Апрель 1948 года
Домик Гидеона Аша отличался от других. Как один из немногих оставшихся основа-телей киббуца, он был удостоен привилегии иметь собственный водонагреватель на кры-ше. Домик представлял собой двухкомнатную спартанскую штучку: маленькая спальня и чуть большая комната, служившая гостиной, столовой, кабинетом. Его отлучки из киббуца не позволяли ему пользоваться общей столовой, и киббуцники проголосовали за пре-доставление ему маленькой кухни. Пара личных телефонов на столе выглядела как заклю-чительный аккорд его особого положения.
На стук в дверь Гидеон поднял глаза от вечной стопки документов.
- Войдите.
Охранник придержал дверь открытой, пока входил хаджи Ибрагим. Он попросил Ибрагима развести руки в стороны и начал его обыскивать.
- В этом нет надобности, - сказал Гидеон.
Они не виделись почти три года, и вначале воцарилась неловкость. Гидеон поднялся и протянул руку. Ибрагим взял ее, они по-медвежьи обнялись и похлопали друг друга по плечам. Гидеон махнул рукой на стул напротив.
- Твои сыновья в порядке?
Ибрагим кивнул. Они помолчали. Ибрагим отметил отсутствие роскоши, а также книги, занимавшие все свободное место - сотни книг, грудами в каждом углу.
- Я часто думал, как ты живешь, - сказал Ибрагим. - Здесь полно книг. Я даже вижу книги на арабском. На скольких языках ты читаешь?
Гидеон пожал плечами. - На пяти... шести... семи.
- Это впечатляет. Ишмаель читает мне из палестинской "Пост".
Гидеон ощутил напряженность, но не показывал вида, пока араб старался поймать ускользающую ниточку беседы. Он открыл нижний ящик письменного стола, извлек бу-тылку шотландского виски и толкнул стакан по столу.
- Привет от наших британских защитников.
Ибрагим протестующе поднял руки.
- Ты же знаешь, мне от этого плохо.
- Вина?
Мухтар отказался. Гидеон открыл другой ящик, пошарил там, нашел палочку гаши-ша и бросил ее Ибрагиму.
- Ты покури. А я выпью, - сказал Гидеон.
- А охранники?
- Они не отличат гашиша от конского навоза.
Две затяжки, и напряженность смягчилась. Ибрагим вздохнул и опустил голову на руки.
- Все это - все равно, что пытаться замостить море.
- Что я могу сказать? Мы этой войны не хотим, Ибрагим.
- Я хотел бы быть бедуином. Они знают все приемы, как выжить. - Его ум затума-нился после новой затяжки. - Я видел Рош-Пину. Проезжал через нее.
- На пути в Дамаск, где ты встретился с Фавзи Кабиром и Каукджи, а также с Абдул Кадаром, которого, плохо ли, хорошо ли, больше нет с нами. Полагаю, они позвали тебя не для того, чтобы пожелать тебе хорошего урожая от твоих оливковых деревьев.
- Так унизительно видеть, как мои люди бегут. Может быть, для евреев унижение не так чувствительно. Вас ведь унижали много раз и во многих местах. А нас унижение уничтожает.
- В чем дело, Ибрагим?
- На меня жутко давят, чтобы эвакуировать Табу.
- Знаю.
- Если я выведу своих людей, пусть на короткое время, смогу ли я вернуть их обрат-но?
- Если мы оставим киббуц Шемеш, позволят ли нам арабы вернуться? - вопросом на вопрос ответил Гидеон.
- Нет, конечно нет. Гидеон, что ты можешь мне сказать?
- Мы не проводим такой политики, чтобы выгонять арабов из Палестины. Ни один ответственный человек среди нас не питает иллюзий, что мы можем создать государство без мира с нашими соседями. Видит Бог, мы не хотим приговорить себя и своих детей к поколениям кровопролития. Мы пытались дотянуться до каждого арабского лидера. Но все они решили воевать.
- Можешь ты мне сказать... договаривались ли вы с какими-нибудь арабскими де-ревнями? Останутся ли какие-нибудь из них?
- Мы договорились. Даже с деревнями в Иерусалимском коридоре.
- О чем?
- Не идите на нас войной, тогда и мы на вас не пойдем войной. Все просто. В один из этих дней вы узнаете, что евреи Палестины планируют для вас лучшее будущее, чем ваши знаменитые братья по ту сторону границы.
- А если, допустим, я попрошу о том же для Табы?
Гидеон встал и вздохнул.
- Она стала враждебной деревней. Около трех десятков твоих людей находятся в ополчении Джихада. Более пятидесяти участвовали в нападении на Кастель. В Табу нере-гуляры приходят и уходят, когда захотят. Другими словами, вы активно участвуете в по-пытке выморить голодом сто тысяч человек в Иерусалиме. Ибрагим, я не хочу предложить напасть на Табу, но стоит начаться войне, как верх берут неуправляемые силы.
- Я погиб, - сказал Ибрагим. - Как раз арабы-то меня и выживают.
- Знаю.
- Деревня на грани паники. Стоит кому-нибудь громко выстрелить в воздух, как все побегут.
Гидеон рассматривал обезумевшего человека, беспомощного перед нахлынувшими событиями. После мировой войны в Табе культивировалась ненависть к евреям. Многим не нравилась нейтральность, другие были слишком напуганы, чтобы ее придерживаться. Помоги им Бог, если они побегут.
Ибрагим с чувством взмахнул руками и встал, пошатываясь. Гидеон нацарапал не-сколько цифр на клочке бумаги и дал его Ибрагиму.
- По этим телефонам можно до меня добраться. Если у тебя будут личные трудно-сти, постараюсь помочь.
- Если бы только мы с тобой могли сесть и обо всем поговорить, - сказал Ибрагим монотонным, отсутствующим голосом. - Мы бы обо всем договорились. Мы могли бы ус-тановить мир.
- Мы к этому всегда готовы, как только будете готовы вы.
Зазвонил один из телефонов. Гидеон слушал взволнованный лепет на иврите. Он сказал, что сейчас же придет, и положил трубку. Он с ужасом взглянул на Ибрагима.
- Иргун напал на арабскую деревню около Иерусалима. Дейр-Ясин.
- Что произошло?
- Была резня.
Гидеон Аш прибыл в Дейр-Ясин через час, чтобы немедленно оценить ситуацию. Деревня была оцеплена, и полковник Бромптон был там. Он поверил сообщению англи-чанина, так как оно соответствовало тому, что ему самому уже было известно, и отправил адъютанта, молодого офицера Пальмаха, обратно в Иерусалим с первым донесением.
Затем Гидеон приступил к неприятному делу - личному осмотру трупов, разговари-вая с ранеными и восстанавливая события этого кошмара.
Запах горелого мяса и отвратительный дым сражения были невыносимы, невыноси-мы были сдавленные рыдания, прерываемые вспышками ярости и истериками. Он вяло предложил воспользоваться еврейскими средствами медицины, но раненые были слишком напуганы. Вой сирен, мчащихся туда и обратно, совсем доконал его. Он сделал все, что было в его возможностях.
По-видимому, что-нибудь в этом роде и должно было произойти. После того, как Хагана открыла дорогу на время, чтобы по ней смогли пройти три конвоя, арабы закрыли ее снова. В цепочке арабских деревень, используемых для подавления еврейского транс-порта, деревня Дейр-Ясин на окраине Западного Иерусалима была одной из самых враж-дебных. Стремясь одержать такую победу, которая сравнилась бы с успехами Хаганы, Ир-гун собрал сотню людей и бросил их на деревню, чтобы захватить ее.
Но разведка Иргуна ошиблась. Им казалось, что они смогут обратить население в бегство, как было в случае с Кастелем. Они не знали, что в это время в Дейр-Ясине был крупный контингент Милиции джихада. Сопротивление оказалось яростным. Податливая цель становилась все более твердой по мере того, как разгорался бой. В то время Иргун был силой городских партизан, не обученных и не умевших вести полевой бой. Они про-двигались медленно, и каждый захваченный дом взрывали.
Когда арабское ополчение отступило, они оказались лицом к лицу с обыкновенными крестьянами. Разразилась паника: деревенские пытались отделиться и сбежать, а Милиция использовала их как прикрытие. Гражданские попали под яростный перекрестный огонь. К этому моменту дисциплина иргунцев испарилась, они словно взбесились. Иргун нажи-мал, стреляя по всему, что двигалось.
Гидеон закончил свой осмотр и удалился в один из пустых домов; его тошнило. Полковник Бромптон вошел в комнату и закрыл за собой дверь, пока Гидеон приходил в себя.
- В итоге, кажется, более двухсот пятидесяти убитых, - сказал Бромптон. - Из них половина - женщины и дети.
Лицо Гидеона было мокро от пота. Он выдернул подол рубашки и вытерся им.
- Мы осуждаем это дело, - сказал он. - Хагана не имеет к нему отношения.
- О да, но все же ответственность на вас, не так ли?
Гидеон стиснул зубы и кивнул. Он знал, что евреи несут ответственность. Он поднял свою обрубленную руку.
- Багдадское гетто. Когда-нибудь слыхали о нем? Всю жизнь я живу с убийствами. Но только это - другое. Его совершили евреи. Уравновешивает ли оно сотню других, со-вершенных арабами?
- И это все, что вас беспокоит - равный счет?
- Нет, конечно. Защитный рефлекс. Я жил среди арабов. Я их любил. И хотя я утра-тил большую часть этой любви, я продолжал верить, что бок о бок мы могли бы сделать кое-что... прогресс... несомненное качество жизни... порядочность... уважение друг к дру-гу. Мы бы подали пример, и когда другие увидят... они придут, чтобы говорить с нами о мире. Я еврей, полковник, и мне мучительно думать, что нас заставляют делать такое, чтобы выжить. Я могу простить арабов, убивающих наших детей. Я не могу простить их за то, что они заставляют нас убивать их детей.
- Итак, чистота сионистской мечты запачкана уродливой действительностью, - ска-зал Бромптон. - Копание канав, осушение болот и песни у костра - не совсем то же, что объявление независимости. Пока вы были в ваших синагогах, молились и молча принима-ли преследования, вы могли требовать от себя возвышенного набора правил. Вы потребо-вали для себя своей судьбы, хорошей или плохой, а для этого надо запачкать руки.
- Согласен, мы сделали гадкое дело. Но арабы ответят вне всяких пропорций.
- И будут продолжать делать это еще сотню лет, - сказал Бромптон. - Первая резня мусульман евреями. Вы им подарили великолепную отправную точку и навеки - сноску в учебнике истории.
- Видит Бог, мы не хотели ничего подобного.
- Честная борьба и все такое? Если я не ошибаюсь, вы говорили, что раз начинается война, события ее перехлестывают. Вы могли помешать этому, Аш.
- Как!?
- Держа Иргун под контролем. Это ваши люди. Вы за них отвечаете.
Гидеон наклонился к окну и взглянул на ряды трупов на носилках, которые тащили солдаты в противогазах. Гидеон сжал зубы от физической боли.
- Так что все ваши годы страстного идеализма и праведных мечтаний подвергнутся суровым испытаниям. Вы надавали нам уйму ханжеских советов. А теперь я их вам дам, - сказал англичанин.
Гидеон повернулся и твердо взглянул на него.
- Увидите Бен-Гуриона - так скажите ему, что надо распустить Иргун. Если вы буде-те и дальше позволять, чтобы среди вас была маленькая частная армия, то кончите той же анархией, что царит в арабском мире. Позволите этому продолжаться, как ирландцы с ИРА, - приговорите себя к вечному хаосу.
- Мы это знаем. Это лишь одна из множества проблем.
- Но ни одна другая не имеет такой важности, - ответил Бромптон. - Должна быть только одна центральная власть.
Позже в тот же день адъютант Гидеона вернулся из Иерусалима, и он снова разыскал полковника Бромптона.
- Сейчас в Тель-Авиве созывается пресс-конференция, - сказал Гидеон. - Нападение на Дейр-Ясин осуждается. Была встреча с Иргуном. Они повторили свое обвинение, что деревня была главной базой для операций против еврейского транспорта. Они заявляют также, что шесть раз предупреждали мухтара и деревенских старейшин, чтобы они это прекратили. Они далее предупреждают, что если арабы используют в будущем деревни в качестве военных баз, то им лучше сначала удалить оттуда гражданское население.
- Так что же, восстанавливается старая линия сражения?
- Не странно ли, что евреи опять завязли в грязном деле, которым никто больше не хочет заниматься? Вы с вашими друзьями-мошенниками во всех этих форин-офисах в глубине души знаете обо всей этой жестокости и зле, которые исходят от мусульманского мира. Но вы боитесь вывести ислам на свет и сказать вашим людям: смотрите, вот с чем нам приходится жить. Нет, пусть этим занимаются евреи. Мы снова одни на баррикадах, и нас бранят наши чопорные так называемые союзники из западных демократий. Ислам со-бирается еще до конца столетия перевернуть все вверх дном, и вам лучше бы собраться с мужеством и заняться этим. Одиноко здесь, Бромптон. Одиноко.
Фредерик Бромптон избегал сердитого взгляда Гидеона Аша.
- Проводить вас обратно в Иерусалим?
- Пожалуйста.
- Да, Аш, первая резня всегда самая худшая.
- Если вы говорите о том, что это дело всегда будет приемлемо для еврейского наро-да, то вы ошибаетесь. Мы не боимся взглянуть на себя. Мы не прячем свою грязь.
- Пусть так, но боюсь, что арабы приговорили свои будущие поколения к мести.
К тому времени, когда хаджи Ибрагим вернулся из киббуца Шемеш, все население деревни собралось на площади, подходили и из соседних деревень. Раздался вздох облег-чения, когда они увидели своего мухтара.
- Хаджи Ибрагим! Совершено ужасное убийство!
- Евреи перебили всех в Дейр-Ясине!
- Тысячи зарезанных!
- Они отрубали младенцам руки и ноги!
- Бросали стариков в колодцы!
- Они разрезали животы беременным женщинам, а плод брали для упражнений в стрельбе!
- Теперь евреи нападут на Табу!
Ибрагим собрал в хане шейхов и старейшин. Собрание было беспорядочным. Все жаловались, но никто ничего не предлагал. Страх был слышим, обоняем и видим. Ибра-гим пришел к своему выводу. Он решился на последнее, что было в его силах, чтобы удержать деревню. Для этого надо было открыто выйти из повиновения Фавзи Кабиру, избавить Табу от джихадского ополчения и добыть у Гидеона обещание не нападать. Он велел всем разойтись по своим домам и участкам. Они нехотя подчинились.
Пока хаджи Ибрагим отчаянно искал способа изменить ход событий, арабы совер-шили отмщение за Дейр-Ясин. Конвой медицинского персонала выехал из Западного Ие-русалима, чтобы помочь госпиталю Хадасса на горе Скопус. Он должен был проехать че-рез арабский Восточный Иерусалим по дороге, находившейся под контролем англичан. Когда до расположения англичан оставалась сотня ярдов, арабы среди белого дня захва-тили в засаде безоружный конвой Красного Полумесяца и убили семьдесят семь врачей и медсестер. Англичане оставили нападение без ответа.
Но евреи не побежали ни из Иерусалима, ни еще откуда-нибудь.
На обезумевшее арабское население убийство Хадасского конвоя произвело эффект бумеранга. Совершив отмщение, они теперь боялись, что евреи отплатят им тем же, и их страх разрастался, как эпидемия.
Хотя хаджи Ибрагим велел своим людям оставаться по домам, они начали усколь-зать и убегать. Десяток семей одной ночью, десяток другой. Он утратил контроль над по-ложением.
На третий день утром он стал в мечети изучать оставшихся в лицо, зная, что больше не сможет удержать их вместе. Когда закончилась молитва, он поднялся на кафедру и ве-лел всем собраться на площади со своим имуществом и приготовиться к эвакуации Табы и Аялонской Долины.