Едва ли нужно убеждать кого-либо в том, что отношения власти и собственности в средневековой России кардинальным образом влияли на оформление структуры общества и смыслополагание людей в нем. Вопрос в ином — как изучать эти механизмы, если заведомо известно, что исследователь и средневековый человек говорят на разных языках и порой используют разные слова и понятия для определения одного и того же.
Как, при каких обстоятельствах сложились отношения власти и собственности? Каковы их истоки? В чем проявился феномен именно средневековой Руси?
Эти вопросы заставляют нас искать новые пути исследования источников. Прежде всего, возникает проблема — можно ли обезопасить себя от «вчитывания» своих смыслов в источники, если мы не можем отказаться от языка науки. А.Я. Гуревич, размышляя о «территории» историка, предупреждал, что наши вопросы об экономической жизни людей, обращенные к средневековым текстам, могут лишь внешне показаться логичными и здравыми, ибо в средние века вообще не существовало экономической мысли как таковой. Создаваемые историками модели «сплошь и рядом обнаруживают свою приблизительность и несоответствие своеобразию изучаемой эпохи».
Если помнить о том, что метаязык науки — это лишь способ перекодировки той информации, которая извлекается из исторического материала, то исследователь способен, правильно выбрав «свою территорию», постигать прошлое, не навязывая источникам своих представлений. При анализе взаимосвязей механизмов власти и собственности необходимо найти для диалога соответствующие нашим вопросам репрезентативные источники.
Власть и собственность
Итак, нас интересует, как сама власть в лице великого князя, государя всея Руси определяла свое отношение к собственности. Как средневековое общество отражало в себе эти представления высшей власти?
Судя по всему, только один тип источников может дать полномасштабную и репрезентативную информацию Это — великокняжеские и царские духовные грамоты, традиция составления которых начинается со времен Ивана Калиты, а завершается в конце XVI в. Особенность великокняжеского завещания состоит в том, что власть в этом документе традиционно фиксировала то, что она считала своей собственностью. Объем великокняжеского завещания поистине огромен: ведь перечислить надо было едва ли не все города и села домениального владения (Русского государства), включая уезды и волости.
Еще одна особенность этого документа помогает установлению контакта между исследователем, жаждущим познать механизмы бытия собственности, и источником, фиксирующим это бытие. Существовала традиция постоянного переписывания духовных грамот. Всякий раз, когда происходили значительные (и не очень существенные) изменения в домениальных владениях царской семьи, они тут же вносились в текст духовной.
Не сам царь, разумеется, этим занимался, а его дьяки и подъячие, знавшие само дело писания завещаний досконально. Они-то и следили за всеми, даже незначительными, переменами в статусе царских владений, внося — по мере необходимости — поправки. Царская духовная постоянно переписывалась, и в ней можно обнаружить даже некую завещательную основу, генетически роднящую все великокняжеские завещания, начиная, по крайней мере, с Василия Темного.
Приведем пример. Сравним две великокняжеские духовные:
Иван III
Да даю ему город Коломну с волостьми, и с путми, и з селы, и со всеми пошлинами, город Кошыру с Заречьем, что за рекою за Окою, Тешилов, и Рославль, и Венев, и Мъстиславль, и иные места по Рязанскои рубеж и с волостьми, и с путми, и з селы, и со всеми пошлинами, и сь Елчем, и со всеми Елечскими месты, город Серпохов, да Хотунь и с волостми, и с путми, и з селы, и со всеми пошлинами, город Торусу з Городцом и с Ысканью, и с Мышегою, и с Колодною, и со княгининскою вотчиною Овдотьино... (ДДГ. С. 354).
Иван IV
Да сыну моему Ивану даю город Коломну, и с волостми, и с путми, и с селы, и со всеми пошлинами. Да ему жь даю город Каширу и с Заречьем и со всеми пошлинами и с волостми за Окою рекою, Тешилово, Ростовец, Рославль, Венев, Мстиславль и иные места по Резанской рубеж, и с путми, и с селы, и со всеми пошлинами, и с Ельцем и со всеми Елецкими землями. Да сыну моему Ивану даю город Серпухов с волостми, и с путми, и с селы, и со всеми пошлинами. Да ему жь даю город на Плаве и на Солове со всеми Полскими вотчинами и со всеми, что было к нему изстари... (ДДГ. С. 435).
При явной текстуальной близости памятников видно, что в завещании Ивана IV появилось «новое» и ушло «старое». Прибавились волость Ростовец, «город» на реках Плаве и Солове, вотчины «полские». Не упомянуты в завещании Ивана Грозного Хотунь, Таруса, волости Городец, Искань, Мышега, Колодна и вотчина Овдотьино.
Обратим внимание на «технику» внесения изменений. Попытаемся восстановить фрагмент процесса правки текста и отметить наиболее вероятные причины вносимых корректив на конкретном примере, чтобы увидеть, так сказать, «лабораторию» в целом.
Таруса. В 1246 г. город составил владение четвертого сына Михаила Черниговского, Юрия. Занимавшее пространство между реками Протвою и Угрою, Окою и Суходревом, Тарусское княжество уже при великом князе Дмитрии Ивановиче оказалось в большой зависимости от Москвы. Тарусские князья участвовали в походе против Мамая, и двое из них, Федор и Мстислав, пали на Куликовом поле. Великий князь Василий Дмитриевич в 1392-1393 гг. выхлопотал в Орде ярлык и на Тарусу. С этого времени князья тарусские потеряли самостоятельность.
В XV в. Тарусою недолго владело Великое княжество Литовское. Обратим внимание на то, что в конце XV — начале XVI в. город приобрел важное стратегическое значение в пограничной зоне, о чем свидетельствует «докончание» Ивана III с великим князем литовским Александром от 5 февраля 1494 г.: «Тако жо и мне не вступатися у вас в Олексин, и в Тешилов, и в Рославль, и в Венев, и во Мстиславль, и в Торусу, и в Оболенеск... и во все ваши Украиные места, и што к ним потягло, мне, великому князю Александру, не вступатися, и не обидити под тобою и под твоими детми... ». Волостями Тарусского уезда были Городец, Искань, Мышега. К моменту оформления дошедшей до нас духовной грамоты Ивана Грозного пограничная зона была уже в другом месте и Таруса не могла быть предметом территориального спора Возможно, этим обстоятельством объясняется то, что в середине XVI в. царь выбрал эти земли для того, чтобы отдать их в вотчину валашскому воеводе Богдану Александровичу. Он бежал из Валахии через Вену, Дрезден, Париж в Копенгаген. В грамоте датского короля Фридриха II к царю Ивану IV от 28 апреля 1574 г. говорится, что «король препоручает царю воеводу валашского Богдана, изгнанного из собственных владений врагом имени Христовым турецким султаном. Рекомендован он королю герцогом саксонским Августом и имеет от римского императора и других лиц свидетельство о своих доблестях, мужестве и храбрости и о том, что он ни за какие обещания, ни даже за обещание возвратить ему его государства, не согласится подчиниться султану». В ответе Ивана Грозного датскому королю от 7 августа 1574 г. говорилось, что «царь принял воеводу под свое покровительство и пожаловал его великим жалованием по его дородству и храбрости». Царь отдал воеводе Тарусу и Лух: произошло это не ранее 1574 г. А в следующем году Богдан Александрович как вотчинник «дал» грамоту Владычному Серпуховскому девичьему монастырю на право владения селами Искань и Волковичи. Итак, граница отодвинулась дальше на запад, и нет больше необходимости фиксировать то, что бесспорно относится к владениям Русского государства.
Хотунская волость. М.Н. Тихомиров отмечал, что даже границы уездов XVII в. не были определены, и находились селения, которые причислялись то к одному, то к другому уездам. Хотунская волость в XV — начале XVI в. тяготела больше к Серпухову. В «докончании» великого князя Василия Васильевича с князем серпуховско-боровским Василием Ярославичем утверждается: «А что удел деда моего, княж Володимеров Андреевича, треть в Москве и в пошлинах, и Серпыхов с волостми, Боровеск с волостми, Лужа с волостми, Хотунь с волостми...». Это «докончание» было повторено в 1446-1447, 1450-1454, в 1451-1456-х гг. 10 июля 1456 г. Василий Ярославич был «поиман». Умер он в «железех» в Вологде в 1482-1483 г. После ареста серпуховского князя Серпухов с Хотунью обрели нового хозяина В духовной великого князя Василия Васильевича, написанной, по мнению Л.В. Черепнина, между 3 мая 1461 г и 27 марта 1462 г. читаем: «Да даю сыну ж своему Юрью Можаеск с волостьми, и с путми, и с селы, и со всеми пошлинами, и с Медынью, и что к Медыни потягло, да Серпохов, да
Хотунь со всеми пошлинами». Однако Серпухов вместе с Хотунью скоро становятся удельными владениями дмитровского князя Юрия Васильевича, брата Ивана III. Дмитровский удел существовал с 1462 г. и до 1472 г., когда умер князь Юрий. После его смерти Серпухов и Хотунь отошли к Ивану III, о чем свидетельствует «докончание» великого князя с углицким князем Андреем Васильевичем, составленное 14 сентября 1473 г.: «И что, брате, был удел брата моего, княж Юрьев Васильевича, в Москве треть княжа Володимеровская Ондреевича с тобою, с моим братом, по половинам, а держати вам по годом... и год княж Костянтиновскои Дмитреевича, также и городы Дмитров, Ростов, Медынь, Серпохов, Хотунь, и волости... под моим сыном, под великим князем...». Тот же текст был повторен в «докончаниях» Ивана III с волоцким князем Борисом Васильевичем от 2 февраля 1481 г., 20 августа 1486 г., а также в соглашении великого князя с Андреем Васильевичем Углицким. Почему же Хотунь отсутствует в завещании Ивана Грозного? М.Н. Тихомиров обратил внимание на то, что Хотунская волость в XVI в. находилась в Коломенском уезде, а в следующем веке — в Московском уезде. Думается, по этой причине, редактор внес правку и убрал упоминание Хотуни как серпуховской волости, не нарушая при этом самой традиции оформления подобных документов и оставляя «ядро» завещания нетронутым.
Совершенно не случайно в тексте завещания Ивана Грозного вместо Колоденского стана возникают новые рубежи — реки Плова и Солова. Если в начале XVI в. южные границы Русского государства проходили по рубежам Тульского уезда, частью которого был Колоденский стан, то к концу века новым рубежом становится Крапивна «на Плове и на Солове», что подверждается, кстати, разрядными книгами, фиксирующими этот процесс освоения новых территорий на юге. Крапивна вошла в состав «сторожевой черты», идущей от Брянска, через Одоев, Венев и Рязань к Шацку. Вся эта линия представляла собой непрерывный ряд городков, острожков, окопов...
Вот какая тончайшая и сложнейшая работа проводилась переписчиками духовных грамот великих князей.
На этом примере можно убедиться: духовная великого князя никогда не писалась заново, так, чтобы ни в чем она не совпадала с предыдущими документами такого рода. Русские великие князья не были людьми легкомысленными и боялись внезапной смерти. Можно ли оставить государство без главного государственного документа? За ним — передача властных функций, основных домениальных владений и т.д. Подтверждение тому — события марта 1553 г., когда Иван Грозный опасно заболел.
В летописном рассказе отразилась характерная реакция на возможность внезапной смерти государя: «Царя же и великого князя дияк Иван Михайлов воспомяну государю о духовной; государь же повеле духовную съвершити, всегда бо бяше у государя сие готово».
Итак, попробуем выявить модель отношений собственности и власти, выраженную языком средневековья. Зная ее, можно подумать и об адекватном переводе выявленного категориально-понятийного аппарата на язык современной науки.
Духовная царя
Обратимся к духовной Ивана Грозного, которая завершает собой саму традицию оформления подобных документов. Оно дошло до нас в позднем списке XVIII в. Оно составлено не ранее сентября 1577 г. и не позже сентября 1579 г.
Первым, кто высказался о дате написания завещания царя Ивана Грозного, был переписчик XVIII в.: «Сия духовная, хотя по обстоятельству дела и слогу видно, что им, государем, сочинена, однако ж действительно быть не могла, потому написана задолго до его кончины и суще видится около 7080 году, понеже...» Увы, дальше текст обрывается. С.Б. Веселовский обосновал традиционную датировку: это — июль-август 1572 г. О пересмотре этой датировки см.: Юрганов А.Л. О дате написания завещания Ивана Грозного. С. 125-141. Отметим здесь особо позицию Р.Г. Скрынникова. Споря с Веселовским, он приходит к таким выводам. Духовная не могла быть составлена в двухмесячный срок, поскольку в ней обнаруживаются взаимоисключающие распоряжения царя относительно удела князя М.И. Воротынского. Историк выяснил документальную основу завещания, сделав при этом вывод: «Царская духовная содержит названия сотен географических пунктов, имена многих десятков лиц и предметов, поэтому маловероятно, чтобы при ее составлении не были использованы разнообразные подлинные документы». Скрынников обозначил этапы создания завещания. Однако анализ, предпринятый им в этой связи, проводился только на основе дошедшего до нас списка, без учета традиции оформления подобных документов. «Противоречивость» духовной в целом ученый объясняет тем, что к написанию завещания Грозный приступал неоднократно, всякий раз не доводя дело до конца. Так, по мнению Р.Г. Скрынникова, царь принимался за него в начале опричнины, в первые годы после ее введения, но документ так и не был завершен. В августе 1566 г. «Грозный вернулся к завещанию под влиянием кризиса, возникшего после выступления против опричнины участников созванного в Москве Земского собора...». Но и в августе 1566 г. завещание не было закончено, поскольку «в тексте духовной можно обнаружить целый ряд слоев, которые никак не могли появиться на свет ранее весны-лета 1572 г.». В конце концов, пишет Скрынников, царь «вовсе забросил черновик завещания» (Скрынников Р.Г. Начало опричнины. С. 44-55; Он же. Опричнина и последние удельные княжения на Руси // ИЗ. Т. 76. 1965. С. 163-165, 167, 173). Как видим, традиция переписывания подобных документов осталась незамеченной историком. А «давность» ее подтверждается и таким образом:
Василий II Темный А даю ему треть в Москве и с путми, с моим жеребьи, чем мя благословил отец мои, и Добрятинским селом з бортью, и Василцовым стом, и численными людми, и ординцы (ДДГ. С. 194).
Иван IV Даю ему город Москву... и с Добрятинским селом и с бортью, и с Васильцовым столом, и с числяки, и сродницы... (ДДГ. С. 433).
В датировке завещания, которую предлагает Р.Г. Скрынников, главное — это противоречие в распоряжениях царя относительно стародубских и родовых владений князя М.И. Воротынского, умершего в 1573 г. Их было четыре:
1. «Да сыну же моему Ивану даю к Володимеру в Стародубе в Ряполовим стародубских князей вотчины...»
2. «А князь Михайло Воротынский ведает треть Воротынска, да город Перемышль, да город Одоев Старое, да город Новое иль, да Остров, Черну, со всем по тому, как было изстари, а Иван сын в то у него не вступается».
3. Сыну Ивану «город Стародуб Ряполовский, да волость Мошок, село Княгинино, что было за Воротынским в Нижегородском уезде, да Фокино сельцо».
4. «А что есьми был пожаловал князь Михаила княжь Иванова сына Воротынского старою его вотчиною городом Одоевым, да городом Новосьию [так! — А.Ю.], да городом на Черни, и яз ту вотчину взял на себя, а князю Михаилу дал естьми в то место вочтину Стародуб Ряполовский, да в Муромском уезде в Зовском стану волость Мошок, да в Нижегородском уезде село Княгинино с деревнями, да на реке на Волге Фокино селище, а ведает ту вотчину князь Михайла по меновым грамотам по тому жь, как ведал свою вотчину».
После опалы 15 сентября 1562 г. Иван Грозный «отписал» на себя родовые земли князей Воротынских. В завещании (распоряжение № 2) указано владение князя до опалы 1562 г. Ситуация изменилась в 1566 г., когда М.И. Воротынский был прощен: ему была возвращена лишь южная часть прежнего владения: Одоев, Новосиль, острог на Черни. В духовной князь писал: «Государь на нас опалу свою положил, город Перемышль да треть Воротынскую со всем у нас взял» (Беликов В.Ю., Колычева Е.И. Указ. соч. С. 96). Таким образом, уже к 1566 г распоряжение № 2 не соответствовало действительности. В феврале 1569 г. правительство конфисковало земли Одоевско-Новосильского княжения, дав М.И. Воротынскому взамен Стародуб Ряполовский, в Муромском уезде — с. Мошок, в Нижегородском — с. Княгинино, в Василегородском — с. Фокино. Этому соответствуют распоряжения царя № I и № 4. После победы на Молодях в 1572 г. М.И. Воротынский (в 7081 г. — 1572/73 г.) получил вместо Стародуба Ряполовского город Перемышль (№ 3).
Архивная находка В.Ю. Беликова заставляет по-новому взглянуть на вопрос о владениях М.И. Воротынского. Неотредактированность духовной Грозного лишь иллюстрирует практику постоянного переписывания завещаний. Упоминание разных моментов в истории совладельческих прав царя и князя М.И. Воротынского показывает, что в каждом случае происходило дополнение завещательной основы. Вместе с тем очевидно, что при любой дате завещания все четыре распоряжения царя относительно этих владений, взятые в совокупности, выглядят как явный анахронизм. Традиция переписывания царских духовных предусматривала наличие нескольких завещательных вариантов. И перед нами, видимо, один из них, технически не вполне законченный.
Более полутора веков назад был опубликован один важный и интересный документ — послание польского канцлера Иоанна 3амойского к папскому нунцию. Послание это было отправлено из Вильно 7 апреля 1579 г. В нем, в частности, говорилось, что царь заболел, вызвал к себе высших иерархов и объявил наследником престола Ивана Ивановича. Судя по всему, описываемое событие произошло в марте 1579 г., когда — можно предположить — и было составлено завещание. Но царь выздоровел. В мае 1579 г. Грозный находился в Иосифо-Волоколамском монастыре, а 27 июня прибыл в Новгород. Судьба подарила ему еще 5 лет жизни, но легкими они не были. В это время царь стал ощущать свой возраст: организм был изношен не по годам и до предела...
Как же в царском завещании фиксируется система распоряжений в отношении владений?
Для завещательной традиции оформления великокняжеских духовных важными были такие ключевые слова, как «пожаловал» и «благословил». Именно эта пара являла собой в сознании людей некую первичную модель отношений собственности, именно в ней отразилось то, что мы называем правом распоряжения.
В духовной Ивана Грозного слово «жаловать» упоминается с различными смысловыми оттенками. Жаловаться, негодовать по поводу чего-либо; роптать; проявлять жалость; горевать, скорбеть по кому-либо, оказывать внимание, проявлять «милость», благоволить; миловать, щадить, вознаграждать — вот, по крайней мере, основные лексикографируемые значения этого слова
Однако полисемантизм этого слова проявляется не во всех частях завещания царя Ивана Грозного, а только в преамбуле. В царском «заповедании» — «как людей держати, и жаловати, и от них беречися, и во всем их умети к себе присвоивати, и вы б тому навыкли же. А людей бы есте, которыя вам прямо служать, жаловали и любили... и оне прямее служат». Нетрудно заметить, что слово «жаловать» семантически связано со словом «служить» (жалуют тех, кто служит).
Другой оттенок этого слова проявляется тогда, когда Иван Грозный, заботясь о мире в царской семье, призывает старшего сына к моральной ответственности перед младшим братом: «А ты бы, сын Иван, моего сына Федора, а своего брата молодшаго, держал, и берег, и любил, и жаловал его, и добра ему хотел во всем...». Иван Грозный указывал сыну Ивану, как надо «жаловать»: «И ты бы его [Федора. — А.Ю.] берег, и любил, и жаловал, как собя. А хотя буде в чем пред тобою и проступку какую учинит, и ты его понаказал и пожаловал, а до конца б его не разорял».
В «жаловании» старшего брата — забота и милость. Не случайно, от Федора требуется быть покорным во всем брату, хотеть «добра» ему, «государства» не подыскивая.
В той части завещания, где царь делает распоряжения в отношении собственности, уже абсолютно различаются случаи, когда государь жалует, а когда благословляет. Анализ текста позволил выделить случаи употребления этих слов в распорядительной части завещания:
БЛАГОСЛОВЛЕНИЕ
1. Сын Иван Иванович
2. Сын Федор Иванович
3. Царица Анна Григорьевна
ПОЖАЛОВАНИЕ
1. «Голдовник» Магнус
2. Князь М.И. Воротынский
3. Царевич Муртаза-али
4. Князья Мстиславские
5. Князья Глинские
6. Князья Трубецкие (?)
7. Княгиня Ульяна Палецкая
Начнем с анализа группы лиц, которых царь «жаловал». Историко-биографическая информация о них необходима, во-первых, потому что упомянутые
различия в распоряжениях завещания Ивана Грозного не бросаются в глаза, а во-вторых, знания о землевладельческом статусе выделенной нами группы лиц помогут понять специфику отношений собственности на различных уровнях государственной структуры.
«Голдовник» Магнус, принц датский
В 1583 г. в Европе умер Магнус, принц датский, известный авантюрист, подручник Ивана Грозного, всю свою жизнь исповедовавший философию «быть» — и во что бы то ни стало...
В конце 60-х годов XVI в. стараниями ливонских дворян Элерта Таубе и Иоганна Крузе происходит сближение датского принца Магнуса с царем Иваном.
Элерт Таубе и Иоганн Крузе — лифляндцы, принадлежали к знатным родам, участвовали в Ливонской войне, но попали в русский плен. Через несколько лет оба оказались уже на царской службе. Хитрые, ловкие, они воспользовались своим знанием Прибалтики, сумели стать полезными русскому царю и сделались главными его советниками во внешней политике. После неудачной осады Ревеля Таубе и Крузе в 1571 г. бежали в Польшу, а в 1572-м написали свое знаменитое «Послание», в котором подробно поведали о событиях их службы царю и великому князю. — См.: Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI-XVIII столетиях. Т. 1. Спб., 1893.
При этом инициатива исходила от московской стороны, заинтересованной в создании в Ливонии вассального королевства, Магнус согласился стать марионеткой Ивана IV. Он был пожалован Ливонией и королевским титулом 27 ноября 1569 г., а в мае 1570 г. прибыл в Москву...
Целью Грозного в Ливонской войне, качавшейся в 1558 г., был захват территории Ливонской конфедерации государств, в которую входили Ливонский орден, Рижское архиепископство, Дерптское, Эзельское и Курляндское епископства. Поначалу военные действия развивались успешно для России. Уже в первый год войны были захвачены города Нарва и Дерпт. Русские войска дошли до Ревеля (Таллина), но в 1559 г. Иван Грозный не рискнул продолжать активные боевые действия и заключил перемирие. Ливонский орден тут же договорился с польским королем Сигизмундом о переходе под его протекторат. В 1560 г. русские войска взяли крепости Мариенбург (Алуксне) и Феллин (Вильянди). Армия Ливонского ордена была разгромлена. Гибель ордена привела к вмешательству в войну крупных европейских держав. В 1561 г. немецкие феодалы Северной Эстонии перешли в шведское подданство, а рижская епископия признала власть польского короля. Претендовала на ливонские земли и Дания. Началась новая фаза войны — отныне Россия стояла лицом к лицу с тремя крупнейшими прибалтийскими державами. К 1563 г. определились сферы влияния. Шведам принадлежала северо-западная часть Ливонии, в том числе города Ревель и Пярнов. Россия владела северо-восточной Эстляндией с городами Нарвой, Дерптом, Везенборгом, Феллином. Датский принц распоряжался островами Эзель и Даго, а также несколькими замками в Северной Курляндии. Все же остальные земли перешли к Польше. В 1563 г. русские войска одержали важную победу — овладели литовской крепостью Полоцком. Однако уже в 1564 г. начались неудачи... В 1569 г. угроза вторжения русских войск заставила объединиться Великое княжество Литовское и Польшу, создав новое государство — Речь Посполитую. Теперь Ивану Грозному предстояло решать сложнейшие проблемы европейской политики. И он решил сделать ставку на Магнуса... — См.: Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570-1582). Спб., 1904.
Торжественный прием завершился договоренностью о создании «Ливонского королевства» и женитьбе Магнуса на Евфимии, дочери удельного князя Владимира Андреевича, которого по приказу царя убили в 1569 г.
Чтобы достигнуть заветной цели, Иван Грозный еще в 1567 г. пытался сговориться с магистром Ливонского ордена Вильгельмом Фюрстенбергом о создании вассального королевства. В отличие от несговорчивого Фюрстенберга Магнус согласился. Правда, выбор у него был невелик. Бедный родственник датского короля с крошечным владением в Эстляндии да еще с какой-то противоестественной внешностью. Попытка сватовства к сестре польского короля Анне закончилась ядовитой усмешкой Сигизмунда Августа, бросившей несчастного Магнуса в дрожь. Битва гигантов за ливонское наследство обрекала герцога на неизбежное поражение. Оставалось одно: стать чьим-то вассалом и таким образом обрести могущество. Не прозябание, а власть выбрал Магнус, и на этом пути герцога ничто не смущало. Даже то, что еще недавно он публично называл Россию «наследственным врагом».
Магнус воспрял: в своей грамоте от 23 августа 1570 г. он объявлял, что царь «изволил пожаловать нас наследственно Ливонией; и то утверждено было грамотой, скрепленной золотой государственной печатью». Земельные владения Магнуса сначала ограничивались герцогствами Шлезвигским и Голштинским. Но его брат, датский король Фридрих II, не желая дробить королевство, обменял эти наследственные владения на купленные ливонские епископии — Эзельскую и Пильтенскую. Сразу же после подписания договора с царем аппетиты Магнуса возросли, и теперь в титул новоиспеченного короля вошли ласкающие слух слова «Божией милостью король Лифляндский, государь Эстонской и Латышской земли, наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голштинский, Стармарнский, граф Ольденбургский и Дельменгартский».
Условия «голдовничества» Магнуса внешне не выглядели унизительными. Напротив, царь подтверждал, что Ливония будет передаваться наследникам Магнуса. Любопытно, как сам Иван Грозный объяснял эту сделку датскому королю в письме от 26 сентября 1570 г.: «Ваш брат был у нас и просил нас уступить ему нашу прародительскую землю Лифляндию с городами Ревелем, Ригою и другими, которые еще во власти Швеции и Польши. Мы Божией милостью царь и великий князь почтили вашего брата и сделали его королем Лифляндии, короновали его и обязали верно нам служить. Магнус поклялся нам в верности и подтвердил свою клятву крестным целованием; он обязался верно служить нам и детям нашим и детем детей наших против всех наших врагов; он поклялся, что будет иметь с нами одних друзей и недругов, за что мы и почтили его и даровали в наследственное владение Лифляндию... По смерти Магнуса правителем Ливонии назначается один из датских принцов, который должен клятвенно присягнуть на верную службу нам и нашему потомству». Эти условия признал и Магнус, который при осаде Ревеля, обратившись к жителям города, писал им 23 сентября 1570 г.: «Вы в ваших письмах... нас не только оскорбляли и позорили, а за то, что приняли сторону державного царя и великого князя и признали его нашим сюзереном, стали называть нас нехристианами».
Согласно завещанию царя, Магнус получал в свои руки город Полчев с «волостми и селы» в Лифляндской земле, а также царь «дал» королю заем в 15 тысяч рублей — «а в тех денгах король Арцымагнус заложил у меня в Ливонской земле городы Володимерец, город Ворну, город Прекат, город Смилтен, город Буртники, город Роин и со всеми уезды».
Когда и при каких обстоятельствах возник этот текст в главном документе Русского государства? Упомянутые в завещании города до похода царя в польскую Ливонию в 1577 г. принадлежали Речи Посполитой...
10 февраля 1577 г. было решено начать поход против польской Ливонии. 8 июня Иван Грозный выехал в Новгород, а 22 июня был уже в Пскове. Сюда прибыл и Магнус, которым царь был недоволен за его «шатость» (ходили слухи о связях Магнуса с администратором польской Ливонии Ходкевичем). Магнус сумел оправдаться, и по заключенному с царем договору «король» получал в Ливонии территории к востоку от реки Аа.
Это был новый план создания Ливонского королевства, уже не столь грандиозный, как прежде.
Время для наступления царь выбрал удобное. Баторий был занят осадой Гданьска и не мог выделить Ходкевичу значительную помощь. Польско-ливонское войско насчитывало всего около 4 тыс. человек, царь же шел с тридцатитысячной армией. В июле были взяты города Мариенгаузен, Люцин, Режица, а 9 августа — Динабург (Невгин). Магнус легко подчинил себе Крицборг, Кокенгаузен, Ашераде, Лемборг, Шваненборг. Во время кампании Магнус распространял воззвания, в которых призывал население не сопротивляться. Находясь около Кокенгаузена, Грозный узнал, что Кесь (Венден) открыла городские ворота Магнусу, отдавшись под его покровительство. Герцог поспешил известить царя о том, какие города ему сдались. Иван Грозный был взбешен, ибо Магнус, как считал царь, нарушил договоренность, предъявляя права на те города, которые находились вне пределов нового Ливонского королевства. Сохранился гневный ответ Грозного Магнусу. Царь с едким сарказмом писал: «Как еси у нас был во Пскове, и мы тобе тех городов не посгупывались, одну есмя тебе поволили доставати Кесь да те городки, которые на той стороне Гови реки, и ты в те городки вступился неподельно... А будет тебе неначем на Кеси и не тех городкех, которые за Говею, и ты поди в свою землю Езель да и в Датцкую землю за море, а нам тобя имати нечево для, да и в Казань тобя нам ссылати; то лутчи только поедешь за море». Царь так ехидно писал, потому что знал — Магнусу некуда идти! Изгнать в «Датцкую землю» — значит послать в никуда, что хуже всякой ссылки, даже если она казанская.
31 августа 1577 г. царь подошел к Вендену и потребовал к себе своего вассала. Жалкий Магнус послал сначала своих представителей, но их, по приказу царя, просто высекли. Тогда Магнус явился сам. Хроники того времени по-разному описывают эту встречу. Авторы, наиболее расположенные к датскому принцу, рассказывают, что герцог «пришел к великому князю... поклонился ему в ноги, прося за своих, находившихся в городе и в замке Вендене. Тогда великий князь сошел с коня, поднял герцога Магнуса и велел отвести его вместе с его придворными в старую хижину без крыши...». Другие авторы замечают «детали» — малоприятные для герцога. «Магнус, вышедший за них [венденцев. — А.Ю.] просителем с униженным видом и умолявший на коленях о помиловании, ползал у его ног, был обруган князем, который даже ударил его в лицо..». Но и роль царя по этим источникам — разная: он то молчит, то вдруг говорит: «Если бы ты не был королевским сыном... то я научил бы тебя как забирать мои города». Магнус фактически был арестован. Находившиеся в замке Вендена люди, узнав о царских жестокостях, взорвали себя бочками пороха...
1 сентября 1577 г. был взят Владимирец, а затем захвачены и те города, которые упомянуты в завещании Ивана Грозного...
Наступала осень, и военные действия в польской Ливонии свертывались. Большая ее часть к северу от Западной Двины и к востоку от реки Аа перешла под власть Ивана Грозного и его вассала Магнуса. Многострадальный «король» был отпущен на свободу в Дерпте, когда царь уже возвращался домой. В хронике Рюссова читаем: «После того, как московит таким образом неистовствовал в Рижском архиепископстве, Иоанн двинулся к Дерпту, у которого до сих пор не бывал в жизни, и отпустил здесь герцога Магнуса, которого вез с собой в его замки Карск и Оверпален, с условием, что он должен письменно обязаться быть впредь его ленником и выплачивать ему сорок тысяч венгерских гульденов».
Что же это за сумма? Можно подробнее узнать о сделке? Нет ничего более простого — достаточно вновь заглянуть в завещание царя: 15 500 рублей дал царь Магнусу «в заем», а «в тех денгах король Арцымагнус заложил...» — и далее царь особо подчеркнул — «у меня в Ливонской земле городы».
Серебряный гульден равнялся по номиналу талеру. Уставная его цена колебалась в пределах 36 копеек, если государство покупало талеры, а оно занималось этим, для чеканки собственных монет. Рыночная же цена ефимка (так ласково на Руси называли иоахимсталер) испытывала колебания. В 60-70-е годы XVI в. в Нарве (Ругодиве) ефимок оценивался в 33 копейки. В нашем случае 40 000 серебряных гульденов и есть в переводе 15 500 рублей. Курс здесь несколько ниже, но это случалось вследствие колебания рыночной цены.
Магнус уехал к себе в Оберпален, а царь — во Псков. По некоторым сведениям, Магнус должен был отдать царю какую-то сумму денег до Рождества 1577 г. Возможно, именно договорные обязательства подтолкнули его начать переговоры с Николаем Радзивиллом о переходе под покровительство польского короля. Переговоры шли долго и к концу 1578 г. завершились официальным предательством Магнуса. Но измена Магнуса не могла аннулировать сентябрьского соглашения 1577 г., ибо оно прежде всего являлось долговым обязательством. Царю Ивану, думается, даже выгодно было и после перехода Магнуса под покровительство Стефана Батория считать датского принца «голдовником». В руках царя — неопровержимые свидетельства этой вассальной зависимости: договоры 1570 и 1577 гг. Кроме того, имеются все основания утверждать, что своеобразная компенсация произошла 1 сентября 1578 г, когда был заключен русско-датский договор, согласно которому король Дании признал Ливонию владением Ивана Грозного (правда, когда внешнеполитическая ситуация изменилась, король передумал и отказался ратифицировать этот договор как нанесший ущерб интересам Дании). Хорошо осведомленный в этих делах курляндский герцогский гофрат Лаврентий Миллер подробно рассказал о судьбе пильтенских владений после смерти Магнуса. Жители Пильтена, не захотев подчиняться польскому королю, обратились к датскому королю с просьбой о протекторате. Ситуация оказалась сложной. Эти земли когда-то были куплены у епископа, что само по себе было нарушением правил: продажа земли без согласия на то магистра запрещалась. Магнус же завешал «Курляндское герцогство младшему курляндскому герцогу». А вот дальше Лаврентий Миллер пишет: «Послы короля датского Ульфельдт и Павел Венике еще прежде [осенью 1578 г. — А.Ю.] уступили и передали великому князю московскому все права герцога Магнуса по наследованию, в случае его смерти; в настоящее время московит всю Ливонию уступил королю польскому».
Итак, очевидно, что даже высокий (королевский) статус человека не меняет сути отношений между русским государем и тем, кого он жалует, — «земля» принадлежит ему, он распоряжается ею как хозяин и отдает ее тому, кто готов служить царской семье.
М.И. Воротынский
Относительно стародубских и родовых владений князя М.И. Воротынского находим в завещании четыре царских распоряжения. Фиксация этих разных моментов в истории совладельческих прав царя и князя свидетельствует, что в каждом случае происходило дополнение завещательной основы...
М.И. Воротынский — едва ли не самый талантливый полководец своего времени. Это он в 1572 г., когда царь «хоронился» в Новгороде, возглавил войска против Девлет-Гирея. Решительная битва произошла 30 июля «на Молодях», в сорока пяти километрах от Москвы. Воевода смог правильно рассчитать главный удар. Помог и случай, каким-то непостижимым образом связавший Воротынского с датским принцем Магнусом. Царь послал из Новгорода М.И. Воротынскому «лживую грамоту», в которой говорилось: «пусть-де он держится крепко, великий князь хочет послать ему в помощь короля Магнуса и 40 тысяч конницы». Именно эту грамоту перехватил крымский хан и, как передает современник, «испугался и оробел и пошел назад в Крым». В мае 1573 г. М.И. Воротынский оказался в опале. Князь обвинялся в том, что хотел «очаровать», те. околдовать царя. Для этой цели держал якобы даже колдуний. Воротынского подвергли страшным пыткам — жарили на медленном огне, но он так ни в чем и не признался. Затем полуживого полководца, спасшего страну от нового ига, отправили в заточение на Белоозеро, но по дороге он умер. Произошло это 12 июня 1573 года...
Недавно в Российском государственном архиве древних актов найдена духовная опального князя. Не будь ее, вряд ли удалось бы понять самые темные места в завещании царя. В приписках к духовной М.И. Воротынского, которые он сделал сам, раскрывается история землевладения целой княжеской семьи. После первой опалы, 15 сентября 1562 г., Иван Грозный «отписал» на себя их родовые земли — города Переяславль, Одоев, Новосиль. А в феврале 1569 г. Грозный конфисковал земли Одоевско-Новосильского княжения, дав взамен Стародуб Ряполовский. После же победы «на Молодях» в 1572 г. М.И. Воротынский получил вместо Стародуба Ряполовского город Перемышль. Землевладельческий иммунитет таков, что о своем родовом владении М.И. Воротынский писал: «Что за мною государева жалованье наша вотчинка от прародителей наших». Уменьшительное «вотчинка» ассоциативно напоминает неполное имя, уничижение холопа в самоназвании «Ивашка», «Федорец» (подробнее см. гл. 3). Тут тоже уничижение, но не личное, а в статусе владения, которое царь Иван забрал, вновь дал, ибо он есть прежде всего «жалованье». В завещании Грозного упомянуты эти главные перемены в землевладении М.И. Воротынского, возникшие в 1562, 1566, 1569, 1572 гг.
Как видно, права князя были чрезвычайно ограничены в распоряжении родовыми владениями. Грозный демонстрирует норму — свои возможности вмешиваться в отношения собственности.
Царевич Муртаза-али
В завещании царя читаем: «А что есми пожаловал царевича Муртаза-лея, а во крещении Михаила, Кобулина сына Ахкибекова, городом Звенигородом». Муртаза-али был сыном Абдуллы-Султана Ак-Кубека, который под именем «царевича Кайбулы» в мае 1552 г. прибыл в Москву и поступил на службу. На содержание ему был дан Юрьев Повольский со всеми доходами.
Владетель Звенигорода, крещенный «царь казанский» Симеон Касаевич (женатый на дочери Андрея Михайловича Кутузова), скончался 26 августа 1565 г. По всей видимости, Звенигород был передан служилому астраханскому царевичу Муртазе-али с 1570 г. Около 1570 г. Муртаза-али крестился, хотя на памятнике в честь отца, скончавшегося в феврале 1570 г., он еще назван Муртазой-али. В это же время он женился на дочери И.В. Шереметева. Умер Михаил Кайбулович в 1577-1578 гг.
Распад Золотой Орды привел к тому, что на службе у русского царя оказалась монгольская знать. В Касимове на Оке и в Романове на Волге монгольские царевичи и ногайские мурзы, кроме доходов с этих пожалованных им городов, владели большим количеством земли, им передавали суд и управу. Это были регионы, выделенные царем специально для размещения в них татар, которые за полученную землю обязаны были служить и быть своеобразным буфером, защищая Москву от возможных набегов кочевников.
Касимовское царство возникло в середине XV в.: великий князь Василий Темный разрешил поселиться в Новом Городце на Оке царевичу Касиму. Замысел был прост — Касимовское царство будет противостоять Казанскому ханству, только что созданному. Касимовское царство перешло по наследству сыну умершего в 1469 г. Касима, Даньяру, после смерти которого в 1496 г. в Касимов уже буквально назначали потомков золотоордынских ханов, не считаясь с их родственными связями.
Вместе с тем города Кашира, Серпухов, Юрьев, Звенигород оказывались владениями, в основном, крещенных татарских царевичей. Получали они эти города, по словам летописи, «в вотчину и в кормленье» Но владели обычно ими не слишком долго.
Князья Мстиславские
«А что отец наш, князь великий Василей Ивановичь всея России, пожаловал князя Федора Мстиславского, и что аз придал сыну его, князю Ивану», — читаем в завещании Грозного.
Ф.М. Мстиславский выехал из Великого княжества Литовского в Москву в 1526 г. Его отец, Михаил Иванович Ижеславский, был прямым потомком великого князя Литовского Гедимина от его сына Евнутия; в 1514 г. М.И. Ижеславский, женатый на дочери Ивана Мстиславского, отложился со своей вотчиной от Великого княжества Литовского и перешел на службу к великому князю московскому, однако через год бежал обратно в Литву. Теперь сын решил попытать счастья в Московском государстве. Здесь, впрочем, его приняли с большой радостью и женили на княжне Анастасии Петровне, дочери казанского царевича Петра Ее матерью была родная племянница Василия III. Ф.М. Мстиславскому дали вотчину — выморочное владение князей Юхотских, волости Юхоть и Черемху в Ярославском уезде.
В разрядах Ф.М. Мстиславский впервые появляется в 1527 г. в качестве воеводы в Кашире. В этом качестве он упоминается постоянно вплоть до июля 1539 г. На положение боярина Ф.М. Мстиславский так и не перешел, оставаясь служилым князем до смерти в 1540 г Юхотское владение после смерти Ф.М. Мстиславского перешло к его сыну — Ивану Федоровичу.
Женат был И.Ф. Мстиславский первым браком на Ирине Александровне Горбатой-Суздальской, а вторым — на Анастасии Владимировне Воротынской. Впервые упомянут в разрядах в июле 1547 г. в походе. В 1549 г. он уже боярин. 2 декабря 1550 г ему была дана жалованная и несудимая грамота на села и деревни в Ярославском, Тверском, Кашинском и Суздальском уездах.
Любопытна фразеология этой грамоты: «Се яз царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии пожаловал есми боярина своего князя Ивана Федоровича Мстиславского. Что мне бил челом и сказывает, что дана ему наша жаловальная грамота на наше жалованье на его села и деревни...» В годы опричнины И.Ф. Мстиславскому были пожалованы города Венев и Епифань, однако в начале 70-х гг. они были у него отняты. Тверские вотчины князя перешли позднее — в начале 80-х гг. — к его зятю Симеону Бекбулатовичу. А.П. Павлов отмечал, что у сына И.Ф. Мстиславского, Федора, к концу XVI в. в его досмутных вотчинах числилось примерно 20 000 четвертей земли. Костяк их — «унаследованные от отца владения в Юхотской и Череможской волостях Ярославского у. (всего более 13 000 четв.) и в Кашинском у. (2 230 четв.); упоминаются также вотчины Ф.И. Мстиславского в Костромском (2 160 четв.). Дмитровском (751 четв.), Московском (194 четв.), Звенигородском (738 четв.) и Муромском (715 четв.) уездах».
Итак, несмотря на родственную близость к великокняжеской семье и очень высокое происхождение, князья Мстиславские не стали частью этой семьи, им были пожалованы вотчины, за владение которыми они обязаны были служить не только государю, но и его семье, включая наследников.
Князья Глинские
«А что есьми пожаловал князя Михаила княжь Васильева сына Львовича Глинского вотчиною, и сын мой Иван у княжь Михайлова сына у князя Иванова, и у детей его не вступается у нево ничем...»
В 1508 г. семья князей Глинских, подняв мятеж в Великом княжестве Литовском, перешла на службу к московскому государю, а в 1526 г. Василий III женился на дочери Василия Львовича Глинского, Елене Васильевне, ставшей матерью Ивана Грозного.
Михаил Васильевич Глинский, сын Василия Львовича, был по материнской линии дядей Ивана IV. И вместе с тем, он находился на службе государевой. С 1541 г. он — конюший. В ноябре 1547 г. М.В. Глинский предпринял неудачный побег в Великое княжество Литовское. Иван IV лишил его высокого звания конюшего и имущества. В 1552-1559 гг. М.В. Глинский — воевода на Каме и в Казани. В 1556-1557 гг. — новгородский наместник. На начальном этапе участвовал в Ливонской войне, умер в 1559 г. Последним в роде князей Глинских на Руси стал сын М.В. Глинского, Иван. Другая ветвь князей Глинских, утративших свой княжеский титул, продолжала существовать в Польше.
И.М. Глинский был обладателем огромных владений, разбросанных по всей стране. В его духовной, датированной 20-м апреля 1586 г., читаем: «...да дочери ж моей Анне после отца живота вотчина моя... чем меня государь пожаловал после отца моего... А што моей вотчины, чем меня государь пожаловал царь и великий князь Иван Васильевич всея
Руси после отца моево и во всем в том ведает Бог да государь царь и великии князь Федор Иванович всея Руси, как ему, государю, Бог известит...»
Мы видим отчетливо, что материнская линия родства отсекалась от тех прав, которыми обладала великокняжеская семья: даже самые близкие родственники по этой линии обязаны были служить государю и его наследникам, не имея прав при распределении земель в общегосударственном масштабе.
Князья Трубецкие
В завещании Роман Семенович ошибочно назван Романом Юрьевичем Трубецким.
В завещании речь идет о некоем Романе Юрьевиче и его сыне, Никите. Кого же имел в виду Иван Грозный? При атрибуции нужно учитывать следующие обстоятельства. Во-первых, возможна ошибка переписчика или переписчиков. В списке стародубских вотчин в завещании Ивана Грозного из 26 указаний на землевладение в пяти сделаны ошибки в написании имен и фамилий. Во-вторых, в завещании регулируются отношения собственности только между царской семьей и династиями служилых князей (даже если отдельные представители этих династий стали боярами). Для традиции оформления подобных документов это естественно, ибо именно династический статус служилых князей предполагал специальное подтверждение их прав со стороны правящей династии. Из всех семей служилых князей XVI в. речь могла идти лишь о семье князей Трубецких: Романе Семеновиче (а не Юрьевиче!) Трубецком и его сыне Никите Романовиче (ни одного Романа Юрьевича не было среди представителей служилых князей конца XVI в. (Юрганов А.Л. О стародубском «уделе» М.И. Воротынского... С. 34-70)
Роман Семенович в первый и последний раз упоминается в разрядах в 1558 г. Первое же упоминание Никиты Романовича Трубецкого, опричника, относится к весне 1571 г. В следующий раз он упоминается в 1575/1576 гг.: «да з государем же в полку быти воеводы с людьми боярин и воевода князь Иван Петрович Шуйской, князь Микита Романович Трубецкой, князь Тимофей Романович Трубецкой...» В августе 1577 г. Н.Р и Т.Р. Трубецкие упоминаются как «головы с сотнями». В июне 1579 г., когда еще функционировало дошедшее до нас завещание, Н.Р. Трубецкой упомянут в разрядах (как и в завещании) вместе с другим служилым князем — Иваном Михайловичем Глинским. Следующее упоминание Н.Р. Трубецкого относится к 1586 г.: он — боярин царя Федора Ивановича.
Землевладение князей Трубецких изучали С.П. Мордовина и А.П. Павлов. Можно считать доказанным факт, что «из удельных князей Юго-Западной Руси только Трубецким, служившим в опричнине и «дворе» и пользовавшимся неизменным доверием Ивана Грозного и Бориса Годунова, удалось сохранить к концу XVI в. родовое владение в Трубчевске. За Н.Р. Трубецким числилось в конце века более 1000 четв. вотчинной земли в Трубчевске. Кроме того, он владел вотчинами в Московском, Дмитровском уездах. Упоминаются его поместья в Ржевском, Козельском и других уездах.
Ульяна Палецкая
Ульяна Палецкая после смерти мужа, Юрия Ивановича (1563 г.), родного брата Ивана Грозного, постриглась в монахини под именем Александры. Когда она умерла — неизвестно.
Однако у нас имеются основания предполагать, что умерла она не раньше А.Г. Васильчиковой, пятой жены Ивана Грозного. К. Тихонравов, публикуя материалы о лицах, погребенных в Суздальском Покровском девичьем монастыре, считал, что здесь была захоронена «княгиня инокиня Александра, супруга царевича и великого князя Иоанна Иоанновича» (Тихонравов К. Материалы для истории и археологии. Лица погребенные в Суздальском Покровском девичьем монастыре // Владимирские губернские ведомости. 1854. № 23. С. 96). Думается, это ошибка. В самом деле, именно в Покровском девичьем монастыре была пострижена супруга царевича, в миру Евдокия Богдановна Сабурова. По крайней мере, до 1597 г. инокиня Александра находилась там, ибо сохранилась опись Суздальского Покровского девичьего монастыря, относящаяся к марту 7105 г.: «...келья царевича князя Ивана Ивановича царицы старицы Александры...» (Он же. Опись Суздальского Покровского девичьего монастыря // Там же. С. 176-177). Умерла она около 1620 г. Возможно даже — в том же монастыре, где и была пострижена. Но вот похоронили ее в другом монастыре — в московском Вознесенском «со царицами вместе» (ПСРЛ. Т. 14. Спб., 1910. С. 397). В сообщении Нового летописца о ее смерти не случайно говорилось «о преставлении царици Александры». Между тем В.В. Касаткину было известно, что в суздальской надгробной надписи были такие слова — «княгини Александры удельной Полоцких» (Касаткин В.В. Монастыри, соборы и приходские церкви Владимирской епархии до начала XIX столетия. Владимир, 1906. С. 226; Николай Михайлович, великий князь. Русский провинциальный некрополь. Т. 1. М., 1914. С. 16). Нетрудно догадаться, что речь идет о семействе князей Палецких. Да и определение княгини как «удельной» не подходит для «царицы» Александры, бывшей жены Ивана Ивановича. В «Росписи благоверным царицам и царевнам и великим княгиням, которые погребены в его государеве богомолье в Суждале в Покровском девичьем монастыре...», относящейся к XVII в., указывается, что после Софьи (Соломонии) Сабуровой и А.Г. Васильчиковой была захоронена «великая княгиня Александра удельная» (Государственный архив Владимирской области. Ф. 575. Оп. 1. № 92). Поскольку могила Ульяны Палецкой находится в одной линии и следует сразу после захоронения А.Г. Васильчиковой, можно предполагать, что смерть ее произошла не раньше марта 1579 г., когда царь Иван Грозный обратился к завещанию и упомянул в нем свою пятую жену (Юрганов А.Л. О дате написания завещания Ивана Грозного. С. 133-136).
В царском архиве содержались «книги черные, что было дано княгине, во иноцех старице Александре, княжь Юрьеве в наделок вотчины, и святости, и всякие кузни и судов». Термин «наделок» в источниках XIII-XV вв. означал долю в наследстве. М.Н. Тихомиров относил пожалование Ульяне Палецкой городов Кременеск и Устюжна к 1564 г. Р.Г. Скрынников считает, что тогда княгиня получила Кременеск, а Устюжна перешла к ней в 1570 г. А.А. Зимин на это возражал: «Действительно, сохранилась грамота Ивана IV в Устюжну от 30 июня 1570 г., в которой упоминалось, что царь «пожаловал... старицу Александру Устюжною Железопольскою». Но в грамоте не говорилось, что Грозный пожаловал Устюжною именно в 1570 г., а содержалось распоряжение о невъезде на Устюженский посад недельщиков. Так что дату 1564 г. грамота не отвергает».
Итак, и «города, и волости, и села» находятся во владении Ульяны до ее «живота», верховная же юрисдикция передается сыну Ивану: он «держит за нею те городы, и волости, и села». После ее смерти Кременеск «с волостьми, и с волостью с Вешками» переходит в ведение Ивана Ивановича («к великому государству»), а черкизовская мельница и одиннадцать деревень отходят Федору, к его селу Черкизову. Старшему сыну Ивану переходил Брянск, которым Иван Грозный «благословил» брата Юрия «сверх его уделу».
Любопытно, что у владений Ульяны оказался двойной сюзеренитет. Сюзеренные права распоряжения прожиточной вотчиной княгини Палецкой передавались удельному князю Федору и старшему сыну Ивану. «А что есьми, по отца своего душевной грамоте и по брата своего, княжь Юрьеву, приказу, дал есьми жене его, княгине Ульяне, вотчину впрок, в Углецком уезде село Хороброво с деревнями, да село Красное с деревнями, и грамоту есьми жалованную на те села и деревни, по нашей жалованной грамоте волна она отдать по душе, и продать, и променять, или буде похочет роду своему отдать, сын мой Иван и сын мой Федор в те у ней два села не вступаются, по сей нашей жалованной грамоте».
Сделаем предварительный вывод. Упомянутые распоряжения относительно тех лиц, которых царь жаловал, никоим образом не относятся к распределению земли в общегосударственном масштабе. Эти лица упомянуты в завещании не потому, что им что-то царь завешает, а потому, что по тем или иным причинам он желает оговорить статус пожалованных вотчин, находящихся в верховной юрисдикции всей семьи государя. Значит, первейший слой аристократии Русского государства не вхож в тот круг людей, между которыми и происходит деление страны на части или уделы. Аристократия не обладает полноправием в распоряжении собственностью, которая целиком и полностью принадлежит царской семье.
* * *
Итак, перейдем теперь к рассмотрению состава владений тех, кого царь благословлял. Слова «благословить» и «благословление» в русском языке XI-XVII вв. тоже полисемантичны. Но они совпадают в одном из главных значений: благословить — значит передать что-то по наследству, завещать; благословление — само завещание и то, что завещается. Причем благословление чаше всего связано с родительской (отцовской) волей. Слово «удел» в определенном контексте синонимично «благословлению». Не случайно «благословить» — значит также разделить семейную (родовую) собственность. Вместе с тем словосочетание «родителей благословление» встречается в сочинениях Ивана Грозного и отражает его взгляды на природу царской власти: «Мы же хвалим за премногую Его [Бога. — А.Ю.] милость, произшедшую на нас, еже не попусти десницы нашей единоплеменною кровью обагритися, понеже не восхотихом ни под кем же царьства, но Божиим изволением и прародителей и родителей своих благословлением, яко же и родихомся во царьствии, тако и воспитахомся и возрастохом и воцарихомся Божиим повелением, и родителей своих благословлением все взяхом, а не чюжее восхитихом».
Иван Грозный в завещании 1579 г. благословил своего наследника Ивана, младшего сына Федора и свою жену Анну Васильчикову. Для Ивана Ивановича отцовское благословление — это власть в государстве, для жены Анны и сына Федора — это уделы, т.е. части общего достояния семьи.
Ивана Ивановича Грозный благословил «своим царством Руским, чем мя благословил отец мои, князь великий Василей, и что мне Бог дал». Наследнику отошли Москва с волостями и селами, великое княжение Владимирское, такие крупные города, как Коломна, Кашира, Серпухов, Рязань, Мценск, Белев, Можайск, Смоленск, Пошехонье, Нижний Новгород, Галич, Тверь, Казань и многие другие.
Какой же предстает удельная система? Как власть удельного князя соотносится с владельческими правами князей, не вошедшими в состав дома Калитичей?
Удел Федора Ивановича
В удел Федора Ивановича вошли Суздаль и Шуя. Падение независимости Суздальско-Нижегородского княжества началось в 1392 г., хотя Суздаль и Городец, возможно, еще некоторое время оставались самостоятельными. Только в конце 1448 — начале 1449 г. старший из суздальских князей, Иван Иванович, окончательно признал власть Василия Темного. В заключенном тогда докончании, — писал В.Б. Кобрин, — суздальский князь выступает в роли не союзного, а служилого князя: для обозначения характера отношений не употребляются термины родства («брат молодший», «в отца место» и т.п.), великий князь именуется даже не «господином», а «господарем» суздальского князя. Суздальское княжество выступает и как наследственное владение, и как пожалование ему от великого князя, которое может быть конфисковано за вину. Суздальского князя великий князь посылает на службу, а тот идет «без ослушанья»... После этого акта падение независимости Суздальско-Нижегородского княжества стало окончательно свершившимся фактом, и Василий Темный в своем завещании уже передает Суздаль в числе других городов старшему сыну — Ивану III».
Федор Иванович получил также Кострому, Плес и Буйгород. До духовной Василия Темного Кострома не передавалась отдельно: она входила в состав земель великого княжения Владимирского и являлась как бы общим достоянием великокняжеской семьи. Упоминались лишь некоторые владения «из великого княжения», «ис Костромы». В завещании же Ивана III старший сын Василий получал «город Кострому, и с Плесом, и с Нерехтою, и с Ыледамом, и с волостьми...».
Федору Ивановичу царь завещал Ярославль. Падение независимости основной территории ярославского княжества произошло около 1463-1468 гг. Как отмечал В.Б. Кобрин, «единственный сын последнего ярославского князя Александра Федоровича Данила Пенко (родоначальник князей Пенковых) не только превратился в служилого князя, но и вошел с 1500 г. в качестве боярина в Боярскую думу».
В завещании Василия Темного Ярославль не упомянут. В духовной Ивана III город «с волостьми» передается по наследству сыну. Сохранение родовой собственности ярославских князей сопровождалось подчинением ее верховной власти. Вот, собственно говоря, основной корпус удельных владений Федора. Если бы царь умер, в стране стал бы существовать мощнейший и громадный по масштабу удел Федора Ивановича.
В послании Таубе и Крузе встречается такое любопытное сообщение: перед введением опричнины царь описал своему окружению причины своего отречения и «велел... следить за тем, чтобы после его кончины, ибо все люди смертны, не возникало между его молодыми сыновьями-князьями спора и раскола и чтобы они заботились не только об искоренении несправедливостей и преступлений, но и том, чтобы водворить в стране порядок, мир и единство. С это целью решил он дать начало , продолжение и конец изложенным вещам. И прежде всего для охранения своей княжеской жизни взять на государя некоторых бояр, детей боярских, области, города и дома и построить в Москве собственный, удобный, спокойный двор. После его смерти все, что взято на него, должно перейти к младшему его сыну, а оставшееся, Москва и население, земщина, как это называют, старшему. Так как такое начало имело хороший вид, была ему выражена представителями всех чинов благодарность за его заботливость. Так поступили даже те, которые этого не хотели и считали образ действий царя опасным» (Таубе И., Крузе Э. С. 34-35). Если царь Иван в годы опричнины осознанно боролся с уделами и удельной системой (т.е. с порядками), то зачем ему в 1565 г. понадобилось утверждать, что по завершении начатых мер (имеющих «продолжение и конец») его государев опричный удел перейдет к Федору? Подобное известие легко отвергнуть как тенденциозное на том хотя бы основании, что иностранцам непонятна была русская действительность... Если бы не одно «но»: большая часть опричных земель в самом деле перешла к сыну Федору. Если учесть, что у нас нет полной информации об опричной территории, то не исключено, что изучение состава удела Федора может дать пищу к размышлениям и о составе опричных земель. Сообщение Таубе и Крузе, бежавших в Великое княжество Литовское в 1571 г., следует признать в целом достоверным.
Удел Анны Григорьевны Васильчиковой
В духовной царя была обозначена царица Анна, что дало повод С.Б. Веселовскому обосновать ставшую затем традиционной датировку завещания царя. Он посчитал, что под «царицей Анной» — так она упомянута в документе — следует иметь в виду Анну Колтовскую. Но следующей женой была тоже Анна — Васильчикова. А между тем фиксация в завещании ливонских владений царя, относящихся к сентябрю 1577 г., — свидетельство того, что имелась в виду пятая, а не четвертая жена Грозного. Впрочем, и в этом случае не обошлось без трудностей источниковедческого характера...
Р.Г. Скрынников считает, что свадьба могла состояться между сентябрем и октябрем 1574 г. А.А. Зимин склонялся к датировке Я.М. Сухотина, который полагал, что брак был заключен в январе 1575 г. А.А. Зимин указал на то, что присутствовавший на свадьбе М.В. Колычев был отправлен на шведский рубеж 30 января 1575 г., где вскоре и умер. О.А. Яковлева допускала, что свадьба произошла между 9 января и 3 февраля 1575 г. — согласно традиции заключения церковного брака во время зимнего мясоеда. Само венчание происходило в соборной церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Александровой слободе. Для изучения времени оформления дошедшего до нас варианта духовной важно было знать, коша умерла Анна Васильчикова. Никто из современных историков, ссылаясь на государевы вклады в разные монастыри по душе Анны Васильчиковой, не сомневался, что скончалась она в конце 1576 г. или в самом начале 1577 г., через два года после бракосочетания с царем. Иного мнения придерживался видный русский генеалог П.В. Долгоруков. Он считал, что Анна Григорьевна приняла постриг и под именем Дарьи жила в Горицком Воскресенском монастыре на Белоозере, оттуда в 1604 г. перешла в Тихвинский Введенский монастырь, где скончалась 7 января 1626 г. Видно, суждено было двум женам царя, двум Аннам, что их будут путать историки. Долгоруков приписал А.Г. Васильчиковой биографию А.А. Колтовской. Сохранился целый комплекс актовых материалов, раскрывающих историю жизни четвертой жены царя. Как же сложилась судьба «другой» Анны?..
Известная датировка ее смерти противоречит тому, что было выявлено в ходе изучения завещания, но еще Н.М. Карамзин, обладавший недюжинной интуицией, обратил внимание на то, что в «рукописной» суздальской летописи сказано о захоронении царицы Анны Васильчиковой в Покровском Суздальском девичьем монастыре, а в обиходнике Иосифо-Волоколамского монастыря она не названа «царицей». В науке в связи с этим необъясненным противоречием проявлялся скептицизм и в отношении церковности самого брака. Между тем, сомнений в том, что пятой женой царя была именно Анна Васильчикова, быть не может. Сохранился свадебный разряд, изучен состав брачной церемонии.
Попытки обнаружить надгробную плиту А.Г. Васильчиковой не увенчались успехом. Во всяком случае, никто из тех, кто писал в XIX в. о захоронениях Суздальского Покровского монастыря, не цитирует текста надгробной надписи. Фиксируется лишь то, что она была «царицей» и «супругой» царя Ивана Васильевича. В.В. Касаткин упоминает, что могильник царицы был «дикого камня» (как и все остальные!), а надпись — на особой доске. Из какого материала была сделана доска — неясно.
В 1972 г. в Покровской церкви девичьего монастыря было произведено вскрытие могилы А.Г. Васильчиковой. К сожалению, не был для этого взят «открытый лист» Института археологии АН СССР, поэтому отчет о раскопках пока не обнаружен. Однако некоторые фотографии и материалы раскопок сохранились. По экспертизе А.К. Елкиной, блестящего знатока средневековых тканей, волосник А.Г. Васильчиковой сделан из очелья червчатого (малинового) шелка с золотным шитьем; вышитый орнамент представляет семь древ жизни, верхняя часть очелья сделана из полосы кружев, сшитых кольцом; рисунок кружев — ромбы плотного плетения из червчатого шелка; узор ромба заполнен нитями пряденого золота. Покров — из камки итальянского производства; в узоре — символика власти. Окутана была Васильчикова в саван из алой итальянской камки с восточным орнаментом, также символизирующим царскую власть. Употребление шелка, крашенного кармином, пряденого золота в предметах одежды указывает на высший статус погребенной. Таким образом, и характер погребения указывает на то, что ее хоронили как царицу.
Итак, большинство исследователей сходятся на том, что А.Г. Васильчикова умерла в январе 1577 г. Основанием для этого служат царские вклады в разные монастыри. Средневековое общество, в отличие от современного (рационализированного), характеризуется, как известно, особой приверженностью к этикету, нарушить который не дано порой даже царю. Так, царские жены и после развода остаются в формулах документов как «благоверные царицы».
Обратимся же ко всем известным вкладам по душе Анны Васильчиковой. По мнению О.А. Яковлевой, пятая жена царя скончалась «в конце декабря 1576 г. или первых числах января 1577 г.», а самый ранний вклад был прислан царем 6 января 1577 г. в Симонов монастырь. Однако в записи о вкладе речь идет не о царице. В обиходнике Иосифо-Волоколамского монастыря говорится просто: «по Анне Васильчиковой дачи государские 100 рублев». А в кормовой книге того же монастыря этот вклад любопытно пояснен. «Лета 7085 прислал царь и государь великий князь Иван Васильевич всеа Русии в дом Пречистыя Богородицы в Осифов монастырь по Анне по Васильчикове свою государскую милостыню на вечной поминок и на корм 100 рублев. И за ту его дачю государскую поминати ея в повседневном списке... и с повседневного списка ея не выгладити, да и на корм по ней кормити на всяк год генваря в 7 день».
Во вкладной книге Московского Новодевичьего монастыря упоминается вклад в 150 руб. («по памяти Васильчикове Анне»). Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря представляет особый интерес. Здесь находим, что «1577-го генваря в 12 день пожаловал государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии по Анне Васильчикове 300 рублев». Через год «генваря в 12 день» вновь «по Анне Васильчикове пожаловал государь вкладу денег 300 рублев».
Итак, ни в одной из упомянутых записей о вкладах не сказано, что Анна Васильчикова — царица.
Симптоматично, что С.Б. Веселовский тоже усмотрел некое противоречие в записях о вкладах по ее душе и даже допустил неточность: ученый писал, что царь дал вклад в Троице-Сергиев монастырь на сумму в 600 руб. (хотя было два вклада по 300 руб.). Если все эти вклады действительно относились к А.Г. Васильчиковой, то возникают вопросы: почему царь Иван, давал их в различные монастыри, не упоминает при этом, что Анна была царицей, его женой? Почему сами вклады столь малы? Да к тому же: отчего вклад по душе Анны в Иосифо-Волоколамский монастырь назван «государской милостыней»? Первые вклады просто мизерны — 50 руб.! И это — жене?!
Обычно по особам великокняжеской и царской семьи давались более щедрые вклады, соответствующие средневековому этикету. Например, по Анастасии Захарьиной царь дал в 1562 г. в Троице-Сергиев монастырь вклад размером 1000 руб., а по Марии Темрюковне в 1569 г. и того больше — 1500 руб. (и в придачу — «блюдо злато»). По Марфе Собакиной вклад чуть меньше, но по сравнению с первыми вкладами по душе Анны Васильчиковой все равно принципиально иной — 700 руб.
Выход из противоречия подсказывает сама вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. Анна Васильчикова, по которой даются вклады и в 1577-м, и в 1578 г., включена в «Род Васильчиковых», а не в главу книги, где специально перечислялись вклады по членам великокняжеской и царской семьи. Думается, речь в этих и других вкладных записях шла не о царице Анне. У Анны Григорьевны была тетка — Анна Петровна, урожденная княжна Засекина. Она вышла замуж за Бориса Гавриловича Васильчикова. Когда умерла Анна Петровна Васильчикова, неизвестно, но теперь, по-видимому, можно считать, что изучаемые вклады относились к ее «душе» (ни в одном вкладе не указывается отчество). Так что умерла она примерно в конце 1576-го или в самом начале 1577 г. Эти вклады показывают силу влияния на царя его жены, Анны Григорьевны. Обращают на себя внимание и другие вклады в разделе «Род Васильчиковых». Так, в апреле 1575 г. их дали Григорий Андреевич, Григорий Борисович, Назарий Борисович Васильчиковы. Григорий Андреевич — отец царицы, а его двоюродные братья, Григорий и Назарий, — сыновья Бориса Гавриловича и Анны Петровны Васильчиковых. Значит, связи между семьями были очень крепкими.
Когда же умерла Анна Григорьевна Васильчикова?
О.А. Яковлева отмечала, что 20 октября 1579 г. царевич Федор и жена его, царица Ирина, пожертвовали вышитый покров на мощи Варлаама Хутынского. На покрове была вышита надпись, в которой перечислялись члены семьи Ивана Грозного в таком составе: сам царь, царевич Иван с женой Феодосией, царевич Федор с женой Ириной. В этой надписи А.Г. Васильчикова не упоминается. До Великой Отечественной войны покров хранился в Новгородском музее. Надпись с него была скопирована в 1930 г. и передана О.Я. Яковлевой сотрудницей музея Т.Н. Александровой-Дольник. Покров, увы, не сохранился.
На фотографиях после вскрытия гробницы видны прекрасно сохранившиеся зубы. Причем полностью обозначились «восьмерки» на нижней челюсти, появление которых врачи обычно относят к возрасту не ранее 18-19 лет. Если учесть, что царские невесты имели обычно возраст 15 лет, то к 1579 г. А.Г. Васильчиковой должно было быть как раз около 19 лет.
Таким образом, А.Г. Васильчикова оказалась в монастыре и умерла не позднее 20 октября 1579 г.
Примечательно, что в начале духовной царь поминает умерших цариц: мать Елену Глинскую, первую жену Анастасию, а также Марию Черкасскую, Марфу Собакину. Понятно, что Анну Колтовскую в таком контексте царь не мог назвать, ибо она еще была жива. Возникает вопрос: почему не сохранились вклады по душе А.Г. Васильчиковой? По всей видимости, одно дело — разрешение церкви на пятый брак и законность этого акта с точки зрения светской власти и другое — внутреннее ощущение христианина, совершающего великий грех. Религиозный царь, быть может, боялся обнародования своей греховности (впрочем, возможно, в одном сохранившемся и не привлекавшем внимания историков синодике конца XVI в. упоминается именно Анна Васильчикова: «Помяни Господи душа усопших раб своих благоверных великих княгинь, великую княгиню Олгу, нареченную в святом крещении Елену, великую княгиню Анну, великую княгиню Елену, великую княгиню Иоулиянию, великую княгиню — иноку Марию, великую княгиню Александру, великую княгиню Софию, великую княгиню Марью, великую княгиню Софью, великую княгиню Елену, великую княгиню Елену, великую княгиню иноку Софью, великую княгиню Елену. Царицу Анну, царицу и великую княгиню Анастасию, царевну и великую княгиню Анну, царевну и великую княгиню Марию, царевну и великую княгиню Евдокею, благоверную царицу и великую княгиню Марию, благоверную царицу и великую княгиню Марфу». ГПБ. Ф. 550. Q. IV. № 129). Любопытно, что в описании собора 1572 г., разрешившего царю четвертый брак, так объяснялись три законных брака: Анастасию «вражиим наветом злых людей, чародейством и отравами... изведоша», Мария Черкасская «такоже вражиим злокозненством отравлена бысть», Марфа Собакина «еще в девицах сущи ей, точию имя царско возложено на нее, и тако ей отраву злую учиниша» (РГАДА. Ф. 199. Портфели Г.Ф. Миллера. № 184. Ч. 2. Д. 11).
Иван Грозный традиционно оговаривал случай рождения сына у царицы, заранее благословляя его городами Угличем, Устюжной, Холопьим городком, Кашиным, Ярославцем, Вереею. Если же от Анны Васильчиковой родится дочь, ее он благословлял уделом, давая город «Зубцов с волостьми, и путьми, и с селы, и со всеми пошлинами. Да ей же даю Опоки, и Хлепен, и Рагачев, с волостьми». Далее царь включает в возможный удел дочери подмосковные села, — что симптоматично — имеющие своих владельцев.
Среди них — Михаил Васильевич Тучков, владевший селом Митрополичьим.
Впервые он упоминается на свадьбе кн. В.Д. Холмского в 1500 г. С 1511 г. выполняет дипломатические поручения. В 1517 г. — новгородский наместник. В 1518/1519 гг. — наместник в Луках. Был поручником по кн. М.Л. Глинском в 1527 г. В январе 1533 г. присутствовал на свадьбе кн. Андрея Старицкого. Незадолго до этого получил чин боярина, а в 1539 г. сослан в свое село. Дата смерти — неизвестна. Сын M.B. Тучкова, Василий, упоминается в разрядах в июне 1543 г. воеводой и рязанским дворецким. Погиб, видимо, в 1547 г.: он должен был присутствовать на свадьбе Ивана Грозного в качестве «друшки», но «не был за тем: убился с лошеди, а была жена его...»
Семейству Шеиных принадлежали села Елдегино и Симоновское Васильевское.
Юрий Дмитриевич Шеин, сын Василия Шеи (род Морозовых), в 1523-1527 гг. упоминается как вотчинник Московского уезда. В разрядах впервые упомянут в октябре 1531 г. — в Новгороде, с царем Шигалеем «в приставах». В 1534, 1536, 1537 гг. — наместник в Луках. В разрядах последний раз упомянут в 1537 г. Стефанида, жена Юрия Дмитриевича, и сын Михаил, а также Роман Андреевич Морозов заложили Троице-Сергиеву монастырю за 100 р. вотчину Шеиных, сельцо Леонтниково с деревнями. Село Елдегино (Елдигинское) упоминается как вотчина Михаила Юрьевича Шеина в 1557/1558 г.
Село Кленки принадлежало Услюму Ивановичу Данилову.
В разрядах У.И. Данилов впервые упоминается в июне 1543 г. в Нижнем Новгороде. Последнее упоминание в разрядах относится к 1555/1556 г: он — воевода в Смоленске. В 1561/1562 г. У.И. Данилов описывал Переяславский уезд.
Село Ивановское (в завещании «Ивановское Брюхово») принадлежало Ивану Семеновичу Брюхову-Морозову.
Он в разрядах первый и последний раз упоминается в феврале 1536 г: «В Новегороде в Нижнем в городе окольничей Иван Семенович Брюхов-Морозов». Кроме того, известно, что до этого И.С. Брюхов-Морозов в 1500 г. присутствовал на свадьбе кн. В.Д. Холмского. В 1514/1515 г. он — наместник в Луках, а в 1526-1530-х гг. и в декабре 1535 г. — новгородский дворецкий. В сентябре 1535 г. он числился третьим воеводой большого полка, посланного в Коломну.
Село Супонево (в завещании — «Супонево Сафарынское») принадлежало Ивану Сафарину, о службе которого ничего не известно.
Однако по «межеванию» писцов кн. Романа Даниловича Дашкова, Федора Григорьевича Адашева Ольгова, дьяка Третьяка Дубровина село Супонево и дер. Таркина числились как вотчина Ивана Сафарина в 1542/1543 г. Ранее он упомянут в духовной Андрея Михайловича Плещеева (1491 г.) в качестве свидетеля.
Село Давыдовское (в завещании — «Давыдовское Дмитревское») было во владении семьи Морозовых, — одну из ветвей этой семьи представлял Дмитрий Давыдович.
Он служил при дворе князя Андрея Углицкого, в 1462 г. был звенигородским наместником. У Дмитрия Давыдовича было семь сыновей: Петр, бездетный, Яков, Григорий, Константин Владыка, Иван Голочел, Василий, Андрей Серко. У Якова — двое сыновей: Иван и Григорий Кляча. По писцовому описанию подмосковных вотчин (1542/1543 г.) между селом Митрополичьим и Супоневым, принадлежавших соответственно В.М. Тучкову и Ивану Сафарину, располагалось село Давыдово Ивана Яковлевича Морозова.
А.Г. Васильчиковой царь передавал также город Ростов, «под Москвой» — села Алешня, Болтино, Астанково; «в Ярославле» — владения князей Суцких: села Судки, Шулепово, Болонино, Мартемьяново, Борниское. Новое, Кривцово («что было княгини Аграфены Суцкого»).
Аграфена была женой Ивана Федоровича Суцкого, который упоминается в разрядах один раз: в июне 1543 г. в Нижнем Новгороде в качестве воеводы. До нас дошла его духовная грамота 1545/1546 г.. в которой он передает села Судки, Шелепово, Мартыново (Мартемьяново?) и Болонино своим дочерям Орине и Федоре. В 1565 и 1570 гг. княгиня Аграфена Суцкая купила у Троице-Ссргиева монастыря деревни «до живота», после ее смерти эти купли должны были быть отданы монастырю «по душам» Ионы Федоровича Суцкого и кн. В.М. Глинского. В Юрьеве-Польском А.Г. Васильчиковой отдавались села «Городище Мстиславле, село Флолишсво, село Сенмское, село Елохово с деревнями».
Итак, в завещании Ивана Грозного видна модель отношений собственности. Русский сюзеренитет проявляется в семейном владении на основе права dominium directum. Обратим внимание, что для верховной власти «удел» — это часть семейного достояния. В этот семейный круг входят самые близкие родственники, имеющие права на наследование (дети, родные братья великого князя по отцовской линии, его жена). Любое владение, принадлежащее не члену правящей семьи — уже не удел (не «благословление»), а пожалованное владение (даже если владельца приходится называть «голдовником»). В реальной практике пожалованная вотчина — это владение, на которое распространяется верховное право распоряжения собственностью, принадлежащее как в целом великокняжеской семье, так и персонально государю. Словом, в завещании царя фиксируется удельно-вотчинная система как система разделенной семенной собственности с правом верховной власти в распоряжении всей территорией государства.
Ретроспекция
Как же и когда возникла эта система? Рассмотрим духовные грамоты московских великих князей в ретроспекции. Начнем с дошедшего до нас завещания Ивана III.
Духовная Ивана III была составлена после ноября 1503 г., так как кн. Иван Борисович Рузский завещал Ивану III Рузу, которою великий князь распоряжается в своем завещании. Поскольку первая жалованная грамота кн. Юрия Ивановича Дмитровского относится к апрелю 1504 г., можно предполагать, что духовная Ивана III была составлена в марте-апреле 1504 г.
В завещании Ивана III владения сыновей великого князя, удельных князей Юрия, Дмитрия, Семена, Андрея распределяются по одному клише. Можно выделить основные его моменты. Передаются: 1) дворы «внутри города» и село «на Москве»; 2) что-то «из московских сел»; 3) города и волости.
Юрию завещались: дворы «внутри города»; «московские села» Сушово и Лыткино; города — Дмитров, Звенигород, Кашин, Руза, Брянск, Серпейск.
Юрий Иванович родился 23 марта 1480 г. В июне 1504 г. между Юрием и Василием было составлено докончание, согласно которому Юрий признавал себя братом «молодшим» и обязывался подчиняться старшему брату. В 1507-1509 гг. отношения между братьями обостряются. Летом 1514 г. князь Юрий сопровождал Василия III в третьем, успешном походе на Смоленск. Затем он надолго исчезает из разрядов. Около 1516-1517 гг. у него был отобран Звенигород и передан Абдул-Летифу. Вступление во второй брак Василия III, возможно, задевало интересы Юрия, поскольку он явно был претендентом на трон в случае бездетной смерти Василия III. Юрий не участвовал (не был приглашен?) в церемонии, связанной с торжественным исполнением обряда крещения родившегося первенца Василия III, Ивана. 24 августа 1531 г Василий III заключает с Юрием новое докончание.
Особую роль стал играть Юрий Иванович после смерти великого князя Василия III в декабре 1533 г. В момент смерти великого князя Юрию было 53 года, он опытный воин, ловкий политик. Страх за сына и наследственные права династии заставили Василия III во время болезни оформить духовную в тайне от Юрия. Елена Глинская, осознавая опасность, уже через неделю после смерти мужа обвинила Юрия в подготовке заговора против наследника, бросила удельного князя в тюрьму, из которой он уже не вышел. В августе 1536 г. он умер, по словам летописи, «страдальческой смертью». — См.: Зимин А.А. Дмитровский удел и удельный двор во второй половине XV — первой трети XVI в. // ВИД. Л., 1973. Вып. 5.
Дмитрию были даны: дворы и село «на Москве» — Напрудское; из «московских сел» — «Озерецкие села Старое и Новое з деревнями»; города: Углич, Молога, Хлепен, Зубцов (в Тверской земле), Опоки, половина Ржевы, Месческ, Опаков.
Дмитрий Иванович, по прозвищу Жилка, родился 6 октября 1482 г. Он должен был получить в удел Углич еще в 1501-1502 гг. Реально это произошло в 1504 г.: князь выдает в это время свои собственные жалованные грамоты на земли в Угличе. Вообще сохранилось около десяти жалованных грамот Дмитрия на земли своего удела. Так, 17 февраля 1506 г. Дмитрий Иванович выдал льготную грамоту Кирилло-Белозерскому монастырю на беспошлинный провоз соли по территории его удела, а 4 апреля того же года выдал несудимую грамоту Симонову монастырю на деревни Углицкого уезда; в августе 1511 г. своей жалованной грамотой удельный князь освободил Углицкий Покровский монастырь от содержания княжеских «ездоков». Известно, что в состав удельной Боярской думы входили князья Хованские. Сам Дмитрий Иванович не был удачлив. В 1506 г. он возглавил поход на Казань, во время которого потерпел сокрушительное поражение. С этого момента ему, видимо, не доверяли действовать самостоятельно. Во время первого Смоленского похода в конце 1512 г. Дмитрий был вместе с Василием III и царевичем Петром. Во время похода 1514 г. он находился в Серпухове. Затем Дмитрий Иванович надолго пропадает из источников. Впрочем, в 1520 г. с Дмитрием говорил И.Ю. Шигона-Поджогин от имени Василия III. Так в Москве стало известно, что удельный князь позволяет себе какие-то «недозволенные речи» о великом князе, 14 февраля 1521 г. князь Дмитрий Иванович умер. — См.: Зимин А.А. Удельные князья и их дворы во второй половине XV в. и первой половине XVI в. // История и генеалогия. М., 1977.
Семену были даны: дворы и сельцо «на Москве» — Луцинское, а также слободка «княж Васильевского Ромодановского»; из «московских сел» — «Розсудовские села за Пахрою, Зверево да Бораново з деревнями»; города: Бежецкий Верх, Калуга, Козельск.
Семен Иванович родился 21 марта 1487 г. Из-за его несовершеннолетия время реальной передачи удела должен был решать наследник престола и старший сын Ивана III, Василий Иванович.
Удел Семен Иванович получил в 1508 г. В январе 1509 г. Семен Иванович уже сам выдавал жалованные грамоты на земли своего удела. Участвовал в третьем походе на Смоленск 1514 г. 26 июня 1518 г. он неожиданно умирает. Отношения великого князя Василия III и Семена Ивановича не были безоблачными. В январе 1511 г. в Москве стало известно, что Семен Иванович «советом своих младых безумных советников» хотел бежать в Великое княжество Литовское. Василий III поступил мягко, ограничился тем, что сменил в уделе Семена всех бояр, детей боярских. У историков возникают даже сомнения в том, что Семен умер своей смертью. — См.: Зимин А.А. Удельные князья и их дворы... М., 1977.
Андрею были даны: «на Москве» — слободка Колычевская, монастырь «Рожество Пречистые на Голутвине», из «московских сел» — Ясенево, Сарыево, Юдино; города: Верея, Вышгород, Олеин, Любутекс, Старица, Холм, Новый городок; волости: Гжель, Раменеицо, Селна, Гуслица, Загарье, Вохна, Олешня и некоторые другие.
Андрей Иванович родился 5 августа 1490 г. Так же, как и в случае с Семеном Ивановичем, решение о наделении уделом князя Андрея должен был принять Василий III, который, в свою очередь, не торопился. В первые годы правления Андрей чаще всего находился при великом князе. В 1510 г. он участвует вместе с великим князем в походе против Пскова. Во время первого и третьего походов на Смоленск великий князь доверил Андрею управление Москвой. Только после смерти Семена Калужского Василий III, видимо, убедившись в лояльности князя, отпускает его в удел. Уже в марте 1519 г. удельный князь выдал жалованную грамоту на владение в Вышгороде. Осенью 1530 г. князь Андрей присутствовал на крещении наследника престола, Ивана IV. По сравнению с Юрием Ивановичем Андрею доверяли как лояльному родичу, но после смерти Василия III положение дел изменилось. В 1537 г. князя фактически вынудили бежать из Старицы. Елена Глинская и ближайшее боярское окружение сделали все, чтобы любым путем схватить мятежника. Обманом удаюсь привести Андрея в Москву, где он оказался за решеткой. В декабре 1537 г. он умирает «страдальческой смертью». Его жену и сына Владимира сажают в темницу, но вскоре отпускают. С 1542 г. Владимир Андреевич получает удельные земли во владение. — См.: Зимин А.А. Удельные князья и их дворы...; Юрганов А.Л. Старицкий мятеж // Вопросы истории. 1984. № 2.
В распорядительной части завещания Ивана III, так же как и в духовной Ивана Грозного, четко разделяется то, чем великий князь «благословил» и то, чем «пожаловал». Сама система функционирует по определенному принципу: уделы — части общесемейной собственности, но каждый удел — потенциальная отчина, которая при некоторых условиях (рождении детей) становится системой уделов. Именно поэтому Иван III оговаривал случай смерти одного из младших сыновей, получавших уделы: «а не останется у него ни сына, ни внука, ино его удел весь в Московской земле и в Тферской земле, что есми ему ни дал, то все сыну моему Василью, а братьа его у него в тот удел не вступаются».
Итак, круг тех, кого Иван III «благословляет» уделами, также ограничивается семьей. Обратим внимание на словоупотребление в той части текста, где речь идет о «пожаловании»: «А что есми пожаловал князя Федора Ивановича Белского, дал есми ему в вотчину город Лух с волостьми, да волости Вичюгу да Кинешму, да Чихачев и князь Феодор и его дети служат сыну моему Василью, а ту свою вотчину дръжат по тому, как было при мне».
В 1482 г. князь Федор Иванович Бельский, прямой потомок великого князя литовского Ольгерда, выехал в Москву. Здесь его радушно встретили и женили на княжне Анне Васильевне Рязанской, дав пожалованную вотчину в Шелонской пятине Новгородской области. По подозрению, что Ф.И. Бельский намерен бежать в Великое княжество Литовское, он был арестован в 1493 г., но вскоре отпущен и получил еще более крупное пожалованное владение, на средней Волге, город Лух с волостями. Наследником этой вотчины стал сын Ф.И. Бельского, Дмитрий, который в 1541 г. был сослан на Белоозеро и там убит в тюрьме. Вотчина перешла к единственному сыну Д.Ф. Бельского, Ивану. Вотчину эту у князя отнял Грозный, но возвратил около 1569 г. В мае 1571 г. И.Д. Бельский задохнулся вместе со своей семьей в погребе, во время страшного пожара в Москве, вызванного набегом крымского хана Девлета. — См.: Веселовский С.Б. Последние уделы в Северо-Восточной Руси // Исторические записки. 1947. Т. 22.
Владения служилых князей великокняжеская власть никогда не считала «уделами» — частью великокняжеской семейной собственности. Вместе с тем, пожалованная вотчина внутри себя могла делиться на собственные уделы. Но эти уделы имели отношение только к собственной отчине — изначальному отцовскому владению.
Эта же модель удельно-вотчинной системы представлена и в завещании Василия Темного...
Духовная великого князя Василия Васильевича (Темного) была написана по благословлению митрополита Феодосия, а он был поставлен на митрополию 3 мая 1461 г. Сам же великий князь скончался 27 марта 1462 г. Значит, духовная была оформлена в пределах с мая 1461 г. по март 1462 г. Что принципиально нового мы видим в этом документе? Василий Темный уже не отличает великое Владимирское княжение от московских владений, составляющих великокняжеский «удел». Впервые документально великое Владимирское княжение названо было «отчиной» московского князя в московско-литовском соглашении 1371 г. Но, чтобы закрепить это владельческое право, пришлось еще долго бороться...
Ивану Васильевичу, своему старшему сыну, Василий Темный передавал, кроме Москвы, города: Коломну, Владимир, Переяславль, Галич, Устюг, Вятку, Суздаль, Нижний Новгород, Муром, Юрьев, Великую Соль. Боровск, Суходол, Калугу, Алексин. — См.: Черепнип Л.В. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. М.; Л., 1948. Т. 1.
Великий князь «благословляет» уделами своих сыновей: Юрия (городами Дмитровым, Серпуховым, Хотунью, Можайском, Медынью, селами и волостями), Андрея (городами Угличем, Устюжной, Рожаловым, Велетовым, Кистьмой, Бежецким Верхом, Звенигородом, селами и волостями), Бориса (городами Ржевом, Волоком, Рузой и селами), Андрея Меньшого (городами Вологдой, Кубеной, Заозерьем, Иледамом), княгиню (городами Ростовом и многочисленными селами).
Князь Юрий Васильевич родился в 1441 г. Участвовал в 1471 г. в походе на Новгород. На следующий год во время набега хана Ахмата на Алексин оборонял южные рубежи государства. Умер 12 сентября 1472 г. Женат не был. После его смерти удел перешел к Ивану III.
Князь Андрей Васильевич Горяй родился 18 августа 1446 г. Во время похода на Новгород 1477-1478 гг. Андрей Большой командовал полком правой руки. В 1479 г. происходит резкий конфликт с Иваном III. Андрей и Борис, родной его брат, отъехали в Великие Луки: в это время, в 1480 г., на Русь пришел хан Ахмат.
Князь Борис родился в июле 1449 г. В 1471 г. он принял участие в походе на Новгород. Князь Борис рассчитывал на получение какой-то части новгородских земель, но обманулся в своих ожиданиях. В феврале 1473 г. он заключил докончание с Иваном III, получив от великого князя вместо значимых частей удела Юрия Ивановича одну слободу...
Иван III договорился с братьями, обещая пойти на уступки. Суть спора заключалась в том. что удел Юрия Ивановича, вопреки традиционным нормам, целиком и полностью перешел к великому князю. По мнению братьев. Бориса и Андрея Большого, великий князь нарушил семейное право: «Им надела не дал из тое отчины... им жеребья не дал из него». Традиция предполагала, что общее семейное достояние делилось. Во всяком случае, в духовной Дмитрия Ивановича читаем: «А по грехом, которого сына моего Бог отъимет и княгиня моя [как старшая в роде — А.Ю.], — поделит того оуделом сынов своих, кому что даст, то тому и есть...» Судя по всему, Иван III не возражал против самого принципа — раздела собственности; в одном лишь был не согласен с братьями — право распоряжения сю должно быть в руках великого князя. В 1491 г. арестован был кн. Андрей Большой, вскоре умерший в темнице. Борис Васильевич умер в мае 1494 г.
Андрей Меньшой родился 8 августа 1452 г., и когда умер отец его, ему было всего десять лет. Удел он получил только в 1469 г. Во время похода великого князя в 1471-м на Новгород Андрей оставался в Москве с сыном Ивана III Иваном. Когда Ахмат пришел на Русь в 1480 г., Андрей со своими войсками стоял в Тарусе. 5 июля 1481 г. Андрей умер. Он не был женат, и Вологодский удел, по его завещанию, отошел к великому князю. — См.: Зимин А.А. Удельные князья и их дворы во второй половине XV и первой половине XVI в. // История и генеалогия. М., 1977.
О «пожаловании» в завещании Василия Темного сказано вполне определенно: «А кому буду давал своим князем и бояром и детем боярьским свои села в жалованье, или хотя и в куплю кому дал, ино те мои села моим детем, во чьем оуделе будет, ино тому то и есть».
Если говорить об истоках этой системы, то следует обратиться к завещанию Ивана Калиты.
Дошли до нас две духовные грамоты великого князя. К обеим привешены однотипные позолоченные печати восьмигранной формы. На лицевой стороне — Христос в венце с благословляющей правой рукой и евангелием в левой; на оборотной — Иоанн Предтеча с поднятой правой рукой и свитком в левой. При второй духовной была еще одна — свинцовая печать, на которой была изображена тамга, а с другой стороны — шестиугольная звезда, сложенная из двух треугольников, с четырьмя шариками посредине. Иван Калита возил свое завещание в Орду: это произошло, судя по всему, в 1339 г., когда шла острая борьба за ярлык с тверским князем Александром Михайловичем. В Орде Иван Калита добился вызова Александра Тверского на ханский суд. Возвратившись на Русь, Иван Калита стал собирать увеличенный налог для Орды («запрос царев»). Осенью 1339 г. сыновья Ивана Калиты поехали в Орду, видимо, отдавать собранную дань. Воскресенская летопись сначала сообщает об осенней поездке в Орду детей Ивана Калиты, а затем уже, что 29 октября состоялась казнь тверских князей, Александра и его сына Федора, которых «розоимаша» по частям. — См.: Чсрепнин Л.Н. Русские феодальные архивы XIV-XV веков. М.; Л., 1948. Т. I.
Здесь система еще не сформирована окончательно, но уже обозначено само направление ее развития. Свое домениальное владение князь делит между членами своей семьи (нет еще слова «благословил»; просто — «дал»). Города и села достаются Семену, Ивану, Андрею; земельные владения получает княгиня. Обращает на себя внимание, что делится все имущество: золотые и серебряные вещи, украшения, посуда, одежда и т.д. Перечисление изделий из золота, например, заставляет думать, что ничего не забыто. В духовной Ивана III, его правнука, казна уже представляла собой вереницу ларцов с печатями...
Уже функционирует, но пока в зародыше, и сама система будущего пожалования; во втором варианте духовной князя читаем: «А что есми купил село в Ростове Богородичское, а дал [еще не пожаловал! — А.Ю.] есмь Бориску Воръкову, аже иметь сыну моему которому служити, село будет за нимь, не иметь ли служити детем моим, село отоимут». Заметим: речь идет не о поместье (оно возникнет только в конце XV века!), а о вотчине.
Каковы же были предпосылки возникновения великокняжеской удельно-вотчинной системы?
Предпосылки
Эта система отчасти произросла на родной почве. Какие бы ни велись споры относительно теории о «лествичном восхождении» князей в Киевской Руси, кажется, остается бесспорным то, что Русская земля со времен Святослава находилась в коллективном владении целого рода.
А начиналось, конечно, с того, что один род выделился из массы других родов. В договоре Олега с Византией (912 г.) видно, что этих княжеских семей на Руси немало: они, вместе с Олегом, отправляют послов: «Иже послани от Олга, великого князя, иже суть под рукою его, светлых и великих князь...» Ситуация явно иная в договоре Игоря с Византией (945 г.). Тут в перечне послов упомянуты также «объчии сли: Вуефастъ Святославль, сын Игоревъ; Искусеви Ольги княгини; Слуд Игоревъ, нети Игоревъ; Улебъ Володиславль; Каницаръ Передъславинъ; Шихъбернъ Сфанъдръ, жены Улебле; Прасьтенъ Туръдуви; Либи Аръфастовъ; Гримъ Сфирьковъ; Прасьтенъ Акунъ, нети Игоревъ». И далее еще 14 имен послов с указанием, чьи они. Судя по всему, в данном случае упомянут уже
Рюриков род. Само это выделение происходит не без жесткой борьбы за право обладать властью. Игорева семья сидит в Киеве, правит Новгородом и добивается власти над Деревской землей. Когда же Святослав собирается вторично отправиться в Болгарию, он сажает Ярополка в Киеве, Олега — в Древлянской земле, Владимира — в Новгороде. Это был первый раздел княжеских владений между сыновьями киевского князя. Однако Святослав погиб, и сразу же возникла на Руси первая усобица. Между отцом и детьми действовало семейное право, но между братьями его не существовало вообще. С разделом семейных владений нарушался семейный союз и князья не видели иного способа, кроме войны, для выяснения своих отношений. Ярополк идет на Олега, который погибает; Владимир идет на Ярополка, подчиняя себе Полоцк и добиваясь смерти брата... Владимир Святославич, чтобы укрепить положение своей семьи, делит «отчину» между сыновьями и сажает: Изяслава — в Полоцке; Святополка — в Турове, Ярослава — в Ростове, Вышеслава — в Новгороде. После смерти Вышеслава сюда был переведен Ярослав; в Ростове посажен Борис, в Муроме — Глеб, у древлян — Святослав; на Волыни, во Владимире — Всеволод, Мстислав — в Тмутаракани. Княжеский род Владимира Святославича держит в своих руках всю Русскую землю. Именно поэтому сыновья выполняют роль своеобразных посадников, которые должны давать «урок» Киеву. Как только та или иная земля попадала в руки князя, то сразу же проявлялась двойственность положения владельца: он — либо бунтовщик против воли отца, либо — сторонник борьбы за сохранение отчины в одних руках любой ценой.
Не существовало никакого сколько-нибудь отлаженного механизма передачи по наследству владений Русской земли, закрепленного в сознании людей. Нет механизма овладения собственностью — нет и власти. Это хорошо видно по тому, как развивались события дальше, когда Владимиру Святославичу предстояло решать, кому оставить верховную власть. Неизвестно, каким был его выбор, и был ли, но власть в государстве после смерти Владимира в 1015 г. захватывает Святополк. И незамедлительно начинает борьбу за единовластие, добиться которого можно лишь уничтожив всех претендентов...
А.Е. Пресняков открыл двойственную природу «отчины» в киевский период истории. Говоря о мятежных князьях, он писал: «Если их проявления при жизни отца носили печать бунта против отцовской власти, то после его смерти они могли опереться на обычноправовой факт семейных разделов унаследованной отчины или вызвать упорную борьбу — вне всяких обычноправовых норм — против распада отчины, за сохранение ее единства в руках одного владельца». В обычноправовых нормах того времени, отмечал ученый, не было способов для организации семейного владения «вне либо патриархальной родительской власти, либо вполне нераздельного владения, общего для сонаследников, которые ничего в нем не считали бы своим личным». Два пути открывались перед князьями-Рюриковичами, две возможности: «восстановление единства и целости владения путем борьбы и уничтожения родичей или распад, дробление на ряд отдельных, независимых друг от друга волостей-княжений».
Итак, перспектива перехода от общеродовой собственности к семейной («отчинной») вела к распаду молодой государственности, и «ряд» Ярослава Мудрого, полагал А.Е. Пресняков, — ничто иное, как стремление избежать естественного последствия раздела.
Под 6562 годом читаем в Повести временных лет: «Преставися великый князь Русьскый Ярославъ. И еще бо живущю ему, наряди сыны своя, рекъ имъ: «Се аз отхожю света сего, сынови мои: имейте и собе любовь, понеже вы есте братья единого отца и матере; да аще будете в любви межю собою, Бог будет в вас, и покоритъ вы противкыя подъ вы, и будете мирно живуще; аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъ и которающеся, то погибнете сами и погубите землю отець своихъ и дедъ своихъ... Се же поручаю в собе место столь старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ, сего послушайте, якоже послушайте мене, да той вы будетъ в мене место; а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимерь, а Вячеславу Смолинескъ». И тако раздели имъ грады, заповедавъ имъ не преступати предела братня, ни сгонити, рек Изяславу: «Аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помагай его ж обидять»; и тако уряди сыны своя пребывати в любви». Ярослав делит земли и одновременно пытается сохранить семейный союз, напоминая им о их родстве.
Как видно по тексту, главная обязанность Изяслава — помогать тому из братьев, кого захотят обидеть, но это еще не значит, что к нему переходила патриархальная власть; он — лишь глава братского союза. В «ряде» Ярослава нет даже попытки установить порядок преемства во владении землями и княжествами.
Каковы же последствия этого «ряда»? Русская земля не распалась, напротив — сохранила единство, но носителем этого единства не стал старший брат, он не стал старшим в роде, не занял место отца. Некоторое время действует триумвират старших Ярославичей. Они выпускают из тюрьмы своего дядю Судислава, втроем воюют со степняками, наконец, втроем создают устав, вошедший в состав Русской правды. — См.: Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Очерки по истории X-XII столетий Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993.
Именно в этой попытке противостоять распаду уже видны ростки будущей удельно-вотчинной системы. «Долгое владычество старших Ярославичей создало... представление, что они трое — единственные преемники отца. И летописный пересказ постановлений Любецкого съезда отражает ту же точку зрения. Он знает только три отчины: Изяславлю, Святославлю и Всеволожу, а волости, доставшиеся младшим князьям, считает данным по воле Всеволода. Так же смотрит и Святополк Изяславич, полагая, что Давид и Ростиславичи владеют его, Святополка, отчиной».
«В лето 6605. Придоша Святополкъ, Володимеръ, Давыдъ Игоревичъ, и Василко Ростиславичъ, и Давыдъ Святославичъ, и брат его Олегъ. и сняшася Любячи на устроенье мира, и глаголаша к собе, рекуще: «Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору деюще? А Половцы землю нашю несуть розно и ради суть, оже межю нами рати: да ныне отселе имемся по едино сердце и блюдемъ Рускые земли. Кождо да держит отчину свою: Святополкъ Кыевъ Изяславль, Володимерь Вссволожь, Давыдъ и Олегъ и Ярославъ Святославлю; а имже роздаялъ Всеволодъ городы, Давыду Володимерь, Ростиславичема Перемышьль Володареви, Теребовль Василкови». И на томъ целоваша крестъ: да аще кто отселе на кого будеть, то на того будемъ вси и крестъ честный; рекоша вси: «да будет на нь и вся земля Русьская»; и целовавшеся поидоша во свояси».
В этом тексте отсутствует само представление о единстве владения Ярославичей и старейшинстве над князьями киевского князя. Так было положено начало раздельного, отчинного владения. Русская земля не являлась, в нашем понимании, единым государственно-территориальным организмом. Скорее, это была федерация земель; распад ее потому вполне закономерен.
Старейшинство «в отца место», о котором говорится в «ряде» Ярослава могло иметь силу, но лишь при одном условии: что в сознании людей присутствует представление о том, что старший брат — глава рода, имеющий права на власть и собственность. Однако «простые вещи» — самые трудные: сознание человека древнерусского еще не готово было к такому революционному повороту в собственном бытии. Ярославичи держат свои владения при помощи внутрисемейного раздела земли, и если у главы семьи отнимают владение, то и сыновья лишаются волостей: Изяславичи теряют семейные владения с изгнанием отца, Святославичи — с возвращением Изяслава. Вероятно, многие обстоятельства препятствовали воплощению в реальной практике мысли о первенстве старшего сына в роде, но одно из главных заключалось в том, что каждый князь был чрезвычайно крепко связан с традициями городских собраний, нередко принимавших решение о том, кто будет у них князем. Вечевые традиции оказывали противодействие новым формам организации власти. Только мощный катаклизм — нашествие иноплеменников — могло оказать и в реальности оказало воздействие на возникновение иной структуры княжеской власти и городского управления (см. подробнее гл. 3). Идея старейшинства в прежнем виде себя изжила окончательно после того, как в 1169 г. Андрей Боголюбский разгромил Киев. Владимирский князь заставил признать за собой такое старейшинство, которое ограничивалось Северо-Востоком Руси и правом распоряжения киевским престолом: в дела иных земель Андрей Боголюбский и не собирался вмешиваться. По остроумному замечанию В.О. Ключевского, «княжеское старшинство, оторвавшись от места, получило личное значение». В домонгольской Руси существовала своя терминология для определения отношений внутри одного большого рода. Все князья — «братья». Слово «брат» во второй половине XII в. обретает новое значение: брат тот, с кем можно жить в союзе. Договорное братство пришло на смену эпохе договорного старейшинства, когда братья подчинялись воле отца...
Итак, в эмбриональной форме модель удельно-вотчинных отношений существовала в эпоху перехода, условно говоря, от старейшинства к частно-семейной «отчине». В целом же можно сказать, что княжеская власть не нашла формулу распоряжения в отношении всей Русской земли.
Русско-монгольский синтез
Огромное влияние на формирование удельно-вотчинной системы оказало монгольское право и сама монгольская система властвования.
Отметим характерные особенности этой модели. С образованием Монгольского государства постепенно выделился один род, который подчинил себе другие роды и закрепил свою власть над всей территорией. Процитируем Рашидаддина: «Чингиз-хан был ханом, господином соединения планет, самодержцем земли и времени, все племена и роды монгольские из родных и чужих стали его рабами и слугами...»
Фазлаллах ибн Абу-ль-Хайр Хамадани (1247—18.07.1318) — иранский историк и государственный деятель; в 1298-1317 гг. визирь монгольских ильханов Газан-хана и Ульджайту-хана. Был крупным землевладельцем. Осуществлял борьбу с децентрализаторскими тенденциями в государстве. Рашидаддин — ученый с энциклопедическими знаниями в разных областях: он и медик, и ботаник, и теолог Из трудов Рашидаддина особую ценность представляют его исторические сочинения («Джами ат-таварих» и др.), в которых излагалась история монголов от Чингисхана до создания государства Хулагуидов в Иране в 1304 г. Рашидаддин был ложно обвинен в отравлении хана и казнен. — См.: Джами ат-таварих. Баку, 1957; Сборник летописей. М.; Л.. 1952. Т. 1. Кн. 1-2. М.; Л., 1960. Т. 2.
Основным компонентом древнемонгольского общества был род — союз кровных родственников. Род бы экзогамным — никто из членов одного рода не мог жениться или выйти замуж за «своего», а потому все браки имели межродовой характер. Монгольский род был также агнатным, т.е. имеющим одного общего предка. И даже когда оказывалось, что в результате саморазвития родов некоторые из них считали одно и то же лицо своим общим предком, браки запрещались, ибо и такое — явно мифологическое родство — считалось кровным. Не было монгола, который не знал бы «роду и племени»: мать и отец никогда не забывали объяснить своему ребенку его происхождение.
У праматери многих монгольских родов, Алун-гоа, было пять человек детей: двое старших родились тогда, когда еще был жив ее муж, Бодонкар, трое остальных — после его смерти. Предание гласит, что трое детей родились от небожителя или Неба. Роды, к одному из которых принадлежал Чингисхан, восходили к младшему сыну Алун-гоа. Этот род считался каким-то особым: его представители могли вступать в брак с потомками других детей Алун-гоа. При этом все роды, которые считали себя потомками одного предка, Бодонкара, признавались кровными родственниками. За женой порой приходилось ездить в далекие края: отец Чингисхана, Йесугей-багатур, нашел жену своему старшему сыну в Гоби, за рекой Керулен, в большом отдалении от собственных кочевий. Монголы следили за чистотой кровных уз. Жена Чингисхана, Борте, была захвачена меркитами в плен, будучи якобы беременной. Меркиты отдали ее в жены силачу Чилгэру; когда же ее освободили из плена, она родила сына, ему дали имя Чжочи — он был признан сыном Чингисхана, хотя толки на этот счет велись и не давали покоя. Так, когда Чингисхан завел разговор об этом с сыновьями, Чагатай, второй его сын, сказал: «Отец! Ты спрашиваешь Чжочи, не ему ли ты хочешь передать наследство? Но он принесен от рода меркитов; неужели мы позволим ему управлять нами?».
Каждая семья владела своим индивидуальным имуществом. Достояние отца или матери обязательно делилось между сыновьями, причем младшему сыну предоставлялись особые права. Ему доставалось основное имущество отца, хотя власть передавалась по наследству сыну старшему. Пастбища, т.е. сама территория рода, были в общем владении.
Возвышение одного рода не проходило мирно: межродовые столкновения чаще всего приводили к тому, что род-победитель объявлял род побежденных своими рабами. Такие подчиненные роды сохраняли отчасти свое имущество, пользовались известной личной свободой, но при этом подчинялись они не отдельному лицу, а целому роду или его ветви. Главная обязанность побежденного рода — служить победителю и в мирное, и в военное время. Смысл службы — в совместной кочевке со своим владельческим родом. Если это охота — участвовать в облавах и загонах животных. Если война — идти первыми... Отношения между такими родами могли даже напоминать союз близких родственников. В век образования Монгольского государства, благодаря войнам и набегам, появляется множество таких служебных родов — на смену родовым отношениям приходят отношения господства и подчинения.
Вот как происходил этот процесс в миниатюре, на примере рода самого Чингисхана Его отец, Йесугей-багатур, отдаляется от других линий своего рода-племени и образует свой, отдельный, род. В подчинении у этого нового рода оказываются другие роды (служебные), которые вливаются в новое образование. Йесугей-багатур ведет себя обычно, когда ему необходимо, заключает договор о побратимстве с другим родом (как это произошло в случае с кереитами), в другой ситуации нападает и подчиняет монголов на условиях службы его роду. Однажды Йесугей-багатур вынужден был заехать к татарам, у которых была пирушка: по обычаям того времени, не остановиться было нельзя, таким был ритуал. Татары, вспомнив прежние обиды, подмешали в пищу яд, и Йесугей-багатур умер. После его смерти распался тот конгломерат, который держался во многом благодаря личности Йесугея-багатура. Уходят сначала родственники («братья Тайчиуты»), затем и вассалы: в распоряжении оставшейся семьи остаются лишь немногие слуги да скудное кочевое хозяйство.
Но подрастает Темучин, старший сын Йесугея-багатура. Мать не забывает напоминать ему о высоком его происхождении и обиде, которую нанесли семье «братья Тайчиуты». Темучин собирает народ, восстанавливает союз родственников, подчиняет слабые роды.
Необходимость обезопасить свои кочевья от нападений приводит многие монгольские роды к объединению во главе с кааном. Этот титул не был тогда особым. Им обозначали просто власть вождей нескольких объединений. Кааном на особых советах — курултаях — избирали, чаще всего, того, кто способен был осуществлять захватническую деятельность. Обычно каан ставился во время войны. Так, главари аристократических родов: Алтан (младший сын Хутула, который являлся кааном у разных родов Кият-Борджигин), Хучар (старший сын Ненун-тайши, видный родович из Борджигин), Сача (представитель рода Джурки), согласно «Сокровенному сказанию», объявили Темучину: «Мы хотим провозгласить тебя царем (кааном). Когда ты будешь царем, то в битвах с многочисленными врагами мы будем передовыми, и если полоним прекрасных девиц и жен, да добрых коней, то будем отдавать их тебе. В облавах на зверей мы будем выступать прежде других и пойманных (нами) зверей будем отдавать тебе. Если мы, в ратных боях, преступим твои приказы или, в спокойное время, повредим делам твоим, то ты отними у нас жен и имущество и покинь нас в безлюдных пустынях».
«Сокровенное сказание» («Тайная история монголов») — монгольская историческая хроника. Написана она была в середине XIII в. неизвестным автором. «Сокровенное сказание» содержит сведения о генеалогии рода Борджигин, из которого происходил Чингисхан, его биографии и времени правления хана Угедея. Текст «Сокровенного сказания» был переведен на китайский язык. Монгольский оригинал до нас не дошел. В XIX в. русский ученый П.И. Кафаров реконструировал монгольский текст «Сокровенного сказания». — См.: Юань-чао би-ши (Секретная история монголов). М., 1962.
Этот процесс объединения племен должен был неизбежно завершиться победой сильнейшего рода. Чингисхан привлекал на свою сторону степную аристократию, которая была крайне заинтересована в установлении твердого порядка внутри кочевий. Но вместе с тем он вступил во враждебные отношения почти со всеми племенными вождями монголов, победил Ван-хана, покорил вождей найманов, меркитов, Джамугу, вождя племени ойратов. Самые видные представители аристократических родов, Алтан, Хучар и Сача, которые выбирали Чингиса в кааны, погибли от его руки.
Чингисхан шел к созданию своего «улуса». Слово это буквально означает «народ, образующий государство-владение». Создав свою кочевую державу, Чингисхан стал, по обычаям кочевников, делить государство на уделы между своими сыновьями и близкими родственниками. Чингисхан выделил уделы только членам своей собственной семьи. Государство — достояние главы рода, который создал державу.
Б.Я. Владимирцев отмечал, что произошло перенесение понятий о родовой собственности на категорию «народ-государство». Именно с этим историческим обстоятельством напрямую связано монгольское право наследования собственности: государственная территория, принадлежащая одному роду, делится на уделы между членами правящей семьи. «Нам не известно ни одного случая, — писал Б.Я. Владимирцев, — когда бы не кровно связанный с родом Чингисхана был бы принят тем или другим образом в среду царевичей и сделался бы членом их «золотого рода»... Тайши, чинсанги и зайсанги, как бы могущественны они ни становились, никогда не могли и мечтать войти в род Чингиса: тайджи надо было родиться, родство по женской линии не давало никаких прав в этом отношении. Поэтому монгольским ханом, владыкой всех монголов, мог быть только потомок Чингисхана, создавшего империю — державу для себя и своего рода». Все остальные племена и роды, вошедшие в состав монгольской империи Чингисхана, становились слугами его рода.
Итак, государственная территория — достояние рода — делилась на уделы между членами семьи, которыми считались: дети хана, жена и мать, а также родные братья. В.В. Трепавлов уточнил, что такое «род»: «Вся держава, созданная в ходе войн, рассматривалась как сфера управления одной-единственной ветви рода борджигинов».
Как отметила Т.Д. Скрынникова, автор новейшего труда о Монгольской империи XIII в., «основным принципом социальной организации монголов является генеалогия, подтверждавшая членство в этом социальном единстве, членство в клане определяло доступ к пастбищам и распределение ресурсов. Генеалогия была инструментом регулирования социальных связей, определяла иерархию и легитимировала отношения власти и властвования».
Природа монгольского «пожалования» заключалась в том, что, по словам Плано Карпини, «все настолько находится в руке императора, что никто не смеет сказать: «Это мое или его», но все принадлежит императору», — а потому любой владелец получал как бы часть родовой собственности семьи монгольского хана во временное пользование.
Плано Карпини — латинизированный перевод фамилии итальянца из города Перуджи Джованни дель Пьяно-Карпини. Родился он в начале 1180-х гг. в богатой семье. Был другом основателя знаменитого ордена нищенствующих монахов, Франциска Ассизского (1182-1226). В Монголию Плано Карпини отправился уже будучи опытным дипломатом и папским прелатом — официальным представителем папы римского Иннокентия IV в нехристианских странах. Плано Карпини выехал 16 апреля 1245 г. из Лиона. Он ехал через Чехию и Польшу, далее двигался по Днепру, Дону и Волге. Прибыл в ставку к Батыю, оттуда отправился в Каракорум — к великому каану. Весь путь в главную ставку монголов занял три с половиной месяца. Покинул Каракорум Плано Карпини 13 ноября 1246 г. Его сочинение — первое оригинальное произведение европейца, своими глазами увидевшего внутренний мир Монгольской империи. — См.: Джованни дель Плано Карпини. История монголов. М., 1997.
Любопытно, что слово «пожаловати» является калькой тюрского слова «soyurga». Ряд лингвистов считает, что это слово происходит от tsoyur(g)a; в его основе китайский корень ts’i (материнская любовь) и тюркский суффикс -irqa/-urqa/-irga. Монгольский термин «сойургал» в XIII в. означал пожалование государя служилому человеку в самом широком смысле. Источники XIV-XV вв. фиксируют то, что сойургалом называют особый вид земельного владения, которым жаловался человек за службу. Сойургальное владение было наследственным и предполагало наследственную службу одной династии; оно обладало иммунитетом, который защищал это владение «по горизонтали» — от соседних владетелей, которым не разрешалось вмешиваться в управление сойургальной территорией. Иммунитет «по горизонтали» не означал, что это владение нельзя было отнять у владельца (в отношениях «по вертикали»), если по каким-либо причинам прекращалась служба. Владетель сойургала должен был поставлять вооруженных людей в войско сюзерена. Сойургальное владение могло переходить к боковым ветвям тех служилых людей, которые остались без прямых наследников.
Г.А. Федоров-Давыдов отмечал, что Чингисхан «завещал сыновьям требовать ежегодной явки вассалов к хану для утверждения держаний... Яса Чингисхана подчеркивала полную зависимость монгольской знати от каана. Никакой феодальной автономии, полная власть каана над всеми слоями аристократии, над всеми держателями улусов — таков лейтмотив этих положений Ясы».
Яса Чингисхана (яса — тюркская форма монгольского «джасак», буквально: закон) — свод постановлений, который был обнародован сразу же после избрания Чингисхана великим кааном на съезде кочевой знати в 1206 г. Яса — памятник кодифицированного монгольского обычного права. Текст Ясы Чингисхана не сохранился, известны лишь фрагменты позднейшего происхождения.
В силу того, что власть и собственность находились в руках одного рода, традиция наследования вскоре обнаружила свою природную амбивалентность, существуя в пределах двух типов передачи власти: от отца к сыну, либо от брата к брату. Горизонтальное право наследования «опиралось на старые традиции, рассматривавшие улус Джучи как достояние всего рода, а потому считавшие, что права на престол имеют все те члены его рода, которые оказываются старшими».
В конце XIII в. усиливаются децентрализаторские тенденции в самой Монгольской империи, власть джучидского хана становится фактически самостоятельной, независимой от власти великого каана. Постепенно побеждает принцип наследования от отца к сыну, способствующий установлению единодержавия. «Аппарат имперских чиновников, созданный для сбора с Руси, — пишет Г.А. Федоров-Давыдов, — теряет свое значение. «Выход» поступает теперь к джучидскому хану. Русские князья... получают от них вместе с ярлыком финансовый реестр для сбора золотоордынской дани».
История Северо-Восточной Руси ХII-XIV вв. тесно связана с историей государства Джучидов. При Узбеке и Джанибеке это государство достигает в своем развитии кульминации. Возрастают роль и значение центрального аппарата власти, могущество и сила хана. Русские князья подчиняются теперь Джучидам.
Уже при хане Менгу-Тимуре в конце XIII в. произошло фактическое отделение джучидских ханов от великого каана. С одной стороны, это был распад целого рода, но с другой — резкое укрепление позиций одной ветви этого рода. «Цепная реакция» этого распада-усиления приведет Золотую Орду к тому, что в ее недрах родится Русское государство.
Г.А. Федоров-Давыдов обращает внимание на факт чрезвычайно важный и вместе с тем не оцененный по достоинству отечественными историками: в начале XIV в. в Золотой Орде «на местах создаются династии областных правителей».
Формирование их не могло не идти в соответствии с монгольскими представлениями о власти и собственности. По всей видимости, это был момент едва ли не прямой рецепции монгольской системы, ибо местные династии получали право наследования. Подобный же поворот к утверждению наследственного права местных правителей произошел также и в Северо-Восточной Руси XIV в. Можно даже достаточно точно определить один из хронологических моментов: в 1339 г., как уже упоминалось, Иван Данилович Калита ездил в Орду со своей духовной грамотой, получившей одобрение хана.
Развитие удельно-вотчинной системы в Северо-Восточной Руси показало генетическую близость ее как с древнерусской, так и с монгольской моделями власти и собственности. Но решающее значение в утверждении этой системы имела включенность северо-восточных земель в Монгольскую империю. Род Ивана Калиты как бы повторил в миниатюре путь монгольского общества к империи Чингисхана, создавшего государство для себя и своей семьи...
Московские князья
По признанию летописи, Москва во второй половине XIV в., «надеяся на свою великую силу», начала русских князей «приводити в свою волю». На неповинующихся «воле» стали «посягати злобою». Для московских князей XIV в. главная проблема — овладение Владимирским великим княжением. К тому моменту, когда умер великий князь Иван Иванович Красный и на престол вступил девятилетний Дмитрий Иванович, великое княжение никому из русских князей не принадлежало: оно контролировалось Ордой, которая не допускала превращения владимирских земель в наследственные. Иван Иванович владел территорией, в несколько раз превышавшей размер собственной «отчины» — Московского княжества. Владимирское великое княжение передавалось во временное пользование. Только услужливый и покорный князь мог пользоваться этой землей. Владелец княжества Владимирского становился — в глазах ордынцев — старшим в роде. Он руководил внешней политикой, возглавлял объединенные вооруженные силы и собирал с русских земель «выход» для Орды. Само Владимирское княжество было богатейшим и одним из самых больших в этом регионе. Владимир, Юрьев-Польский, Ярополч, Переяславль — основные его центры. Впервые документально великое княжение названо «отчиной» московских князей в московско-литовском соглашении 1371 г.: «...тферичем нет дел в нашеи очине, в великом княженьи». Признание хотя и важное, но не окончательное, ибо последнего слова не сказала сама Тверь.
Решающую роль в качественном росте могущества московской династии Калитичей сыграл 1375 год. Годом раньше в Переяславле собрался общекняжеский съезд, среди участников которого не было тверского князя. Скоро выяснилось, что не случайно. Весной 1375 г. в Тверь перебежали из Москвы Некомат, крупный гость, торговавший с Востоком, и сын последнего московского тысяцкого Иван Вельяминов. Тверской князь послал их в Орду для получения ярлыка. С этим поручением перебежчики справились, и 13 июля ярлык был в руках Михаила Александровича. Не желая терпеть соперничество, московский князь начал войну с Тверью. В походе приняли участие те князья (княжеские ветви), которые так или иначе согласились служить московскому роду Калитичей. Среди них серпуховской князь Владимир Андреевич, нижегородский Дмитрий Константинович, ростовский и ярославский князья, а также моложский, белозерский, стародубский и даже тверской князь Василий Михайлович Кашинский. По сути дела, в походе приняли участие все князья Северо-Востока Руси.
1 сентября 1375 г был заключен мир с тверским князем, который признавал себя «молодшим братом» московского князя. Он не мог претендовать на великое княжение Владимирское, которое признавалось наследственным достоянием Дмитрия Ивановича, замышлять, как тогда говорили, «лихо» против великого князя; вести самостоятельные военные действия, а также внешнюю политику. Наметился исторический поворот в превращении основных князей-соперников Калитичей в князей, выполняющих службу одной и единственно правящей на Северо-Востоке Руси династии — московской.
В русско-монгольских конфликтах XIV столетия можно увидеть все нюансы отношений власти и собственности в Орде и на Руси. В начале 60-х годов XIV в. единое золотоордынское государство раскололось на две враждующие части. Границей между ними стала Волга. Если в левобережной орде со столицей в Сарай ал-Джежид происходили бесконечные усобицы с частой сменой правителей, то правобережная орда отличалась стабильностью. Там правил Мамай при ханах-марионетках: с 1361 по 1369 г. то был Абдуллах, с 1369 по 1375 г — Мухаммед-Булак, затем Тулунбек до 1379 г. Эта орда занимала территорию Северного Кавказа, Причерноморья, Крыма, междуречья Волги и Дона. Мамай в ней — беклярибек, т.е. вассал хана и высший государственный чиновник. Первое нападение на Русь он совершил в 1373 г., а через год в летописях появилось такое сообщение: «А князю великому Дмитрию Московьскому бышеть розмирие с Тотары и с Мамаем». Видимо, причиной «розмирия» могли послужить какие-то требования Мамая, которые Дмитрий Иванович не хотел выполнять. В том же 1374 г. собрался княжеский съезд, на котором главную роль играл князь московский. Судя по всему, на этом съезде решался вопрос об отношении именно к Мамаю. Он отличался многими достоинствами настоящего средневекового правителя: был жесток, хитер, умен, изворотлив. Лишь один объективный «минус» не позволял ему стать ханом Золотой Орды: он — не чингизид, в нем не текла «царская» кровь. Судя по всему, в «розмирии» русских князей (кроме всего прочего) могла не устраивать, прежде всего, эта деталь: Мамай не «царь», а вассал хана, т.е. равный Дмитрию Ивановичу в иерархии единого тогда для них обоих государственного образования. Подчинение великого князя могущественному беклярибеку могло осуществиться лишь насильственно, иначе русская сторона теряла собственный авторитет и достоинство. Не случайно в синхронных событиям летописных текстах Мамай демонстративно назван «князем», а новгородская летопись с сарказмом писала о нем: «... разгордевся, мнев себя аки царя». Некоторые историки допускают, что в конце концов Мамай начал править от своего имени, ибо Тулунбек последний раз упомянут в 1379 г., а в Куликовской битве при Мамае не было хана. Так это или нет — сказать трудно. Во всяком случае, вполне допустимо, что в поведении Дмитрия Ивановича было недовольство тем, что Мамай, узурпировав власть, нарушал привычные взгляды на господство и подчинение в государстве. Русские князья не только принимали «правила игры», но и осознавали законность по-монгольски; ведь именно эта модель синтеза власти и собственности утверждалась на Руси.
Не забудем то обстоятельство, что Мамай, борясь с Русью, имел сильного соперника в лице Тохтамыша, потомка хана Джучи. Придя к власти, тот сразу послал своих представителей на Русь объявить, что победил «супротивника своего и их [русских. — А.Ю.] врага Мамая». Обратим внимание: «своего и их», т.е. общего врага. Тохтамышевых послов, сообщивших о гибели Мамая, князья отпустили с «честью и с дары», а «на зиму ту и на ту весну» отправили своих послов к Тохтамышу «со многымы дары». С дарами, а не выходом! Разница велика — дары возили в Крымское ханство и в XVI в., но это не означало зависимости. Таким образом, несмотря на борьбу с «общим» врагом — Мамаем, пути Орды и русских князей стратегически уже разошлись навсегда. Доказал это разгром русских земель Тохтамышевой ратью в 1382 г., после чего Русь возобновила уплату «выхода». Не был ли этот поход ордынским ответом русским князьям, осмелившимся предлагать вместо регулярной дани подарки? Но путь к осознанию свой самости в государственном отношении нелегок. Пока еще существенной была иерархия русско-монгольского государственного образования. Вот что писал Рогожский летописец о психологических нюансах поведения Дмитрия Ивановича, узнавшего о походе на Русь Тохтамыша: «То слышав, что сам царь идет на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подия рукы противу царя, но поеха в свои град на Кострому». Противоречие эпохи в том и заключалось, что из «своих», привычных для русских князей, монгольские «цари» постепенно превращались в «чужих»: этот процесс растянулся еще на сто лет. В «Повести о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» «злочестивому» Мамаю находится аналог — русский князь Святополк, который в XII в. убил братьев Бориса и Глеба, войдя в историю как «окаянный» преступник. Мамай, таким образом, включен в контекст русской истории, в XIV в. он ей не чужероден.
Типология конфликтов
Обратим внимание на типологию внутренних конфликтов и в Орде, и на Руси XV в.: ссоры происходят в семье, в противоборство вступают чаще всего братья или венценосный племянник и дядья. Не обращалось внимание на то, что общность моделей власти и собственности в Монгольской империи и на Руси породила и общую тенденцию в политическом противоборстве: оно шло вокруг прав на власть и ее наследование: либо от отца к сыну, либо от брата к брату. Этот тип конфликтов был естественен для утвердившейся системы властвования. Многоплеменное государство, созданное путем насилия, не могло иметь глубоких социально-экономических связей с народами побежденных стран и потому нуждалось в создании такого порядка, при котором «отдельный представитель правящего дома был бы не только улусным феодальным сеньером, но и членом династии. Этот порядок не давал бы возможности одной какой-либо ветви закрепить за собой престол, а также не давал бы возможности одной ветви правящего дома укрепиться в каком-либо уделе и сделать его своей вотчиной».
Итак, противоборство осуществлялось внутри одной правящей семьи. После смерти Бату в 1256 г. престол перешел к его сыну — Сартаку. Против него выступил его дядя — брат Бату, Берке, который захватил власть, когда Сартак был у Великого каана. К этому моменту выявились интересы противоборствующих сторон. Сартака поддерживал Менгу-каан, на стороне Берке — мусульманская верхушка городов. Сартак вскоре умер и Менгу-каан стал оказывать покровительство его сыну Улагчи и вдове Сартака Боракчин. Менгу-каан выступил как защитник принципа передачи власти и собственности от отца к сыну. Мусульманское купечество поддерживало Берке, потому что он, в отличие от христианина Сартака, был мусульманином и выступал за создание централизованного государства, которое бы противостояло политическому давлению джучидской аристократии, к тому же в основном языческой. Берке победил, но за принцип передачи власти от отца к сыну продолжили борьбу другие: в частности, вдова Бату требовала, чтобы джучидский престол был отдан внуку Бату Туда-Менгу. Новое обострение борьбы относится к 1282-1283 гг.: на ханский престол вступил Туда-Менгу, сын Тукана и брат Менгу-Тимура и Тарбу. Против Туда-Менгу выступили сыновья его братьев: племянники свергли дядю. Ханом на престоле становится наследник Менгу-Тимура, Тулабука, сын старшего брата Менгу- Тимура. В 1287-1291 гг. начинается новый этап борьбы. Токта выступил против братьев и кузенов. Он уничтожает своих соперников и становится единственным правителем Джучидского улуса. В конце XIII в. разворачивается борьба Токты и Ногая. Ногай был в 1299-1300 гг. убит... Токта стал контролировать всю территорию улуса Бату. Он тотчас произвел перераспределение улусов. Казалось бы, можно теперь успокоиться, но у Токты остаются собственные братья, готовые в любой момент напасть, живы дети и внуки Ногая. Впрочем, после смерти некоторых из них жизнь Токты успокаивается...
Эпизоды этой борьбы демонстрируют важную закономерность: претендентами выступают, с одной стороны, дядя, старший в роде, с другой — племянник. Если Токта — носитель идеи преемственности власти от отца к сыну, то Ногай выступал за старые традиции, согласно которым старшинство определяется в более широкой среде царевичей, братьев, кузенов и дядей умершего хана, при которых решающую роль играет курултай, а значит, весь род Джучидов.
То, что мы называем «феодальной войной второй четверти XV в.», не было уникальным проявлением русской истории; причины этой войны были естественны и типичны для всей Передней и Средней Азии...
Особо заметим, что начало феодальной войны на Руси было связано с тем, что по-разному толковали завещание Дмитрия Ивановича, великого князя Московского. После смерти его сына Василия Дмитриевича (27 февраля 1425 г.) на престол вступил десятилетний Василий Васильевич (род. 10 марта 1415 г.) Сразу же возникла острая ситуация. Кому наследовать власть, если живы еще родные братья умершего князя: Юрий, Андрей, Петр и Константин Дмитриевичи? Старший в роде, Юрий Дмитриевич, стал претендовать на великое княжение. Тем более, что порядок передачи власти не был четко определен завещанием Дмитрия Донского. Правда, когда писалась духовная, у Василия Дмитриевича еще не было детей. Текст завещания можно было толковать двояко. Юрий Дмитриевич настаивал на том формальном обстоятельстве, что наследником удела Василия Дмитриевича (а значит и великокняжеского престола!) должен стать следующий по старшинству брат умершего великого князя. Что, надо сказать, соответствовало завещательным нормам всего XIV в.: Иван Иванович, отец Дмитрия Донского, стал великим князем после смерти своего старшего брата Семена Ивановича. Другая интерпретация сводилась к тому, что при Василии Дмитриевиче стал складываться новый порядок престолонаследия: от отца к сыну. Смерть Василия Дмитриевича обнажила противоречия внутри «гнезда Ивана Калиты», — внутри правящего рода.
То, что монгольский тип синтеза власти и собственности уже своеобразно закрепился в сознании людей, видно по реакции московских служилых людей на приход в Москву Юрия Дмитриевича Галицкого в 1433 г. Племяннику он дал в удел Коломну. Но как только туда прибыл великий князь, к нему тотчас же устремились московские служилые люди: «...князи же, и бояре, и воеводы, и дети боярские, и вси дворяне не повыкли галичьскым князем служити», — говорится в летописном своде конца XV в. В той же тональности сообщение Ермолинской летописи: «...москвичи же вси, князи, и бояре, и воеводы, и дети боярьскые, и дворяне, от мала и до велика, вси поехали на Коломну к великому князю, не повыкли бо служити уделным князем». Юрий Галицкий вынужден был уйти из Москвы и уступить власть великому князю, потому что создана была уже система власти, которая предполагала, что служить выгоднее одному роду, ибо возникала, прежде всего, корпоративная связь великого князя как представителя определенной семьи с жалуемыми служилыми людьми.
Симптоматично, что первое функциональное упоминание слова «пожаловал» в завещаниях (речь не идет о договорных грамотах, отличавшихся собственной традицией и спецификой оформления) великих и удельных князей фиксируется в духовной галицкого князя Юрия Дмитриевича: «А чем мя Бог пожаловал и царь [монгольский хан — А.Ю.], Дмитровым, и с Московскими волостми, и с селы, что было за Петром, чем его отец мои благословил».
Духовная грамота Юрия Дмитриевича была составлена между концом июня 1432 — 25 апреля 1433 г. В ней князь завещал сыновьям свои владения: Василию Косому — Звенигород, Дмитрию Шемяке — Рузу, Дмитрию Меньшому — Галич и Вышгород. Совместно им полагалось владеть жребием отца в Москве, Вяткой и Дмитровым. — См.: Зимин А.А. Витязь на распутье. М., 1991.
Любопытна сама история этого царского пожалования. В 1431 г. в Орду, в ставку монгольского хана отправились Василий II Васильевич и его дядя Юрий Галицкий, чтобы решить вопрос о власти. Весной 1432 г. началось разбирательство княжеского спора. Московская сторона нашла убедительные аргументы: Василий Васильевич ищет не просто великого княжения, а «твоего улуса, по твоему цареву жалованью и по твоим девтерем и ярлыком». Идя на признание великого княжения «пожалованием», московская сторона — по понятиям того времени — признавала верховную власть монгольского хана над всей территорией Северо-Восточной Руси.
Улу-Мухаммеду, конечно, было приятно слышать, что Василий Васильевич сидит «на твоем жалованье», неся службу «тебе, своему государю, волному царю», но «жалованье» государя предусматривало целую систему взаимоотношений, и главное в них заключалось в том, что «земля» давалась верховным распорядителем, ханом, за верную службу.
Судебное разбирательство закончилось компромиссом: Василий Васильевич сохранял за собой великое княжение, Юрий Галицкий получал ярлык на княжение в Дмитрове, до этого принадлежавшее брату Юрия Петру (умершему в 1428 г.; тогда владение стало выморочным). Юрий просил придать к его вотчине Дмитров. Его поддержала некоторая часть ордынской аристократии. Против этого выступил И.Д. Всеволожский, московский боярин, активный участник судебного поединка между князьями, который говорил (и знаменательна здесь именно лексика), что «Дмитров изначала великого княжения улус». Русские князья в летописях так и назывались «улусниками», «улусными князьями»; термин «улус» применялся к русским княжествам; общеупотребительной была также формула «царев улус и князя отчина».
Итак, цена победы москвичей — обязательство платить «выход» за владение землями, находящимися в верховной власти монгольского хана.
В средневековой Руси существовало два варианта удельно-вотчинной системы: обычный и великокняжеский. Оба варианта генетически едины, но в способах реализации различны.
Слово «удел» фиксируется великокняжескими документами не ранее середины XIV в.; впервые оно упоминается в докончании великого князя Семена Ивановича с князьями Иваном Ивановичем и Андреем Ивановичем (около 1350-1351 г.); во всяком случае, в завещании Ивана Калиты, где речь идет о разделе земельных владений, слово это еще не употребляется. Удельно-вотчинная система в обычном варианте была амбивалентна, ибо осуществлялась в процессе постоянного деления и консолидации. Великокняжеская система нацелена была на закрепление семейной собственности как государственной: в соответствии с этим обстоятельством осознавалось и понятие «отчины» великого князя как территории Русского государства. Генетическое единство двух этих вариантов проявлялось в системообразующей функции, обеспечивающей целостность государственно-политического и экономического устройства. Отсюда понятно, почему владельцы княжеских вотчин пользовались в своих жалованных грамотах термином «пожаловал есмь» и почему с созданием единого государства им пришлось употреблять иную формулу — «дал есмь».
Таким образом, торжество великокняжеской власти заключалось в укреплении семейно-родовой собственности. В русском средневековом обществе с его традиционализмом в социальных отношениях не возникало (да и не могло возникнуть) идеи об отказе от этой формы собственности, тем более что «удел» отождествлялся с «благословлением», а «благословление», особенно в великокняжеской семье, играло большую роль в осознании прав на законное существование.
Оценка характера удельно-вотчинной системы так или иначе определяла в отечественной историографии существо концепций исторического развития средневековой России. Однако, как это ни парадоксально, специальных работ, посвященных истории самой системы на всем протяжении ее существования, нет, если не считать статей, содержащих анализ частных вопросов (Алексеев Ю.Г. Духовные грамоты князей Московского дома XIV в. как источник по истории удельной системы // ВИД. 1987.Т. 18. С. 93-110). В.О. Ключевский едва ли не первым в исторической науке дал полное объяснение тому, что собой представлял «удельный порядок». «Удельный порядок зародился в тот момент, когда княжеская волость усвоила себе юридический характер частной вотчины привилегированного землевладельца» (Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси. 5-е изд. Спб., 1919. С. 90). Итак, «удел» — это привилегированное владение (вотчина). Н.П. Павлов-Сильванский развил мысли В.О. Ключевского для обоснования концепции российского феодализма. Вопрос о сути уделов стал для ученого основополагающим при конструировании русской модели феодальных отношений. Он писал о работах В.О. Ключевского: «Истинно феодальная черта крайнего раздробления суверенной власти вырисовывается в рельефно им изображенном дроблении Северо-Восточной Руси на множество уделов». Полагая, что «в удельном нашем порядке не надо было искать феодализма, чтобы его найти», Н.П. Павлов-Сильванский заключал: «Выдвигая на первый план лежавший в основе западноевропейского сеньерального режима факт соединения правительственной власти с крупным землевладением, мы имеем полное право подвести под понятие такого режима и мелкий княжеский удел, рассмотренный проф. Ключевским». Разумеется, Павлов-Сильванский не оставил без внимания и такое признание ученого: «Феодальный момент можно заметить разве только что в юридическом значении самого удельного князя, соединявшего в своем лице государя и верховного собственника земли». Суть сюзеренно-вассальных связей в Западной Европе и в России едина, полагал Павлов-Сильванскнй: «Мы найдем, что отношения наших бояр к князю не только по существу были одинаковыми с отношениями вассалов к сюзеренам, но и обозначались одним термином: служить (servire), служба (servitium), слуга (vassus); что земля, данная «слуге», у нас называлась жалованьем, т.е. словом, тождественным по смыслу с западным «beneficium»; наконец, что свободный договор боярской службы закреплялся у нас обрядом челобитья, точно соответствующим вассальному коленопреклонению и вручению...» (Павлое-Сильванский Н.П. Феодализм в Древней Руси. М., 1988. С. 30-43). Уже стало традицией рассматривать политическую историю средневековой России во взаимоотношении с проблемой существования уделов. «Политика Ивана Грозного относительно уделов, — писал С.Б. Веселовский, — была порождением политики в этом деле деда и отца. Уделы, утратившие в XV в. характер государственных образований и всякое политическое значение, в XVI в. становятся привилегированными владениями, которые с течением времени утрачивают свои привилегии. С этой точки зрения отмирание удельных порядков в XVI в. можно рассматривать как часть более общего и более важного процесса — развития центральных и местных органов власти» (Веселовский С.Б. Последние уделы. С. 122). Утверждая, что удел «в собственном смысле слова был долей члена рода в родовом имуществе», С.Б. Веселовский не уточнял, что понимать под словом «род» (одна семья, несколько семей). Главным признаком «удела» историк считал его размер и степень зависимости от центральной власти: «Дмитрею [Угличскому. — А.Ю.] был дан всего один город и управление им было вверено не его матери-опекунше, а царским дьякам и приказным». Потому-то «последний удел московских Рюриковичей был по существу жалким подобием прежних действительных уделов» (Там же. С. 112). Уделами С.Б. Веселовский считал и владения служилых князей. Он писал: «В мае 1571 г. он [И.Д. Бельский. — А.Ю.] задохнулся со всей своей семьей в погребе, во время страшного пожара Москвы, вызванного набегом крымского хана Девлета. Таким образом Луховский удел как выморочный был присоединен к великому княжению» (Там же. С. 117).
По отношению к нему Луховский удел является «в собственном смысле» уделом? Федор Иванович Бельский, приехавший на Русь в 1482 г., был потомком Ольгерда и не имел прямой родственной связи с Калитичами. Луховское владение его внука И.Д. Бельского могло быть уделом «в собственном смысле» лишь по отношению к родовой собственности князей Бельских. Правда, С.Б. Веселовский отмечал, что по «своей жене, княгине Марфе Васильевне Шуйской, правнучке великого князя Ивана III, Иван Дмитриевич Бельский был в родстве с царем Иваном (по тогдашним счетам родства княгиня Марфа была племянницей Ивана Грозного)». Но подобная родственная связь не редкость в окружении государя. Может ли это служить достаточным основанием для наделения удельными правами? Ведь по логике вещей получается, что давая высокородному служилому человеку права на удельное владение, власть должна была его самого как бы «вводить» в великокняжескую семью. На деле же, с конца XV в. любой боярин — лишь холоп государев, и, по горькому замечанию И.С. Пересветова, «иного имени не прибудет». Осталось неясным, что роднило сами уделы с «остатками» удельных порядков. Семантико-терминологическая путаница характерна для позднейших работ, посвященных политической борьбе в XV-XVI вв. А.А. Зимин определял «удел» несколько иначе, чем С.Б. Веселовский: это — «часть общерусских земель, завещанная великим князем своим потомкам (как правило, детям)» (Зимин А.А. Россия на пороге нового времени: Очерки политической истории первой трети XVI в. М., 1972. С. 402, 403). Однако А.А. Зимин, как и С.Б. Веселовский, не стал строго следовать определению, настаивая на том, что великокняжеская власть осознанно вела борьбу против удельной системы как таковой. Выходит, власть боролась сама с собой: ведь достаточно не завещать уделы — и нет системы. Глубоко и точно определяя разницу между удельным князем и служебным, А.А. Зимин тем не менее не отказался от традиционной интерпретации главного признака «удельности». Говоря о князьях стародубских, он писал: «Их владения по размерам и военно-политическому значению мало чем уступали уделам, да и формально они принадлежали к князьям московского дома» (Там же. С. 403).
Итак, исследователь сам вправе оценить степень привилегированности того или иного владения и затем решить — удел это или нет. При таком подходе трудно обнаружить объективную почву для концептуальных споров. Наглядно это видно на примере дискуссии о направленности опричнины. Первым, кто обратил внимание на ее антиудельный характер, был С.М. Каштанов (К изучению опричнины Ивана Грозного // ИС. 1963. № 2. С. 116-117). А.А. Зимин развил эту идею, придав ей законченный вид. «Основной смысл опричных преобразований сводился к завершающему удару, который был нанесен последним оплотам удельной раздробленности» (Зимин А.А. Опричнина. С. 477). Владимир Старицкий возглавлял антиправительственные силы, но опричнина была направлена не столько против лиц, сколько против порядков — существования удельной децентрализации. Глубинная суть спора — в определении, что есть удел. «Последним» историк назвал Старицкий удел. А почему не Угличский? Ученый вслед за С.Б. Веселовским разграничивал понятия: уделы — «форпосты» и уделы — «остатки». Р.Г. Скрынников возразил: «Почему из всех удельных князей только один Старицкий выступает как проводник удельной раздробленности и децентрализации в период опричнины?» (Скрынников Р.Г. Опричнина и последние удельные княжения па Руси. С. 153). По его мнению, «уделы составляли основу самого существования аристократической Боярской думы, высшего органа в политической системе феодальной монархии XVI в.». Скрынников тоже близок к Веселовскому в понимании удела, но приходит по сравнению с А.А. Зиминым к другой оценке опричнины. Как и Веселовский, он не различает уделы членов великокняжеской семьи и крупные уделы служилых князей. Р.Г. Скрынников и А.А. Зимин едины в понимании того, что критерием удела является его размер. Разница — в оценках, что считать большим, а что малым. Например, «удел» М.И. Воротынского Скрынников называет «великими вотчинами». Спор о направленности опричнины в рамках такого общего подхода неразрешим в принципе. «Удельность» владения определяется на глаз самим исследователем сообразно его общим представлениям о ходе политической борьбы в XVI в.
Могла ли великокняжеская власть осуществлять осознанно «борьбу за ликвидацию удельной системы»? Сразу же возникает вопрос к вопросу: а какая удельная система имеется в виду? Та, что обычна для любого семейно-родового владения, или та, что представлена родовой собственностью великокняжеской семьи? Но могла ли верховная власть бороться сама с собой? В XVI в. в России не было даже зачатков майората, не говоря о том, что и в XVIII в. этот европейский порядок не утвердился, уступив натиску семейно-родовых отношений.
Этот тип отношений власти и собственности в представлениях современников таков по природе своей, что едва ли верно говорить о существовании на Руси феодальных отношений. Подобная интерпретация явно противоречит выявленным данным. Также обстоит дело и с «феодальным иммунитетом» в средневековой Руси. Сама иммунитетная система существовала, но закрепляла правопорядок «по горизонтали» в условиях, когда земля передавалась верховной властью во владение на правах временного пользования («пожалования»). Действуя «по горизонтали» (защищая пожалованные владения от покушений со стороны), иммунитет не был — да и не мог быть — зашитой в отношениях «по вертикали». Другой «феодальный институт», местничество, большинством ученых признается уникальным. Местничество как система «замещения должностей и служебного функционирования высших рангов служилого сословия в государстве — чинов государева двора» — имело смысл только в условиях существования наследственной монархии при утверждении верховной власти одной семьи. Местничество обретает уникальный смысл, когда в этой системе отношений побеждает право наследования от отца к сыну. Элементы местнических отношений можно обнаружить и в Монгольской империи в определенные периоды ее истории; в силу разных причин они не утвердились и не переросли в нечто большее.
Специфика великокняжеской семейной собственности и характер конфликтов указывают на главную причину так называемого конца удельной системы. Уделы существуют, пока существует великокняжеская царская семья — верховный распорядитель собственности . В конце XVI в. эта семья вымирает. Со смертью последнего ее представителя, Федора Ивановича (1598), перестает существовать семейная «отчина».
Русское общество
Русское общество по-своему отразило в своем сознании сложившийся под воздействием Монгольской империи тип синтеза власти и собственности. Люди не могли допустить даже мысли, что на русском престоле может оказаться «неприрожденный государь». В этом словосочетании — суть общественной реакции: царем может быть только тот человек, который родился в царской семье и получил власть по наследству от отца Этой властью не может распоряжаться простой смертный, не входящий в «золотой род» Калитичей. Разрыв между обществом и семьей великого князя, государя и царя — поистине громадный. Этот разрыв не опасен, когда существует многоженство (как у монголов), и всегда найдется наследник из правящего рода; иное дело — Россия, страна православная; здесь главная проблема власти стала заключаться в том, что у великого князя может при определенных обстоятельствах не быть прямых наследников. Так оно и случилось: сначала у Василия III не было долгое время детей в браке с Соломонией Сабуровой, затем — после смерти Федора Ивановича — вообще пресекся род Калитичей: тот род, который единственный имел право на власть. Глубинный кризис отношений власти и собственности породил кризис общественного сознания.
Смута явилась осмысленным на него ответом...
Борис Годунов не сам по себе плох как царь, плохо то, что теперь надо служить новому роду, который еще недавно сам был служилым по отношению к прирожденному государю. По тому, что предпринимал Борис Годунов для укрепления своей власти, видно, что было в ней слабым звеном. По этим действиям можно судить об основных элементах, из которых должен был сложиться новый образ государя.
Как ни странно, но в новых условиях именно народ, мнения которого никогда не спрашивали, должен был стать «гласом Божьим» и санкционировать власть, происхождение которой — всегда божественное.
Если для наследника престола в семье прирожденного государя такая санкция заключалась в завещательном акте, то для Бориса Годунова подобным актом стала утвержденная грамота об избрании его царем.
21 февраля 1598 г. Борис был наречен на царство. 9 марта патриарх Иов собирает Освященный собор и «весь царский сигклит» и сообщает, что настала пора провести коронацию и составить утвержденную грамоту. Само решение о составлении утвержденной грамоты было оформлено как приговор, подписанный представителями всех чинов и скрепленный печатями. 15 марта патриарх обнародовал окружную грамоту об избрании Бориса на царство. В марте-апреле происходит процедура крестоцелования новому царю. Не ранее середины июля составляется утвержденная грамота. Подлинник, помеченный датой 1 августа, до нас не дошел. Известны только списки. Утвержденная грамота обосновывала власть нового царя, начиная с изложения истории первых князей на Руси. Борис Годунов заслуживал царства своими делами: победами над крымским ханом и королем свейским, устроением «тишины» в государстве, заботой о всех чинах государства. — См.: Зимин А.А. В канун грозных потрясений. М., 1986.
7 января 1598 г. умер царь Федор, а 17 февраля 1598 г. Земский собор избрал на царство его шурина — Бориса Годунова. Пожалуй, самые важные события произошли в этом промежутке времени. Ирина Годунова отправилась в Новодевичий монастырь и приняла там постриг под именем инокини Александры. Формально она оставалась правительницей...
Не следует думать, что в России не могло быть правления женщины. Иван Грозный, опасно заболев в марте 1553 г., в полной мере осознал опасность того, что власть может перейти к боковым ветвям правящего дома, а именно к удельному князю Владимиру Адреевичу. Царь попытался спрогнозировать наихудшие варианты развития событий. До нас дошли три крестоцеловальные записи удельного князя. В первой, оформленной 12 марта 1553 г., Владимир Андреевич клятвенно утверждал, что будет во всем покорен Дмитрию Ивановичу, малолетнему наследнику престала, и его матери Анастасии в том случае, если царь умрет. В апреле 1554 г. была составлена вторая крестоцеловальная запись удельного князя: по вполне понятной причине — в царской семье родился сын Иван, а сын Дмитрий к этому времени погиб. В записи оговаривались даже конкретные моменты будущих взаимоотношений: кто-то из бояр погрубит — не надо мстить; если Иван пошлет войско на брата своего (гипотетического!), то нужно идти в поход, не следует Владимиру Андреевичу слушать собственную мать, если она «лихо учнет... наводити» и т.д. Интересующий нас момент выражен предельно ясно и просто: «А возмет Бог и сына твоего Ивана, — пишется в крестоцеловальной записи удельного князя, — а иных детей твоих государя нашего не останет же ся: и мне твой государя своего приказ весь исправити твоей царице великой княгине Анастасие, по твоей государя своего душевной грамоте и по сему крестному целованью...» Как тогда бы развивались отношения? Об этом царь, видимо, не хотел и думать: слишком уж неприятной была эта перспектива. А между тем, она стала реальностью...
Любопытны слухи, которые распространялись вокруг предстоящего избрания на царство Бориса Годунова. Трудно отделить в них правдивое от фантастического. То, во что люди верили, о чем думали — есть особого рода реальность; с ней можно не соглашаться, но у нее нельзя отнять право на бытийность.
5 (15) февраля 1598 г. А. Сапега сообщал Хр. Радзивиллу о том, что стало известно от шпиона. Перед смертью Федор Иванович говорил Борису Годунову, что он не может быть царем из-за низкого происхождения («от подлого народа»), и при этом указывал на Федора Романова. Борис Годунов «будто бы держал при себе своего друга, во всем очень похожего на покойного князя Димитрия, брата великого князя московского. Этот друг родился от Пятигорки, которой давно нет в живых. Годунов написал письмо от имени этого князя Димитрия в Смоленск, что он уже стал великим князем. Москва стала удивляться, откуда он взялся, однако они догадывались, что его до сих пор скрывали». Московская знать, сообщал информатор, поддерживает Романова, стрельцы и чернь — Годунова. Любопытна сама мотивация: Федора Романова хотят избрать «ибо он родственник великого князя», за Годунова потому, что он «хорошс платил», но все же даже «черни» мешает то, что «он происходит от подлого народа». Упорно ходили слухи, что согласится стать русским царем природный государь — эрцгерцог Максимилиан.
Этот агент, сам того не ведая, отметил весьма важную деталь. Судя по всему, соперники готовились к схватке заранее. Связь между Романовыми и Лжедмитрием очевидна. Карьера монаха Антониева-Сийского монастыря Филарета (в миру Федора Никитича), ставшего за несколько лет «нареченным патриархом», была обеспечена победой Лжедмитрия. Григорий Отрепьев был боевым холопом Романовых. Он был очень хорошо подготовлен к своей роли «настоящего царя». В.О. Ключевский остроумно заметил: «Он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве». Закваска эта столь удалась, что самозванец, судя по всему, и сам был уверен в том, что он подлинный царевич Дмитрий. Значит, готовили его к этой роли не в спешке... Если так оно и было, то сценарий Смуты — под воздействием общественного настроения — «писали» оба главных претендента на трон! Оба, судя по всему, понимали, что «подлинный царевич» может сокрушить своим именем любого неприрожденного царя...
Годунов выехал из Москвы, чтобы не мешать людям выражать свою волю. Театрализованные представления в столице и за ее тогдашними пределами должны были убедить всех в том, что «народ» упрашивает Годунова стать царем. В Новодевичий монастырь потянулись шествия, и специально подготовленные люди стали уговаривать царицу отказаться от престола в пользу брата. В этом спектакле принимал участие сам патриарх Иов. Для агитации использовали главную святыню России — икону Владимирской Божьей Матери. В шествиях к Новодевичьему монастырю принимали участие и бояре с князьями, и московское простонародье. Когда царица отказалась от престола в пользу брата, как свидетельствует Конрад Буссов, Борис Годунов сказал: «Так я вижу, что множество присутствующего здесь народа из всех сословий не перестает просить, то полагаю, что воля Господня такова, чтоб государем на Руси был я. Но для того, чтобы я еще вернее познал волю Божью, я прошу нескольких недель для похода против крымских татар. Если я увижу, что вся земля повинуется, то это будет свидетельством того, что все сословия желают моего избрания».
Хроника Конрада Буссова принадлежит к числу самых ценных источников среди сочинений иностранцев о России начала XVII в. Начинается описание событий со времени правления Бориса Годунова, а завершается рассказом об освобождении Москвы ополчением Минина и Пожарского. Важно отметить, что Конрад Буссов, судя по всему, был действительным участником многих описываемых событий и выступает фактически как непосредственный наблюдатель. Конрад Буссов знал русский язык, но сочинение было написано на родном языке — немецком.
Биографические сведения о Буссове довольно скудны. По его собственному признанию, с 1569 г. он был вне пределов Германии — в Лифляндии и России. Почти ничего неизвестно о его пребывании в Лифляндии; в России он появился в 1601 г. Он поступил на службу к русскому государю и получил даже в поместье села и деревни. Чем он занимался? Судя по всему, он был одним из тех, кто возглавлял войска наемников. Службу свою он продолжал и при Лжсдмитрии. и при Василии Шуйском.
После избрания Бориса Годунова на царство вопрос о том, насколько это избрание есть воля Бога, встал остро: это понимал и сам Годунов. После избрания предстояла коронация — венчание на царство. Но она задерживалась, так как пришло известие о готовящемся походе крымского хана Казы-Гирея на Москву. Годунов лично решил возглавить поход, чтобы в случае победы убедить всех — его царство благословляется Всевышним. Численность дворянского ополчения достигла 40 тысяч: узнав об этом, Казы-Гирей двинулся в Венгрию. Годунов вернулся из похода 2 июля 1598 г. не победителем, а миротворцем. Победа, которая как никогда была нужна избранному царю, не была одержана.
«Воля Господа» не проявила себя явно... 3 сентября состоялась долгожданная коронация в Успенском соборе. С этого момента люди в каждом проявлении земных неурядиц будут видеть мистическую зависимость между властью нового царя и Богом. Так благословляется ли царство Годунова? Помимо земной санкции всегда необходима иррациональная ее оправданность... Когда начались неурожаи, природные катаклизмы, этот канал мировосприятия стал создавать саму действительность. Нет главного — Божьей санкции, значит, власть эта незаконна. Появление «законного» государя отвечало потребности средневекового сознания воссоздать прошлое, когда существовала царская семья, и был законный наследник престола, царевич Дмитрий...
Борис Годунов, надо сказать, понимал, что угроза быть в глазах людей незаконным — вполне реальная, и старался повысить статус своей семьи. Поразительно, но тем же самым будет озабочен и Михаил Федорович Романов в конце свой жизни. Оба избранных государя будут стремиться выдать замуж своих дочерей за прирожденных государей, чтобы таким образом создать новое качество династии, закрепив законность их прав на престол.
Борис Годунов в 1599 г. узнал о шведском герцоге Густаве, сыне короля Эрика XIV...
Густав родился в 1568 г. В том же году Эрик XIV был свергнут с престола и заключен в тюрьму своими братьями. Мальчику пришлось бежать в Польшу. Он скитался, искал покровительства у польского короля, германского императора. Густав был на редкость хорошо образован, знал языки. Такой принц, казалось поначалу Годунову, как нельзя лучше подходит для него. Не имеющий ничего. кроме высокого происхождения, он вполне устраивал русского царя.
Годунов через своих тайных агентов пригласил Густава в Москву, «приказал с пышностью встретить его на границе, почтить многими подарками и подношениями. Он хотел дать ему в жены свою единственную дочь [Ксению. — А.Ю.]. Он показал ему и предоставил в его распоряжение все свои военные силы, чтобы при помощи их он напал на своих неверных шведов... Но герцог не пожелал на это согласиться и ответил, что он предпочтет скорее погибнуть сам, чем подвергнуть свою родину опустошению и лишить жизни тысячи людей. Он вел и другие неуместные речи, из чего можно заключить, что добрый господин либо переучился (поскольку он был ученым мужем), либо слишком много перестрадал. В конце концов, поскольку не было высказано желания воевать со шведским государством, царь изменил свое к нему благоволение и расположение, не только не пожелал отдать за него свою дочь, но даже проявил к нему такую немилость, что отправил насовсем из Москвы в Углич. Там его содержали по-княжески до самой смерти, случившейся при третьем после того царе, Василии Шуйском... Его погребал в Кашине в монастыре Димитрия Солунского 22 февраля 1607 г. немецкий пастор господин Мартин Бер из Нейштадта». Конрад Буссов, судя по всему, так и не увидел главной причины гнева Годунова Очевидно, что не из-за похода в Швецию произошел разлад царя и герцога, хотя и этот момент нельзя не учитывать. Главное неудовольствие связано было с тем, что герцог не проявил желания породниться с Годуновыми. Ведь поход был бы возможен только после того, как Густав стал бы зятем русского царя. На другой вариант никто бы просто не согласился в России...
Помимо шведов в эти династические игры Бориса Годунова были вовлечены также и датчане. Третий сын Фредерика II 19-летний принц Ханс мог стать мужем Ксении Годуновой в 1602-1603 гг. 20 декабря
1601 г. в Копенгагене был заключен брачный договор, по которому Ханс получал в приданое княжество Тверское и 400 000 гульденов. 14 марта 1602 г. в Москву прибыли датские посланники Нильс Краг и Клаус Паслик. Борис Годунов уверял, что жениху не будут чинится препятствия в отправлении религиозного культа, но, как выяснилось впоследствии, это была уловка, чтобы заманить жертву любой ценой. 2 августа 1602 г. эскадра из 8 кораблей с Хансом и 300 человек свиты отбыла из Копенгагена, взяв курс на Нарву, где 10 августа ее встретил боярин М.Г. Салтыков. Прием Хансу был оказан буквально царский. Принц несколько дней провел в Новгороде, забавляясь охотой, пирами с музыкой и медвежьей борьбой; он посетил русские монастыри и в приподнятом настроении вскоре отправился в Москву, где 19 сентября
1602 г. ему был оказан еще более пышный прием: в Кремле звонили во все колокола, а на улицах принца встречала нарядная толпа москвичей. 28 сентября в Кремле состоялась официальная церемония в честь прибытия принца, Ханс был представлен Годунову, после чего начался пир. Свадьбу решено было провести в начале зимы. Годунов не торопился: предстояло самое сложное — уговорить принца переменить веру. Поскольку результат был неизвестен, то Ханс был объявлен формально главой чрезвычайного посольства. Датского принца пытались заставить изучать русский язык, носить русское платье, но судьба распорядилась иначе... В Москве свирепствовала чума. Ханс заболел, спасти его не удалось. Один из тех, сто сопровождал Ханса, воспроизвел в своих записках последние слова принца — это весьма симптоматично: «Наверное, Господу не угодно мое присутствие среди этих нехристей, и он забирает меня к себе, чтобы я не перешел в их поганую веру». 28 октября 1602 г. в 6 часов вечера он умер. Был похоронен в Немецкой слободе в лютеранской церкви, в специальном склепе. В 1637 г. тело принца было перевезено в Копенгаген.
В эпоху Смуты начались поиски приемлемой кандидатуры на русский престол: разумеется, хотелось видеть на нем «прирожденного государя»...
Как считал Г.А. Замятин, вопрос о шведском королевиче как кандидате на русский престол впервые был поднят В.И. Бутурлиным на переговорах с Делагарди 6 июня 1611 г. Открыто выражалась мысль, что Новгород желает иметь одного из сыновей шведского короля Карла своим государем. При этом была высказана надежда, что и Москва согласится примкнуть к Новгороду. Делагарди ответил, что сообщит королю, и заранее уведомил, что Карл не откажет в этой просьбе русских людей. 7 июня Сапега разбил лагерь недалеко от Москвы, и вожди ополчения — князь Дмитрий Трубецкой и Прокопий Ляпунов — 16 июня отправили в Новгород требование склонить Делагарди к немедленному походу под Москву. Обещаны были уступка Ладоги и Орешка и переговоры с Делагарди, как только он явится под Москву. 23 июня 1611 г. повторилась просьба о скорой помощи. Одновременно в Новгород направили «приговор» об избрании народным ополчением старшего сына шведского короля Густава Адольфа государем и великим князем. Этот приговор был получен в Новгороде 2 июля 1611 г. Об этом свидетельствует грамота митрополита Исидора и боярина И.Н. Одоевского, которую привезли в Москву в 1615 г. В ней сообщалось, что 2 июля 1611 г. «писали из под Москвы в Великий Новгород ко мне, богомольцу Исидору митрополиту и ко всему Освященному собору, да ко мне, Ивану Одоевскому, да к чашнику и воеводе, к Василью Бутурлину, и всяких чинов людем боярин и воевода князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой с товарыщи и всяких чинов люди и приговору своего список за своими руками в Великий Новгород прислали с Иваном Баклановским, который приговор царевичи розных государств и бояре и всяких чинов служилые и жилетцкие люди утвердили за руками, советовав не один день о обиранье на Российское государство государем царем и великим князем всеа Руси и Свейского королевича государя королевича...». 25 декабря 1611 г. новгородский митрополит Исидор и воевода Никита Одоевский отправили в Стокгольм юрьевского архимандрита Никандра с «приговором», в котором предлагался престол одному из сыновей Карла. При этом новгородцы — что любопытно — свое решение обосновывали ссылкой на упоминавшийся приговор народного ополчения. Обратим внимание на мотивацию: «В прошлом во 119 году, июля в 2 день, писали с Москвы бояре, и дворяне, и думные дияки, и всяких чинов служилые люди, и гости, и всяких чинов жилецкие люди, с Иваном с Баклановским, к боярину и воеводе ко князю Ивану Никитичю Болшому Одоевскому с товарыщи свой совет, что они, по отписке чашника и воеводы Василья Ивановича Бутурлина, советовали со всякими людми, не по один день, и всемогущаго Бога волею, Московского государства всяких чинов люди, царевичи розных государств, и бояре, и околничие, и воеводы, и чашники, и столники, и стряпчие, и дворяне болшие, и приказные люди, и князи и мурзы, и дворяне из городов, и дети боярские, и атаманы и казаки, и новокрещены, и Татарове и Литва и Немцы, которые служат в Московском государстве, и стрельцы, и всякие служилые и жилецкие люди, приговорили и обрали на государство Московское и на все государства Российского царствия государем царем и великим князем всеа Русии Свийского Карла короля сына, которого он пожалует даст. И ему бы велеможному и высокороженному князю и государю Карлу, королю девятому, Свитцкому, Готскому, Вендейскому и иных, видя на Московское государство и на все государства Российского царствия такие беды и кровопролитье, чтобы он государь пожаловал, дал из двух сынов своих королевичей князя Густава Адолфа или князя Карла Филиппа, чтобы им государем Российское государство было по-прежнему в тишине и в покое безмятежно и кровь бы крестьянская престала; а прежние государи наши и корень их царьской от их же Варежского княженья, от Рюрика и до великого государя царя и великого князя блаженные памяти Федора Ивановича всеа Русии, был...».
По всей видимости, внутри русского общества был раскол по вопросу о «прирожденном» царе. Противоборствовали две основные тенденции. Дворянство был заинтересовано получить «прирожденного государя», чтобы восстановить прежнюю структуру отношений власти и собственности, непривилегированные слои населения и часть духовенства, встревоженного засильем иностранцев и перспективой утраты своей конфессиональной самоидентичности, готовы были согласиться на государя «из прирожденных бояр». 12 марта 1611 г. игумен Соловецкого монастыря Антоний писал шведскому королю Карлу IX: «А хотят выбирати на Московское государьство царя и великого князя из своих прироженных бояр, кого всесильный Вседержитель Бог изволит и Пречистая Богородица, а иных земель и иноверцов никого не хотят. А у нас в Соловецком монастыре и в Сумском остроге и во всей Поморской области той же совет единомышлено: не хотим никого иноверцев на Московское государьство царем и великим князем, опроче своих прироженных бояр Московского государьства».
Между этими двумя позициями — особое поле напряжения. Дворянство и казачьи массы — основные движущие силы Смуты. Едва ли случайно, что казаки выступали инициаторами избрания М.Ф. Романова, а дворянские лидеры ополчения склонялись к кандидатуре шведского принца. То, что его избрать не удалось, можно объяснить целым комплексом причин, и в том числе даже тем, что Прокопий Ляпунов был убит казаками 22 июля 1611 г.
Еще до прибытия Никандра в Стокгольм умер Карл IX и на престол вступил Густав Адольф, который поначалу и сам выразил желание соединиться с Новгородом и даже стать русским царем, но потом изменил свое решение и уже в октябре 1612 г. предложил к избранию своего брата Карла Филиппа, обещая направить его в Выборг к началу 1613 г. для ведения переговоров.
Представителю ополчения на переговорах с новгородцами, С. Татищеву, было наказано выяснить: будет ли перекрещиваться Карл Филипп? Это единственное затруднение на его пути к русскому престолу: «Мы все одиномысленно у Милосерднаго в Троицы славимого Бога нашего милости просим и хотим того, чтоб нам всем людем Российского государьства в соединенье быть; и обратиб нам на Московское государьство государя царя и великого князя, государьского сына, только бы был в православной крестьянской вере Греческаго закона, а не в иной которой, которая вера с нашею православной хрестьянскою верою не состоится».
В 1615 г. московские бояре писали новгородцам, обосновывая свое решение — избрать на русский престол М.Ф. Романова: «Да и свейской прежней Карлус король писал великого государя нашего всем великого Российского государства всяким людем на Российские государства полского королевича и иных ни из которых чюжих государств государя не избирати, а избрати-б нам на Росийские государства себе великим государем царем и великим князем всеа Руссии самодержцем из Российского жь государства родов, кого нам Бог даст... И всесильнаго в Троицы славимаго Бога нашего милостию и по Его святой праведной воле и хотению, а по племяни великого государя нашего блаженные памяти царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии самодержца, изобрали есмя на все великие и преславные государства Российского царствия великого государя нашего царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии самодержца, понежь бо он, великий государь, блаженные славные памяти великого государя нашего царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии самодержца законные супруги, благочестивые царицы и великие княгини Анастасеи Романовны, Юрьева великого государя нашего царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии самодержца матери родного племянника боярина Федора Никитича Романова Юрьева сын...». Проблемой «узаконивания» династии был озабочен и царь Михаил Федорович.
В 1644 г. в Москву по его приглашению приехал датский принц Вальдемар Кристиан (1622-1656), чтобы жениться на его дочери, Ирине Михайловне...
Еще в начале 1641 г. датский король получил сообщение о том, что русские проявляют интерес к принцу. В том же году Вальдемара отправили в Россию в качестве посла с государственным советником Грегерсом Краббе. Принца снабдили инструкцией, в которой рекомендовалось в случае, если русские предложат брачный контракт, не отказываться при условии сохранения свободы вероисповедания. Вальдемар произвел на русского царя благоприятное впечатление. На протяжении 1642-1643 гг. русские послы вели в Копенгагене переговоры о предполагаемой женитьбе. Вальдемару в качестве приданого предлагался удел — города Суздаль и Ярославль с прилегающими к ним территориями. Окончательный вариант брачного контракта решено было утвердить в Москве во время официального визита Вальдемара.
Сохранилась «повесть» об этих событиях. Ее написал неизвестный монах в 1647 г. Драматический характер событий так подействовал на Михаила Федоровича Романова, что автор этого произведения прямо связывал его смерть с неудачей в щекотливом деле...
Попробуем вникнуть в суть дела, весьма непростого и несводимого только к прениям о вере. Как автор дошедшей до нас Повести оценивал поведение царя? Какими мотивами объяснял его настойчивость в достижении цели? И почему, собственно говоря, Михаил Федорович был столь безутешен в этом постигшем его несчастии?
Михаил Федорович назван в Повести «внуком» (и это важно!) царя и великого князя Ивана Васильевича, племянником «сына царя Иоанна, царя Феодора Иоанновича». Сразу же — в начале Повести — оговаривается, что выбор на Вальдемара пал не случайно: «Обычаи же убо есть русским нашим государем царем и великим князем, еже не давати из своих царских дщерей за своих синклитов, ни за их синклитских сынов, но из чужих земель и орд царевичев или королевичев приимати в зяти». Этот своеобразный «комплекс неполноценности» царской династии будет давать о себе знать на протяжении всей Повести...
Принимали датского принца по-царски в каждом городе, где он останавливался, пока ехал к столице Русского государства. «Егда же прииде к самому царствующему граду Москве, тогда, по повелению же цареву весь великий и царствующий град Москва выступи противу его на сретение; первые убо князи и боляре и их болярские дети и прочии чина царска, изрядным украшением убравшеся, конми и одеждами, и прочиих мнози ратные люди, и иных многих русских градов честныи дворяне… Он же злодей нечестивый повеле дары приимати, а в треклятом своем уме злая мысля, ему же благая, яко отнюдь проклятыя своея веры не отщетитися...»
Любопытно замечание автора Повести, что царь и царица посылали к нему яствы и различные «пития», дары «многоценные», «мняста его яко сына своего прияти».
Этот поведенческий мотив царской семьи фиксируется в Повести в различных вариациях: он явно очень значим.
«По вся же дни, жительствуя в том уготованном дворе его, нача бесноватися по своему безаконному обычаю и вере, в трубы и органы и в прочия различныя писки играти; иного же срам есть и писати. Царь же и царица даста ему волю и не возбраняста ему в том ни в чем же, елико хощет творить по своему беснованию, утешаста его, паки мысляста его прнятн, яко сына своего. Жившу же ему окаянному в царствующем граде Москве во уготованном том ему дворе... Еще же паки от самого царя и царици со многими же дарми и драгими часто людие прихождаху иногдо жде и сам царь даря его, и аки паки присно сына своего присвояя к себе, некогда же и единотрапезника сотвори его с собою быти и тако чтя его велми». А между тем, заявляет автор Повести, «царь государь не прост господин, но царь и самодержец всея Pyccии и еще един во вселенней благочестием и верою сиаа». Но никакие высокие почести не соблазняли ум Вальдемара, не желавшего перекрещиваться в православие...
Настроение Михаила Федоровича стало печальным: «И бысть царь и царица в скорби и печали велицей зело о неполучении хотения своего».
Каково же это «хотение»? Только ли в том, чтобы выдать дочь замуж?..
Меж тем, сам принц стал пленником, хотя и очень почетным. Дело зашло так далеко, что Вальдемар пытался даже бежать. 9 мая 1644 г. в три часа ночи в сопровождении 15 человек он добрался до Тверской заставы, где его задержал отряд стрельцов.
Несмотря ни на что, споры о вере шли постоянно: обе стороны хотели убедить друг друга в истинности собственной «веры». С московской стороны в прениях принял участие Иван Наседка, настоятель Благовещенского собора в Кремле, с датской — пастор Матиас Велхавер. Дискуссия обрела международный характер: Кристиан IV обратился за помощью к польскому королю, который через молдавского воеводу задал вопрос константинопольскому патриарху Парфению — можно ли не перекрещиваться? Патриарх собрал синод, который заявил, что лютеране подлежат повторному крещению. Впрочем, киевский митрополит Петр Могила настаивал на том, что повторного перекрещивания проводить не нужно, но голос его не был услышан.
Последний диспут произошел 4 июля 1645 г., а спустя несколько дней Михаил Федорович умер.
Ситуация для русских современников, надо сказать, ясная: царь и царица хотели, пишет неизвестный монах, чтобы Вальдемар, перекрестившись, вступил в законный брак. И тогда его «к своему царскому достоянию сопричтут». С этими мучительными переживаниями жил в последние свои дни царь Михаил Федорович и умер он, не решив главной проблемы своей семьи. Как пишет автор Повести, царь «не сподобися желанного своего видети милей своей царской дщери в светлех и брачных ризах и законному браку сочетание с таковым великородным; аще и нечестив сын, но обаче великороден».
Большой интерес представляют суждения автора Повести о том, как вступил на престол Алексей Михайлович, в какой именно обстановке. Суть не в том, что он прав или неправ в своей оценке событий последних дней жизни Михаила Федоровича, а в том, что могло допустить в качестве объяснения средневековое сознание. Евдокия Лукьяновна Стрешнева учла пожелания сына и патриарха — не задерживать датского принца («несть ему у нас в нашей Рустей земли части, ни жребия»). Но сама она, по признанию автора, была сломлена происшедшими событиями — «болезнию и печалию одержима бысть, яко желание ея не свершися в конец, и абие преставися...». Умерли родители, явно жаждавшие видеть в Вальдемаре не только мужа Ирины, но и нечто большее! По крайней мере, сам автор Повести спокойно это допускает, говоря о вступлении на престол Алексея Михайловича: «Без их же убо государей не их воля стала , но новая благодать возсияла, сия отрасль их царская востала, благоверный царевич князь Алексей Михайловичь уже и царь наречен бысть». Заметим: ни слова про родительское благословление («не их воля»); благодать, как известно, всегда от Бога.
Автор Повести моделирует варианты отношений в царской семье, если бы Вальдемар стал ее членом. Он находит поразительный образ: «Яко же глаголется от человек: два убо зверя не ужителствуются во едином лежалище, такоже таки и благочестивому с нечестивым не ужителствовати во едином царстве». Два медведя, в самом деле, не живут в одной берлоге, если к тому же этой «берлогой» является все Русское государство. «И еще бы еще не обезумен был от Бога таковый и нечестивый враг и крестился по нашему рускому обычаю, якоже преже рех, и оженился законным браком с царевою дщерию, то бы вправду велика была беда и крамола всему православному христианству, и всему государству смута (!) и раздор...» Автор допускает также, что даже если бы Вальдемар стал только «зятем» при царе Алексее Михайловиче, то и тогда возникла бы ситуация конфликта, потому что Вальдемару захотелось бы стать «большей властец и царством владети, и смуту бы и крамолу учинил велику зело...».
Такое неопределенное отношение к вопросу о принципах передачи власти вполне понятно, ибо новая династия была выбрана без всяких гарантий, что она станет наследственной. Практика написания завещаний прекратилась вместе со смертью царя Федора Ивановича. Нового государя фактически должны были вновь избирать, а этого, конечно, боялись Романовы. Как видно, малейший намек на неприрожденность царя приводил к мысли о возможности новой смуты в государстве. Автор Повести, заключая свои рассуждения о новой благодати — восшествии на престол Алексея Михайловича, невольно фиксировал свое отношение к главной проблеме: «...не вниде нечестие во благочестие; облада нами и владеет ныне по своему царскому достоянию и по прирожденному отечеству сей природный государь наш царь».
И.В. Поздеева обратила внимание на то, что в послесловиях старопечатных изданий первой половины XVII в., являвшихся одновременно «государственными документами», утверждается идея о легитимности новой династии. Сама эта легитимность в сознании людей определялась «по свойству» — т.е. близостью новой династии к прежнему царскому корню. Утверждалось, например, что Михаил Романов занимает престол после «великих государей — деда своего... Ивана Васильевича и дяди своего... Федора Ивановича. Именно эта близость вела к традиционной сакрализации власти: «сам Бог избра, яко верна стража», и «содержит», как «божественную десницу» царскую власть в России. Вместе с тем, окончательный «приговор» выносит «земля». Под «Русской землей» понималось богоспасаемое царство, в котором народ не может не быть «гласом Божьим».
Иван Грозный смеялся над шведским королем, обвиняя его в том, что он не может похвастаться своей родословной: хотя отец и мать венчаны на царство, а «дотоле не бывал нихто!» «Потому ваш мужичей род и не великое государьство»! — писал царь, выражая таким образом не только свою заносчивость, но и общее умонастроение русских людей, считавших, что царь не может быть избран «человеческим хотением». В эпоху первых Романовых стали думать, что истинный царь избирается если не «человеческим хотением», то «по человеческому угодию»: в этом «угодии» и осуществляется промысел Божий.
«Слово и дело»
В первой половине XVII в. оформляется система политического сыска — «слово и дело», которая призвана была жестко карать людей за малейшее сомнение в законности новой династии. Большинство политических дел о «непригожих словах», оскорбляющих царскую семью или саму особу государя, возникало, когда люди, подвыпив, расслаблялись и без утайки, забыв о страхе, выкладывали все, что было на уме. Документы фиксируют буквально поток «неподобных слов». Здравицу в честь царя и великого князя Дмитрия Ивановича с удивительной регулярностью произносят в разных уголках страны и на протяжении довольно длительного времени — вплоть до 40-х гг. XVII в. Призрак «другого» государя витал в чаду кабацких застолий: так, в 1614 г. стрелец Игошка Максимов донес на казака Ивашку Яковлева: «И говорил Ивашка Яковлев Игошке: «Которому де ты государю служишь?» Самозванчество — ответ на разрушение привычного миропорядка; если нет прирожденного царя (законного в силу своего рождения в царской семье), то им может стать любой, такова логика многих участников Смуты. Некий Гришка Бурдыкин в 1624-1625 гг. говорил про себя: «Как де бы я был в Серпейском уезде в дер. Мишневой, и я де был царь в те поры». Царь Михаил Федорович, беспокоясь о высокородном женихе для своей дочери, не исключено, помнил (мог помнить, ибо многие политические дела докладывались государю лично!) «непригожие слова» некоего Милютки Кузнеца, который в 1626 г. задумчиво произнес в кабаке: «Что де нынешние цари?..». Сомнению стали подвергать даже изначальную связь между царской властью и принадлежащей ей территорией Русского государства: посадский человек, житель Можайска Тимошка Иванов сын Калинин 21 мая 1626 г. гнал к реке стрелецких лошадей и «учал де стрельца Семку Макарова спрашивать про лошади». И ответил ему стрелец: «Земля де государева, а мы де и лошади у нас государевы жь». Тимошка не согласился с этим: «Та де земля наша, государева де земля, и луги, и лошади на Москве» (в допросе выявился еще один вариант этого крамольного ответа: «Де земля наша посадская, государева де земля, и луги, и лошади государевы на Москве...»). Тимошку «за непригожие слова» велено было «бить батоги гораздо и посадить в тюрьму на неделю, чтоб ему и иных вперед неповадно было таких слов говорить». Подобный случай, конечно, лишь эпизод: в массе своей люди продолжали считать, что все в Русском государстве принадлежит царю. Если бы не было этого в сознании большинства, не удалось бы остановить Смуту и создать какой-то порядок в государстве. Этот тип сознания стабилизировал общество. В 1626-1627 гг. тюремный сиделец Васька Осипов донес, что тюремный сторож Сенька говорил: «В меня де такова жь борода, что у государя!» В таком виде суждение это было крамольным: никому не разрешалось себя сравнивать напрямую с государем. Но на допросе выяснилось, что тюремный сторож говорил похожие слова, но с явно другим смыслом. Сильно пьяный сын боярский Серый Сергеев пригрозил тюремному сторожу: «Мужик де, про что меня лаешь, бороду де тебе за то выдеру!» И он, Сенька, «молыл»: «Не дери де моей бороды, мужик де я государев и борода де у меня государева». Этому ответу поверили на допросе, Ваську Осипова за ложный донос наказали, а Сеньку, тюремного сторожа, оправдали, потому сказал он вполне допустимые (хотя с точки зрения современного человека совершенно абсурдные) слова.
Система политического сыска была зафиксирована во второй главе «О государьской чести и как его государьское здоровье оберегать» Соборного Уложения 1649 г. Все государственные преступления условно можно разделить на три группы:
— умысел на государево здоровье;
— различные измены царю;
— скоп и заговор против царя, бояр и воевод на местах.
Во второй главе определен статус русского царя как верховного главы государства. В статьях 2, 3, 4 особо рассматривается вопрос об измене Московскому государству. В понятие «измена» включается стремление «Московским государьством завладеть и государем быть». Средствами достижения такой цели признавались: сбор рати; дружба с недругами царя.
Впервые термин «измена» упоминается в крестоцеловальной записи князя Ивана Дмитриевича Бельского 1562 г. И в других записях XVI в. это слово определяло, в основном, только отъезд к другому государю, сношения с ним, помощь врагу и т.д. Пресечение династии Калитичей к слову «измена» добавило новое значение; оно иллюстрируется формуляром крестоцеловальной записи, приложенной к грамоте 1606 г. Василия Шуйского в Пермь Великую, где, между прочим, сказано: «Также же мне на Московское государство иного государя из иных государств и из своих никого не искати и не изменити ему государю ни в чем...» Между тем, статья 11 Соборного Уложения фиксирует отъезд как измену, что ведет к конфискации вотчин и поместий, но не означает смертной казни для изменника: более того, в случае его возвращения предусматривались прощение вины и даже возврат вотчин по воле государя. Как видим, представления об измене претерпели некоторые изменения и обрели новое содержание в XVII в. — См.: Соборное Уложение 1649 года. Текст. Комментарии. Л., 1987.
О «государевом слове и деле» говорит 14-я статья Соборного Уложения. Само это словосочетание возникает в начале XVII в. как индикатор новых явлений в общественной жизни страны. Для таких дел существовала уже отработанная система: изветами по «слову и делу» ведали воеводы, Разряд и отчасти приказы сыскных дел и Большого дворца. Политический процесс включал в себя три обязательных этапа: извет, сыск и приговор. В разбирательствах нередко принимали участие царь и ближайшие бояре.
Контроль и распределение
Система «пожалования» покоилась на жесточайшем контроле за распределением земли в государстве. Как же менялась эта система со временем? Рассмотрим основные вехи эволюции средневекового типа синтеза власти и собственности.
До нас дошли царские распоряжения о княжеском землевладении середины XVI в.: указы 1551, 1562 и 1572 гг.
Приговором 1 мая 1551 г. монастырям запрещалось покупать землю и брать земельные вклады без разрешения верховной власти. Князьям (и вообще «всяким людем») запрещалось продавать вотчину «без докладу». Купля-продажа не запрещалась: она попадала под контроль. За нарушение установления — конфискация.
У монастырей оставались те земельные вклады, которые получены были ими до приговора. Указ предусматривал выкуп земель. Если вотчинник давал в монастырь вклад «по своих душах и родителей своих по душах», в «вечный поминок», то эти вотчины можно «вотчичем выкупати» (как и было и при Иване III, и при Василии III). Со ссылкой на старинные запрещения вотчинникам Твери, Микулина, Торжка, Оболенска, Белоозера, а также суздальским, ярославским и стародубским князьям запрещалось «без царева и великого князя ведома» продавать вотчины или отдавать их в монастыри «мимо вотчич». За нарушение указа — конфискация (земли и денег). Если кто-нибудь среди названных категорий вотчинников отдавал вотчину в монастырь «по душе», но «без государева докладу», то она отходила «безденежно на государя». В этом приговоре устанавливалась и такая норма: «А которые вотчины свои в манастыри по душам до сего приговору давали без государева докладу и те отчины имати на государя, да за них по мере денги платили, да те отчины отдавати в поместье». Норма эта фактически узаконивала произвол.
В науке существует разномыслие по вопросу о характере и направленности этого указа. С.В. Рождественский отрицал политические цели всего земельного законодательства XVI в., полагая, что речь шла о потребностях военной организации государства. И.И. Смирнов, напротив, считал, что указ 1551 г. определял принципы политики правительства в отношении двух форм феодального землевладения: княжеского и монастырского. Стремление Ивана Грозного поставить под контроль развитие монастырского землевладения отвечало интересам дворян. А.А. Зимин так же, как и Б.А. Романов, считал, что указ 1551 г. не был направлен против княжат. В.Б. Кобрин пришел к выводу, что в приговоре содержатся не ограничения прав вотчинников Твери, Белоозера, Рязани, а их привилегии: они консервировали «традиционные отношения и обособленность прежде независимых земель». — См.: Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986; Рождественский С.В. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. Спб., 1897; Романов Б.А. К вопросу о земельной политике Избранной рады // Исторические записки. 1951. Т. 38 ; Смирнов И.И. Очерки политической истории Русского государства 30-50-х годов XVI века. М.; Л., 1958; Кобрин В.Б. Власть и собственность в средневековой России (XV-XVI вв.). М., 1987.
Думается, что речь должна идти не о «направленности» указа, а о возможностях царской власти вмешиваться в отношения собственности. Сама эта «направленность» во многом зависела от прихотей царской власти, хотя, конечно, в указе 1551 г. просматривается и определенная логика — сохранить княжеские корпорации в целости.
То, что верховное право распоряжения собственностью в государстве находится в руках царя, с особенной ясностью доказал следующий указ — от 15 января 1562 г. В отличие от указа 1551 г., этот относился ко всем без исключения князьям Северо-Восточной Руси. Теперь полностью запрещалось отчуждение вотчины (продажа, обмен, заклад, дача в монастырь). Наследование допускалось лишь по прямой линии и прямым наследникам — сыновьям. В случае бездетности вотчинника его владение переходило в казну. Вотчина отписывалась на государя в случаях нарушения закона: если князь завещает вотчину дочери или сестре в приданое или на помин души в монастырь; если князь продает вотчину («и та вотчина взять на царя государя безденежно»). Отходит к государю и вотчина, которая по духовной передавалась «на прожиток» бездетной вдове: с ее смертью вотчина переходила в казну. Царь оставлял за собой право вмешиваться даже в духовные распоряжения вотчинников. «А который князь вотчину свою напишет брату своему родному или двоюродному, или племяннику, своего родного брата сыну, или которому ближнему своему роду, опричь тех, как кому мочно меж собою женится, и государь, того посмотря по вотчине, и по духовной, и по тех службе, кому которую вотчину напишет, (велит) указ учинити ».
Такое же вмешательство осуществляла власть в случае с прожиточной вотчиной: если князь «напишет жене» слишком большую вотчину, то государь имеет право решать, дать ли ее всю: «Государь о той вотчине указ учинит».
Кроме того, указ 1562 г. имел «обратную силу»: княжеские вотчины, которые за 15-20 лет до указа покупались или попадали в приданое иногородним в тех районах, где была запрещена им продажа земель по Уложению Василия III и приговору 1551 г., отбирались безденежно. Вотчины, отчужденные за 10 лет до 1562 г., отбирались с денежной компенсацией.
Соборный приговор 9 октября 1572 г. смягчил режим существования княжеских вотчин: это было возвращение к нормам приговора 1551 г. Вместе с тем указ 1572 г. не вполне отрицал закон 1562 г.: подтверждалась норма, что «правнуку правнучьи вотчины не отдавати».
Указ 1572 г. предусматривал вместо выкупа вотчин у монастырей особую процедуру перераспределения земель: «А о монастырских вотчинах приговорили митрополит, и весь освященный собор, и все бояря: в болшие монастыри, где вотчины много, вперед вотчин не давати; а которая будет вотчина и написана, ино ее в Поместной избе не записывати, а отдавати роду и племяни служилым людям, чтоб в службе убытка не было и земля б из службы не выходила; а у монастырских вотчин вотчичем вперед не выкупати. А хто которым монастырем к малым даст хто вотчину, у которых монастырей земель мало, и те вотчины, доложа государя, записывати; а без докладу не записывати и без боярсково приговору». Эта норма зафиксировала существовавшую практику раздачи тех вотчин, которые передавались в монастыри без соответствующего оформления в Поместном приказе. Норма указа 1572 г. ужесточает правило отписывания вотчин: те из них, которые (в обход указа) отдаются монастырям, предписывалось не регистрировать — и затем отдавать «роду и племяни служилым людям».
О подобной практике, существовавшей до указа 1572 г., свидетельствует история села Танище. В 1557-1558 гг. князья Андрей, Василий, Иван, Федор и Василий Меньшой Кривоборские дали в Троицс-Сергисв монастырь село Танище. Затем по неизвестной причине это же село в 1560-1561 гг. было передано ими Кирилло-Белозерскому монастырю. Однако вотчина «ушла» в поместную раздачу. Вот какое было дано объяснение в царской грамоте: «А в книги деи в Поместной избе, в которых записывают вотчинные крепости, князь Ондрей и з братьею да и они [монастырь. — А.Ю.] того сельца и деревень не записали. И то де их селцо и деревни Петр Лихорев да подъячеи Постя Толмачев роздали в поместья детем боярским по государеву указу». Об этой ситуации поведали в начале 1566 г. царю власти Кириллова монастыря; Иван IV распорядился передать село Танише монахам, а помещиков «выслать вон». Правда, какой «указ» имел в виду царь — неясно. — См.: Зимин А.А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.
Ни родовая вотчина, ни монастырь не имели правовой защиты своей земельной собственности: царь сам решал, кого он пожалует, у кого возьмет владение на себя, а какое отдаст в поместную раздачу. Так, например, стародубское село Кувезино, отданное в 1569 г. в Симонов монастырь, некоторое время находилось в поместной раздаче. В грамоте царя Федора Ивановича от 27 ноября 1592 г. находим: «а владел тем селцом и деревнями и пустошми Офонасеи Сьянов... и ныне отписаны на нас». И далее: «Пожаловал есми тем селцом Богородицы Симоново ж монастыря архимарита Тихана з братьею, а Офонасьеве жене Сьянова велели отдати деньги по их вкладной».
Указы середины XVI в. демонстрируют полноту обладания земельным фондом, находившимся во власти царского рода. Но и в послеопричное время ничего не изменилось, — ничего и не могло измениться, ибо речь идет не о сиюминутной «политике», а о присущей данному явлению особой качественности. Что видно на примере уже упоминавшейся корпорации стародубских вотчинников. В жалованной грамоте царя Федора Ивановича, датированной мартом 1587 г., читаем: «...и в прошлом деи в 81-м году в монастырь к Спасу в Еуфимьев монастырь дала княж Селина Гундорова княгини Ульяна мужа своего княж Селину вотчину Гундорова в Володимерском уезде в Стародубе в Ряполовском село Антилохово да деревню Борисково да церковную деревню Макарова по душам мужа своего князя Силы Гундорова да деверя своего князя Никиты за их долг — за полтораста рублев, что была на них кабала в Спаском монастыре и он, архимарит з братьею, ту кабалу им выдал безденежно и даную дей княгиня Ульяна княж Силина Гундорова на ту вотчину им в монастырь дала и они дей по тои данои тою вотчиною владели семь лет и родителеи их в сенаник написали и в прошлом де им в 88-м году, как Суздаль взят был к нам во двор и по нашему указу велено стародубским князем за их вотчины денги давати из нашие казны, а их вотчины велено в поместья роздавати и княж Силина деи княгини Ульяна нам била челом, чтоб нам пожаловати за ее вотчину, велети дати денги по нашему указу, а того она не сказала, что тое вотчину дала в монастырь к Спасу в Еуфимьев монастырь и по ее им челобитью диак наш Иван Стрешнев, не сыскав того за тое вотчину княгине Ульяне княж Силинои Гундорова дал из нынешнеи казны двесте рублев, а тое вотчину село Онтилохово з деревнями отдал в поместье князю Филипу Шаховскому а придачю к старому его поместью и княж Силинои деи Гундорова княгине Ульяны не стало после того вскоре и ныне деи Спаскои Еуфимьева монастыря архимарит Левкея з братьею на нем богомольце нашем на Суздальском владыке на Иеве тех полутараста рублев ищут по даннои княж Силинои княгини Ульянине. И нам бы его, богомольца своего, епископа суздальского владыку Иева пожаловати велети тое княж Силинскую вотчину Гундорова селцо Антилохово з деревнями отдати в свое богомолье, в Суздаль, к Спасу в Еуфимьев монастырь по их даннои, а тех бы денег, что княж Силинои Гундорова княгине Ульяне дано нз нашие казны из монастыря имати велети».
Удар по сложившейся системе был нанесен пресечением «царского корня» и Смутой начала XVII в. Основные коррективы, возникшие в отношениях власти и собственности, видны по тексту Соборного Уложения 1649 г.
Система «пожалования» замкнута теперь только на личности, персоне государя, который собою завершает всю пирамиду власти и собственности. Нет царских завещаний — нет и уделов — владений членов семьи. Хотя визит в Россию Вальдемара показал, что при определенных условиях, о которых уже шла речь выше, удельная система могла возродиться, так как Михаил Федорович обещал датскому принцу дать в удел крупнейшие города России.
Текст Уложения 1649 г., вобравший в себя наиболее существенные нормы средневекового права, свидетельствует, что вотчины и поместья, сближаясь, обретают значительно большую свободу отчуждения. Соответственно меняется и система контроля.
В середине XVII в. обозначилось само направление развития будущих негосударственных форм собственности, хотя остается в силе система «пожалования», механизм которого предусматривает, что любая вотчина не имеет полной зашиты от произвола государства и не является частной формой собственности. Все санкции по изъятию вотчины у владельца напрямую связаны с положением в этой системе царя и государя: любая акция против него, даже словесная или мыслимая, могла караться полной конфискацией земель, имущества и смертной казнью.
Соборное Уложение четко фиксирует правовой статус как вотчины, так и поместья. Судебники 1497 и 1550 г. («О землях суд») лишь упоминали о помещике как о субъекте прав, во владении которого находится земля великого князя. В Уложении о службе 1555/1556 г. регламентировалась поземельная служба государю.
Даже поместья отнимались теперь только в случаях, оговоренных законом. За первый побег с государевой службы наказывали битьем кнутом; за второй — битьем и убавкой поместного оклада на 50 четвертей; за третий — битьем и полной конфискацией поместья. Побег с поля боя сразу же приводил к телесному наказанию кнутом, конфискации половины поместного оклада и половины реальной дачи земель. Злой умысел против государя и измена ему, как уже отмечалось, вызывали вполне определенную реакцию властей. К конфискации владений могли привести также уголовные преступления служилых людей (например, сокрытие разбойников из числа своих людей и недонесение властям).
Соборное Уложение 1649 г., опираясь на Уложение о вотчинах и поместьях, принятое 15 декабря 1636 г., узаконило практику обмена поместий без особых ограничительных условий: по закону 1636 г. запрещалась мена поместьями между московскими и городовыми чинами, но и эта норма Уложением 1649 г. была отменена. А.Г. Маньков справедливо отмечал, что мена неизбежно «стала смыкаться с продажей». Но самым важным нововведением Уложения 1649 г. в области обмена земельной собственностью было разрешение мены поместий на вотчины и вотчин на поместья. Если в XVI в. княжеская вотчина низводилась до положения поместья, то в XVII в. поместье стало возвышаться до вотчины, сливаясь с ней.
Как же осуществлялся контроль за этим перераспределением земельных владений? Законными признавались только те сделки (мены), которые регистрировались в Поместном приказе (каждая такая сделка ко всему прочему еще и доход приносила, потому что при обмене следовало платить пошлину государству).
В XVII в. уже естественным стал процесс продажи поместья в вотчину. Так, в 20-х годах в ответ на челобитные приказных дьяков был дан ряд указов о продаже им подмосковных имений в вотчину, но лишь по царскому указу в каждом случае: такая продажа поместья в вотчину считалась актом пожалования.
Сближение поместья и вотчины — в праве наследования. Поместье стало родовой собственностью в рамках поместного оклада. Вотчина, согласно тексту Уложения 1649 г., представлена была тремя основными видами — родовой, выслуженной, купленной. Судебник 1550 г. (ст. 85) знает лишь один вид — родовую вотчину; появление разновидностей — знак другого времени.
Родовая вотчина в сознании современников свидетельствовала о родовитости владельца, выслуженная вотчина — о заслугах, купленная являлась лишь признаком благополучия. Выслуженная и родовая вотчины в правовом отношении были приравнены. С 1619 г. в формуляре выслуженных грамот стали фиксироваться широкие права вотчинников, что свидетельствует о самом направлении развития служилого землевладения в
России: «В той вотчине... он, и ево дети, и внучата, и правнучата волны, и волно ему, и ево детем, и внучатам, и правнучатом та вотчина продать, и заложить, и в приданые дать, и в монастырь по душе до выкупу дать... А будет у него детей и роду не останетца, а останетца одна жена, и жене ево тою вотчиною владеть по свой живот, а после своего живота вотчину для мужа своего и своего поминка отдать в монастырь до выкупу».
Акты купли-продажи вотчин должны были фиксироваться в Поместном приказе. Любопытно, что Уложение уже фактически допускало, что вотчина может быть отчуждена вместе с населяющими ее крестьянами.
Основные ограничения существовавших форм землевладения сводились к требованию службы. Для дворян XVII в., как заметил И.Л. Андреев, в широком смысле служить — значило жить. Жизненный путь в челобитных и сказках служилых людей виделся ими как непрерывное служение, главные вехи которого — походы и осады; в глазах дворян их служба создает порядок в царстве.
Для царя Алексея Михайловича служба «со всяким усердством» была критерием, по которому он судил о преданности и пригодности дворянина и в соответствии с этим выстраивал свое отношение к нему. Система «пожалования» требовала ответной реакции, и Алексей Михайлович огорчался, если не видел «сердечной» преданности служилого человека. В письме к В.В. Бутурлину он писал: «Ведаешь наш обычай: хто к нам не всем серцем станет работать, и мы к нему и сами с милостью не вскоре приразимся». Возмутительно, если «природные холопи» (по выражению царя) лгут царю, но всякий проступок исправим... самой службой. Провинившиеся служилые люди порой возвращали себе доброе имя ратной службой, которая искупала вину перед монархом.
Во второй половине XVII в., однако, обнаружился кризис системы «пожалования», выразившийся в многочисленных случаях «нетства» и бегства служилых людей. Это ставило под сомнение «эффективность системы, при которой служба была тесно связана с поземельным обеспечением служилого человека». И.Л. Андреев сводит причины подобного отношения служилых людей к тому, что требовалась новая организация самой службы. Но, думается, помимо этого следует иметь в виду, что в это время уже противоречиво «сошлись» два процесса — передача поместий и вотчин «в род» (что закрепляло право владения землей и являлось предпосылкой частной собственности) и почти постоянный отрыв служилых людей от этих «пожалований» из-за постоянной службы, что, конечно, было необходимо ради новых «пожалований», но затрудняло само существование «рода», ибо войны, походы порой уносили жизни целых дворянских семей.
Как же завершился распад средневекового типа синтеза власти и собственности?
Ответить на этот вопрос нелегко, ибо элементы этого типа синтеза сохранялись еще очень долго. И все же в следующем, XVIII в., стало возможным рождение гражданского субъекта прав, полнота которых уже не зависела напрямую от службы монарху...
Заметим, что до 1714 г. частноправовые гарантии вотчинного и поместного землевладения распространялись прежде всего на весь служилый род. Вотчина всегда дробилась внутри семьи, — такова многовековая традиция службы.
23 марта 1714 г. был принят указ о единонаследии, написанный в основном самим Петром Великим. Этот указ нанес удар по родовому принципу вотчинного землевладения. Стало возможным выделить из рода одного носителя прав на недвижимость, запретив дробление вотчины при передаче ее по наследству.
Петр стал активно заниматься вопросом о единонаследии не позже 1711 г., когда он потребовал от Посольской канцелярии сделать перевод из различных западноевропейских законов нормы о первенстве детей при наследовании. В 1713 г. царь прочитал доношение Ф. Салтыкова, представителя царя в Англии, занимавшегося закупкой кораблей, в котором предлагалось ввести в России майорат. Вместе с тем многие исследователи видят в этом указе природные корни. Указ в законодательном порядке закрепил процесс полного слияния вотчин и поместий. Он способствовал преодолению пережитков местничества, отмененного в 1682 г. Указ был опубликован 24 марта 1714 г. в столице тиражом 675 экземпляров, а 12 апреля 1714 г. в Москве — в количестве 2400 экз. — См.: Законодательство периода становления абсолютизма // Российское законодательство X-XX веков. Т. 4. М., 1986.
В.О. Ключевский писал, что создавался «небывалый вид землевладения, который можно характеризовать названием наследственного, неделимого и вечнообязанного, с которым связана вечная наследственная и потомственная служба владельца...». Родовые традиции были столь сильны в России, что этот указ не просуществовал долго. 17 марта 1731 г. петровский порядок наследования недвижимости был отменен.
Но если указ можно отменить, то нельзя было остановить исторический процесс превращения средневековой вотчины в частную собственность, а служилого человека в гражданского субъекта прав. Еще К.П. Победоносцев обратил внимание на важные последствия указа о единонаследии: «Помещик сделался вотчинником, а вотчинник помещиком, и владелец населенного имения стал уже смотреть на него как на полную свою собственность, владеемую независимо от служебной повинности. Сообразно этому понятию должен был определиться и взгляд его на подвластных крестьян, как на людей, составляющих часть полной, неограниченной его собственности».
Главная проблема в процессе освобождения служилого человека от жесткой государственной зависимости заключалась в отмене обязательности самой службы — главного компонента средневековой системы «пожалования».
По петровским указам, до Манифеста о вольности Петра III, дворянство обязано было нести государственную службу пожизненно, а начиная с 1736 г. — в течение 25 лет. Действительная служба начиналась с 20-летнего возраста. Уже с 30-х годов XVIII в. правительство предпринимает разнообразные меры для того, чтобы остановить число дворян, не желавших служить. Многие из них даже стали записываться в купечество...
Проблема «вольности»
18 февраля 1762 г. был обнародован знаменитый манифест о вольности дворянской. Император жаловал «на вечные времена, всему российскому благородному дворянству вольность и свободу». А еще через двадцать лет указом Екатерины II от 28 июля 1782 г. будет объявлено, что недра помещичьей земли принадлежат самому помещику. Пафос указа — «изъять... всякое принуждение, а напротив того оживотворить и умножить оные свободою и разными ободрениями». Уже в первой статье этого указа читаем: «Право собственности каждого в имении его распространяем и повелеваем разумети не на одной поверхности земли, им благоприобретенной или по наследству пришедшей, но и в самых недрах той земли и в водах, ему принадлежащих, на все сокровенные минералы и произращения и на делаемые из того металла». Гражданские права дворян окончательно закреплялись в Жалованной грамоте 1785 г.; статья 33 гласила: «Подтверждается благородным право собственности, дарованное милостиво указом от 28 июля 1782 г., не только на поверхности земли, каждому из них принадлежащей, но и в недрах той земли, и в водах, ему принадлежащих, на все сокровенные минералы и произрастания...»
Во второй половине XVIII в. комплекс указов создаст правовую основу для формирования гражданского общества. Преодоление средневековых отношений власти и собственности не пройдет бесследно для русской истории. Ведь дворянская автономия от государства стала исторически возможна главным образом благодаря превращению земли и крестьян в частную собственность. Свобода одних была куплена рабством других. Крестьянин во второй половине XVIII в. — вещь, собственность, правовая гарантия гражданских прав дворянина! Но если кто-нибудь отнял бы эту гарантию в момент становления нового типа синтеза власти и собственности, Россия была бы отброшена в своем развитии на полтора-два века назад. Большинство крестьян жило в общинах, где не существовало земельной частной собственности. В консервативном устройстве общины не могли родиться идеи правового порядка. Крестьянин не мыслил даже, что земля может принадлежать не «обществу», а частному лицу. В отношениях верховной власти и крестьянских общин сохранялся в нетронутости основной элемент средневекового типа соединения власти и собственности: крестьяне столетиями искренне считали царя верховным владельцем земли, способным поделить землю по справедливости.
Возникает новый клубок противоречий, которые государство пытается преодолеть уже со второй половины XVIII в. Впрочем, этот комплекс драматических отношений — уже другая научная проблема, порожденная историческими коллизиями Нового времени.
Подведем общий итог. В Древней Руси не возникло прочного синтеза власти и собственности, а потому государственная власть была слабой и неспособной остановить процесс распада территории на княжества и земли. Между тем именно в древнерусском обществе стали возникать ростки будущих отношений, приведших к формированию средневекового типа организации власти. Решающее значение в его становлении сыграло то обстоятельство, что Северо-Восточная Русь оказалась не просто покоренной монголами, но включенной в систему их государственной жизни. Государственные структуры Московии создавались под воздействием прямой рецепции монгольских порядков.
Самоосновой средневековых отношений власти и собственности стала дискурсивная оппозиция, выраженная ключевыми словами о благословлении и пожаловании в контексте передачи по наследству верховных прав на Русское государство. В семантике выявленного дискурса особое место занимает соотношение между властью царской семьи, присвоившей себе право распоряжения Русским государством как своей собственностью, и обществом в самом широком его понимании. Кризис этих отношений произошел тогда, когда пресеклась семья Калитичей и на престол вступил Борис Годунов, не имевший — по понятиям современников — прочных оснований для подобного шага, поскольку «холоп государев» по определению не может быть «государем холопов». Смута — прежде всего глубинный кризис отношений власти и собственности, как их понимали сами современники. Выход из него виделся в восстановлении прежней системы. Воссоздание «старины» означало реанимацию «пожалования» как особого типа господства и подчинения (в виде службы). Однако восстановить прежний порядок в полной мере не удалось, потому что невоссозданным оказался другой элемент этой пары — «благословление», т.е. раздел Русского государства между членами правящей фамилии, и как следствие того — прекращение традиции написания царских духовных грамот, в которых фиксировалась власть в ее прямом отношении к собственности. В течение всего XVII в. происходят глубокие сдвиги в системе «пожалования», главные из которых проявляются уже в следующем — XVIII в., когда дворянство обретает свободу от службы, превращаясь постепенно в гражданское сословие. Можно сказать, что в наступившем Новом времени система «пожалования» была одним из самых стойких рудиментов средневековья...
Каким же научным термином (или терминами) определить всю полноту последствий существования системы «пожалования» в русском средневековье? Едва ли уместно обращаться к терминологии западноевропейской науки, изучающей «родной» феодализм.
Главный признак этой системы заключается в том, что государственная власть сама структурирует общество «под службу», а значит, в нем отсутствуют отношения «по горизонтали», сословная корпоративность которых защищала бы от произвола монарха. Иными словами, в средневековой Руси нет ярко выраженной власти политической, существование которой обычно определяется сложным взаимодействием с обществом, имеющим неслужебную самоидентичность. Отсюда можно также сделать вывод, что эта власть носила военно-административный характер. И только саморазрушение системы «пожалования» — высвобождение людей от «прямой службы» — дало возможность в Новое время создавать подлинно политическую власть и основы гражданского общества.