз (36 главу Корана) «ясын». Когда все это человек закончит и молитвенно вспомянет, начиная с преподобного (Адама) всех прошедших пророков, святых и законоведов, то затем пусть совершит два действия (рикаат) молитвы. Сначала пусть читает главу «фатиху», а в конце главу «инна ахтайнака» (108 главу Корана) — 21 раз; в последнем действии по прочтении главы «ихляс» (112 глава Корана) 21 раз пусть читает молитву в честь архангела Михаила. Затем, совершив омовение, пусть еще совершит два действия молитвы. В первом действии пусть читает главу «фатиху», а к последнему действию пусть читает «инна анзальнаху» (Коран, 97.1). В последнем действии после «фатихи», прочитав 11 раз главу «алмим таракэйфа» (Коран, 14,29), пусть совершит молитву в честь преподобного пророка Ильяса (Илии), а затем два благодарственных намаза (молитвы). Прежде всего в первом действии пусть читает «фати-ху», а потом пусть добавит (главу 106,1) «ли иляфи курайшин», прочитав ее 11 раз, во втором действии, после «фатихи» пусть читает: «куль йа айухаль кафируна» (Коран, 109,1) — 11 раз. После приветствия прочитав «дуруд-и шериф», пусть совершит молитву в честь чистого духа преподобного Сулеймана. Затем пусть совершит еще два действия молитвы: в первом действии пусть читает главу «фатиху», а после «фатихи» «амана-расуль» (Коран, 2, 285) 3 раза, а затем в другом действии после «фатихи» пусть читает 3 раза «ля кадджаакум расуль мин алькафсикум» (Коран, 9, 129–130). Затем, совершив молитву в честь чистого духа пророка Хызра, после того пусть читает 1100 раз «дуруд-и шериф». Затем следует читать молитву «величание в честь духа духов преподобного Мухаммада Избранного». После всего этого тот человек да приступает к совершению церемонии иада. Совершив эти восемь действий молитвы в честь этих четырех пророков, пока он не сделает церемонию йада, дело результата не достигнет.

[Если камень йада уменьшится в своей силе, то, дав проглотить его красному петуху и переждав три дня, затем закалывают петуха, вынимают камень, который будет уже чрезвычайно действенен. Если кто, привязав, погрузит камень в кровь и будет бултыхать им, то также камень сделается сильным. Если завернуть камень в зелено-голубую материю (тряпку) и, схоронив его в сыром месте, там сохранять, то сила камня никогда не уменьшится. Если камень йада привязать к хвосту вороного жеребца и так держать и сохранять, то сила камня не убудет. Но тот хвост должен быть одного цвета (масти) с камнем].

Приступая к совершению обряда йада, один черный, белый или пестрый камень, обвязав конским волосом и положив в воду (в реку), следует читать (положенные) молитвы.

Если почему-либо камень потеряет свою силу, то следует положить его скорее в кровь или дать проглотить камень старому хорошему козлу. Через час после того то животное в честь преподобного Михаила следует заколоть, а затем, одного красного и одного белого петуха заколов над эти камнем и положив камень в кровь (петухов), пусть совершает (человек) добрую молитву в честь пиров-духов, начиная прежде всего с преподобного друга божия Адама, затем: в честь 124 пророков, 33 тысяч асхабов, 4 приближенных ангелов, четырем асхабам — друзьям, прося у них у всех молитвенной помощи и содействия, прочитывая «фатиху», «ихляс», «ана ахтайна». Затем пусть прочтет тысячу раз «Во имя Бога милостивого и милосердного!» и 100 раз «дуруд», а затем пусть читает эту «дуруд-спасение» (о благословении Бога на Мухаммада и о прославлении последнего). Эту «дуруд-спасение» нужно читать 99 раз. Затем пусть читает почтенную касыду 12 тысяч раз. Равного стихам этой касыды «Бурда» ничего нет. Говорят, что она подобна обоюдоострому мечу; таковы эти стихи!

Стихи эти испробованы на опыте. После каждой сотни следует делать плевок (на камень и волосы). Вместе с камнем пусть читает 14 волосам жеребца, а после этого стиха пусть читает главу «ясын» (Коран, 36) 21 раз. Прочитав 21 раз, затем пусть читает вот этот стих (Коран, 108): Мы дали тебе источник изобилия (кевсер). Белое облачко и голубое мое облачко! Придите с громом! Белое облачко мое со словами: «потому молись Господу твоему» и ради этих слов да придите с дождем. Белое облачко! Водяное облачко! Ради слов: «и заколи жертву! Ненавидящие тебя исчезнут» — пусть дождят! Приди, облачко, ради души Михаила, белое мое облачко, голубое мое облачко, придите и явитесь. Облачко мое — белый баран и дорогое облачко мое — пегий баран, резвясь, придите! Дорогое облачко, как вода, приди! Спуститесь снегом с шумом! Белое облачко мое, спустись с грохотом. Белое мое облачко и голубое облачко! Эй черное мое облачко, придите с дождем, резвясь и с шумом придите! Пророк Сулейман дал разрешение! Дорогое облако, приди ради (ангела) Михаила. Дорогое облако! Из чертогов пророка моего преподобного Сулеймаыа вышедшие облака. Ярутом и Марутом запрещенные облака! По 18 (тысячам) миров путешествовавшее облако! Споспешествующее облако! Легкое и трудное! Милый, милый, милый! Влажный, влажный, влажный! Он! Он! Он! От милостивого созванное облако! О помощь! О Хызр! О Ильяс! О Хызр! Помогай! Говоря (все это), пусть читает 29 раз.

Делающий эту церемонию йада человек должен затем отправиться в чистое и уединенное место. Закончив все чтение и хорошенько привязав конские волосы к камню, этот камень йада забрасывает на дно реки и топит, а люди пусть не видят этого. Затем человек вынимает смоченный камень. 41 ложку крови смешивают с водой и кропят небу, говоря: о всемогущий Бог, ради Михаила, ради величия и почтения к Михаилу это облако по твоей милости в большом количестве сотвори. И пусть человек по этому способу творит сильную и приятную молитву. Если всякий занимающийся этой йада человек сохранит себя чистым и это все написанное, прочитав, выполнит, то Бог всевышний даст приказ (о низведении дождя) преподобному Михаилу. А на этой земле и в небесах находящиеся и летающие (существа), все они свой дух должны держать высоко устремленным и помышляющим о Боге. Никто да не сомневается в этом. Все это чрезвычайно важное дело. Так пусть молится (человек) до того времени, как польет дождь. А затем Бог всевышний относительно облаков сделает приказ ангелам. Те ангелы придут и скажут: о облака, вам от Бога всевышнего приказ: вы не удаляйтесь, а все время дождите, пока Бог благословенный и всевышний не скажет вам: перестаньте! Таков будет приказ Бога. И все небесные облака задождят на землю и даже одно облако так может задождить, что вся земля смогла бы наполниться водой и сухой земли не осталось бы.

Если совершив йада, низведут дождь и он польет сильным ливнем и будет лить несколько ночей и дней, и если захотят этот дождь прекратить и уничтожить облака, и сделать ясную погоду (букв, открыть воздух), то какие стихи (Корана) вы будете читать? Дай ответ: прежде всего главу «фатиху» три раза, «ихляс» (Коран. 112) три раза, еще «стих престола» (Коран, 2, 256) — все это прочитав и взяв горсть земли, если кто бросит ее к небу, то дождь прекратится. Если зимой совершают обряд йада для низведения снега, то какие стихи нужно читать! Ответ таков: прежде всего: «во имя Бога милостивого и милосердного» — 700 раз нужно читать, присоединив сюда «фатиху» с «ихляс», пусть читает не менее 60 раз. «Дуруди-шериф» пусть не читает меньше 1000 раз. А затем пусть совершит два действия молитвы «хаджят». В первом действии пусть читает главу «фатиху», а потом для заключения главу «ля курейши» (Коран. 106) 11 раз пусть читает, а во втором действии молитвы после главы «фатихи» пусть читает 11 раз главу «иза джаа» (Коран. 110) и, совершив молитву величания (текбир) в честь архангела Михаила, а затем эту главу «ясын» (Коран, 36) пусть читает 41 раз. После этого 100 раз пусть читает «и ночь…!» (Коран, 92). Затем главу «аль-карияту» (Коран, 101) и главу «ваалькадияту» (Коран, 100) по 41 разу.

Во время чтения пусть (человек) кропит кровью красного петуха на небо. Затем эту «дуруд» в похвалу нашему Пророку 101 раз прочитав и на землю около мечети сделав плевок и посидев в уединенном месте, пусть кропит на небо и на четыре стороны вселенной. А затем, сделав молитву-величание в честь святых законоведов и прежних пиров (старцев), пусть испрашивает помощи от чистых и почтенных духов 124 пророков, 33 тысяч асхабов, 4 приближенных ангелов, преподобного Абу Бекра преподобного — царя; во-вторых — преподобного Омара, в-третьих, преподобного Османа и, в-четвертых, от преподобного Алия и мучеников в Кербеле: преподобного имама Хасана и преподобного имама Хусейна. Пусть читает еще священную «дуруд», совершив чистое омовение. Если пожелает Бог, то после всего этого пойдет снег. Эта «дуруд» прославления такова: во имя Бога милостивого и милосердного, о Боже, благослави господина нашего и владыку Мухаммада… и да будет благоволение божие над лучшим творением божиим Мухаммадом и над всеми его последователями. Сказав эту хвалу Пророку Бога, прочитав и совершив молитву в честь превосходительного духа духов мира, затем пусть (тот человек) ожидает и небо такой снег ниспошлет, что несколько дней и ночей не будет он переставать. Затем для прекращения снега какой стих будете читать? Скажи: главу «клянусь солнцем! » (Коран, 91) следует читать 41 раз, и если затем совершить молитву-величание в честь преподобного Михаила с преподобным Ильясом пророком, то воздух откроется и солнце быстро взойдет. Всякий, кто делает церемонию йада, пусть до десяти дней не имеет общения с женой и да избегает прелюбодеяния. Вес одежды его да будут чисты. Если же к одежде или к другим местам пристанет нечисть (хашб), или на том месте, где будет сидеть, окажется кал (фишеб), то результат его молений скоро не проявится. Пусть сидит человек в чрезвычайно чистом месте. Если же так не сделает, то ему причинится вред (захай) и до дня воскресения добрым и хорошим он уже не сможет быть. Человек несколько будет помешанным и то, что он делал сам раньше, уже не сможет теперь делать. Это чрезвычайно великая обязанность, и если кто допустит сомнение, то сам он будет неверным, а жена его будет (с ним) разведенной. Пусть же, не делая сомнений и по-хорошему, пиров и духов считая как бы присутствующими, совершает обряд йада. И если Богу всевышнему будет угодно, то достигнет желаемого. Так говоря, мы здесь немного коротко все написали. Конец. Все это написал житель керийского селения Кумбаг, Мемет Азиз-ахун, сын Якуба-Хаджи. Все это не ложно, а правильно. Всякое дело совершает Бог.

 

§ 14. Ветер победы 

Сасаниды, правившие великой империей от Персидского залива до Памира, следуя советам индийских астрологов, руководствовались «относительно сражения указаниями дуновения четырех ветров: когда ветер дул с востока, победа принадлежала восточному царю, если с запада, то победа принадлежала владыке запада, с севера — подобно этому (вышеприведенному суеверию). Это взяли они из Индии и от индийских мудрецов». Изображенная картина выглядит слишком идеально, чтобы искать в истории примеры, подтверждающие ее. Вместе с тем, известны случаи, когда ветер, дующий во время сражения противнику в лицо, воспринимался как предвестник победы. В теме ветра победы две составляющие: реальная и мистическая. Ветер победы — это стихия, меняющая ход исторических событий. В библейском коде — это знак вмешательства Бога в земные дела.

Случайная выборка событий не даст возможности проникнуть в тайну явления. А другой выборки у нас и быть не может. К тому же возникает сомнение в достоверности уже выбранных сюжетов. Мы имеем дело с воображаемой реальностью. Единственный вопрос, которым следует задаться, почему военный натиск ассоциировался с ветром. Ответ очевиден. Ветер, поражающий врага в лицо, зримо свидетельствовал об участии в битве небесного войска.

Согласно сасанидскому военному трактату, полководец должен был расположить войско к бою так, чтобы солнце и ветер приходились в тыл, — правило известное и рекомендуемое также византийцами.

Фирдоуси полагал, что в битве между Искандером и Дарием греки одержали победу над персами не силой оружия, а благодаря вмешательству природных (или, что то же самое, божественных) сил. Ход сражения и судьбу персов решил ветер. Мистическая пыль, застилающая глаза персидским воинам, заставила Дария дрогнуть.

Вот как выглядело это событие в «Александрии» Псевдо-Каллисфена: «Одновременно с сигналом трубачей подняли крик оба сошедшиеся войска, и завязалась превеликая битва. Сражались изо всех сил, долгое время упорно сопротивляясь на флангах; поражая друг друга копьями, переходили с места на место; оспаривая друг у друга победу, отходили то те, то другие. Александр и его воины оттеснили Дария и его окружающих и одолели персов силою; в смятении они схватывались друг с другом в гуще сражения, и многие пострадали от своих же соратников, многие и от противника. Ничего нельзя было разглядеть, кроме коней, повергнутых на землю после гибели их седоков, и в поднявшейся пыли уже нельзя было распознать ни персидского стрелка, ни македонского пехотинца или всадника. Воздух стал мутным, земли не было видно под кровавой грязью, и даже само солнце, скорбя о происходящем и не желая глядеть на столько мерзостей, затуманилось» (Псевдо-Каллисфен. История Александра Великого. I, 4) {44} . С точки зрения древнегреческого писателя, пыль мешала обеим сражающимся сторонам и никак не способствовала победе, а ветер он вообще не упоминает. Следовательно, в «Шахнаме» мистическая роль ветра победы — мотив, привнесенный Фирдоуси в известный исторический сюжет.

Таким же образом поступил византийский церковный писатель Георгий Монах (IX в.), включив в свою всемирную хронику эпизод осады Иерусалима римскими легионами Тита: «Во время брани и осады иудеев внезапно приключилась сильная буря, которая посылаемое римлянами на них направляла прямо в цель, а посылаемое от иудеев тут же отклоняла в сторону. Римляне же увидев, что зрение иудеев помрачилось от бури, стали неожиданно нападать на них и беспрепятственно их убивали. Из этого многие [наконец] поняли, (что] это бедствие от Бога послано и от Божьего гнева они страдают» (Временник. 9.10.1). В других исторических сочинениях буря при осаде Иерусалима не упоминается.

Если верить византийскому историку Льву Диакону, во время решающей битвы руссов под предводительством князя Святослава с византийским войском произошло удивительное событие. Руссы, которые именуются в тексте скифами, с пронзительными воплями теснили ромеев. «Тогда император, увидевший, что фаланга ромеев отступает, убоялся, чтобы они, устрашенные небывалым нападением скифов, не попали в крайнюю беду; он созвал приближенных к себе воинов, изо всех сил сжал копье и сам помчался на врагов. Забили тимпаны, и заиграли военный призыв трубы; стыдясь того, что сам государь идет в бой, ромеи повернули лошадей и с силой устремились на скифов. Но вдруг разразился ураган вперемежку с дождем: устремившись с неба, он заслонил неприятелей; к тому же поднялась пыль, которая забила им глаза. И говорят, что перед ромеями появился какой-то всадник на белом коне; став во главе войска и побуждая его наступать на скифов, он чудодейственно рассекал и расстраивал их ряды. Никто не видал его, как рассказывают, в расположении войска ни до битвы, ни после нее, хотя император разыскивал его, чтобы достойно одарить и отблагодарить за то, что он совершил. Но поиски были безуспешны» (Лев Диакон. IX. 9). Мистическое появление всадника на белом коне в ореоле бури перекликается с темой небесных битв, когда сражения между людьми сопровождались сражениями между богами (см. § 9).

В мифологии войны образ ветра победы носил универсальный характер. Ветер свидетельствует о вмешательстве высших сил в ход событий, но прямо об этом не говорится. Историк VIII в. Ибн А'сам ал-Куфи описывает сражение между арабами и хазарами, которое произошло в 104 году хиджры (722/723). Противники сошлись и перемешались, «поднялась пыль, и наступил мрак. Но вдруг ветер подул в сторону хазар, и они бросились бежать. Муслимы преследовали их и убивали» (ал-Куфи, с. 18).

В 1259 г. монгольский улусный правитель Куремса, как всегда неожиданно, пришел с войной в земли Даниила Галицкого. Собрать дружину князю не удалось. В такой ситуации любой неуспех монголов выглядел как чудо. Согласно Галицко-Волынской летописи, «когда Куремса стоял у Луцка, Бог сотворил великое чудо. Луцк был не укреплен и не подготовлен к обороне. Сбежалось в него много людей, и была зима, и была высокая вода. Когда Куремса пришел к Луцку, то не мог перейти реку и хотел захватить мост. Горожане же разрушили мост. Тогда Куремса поставил пороки, желая их отогнать. Бог сотворил чудо, и святой Иоанн, и святой Николай: ветер был таков, что пороки повалило, ветер отбрасывал камни на самих татар. А когда они снова стали с силою метать камни, Божественной силой сломался порок их. И, не преуспев ни в чем, они вернулись в свои станы, то есть в степь».

В 1261 г. мелик Салих поднял мятеж против Хулагу-хана и запросил помощи у правителя Египта. Войско прибыло и попало в засаду, устроенную монголами. События развивались так: «Те стали твердо и оказали монголам сопротивление. Вдруг поднялся резкий ветер и ударил песком и камнями в глаза сирийцев, так что они перестали драться. Монголы кинулись на них и большую часть перебили, а остальные бежали» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 58).

Турецкий историк Кятиб Челеби (XVII в.) описывает сражение, в котором буря принесла победу Джанибеку, хану Золотой Орды. В 1355 г. Джанибек столкнулся с Эшрефом около Хоя. «Мелик Эшреф славился своей жестокостью. В его время некий справедливый человек по имени Кади Мухиаддин Барда бежал от жестокости [Эшрефа] к Джанибек-хану. А когда упомянутый хан оказал ему покровительство, мелик Эшреф с многочисленными воинами выступил против [Джанибек-хана]. Рассказывают, что когда он прибыл в Тебриз, то по воле всевышнего Судьи наступила глубокая темнота и поднялась ужасная буря. Все смешалось — воины и лошади. И когда войска мелика Эшрефа потерпели поражение, Джанибек-хан напал на него и убил» (Кятиб Челеби, с. 91). В полном соответствии с магическим сценарием, сражение выиграл всевышний Судья, лишивший противника зрения и обрушивший на него бурю.

В системе координат тюркской мифологии ветер был связан с Тснгри. Заклинатели (jadci) облагали силой над ветрами и дождями. Согласно киргизскому тексту заклинания ветра, обращение было адресовано черному ходже: «Ради единого господа, черный холодный ветер, явись и приди! Облако мое, у меня есть (до тебя) дело, незнаемое Адамом! У меня есть 66 языков! Через 88 горных переходов пришедшие сто облаков! Приди! Приди скорее выпущенной стрелы! Бело-пестрый камень я представил! Голубые глаза и лицо по приказу бога я зажмурил. Черный господин, единый господин, от тебя прошу помощи, прошу облака».

Выражение «ветер победы», воспринимаемое обычно как поэтический образ, отражало высшую, божественную реальность. Его внутренний смысл определялся необходимостью вписывать военные, как и другие значимые действия, в контекст мироустройства. Со временем это выражение превратилось в фигуру речи, декоративное украшение. В «Зафар-наме» (Книге побед) Шереф-ад-дина Йезди (1424) оно уже используется как пышная метафора, истинный смысл которой напрочь утрачен. Речь идет о битве между Тимуром и Тохтамышем, имевшей место зимой 1388 г. Тимур не стал дожидаться сбора всех своих войск и выступил против численно превосходящего противника. Нойоны и эмиры настаивали на том, чтобы повременить. Дороги были засыпаны снегом по грудь лошадям. «На другой день, при восходе солнца, месяц победоносного знамени, взойдя на вершине холма Анбара, настиг неприятеля; раздался военный клич, и завязался бой. Когда огонь сражения запылал от вихря натиска храбрецов, то из отдушины Тимурова счастья стал дуть ветер победы, и враги, показав спину поражения, обратились в бегство. Многие из них погибли под рукою и ногою смерти, объятые ужасом; некоторые, страшась огненного меча, бросились в Ходженскую реку, и пыль их существования унес ветер тления» (Сборник материалов. Т. II. С. 156).

Ветер, меняющий ход сражений, в реальности причинял неприятности той и другой стороне. Другое дело, когда этот ветер воспринимался как знак грядущей победы или поражения, тогда он, усиливая напор войска, становился ветром победы.

 

§15. Небесные знамения 

Древнекитайский историк Сыма Цянь в «Трактате о небесных явлениях» описывает систему предсказаний, связанных с Солнцем. Предсказывался исход битвы по виду и цвету солнечного ореола. На первых взгляд система выглядит очень странно. Поражает ее математическая сухость, однако код системы неизвестен. Прозрачная форма изложения лишь усиливает ощущение невозможности и даже безжизненности предсказаний, когда сопоставляются два ряда независимых, с нашей точки зрения, величин. Согласимся, ореол может выглядеть по-разному, результат военных столкновений тоже. В таком случае открывается возможность неограниченных комбинаций.

Мысль о том, что форма ореола указывает на исход сражений, принадлежит, скорее всего, глубоко специализированным ученым, ничего не понимавшим ни в военном деле, ни в атмосферных явлениях. Тревожащая отвлеченные умы связь между природными и социальными явлениями покажется не столь уж абсурдной, если учесть, что форма ореолов и исход сражений относятся к случайным величинам. Китайские ученые занимались комбинаторикой, читая на небе идеальные сценарии событий.

Еретический вопрос о том, как же поступать в случае отсутствия ореола, отметается первым же предложением трактата.

«Когда две армии противостоят друг другу, вокруг Солнца образуется ореол; когда этот ореол ровный, то [военные] силы уравнены; когда этот ореол широкий и увеличивается, быть победе; когда он тонкий и сужается, победы не будет. [Когда Солнце] окружает двойной ореол, разгрома армий не произойдет. Охват [Солнца ореолом] означает согласие; когда ореол отходит, согласия не будет, произойдет разделение, и [армии] взаимно отойдут. [Когда ореол] стоит прямо, [как бы] отделившись [от Солнца], ставят хоу и вана; [ореол] может указывать на разгром армии и смерть военачальника. [Когда ореол] сзади или как бы сидит на [Солнце], быть радости. Если [свет] кольца сосредоточен на самом светиле, победят войска, находящиеся в середине; если [свет кольца] направлен вовне, победят войска, находящиеся вовне (осаждающие). Если [свет солнечного ореола] во внешней части темный, а в середине красный, стороны разойдутся мирно; [если свет солнечного ореола] во внешней части красный, а в середине темный, стороны разойдутся с ненавистью. Если световое кольцо-ореол из части ци рано появляется и поздно исчезает, расположенная [в этом месте] армия победит; если [этот ореол] рано появляется и рано исчезает, то сначала будет удача, потом беда; [если ореол] поздно появляется и поздно исчезает, сначала будет беда, а потом удача; если [ореол] поздно появляется и рано исчезает, то и сначала и потом быть беде, и расположенная здесь армия не одержит победы. [Если солнечный ореол] показался и исчез, а его излучение было резким, то хотя и будет одержана победа, но она не принесет славы. [Если солнечный ореол] будет виден более половины дня, то заслуги будут большими. [Если в ореоле видны лучи] белого цвета, изогнутые, как радуга, и короткие, верх и низ у них острый, тогда под местом их появления на земле прольется большая кровь. Солнечный ореол определяет победу самое близкое в срок до 30 дней и самое далекое — в срок до 60 дней» (Сыма Цянь. Трактат о небесных явлениях, с. 139).

Следуя замыслу книги, обратимся к материалам, демонстрирующим иное отношение к небесным знамениям. Речь пойдет о древнекитайском полководце Вэй Ляо-цзы, жившем в период «Борющихся царств». В его трактате есть глава, которая так и называется «Небесные знамения». 

Лянский Хуэй-ван спросил Вэй Ляо-цзы:

— Правда ли, что Желтый Император, благодаря наказаниям и добродетели, одержал сто побед [не потерпев ни одного поражения]?

Вэй Ляо-цзы ответил:

— Наказания использовались при нападении [на восставших], добродетель использовалась для сохранения [народа]. Это не то, что называется «небесными знамениями, [благоприятными] часами и днями, инь и ян. обращением лицом или спиной». [Победы] Желтого Императора были следствием человеческих усилий, вот и все. Почему так было?

Если есть укрепленный город, и его атакуют с востока и с запада, но не могут взять, атакуют с юга и севера, но не могут взять, может ли быть, что при нападении со всех четырех сторон был упущен [благоприятный] момент? Если все еще не можешь взять город, то оттого, что стены высоки, рвы глубоки, оружие и снаряжение полностью подготовлены, материалы и зерно накоплены в больших количествах, а у храбрых воинов врага — единый план. Если стены низкие, рвы неглубокие, а оборона слабая, город можно взять. С этой точки зрения «момент», «сезоны» и «небесные знамения» не так важны, как человеческие усилия.

Согласно «Небесным знамениям», расположение войск, когда позади них вода, называется «отрезанной армией». Расположение войск, когда впереди хребет горы, называется «брошенной армией». Когда У-ван напал на шанского Чжоу. он расположил войска так, что позади него была река Цзи, а впереди — склон горы. Имея 22 500 человек, он напал на сотни тысяч воинов правителя Чжоу и уничтожил династию Шан. Однако разве правитель Чжоу не расположил войска согласно небесным знамениям?

Полководец из Чу по имени Гуи-цзы Синь собирался вступить в сражение с Ци. [Согласно верованиям], тот, над кем хвост кометы, одержит победу и его нельзя атаковать. Гун-цзы Синь сказал: «Что может знать комета? Те, кто сражается не сводя глаз с кометы, будут разбиты и завоеваны». На следующий день он вступил в сражение с Ци и нанес им тяжелое поражение. Желтый Император сказал: «Ставить демонов и пухов на первое место не столь хорошо, как проверять прежде свои знания». Это означает, что небесные знамения есть не что иное, как человеческие усилия {48} .

 

§16. Прорицатели 

Кидань по происхождению и буддист по вере, Елюй Чу-цай, перейдя на службу к Чингис-хану, исполнял обязанности советника и придворного астролога. Предсказания, за которыми к нему обращался Чингис-хан, касались серьезных вещей, а именно судьбы могущественных противников монгольского императора. Елюй Чу-цай должен был разгадывать смысл небесных знамений в важные для империи дни. Речь шла о военных кампаниях на больших пространствах, где природная стихия или роковая случайность могли опрокинуть любые усилия императора. Было бы непростительной ошибкой принять вопросы Чингис-хана за некие суеверия. Предметом его заботы была та неопределенность, которую обычно рождает ситуация военного столкновения с сильным соперником.

«Усилия без удачи бесплодны». Так начинает свое повествование о Чингис-хане и поверженных им царствах персидский историк Джувайни. «Ведь если бы с хитроумием и могуществом, и богатством, и изобилием можно было бы чего-то достичь, тогда бы власть и империи никогда не переходили от одних царских домов к другим; но когда пришло время их упадка, ни хитроумие, ни настойчивость, ни мудрые советы не смогли им помочь; не оыло проку и от многолюдности их войск и упорства их сопротивления» (Джувайни. I. 14). Это было написано в 1260 г., когда Монгольская империя находилась в зените своего могущества, а главные соперники — хорезмшах, правитель Тангута, багдадский халиф и династия Южных Сун — были повержены. Видимо, по мысли Джувайни, усилиям монголов способствовала удача.

Монгольские императоры гадали на бараньих лопатках по любому делу. О практике государственных гаданий Джувайни умалчивает.

Вернемся к теме знамений, напрямую связанных с таинственной силой обстоятельств — удачей. «В [году] цзи-мао летом в 6-ю луну (13 июля — 11 августа 1219 г.) император [Чингис-хан] выступил в карательный поход на запад против мусульманского государства, и в день окропления знамени выпал мокрый снег [толщиной] в три чи. Император заподозрил в этом недобрый знак, а Елюй Чу-цай сказал [ему]: “Дыхание [божества зимы] Сюань-мина в разгар лета — это предзнаменование победы над врагом”. Когда в [году] гэн-чэнь (6 февраля 1220 г. — 24 января 1221 г.) зимой прогремел гром большой силы и [император] снова обратился к нему с вопросом [об этом явлении], он ответил: “Умрет в дикой местности правитель мусульманского государства!”. Впоследствии подтвердилось все…. В 8-ю луну [года] жэнь-у (7 сентября — 6 октября 1222 г.) в западной стороне наблюдалась комета с длинным хвостом. Елюй Чу-цай сказал [императору]: “У чжурчжэней (нюйчжи) сменится правитель!”. Действительно, в следующем году умер [император династии] Цзинь Сюань-цзун. Перед каждым карательным походом император непременно приказывал Елюй Чу-цаю погадать [об исходе похода]. Император сам также обжигал баранью лопатку для сличения результатов [гадания]» (Юань ши. Гл. 146, с. 2а-2б)

Во всех случаях прогноз касался событий за пределами монгольского мира, причем границы этого мира непрерывно расширялись. Недобрые знаки относились к экстраординарным случаям, но и в обычных ситуациях Елюй Чу-цай, обжигая баранью лопатку, выполнял функции монгольских дивинаторов.

Вильгельм де Рубрук путает два термина: cham, can (хан) и kam (шаман), поэтому полагает, что монгольские предводители управляют народом при помощи прорицаний и наук. «Хан — название достоинства, и означает то же, что и предсказатель, ибо всех предсказателей называют хан. Поэтому их повелителей называют ханами, так как в их обязанности входит управление народом путем предсказаний» (Itinerarium. XVII. 10).

Вильгельм де Рубрук пишет о главе прорицателей, под чьей охраной находились повозки с идолами в ставке монгольского хана Мунке. В обязанности прорицателей входило двигаться во время перекочевок впереди двора того или иного Чингизида: «Группа этих лиц включает моалов или же тартар. И сверх всего прочего, они верят лишь в единого Бога, однако делают из войлока фигуры умерших своих, облачают их в самые дорогие одеяния и помещают их на одну или две повозки. И к этим повозкам никто не осмеливается прикоснуться. И находятся они под охраной прорицателей, которые являются их священнослужителями, о которых я вам в дальнейшем расскажу. Эти прорицатели всегда находятся перед двором самого Мангу и других богатых; бедные же не имеют их, если только они не из рода Чингиса. И в походе словно колесница, запряженная парой, они следуют впереди, как столп света пред сынами Израиля, и именно они выбирают место, где разбить лагерь и первыми ставят дома свои и после них весь двор» (Itinerarium. XXV. 9–10).

При хане Хулагу в Иране обязанности толкователей знамений выполняли буддийские жрецы. По свидетельству армянского священнослужителя Вардана Аревелци, «тоинами [23]toyin 'буддийский монах', кит. tao-jen.
» назывались жрецы, которым он верил и по указаниям которых он шел или не шел на войну. Они уверили его, что он долго пробудет в этом теле; а когда состарится, то облечется в другое тело. Они заставили его построить кумирню для этих изображений, и он ходил туда молиться; а они гадали ему, что только хотели…. Эти жрецы, искушенные в обмане и гаданиях, умели заставить говорить войлочные изображения и лошадей» (Вардан Аревелци, с. 22–23). О том, что буддисты из Кашмира умеют заставить говорить своих идолов, известно и Марко Поло, однако смысл этой практики неясен: «В Кесимюре народ также идолопоклонники, говорит особым языком. Просто удивительно, сколько дьявольских заговоров они знают: идолов своих заставляют говорить, погоду меняют заговорами, великую темь напускают» (Марко Поло, с. 75).

В империи конкурировали прорицатели различных сект и вероисповеданий. При дворе Менгу-хана сталкивались интересы буддистов и мусульман. Джувайни не без иронии замечает: «Среди членов ордена аскетов-идолопоклонников (которые на их собственном языке называются тойин) существует поверье, что до того, как в тех краях обосновались мусульмане и зазвучали такбир и игамат (да утвердит и сохраняет их вечно Всевышний), идолы с ними разговаривали — “Ведь шайтаны внушают своим сторонникам (чтобы они препирались с вами)”, — но из-за прихода мусульман они разгневались и замолчали — “Аллах наложил печать на их уста”» (Джувайни. I. 10).

При желании можно найти объяснение пристрастию монгольских ханов, окружавших себя предсказателями и астрологами. Их политические противники, будь то хорезмшах или китайский император, также прибегали к услугам предсказателей. По свидетельству Джувайни, после первого столкновения хорезмшаха с монголами «астрологи сказали, что положение благоприятных планет находилось ниже зенита, а также ощущалось присутствие десятого дома и неблагоприятных планет; и пока не произойдет переход [влияния] к Темному дому, благоразумнее будет не начинать никаких дел, предполагающих встречу с противником. Это обстоятельство повергло его в еще большее смятение, и он решил повернуть назад и поспешить в другое место» (Джувайни. II. 105). Ключевое слово здесь «смятение», то есть состояние психологического надлома, в котором хорезмшах находился с 1217 г. Звездочеты играли важную роль и при дворе хорезмийского султана Джалал-ад-дина. Так, перед битвой с монголами у стен Исфахана «звездочеты советовали султану воздерживаться [от выступления] в течение трех дней и только на четвертый день вступить в сражение, и он оставался на месте, ожидая указанного дня и назначенного времени» (ан-Насави. 61).

Ан-Насави рисует портрет и судьбу известного прорицателя — это малик Нусрат-ад-дин Хамза ибн Мухаммад, наследственный владетель Насы. «Он проявил себя искусным в науках древних, соединив это с прочими достоинствами. Он посвятил себя их изучению в дни своего пребывания в Хорезме, а оно длилось девятнадцать лет! Его предсказания по звездам редко когда не сбывались. Когда не было известий о султане (Джалал-ад-дине) и о том, что он находится в самой середине Индии, он, бывало, говорил, что султан еще появится, будет царствовать и водворит порядок и что Гийас-ад-дин не будет иметь успеха так как звезда его не указывает на счастье: она только мерцает, а [впоследствии! погаснет. По этой причине он единственный, отличаясь этим от правителей округов, не провозглашал хутбы с именем Гийас-ад-дина. И через некоторое время случилось то, о чем он говорил, и дело обернулось так, как он предсказывал, но произошло это уже после его гибели. Вышло так, как говорится [в пословице): ты узнал кое-что малое, а ускользнуло от тебя многое» (ан-Насави. 45).

Мне кажется, что в диалогах между Чингис-ханом и Елюй Чу-цаем речь шла о человеческих усилиях, а небесные знамения послужили лишь поводом для вопросов и ответов. Задача Елюй Чу-цая заключалась в правильном истолковании недобрых знаков. Император и его астролог понимали, что ни снег посреди лета, ни зимний гром не имеют отношения к судьбе хорезмшаха. Судьба хорезмшаха зависела от усилий Чингис-хана и его полководцев. Ситуация с принятием решений выглядела так, как ее описывает южносунский посол Сюй Тин, прибывший с дипломатической миссией ко двору наследника Чингис-хана, Угедея: «Что касается таких важных дел, как походы, война и другие, то [они] решаются только самим татарским правителем. Однако он еще обдумывает их вместе со своей родней. Китайцы и другие люди не участвуют [в этих обсуждениях]. Правитель обычно называет татар “своей костью”» (Хэйда ши-люе, с. 142).

Сведения Сюй Тина из области разведывательной информации. В обязанности же официальных историков входило создание мифов. Так, согласно «Юань ши», Чингис-хан в последние годы своей жизни подчинял свои устремления космическим ритмам: «В шестой луне Цзинь прислало Ваньянь Хэч-жоу и Аотунь Аху просить мира. Император обратился ко всем сановникам и сказал так: “Мы с прошлой зимы, когда пять планет соединились, приказывали не убивать и не грабить, но находились пренебрегавшие отданными повелениями. Ныне немедленно объявить, здесь и всюду, что приказываем тем, кто будет так делать, чтобы узнали о нашей воле”».

 

§ 17. Зеленый единорог

В предыдущем сюжете о Чингис-хане и его советнике Елюй Чу-цае я пренебрег формой посланий и сосредоточил внимание на их содержании. Такое упрощение позволило ярче обрисовать ситуацию истолкования знамений. На самом деле, форма диалогов между императором и астрологом крайне важна. В центральноазиатской войне был эпизод, когда, по мнению Елюй Чу-цая, он спас Чингис-хана от катастрофы.

В поисках разумного баланса между рациональной и мифологической составляющими при оценке принятых Чингис-ханом решений современные историки обычно не учитывают такую тонкую вещь, как характер завоевателя мира. В отличие от историков, Елюй Чу-цай был просто обязан соотносить свои слова с характером своего господина. Пространство войны было мифологизировано, на его границах возникали мифические персонажи, и все явственнее звучала тема безграничности империи и покровительства высших сил Сыну Неба. Вот как это выглядело на практике.

В официальном документе, на посмертной стеле Елюй Чу-цая, сообщается, что во время похода Чингис-хана в Восточную Индию его телохранитель увидел необыкновенного зверя. «В [году] цзя-шэнь (22 января 1224 г. — 8 февраля 1225 г.) император, достигнув Восточной Индии, остановился у горного прохода Железные ворота. Какой-то однорогий дикий зверь, по виду похожий на оленя, но с лошадиным хвостом и зеленой масти, произносящий слова, как человек, сказал телохранителю: “Пусть твой правитель побыстрее возвращается обратно!”. Когда император спросил о нем у Елюй Чу-цая, он ответил: “Это благовещий зверь. Имя его цзюе-дуань {52} . Он умеет говорить на всех языках, любит жизнь и ненавидит убийства. Небо ниспосылает этот знак, чтобы предостеречь Ваше величество. Ваше величество — старший сын неба, а все люди Поднебесной — сыновья Вашего величества. Внемлите воле Неба и сохраните жизнь народам!”. Император в тот же день повернул войска обратно».

Это событие относится к военной кампании осени 1224 г. Войско Чингис-хана двигалось вверх по течению Инда, а Угедей был послан вниз по течению. Угедей, разрушив Газни, просил у отца разрешения выступить в Систан. Однако из-за жары Чингис-хан велел ему повернуть назад и сказал, что направит туда другие силы. Согласно Джузджани, Угедей разбил свой зимний лагерь у Пул-и-Ахангарана, в верховьях Герируда. По причине нездорового климата большинство воинов заболели, и мощь войска уменьшилась.

Дальнейшие события, согласно Джувайни, развивались так: «Когда монгольские воины выздоровели, Чингис-хан принял решение возвратиться домой по пути, пролегающему через Индию в землю тангутов. Он прошел несколько перегонов, но поскольку там не было никаких дорог, он повернул назад, и пришел в Пешавар, и вернулся тем путем, которым пришел» (Джувайни. I. 109). Неприступные горы, густые леса, нездоровый климат и плохая питьевая вода — это, а также сообщения о мятеже, поднятом тангутами, стало причиной возвращения Чингис-хана.

Джувайни собирал сведения о Чингис-хане спустя тридцать лет после описываемых событий. О единороге у него нет ни слова, ничего не говорится и о знамениях. Причина, по которой монголы отказались от задуманного маршрута — отсутствие дорог, выглядит веской, но она относится к категории «внешних» причин. Джувайни смотрит на ситуацию глазами стороннего наблюдателя, для которого важен ход уже свершившихся событий, а не драма выбора.

Отказ от принятого решения имел для Чингис-хана внутреннюю мотивировку, поскольку чрезвычайные трудности пути рождали серьезные сомнения в целесообразности продолжения маршрута. Елюй Чу-цай помог своего господину принять правильное решение, представив некий знак как волю Неба. Рациональная сторона дела не исключала, а, наоборот, предполагала мифологическое обоснование, что прекрасно понимал Елюй Чу-цай. Современные историки, гадающие о том, был ли необыкновенный зверь носорогом, не учитывают тонкого механизма принятия важных решений.

Монгольские историки позднего Средневековья понимали суть дела, хотя и занимались конструированием идеального буддийского прошлого Чингис-хана. Саган Сэцэн меняет смысл метафоры, придуманной Елюй Чу-цаем, и превращает случай с единорогом в благочестивую легенду: «Во время похода в Индию, когда монгольские войска проезжали через горный перевал Читгаранг, вдруг прибежал однорогий зверь, называемый сэру, встал на колени перед ханом и три раза поклонился ему. Все чрезвычайно подивились этому. Тогда хан изрек: “А ведь Индия — это страна древних алмазопрестольных высших божеств — бодисатв и мудрых царей-миродержцев. А теперь этот зверь, который не знает человеческого языка, молится, точно человек. Что бы это значило? Это, однако, Всевышнее Небо, отец мой, отговаривает меня”. И повернул назад».

Чингис-хан умел слушать своих советников и, отказавшись от высокогорного маршрута, возможно, избежал роковой катастрофы. Под пером Саган Сэцэна счастливый случай Чингис-хана инвертируется в спасение Индии.

 

§ 18. Телепортация болезни 

В метафизическом мире средневекового Востока коллективные медитации иногда приводили к неожиданным результатам. Речь не идет о картонных чудесах типа сдвинутой горы по молитве благочестивого башмачника из Багдада, о которых поведал Марко Поло (Марко Поло, с. 62–63). Буквальное прочтение евангельских метафор, кроме недоумения, ничего не вызывает. Иное дело — манипуляции с тонкими энергиями, психические внушения разрушающего свойства.

В «Чудесах сотворенного и диковинках бытия» Закарийа ал-Казвини в поисках определения понятия «необычное», ссылается на такие бесспорные вещи, как чудеса пророков и сглаз; а удивительные дела жрецов и жриц происходят, по его мнению, вследствие слияния их душ с душами джиннов. Ходили слухи и о совершенно невероятных происшествиях. Одно из них было связано с султаном Махмудом Газнави. В 1025 г. султан завоевал в Хиндустане провинцию Калинджар и разрушил храм Шивы. Религиозная война тюрков-мусульман с язычниками-индусами оживила магическую составляющую соперничества.

«Необычное — это любое удивительное явление, которое редко случается и противоречит известным нормам и привычным наблюдениям….К необычному также относится то, что некоторые люди обладают свойствами души, способной творить удивительное, свойствами, какими не обладают иные. Например, рассказывают, что некое племя в Индии, если их что-нибудь тревожит, удаляется от людей и все свое внимание концентрирует на этом так, что эта вещь попадает под их влияние. Говорят, что в Индии есть город, где живет это племя, и когда кто-то хочет им овладеть, то они насылают болезни. Когда султан Махмуд направился в поход против Индии, он спросил об этих людях, и ему рассказали, что существует секта индийцев, которая может концентрировать внимание на болезнях, и тогда они возникают по их желанию. И вот один из приближенных Махмуда подсказал ему сильно бить в барабаны и дуть в трубы, чтобы рассеять их внимание. Войска Махмуда проделали это, и болезнь прекратилась, а город был взят».

Отрицать магическую составляющую средневековых войн равносильно отрицанию самих этих войн. Ссылка на то, что такого рода сведения не часто попадают в источники, не принимается. Очень мало действительно важного остается на бумаге, отсюда и изначальная необъективность исторической науки.

Почти по всей северной границе, протянувшейся от Ордоса до Хамийского оазиса, вдоль южной окраины пустыни Гоби, монголы граничили с тангутами. В апреле 1209 г. монгольские войска под командованием Чингис-хана вторглись на территорию Тангута. Тангутская армия во главе с наследником престола вступила в сражение с монголами и была разбита. Монголы двинулись к столице. В одном из горных проходов Алашаня, у заставы Имынь, их ожидала 50-тысячная тангутская армия. Монголы заманили тангутов в засады и разбили, затем приступили к осаде столицы. Тангуты сопротивлялись. Стены Чжунсина оказались достаточно прочными, чтобы выдержать длительную осаду. Стояла глубокая осень. Начались сильные дожди. Осада явно затягивалась. Тогда монголы решили запрудить протекающую поблизости реку и затопить город. По приказу Чингис-хана была сооружена большая плотина. Потоки воды хлынули в город. Тангутский правитель Ань-цюань срочно отправил посольство к чжурчжэням с просьбой выслать войска, но чжурчжэни отказались помочь тангутам. Столица была на краю гибели. Вода подмывала стены города. Но случилось непредвиденное. В январе бурный поток прорвал сооруженную монголами плотину и затопленным оказался монгольский лагерь. Монголы начали переговоры о мире.

Так ли уж случившееся было непредвиденным? С тангутской точки зрения, крушение плотины было ожидаемым событием. Тангуты прибегли к магической акции. В их распоряжении имелась сложная система обрядов во избежание бед и несчастий в государстве. Когда монголы в 1210 г. осадили тангутскую столицу, император (по другой версии — тибетские буддийские чины) изготовили дорму Махакалы, после чего река прорвала сделанные монголами дамбы и затопила их лагерь. Тем пришлось снять осаду и искать мира.

Спустя много лет южносунский посол Сюй Тин записал случайную беседу, где речь шла о необычайно жестокой расправе с сакральной фигурой тангутского общества — государственным наставником. По приказу Чингис-хана тот был разрезан на куски. Такой способ расправы косвенно свидетельствует о признании монголами магической мощи наставника.

«[Я, Сюй] Тин видел Ван Цзи, который говорил: “Я прежде сопровождал Чингиса при нападении на Си-Ся. По обычаю государства Си-Ся все, начиная с их владетеля и ниже, почтительно служили государственному наставнику (го-ши). Во всех случаях, когда [у них] имелись дочери, |они] прежде всего преподносились их государственному наставнику, а [только] потом смели выдавать [их] замуж другим. Как только Чингис уничтожил их государство, [он] прежде всего разрезал на куски государственного наставника. Государственный наставник [по своему положению] был, как монах Цю”».

Тибетский трактат «Голубой берилл». Заклятие города 

Считается, что Чингис-хан умер естественной смертью во время похода на царство Тангут в 1227 г. Тело его в строжайшей тайне было перевезено в Монголию и похоронено на горе Бурхан-халдун. Однако слухи о насильственной смерти Чингис-хана имели широкое хождение в областях, граничащих с Монгольской империей. Согласно известиям Галицко-Волынской летописи, после битвы на Калке, «ожидая покаяния христиан, бог повернул татар назад на восточную землю, и они завоевали землю Тангутскую и иные страны. Тогда же их Чингис-хан был убит тангутами. Татары же обманули тангутов и впоследствии погубили обманом. И другие страны они погубили — ратью, а больше всего обманом» (ПЛДР. XIII в. С. 261).

Вильгельму де Рубруку известен другой вариант: тангуты, отличаясь храбростью, пленили Чингис-хана, но заключив мир с монголами, отпустили его, а впоследствии были покорены им.

Картина этих же событий в «Сокровенном сказании» — источнике, отражающем взгляды монгольской кочевой элиты, выглядит так: «Дважды ополчаясь на тангутский народ за нарушение данного слова, Чингис-хан, после окончательного разгрома тангутов, возвратился и восшел на небеса в год Свиньи» (Сокровенное сказание, § 268). Специалисты по тангутской истории испытывают почти мистический интерес к этому эпизоду. К. Б. Кепинг задает вопрос: «Почему в изложении § 268 “Секретной истории монголов” ощущается определенная причинно-следственная связь между действиями Чингис-хана, направленными против тангутов, и его смертью?».

По сведениям Джувайни, во время тангутской кампании Чингис-хан был сражен болезнью. Виной тому считался нездоровый климат. Однако то обстоятельство, что недуг сразил Чингис-хана, с позиции монголов, указывает на вредоносную магию. Несмотря на то, что жители столицы сдались на милость победителей, все они были уничтожены, а город превращен в заповедник смерти. Так монголы поступали лишь в случае насильственной смерти представителей «золотого рода».

«Когда Чингис-хан вернулся из стран Запада в свой старый лагерь на Востоке, он исполнил свое намерение выступить против тангутов. И после того как весь тот край был очищен от злоумышлении его врагов, после того как все они были завоеваны и покорены, его вдруг сразил неисцелимый недуг, причиной которого был нездоровый климат. Он призвал к себе своих сыновей Чагатая, Угедея, Улуг-нойона, Колгена, Джурчетая и Орчана и обратился к ним с такими словами: “Болезнь моя такова, что ее нельзя излечить никакими лекарствами, и кому-то одному из вас придется оберегать трон и могущество государства и еще более возвышать пьедестал, у которого уже есть прочное основание”» (Джувайни. I. 142–143).

Согласно поздней монгольской летописи «Алтан Тобчи» (1601), Чингис-хан умер от лихорадки, которой заразился в тангутском городе Дармегее.

 

§ 19. «Гора ветров» 

В 1221 г. Чингис-хан, завершив боевые действия в Средней Азии, пригласил из далекого Китая в свой походный лагерь знаменитого даоса Чань-Чуня. Согласно молве, Чань-Чунь, достигший преклонного возраста, владел секретом эликсира бессмертия. В беседе с Чингис-ханом учитель дао рассеял слухи, заявив, что никакого особого секрета у него нет, а смерть — удел всего живого. Откровенный ответ понравился Чингис-хану, и они расстались друзьями.

23-го числа третьей луны 1223 г. даосские монахи во главе со своим учителем Чань-Чунем переправились через реку Чу. Через десять дней они были в ста ли на запад от города Алма-лека. Затем перешли через Инь шань и спустя двадцать дней выехали на старую почтовую дорогу по южную сторону Цзиньшань (Цзиньшань — китайское название Алтая). «На юг отсюда виднеется высокий хребет, покрытый скопившимся снегом, который не тает и в сильную жару, — пишет Ли Чжи-чан, автор путевых записок о путешествии учителя. — Много здесь необыкновенных вещей. Отсюда, несколько на запад, около озера, есть ветряный курган; на верху его белая глина, во многих местах потрескавшаяся. Во 2-ю и 3-ю луну отсюда поднимается ветер и, прежде всего, раздается в скалах и пещерах южных гор; это начальный ветер. Когда ветер выходит из кургана, сначала появляются кружащиеся вихри в виде бараньего рога, в бесчисленном множестве; спустя немного времени, вихри соединяются в один ветер, который поднимает песок, катит камни, срывает крыши с домов, вырывает деревья и потрясает долины; он прекращается на юго-востоке…. Отсюда на северо-запад, за 1000 слишком ли, находится страна Кянь кянь чжоу, где добывается доброе железо и водится много белок» (Си ю цзи, с. 337–339). Небольшой курган был «горой ветров», где рождался разрушительный ураган.

Летом 1246 г. францисканская миссия во главе с Иоанном де Плано Карпини по пути в Монголию в районе озера Алаколь увидела небольшую гору, на вершине которой, как им сообщили, зимой зарождаются сильные ветра. Несомненно, это тот самый курган, о котором говорится в китайском источнике. Отметим любопытное совпадение сведений относительно начала периода бурь — зимние месяцы. Францисканцам, как и ранее даосам, повезло, они миновали эту область до сезона сильных ветров. Скорее всего, в обоих случаях сведения о ветре принадлежали проводникам. Неужели ситуация несла столь серьезную опасность, что требовалось предупреждать о ней иноземных послов? Возможно, проводники умолчали о чем-то важном.

Вот как описана эта ситуация в донесении брата Иоанна: «Выйдя оттуда, встретили мы какое-то море, не очень большое, название которого мы, не спросив, так и не узнали. На берегу этого моря есть невысокая гора, в которой имеется некоторое отверстие; из него, как говорят, зимой исходят столь мощные порывы ветра, что люди проходят мимо с трудом, подвергаясь большой опасности. Летом же шум ветра слышен постоянно, но, как нам сообщили местные жители, он исходит, удерживаясь в пределах отверстия. Берега этого моря мы огибали в течение нескольких дней. На этом море много островов, и мы обошли его с левой стороны. Земля же эта изобилует многочисленными реками; по берегам рек с обеих сторон — леса, идущие неширокой полосой. В этой земле живет Орду, старший брат Баты, [представитель] древнейшего княжеского рода у тартар. Там есть также орда, или двор его отца, в которой пребывает одна из жен его, которая и правит там» (LT. IX. 25).

Возможно, мы так и не узнали бы истинного положения дел, если бы не случай. Вильгельм де Рубрук оказался в этих местах в конце ноября 1255 г., когда от погоды можно было ожидать любых неприятностей. Ущелья Джунгарского Алатау и Тарбагатая спутники пересекли во вторую неделю декабря. По этой причине они столкнулись с ветром, порыв которого сбивал человека с ног. Но это было не главное. Оказавшись в трудной ситуации, брат Вильгельм услышал леденящие душу истории. Проводник уверял, что людей, вступивших в ущелье, уносят демоны, иногда же они наводят ужас, похищая лошадь из-под всадника, либо же потрошат человека. На глазах странников реальное пространство переоформляется в фантастическое. То, что происходит со всеми участниками возможной драмы, можно назвать состоянием измененного сознания.

«Итак, из указанного выше города (Кайлака) вышли мы в праздник святого Андрея и нашли [по пути), в трех лье, полностью несторианское селение. Войдя в их церковь, возгласили мы с той радостью, что была в наших силах: “Славься, Царица”, поскольку мы давно уже не видели церкви. Отправившись оттуда, за три дня мы достигли главного города этой провинции, в начале моря, которое казалось нам бурным, как океан. И увидели мы большой остров в нем. Мой спутник приблизился к берегу и смочил льняную ткань, чтобы отведать вкус воды, которая оказалась столь мало соленой, что годилась для питья. Между больших гор с юго-востока простиралась некая долина, и там между горами было какое-то иное большое море, и протекала река через эту долину от того моря к этому. И такой сильный ветер почти непрерывно дул через всю эту долину, что человек с большим трудом мог пересечь ее, так чтобы ветер не унес его в море. Итак, мы направились через долину, направляясь на север, к высоким горам, покрытым большими снегами, которые в то время покрывали всю землю. И поэтому перед праздником святого Николая мы значительно ускорили продвижение вперед, поскольку более уже не находили людей, но только ямы (почтовые станции), где люди были собраны для того, чтобы принимать послов между дневными переходами. Во многих местах среди гор дорога тесна и пастбища малы. Поэтому расстояние между двух ямов мы проходили за один день и одну ночь, таким образом сокращая путь двух дней до одного, продвигаясь более ночью, чем днем. Там стояла неимоверная стужа, поэтому они выменяли нам козьи шубы мехом наружу. Во вторую субботу Рождественского поста вечером мы проезжали через одно место среди очень страшных скал. И стал наш проводник просить меня произнести какие-нибудь благостные слова, которые могли отпугнуть демонов, поскольку демоны имели обыкновение хватать людей, спускающихся в это ущелье. Зачастую они хватали лошадь, оставив при этом всадника, иногда же они извлекали человечьи внутренности, оставляя лишь его оболочку на коне, и многое подобное часто совершалось ими. Тогда воспели мы во весь голос: “Верую в Бога единого”, и прошли мы, по милости Божией, [через это ущелье] вместе со спутниками. После этого они начали просить меня написать сохранные грамоты, которые бы они носили над своими головами и в которых я написал им: “Учил я вас слову, дабы несли вы его в сердце своем и через которое спасутся души ваши и тела ваши во веки”» (Itinerarium. XXVII. 1–4).

Тибетский трактат «Голубой берилл». Злые демоны 

Рассказы о горном оборотне слышали и спутники Чань-Чуня. Дело происходило в ущельях Китайского Алтая. «На дороге слуга Чжэнь-хая рассказывал Ли-цзяну, что, перед тем, у этих гор оборотень схватил его за волосы на затылке и чрезвычайно напугал его. Чжень-хай тоже говорил, что найманский государь, проезжая этими местами, был обморочен горным оборотнем и принес ему в жертву отборные кушанья. Учитель не сказал на это ни слова» (Си ю цзи, с. 296). По мнению П. И. Кафарова, Чань-Чунь, промолчав, поступил как человек, который выше подобных опасений и размышлений. Так можно думать, если принимать рассказы о демонах за суеверия, однако здесь, на мой взгляд, речь идет о наваждениях, то есть о соприкосновении с другой реальностью. В таком случае Чань-Чунь просто удержался от того, чтобы объяснять сопровождающим его монголам тонкие вещи.

Каждый из трех путешественников рассказывает о губительном ветре то, что услышал, и отчасти, то что испытал сам. Они прошли мимо «горы ветров» в разное время года.

Это обстоятельство решающим образом отличает одно свидетельство от другого. Глубина сведений определяется дистанцией между наблюдателем и явлением. Ужас ситуации в полной мере предстал лишь взору брата Вильгельма, поскольку он оказался в ущельях Джунгарского Алатау в момент начала сезона ветров.

Спустя пятьсот лет восприятие «горы ветров» утратило мифологическую напряженность. В 1858 г. Чокан Валиханов в составе кокандского каравана под видом знатного купца совершил путешествие к киргизам в долину Верхнего Кегена. Вот что пишет он о сезонных ветрах: «Перейдя Джунгарский Алатау проходом Джаксы-Алтын-Эмель, который известен тем, что под осень через него дуют сильные северо-восточные ветры, называемые “эбэ” вроде тех, что на южном берегу Алакуля, караван вышел на голую кремнистую долину. Вдали виднелась Или».

 

§ 20. Гнев небес 

Глава первой западной миссии к монголам францисканец Иоанн де Плано Карпини (1247) отметил в своем отчете особенности климата Монголии: «Климат в ней удивительно переменчив. Ведь в середине лета, когда в других странах обыкновенно в изобилии наибольшая жара, там бывают большие громы и молнии, от которых гибнет много людей; также величайшие снегопады бывают там в это время. Также там бывают столь величайшие бури с холоднейшими ветрами, что люди иногда [лишь] с трудом могут держаться на коне» (LT, I. 5).

Летом 1246 г. участники миссии прибыли в кочевую столицу Монгольской империи для участия в коронации великого хана Гуюка. День начала главного имперского праздника пришелся на 30 июля (это были дни полной луны середины китайского лунного года). Праздник начинался пышными церемониями, когда двор и гвардия великого хана в течение четырех дней облачались каждый раз в одежды разных цветов Праздник переходил в курултай, где решался вопрос о претенденте на престол. Для монгольской элиты это были важные дни.

По сведениям брата Иоанна, коронация Гуюка была назначена на день Успения блаженной Девы, то есть на 15 августа, или, по китайскому календарю, на первый день седьмой луны. Этот день открывал новое полугодие, и с этого дня начинала прибывать молодая луна. Выбор счастливого дня для коронации был предметом особой заботы придворных астрологов. Видимо, чья-то воля оказалась сильнее прогнозов астрологов. По крайней мере, так считает некий рассказчик, поведавший переводчику миссии брату Бенедикту о природных катаклизмах. Небесный огонь уничтожил табуны коней, что в преддверии курултая воспринималось как неблагоприятный знак.

И наконец, 15 августа обрушилась стихия — выпал град, и коронацию отложили до 24 августа.

Вот что говорится в отчете Бенедикта: «Эта земля изобилует сильнейшими ветрами. Бывают там также молнии, громы и грозы, и [к тому же] вне сезона, ибо говорили они братьям, что несколько лет тому назад климат у них начал удивительным образом меняться. Поэтому часто кажется, что вблизи земли тучи словно сражаются с тучами, и рассказывали они дальше, что незадолго до приезда [наших] братьев к ним сошел огонь с небес и уничтожил лошадей многие тысячи и скота со всеми рабами, пасущими [его], за исключением немногих. А когда братья присутствовали на [церемонии] избрания кана, то есть императора, выпал такой сильный град, что после его внезапного таяния утонуло более ста шестидесяти человек, и [поток] далеко унес веши вместе с жилищами. К тому же, когда братья страдали вместе с другими при виде этого бедствия, начался сильнейший ветер, поднявший такую пыль, что никто не смог бы удержаться на лошади или даже устоять на ногах» (НТ, § 35).

Информатор францисканцев, скорее всего, был человеком из окружения Бату, и целью его было бросить тень на фигуру вновь избранного хана. Соперничество за лидерство между Бату и Гуюком — известный факт. Сведения о небесном огне намекают на неприятие нового хана со стороны священного Неба. Францисканцы по простоте душевной отнесли эти сведения в раздел о климате Монголии. На самом же деле речь шла о магических ухищрениях, призванных изменить ход политических событий. Францисканцы получили все необходимые сведения, но не пришли к правильному умозаключению, потому что не сопоставили их. Нам же ничто не мешает проделать сравнительный анализ. Главной темой будет небесный огонь.

У средневековых монголов существовало поверье о том, что случайное пролитие на землю кумыса или молока непременно повлечет за собой несчастье: лошадей хозяина юрты, в которой это произошло, поразит молния. Рашид-ад-дин сообщает: «Если прольется на землю вино или кумыс, молоко пресное и кислое, то молния преимущественно падает на четвероногих, в особенности на лошадей. Если же будет пролито вино, то [это] произведет еще большее действие, и молния наверняка попадет в скотину или в их дом. По этой причине [монголы] весьма остерегаются делать все это» (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 1. С. 157). На этом перечень магических запретов (или в обратном, уже реализованном варианте, способов вредоносной магии) не заканчивается. Вот как этот перечень выглядит донесениях францисканцев: «Страх Божий [явился причиной] их утверждений о существовании неких больших грехов. Один [из грехов] — пронзать огонь или каким-либо образом касаться [огня] ножом, также извлекать мясо из котла ножом. Также вблизи огня рубить дрова, потому что, как они утверждают, этим отсекается голова огня. [Запрещено] также садится на конскую плеть (ибо они не используют шпоры), или прикасаться плетью к стрелам, или брать птенцов из гнезда. Также [запрещено] уздой бить коня, также мочиться в юрте. Если [кто-либо] сделает это намеренно, после этого его убивают, если же нет, то необходимо, чтобы он заплатил заклинателю, чтобы тот очистил их, [проведя] между двух огней, таким образом, чтобы они сами вместе с юртой и с тем, что в ней есть, прошли сквозь [огни]» (НТ, § 42).

Крайне нежелательным было грозовое явление, расценивавшееся как гнев Неба, а вызвать его можно было пролитием напитка или любым другим из перечисленных способов. Францисканцев предупредили, что подобные действия наказываются смертью. Вот что было внушено западным послам: «Если кто-либо наступит на порог юрты вождя, то безжалостно лишается жизни; поэтому наши братья научены были не наступать на порог. Также они считают грехом проливать с намерением кобылье молоко на землю» (НТ, § 42). Итак, брат Бенедикт не скрывает, что они были тщательно предупреждены и научены соблюдать вещи малопонятные и абсолютно невразумительные. Пока лишь ясно, что речь идет о мифологии грома.

Точно в таком же положении оказался и южносунский посол Пэн Да-я, прибывший ко двору великого хана Угедея в 1233 г. Пэн Да-я пишет в своем отчете: «Что касается их государственных запретов, то [они таковы]: если [кто-либо] станет копать землю после вырастания травы или, оставив огонь, зажжет траву, то казнят [всю] его семью [вместе с ним]. Если [кто-либо] подберет утерянное, наступит на порог, ударит кнутом по морде коня или, связавшись]с кем-нибудь], сбежит к нему для разврата, то казнят его самого. Если [кто-либо] подавится во время еды или если [у него] пойдет кровь изо рта или носа, то обвинят [его] в том, что у него на сердце не чисто. Если окажется, что [кто-либо] находится за войлочной стеной [юрты татарского владетеля], то призывают его к ответу за намеренье совершить покушение на жизнь татарского владетеля. Если [кто-либо], едущий верхом навстречу [кому-нибудь], проедет слева от него, то говорят, что он желает ему добра; если при угощении человека мясом [он] возьмет его левой рукой, то говорят, что он желает зла тебе. Если кто-либо, наливая айран, выльет весь, перевернув посуду вверх дном, то говорят, что у него прервется род. [Татары] после удара молнии или пожара бросают все свое имущество и скот и бегут; возвращаются только по истечении целого года. Как [я, Сюй] Тин видел, татары каждый раз, услышав гром, непременно закрывают уши и гнутся до земли как бы укрываясь». Место, пораженное молнией, становилось запретным, скот бросали на произвол судьбы, а люди должны были пройти обряд очищения и на год становились изгоями. Интрига сюжета в том, что, как стало известно францисканцам, небесный огонь упал в местности, предназначенной для коронации Гуюка. Что означало для монголов такое происшествие объясняют сведения Джувайни: «В Ясе записано, и есть у монголов обычай, что в весеннее и летнее время никто не может сидеть в воде днем, или мыть руки в ручье, или набирать воду в золотые и серебряные сосуды, или раскладывать на земле выстиранную одежду; поскольку они верят, что такие действия усиливают гром и молнию. Ибо в стране, где они живут, дожди идут по большей части с начала весны до конца лета, и раскаты грома таковы, что, когда он грохочет, “они вкладывают свои пальцы в уши от ударов грома, боясь смерти”, а молния вспыхивает так ярко, что “готова отнять их зрение”; и было замечено, что когда сверкает молния и грохочет гром, они становятся “немы, словно рыбы”. Каждый год, когда в одного из них ударяет молния, они изгоняют его племя и его семью из числа других племен на трехлетний срок, в течение которого они не имеют права находиться в ордах царевичей. Точно так же, если поражается животное в их стадах и отарах, изгнание длится несколько месяцев. И когда случается такое, они не едят никакой пищи до конца месяца и, как происходит у них во время траура, устраивают праздник в конце месяца» (Джувайни. I. 162).

Какую сферу жизни средневековых монголов регулировали названные предписания? Речь идет о системе магических запретов, связанных с регулирующей функцией священного Неба. В тюрко-монгольской политической мифологии Небу приписывались регулирующая и карающая функции, что позволяет ввести тему запретов в контекст мироустроительных законов. Монгольские царедворцы, призывая францисканцев соблюдать странные предписания, на самом деле призывали их оказывать почтение священному Небу, которое было покровителем монгольских ханов. Значение символов имперской мифологии осталось для францисканцев тайной за семью печатями. Они осознавали значимость предписаний, но не понимали их смысла.

Францисканцу Вильгельму де Рубруку, странствовавшему по Монголии в 1255 г., удалось установить связь между запретами и небесным гневом. Согласно наблюдению Вильгельма, монголы «одежды никогда не стирают, потому что говорят, что тогда гневается Бог и что будет гром, если их повесить сушить. Они даже бичую г тех, кто стирает, и у них [одежду] отнимают. Они боятся грома сверх меры, тогда прогоняют всех чужих и закутываются в черные войлоки, в которых прячутся, пока не пройдет гроза» (Itinerarium. VII. I). Эту картину подтверждают сведения Рашид-ад-дина об обычаях монголов из местности Баргу: «Если кто-нибудь снимет с ноги войлочный чулок и захочет высушить [erol на солнце, то случится та же самая беда [то есть это вызовет грозу]. Поэтому, когда они сушат [свои] войлочные чулки, то закрывают верхушку шатра и сушат их в шатре. У них эти приметы проверены, и [они] исключительно свойственны этой стране. Так как в этих пределах случаются частые грозы, которые для жителей являются огромным бедствием, то последние это происшествие ставят в связь с каким-нибудь дурным явлением» (Рашид-ад-дин, Т. I. Кн. 1. С. 156–157). Дурные явления вызываются вредоносной магией.

Описание следующей ситуации вносит ясность в наши построения. Даосский монах Чань-Чунь в беседе с Чингис-ханом говорил ему, что слышал, будто подданные его летом не моются в реках, не моют платья, боясь вызвать грозу. Любопытно, что в этой ситуации Чингис-хан задает мудрецу вопрос о громе. «Хан спросил учителя о громе. Он отвечал: “Горный дикарь слышал, что подданные твои, летом, не моются в реках, не стирают платья, не делают войлоков и запрещают собирать на полях грибы; все для того, что боятся небесного гнева; но это не составляет уважения к небу”» (Си ю цзи, с. 333). Чань-Чунь отметил поразительное (с точки зрения китайца) несоответствие между высокой идеей о регулирующей роли Неба и весьма странными бытовыми запретами, увязанными с этой идеей. Кажется очевидным, что даосский мудрец и монгольский император обсуждали не суеверия кочевников, а некие весьма значимые предписания, о соблюдении которых Чань-Чуня, скорее всего, предупредили, так же, как и францисканцев. Император и даос говорили о воле Неба.

Сведения о небесном огне, поразившем табуны царевича Гуюка, реального претендента на монгольский престол, указывали на недолговечность этой политической фигуры, что и обнаружилось в скором времени. Францисканцы не поняли этого намека.

Ретроспективное описание из китайской хроники «Ганму» указывает на злочасную судьбу Гуюка, чьи потомки проиграли своим политическим соперникам. Те, в свою очередь, изобразили полное неприятие Небом фигуры Гуюка. «Восьмое лето, Сюй-шен. В третий месяц монгольский государь Гуюк скончался. Ханша Улухай-эси объявлена правительницей. Гуюк скончался сорока трех лет от рождения в урочище Ханаер; в храме предков назван Дин-цзун. В это время в государстве была великая засуха. Вода в реках совершенно высохла; в степях выгорали травы. Из лошадей и рогатого скота пало более 4/10 частей. Люди не имели средств к пропитанию. Князья и другие владельцы посылали людей в провинции для разных поборов, или в Западный край к хойхорцам требовать жемчуг и дорогие камни, или к Восточному морю за соколами и кречетами. Гонцы один за другим скакали, на станциях ни днем ни ночью не было покою. Силы народа совсем истощились».

Остается единственный вопрос: Гуюк проиграл своим соперникам, потому что от него отвернулось Небо, или, наоборот, Небо отказало ему в покровительстве, потому что он уступил соперникам?

 

§ 21. Защита от молний

Османский историк XVI в. Сейфи Челеби в своем сочинении о народах Центральной Азии рассказывает множество занимательных вещей. Почти все его сведения получены от купцов. В числе этих сведений и рассказ о том, зачем китайцам нужна была яшма.

«В Кашгарии добывают яшму. [В этой стране] есть высокая гора, на вершину которой еще никто не восходил. С той горы стекает ручей и превращается у подножия в большую реку. Никто не знает, где находится само месторождение; известно только, что яшма появляется со стороны той горы. У подножия горы (как уже сказано) этот ручей превращается в большую реку. Летом, когда река мелеет, население идет туда искать яшму. Половину найденных драгоценных камней они передают государю, а другую оставляют себе. Яшма бывает семи цветов и оттенков. Большую часть яшмы отправляют в Хитай, ибо без яшмы Хитай был бы разрушен молниями» (Сейфи Челеби, л. 196).

В объяснение вкралась ошибка. Интерес китайцев к яшме был вызван иными причинами.

Классическая китайская яшма — это собственно нефрит (плотный амфибол). Каким бы древним и почитаемым ни являлось в Китае искусство резьбы по нефриту, сам материал был некитайским. Древним источником всего нефрита, употреблявшегося в Китае, был Хотан. Из этого города поступала белая и темно-зеленая его разновидность. Куски драгоценного нефрита поднимали со дна двух рек, сливавшихся возле Хотана, перед их впадением в реку Тарим. Одна из этих рек называлась Каракаш (Черная Яшма), другая — Юрунгкаш (Белая Яшма). В Китае нефрит был связан с представлениями о царях и богах и его употребляли главным образом для ритуальных и магических предметов. Однако арабы и персы полагали, что китайцы использовали этот минерал для защиты от молний.

В сведениях, собранных ал-Бируни, различаются йашм и йашб. Речь идет о разновидностях нефрита: «Йашб — белый камень. В “Китаб ан-нухаб”: это “камень победы”, его употребляют тюрки для достижения победы и чтобы у них не болел желудок от трудно перевариваемых предметов. Гален: желтый йашб люди помещают в ожерелье и на нем рисуют изображение, от которого [отходят] лучи. Я проверил это, и [йашб] без рисунка помог точно так же, как помогает [камень] с изображением. Говорят, что один из видов йашба имеет темно-коричневую окраску, он полезен при утолении жажды, а желтый [йашб] — укрепляет желудок, если повесить его над [желудком]. Ибн Маса: [йашб] — камень с желтым оттенком. Что касается йашма, то его добывают в двух долинах Хо-тана. Одна из них — Каш, здесь добывают белый превосходный [йашм]. Другая — Кара Каш, йашм этой [долины] мутный с черным оттенком, он бывает также черный, подобный гагату. Столица Хотана — Ахма. Он [далее] говорит, что нет доступа к началу долины, откуда добывается йашм. Мелкие [куски йашма] принадлежат подданным, крупные — царю. По-термезски он [называется] йашб, по-бухарски — машб, а также йашб. Это — белый китайский камень» (ал-Бируни. Книга о лечебных веществах. 1113). Сравнив эти сведения с тем, что сообщает Сейфи Челеби, легко убедиться, что его рассказ о яшме не выходит за рамки представлений арабо-персидской минералогии. Купцам принадлежит лишь сообщение об отправке яшмы в Китай, чем, собственно, они и занимались.

Вернемся к вопросу о том, спасал ли нефрит китайцев от молний? В «Минералогии» ал-Бируни продолжает свой рассказ о нефрите: «Говорит Наср о качествах нефрита: он тверже бирюзы, имеет молочный оттенок; потоки приносят его с гор в одну долину в земле тюрок, называемую Су. Он разрезается алмазом, и из него вытачивают поясные пряжки и перстни. Утверждают, что он отражает вред “сглаза” и служит защитой от молний и грома. Что касается “сглаза”, то это народное представление, а что касается молний, то я видел человека, который доказывал воздействие нефрита на молнию тем, что расстилал на куске его тонкую ткань и поверх нее клал пылающий уголь, и он не прожигал ткань. Но этим отличается не только нефрит — стальные зеркала оказывают то же воздействие [на уголь], однако молния ими не отражается, а расплавляет их» (ал-Бируни. Минералогия, с. 184–185). Математик и астроном Насир-ад-дин Туей в «Ильхановой книге редкостей» (сер. XIII в.) пересказывает сведения ал-Бируни.

Камнем, защищающим от удара молнии, интересовались не китайцы, а тюрки и монголы. Вильгельм де Рубрук, побывавший в 1255 г. при дворе монгольского хана Мунке, сообщает, что он привез из Азии в подарок французскому королю Людовику IX один из таких камней, вправленных в пояс, который обычно носили для защиты от молнии (Itinerarium. XXXVI. 19). В европейской традиции существовал свой минерал — керавний, который, как считалось, оберегает человека от молнии и смерча (см.: Марбод Реннский. Лапидарий. 30). Развитая мифология грома представлена в верованиях и предписаниях тюрок и монголов Центральной Азии.

«Сообщили мне, — пишет египетский минеролог Ахмед ат-Тайфаши (XIII в.), — заслуживающие доверия люди из персов о том, что они видели одну крепость в Фарсе, где бывают частые грозы. В крепости построена башня, и к ней на виду прикреплен камень йашм. И они видели, как надвигающаяся гроза уходила от крепости и направлялась в удаленную сторону».

Рашид-ад-дин сообщает, что в 1309 г. во время пира у султана Олджейту молния ударила в шатер и убила несколько человек. И султан Олджейту, восьмой хан иранских монголов (1304–1317), страшно испугался этого злоключения. Ведь этот правитель носил при себе особый камень, предохраняющий от удара молнии.

Среди ценных подарков, посланных византийским императором Михаилом Палеологом монгольскому темнику Ногаю (1273–1299), находились головные уборы (калиптры). По свидетельству Георгия Пахимера, Ногай «спрашивал принесшего: полезна ли эта калиптра для головы, чтобы она не болела, или эти рассеянные по ней жемчужины и другие камни имеют ли силу защищать голову от молнии и ударов грома, так чтобы человек под такою калиптрою был непоразим?» (Георгий Па-химер. 5.4). Во всех этих случаях, возможно, речь идет о нефрите.

В анонимном персидском сочинении XV в. под названием «Джавахир-наме» («Книга о камнях») сказано: «Знай, что между Кашгаром и Китаем есть область, которую называют Хотан. А в пределах Китая есть река, воды которой текут в эту область. Знай также, что на земле нет другого месторождения нефрита, кроме этой реки. Нефрит (йаиш) бывает семи сортов, но лучшие из них — белый и оливковый. Это — почитаемый камень, и мудрецы ценят его наравне с драгоценными камнями. А в Китае он имеет особенную славу, и за границей в деле гравировки резчики его достигли такой степени ловкости, что умеют различать восемь слоев его и знают все прожилки, делая такие изображения и используя пятна нефрита, что уму непостижимо. И хотя по их расценке цена нефрита доходит до пяти тысяч флоринов, и среди обитателей стран неверных каждый по своей склонности обладает нефритом, всякий приезжающий туда, будь то купец или еще кто-либо, не пользуется почетом, если не обладает этим камнем»; «Почитание нефрита особенно велико в Китае, где он считается талисманом, спасающим от удара молнии и предохраняющим от моровой язвы. И другая его особенность — он успокаивает сердцебиение. А еще говорят, что носящий его избавится от геморроя, экземы, лишаев и цвет лица его будет всегда розовым. А Аллах велик и справедлив».

Поскольку Сейфи Челеби также пишет о семи сортах нефрита, то не исключено, что и сведения о магических свойствах этого минерала заимствованы им из «Книги о камнях». С поразительной настойчивостью авторы персидских минералогии пытались выдать тюрко-монгольские верования о нефрите за китайские.

 

§ 22. Заклинание Марса 

О хорезмийском астрологе Абу Йа'куб Сирадж-ад-дин ас-Саккаки (1160–1229) современники рассказывали невероятные истории. Он притязал на многое, а молва приписывала ему еще большее могущество. Историк ан-Насави знал, какие слухи окружали эту загадочную личность: «Сирадж-ад-дин ас-Саккаки был одним из достойнейших мужей Хорезма, обладавшим разнообразными искусствами, и знатоком высоких наук — хорезмийцы были убеждены в том, что упомянутый заколдовывал некоторые звезды, отклоняя их с орбит, и преграждал путь водным потокам одним своим дуновением: таково было мнение о его совершенстве. Он был автором сочинений по всем областям знания, считавшихся знамениями искусства и чудесами творения, и занимал почетное место при великом султане ['Ала' ад-дин Мухаммаде] и его матери [Теркен-хатун] благодаря знанию астрологии» (ан-Насави. 66). Лишь благодаря случайности ан-Насави узнал, какими тайными делами занимался астролог. Речь шла о магической технике ведения войны.

В разгар войны Чингис-хана с хорезмшахом к султану Джалал-ад-дину в Ирак прибыл хорезмиец, бежавший от монголов. От имени главы всезнающих, ас-Саккаки, он сообщил султану секретные сведения, вызвавшие неподдельное удивление у ан-Насави. Оказывается, ранее ас-Саккаки в преддверии военной кампании хорезмшаха против халифа в 1217 г. (см. § 23) изготовил изображение хорезмшаха, чтобы защитить его от колдовства. По словам вестника, «его спрятали в Багдаде, и цель его изготовления была достигнута». Любопытно, что изображение хорезмшаха спрятали в Багдаде, городе, который пытались захватить. Теперь же, когда, по мнению астролога, хорезмиицы терпели поражение от монголов, нужно было избавиться от изображения.

Вот что пишет ан-Насави по поводу слов вестника и дальнейших действий сына хорезмшаха. «Великий султан поручил этот манекен кади Муджир-ад-дину, когда послал его в Багдад, а тот скрыл эту вещь в доме, где он остановился. А он (Сирадж-ад-дин) считает, что назначение изображения и его волшебное действие теперь, напротив, обернулось во вред султану и в пользу халифа. И если Муджир-ад-дин до сих пор жив, то пусть они пошлют его в Багдад, чтобы он ухитрился изъять этот манекен, а потом сжечь его. Муджир-ад-дин поверил тому, что сообщил хорезмиец. Султан (Джалал-ад-дин) направил Муджир-ад-дина в Багдад послом по некоторым делам и поручил ему добыть изображение. Но Муджир-ад-дин не смог остановиться в том доме, где находился в первый раз. Он испробовал все возможности для этого, но безуспешно. А я не знаю, чему мне удивляться — убеждению этого достойного ученого или обольщению остальных тем, что им внушили? Разве какая-либо держава спасалась от упадка? Или сей мир оставался в одном и том же положении?» (ан-Насави. 66). Иными словами, полагает ан-Насави. победа или поражение в войне не зависят от магических предметов, даже если их изготовил великий астролог. В этих размышлениях есть и другой любопытный аспект. Мы узнаем о попытке правителя обмануть судьбу в противостоянии с более сильным противником, когда вся надежда возлагалась на магические средства. Сведения о таких вещах не подлежали огласке. Лишь чрезвычайные обстоятельства потребовали расширить круг посвященных, обнажив их взорам бездну виртуальных ухищрений.

Скепсис историка ан-Насави по поводу манипуляций с изображением хорезмшаха не разделили бы теологи и астрологи. По мнению последних, владение техникой магического влияния предполагало знание многих тонкостей, в том числе особых свойств минералов и астральных влияний. Непостижимым образом неодушевленный двойник активизировал движение тайных сил.

Лидер суннитского большинства, учитель морали, далекий от исследований природы, философ ал-Газали (1058–1111) относил колдовское знание к порицаемой науке. Вот его аргументы: «Знай же, что наука порицается не сама по себе, а относительно рабов Божьих по одной из трех причин. Первая. Если знание приносит какой-нибудь вред либо для его обладателя, либо для других, как порицается за то колдовское знание и разгадывание тайных смыслов букв и знаков. И это — истина, ибо Коран свидетельствует о том, что колдовство приводит к разрыву отношений между супругами. “[ОднаждыJ на Посланника Аллаха, Пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует, навели порчу, из-за чего он сильно болел, пока ангел Джибрил, мир ему, не сообщил об этом Пророку, и колдовскую вещь не вытащили из-под камня, [что находился] на дне колодца”. Это есть разновидность знаний, что добываются из выявления особых свойств природных минералов и расчетов движения звезд. Из характерных особенностей таких камней создается изображение наподобие околдовываемого человека, и наблюдение за этим образом в определенное время появления на небе звезд и планет сочетается с произнесением слов, содержащих явное неверие (куфр), и непристойностей, противоречащих шариату. При помощи таких речений чародеи добиваются содействия шайтанов. Из всего этого, вследствие только Всевышнему Аллаху ведомому устроению дел, обычно с околдовываемым человеком происходят странные вещи. Знание подобных вещей само по себе, как знание, не предосудительно, но оно может приносить лишь вред людям. Средство, приносящее зло, — зло. Вот по какой причине колдовство и магия являются порицаемым знанием» (ал-Газали. Возрождение наук о вере. III). Из размышлений ал-Газали следует, что колдовство и магия являются знанием, причем знанием опасным. Опасность угрожает шариату, посредственным устоям жизни. Только у моралистов знание превращается в зло. Очевидно, что ал-Газали никогда не занимался этими непристойностями, иначе у него были бы основания отвергнуть их со смехом.

Мухаммад ибн Махмуд ан-Найсабури, человек здравомыслящий, хотя от науки также далекий, в сочинении «Проницательность в толковании Корана» (1157) утверждает следующее: «Колдовством многое называют. На этот счет у людей существуют разные мнения. Пророк, да пребудет над ним мир, говорил: “Сглаз и колдовство — истинны, то есть они сами по себе не существуют, а проявления имеют”. И данный айат и сура “Рассвет” — тому подтверждение. Пророка, да пребудет над ним мир, околдовал иудей Лабид А'сам, что послужило причиной его страданий. Оно (колдовство) закрыло его мужскую силу в отношении Аиши, да будет доволен ею Аллах, настолько, что он не мог достичь [соединения] с ней до тех пор, пока это колдовство не поднялось с влажного дна колодца и не рассеялось. Тогда Пророк, да пребудет над ним мир, обрел сон и свою силу и смог достичь [соединения] с Аи-шей. Простой народ и некоторые ученые, не обладающие определенной осведомленностью, склонны к преувеличениям относительно колдовства настолько, что доказывают им и подделку аристократического происхождения, и изменение [внешности] человека, и передвижение неодушевленных предметов и тому подобное».

По-иному смотрел на проблему колдовства естествоиспытатель ал-Бируни: «Колдовство — это действие, при помощи которого что-либо представляют чувственному восприятию чем-то отличным от его реального бытия, приукрашенным с какой-либо стороны. Если смотреть с этой точки зрения, то оказывается, что колдовство широко распространено среди людей. А если признавать колдовство, подобно темному люду, за осуществление разных невозможных вещей, то оно стоит вне [пределовъ] достоверного познания» (ал-Бируни. Индия, с. 188).

Кажется, ас-Саккаки занимался осуществлением разных невозможных вещей, что и вызвало скепсис у ан-Насави. Согласно сведениям Ибн ал-Асира, в конце мая 1216 г. «над Багдадом пронесся черный ураган, принесший горы песка и вырвавший с корнем множество деревьев» (Сводка, с. 96). Кажется, никто не обвинил ас-Саккаки в том, что он разбудил разрушительные силы природы.

Дальнейшая судьба хорезмийского астролога отмечена высоким трагизмом. Найдя покровительство при дворе монгольского хана Чагатая, ас-Саккаки однажды провел ритуал заклинания планеты Марс. Результат превзошел ожидания и одновременно внушил страх Чагатаю Подробности этого случая известны благодаря персидскому историку Мирхонду (1433–1498).

«Превосходный ученый Абу Йа'куб ас-Саккаки, в числе отмеченных красноречием сочинений которого — книга “Мифтах” (“Ключ”) по риторике и стилистике, обладал полным познанием в чужеземных учениях и в науках о чудесном — в укрощении духов (джинн), в волшебстве, астрологии, [составлении] талисманов, магии, алхимии, [в науках] о качествах тел земных и планет небесных. И из докладов Хабаш-Ами-да, вазира и других наибов подножия трона вместилища султанства это обстоятельство стало для Чагатай-хана очевидным. Он его потребовал к себе и сделал своим интимным другом и спутником. И Саккаки постоянно показывал государю удивительные вещи. И по этой причине почтение и уважение к нему увеличивалось. В числе [этих вещей] было такое: однажды, когда Чагатай-хан восседал на седалище, он увидел в воздухе нескольких летящих журавлей и поднес руку к стрелам и колчану. Саккаки спросил: “Государь желает, чтобы какой из этих журавлей упал на землю?”. Чагатай сказал: “Первый и последний и один из тех, что летит посредине”. Саккаки начертал на земле круг, прочел заклинание и сделал пальцем. Тотчас те три журавля упали на землю. Чагатай прикусил палец удивления…. Саккаки, совершив заклинание планеты Марс (Миррих), заставил появиться в шатре Чагатая огненное войско, снаряжение и оружие которого также было пламенным. И Чагатай, став свидетелем того дела, обеспокоился. Хабаш получил возможность обвинить Саккаки и сказал: “Так как Саккаки обладает силой изобретать действия, подобные этому, то может случиться, что он, возмечтав о султанстве, приведет огненное войско против государя”. И эта речь оказала влияние на Чагатай-хана. Он заключил Саккаки в тюрьму, и тот, проведя три года в темнице, наконец, обратил лицо к миру загробной жизни».

Выяснить, в чем заключалось заклинание, нет возможности, мы не знаем даже, в какое зодиакальное созвездие на тот момент входил Марс. В целом же ситуация выглядела так как она изображена в «Науке о звездах» ал-Бируни.

«Планеты всегда влияют на то, что подвергается их действию. Темперамент Сатурна — крайне холодный и сухой, Юпитера — умеренно горячий влажный, Марса — крайне жаркий и сухой, Солнца — не умеренно жаркий и сухой, меньше, чем у Марса, причем более жаркий, чем сухой, Венеры — умеренно холодный и влажный, причем влажность преобладает, Меркурия — холодный и сухой… Каковы их зловещие и благоприятные положения? Сатурн и Марс — зловещие всегда, Сатурн больше, Марс меньше. Юпитер и Венера — благоприятные всегда. Юпитер больше, Венера меньше. Юпитер противостоит Сатурну по своему влиянию, а Венера — Марсу…. Действия зловещих планет — разрушение, насилие, развращенность, алчность, глупость, жестокость, тревога, неблагодарность, бесстыдность, подлость, тщеславие и все другие качества. Если их влияние сильно, они помогают друг другу в их ненависти, а если слабо — покидают друг друга и действуют поодиночке. Некоторые люди говорят, что Сатурн в начале зловещий благодаря Марсу, а в конце — благоприятный благодаря Юпитеру, так как он сопровождает их во всех положениях. О Марсе говорят, что он в начале благоприятный, а в конце — зловещий, и о Солнце, что оно в начале благоприятное, а в конце зловещее. Но мы не знаем доводов в пользу этих утверждений, за исключением того принципа, что если планета обладает двумя свойствами, то в крайнем градусе она зловещая, в среднем градусе она благоприятна, а если оба ее свойства различны по величине, то она ни зловещая и ни благоприятная, за исключением определенных условий» (ал-Бируни. Астрономия. 381, 382). Далее ал-Бируни приводит десятки таблиц, устанавливающих всевозможные соответствия, однако мы не знаем исходных данных, позволивших ас-Саккаки воплотить огненное войско.

 

§ 23. Замерзшее войско 

За сорок лет до падения Багдада у хорезмшаха Ала-ад-дин Мухаммада возникло намерение отнять у аббасидских халифов светскую власть. Поздней осенью 1217 г. хорезмшах повел в наступление огромную армию, но вблизи Хулвана, на Асадабадском, перевале случилось непредвиденное событие: войска были погребены под снегом. От внезапного холода пострадала большая часть людей и скота, а отступавшие были перебиты кочевниками. Катастрофа, постигшая многотысячную армию хорезмшаха, была расценена мусульманским миром как небесная кара за попытку нанести ущерб халифу. Историк Ибн ал-Асир пишет: “[В случившемся] на этой дороге хорезмшах увидел дурное предзнаменование, и решил вернуться в Хорасан, опасаясь татар. Он полагал, что покончит со своими делами [в Ираке) и освободится от задуманного в короткое время, но понял, что ошибся в своих предположениях…. Счастливым уделом благородного Аббасидского дома было то, что кто бы ни устремлялся на него со злым умыслом, его самого постигало зло, и его цели оказывались злополучными [для него самого]” (Ибн ал-Асир, с. 342–343).

В картине мира, предполагающей божественное покровительство правящему дому, случайное, с современной точки зрения, стихийное бедствие превратилось в карающую десницу Бога. Дни хорезмшаха были сочтены. Утратив последние остатки здравомыслия, он отдал приказ перебить купцов и разграбить торговый караван, отправленный Чингис-ханом в Отрар. Месть Чингис-хана развеет по ветру кости всего рода хорезмшаха. Это не метафора, так звучал приказ Чингис-хана. Дело в том, что монголы придавали чрезвычайную значимость единству рода, что символически выражалось в сохранении костей предков на тайных родовых кладбищах.

Подробности бесславного похода хорезмийцев на Багдад известны благодаря ан-Насави: «Когда султан добился своей цели, завладев полностью государством Ирака и очистив его от тех, кто соперничал с ним в этом, он решил идти походом на Багдад. Он выслал вперед такое количество войск, что ими были битком набиты степи и пустыни, но даже и они, столь обширные, не могли их вместить. Вслед за ними выступил он сам и поднялся на перевал Асадабада. Еще будучи в Хамадане, он разделил области Багдада на владения икта'и [налоговые] округа, подписав указы об этом. В горном проходе его застиг снег, засыпавший долины и вершины. В снег погрузились палатки и шатры, и шел он беспрерывно три дня и три ночи. Положение было таково, как описал его аш-Шаши ал-Каффал:

И вот беда стала угрожающей и недуг — неизлечимым, а земля, даже белая [от снега], словно почернела, так как гибель настигла множество людей из числа пеших воинов. Из верблюдов не спасся ни один. Одни воины лишились рук, другие — ног. Из-за этой неудачи и неуспеха султан отступился от того, что замышлял, и отчаялся в своем стремлении. Он возвратил Шихаб-ад-дина ас-Сухраварди в качестве посла, просившего Аллаха о милости, предупреждавшего о беде и предостерегавшего от несправедливости. Султан раскаялся в том, что совершил ранее, когда утратил стыд и попрал справедливость и уважение, соблюдение которых обязательно для всякого, кто тверд в вере, здрав рассудком и убежден в том, что его господь установил рай и ад. Он понял, что Аббасиды — это дом, который сам Аллах поддерживает своими ангелами небесными и тайна продления его жизни и пребывания [на земле] принадлежит Аллаху, а тот, кто упорствует, “утратит и ближайшую жизнь и последнюю, а это — явная потеря”» (ан-Насави. 10).

Посол халифа спустя сорок лет напомнил эту историю монгольскому хану Хулагу, предостерегая его от похода на Багдад: «Хотя-де государю и неведомо, однако пусть он справится у людей знающих, что до сих пор конец всякого государя, который покушался на род Аббасидов и обитель мира Багдад, был ужасен. Хотя-де на них покушались непреклонные государи и могущественные повелители, но основание этого державного здания оказалось чрезвычайно крепким и будет стоять незыблемо до дня воскресения из мертвых…. Мухаммад Хорезмшах, злоумышляя истребить наш род, повел превеликое войско, однако по приговору гнева божьего был настигнут снежной бурей на горном перевале Асадабада и большая часть его войска погибла. Потерпев неудачу и понеся потери, он возвратился обратно и на острове Абескун претерпел от деда твоего Чингис-хана то, что претерпел» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 37–38). Видимо, Хулагу со вниманием отнесся к этой истории, раз он перед началом сражения с багдадским халифом советовался не только с сановниками, но и запросил астрологический прогноз (см. § 24).

Ирония ситуации в том, что монгольские ханы видели себя исполнителями воли Бога. А послу халифа они могли напомнить о тайных письмах халифа ан-Насира, побуждавшего Чингис-хана напасть на хорезмшаха.

 

§ 24. Предсказание катастрофы

За сто лет до падения Багдада в феврале 1258 г. слухи о великолепии этого города, неприкосновенности его границ и славе халифа дошли до южных областей Китая. Скорее всего, это были рассказы арабских мореходов, записанные китайскими чиновниками управления торговых кораблей. В книге Чжоу Цюй-фэя говорится: «Есть страна Байда (Багдад) Является столицей всех стран Даши. Правитель этой страны является потомком божества Масяу. Из всех стран Даши, войска которых воюют друг с другом, ни одна не осмеливается нарушать ее границы, поэтому эта страна очень богата. Правитель выезжает под раскрытым черным зонтом с золотой рукоятью, на верхушке которого имеется нефритовый лев. На его спине большой полумесяц из золота, ослепляет глаза подобно сиянию звезды. Можно заметить издали» (Чжоу Цюй-фэй. III. 2).

В мусульманской картине мира границы Багдада считались неуязвимыми, поскольку город находился под божественной защитой. Такова была идеологическая установка, противоречившая реальным фактам.

В космографическом плане столица халифата воспринималась как Центр Мира: «Багдад имеет полное великолепие и величие. Это — купол ислама и город мира, место скопления народа. Построил его Абу Джа'фар ал-Мансур…. Бу Наджиб, астролог, выбрал подходящий момент. Солнце вступило в созвездие Стрельца. Говорят, он привел доказательства, что в сем городе не умрет ни один халиф. С той даты вплоть до сегодняшнего дня благоустройство Багдада все растет…. Если закрыть доступ судам, в городе вспыхнет голод. Однако пока не соберутся государи всей Вселенной, обложить Багдад невозможно. В такой огромный город не смогут ни войти без разрешения, ни выйти из него. Исключение — сезон паломников» (Чудеса мира. 391). Предсказанию астролога Hay Бахта не суждено было исполниться: в Багдаде насильственная смерть настигла нескольких халифов, в том числе и последнего халифа, Муста'сима (1242–1258). Не понадобилось собирать и силы государей всего мира, чтобы обложить Багдад, оказалось достаточным войска монгольского хана Хулагу.

Восшествие на престол ал-Муста'сима происходило тайно. Под покровом ночи он был доставлен в халифский дворец и объявлен халифом. Его правление началось в обстановке резкого обострения отношений между группировками при дворе. Сам ал-Муста'сим, человек слабый, если не слабоумный, далекий от политики и пристрастный к развлечениям, был пешкой в руках придворных лидеров. Халиф, казалось, совсем не понимал, какая опасность нависла над Багдадом. Окруженный свитой и государственными мужами, он регулярно наведывался в Васит, где у него был дворец для развлечений. Действия ал-Муста'сима были непредсказуемы, приказания лишены смысла. У власти оказалась ничтожная личность, сведшая на нет все усилия предшественников в деле объединения мусульманских правителей перед лицом монгольского натиска. Пророчески звучат слова Ион ал-Асира (ум. 1233): «Всевышний Аллах защищает ислам и мусульман своей поддержкой, но мы не видим среди царей мусульман [ни одного), кто имел бы желание к [совершению] джихада, и [оказанию] помощи религии. Каждый из них поддается развлечениям и играм, и [занят] угнетением своих подданных» (Ибн ал-Acup, с. 401).

Армянский историк Киракос Гандзакеци (ум. 1271) в падении Багдада под монгольским натиском видит исполнение божественной воли. Рассказывая о пленении халифа, он обращает свой взгляд в прошлое, к дням основания Багдада. Видимо, гибель высшего духовного лица мусульманского мира и всей его семьи наводила на астрологические размышления.

«Хулагу завладел сокровищами халифа и нагрузил ими три тысячи шестьсот верблюдов, а лошадям, мулам и ослам не было счета. Другие дома, полные сокровищ, он запечатал своим перстнем, приставив к ним стражу, ибо не мог увезти все — [сокровищ] было слишком много. Ведь город на реке Тигре выше Катисбона, на расстоянии около пяти дней пути от Вавилона, был построен 515 лет назад в 194 (745) году армянского летосчисления измаильтянином Джафаром и все это время был в государстве ненасытной пиявкой, высасывающей [кровь] всей вселенной. Нынче же, в 707 (1258) году армянского летосчисления, он должен был воздать за пролитую кровь и за содеянное зло, когда переполнилась мера грехов его перед всеведущим Богом, который воздает воистину справедливо: нелицеприятно и праведно. Так пресеклось грозное и буйное царство мусульманское, просуществовавшее 647 лет» (Киракос Гандзакеци. 60).

Монгольский хан Хулагу, прежде чем принять решение об осаде Багдада, вел переговоры с халифом и затребовал у своего окружения астрологический прогноз, закончившийся диспутом между астрологами. Дело в том, что среди мусульман считалось, и не без основания, что покушение на власть халифа самым неблагоприятным образом отразится на судьбе претендента. Предсказывали в этом случае и череду природных катастроф. Предостережения прозвучали из разных уст. Известно, что ответил халиф на предложение монгольского хана покориться и стать данником монголов. Халиф назвал себя Джахангиром (властителем вселенной), «владыкой моря и суши, кичась знаменем Магомета, ибо “здесь оно, — говорил он, — и ежели я сдвину его с места, погибнешь и ты, и вся вселенная”» (Киракос Гандзакеци. 60). Разумеется, это была яркая декларация, но игнорировать ее монгольский хан не мог.

Можно ли свести битву за Багдад к военной или религиозной акции? Поразительно, но факт, монголы не были настроены против ислама (мусульмане, разумеется, думали иначе). Если оставаться в системе координат любой из мировых религий, мы не найдем адекватный ответ на поставленный вопрос. Неадекватными ответами переполнены средневековые источники, как христианские, так и мусульманские. И все они настаивают на религиозном характере войны «неверных» с халифом. На самом деле потомков Чингис-хана интересовала политическая власть, а не высшие истины. Монгольские правители не терпели чьи-либо притязания на духовное главенство над миром. С позиции небесного мандата Чингис-хана халиф воспринимался как политический конкурент.

Халиф был обречен, поскольку, как преемник Пророка Мухаммада, был лидером мусульманского мира. О светской власти халифа пишет Киракос Гандзакеци: «Ему покорны были все султаны, исповедующие мусульманскую веру, — и из тюрок, и из курдов, и из персов, и из еламитов, и из других народов. Он был главным законодателем их государства, а они (султаны) по договору подчинялись ему и уважали его как родственника и соплеменника основоположника веры своей — первого лжеучителя их» (Киракос Гандзакеци. 59).

Битве мечей предшествовала космическая битва между Аллахом и Тенгри. Мусульманский мистицизм лицом к лицу столкнулся с монгольским имперским мифом, согласно которому деяниям хана покровительствует Вечное Небо. Хан оказался предусмотрительней халифа, поскольку пригласил на службу мусульманских астрологов. Астрологический прогноз преследовал единственную цель — дать возможность хану поступить в согласии с волей высших сил. Однако предсказание шести катастроф внушало серьезные опасения и грозило парализовать волю к победе.

Согласно «Сборнику летописей» Рашид-ад-дина, события развивались так: «Хулагу-хан совещался насчет того похода с государственными мужами и придворными сановниками. Каждый из них высказывал что-либо согласно своему убеждению, [Хулагу-хан] призвал звездочета Хусам-ад-дина, который сопутствовал ему по указу каана, чтооы избрать час выступления в путь и привала, и приказал ему: “Расскажи без лести все то, что видно в звездах”. Вследствие [своей] близости он обладал смелостью и решительно сказал государю: “Нет счастья в покушении на род Аббасидов и в походе войска на Багдад, ибо доныне ни один государь, который покушался на Багдад и на Аббасидов, не попользовался царством и жизнью. Ежели государь не послушает слов слуги своего и пойдет туда, произойдут шесть казней: во-первых, падут лошади и воины захворают, во-вторых, солнце не будет всходить, в-третьих, дождь не будет выпадать, в-четвертых, поднимется холодный вихрь и мир разрушится от землетрясения, в-пятых, растения не будут произрастать из земли, в-шестых, великий государь в тот же год скончается”. Хулагу-хан на эти слова потребовал доказательства и взял письменное свидетельство. Бахиши и эмиры согласно сказали: “Поход на Багдад — само благо”. Затем [Хулагу-хан] призвал ходжу мира Насир-ад-дина Туей и посоветовался с ним. На ходжу напали подозрения. Он предположил, что его хотят испытать, и сказал: “Из этих обстоятельств ни одно не случится”. (Хулагу-хан] спросил: “Так что же будет?”. Насир-ад-дин ответил: “А то, что вместо халифа будет Хулагу-хан”. После этого (Хулагу-хан] призвал Хусам-ад-дина, чтобы он поспорил с ходжой. Ходжа сказал: “По общему признанию всех мусульман многие из великих сподвижников (посланника божьего Мухаммада) пали жертвою и то никаких бедствий не случилось. Ежели говорят, что это-де особое свойство Аббасидов, то ведь Тахир из Хорасана пришел по приказу Ма'муна и убил его брата Мухаммад-Ами-на, а Мутаваккиля при помощи эмиров убил сын, а Мунтасира и Му'тазза убили эмиры и гулямы и точно так же еще несколько других халифов были убиты рукой разных лиц и никакой беды не произошло”» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 39).

Знаменитый философ, математик и астроном Насир-ад-дин ат-Туси, нашедший покровительство у монгольского хана Хулагу, на первый взгляд оказался прав: ни одно из шести предсказанных звездочетом Хусамом бедствий не приключилось. И вопреки словам халифа, вселенная не погибла, чего не скажешь о самом халифе. Существуют несколько версий его насильственной смерти, всколыхнувшей весь мусульманский мир (см.: Жан де Жуанвиль. § 584–587; Марко Поло, с. 59; Киракос Гандзакеци. 60; Григор Акнерци. 14; Георгий Пахимер. 2. 24).

К Хулагу привели Сулейман-шаха, астролога багдадского халифа, и спросили: «“Поскольку ты был звездочетом и сведущ в злом и счастливом влиянии (звезд] небосклона, то отчего же ты не предвидел свой злой день и не посоветовал своему господину мирной стезею пойти к нам на служение”. Сулейман-шах ответствовал: “Халиф был самовластен, звезды не сулили ему счастья, а он не слушал советов доброжелателей”» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 43). Хулагу тоже не внял советам своего звездочета Хусама, хотя к его прогнозу отнесся со всей серьезностью.

Соперничество за Багдад предстает как попытка со стороны окружения халифа спасти духовный центр мусульманского мира, где ему противостоит стремление монгольского хана свести значимость халифа к нулю, с последующим уничтожением халифского рода и его символических прерогатив.

Современные историки обычно описывают внешний ход военных действий, а то, что происходит на ментальном уровне, просто теряется из виду. Видимо, это слишком тонкие материи, чтобы их можно было документировать привычным образом.

Скрытая от посторонних глаз сторона военного конфликта затрагивала глубинные мифологические основы жизни. Правитель и стоящая за ним военная группировка для достижения своих целей использовали весь набор средств, в том числе, и магический инструментарий. Этим обстоятельством объясняется наличие в окружении монгольского хана различных специализированных групп, в частности профессиональных астрологов. В их задачу входил прогноз ближайших событий и оценка конкурирующих прогнозов, вычисление благоприятного дня для начала тех или иных действий, расшифровка небесных знаков. Правитель был просто обязан учитывать кроме реальных факторов (численность и боеспособность противника, условия местности и прочее), волю Неба, или, говоря современным языком, вероятность случайных факторов. В тех случаях, когда мнения астрологов не совпадали, бремя окончательного решения лежало на правителе. И тогда ему на помощь приходили люди, обладавшие широким кругозором и богатым жизненным опытом, не верившие ни в силу заклинаний, ни во всевозможные магические ухищрения, ни в пророчества мистических концепций.

 

§ 25. Ветер перемен

Предсказание звездочета Хусам-ад-дина сбылось. Хусам-ад-дин заявил Хулагу: «Ни один государь, который покушался на Багдад и на Аббасидов, не попользовался царством и жизнью». Шестая небесная казнь в прогнозе звездочета касалась судьбы монгольского правителя: «Великий государь в тот же год скончается». Великим государем был монгольский каан Мунке, а вовсе не его родной брат, Хулагу. Хулагу, взяв Багдад и уничтожив халифа, лишь исполнил высочайший приказ.

Вот как эта деликатная ситуация описана чагатайским историком Джамал ал-Карши, возлагающим всю вину на Хулагу: «Взошел на трон Манку-хан справедливый, имя его Манку ибн Тули ибн Чингиз-хан…. Отдал своему брату Кубилаю страну Хитай и отправил [с войсками] брата Хулаку в Хорасан и [в регионы] двух Ираков. Это он занял Багдад и убил халифа ал-Му'тасима би-л-Лах, повелителя правоверных» (Джамал ал-Карши, с. 119). На самом деле, война против халифа была общим мероприятием Чингизидов. Мунке-кааи дал такие наставления брату: «Ежели халиф багдадский соберется служить и слушаться, не обижай его никоим образом, а ежели он возгордится и сердце и язык не приведет в согласие [с нами], то и его присовокупи к прочим (врагам)» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 24).

По сведениям Рашид-ад-дина, халифа прикончили вместе со старшим сыном и пятью слугами 14 числа месяца сафара 656 г. х. (20 II 1258). Монгольский каан Мунке скончался в пятидесятилетнем возрасте 11.VIII. 1259. Отметили ли современники связь между этими драматическими событиями? Открытых размышлений на эту тему в официальных хрониках, созданных на территории Монгольской империи, нет и быть не может. Однако версий смерти каана не меньше, чем версий гибели халифа. Символические фигуры — халиф и каан, гарантирующие в своих сообществах социальный порядок, оказавшись вовлеченными в противостояние, ушли в небытие почти одновременно. С тех пор в мусульманском мире не было багдадского халифа, а в Монгольской империи не было каана, признанного всеми Чингизидами.

Со смертью великого хана Мунке в конце 1259 г. закончился и период единства Монгольской империи. Мунке не назначил своего преемника, и борьба за престол на этот раз произошла между родными братьями Хубилаем и Ариг-Букой. Удивительным выглядит не соперничество претендентов, а результат: крушение вертикали власти. Возможно, размеры империи достигли некоего критического предела, за которым единство власти становится абсолютно призрачным, независимо от воли правящей группы. Жизнеспособностью обладают системы с обратной связью.

Хубилай в то время находился с войском в Китае, а Ариг-Бука в Монголии. Царевичи и эмиры, которые состояли при Хубилае, не стали откладывать «дело о ханском престоле» в долгий ящик, тут же созвали сходку и так решили на своем совете: «Хулагу-хан ушел в область таджиков, род Чагатая далеко, род Джучи тоже очень далеко, а люди, которые находятся в союзе с Ариг-Букой, совершили глупость»; «если мы теперь кого-нибудь не поставим кааном, то как мы можем существовать?». Посоветовавшись таким образом, все согласились и в год Обезьяны, соответствующий 658 г. хиджры (1260 г.), в середине лета, в городе Кайпине посадили Хубилая на престол царства (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 160).

Поспешное и неправильное избрание Хубилая вызвало смуту. Противники Хубилая в свою очередь провозгласили великим ханом Ариг-Буку. Таким образом, в 1260 г. произошло одновременное избрание двух великих ханов — Хубилая в Китае и Ариг-Буки в Каракоруме. Наиболее могущественные представители рода Чингизидов, Хулагу, глава ильханов, и Берке, глава Улуса Джучи, не приняли участия ни в том ни в другом избрании. Но, как показывают монеты, чеканенные в Поволжье, Берке (правил в 1256–1267) признал младшего претендента Ариг-Буку законным наследником престола.

Между братьями разразилась война, в которой Ариг-Бука в конце концов потерпел поражение и в 1264 г. сдался Хубилаю. Ханом всей империи был объявлен Хубилай, но только номинально: Хулагу в Персии, Берке во владениях Джучидов и Алгуй в Улусе Чагатая были фактически независимыми государями.

Алгуй был ставленником Ариг-Буки, однако перешел на сторону Хубилая. Закон Ясы пошатнулся. Строгая система соподчинения оказалась размытой. Чингизиды превращались в завистливых владетелей. Алгуя соблазнили значительные суммы денег, собранные чиновниками Ариг-Буки в его владениях, и он распорядился умертвить сборщиков, чтобы завладеть деньгами, скотом и оружием. Взбешенный его вероломством Ариг-Бука прекратил борьбу в Хубилаем и в 1262 г. направил все свои силы против Алгуя. Алгуй разбил близ города Пулада и озера Сут авангард армии Ариг-Буки под начальством Карабуги, который был убит, и, считая себя после этой победы в безопасности, спокойно возвратился в свою резиденцию на берегах р. Или и распустил свое войско. Между тем Асутай со вторым корпусом Ариг-Буки прошел через ущелье, которое называли Железными воротами, и овладел Алмалыком. Алгуй со своим правым крылом удалился к Хотану и Кашгару. К Аксутаю вскоре присоединился с остальною своею армией сам Ариг-Бука. Он приказал опустошать страну своего врага и убивать всех воинов Алгуя, которые попадали в его руки. Эти варварские действия имели гибельные для него последствия. Страна Алмалык испытала в наступившую весну все ужасы голода, повлекшего большую смертность. Между тем эта страна славилась плодородием почвы и многочисленностью скота. Большинство офицеров Ариг-Буки, негодуя на бесчеловечие, с которым он обращался с монгольскими войсками противника, которых жреоий войны предавал в его руки, решилось его покинуть; они отправились со своими воинами к царевичу Юругташу, сыну Мунке, который командовал аванпостами Хубилая в пустыне алтайской и на берегах Джабагана. и перешли на службу к Хубилаю. У Ариг-Буки осталась только горсть войска. Оставшись без армии и средств он отдался на волю Хубилая.

Так выглядят эти события в исторических исследованиях. Создается впечатление, что события разворачивались в неком идеальном ландшафте, не подверженном ни катастрофическим перепадам температур, ни ураганам. С позиции политической метеорологики все выглядело несколько иначе. Считается, что особо суровая зима 1263 г. ускорила падение соперника Хубилая.

Окончательно судьбу Ариг-Буки решил случай. Рашид-ад-дин склонен видеть здесь проявление мистической силы. «Однажды Ариг-Бука предавался развлечениям и удовольствиям, как вдруг поднялся вихрь, [который] разорвал приемный [ханский] шатер из шелковой материи, хазармихи, и сломал опорный столб, и из-за этого было ушиблено и ранено много народа. Его приближенные эмиры и вельможи сочли это обстоятельство предзнаменованием начала упадка его могущества и совсем отстали от него, и все разбрелись. Там остались Ариг-Бука и Асутай с небольшим войском, и они с достоверностью поняли, что это плачевное состояние и расстройство есть [последствие] проклятий несчастных людей, отдавших Богу душу во время той нужды и голода. Какое может быть сомнение в том, что множество могущественных родов рухнуло под воздействием вздохов угнетенных?» (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 165). Падение приемного шатра было знаком того, что Небо отвернулось от хана. Между тем, в отличие от Хубилая, Арик-Бука имел законное право на власть.

 

§ 26. Тайфун, спасший Японию 

В представлении Марко Поло, главная особенность Японии — обилие золота. Дворец японского императора — диковинное сооружение. «Сказать по правде, дворец здесь большой, и крыт чистым золотом, так же точно, как у нас свинцом крыты дома и церкви. Стоит это дорого — и не счесть! Полы в покоях, а их тут много, покрыты также чистым золотом, пальца два в толщину; и все во дворце, и залы, и окна покрыты золотыми украшениями» (Марко Поло, с. 170). Рассказ о золотом дворце микадо — это мифологический текст. Золото — один из элементов, подчеркивающий исключительный статус правителя. Мистические функции золота используются для защитной магии. Марко Поло буквально воспринимает текст, когда переводит символическую ценность золота в практическую плоскость. И уж совсем нелепо выглядит у него мотивация Хубилая, пожелавшего захватить Японию: «Когда великому хану Кублаю, что теперь царствует, порассказали об этих богатствах, из-за них захотел он завладеть этим островом» (Марко Поло, с. 170). Сокровища микадо являются символом священного царя. Хубилай посягал не на золото, а на божественный статус микадо.

В 1267 г. Хубилай отправил в Коре двух посланцев с письмом на имя «короля» Японии и потребовал, чтобы корейцы сопроводили туда посланцев. Корейцы отправили в Японию своего посланника, доставившего письмо императору. В монгольском послании говорилось: «С незапамятных времен правители небольших государств стремились поддерживать дружеские отношения друг с другом. Мы, Великая Монгольская Империя, получили мандат Неба и стали править миром. Поэтому многочисленные страны в отдаленных землях стремились установить отношения с нами. Как только я занял трон, я прекратил войну с Коре и восстановил их землю и народ. В благодарность и правитель, и народ Коре стали нашими, их радость напоминает радость детей в отношении отца. Япония расположена около Коре и со времени своего основания несколько раз направляла послов в Срединное Королевство. Однако такого не случалось с начала моего правления. Это, возможно, из-за того, что вы недостаточно осведомлены. Поэтому я настоящим посылаю к вам специального посла, чтобы сообщить о нашем желании. Отныне давайте установим дружественные отношения друг с другом. Никто не хочет прибегать к оружию».

В Японии это письмо было воспринято следующим образом: «Недавно было доставлено послание, из которого видно, что монголы имеют злое сердце в отношении нашей страны. Приказываем довести до сведения гокэнин и прочих в провинции Сануки. чтобы они полностью осознали необходимость быть бдительными».

И четвертое посольство, которое возглавлял Чжао-лан-би, не увенчалось успехом. Переговоры с Японией начаты не были. Между тем японское правительство получило письмо Хубилая, написанное китайскими чиновниками из учреждения Чжун-шу-шень. Ответ японского правительства был подписан 7 числа 1 месяца 1270 г.

«Письмо из Японского Императорского кабинета (Дай-цзёо-кан). Мы получили письмо через корейского посла Гао-жоу из монгольского центрального учреждения (Чжун-шу-шень) 9 месяца, 24 числа. За 17 дней до этого к порту Инахо прибыл иностранный корабль. Когда его задержали и опросили, откуда он пришел, то оказалось, что это прибыл корейский посол, представивший монгольское письмо. Мы познакомились с его содержанием и тщательно обсудили его. Оказалось, что слово “Монголия” нам до сих пор было незнакомо, и мы с трудом догадались, что это слово значит. Мы брали Ханьские и Танские книги (китайские), а также другие иностранные словари, знакомились с соседями Китая, изучали его границы, но такого народа не оказалось. Ни худого, ни хорошего мы против Вас не имеем, но у нас не представлялось причины завязать отношения с Вами. Теперь мы хотя и получили Ваше второе письмо, более любезное, чем раньше, но все еще сомневаемся в вашей искренности; хотя Ваши конфуцианские и буддийские книги с их учением ни убивать никого очень почтенны и хотя сам Император называет свою страну стремящейся к миру и избегающей завоевательных стремлений, но мы этому сильно не доверяем. Свет богини Тенсёо-коо-дай-цзин (Богиня Солнца, назыв. также Аматерасу) проходит божественною нитью до нынешнего времени через всю нашу страну, в лице наших Императоров — потомков ее. Этот свет Японии льется во все места [мира] и влияние его распространяется везде. Кто же после этого осмелится быть равными нам, или мериться с нами силами? Бун-е 1-й месяц и день 7 года».

Письмо из императорской резиденции в Киото было отправлено на обсуждение правительству в Камакуру. Во главе правительства стоял девятнадцатилетний Токимунэ, который решил не посылать письма Хубилаю.

Пока продолжались подобного рода переговоры, Хубилай начал готовится к войне с Японией. Постройка судов началась еще в 1268 г. На это дело Хубилай не жалел ни средств, ни людей.

Япония тоже не отставала от монголов в приготовлениях к военным действиям. 13 сентября 1271 г. Токимунэ, опасаясь вторжения монголов, приказал наместнику северной части области Ата укрепить приморские города на острове Киусиу.

В том же 1271 г. Хубилай снова посылает Чжао-лан-би в Японию в качестве посла, а вслед за ним нового курьера, по имени Цзиньду. Письма Хубилая не были переданы японскому правительству. Два года положение дел оставалось неопределенным. Наконец, в 3 месяц 10 года Чжи-юань (1273 г.) Хубилай снова приказал Чжао-лан-би отправиться в Японию с прежним поручением. Тот прибыл в Дадайфу и просил позволения отправиться в Киото для встречи с императором. Подобно прежнему, ему было в этом отказано, и посол ни с чем возвратился обратно в мае месяце в Пекин. По прибытии он докладывал Хубилаю об именах и почетных званиях различных высокопоставленных лиц японского правительства, указывал название и число областей Японии, обычаи жителей и местоположение важных для военных целей мест. Все эти сведения сохранились в династийной хронике «Юань ши». Самое любопытное в них — это предупреждение о возможной трагедии в море. Тайфун, уничтоживший оба флота Хубилая, начал обретать силу как воображаемая величина.

Хубилай сообщил корейскому послу о своем намерении совершить поход на Японию. Посол ответил следующее:

«Я жил больше года в Японии и прекрасно изучил нравы жителей этой страны. Наблюдения мои показали мне, что японцы имеют зверские наклонности и с легким сердцем убивают людей. Они не знают ни дружеских, ни хороших семейных отношений, не знают даже основных правил приличия, каковые столь необходимы в общественной жизни. Кроме того, у них мало обработанных земель, по причине множества гор и рек. Если бы Вы, Государь, и подчинили себе эту страну, то от этого Вы ничего бы не выиграли и пользоваться богатствами страны Вам бы не пришлось: Мореплавание там очень опасно: ему мешают беспрерывные бури. Поэтому и Ваше, Государь, войско может подвергнуться неожиданной катастрофе, если бы Вы отправили его к берегам Японии. Вы совершенно напрасно будете рисковать, а Ваше войско погрузится в бездонную глубину. Я осмелюсь Вам посоветовать не начинать войны с Японией». После этих слов Император задумался.

Однако воинственная решимость монгольского Императора взяла верх. В 1 месяц 11 года Чжи-юань (1274 г.) Хубилай приказал своему полководцу Хун-ча-цю отправиться в Корею, чтобы там наблюдать за постройкой тех военных судов, которые должен был приготовить корейский правитель для Хубилая. Работы по постройке судов в Корее должны были начаться с 15 числа 1 месяца этого года. Ввиду спешности приготовления кораблей рабочие и мастеровые набирались без разбора. Способных и готовых к работе оказалось около 30 500 человек. Согласно корейским источникам, такое громадное количество рабочих мешало инженерам вести наблюдения за постройкой судов, а потому всюду была страшная суматоха.

В 3 месяце 1274 г. был дан второй указ Императора Хубилая на имя уполномоченного комиссара Цзинь-ду и назначенного стоять во главе корейского войска и народа Хун-ча-цю. Эти лица должны были к 7 месяцу приготовить 300 мелких и 600 больших судов, запастись водою, собрать 15 000 войска и по первому указанию совершить нападение на Японию. Корея должна была выставить в помощь монголам 5600 человек.

В 5 месяц 1274 г. монгольское войско в 15 000 человек прибыло в полном вооружении в Корею и ожидало там дальнейших приказаний. Через месяц отсюда был отправлен в Пекин курьер по имени Лоюй с извещением, что 900 судов уже построены и стоят на якоре в порту Цзинь-Чжоу (Кинсай на юге Кореи). Цзинь-ду был назначен главнокомандующим всех монгольских войск. Его помощником стал Хун-ча-цю.

3 числа 10 месяца 1274 г. монгольские суда из порта Хэфу вышли в открытое море. Через два дня юаньская эскадра прибыла к местности Сасухо на о. Цусима. Жители острова немедленно сообщили об этой опасности начальнику острова, который выступил с восьмьюдесятью всадниками и героически погиб. 15 числа монголы высадились на о. Ики и уничтожив гарнизон, вырезали население. 17 числа весть о поражении достигла двора императора Гоуда. Прося защиты от опасности у богов, император отправился в храм Хациман и приносил там умилостивительные жертвы. 20 числа произошла решающая битва, где объединенная японская армия потерпела поражение. Преимущество монголов заключалось в применении железных пороховых снарядов те пао величиной с ручной мяч. Несколько тысяч таких снарядов при метании взорвались со страшным грохотом, потрясшим окрестности. По свидетельствам очевидцев, японские воины, никогда не встречавшиеся с подобным оружием и испуганные страшным грохотом взрывов, в панике бежали.

Дальнейшие события не поддаются уразумению. Востоковед С. В. Недачин излагает точку зрения японских историков XIX в.

«Несмотря на такой успех юаньского оружия, в тактике монголов вдруг произошла неожиданная перемена: оставив дальнейшее наступление, они вернулись на свои суда с тем, чтобы уехать обратно. На следующий день, когда японцы, отчаявшись в своем спасении, обезумевши от страха, вышли к морю, то увидели, что волнующаяся поверхность моря не отражала в себе ни одной тени неприятельского корабля. Только близ острова Сига в воде барахталось одно судно. Японские войска приблизились к нему и захватили в плен около 220 монголов. Пленники были доставлены в крепость Мидзуки и там убиты. Какая же могла быть причина столь неожиданной тактики монголов? Японские историки объясняют это явление тем, что на море случилась страшная буря и стала разбивать неприятельские суда. С этим мнением согласуется и корейская история “Тон-гук тхон-гам” дополняя при этом, что во время бури погиб начальник левого монгольского крыла Цзинь-Шен. Не смея отрицать подобного утверждения (Японское море почти всегда, а особенно осенью, — это был 10 месяц, бывает бурно), все-таки трудно согласиться с тем, чтобы буря была настолько сильна, что явилась причиной отъезда монголов. Если бы это и было так, то будет естественнее искать спасение от бури на ближайшем берегу, чем в открытом море. Если это было следствием усталости от битвы, как предполагает Овада и автор истории “Тон-гук тхон-гам”, то почему юанцы не могли отдохнуть с меньшим риском пред стихией на суше? “Юань ши” так определяет причину возвращения монголов в данный момент: “Так как не было согласия между начальниками монгольских войск и в то же время истощились стрелы, то монголы вернулись обратно, пограбив только прибрежные места”».

Несмотря на неудачу, Хубилай не оставлял своего намерения рано или поздно подчинить Японию. Он приказал выехать в Японию новому посольству. По приказанию Токимунэ послы были казнены. Им отрубили головы и повесили их на шестах на берегу моря. На пять лет Япония была оставлена в покое. Хубилай вел войну с Южным Китаем, где династия Сун доживала свои последние дни. Став повелителем всего Китая, Хубилай вновь обратил внимание на Японию. Советники отговаривали его от рискованного предприятия. Он попытался начать мирные переговоры с Японией и вновь отправил туда посольство в 6 месяце 1279 г. Послы везли грамоту правительству Японии с требованием подчиниться Китаю. Послы были казнены.

В 5 месяце 1281 г. полководцы Цзиньду, Хун-ча-цю и Цзинь-фань-цин с 40 000 войском на 900 судах вышли из порта Хэпу в открытое море, не дождавшись главнокомандующего Фань-вень-ху, опоздавшего явиться к назначенному сроку в Корею. Пока монгольские и корейские войска опустошали остров Ики, в море вышла эскадра с китайским войском на 3000 кораблях. 5 июля обе юаньские эскадры соединились у о. Мунаката. Как ни старались монголы перебраться на сушу и двинуться к городу Хаката для взятия Дадайфу — попытка эта им не удалась. Японцы удержали за собой береговую крепость. Юань-ская эскадра снялась с якоря и направилась к небольшому острову Такасима. Там и разыгралась трагедия. В ночь на 1 число 8 месяца 1281 г. с севера подул страшный ветер. На море разразилась сильная буря, вернее, это был тайфун, потопивший монгольские суда. Оставшиеся в живых были вынесены волнами на необитаемый остров Така-сима. Главнокомандующий монгольской армией Фань-вэнь-ху вместе с другими генералами на уцелевших судах бежал в Корею.

Марко Поло известны подробности этого дела. Загадочно звучат его слова о северном ветре. Северный ветер не просто внушил тревогу и грозил разбить суда, это метафора слепоты. Руководители похода приняли ложное решение (как нам кажется сегодня), и их действия выглядят иррационально.

«Послал он сюда двух князей со множеством судов, с конным и пешим войском. Одного князя звали Абатан, а другого Вонсаничин, были они и разумны, и храбры. Вышли они из Зайтона и Кинсая [Цюаньчжоу и Ханчжоу], пустились в море, доплыли до острова и высадились на берег. Захватили они много равнин да деревень, а городов и замков не успели еще взять, как случилось с ними вот какое несчастье; зависть была промеж них, и один другому не хотел помогать; подул раз сильный ветер с севера, и стала тут говорить рать, что следует уходить, не то все суда разобьются; сели на суда и вышли в море; не проплыли и четырех миль, как прибило их к небольшому острову; кто успел высадиться, спасся, а другие погибли тут же. Высадились на остров около тридцати тысяч человек, да и те думали, что погибли, и очень тосковали; сами уйти не могут, а уцелевшие суда уходят на родину. И плыли те суда до тех пор, пока не вернулись к себе» (Марко Поло, с. 170–171). По версии Марко Поло, монгольская армия, оставшаяся на маленьком острове, отчаявшись, не знала, что делать. Когда же к острову подошла японская эскадра, монголы хитростью захватили суда, поплыли к большому острову и, введя в заблуждение столичный дозор японскими знаменами и значками, беспрепятственно вошли в город. Согласно «Юань ши», японцы, высадившись на остров, пленили юаньцев и казнили большую часть из них. Из тех, кто выжил, несколько человек бежали на родину и сообщили Хубилаю о гибели армии.

Монгольский историк Рашипунцуг, Чингизид, потомок Даян-хана в десятом колене и тайджи третей степени, завершил хронику «Болор эрикэ» в 1775 г. Будучи чиновником цинской административной системы, он имел доступ к официальным и неофициальным источникам. Вот как он описывает первый поход Хубилая в Японию: «Согласно императорскому указу, была подготовлена военная кампания против Японии. Когда войско отправилось по морю и [корабли] плавали, придерживаясь берегов Фэнвэиху, но еще не достигли [берегов основного острова], а только добрались до острова Пинху, то попали в тайфун, и лодки разбились об океанские волны. Тогда все полководцы каждый для себя выбрали комфортные, крепкие лодки и на них вернулись обратно. В результате вернулось из десяти человек только трое». Далее Рашипунцуг приводит текст комментария из произведения частного лица: «В летописи “Сюй бянь” так комментируется [это событие]: “В прошлом году зимой [императорские войска] отправились на завоевание государства Жибень. А осенью этого года они вернулись. Они, конечно, встретились с войском [неприятеля], и в течение неполного года все наши войска истреблены. И никакого успеха не добились. То, что войска были истреблены, — ошибка Ши-цзу-хана. Как можно, чтобы человек, ставший правителем и собравший под одну крышу весь мир в пределах четырех морей благодаря своему ясному разуму, стал соперничать и затевать войну с несколькими разбойниками, обитающими вне пределов империи?».

Погода не всегда стояла на стороне казавшихся непобедимыми монголов. Монгольские военные экспедиции в Японию в 1274 и 1281 гг. были разметаны тайфунами, получившими название «божественного ветра» — камикадзе. Эти катастрофы произошли несмотря на то, что экспедиции снаряжались по повелению Хубилая, который не только считался ставленником Вечного Неба, но и был провозглашен ханом-чакравартином — вселенским монархом, «вращающим колесо закона». Однако и здесь, как в случае с Хулагу и халифом ал-Мустасимом, столкнулись две космологические мифологемы, но на этот раз божества — хранители Японии оказались сильнее монгольского Тэнгри.

 

§ 27. Разгон облаков

При дворе великого хана Хубилая несли службу тибетские и кашмирские жрецы. Если верить Марко Поло, они с помощью магических практик демонстрировали удивительные вещи. Жрецы воздействовали на погоду и разгоняли тучи над летним дворцом в Шанду; во время же больших пиров заставляли чаши с вином переноситься по воздуху на расстояние до десяти шагов и опускаться на столе великого хана. Оба случая воспринимаются как чудо, и Марко Поло не испытывает ни малейших сомнений в достоверности происходящего.

«Чуть не забыл рассказать вам о чуде: когда великий хан живет в своем дворце и пойдет дождь, или туман падет, или погода испортится, мудрые его звездочеты и знахари колдовством да заговорами разгоняют тучи и дурную погоду около дворца; повсюду дурная погода, а у дворца ее нет. Знахари эти зовутся тибетцами и кашмирцами; то два народа идолопоклонников; заговоров и дьявольского колдовства знают они больше, нежели кто-либо; все их дела — дьявольское колдовство, а народ уверяют, что творят то с божьей помощью и по своей святости. Есть у них вот такой обычай: кого присудят к смерти и по воле государя казнят, берут они то тело, варят его и едят, а кто умрет своею смертью, того никогда не едят. Бакши эти, о которых вам рассказывал, по правде, знают множество заговоров и творят вот какие великие чудеса: сидит великий хан в своем главном покое, за столом; стол тот повыше восьми локтей, а чаши расставлены в покое, по полу, шагах в десяти от стола; разливают по ним вино, молоко и другие хорошие питья. По наговорам да по колдовству этих ловких знахарей-бакши полные чаши сами собою поднимаются с полу, где они стояли, и несутся к великому хану, и никто к тем чашам не притрагивался. Десять тысяч людей видели это; истинная то правда, без всякой лжи. В некромантии сведущие скажут вам, что дело то возможное» (Марко Поло, с. 96–97). Следует признаться, что и сегодня эти истории не поддаются объяснению.

Магический код жреческих манипуляций неизвестен Марко Поло и, скорее всего, непереводим на язык европейской культуры. Однако такие попытки предпринимались. Люди из окружения Марко Поло полагали, что заклинания жрецов приводили в движение силы мертвого мира.

По мнению брата Одорика де Порденоне, который провел в Китае три года (1324–1326) и не раз посещал ханский дворец, фокусники при дворе великого хана заставляют сосуды с вином взлетать в воздух и опускаться прямо к губам участников пира. Необычный сюжет привлек внимание европейских читателей. По мнению О. Л. Фишман, автор сочинения о кругосветном «Путешествии Мандевиля» позаимствовал этот рассказ у Одорика, но превратил фокусников в магов, способных обратить день в ночь и ночь в день и сотворить из воздуха танцующих красавиц и сражающихся рыцарей. С точки зрения литературоведов, Мандевиль — фантазер и выдумщик. Однако не стоит исключать, что до слуха Мандевиля дошли загадочные истории о том, как при монгольских дворах маги и астрологи показывали и более удивительные вещи; например, ас-Саккаки вызвал в шатре Чагатая огненное войско (см. § 22).

По наблюдениям ал-Бируни, вера индийских земледельцев в способность брахманов разгонять грозовые облака была безмерной (см. § 38). Ближе к магической практике бакши умения, которые молва приписывала знаменитому даосу Чань-Чуню. В 1220 г. по пути к Чингис-хану в провинции Сы-чуань он отметил в 4-й луне главный китайский праздник в году. Согласно запискам Ли Чжи-чана, во время праздничной церемонии учитель изменил погоду: «В то самое время была засуха. 14-го числа, когда началось служение, пошел сильный дождь; собрание тревожилось тем, что неудобно совершать обряды; после полудня учитель взошел на жертвенник и только начал совершать служение, как вдруг небо очистилось. Собрание возрадовалось и удивлялось, говоря: “Чего он захочет, дождя или ясной погоды, то и будет; конечно, подобного нельзя творить, не имея высокой святости и обильных совершенств”» (Си ю цзи, с. 275).

Через три месяца ситуация повторилась, но с обратным действием: «В Чжун юань (праздник 7-й луны 15-го дня) он служил в кумирне, где жил. После полудня была раздача фу (особых писаний) и посвящение в монашество; все старые и молодые сидели на открытом месте и много терпели от жара; вдруг над ними образовалось облако, в виде круглого покрова, не рассеивавшееся целый час; все собрание было в восторге и восхваляло этот случай. Кроме того, в той кумирне был колодец воды, в котором было достаточно для сотни человек; но так как в это время собралось более тысячи, то эконом намеревался достать воды из других мест; но три дня до того и после еще три дня вода в колодце вдруг прибыла, так, что сколько ни черпали, она не убавлялась; во всем этом видна была помощь Неба, за добродетели. После служения учитель сочинил стихи: Великое милосердие Тайшана спасает мириады душ; существам доставляется счастье посредством священных книг. Храните в трех полях семя, дух и эфир; они то же, что из всех феноменов достойнейшие чествования солнце, луна и звезды. Чувствую, что в плотском теле скрывается греховное начало, и трудно, избежав осуждения, вступить в бесформенное бытие. В таком случае, посредством служения Северной Медведице, можно постепенно подняться в южные палаты, в чертог самосожжения» (Си ю цзи, с. 277–278). Южные палаты (нань гун): южная полярная звезда, где пребывает дух долголетия и бессмертия, противоположная Северной Медведице. Самосожжение, собственно переплавление, как металла; по мнению даосов, известными способами самоусовершенствования можно очистить все смертное в человеческой натуре.

В мусульманской традиции магическую потенцию приписывали праведным правителям. Высокое ремесло превратилось в разменную монету моралистов. «Рассказывают, что в престольной Газне пять дней и ночей шел дождь. Дома стали разрушаться, и люди пришли в отчаяние. 'Ала ад-давла припал лицом к земле, стал читать сокровенную молитву и сказал: “О, Всевышний! Лжецы объединились в стремлении погубить мир. Яви доказательство своей сущности и покажи тщетность их желаний!” Всевышний создатель принял его мольбу, и дождь прекратился. Подданные обрели покой. Этот случай указывает на качества, которыми обладает верующий падишах. Если падишах добр к своим подданным и его помыслы к ним чисты, то любая молитва, которую он совершит ради них, будет принята» (ал-'Ауфи. § 180).

В другой мировой столице, Константинополе, превратившейся в музей под открытым небом, чужестранцам показывали золотой шар. Считалось, что он защищает город от молний. В 1204 г. пикардийский рыцарь Робер де Клари видел этот загадочный талисман. «В другом месте города имелись ворота, которые назывались Золотой покров. На этих воротах был шар из золота, который был сделан с таким волшебством, что, как говорили греки, с тех пор как там был этот шар, никогда ни один удар грома не попал в город; на шаре этом была отлита из меди статуя, с накинутой на ней мантией из золота, которую статуя держала на своих руках; и на статуе были начертаны письмена, гласившие, что “все те, — так гласили письмена на статуе, — кто живут в Константинополе один год, смогут иметь золотые одеяния, как у меня» (Робер де Клара. LXXXVIII). Золотой шар — символ тех почти забытых времен, когда технические эксперименты относились к сфере свободных искусств.

 

§ 28. Магическая революция

В 1239 г. в созвездии Рака встретились две имеющие пагубное влияние планеты, и астрологи Бухары высчитали, что может произойти бунт и, вероятно, появится еретик. В изложении персидского историка Джувайни, образованного человека, скептика, презиравшего суеверия толпы и к тому же занимавшего важный пост в монгольской администрации, события развивались так.

Недалеко от Бухары в селении Тараб жил ремесленник Махмуд, заявивший, что он обладает магической властью. Он утверждал, что джинны разговаривают с ним и сообщают о том, что сокрыто от других. «В Мавераннахре и Туркестане многие люди, особенно женщины, утверждают, что обладают магической властью; и когда кто-нибудь заболеет или занедужит, они приходят к нему, вызывают призывателя пари, исполняют танцы и проделывают другие подобные глупости и таким образом убеждают невежественных людей и чернь», — полагает Джувайни.

К Махмуду присоединилась толпа последователей, и смута стала очевидной. Прошел слух, что звезды указали на появление могущественного властелина, а расчеты астрологов увеличили число его сторонников. Эмиры и баскаки Бухары обсуждали между собой, какое средство употребить, чтобы погасить пламя беспорядков, и отправили гонца к наместнику. Тем временем, под предлогом получить покровительство Махмуда, они упросили его прийти в Бухару. Они намеревались напасть на него, осыпав градом стрел. Махмуд отправился в Бухару и, видимо догадавшись о заговоре, обратился к старшему шихне со словами: «Откажись от своих злых намерений, или я прикажу, и без участия человеческой руки будут вырваны твои глаза». Когда монголы услышали эти слова, они сказали: «Нет никаких сомнений, что никто не сообщил ему о наших намерениях; так, может, все, что он говорит, — правда». Они испугались и не причинили ему вреда. Эмиры, вельможи и начальники из кожи вон лезли, оказывая ему всевозможные почести и внимание, однако в то же время поджидали удобного случая, чтобы убить его. Атмосфера становилась напряженной. И наконец, Махмуд призвал своих сторонников очистить мир от неверных, то есть от монголов, что спровоцировало восстание. По словам Джувайни, Махмуд «стал искать поддержки у черни и всяких беспутных людей, говоря такие слова: “Мое войско частью видимо и состоит из людей, а частью невидимо и состоит из небесных воинов, которые летают по воздуху, и из племени джиннов, которые ходят по земле. И сейчас я открою это и тебе. Посмотри на небо и землю, и ты увидишь подтверждение моих слов”. Посвященный из числа его последователей начинал смотреть и обычно говорил: “Вижу! В таком-то и таком-то месте они летают в зеленых одеяниях, но промеж них есть и такие, что одеты в платье белого цвета”. Чернь соглашалась со всем, что он говорил; а если кто произносил: “Я ничего не вижу”, то ему открывали глаза с помощью дубины. Он также всегда повторял: “Всемогущий пошлет нам оружие из невидимого мира”; и в один из таких моментов прибыл купец из Шираза с четырьмя харварами сабель. После этого люди отбросили всякое сомнение в победе; и в ту пятницу хутба читалась в честь Махмуда — султана Бухары. Когда молитвы были окончены, он послал в дома вельмож за палатками, юртами, коврами и циновками. И люди собрались в большие отряды, и разбойники и негодяи вошли в дома богатых людей и занялись грабежами и разорением. А когда спустилась ночь, султан внезапно удалился в общество дев, подобных пари, от взгляда на которых замирало сердце, и предался с ними приятным утехам. Утром же он совершил церемонию очищения в чане с водой, подобно тому, о чем говорит поэт: “Покидая меня, она принесла мне воду для омовения, словно мы предавались чему-то нечистому”. Желая получить помощь и благословение, люди поделили эту воду на порции по одному дарамсангу и давали ее больным как снадобье. А что до имущества, которое они захватили, то Махмуд одарил им одного и другого и разделил его между своими воинами и приспешниками». Магическая революция грозила вылиться в банальный грабеж.

По мнению этнографа О. А. Сухаревой, призыватель пари Махмуд Тараби был шаманом; о шаманском характере этой фигуры свидетельствует прямо не названная Джувайни сексуальная связь Махмуда с покровительствующими ему духами. Замечу, что сексуальная связь человека с воображаемыми существами относится к области бессознательного и не определяет суть шаманизма. Для нас сейчас важно другое, а именно появление невидимой составляющей восстания. Где зачинщик смуты черпал энергию для антиповедения? Грабежи и разорение, равно как и обретение гарема, характерные черты праздника хаоса, завершавшегося ритуальной смертью «священного царя». Обязанностью временного монарха было преступать все запреты, предаваться всем эксцессам. Главной целью и праздника и восстания было обновление социума. Всеобщее распутство омолаживает мир, подкрепляет собой животворные силы природы, которая оказалась под угрозой смерти. Когда же затем наступает пора восстановить порядок, временного царя приносят в жертву. Сакральность правил управляет нормальным ходом социальной жизни, сакральность нарушений определяет собой ее пароксизм.

Стремление О. А. Сухаревой выявить пережитки демонологии и шаманства у равнинных таджиков позволило ей критически взглянуть на сообщение Джувайни: «Употребление в качестве лекарства воды, которая служила для предписанных религией омовений после интимной близости, совершенно невероятно, если речь шла о реальном “приятном времяпровождении”, как выражается Джувайни. Иное дело, если имеется в виду общение с духами, покровительство которых дает человеку силу и могущество, помогающие ему врачевать физические, психические и, как это было с Махмудом Тараби, социальные недуги. А. Ю Якубовский, истолковав это место как попытку опорочить вождя восставших, опустил при переводе слово “внезапно”, при таком толковании непонятное. Если же речь шла о свидании Махмуда с духами пара, это слово в тексте оправдано: дух является, когда ему угодно, не предупреждая о своем приходе».

Так кем же был ремесленник Махмуд — шаманом или революционером? Я думаю, следует доверять Джувайни, когда он пишет о сильной натуре и психологической энергии зачинщика смуты. Что же касается сведений о распутстве нового султана, то сообщение о девах, подобных небесным духам, содержит метафорическую неопределенность. Видимо, неопределенность была закодирована в самой ситуации. Ничто ведь не помешало Джувайни без двусмысленностей описать противоестественную сексуальную связь с духами при характеристике магических практик уйгуров (Джувайни. I. 43).

Тем временем эмиры, созвав монголов, собрали войско и двинулись на Бухару. Махмуд также приготовился к сражению. «Он отправился навстречу монгольской армии с шайкой бездельников, на которых были лишь рубахи да изар». Противники выстроились в боевом порядке, и Махмуд находился среди своих воинов без оружия и доспехов. Такая логика поведения вписывается в сценарий магической революции, ибо события, с позиции участников, развиваются в двух измерениях — видимом и невидимом. Подчеркнутая безоружность Махмуда означала его магическую сверхвооруженность. Его окружала не шайка бездельников, а небесное воинство. Это уравнивало шансы противников.

«Среди людей распространился слух, что если кто подымет руку на Махмуда, то будет парализован; поэтому это войско также не решалось взять в руки сабли и луки. И все же кто-то из них пустил стрелу, и она поразила его, а другой выстрелил в Махбуди; но никто ни из его собственных людей, ни из противников не знал об этом. В этот момент поднялся сильный ветер, и в воздух взметнулось столько пыли, что они не видели друг друга. Враги подумали, что это было одно из чудес Тараби; и они покинули поле боя и обратились в бегство, а войско Тараби преследовало их по пятам. Жители сельской местности выступили из своих деревень и набросились на беглецов с заступами и топорами; и когда бы им ни попадался кто-то из их числа, особенно если это был сборщик налогов или землевладелец, они хватали его и били по голове топорами. Они преследовали монголов до самой Карминии, и почти десять тысяч человек было убито. Когда сторонники Тараби прекратили преследование, они нигде не могли найти его и сказали: “Господин удалился в невидимый мир”» (Джувайни. I. 85.).

События обрели литературную форму спустя двадцать лет, причем Джувайни писал с чужих слов. Что заставило интеллектуала вглядываться в загадочные подробности происшествия? Под призрачным покровом монгольского могущества угадывалась некая структурированная энергия, сжатая спираль; развертываясь, она порождала новую реальность (так тогда не выражались). Ужас социальной утопии заключался в отсутствии охранительных механизмов. Праздник вседозволенности угрожал и исламу, и монгольской власти.

С позиции Джувайни, люди утверждающие, что они обладают магической властью, способны убедить в этом лишь невежественную чернь. Если бы Джувайни думал иначе, он не стал бы записывать историю бунта, чреватого катастрофой. Ибо ему было известно о приказе предать смерти всех жителей Бухары. Бунт против власти расценивался монголами как торжество хаоса. Наведение порядка мыслилось ими как уничтожение носителей хаоса. В свою очередь, восставшие действовали в некоей воображаемой реальности, полагая, что они носители истинного порядка. Удивительным образом в советских исследованиях не учитывалось ни то ни другое. В марксистской мифологии восставшая чернь уподоблялась небесному воинству, не обремененному пороками, страстями и верой в магию.

Остался неразъясненным вопрос: почему небесные воины облачены в одеяния зеленого цвета? Согласно иранской мистической концепции 'Ала' ад-даула Симнани (XII в.), душа мистика проходит семь субстанций, которым покровительствуют семь пророков; последняя ступень истинной сути знаменовалась зеленым цветом.

Восстание 1239 г. в Бухаре не единственный случай отмены реальности.

С позиции суннитов, благочестивого большинства в мусульманском мире, нусайриты были богохульниками и нечестивцами. Обитали они в горных районах к западу от Алеппо в Сирии. Согласно сухой исторической справке, нусайриты — крайняя шиитская секта, названная по имени предполагаемого основателя ее Ибн Нусайра, отделившегося от имамитов во второй половине IX в. Учение нусайритов представляет смешение элементов шиизма, христианства и народных мусульманских верований.

Сами свое учение они оценивали иначе, но это мало кого интересовало. Грех нусайритов заключался в том, что они приписывали Али божественную сущность. К тому же молва обвиняла их в том, что они не молятся, не совершают омовений и не соблюдают поста. Такое пренебрежение к групповым установкам было чревато серьезными последствиями. В 1317 г. нусайриты подняли восстание, которое можно рассматривать как магическую революцию, как попытку преодолеть гравитационные силы истории. Событие по горячим следам описывает путешественник Ибн Баттута. Великая тайна появления грядущего имама (махди) не задела бесхитростного паломника. Никто из наблюдателей не озаботился составлением гороскопа, никто не всматривался в небесные знаки. Ландшафт события удручающе скучен. В восприятии собеседника Ибн Баттуты участники драмы выглядят плоскими картонными фигурами. Следуя воле своего бога, они производят впечатление жалких слепцов. Они, в свою очередь прозревая внутренним взором царствие небесное, полагали слепыми суннитов. В этой взаимной слепоте заключено неразрешимое противоречие. Характеризуя нусайритов, сунниты говорят только о внешнем. Вслед за суннитами идут нынешние исследователи, не задаваясь вопросом о мотивации нусайритов, которые, как каждому очевидно, были обыкновенными безумцами.

«Мне рассказывали, что однажды появился среди них неизвестный, который объявил себя махди [39]Махди — букв, «ведомый по правильному пути».
. Они собрались вокруг него, и он пообещал отдать им во владение всю страну и разделил между ними Сирию, определив каждому по городу, повелел идти туда, дабы вступить во владение. Дал каждому по листочку оливкового дерева, сказав при этом: “Покажите их там [для тех] — это приказ”. И когда один из них, выполняя его волю, появился в выделенном ему городе, его привели к наместнику, которому он сказал: “Ал-Имам ал-Махди дал мне этот город”. Наместник ответил ему: “А где приказ?”. А тот возьми и предъяви оливковый листок, за что и был побит палками и отправлен в тюрьму. Позже тот самый неизвестный приказал им готовиться к войне против мусульман, начать он решил с города Джабла, а вместо мечей он велел вооружиться палками миртового дерева, пообещав, что в бою они превратятся в их руках в мечи. Руководствуясь указаниями своего предводителя, они ворвались в город Джабла, а случилось это в пятницу, когда все жители были в мечети на пятничной молитве, и стали грабить и насиловать женщин. Разгневанные мусульмане выскочили из мечети, вооружившись, бросились на врага и без труда обратили их в бегство. Когда весть о случившемся достигла ал-Лазикийу, ее наместник Бахадур ибн Абдаллах выступил со своими войсками и стал преследовать нусайритов, затем к нему присоединился амир ал-умара из Триполи со своим отрядом, к которому были посланы почтовые голуби с известием о выходке нусайритов. Они преследовали бегущего врага до тех пор, пока не убили примерно двадцать тысяч сектантов. Оставшиеся укрепились в горах и начали переговоры с амиром ал-умара, предложив ему по динару за голову, если тот пощадит их. Меж тем голубиная почта доставила ал-Малику ан-Насиру известие о случившемся. Ответ султана был таков: “Предать всех мечу”.

Амир ал-умара обратился к ал-Малику ан-Насиру с просьбой пересмотреть свое решение, обосновывая это тем, что нусайриты основная рабочая сила мусульман в деле обработки земли, и если их всех предать смерти, это бы значительно повредило мусульманам. Султан отменил свой приказ и сохранил им жизнь» (Ибн Баттута, с. 112–113).

Собеседник Ибн Баттуты даже не догадывается, что над воинством махди с миртовыми ветками в руках парила армия ангелов с грозным оружием, что праведный имам распахнул перед ними врата царства блаженства, что бесчинства и насилие служили пропуском в заветный мир. Призрачные небесные армии увлекали верующих в землю, откуда не было возврата.

 

§ 29. Грабители караванов

Нередкие для восточной Персии густые туманы приписывались колдовству караунов (qaraunas). О караунах, промышляющих грабежом городов и караванов, рассказывает Марко Поло: «Когда они задумают напасть на страну и разграбить ее, от их наговоров и дьявольских наваждений среди дня делается мрак, вдали ничего не видно; и тьму эту нагоняют на семь дней. Места они знают хорошо; нагнав темноту, едут рядом; бывает их тут до десяти тысяч, иногда больше, иной раз меньше. А как заберут равнину, что задумали разграбить, ничему там не спастись, ни людям, ни скотине» (Марко Поло, с. 67).

В поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» упоминается племя каджей — грабителей караванов, о которых ходили слухи, что они невидимы и умеют управлять погодой:

В истории мар Ябалахи, несторианского католикоса в Персии (кон. XIII в.), слово каяджийе объясняется как «спускающиеся с гор и их высот».

В 1050 г. Насир-и Хусрау проехал через округ Биабан в 73 фарсахах от Исфахана. Беспокойный в прошлом район стал безопасным. Мы вновь встречаемся с племенем, для которого грабеж на дорогах был повседневным занятием: «В прежние времена эта область находилась во власти куфджей, но когда мы приехали туда, эмир Килеки отнял ее у них и посадил своего наместника в деревне с небольшой крепостью, называемой Пиядэ. Он теперь владеет этой областью и следит за безопасностью на дорогах, и если куфджи выезжают на разбой, эмир посылает против них своих военачальников. Те ловят куфджей, отнимают у них все имущество и убивают их. Благодаря охране этого великого человека теперь дорога совершенно безопасна и народ там живет спокойно» (Насир-и Хусрау. Сафар-наме, с. 199–200).

Если верить Киракосу Гандзакеци, во время монгольского вторжения в Сирию в 1260 г. грабителей караванов постигла незавидная участь. Великий хан Хулагу, следуя замыслу основателя империи, упорядочивал мироздание, уничтожая асоциальные группы. «Много было убито разбойников, причинявших большой вред всем народам и [особенно1 путешественникам. Их называли каджарами, они были тюрками по происхождению, жили, укрепившись в густых лесах и труднопроходимых местах и твердынях. Бесчисленные толпы, не подчиняющиеся никому, сброд, собравшийся со всех концов, бродяги и осквернители, притеснявшие всех, и особенно христиан. Многие из них были убиты, еще больше было взято в плен» (Киракос Гандзакеци. 62).

Слухи о магическом могуществе каджей оказались крайне преувеличенными.

 

§ 30. Голоса в пустыне

К редчайшим случаям в истории путешествий относятся попытки в одиночку пересечь пустыни Гоби или Такла-Макан. Такие ситуации всегда складывались под давлением непредвиденных обстоятельств. Не исключено, однако, что такие случаи не были редкостью, но мы о них ничего не знаем, поскольку шансов остаться в живых у путников в условиях безводных пустынь было мало. В психическом и физическом отношении одиночный странник оказывался в пограничном состоянии. Почти неизбежно он становился жертвой наваждений, которые условно можно назвать слуховыми галлюцинациями.

Начнем со свидетельства Марко Поло, который сообщает о голосах злых духов в пустыне Гоби (в книге она названа пустыней Лоб). Хотя Марко Поло странствовал в составе большого каравана, наваждение, о котором он говорит, касалось лишь тех, кто случайно отставал от группы.

«Пустыня та, скажу вам, великая; в целый год, говорят, не пройти ее вдоль; да и там, где она уже, еле-еле пройти в месяц. Всюду горы, пески да долины; и нигде никакой еды. Как пройдешь сутки, так найдешь довольно пресной воды; человек на пятьдесят или на сто хватит ее; так по всей пустыне: пройдешь сутки и найдешь воду. В трех-четырех местах вода дурная, горькая, а в других хорошая, всего двадцать восемь источников. Ни птиц, ни зверей тут нет, потому что нечего им там есть. Но есть там вот какое чудо: едешь по той пустыне ночью, и случится кому отстать от товарищей поспать или за другим каким делом, и как станет тот человек нагонять своих, заслышит он говор духов, и почудится ему, что товарищи зовут его по имени, и зачастую духи заводят его туда, откуда ему не выбраться, так он там и погибает. И вот еще что, и днем люди слышат голоса духов, и чудится часто, точно слышишь, как играют на многих инструментах, словно на барабане. Так-то вот, с такими трудностями переходят через пустыню» (Марко Поло, с. 79–80). В издании Рамузио есть дополнение: «Иной раз ночью заслышит человек в стороне от пути сильный шум движущейся толпы, и чудится ему, что это его спутники, и пойдет он туда, а на рассвете увидит, что заблудился и попал в ловушку…» «Рассказывают, некоторые, проходя по пустыне, видели, что войска идут им навстречу, со страху, чтобы не быть ограблену, они бежали, а сойдя с прямого пути не знали, как туда вернуться, и гибли с голоду».

На Каталонской карте мира 1375 г. изображена эта пустыня и приведены слова Марко Поло о голосах духов. В Большом атласе Виллема Блау (1665) на листах, посвященных Тартарии, в пустыне Лоб изображены крылатые змеи и крылатые люди с птичьими лапами вместо рук. Есть и надпись: In deserto Lop et Belgian homines miris illusionibus et diabolico screatu seduci creduntur («Считается, что в пустыне Лоб и Белгиан людей вводят в соблазны удивительные видения и дьявольское харканье»).

Рассказы об обманчивых голосах передавались из уст в уста почти до наших дней, пока существовала караванная торговля. По словам шведского исследователя Свена Гедина, совершившего рискованный переход через пустыню Такла-Макан в 1895 г., «в Яркенде рассказывают, что путники время от времени слышат в пустыне голоса, зовущие их по имени, но стоит пойти на такой голос, чтобы заблудиться и погибнуть от жажды».

О городах-призраках рассказывали завораживающие истории: «Один 80-летний старик, услыхав, что мы собираемся отправиться в пустыню Такла-Макан, явился ко мне, — пишет Свен Гедин, — сообщить, что знавал в молодости одного человека, который дорогой из Хотана в Аксу сбился с пути, углубился в пустыню и набрел на древний город; в развалинах домов он нашел бесчисленное множество китайских башмаков, но как только дотрагивался до них, они рассыпались прахом. Другой путник отправился из Аксак-марала в пустыню и тоже набрел на развалины города, где и нашел много слитков серебра. Он набил ими карманы и мешок, но когда хотел направиться в обратный путь, откуда ни возьмись, выскочила целая стая диких кошек и так перепугала его, что он побросал все и убежал. Когда страх его прошел, он хотел опять попытать счастья, но уже не мог найти того места: песок снова поглотил таинственный город. Мулла из Хотана оказался счастливее. Он запутался в долгах и отправился в пустыню искать смерти. Вместо того он нашел там золото и серебро и стал богатым человеком. Бесчисленное множество людей отправлялось с той же целью в пустыню и больше не возвращалось. Старец уверял, что прежде нужно отогнать злых духов и тогда только искать скрытые сокровища; теперь же злые духи околдовывают несчастных смельчаков: голова у них начинает кружиться, и они, сами того не зная, бродят все вокруг одного места, по своим следам. Так они ходят, ходят, пока не выбьются из сил и не умрут от жажды».

В. Блау. Большой атлас (фрагмент). Наваждения пустыни Лоб 

Рассказы о трагической участи искателей сокровищ выглядят как предупреждение. Путешественник Г. Н. Потанин записал в Тангуте предание, касающееся запрета на имущество мертвых: «В хошуне ордосского джасака есть местность Онгон-манхын, высокие-превысокие пески. Двадцать ли на запад, 20 ли на восток, 20 ли на север и 20 ли на юг все пески. Говорят, что среди них ветры выдувают части какой-то юрты, остов которой был сделан из серебра; кто возьмет обломок такого серебряного кереге или тона, тот умрет».

За семьсот лет до Марко Поло китайский паломник-буддист Сюань-цзан, следуя традиционной караванной дорогой из Китая в Хотан, столкнулся с наваждениями в пустыне Такла-Макан. Согласно «Запискам о западных странах» (648 г.), Сюань-цзан выступил в путь из города Гуачжоу. Пройдя около пятидесяти ли, он приблизился к реке Шулэхэ, которую можно было преодолеть только в ее верховьях по единственному переходу Юймыньчжэнь. За переходом на северо-западе находились пять сторожевых башен с гарнизонами на расстоянии около ста ли друг от друга. Вскоре за переходом проводник покинул Сюань-цзана. В безводную пустыню Сюань-цзан вступил в полном одиночестве. «И вот, опустошенный и одинокий, он преодолевал песчаную пустыню. Единственным ориентиром на его пути были кучи костей и лошадиный навоз. Медленно и с опаской продвигаясь вперед, он внезапно увидел воинов, число которых достигало нескольких сотен. Они занимали всю песчаную равнину, то двигаясь вперед, то замирая на месте. Они были облачены в мех и войлок. И вот взгляд его, привлеченный блеском знамен и копий, остановился на верблюдах и лошадях. Затем вся эта человеческая масса, передвигаясь и меняя форму, то приближаясь, как казалось, на расстояние вытянутой руки, то удаляясь неимоверно, в результате рассеялась и превратилась в ничто. Хранитель Закона, увидев это, подумал было, что это разбойники, но, заметив, как они при приближении исчезают, он понял, что это всего лишь демоны и миражи. К тому же он услышал выкрики, растворяющиеся в небытии: “Не бойся!”. Все это заставило его собраться, и, продвинувшись примерно на восемьдесят ли, он увидел сторожевую башню».

Чэнь Чэн, доверенный чиновник минского императора Чэн-цзу (1403–1424), был отправлен в 1413 г. послом в государства Центральной Азии. К трудностям перехода через пустыню добавились слуховые миражи; о подобных вещах сообщает и Mapho Поло. Вот что говорится в отчете Чэнь Чэна: «Город Лу-чэнь — это территория древнего главного уездного города Лю-чжун-сянь; находится к востоку от Хо-чжоу. Отстоит от Хами примерно на 1000 с лишком ли. Между ними простирается обширная равнина беспредельных песков, нет ни воды, ни травы, [вьючный] скот, который проходит здесь, дохнет в большом количестве. Если случится большой ветер, то путники теряют друг друга. По обочине дороги много скелетов. Кроме того, есть [там] злые духи. Если путешественник утром или вечером потеряет [своих] спутников, [то эти духи] непременно собьют его с дороги. Туземцы называют [эту пустыню] Хань-хай. Пройдя эту равнину, достигают реки Лю-ша-хэ. На реке есть маленькие холмики. Говорят, что они образовались из легкого песка, вздымаемого ветром. К северу от дороги есть горы темно-красного цвета, как огонь, называются Хо-янь-шань (Пламенные горы)» (Чэнь Чэн. Описание иностранных государств на Западе, с. 270).

Оценить слова Марко Поло о наваждениях в пустыне может лишь путешественник, переживший экстремальную ситуацию. Свен Гедин во время перехода через пустыню Такла-Макан совершил три ошибки, что повлекло роковые последствия. Один из трех проводников имел сомнительную репутацию, и все же С. Гедин взял его в группу. Вскоре возникло подозрение, что этот проводник выбрал совершенно непроходимый маршрут с целью погубить экспедицию, а затем вернуться и завладеть вещами и деньгами. Далее, на десятый день пути, путники нашли водный источник, но приказ С. Гедина заполнить емкости водой не был исполнен, и что самое странное, он не проверил содержимое емкостей, перед тем как отправиться в область больших песков. И третье, когда закончилась вода, путешественник слишком поздно понял, что нужно бросить все тяжелое снаряжение и идти налегке. В результате все восемь верблюдов погибли. В довершение ко всем бедствиям путники попали в песчаный ураган.

Чудом выживший Свен Гедин вспоминал: «Приходилось держаться вместе; потеряв других из виду, невозможно было бы дать знать о себе ни криком, ни ружейным выстрелом, — шум урагана заглушал все звуки. Различать можно было только самого ближайшего из верблюдов, остальные исчезали в непроницаемой мгле. Лишь своеобразный свист и шум давали знать, что мимо несутся мириады песчинок. Может быть, этот шум повлиял на фантазию Марко Поло, заставив его описывать ужасы великой пустыни таким образом: “Иногда голоса духов слышны и днем; время от времени раздаются точно звуки множества различных музыкальных инструментов, чаще всего звуки барабанов…».

На самом деле голоса духов и грохочущие пески относятся к разным явлениям, и ураган здесь ни при чем. Вопреки мнению географов, свистом уносимого бурей песка нельзя объяснить ни зрительные, ни слуховые галлюцинации.

 

§31. Долина страха

Францисканец Одорик де Порденоне был одним из тех редких путешественников XIV в., кому довелось увидеть редчайшие вещи своего времени и поведать о пережитом благодарной братии. После многолетних странствий по Ближнему Востоку, Индии и Китаю брат Одорик вернулся в Италию, в город Падую, в родную обитель в монастыре Св. Антония, где и были записаны его устные рассказы. Самый загадочный рассказ связан с пребыванием францисканца в долине страха.

Предыстория этого приключения такова. Проведя около четырех лет в Китае, брат Одорик в 1328 г. отправился в Европу по маршруту, который привел его в Тибет через область Тяньде. Он видел столицу высокогорной страны — город Лхасу. Покинув Тибет, он, вероятно, в районе Хотана вышел на старую караванную дорогу и далее через тянь-шаньские перевалы направился в Среднюю Азию и Хорасан. Предполагают, что в долине одной из рек верхнего Тарима он и совершил свой безумный поступок, войдя в долину мертвых. Этот шаг говорит не о смелости францисканца, а о степени его безрассудства. Существовал запрет на вхождение чужеземцев на такие территории, и нарушение запрета наказывалось смертью. Возможно, брата Одорика не убили по той причине, что посчитали его безумным. Сам же он полагает, что местные жители приняли его за «святого». Вот его рассказ о пережитом: 

«Относительно ужасной долины, в которой есть бесчисленное множество мертвых тел и где есть ужасный образ, на который никто не может взглянуть, не умерев.

Нечто крайне ужасное видел и я: когда я шел долиной над рекой забвений, увидел я множество мертвых тел. При этом услышал я различного рода звуки, среди которых преобладал бой литавр (nachara) [42] , и он звучал чудеснейшим образом. И вдруг раздался такой шум и грохот, что вверг меня в великий страх. Долина же эта была длиной в семь или восемь сухопутных миль. Вошедший в нее уже никогда не возвращался оттуда, но находил мгновенную смерть. И несмотря на то что люди в этой долине умирали, я стремился войти в нее, чтобы увидеть, что там есть. И поэтому вошел я в нее и увидел такое количество мертвых тел, как я вам и говорил, какое никто другой не видел и вряд ли смог бы представить себе. И вот сбоку увидел я впечатанным в скалу лик человеческий столь ужасный, что я впал в такой ужас, что чуть было не испустил дух и не умер от страха. При этом я смог лишь произнести: Verbum саго fuctum est (Слово стало плотью). К самому лицу я совершенно не осмелился подойти, но находился от него на расстоянии семи или восьми шагов. И поскольку я не осмелился приблизиться к нему, я прошел по другому верхнему краю долины. И там, взойдя на песчаную гору, осмотрелся с вершины ее и не увидел ничего, а только услышал удивительно звучащие литавры. Когда же я поднялся на вершину горы, то обнаружил там золото и серебро в большом количестве, которое было собрано воедино как рыбная чешуя. Часть его я положил себе за пазуху, но поскольку я не задумывался о том, что делаю, и при этом, понимая, что это не что иное, как дьявольское наваждение, я бросил все это на землю. Итак, воздав Господу, я вышел оттуда. Поэтому все сарацины, прознав про это, воздали мне большие почести, говоря при этом, что я святой. Однако о тех, что умерли в этой долине, говорят, будто они есть люди демона из самой преисподней» (Одорик де Порденоне. XXVII. 1–4) [43] . 

Запреты, окружавшие долину мертвых, возымели свой результат: мы не знаем, где располагалась эта долина (может, это воображаемое место), и не знаем, какая мифология создала этот безжизненный ландшафт. Если я не ошибаюсь, подобное место в Турфанском оазисе проехал Чань Чунь по пути к Чингис-хану. Урочище белых костей проводник назвал полем смерти. Здесь разыгрывались драмы с нехорошим концом. Смертоносная полоса песков тянулась всего на полтора дня пути, но атмосфера внушала тревогу даже опытным проводникам. Это зона с отрицательной энергетикой, где путникам ночью являлись оборотни.

На горизонте серебряной полосой сверкал Тянь-Шань. Посланец Сян гун, сопровождавший даоса Чань Чуня, предупредил о трудном переходе. «Сян гун сказал ему: “Впереди урочище белых костей; все пространство усеяно черными камнями; надобно будет ехать более 200 ли до северного края песчаной полосы, где много воды и травы; потом надобно более ста ли ехать песчаной полосой, длина которой, с востока на запад, неведомо сколько тысяч ли, до города, принадлежащего хой хэ, где только и можем найти воду и траву”. Учитель спросил: “Что такое урочище белых костей?” Сян гун сказал: “Это древнее место побоища; утомленные воины, доходя сюда, умирали; из десяти не возвратилось ни одного; это поле смерти. Недавно великая найманская сила также была разбита на этом месте. Проходящие днем, в ясную погоду, люди и кони падают от утомления и умирают; только поднявшись вечером и путешествуя ночью, можно пройти половину пустыни, а на другой день, к полудню, дойти до воды и травы”. Несколько отдохнувши, после полудня, мы отправились в путь. Мы проехали более ста песчаных холмов, как будто плыли в ладье по огромным волнам. На другой день, между часом чэн и сы, достигли того города. Ехать ночью нам было весьма хорошо и удобно; только боясь, чтобы в ночном мраке нас не обморочили злые духи, мы, чтобы отогнать их, мазали головы своих коней кровью. Видя это, учитель, смеясь, сказал: “Нечистые оборотни и демоны, встретив прямого человека, бегут от него далеко; об этом писано и в книгах, и кто этого не знает? Зачем даосам заботиться о подобных вещах?”» (Си ю цзи, с. 298).

Кажется, урочище белых костей на самом деле было местом выхода на поверхность каких-то минералов, отшлифованных до блеска песками и напоминающих кости. Ущелье с диковинными камнями находилось на границе Турфанского оазиса. Это место посетил Чэнь Чэн, доверенный чиновник минского императора; он был отправлен в 1413 г. послом в государства Центральной Азии. Как и в случае с даосами, речь идет о черных и белых камнях. Для буддистов поле смерти превратилось в место нирваны. 

«В 100 с лишком ли от города [Турфана] к северу-западу находится гора Лин-шань (“Чудесная гора”). Предание гласит, что это место нирваны 100 000 архатов. Вблизи горы есть земляная (глинобитная) башня высотою в 10 с лишком чжан [44] . Говорят, что она построена в Танское время. Подле башни — буддийский храм. [У подножия] храма есть горный источник и несколько му [45] лесу. Если отсюда пойти в горы и пройти 20 с лишком ли, то путь пройдет через ущелье, на южной стороне которого имеется земляной дом в один цзян. Около дома много ив. Пройдя вдоль южной стороны дома, подымаются на склон горы. На склоне есть домик в один цзянь, сложенный из камней; высотой менее 5 чи, а шириной 7–8 чи. Внутри домика — 5 маленьких статуй будд. Около них много деревянных дощечек, все они исписаны инородческими буквами. Говорят, что это путники, проезжающие через горы, пишут свои имена и фамилии… Если, следуя по ущелью на юго-восток, пройти 6–7 ли, то приблизишься к высокому обрыву. Под обрывом — ряды невысоких горок. Почва красного цвета, мелкая, мягкая, легкая. Пики очень красивы, стоят рядами. На поверхности почвы — белые камни, [нагроможденные] грудами, [камни] подобны белому нефриту, но хрупкие. В этих грудах имеются камни, по виду как обожженные кости, [посмотришь —] совсем настоящие [кости, а] по твердости как камень. [На них] ясно различимы линии; поверхность их полированная. Говорят, что 100 000 архатов здесь [отошли в] нирвану. И эти груды белых камней есть не что иное, как останки архатов, божественным сиянием урны [Будды] превращенные в чудесные нетленные кости. Вдоль ущелья на восток [путь] спускается с каменного утеса и идет на юг [на протяжении] нескольких ли. С восточной стороны ущелья на утесе среди камней попадаются сталагмиты, камни по виду похожи на человеческие руки и ноги. Еще на юг пройти несколько ли — и на покатом невысоком склоне в красной земле лежит груда белых камней, блестящих и чистых, как нефрит. Над землей [эта груда] подымается на 3–4 чи. Говорят, что это место отшествия в нирвану Пратьека-будды. В окружности эта группа гор [будет] что-то около 20 с лишним ли. Все кругом — разноцветная галька, блеск [ее[слепит [глаза). Вокруг опасные пропасти, непроходимые утесы. Тысячи и тысячи всевозможных очертаний, невозможно все описать» (Чэнь Чэн. Описание иностранных государств на Западе, с. 266–267) 

В долине ужаса брат Одорик слышал игру на литаврах. О звуках, напоминающих барабанный бой. в пустыне Такла-Макан, рассказывает Марко Поло (см. § 30). Звуковые эффекты, напоминающие игру на барабанах, известны как «поющие пески». Природа этого явления неизвестна, хотя установлено, что при определенных условиях сухие песчинки с гладкими гранями, ссыпаясь по дюне, испускают громкий звук низкой частоты, напоминающий звучание литавры или отдаленный раскат грома. Существует предположение, что звук вызывается разрядом статического электричества, образующегося при взаимном трении движущихся песчинок.

Из «Записок Бабура» (нач. XVI в.) известно местоположение еще одной долины с «поющими песками». Бабур, захватив некоторые области Афганистана, описывает в своем дневнике их достопримечательности. В частности, в округе Гур-Банд по направлению к Гиндукушу расположены две горные равнины. «Между этими двумя равнинами стоит гора поменьше, — сообщает Бабур. — На этой горе тянется гряда песку с вершины до подножья; Ходжа Риг-и Раван называется. Говорят, что летом с этих песков доносятся звуки литавр и барабанов» (Бабур-наме, с. 160).

К диковинкам области Систан средневековые авторы относили песчаные дюны, где наблюдался загадочный акустический эффект. В анонимной персидской хронике XI в. утверждается: «В области (Рвнджвл) есть огромные песчаные холмы, которые, словно гора вздымаются ввысь. Если человек подойдет к ним и бросит что-нибудь грязное, песок гремит, словно гром. И это удивительно» (История Систана, с. 59). Звук возник бы от любого предмета, вызвавшего движение песка. Указание на нечистоту предмета является избыточным и относится к сфере сакральных объяснений.

Систанскую загадку ал-Бируни включил в перечень природных аномалий: «Гора между Гератом и Сиджистаном, среди песков, несколько в стороне от дороги. Когда на ней извергают кал или мочу, то ясно слышится гул и сильный шум. Все это — особенности, заложенные в существе вещей, и причины их восходят к простым элементам и к началу их сочетания и создания. Того, что является таковым, нельзя постичь знанием. (ал-Бируни. Хронология, с. 268).

Ходили слухи, что в Аравийской пустыне между Меккой и Мединой, на горе ат-Тубул звучат литавры. Скорее всего, слухам о литаврах мы обязаны местному преданию, но само явление из области физики (сто лет назад его исследовали ученые англичане). Вот рассказ мусульманского паломника Ибн Джубайра: «Если идти от Бадра к ас-Сафре, то место шахидов окажется позади него, а гора ар-Рахмат, на которую спускались ангелы — слева. Против нее же расположена гора ат-Тубул (Литавр), которая имеет вид вытянутого песчаного холма. Ее название происходит от одного предания, известного многим мусульманам: они верят, что каждую пятницу здесь раздаются звуки [литавр], как вечное напоминание о победе Пророка, некогда одержанной в этом месте. Аллаху известно сокровенное! … Один из бедуинов, обитавший в Бадре, подтвердил нам, что звуки литавр слышны на упомянутой горе, добавив, что это происходит в понедельник и четверг. Мы были чрезвычайно удивлены его утверждением. Никто не знает, правда ли это, кроме всевышнего Аллаха» (Ибн Джубайр, с. 130).

Видимо, мы так и не узнаем, что же вызвало удивление у Ибн Джубайра: ошибка бедуина, перепутавшего дни звучания литавр, или само явление. Бедуин по простоте душевной чуть было не разрушил священную легенду, ибо пески могли звучать только в особый для мусульман день — пятницу.

Ясность вносит рассказ марокканского путешественника Ибн Баттуты. В 1326 г. он совершил паломничество в Мекку. Священный путь из ал-Мадины в Мекку был исполнен высшего смысла, ибо здесь Аллах уничтожил поборников язычества: «Холм милосердия, на который опустились ангелы, расположен слева, если двигаться по направлению к ас-Сафре. Напротив Холм барабанов, похожий на длинную гору песка. Здешние жители утверждают, что каждую пятничную ночь они слышат, как отсюда доносится звук, похожий на барабанный бой. Навес, под которым Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и да помилует, провел день в Бадра, вознося молитвы своему Господу, Великому и Всемогущему, находится у подножья Холма барабанов и прямо перед ним место, где опустилась на колени верблюдица Посланника Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует» (Ибн Ваттута, с. 187).

 

§ 32. О свойствах джиннов

Арабский писатель, теолог и полемист ал-Джахиз (776–869) в сочинении, посвященном предсказаниям у арабов, персов и индусов, сообщает о джиннах неожиданные вещи. Джинны, существа по природе невидимые, являются взору предсказателей, то есть контакт с иным миром не выглядит опасным. На самом деле считалось, что даже тень джинна делает человека безумным. Образ джиннов двоится, если не сказать больше. И дело не в конфликте представлений ученых и бедуинов. Фигура джинна использовалась для описания пограничных ситуаций между наблюдаемыми явлениями и невидимыми связями. Их воздушные или огненные тела указывают па тонкие энергии, пронизывающие мироздание. Короткое досье на джиннов не позволит разрушить научный миф о том, что мы имеем дело с пережиточными формами домусульманских мифологических представлений. 

«У народов и племен [существуют] всякого рода предвидения, физиогномические наблюдения, предчувствия, поверья, гадания и способы познания будущего, — пишет ал-Джахиз, — Больше всех занимаются предчувствиями арабы; у них плохие предвидения и неправильные предположения. Они сообщили об этом в своей поэзии, гадании и поговорках. И они утверждают, будто джинны и гули предстают перед ними, и будто джинны сообщают им о событиях в стихах, рассказываемых, слушаемых и понимаемых ими. И поступают они сообразно этому. И [все это] осуществляется у них в гадании по движению птиц, в крике птиц, во встрече с хищным зверем, во [встречных] справа и слева, впереди и сзади, во встрече со змеей, ехидной, червем, разными мелкими насекомыми, в крике воронов, ворковании голубей, свисте джиннов, шуме камней, журчании вод, разлитии потоков, рассматривании туч и облаков, руководительстве звездами, познании созвездий, дождей, грома, молнии и тому подобном, не имеющемся у других народов» {99} . 

Ал-Джахиз ставит джиннов в ряд внешних явлений, стихийных по своей природе и случайных по существу. Для предсказателей же все перечисленные явления неслучайны. Ал-Джахиз с рациональной позиции оценивает то, что относится к сфере иррационального. В этом случае мы вновь сталкиваемся с нерешаемой проблемой, поскольку предсказания, полученные от джиннов, не могут быть проверены человеком, не верящим в подобные контакты.

В одном из современных словарей так определяется природа джиннов: «Джинны (от араб, джанна “сходить с ума, приходить в ярость”) — в доисламской и мусульманской мифологии разумные существа (наряду с ангелами и людьми), созданные из чистого, бездымного огня». Из этого определения не совсем ясно, идет ли речь о жреческой или народной мифологии. Мы знаем, что думали о джиннах ал-Бируни и Ибн ал-Араби; размышления этих ученых свидетельствуют о разработанной научной концепции джиннов. А как эта тема воспринималась людьми, далекими от философии?

Ответ мы найдем в замечательном диалоге между Бузур-гом ибн Шахрияром и путешественником, вернувшимся из Индии. «Удивительную историю рассказал мне один моряк, долгие годы проживавший в Индии и в других далеких странах, — сообщает Бузург ибн Шахрияр. — Люди, побывавшие в Индии, не раз говорили ему, будто в Верхнем Кашмире, в местности Тарнарайин, есть долина, покрытая рощами и садами, и вода в ней проточная. Джинны имеют там свой рынок: слышно, как они кричат, продавая и покупая, а тела их не видны. В тех краях уж давно известно об этом месте. “Не слыхал ли ты, что этот рынок постоянный или временный?” — спросил я своего собеседника. “Я не спрашивал об этом”, — ответил он» (Бузург ибн Шахрияр, с. 108). Своим вопросом о рынке джиннов Бузург ибн Шахрияр дает понять читателю, что он разгадал невинный розыгрыш моряка о чудесах Кашмира. Однако между собеседниками есть согласие: две особенности джиннов — невидимость и способность говорить — не подлежат сомнению.

Иногда эти огненные существа изображались в камне, то есть становились видимыми. По свидетельству персидской космографии нач. XIII в., в одном из городов Туниса, а именно «в Кайраване есть каменный храм. В нем стоит трон из бирюзы. На троне изображены четыре джинна, они держат друг друга за руки и ведут меж собой беседу на непонятном [языке]. Они — неживые, но разговаривают. Причину того никто не знает, кроме Всевышнего» (Чудеса мира. 142). Считалось, что у джиннов есть даже свой город на земле. «Вабар — город где-то в Йемене. Одно из местопребываний адитов. Когда они погибли, Аллах всевышний дал их землю в наследство джиннам и никто из людей не жил здесь» (ал-Бакуви. I. 47).

Ученых людей мало заботили скептицизм и насмешки тех, кто был далек от истинного понимания вещей. Но если уж дело доходило до полемики, то вот какие аргументы звучали в метафизическом споре о природе джиннов: «[Существование] джиннов и шайтанов, — пишет ал-Бируни, — признавало большинство мудрецов, как, скажем, Аристотель, который приписывает им воздушность и огненность и называет их человеческими существами, или, например, Яхья-математик, который признавал [джиннов], а также другие ученые, которые, описывая [злых духов], говорили, что это скверные души и что эти души блуждают, расставшись с телом, и не могут вернуться туда, откуда вышли, ибо они лишены познания истины и постоянно пребывают в смятении. Я полагаю, что Мани в своих книгах указывал именно на нечто подобное, хотя его указание высказано в неясных словах и выражениях» (ал-Бируни. Хронология, с. 258).

Согласно персидской астрологической системе, злые джинны иногда вторгались в земные дела. Тем самым найдено было объяснение нередким вспышкам массового психического безумия или наваждения. «О днях соединения и противостояния Солнца и Луны говорят, что они несчастливые. Что касается дня соединения, то в этот день джинны и шайтаны испытывают страсть к зловредному смешению с обитателями мира, от чего возникает безумие и умопомешательство. В такой день происходит отлив морей, убывают воды потоков и у самцов голубей бывают припадки падучей» (ал-Бируни. Хронология, с. 252).

Ал-Масуди рассказывает о том, как в 898 г. халифу ал-Му'-тадиду стал являться призрак в разных обличьях. Когда слухи об этом распространились, люди из окружения халифа стали высказывать разные предположения. «Некоторые говорили, что к ал-Му'тадиду пристал злобный демон, является ему и мучит. Некоторые говорили, что верующий джинн увидел злодеяния и кровопролитие, в которых пребывает [ал-Му'тадид], и явился ему, не давая [творить преступления] и удерживая от злодеяний. И некоторые считали, что это слуга [халифа], полюбивший одну его невольницу. Осуществил он философическую хитрость при помощи некоего особого снадобья. Положил он его в рот свой и стал недоступен зрению. Таковы были предположения и рассуждения» (ал-Масуди, с. 453–454).

В космогонии суфия Ион ал-Араби первым элементом, воспринявшим начало движения сфер, был элемент огня, который образовал эфир. «В этом элементе образовался мир джиннов и демонов, среди которых те, кому суждено райское блаженство, и те, кто обречен на адские мучения…. Аллах вложил в их руки мир воображения и обольщения, а для самого главного среди них Он установил на море трон в соответствии со Своими словами: “И был Его [Аллаха] трон на воде”. Это есть трон наваждения. В его руку Аллах вложил способность переносить в реальный мир любую вещь из мира воображения и наоборот, вводя тем самым в заблуждение людей откровения в их откровениях, а людей рационального рассуждения в их доводах. В его руку с позволения Аллаха Всевышнего вложены ключи к подозрениям, сомнениям и иллюзиям, дабы испытать ими Его рабов» (Ибн ал-Араби. Путы для готовящегося вскочить, с. 156–158). Величайшей напастью для демонов и джиннов явилось увеличение числа хвостатых звезд, которые стали камнями, побивающими демонов. Каждая вспышка пламени в сфере эфира — это сожжение еще одного непокорного джинна.

Образ джиннов, спроецированный вовне, в космическую сферу огня, имеет и внутреннюю проекцию, которая и есть мир воображения и обольщения. Обе проекции сходятся в коллективном бессознательном и определяют внутренний космос человека. Джинны символизируют творческое начало, дух поиска, отрицание норм, безумие и наваждение. Их противоположность — покорные ангелы, о чем с удивительной ясностью поведал историк XV в. Ибн Арабшах. Он изобразил беседу между Ифритом и Ученым о сущности джиннов. «Сказал Ифрит: Поведай мне о том, откуда человек возник и какова субстанция его, а также ангела и джинна. Сказал Ученый: Об ангеле. Субстанция его есть чистый разум, из коего он сотворен Владыкой неба и земли. И потому имеют ангелы благословенные лишь свойства — подчинение Владыке, покорности заветам Того, кто создал их, и исполнения любых Его велений. И все у них свое имеет место, и супротив Божественных наказов они не восстают, а исполняют повеления Божьи. А корень джиннов, да и корень твой, о низкий дьявол, в нравах, что достойны порицания, и в свойствах низких. И посему от вас исходят только козни, беды, сатанинство и соблазны». В этой картине мира ангелы и джинны воплощают единство противоположностей. Диапазон вмещает все варианты психологических реализаций.

Кажется, рассказы о джиннах не касались слуха иноверцев, путешествовавших по мусульманским странам. Поразительно, что ни Марко Поло, ни Одорик де Порденоне о джиннах вообще не упоминают.

 

§ 33. О причинах землетрясений

Катастрофические землетрясения, равно как и слабые колебания поверхности земли, поражали воображение и рождали тревогу. «Если сам мир покачнулся, если уходит из-под ног все, что было в нем прочного, то где искать опоры? — спрашивает римский философ Сенека, написавший книгу о природных бедствиях. — Если единственное на свете неподвижное, твердое и надежное, то, на чем держится все остальное, дрожит и опрокидывается; если сама земля утратила свое главное свойство — устойчивость, то куда деваться нам с нашими страхами? Где найти приют для наших тел, куда скрыться в смятении, если ужас поднимается снизу, надвигается из глубины всякого убежища» (Сенека. О природе. VI. 1. 4). Античные философы осознание неизбежности катастроф уравновешивали иронией. «Если вы хотите ничего не бояться, сообразите, что бояться надо всего», — замечает Сенека.

На вопрос о причинах землетрясений Сенека отвечает, опираясь на достижения античной науки: «Небесполезно также иметь в виду, что все это не дело богов, что отнюдь не вышний гнев сотрясает небо и землю. Здесь действуют естественные причины; стихия не свирепствует по приказу свыше, а утрачивает равновесие в силу внутренних нарушений, как это бывает с нашими телами; нам кажется, что она причиняет вред всему вокруг, а на самом деле это она сама повреждена» (Сенека. О природе. VI. 3. 1). Свободно размышлять над загадками природы неотъемлемое право разумного человека, полагает философ. 

«Итак, спрашивается, что способно поколебать землю от самых глубин, стронуть с места глыбу подобной тяжести? Что наделено достаточной мощностью, чтобы приподнять столь великий груз? Почему земля иногда сотрясается, иногда оседает, иногда разверзается и порой долго зияет провалами, порой же сразу вновь закрывает их? Отчего она то поглощает большие реки, то выплескивает на поверхность новые, прежде невиданные? Иной раз заставляет бить горячие источники, а другой раз охлаждает бывшие горячими раньше? То вдруг начинает извергать пламя из отверстия в какой-нибудь горе или скале, которого прежде никто не знал, то тушит столетиями знаменитые кратеры? Она творит тысячи чудес, меняя вид местностей, сдвигая горы, приподнимая равнины, заставляя долины вспучиваться холмами, вздымая новые острова из морских глубин. Отчего же все это происходит? — Выяснить причины — задача, по-моему, весьма достойная. Ты спросишь, что даст такая работа? Ценнейшую из наград — знание природы. Исследования подобных материй могут принести впоследствии немало практической пользы, однако самое прекрасное в них то, что они увлекают человека самим своим величием, заставляя заниматься собой не корысти ради, но из чистого восхищения. Итак, посмотрим, отчего все это происходит. Для меня это тем интереснее, что в юности я уже издал книжку о землетрясениях, и теперь хочу испытать себя и поглядеть, добавила ли старость мне знаний или хотя бы добросовестности. Причиной сотрясения земли одни полагали воду, другие огонь, третьи — саму землю, четвертые — движущийся воздух; пятые — несколько [стихий], шестые — все вместе. Некоторые точно знают, по их словам, что причина землетрясений — одна из этих стихий, но не знают, какая именно» (Сенека. О природе. VI. 4. 1–2). 

Сенека склонялся к мысли, высказанной в свое время Аристотелем, что причина землетрясений в подземном воздухе (spiritus). Это понятие означает особо тонкий подвижный теплый элемент, иногда отождествлявшийся с воздухом, иногда — с огнем. Позже идею о разрушительной силе подземного воздуха развивал армянский философ и космограф Анания Ширакаци (VII в.). Вот что он пишет: «Землетрясения вызываются ветрами. Так, есть ветры, которые глубоко входят под землю, но не могут сотрясти ее и лишь производят гул под землей. И еще имеются [сильные ветры], которые также не могут сотрясти землю из-за ее плотности. Но если такой ветер силой пробьет выход наверх, то он принесет гибель многим городам и разрушит строения. Если же ветер не находит выхода, то он со страшным гулом и грохотом проходит [под землей] и потрясает ее, но не всю ее, а лишь в некоторых местах и время от времени в различных краях, причем по-разному, то сильно, то слабо» (Анания Ширакаии, с. 106).

Вопрос о причинах землетрясений был одним из популярнейших у византийских книжников. Тех, кто склонялся к метафизическому объяснению этого явления, было несравненно больше, чем тех, кто готов был принять научное объяснение. На причину такого положения указал римский историк Аммиан Марцеллин. Он справедливо полагает, что в тайну природы землетрясений естествоиспытатели, продолжающие свои бесконечные споры, не проникли (Аммиан Марцеллин. XVII. 7. 9). Однако отсюда, на мой взгляд, не следует, что проблемой землетрясений должны заниматься не философы, а жрецы.

В отличие от других историков, Лев Диакон занимает откровенно теологическую позицию. Во время одной из бесчисленных войн византийцев с арабами на территории Сирии 2 сентября 967 г. произошло землетрясение. «В это самое время, — пишет Лев Диакон, — когда летняя пора года переходила в осеннюю, Бог сильно потряс землю, так что разрушились дома и целые города. И случилось так, что богатейший город галатов Клавдиополь, разрушенный непреодолимым движением и сотрясением земли, внезапно превратился в могилу для своих жителей; там же в мгновение ока погибли многие пришельцы из других мест. Причиной такого сотрясения и движения являются, согласно выдумкам ученых, некие дыхания и испарения, скрытые в недрах земли; узость выходов не дает им возможности сразу вырваться наружу, и они образуют бурные вихри. Эти вихри наполняют пустоты земли, кружатся и носятся с огромной силой, сотрясая все, что находится над ними и вокруг них, до тех пор, пока не прорываются сквозь преграду, выходя на поверхность и растворяясь в сродном им воздухе. Но так объяснило это явление пустословие эллинов. Я же полагаю вслед за божественным Давидом, что столь сильное сотрясение возникает от промысла Божьего, который неусыпно следит за нашими уклонениями от божественного завета; он хочет, чтобы люди, страшась этого бедствия, отвращались от порочных дел и обращались к достохвальным» (Лев Диакон. IV. 9). Новая каста жрецов стремилась заменить исследовательский опыт догмой. Вспоминается вопрос Цицерона: к кому обращен гнев богов, когда случаются катастрофы в безлюднейших пустынях и недоступных морях? Обезоруживающая своей бессмысленностью позиция Льва Диакона, где тайна мироздания понята прямолинейно (всевидящее око следит за соблюдением заветов, а природное бедствие выступает как наказание со стороны гневного отца), является неизбежным результатом теологической экспансии, что на деле означало возрождение самых архаических представлений.

В XIII в. античную теорию землетрясений излагает Закарийа ал-Казвини. В это время в Иране правили монгольские ханы, поэтому мусульманские теологи не могли осуществлять строгую цензуру над наукой. В популярном географическом сочинении Закарийа ал-Казвини с поразительной свободой излагает античные идеи. «Ученые считают, что пары и дымы, скопившиеся в недрах земли в избыточном количестве и не превратившиеся в воду под влиянием холода, стремятся найти щели и выходы в твердой земной коре. Не найдя выхода, они сотрясают и колеблют землю, подобно тому, как жар сотрясает человеческое тело. И на самом деле, жидкости, содержащиеся в нашем теле, растворяются и расходятся по нему при высокой температуре. При этих условиях они, превращаясь в парообразное состояние, стремятся выйти наружу через поры и сотрясают человека. Такое состояние продолжается до тех пор, пока все пары не выйдут, и наступит успокоение. Под давлением паров и дымов земная твердь раскалывается, и все содержимое вырывается наружу. Бывает и так, что прорывы образуются в населенных местах и поглощают эти районы. Но случается и так, что под землей образуются пустоты, и земля во время трясения оползает и заполняет их, поглощая иногда горы и участки ровной поверхности… Некоторые предполагают, что причиной землетрясений могут быть оползни и падения горных пород. Падая с большим грохотом, они на несколько фарсахов сотрясают окрестности».

На Западе эти же идеи излагает далекий от науки итальянский хронист Салимбене: «Землетрясения обычно происходят в горах, изрытых пещерами, в которых заключен ветер. Этот ветер стремится вырваться наружу, а когда не находит выхода, то колеблет землю и трясет ее, отчего и бывают землетрясения» (Салимбене де Адам. Хроника, с. 599).

Предсказание землетрясений относилось к области магического искусства. В персидском географическом сочинении XIII в. говорится об астрологе, который предсказал судьбу Тебриза: «Тебриз — это город большой, расположенный в Азербайджане. Зубейдэ-хатун, жена Харуна ар-Рашида, [его] построила. В 161 г. х. (777–778) он был разрушен землетрясением. Амир Хастун ибн Мухаммед ал-Вади [его] заселил. Абу Тахир Ширази Мунаджджим предсказал, что в такой-то день, когда пройдет время последней вечерней молитвы, Тебриз перевернется. Амир Хастун объявил, чтобы все из города ушли и наблюдали на горе Сурхаб. Затем между заходом солнца и последней вечерней молитвой поднялось землетрясение, и город мгновенно опрокинулся. В 434 г. х. (1042–1043) Хастун тому же Абу Тахиру приказал, чтобы выбрали час [для строительства города], и он установил это строительство, которое есть счастливое, — под знаком Скорпиона. Абу Тахир сказал: “Невозможно, чтобы снова [Тебриз] разрушился землетрясением, однако относительно [разрушения] от наводнения я не обещаю”».

За последующие полторы тысячи лет, с момента, когда Сенека написал свою книгу, в Средиземноморье произошло немало природных катастроф. Рождались разные теории, призванные объяснить причины этих явлений. Египетский историк Джалал-ад-дин Абд ар-Рахман ас-Суйути (1445–1505) в трактате по сейсмологии «Выявление потрясения по описанию землетрясения» отвергает саму возможность естественных объяснений и ищет ответ в теологии. Источники, на которые он опирается, — это книги толкователей Корана и мнения передатчиков хадисов. С позиции структурализма космографическое введение ас-Суйути — идеальный предмет для исследования: катаклизмы происходят в соответствии с божественным замыслом, а вовсе не являются результатом непредсказуемых природных процессов. Такой взгляд на мироздание не предполагает поиска истинных причин явления. Теологические прозрения сводят загадку землетрясений к набору метафор, к мифическому механизму, подчиненному разумной воле Провидения.

«Абу-ш-Шайх ибн Хаббан в “Китаб ал-'Азама” (Книга величия) и Ибн Аби-д-Дунйа в “Китаб ал-'Укубат” (Книга возмездия), цитируют Абдаллаха ибн Аббаса, да будет ими обоими доволен Аллах, который сказал: “Аллах сотворил гору, называемую Каф, которая опоясывает мир. Корни же ее уходят в твердь, на которой покоится земля. И если Аллах пожелает сотрясти какое-нибудь селение, он повелевает той горе и она двигает корень, который близок к этому селению, и начинает гора колебать и раскачивать его, а затем начинает сотрясать селение за селением…. Ибн ал-Мунзир в своих комментариях [к Корану] сообщает: “Рассказал нам Али ибн ал-Мубарак со слов Зайда, со слов Ибн Сауры, со слов Ибн Джурайджа, который приведя изречение Всевышнего: [Аллах — тот, кто] сотворил семь небес и из земли столько же, говорит: “Мне стало известно, что ширина каждой тверди это 500 лет пути и что между каждыми двумя твердями также расстояние в 500 лет. Что касается седьмой тверди, то она [находится] выше влажной тверди и называется Тухум (Пределом). Духи неверных [обитают] в ней, и теперь они томятся там, а в день Страшного суда будут низвергнуты в Барахут. Духи же муслимов собраны в ал-Джабийи. Влажная твердь [находится] над скалой, о которой Аллах говорит как о “скале”. А скала эта — сжатая, голубая. Скала покоится на быке, а у быка два рога и три ноги, он выпьет в день Страшного суда всю воду Земли. Бык [держится] на ките, хвост которого, обвивая самую нижнюю землю, лежит у его же изголовья. Оба конца хвоста смыкаются под Престолом [господним]. Я узнал, что Абдаллах ибн Салам спросил у Пророка о воде для кита, и Пророк ответил: “Кит пребывает в черной воде и он не берет из нес больше, чем кит из числа ваших китов пьет из этих морей”. Рассказывают, что Дьявол, подкравшись к киту, начинает возвеличивать перед ним его [достоинства], говоря: “Поистине, нет твари величественнее тебя и сильнее, чем ты!”. И кит, возгордившись, начинает шевелиться и от того, что он шевелится, бывает землетрясение. И тогда Аллах посылает малого кита и вселяет его в ухо большого. Если кит начинает двигаться, шевелится и тот, что у него в ухе, и он успокаивается”…. Из этих преданий видна порочность речи [неких] мудрецов о том, что землетрясения, мол, происходят от множества паров, возникающих от воздействия Солнца, и их скопления в [недрах] Земли. Там, мол, не соприкасаясь с холодом, чтобы превратиться в воду, они при их большом количестве не рассасываются из-за недостатка тепла. А поскольку поверхность Земли твердая, пары пробиться из-под нее не могут. И когда они, поднявшись, не находят выхода, Земля от них сотрясается и дрожит, словно тело больного лихорадкой, когда от паров жара у него внутри все клокочет.

А иногда, когда наружная поверхность Земли раскалывается, из трещины выходят эти заключенные в ее недрах вещества. Очевидная порочность этих [рассуждений] в том, что они лишены каких бы то ни было доказательств» (ас-Суйути, с. 9–11).

Очевидно, как раз другое: ас-Суйути спорит с Сенекой и его последователями. Ас-Суйути проявил слабость, поддавшись желанию отвергнуть языческие взгляды. Вместо того чтобы замкнуться в теологическом высокомерии, он с нескрываемым интересом пересказывает порочную теорию мудрецов, невольно восстанавливая биполярность восприятия мира.

 

§ 34. Загадочные трещины

В IV в. в противоположных концах Земли — в Сирии и Корее — произошли землетрясения, сопровождавшиеся необычным явлением: земля разошлась, образовав трещины, а потом снова сошлась, так что невозможно было определить место разрыва.

В летописях государства Пэкче, существовавшего на юго-западе Кореи в I в. до н.э. — VII в. н.э., это событие датируется 380 г. «Летом, в пятом месяце, раскололась земля и образовалась [трещина] глубиной в пять чан, длиной и шириной в три чана, но через три дня снова сошлись [края трещины]» (Ким Бусик, с. 153).

Сообщение арианского историка Филосторгия (IV в.) не имеет строгой датировки, поскольку сохранилось в выписках патриарха Фотия, известных как сокращение «Церковной истории» Филосторгия. 

«Когда во многих местах происходили землетрясения, было видно, как с сильным шумом и треском расходились стропила домов, так что люди, находившиеся внутри, ясно видели небо; а после такого отделения они опять так соединялись и сплачивались, что не оставалось ни малейшего следа того, что происходило прежде. То же самое случалось кое-где и с полами зданий. Ибо то вдруг амбар губил тех, кто жил внизу, засыпая их через отверстия грудами зерна, то потолок снова восстанавливался таким образом, что все недоумевали, откуда сыпался этот смертоносный хлеб. Случались тогда и другие подобные, необычайные и невероятные явления, которые ясно показывали, что они происходили не в рамках естественного порядка вещей, как пустословят язычники, но были посланы людям в качестве бичей гнева Божия» (Филосторгий. 12. 9). 

Размышляя о разрушениях, творимых землетрясениями, Сенека восклицает: «Да и кто не слыхал о вещах, куда более замечательных: на наших глазах углы зданий разъезжались в стороны, а потом вновь соединялись. Постройки, плохо укрепленные на фундаменте, возведенные строителями небрежно и непрочно, землетрясение, раскачав, укрепляло» (Сенека. О природе. VI. 30. 4).

Египетский историк ас-Суйути цитирует сообщение из сочинения «Тазкират ал-вида'и» («Поучение на прощание»): «Сообщает автор: “Мне передавали, что в 131 году (748) от мощного подземного толчка в своде мечети образовалась такая трещина, что из нее можно было глядеть на небо. Однако затем последовал [другой] толчок, и свод сомкнулся”» (ас-Суйути, с. 31). «В 444 году (1052) страшные землетрясения произошли в окрестностях Арраджана (провинция Фарс в Иране) и в Ахвазе и его области и причинили много разрушений. Сказал Ибн Касир: некто, на чьем сообщении он основывается, рассказал, что его дворец раскололся и он это видел воочию и даже [через трещину] увидел небо. Но затем [дворец] вернулся в прежнее состояние и не изменился. Об этом рассказал также и автор Ми'рат» (ас-Суйути, с. 37). Точно такой же случай произошел во время землетрясения в Палестине 18 марта 1068 г.: «От некоего купца поступило письмо, в котором говорилось: “Ар-Рамла исчезла полностью — в ней уцелело только два здания. В ней погибло 25 тысяч человек. Уничтожена Айла и все, кто в ней находился. Раскололась [Куб-бат] ас-Сахра, что в Иерусалиме, и сомкнулась вновь с соизволения Аллаха. Море отступило от берега [на расстояние] одного дня пути, но затем возвратилось на [прежнее] место. И во всех этих [местах] землетрясения произошли в один и тот же час» (ас-Суйути, с. 38).

Иногда случались совсем уж поразительные вещи: «В 574 году (IX. 1178), сообщает [Сибт ибн ал-Джаузи] в “Ми'рат”, подверглись сотрясению Арминийа и город Ирбил. Горы столкнулись так, что две из них, хотя между ними было [некоторое] расстояние, землетрясение оторвало от их подножья и столкнуло, а затем они возвратились на свое место» (ас-Суйути, с. 46).

 

§ 35. Перемещение города 

В конце 856 г. по всему мусульманскому миру прокатилась волна землетрясений. «В Йемене одна гора, на которой были посевы, сдвинулась настолько, что оказалась близ пашен других жителей» (ас-Суйути, с. 33).

Необычный случай произошел 30 августа 748 г. в Палестине. Если верить сведениям знаменитого арабского ученого IX в. Мухаммада ибн Мусы ал-Хорезми, в этот день в результате землетрясения один из городов был перемещен со своего места. «Год 131 начался в пятницу 30 аба 1059 года греков. В нем было много землетрясений и многие места подверглись разрушениям. Один город около горы Фавор был перенесен со своего места со всеми домами и со всем имуществом на четыре мили без того, чтобы с этих домов упал кусок глины и без того, чтобы погиб хотя бы один человек или животное или даже петух» (Мухаммад ал-Хорезми. Книга историй, с. 244).

Как то ни покажется странным, сведения Мухаммада ал-Хорезми находят подтверждение в историческом сочинении Никифора, патриарха Константинопольского. Согласно хронике Никифора, пик разрушений пришелся на 750 г. «В Сирии произошло большое землетрясение, и произошло великое разрушение. Ибо из тех городов многие полностью были поглощены землей; у других же пострадали части. Иные же сдвинулись с возвышенных мест в лежащие под ними равнины и вместе со стенами своими и домами были сброшены целыми и передвинулись на расстояние до шести миль или немного около того от места своего построения. И еще некоторые говорили, что в земле месопотамской Сирии видна была трещина в две мили глубиной и выброшенная из преисподней земля, как бы песчаная и белая, и из нее вышла самка мула, предсказавшая человеческим голосом уничтожение арабов. Ибо через небольшой промежуток времени выросший по ту сторону пустыни многомилионный народ сокрушил множество их без битвы» (Иикифор. Краткая история, с. 377). Бесчисленный народ, остановивший мусульманскую экспансию — это китайцы. Битва между арабским и китайским войском произошла в 751 г. у реки Тараз, и согласно хронике Ибн ал-Асира, победили арабы (Ибн ал-Асир, с. 21).

Неизвестный город, чудесным образом изменивший свое местоположение, не стал достопримечательностью для средневековых путешественников. Они либо не слышали, либо не поверили в достоверность такого происшествия.

Иногда с природой соперничали цари, перемещая города по своей воле. Копия сирийского города Антиохия была возведена вблизи ал-Мадаина, столицы сасанидского Ирана, с целью переселить туда антиохийцев. Этот сюжет считался достойным сочинений о чудесах мира.

«Антиохия — красивый город, в нем удивительные постройки. Туда [однажды] приехал Ануширван Справедливый. Он поразился великолепию зданий и благоустроенности окрестностей. Хотел разрушить то место, но не смог. Вернувшись назад, он выстроил по образцу Антиохии город и назвал его Румийа. В нем он поселил пленных, привезенных из Антиохии. Когда они вступили в город, то подумали, что это — Антиохия, и каждый направился в свой квартал. И [никто] не подозревал, что это — не Антиохия, кроме одного сапожника, возле дома которого росло дерево. Не увидев его, он растерялся. Когда вошел в дом, все в нем было так, как в его собственном доме. Кроме него, никто не знал и не сомневался. Если вдуматься в эту историю, то поймешь все совершенство человеческих творений» (Чудеса мира. 215).

 

§ 36. Шум небесный

Согласно летописям Пэкче, собранным и обработанным в 1145 г. придворным историографом Ким Бусиком, на территории юго-западной Кореи в 325 г. наблюдалось аномальное природное явление: «Зимой, в девятом месяце, в небе раздался шум, как будто в бурю бьются волны» (Ким Бусик, с. 150).

«В 240 году (854/855) жители Хилата были разбужены оглушительным громом с небес. Погибло много людей» (Сводка, с. 27).

Согласно хронике Ибн ал-Асира, «в 245 году (859/860) мир был охвачен землетрясениями. Были разрушены города, крепости и мосты. Погибли люди в Ираке и Магрибе. В Антакие (Антиохии) рухнуло 1500 домов и около 90 башен на крепостных стенах. В этот день сильно заволновалось море и из него начал выходить черный зловонный дым. На расстоянии одного фарсаха от города исчезла река и куда она делась — неизвестно. С небес неслись ужасные звуки и гул. Под обломками зданий погибла большая часть жителей Лазикии…. Землетрясение нанесло ущерб и Египту. В Мекке иссякли все источники воды» (Сводка, с. 23–24). 

«В 645 году, в понедельник, начала месяца джумада ал-ахира (26.VI.1256), в достославной Медине раздался гул, напоминающий отдаленный гром, и слышался время от времени в течение двух дней. А в среду вечером за гулом последовал мощный подземный толчок, от которого сотряслись земля и стены. Начал раскачиваться благородный минбар [мединской мечети]. Во время [сотрясения] доносился гул, подобный раскатам грома. Содрогнулась досточтимая могила [Мухаммеда]. Медину продолжало сотрясать время от времени до пятницы 5 числа (30.VI). От чрезмерной жары возник пожар» (ас-Суйути, с. 49). 

Причины подземного гула интересовали античных ученых. Аристотель объясняет это явление движением пневмы — газообразного состояния вещества. «Пневма вызывает подземный гул, в том числе и такой, который предшествует землетрясению, хотя кое-где [подземный гул), случалось, возникал и помимо землетрясения. Ведь как рассекаемый воздух издает самые разнообразные звуки, так [происходит и тогда, когда] ударяет он сам. [Действие] здесь одинаковое, ибо что наносит удар, одновременно само его и получает. Гул предшествует толчкам, потому что он состоит из более тонких частиц и проходит сквозь [препятствие] лучше пневмы. Когда поток [пневмы] слишком слаб и разрежен, чтобы вызвать колебания земли, ведь просачиваясь легко, он не может сотрясать [землю], все же, сталкиваясь с плотными глыбами и пустотами всевозможных очертаний, он производит самые разнообразные звуки, так что иной раз кажется, будто — как говорится в волшебных сказках — “земля мычит”» (Аристотель. Метеорологика. 368а, 15–25).

 

§ 37. Большое цунами 

Летом 366 г. средиземноморское цунами водрузило морские корабли на крыши зданий в Александрии. Очевидец происшествия, римский офицер и историк Аммиан Марцеллин, вспоминает:

«21 июля в год первого консульства Валентиниана с братом начались вдруг по всему лицу земному ужасающие явления природы, которых не найти ни в сказаниях, ни в достоверных летописях древности. Вскоре после рассвета раздались страшные, непрерывно следовавшие друг за другом удары грома, и затем вся земля стала колебаться, морс заволновалось, отступило от берегов, так что в открывшихся глубинах видны были увязшие в иле различные морские животные; тогда огромные долины и горы, вечно сокрытые в страшной глубине, впервые, вероятно, увидели лучи солнца. Множество кораблей оказались как бы на сухом грунте, и люди свободно бродили по оставшимся лужам, собирая руками рыб и других морских животных. В то же время морские волны, как бы в гневе за свое удаление, опять поднялись и со страшной силой разлились через мелкие места по островам, затопили большие пространства континента и сровняли с землей множество зданий в городах и других местах. Все лицо земли было охвачено разразившейся борьбой стихий, и повсюду наблюдались чудесные явления. Страшный водоворот вызвало возвращение водной массы к берегам, и когда успокоилось волнение, оказалось, что погибло много кораблей, и тела погибших в кораблекрушениях людей лежали навзничь и ничком. Огромные корабли были подняты напором воды и оказались на вершине зданий, как случилось это в Александрии; некоторые были заброшены за две мили от берега, — так было близ города Мотоны в Лаконике, где я сам видел, когда проходил в тех местах, сгнивший и развалившийся корабль» (Аммиан Марцеллин. XXVI. 10. 17–19).

Во всемирной хронике Георгия Амартола упоминается грандиозное цунами, прокатившееся по всему побережью Средиземного моря во время правления императора Грациана (375–378). Волна родилась в результате землетрясения. В морских проливах случились удивительные вещи — обнажилось дно. Непонятно лишь, кто из моряков, побывавших в бездне, смог выжить и рассказать об увиденном. На равнинных побережьях вода отошла на большое расстояние, а вернувшись, погубила любителей побродить по морскому дну. Уроки цунами не были усвоены. В будущем, сколько раз цунами обнажало дно, столько раз гибли люди, ступившие посуху во владения стихии.

«В те времена трясение великое и страшное случилось, так что в Александрии море отбежало далеко, и корабли оказались лежащими как на суше. И когда стеклось множество людей на необыкновенное зрелище, вода [вдруг] назад возвратилась и вышла дальше обычного своего места и потопила людей 50 тысяч, и идущие туда корабли покрыла вода, а те, которые находились на реке Нил, извергла их вода на сушу с большой стремительностью на расстояние 180 [стадий]. А еще большая часть Крита, и Ахайи, и Беотии, Эпира и Сицилии погибла, когда море поднялось, и множество кораблей [поднявшейся водой] на горы выброшено было на расстояние 100 стадий. А Британские острова, и Африка, и приморские части почти всей вселенной так же и еще больше пострадали — одни от землетрясения, а другие морем затоплены были. И даже на глубоких местах и в пучинах между Адриатическим [и Эгейским] морями и во многих других местах вода расступилась и разошлась, как стены [с обеих сторон], и показалась суша. И многие находящиеся тогда в плавании корабли, в бездне оказавшись, снова поднялись, когда вода вернулась. Непрерывно [и одно за другим] происходили трясения, и один город в Вифинии весь распался, и окрестности его, и многие деревни и поля и многие дела были уничтожены, и город в Геллеспонте под названием Герма весь был разрушен до основания. Кроме того, в разных местах много пропастей образовалось, так что люди от страха в горах пребывали, и от бездождия много скотины и людей погибло» (Временник. 11. 48).

Средиземноморское цунами римский географ Страбон называет странным явлением и ищет ему объяснение в резких колебаниях земли. «Странное и весьма редкое явление произошло, по рассказам, на побережье между Тиром и Птолемаидой. Птолемеи, вступив в сражение с полководцем Сарпедоном, были разбиты в этой местности и обращены в бегство. В этот момент морская волна, подобная приливу, обрушилась на беглецов; одни из них были унесены ею в море, а трупы других лежали в глубоких местах. Наступивший затем отлив снова обнажил берег, открыв трупы погибших, лежащие вперемежку среди мертвой рыбы. Подобные явления происходят и около горы Касия в Египте. Земля там при внезапном и резком колебании разом изменяет свое положение в обоих направлениях (до высшего или низшего уровня). Поэтому поднявшаяся часть ее оттесняет море; напротив, опустившаяся часть принимает море. Обратный толчок восстанавливает прежнее положение местности, причем иногда происходит полное смещение уровней, а иногда нет. Быть может, подобные явления связаны с некоторыми, нам неизвестными периодическими закономерностями, подобно тому как это утверждают относительно разливов Нила: ведь последние, хотя и разнообразны, но подчинены какому-то неясному нам закономерному порядку» (Страбон. XVI. 2. 26).

Согласно хронике происшествий, запечатленной в трактате ас-Суйути, в июле 1303 г. Александрию накрыло цунами. «В 702 году, в месяце зул-хиджжа подверглись землетрясению Египет и аш-Шам. Оно было настолько сильным, что рухнули дома, и под развалинами погибли люди. По этой причине пришли в волнение моря и [многие] корабли потерпели крушение. [Сотрясения] продолжались 40 дней. Люди ушли в ал-Карафу, и там для них разбили палатки. Последствия (землетрясения] в Александрии были самыми тяжелыми: здесь воды моря, достигнув центра города, смыли верблюдов и людей, были потоплены корабли» (ас-Суйути, с. 50).

 

§ 38. Защита от града 

Среди напастей, губящих урожай винограда, самым нежелательным считался град. Земледельцы прибегали к удивительным, с современной точки зрения, мерам защиты. Считалось, что особой отвращающей силой обладает тюленья шкура; также рекомендовалось обходить виноградник, держа в руках шкуру гиены или крокодила. На крайний случай, следовало развесить на веревках множество ключей от помещений. На первом месте стояло следующее средство: «Если женщина во время месячных покажет их граду, то отвратит его. От вида их и зверь убежит. И если бросить среди поля первую девичью тряпку, ни лоза, ни семена не будут повреждены градом» (Геопоники. I. 14. 1–2). Все эти советы содержатся в византийском сочинении по земледелию и завершаются авторским примечанием Кассиана Басса: «Так говорят древние. Я же некоторые из приведенных советов считаю совершенно нелепыми и заслуживающими полного пренебрежения. Я советую вовсе не обращать на них внимания. Я записал их потому, чтобы не сочли, будто я пропустил что-либо из сказанного древними» (Геопоники. 1. 14. 11).

Но и среди древних авторов было немало скептиков, едва ли не больше, чем во времена Кассиана Басса. Плутарх приводит некоторые примеры из практики земледелия, признавая всю безнадежность попыток выяснить причины этих явлений: «Есть наблюдение следящих за градом, что град можно отвратить кровью крота или женскими повязками» [Плутарх. Застольные беседы. VII. 2). Сенека со смехом пишет о том, что в Клеонах существовала государственная должность предсказателя града. По его указанию, чтобы отвести облака, приносили в жертву ягнят, цыплят или царапали пальцы до крови острым кончиком стиля (Сенека. О природе. IV. 6. 1–3).

Однако земледельцам, опасающимся за свой урожай, было не до смеха. Они могли прибегать к любым магическим средствам, и закон был на их стороне. 18-й титул IX книги Кодекса Юстиниана гласил: «Жесточайшими законами по заслугам должна осуждаться и наказываться наука тех, кто прибегает к магическим искусствам, или замышляет что-либо против здоровья людей, или пытается привлекать развратные души к похоти. Однако никакие уголовные обвинения не должны возводиться за использование средств, предназначенных для лечения человеческого тела, или за произнесение без злого умысла в сельской местности заклинаний, чтобы спелый виноград не был попорчен дождем или побит ветрами, градом или камнями, от которых нет вреда для здоровья или репутации кого-либо, но исполнение которых, напротив, содействует тому, чтобы дары богов и человеческие труды не разрушались».

Одним из таких безобидных средств для защиты от града было использование черепахи. В византийском справочнике земледельца есть выписка из сочинения Африкана: «Если ты найдешь на болоте черепаху, положишь ее на спину в правую руку, обнесешь ее вокруг всего виноградника и, обойдя его кругом, станешь посередине виноградника, положишь живую черепаху на спину, насыплешь вокруг немного земли, чтобы она не могла перевернуться и уползти обратно; она этого не сможет, потому что земля у нее будет оседать и ей не за что будет уцепиться; она так и останется на этом же месте. Если ты все это сделаешь, град не упадет ни на нивы, ни на все это место. Есть и такие, которые говорят, что обносить черепаху кругом и укладывать ее следует в шесть часов дня или ночи» (Геопоники. I. 14. 8–9). Видимо, этими советами также можно было бы пренебречь.

Лучшим комментарием в данном случае являются размышления ал-Бируни о магических средствах защиты от града. Ал-Бируни ссылается на сведения из сочинения Хамзы ал-Исфахани (893–970), арабского историка и филолога, написавшего исторический труд, основанный, главным образом, на персидских источниках. Часть рассказов поразительным образом напоминает коллекцию нелепых суеверий, приведенных в книге Кассиана Басса. Считается, что в Средние века уровень ученого скепсиса резко понижается по сравнению с античной эпохой. Критический подход ал-Бируни к магическим манипуляциям брахманов опровергает это мнение. 

«Говорит Хамза: камни, отражающие град, в дни Хосроев назывались санг-мукра. Дальше он говорит: один такой камень сохранился в Руйдашт, одной из деревень Касана в районе Исфахана; каждый раз, когда находила черная туча с градом, жители извлекали его, прикрепляли к башне городской стены или крепости, и туча разрывалась и рассеивалась. У прежних авторов имеется об этом много россказней в книгах по земледелию; там говорится, что градовые тучи отгоняются тем, что выходит нагая девственница с белым петухом; или тем, что закапывают черепах в перевернутом виде в куче отбросов, и тому подобными средствами, скудость которых очевидна; из них прибегают только к особым, почерпнутым из сущности явлений и также из результатов исследований. Это есть спасательное средство для людей, обязательно выискивающих причину, но отвращающихся от лика доказательства. А жители Индии в этом отношении наиболее закоренелы, вследствие того, что они чрезмерно полагаются на волшебство и заклинания и что над ними господствуют брахманы, которые и кормятся от урожаев деревень под предлогом отражения от них града. Обман этот облегчается из-за трудности проверки, которая показала бы, где истина и где ложь. Дело в том, что градовые тучи не бывают сплошными над местностью, в отличие от дождевых спокойных облаков, в большинстве случаев они бывают в виде больших, то и дело прерывающихся черных нагромождений, которые быстро несутся [вперед], гонимые сильным ветром, и если разражаются дождем, то капли выпадают очень крупные, и если эти капли после отделения от тучи замерзают в ее тени, то получается град. Иногда град выпадает на часть их посевов и губит их, а другую часть оставляет в целости. И брахманы в своем утверждении цепляются за оставшуюся в целости часть посева и приводят объяснения по поводу побитой градом части; это очень похоже на то, как [люди] удивляются правильному предсказанию астролога, хотя бы единственному за его жизнь, и забывают при этом его ошибки, совершаемые им в каждую минуту часа. В Индии нет среди деревенских жителей никого, кто поставил бы брахманам условия для проверки [их утверждения] на опыте, которая немедленно показала бы, что здесь имеет место лишь случайное совпадение» (ал-Бируни. Минералогия, с. 207). 

О какой проверке идет речь? Если град не погубил посевы, то, с позиции брахманов, это их заслуга. Ал-Бируни полагает, что это случайность. Очевидно, что участники спора говорят на разных языках, причем позиция брахманов воспринимается ал-Бируни как искусственная конструкция, в которой он с легкостью находит слабые места. Уверения брахманов, настаивающих на положительных результатах своих заклинаний, он считает обманом. Вместе с тем ал-Бируни понимает, что в тревожных ситуациях заклинания брахманов выступают как вполне оправданное спасительное средство.

Не во всех культурах оформились специализированные группы борцов с градом. Поэтому, обнаруживая дельные советы в некоторых средневековых текстах, например в персидском трактате «Описание ремесел» Хубайша Тифлиси (XII в.), следует помнить, что это лишь выписки из древних сочинений. Вот какие рекомендации дает земледельцам Хубайш Тифлиси: «Что делать для зашиты от града. Если кто вывернет наизнанку шкуру гиены, или барса, или зайца и повесит на высоком месте на длинной палке, то град обойдет стороной это место и не нанесет ущерба. Если женщина во время менструаций разденется догола и поднимет лицо к туче, то град обойдет стороной это место» (Хубайш Тифлиси. XIII. 28 а).

Мы не знаем, как Хубайш Тифлиси оценивал собранные им сведения. Скорее всего, он, подобно Кассиану Бассу, цитирует древние книги по земледелию. Такой подбор тематического материала и не предполагал критического отношения к нему. Не случайно содержание подобных книг ал-Бируни считал сомнительным. Со своей стороны замечу, что существует настоятельная необходимость отказаться от буквального прочтения текстов магического содержания, в которых не представлена авторская (оценочная) позиция. Если тот или иной автор не занимается исследованием явлений и ограничивает свою задачу изложением занимательных сведений, у нас нет оснований полагать, что он убежден в их истинности.

В средневековой поэме о камнях епископа Марбода Рейнского (1035–1123), со ссылкой на античного грамматика и историка Метродора, говорится о коралле, который призван спасти виноградники от града. Должны ли мы полагать, что в Европе XII в. использовали кораллы в соответствии с древним суеверием? 

И, как о том Метродор, величайший пишет учитель.

Молнии он отвращает, а также и смерчи, и бури

От корабля или кровли, иль поля, где б ни был тот камень;

На виноградниках, или рассыпан в оливковой роще,

Иль поселянами в поле рассеянный там с семенами.

Он от ростков отвращает враждебные града удары,

Тем умножая плоды, чтоб они наливались обильно.

Если епископ выступает в роли хранителя античной традиции, то немецкий теолог и философ Альберт Великий (ок. 1200–1280), столкнувшись лицом к лицу с земледельческой магией, вынужден признать непоколебимость магической картины мира. Критическая позиция философа, как и в случае с ал-Бируни, лишь усиливает это впечатление. Из ситуации, обрисованной философом в трактате «О растениях», следует, что магией пронизаны самые обыкновенные вещи. Сила магии в ее рутинности: даже сжигание мусора, необходимое само по себе, в магическом аспекте способствует благополучию.

«Гадатели говорят, что против nebulas (?) и ржавчины на хлебе помогает сжигать солому в разных местах посевного поля. Помогает также сожжение всякого другого мусора. От града же и молнии, как говорят, помогает, если угрожающе выставить против неба окровавленные секиры и мечи. Но всякий, кто знает, что гром гремит по необходимости в природе, сочтет это за россказни. Также гадатели говорят, что огород и поле оберегаются от [всяких] порождений (monstris), если опоясать их [изгородью] из ломоноса или вознести над огородом мертвую сову с распростертыми крыльями, либо поставить вокруг смазанные медвежьим салом орудия, которыми возделываются поля и огороды». В магическом универсуме земледельца нет места для рационально мыслящего теолога и философа.

В заключение обратимся к размышлениям итальянского профессора философии Пьетро Помпонацци (1462–1525). В трактате «О причинах естественных явлений или о чародействе» ученый излагает свой взгляд на интересующую нас проблему. Профессор полагает, что благодаря изучению естественных наук человек может осуществить действия, доступные демонам, безо всякого содействия с их стороны. Этот сложный выверт — реверанс в сторону инквизиции, стоящей на страже интересов церкви. Прелаты церкви полагали, что только у них есть право трактовать тайны мироздания. С позиции церкви, истинными являются только божественные чудеса, исследование же природных загадок равносильно колдовским практикам, а награда исследователю — костер. 

«И если верно то, что рассказывают многие достойные доверия люди, а именно, что существуют известные травы, минералы либо иные такого рода предметы, отвращающие гром, дождь и ветер, и что могут быть естественным образом обнаружены иные предметы, их наводящие, то люди могут познавать эти вещи естественным путем и, прилагая активные начала к пассивным, могут наводить град и дожди и отвращать их. По-моему, это вполне возможно: уж если рыба величиной с палец может удержать на месте нагруженный корабль длиной в 200 футов и более, движимый веслами и ветром, и электрический скат поражать незаметно на расстоянии, а королек или василиск может отравить воздух на огромном пространстве, и многие виды змей могут совершать подобные невероятные действия, о чем много рассказывают философы и врачи, и если тюлень и лавровое дерево отталкивают молнии [58] , и если происходит бесконечное множество других подобных явлений, то не кажется невероятным, что можно обнаружить такие предметы, которые производят град и дождь, и другие, способные их отвращать»

Все перечисленные здесь примеры взяты из античных книг и относятся к невероятным явлениям, которые охотно обсуждались, но никто и никогда их не проверял. Профессор оказался заложником литературной традиции.

 

§ 39. Полет дракона 

Таннин относится к классическим драконам. Это означает, что его никто и никогда не видел, но рассказывали о нем многие, в том числе и морские путешественники. Поразительно выглядит осведомленность арабских мореходов о привычках и свойствах таннина. Последнее обстоятельство и позволяет ввести эти истории в круг сюжетов нашего исследования. Дело в том, что мореходы рассказывали о вполне реальных вещах.

Разгадку тайны летающих драконов предложил живший в VII в. армянский философ Анания Ширакаци. Его теория могла бы порадовать сторонников мифологической школы, если бы они были знакомы с ней. По мнению философа, ураганные ветры, все сметающие на своем пути, рождаются в глубинах земли, иными словами, они имеют естественное происхождение; согласно же народной мифологии, буря есть полет дракона (вишапа). Как истинный ученый, Анания Ширакаци категорически не согласен с уподоблением разрушительной силы урагана вторжению дракона в земные дела.

Позиция ученого станет понятней с учетом следующего обстоятельства. В коллективном восприятии стихия ветра вовсе не была метафорой дракона — и само чудовище, и его полет обладали чувственной достоверностью. В полемическом сочинении армянского церковного писателя V в. Езника вопросы воображаемого собеседника отражают коллективные представления: «Почему, как то говорят многие, злые духи (каджи) ведут войну, охотятся за дичью, носят хлеб с гумна, приносят и уносят вино из дазилен, а драконы (вишапы) высасывают плодоносность пашен, и многие видели, как драконы (вишапы) возносились с земли на небеса?».

В сочинении «Чудеса Индии» утверждается: таннин — это морской дракон, а не воздушный, что, однако, не мешает ему летать в облаках. Как и все драконы, таннин связан с водной стихией: появляясь из морской глубины, он прячется в облаках. Речь идет о смерче, хотя это и не очевидно.

«Говорят, что в море водятся огромные, страшные драконы; называются они таннина ни. В разгаре зимы, когда облака проходят над самой водой, таннин вылезает из моря и заползает в тучу, ибо он не выносит жара морской воды, которая в это время года кипит, как в котле. Таннин сидит неподвижно, охваченный холодом облака; ветры, дующие над водой, поднимают тучу вверх, и таннин поднимается вместе с ней. Туча поднимается и движется по небу из одного края в другой; но, когда вода из нее испаряется, она превращается в тонкую пыль и рассеивается под дуновением ветра, таннин теряет свою опору и падает вниз — иногда в море, иногда на сушу. Если Аллах всевышний желает зла какому-нибудь народу, он сбрасывает таннина в этой стране. Чудовище пожирает верблюдов и лошадей, поедает крупный и мелкий скот и всячески губит жителей, пока не подохнет, истреоив всю пищу, или пока Аллах преславный не поразит его. Разные люди, часто плававшие по морю, купцы и капитаны, говорили мне, будто не раз они видели таннина, пролетавшего в облаке над их головами. Он лежал весь черный, вытянувшись в туче, а если облако рассеивалось, спускался на нижний слой и удерживался там. Часто кончик его хвоста свешивался наружу, но, почувствовав холод воздуха, таннин отодвигался вглубь, уносился в облаке и скрывался от взоров. Благословен Аллах, прекраснейший из творцов!» (Бузург ибн Шахрияр, с. 43). Морской дракон — метафорическое обозначение смерча. Начало воронки смерча воспринималось наблюдателями как кончик хвоста таннина.

В главе под названием «Об ураганных ветрах, которые в россказнях и преданиях люди называют появлением вишапа (дракона)» Анания Ширакаци рисует впечатляющую картину бури и причин, ее порождающих: «Буря — это ветер, поднимающийся вверх с земли там, где имеются изломанные пропасти, изрезанные и пещеристые места, по которым, как по трубе, соединенной с [внутренними] сосудами земли, [ветер], найдя какой-нибудь выход, густым облаком сразу вырывается на поверхность и производит страшный грохот, до того [сильный], что вырывает деревья с корнями и скатывает скалы, и все, что ни встретит [на своем пути], со страшным воем вздымает ввысь и [затем] низвергает на землю. Это и называется появлением вишапа» (Анания Ширакаци, с. 104–105).

Анания Ширакаци не одинок в своем стремлении укротить стихию, обозначив ее естественные причины. В «Деяниях короля Ричарда» говорится об огромном черном дракон, что поднимает водяные смерчи в Саталийском заливе на южном побережье Малой Азии. Однако далее уточняется: «Но еще говорят, что это не дракон, а солнце притягивает к себе морские воды, и это представляется более правильным».

Составитель обширной энциклопедии, Закарийа ал-Казвини, не занимался исследованием природных явлений. В свое географическое сочинение он включил мнения знатоков, чьи размышления о смерче показывают, что здравомыслящих людей в Средние века было немало. «Ветер, который завихряется и поднимается, вращаясь по кругу, напоминая спиральную лестницу минарета, называется смерчем. По большей части он происходит от ветров, которые зарождаются в холодном слое воздуха и сталкиваются с облаками, вращаемыми разными потоками ветров. От круговращения облаков происходит завихрение в воздушном потоке, и он, вращаясь, спускается на поверхность земли. Возможно, что смерч образуется от столкновения двух противоположных воздушных потоков. Когда они сталкиваются, то каждый препятствует движению другого и по этой причине образуется завихрение, похожее на спиралевидный минарет. Если в смерч попадает корабль, то ветер поднимает его и кружит, а потом разбивает о воду. Если часть облака попадает в центр смерча, то он крутит его и создается впечатление, будто в небе кружит дракон». Такого дракона, без сомнения, видели многие.

Поразительно выглядит следующее обстоятельство. В другой своей книге, а именно «Чудесах творения», Закарийа ал-Казвини описывает морского дракона, словно это реальное животное.

Закарийя ал-Казвини. Чудеса творения. Таннин 

«Таннин — существо огромных размеров и ужасающего вида. У него длинное туловище, огромная голова, сверкающие глаза, широкая пасть с многочисленными зубами и толстыми губами. Когда таннин голоден, он без счета заглатывает морских животных, пока не насытится. Если таннин пошевелится, море расходится волнами от его движений в воде. Когда же он обожрется, то выгибается и поднимается над водами подобно радуге, так что поговаривают, что у него в желудке два солнечных моря. Окраской он похож на леопарда, а его шкура напоминает рыбью чешую. У него два огромных крыла в форме рыбьих плавников и голова, как голова человека, похожа на большой холм. Два его круглых глаза невероятно большие. От основания шеи таннина отходят еще семь длинных шей, каждая из которых в двадцать локтей длиной. На каждой шее — голова змеиной формы. Шаддад ибн Афлах сообщает, что существует место, где обитает таннин, и говорит следующее: “Давно живет одна змея на суше и пожирает ее обитателей. А когда обжирается и начинается гниение в ее желудке, она выползает на землю. Всевышний послал к ней ангела, и тот подхватил ее и бросил в море. Когда показалась над водой ее голова, ангел снова поднял ее и бросил к Гогу и Магогу. Отсек ее хвост, поднялся в горы и бросил десять кусков ее плоти, корчившихся в ужасных муках”. Говорят, что водное облако уносит таннина туда, где невозможно его увидеть. Также говорят, что тот, кто съест его мясо, станет храбрым»

Явление, которое в мифологическом аспекте воспринималось как полет дракона, в рациональном плане представляло смерч. Для ученых эти две области казались конкурирующими, отсюда попытки вытеснить мифологию за рамки научных объяснений и отрицание реальности драконов. В свою очередь, авторы космографии как истинные хранители традиции с одинаковым доверием относились и к свидетельствам об удивительных вещах, и суждениям ученых, не сопоставляя и не сравнивая их. Такой широкий взгляд на мир продлевал время драконов.

Рассмотрим два свидетельства XVII в. В обоих случаях речь идет о небесных знамениях, которые трактуются наблюдателями как полет или падение дракона. Первый текст принадлежит перу армянского историка Закарии Канакерци: «Когда я, будучи еще ребенком, в [своем] родном селе Канакер разговаривал со своими сверстниками, то как-то во время беседы дети сказали, что змея живет тысячу лет, а через тысячу лет превращается в вишапа. Ангелы божьи, затащив его на небо, сбрасывают затем на большие скалы, и [так] издыхает он. Такова детская басня. Однако мне она кажется достойной доверия, ибо однажды, когда я уже был стариком и находился в святой обители Ованнаванка, в седьмом часу в ясную погоду на западе запылало небо, словно огонь, и молнии спускались вниз, то рассыпаясь искрами, то угасая. И спускалось пламя до самой земли, подобно веревке, а к концу веревки было привязано нечто подобное вишапу, синее, как туча, с головой, туловищем и хвостом, как у настоящего вишапа. Двигая хвостом в разные стороны, извивался он головою и туловищем, и, постепенно отдаляясь от земли, достиг он пламени, и поглотило оно вишапа; немного погодя вновь вспыхнул огонь, и вишапообразное существо, почернев, как уголь, неожиданно упало на землю. Мы так и не узнали, куда оно упало, однако то, что мы описали, видели многие» (Закарий Канакерци. Хроника, с. 200).

В 1640 г. в Англии была опубликована книга В. Фулька, посвященная атмосферным явлениям. Своим научным подходом и критикой суеверий книга поражает тех, кто недооценивает уровень ученого скепсиса того времени. Книга вышла под скромным заглавием: «Приятнейшая прогулка по саду Созерцания Природы, которая позволит нам исследовать естественное происхождение всевозможных метеоров, огненных и воздушных, водяных и земных, к которым принадлежат огненные звезды, падающие звезды, небесные огни, гром, молния, землетрясения и т. д., дождь, роса, снег, облака, родники и т. д., камни, металлы и почва. Господу во славу и людям на пользу».

Определяя природу «летающих драконов», В. Фульк говорит, что это испарения, загоревшиеся меж двух облаков; почтенная же публика полагала, что видела самого дьявола: 

«По небу летит… дракон. Когда ему навстречу попадается холодное облако, он поворачивает в ту или иную сторону, к великому ужасу тех, кто наблюдал за ним. Одни называют его “огненным драконом”, другие говорят, что это сам дьявол. Более 47 лет назад, в майский день, когда множество молодых людей отправилось на рассвете за город, часов в пять утра, до Лондона дошла весть, что в это самое утро над Темзой видели дьявола; потом прошел слух, что он опустился на землю в Стрэтфорде; там его поймали и посадили в колодки. Я знал нескольких людей, которые ходили на него смотреть, а по возвращении утверждали, что он действительно летал по небу, но только вот поймать его не удалось. Я припоминаю, что некоторые требовали, чтобы по дракону стреляли из мушкетов или луков. Так невежественные люди судят о вещах, о которых не имеют ни малейшего понятия. Что же касается дьявола, то. как я полагаю, это был один из “летающих драконов”, о которых мы уже говорили; он производил жуткое впечатление и казался живым, потому что двигался, хотя на самом деле был всего-навсего облаком дыма» {112} . 

Выдающийся борец с мифами об огненных драконах, господин В. Фульк, не ведал того обстоятельства, что он сражался с метафорой Дракон — образ водной стихии — представлялся часто огнедышащим (соединение противоположных символов воды и огня).

 

§ 40. Проклятие Вавилона 

Баварский солдат Иоганн Шильтбергер, будучи пленником Тамерлана, провел много лет на Востоке. Участвовал в чужих битвах и видел знаменитые города и местности. Странствия Шильтбергера продлились более тридцати лет, с 1394 по 1427 г. Когда ему удалось вернуться на родину, он написал книгу воспоминаний, где есть глава о древнем Вавилоне. Город и башня описаны с любопытными подробностями, узнать которые можно было, не покидая пределы Европы. «Я был также в королевстве Вавилонском, называемом язычниками Багдад, — сообщает Иоганн — Большой город Вавилон был окружен стеною на протяжении 25 лье, равняющихся каждое трем итальянским милям. Стена эта имела в высоту 200 шагов, а в ширину — 50. Евфрат течет посередине этого города, ныне разрушенного так, что в нем нет ни одного жилища. Вавилонская башня отстоит от него в 54 стадиях, по четыре на итальянскую милю. Башня эта, которую можно видеть со всех сторон на расстоянии 10 лье, находится в Аравийской пустыне, на пути, ведущем в королевство Халдею, однако никто не осмеливается подойти к ней по причине змей, драконов и других гадов, которыми кишит указанная пустыня. Башню эту построил король, именуемый язычниками марбут Немврод» (Шильтбергер, с. 42).

Развалин Вавилона Шильтбергер не видел, а описание города, вернее, городской стены, к тому времени давно исчезнувшей, заимствовал из какой-то книги. Например, Григорий Турский пишет: «Сию Вавилонию построил великий Нимрод, сын Хуша. И как повествует об этом городе Орозий в своей “Истории”, Вавилон имел форму квадрата и был расположен в прекрасной долине. Стена его была построена из обожженного кирпича, скрепленного земляной смолой, она имела в ширину 50 локтей, а в высоту — 200 локтей, а в окружности — 470 стадиев. Один стадий имеет пять арепенн. С каждой стороны было по 25 ворот, что составляет 100 ворот. Двери этих ворот удивительной величины, сделанные из плавленой меди» (Григорий Турский. I. 6).

Сведения о размерах вавилонской стены имели широкое хождение. Представлены они и в надписи на Эбсторфской карте мира (1284), кладезе освященных временем знаний: «Вавилония, град великий; ширина стен его 50 локтей, высота 200; окружность его 480 стадий; запирается он сотней медных ворот; река Евфрат течет посреди него. Основал его Нимврод гигант, а Семирамида, царица ассирийская, увеличила его и возвела стену из извести и обожженного кирпича».

Средневековое описание города восходит к сообщению античного историка Геродота. «Построен Вавилон вот как. Лежит он на обширной равнине, образуя четырехугольник, каждая сторона которого 120 стадий длины. Окружность всех четырех сторон города составляет 480 стадий. Вавилон был не только очень большим городом, но и самым красивым из всех городов, какие я знаю. Прежде всего город был окружен глубоким, широким и полным водой рвом, затем идет стена шириной в 50 царских локтей, а высотой в 200…. Кругом на стене находилось 100 ворот целиком из меди» (Геродот. I. 178–179). На протяжении двух тысяч лет сведения о размерах стены древнего города повторяли, следуя Геродоту. Геродот описывает и Вавилонскую башню (зиккурат Этеменанки — «Дом краеугольного камня неба и земли»): «В середине храмового священного участка воздвигнута громадная башня, длиной и шириной в 1 стадию. На этой башне стоит вторая, а на ней — еще башня, в общем восемь башен — одна над другой» (Геродот. 1. 181). При царе Навуходоносоре II высота зиккурата была доведена до 90 м.

Каким образом воображаемый Вавилон превратился в пристанище змей? В Книге пророка Исайи (13:19–22) имеется мрачное предсказание о судьбе города: «Вавилон, краса царства, гордость халдеев, будет ниспровержен Богом, как Содом и Гоморра. Не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем». Обезлюдевший великий город превратится в пустыню, дикие звери станут его обитателями. Косматые страусы вместе с шакалами и гиенами в развалинах Вавилона подчеркивают необратимую глубину запустения. Во исполнение древнего проклятья пространство вокруг Вавилонской башни кишит змеями.

«Как можно удивляться переменчивости человеческой власти, если мудрость смертных также непостоянна? — вопрошал немецкий историк Оттон Фрейзингенский (fr 158). — Какая великая наука была у египтян и у халдеев, от которых черпал свои знания Авраам! А что такое ныне Вавилон, некогда знаменитый своей наукой и могуществом? Алтарь сирен, обиталище ящериц и страусов, пристанище змей».

Пристанище змей ежегодно посещал единственный благочестивый христианин, пресвитер Иоанн. В его послании говорится о воинственных паломничествах, пародирующих походы крестоносцев: «Каждый год мы отправляемся с большим войском к телу святого пророка Даниила, которое находится в опустошенном Вавилоне, и все вооружаются из страха перед зверями и змеями, которые называются densentes» (Сказание об Индийском царстве, с. 132).

Доминиканец Иордан де Северак, совершивший путешествие в Индию в 1328 г., рассказывает о Халдее по слухам. И вновь речь заходит о недоступности Вавилона по причине множества ядовитых змей и адских чудовищ. «Не много скажу я о Халдее — только упомяну о самом великом чуде, а чудо это вот какое: есть там одна земля (в ней некогда стоял Вавилон, ныне разрушенный и опустевший), где водятся волосатые змеи и звери-чудища. В этой же стране по ночам слышатся такие вопли, такие завывания и такой свист, что мнится, будто они исходят из ада. Ни один человек, будь с ним даже большое войско, не осмелится провести здесь ночь из-за привидений и ужасов неисчислимых» (Иордан де Северак, с. 155–156). Сомнения доминиканца указывают на паломничество пресвитера Иоанна. Христианский мир всматривался в Междуречье через призму библейского пророчества.

Доктор теологии Иоанн Хильдесхаймский, младший современник Иордана де Северака. за пределы Европы не выезжал, однако его описание Вавилона мало чем отличается от сомнительных рассказов путешественников. Сведения заимствованы им из хроники Оттона Фрейзингенского (XII в.). «Балдах же издревле зовется великой Вавилонией, и в нем была построена Вавилонская башня. Сам же город по причине болот, ядовитых гадов и хищных зверей построен примерно в полумиле от места, где стоял прежний Вавилон» (Иоанн Хильдесхаймский. XLIV).

Кажется, только еврейские путешественники XII в., Вениамин Тудельский и Петахия Регенсбургский, побывали на месте знаменитых развалин, поэтому в их сообщениях нет ни драматизма, ни вымыслов. «Из Багдада раби Петахия шел два дня до границы древнего Вавилона. Там дворец нечестивого Навуходоносора, в полном разрушении; а близ этих развалин стоит столб и дом Даниила, как будто вновь построенный. В доме на том месте, где Даниил сидел, лежит мраморный камень; другой такой же камень, где покоились его ноги, и наконец, выше сего также камень, где лежала книга, которую он писал. В стене, отделяющей дом Даниила от дворца Навуходоносора, видно небольшое окно, в которое Даниил клал свои рукописи…. По пути к могиле Иезекииля раби Петахия видел давно разрушенную башню Смешения языков, из обломков которой образовалась высокая гора как вечный памятник, и лежавший некогда против нее город опустошен». По словам раби Вениамина, от Багдада «один день пути до развалин древнего Вавилона, площадь которых занимает пространство тридцати миль. Там доселе еще существует разрушенный дворец Навуходоносора, в который, однако, все боятся входить, за множеством гнездящихся там змей и скорпионов»; башня Смешения языков выглядела так: «Выстроена она из кирпича, называемого лагур [61]Лагур — от ал-аджур «кирпич» (араб.).
, длина ее в основании около двух миль, ширина 240 локтей, а длина 100 канн; сделанные между каждыми семьюдесятью локтями дорожки вели к ступеням спиральной лестницы, по которой можно было подняться на самый верх башни; отсюда открывалось пространство па протяжении двадцати миль, так как страна вокруг обширная и плоская; но небесный огонь, упавший на эту башню, разрушил ее до основания» (Еврейские путешественники, с. 139–140,295,301).

Дополним эти рассказы сообщением из «Хроники» Оттона Фрейзингенского, располагавшего достоверными известиями: «Старый Вавилон, как нам известно от надежных людей из заморских стран, в настоящее время частично населен и называется Балдах (Багдад). Однако часть его, что соответствует словам пророчества, представляет собой пустыню, простирающуюся на десять миль до самой Вавилонской башни. Та часть, которая обитаема и именуется Балдах, очень большая и многолюдная». Анонимный автор персидской космографии XIII в., рассказав о чудесах древнего Вавилона, в заключение, отметил: «Я, раб, видел это место, оно находится между Багдадом и Куфой, однако в настоящий момент оно разрушено» (Чудеса мира. 120). Чрезвычайного скопления чудовищ в окрестностях Вавилонской башни ни один путешественник не заметил.

Для средневековых арабских ученых Вавилонская башня была символом человеческих достижений и человеческой гордыни, расценивавшейся как вызов Богу. Такой взгляд представлен в космографии ад-Димашки: «Знатоки преданий и историки пишут, что первое величественное сооружение на Земле после Потопа возвел Нимруд Великий, сын Куша и внук Хама. Это была башня, которая называлась Спиральной. Строилась она на земле Вавилона, и сейчас еще сохраняются ее следы в виде холма, похожего на гору. Длина ее составляла 5000 локтей, а возводилась она из камня, кирпича, скреплявшегося свинцом, воском и молоком. Нимруд хотел построить эту башню на тот случай, если хлынет второй Потоп. Но Всевышний разрушил ее однажды ночью криком и разобщил язык людей на много языков, и “забабиляли” они с тех пор на разных языках, отчего и место называется Бабил».

В космографии ал-Бакуви, современника Иоганна Шильтбергера, говорится: «Бабил — название поселения, находившегося с давних времен на берегу одного из рукавов Евфрата в Ираке. И до сих пор люди растаскивают его кирпичи. Там [находится] колодец Даниила — да будет мир над ним! — к которому устремляются иудеи и христиане в определенное время года. Большинство людей утверждает, что это — колодец Харута и Марута, в котором они перевернуты вниз головой» (ал-Бакуви. III. 23). Харут и Марут — ангелы, согрешившие на земле; лишенные крыльев за то, что не устояли перед прекрасной женщиной, они подвергаются мучительному наказанию в подземной темнице в Вавилоне.

У мусульман был свой мифический Вавилон.

 

§ 41. Астрологический прогноз 

«Поистине неистощима жизненная сила итальянского искусства. Но вот, неожиданно, в 1348 г. на этот край с его сказочным обилием прекрасных шедевров обрушилась катастрофа: эпидемия “черной смерти”. Это была оборотная сторона европейской экспансии. Действительно, возбудитель болезни пришел тем же путем, каким возвращался Марко Поло».

Мысль Жоржа Дюби о неожиданном вторжении чумы в Европу вызывает сомнения. Предупреждения звучали задолго до катастрофы, и тому есть свидетельства. Что же касается пути Марко Поло, то, как известно, венецианец возвратился морским путем через Индию, а чума пришла через евразийские степи и Крым. Считать, вслед за Ж. Дюби, чуму возмездием за сухопутную торговлю с Китаем означало бы свести почти планетарное событие к печальной участи нескольких итальянских городов. Природе нет дела до Культуры, но не наоборот. Вот этим вопросом мы и займемся.

В 1330 г. византийский двор был встревожен астрологическим прогнозом, согласно которому грядет столкновение ветров, разрушение городов и возвышение гор. Предсказание гласило, что от движения ветра истлеют человеческие тела. Ученый муж Никифор Григора, занимавшийся астрономией, снизошел по просьбе друзей к оценке вероятности исполнения прогноза, который казался ему совершенной глупостью, достойной лишь иронической насмешки.

«От итальянцев и обитателей Колхиды, составляющих отрасль персов, были присланы в Византию письма, в которых с величайшей гордостью и напыщенностью делались ребяческие и глупые предсказания, с какими обращаются флейтщицы и танцовщицы в публичных домах к своим любезным, — сообщает Никифор Григора. — Нет нужды говорить, что дело крайне безрассудное — убеждать в чем-либо людей пустых и надменных и обращать внимание на все, что ни родится в их ветреных головах. Обличить и опровергнуть таких-то людей убеждали меня многие из моих друзей, не знаю, с целью ли испытать меня, как делали состязатели на олимпийских бегах (они предварительно в разных местах выезжали беговых лошадей), или с целью извлечь отсюда для себя какое-либо удовольствие». Об удовольствиях ли речь? С какой целью прогноз был передан в руки ученому? Вопрос не праздный, поскольку мы знаем, что предсказание о смертоносном ветре исполнилось.

Астрологический прогноз опирается на интуицию. Предчувствия астролога оформляются в категориях магической картины мира, и, как правило, такой прогноз затрагивает сферы, недоступные ученому знанию. По словам историка Алена де Либера, «в непреходящей практике астрологии есть нечто необъяснимое и чарующее. В ней можно видеть симптом бессилия науки, ее неспособности создать особую “научную культуру”, в ней можно разглядеть и непреоборимую потребность в вере». Те, кто доверял прогнозу, хотели проверить его разными способами, потому и вручили его человеку, имевшему репутацию ученого.

Вот что ответил Никифор Григора своему адресату: «Я чрезвычайно удивляюсь, любезный друг, каким образом меня, своего друга, ты побуждаешь заняться такими пустыми вещами и употребить язык на изобличение таких очевидных нелепостей, — и тех, которые часто вырываются из западных бездн, подобно потокам лавы, вырывающейся из кратеров Ифеста, и тех, которые во множестве, подобно густому снегу, сыплются с горной страны. Да, друг, мы оскорбили бы и самих себя, и вместе науку, если бы занялись такими вещами. Заниматься добровольно развращенными нравами и речами — значит быть недалеко от порока и от опасности попасть б сеть заслуженного порицания; а каково пятно, таков же и позор, от которого избави Бог. Разве не превышает Кавказа невежество тех, из которых одни, именно обитатели нижних стран, привыкли отливать речи, далеко не согласные с истиной, а другие (это обитатели верхних стран) издают какие-то бессмысленные и ребяческие звуки и говорят, будто свое знание получили они по наследству от персов и халдеев? Если вся ученость халдеев и персов ограничивается лишь знанием того, что небо представляет в воздушной сфере прекрасное и стройное течение звезд и с началом весны дает доход государственным писцам, а с окончанием лета приносит болезни старикам; то что и говорить — всякий желающий может смеяться над наукой и унижать ее: и тот, кто правит лошадьми, и тот, кто играет на сцене. Мне странно и удивительно, как эти люди не предсказывают еще, что дубы принесут множество желудей, или что терновник оцарапает руку, если его коснуться, или что куница, родив детеныша, будет матерью рожденного, или что летом будет жарко, а зимой холодно и тому подобных вещей, быть может неизвестных для животных, но совершенно очевидных для всех людей. Но чтобы ни тебе не наскучить, ни достоинство науки не унизить, вдавшись в такие крайности, пойдем средним путем и обличим лишь отчасти этих полуденных ветрогонов (их лучше бы назвать земными планетами, которые много заблуждения внесли с собой в воздушную область) Стоит лишь взять за конец, чтобы распустить, точно Пенелопину ткань, все, что наплетено ими. Они предсказывают движение ветров, от которого будто бы истлеют тела человеческие. А я желал бы знать, как произойдет это тление. Если бы ветер был больше, чем простое движение и рассечение воздуха, то эти слова, может быть, и имели бы какой-нибудь смысл. Вещества посторонние проникают воздух или входя в него, — таковы камень, железо и все, что тверже воздуха, — или же смешиваясь с ним, — таковы вещества, разливающиеся и совершенно однородные с воздухом, как-то: запахи, цветы и молнии. Поэтому, если бы и ветер, будучи отличен от воздуха, действовал каким-либо из этих способов, — или рассекая воздух и заступая его место, или смешиваясь с ним, — тогда все живое мгновенно подвергалось бы тлению. Но мы видим, напротив, что воздух всегда сохраняет благорастворенность. А ветер есть не что иное, как усиленное движение и разлитие воздуха, который всегда в обилии стремится на нас отовсюду, но которым каждый из нас пользуется лишь столько, сколько нужно, как бы ни было много его вокруг нас. Быть может, и это еще нужно предсказывать, но в таком случае я не знаю уже, что и сказать. Они говорят еще, что от движения всех вместе ветров сдвинутся со своих мест и разрушатся деревья, горы и города. Но как и куда все это сдвинется со своих мест, когда, по их же словам, ветра окружат все вещи с диаметрально противоположных концов? Если от сильного и порывистого движения одного ветра разрушится дом или покачнется в другую сторону дерево, то в этом еще ничего не будет нового и выходящего из круга вещей обыкновенных. Но как скоро станут дуть многие ветра разом с противоположных концов, то уже не разрушат ничего: действие одного будет тогда умеряться и уничтожаться противодействием другого и, при равносильном взаимодействии их, все, что подвергнется их напору, будет стоять неподвижно. Притом, чтобы ветры дули все вместе с диаметрально противоположных концов, такого свойства ни Аристотель не приписывает им, ни долгий опыт не подтверждает. Но вот еще, чего я едва было не опустил: такое столкновение ветров, говорят они, произойдет от стечения под одним знаком зодиака Крона и Арея и от имеющего произойти перед тем затмения солнца. Итак, если окажется ложным это основание, то уже само собой разумеется, окажутся ложными и выводы, делаемые из него; подобно тому, как если подсечь корень дерева, то оно тотчас засохнет, лишившись самой жизненной своей части. Что же? Крон и Арей не только в настоящее время не находятся под одним знаком, но и в два сразу следующих года не могут сойтись между собой; так как Арей, оставив давно уже Крона в пятнадцатой части Льва, сам переходит в клешни Скорпиона; а затмения солнечного ни во все это лето, ни в следующую осень не может быть, хотя бы все люди и все птицы кричали о том. В этом могут вполне убедить тебя лучшие наставники — время и чувство. Ничто не имеет такого значения в науке, как свидетельство опыта и чувства. Чувство, сказано, доставляет опыты, а опыты доставляют основания для науки. Только посеяв семя в землю, можно получить колос, а без семени нельзя ожидать и прозябения; так точно и здесь. Если будет затмение солнца и стечение Крона и Арея, то, пожалуй, будет и столкновение ветров, и разрушение городов, и возвышение гор; если же не будет первого, то по необходимости не будет и последнего и все горы и все города останутся на своих местах. Известное дело, что при отсутствии условий для известных явлений этих явлений не может быть. Они между тем доходят до такой нелепости, что принимают за причину то, что не может быть причиной, и наоборот — не видят причины в том, что действительно причина. Конечно, то или другое положение звезд может предуказывать те или другие события, частью ближайшие, частью отдаленные, но они не в силах были понять это и поставляли причиной одно вместо другого, далеко уклонившись от надлежащего пути» (Никифор Григора. 9. 11).

Альбрехт Дюрер. Четыре всадника Апокалипсиса 

До прихода Великой чумы, поразившей в 1348 г. все страны Средиземноморья, оставалось восемнадцать лет. Дыхание Черной смерти и стало тем самым ветром, от движения которого истлели тела человеческие. Какие действия мог предпринять византийский двор, если бы со вниманием отнесся к прогнозу колхидских астрологов? Остановить черноморскую торговлю, разносчицу бубонной чумы, могла только сама чума. Итальянские торговые фактории на Черном море были ориентированы на мировую торговлю китайскими товарами. Черная смерть пришла этими же караванными путями.

В октябре 1347 г. двенадцать генуэзских галер с Ближнего Востока причалили в порту Мессина. Их экипажи пребывали в плачевном состоянии, многих уже не было в живых, остальные тяжело больны. Смертоносные корабли отказывались принять во всех портах Средиземноморья, в том числе и в самой Генуе. Наконец, они бросили якорь в Марселе. Епископ, исповедовавший умирающих, вскоре скончался, а вместе с ним и его каноники. К проклятым кораблям никто не осмелился приблизиться, хотя они были полны шелка и драгоценностей. Из города чума распространилась по Провансу и далее по всей Европе. Причиной эпидемии современники (как христиане, так и мусульмане) считали в первую очередь гнев Всевышнего. Но назывались и другие факторы, например астрологические. Так, Ги де Шолиан обьяснял начало эпидемии неблагоприятным сочетанием планет, а постановление профессоров Сорбоны 1348 г. гласило, что мор произошел от «дурного воздуха. Тревожная реальность заставила ученый мир перейти на язык астрологов.

Ни един вопрос не вызвал таких споров среди писателей, живших во время чумы, как вопрос об исходных причинах этой болезни. О плутоническом происхождении эпидемии пишет Конрад фон Мегенберг в своей книге «Buch der Natur»: главной причиной Черной смерти, го его мнению, служат ядовитые пары, выходящие вследствие землетрясений из недр земли: «Теперь исследуем, какого рода пар (испарения) содержался в недрах больших гор, в коих скоплялся в течение нескольких лет. Когда он вырвался наружу, то неудивительно, что он заразил воздух, как по ту сторону горы, на расстоянии более 100 больших миль, так и на далекое пространство по сю сторону ее. Нельзя сомневаться, что оттого, именно в этот год, да и в следующий за ним был столь великий мор, равного коему не было с рождения Христова, да, может, и до онаго, когда умирало люду без числа в городах приморских. Что обыкновенный мор произошел во всяком случае от зачумления атмосферы, в том меня убеждают многие данные. Так, начался мор всего прежде в горах да в городах приморских; были же гуще и зловреднее здесь испарения по той причине, что воздух, хранящийся в жилах земли по близости моря, гуще и сырее, и, следовательно, легче подвергается гниению, от него же зачумляется и вода. Третья примета: что мор не был так злокачествен на другой год, да и вслед за большим землетрясением в замках, расположенных в отдалении от горы, на возвышенных местах; причина же этому та, что более тяжелый воздух, приподнявшись над горой, тут же опять опускался к земле, и верхние слои атмосферы оставались чище нижних».

Конрад фон Мегенберг возродил теорию римского философа Луция Аннея Сенеки. В шестой книге трактата «О природе» Сенека объясняет, почему при Кампанском землетрясении имел место особый случай: погибло стадо в шестьсот овец. 

«Не нужно думать, что эти овцы умерли от страха. Говорят, что после больших землетрясений обычно бывает моровое поветрие, и это неудивительно. Ведь в недрах скрывается много смертоносных веществ. Сам воздух, застывший то ли от неподвижности и вечной тьмы, то ли оттого, что земля там содержит что-то не то, — тяжел для дыхания. Кроме того, он испорчен злокачественным подземным огнем и, вырвавшись на волю после долгого заключения, отравляет и оскверняет здешний, чистый и прозрачный, заражая всех, вдыхающих непривычный воздух, новыми неизвестными доселе болезнями. Да и воды, скрытые в земной глубине, наверняка тоже непригодны для питья и болезнетворны: ведь их никогда не шевелил вольный ветер, из них ни разу никто не напился. Сгустившиеся, окутанные непроницаемым мраком вечной ночи, эти злокачественные воды не могут не быть противопоказаны телам. Да и смешанный с ними воздух, лежащий среди тамошних болот, вырвавшись наверх, широко разносит заразу и убивает вдыхающих его»

В истории с прогнозом мне кажется удивительным следующее обстоятельство. В тот год, когда византийцы получили предупреждение, в Китае бубонная чума приняла эндемический характер. Видимо, до слуха колхидских астрологов дошли какие-то неясные сведения о катастрофе, постигшей Китай. В таком случае ученый скепсис Никифора Григоры выглядит неуместным.

Живший век спустя египетский историк Таки-ад-дин ал-Макризи (ум. 1442) понимал, что эпидемия чумы имела планетарный характер. Поразительно звучат его слова о ветре, разносящем смерть. Это футурологический текст, обращенный в прошлое; фантастическая литература, культивирующая ужас, чтобы избавиться от него; конструирование событий, в ход которых вмешивается рок.

«Началась эта чума во владениях Великого Каана, то есть в Первом климате [64] . Затем в течение шести месяцев чума достигла города Табриза, пройдя через земли карахитаев и монголов, которые поклоняются огню, Солнцу и Луне и количество племен которых достигает трехсот. Все они погибли на своих зимовьях и летовках, на пастбищах и верхом на своих конях безболезненно. Погибли и их кони. Все они остались гнить брошенными на земле. Все началось в 742 году (17.VI.1341–5.VI.1342). И об этом люди узнали из сообщения из страны золотоордынского хана Узбека (правил в 1313–1341 гг.). Затем подул ветер, разнесший гниение по стране, и, как только зловоние и смрад достигали города, шатров или какой-то местности и этот запах вдыхал человек или животное, они обязательно умирали в назначенное время и час. У Великого Каана погибло такое количество войск, что числа их, кроме Аллаха, никто не знает. Погиб и сам Каан, и шестеро его детей, и в этом климате не осталось никого, кто мог бы им управлять. Затем чума распространилась по всему Востоку: по стране Узбека, землям Стамбула и Кайсарийи. После этого она охватила Антакию и уничтожила ее жителей. Часть жителей с гор Антакии, спасаясь от смерти, бежали в горы, но все они в пути погибали. После их смерти несколько человек по их следам возвратились назад и забрали все, что теми было брошено из вещей, и повернули назад. Однако в пути их тоже настигла смерть, и в горы возвратились только некоторые, но и они все погибли вместе со своими семьями. Чума распространилась по владениям Караманов в Анатолии, по всем горам и округам. Погибли люди, лошади и скот. Курды, страшась смерти, покинули свои жилища, но они не нашли места, где бы не было умерших. Они возвратились в свои места, и все погибли. В стране кара-китаев прошел сильный ливень, подобного которому никогда не было. После этого дождя погибли их лошади и скот Затем стали гибнуть люди, птицы и дикие звери. В течение трех месяцев умерло 16 владык. Погибли почти все жители Китая. Беда постигла также страны Индии. Чума охватила и Багдад. Просыпаясь утром, люди обнаруживали на своих лицах бубоны, и если человек трогал их руками, то сразу же умирал. В это время Багдат. был осажден войсками Чобанидов. Чума распространилась среди войск на закате, и большинство воинов умерло. Осаждающие ушли от города, однако спаслись лишь немногие. В начале джумада I 749 года (28.VII–26.VIII. 1348) чума захватила округ Халеба, а затем она охватила всю Сирию, земли Мардина и его горы. Погибли жители земель между Иерусалимом и Дамаском, побережья моря, Лкки и Сафада, самого Иерусалима, Паблуса и Карака. Погиоли арабы пустыни и жители гор и равнин. В городе Джинин погибли все, кроме одной старухи. В городе Лудд погибли все, то же и в Рамле. Постоялые дворы и другие общественные и людные места были переполнены мертвыми телами. Чума в Сирии не затронула только города Ма'арра ан-Нуман и Шайзар. Первым признаком чумы в Дамаске было появление на задней стороне уха прыщей (басра), после чего люди падали замертво. Затем у человека подмышкой опухали железы, и он после этого немедленно погибал. Затем людей рвало кровью, и они тут же умирали. Большинство людей охватили страх и ужас от такого количества смертей, ибо все видели, как те, у кого начиналось кровохарканье и рвота, жили около 50 часов

В городе Халебе ежедневно умирало 500 человек. Со 2 мухаррама до 4 сафара (2.IV–4.V.1348) в Газзе, согласно полученному письму наместника султана, умерло более 22 тысяч человек. Смерть охватила все поселения в округе Газзы. А случилось это, когда заканчивалась вспашка земли. Люди умирали прямо за плугом, держа в руках лукошки с зерном. Погиб весь рабочий скот. В один дом в Газзе с целью мародерства вошло шесть человек, но все они умерли в этом же доме. Газза превратилась в город мертвых.

Чума охватила страну франков. Сначала она поразила там скот, а затем унесла население. Однажды вечером на остров Кипр обрушился ураган и началось землетрясение. Огромные волны унесли из порта Фамагусты множество строений и кораблей, которые затонули. Жители Кипра стали думать, что наступил Судный день, и в растерянности убегали. Но когда они возвратились в свои жилища, то застали своих оставшихся близких мертвыми. Чума выкосила их всех. Она свирепствовала на острове в течение недели. Часть жителей острова во главе с их владыкой Гуго IV (1324–1358) села на корабли, чтобы уплыть на ближайший от них остров Родос, однако их мучения на море продлились не более суток, и большинство их погибло на кораблях. И хотя некоторым удалось добраться до острова, все они там погибли. После их смерти на Родос пришел корабль с купцами, и вскоре все они, за исключением 13 человек, умерли. Эти добрались до Кипра, и здесь их число сократилось до четырех. На Кипре они никого в живых не нашли.

Когда мимо островов франков проходили корабли, то на них никто не видел моряков. Смертоносный ветер косил всех, кто вдыхал его. Человек тут же падал, бился о палубу до тех пор, пока не умирал. В Александрию пришел корабль, на котором находилось 32 купца и 300 человек. Все они погибли, кроме четырех купцов и 40 моряков. Чума и смерть охватили всех жителей полуострова Андалус (Пиренеи), за исключением города Гренады, население которого совершенно не пострадало. Кроме них погибли все. Когда туда направились арабы из Африки, желая захватить имущество погибших, то на суше в их сторону подул ветер. Большая часть арабов погибла, сидя верхом на лошадях. В город въехали только оставшиеся в живых. Арабы стали набирать добро, но вскоре все стали падать замертво. Спаслись лишь те, кто ни к чему не притрагивался. Но и те, кто возвратился к себе домой, тоже погибли, ибо чума уже свирепствовала и в тех краях. Погибли люди, лошади и скот.

Чума охватила всю африканскую землю, ее горы, пустыни и города. Африка заполнилась мертвыми людьми и трупами бесчисленных стад скота. Если забивали овцу, то мясо ее оказывалось зловонным и почерневшим. Стал другим также запах масла и молока. Чума распространилась также на земли, начиная от Барки (Триполитания) до Александрии и каждый день в ней погибало сто человек, затем по двести, а в одну из пятниц умерло 700 человек. Текстильная мануфактура (дар ат-тираз) закрылась из-за смерти ремесленников. Закрылся торговый дом, из-за отсутствия приезжих купцов закрылись рынки. В Александрию прибыло судно с франками. Они сообщили, что видели у острова Тараблус судно, над которым летало огромное число птиц. Приблизившись к судну, они увидели, что все люди на нем мертвы, а птицы клевали их трупы. На судне было уже много мертвых птиц. Франки отплыли, а когда они достигли Александрии, то более трехсот из них умерло. Затем смерть распространилась на города Даманхур, Гаруджа и на всю область Бухейра. Здесь погибло все население и весь скот. Прекратилась рыбная ловля на озере Баралас из-за смерти рыбаков. Большинство рыбаков умирало во время лова рыбы. На оболочке икринок рыб были обнаружены омертвевшие места, а на головках икринок были черные бубонные нарывчики. Смерть шествовала по всему морскому побережью, и не было никого, кто бы ее остановил. В провинциях Египта погибли почти все крестьяне, и не осталось никого, кто мог бы убирать урожай. Чума здесь распространилась в течение месяца раби II 749 года (VI. 1348). Все дороги были забиты трупами умерших. Из-за множества трупов погибших от чумы людей и скота начали гнить даже деревья. Дома опустели, и никто к ним близко не подходил. Рыболовецкие шхуны остались на воде, все рыбаки на них погибли, а их сети были переполнены мертвой рыбой. Тела рыб были покрыты бубонами. Бубоны были и на телах крупного и мелкого рогатого скота.

В Дамаске чума была слабее, чем в Триполи, Хаме и Хомсе. А когда наступил месяц раджаб (25.IX–2.X.1348) и было начало осени, подул ураганный ветер. Затем наступил такой мрак, что люди не видели идущего рядом человека. Ветер стих, и люди обнаружили, что их лица покрыла бледность. После этого люди стали умирать, и число умерших стало увеличиваться. К концу месяца число умиравших от чумы достигало тысячи человек в день. В ша'бана (25.X–22.XI. 1348) чума в Каире усилилась и в рамадане (23.XI–22.XII. 1348) еще более ужесточилась. Наступила зима, и чума стала еще более свирепой. В шаввале (23.ХП. 1348–20.1.1349) люди стали харкать кровью. Человек стал чувствовать жар в теле и тошноту. После этого он блевал кровью и умирал. Не прошло и половины шаввала, как улицы и рынки Каира заполнились мертвыми. Погибла большая часть войск, и опустели крепости. К месяцу зул-ка'да (2l.I–19.II.1349) Каир уже выглядел пустынным. Так много было умерших. Невозможно было найти ни одного дома с людьми — все поумирали. На улицах — ни одного прохожего — только мертвые. Опустели улочки и переулки. Перед воротами одной мечети в течение двух дней было собрано 13 800 трупов. А сколько их осталось на улицах, рынках, во дворах и в других местах! Число умерших за один день достигало 20 тысяч человек, а в течение прошедших ша'бана и рамадана число умерших составило 900 тысяч человек, а может быть, и больше. К концу 749 года (20.11–21.III. 1349) эпидемия чумы охватила низовья Нила. Затем поступили сообщения из Гура (Афганистана) и других мест, что там находили мертвых волков, зайцев, онагров, свиней и прочих зверей с бубонами на теле. Говорят, что эта эпидемия всеобщей чумы свирепствовала среди населения Земли в течение 15 лет»

Картина смерти, нарисованная ал-Макризи, позволяет думать, что астрологический прогноз 1330 г. исполнился в полной мере. И сегодня многие историки с доверием относятся к такого рода описаниям. Однако вот свидетельство современника, марокканского путешественника Ибн Баттуты, который в июне 1348 г., во время великой чумы, находился в Дамаске. Он описывает общественное моление в мечети масджид ал-Акдам, что находилась в двух милях на юг от Дамаска, города, в котором, если верить ал-Макризи, умерли почти все.

«Малик ал-умара', наместник султана Аргушах, приказал глашатаям объявить жителям Дамаска о том, что они должны поститься три дня и не готовить пищу на базарах. Жители города постились три дня, последним из них был четверг. И вот в этот день амиры, знатные люди города, кади, факихи, представители других слоев населения, все без исключения, стали собираться в мечети, пока не заполнили их до отказа. Ночь с четверга на пятницу они провели здесь в молитвах и богослужении. Утром в пятницу, после молитвы, все они пешком, амиры тоже, держа в руках Коран, направились к масджид ал-Акдам. К ним присоединилось все население города — мужчины и женщины, взрослые и дети. Евреи шли, держа в руках Талмуд, христиане — Евангелие. С ними шли их жены и дети, все они шли со слезами на глазах, смиренно моля Господа через Его посланников и книг, ниспосланных им. Собравшись у мечети, они в молитвах и богослужении провели здесь весь день и только к вечеру возвратились в город на пятничную молитву. Аллах Великий и Всемогущий услышал их молитвы: количество умерших за один день не превысило двух тысяч, тогда как в Каире и в Старом Каире число умерших за день достигало двадцати четырех тысяч»

Черная смерть собрала свою жатву. Рассказы о ее неистовстве леденили душу. То были слухи.

Опыт описания катастрофы 1348 г. предпринял немецкий врач Г. Гезер в книге «История повальных болезней», вышедшей в России в 1867 г. Гезер пересказывает сюжеты из сочинения Таки-ад-дин ал-Макризи, искажая их до неузнаваемости, поэтому их можно опустить. Другие источники Гезера достойны не меньшего внимания. Кажется, врачу удалось почти невозможное: его история планетарной эпидемии завораживает своим сюрреализмом. К сожалению, сегодня так не пишут. 

Необычайные явления природы, которые предшествовали Черной смерти за несколько лет, причинили людям в некоторых отношениях столько же бед, сколько и сама болезнь. Нет ничего удивительного, что при тогдашней степени образования многие действительно наблюдавшиеся явления преобразились в нечто чудесное, чудовищное. Так Мюсси [65] рассказывает, что на Востоке возле Катая — «головы земли и начала света» — были страшные знамения: шел сильный дождь из змей и жаб, которые заползали в жилища и умерщвляли множество людей своим ядом и укусами. На юге, у индусов землетрясение разрушило дома, а на развалины спустилось пламя с неба и сожгло их до тла. Множество народа погибло в огне, а в некоторых местах с неба текли потоки крови и падали камни. Точно так же рассказывали в Германии, что вследствие неблагоприятного влияния созвездий в стране, где растет имбирь («ubi zinziber nascitur»), люди и животные превратились в камни, а с неба шел смертоносный дождь из змей и огня, которого не выдерживали даже и самые камни, причем образовался заразительный дым («Fumus contagiosus»), а вслед за ним появилась и повальная болезнь…

И из других стран есть свидетельства о необыкновенных явлениях в природе, которые предшествовали Черной смерти, и притом свидетельства эти существуют в таком количестве, что история обязана упомянуть хоть в нескольких словах о том, что есть достоверного и вероятного в массе сохранившихся рассказов.

Всего ранее явления эти замечены в дальней восточной Азии. По словам китайских летописцев, в обширных пространствах земли, которые под общим именем «Катая» вмещали в себя нынешний Китай и большую часть Татарии, уже с 1333 г. нарушалась обычная связь природы. В стране вокруг Кинг-сиа. главного города империи, сначала наступил сильный голод, вследствие засухи и жара, а потом поили бесконечные дожди и произошло наводнение, причем погибло более 400 000 людей. Затем обрушились горы и образовались трещины в земле. В следующем, т. е. 1334, г. наводнения повторились в стороне Кантона, а в Тше благодаря беспримерной засухе развилась повальная болезнь, похитившая пять миллионов людей. В том же году в других областях империи происходили землетрясения; на месте провалившихся гор выступили озера, в волнах которых тысячи жителей нашли свою могилу. В 1336 г. снова повторились сухость воздуха и наводнения. Еще более бедствий причинило землетрясение, случившееся в 1337 г. и продолжавшееся шесть дней. В области Кианга умерло от голода четыре миллиона людей, после того как поля были опустошены необозримыми массами саранчи и наводнениями. В 1338 г. в Кингсае было новое, на этот раз десятидневное землетрясение; с тех пор вплоть до 1347 г. в Китае то и дело сменялись наводнения, землетрясения и голод — и лишь после этого времени несколько утихло бушевание элементов.

Писатели, достойные доверия, утверждают, что подобные же события предшествовали распространению Черной смерти в остальных частях Азии, Африки и Европы, между прочим говорят, что последнее в этом столетии извержение Этны случилось в том же самом году (1333), в котором внутри Азии открылись, по-видимому, и кратеры Гималайских гор, не исследованные еще и поныне…

В особенности сильный ужас овладел всеми при появлении на восточной стороне неба кометы, длинный хвост которой был обращен на запад [66] . Всего страшнее в этой комете казался всем ее необычайно тусклый свет («stella nigra» называет ее весьма неясно один летописец). По мнению некоторых, в Азии непосредственной причиной опустошительных повальных болезней следовало считать ярко светящиеся, необыкновенной величины метеоры, появлявшиеся там, из внутренности которых, как скоро они падали на землю, изливались переполненные ядом испарения [67] . В то же время часто упоминают об огненных воздушных явлениях и европейские летописцы. В Париже при приближении Черной смерти (в августе 1348 г.) умы были сильно напуганы загадочным небесным явлением, состоявшим из необыкновенно блестящего, но неподвижного метеора («stella dixa»). Вероятно, то была та же самая звезда, которая в Авиньоне появилась над дворцом Климента VI.

Еще большего внимания заслуживают известия о метеорологических событиях, предшествовавших Черной смерти…

В 1342 г. поля Франции были опустошены наводнением. Это последнее можно, правда, объяснить обилием дождей и затем громадным количеством снега в предшествующую зиму, но кроме того, в некоторых местах вода, по-видимому, извергалась изнутри земли. В Германии были потоплены целые города, множество мостов снесено и т. д. Следующий, 1343 г. также отличался постоянными дождями, сыростью и наводнениями. В 1344 г., в день св. Марии-Магдалины, страшное наводнение снова разорило Гольштейн; но в особенности с 1345 г. начался по всей Европе период особой сырости, продолжавшейся несколько лет сряду. При этом сырость была до того значительна, что нужно согласиться с тогдашними писателями, которые видели в ней главную причину неурожая, бывшего одновременно с общим распространением Черной смерти. Но атмосфера имела вредные для органических существ свойства не от одной только необыкновенно большой примеси водяных паров: в ней скрывались, быть может, и другие несравненно вреднейшие примеси.

Всего ощутимее были те зловонные испарения, которые в самых различных местах почти непосредственно предшествовали появлению повальной болезни. Писатели из южных стран описывают эти испарения самыми яркими красками. В Малгалле, в Египте, во время эпидемии, когда солнце стояло в знаке Весов, вдруг поднялась сильная буря, продолжавшаяся до утра. С восходом солнца по всей стране разлился такой мрак, что даже стоявшие один рядом с другим не могли узнавать друг друга. Когда прекратилось это страшное явление, то у всех лица казались совершенно желтыми. Свирепость болезни, по-видимому, удвоилась после такого загадочного события. О зловонных парах, распространявшихся с востока, как о предвестниках повальной болезни, имеются также известия с острова Кипр и из Спалатро в Далмации. В Италии уже в 1347 г. были замечены белые пары на большом пространстве («ingens vapor»), направлявшиеся с севера на юг и приводившие всех в ужас. Всего более заслуживает доверия свидетельство гольштинских летописцев, которые говорят лишь о густых туманах, поднимавшихся на севере и стеснявших дыхание. Также мало произвольных украшений и в описании Шалена де Винарио, который говорит только о тяжелом и нечистом воздухе, о густых облаках, закрывающих небо, и о неприятном жаре, утомлявшем тело и дух. Подобно ему, и Ковино толкует лишь о том, что неба не было видно из-за тяжелых облаков, которые появлялись с юга и влекли за собой томительный жар.

В то же время современные писатели упоминают и о всеопустошительных тучах саранчи, которые уничтожали посевы на нолях в Азии и в Европе (до самой Гольштинии) и, по положительному свидетельству летописцев, были не только причиною неурожая, но и порчи воздуха {125} . 

Остается без ответа самый тревожный вопрос: если неистощимая жизненная энергия переполняла Италию, то как эта страна пала жертвой эпидемии? И второе: почему чума поразила определенные области, а другие обошла стороной? Ее распространение носило внешний, случайный характер или на то имелись глубинные, внутренние причины? Возникает кощунственное предположение, что не чума вызвала в Италии деструкцию, а, наоборот, чума пришла туда, где царили хаос и усталость.

6 апреля 1933 г. французский писатель и театральный режиссер Антонен Арто прочитал в Сорбонне лекцию на тему «Театр и чума». По мысли Арто, чума не сводится к клиническим описаниям этого бедствия. В распространении чумы угадываются тонкие связи и проявление некой высшей силы. «Если театр похож на чуму, — пишет Арто, — то не только потому, что он воздействует на значительные массы людей и приводит их в сильное волнение по одному и тому же поводу. В театре, как и в чуме, есть что-то победное и мстительное одновременно. Стихийный пожар, который чума разжигает на своем пути, очевидно, не что иное, как безграничное очищение. Полный социальный крах, органический хаос, избыток порока, какое-то всеобщее заклинание демонов, которое теснит душу и доводит ее до крайности, — все это говорит о наличии предельной силы, в которой живо сходится вся мощь природы в тот момент, когда она собирается совершить что-то значительное». 

Можно спросить себя: чума 1720 г., описанная лекарями Марселя, та же, что и чума 1347 г. во Флоренции, о которой рассказывает «Декамерон»? История, священные книги и среди них Библия, некоторые старые медицинские трактаты описывают различные эпидемии чумы, более подробно останавливаясь на неслыханно деморализующем впечатлении, которое эти эпидемии оставили в умах, а не на характеристике самой болезни. Может быть, они были правы.

Медицине трудно установить существенное различие между вирусом, от которого умер Перикл у Сиракуз [68] (если вообще слово «вирус» не является сокращенным обозначением чего-то иного), и тем вирусом, о котором речь идет в описании чумы у Гиппократа [69] , представленной нам в современных медицинских работах как разновидность ложной чумы. Согласно этим работам настоящей чумой можно считать только чуму, приходящую из Египта, которая зарождается на кладбищах, размытых при разливе 11ила. Библия и Геродот подтверждают факт молниеносного появления чумы, унесшей за одну ночь десятую часть ставосьмидесятитысячной ассирийской армии и спасшей, таким образом, египетское царство. Если это верно, то следует считать такое бедствие непосредственным орудием или материализацией разумной силы, тесно связанной с тем, что мы называем предопределением.

При этом появляются — но не всегда — полчища крыс, которые, например, напали той ночью на ассирийское войско и сожрали за несколько часов конскую упряжь. Нечто подобное произошло и во время эпидемии, вспыхнувшей в 660 г. до н.э. в священном городе Мгкао в Японии по случаю простой смены правления.

Чума 1502 г. в Провансе, которая позволила Нострадамусу впервые применить свой дар целителя, тоже совпала с глубочайшими потрясениями в политическом плане, падением и гибелью королей, разрушением и исчезновением провинций, землетрясениями, возмущением магнитного поля, исходом евреев. На политическом или космическом уровне такого рода явления предшествуют катастрофам и бедствиям или следуют сразу за ними, причем те, кто их вызывает, обычно слишком глупы, чтобы их предвидеть, но не так уж извращены, чтобы действительно желать подобных результатов.

Каковы бы ни были заблуждения историков и врачей насчет чумы, я считаю, что можно согласиться с представлением о болезни как некой психической сущности, которую просто вирус привнести не в состоянии. Если поближе рассмотреть все случаи заражения чумой, которые предлагает нам история и мемуары, то нелегко выделить хотя бы один действительно бесспорный факт заражения через контакт, и приведенный Боккаччо пример со свиньями, сдохшими после того, как они обнюхали покрывала, в которые заворачивали больных, годится только для того, чтобы показать таинственное сродство между естеством свиной плоти и природой чумы, на чем стоило бы отдельно остановиться.

При отсутствии ясного представления об истинной сущности болезни у нас есть, тем не менее, определенные способы выражения, которые могут временно удовлетворить человеческий разум при описании некоторых явлений.

Я думаю, что можно принять, например, следующее описание чумы. Это прежде всего ярко выраженное физическое и психическое недомогание: тело покрывают красные пятна, но больной их замечает не сразу, а только когда они начинают чернеть. Тут ему некогда даже испугаться, голова начинает пылать, становится огромной от своей тяжести, и он падает. Тогда им завладевает страшная усталость, усталость от срединного магнетического дыхания (aspiration magnetique centrale), когда молекулы раскалываются пополам и близки к распаду. Ему кажется, что его жизненные соки, потеряв направление и сбившись в кучу, мечутся как попало по всему телу. Желудок поднимается, он чувствует, что внутренности вот-вот выскочат наружу. Пульс то замедляется, оставаясь лишь слабым напоминанием о самой возможности пульса, то скачет, повинуясь клокотанию его внутреннего жара, растущему помрачению его разума. Этот пульс, стучащий в такт скорым ударам его сердца, полный, сильный и громкий; эти красные, воспаленные, быстро стекленеющие глаза; этот огромный, толстый, западающий язык, сначала белый, потом красный, потом черный, растресканный и как бы обуглившийся, — все предвещает небывалую органическую бурю. Вскоре жизненные соки, как земля под ударом молнии, как вулкан под давлением лавы, начинают искать выход наружу. В центре пятен образуются более воспаленные точки, вокруг этих точек кожа вздувается, как пузыри воздуха под тонким слоем лавы, эти пузыри опоясываются кольцами, последнее из которых, подобно кольцу Сатурна вокруг раскаленной планеты, указывает предельную границу бубона.

Они покрывают тело. Но как и вулканы, имеющие свои избранные места на земле, бубоны тоже находят свои любимые места на человеческом теле. В двух-трех дюймах от паха, под мышками, в интимных местах, где активные железы продолжают четко выполнять свои функции, — бубоны появляются там, где организм освобождается от внутренних продуктов гниения или даже от самой жизни. Сильное локализованное воспаление в одном месте чаще всего говорит о том, что срединная жизнь (la vie centrale) ничуть не потеряла своей силы и что облегчение болезни или даже выздоровление вполне возможны. Как и белая холера, самая страшная чума — это та, которая не оставляет следов.

Труп пораженного чумой при вскрытии не обнаруживает видимых повреждений тканей. Желчный пузырь, созданный для того, чтобы фильтровать отяжелевшие инертные остаточные вещества организма, полон, велик и чуть не лопается от обилия черной липкой жидкости, столь плотной, что наводит на мысль о каком-то новом виде материи. Артериальная и венозная кровь тоже черная и липкая. Тело твердое, как камень. На стенках оболочки желудка, кажется, начались многочисленные мелкие кровоизлияния. Все говорит о глубоком нарушении секреции. Но нет ни отмирания, ни даже разрушения материи, как при проказе или сифилисе. Даже кишки, место самых кровавых беспорядков, где вещество доходит до неслыханной степени гниения и затвердевания, даже кишки органически не поражены. Желчный пузырь, из которого приходится почти вырывать содержащийся в нем затвердевший гной, пользуясь, как при некоторых человеческих жертвоприношениях, острым ножом из обсидиана, прозрачным и твердым, — желчный пузырь перенасыщен, и стенки его местами ломки, но невредим, в нем все на месте, нет видимых поражений и разрушения тканей.

Однако в некоторых случаях поврежденные легкие и мозг чернеют и становятся гангренозными, легкие размягчены и будто посечены, с них падает хлопьями какое-то черное вещество, мозг расплавлен, разглажен, превращен в пыль, в порошок, похож на угольную крошку [70] .

Относительно этого факта следует сделать два замечания. Первое — что синдромы чумы все налицо и без гангрены легких и мозга, зараженный чумой получает свое и без загнивания какого-либо органа. Не будем этого недооценивать, человеческий организм не требует наличия физически локализованной гангрены, чтобы решиться умереть.

Второе замечание о том, что только два органа действительно бывают поражены чумой — мозг и легкие, и оба они находятся в прямой зависимости от сознания и воли. Можно задержать дыхание или мысль, можно ускорить дыхание, вести его в каком угодно ритме, намеренно делать его сознательным или бессознательным, найти равновесие между двумя видами дыхания: автоматическим, находящимся в прямой зависимости от большой симпатической системы, и другим, подчиняющимся условным рефлексам головного мозга.

Точно так же можно ускорить, замедлить и подчинить ритму мысль. Можно регулировать бессознательную игру духа. Но нельзя управлять фильтрацией жидкости в печени, распределением крови в организме через сердце и артерии, нельзя контролировать пищеварение, остановить или ускорить переваривание пищи в кишечнике.

Значит, чума, видимо, заявляет о своем присутствии в определенных местах, она отдает предпочтение тем областям человеческого тела, тем точкам его физической поверхности, где проявляют себя человеческая воля, сознание и мысль.

Примерно в 1880 г. французскому доктору по фамилии Йерсен, работавшему с трупами умерших от чумы в Индокитае, удается изолировать одного из тех головастиков с круглой головой и коротким хвостом, которых можно обнаружить только под микроскопом, и он называет его микробом чумы [71] . Но ведь этот головастик, на мой взгляд, лишь самая незначительная частица материи, бесконечно малая, появляющаяся в какой-то определенный момент развития вируса — и ничуть не проясняющая для меня сущности чумы. Я бы предпочел, чтобы этот доктор объяснил мне, почему все большие эпидемии чумы, с вирусом или без, длятся пять месяцев, после чего их сила ослабевает, и каким образом турецкий посол, проезжавший через Лангедок в конце 1720 г., смог указать какую-то линию, которая через Авиньон и Тулузу связывала Ниццу и Бордо в качестве крайнего предела географической границы эпидемии. И события подтвердили, что он был прав.

Через все это проглядывает духовный лик зла, законы которого невозможно определить научно, и было бы бессмысленно пытаться определить его географические истоки, так как чума в Египте — не то, что чума на Востоке, и не похожа на чуму Гиппократа, а та не похожа на чуму в Сиракузах, а та — на черную чуму во Флоренции, которой средневековая Европа отдала пятьдесят миллионов жертв. Никто не скажет, почему чума поражает труса, скрывающегося бегством, и щадит развратника, который ищет удовлетворения на трупах. Почему уединение, целомудрие, одиночество не действенны против ударов чумы, но почему группа весельчаков, удалившись за город, как Боккаччо в обществе двух богатых спутников и семи сластолюбивых поклонниц, может спокойно ждать лучших дней, когда чума начнет отступать; почему в соседнем замке, превращенном в военную крепость, с кордоном вооруженных людей, преграждающих вход, чума убивает весь гарнизон и всех обитателей, но щадит воинов, открыто подвергавшихся опасности. Кто также объяснит, почему санитарные кордоны при сильной поддержке войска, выставленные Мехметом-Али в конце прошлого века по случаю усиления египетской чумы, смогли защитить лишь монастыри, школы, тюрьмы и дворцы; почему многочисленные очаги чумы, со всеми признаками чумы восточной, вдруг вспыхнули в средневековой Европе в местах, не имевших никаких контактов с Востоком.

Из такого рода странностей, тайн, противоречий и характерных признаков следует построить для себя духовный облик зла, доводящего человеческий организм до разрывов и судорог, подобно тому как чувство боли, постепенно нарастая и углубляясь, умножает свои ходы и завоеванные области во всех сферах наших чувств {126} .

 

§ 42. Талисманы Константинополя

Площади византийской столицы были украшены обелисками и изваяниями, привезенными в город в течение тысячи лет. При основании Константинополя в нем освятили статую Судьбы города. Она имела тайное жреческое имя и была призвана была охранять город. Позже христианский писатель Георгий Амартол полагал, что при возведении статуи император Константин принес благочестивую строительную жертву: он «поставил столп цельнокаменный, багряный, весьма до-стохвальный, который был привезен из Рима. И установил на нем кумир с семью лучами на голове, доставленный из Солнечного града Фригийской страны. Столп же тот везли по морю три года, так как был очень велик и тяжел. От моря же до торжища несли его год; и царь часто приходил и золото без счета раздавал людям. Потом он положил в основание 12 корзин, которые благословил Христос, и деревья ценные, и мощи святых — для укрепления и сохранения удивительного цельнокаменного столпа» (Временник. Х.42.5). Величественные древние скульптуры воспринимались жителями города и сторонними наблюдателями как талисманы. Перекодировка языческих охранных символов в христианские сути не меняет.

По иронии судьбы в апреле 1204 г. город был захвачен и разграблен собратьями по вере: венецианцами и воинством Четвертого крестового похода. Талисманы не спасли Константинополь. Более того, в небесах не было ни одного знака, предвещавшего беду. Некоторым наблюдателям это обстоятельство показалось удивительным.

Византийский историк, свидетель бедствий, Никита Хониат пишет:

«Прекрасный город Константина, предмет всеобщих похвал и повсюдных разговоров, был истреблен огнем, унижен, разграблен и лишен всего имущества, как общественного, так и принадлежавшего частным лицам и посвященного Богу, бродяжническими западными племенами, большей частью мелкими и безвестными, соединившимися между собой для разбойнических морских наездов… О всех этих событиях с царственным городом не было предуказано никакими знамением, ни небесным, ни земным, какие прежде во множестве являлись, предвещая людям бедствия и смертоносные наваждения зол. Ни кровавый дождь не шел с неба, ни солнце не обагрялось кровью, ни огненные камни не падали из воздуха, ни другого чего-либо необыкновенного в каком-нибудь отношении не было заметно»

Презрение греческого историка к западным рыцарям, забывшим истинные цели крестового похода, сочетается со списком так и не случившихся знамений. Ни небеса, ни талисманы не спасли город. Рискну предположить, что сообщения хроник, где катастрофам предшествуют знамения, написаны после событий. В реальности бедствия приходят внезапно и неотвратимо.

Спустя восемьдесят лет итальянский хронист Салимбене, никогда не видевший красот Константинополя, пишет, что по взятии города латинянами «греки наконец поняли, что свершилось наконец то пророчество, что запечатлено на вратах (ибо много там изображено пророчеств и на самих вратах, и на привратных столбах, и смысл их понять можно не раньше, чем они исполнятся)». Видимо, такова судьба всех пророчеств, ибо неисполнившиеся пророчества подлежат забвению. «В городе Константинополе в храме Святой Софии есть некая колонна и некие врата, украшенные барельефами на исторический сюжет, смысл которых нельзя постичь, если разглядывать каждый в отдельности. Сказано о мудрости, что она “знает давно прошедшее и угадывает будущее”, Прем. 8,8. В Послании же апостола Павла к Евреям, 4,13, говорится о премудрости Божией, что “все обнажено и открыто перед очами Его”» (Салимбене де Адам. Хроника, с. 595, 667).

Пикардийский рыцарь Робер де Клари был вовлечен в круговорот событий 1204 г. На его глазах пророчество, о котором пишет Салимбене, было признано свершившимся. Дело происходило так:

«А еще в другом месте в городе было величайшее чудо: ибо там были два столпа, и в высоту каждый имел с добрых 50 туаз; и на каждом из этих столпов, наверху, в маленьком укрытии пребывал какой-нибудь отшельник; а внутри столпов была лестница, по которой они туда взбирались. Снаружи этих столпов были нарисованы и вещим образом записаны все происшествия и все завоевания, которые случились в Константинополе или которым суждено было случиться в будущем. А ведь никому не дано было знать о происшествии до того, как оно произошло; когда же оно происходило, то народ шел туда из ротозейства, и потом они разглядывали, словно в зеркальце, и подмечали первые признаки происшествия; даже это завоевание, которое произвели французы, было там записано и изображено, и корабли, с которых вели приступ, благодаря чему город и был взят; а греки ведь не могли знать заранее, что это произойдет. И когда это случилось, они отправились поглазеть на столпы и там обнаружили, что письмена, которые были начертаны на нарисованных кораблях, гласили, что с Запада придет народ с коротко остриженными головами, в железных кольчугах, который завоюет Константинополь»

Колонны, украшенные великолепной резьбой, представляли свободное поле символов, позволяющих читать знаки Судьбы. Настаивая на предопределении событий, латиняне находили оправдание своим кощунствам. Существует точка зрения, что никаких кощунств и не было.

«Воспоминания самих участников этого целенаправленного опустошения Константинополя показывают, что они вовсе не считали свое поведение преступным, — при том условии, что добыча не утаивалась, а поступала в распоряжение руководству» {128} . Прежде чем добыча стала достоянием руководителей крестового похода, нужно было отнять ее у прежних владельцев. Взятие и разграбление чужого города — это всегда время эксцесса, насилия, нарушения запретов, причем эксцессам предавались обе стороны. В таких случаях все предписания, систематически преступаются. Однако такие нарушения по-прежнему представляют собой оскорбление святынь. В них заключено посягательство на законы, которые были вчера и вновь станут завтра самыми святыми и нерушимыми законами на свете. Не стоит сомневаться в разграблении крестоносцами алтаря Св. Софии. Отмена порядка на несколько дней сродни архаическому празднику смены времен года. Так, в 1258 г. взяв приступом Багдад, монголы неделю предавались грабежу; затем «вышел указ, чтобы впредь резню и грабеж приостановили, потому-де, что Багдадское царство наше»

Косвенным свидетельством, указывающим на стремление венецианцев оправдать свои кощунства при разграблении Константинополя, являются пророчества, которые сочинялись по мере удаления события. Так, в польской хронике XV в. Изложено очень странное пророчество:

«Греческий город Константинополь, в котором тогда правил Аскарий, захватывают венецианцы и франки. Долгое время в его захват не верили, потому что существовало пророчество, что его не сможет взять никто, кроме ангела; но когда враги вошли в город через стену, на которой был изображен ангел — тогда только обнаружились истинный смысл предсказания и сходство [с ним] заблуждения»

Перейдем к талисманам. В Константинополе XIII в. было несколько старинных памятников, с судьбой которых жители связывали судьбу самого города и даже всей империи. Памятники обрели мистическое значение талисманов, которые будто бы при самом основании города поставлены были по указаниям сивилл во охранение его от варварских нашествий и действительно оберегали надежнее всех стен и рвов. Жители были убеждены, что пока эти памятники целы, до тех пор торжество их над врагами будет несомненно, и что все изображенное на барельефах памятников с течением времени должно непременно исполниться. Поэтому эти памятники считались не только оборонительными, но и пророчественными талисманами города.

О том, что произошло со знаменитыми конными статуями, рассказывает Никита Хониат. Жажда разрушений, охватившая западных рыцарей, не поддается уразумению. Медные скульптуры они переплавляли в жалкие монеты. В первую очередь завоевателей заинтересовали талисманы, чья сила была направлена против самих завоевателей.

«Латиняне решились разрушить старинные пророчественные талисманы города Константинополя, изобретенные в древности (правда ли это, не могу верно сказать) для ограждения и обороны его от всяких явных и тайных вражеских нападений, и преимущественно те из них, которые, по народной молве, были воздвигнуты против их племени. Таким образом, низринув с пьедесталов и растопив на огне несколько других медных статуй, они обратили внимание также на переднее левое копыто медного коня, который стоял посреди Таврской площади на четырехугольном пьедестале из белого мрамора, держа на своем хребте какого-то необыкновенной силы и поразительной наружности всадника. Впрочем, и сам конь, покрытый весь чешуйчатой сбруей и представленный изгибающимся, с поднятыми вверх, как бы при звуке трубы, ушами, изумлял не менее всадника тщательностью художественной отделки во всех подробностях. Одни говорят, что это был Пегас, а всадник — Веллерофонт; другие, напротив, думают, что группа изображала Иисуса Навина верхом на каком-нибудь коне, и точно — поза всадника представляла человека, который правую руку простирал к течению Солнца и движению Луны, как бы повелевая им остановиться, а в ладони левой руки держал медный круглый шар. Отбив молотками копыто коня, латиняне нашли под ним пробитую насквозь гвоздем и облитую свинцом со всех сторон статую человека, похожего более на какого-нибудь болгара, чем на латинянина, как прежде все думали. Найденная статуя была немедленно отдана литейным мастерам на расплавку, и латиняне сделали все это совсем не из робости, как может кто-нибудь подумать в упрек им, но потому что, употребляя все средства и пробуя все способы никогда не выпускать из своих рук раз завоеванного города, они не хотели оставить без внимания даже толков в подобном роде, которые, конечно, недаром всеми повторялись, — мало того, они придали этим толкам серьезное значение и, не пренебрегая для своей цели ничем, нашли нужным уничтожить их в самом основании» (Никита Хониат. История. 16).

Известно, что вскрытый талисман перестает действовать. Византийцы своими пересудами спровоцировали рыцарей на уничтожение охранных символов. В ситуации неопределенности первые питали пустые надежды, вторые пытались устранить воображаемые угрозы.

 

§ 43. Жест императора 

Византийская столица — Константинополь — вызывала у мусульман восхищение. Арабский космограф ал-Бакуви (XIV в.) излагает сообщения своих ранних предшественников и, видимо, не знает о том, какое предназначение имела конная статуя императора, хранившая тайну города. Расхождения в источниках связаны с жестом правой руки императора. Если мусульмане видели в нем приглашение, то христианский мир был убежден в обратном: жест предостерегал мусульман от вторжения.

«Кустантинийа, долгота — 59°50', широта — 45°05’ — столица ар-Рума. Между ней и [страной) мусульман находится море ал-Мухит. Город заложил Кустантин сын Сивариуса — владетель Румии. И это было в правление Шабура Зу-л-Актафа. Между ними были войны. Расположение города было определено мудрецами, и такого города не строили ни до него, ни после него. Там находится дворец царя, наружные стеньг которого окружностью в один фарсах. Во дворце триста железных дверей. Там есть церковь царя с золотым куполом, в ней десять дверей, из которых четыре — серебряные… Близ церкви есть колонна длиной в триста локтей и толщиной в десять локтей; на ее верху — гробница Кустантина, царя, который заложил церковь, а наверху [гробницы] — конь из меди, а на коне — идол в образе Кустантина. На его голове — корона, усыпанная жемчугом. Ноги лошади прикреплены свинцом к скале, за исключением правой передней ноги, которая поднята. Правая рука идола протянута в воздухе, как бы приглашая людей в Кустантинию. В левой руке — шар. Эту колонну видно с моря на расстоянии дня пути» (ал-Бакуви. VI. 32). Представление о том, что на колонне укреплена гробница, недоразумение. В первоначальном варианте речь шла о золотом обелиске, возведенном в церкви. Обелиск был украшен мраморной статуей юноши, под статуей сделана скала, а сам памятник воздвигнут над могилой человека, который построил церковь (Чудеса мира. 107).

Сведения о знаменитой статуе ал-Бакуви заимствовал из географии Закарии ал-Казвини, при этом он опустил важные интерпретации. Восполним пробел, тем более что в новых сведениях говорится о талисмане, а это, в свою очередь, оправдывает включение сюжета в книгу катастроф. «Об этом изваянии ходят разные разговоры: одни говорят, что в руках идола талисман, оберегающий страну от врагов; другие же говорят, что на шаре, который он держит в руке, написано: “Я овладевал миром, пока он не стал таким, как этот в моей руке”. Это значит: как этот шар. “Я прошел с ним невредимым, сжимая в своей руке”». Таинственным образом неясная фраза мусульманского ученого находит объяснение в католическом трактате, где излагается апокрифическая легенда о золотом шаре Александра.

Западный взгляд на символику статуи представлен мнением немецкого теолога Иоанна Хильдесхаймского (†1375): «В храме Святой Софии стоит мраморный столп, на который водружена конная статуя императора, обильно позолоченная; в левой руке, как приличествует, имеет она яблоко, в правой — скипетр, указующий на восток, как бы угрожая супротивным сарацинам» (Иоанн Кильдесхаймский. XLI). Шар или яблоко в руке императора — это увенчанная крестом держава. Речь идет о конной бронзовой статуе Юстиниана I (воздвигнута в 543–544 гг.), находившейся на форуме Августеон, между храмом Св. Софии и воротами Большого дворца. Император был представлен в костюме Ахиллеса.

Иоанн Хильдесхаймский предлагает религиозно-мифологическую трактовку яблока.

«Золотое же яблоко, которое Мельхиор, царь Нубии и Аравии, поднес Христу вместе с золотыми монетами, прежде принадлежало великому царю Александру и величиной было не больше, чем можно охватить рукой, знаменовало же собою Землю; ибо Александр приказал отлить его из золотых монет, собранных со всего света, и носил его с собою повсюду; и как он силою покорил всю землю, так же держал он, обхватив, то яблоко в своей ладони. И оное яблоко, вместе с другими сокровищами, осталось в Индии, когда Александр покинул сей земной рай…. Что знаменуют собою дары сих трех царей, на разные лады толкуется во многих книгах. Но почему Мельхиор поднес Господу яблоко, о том ведут много споров, знают же не все. Толк же в том, что яблоко кругло, и сия округлость означает бесконечность, ибо, не имея ни начала ни конца, она заключает в себе всю мировую сферу: высоту небес и глубину земли до самой преисподней, молнией обегая все земные пределы. И с той поры, как родилась христианская вера на Востоке, пошел обычай, чтобы кесарям и царям держать в руке золотое яблоко, и так ведется по сей день»

В 1204 г. статуя Юстиниана не погибла, «избежав неистовства пожаров и жадности латинян», что отметил византийский ученый Никифор Григора. Один из латинян, рыцарь Робер де Клари, описал свои впечатления от этого сооружения. У крестоносцев был свой ответ на вопрос, что означает жест императора. Мифология крестоносцев предписывала видеть в мусульманах вечных врагов, поединок с которыми длился бесконечно.

«Перед монастырем Св. Софии был толстый столп, толщиной в три обхвата и с добрых 50 туаз в высоту; и сделан он был из мрамора, а потом поверх мрамора покрыт медью, и он был опоясан крепкими железными обручами. Наверху, на конце этого столпа, лежала плоская каменная глыба, которая имела добрых 50 стоп в длину и столько же в ширину. На этом камне на большом медном коне восседал император, отлитый из меди, который протягивал свою руку к языческим странам, и на статуе были начертаны письмена, которые гласили, что он клянется, что никогда сарацины не получат у него мира, а в другой руке он держал золотой шар и на шаре был крест. И греки говорили, что это был император Ираклий, а на крупе коня и на его голове — вокруг нее было 10 гнезд, где каждый год гнездились цапли»

В 1317 г. произошло любопытное происшествие, заставившее византийского императора приступить к реставрации древнего монумента: под напором северного ветра упал крест, располагавшийся на шаре, в левой руке статуи. Срочный характер работ указывает на символическую значимость цельной конструкции. И хотя историк Никифор Григора не говорит об охранительной функции жеста конного императора, значимого для сторонних наблюдателей, он был последним, кто видел статую на расстоянии вытянутой руки. Вопреки слухам, которые передает Робер де Клари, никаких мистических надписей на статуе не было. На всаднике был плащ, усеянный звездами и листьями, фигуры которых вызвали у Никифора Григора ассоциацию с рисунками на китайских шелках. Вот результаты его экскурсии: 

«Во втором году патриаршества Иоанна Гликиса и в 6825 году от сотворения мира случилось, что от сильных порывов северного ветра упал медный крест, находившийся в руке статуи, утвержденной на колонне, которая стояла на площади великого храма Святой Софии. Царь приказал со всей поспешностью поставить крест на прежнее место. Окружив вплоть всю колонну деревянными подмостками, достигли самого изваяния. Мастера, поднявшись по этим подмосткам, нашли, что все железо, поддерживавшее с той и другой стороны лошадь статуи, глубоко переедено ржавчиной; так что нужно было опасаться, чтобы когда-нибудь не упали подставки, а вместе с ними не погибла и статуя, это диво столицы, которое только и осталось из множества подобных ему и равных, избежав неистовства пожаров и жадности латинян. Итак, вместо прежних подставок под конем статуи утвердили другие, лучшие и более крепкие, на которых статуя и оперлась прочно и твердо. Потом, сняв с головы статуи символ царского величия и еще шар, находившийся в руке, покрыли их более прочной позолотой и придали более блеска. Затем и всю колонну, которая сверху донизу имела поверхность изрытую по отсутствию в своих местах гвоздей, выдранных латинянами вместе с медью, ее покрывавшей, покрыли крепкой штукатуркой и все ее углубления закрыли и сгладили. Я счел непростительным упустить такой необычайно редкий случай подняться к статуе и вместе с другими насладиться таким удивительным зрелищем полнее; поднявшись туда я высмотрел и вычислил все во всех подробностях. Говорить о высоте колонны, которую желающий всегда может вымерить по ее тени, я считаю лишним. О том же, о чем едва ли кто может сказать, мы, как очевидцы, скажем обстоятельно. Окружность головы статуи равняется шести футам. Так же велико пространство и от плечей ее до самого верха царской короны на голове. Длина каждого пальца на руках пядень; длина ступней — три и две трети пядени, или четыре пядени без одной трети. Длина креста на шаре — четыре пядени, а ширина — три пядени; вместимость сферы — три городских метра, от груди коня до хвоста — три обхвата. Окружность шеи его также около трех обхватов; от края морды до ушей — один обхват, голень ноги в окружности пять пяденей. Плащ на всаднике усеян звездами, испещрен листьями и ветками и очень похож на те одежды, какие привозили некогда из Сира» [72]

В заключение еще одно свидетельство, принадлежащее перу испанских послов, осматривавших памятники Константинополя в 1403 г. «На площади перед церковью высилась удивительно высокая каменная колонна, а сверху на ней — медный конь, огромный и высокий, как бы увеличенный по сравнению с обычным вчетверо. На нем фигура вооруженного всадника, также из меди, с очень большим султаном на голове, напоминающим павлиний хвост. Через [фигуру] коня продеты железные цепи, крепящие ее к колонне и держащие на месте, чтобы она не упала и чтобы ее не опрокинул ветер. Этот конь, очень хорошей работы, сделан [в позе] готовности к прыжку вниз, с передней и задней поднятыми ногами. Всадник, сидящий на нем, держит правую руку высоко поднятой вверх, с открытой ладонью, а в левой у него поводья коня и круглый позолоченный шар. Этот конь и этот всадник так велики, а колонна так высока, что [на них] нельзя смотреть без удивления. И эта удивительная фигура всадника, поставленного на колонну, говорят, изображает императора Юстиниана, который построил этот монумент и эту церковь и совершил в свое время великие и замечательные подвиги против турок» (Руи Гонсалес де Клавихо, с. 38).

Статуя императора Юстиниана не сохранилась. Она была разбита ударом молнии в 1492 г., спустя сорок лет после падения Константинополя под натиском турок.

 

§ 44. Медный скорпион

Летом 1046 г. паломник Насир-и Хусрау прибыл в Сирию с намерением проследовать далее в Мекку. На его пути в двенадцати фарсахах от Алеппо находился небольшой город Ма-аррат-ан-Ну'ман, окруженный каменной стеной. Внимание путешественника привлек столб, стоящий у городских ворот. Оказалось, что это талисман. «У ворот я увидел каменный столб, — сообщает Насир-и Хусрау, — на нем было что-то написано другим, не арабским шрифтом. Я спросил у кого-то, что это такое. “Это талисман против скорпионов, — ответил он, — в этом городе никогда не бывает скорпионов и они не заходят сюда; если же их привезут откуда-нибудь и пустят, они тотчас же убегают и не входят в город”. Высоту этого столба я определил приблизительно в десять араш [74]Араш — мера длины, равная длине руки от локтя до кончика среднего пальца.
» (Насир-и Хусрау. Сафар-наме, с. 47).

Итак, талисман против скорпионов выглядел как каменный столб, покрытый древними письменами. Он был установлен на границе городской черты, у ворот. На первый взгляд, неясно, почему именно столб выступает в роли талисмана против скорпионов. Может быть, случайный собеседник Насир-и Хусрау ошибся? Ошибки в этих сведениях нет. Следует лишь уточнить, что истинный или мнимый талисман был зарыт глубоко в землю и над ним возвышался столб. По этой причине в большинстве сообщений вообще не говорится о том, как выглядит талисман. Считалось, что талисманы «сделаны из небесных и земных тел в особые моменты» (ал-Бакуви. V. 71).

Рассказы поздних космографии о талисмане против скорпионов в Каркане, небольшом селении близ Кармисина, восходят к «Книге стран» Ибн ал-Факиха (903 г.). «В этом селении было много скорпионов. Каждый год в Каркане проводились большие ярмарки, и многие люди гибли от укусов скорпионов. Тогда один из хосроев попросил Аполлония Мудрого поставить в селении талисман от скорпионов. После того как тот поставил талисман, скорпионы в этих местах полностью исчезли. Если кто-нибудь в наше время возьмет песок или глину из стен, окружающих селение, то никогда не увидит у себя дома скорпиона. Если же кого-то укусит скорпион, то нужно песок, взятый из этого селения, бросить в воду и выпить, после чего человек сразу же выздоравливает. Даже если взять немного пыли в руки и потом скорпиона, то он не будет опасным».

«[Кирмисин] — богатый город, основал его Кубад, а Балинас с помощью талисмана избавил город от змей и скорпионов» (Чудеса мира. 607). Рассказ о селении Каркан вблизи Кирмисина повторяется в книге ал-Бакуви (ал-Бакуви. IV. 96).

Скорпионы были проклятием Хузистана. «В здешних домах водятся желтые скорпионы, [укус] которых смертелен. Благовония и всякие ароматические [вещества] после двух месяцев тут изменяют свой запах, так же как и в Антакийе» (Ибн Хордадбех. 78а). В книге ал-Бакуви имеется выписка из неизвестного сочинения, где речь идет о древнем талисмане, защищавшем город Тиб. «Тиб — городок между Васитом и Хузистаном, из построек Сита сына Адама — да будет мир над ним! Там есть талисман для отвращения скорпионов и змей. В числе чудес его то, что туда никогда не влетает ни оса, — а если она влетит туда, она умирает, — ни пестрый ворон» (ал-Бакуви. III. 80). В следующем сюжете уже и память о талисмане стерта, хотя сам талисман не утратил своего действия. «Туртуша — древний город в ал-Андалусе, близ Балансии, расположенный на реке Абру. Часть города на суше, часть на море — один город входит в другой. Среди его особенностей — в него никогда не вступали войска. Говорят также, что в него никогда не залетают комары. Однако если стоящий на городской стене протянет руку за пределы стены, то на нее сразу же устремятся комары, а если он опустит ее, они улетят» (ал-Бакуви. V. 47).

Главная мечеть Дамаска поражала воображение паломников не только красотой золотых мозаик и совершенством построек. По словам паломника Ибн Джубайра, «одно из чудесных явлений, там наблюдаемых, — то, что паук не ткёт там [своей паутины], а птица ласточка не проникает туда и не вьет гнезда» (Ион Джубайр, с. 186). Чудо дамасской мечети вызывает в памяти историю о том, как в древности жители Пергама защитили городской храм от пауков и птиц с помощью шкуры сверхъядовитой змеи. В книге римского писателя Солина (III в.) говорится: «Мертвый василиск остается ядовитым. Поэтому жители Пергама покупали их за большие деньги, чтобы в храм, украшенный славным Апеллесом, не проникали ни пауки, ни птицы» (Солин. 27. 53). Царство пресвитера Иоанна, где «никакой яд не вредит, не квакает крикливая лягушка; здесь нет скорпиона и змей не пресмыкается в траве, и ядовитые животные не могут здесь обитать или причинять кому-либо вред», видимо, защищено талисманом необыкновенной силы.

В арабских космографиях сохранились сведения о каменных или медных изваяниях, которые воспринимались арабами как обереги. Согласно сведениям Закарийи ал-Казвини, в Риме имелся удивительный талисман. «К одной из церквей подходит река с внешней стороны города, в которой в изобилии водятся лягушки, черепахи и прочие твари. У самого входа воды в эту церковь стоит фигура каменного идола, в руках которого старый железный черпак, которым он будто хочет выловить что-то из воды. Как только эти твари подходят близко к идолу, сразу же поворачивают вспять и не проникают в церковь».

С древних времен жители городов и селений Востока против скорпионов, а также комаров, мух и саранчи использовали талисманы в виде медных изображений этих пауков и насекомых. Сила талисмана была такова, что он защищал окружность города или селения до определенной границы: скорпион, вынесенный за пределы действия талисмана, вновь обретал способность убивать. Обряд изгнания пауков выглядел следующим образом: медного скорпиона зарывали в землю на границе города, над ним ставили столп (либо это была часть городской стены), затем люди, вооружившись палками, обходили город по кругу, выкрикивая заклинания. Считалось, что до тех пор. пока талисман останется непотревоженным, вреда от пауков и насекомых не будет. Закапывание талисмана в землю связано с тем, что вредоносные насекомые соотносились в мифах с нижним миром.

Аполлоний Тианский, греческий философ пифагорейской школы I в., при жизни не занимался ни изгнанием скорпионов и змей из городов, ни предсказаниями землетрясений. Подобные функции были под силу лишь магам. В христианской же традиции языческому философу и мудрецу была придана роль чародея, творившего бесовские чудеса. Осуждая проведение магических обрядов, обвинитель допускает любопытную оговорку, мол, чудеса Аполлонию следовало творить словом, но не действием. Получается, что чудеса не отрицаются, отвергается техника исполнения. Во «Временнике» Георгия Амартола эти события относятся ко времени правления римского императора Домициана (81–96 гг. н.э.).

«При нем, во-первых, Тимофей апостол и Онисим мучены были, и Иоанн Богословец евангелист на остров Патмос (ок. 95 г.) изгнан был, и известен был Аполлоний Тианский, ходящий по городам и странам и творящий повсюду бесовские чудеса. Придя из Рима в Византии, упрошенный жителями сделать это, изгнал из города множество змей и скорпионов, чтобы не вредили людям, и ярость конскую обуздал перед собранием бояр. Так же и в Антиохию пришел и упрошен был то же самое сделать, так как антиохийцы страдали от скорпионов и комаров. Он сделал медных скорпионов и, закопав их в землю и поставив сверху маленький мраморный столп, повелел людям ходить по городу, держа трости, и кричать, потрясая тростями: “Без комаров городу!”. И так исчезли из города и скорпионы и комары. Спросили его также об угрожающем городу землетрясении. Вздохнув, он написал на дощечке следующее: “Увы тебе, злополучный город, ибо много будет землетрясений и огнем одержим будешь. И оплачет тебя Оронт на морском берегу”. О нем и великий Анастасий Иерусалимский сказал: “Творимое Аполлонием действует в некоторых местах и доныне; одно установлено для отпугивания четвероногих животных и птиц, могущих вредить людям, другое же — для удержания безмерного разлива, речных потоков; иное — для другого, приносящего погибель и вред. Ибо не только при жизни его творили бесы такое и подобное через него, но и после смерти его, пребывая у гроба его, творили его именем [какие-то] знамения для обмана несчастных людей, которых на таковое легко похищает дьявол”. Что можно сказать о творящих дела волхвования [по Манефону]? Он так горазд был в обмане волхвования, что всегда [открыто] высмеивал Аполлония, как не обладающего в совершенстве философской мудростью и опытностью [в их деле]. Ведь ему подобало бы, говорит он, как и я, словом только совершать то, что он хотел, а не творить это с помощью действий. А все это совершается бесовскими силами попущением Божиим, чтобы таковыми вещами испытать, тверда ли наша православная вера, и пребывает ли подле Господа, и не увлекается ли врагом с помощью призрачных чудес и сатанинских дел, совершаемых рабами и слугами зла» (Временник. 9.12). В христианском универсуме не было места для истинных чудес. Чудеса святых предсказуемы и скучны, все остальные чудеса творятся врагом рода человеческого.

Сведения персидской космографии подтверждают существование медных талисманов в виде фигурок различных насекомых: «В Нисибине изготовили талисман, чтобы в городе не было мух, саранчи, комаров и муравьев. За пределами города насекомых было великое множество. И вот однажды упала одна из башен городской стены [Жители] нашли медный котел, в котором было много мух, саранчи, комаров и муравьев, [сделанных] из меди. Когда содержимое вынули из котла, город наводнили муравьи, мухи, саранча и комары. Тогда они поняли, что это и был талисман. [Всех насекомых из меди) вложили в котел, но талисман утратил свою силу и не помогал» (Чудеса мира. 247). Нисибин в течение веков был яблоком раздора между Персидской державой, Арменией и Римом, между Византией и арабами. Сохранилось предание о событиях 337–338 гг., которое, возможно, указывает на действие талисмана. «Великий Иаков, стоявший у кормила епископии, сдержал некогда натиск персов, подошедших к городу с большим войском, — он напустил на них рой мух и комаров, тотчас же обратил их в бегство и таким образом победил врагов» (Лев Диакон. X. 1). Превращение христианского епископа в мага, скорее всего, было защитной реакций на обвинения философов в том, что нечестие людей, одетых в черное (христиан), было причиной всех бед (Евнапий. 476).

По сведениям византийского историка Никиты Хониата (1,1213), Аполлоний Тианский защитил Константинополь от змей. И на этот раз не обошлось без магии. «Был еще на Ипподроме медный орел — создание Аполлония Тианского, великолепный памятник его волшебства. Некогда жители Византия, пользуясь приездом к ним этого волшебника, обратились к нему с просьбой унять змей, от укусов которых они жестоко страдали. Тогда он, совершив разные заклинания, придуманные демонами и нечестивыми служителями их, поставил на столпе изображение орла — восхитительное произведение художественного искусства, любуясь которым нельзя было оторвать глаз, и поневоле приходилось остаться прикованным к месту, подобно тому, кто, начав слушать пение сирен, хотел бы уйти от них прочь. Орел расширил крылья, как будто желая взлететь, между тем под его ногами лежал свившийся в кольца змей, который не давал ему воспарить и, подняв голову, по-видимому, пытался ужалить крылья. Но усилия ядовитого животного были напрасны Стиснутый острыми когтями, змей потерял свою мощь и, казалось, скорее готов был заснуть или испустить дух, чем впиться жалом в крыло победоносной птицы. Таким образом, умирая, он уносил с собою и свой смертоносный яд. Орел же, гордо глядя на него и только что не издавая победного клика, решился поднять его и вместе с ним унестись в воздушное пространство, как это легко было заметить по его торжествующему взгляду. Невольно представлялось затем само собой, что омертвевший в его когтях змей, лишившись сокрушительной силы своих колец и своего губительного жала, словно хотел своим безнадежным положением внушить всем прочим змеям Византия, чтобы они ужаснулись его примера, собрались вместе и скрылись в норах» (Никита Хониат. Книга о статуях. § 11). Разумеется, эта пышная речь лишь попытка выдать желаемое за действительное. Медный орел со змеей в когтях никакого отношения к талисманам не имел.

В 1403 г. испанский посол Руи Гонсалес де Клавихо, осматривая памятники Константинополя, обратил внимание на медный талисман. Около городского ипподрома возвышался ряд мемориальных колонн. «Среди этих колонн стоит скульптурное изображение из меди и других металлов трех змей, сплетенных между собой в жгут, с тремя торчащими в разные стороны головами и открытыми пастями. Говорили, что это изображение змей было установлено здесь для заговора. Когда-то в городе водилось много змей и иных вредных животных, умерщвлявших и жалящих людей. Царствовавший в то время император велел заколдовать их этим изваянием, и с тех пор никогда змеи не причиняли вред людям в городе» (Руи Гонсалес де Клавихо, с. 37). «Змеиная колонна» первоначально была установлена в общегреческом святилище Дельфы в честь победы греков над персами при Платеях (479 г. до н.э.). Император Константин 1 (324–337) перевез ее в Константинополь.

В заключение приведем историю о талисмане в армянском городе Битлис из исторического сочинения Шереф-хана Битлиси (1596). «Из-за благоприятности климата тех 1мест] Искандеру пришло на ум устроить [здесь] город и крепость, о которых рассказывали веками, из поколения в поколение. Он велел своему гуляму, по имени Битлис, построить в этой местности крепость и город, чтобы они имели такую прочность и недоступность, о которые разбилось бы желание подобного ему государя захватить ее…. Ог заслуживающих доверия рассказчиков известно, что в прошлые времена в крепости было много змей. Из-за обилия змей местные жители и поселенцы жили плохо. В конце концов, мудрецы поместили на воротах талисман, для того чтобы змеи, которых теперь станет меньше, не были бы затруднением для людей. И теперь на поверхности стены видно вытесанное из камня изображение человека, который держит в руке змею. Оно известно как талисман ворот».

Истинные талисманы для защиты от скорпионов, змей, комаров, мух, муравьев сохраняли свою силу, пока они находились в заветном месте под землей. Как правило, это были городские ворота. Сила талисмана заключалась не в медных фигурках пауков и насекомых, а в заклинаниях, наделявших изображения волшебным могуществом. Поздние сообщения о том, что талисман был доступен для обозрения, свидетельствуют о забвении традиции.