1. Попрошайничество по-научному

Научную деятельность в условиях рыночной экономики, особенно такой, как наша, можно, да не обидятся ученые, охарактеризовать как вид попрошайничества. От уличного попрошайничества она имеет лишь два не слишком принципиальных отличия. Первое состоит в том, на что просятся деньги. Ученые, в отличие от тех, кто определяется как «сами мы не местные» и пытается извлечь из этого выгоду, просят их не на операции для беременных жен, билеты домой, хлеб насущный и т. п., а на разработку определенных тем, покупку оборудования, поездки за рубеж, издание книг и проведение конференций. При этом, в отличие от «не местных», они всегда стремятся доказать, что все это нужно не им лично, а науке. Второе же различие заключается в том, что деньги чаще просят не отдельные личности и не женщины с грудными детьми, а люди науки, объединенные в группы.

Ученые попрошайничали не всегда. Так, представители нашей отечественной дореволюционной науки вообще ни у кого ничего не просили, зная, что им все равно ничего не дадут. И поэтому им приходилось зарабатывать на науку не ею самой, а чем-то другим. Как в случае К. Циолковского, который зарабатывал преподаванием в школе. Поэтому считается, и вполне справедливо, что до 1917 г. у нас вообще не было профессиональных ученых, т. е. людей, зарабатывающих наукой. В советские годы отечественные ученые денег тоже ни у кого не просили, но уже по другой причине: потому, что их щедро одаривали без всяких просьб. Исключением служили люди масштаба Н. Королева, которые просили у самых главных лиц в стране и при том очень много. Не просили ученые денег и в первые годы наших реформ, и уже по третьей причине: просить было бесполезно, поскольку считалось, что денег в стране нет и не будет.

Но потом деньги вдруг откуда-то появились. Вот тут-то нашим ученым и пришлось осваивать новый для себя вид деятельности и новую социальную роль роль просителей. Но прежде, чем детально рассмотреть эту деятельность и соответствующую роль, систематизируем основные каналы, которыми деньги поступают в науку. В других странах их дают ей: 1) государство, 2) местная власть, 3) богатые люди. Причем последним это выгодно из налоговых и прочих соображений, доля же государства в кормлении науки обычно составляет не более 60 %, а иногда, например, в Японии, вообще едва превышает 20 %. У нас все по-другому. Богатые люди имеют совсем другие привычки и не такие дураки, чтобы тратить деньги на науку. У местной власти тоже есть дела поважнее, например, неусыпная забота о своем рейтинге. В результате у нас деньги науке дает только государство, а, поскольку у него денег всегда нет, то и ей мало что достается. И тем не менее…

Богатые люди нашей науке все же помогают не свои, конечно, а чужие. Их имена, такие как Сорос, МакАртур, Карнеги, Форд и др., нынешние отечественные ученые знают также хорошо, как их советские предшественники знали имена классиков марксизма. Вот отсюда-то из кармана западных меценатов течет второй поток денег в нашу науку, сливаясь с тем оскудевшим потоком, который течет из казны. Но, и в этом состоит еще одно важное отличие от советских времен, он питает не всех поровну.

В принципе в нашей нынешней науке существует категория лиц, живущих на одну зарплату, хотя мало кто понимает, как им это удается. Ведь считается, и совершенно справедливо, что прожить на эту зарплату физически невозможно, а фраза из одного некогда популярного кинофильма «чтоб ты жил на одну зарплату» звучит как смертный приговор. В основной же своей массе они имеют доходы на стороне, ведь ученые народ изобретательный и к тому же имеющий бездну свободного времени. И поэтому среди них подрабатывающих на стороне по статистике в 3 раза больше, чем среди наших сограждан в целом.

Основные стратегии выживания еще сохранившихся у нас людей науки достаточно известны. Первую його-образное существование на одну зарплату мы не будем рассматривать из-за того, что, возможное теоретически, оно с трудом осуществимо на практике. Второй тип выживания можно назвать «методом мертвых душ» (ММД). Он характерен для молодых и относительно молодых ученых, которые, формально числясь сотрудниками своих НИИ, появляются там не чаще раза в месяц (обычно в дни зарплаты, да и то не всегда), реально же занимаются не наукой, а чем-то другим, например, продажей паровых котлов или колготок. Свое название данная стратегия выживания приобрела в связи с тем, что в тех НИИ, где лежат трудовые книжки таких людей, они, по существу, являются мертвыми душами, хотя числятся живыми. И с родными НИИ их связывает только место нахождения их трудовых книжек. Третий тип выживания может быть назван «элитарным» и встречается нечасто. Он характерен для высоко статусных ученых (МУ и др.), которых хорошо знают и постоянно куда-нибудь приглашают: в различные комиссии, экспертные советы, редколлегии и т. п. В отличие от типового научного сотрудника, которому, как правило, нечего делать, представитель этого типа всегда занят и неплохо материально обеспечен, поскольку в каждом из многочисленных органов, в которых он состоит, ему что-то приплачивают, и из малых сумм слагается вполне неплохая величина. Привилегированность их положения состоит еще и в том, что они не ищут приработков, а приработки сами находят их. Прибегающие к четвертой стратегии выживания полагаются на принцип «заграница нам поможет». Они еще реже, чем «мертвые души», появляются в родных НИИ, в основном находятся в длительных загранкомандировках, плохо отличимых от эмиграции, и живут на то, что зарабатывают там. И, наконец, пятая стратегия выживания это дополнение зарплаты, на которую прожить нельзя, источниками доходов, на которые прожить можно, но не путем продажи паровых котлов или колготок, а не выходя за пределы науки. Пятая стратегия наиболее распространенная, ее представители наиболее многочисленны, и поэтому мы сосредоточимся именно на ней.

2. Охота на гранты

Основная форма внезарплатной подкормки ученых это гранты различных научных фондов, которых сейчас в России насчитывается не менее 150. Формально грант это финансирование, безвозмездно предоставляемое ученому для совершения определенного вида научных действий: проведения исследований, подготовки книги, поездки за рубеж и т. п. Но данный, формальный, смысл не выражает всего богатства значений, которые фанты имеют для ученых. Слово «грант», дословно переводимое как «дар», имеет для людей науки такой же сакральный смысл, как имена богов для представителей соответствующих конфессий. Психологические исследования с применением записи КГР, электроэнцефалограммы и других подобных методов показали, что, когда они слышат это слово даже во сне, то обнаруживают все признаки сильного эмоционального возбуждения, начинают причмокивать и протягивать руки. Гранты это главный вид доходов ученых, а охота за грантами основной способ, которым они добывают себе пропитание. Причем если для нашей страны это достаточно новое явление, заявившее о себе лишь в начале 90-х гг., то зарубежные ученые живут грантами очень давно. Типовой, например, американский ученый среднего ранга примерно 60 % своего рабочего времени тратит на выбивание грантов и подготовку многочисленных отчетов в случае их получения. Наши люди науки тоже приближаются к подобному образу жизни, хотя и пока уделяют грантосоискательской активности несколько меньшую часть своего времени.

Столь высокая привлекательность грантов обусловлена двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что это вполне приличные деньги, существенно большие, нежели зарплаты наших ученых. Во-вторых, тем, что, хотя формально грант предполагает выполнение некоторой работы, на самом деле это условность. Грант именно дар, а не какой-нибудь там контракт, и никакой работы выполнять не надо, во всяком случае дополнительной к той, которую и так делает ученый. То есть получение гранта — это получение дополнительного, и весьма существенного, вознаграждения за то, что и так делаешь. И поэтому только самые ленивые из научных сотрудников сейчас не вовлечены в охоту на фанты.

Гранто соискательство сейчас не только, как выразился один наш известный социолог, «своеобразный вид спорта, в котором побеждает не обязательно лучший», и не просто особый вид деятельности, захватывающий все более широкие круги научных сотрудников. Это особая культура, выработавшая свои правила поведения, свои традиции, и даже свою терминологию. Слово «грантометы», например, обозначает фонды, выдающие гранты, «грант-отель» место, где они выдаются, выражение «дети капитана Гранта» их счастливых получателей, «персона нон фанта» человека, вообще не имеющего грантов. В ходу и такие выражения, как «не выноси Сороса из избы» и т. п. То есть гранто соикательская деятельность породила свой язык, который любой приобщающийся к этому увлекательному занятию должен освоить. Но главное, что он должен освоить, это все же не язык, а общие стратегии и конкретные приемы гранто соискательства.

Ключевые принципы охоты за фантами производны от основных принципов любой охоты. Прежде всего надо определить, на кого охотиться, а затем, в зависимости от того, как будет решен этот вопрос, где охотиться. В первом случае это вопрос о том, какой именно грант Вы хотите получить, который, как правило, решается не путем осознанного и рационального выбора, а на бессознательном уровне, в зависимости от конституции и психологического типа ученого. Худые и подвижные «космополиты» предпочитают фанты на поездки естественно, за рубеж, из которых часто не возвращаются; полные и малоподвижные «местники» исследовательские фанты и фанты на издание книг; подвижные, но пафиотичные и к тому же чрезмерно общительные фанты на проведение конференций и семинаров. В результате над выбором объекта, а, соответственно, и вида охоты ученому не приходится задумываться, этот вопрос решается сам собой в зависимости от его конституции и склада характера.

Совсем иное дело место охоты, которое должно быть продумано с предельной тщательностью, ибо правильный выбор места охоты во многом определяет ее результат: ясно, что слона на Северном полюсе или белого медведя в Африке не подсфелишь. Основные алгоритмы принятия правильного решения по поводу этого места могут быть проиллюстрированы с помощью упрощенной таблицы, в которой ради простоты рассмофен случай с фемя альтернативами, хотя в реальности их бывает намного больше (Табл. 3).

Таблица 3.

Параметры выбора места охоты на гранты

Название фонда / Размер гранта / Наличие знакомств в Экспертном Совете фонда / Вероятность получения гранта

Фонд Бюрократуса / до 6000 долларов / Нет / Низкая

Фонд Богатуса / от 12000 долларов / Нет / Очень низкая

Фонд Блатуса / 2000 рублей / Да / Высокая

Ключевые, хотя, конечно, не все, виды информации, которые принимаются во внимание при принятии решения, представлены в виде соответствующих рубрик таблицы. Возникающая проблема достаточно проста и сводима к одной из основных проблем теории принятия решений: выбрать ли менее значительный, но более вероятный успех, либо более значительный, но менее вероятный. В первом случае это Фонд Блатуса, где фанты невелики, но зато у Вас есть там блат, т. е. знакомые в Экспертном Совете, во втором Фонд Богатуса и Фонд Бюрократуса, где фанты велики, но у Вас нет никакого блата. На первый взгляд, правильное решение должно приниматься в духе древней китайской мудрости, переводимой на русский язык примерно так: «охотник на голубей питается лучше, чем охотник на жар-птицу», или родного русского изречения «тише едешь, дальше будешь». То есть эффективнее ориентироваться на меньшую, но зато более реальную добычу, чем на большую, но мало доступную, хотя многое здесь, конечно, зависит отличных особенностей охотника.

Эта логика в целом справедлива, но в данном случае неверна. Правильным решением будет обращение во все три фонда, и именно так поступают опытные охотники на фанты. Долгие годы развития и совершенствования грантосоискателькой деятельности, оттачивания стратегий и улучшения оружия охоты не оставили сомнений в том, что оптимальная стратегия состоит в беспорядочной стрельбе по всем видимым мишеням, т. е. в обращении во все подходящие фонды. Объяснение достаточно простое: в общем-то распределение фантов это лотерея, и вероятность выигрыша здесь пропорциональна количеству купленных билетов. А если использовать аналогию с беспорядочной стрельбой, то вероятность того, что хотя бы одна шальная пуля случайно попадет в цель, достаточно велика, и это уже не случайность, а закономерность. Доказано, правда, что, если количество присуждаемых грантов составляет менее 10 % от количества поданных заявок, фанты распределяются только среди «своих». И в такие фонды, не будучи там «своим», обращаться бесполезно.

Тем не менее опытный грантолов или охотник за грантами, отобрав подходящие для него фонды, обращается во все, либо, по крайней мере, стремится сделать так, чтобы как можно меньше целей осталось за пределами сектора обстрела. И это не так сложно, как может показаться на первый взгляд, поскольку стреляет он, как правило, из автоматического оружия, т. е. посылает в разные фонды одну и ту же заявку. Заявка обычно пишется в виде информационного письма, содержащего стандартные разделы: 1) имярек выдающийся ученый, и все это знают, 2) ему очень нужны деньги, но не для себя лично, а для того, чтобы не дать умереть его науке, 3) ради того, чтобы их получить, он готов сделать то-то и то-то.

Письмо пишется на имя определенного лица. Если унифицировать текст обращения, а, значит, и пол адресатов, обращаясь к даме «дорогой сэр» или наоборот, это может произвести неблагоприятное впечатление. Но данную проблему можно снять, например, с помощью обезличенного, но зато безошибочного обращения «дорогие коллеги». Словом, нужно иметь стандартный текст заявки, посылаемой в различные фонды, а лучше несколько таких текстов, несколько варьируя в них дабы не надоесть адресатам свои координаты и титулы. Например, лучше разослать один текст от себя лично, второй от имени чего-то: института, центра, отдела, сектора и т. д., что ты возглавляешь (обязательно надо что-нибудь возглавлять), третий от имени своего заместителя (его надо иметь), четвертый от имени своей жены, если она тоже ученый и т. п. Именно эти стандартные заявки главное оружие в охоте на фанты, а успех здесь функция не только количества сделанных выстрелов, но и разнообразия вооружения, которое, в свою очередь, позволяет сделать большее количество выстрелов. Здесь стоит вспомнить героев Шварценеггера, которые, выходя надело, не полагаются на какую-либо отдельно взятую гранату, а обвешивают свое могучее тело самым разнообразным оружием.

3. Обработка экспертов

Принято считать, что, хотя грантовая форма распределения имеющихся в науке денег далеко не совершенна, у нее есть одно несомненное достоинство: все остальные формы еще хуже. И хотя для большинства грантополучателей распределение грантов это лотерея, все же не следует полагаться только на фортуну. То есть полагаться на нее, конечно, можно, но для этого надо попытаться ее к себе расположить, заручившись поддержкой кого-нибудь из влияющих на распределение фантов.

Лучше всего, естественно, иметь в аппарате фондов друзей или близких родственников, причем желательно среди начальства, но это редко получается. Поэтому чаще используется другой путь попытки воздействовать на представителей этого аппарата через общих знакомых, которые, по теории вероятности, есть почти всегда. Очень способствует успеху и нахождение общих знакомых с теми экспертами, в чьи руки попадает Ваша заявка, и которые выносят предварительный диагноз. И поэтому типовой ученый, подав заявку на грант, тут же пытается узнать, кому она попадет на экспертизу. Формальная анонимность экспертной процедуры не мешает этому: в любой структуре, даже самой закрытой, существует утечка информации, и всегда можно узнать, кто «твой» эксперт. Практика показывает, что опытные охотники за грантами уже в тот день, когда заявки раздаются экспертам, звонят тем, кому попала их заявка, и начинают вспоминать общих знакомых.

Некоторые охотники за грантами, в основном кавказского происхождения, пытаются делать сотрудникам фондов какие-нибудь подарки. Вообще-то правила деятельности фондов это категорически запрещают. Но подарок, сделанный не до, а после получения гранта, как взятка не воспринимается. Вместе с тем он закрепляет благоприятное впечатление о грантополучателе и повышает его шансы на получение других грантов. Не воспринимаются в дурном свете и подарки, сделанные к празднику. В общем подарки сотрудникам фондов делать можно, но очень умело и аккуратно, что, впрочем, относится не только к данной, а к любой жизненной ситуации.

Еще один типовой прием, повышающий шансы на успех, состоит во включении в заявку ученого, который настолько авторитетен, что ему трудно отказать. Этим приемом нельзя пренебрегать, но нельзя и злоупотреблять. Так, очень нежелательно включать в заявку давно умерших ученых Эйнштейна или Бора, а тем более Ньютона или Лейбница, а также членов Экспертных Советов фондов, не уведомив их об этом. Если эксперт вдруг обнаружит в заявке, которую он впервые видит, свою фамилию, это может вызвать у него не только удивление, но и сомнения в добросовестности автора, а, стало быть, и в его способности правильно распорядиться деньгами.

В целом же исследования разнообразных факторов, влияющих на успех грантосоискательской деятельности, включавшие опросы экспертов, а также самих грантосоискателей «детей капитана Гранта» и «персон нон фанта», выявили картину, отображенную в табл. 4.

Таблица 4. Факторы, влияющие на успех грантосоискательства (по результатам эмпирических исследований)

Фактор / Влияние на успех (в %)

Тема планируемого исследования — 2%

Качество заявки — 0%

Соблюдение всех формальных требований к заявке — 16%

Наличие друзей, родственников, знакомых в аппарате фондов — 38%

Лоббистские способности грантолова — 19%

Случайность — 22%

Прочее — 3%

Эту таблицу должен иметь перед собой каждый, кто выбирает для себя стратегию грантосоискательства, и планировать свою деятельность с учетом удельного веса различных факторов. Она же демонстрирует, что, хотя случайность и играет здесь немалую роль, это та самая случайность, которая представляет собой непознанную закономерность, и многое находится в руках самого грантосоискателя. Так что пассивная стратегия охоты на гранты, состоящая в том, чтобы просто бомбардировать разные фонды своими заявками, не самодостаточна и должна быть подкреплена более активными действиями.

4. Грантократия и грантоловия

Охотнику за грантами полезно знать и основные принципы поведения объекта охоты основные законы, которым подчинено функционирование аппаратов различных научных фондов грантовой бюрократии, именуемой грантократией. Противоположную сторону, т. е. сообщество охотников на гранты или грантоловов можно назвать грантоловией, а науку об их взаимодействии грантологией.

Грантократия имеет стандартную структуру и состоит из четырех основных частей: 1) Самого Большого Начальника (СБН), 2) начальников поменьше заместителей СБН, руководителей программ и т. д., 3) Экспертных Советов, 4) первичных экспертов. Любая заявка тоже движется по стандартной траектории: сначала попадает к первичным экспертам, затем на Экспертные советы, иногда посещаемые начальниками. Любые попытки нарушить эту последовательность обречены на неудачу: заявка, поданная, например, на имя СБН, либо выбрасывается им в мусорную корзину, либо отправляется первичным экспертам. Исключение составляют лишь ситуации, когда заявки поступают от еще больших начальников в других структурах.

Из такой траектории движения заявки вытекает довольно парадоксальное правило, звучащее как выражение универсального для всей социальной материи «принципа середины»: друзей и родственников лучше иметь не на высших, а на средних уровнях грантовой пирамиды (грантомиды). То есть на уровне Экспертных Советов, поскольку большие начальники обычно остаются в стороне от самого главного распределительного процесса. Что же касается первичных экспертов, то их просто достаточно знать, чтобы в нужный момент найти общих знакомых.

Профессиональный и демографический состав грантократии тоже вписывается в определенные закономерности, хотя и несколько варьирует в зависимости от особенностей фонда, научных дисциплин, которые он опекает, и той страны, в которой находится. В руководстве любого научного фонда обязательно есть несколько женщин (без них мужчинам скучно работать), представителей дисциплинарных (например, культурологи) и национальных (примеры не нужны) меньшинств, которые в некоторых фондах разрастаются до размеров большинств. И непременно есть хотя бы один эмигрант, эмигрировавший из нашей страны лет двадцать назад или вообще никогда в ней не живший, но считающийся за рубежом специалистом по российской науке и заодно по загадочной русской душе. Ведь за рубежом рассуждают так: «Кто же поймет этих русских, если не русский? Но русским, живущим в России, доверять нельзя». Поэтому предпочтение отдается эмигрантам. Что же касается представителей различных наук, то помимо политологов в зарубежных научных фондах часто преобладают представители нетрадиционных дисциплин, например, экологи. Это делает шансы заявки на изучение популяции летучих мышей в Киргизии большими, чем заявки на изучении популяции русских в России.

Типовой состав грантократии величина практически константная, подверженная лишь самым минимальным вариациям. Основная причина ее константности состоит в том, что она непрерывно сама себя воспроизводит, отсеивая чужаков, а эта тенденция к постоянному воспроизводству, в свою очередь, производна от основного принципа организации фондов. Фондоведы давно подметили, что для любого научного фонда характерно противоречие между его формально декларируемыми целями и основным принципом его собственной организации, и именно это противоречие, в соответствии с законами диалектики, придает ему жизненную силу. Так, любой зарубежный фонд, поддерживающий общественные науки в России, декларирует, что его главные цели укрепление молодой российской демократии, развитие плюрализма и т. п. В то же время сами эти фонды управляются анти-демократическим образом, т. е. весь их персонал не избирается снизу, а отбирается сверху начальниками, а эти начальники назначаются еще большими начальниками. Процедура выборов не практикуется ни на одном из уровней их организации, и в этом состоит их коренное отличие от всех прочих структур демократического общества, где начальство всегда избирается. Борьба за интересы демократии недемократическими средствами не новое явление в истории человечества, а в противоречии между целями фондов и их собственной организацией нет ничего удивительного. Она-то и обеспечивает постоянство демографического состава научных фондов, поскольку, как и в большой политике, здесь действует «закон близнецов»: большие начальники назначают начальников поменьше из числа себе подобных, женщины назначают женщин, политологи политологов, пятидесятилетние пятидесятилетних и т. д.

Распределение грантократией денег тоже подчинено достаточно строгим законам. Например, закону чрезвычайных сумм, открытому, как и все основные научные законы, мистером Паркинсоном. Этот закон гласит, что время, потраченное на обсуждение распределяемой суммы денег, обратно пропорционально самой сумме, и имеет в качестве своего естественного следствия то обстоятельство, что крупные суммы распределяются с большей легкостью, чем мелкие. За этим законом стоит достаточно простая психологическая реальность: человеку очень трудно представить себе то, что он никогда не видел. Члены Экспертных Советов (ЭС), в большинстве своем люди небогатые, очень хорошо знают, что такое, скажем, сто долларов, и очень смутно представляют себе, например, сто тысяч долларов. Поэтому сто долларов они будут распределять с большим знанием предмета распределения, более основательно, а, значит, и дольше, чем сто тысяч долларов. Эмпирические исследования полностью подтвердили эту закономерность: действительно на распределение малых сумм Экспертные Советы научных фондов тратят намного больше времени, чем больших. Но это, естественно, не означает, что большую сумму получить проще, чем малую: на распределение больших сумм ЭС просто тратят меньше времени, вероятность же положительного (дать) и отрицательного (не дать) ответа не обнаруживает прямой корреляции с размером запрашиваемой суммы.

Вообще среднее время обсуждения различных вопросов это один из главных параметров деятельности научных фондов. Оно зависит от многих факторов, а не только от общей стоимости того или иного проекта и привычности соответствующей суммы для экспертов. Например, бытует мнение о том, что и общее время заседания ЭС, и среднее время, уделяемое каждому конкретному вопросу функция общего количества вопросов в повестке дня. Это, вроде бы логично: если эксперту нужно уйти домой или куда-нибудь еще, скажем, в семь часов, а в повестке дня пятнадцать вопросов, то на обсуждение каждого из них уйдет примерно в три раза меньше времени, чем в том случае, если их пять. И действительно эмпирическое изучение проблемы продемонстрировало, что, во-первых, чем больше вопросов, тем меньше время (и внимание), уделяемое каждому из них, во-вторых, общая длительность заседания от их количества практически не зависит. Обе функции подчинены закону сжатия регламента, который, в свою очередь, является производным отряда фундаментальных закономерностей поведения начальников.

Любой начальник, в том числе и любой председатель любого ЭС никогда не даст усомниться окружающим в данном случае рядовым членам Совета в том, что он очень занят. Поэтому первое, что он сделает, открывая заседание ЭС, скажет не допускающим возражений голосом, что, скажем, в шесть часов он должен уйти: на встречу с министром, с президентом, с господом Богом и т. д., и поэтому до шести непременно надо закончить. Далее обсуждение может пойти по двум сценариям. Либо присутствующие сразу же начнут торопиться, залпом заглатывать первые вопросы, но несколько замедлятся, благо останется время, при обсуждении последних. Либо, напротив, затянут обсуждение первых вопросов, что компенсируют галопом по последним. Но в обоих случаях заседание завершится к указанному начальником времени (плюс минус пятнадцать минут), и общее время обсуждения не будет зависеть от количества обсуждаемых вопросов. Средняя же длительность обсуждения каждого вопроса окажется обратно пропорциональной их общему количеству, а время, уделенное каждому конкретному вопросу, будет определяться как их общим количеством, так и тем, в какой части повестки он находится.

Существует, правда, еще одна важная закономерность, которая, хотя и не отменяет закон сжатия регламента, но опосредствует его действие: общая длительность заседаний пропорциональна гонорару экспертов. Эта закономерность тоже установлена эмпирически, но с таким же успехом может быть выведена теоретическим путем. Чем больше получает эксперт за свое присутствие на заседании, тем дольше он считает своим долгом отсидеть. Ибо, в соответствии с законом когнитивного диссонанса, открытым Л. Фестингером, если эксперт отсидит за большую сумму слишком мало, это вызовет у него психологический дискомфорт и чувство вины перед работодателем, а, если отсидит слишком много за малую сумму, это тоже вызовет у него психологический дискомфорт и чувство вины, но перед самим собой. Поэтому, в частности, в зарубежных научных фондах, где гонорары экспертов исчисляются очень приличными по нашим понятиям суммами, заседания всех без исключения Советов, Правлений и Комиссий намного длиннее, чем в отечественных научных фондах, где гонорары экспертов малы даже по нашим понятиям.

Закон сжатия регламента имеет и свое фискальное проявление соответствующее поведение экспертов в отношении рассматриваемых ими смет. Здесь тоже возможны два сценария, характерные для двух типов комиссий, на которые можно разделись все комиссии, распределяющие какие-либо деньги. Комиссии бывают: 1) щедрыми (ЩК), 2) жадными (ЖК). ЩК сразу же начинают щедрой рукой раздавать деньги, к началу второй половины повестки заседания денег у них уже не остается, и поэтому грантосоискатели, попавшие во вторую часть списка, как правило, ничего не получают. ЖК, напротив, сразу же начинают экономить, к началу второй половины заседания обнаруживают, что у них осталось слишком много денег, и больше дают тем, кто находится в конце списка. Правда, ЩК имеют тенденцию залезать в смету следующих заседаний, а ЖК, наоборот, что-нибудь резервировать на потом. Но это не нарушает общей закономерности, состоящей в том, что деньги распределяются Советами и Комиссиями научных фондов очень неравномерно, а шансы грантосоискателя зависят, во-первых от того, какой тип комиссии работает с его заявкой, во-вторых, в какую часть повестки дня она попадет.

Говоря о факторах, влияющих на ключевые параметры деятельности научных фондов, и соответствующих закономерностях, следует все же признать, что эти закономерности, в отличие от закона всемирного тяготения, носят «мягкий» характер, т. е. при некоторых, форс-мажорных, обстоятельствах могут нарушаться. К числу подобных обстоятельств относится, например, конец финансового года, когда накапливается много нерешенных вопросов и «зависают» суммы, которые срочно надо распределить. В эту пору происходит «сезонный» рост длительности всех заседаний, и даже грозное уведомление Председателя ЭС о том, что ему надо

уйти в шесть часов, может не возыметь действия. В эту трудную пору Советы и Комиссии могут заседать круглосуточно или, по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь из их членов не умрет от голода или переутомления. В таких случаях действие Комиссии временно приостанавливается, и происходит ротация.

5. Усреднение субъективности

Ротации осуществляются не только в экстремальных, но и в нормальных условиях, даже если никто не умер и не угодил в больницу. Их необходимость вытекает из того обстоятельства, что любой эксперт, каким бы объективным он ни был, всегда подыгрывает своим друзьям и знакомым, а объективные эксперты обычно подыгрывают больше, чем субъективные. Устранить это подыгрывание невозможно: эксперты живые люди, и ничто человеческое им не чуждо. Но зато можно усреднить, а, стало быть, нивелировать его влияние путем введения новых экспертов, которые тоже будут подыгрывать, но уже другим людям, и т. п. Если осуществлять эту процедуру достаточно часто, то среди грантосоискателей практически не остается тех, кому бы не подыграли, что усредняет их шансы, а, следовательно, делает распределение грантов достаточно объективным. В общем, данная практика ничто иное как практическая реализация идеи Э. Гуссерля о том, что объективность это усредненная субъективность.

Здесь, конечно, можно возразить, что подлинное усреднение субъективности невозможно: одним активным и влиятельным, подыгрывают чаще, чем другим тихим и малозаметным, и путем ротации достигается не усреднение, а, напротив, сгущение субъективности. На это можно ответить только то, что и наука, и основанная на ней практика, всегда оперируют с идеализациями. И, если бы, например, физика занималась не абсолютно черными телами и абсолютно ровными поверхностями, а тем, что существует на самом деле, никакого прогресса не было бы, а Советы и Комиссии до сих пор заседали бы в пещерах.

В качестве замечания общеметодологического характера следует привлечь одно из основных положений марксизма, выражавшее его отношение к роли личности в истории. Подобно тому, как общие законы истории всегда действуют через конкретных личностей, все общие законы грантораспределительскои деятельности воплощаются в жизнь конкретными членами ЭС. Эти конкретные личности способны вносить в проявление общих закономерностей некоторые вариации. Так, скажем, любому эксперту всегда свойственен свой индивидуальный стиль оценки заявок и распределения денег. На крайних полюсах этого, как и любого другого, континуума находятся крайности: абсолютно добрый эксперт (АДЭ), который положительно оценивает все или почти все попавшие ему заявки, и абсолютно злой эксперт (АЗЭ), который все или почти все заявки «зарубает». По закону больших чисел, а также в силу известной психологической закономерности, состоящей в том, что люди избегают крайностей, основная часть реально существующих экспертов сосредоточена в срединной части континуума, лишь слегка тяготея к одному из его полюсов. Типовая же выставляемая ими оценка носит кисло-сладкий характер и сводится к схеме «можно дать, но лучше не давать» (эксперты, тяготеющие к полюсу АЗЭ) или, наоборот, «можно не давать, но лучше дать» (эксперты, тяготеющие к полюсу АДЭ)'.

Стратегии же распределения средств, используемые экспертами, несколько более разнообразны. Одни уменьшают все запрашиваемые суммы ровно вдвое, другие в полтора раза, третьи не уменьшают вообще, но «зарубают» каждую вторую заявку, четвертые поддерживают одну заявку из трех, но предлагают увеличить ее финансирование на 20 %, пятые… Впрочем, перечисление всех индивидуальных вариаций поведения экспертов потребовало бы огромного бумажного пространства. Так что пора ограничиться выводом о том, что подобные вариации, хотя и очень многообразны, но тоже укладываются в типовые схемы и закономерности. При этом типовой эксперт, говоря философским языком, не всегда «равен самому себе». То есть используемые им стратегии не вполне постоянны и зависимы от различных ситуативных факторов от того, как он пообедал, сколько выпил накануне, что собирается делать вечером и т. п.

Помимо начальства и экспертов в научных фондах существует еще и технический персонал, роль которого тоже нельзя недооценивать. В принципе он, в отличие от технического персонала, скажем, РЭО, вежлив, интеллигентен и безобиден, хотя некоторые его представители и имеет свойство все путать или забывать, чем создают грантосоискателям проблемы. Но эти люди облачены скрытой властью. Если Вы кому-то из них не понравились, он может, ничем не рискуя, просто запихнуть Вашу заявку куда-нибудь подальше, таким образом наложив на нее неформальное вето, и Вы останетесь без гранта. Есть у технического персонала фондов и еще одно важное качество. Наиболее продвинутые выходцы из него могут со временем добиться значительного положения в фонде вплоть до превращения в СБН. Так что на всякий случай с ним лучше с самого начала вести себя как с Большим Начальством.

Важный принцип деятельности научных фондов связан с их главным предназначением. Как и любая организация, научные фонды имеют два предназначения: формальное и реальное. Формально они существуют для решения тех задач, ради которых создаются: для поддержки науки, развития демократии и т. п. Неофициальное же их назначение состоит в том, чтобы как можно эффектнее тратить чужие деньги. Именно эффектнее, а не эффективнее, поскольку научные фонды благотворительные, а не коммерческие организации, и, соответственно, эффективность здесь не важна. Наиболее эффектным является наиболее зримый, т. е. наиболее яркий и заметный, способ использования денег. Если просто раздать их ученым, пустить на проведение исследований, издание книг и т. д., то этого никто кроме самих счастливых грантополучателей «детей капитана Гранта» и их неудачливых завистников «персон нон гранта» не заметит, и деньги будут истрачены неэффектно. Наиболее же зримый способ тратить деньги организация банкетов, торжественных обедов, юбилеев и прочих шумных мероприятий. И поэтому именно она является основным направлением деятельности зарубежных научных фондов, а представительские расходы намного превышают все прочие.

Наши отечественные фонды, правда, тратят основную часть своих средств на гранты, а торжественные обеды и банкеты почти не устраивают. Но это не опровергает общего правила, а лишь свидетельствует о том, что мы только начинаем осваивать сложную деятельность научных фондов, пока далеки от понимания ее главной задачи и, соответственно, от правильного распределения финансовых приоритетов. Надежду на ускорение этого процесса создает то, что мы всегда быстро усваиваем чужой опыт и непременно обогащаем его своим, еще более полезным. Так, например, зарубежные фонды, и не только научные, это, в основном, организации, которые что-то раздают. Наши отечественные фонды, за редкими исключениями (в числе которых и научные фонды), напротив, как правило, что-либо собирают у населения и, пообещав хорошие дивиденды, исчезают в неизвестном направлении.

Из основной функции научных фондов реальной, а не формально декларируемой следует необходимость соответствующего понимания их требований к грантополучателям. Самый нелепый вопрос, который можно задать, получив фант на проведение исследований: «А что я теперь должен делать?» Этот вопрос выдает полного профана, не имеющего не только ни малейшего опыта грантополучательства, но и совершенно не понимающего смысл грантов и цели научных фондов. Да и вообще у задающих подобные вопросы гранты следовало бы тут же отбирать. Грант, как уже отмечалось с опорой на этимологию данного слова, это подарок, и, как всякий подарок, он принимается безвозмездно. То есть ничего делать, получив грант, не надо.

Уже цитировавшийся выше наш известный социолог (его имени мы, по понятным причинам, не сообщим) пишет о том, что для фондов и их экспертов «интерес представляет, кто автор заявки, а что он собирается делать вопрос второй». Тут уважаемый социолог не вполне прав: не второй, и даже не третий, а один из первых с конца. Но он прав в том, что в заявках на фанты задачи планируемого исследования формулируются сугубо риторически, и никто всерьез не ожидает их решения. Научные фонды же существуют не для того, чтобы стимулировать какую-либо деятельность, а ради других целей. Во-первых, как только что было сказано, для того, чтобы эффектно тратить чужие деньги, что достигается с помощью обедов и банкетов, а не исследований и научных книг. Во-вторых, как и любые организации, ради самосохранения. В-третьих, ради материальной поддержки тех, кто в них работает. В-четверых, и в этом состоит специфика именно научных фондов, ради сохранения популяции ученых, т. е. для поддержания их существования. Поэтому ученый, который, получив грант, начинает что-либо делать дабы его отработать, и поступает неэтично (подарки не отрабатывают), и вызывает неодобрение своих коллег, и нарушает разумный баланс между научными фондами и грантополучателями, основанный на отсутствии ненужных действий. Словом, он оказывается в положении не менее злостного нарушителя разнообразных конвенций, нежели Паниковский, и следующего гранта, как правило, не получает.

6. Самоценность процедуры

Вообще любой разумный, современный человек должен понимать, что краеугольным камнем любого социального порядка, будь то существующий в научных фондах, в обществах защиты животных, в органах государственной власти или где-то еще, является принцип самоценности процедуры. Сложившаяся и годами оттачиваемая процедура самоценна вне зависимости от результата, который она дает, как самоценен, например, янтарь, веками шлифуемый морскими прибоями. И нет ничего абсурднее, нежели оценивать ее с позиций результата.

Вот яркий пример полного непонимания этого простого принципа, описанный все в той же книге «Закон Паркинсона». Некий только что назначенный управляющий появляется на вверенной ему фирме и застает всех без исключения сотрудников заполняющими инвентарные карточки. «Чем вы заняты?» спрашивает он и получает сколь правдивый, столь и естественный ответ: «занимаемся инвентарными карточками». «А что вы с ними делаете?» допытывается он. «Заполняем» отвечают удивленные вопросом сотрудники. «А зачем?» не унимается он. «А что с ними еще делать?» еще более удивляются его подчиненные. Ясно, что свежеиспеченный управляющий абсолютно некомпетентен: он не понимает самоценности осуществляемой его сотрудниками процедуры и либо будет вынужден вскоре подать заявление об увольнении, либо начнет революционные преобразования, которые погубят и фирму, и его самого.

Этот же принцип самоценности процедуры в полной мере распространим и на процедуру получения фантов. Он делает ее опорными элементами подачу заявок и подготовку отчетов, вытесняя все остальное, в том числе и работу ученого над заявленной темой, на периферию. Поэтому неверно думать, что с присуждением гранта взаимоотношения между присудившим его фондом «грантометом» и счастливым получателем новорожденным «дитем капитана Гранта» заканчиваются, по крайней мере, до начала следующего грантосоискательского цикла. Это далеко не так. Корабль, который ушел в дальнее плавание, рано или поздно пристанет к берегу, если, конечно, не утонет. А грантополучатель рано или поздно должен написать отчет. И здесь опять, как во многих других случаях, мы сталкиваемся с расслоением двух смыслов человеческой деятельности и ее продуктов формального и неформального. Формальный смысл отчетов состоит в том, чтобы описать, какую именно работу якобы проделал грантополучатель, показать, что он выполнил взятые на себя обязательства, т. е. сделал именно то, что обещал, продемонстрировать, что его работа стоит затраченных на нее денег и т. п. Но это только одна, внешняя сторона дела. А внутренняя, куда более важная, охватывает ряд фундаментальных, но не лежащих на поверхности смыслов.

Вообще-то эти смыслы должен знать всяк сюда входящий, т. е. каждый, кто занимается или собирается заниматься наукой. Во-первых, научные организации, как и любые другие организации, подчиняются общим закономерностям существования бюрократических структур, одна из которых состоит в необходимости отчетов. Зачем отчеты нужны, никто не знает, но этот вопрос сродни вопросу о том, в чем смысл жизни. Смысл отчетов явно заключен в них самих, ни одна организация не может без них прожить, а их необходимость для жизнеспособности любой организации должна быть принята как аксиома: нет отчетов — нет организации. Во-вторых, снова напомним, что основная задача научных фондов состоит в том, чтобы наиболее эффектным образом истратить чужие деньги. А отчет, если его красиво оформить, т. е. украсить всевозможными графиками, диаграммами, фотографиями, очень эффектен. Он настоящее произведение бюрократического искусства, не может оставить равнодушным истинного ценителя прекрасного и уж во всяком случае выглядит куда более эффектно, чем какие-нибудь научные книги. Именно поэтому научные фонды так любят отчеты и отчеты грантополучателей, и свои собственные отчеты, а подготовка хорошего и красочно иллюстрированного годового отчета приличного научного фонда стоит десятки тысяч долларов. Существует и органичная связь между двумя видам отчетов: большое всегда начинается с малого, а эффектные годовые отчеты научных фондов выражают и венчают тот порядок, который поддерживается малыми и сухими отчетами грантополучателей. Наконец, третий смысл отчетов состоит в том, что деньги есть деньги, и любая их выдача, даже в виде дарения, т. е. фанта, предполагает контроль над тем, кому они выданы. Да и новый грант может быть выдан лишь в том случае, если получатель прежнего продемонстрировал, что ничего плохого он не сделал, а это может быть продемонстрировано только с помощью отчета.

Перечисленные функции отчетов определяют их типовой размер и стандартную структуру. Их размер (как правило, не более 3–5 страниц) невелик особенно в сравнении с заявками, которые по своему объему часто превосходят солидные научные труды. Ясно, что никакой серьезной информации о ходе выполнения проекта и о его результатах в такой мизерный объем уложить нельзя. Но это и не нужно. Отчетов, в отличие от заявок, никто не читает, но, опять же в отличие от заявок, они не уничтожаются, а хранятся в анналах фондов. Если бы отчеты были большими, то эти анналы занимали бы целые кварталы, компактность же отчетов дает им возможность умещаться в сравнительно небольших помещениях.

Структура отчетов определяется явным приоритетом формы над содержанием. Типовой отчет требует краткого подтверждения того, что обещанное грантополучателем выполнено, еще более краткого описания полученных результатов и куда более подробного изложения того, в каком городе и на какой улице грантополучатель живет, каков его почтовый индекс, номер факса и телефона и т. п. Доминирование подобной информации связано с тем, что, как уже говорилось, отношения фондов с грантополучателями это отношения контролирующего и подконтрольного, а не работодателя и работника, предполагающие строгий контроль над местонахождением грантополучателя, а не над содержанием его работы.

Подобный характер отношений существенно облегчает жизнь гранополучателям. Правда, раньше, когда отечественные грантополучатели еще не были оснащены персональными компьютерами, им приходилось десятки раз перепечатывать на машинке свою фамилию, место жительства и др. Большинство из них, в силу известного психологического феномена, в конце концов не выдерживало и начинало вносить в данные о себе вариации, что в фондах трактовали либо как нечестность, либо как раздвоение личности. Сейчас благодаря техническому прогрессу, во многом обеспеченному теми же фантами, все стало гораздо проще. У любого охотника за ними вся эта информация содержится в компьютере, а компьютер, как известно, не устает.

Правда, и сотрудники научных фондов любят вносить в формы отчетов вариации (а чем им еще заняться в период между приемом заявок и отчетов?), и каждая новая форма имеет некоторые отличия от предыдущей. Но эти вариации минимальны, поскольку внесение значительных изменений означало бы, что предыдущая форма было неудачной, а, значит, аппарат фонда работал плохо. В результате ежегодная модификация стандартных отчетов минимальна, и адаптация к ней не отнимает у грантополучателей много времени. Это очень важно, поскольку подготовка отчета требует предельной аккуратности и полной концентрации внимания. А запятая, поставленная не в нужном месте, может иметь куда более губительные для грантополучателя последствия, чем невыполнение взятых им на себя обязательств.

Несмотря на все сказанное, возможно, прозвучавшее в излишне критической тональности, все существующие недостатки в деятельности научных фондов им надо простить. Во-первых, дареному коню в зубы не смотрят. Во-вторых, научные фонды, особенно зарубежные, вынуждены приспосабливаться к неизбежному противоречию между их целями и внутренней организацией. С одной стороны, их цели укрепление и развитие молодой и еще не окрепшей российской демократии. С другой стороны, сами фонды организованы как вооруженные силы, которые находятся в осаде намного превосходящего их по численности неприятеля, т. е. настырных грантосоискателей, и какая-либо демократия тут исключена.

Обсуждение грантовой темы следует завершить важным политическим заявлением. Зарубежные научные фонды у нас регулярно обвиняются в шпионаже, а раздаваемые ими гранты считаются средством вытягивания из наших ученых важной стратегической информации. И для этого есть все основания, а предельно скупая форма и крошечные габариты отчетов не должны вводить в заблуждение. Наши ученые, особенно политологи, которым достается основная часть фантов, действительно обладают важнейшей стратегической информацией. А изобретаемые гуманитариями теории, такие, как марксизм, наделены куда большей разрушительной силой, чем нейтронные бомбы физиков. И вообще идеи гуманитариев надо тут же засекречивать: кто знает, как они будут использованы?

Отчеты по грантам содержат и еще ряд стратегически важных сведений: во-первых, о том, где живут грантополучатели, во-вторых, что еще более важно, как живут наши ученые, о чем наши недруги могут догадаться, например, по размерам запрашиваемых ими сумм. А этого никому кроме самих ученых знать не следует, иначе и в самом деле за державу будет обидно. Так что в результате распределения фантов действительно происходит утечка важной информации, которую следовало бы засекретить.