Юлек бесцельно слонялся по двору, не зная, куда деваться. С Марианом он не разговаривал. Вчера, когда после ухода Зенека они возвращались домой, Юлек хранил ожесточенное молчание, только горестно шмыгал носом. Не заходя во двор, он убежал куда-то за сараи, проторчал там допоздна и лишь в сумерки проскользнул в дом, не умываясь и не ужиная, улегся в постель и моментально уснул.

Утром, когда он с ковшиком в руках шел через кухню за водой, бабушка подозвала его к себе:

— Юлек!

— Что? — Он остановился у порога.

— Ну-ка, поди сюда.

Сейчас начнется! Юлек не двинулся с места, глядя в землю и ругая себя, что не проскочил через кухню побыстрее.

— Давай-ка выкладывай.

— А чего?

— Как это «чего»? — рассердилась бабушка. — Не смей так со мной разговаривать! Сам отлично знаешь, о чем речь. Вы что это вчера делали?

— Ничего.

— Вот и Мариан говорит «ничего», а сам ходит как в поду опущенный. «Ничего», говоришь? А что же ты деду с бабкой на глаза показаться боялся? И сейчас в землю смотришь, а не на меня. От света отворачиваешься? Ничего тебе не поможет, я и так все вижу. Ох, не нравится мне это! Деду с бабкой надо правду говорить, дед с бабкой о вашей же пользе пекутся, добра вам желают.

Мальчуган ничего не ответил, только еще ниже свесил голову. Бабушка забеспокоилась. Это на Юлека было не похоже. Схватив мальчика за руку, она, хоть он и упирался, повернула его к свету и взяла за подбородок. Перед ней была немытая, виноватая, несчастная физиономия со светлыми дорожками от вчерашних слез, с торчащими ушами и закрученной прядкой над левым виском. Губы кривились в отчаянной попытке удержать подступающие рыдания.

Бабушкин гнев как рукой сняло.

— Юлюсь, — сказала она ласково, как маленькому. — Юлюсь! Ну что ты?

Ах, как коварно такое неожиданное участие! Оно способно сокрушить самое твердое мужское решение. Из-под опущенных век выкатилась слезинка и побежала по щеке, прокладывая новую светлую полоску.

Бабушка вынула платок и вытерла мокрую щеку.

— Ну, ну, — успокаивающе говорила она, заметив, что за первой слезой сейчас последует вторая. — Не плачь…

Юлек уткнулся лицом в ее сладко пахнущий солнцем, кухней и травами рукав. Она погладила его своей шершавой рукой, сухой и легкой, как древесная стружка.

— Или тебя кто обидел? Скажи бабушке, скажи…

':— Бабушка… — глубоко вздохнул мальчик и умолк.

Нет, он не может сказать, нельзя. Тайна, которую он раньше хранил, как сокровище, теперь тяжким камнем лежит на сердце.

— Скажи мне, внучек! Может, придумаем, чем помочь твоему горю.

Нет, ничем нельзя помочь его горю, и поэтому Юлеку так невыносимо тяжело. Если бы хоть кто-нибудь мог ему все это объяснить! Мариан говорит, что Зенек вор, и очень рад, что он ушел. Но ведь Зенек спас ребенка, у него одного хватило на это смелости, он вел себя, как настоящий герой. И к Дунаю он хорошо относился, и дрался за него, и вообще. И Юлек так Зенека любил, так ужасно любил! Во всем Мариан виноват. Если бы не Мариан, Зенек жил бы себе да жил на острове, может, до самого конца каникул.

— Ну?

— Да ничего…

— Эх ты, дурачина! — качает головой бабушка.

Ведь несмышленыш совсем, пострел глупый, а упрям, как козел. Грызет его что-то, а он словечка не проронит. Бабушку это сердит, но желание хоть чем-нибудь утешить внука берет верх над гневом.

— Ну, иди умойся. А после завтрака я дам тебе яйцо, можешь себе сбить гоголь-моголь. Ладно?

— Ладно, — отвечает Юлек.

Гоголь-моголь не заменит ему потерянного друга, но все-таки это вкусная штука.

Можно слоняться по двору пятнадцать минут, ну полчаса… А потом что? До сих пор Юлеку всегда не хватало времени, а теперь оно тянется до бесконечности. С Марианом он больше не водится, да и вообще тот взял книжку и отправился в сарай. Там наверху есть чердак, набитый сеном. Это очень уютное местечко, и раньше, когда у ребят не вошло еще в привычку каждый день ходить на остров, приятно было посидеть там, особенно если шел дождь. С того дня, Как появился Зенек, чердак был забыт, они бегали на остров в любую погоду. А вот сегодня и солнце светит вовсю, а оба они, не сговариваясь, сидят дома.

Пойти, что ли, в огород, помочь бабушке полоть свеклу? На худой конец можно бы, но вдруг бабушка опять начнет приставать с расспросами?.. Почитать?.. Да какое тут чтение, когда голова пухнет от мыслей! Крутятся эти мысли и крутятся в голове, не дают покоя, и некому о них рассказать.

А может, пойти к Уле?. Раньше, если случалось какое-нибудь дело к девчонкам, Юлек прежде всего вспоминал Вишенку. Но сегодня все наоборот. Ведь это Уля хотела вчера задержать Зенека на острове, Уля, а не Вишенка.

Подходя к дому доктора, Юлек с некоторым беспокойством размышлял, что ответить Уле, если она спросит, зачем он явился. Другое дело, если бы он пришел с каким-нибудь поручением или новостью, тогда все ясно. Сказал: «приходи туда-то и туда-то» или «сделай то-то и то-то», и беги себе дальше. А сейчас вся штука в том, чтобы именно не бежать дальше, а остаться и поговорить. Как такие вещи делаются? Юлек очень боится сглупить, самолюбие у него очень чувствительное. А вдруг Уля рассмеется и даст ему понять, что он еще мал и ей с ним разговаривать не о чем?

Юлек насвистывает условный сигнал, но, обеспечивая себе почетное отступление, старается это делать как можно более небрежно: мол, иду себе мимо и свищу просто так, для собственного удовольствия. Он неторопливо идет вдоль забора, решив не останавливаться перед калиткой.

— Это ты, Юлек? — окликает его Уля, выглядывая из-за двери. Со ступенек террасы ей не видна дорога, загороженная кустом жасмина.

— Я.

— Заходи!

Уля возвращается к столику, за которым она дописывала свое письмо. Последние слова этого письма такие: «Зенек думает, что я не могла бы его понять, он считает, что я такая же, как все остальные счастливые дети. А на самом деле именно я и могла бы его понять, потому что мой отец тоже меня не любит. И тебя, мама, он тоже не любил». Уля быстро захлопывает тетрадку и бросает ее в ящик стола. Потом она спрячет ее на самое дно своего чемодана и запрет на ключ.

Тем временем Юлек вошел в калитку и идет по дорожке. Он старается держаться независимо и бодро, но Уля замечает, какая у него несчастная мордочка, как горестно опущены губы. Значит, и он не примирился с тем, что произошло, и он мучается. . Уля чувствует, что этот мальчик, с которым до сих пор у нее, собственно, не было ничего общего, становится вдруг ей очень близким.

— Ты одна? — спрашивает Юлек (доктора в это время обычно дома не бывает, но лучше все же проверить).

— Одна. Садись.

Уля кивает на старый диванчик около столика, но мальчик, все еще не успевший опомниться от смущения, продолжает стоять у порога. Оба не знают, что сказать, хотя думают об одном.

— У меня есть для тебя канадская марка, — вспоминает Уля. — Я попросила у пани Цыдзик, ей сын из Канады прислал.

Юлек исследует марку и деловито говорит, что может ее взять. Положил марку в записную книжку — и опять не знает, о чем говорить.

— Что ты будешь сегодня делать?

— Не знаю. Ничего.

— А где Мариан?

— Я с Марианом не разговариваю! — взрывается вдруг Юлек. Хватит с него этой дурацкой болтовни ни о чем! Сейчас он выложит все, что накипело на сердце! — Слушай, Уля!

— Ну?

— Зенека, наверно, кто-нибудь подговорил или заставил, правда? Ведь могло так случиться? — с надеждой допытывается он. — Правда ведь могло?

Ему так нужно, чтобы поведение друга оправдывалось смягчающими обстоятельствами! Уля, которая сперва было решила скрыть вчерашнюю встречу с Зенеком, тихо говорит:

— Зенек украл потому, что ему нечего было есть.

— Нечего есть? — В глазах Юлека испуг и удивление. — Как это — нечего?

— У него не было денег, чтобы купить себе поесть, — мягко объясняет девочка. — Ему не хватило, понимаешь, потому что он очень долго ездил.

— Откуда ты знаешь?

— Я с ним говорила. Он вчера вечером приходил сюда. Чтобы сказать мне это.

— Тебе? — Юлека охватывает горькая зависть. — Почему именно тебе?

Уля хорошо понимает, как ему обидно, и ей хочется утешить мальчика.

— Видишь ли, — говорит она тоном взрослого, рассудительного человека, который терпеливо делится с ребенком своими догадками, — наш дом стоит немного в сторонке. К тебе он пойти не мог — его бы обязательно кто-нибудь заметил.

— Это верно! — Лицо Юлека светлеет. — Если б он пришел к нам, его бы увидели Квятковские. Знаешь, те, напротив.

— Конечно.

— И потом, он, наверно, не хотел встречаться с Марианом, — рассуждает Юлек, качая головой в знак того, что поведение Зенека ему вполне понятно. И в нем снова закипает неприязнь к брату. — Вот я сейчас за ним схожу! — сердито объявляет он. — Пусть придет, пусть узнает!

— Зачем ему приходить? Ты ему сам скажи.

Нет, Юлек так не хочет. Мариан должен услышать это от Ули. Одним прыжком перемахивает он ступеньки и с треском захлопывает за собой калитку. Юлек очень спешит.

Через несколько минут он возвращается. Рядом неохотно шагает насупленный Мариан. Сначала он упирался, говорил, что нет, не пойдет. И лишь известие о том, что Уля виделась с Зенеком и знает что-то очень важное, заставило его спуститься с чердака.

Они как раз поднимались на террасу, когда за ними послышались торопливые шаги — это бежала Вишенка. Она тоже не находила себе места. Вчерашние события — суд над Зенеком, его уход с острова, осуждение, которое она читала в глазах Ули за то, что не встала на его защиту, — все это мучило девочку. Она не привыкла к тому, чтобы Уля ее критиковала, и сначала решила, что больше к Уле не пойдет. Но ей тоскливо было сидеть в одиночестве, да и долго дуться она не умела, и кончилось тем, что она прибежала мириться с Улей.

— Ты знаешь, — крикнул ей Юлек, опережая остальных, — Зенек вчера вечером приходил к Уле! Потому к Уле, — поспешил объяснить он, — что этот дом стоит на отшибе, а у нас его могли бы увидеть.

— Правда? — изумилась Вишенка. — И ты с ним говорила?

— Да.

— И что, и что? — торопила она подругу, глядя на нее с напряженным вниманием.

— Сейчас узнаешь! — враждебно сказал Юлек, который не мог просинь Вишенке ее поведения на острове.

Уля глубоко вздохнула, как бы боясь, что ей изменит голос. Потом, справившись с собой, сказала тихо и отчетливо:

— Зенек взял эти деньги потому, что был голодный. Ему не на что было купить себе поесть.

Юлек смотрел на брата. На лице Мариана отразилось какое-то колебание, но тут же оно снова стало упрямым и недоверчивым. Видно было, что он остался при своем мнении.

— Это не объяснение, — возразил он. — Растранжирил денежки, а когда ничего не осталось, взял и украл. Этак каждый имел бы право красть.

— А ты бы вытерпел без еды целый день, а то и два? — возмутился Юлек. — Ты от обеда до ужина вытерпеть не можешь!

— Знаешь что, не валяй дурака! — резко оборвал его Мариан. — Я серьезно говорю.

— Я тоже серьезно. Он же был далеко от дома. Что ему оставалось делать?

Вишенка нахмурилась. Что-то тут было не так, но что — она не могла сообразить.

— Погодите, — вмешалась она в перебранку братьев. — Ведь Зенек говорил, что отец дал ему денег на дорогу.

— Ну и что? — возразил Юлек. — Он дал ему дня на два, на три, а Зенек искал дядю больше двух недель!

— А зачем он его так долго искал? — раздраженно спросил Мариан. — Пусть бы не искал, никто его не заставлял.

— Тебе легко говорить! Как он мог возвратиться домой ни с чем, раз он решил этого дядю найти? Он должен был его искать, и все!

Рассуждения Юлека не подействовали на Мариана.

— Зенек не маленький, — сердито сказал он. — За воровство сажают в тюрьму, и он обязан об этом знать. А кроме того… — Мариан еще выше, чем обычно, поднял брови. Он говорил теперь медленно и с трудом, как бы давясь каждым словом: — А кроме того, из-за него. . из-за него и мы. . мы тоже крали!

— Мы крали? — поразился Юлек.

— А яблоки?

Юлек пожал плечами:

— Тоже мне воровство — яблоки!

— Не лучше всякого другого!

— Ну… — начала Вишенка. Она хотела сказать, что яблоки это все-таки не то что деньги, и вдруг ей стало стыдно. Разве это оправдание?

— Я пошел, потому что хотел быть вместе с Зенеком, — неуверенно объяснил Юлек. Теперь он уже не нападал, а защищался.

— Все мы хотели быть с Зенеком, ясное дело, — хмуро сказал Мариан. — И это у него называется «спорт»! — воскликнул он. — Ничего себе спорт — по чужим садам лазить!

— Ах! — воскликнула Уля с необычной для нее горячностью. — Ну как ты не понимаешь? Ему не на что было купить хлеба. . Поэтому он и яблоки…

— Откуда ты знаешь? Он тебе говорил?

— Нет, я сама догадалась.

— А я в это не верю. Когда мы приносили ему еду…

— Сколько там было — кот наплакал! — вставил Юлек.

— … когда мы приносили ему еду, — продолжал Мариан, — то Зенек вел себя так, будто это его не касается. Никогда не поблагодарит, никогда ничего не попросит.

— А что, он должен был сказать: «Несите больше, мне этого мало»? Гордый человек никогда так не скажет! — возмущенно выкрикнула Вишенка.

И Уля тут же простила ей все ее грехи.

— По-моему, Зенек поступил глупо и неправильно, — неумолимо стоял на своем Мариан. — Когда он увидел, что деньги на исходе, он должен был вернуться домой.

— Мариан, — проговорила Уля негромко, но с таким выражением, что все на нее посмотрели, — у Зенека нет дома.

На террасе попарилась мертвая тишина. Все замерли.

— Я. . прошептал Юлек. — Я не понимаю.

— А его отец? — тоже шепотом спросила Вишенка. — У него ведь есть отец?

— Отцу он не нужен, — ответила Уля.

«Отцу он не нужен»… Какие страшные слова! Конечно, и Вишенке, и Мариану, и Юлеку случалось слышать, как взрослые говорили о дурных родителях, о заброшенных, нелюбимых детях, но сами они с подобными вещами не сталкивались. Для них любовь родителей была чем-то само собой разумеющимся, как то, что после ночи наступает день, а после зимы — весна. Отец может сердиться, он может даже поступить несправедливо, но при этом он остается отцом! Л дом? Дома бывает весело и скучно, бывает хорошо, а бывает и плохо, но разве можно жить не дома? Из дому часто с удовольствием выбегаешь на улицу, уходишь, уезжаешь, но всегда возвращаешься, потому что это единственное место на земле, которое нельзя бросить совсем, как нельзя сбросить собственную кожу.

Вишенка видит свою варшавскую квартиру, свой уголок и маминой комнате, где стоит столик с двумя ящичками, за которым она решает задачи и пишет упражнения. В ящиках, кроме тетрадей, лежит множество разных вещей, к которым она привязана и в которых так приятно покопаться, чтобы оттянуть хоть немножко приготовление уроков. Иногда отец, придя с работы, незаметно кладет туда то шоколадку, то яблоко, то апельсин. Вишенка, обнаружив лакомство, притворяется, что понятия не имеет, откуда оно взялось, отец делает вид, что вообще не понимает, о чем речь, и сваливает псе на маму, мама категорически отводит от себя подозрение, и все трое смеются и решают, что в квартире завелся домовой…

Мариану отец представляется за большим столом, по другую сторону которого сидит он сам. . Отец разложил под лампой лист миллиметровки, чертит и делает расчеты нового здания. Мариан то и дело отрывается от книжки — так приятно смотреть на тонкие, четкие линии, на маленькие, аккуратно выписанные циферки. Приходит мама и велит убирать со стола «все это хозяйство»— она будет накрывать к ужину. Отец протестует, ворчит, но потом все-таки складывает свои бумаги и говорит: «Пошли, сын, нас здесь не понимают. Здесь мама командует, а нас она и в грош не ставит». И сразу чувствуется, что это «командование» ему очень нравится…

А Юлек вспоминает озабоченный голос мамы, которая ловит его у самого порога: «А шарфик? А шапку?» Хватаешь шапку и шарф, заодно мама засовывает тебе в ранец конфетку или кусок пирога и наказывает сестренке Хеле: «Доченька, ступайте вместе, ты старшая, следи, чтобы он не опоздал и не гонял по улице с мальчишками». Юлек из-за маминой спины показывает Хеле язык, все равно он за первым же углом вырвется из-под ее надзора. Вот с отцом ходить — это другое дело. Дома отцу частенько случается прикрикнуть на Юлека, но на улице он разговаривает с ним, как со взрослым, а если встретит мальчишку из их класса, обязательно остановится, поделится впечатлениями о последних футбольных матчах. Юлеку все приятели говорят: «Отец у тебя — что надо».

И всего этого может не быть? Значит, бывают отцы, которые, вместо того чтобы защищать своих детей, заботиться о них, говорят им попросту: «Иди куда хочешь, ты мне не нужен»?

— Уля! — тихо, растерянно зовет Вишенка.

— И что же. . что же с ним теперь будет? — запинаясь, спрашивает Юлек. — Что он теперь будет делать?

— Он говорил тебе, куда пойдет? — допытывается Вишенка.

— В Варшаву. Но у него там никого нет.

Мариан и Юлек возвращались домой. Мариан шел большими шагами, засунув руки в карманы, и, казалось, не замечал шагавшего рядом Юлека. Тот тоже молчал и с раздражением пинал ногами камешки и комья земли, время от времени сердито и обиженно поглядывая на брата. Ему страстно хотелось, чтобы Мариан заговорил, хотелось поссориться, а еще лучше — подраться и выместить на нем всю накипевшую со вчерашнего дня обиду, которая после рассказа Ули стала просто невыносимой.

— Мариан! — выкрикнул он вдруг. — Это все из-за тебя!

— Оставь меня в покое! — огрызнулся Мариан.

— Он пошел в Варшаву!.. — кричал Юлек. — Хотел бы я знать, что он там будет делать, в этой Варшаве!

— Отстань, понял?

— Здесь у него был остров, и мы, и шалаш. И мы его знали. А там?.. Он мог бы остаться на все лето! Л теперь он ушел и думает… — мальчик всхлипнул, подавляя рыдания, — и думает, какие же мы свиньи! — совладав с собой, докончил он горько.

Тем временем Вишенка и Уля все еще сидели на террасе.

— Скажи, — прошептала Вишенка, как только мальчики ушли, — а он тебе говорил что-нибудь еще про своего отца?

— Нет.

•— Ничего-ничего?

— Да. Я его спрашивала, но он сказал, что мне этого не понять.

— Ведь это же ненормально — чтоб отец не любил своего сына, — глубокомысленно рассуждала Вишенка. — И знаешь, что я тебе скажу? Поэтому Зенек такой странный. Ведь правда, он странный? Как будто из другого мира.

Уля грустно подумала, что для нее этот другой мир не так далек, как для Вишенки.

— Зенек очень несчастлив, — тихо проговорила она. Круглые от волнения Вишенкины глаза смотрели на подругу с сожалением и раскаянием.

— Ах, Уля!. А мы отпустили его, мы его не удержали, я и Мариан! Не могу себе этого простить, просто думать об этом не могу! Но ты понимаешь… — оправдывалась она, — я знаю, конечно, что такие случаи бывают, что люди иногда крадут, даже у нас в школе раз такое было… Но чтобы Зенек, Зенек взял чужие деньги — у меня это в голове не укладывалось. Ведь он… он такой замечательный, правда? А про яблоки, про то, что я сама… — она заикалась от стыда, — про это я намертво забыла. .

Уля придвинулась к подруге и прижалась к ней. Она чувствовала, что снова любит ее, как прежде, и это было так хорошо! Ей страстно захотелось рассказать Вишенке все, до конца… Но нет, это слишком трудно.

Они долго сидели рядом, прильнув друг к другу и глубоко задумавшись.