Шли годы. Каждую осень появлялся в поселке Плодородная Земля дядя Хмурый День. Он говорил, что хочет повидаться с сестрой и зятем, но на самом деле приходил из-за детей.

Хмурый День привык к Синей Птице и Малии за время их пребывания у него на Луговом берегу. Но особенно он полюбил мальчика, потому что сам привел его под крышу дома Черепах. Дядя руководил его первыми робкими шагами среди краснокожих и видел в нем собственного сына. Хмурый День радовался, наблюдая, как подрастали дети. Каждый раз он подробно расспрашивал об их успехах в хозяйстве и на охоте. Вернувшись домой, дядя обо всем обстоятельно рассказывал Круглому Облаку.

Малия и Синяя Птица даже не подозревали, какое большое место они занимали в жизни Хмурого Дня и Круглого Облака. Дети не догадывались, что эти старые бездетные люди всю свою любовь отдали племяннику и племяннице и постоянно думали о них. И хотя брат и сестра ничего не знали об этом, они каждый год с нетерпением ожидали прихода дяди Хмурого Дня. А он всегда приходил с подарками и не скупился на похвалы, узнав о новых успехах Синей Птицы.

Как был горд мальчик, когда после голодной зимы смог показать дяде ожерелье из медвежьих когтей! А как просиял Хмурый День, когда Синяя Птица привел его к своим первым западням! Отец, на вторую весну после голодной зимы, доверил ему пять западней, установленных на звериных тропах.

Это были не ахти какие произведения искусства: четыре дубовых кола и горизонтально подвешенный тяжелый ударный брус, к которому был протянут хорошо замаскированный шнурок, наброшенный на спусковой крючок. Как только какой-нибудь зверь-норка, ондатра, енот или опоссум – задевал шнур, брус падал и убивал неосторожное четвероногое. Уже много зим стояли эти западни и редко пустовали. Нужно было каждый день их обходить, заряжать, если они захлопывались, и вытаскивать добычу.

Как раз в тот день, когда дядя восхищался западнями, под ударным брусом лежала большая выдра Дядя радовался не меньше племянника. Даже дедушка, с которым любил разговаривать Хмурый День, нападал реже на Синюю Птицу, чем на Дикого Козленка или, особенно, на Косого Лиса. Тот часто должен был выслушивать длинные поучения. Правда, они действовали на Косого Лиса не больше, чем летние «окунания» за разные проделки.

Хмурый День приносил также и последние новости в отдаленный поселок на Бобровой реке. Но с ними дядя не торопился, обычно он их приберегал до второго, а то и третьего дня своего прихода. Но он всегда знал что-нибудь новое, особенно о столкновениях между французами и англичанами.

Война шла уже несколько лет и сеяла беспокойство по всей стране. Правда, сюда, в глухие леса, в верховья реки Аллеганы, еще никогда не доносились раскаты орудий и не всегда доходили отзвуки далеких событий. Постепенно фронт белых передвигался, строились форты, которые потом взлетали на воздух и вновь строились. Обе враждующие стороны убивали друг друга. Казалось, что военные действия белых заражали и краснокожих, попадавших между двух огней. Особенно это было заметно по ленапам, которые нигде не чувствовали себя дома и каждую весну тянулись к границе, только усиливая тревогу.

Правда, все это мало тревожило отдаленный поселок на Бобровой реке. Рассказы воинов ленапов воспринимались как повествования о событиях из другого мира. Но как раз в тот год, когда Синяя Птица получил свои западни, Хмурый День сообщил новость, которая показалась даже в доме Черепах заслуживающей внимания. Французская крепость Дюкен на Огайо была захвачена англичанами. В этом форту в лазарете шесть лет тому назад лежал Синяя Птица. Туда за ним пришел Хмурый День и увел его на Луговой берег. И там теперь были уже не французы, а англичане в своих красных мундирах.

Давно позабытые картины снова возникли в памяти мальчика. Пенсильванская милиция, форт Дюкен, генерал Брэддок, Мононгахелла. Может быть, эти воспоминания и не воскресли бы, если бы об этом не заговорил Хмурый День.

Разговор произошел на охоте с факелами

Синяя Птица хотел показать дяде свое искусство в стрельбе. Особенно благоприятна для этого была ночная охота с огнем. Дядя с радостью согласился на поездку.

Вечером, когда багряное зарево заходящего солнца стояло еще над лесом и от деревьев падала тень на поверхность реки, они отправились на кану вверх по течению. Каждый раз на воде от удара весла появлялись разбегающиеся круги, которые блестели, как полу линия тонких серебряных браслетов. Лодка почти неслышно неслась по своей мягкой дороге, оставляя позади себя рассеченный надвое золотисто-серебряный след. Из прибрежных тростников раздавался последний, вечерний кряк уток. Отовсюду слышались многоголосые концерты лягушек. Из леса доносилось стрекотание кузнечиков. Мошкара не надоедала, ее относил свежий ветерок.

На западе угас последний отсвет вечерней зари.

– Начнем здесь! – прошептал дядя.

Но Синяя Птица возразил:

– Мы должны выйти на правую сторону реки: там меньше камышей и можно ближе подойти к берегу.

Пока Хмурый День вел кану поперек течения. Синяя Птица зажег факел из бересты и укрепил его на носу лодки в отверстии небольшой дощечки. Позади факела была вертикально установлена другая доска, которая заслоняла свет, чтобы он не слепил охотников. Сырой песок, насыпанный вокруг доски, гасил случайные искры, предохраняя кану от огня. Охотники притаились в темноте, а лучи света пронизывали тьму перед лодкой. Когда факел хорошо разгорелся, дядя развернул кану и направил вдоль самого берега вниз по реке. Она плыла бесшумно, как бесшумны шаги воина на тропах войны. Только иногда Хмурый День погружал весло в воду, и так искусно, что не было слышно даже падения капель.

Синяя Птица притаился с луком и всматривался в берег, постепенно, участок за участком, освещаемый факелом. Позади каноэ берег вновь погружался в темноту. Они осторожно обходили прибрежные камыши, и узкая полоска луга, снова подступая к самой воде, отделяла лес от реки.

Вдруг мальчик почувствовал легкое покачивание – это был условный сигнал. Он означал: «Внимание!»

Тихий топот и сопение донеслись с берега. Охотник натянул тетиву. О, это было вовремя! На берегу, освещаемый медленно скользящим пучком света, стоял крупный олень.

Высоко подняв голову, животное уставилось на бесшумный свет, движущийся по реке. Из любопытства олень немного приблизился. Мальчик увидел, как лучи факела отражались в удивленных больших глазах этого красивого животного, и спустил туго натянутую тетиву. Легкий свист стрелы! Одним прыжком олень исчез в темноте!

Дядя проворчал в знак похвалы: «Хо-хо!» – повернул каноэ и посадил его на песок. Потом он выскочил на берег, побежал, пригибаясь к земле, вверх по откосу. Синяя Птица немного боязливо последовал за ним, – он не был вполне уверен в успехе. И что вообще дядя хочет увидеть в такой темноте?

Однако почти у самой опушки леса Хмурый День остановился. Там лежал олень: стрела довольно глубоко вошла в грудь. Вдвоем они подтащили оленя к берегу, и только тогда дядя заговорил.

– Да, это был действительно отличный выстрел. Если тебе все равно, побудем еще немного здесь. Поджарим печень и сердце. Ночь длинна, и у нас достаточно времени поохотиться за вторым оленем.

Удивленно выслушал дядю Синяя Птица. Хмурый День прежде никогда не спрашивал его согласия, и, как старший, он вообще мог не считаться с мнением племянника.

Куски мяса скоро поджарили над огнем. Мальчик получил сердце оленя. Стрела попала прямо в аорту. Было непонятно, как олень с такой раной мог добежать до леса.

Оба поели с аппетитом. Хмурый День, как и раньше, отрезая ножом небольшие кусочки, тщательно пережевывал пищу. Наконец он обтер нож о легины, вложил его в ножны, висящие на поясе, и заговорил:

– Мой племянник! Я наблюдал за тобой все прошедшие годы и вижу, что у тебя сердце краснокожего. Ты теперь доволен удачной охотой, а довольные люди всегда лучше расположены слушать других. Поэтому я хотел бы поделиться с тобой моими самыми сокровенными думами. Я знаю, что они верны.

Синяя Птица слушал внимательно. Дядя говорил спокойно, немного торжественно, как говорит вождь на Большом Совете.

– Ты раньше жил в стране Восхода и не знаешь, возможно, так хорошо, как мы, что наша родина становится все меньше и меньше. Но ты видишь теперь лучше, чем раньше, как быстро по тропам идут краснокожие из стран Восхода в страны Заката Солнца. Когда-то наше племя жило у Восточного моря, теперь англичане заняли уже местность и вокруг Огайо, заняли и форт, который ты знаешь. И если бы тогда не победили генерала Брэддока у Мононгахеллы, они заняли бы этот форт на много зим раньше.

На душе у мальчика стало тяжело. Снова нависла гнетущая тень, омрачающая жизнь индейцев по всей стране Огайо. Синяя Птица был уже достаточно взрослым, чтобы понять заботы своих краснокожих родственников.

Как часто отец говорил о продвижении белых! Они теснили индейцев от моря к рекам, от рек – к предгорьям, из предгорий – к Аллеганам и все дальше и дальше на запад. Белые заняли всю огромную территорию – от Филадельфии до Рейстоуна. А теперь англичане вновь продвинулись вперед – от горной цепочки Аллеган до Огайо.

Но вот дядя снова заговорил.

– Мой племянник, ты прожил достаточно много зим в стране Восхода и ты знаешь ее лучше, чем мы. Скажи мне, – смогут ли краснокожие изгнать белых со своей земли и заставить их уйти на свою прежнюю родину? Что ты об этом думаешь? Не стесняйся, говори свободно и открыто.

Синяя Птица растерялся.

Такого вопроса он ожидал меньше всего. Мальчик подумал о форте Дюкен, защищенном орудиями, о большом числе белых жителей на равнинах и о большом городе Филадельфии.

– Я не думаю, мой дядя, что белых можно изгнать. Их стало слишком много. На границе живут только немногие белые, а чем дальше на восток, тем гуще становятся поселения. Там есть поселки, во сто раз большие, чем наш поселок Плодородная Земля.

Лицо Хмурого Дня помрачнело. Оно стало серым и покрылось морщинками под поблекшей и давно не обновляемой раскраской. Он, видимо, сосредоточенно думал.

– Ленапы говорят, что мы должны объединиться с французами и вместе с ними изгнать англичан. Веришь ли ты в то, что в союзе с французами мы смогли бы победить Красные мундиры?

– Этого я не знаю, мой дядя. Но отец думает, что французы будут так же жестоки, как и все белые.

– Ленапы говорят, что если бы мы в союзе с французами изгнали англичан, то нам стало бы легче…

Упорно возвращался Хмурый День к этой мысли, как к своей последней надежде. Мальчик подумал о словах отца: «У белых людей, на каком бы языке они ни говорили, каменное сердце». Однако он не хотел возражать дяде и был очень рад, что Хмурый День не задавал больше вопросов.

Они погрузили оленя в каноэ и поплыли. Однако второго выстрела в эту ночь Синяя Птица не сделал. Дядя вел лодку, не заботясь о сохранении тишины: его мысли, вероятно, витали где-то далеко.

Когда на востоке появились первые проблески рассвета, охотники подвесили оленя у дверей дома Черепах.

Хмурый День похвалил меткость племянника, однако его, видимо, не удовлетворил разговор у ночного костра; и, когда наступил вечер, он те же вопросы задал Маленькому Медведю.

Мальчик слушал внимательно. Удастся ли отцу поколебать глубокое внутреннее убеждение дяди.

Вождь поднялся с циновки, подозвал Синюю Птицу и помог ему взобраться на чердак. Мальчик должен был вытащить из самого дальнего угла старый потертый кожаный мешок. Отец снова подсел к Хмурому Дню, взял мешок, открыл его и вынул ножницы. Они когда-то попали к отцу и с тех пор так и лежали на чердаке, так как здесь никто не мог привыкнуть к этим странно складывающимся ножам.

Дядя вообще никогда не видел подобной вещи и с трудом скрывал свое удивление. Отец двумя руками раскрыл ножницы.

– Ты видишь два ножа, двигающиеся навстречу друг другу, как два воина. Сначала кажется, что они обязательно встретятся и порежут один другого, но они, – Малый Медведь хлопнул ножницами и закрыл их, – но они едва поцарапают один другого и разойдутся, ничего не сделав друг Другу. Но если кто-нибудь попадет между ними, они его разрежут на мелкие куски.

Отец положил лист маиса между раскрытыми концами ножниц, щелкнул ими – и на колени дяди упали разрезанные куски. Хмурый День схватил обрезки, приложил их один к другому, снова разделил, потом попробовал острые края ножниц и покачал головой. Он попросил дать ножницы и сам попробовал резать листья, а потом молча вернул «встречающиеся ножи» отцу.

– Эти два ножа – англичане и французы, – продолжал отец. – Они сталкиваются, но никогда не уничтожают друг друга, зато разрежут на куски листок маиса, попавший между ними. Этот листок – мы – краснокожие племена. Мы будем уничтожены белыми. Должны ли мы при этом кому-нибудь из них помогать или защищать одну из сторон?

Хмурый День не сказал больше ничего. Но его ястребиный нос, казалось, стал еще острее.

На следующий день дядя распрощался молчаливее, чем всегда.