Сточные канавы и горы гниющего мусора развели полчища мух и комаров, а вонь от них удушала. Добавьте к этому полное безделье и постоянное подначивание скрюченных капризных стариков, пытающихся выказывать гордость и отвагу, которыми никогда не обладали, - вот так и родились Мстители-леопарды.

Мой брат Джамиль был у них вожаком. Они не носили формы, ведь нашим уделом была крайняя нищета, а друг друга узнавали по ярко-оранжевым головным повязкам.

В лагере Эйн эс-Султан, расположенном рядом с Элишевым источником, были Аку-лы-освободители. Дальше по шоссе, в Бедуинском лагере, - Волки пустыни, а севернее, в небольшом лагере Нувеймех - Черный май, названный по кошмарной дате объявления ев-реями независимости. Все эти шайки подстрекались ленивыми, бездеятельными взрослы-ми и фанатичными египтянами из Мусульманского братства.

Мстители-леопарды все больше наводили страх в Акбат-Джабаре. Слоняясь повсю-ду, они высматривали мальчишек вроде меня и требовали вступать к ним. Вступай, а то изобьем. Благодаря Джамилю мне удавалось оставаться на свободе. Думаю, он не хотел, чтобы я вступил, - опасался, что я отберу у него лидерство.

Ночью шайки залезали на Гору Соблазна, где над вновь завербованными совершали мистические ритуалы, в том числе и кровопускание. У них были тайные знаки и людоед-ские клятвы мщения, сулящие евреям расчленение, проламывание черепа и раскаленную кочергу в глаза.

- Кровь, кишки, внутренности, яйца, смерть! - доносилось с горы в свинцовом ноч-ном воздухе. Чтобы укрепить храбрость, они заставляли драться на палках, прыгать с вы-сокого уступа, бегать под градом бросаемых в них камней, прыгать через костер, откусы-вать головы живым курам и змеям, душить кошек голыми руками. Целыми днями и каж-дый день, смягчая его монотонность, - иллюзия храбрости и мужества, лучших качеств араба.

Хаджи Ибрагим, как и другие мухтары прежнего времени и шейхи, видели в этих шайках угрозу своей власти, но обуздывать их следовало осторожно, ведь взамен ничего не было. Не было ни школ, ни организованных игр, ни кино, только скулящее радио. Но они слушали только выступления от Братства - прославление мученичества и смерти.

- Вы великие юные солдаты Аллаха, вы готовитесь стать мучениками возмездия!

О возмездии они слышали в Иерихоне.

О возмездии они слышали в лагерях, в маленьких убогих харчевнях.

О возмездии они слышали дома.

И они становились уродами. Никто из них не работал и не пытался найти работу хо-тя бы во время уборки урожая, когда так нужны были рабочие руки. Весь труд брали на себя их матери и сестры. Вместо этого они стали наниматься на "защиту" крестьянских полей.

Если ты в лагере поссорился с "леопардом", - жди, что в твою лачугу ворвутся, ог-рабят ее, а твоего старшего сына изобьют. Леопарды-мстители собирались внизу на мосту Алленби, где в ожидании осмотра иорданскими таможенниками всегда стояла цепочка грузовиков. Если водитель задремывал или оставлял свой грузовик, Леопарды тут же его опустошали.

Вместе с другими шайками они стали главной силой распоясавшегося черного рын-ка. Для этого они вошли в молчаливое сотрудничество с контролируемой иорданцами, не-действенной и продажной лагерной полицией. Необузданные в своей активности, Леопар-ды рыскали вокруг Иерихона и по подсказке полиции шантажировали торговцев. Они привычно совершали набеги и грабили склады Красного Полумесяца.

Когда становилось из рук вон плохо, Арабский легион устраивал чистку и забирал нескольких ребят в тюрьму в Аммане, но это лишь вызывало протесты родителей.

У Джамиля стали появляться вещи: батарейный приемник, наручные часы, новые ботинки, безделушки для девчонок, гашиш и продукты, которых так болезненно не хвата-ло в нашей маисовой диете. Отец его не расспрашивал, но оба мы тревожились о нашем оружии. Мы боялись, как бы Джамиль не продал его или, еще хуже, не отдал бы Леопар-дам.

Мы молча признали тот факт, что Джамиль стал бандитом, а он становился все бес-стыднее. У него были деньги в кармане, подарки для матери, курево для отца, еда для се-мейного стола. Он был достаточно сообразителен, чтобы внушить мысль о том, что нужен семье, а может быть, и вынашивал мысль поравняться с хаджи Ибрагимом.

Его дерзость достигла пика, когда в нашей части лагеря Леопарды ворвались в дом одного отцовского приятеля. Встретив Джамиля на нашей улице в обеденное время, я еще не знал, что отец велел всем уйти из дома.

- Погоди-ка, Джамиль, - крикнул я и пошел с ним рядом. - Лучше бы тебе поосте-речься. Отец очень расстроен ограблением Дауда аль-Хамдана.

- Ну и что?

Я никогда не слышал от сестры, матери или братьев ни единого слова, оспаривающего власть отца. Джамиль с ума сошел, что ли? Я схватил его за руку, чтобы остановить, но он вырвал руку.

- Отцовское время кончилось, - выпалил Джамиль. - Ему и всем старикам конец. Теперь новый порядок.

Я моргал, не веря своим ушам, и вдруг сообразил, что в свои восемнадцать лет Джа-миль ростом с отца и очень силен.

- Джамиль, ты с ума сошел.

- Да? Так ведь это отец довел нас до такой грязной жизни. Почему он не остался, чтобы драться за нашу землю? Кто ее вернет? Он? Это мне с моими друзьями выпало вер-нуть нашу честь, и меня за это уважают.

Мне захотелось побежать и предупредить отца, но я только смотрел, как уходит Джамиль. Когда он входил в дом, я осторожно последовал за ним. Ибрагим сидел в одном из кресел, перебирая четки, и тут вошел Джамиль. Через дверь я видел, как Джамиль со-вершил ужасный грех, не встав перед отцом на колени и не поцеловав ему руку.

- Где обед! - потребовал Джамиль.

Ибрагим медленно встал со своего места и подошел вплотную к Джамилю. Он раз-махнулся так быстро, что я не успел заметить. Джамиль упал на грязный пол и испуган-ный лежал там, и кровь пузырилась у него изо рта.

- Джамиль, сын мой, - сказал отец очень тихо, - выйди отсюда, вернись и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.

Джамиль перевернулся на четвереньки и свирепо взглянул снизу вверх.

- Ты мне больше не хозяин! - завопил он.

Ибрагим ударил его ногой в ребра, отбросив к стене и выломав этим с полдюжины глиняных кирпичей.

- Джамиль, сын мой, - мягко повторил он, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.

Джамиль вскарабкался, держась за стену, встал, слегка согнувшись и держась одной рукой за ребра, другой за окровавленный рот. Он бросился к отцу, выкрикивая ругательст-ва, и ударил его в лицо! Ужаснее этого я никогда не видел! Я бросился в дом, чтобы по-мочь Ибрагиму, но он схватил меня и отпихнул.

- Так, значит, нашему маленькому леопарду захотелось немножко развлечься! Лад-но! Ладно! - И с этими словами отец развел руки и ребрами ладоней ударил Джамиля по ушам. Джамиль вскрикнул, рухнул и остался лежать дрожа.

- Джамиль, сын мой, - снова заговорил отец, не повышая голоса, - выйди отсюда, войди снова и покажи мне, что ты уважаешь своего отца.

- Не-е-е-ет, - проскрипел Джамиль.

Нога Ибрагима снова достала его в живот. Тело Джамиля уродливо раскинулось. Отец поставил ногу ему на грудь и снова повторил свое наставление.

- Остановись, отец, ты убьешь его! - закричал я.

- Нет, нет, - сказал отец, - я просто учу его уважать. Ты научился, Джамиль?

- Больше не буду, - простонал он.

- Не будешь чего?

- Вести себя так. - Он собрал все силы, на четвереньках выполз, повернулся у двери и подполз к отцу, поднялся, взял его руку и поцеловал ее.

- А теперь послушай меня как следует, мой дорогой маленький мститель-леопард. То, что я сделал для твоего воспитания - лишь крохотная капля в море того, что ты полу-чишь, если кто-нибудь в секции Табы подвергнется нападению по любой причине. Это достаточно ясно?

- Да, отец, - прохныкал он.

- И если, Джамиль, ты дотронешься до чего-нибудь из нашего оружия, я убью тебя тем же способом, каким вы, храбрые мученики мщения, убиваете маленьких курочек. Я перекушу тебе горло собственными зубами. Отправляйся к Дауду аль-Хамдаму, верни ему все, что взял, и попроси прощения.

Отец нагнулся, схватил Джамиля за шиворот и вышвырнул его вон.

У Джамиля хватило ума понять, что великий день уважения еще не настал и что Мстители-леопарды не заменят старую власть, не пролив собственной крови. Зализав свои раны, он занял другую позицию, став "защитником" секции Табы и заставляя себя полю-бить, как доброго сына хаджи Ибрагима.

Но внутренне Джамиль навсегда переменился. С тех пор у него появилось выраже-ние пламени, ярости в глазах, говорившее о том, как он переполнен ненавистью, на грани взрыва насилия. Теперь он стал чуточку одержимым, но не настолько, чтобы оспаривать отцовское слово. Теперь он упивался пресмыканием перед отцом, пытаясь вернуть свое достоинство.

Через несколько недель объявили, что король Абдалла приказал отпраздновать слияние Западного Берега с Иорданией. К этому так называемому празднеству короля вы-нудила энергичная реакция Лиги арабских стран, в самых сильных выражениях осудив-шей аннексию.

Министры короля ожидали, что страны Запада признают аннексию. Абдалла про-должал изображать невинность. Аллах запрещает ему принуждать палестинцев. В конце концов, заявили его министры, объединительный съезд был демократическим выражени-ем желаний палестинцев.

Признание, которого добивалась Иордания, пришло только от Англии и Пакистана. Англичане все еще были хозяевами Абдаллы и контролировали Арабский легион через субсидии и служивших там британских офицеров. Они тоже с подозрением относились к амбициям Абдаллы, но их брак с маленьким королем вынуждал их участвовать в его иг-рах.

Неудача с признанием арабским миром и миром в целом не убедила его. Ему каза-лось, что столь святой и одаренный человек, как он, предназначен для божественного движения к Великой Сирии. Простые смертные - слабаки, они не могут остановить коро-ля в его миссии, порученной Аллахом. Он еще больше уверовал, что палестинский народ соберется под его знаменем и оставит в дураках остальной мир, и вознамерился показать, что это - народное движение.

Его английские коллеги тотчас же предложили провести на Западном Береге пле-бисцит, чтобы подтвердить решение объединительного съезда. Абдалле не нравилась сама идея голосования - он не смог бы отменить результат своим запретом. Он, конечно, чув-ствовал, что палестинцы подавляющим большинством проголосуют "за". Однако он не доверял голосованию. Как монарх, он обладал монаршей прерогативой защитить народ от него самого в том случае, если он ошибется.

Вместо этого Абдалла распорядился о парадах в главных городах Западного Берега. Он собрал своих сторонников и помощников, чтобы показать, как дружно палестинцы изъявляют свою поддержку.

Мост Алленби громыхал и прогибался под копытами его бедуинских верблюжьих войск и лошадей пустынной полиции. Легион тек через реку в лендроверах, бронетранс-портерах и танках. Отряды пехоты следовали в грузовиках. Они расходились батальонами к Хеврону, Вифлеему, Иерихону, Наблусу и Рамалле.

Восточного Иерусалима избегали из опасения военной реакции евреев. Абдалла не соблюдал условий перемирия и продолжал отказывать в разрешении доступа евреев к За-падной Стене, их самому священному месту. Он не желал рисковать и провоцировать ев-реев выкинуть его вон.

В великий день празднества всех выгнали из лагерей и городов на главные улицы, где наших спасителей, всемогущих иорданцев, ждали знамена, флаги и гирлянды.

Отец кипел от злости всю дорогу до Иерихона, со мной, как всегда, с правой сторо-ны, на шаг сзади. Мы поднялись к зданию профессора доктора Нури Мудгиля, откуда от-крывался отличный вид на процессию.

Парад возглавлял личный оркестр короля, тот самый, что играл для нас концерт, ко-гда мы были в Аммане. Нестройные звуки марша "Полковник Призрак" заполнили воздух древнего Иерихона. За взводами транспортеров с солдатами Легиона следовали артилле-рийские батареи и танковый батальон, от которых задрожали здания, а их мощный грохот заглушил музыку. Наверху ревели тройки низко пролетающих самолетов.

Донеслись крики верблюдов пустынной полиции, патрулирующей обширные пески Иордании на границе с Саудовской Аравией. Солдаты надменно качались в высоких си-дениях. И тут быстрее, чем можно произнести "Аллах велик", улица перед верблюжьими войсками наполнилась десятками молодых людей в оранжевых головных повязках Мсти-телей-леопардов. В следующие секунды они открыли сокрушительный град камней по верблюдам и их погонщикам и тут же смешались с толпой.

Один из верблюдов упал на колени, придавив всадника, несколько других в смяте-нии понеслись. В неуправляемом галопе они врезались в толпу, топча одних, разбрасывая других, ломая киоски разносчиков. Раздались крики и выстрелы. Толпа в панике разбега-лась, а иорданцы в бешенстве бросились к месту засады. Солдаты выпрыгивали из машин, бешено раздавая удары прикладами направо и налево. Еще выстрелы. На улице упала и затихла женщина.

Вечером мы сгрудились возле радио, настраиваясь на Восточный Иерусалим и Ам-ман, но об инциденте не было сказано ни слова. Попробовали радио Дамаска и Каира. Все, что мы услышали, - это отсутствие новостей по всему Западному Берегу.

На следующий день в газетах все еще ничего не было, но среди медленно тянущего-ся дня мы узнали, что в Рамалле и Наблусе войска тоже забросали камнями и шесть чело-век убиты.

Разгоряченный лагерь обсуждал события, а ревностные сторонники Абдаллы начали оглядываться вокруг, подумывая о новых союзниках. К нашей лачуге постоянно приходи-ли, и один шейх за другим изъявляли отцу свою верность. Он принимал их свидетельства почтения с хорошо замаскированным цинизмом.

Когда подхалимы ушли, он с волнением отозвал меня в сторонку.

- Настало время брать нашу судьбу в свои собственные руки, - сказал он с такой си-лой, какой я не замечал в нем с изгнания. - Завтра отправляйся автобусом в Рамаллу, в ла-герь Бира, найдешь там Чарльза Маана. Он сообщит дату нашей тайной встречи в мона-стыре Сестер Сиона, и ты поедешь в Хеврон и найдешь шейха Таджи.

Отец дал мне черный яшмовый талисман, чтобы удостоверить мою личность. Я по-вторил указания, как шейху Таджи найти монастырь, и заверил отца, что все будет в по-рядке.

Чудно, что мне этот день больше всего запомнился не зрелищем в Иерихоне, а на-смешкой в глазах Джамиля.