Октябрь 1937 года

Канцелярия Вакф служила Великому муфтию Иерусалима штаб-квартирой. Она на-ходилась возле большой рыночной площади, известной под названием Гарам эш-Шариф, бывшей Храмовой горой Соломона и Ирода. На Гарам эш-Шарифе находилось главное исламское сооружение - Наскальный Купол, доминировавшее над всем остальным в Ие-русалиме. Величественному куполу было тринадцать веков. Это было место жертвы Ав-раама, святая святых еврейского Храма, и местоположение камня, с которого Мохаммед совершил свой легендарный прыжок на небо. В его тени примостилась маленькая копия Наскального Купола, известная как Цепная мечеть, послужившая моделью для более крупных сооружений. Цепную мечеть муфтий объявил своей личной молельней. По не-сколько раз в день он приходил сюда из канцелярии для отправления духовных потребно-стей.

Скрестив ноги, он сидел на молельном коврике в размышлении.

- Ваше преосвященство! - раздался голос из тени позади него.

Муфтий медленно открыл глаза и вышел из транса.

- Ваше преосвященство! - повторил голос, отражаясь эхом от мраморных стен.

Муфтий обернулся и увидел Густава Бокмана, нелепо одетого арабом.

- Разве вы не видите, что я молюсь!

- Немедленно уходите, - сказал Бокман. - Англичане окружают ваш совет и всех ваших командиров. Есть ордер на ваш арест.

Ворча, муфтий поднялся на ноги и в замешательстве оглянулся по сторонам.

- Побыстрее, - сказал Бокман, - и спрячьтесь.

Они оба побежали из мечети через Гарам эш-Шариф к другому большому зданию - мечети Аль-Акса, вошли и быстро направились по узкой каменной лестнице в потайные пещеры под зданием. Плесень веков смешивалась с запахом пороха, который держали здесь для бунта.

- Не уходите, пока я не вернусь, - велел Бокман.

Прошли день и ночь, прежде чем немец вернулся с узлами. Он принес хлеб и питье, принадлежности для бритья и одежду.

- Что там делается?

Бокман стал бормотать длинный список задержанных. Некоторым вожакам удалось сбежать, но сети были раскинуты по всей стране. По слухам, англичане намерены отпра-вить их на корабле на Сейшельские острова, где-то в Индийском океане.

- Сукины дети! - воскликнул хаджи Амин.

- У нас корабль на якоре в Яффо, - сказал Бокман. - Оставайтесь здесь до арабской субботы, когда в Аль-Аксе будут тысячи почитателей. Это лучший шанс вызволить вас отсюда.

- Не люблю эту темницу.

- Вам нельзя выходить. Во всем Старом Городе патрули. За всеми воротами тща-тельно следят.

Бокман велел муфтию сбрить бороду и надеть принесенную им одежду - белое одея-ние, которое мусульманки надевают к пятничной молитве.

В субботу Гарам эш-Шариф наводнили двадцать тысяч верующих. Молитвы прерва-лись в полдень, и людской поток вылился в узкие переулочки Старого Города, где обнаружить человека крайне трудно. Хаджи Амин аль-Хуссейни, спрятавшись в толпе жен-щин, выходивших из Дамаскских ворот, легко проскользнул мимо внимательного взгляда англичан.

Потом его спрятали в корзине среди таких же корзин с помидорами, предназначен-ными для отправки в порт Яффо; оттуда он отправился на германском грузовом пароходе и по берегу в Бейрут, а затем в Дамаск. В Дамаске хаджи Амин перегруппировал своих людей и продолжал оттуда руководить мятежом в Палестине.

Особые ночные отряды Орда Уингейта твердо установили новые правила новой эры. Нельзя сказать, что только они одни отражали арабский мятеж, но они определенно оса-дили рвение бунтовщиков. Время безнаказанных арабских ночных набегов миновало на-всегда. Особые ночные отряды расширяли свои операции, перейдя границу с Ливаном и лишив бандитов их убежища. Арабские нападения стали выдыхаться.

Партизаны Каукджи были страшно неэффективны. Когда они столкнулись с жест-ким вызовом, их аппетит к действиям, золоту и славе уступил место тоске по родному до-му. Они дезертировали толпами, бросая Палестину ради своих собственных стран.

Не будучи в состоянии сдержать еврейскую иммиграцию или изгнать еврейские по-селения, муфтий обратил оставшуюся энергию против оппозиции среди арабов. Еще два года после мятежа шайки хаджи Амина продолжали оргию убийств, и восемь тысяч пале-стинских арабов перебили друг друга.

Когда муфтий удрал и разбежались Божьи воины Каукджи, выжившие антимуфтий-ски настроенные арабы обрели мужество и заговорили против восстания, и оно начало выдыхаться.

Еще год, и мятеж муфтия потерпел крах, но успел подорвать власть мандата. С само-го начала англичане поставили себя в невозможное положение. Палестину дважды обеща-ли - один раз евреям как их родину по декларации Бальфура, второй раз арабам как часть Великой Арабской страны.

В перерывах между бунтами и мятежами работали Британские комиссии по рассле-дованию. Каждая выпускала Белую книгу, заговаривая о еврейской иммиграции и прода-же земли. Всплывали планы раздела. По этим планам евреи должны были получить ма-ленькую полоску земли от Тель-Авива до Хайфы, а Иерусалим - постоянный статус меж-дународного города. Евреи были склонны принять раздел, но арабы на все предложения просто отвечали "нет". Большинство тех арабов, которые желали компромисса с евреями, были уничтожены сторонниками муфтия.

В апогее арабского восстания высокая британская комиссия сделала вывод, что воз-можности Британии управлять по мандату исчерпаны.

На европейском горизонте маячила война, и всякая попытка Британии притвориться беспристрастной к Палестине становилась явной. Издав Белую книгу комиссии, англичане окончательно отказались от своих обязательств по отношению к Родине евреев. Чтобы защитить британские интересы в регионе, британская политика должна была теперь лю-бой ценой завоевать расположение арабов.

Накануне второй мировой войны миллионы европейских евреев оказались в ужасной западне. Белая книга отрезала им последние пути к побегу, призвав к отказу от всякой иммиграции евреев в Палестину и к прекращению продажи земли. И хотя мятеж муфтия потерпел крах, английская Белая книга заочно прочила ему победу.

С объявлением войны Германии почти весь арабский мир внутренне стал на сторону нацистов. Преданные всеми палестинские евреи заявили: "Мы будем драться на войне так, как будто нет никакой Белой книги, и мы будем драться с Белой книгой так, как если бы не было войны". В первые несколько дней сто тридцать тысяч мужчин и женщин из пале-стинских евреев вступили добровольцами в английскую армию.

Хаджи Ибрагим был в угрюмом настроении. Гидеон частенько покидал киббуц Ше-меш по разным поводам, отправляясь то в пустыню, то на тренировки, а также и для под-польного снабжения оружием и помощи нелегальным иммигрантам. Иногда он уезжал на несколько месяцев. Каждый раз хаджи Ибрагим чувствовал себя неуютно. Разумеется, он никогда не заговаривал об этом.

Арабские погромщики жестоко обошлись с Табой. Две дюжины его жителей были убиты или пропали без вести. Хаджи Ибрагим понимал, что не будь Хаганы и Особых ночных отрядов, итог был бы куда хуже. Но он никак не мог заставить себя думать в бла-годарственных выражениях. Наоборот. Араб, дерущийся с арабом, был образом жизни, заведенным сотни лет назад. Спасение, пришедшее от евреев и англичан, было новым унижением.

- Ты слишком стар, чтобы идти на войну, - сказал хаджи Ибрагим Гидеону, наливая ему кофе.

- Не на эту, - ответил Гидеон.

- Если у тебя сто друзей, отбрось девяносто девять и подозревай сотого, - сказал Ибрагим. - Иногда я знаю, что ты мой единственный настоящий друг. Родственники и члены племени - это другое. Они не могут быть настоящими друзьями, потому что они соперники. Часто сыновья могут быть твоими врагами. Но религия не позволяет нам дру-жить с чужаками. Ну и кто же остается? Я в одиночестве. Я не могу встретиться с челове-ком и не думать о том, что это мой враг. А мы с тобой по крайней мере можем... можем разговаривать...

Ибрагим становился сентиментальным, и Гидеон сменил тему.

- Симха - новый секретарь киббуца. Ты с ним имей дело.

- Он в порядке. Он в порядке. Мы с ним поладим. Наверняка англичане собираются сделать тебя генералом.

- Да нет, ничего подобного.

- Полковником?

- Да всего лишь обычным советником по арабским делам.

- Ты для этого очень хорошо подойдешь, - сказал Ибрагим. - Я знаю, почему тебе надо идти и драться с немцами, - продолжал он. - А что до меня, то мне не важно, кто выиграет и кто проиграет. Я не ссорюсь с немцами. Я на них не сержусь. Я даже не знаю, говорил ли когда-нибудь хоть с одним, может быть только с паломником. - Он вздохнул и поворчал. - Теперь немцы дают нам такие же обещания, как англичане, чтобы получить нашу поддержку в войне. Я слышал передачу на короткой волне из Берлина. Они говорят, что нацисты и арабы - братья. Но когда приходит война, все лгут. Они воспользуются на-ми, а потом оставят нас гнить, как это сделали англичане.

- Если немцы дойдут до Палестины, то тебе по крайней мере не придется больше беспокоиться из-за евреев, - сказал Гидеон.

- Я не за немцев только из-за того, как они обращаются с евреями, - сказал хаджи Ибрагим, - но я и не за евреев. В Палестине не осталось арабских лидеров, а тем, кто за границей, я не верю.

- Это относится почти ко всем.

- Почему мы следуем только за теми, кто держит нож у нашего горла? - вдруг вос-кликнул Ибрагим. - Мы знаем, что должны подчиняться. Так говорит нам Коран. Подчи-няться! Подчиняться! Но те, которым мы подчиняемся, выполняют волю не Пророка, а только свою собственную. Когда ты вернешься, Гидеон, что будет с нами? Мы ведь еще по-настоящему не воевали друг с другом. А это должно случиться. Ты будешь продолжать доставлять евреев в Палестину, а мы будем протестовать.

- Ты очень расстроен!

- Это у меня всегда в голове! Я не хочу, чтобы сюда пришли сирийцы! Не хочу егип-тян! Теперь я остаюсь наедине с этими мыслями. Евреи умные. Вы отправляете тысячи своих парней в британскую армию, чтобы их научили быть солдатами.

- Не думаю, что они бросят нас в бой, пока не дойдет до отчаяния.

- Но когда настанет война между нами, вы уже будете готовы. Вы образовали прави-тельство в правительстве, а мы? Мы получим благословение от еще одного великого муф-тия или еще одного Каукджи или царя вроде того дегенерата в Египте. Почему Аллах по-сылает нам таких? Извини, Гидеон. Мои мысли идут то так, то сяк. Что бы ни... что бы ни... я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Гидеон хлопнул руками по подлокотникам обширного кресла и встал.

- Кто-то однажды меня спросил, есть ли у меня друзья среди арабов. Я ответил, что в самом деле не знаю. Думаю, у меня есть друг. Это начало, не так ли? Ты мне поверил, правда?

- Ты единственный и из своих, и из ваших, кому я доверяю.

- Может быть, если бы мы, евреи, не перегружали нашу жизнь боязнью погибнуть... Она властвует над нами! Всегда боимся погибнуть. Мне пятьдесят три, Ибрагим. Я ношу оружие с четырнадцати. Это прекрасно - всю жизнь, каждую минуту знать, что есть силы, желающие твоей смерти и что это не кончится, пока ты не будешь мертв... и никто не ус-лышит твоего крика... Потому и иду на войну, что знаю, что немцы хотят нашей смерти еще больше, чем вы.

- Возвращайся, - сказал хаджи Ибрагим. - Мы спустимся вниз на дорогу.