Пока отец был в Цюрихе, я проводил время среди бедуинов племени аль-Сирхан. Восточная пустыня Иордании, граничащая с Ираком и Саудовской Аравией - удаленное место без всяких следов цивилизации на сотни миль в любом направлении. Благодаря по-ложению профессора доктора Нури Мудгиля я был принят шейхом аль-Баки, главой большого клана, и со мной обращались так, как если бы я был одним из его сыновей.

Шейх аль-Баки и его сыновья учили меня езде на лошади, соколиной охоте, следо-пытству, а главное, как читать пустыню. Каждый день начинался звуками размалывания кофе, знаменующими еще один круг борьбы за выживание, борьбы, определявшей нашу жизнь.

До того, как я попал к аль-Сирханам, я всегда был фантазером. Что бы ни давала мне судьба - Яффо, Кумран, Акбат-Джабар, - мне казалось, что потом будет лучше и однажды все злоключения закончатся в прелестной вилле снова в Табе, а может быть, я даже уеду в большой университет в Каире или Дамаске. Но пустыня и бедуины приучили меня к мыс-ли, что кое-что в жизни окончательно и бесповоротно.

В условиях жестокой жары и нищеты легче жить, найдя хоть какую-нибудь тень, ви-дя миражи и позволяя фантазии овладеть сознанием. Благодаря бедуинам я узнал, почему арабы усвоили пассивное восприятие немилосердности жизни. Все предопределено судь-бой, и мало что можно сделать, кроме как принять горечь своей доли и ждать облегчения на пути к раю.

Аль-Сирханы не притворялись равноправным обществом. Рождались, жили и уми-рали запертыми в жесткой кастовой системе, оставаясь на одном месте от рождения до смерти и не протестуя. Внутри этой бронированной согласованности изредка заключались браки между семьями с разных стоянок.

Лицо и тело шейха аль-Баки представляло дорожную карту шрамов, удостоверяющих его мужество и превосходство. Он держал полдюжины юношей-рабов. Рабство было вне закона, но до аль-Сирханов было далеко, и их не достигали правила обычного обще-ства. Трое рабов пасли его баранов, один был личным слугой. Двое других, кастрирован-ные, были евнухами, охранявшими его жен и гарем наложниц. Двоих он купил у семей внутри клана, остальных захватили во время набегов.

Я появился в то время, когда шейх аль-Баки замирился с соперничавшим племенем после восьми лет кровавой межплеменной войны. Началось с того, что один влюбленный похитил девушку у аль-Сирханов в племя, находившееся за границей Саудовской Аравии. Мир настал лишь после того, как женщину убили в качестве жертвы за позор аль-Сирханов. Мир между недавними врагами был отмечен большим праздник братства.

Здесь все казались озабоченными сексом, но мало что можно было в этом смысле делать. Женщины были закрепощены еще больше, чем в Табе. Их труд был еще тяжелее, они выполняли всю черную работу. Старым женщинам позволялось сидеть у костра с мужчинами, и с ними обращались уважительно, но у остальных не было никаких радо-стей. Они часто впадали в истерику, ведь рыдания были, в общем, единственным средст-вом облегчить горе. Я заметил, что бедуинские женщины очень любят друг друга, и я уверен, что это тайный способ получать удовольствие.

Здесь законы чаще исходили не из Корана, а из сурового порядка жизни.

Можно убить, но только лицом к лицу.

Можно красть, но не у своих.

Насиловать - не преступление, если женщина из враждебного племени.

Обманывать вполне допустимо, если обманывают человека из другого племени.

Строгими законами предписывалась месть. Нередко наказание значило лишение ру-ки или ноги. Жизнь ужасна, и законы выживания порождают жестокость.

Пустыня - злой хозяин, но она - в исключительной собственности бедуина, и всту-пая в пустыню, вы в его власти. Милосердие - не для тех, кто нарушает его правила.

Я хорошо запомнил уроки, избежал неприятностей и даже заслужил некоторое ува-жение, будучи единственным грамотным в клане.

Настоящее удовольствие наступало вечером у костра, когда пили кофе и пересказы-вали байки о набегах и личном геройстве. Иногда к нам присоединялась семья дервишей клана, чтобы, пользуясь своими способностями колдунов, пляской изгонять злых духов. Они кружились в трансе, ходили босиком по горячим углям в костре и слабели. Так они еще раз доказывали свою магическую силу.

Все происходило с нарочитой замедленностью. Непрекращающееся воспроизведе-ние картин прошлого давало возможность забыться и помогало справиться с реальностью каждодневного существования.

Приводящие в трепет восходы солнца нередко заставали нас с шейхом аль-Баки одних, оставшимися последними у костра.

- Богатство и собственность - то, что Аллах раздал несправедливо, - говорил он мне. - У нас часто умирают, но в пустыне это не трагедия. Главное, Ишмаель, мы свобод-ны. Крестьянин - раб своей земли. Горожанин - раб денег и машин. Это дурные общества. Бедуинам они не нужны.

Может быть.

Значительная часть доходов племени поступала оттого, что бедуины были "покрови-телями" той части трансарабского нефтепровода, которая тянулась по их территории. Ко-гда Сауды для сокращения расходов предложили новый способ, настало время напомнить им об этом. Мне как раз предстояло отправиться в свой первый набег, чтобы перерезать часть нефтепровода, когда пришло известие, чтобы я вернулся в Акбат-Джабар.

Не могу сказать, что уезжал с огорчением, ведь мне так хотелось снова увидеть хад-жи и Наду. Но теперь я был умнее, потому что уже знал, как навечно связаны вместе араб и фатализм.