Проснулся Георг от бешеного лая. Еще сонный, он вскочил и стал всматриваться в полутьму комнаты. Из очага сквозь догорающую, уже обвалившуюся поленницу пробивался слабый свет и рисовал перед столом на полу желтоватое дрожащее пятно. Там что-то шевелилось. У мальчика мгновенно пропал сон. Да это же Шнапп, шпиц! Пес стоял ощетинившись и лаял на дверь, словно к хижине подкрадывался кто-то чужой.

Но вот лай смолк. И Георг услышал, как на постели у стены зашуршала солома. Вспыхнул огонек – и стало светлее. Это мать Георга зажгла свечу и, укрепив ее в половине пустой тыквы, поставила на каменный очаг. Мальчик потянулся за своей одеждой и хотел было заговорить с матерью, но не успел: весь дом вздрогнул от громового удара в дверь. Казалось, что от грохота развалятся бревенчатые стены.

Со страху мальчик бросился в постель. Он услышал, как рядом с ним заплакал маленький Питер, и это привело его в чувство. Ведь со взлома двери началось нападение на дома Фолькеса и Шнайдерса! Он быстро укрыл своего братишку соломой.

– Тише, тюле, индейцы!

Он увидел, как малыш с широко открытыми от ужаса глазенками плотно сжал свой ротик.

– Георг, где у отца пистолет? – раздался голос матери.

«На камине», – хотел крикнуть он, но у него перехватило горло, потому что еще и еще раз бревенчатые стены потрясли удары…

Мальчик бросился к камину, схватил оружие, подал его матери и был очень удивлен, как спокойно она проверяла кремневый пистолет. Он пошел со свечой за матерью к передней стене хижины.

– Останься со светом здесь, – сказала ему мать, прежде чем уйти в соседнее помещение. К жилой комнате примыкал хлев, и оттуда через окно можно было держать под обстрелом дверь, ведущую в дом.

Георг послушно остановился. Его руки, державшие свечу в подсвечнике из тыквы, сильно дрожали. Между страшными ударами топора, все чаще и чаще сыпавшимися в дверь, слышались крики сестренок:

– Мама! Мама!

«Когда же мама, наконец, выстрелит?»

Громкий выстрел заглушил удары. В ушах мальчика он прозвучал как грохот водопада. Ошеломленный Георг бросился к матери, едва она вернулась в комнату. Мать пыталась загородить дверь столом. Георг понял ее. Он, ухватившись за крышку, толкал и поднимал тяжелый грубый стол, и наконец им удалось опрокинуть его. На ножки стола, приставленного к двери, полетели еще две скамейки.

Только после этого мать снова взяла пистолет, отмерила порох, плотно забила пулю и взвела курок. Она остановилась с оружием в руках у очага, не спуская глаз с двери. На стене и потолке появились длинные, чудовищные тени притаившихся людей! В хижине наступила гнетущая тишина. Притихли дети, но и снаружи не раздавалось ни единого звука. И эта жуткая тишина вселяла смертельный страх. Она была мучительнее грохота за дверью хижины. Пламя свечи еле теплилось в спертом теплом воздухе. Минуты казались бесконечными.

Резкий и короткий удар по крыше заставил всех вздрогнуть. И никто не успел сказать и слова, как раздался второй удар.

– Быстрее на чердак! Посмотри, что случилось!

Георг побежал к лестнице и с кошачьим проворством взобрался по ней. Под крышей было невыносимо жарко и темно. Ничего не было видно. Мальчик согнувшись, ощупью обошел низкий чердак. Кое-где в щели пробивался свет. Что-то тихо потрескивало. Ужас охватил Георга. Не замечая стропил, он, едва не ударившись о них головой, бросился к лестнице и пронзительно закричал:

– Зажигательные стрелы! Крыша горит!

Мать поспешила к лазу в потолке и подала Георгу небольшой топор.

– Сбивай щепу! Я подам ведро с водой.

Георг бросился с топором туда, где горела щепа, и изо всех сил стал колотить по кровле. К счастью, щепа из орешника была тонка и едва прикреплена к обрешетке. Она слетала легко, как листки бумаги. Георг попадал удачно. Только несколько горящих дранок оставалось на краю крыши. Мальчик плеснул на них водой, и они потухли.

– Огонь погашен! – сказал он матери, стоящей со вторым ведром воды на середине лестницы.

– Посмотри, не видно ли там чего? Только будь осторожнее!

Георг вглядывался через пробитое им отверстие в светлые сумерки июньской ночи. Легкий ветерок доносил шепот стеблей маисового поля. По другую сторону участка стоял лес, безмолвный и угрожающий. Мальчик окинул взглядом всю окрестность. Ничего подозрительного. «Неужели индейцы ушли?»

Скоро должно было наступить утро. С востока над вершинами деревьев уже золотилось небо.

Но вот пришел в движение черный край опушки леса, как будто устремляясь к хижине Георг вытаращил глаза.

«Всадники! Целый отряд!» Он различал уже длинные стволы ружей. Это возвращались отец и Эндрю, старший брат Георга. Вчера вечером они уехали на общий сбор пограничной милиции. Теперь мальчик уже различал голоса:

– Ал-ло! Ал-ло!

Георг бросился к лестнице

– Отец и Эндрю! С ними люди! Едут! Едут!

И руки точно обрели крылья. В один миг была разобрана баррикада у двери и отброшены засовы. Когда вошел отец, мать бессильно опустилась на скамейку.

– Хорошо, что ты вернулся, Джон! Еще немного – и было бы поздно.

И Георг с удивлением увидел, как отец наклонился и поцеловал мать. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь они были так нежны друг к другу.

Через некоторое время бревенчатая хижина-блокгауз наполнилась жизнерадостными голосами прибывших. Мужчины поставили стол и скамейки на места. Сестренки по очереди забирались к отцу на колени, а от очага шел аппетитный запах жареного сала.

– Посмотри-ка, что я нашел! Это лежало у самой двери, – обратился Георг к старшему брату и положил на стол странный топор с длинной рукояткой.

Эндрю взял оружие и стал его рассматривать. Железный клинок топора был укреплен оленьими жилами. На рукоятке красной краской был нарисован овал с шестью точками по краю. Это было изображение черепахи.

– Томагавк принадлежал воину из рода Черепах, – сказал Эндрю, размышляя вслух.

– Вздор, – перебил его грубый голос. – Что значит род Черепах? Весь этот краснокожий сброд одинаков. Они услышали нас и разбежались. Их счастье, что мы не стали преследовать.

Говоривший был пожилой мужчина. Густая седая борода покрывала почти все его лицо, оставив только глаза и нос.

Он откашлялся и хотел продолжать разговор, но в это время вошла мать, неся жаркое. Все придвинулись к столу. Седобородый небрежным движением сбросил томагавк на пол, освобождая место для мяса и маисового хлеба.

После завтрака седобородый снова заговорил.

– Твоя семья не может здесь оставаться, Джон.

– Да… да… Просто не верится, что краснокожие собаки отважились подойти так близко к форту… Старик снова резко прервал.

– Да ты что, Джон, живешь на Луне? С самой весны вся граница горит, а ты сидишь здесь в дремучем лесу…

В разговор вмешалось несколько голосов.

– Это все потому, что наши господа-святоши в Филадельфии палец о палец не ударят.

– Нет! Это потому, что французы теперь сидят в форту Дюкен и подстрекают против нас банды индейцев. Все началось после того, как капитана Трэнта с его хвастливыми виргинцами выгнали из форта на Огайо.

– Да, старый осел. Построить форт на Огайо и оставить его французам. А мы должны теперь расхлебывать.

– Тихо, друзья, успокойтесь! Генерал. Брэддок наступает, и от французского господства на Огайо скоро ничего не останется.

– И все же Джон Ростэр не может дожидаться этого. Краснокожие собаки могут вернуться в любой вечер; и, кто знает, окончится ли все так благополучно, как в эту ночь.

– Мы бы могли пока перебраться к Рахиль, к моей сестре; она в Рейстоуне замужем, – сказала гостям мать.

Отец отрицательно покачал головой.

– Эндрю и я должны направиться в дорожный строительный батальон. Там нужно не менее пятидесяти мужчин, чтобы ускорить строительство проезжих дорог для генерала Брэддока. Ты что же, хочешь эту поездку предпринять одна с детьми?

Наступил момент раздумья. Снова заговорил седобородый.

– Верно, Джон. От каждого двора нужно выделить двух мужчин для милиции. Но кто сказал, что должен идти ты? Можно вместе с Эндрю послать твоего второго подростка. Этой ночью он вел себя смело. – Старик подмигнул Георгу, схватил его за руку и потянул к столу.

Мальчик, увидев, что все на него смотрят, густо покраснел.

– Мой бог! Но ведь ему только что исполнилось девять лет! – воскликнула мать.

Седобородый заворчал.

– Глупости! Здесь на границе в девять лет дети должны быть взрослыми, иначе они останутся без головы. Это в Филадельфии их заставляют учиться читать и писать. Упаси бог нас от этакой новой моды. Стрелять да скакать верхом куда лучше.

– Ездить верхом я уже умею, – заявил с гордостью Георг.

– Вот видишь! – рассмеялся старик и повернулся снова к отцу. – К лесорубам в батальон пошли Георга, а сам оставайся здесь. Мальчик на посылках нужен всюду.

Подумав, все пришли к выводу, что для семейства Джона Ростэра это самое благоразумное решение. На время, пока родители с остальными детьми будут перебираться в Рейстоун, оба сына – почти взрослый Эндрю и девятилетний Георг – отравятся в дорожный строительный батальон.

Расставание было коротким и молчаливым. К проявлению любви и нежностям поселенцы не приучали своих детей; напротив, в домах, покрытых щепой, на их долю выпадали чаще грубые слова и побои.

Отец подседлал сыновьям коней и сказал:

– Всего доброго, мальчики!

Мать увязала несложный багаж и погладила белокурые волосы Георга. Старший брат помог ему сесть верхом, потому что поблизости не было пенька, с которого малыш мог бы забраться в седло. Позади отряда пограничников, растянувшегося длинной цепочкой по дороге к лесной опушке, легкой рысью пошла старая верная рыжая кобыла с юным наездником. Последним ехал Эндрю.

– До встречи у тетки Рахиль! – закричал им вслед маленький Питер. – Он гнал коров с луга.

– До свидания! – ответили ему братья.

Еще долго слышал Георг позвякивание колокольчиков коров. Но вот исчезли признаки человеческого жилья и зеленый свод леса сомкнулся над мальчиком.

Солнце уже освещало вершины деревьев, но здесь внизу, в узкой просеке еще блестели на листьях капли росы, а от земли поднимались холодок и сырость. Всадники двигались бесшумно, только иногда цокали о камни копыта, позвякивали удила, поскрипывали седла. Изредка раздавался крик вожака, предупреждающий о сучьях на дороге.

Георг задумался. Пограничники направлялись к Юниате и дальше – к Аллеганам. Где же может находиться французский форт-крепость, о котором они говорили? «Форт Дюкен»… это слово все еще продолжало звучать в его ушах. Туда направляется генерал Брэддок со своим войском.

Тропинка, постепенно поднимаясь, привела на голую возвышенность. Перед всадниками открылся вид на долину Юниаты. Утреннее солнце бросало золотые лучи на зеленый мир; зеркало реки своим блеском соперничало с небом, а в прибрежных зарослях крякали дикие утки.

На востоке, среди скал и утесов, лежал Рейстоун Форт с его рвами и заборами прикрывал небольшое число домиков, которые, казалось, искали у него защиты. Георг различал только трубы домов, с уходящими ввысь струйками дыма.

И дымок пеленой окутывал крыши домов, как будто хотел укрыть крошечное поселение людей от наступающих гигантских зеленых волн. А лес, сползающий с гор, то поднимался, то опускался по холмам и долинам. Для мальчика, не знавшего ничего, кроме одиночества пограничной хижины, эти двенадцать – пятнадцать домов казались целым городом, ведь он никогда не видел ничего подобного.

Георг от удивления прищурил глаза и отбросил прядь волос со лба. Что-то необычайное нарушало привычный вид долины. Вдоль берега через полянки, через заросли кустарника, через подступающий к реке лес перед ними пролегла просека. Свежие белые срезы пней поваленных вековых деревьев, срубленные сучья, собранные в огромные кучи, и стволы, уложенные по краям просеки, образовывали почти прямую линию, протянутую рукой человека.

– Эта дорога, проложенная лесорубами батальона, должна привести к поселку Индюшечья Нога, – заметил Эндрю.

Времени для расспросов не было, так как всадники подъехали к реке. В этом месте начиналась новая дорога, и отсюда она шла дальше на запад.

Здесь в прошлом году во время осеннего половодья, переезжая через реку со своей повозкой, утонул возница. «Одно из двух: или я перееду реку, или я полечу в ад!» – отвечал он людям, предупреждавшим об опасности. И через несколько секунд он был действительно «в аду». «О, это самое ужасное место на земле», – каждый раз говорила тетка Рахиль, рассказывая эту историю.

Георг смотрел во все глаза. После происшествия с возницей он еще не был здесь, но с тайным страхом надеялся увидеть следы несчастья. В Рейстоуне и его окрестностях этот случай уже несколько месяцев служил темой разговоров. К сожалению, Георг не увидел даже колес от потонувшей повозки, – словом, ничего. Однако утонуть здесь было не трудно, потому что даже сейчас, посредине лета, вода доходила лошадям почти до брюха.

Мальчик невольно подтянул ноги и похлопал лошадь по шее. Какое счастье, что отец дал ему старую кроткую кобылу!

На другом берегу он подогнал свою лошадь и поехал рядом с Эндрю, надоедая ему своими вопросами. Полусонный брат сначала отвечал неохотно, но постепенно разговорился.

– Ах, что там! Этого утонувшего возницу давно похоронили, а его злополучную повозку люди вытащили и сожгли. Насколько далеко до поселка Индюшечья Нога, я и сам не знаю. Там сливаются родниковые ручьи, образуя истоки Йо. Это далеко позади Аллеганских гор. Есть ли там леса? Вероятно… а как же может быть иначе? Почему генерал Брэддок ведет войска не через Рейстоун?..

Окрик вожака прервал разговор. На открытой лужайке всадники спешились для короткого привала. С трудом Георг сполз с широкой спины лошади. Эндрю потащил брата на песок.

– Смотри сюда; я тебе объясню. – Он стал рисовать на песке. – Это река Мононгахелла; она течет с юга, а эта, текущая с севера, – Аллегана; и там, где они сливаются, начинается большая река Огайо-левый приток великой Миссисипи. В этом уголке на месте слияния Мононгахеллы и Аллеганы расположен форт Дюкен, главный форт французов. Отсюда, с начала войны, они и посылают на наши головы проклятых индейцев. Этот форт мы должны захватить, иначе здесь никогда не будет нам покоя. Вот почему тысяча шестьсот солдат-виргинцев Брэддока идут маршем к Йо и к форту Дюкен. Чтобы войско могло получать провиант из Пенсильвании, мы должны проложить дорогу. Для ее постройки было выделено триста человек милиции, а чтобы закончить ее как можно быстрее, вчера решили набрать еще пятьдесят человек подкрепления.

Георг не все понял, да даже и не все слушал, так как у него из головы не выходило – «тысяча шестьсот солдат». Это было такое число людей, что его трудно себе представить! На форту Рейстоуна он никогда не видел гарнизона больше чем в сорок человек.

– Да, но тогда и война должна скоро закончиться! – перебил брата Георг.

– Хотел бы я так же думать! – проворчал Эндрю, садясь снова на свою лошадь.

После полудня все более отчетливыми становились восточные склоны Аллеган – колоссальная, испещренная расселинами стена; через эту каменную стену как бы в один прыжок перескакивал густой лес.

Дорожно-строительный батальон прокладывал просеку по ущелью, которое вело к лугу, расположенному по другую сторону гор. Прибывшее подкрепление должно было тут же приняться за работу.

Вечером, смертельно усталый, Георг, завернувшись в одеяло, повалился на кучу свежесрубленных ветвей, которая служила постелью.

Рано утром, сразу после побудки, его подозвал к себе старший лесоруб.

– Подойди сюда, мой мальчик, и слушай внимательно. Где-то позади нас на дороге повозки с провиантом. Поезжай назад и поторопи их. Они должны как можно быстрее прибыть сюда. Нам нельзя тратить время на охоту и рыбную ловлю, но и голодными сидеть тоже не можем. Ты меня понял?

– Да, – громко ответил Георг и тотчас же отправился в путь. Он был горд и полон усердия: ему дано ответственное поручение.

Дорогу – широкую свежую просеку – мог найти и слепой. Между стволами деревьев в случае нужды могли проехать даже повозки.

Время было уже за полдень, когда молодой гонец увидел колонну с провиантом: отряд с трудом перебирался через второй брод, выше Рейстоуна. Погонщики впрягли в повозку восемь волов; двенадцать человек подтормаживали за длинный канат сзади, чтобы она не катилась слишком быстро по крутому берегу. Передняя повозка въезжала уже в воду. Животные были не спокойны, так как вода доходила до сбруи. Волы, под гиканье, ругань и удары кнутов, налегали на ярмо. Наконец качающаяся, неуклюжая повозка, покрытая полукруглым пологом, была на другом берегу.

Проводник, маленький грубый рыжеволосый человек, суетился между погонщиками. Его жесткие щетинистые волосы торчали каким-то нелепым хохолком. Он успокоился только тогда, когда повозка остановилась. Волы были выпряжены, и их погнали назад.

Георг подъехал к проводнику и передал ему поручение. Рыжий так посмотрел на Георга, точно хотел его съесть.

– Как можно скорее? Ха-ха-ха! Представь себе, мы прибудем, как только у волов вырастут крылья!

Но потом его свирепый вид неожиданно пропал, и он уже дружески взглянул на маленького мальчика, боязливо смотрящего на него.

– Ты что это, один приехал? – спросил он уже довольно ласково. И когда Георг утвердительно кивнул, на лбу проводника снова легла глубокая складка. – Проклятые глупцы! Этакого ребенка посылать одного туда, где за каждым кустом сидит краснокожий каналья. У моих волов больше соображения. – Он подумал и крикнул: – Арнольд!

Один из молодых погонщиков подошел к нему.

– Возьми лошадь и поезжай с этим мальчиком в дорожно-строительный батальон. Там мы сможем быть только завтра к вечеру. Проверь как следует ружье, прежде чем поедешь.

На лице Георга отразилась обида.

– Но я и один могу вернуться!

Проводник засмеялся.

– Знаю, знаю, мой мальчик. Но вот доедешь ли ты, этого я не знаю. В этой местности лучше ездить по двое. Желаю успеха!

Георг был разозлен и поклялся не разговаривать с этим Арнольдом. Но его спутник болтал с ним так непринужденно и так много знал о генерале Брэддоке, что постепенно у Георга утихла злоба.

Деревья отбрасывали длинные тени, когда они поравнялись с необычно высоким нагромождением веток у дороги.

Арнольд протянул Георгу маисовую лепешку, но… из-за веток блеснули три огненные стрелы. Георг почувствовал, как его лошадь встала на дыбы. Он увидел, что Арнольд упал с седла. Весь мир в глазах Георга молниеносно перевернулся: деревья и небо оказались под ним. Сильный удар лишил его сознания. В последнюю секунду он почувствовал режущую боль в правой ноге.

Он уже не видел, что произошло дальше, он не видел, как из-за кучи веток на дорогу выскочили три индейца и вытащили его из-под убитой лошади. В руке одного из них был томагавк и на зажатой рукоятке, в том месте, где встречаются большой и указательный пальцы, блестело изображение красной черепахи.