Холмин склонился над столом. Прислушался к бездушному передатчику, что взывал к абоненту с другой стороны сотовой линии продолжительными гудками. Кофе в бокале на письменном столе давно остыл – Холмин к нему даже не притронулся. Голова болела и без того. Мысли разбегались, сюжетные линии не выстраивались, работа стопорилась, – а как всё это преодолеть Холмин не знал. Сознание было перегружено ворохом реальных проблем. Скорее даже скопищем, а оттого набранный на экране ноутбука текст совсем не занимал. Шрифт расплывался, буквы плясали, подсветка монитора еле заметно мерцала, а начало рассказа и вовсе выглядело наиглупейшим – просто ароматный пирог для критиков, не иначе.
Холмин вздохнул. От бездействия нажал «Ctrl+A», выделив текст. Занёс правую руку над клавишей «Backspace». В сознании невольно нарисовалась картина: писатель в годах с остервенением выдёргивает из старенького «Ундервуда» листок только что отпечатанной бумаги, нервно пробегает глазами свеженький текст, после чего рвёт всё в клочья, включая внушительную стопку бумаги рядом с машинкой на столе.
«Вот-те на. Тут никакая резервная копия не выручит».
Холмин вздрогнул. Отдернул пальцы от клавиатуры.
«Хотя какая уж разница...»
Гудки оборвались. На другом конце линии взяли трубку.
- Алло.
- Галь... Привет.
- Привет, Серёжа. Прости, что долго не отвечала. Выходила из палаты, – голос жены был приглушённым и печальным.
Холмин машинально сдвинул очки на лоб, принялся мять переносицу, силясь сосредоточиться. Мигрень тут же отстала. Затаилась где-то поблизости.
- Галь, всё в норме. Ты не волнуйся только. Подумаешь, с минуту подождал, от этого ведь ещё никто не умирал... – Холмин осёкся.
Жена какое-то время молчала, однако он слышал её неровное дыхание сквозь хрипы помех.
- Галя?..
- Да-да, Серёжа, я тут. Извини. Просто это ожидание... Мне кажется, я схожу с ума.
Холмин промокнул пальцами уголки губ – спонтанный жест, который пугал всякий раз, как сознание начинало заново воспринимать реальность. Он повторял его вновь и вновь, когда жена падала духом. Хотя Галина была неимоверно сильной – она ни разу не закатила истерику, даже голос не повысила. Лишь плакала.
И откуда только силы брались...
- Галь. Нам нужно поменяться, – осторожно начал Холмин. – Ты устала. Тебе необходимо побыть вдали от больницы.
- Нет-нет! Мне нужно оставаться тут! Всё в норме, правда.
- Галь, выслушай меня, – Холмин стал наугад нажимать клавиши на ноутбуке – это его успокаивало, точнее приводило чувства в норму, позволяло мыслить. Так сказать, профессиональное, писательское. – Я понимаю, что ты испытываешь сейчас в душе. И я знаю, кого винишь в случившемся... Прошу, только не перебивай меня! Но ты ни в чём не виновата. Ты должна уяснить именно это, перво-наперво! А уж затем смириться с тем, что случилось. Пойми, все мы пешки в придуманной кем-то игре, и изводить себя душевными переживаниями, когда всё уже случилось, – это последнее, чем стоит заниматься. Мы должны быть сильными – только так получится пережить случившийся кошмар и не допустить его повторения в будущем.
Холмин выдохнул. Слов с каждым новым звонком оставалось всё меньше. Он даже не мог с уверенностью сказать, повторился ли хотя бы однажды. Вполне возможно то, что он сказал только что, уже было сказано месяц тому назад, а может и того раньше.
Однако Галина всякий раз выслушивала мужа молча. Потом давилась слезами – совсем как давится сейчас – и повторяла одно и то же. Свои повторения её ничуть не смущали. Скорее всего, она их даже не замечала... как и не воспринимала успокаивающих слов мужа.
- Серёжа, если бы в тот вечер я не отпустила Олега на улицу, ничего бы не случилось. Понимаешь? Он бы не сел на этот проклятый мотоцикл, не поехал бы кататься по шоссе и...
Холмин отшвырнул ноутбук. Тот перевернулся на крышку, обиженно загудел кулерами, как сбитый шмель.
- Галя, ведь ты же изведёшь себя такими мыслями!
Жена лишь всхлипывала.
Холмин напряг скулы. Взмахом руки поставил ноутбук на место. Залпом выпил холодный кофе.
- Никто – повторюсь – никто ни в чём не виноват! Это судьба, рок, происки небесных сил – да что угодно, чего мы даже представить себе не можем! – но только не ты. Таков этот мир, и не нам устанавливать тут свои правила!
- Но ведь останься Олег дома, с ним бы ничего не случилось, – осторожно заметила жена. – Разве я не права?
Холмин молчал. Он, хоть убей, не знал ответа на этот вопрос. Или всё же знал?.. Конечно знал. Но вот только стоит ли рассказывать об этом Галине? Нет, не стоит. Она далека от поиска истины, её занимают земные вопросы, не выходящие за рамки стандартного мышления индивидов, её первоочередная цель – забота о сыне. А как иначе? Ведь Галина – мать, ребёнок которой находится при смерти.
Если всё ещё находится.
Холмин почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.
- Мы не знаем, как бы всё обстояло, останься Олег дома. Но с той же долей вероятности, с какой ты веришь в благополучный исход всех вариантов событий – даже при таком раскладе, – могло было случиться всё что угодно, – Холмин не стал вдаваться в подробности, понимая, что и без того ходит по грани.
Галина вздохнула.
- Помнишь, за день до аварии Олег рассёк бровь, помогая тебе чинить дверцу шкафа?
Холмин машинально кивнул и даже увидел, как Галина на том конце сотовой линии сантиментально улыбнулась в ответ.
- Вы что-то там уронили, если мне не изменяет память...
- Дверцу и уронили.
- Да, и она зацепила, падая, Олега...
Жена вновь умолкла.
- И что? – напряжённо спросил Холмин, готовясь к самому худшему. – Почему ты вспомнила именно этот эпизод?
- Хм... Болячка, Серёжа. Она зажила, пока Олег лежит здесь. Ты понимаешь?.. Все болячки зажили, а наш мальчик умирает.
Холмин почувствовал в груди некое постороннее присутствие. Какая-то жуткая тварь пробралась внутрь его тела и принялась чинить боль. Эфемерные клыки инородного гада впились в ментальную сущность, принялись с остервенением рвать ту на части, силясь оголить и без того надорванные чувства. Ныла и сама плоть. А хищник всё не унимался, стараясь проникнуть ещё глубже. Туда, откуда его будет уже не выковырнуть так просто. Это было отчаяние. Понимание того, что жена всё же права.
Холмин собрался с мыслями. Тихо проговорил, вытирая вспотевшую ладонь о джинсы:
- Наш сын вовсе не умирает. Он в больнице, под наблюдением врачей. О нём есть кому позаботиться. Поверь мне. А вот тебе и впрямь нужна передышка. Я приеду. Завтра.
- А как же твой рассказ? – Галина неумело попыталась сменить тему. – Тебе необходимо работать. К тому же переезд... Вы уже упаковали вещи?
Холмин хрустнул шеей.
- С рассказом разберусь. А переезд... Да, все вещи собраны. Димка только свои комиксы никак упаковать не может.
- Почему?
- По вечерам обязательно хочется прочесть что-нибудь с самого дна коробки.
Галина нервно рассмеялась.
- Вот видишь... Ты нужен ему там. А я нужна здесь Олегу.
- Галя...
- Ты знаешь мой ответ. Всё останется так, как есть. Я здесь, а ты там. Поцелуй Димку на ночь от меня. И будьте хорошими мальчиками.
- А ты Олега от меня. Конечно будем. Не сомневайся. Но всё равно, я думаю...
- Не думай. Ты ведь сам сказал, что всё уже решено наперёд, – жена помолчала. – Будем жить.
- Будем, – кивнул Холмин, безуспешно пытаясь справиться с передавшимся от Галины отчаянием.
- Ну, мне пора. Спокойной ночи. Обязательно набери меня завтра, как обустроитесь на новой квартире...
- Доме. На съёмную квартиру у нас нет больше средств.
- Разве это так важно?
- Именно это?.. Нет. Совершенно не важно. Спокойной ночи.
Холмин отложил мобильник и ухватился руками за голову.
«Галина определённо должна быть рядом с Олегом. Я этого не вынесу – кого только пытаюсь обмануть? Я похож на подвижного спрута, только пребывая в выдуманном самим же собой пространстве. В мире грёз и фантазий, где всё подчинено исключительно мне. Я дёргаю за веревочки, и послушные марионетки совершают поступки. Я хочу лето, и светит солнце, я хочу смерть – тут же выстраивается похоронная процессия. Я громовержец, вседержитель, бог! Я определяю правила, а вовсе не пляшу под чью-то безумную дудку!.. Однако на грешной Земле – всё иначе. Я всего лишь один безвольный персонаж из семи с половиной миллиардов статистов, с мнением которого не желают считаться».
Холмин выдохнул. Вытер тыльной стороной ладони бисеринки пота со лба. Глянул на часы.
«Четверть десятого... Нужно посмотреть, как там Димка, – давно не слышно сорванца».
Экран ноутбука погас, словно соглашаясь с данностью.
Холмин поднялся, смерил кабинет широким шагом, огибая расставленные тут и там коробки с вещами, вышел в прихожую. Под потолком тускло алел абажур. Холмин, не зная зачем, крутанул верньер на стене. Света прибавилось, но легче от этого не стало. Грудь по-прежнему грызли изнутри, ныло под левой лопаткой.
Холмин, теряя шлёпанцы, свернул на кухню. Не включая свет, на ощупь, отыскал стол, выдвинул знакомый ящик – последнее время данный путь он мог проделать и вовсе с закрытыми глазами. Причём из любой комнаты. Пузырёк валидола казался невесомым, но таблетки внутри всё же были. Холмин сунул лекарство под язык, постоял просто так в темноте, прислушиваясь к чувствам. Ничего не изменилось, и он снова вышел в прихожую.
Димка спал на расстеленном у стены матрасе, уткнувшись носом в помятый комикс. Плазменная панель, прислонённая к сдвинутой в угол мебели, работала в режиме «no comment», то есть без звука. Показывали кровь, кровь... и снова кровь. Новости. Под матрасом что-то еле слышно попискивало.
Холмин наклонился, подобрал завалившийся планшет сына, мимоходом глянул на экран. Села зарядка, а потому всю диагональ занимала лиловая батарейка безысходности. Прибор из последних сил звал беспечного хозяина, чтобы тот продлил ему жизнь. Ещё на миг... Но ампер-часы истекли, и устройство оказалось в забвении.
Холмин спонтанно вспомнил давнюю фабулу:
«Сон разума рождает чудовищ...»
- Так что же ты сейчас видишь ТАМ? – спросил Холмин у электронной вещицы.
- Па?..
Холмин вздрогнул. Испуганно глянул в глаза проснувшегося сына. Димка смешно щурился – как землеройка, выглянувшая из норы.
- Пап, а мама звонила уже?
Холмин глупо кивнул.
- А ты почему меня не позвал?
Сын состроил серьёзное личико.
- Пап, ты же обещал, – сказал Димка звенящим голосом. – Олегу уже лучше?
Холмин сглотнул. Полость рта тут же наполнилась шлейфом растворяющегося лекарства. К горлу подкатил ком.
Твари стало плохо внутри, она рвалась наружу – ей нужен был второй сын.
Холмин сглотнул, приготовившись врать.
«Просто так нужно, – успокоил он себя, хотя спокойствием и не пахло. – Сыну не нужен червь отчаяния. Только лучик надежды. Без него – никак!»
Взгляд Димки заблестел.
- Мы всего парой слов обмолвились, – как мог уверенно, сказал Холмин. – За Олегом сейчас уход пристальный нужен, так что у мамы совсем нет времени.
- Как он? – Димка отложил комикс, забрался на матрас с ногами, обнял худые коленки; глаз от лица отца не оторвал.
«Чувствует всё. А чего ты хотел? Ведь Олег – его брат! Как же всё непросто устроено на этом свете!»
- Врачи наблюдают положительную динамику. Состояние стабильно. Но процедуры пока необходимы.
- Он не очнулся, – медленно проговорил Димка себе под нос.
Холмин стиснул зубы.
Сын терпеливо ждал.
- Видишь ли, Дим... то, что Олег не приходит в себя, ещё не значит, что всё настолько плохо. Просто организму так легче бороться. Точнее противостоять той ситуации, в которой мы все оказались...
«Противостоять?.. Да чему же, чёрт возьми?! Что ты такое несёшь?..»
- Па, ты о чём сейчас? – Димка отвернулся. – Ну даже если так. Как противостоять, когда повсюду неправда? Ведь Олег – где бы он сейчас не находился – наверняка слышит то же что и мы все. Как думаешь, ему приятно это слышать?
Холмин в ужасе выронил планшет.
Сын даже бровью не повёл.
- Дим, я вовсе не то собирался сказать.
- Уж лучше бы тогда совсем ничего не говорил.
В сознании возник штамп:
«Ты как с отцом разговариваешь!» – но Холмин тут же стёр его, понимая, что устами ребёнка, в данный момент, глаголет истина. Как же он сам сейчас глупо выглядит в глазах тринадцатилетнего сына, которого решил не беспокоить взрослыми проблемами. Более того, увести прочь от истины. Да Димка его за это возненавидеть должен – и то, в лучшем случае!
- Пап, – голос Димки дрожал. – Прости меня. Я не знаю, как так получилось. Я не хотел, честно. Просто страшно...
Холмин почувствовал неприятную дрожь в коленках. Он машинально подобрал планшет, сунул в задний карман джинс и сел рядом с сыном.
Димка подвинулся, искренне заглянул в глаза отцу, пытаясь прочитать в них хоть толику правды.
Холмин улыбнулся – как бы тяжело не было, нужно улыбаться... В памяти всплыли слова из старой песенки: «Нужно улыбаться, чтоб живым казаться, нужно улыбаться, чтоб живым остаться».
«Кажется, «Отто Дикс», но не уверен...»
Димка уткнулся носом в плечо.
- Па, а почему это случилось именно с Олегом?
Холмин напряг извилины – мозг ему сейчас был нужен, как никогда! Но ответил он банальность. Точнее и вовсе ничего не ответил. Съеврейничал:
- Дим, о чём ты сейчас?
Сын шмыгнул носом. Вновь отстранился. Уставился в голое окно, на блин низкой Луны.
- За что он так с нами?
- Кто?
- Бог, – Димка разочарованно склонил голову. – Ведь мы же не сделали ничего плохого. Почему он допустил аварию? Я не понимаю.
Холмин проглотил таблетку.
- Может быть потому, что его нет? – начал он осторожно.
Сын глянул, как на душевнобольного.
- Тогда кому мама молится?
- Мама молится вовсе не кому-то конкретному, а просто потому, что ей от этого легче.
Димка ничего не ответил. Но по осанке фигуры было видно, что мальчик не верит.
Холмин вздохнул.
- Видишь ли, Димка... Так получается, что больше всего на свете человек боится смерти. Потому что не знает, что там, за гранью. Туда невозможно заслать экспедицию – ведь это бессмысленно.
- Почему?
- Ну, сам подумай... Оттуда ещё никто не возвращался. Даже если исследователи добудут информацию, они не смогут передать её нам, живым.
Димка почесал затылок.
- Но я видел по телику передачу, в которой показывали людей, перенёсших клиническую смерть. Они говорили, что что-то видели там, пока их сердца не бились...
- Это шарлатаны. Единственное что им необходимо – пропиариться. Встречаются ещё душевнобольные, а с таких, сам понимаешь, какой спрос.
- И что же, совсем ничего нельзя поделать? – расстроился Димка.
- Почему? Главное, задаться правильной целью, и инсайт обязательно настанет.
- Инсайт?
- Озарение.
Димка кивнул.
- Странно выходит. Значит, обрести смысл может, кто угодно...
- Тебя что-то смущает?
- Но ведь даже учёные не могут много объяснить. Остаётся только религия. Так почему ты не веришь в Бога?
Пришла очередь тереть затылок Холмину.
- Видишь ли, Дим... Даже не знаю, как проще объяснить, чтобы ты меня правильно понял...
Сын превратился в слух – даже вперёд немного подался.
- Это слишком просто.
- Что? Бог?
- Скажем так, религия в целом. Вот сам посмотри, что получает человек, когда начинает осознанно мыслить?
- Что? – Димка любопытно хлопал ресницами.
- Касаемо религии, достаточно просто прийти в церковь. Тебе всё объяснят, покажут, приведут примеры из Библии. Даже реальных исторических персонажей припомнят. Человек, допустим, верит приведённым фактам, хотя именно фактами подобную информацию считать сложно.
- Почему?
- Потому что нет реальных доказательств. В физике подобные догматы тут же слетят из графы «факты» в графу «теории» – то есть, научно необоснованный материал. Предположительно, так может быть на деле, но ещё не факт, что действительно есть. По сути, мы имеем лишь голую теорию, не подкреплённую ничем значимым. Но всё равно верим ей, потому что верят все... А Библия открывает нам глаза на то, что ждёт за гранью.
- А наука как же?
- С наукой сложнее. Нет алгоритма развития событий, нет доказательств – соответственно, нет однозначного вывода. Наука не может объяснить, что происходит с сознанием и сущностью человека после смерти. А что это нам даёт?
Димка пожал плечами.
- То, что у религии просто нет достойного оппонента. Потому все и верят в бога, так как священные писания прослеживают дальнейший путь человеческой души. А значит, умирать уже и не так страшно, главное не грешить, иначе попадёшь в ад.
Димка поёжился.
- А теперь задумайся над извечным вопросом: что есть правда, а что истина?
- Ну... – Димка снова глянул в окно. – Правду тебе сказать могут... а могут и не сказать. Тогда получится... что это ложь. А истина... Я думаю, что это действительно что-то настоящее. В чём даже усомниться нельзя. И не важно, что другие по этому поводу думают.
Холмин уставился на сына, не веря услышанному.
- Что?
Димка отвернулся от окна. Пожал плечами.
- Я не прав, да?
- Нет-нет! Наоборот. Но, признаться честно, я не рассчитывал услышать от тебя столь вразумительный ответ.
Димка смущённо улыбнулся, отвёл глаза.
- Да я толком и не понял, что сказал – так, брякнул наугад.
- В этом-то и заключается отличительный признак истины – её человек может познать только самостоятельно. А вот правду... её, действительно, могут просто навязать. Потому что так нужно.
- А зачем навязывать правду?
- Чтобы верили и шли за тобой, не думая о собственной жизни. Ведь в этом случае, тебя ждёт благословенный рай. Религия вовсе не вера, а церковь совсем не добродетель. Напротив, это всемирное зло, что засело в человеческих головах, как паразит. А всё оттого, что мы никогда не умели мыслить самостоятельно. Только убивать и порабощать, неся всюду крест. Вот такие дела, брат.
- Но как же познать истину? С чего нужно начать?
- Сложный вопрос, – Холмин потрепал сына по взъерошенным волосам. – Давай в другой раз об этом поговорим. А то время уже позднее, а вставать завтра рано.
Димка кивнул.
- Хорошо. Но если мне вдруг удастся открыть этот инсайт – в этом случае, я смогу помочь брату?
Холмин почувствовал, как от напряжения у него дёргается глаз.
- Вне сомнений. Этим ты поможешь ему, – Холмин и представить себе не мог, насколько его слова были близки к истине.
Димка заснул, а он всё стоял в своём кабинете, у окна, и размышлял.
«И зачем я завёл этот пустой разговор? Что пытался доказать? И кому? Малолетнему сыну?.. А может себе? Или просто захотел выговориться, потому что так и не написал ничего дельного? Печатным текстом сложно пробиться в душу читателя. Даже если получится, ещё неизвестно, как он к этому отнесётся. Возликует ли, или же ужаснётся... А может, просто покрутит пальцем у виска и пойдёт смотреть очередную часть «Терминатора»... Хотя так, наверное, правильно. Незачем человеку копаться в сути вещей, тем более, пытаться, на гора, что-то осмыслить. Особенно современному человеку. Ведь любопытство ещё никого до добра не довело. Скорее, наоборот. А так, живи всласть, радуйся теплу и свету, люби, расти новые поколения, и закрывай глаза на грусть и невзгоды. Но не получится ведь! Всё чин-чином пока беда не коснётся именно тебя. Тогда-то и открываются глаза. Мир уже не кажется солнечным и лучистым, населяющие его персонажи больше не улыбаются, а в груди селится потаённая злоба. И никак нельзя от этого избавиться. Просто так устроен человек. Кем-то или чем-то по подобию своему и повадкам. Хотя это может оказаться очередной правдой, а истина же – намного ужаснее. Ведь тех, кто кричат о том, что познали её, зачастую объявляют сумасшедшими».
- Неужели я утратил веру именно поэтому? – Холмин распахнул окно, уставился на диск полной Луны; ему ответил томный взор, перенёсший глубокую депрессию. – Потому что опустил руки перед очередным испытанием. Оказывается, как же мало нужно человеку, чтобы пасть перед лицом отчаяния. Стать лицемером. Возомнить себя пупом земли, на котором сроду не прорастёт ни единого семени. Более того, столь возвышенно кричать о какой-то истине. Похоже, я ослеп от горя, отвернулся от великого дара земной жизни, закинулся безразличием и погряз в жалости к самому же себе. Ведь Димка, спрашивая о воле небес, желал услышать совершенно другое. Он спросил «почему», а вовсе не «как». Выходит, запутался лишь я, более того, волоком тяну сына за собой, даже не представляя, куда выведет столь сомнительная тропа, как утрата веры.
Холмин невольно ощупал грудь. Неприятные ощущения больше не беспокоили, однако он прекрасно понимал, что паразит всё ещё в нём.
Свежий воздух разогнал кровь.
В голове было много мыслей. Очень. Тогда Холмин сходил в гостиную за зарядкой для планшета и, включив прибор в сеть, принялся диктовать в микрофон первое, что придёт в голову:
- Подорогин шёл по светлому коридору...