В СТРАНЕ «РАЗ, ДВА, ТРИ»

    Ученик второго класса Дмитрий Девяточкин проснулся поздним утром, когда солнце залило светом комнату и лучи коснулись лица. Лежебока приоткрыл глаза, отбросил одеяло, укрывавшее тело, нехотя потянулся и сел, свесив ноги с постели. Оставшись дома один, ребенок не собирался горевать. Потянувшись, он взял в руки лежащий у изголовья подушки пульт  и включил телевизор. На экране возникла знакомая и любимая сцена, изображавшая бегущую и кричащую детвору. День складывался удачно. Родители, ушедшие на работу, не в силах были запретить ему смотреть телевизор и смеяться над летящей, сломя голову,  весёлой  компанией, начавшей забег вчера вечером. Сегодняшним утром представился благоприятный случай увидеть полностью передачу, которую вчера не удалось досмотреть перед сном до конца.

     Нежась в постели, он вспомнил маму и её любимое выражение, которое она периодически задавала сама себе: много ли человеку нужно для полного счастья? Сообразно своим интересам, Дима ответил за неё: для полного счастья не хватает еды, игр и развлечений, – что созвучно выражению всех времён и народов,требующих хлеба и зрелищ. К счастью,успокоил он себя, дома есть сок, сладости, холодильник, забитый продуктами, и телевизор.

 Увеличив громкость телевизионного приёмника, чтобы звук слышался на улице, мальчик в тапочках на босу ногу, не умываясь и не расчёсываясь,  направился в кухню. Возвратившись с едой, он разложил полные блюдца на приставленный к койке журнальный столик и, почесав затылок, вернулся за батоном белого хлеба и банкой нутеллы, после чего, удобно устроившись, начал поедать одно блюдо за другим, наблюдая за разворачивающимися событиями на экране.

  Человек-паук, передвигающийся по стенам и перепрыгивающий из одного дома в другой, восхитил его. За суперменом последовали приключения семейки Адамс, которые он с интересом досмотрел, прикрывшись подушкой, как щитом, чтобы не было жутко. Экранизация последующей истории, связанной с принцессой Сиси, изначально предназначенной для девочек, не особенно волновала его. Без особого внимания, следя за содержанием и воспринимая звучащие в комнате голоса в качестве фона, не более, он, не сходя с койки, дотянулся до портфеля, лежащего на столе и являющегося частью детской секции, нехотя вытащил дневник, желая узнать, к каким урокам следует готовиться. Лучше бы он не открывал его. Выделенные красными чернилами отметки, полученные за прошедшую неделю, не обрадовали. Не могли они порадовать и родителей, если бы он показал их им. Никого не могли привести в восторг двойки, тройки по предметам и единица за поведение. Дима не поленился встать, отыскать ножницы и раздражённо вырезал отметки из дневника.

– Я сумею расправиться с вами. Вот вам!– тряся в руках вырезанные отметки,  он с ненавистью показал их дневнику.– Ты их никогда больше не увидишь.

  С этими словами он выбросил ненужные бумажки в окно, чтобы и самому их не видеть. Числа, к его удивлению, не упали на землю, а, игриво покружившись, подхваченные неизвестно откуда взявшимся смерчем, поднялись над домом и исчезли в неизвестном направлении. Бросив дневник на стол, ученик вспомнил золотое безмятежное время детства, а вместе с ним и первое сентября прошлого года, день вынужденных перемен. Год назад, когда Дима шёл первый раз в первый класс, отец, сопровождавший его, спросил, радуется ли он, что идёт в школу, на что сын, отрицательно покачав головой, ответил:

– Лучше бы я пошёл на рыбалку.

  Отец посмеялся, потрепал вьющиеся на голове кудри сына и наставительно сказал:

– Придёт время, когда ты изменишь своё мнение.

   Вспомнив давний эпизод, Дима задумался. Шальная мысль пришла в голову: почему бы сейчас не пойти на рыбалку? Там, в затишье, когда рыба перестанет клевать, можно сделать уроки, уговаривал он себя; не всё ли равно, где их делать: дома, или на берегу речки? На природе, заниматься даже интересней, успокоил он себя. Рассуждения понравилась. Недолго думая, надел комбинезон защитного цвета, как у папы, только меньшего размера, и стал собирать  удочки, не забыв банку с червями, которые всегда находились наготове. Дима несколько скис, наверняка зная, что действия его не будут родителями оценены положительно. Несмотря ни на что, отправился в путь. Речка встретила героя радужными солнечными бликами воды и манящей тишиной кустарников и деревьев, растущих на берегу. Удобно расположившись на складном стульчике, он беззаботно огляделся вокруг и далеко забросил удочку, предвкушая удовольствие. Однако  рыба, не клевала. Просидев неопределённое время, задремал, и. когда глаза приоткрылись, увидел перед собой необычное зрелище. Знакомая речка, ранее похожая на ручей, превратилась в величественную полноводную равнинную реку. Изменения не изумили, а обрадовали мальчика. Тонкие деревца, растущие по обоим берегам, превратились в могучие деревья. Неизвестно откуда на реке появился, сидящий в добротной лодке, имевшей высокие борта, худой с обвисшими щеками сгорбившийся старец, отъехавший, чтобы не пугать рыбу,  метров на двадцать от серии пенопластовых кружков, установленных на воде веером. При перевертывании одного из них, сидящий в лодке рыбак встрепенулся и взялся за вёсла, чтобы быстро подплыть к вращающемуся кружку. Поймав окуня, рыбак, добродушно крякнув, сложил улов и бросил его за борт.  Поразмыслив, поплыл к рядом лежащему на поверхности воды кружку, всем своим видом показывая, что рыбалка окончена. Не спеша, начал подбирать кружки, начиная с самого дальнего, деловито наматывая леску поперёк диска, а живцов опуская в ведерко.

– Пора сматывать удочки,– пробурчал он себе под нос в усы, берясь за весла и направляя лодку к берегу.

   Вытащив лодку на берег, не далеко от того места, где сидел молодой рыбак, старик, охрипшим голосом обратился к Дмитрию:

– Тебе на другой берег?

   Дима с тоской посмотрел на свой пустой садок.

– А что? Там лучше клюёт? – спросил он.

– Я приставлен на берегу для перевозки прибывших людей в страну «Раз, два, три», причём в одну сторону, а в промежутках, занимаюсь рыбалкой.

– Рыбалка у вас получается знатная,– восхищенно сказал Дима, вышелушивший из произнесённых слов только одно слово «рыбалка», которое хотел слышать.

  Он с завистью проследил за поднятым из воды уловом, хранящимся в садке, и перекочевавшим в лодку.

– Я занимаюсь ловлей с детских лет и многое знаю о рыбах,– сказал умудрённый рыбак.– Я знаю, что утро безвозвратно прошло и в приближающийся полдень рыба сыта. Сейчас не время для  ловли. Если хочешь, вечером, когда солнце спрячется за верхушки деревьев и наступят сумерки, я отвезу тебя к облюбованному мной глубокому омуту, где на дне лежат затонувшие стволы деревьев, и покажу, как ловят сома на «живой»  квок, издаваемый  изготовленным мною специальным устройством. Мы вместе проводим закат и встретим рассвет, оставаясь на всю ночь с удочкой в руках наедине с природой. Соприкоснуться с природой, поесть на берегу ухи и лежа на земле послушать рассказчика– это праздник. Установив на козлах котел, мы приготовим уху и, вглядываясь в мерцающий огонь углей, я расскажу не выдуманные рыбацкие истории. Мне есть, что рассказать о повадках рыбы. Я подхожу к ловле, как к охоте, заставляя рыбу ошибаться, делать несвойственные движения и идти, в заданном мной направлении. Опытного рыболова  не прельщает тупая ловля. Прелесть рыбной лодки заключается не в том, чтобы прийти домой с богатым уловом, а в том, чтобы, зная намерения и повадки рыбы, предугадать ее действия и заставить проглотить наживку с крючком.

  Дима с замирающим сердцем, как зачарованный, слушал о предстоящей увлекательной рыбалке, предвкушая удовольствие очутиться в одной из рыбацких историй, которую мог бы поведать друзьям.

– Ты согласен?– спросил старик.

  Ничего не ответил Дима. По его лицу промелькнуло сомнение, которое быстро улетучилось. Секундой позже, своим видом он дал понять, что согласен.

– Прекрасно,– потер руки старый рыбак,– а до сумерек ты сможешь побывать в чудесной стране.

– Где эта страна?– спросил Дима.

  Рыбак нагнулся, не спеша вытащил со дна лодки потёртый бинокль военного образца цвета хаки, поднес его к глазам и устремил взгляд на противоположную сторону реки. Вдоволь насмотревшись, он передал бинокль Дмитрию. Мальчик с удовольствием рассмотрел трофей, надел его, для удобства,  на шею и лишь после этого, последовав примеру хозяина, поднёс к глазам.

  Дмитрий увидел за рекой ничем не огороженную территорию и огромные ворота, на верхней перекладине которых маячили цифры  «1,2,3». Вглядевшись внимательнее, он узнал свой почерк и обнаружил, что это именно те буковки, во много раз увеличенные, которые он вырезал из дневника, выбросил в неизвестном направлении и которые, загадочным образом, вновь выросли перед ним.

– Ты видишь вход в страну, о существовании  которой никогда не догадывался,– прокомментировал старый рыбак. –У ворот страны  «раз, два, три» тебя встретит мальчик,. который работает гидом. Он познакомит тебя с обычаями живущих там людей и достопримечательностями города.

    Встретившись  взглядом и, одновременно гипнотизируя Дмитрия, старик жестом указал на дощатое  сидение напротив себя. Мальчик, не совсем понимая, что делает, как завороженный, послушно перешагнул через борт и сел в лодку. Арсений Павлович бесшумно опустил вёсла на воду. Лишь после того, как посудина отчалила, Дима поднял глаза. Перед его взором опять появились ворота, ведущие в неизведанную страну. Циферки, выгравированные на перекладине ворот, звали к себе. Посмотрев на бинокль,  висящий  на шее мальчика, и, вспомнив, с какой гордостью тот вешал его на шею, рыбак сказал:

– Оставь бинокль у себя. С ним лучше осматривать окрестности. Обо мне не беспокойся. В запасе у меня имеется бинокль большего калибра.

   Переплыв реку, Дмитрий расстался с рыбаком. Поднявшись по склону. увидел у ворот мальчика, сидящего на земле рядом с транспортным средством, приводимым в движение ножными педалями и управляемым велосипедным рулём. Сзади была приварена  двухместная повозка,  которая имела накрытый матерчатый тент, защищающий пассажиров от солнца и дождя. Рикша профессионально сел на седло, взялся за руль, и, подождав, пока сядет пассажир, тронулся в путь. Удобно устроившись, Дмитрий обернулся назад в сторону оставшегося рыбака. На противоположном берегу задымился костёр. Вглядевшись через окуляры бинокля, Дима увидел казан над костром, а рядом присевшего Арсения Павловича, колдовавшего над ухой. Под ложечкой засосало.

  Повозка, между тем, легко поехала по тропинке, которая незаметно  превратилась в мостовую и въехала в город. По обе стороны располагались двухэтажные  дома, украшенные цветами, стоящими на подоконниках и висевшими над дверьми. Внутренние ухоженные дворики со скульптурами перед фасадом и немногочисленными фруктовыми деревьями, говорили о нехватке земельных участков и тяге жителей, судя по посаженному бурелому за домом, к естественной дикой природе. Город показался спящим. Ни во дворах, ни на улицах Дима не обнаружил праздношатающихся горожан, что его удивило и насторожило.

– Почему нигде не видно людей? Создаётся впечатление, что город вымер,– высказал предположение Дима.

– Люди работают, находятся при деле и им нечего  бесцельно шастать по улицам, – ответил гид, нажимая на педали.

    На перекрёстке рикша остановился, пропуская двигающуюся с левой стороны тяжело нагруженную повозку, сопровождаемую однообразным скрипом колес. Повозка проехала. В обозримом пространстве другого транспорта не предвиделось.  Диме представился удобный случай поговорить. Положив руку на плечо мальчика – гида, он решил завести беседу. Возница, вполоборота развернувшись, приготовился выслушать седока.

– Меня зовут Димой,– решил познакомиться с мальчиком Дмитрий, которому стало скучно ехать молча.– Как тебя зовут?

– Станислав, – ответил рикша.– Зови меня Славой.

   Кивнув в знак согласия головой, Дмитрий поинтересовался:

– Почему, Славик, на перекрёстке ты пропустил транспорт,  движущийся слева, когда по правилам дорожного движения у тебя имеются преимущества,– решил показать Дима свои познания в дорожном движении.

– У нас другие правила. На перекрёстке преимущества имеет гружёный транспорт вне зависимости от того, откуда и куда едет.

– При больших потоках  транспорта такая постановка вопроса  без соблюдения правил дорожного движения  вызовет серьёзные осложнения и неразбериху.

– У нас свой порядок: при больших потоках следует уступать тяжёлому транспорту,   как на водопое, где существует четкий порядок подхода зверей к реке, определяемый их размером, силой и мощью животного. На перекрестках, как у животных, действует тот же порядок,– возразил Славик.– Беседовать с водителем грузовика, движущимся на тебя,  также сложно, как выяснять отношения с потерявшим способность рассуждать безумным кулаком, стремительно приближающимся к твоему носу. Потом, после драки, можно до бесконечности рассуждать, кто прав, а кто виноват, но в минуту опасности, сильный всегда прав.

– Интересная у вас страна,– задумчиво произнёс Дима.

– Страна как страна,– сказал Славик.– Страна, к которой я живу. Я в ней родился, вырос и посему она моя, какая бы ни была.

– Сложно получить гражданство в вашей стране?

– Несложно,– успокоил Славик.– Любой приезжий, проживший в стране более двух лет и болеющий  за одну из футбольных команд, становится без всяких формальностей коренным жителем. Я покажу тебе ближайшее футбольное поле, на котором проводятся спортивные баталии. Он свернул в сторону от главной улицы и привёз к стадиону, занимающему целый квартал. Остановившись у ворот с расположенными полукругом многочисленными билетными кассами, он рукой указал на возвышающийся за деревьями спортивный комплекс.

– Перед нами база «Трудовые резервы». Здесь я три раза в неделю играю в футболу скажу по секрету, что вхожу в детскую сборную команду города.,– с явным удовольствием сообщил Славик,-

– Много у вас стадионов?

– Футбольные поля существуют в любом районе. На них проводятся тренировки и  многочисленные чемпионаты.

– Имеются ли у вас профессиональные команды?

– У нас все команды любительские. Это не означает, что мы плохо играем в футбол. Ещё не известно  полезен ли вообще профессиональный спорт. Во всяком случае, до сих пор не доказано, что профессиональный спортсмен живёт дольше, чем любитель.

– Вы проводите международные соревнования?

– В прошлом году,  в нашем городе проходил чемпионат мира. На главных улицах столицы висели афиши  и средства массовой информации в течение месяца  рассказывали о ходе чемпионата. Правда, никто к нам из других стран не приехал, но поскольку матчи никто не отменял, команда, победившая в кубке, стала  чемпионом мира.

– Приятно слышать о новом взгляде на чемпионат мира. У вас не трудно стать чемпионом мира не только по футболу, но и другим видам спорта,– с улыбкой произнес Дмитрий.

– Формально такое право имеется у всех,– на полном серьёзе, без тени юмора, высказался Славик.

   Первое знакомство состоялось. В детские годы знакомство, переходящее в дружбу, осуществляются молниеносно. Немудрено, что мальчики через  получаса считали себя друзьями.

     Не задумываясь о маршруте и переезжая с улицы на улицу, гид знакомил пассажира  с достопримечательностями города. Остановившись у недостроенного белокаменного строения, напоминающего гору с пиком в вершине, он представил строящуюся национальную   библиотеку.

– Не понятно, зачем строят библиотеку,– грустно сказал он,– если никто в стране книг не читает. Зря тратят народные деньги и только. Нашим людям достаточно ярких рекламных  картинок.

– Для перспективы,– предположил Дима,– вдруг что-то изменится в лучшую сторону.

– Если для перспективы,– согласился Славик,– а то....

  Остановившись на полуслове, он стал энергично нажимать на педали.

– Мы куда-то спешим?– поинтересовался Дима.– Лучше торопиться медленнее,– озвучил он пословицу.

– Мы в двух шагах от школы,– не снижая скорости, сообщил Славик,– и следует поторопиться на урок.

– И здесь школа! – недовольно пробурчал Дмитрий.– В любой стране дети должны ходить в школу и учить уроки.

– У нас своеобразная школа, где учатся читать и считать, после чего учеников выводят в люди,– пояснил Слава.– Научившись читать и писать, школьники приступают к работе.

– Как это понять? – насторожился Дима.– У вас распространён детский труд? А где счастливое безмятежное детство?

  Ему не нравилось терять время на школу, но ещё более претило упоминание о работе детей на производстве.

– А какой смысл учиться на пекаря или башмачника,– ответил Славик,– если с раннего возраста видишь, как пекут пироги или делают бутсы, если знаешь, что всю жизнь будешь связан с пекарней или мастерской. Без сомнения отец передаст секреты выпечки лучше любой школы. Всё равно никто лучше тебя не приготовит сдобные лепешки и не залатает хромовые сапоги. Мой друг, живущий в семье портного, как-то вздумал стать музыкантом, посчитав, что его душа с трепетом отзывается на звуки музыки. После долгих колебаний его мечта осталась мечтой, не более. Семья всячески отговаривала его от ненужной затеи. Отец, потеряв силу убеждения, привел сына в пустующий театр. Подойдя к оркестровой яме, он пнул ногой  выступающий борт, за которым располагалась оркестровая яма. Из. темно красного бархата поднялись клубы пыли. Ты видишь, усмехнулся он, что вдыхает стоящий у борта дирижёр,  склоняясь в поклоне каждый вечер в ответ на аплодисменты зрителей. Оркестрантам ещё хуже. Им достаются не цветочки, а ягодки. Именно на них оседает пыль. Представь, чем они дышат, когда толпы людей заполняют зрительский зал, а опоздавшие мечутся в проходах. А что творится после третьего звонка, когда зрители несутся на пустующие места, оставшиеся в первых рядах. И там, в яме, ты собираешься коротать дни? Я не упоминаю о прелестях закулисной театральной  жизни, перед которой меркнут бандитские разборки. В открытой борьбе победа достаётся сильнейшему человеку, а театралы пинают врагов исподволь так, чтобы трепетало сердце. Уж лучше шить смокинги  по заказу театров, а в перерыве играть на  скрипке в свое удовольствие. Я не закрываю путь к творчеству. Бесталанному  закройщику нечего делать в нашей профессии. Наоборот, я призываю тебя стать кутюрье, который, беря в руки ткань и накладывая её на талию клиентки, на глазах посетителей творит. Ему не составляет труда сделать вырез, отойти в сторону, чуть-чуть подправить произведение и выдать шедевр. Правда, для классика нужна еще муза, так как, лучшим фасоном является фигура.

– А если кому-то всё-таки захочется петь?

– Пусть поёт, кто мешает? Лично я предпочитаю душевную авторскую песню. У нас в почёте застольное песнопение. Мне часто приходится слушать соседа по дому, который голосом, далёким от совершенства, бренчит под гитару на семейных торжествах. После каждого выступления сородичи аплодируют ему. Успех окрыляет. Он уже собирается  выступать на сцене. Как видим, для некоторых путь от застольных песен до эстрады удивительно прост. Не удивлюсь, что многочисленные родственники и друзья энергично поддержат его выступления, где бы он не выступал..

– Вундеркинд заканчивал консерваторию?

– У нас не существует понятия консерватории.

   Проезжая мимо одноэтажного вытянутого здания, именуемого театром, Дима спросил:

– Существует ли высшая  школа при театре, готовящая студентов в профессиональные артисты?

– Артистом может стать любой, выучивший роль,– ответил Стасик.– У нас демократичный театр. Сегодня Гамлета играешь ты, а завтра я.

   Через два квартала мальчики добрались до одноэтажного строения, именуемого школой. Учебное заведение  представляло собой приземистое здание с восемью  окнами, выходящими на тихую улицу, вдоль которой росли столетние платаны. По архитектурному замыслу, общественные здания  в данном городе строились одноэтажными, которые стояли в тени деревьев, а  скученные двухэтажные типовые коттеджи горожан,  мечтающих о расширении территории, были наделены крохотными приусадебными участками.

   Опоздавшие ученики, стараясь никому не мешать, на цыпочках прошли по коридору и тихо вошли в просторный  класс, в котором сидели велико возрастные  мальчики и девочки. Парты в классной комнате отсутствовали. Дети сидели на стульях и на подстилках, уложенных на полу. Вошедшие мальчики опустились на лежащие в конце класса спортивные маты, спрятавшись за спины сидевших учеников. Оглядевшись по сторонам, Дима спросил:

– Почему в классе так много  переростков?

– У  нас вне независимости от возраста дети учатся  по единой программе  в одном  классе, который заканчивают кто за год, а кто в считанные дни. Обычно родители отправляют детей в школу, когда им исполняется одиннадцать, а то и тринадцать лет. Немудрено, что ты моложе всех. Наши дети не спешат расстаться с игрушками. Пока  девочки не наиграются в прятки и  мамы-деточки, а мальчики – в  казаки-разбойники, они не пойдут в школу. У некоторых девочек,  процесс игры в куклы настолько затягивается, что,  обзаведясь семьей, они продолжают играть в куклы со своими детьми. Многих подростков силком,  почти за уши, приводят в школу, чтобы они научились уму – разуму. Поэтому наше образование называют заушным.

   В детские годы, разница в возрасте весьма ощутима, и малыши безошибочно определяют, кто из них старше и главнее. Взглянув на своего товарища, Дима определил, что он моложе его на два-три года. Выяснив  возраст, говорящий не в его пользу, с точки зрения определения лидера,  он  решил показать, что развит не по годам.

– Где здесь восток?– как бычок, наклонив голову вперёд и поддавшись вперёд, спросил он.

– Зачем тебе восток?– удивился Славик.

– Дело в том, что земля вращается с запада на восток и мы, сидя на ней, как бы катаемся. Ведь когда едешь в транспорте, стараешься сесть по ходу движения, а не наоборот,– глубокомысленно произнес Дима.– Вот почему важно знать, где запад, а где восток.

– Кто тебе об этом сказал ?– поинтересовался Славик.

– Мама.

– Что она поведала тебе ещё?

– Я с малого возраста замучил ее вопросами. В конце концов, она научилась отвечать на мои «почему» и  сейчас, когда я вырос, у неё на всё есть ответы. В последнее время, когда наша школа переходила с пятибалльных  оценок на десятибалльные оценки, она нашла объяснение и этому, всерьез доказывая преимущества новой системы. Дело в том, сообщила она, что современные психологи утверждают, что мы способны использовать пять-десять процентов  от умственного потенциала, подаренного природой. Обычно человек использует пять процентов, а то и три. В соответствии с этим, в школе  до сего времени использовалась пятибалльная система. Сейчас пришло время, перейти на десятибалльные оценки успеваемости, соизмеримые с процентом  использования умственного потенциала. Если рассматривать вашу школу по данной классификации, то в ней учат использовать только три процента умственного потенциала,– сделал вывод Дима.

  Сидящие рядом ученики стали прислушиваться к разговору.

– Кто там мешает вести урок? – раздался недовольный голос учительницы Лидии Андреевны.

  В классе воцарилась тишина. Ученики,  оцепенев,боялись пошевелиться.

  Лидия Андреевна сделала два грозных шага вперёд и три шага в сторону, чтобы увидеть нарушителя. Она достигла своей цели и в проеме между учащимися она увидела незнакомую фигуру.

– Ага, у нас новенький,– сказала она, обращаясь к незнакомцу.– Представься. Скажи, как твоя фамилия?

– Дмитрий Девяточкин.

  Учительница склонилась над классным журналом. Сосредоточенно сопя, и с силой нажимая пальцами руки на ручку, она занесла новую фамилию в свободную графу журнала. Облегчённо вздохнув, подняла голову. Обращаясь к классу, она поймала себя на мысли, что непринуждённо беседовать ей удаётся легче, чем писать

– Девяточкин? – переспросила она, обращаясь к залу,– Интересная фамилия… Хорошо. Если,– грозно взглянула она на Диму,– ты такой невоспитанный и перебиваешь меня, давай поговорим о твоих успехах в учёбе. Для начала начнём с алфавита. Произнеси его от А до Я.

  Дима увидел на стене плакат с алфавитом, явную поддержку, и, вспомнив о висящем на груди бинокле, поднёс к глазам, чтобы лучше разобрать буквы.

– Что ты там видишь? Двойку или тройку?– громко спросила Лидия Андреевна, чтобы всем было слышно.

– Я вижу в окулярах двойку и тройку, а между ними плюс,– бойко ответил Дмитрий.– В итоге получается пятёрка.

    Учительница внимательно  посмотрела на Дмитрия.

– Сразу видно, что ты приезжий, поскольку ведёшь  себя вызывающе. Тебе  невдомёк, что у нас в школе выше троек оценок не ставят. Интересно, где ты учился и, главное, какие отметки получал?.

– В основном,  двойки и тройки,– опустил голову Дима.

– Теперь я вижу, что ты наш человек и не зря попал в страну «1,2,3», поскольку ученик без двойки, всё равно, что солдат без ружья,– учительница, довольная придуманным афоризмом, подтянулась и гордо вытянула шею.– А теперь обратимся к предмету и повторим алфавит.

   Никакого труда не составило Дмитрию  прочесть вслух, выученный ранее наизусть алфавит, который он знал назубок. С лёгкостью, он мог его прочесть и с середины и с любой буквы.

– Молодец,– похвалила учительница Диму, выслушав произносимые без интервала буквы одну за другой, как песню.– А теперь подойди ко мне, возьми лежащую передо мной на столе газету и прочитай любую статью, какая тебе понравится.

  Дмитрий под дулами взглядов учеников, негласно выполняющих армейскую команду «равнение на нового ученика», подошёл к столу учительницы, взял в руки газету и начал читать передовицу, опубликованную на первой странице. Плавной речи не получилось, кое-где чувствовалось чтение по слогам. В целом выступление мальчика  понравилось и она одобрительно кивнула головой в конце ответа.

– Прекрасно,– сказала она по окончанию чтения абзаца.– Я вижу, что ты стараешься читать бегло/ В результате получается не совсем гладко. Не спеши, читай помедленнее и у тебя всё получится. Твоих знаний вполне достаточно, чтобы получить удовлетворительную отметку по языку и литературе. Дальше, можешь не приходить в класс. Сейчас я устрою экзамен твоему другу  Станиславу Славгородцеву  и, если он его выдержит, то отправлю вас обоих в пиливилион  к Ахмеду  изучать математику, после которого, вы сможете приступать к трудовой деятельности.

  Дима не понял, что означает слово пиливилион. Чувствуя некоторую раскованность после сдачи экзамена по языку, он поднял руку и спросил:

– Как правильно пишется слово пиливилион?

– Как слышится, так и пишется,– не вникая в содержание вопроса, отрубила Лидия Андреевна и переключилась на его товарища.

 Славику, вызванному к доске, предстояло прочитать статью в газете. Алфавит он сдал  на предыдущем уроке. С чтением абзаца он справился и теперь мог идти брать уроки по математике.

    С радостным чувством выполненного долга Славик выбежал из школы. У повозки, поклонившись, и проведя дугу по воздуху, почти касаясь рукой земли, возница пригласил товарища в повозку.

– Прошу в повозку,– сказал он.– Мы быстро домчимся до Ахмеда.

– Поменяемся ролями,– предложил Дмитрий,– ты сядешь в повозку, а я её повезу. Тебе ведь тоже хочется покататься, а я получу новый опыт и узнаю, что значит находиться в упряжке.

– Вряд ли что у тебя получится. Подрасти немного и тогда, взяв другую тележку,

 мы сможем весело бегать  наперегонки, соревнуясь в скорости.

  Подождав, пока Дима  удобнее устроится, Славик вытолкнул повозку из палисадника на дорогу и, что есть мочи, развил скорость. Через метров пятьдесят он выдохся, замедлил бег и перешёл на шаг.

    Обернувшись, чтобы узнать, как устроился товарищ, он снова устремил взор на дорогу. Брошенный взгляд Дмитрий воспринял, как сигнал к продолжению разговора. Ему давно не давало покоя слово «пиливилион». Он постоянно думал о нем, и теперь представился случай, спросить о его значении.

– Что означает слово пиливилион?– спросил он.

– Элементарно, Ватсон,– пояснил Славик.-Пиливилион означает павильон. У Лидии Андреевны имеется несколько слов, введённых в лексикон. Вместо слова молоток, она говорит ломоток, вместо слова верблюд – ублюд. Никто из учащихся, не обращает внимания на слабости доброй женщины, любящей покомандовать. Не стоит всерьёз реагировать и на её выкрики. Её хлебом не корми, дай только построить учеников, посвистеть в свисток и высказаться. По её мнению армия держится на ать-два и этого, чтобы выиграть баталию и дослужиться до генерала. Она утверждает, что если кто умеет считать до трех, готов для баталий в правительстве. С одной стороны, это действительно так, а с другой не совсем....

– Мой папа, преподаватель высшего учебного заведения, принимая экзамены у студентов, ни разу в своей жизни не поставил отметки  ниже тройки. Он явно рождён не для страны «1,2,3».

– Мой папа, по специальности инженер-механик, тоже не в восторге от нашей школы. Он говорит, что остался единственным в стране, кто способен построить  мост через реку. Он говорит, что школа должна давать знания и способность вскричать «Эврика!» Поэтому, я мечтаю окончить другую школу, где дают бесконечность.

   Задумавшись, Славик остановился на дороге.

– Куда мы едем?– спросил Дима.

– На границу города,– очнулся Славик,– где нагрузим повозку молодой картошкой и повезем ее к Ахмеду.

– Долго ли длится обучение в школе Ахмеда?– спросил Дима.

– Многое зависит от способностей к математике. Одному достаточно недели, чтобы научиться в уме перемножать цифры, складывать их и отнимать, а второму – не хватит и месяца.

– Я знаю таблицу умножения,как дважды два.

– Значит, твое время обучения сокращается. Если докажешь, что умеешь считать, немедленно получишь аттестат зрелости.

– А что потом, после окончания школы?

– Работа. Что же еще? – сказал Славик. – Нас ждет работа.

– Я ведь ничего не умею. Неужели  мой удел – таскать, как ослику, повозку с песком или продажа напитков. Как я смогу работать?

– Для того, чтобы стать рикшей, многому учиться не надо… Если нравится удить рыбу, договаривайся с Арсением Павловичем, которому нужен помощник  и поступай в его распоряжение.

– Ты советуешь мне перевозить людей, прибывающих в страну  «раз, два, три»? Это меня не устраивает. Я согласен отдохнуть у реки, порыбачить, соприкоснувшись с таинством природы, но не желаю останавливаться в развитии. Я мечтаю поступить в художественное училище, чтобы впоследствии создавать мультфильмы. На двери моей комнаты изображены гномики, чебурашка с крокодилом Геной и другие животные, , а  в тетрадях для рисования – персонажи из никому неизвестных сюжетов..

– Тогда зачем ты прибыл в страну чудес?

– По недоразумению. Уж очень хотелось лежа в постели смотреть часами телевизор и, не умывшись, кушать.

– Ты ошибаешься, думая, что в нашей стране манна сыплется с неба. Перед тем, как покушать, следует изрядно поработать. Впрочем, как и везде, перед тем, как что-то получить, вначале следует потрудиться. Нам только кажется, что, покинув страну, мы меняем свои судьбы. Меняется только обстановка и жизнеобеспечение. Проблемы остаются. Раньше наша семья, живущая  в нормальной стране, трудилась, как полагается, не щадя живота своего и еле-еле сводила концы с концами. После перестройки, когда ни с того, ни с сего, стали закрываться предприятия, ему пришлось торговать на базаре булочками и пирожками. Затем, он освоил новую специальность, переквалифицировавшись в строителя.  Будучи по природе трудоголиком, и, опасаясь  за завтрашний день, он до изнеможения трудился, возводя дома для преуспевающих коммерсантов. Именно тогда, мама предложила ему сменить родину и переехать в страну, где государство не на словах, а на деле заботится о своих гражданах, и где изначально решены социальные вопросы. Переехав в страну чудес, мама чётко реализовала свой план. На пособие, выдаваемое переселенцам, можно безбедно жить в коттедже, подаренном государством. С моим появлением на свет добавилось детское пособие, выделяемое в течение нескольких лет. За первенцем появился второй сын, а за ним и третий ребёнок. Их рождение четко продумано. Государство заботится о новых гражданах и каждые три года у нас появляется новый член семьи. Мама очень довольна и собой, и казной государства, которое следит не формально, начисляя сумму в денежном выражении новорожденным, увеличивая пособие при следующем ребенке. Своими мыслями она любит поделиться с подругой, имеющей  похожую судьбу. Расположившись в уютном кафе с бокалами шампанского в руках,подружки любят поболтать ни о чём.  Папа не выдерживает их посиделок. Его высказывания, похожие на начало ссоры, пока не приводят ни к чему путному.

    Повозка, выехав из города, съехала с асфальтированной дороги на грунтовую дорогу. Скорость передвижения от этого практически не изменилась. К городской границе примыкали поля, на которых  выращивали  растения. Вместе с чистым воздухом  в нос стали проникать запахи сельскохозяйственных животных, воспринимаемых естественно, как само собой разумеющееся. У открытых ворот усадьбы. прибывших поджидал атлетически сложенный шестнадцатилетний  молодой хозяин, который выглядел весьма внушительно и старше своих лет. Взявшись за калитку, он напряг руку, отчего бицепсы на руках вздулись, указывая на зрелость и мужество. Из дома вышла красивая молодая хозяйка c ребёнком на руках, почти девочка, и, подойдя поближе к мужу, стала наблюдать, как повозка въезжает во двор.

   Как быстро взрослеют люди в этой стране, отметил Дима, сожалея, что здесь, после детства, минуя отрочество и юность, наступает взрослая жизнь. Как ни прекрасна стоявшая перед ним пара,  чересчур занятая хозяйством, подумалось ему, молодожены, несмотря на достаток, обделены волнением неизвестности и беззаботности. Не единым хлебом жив человек, вырвалась из груди известная истина.

– Я вас давно поджидаю,– ласково обратился хозяин Алексей к прибывшим ребятам.– В амбаре приготовлены мешки для Ахмеда. Остаётся их погрузить и доставить до места.

   Его жена, выступающая в роли учётчицы, деловито возглавила вереницу, ведущую в сторону амбара, расположенного по соседству с домом. Перед массивным строением она пропустила мужа вперед, который отворив дверь, вошел вовнутрь и выкатил прицеп, с наложенными на него мешками. Оставалось только прицепить его к повозке. Учётчица деловито пересчитала мешки и сделала пометку в блокноте. Алексей вручил Диме, в виде оплаты за работу, полный мешок картошки, завязанный сверху веревкой, и, потянувшись, ещё раз продемонстрировал силу, поиграв мускулами.

– Не рано ли вы обзавелись ребёнком?– спросил Дима стоявшую рядом женщину, греющуюся на солнце.

– Лучше быть молодой леди, чем старой девой,– бойко ответила хозяйка.

Несмотря на то, что на интересующий вопрос был дан достойный ответ, Дмитрий был не удовлетворен ответом. Спрашивать хозяйку о чем-нибудь дополнительно не захотелось и он переключился на супруга.

– Каков нынче урожай?– деловито спросил Дима, чтобы завязать разговор.

– На десять  процентов выше по сравнению с прошлым годом.

– А что вы ожидаете через сорок лет?

– Я буду, как отец и дед, выращивать картошку.    Где-то рядом  со мной будет трудиться и сын.

– Интересуетесь ли вы философией и тем, как устроен мир?

– Пустяками я не интересуюсь,– ответил Алексей.– Лучше заниматься делом, чем философствовать. До сих пор не нашёлся еще человек, который бы объяснил, как устроен мир. Думаю, что и ты не способен решить данную задачку. Передо мной стоят жизненно важные вопросы обеспечения населения продуктами питания.  Над ними я неустанно работаю.

– Понятно… А мне, кроме жизнеобеспечения, ещё интересен мир.

– Мир меня тоже интересует,– улыбнулся хозяин,– также как и люди, живущие рядом.

  Дмитрий не нашёлся, о чём ещё спросить, но знал, что разговор остался незаконченным , требующих раздумий наедине. Когда-то в прошлой жизни, почудилось ему, он без сожаления оставил картофельное поле и отправился в кругосветное путешествие матросом на корабле. Возвратившись сейчас к сельскохозяйственным угодьям, он готов был вновь поспешить ретироваться.

   Славик сел за руль и попросил Диму подтолкнуть повозку, пообещав посадить его на сидение, когда очутится на асфальтированной дороге. При движении в обратном    направлении ориентиром служил маячивший впереди шпиль церкви, видимый со всех сторон города. Нигде больше не сворачивая, и не останавливаясь, друзья добрались без приключений до пиливилиона Ахмеда, представляющего собой крытый шатер, примыкающий одним крылом к базару, а вторым – выходящим на мощеную камнем ратушную площадь, на напротив которой  располагалась мэрия, а сбоку главная городская церковь с  устремлённым в небо шпилем. В середине помещения за круглой барной стойкой стоял, как за пультом управления, Ахмед. Над его ухом гремел, извещающий о последних событиях репродуктор, предназначенный для  посетителей, а не для бармена, остававшегося профессионально глухим к новостям, воспринимаемых как фон. Облокотившись на прилавок, он, согнувшись, умудрялся рукой потирать ноги, которые с годами давали о себе знать, и одновременно, как коршун, наблюдал за окружением. Увидев вошедшего Славика, он помахал рукой, попросив приблизиться, и, услышав о цели визита, указал, куда сгрузить картошку. Узнав, что к нему определены два новых ученика для изучения   математики, он попросил их разгрузить картофель и подойти к нему, чтобы получить ценные указания. Когда мальчики возвратились, разгоряченные работой, он кивнул на ближайшие четыре соседних столика, находящиеся вблизи бара, чтобы новые ученики были в пределах видимости, и забыл о стажёрах, считая, что им известны правила обучения.  Славик стал объяснять Диме смысл их обучения.

  Мы должны, рассказывал он, вежливо обслуживать посетителей и в уме, произведя арифметические действия,  рассчитаться с посетителями и в конце дня выручку сдать хозяину. Смысл обучения весьма прост: считается, что если имеешь дело с деньгами, то быстрее осваиваешь предмет математики. Когда у посетителей возникают вопросы, их разрешает Ахмед. Если в расчётах официант ошибается в пределах десяти процентов в свою пользу, его действия оцениваются положительно. Если ошибка привела к потерям заведения,  то начинающий официант лишается зарплаты и его обучение затягивается. Если в течение трех дней нареканий нет, то, после беседы с патроном, изучение математики заканчивается. После школы Ахмеда начинаются практические занятия, то есть, в течение двух-трех лет, протекает работа по выбранной специальности, в течение которой закрепляются полученные в школе знания. Если по окончанию  этого периода сносно считаешь и пишешь, то обучение официально заканчивается, но и в этом случае, аттестат не выдается. По существу, можно и не ходить в школу, поскольку жизнь сама всему научит, но этот путь значительно более длинный.

  На закате дня наплыв в кафе увеличился . Когда наступили сумерки, Дима вспомнил об Арсении Павловиче и обещанной рыбалке на сомов в облюбованном омуте, но уйти никуда не мог и с сожалением остался на месте. Вечером в шатер Ахмеда пришли родители Славика, чтобы посмотреть, как протекает обучение, а заодно и поужинать. Они сели за столик, который обслуживал их сын.  Выполнив заказ, Славик задержался возле родителей. Изображая официанта, он стоял навытяжку с салфеткой, лежащей на левой руке. Ахмед, незримо присутствующий где-то рядом и следивший за событиями, поклонился родителям и объявил, что на сегодня урок математики закончился, и прилежный  ученик может присоединиться к гостям. За  столик пригласили и Диму. Закончив трапезу, семья беспечно сидела, наслаждаясь теплым беззаботным вечером. Мама, держа в руке коктейль в руках, поинтересовалась, чем собираются заниматься дети после завершения учёбы в школе.

– Я мечтаю строить мосты через реки и водоёмы,– сказал быстро Славик, словно боясь, что его перебьют и навяжут другую точку зрения,– но у нас не учат на инженеров и, скорее всего, стану футболистом. Я люблю играть в футбол и продолжу играть в мяч. Во всяком случае, никто не отнимет у меня права, заниматься любимым делом и получать от этого удовольствие.

– У меня, как в сказке, три сына; двое из них сыновья, как сыновья, а третий непонятно что,– нервно высказалась мама Славика.

  Она хотела посмеяться, но промолчала, не желая устраивать перебранку, поскольку знала, что с ее мнением не согласен муж, растерянно ковырявший вилкой в пустой тарелке. Днями, он с грустью вспоминал недостроенный  в недалёком прошлом мост, к которому больше не удастся прикоснуться. Обеспечение семьи, ставшей смыслом существования, затмило  другие его желания.

– А ты чем мечтаешь заняться?– с участием спросил он Диму.

– Я хочу стать художником-мультипликатором.

– Запросы у вас обоих незаурядные, требующие таланта и серьезного обучения,– заключил папа Славика,– Чтобы стать знаменитым, мало родиться гением; нужно еще попасть в струю. Многие рождаются талантливыми людьми, но всерьёз не занимаются делом. Одним не хватает характера, другим условий, а воякам – военных действий. Вот почему, они не  дорастают до Суворова или Наполеона.

– Глупостями ты занимаешься,– прервала жена мужа и, обращаясь к ребятам, сказала,– осмотритесь вокруг, взгляните, как и чем живут люди, и многое в ваших рассуждениях изменится.

– У сына, работающего рикшей, есть какое-то время осмотреться,– философски, чтобы не накалять атмосферу, заверил её супруг.– Пусть крутит педалями, посмотрит город, поговорит с людьми и тогда примет решение, кем устроиться. Главное, не упустить время, которое стремительно ускользает, ускоряясь с каждым днем.

  Трудно сказать, слышали ли супруги друг друга. По видимости, нет. Во всяком случае, Славик знал, что размышления папы игнорируется, а мама имеет  безапелляционное  мнения по всякому поводу и без повода.

– Освободилась одна выгодная вакансия,– заговорщически начала мама, обращаясь к сыну.– Требуется водовоз. Работа не легкая, но высоко оплачиваемая,– запрокинув назад голову и закатив глаза, она важно дважды повторила:– Какие деньги! Какие деньги!

– Что за работа?– спросил Славик.

– Ходишь по кругу, а ведра, установленные на колесе, поднимают из реки воду и заливают ее в ёмкость, которую затем развозишь по хозяйствам для питья и полива. Работа простая, но денежная. В результате, получаешь приличные деньги. Какие деньги! Какие деньги!– повторила она еще раз.

– Сын ещё слаб для такой работы,– вставил отец.

– Да,– согласилась мама,– И в то же время,– продолжила она, никого не слушая,– работа имеет преимущества и не связана с погодными невзгодами и сельскохозяйственным урожаем.

   Посидев ещё немного, семья собралась домой. Дмитрию предложили переночевать в комнате сына.

– Я должен ещё отвезти прицеп к хозяину,– сообщил Славик,– и только тогда могу считать себя свободным.

  С ним за компанию поехал и Дима. На обратном пути, после сдачи прицепа, Славик услышал неожиданную новость, что его друг не собирается ночевать в его доме.

– Я покидаю страну «раз, два, три» и иду домой,– решительно заявил Дима.

– На ночь глядя? – спросил Славик.

– Да,– глухо ответил Дима.

– Ты не представляешь, насколько опасен твой путь. Арсений Павлович всегда поджидает таких путников, как ты, в лодке на реке. Не забудь, что он возит прибывающих только в одну сторону, а тех, кто пытается пересечь реку в обратном направлении, встречает с багром в руке и бьёт нарушителей прямо в темечко.

  Выслушав друга, Дима короткое время сидел в повозке в задумчивости..

– Я знаю способ, как проплыть мимо Арсения Павловича невредимым,– сказал он.

– Что за способ?

– Если сильно захотеть победить , враг не страшен. Скажу проще: добраться домой меня не остановит никакая сила.

  Взявшись за поручни, Дима выпрыгнул из повозки. Вслед за ним на мостовую опустился и Славик. Друзья потянулись друг к другу и, не сговариваясь, обнялись на прощанье. Их объятье затянулось, поскольку расставаться не хотелось. Отпрянув назад, Славик с волнением произнес:

– Отец рассказывал мне о нормальных школах и институтах, а не о классовом образовании,– он сделал паузу.– Если я захочу учиться дальше и покинуть страну, ты поможешь мне?

– Всегда,– ответил Дима.

  Написав на клочке бумаги свой адрес, мальчик ушёл в ночь. Стараясь не привлекать ничьего внимания, он, как  волчонок, возвращающийся в минуту опасности в родное логово, крадучись, плутал по безлюдным улицам, безуспешно стараясь выйти к месту, откуда пришёл в город. С трудом он взошел на косогор и  увидел маячившие ворота, стоявшие у входа в страну «1,2,3». Сделав несколько шагов, по направлению к ним, он понял бесполезность мероприятия. Циферки упали с перекладины, за ними бесследно исчезли ворота. В ожидании новых превращений, мальчик обернулся к реке. С ней, к счастью, ничего не стряслось. Освещенная лунным светом полноводная река спокойно  несла свои воды. Внизу, чуть левее, она делала плавный поворот. Поток размыл правый берег, образовав расширение глубокого участка со спокойной гладью поверхности. Где-то там, определил Дима, у берега находится яма, именуемая омутом, к которой приглашал его Арсений Павлович и у которой, по всей вероятности,  сидит сейчас, поджидая случайных гостей, ищущих обратный путь. Плыть следует, определил Дима, подгребая вправо, чтобы оказаться выше створа, где река начинает поворот, и тогда не попадешь к дежурившему старцу. Он сбежал к реке, снял рубашку и, оставшись в майке, взялся за штаны. Сросшимися с телом  джинсами расставаться не хотелось. Дорог был и нащупанный рваный карман, висевший сзади на честном слове, который не пришивался по простой причине, что , как объяснялось друзьям, нельзя штопать иностранную вещь отечественными нитками. Не нагибаясь к земле, он сбросил удобные растоптанные  туфли, которые отяжелели бы в воде и от них, все равно, пришлось бы избавляться на ходу. Вдохнув воздух полной грудью, он приготовился  «ласточкой», как учили его  в спортивной секции, эффектно прыгнуть в воды, но остановился. Внутренний голос подсказывал, что нельзя делать лишнего шума. Дима бесшумно окунулся и быстро поднялся, встав по пояс над водой. Не обращая внимания на дрожь, вновь опустился и тихо, разводя в стороны руки и делая резкие рывки ногами, поплыл. Холодная вода обожгла тело. Купальный сезон еще не начался, но других вариантов не оставалось, кроме как пересечь водную преграду. Чтобы согреться и оставаться невидимкой, пришлось нырнуть. При глубине в один метр, вода стала ещё холодней. Понятие стратификации водоемов,  изучаемое  в школе, наглядно подтвердилось мурашками, пробежавшими по коже тела. Пришлось всплыть на поверхность. Юный пловец для передвижения избрал бесшумный брас. Со временем тело адаптировалось к холоду, вода показалась теплее. Проплыв половину пути и изрядно устав, Дима забыл о классическом стиле. Он думал лишь о том, как доплыть до другого берега. Течение реки снесло его влево и он поймал себя на мысли, что больше движется по течению, чем поперек реки. Отчаянные попытки изменить направление не привели к положительному результату. Противоположный берег не приближался. Брюки отяжелели, превратившись в мокрый мешок, прилипшая к телу майка казалась липкой и сковывала движения, а висевший на шее бинокль отяжелел до такой степени, что хотелось сбросить его на дно. Лишь чувство долга, которое подсказывало, что взятую на хранение вещь следует возвратить, удерживало его от неблаговидного поступка.

   Остаться незамеченным не удалось. Сидевший в лодке и клевавший носом Арсений Павлович услышал шевеление на воде и взялся за весла, чтобы подгрести поближе. Он знал, что никто незамеченным мимо не проплывёт. Тяжёлый багор лежал рядом, наготове, чтобы, не задумываясь,  ударить им по лбу и оглушить неопознанный предмет. Богатый опыт подсказывал: если движущийся предмет утонет, удар пришёлся по донной рыбе-хищнику, готовой охотиться за добычей в любых водах, а то и по человеку, а если всплывет, значит нужно брать совок и вытаскивать из воды поверхностно плавающий трофей. Вскоре  лодка остановилась. Арсений Павлович ждал, когда  подплывет мальчик, прибывший сегодня в первой половине дня из соседнего города. Рука, напрягшись, потянулась за багром, лежащим на дне лодки, дотронулась до рукоятки и бессильно упала. Трогать мальчика не хотелось. С другой стороны работа обязывала. На сей раз, поморщившись, Арсений Павлович не захотел выполнять грязную работу и оставил багор в покое. Руки переместились наверх и легли на вёсла. Что-то заставило его закрыть глаза, и притвориться спящим. Он решил оставить невредимым мальчика, переплывающего реку. Заметив Арсения Павловича, Дмитрий ушел под воду, резко взяв курс вправо. Встречаться со старым рыбаком было опасно. Когда не хватило воздуха, он вынырнул на поверхность, глотнул новую порцию и, как подводная лодка, вновь погрузился, делая отчаянные попытки уйти от преследователя.

   Преодолев водную преграду, Дмитрий, не чувствуя ног,  вышел на берег и, оглядевшись по сторонам, устало побрёл к месту, где садился в лодку. На пути, его внимание привлекли разбросанные рыбачьи снасти, удостоверяющие, что он. Значит в начале пути,  от которого начались приключения. Собрав удочки, и запрокинув их за спину, он положил на  траву бинокль, висевший на шее, и поспешил домой. За спиной, в ночной тишине, полноводная река  превратилась в старую речку, похожую на приток. Громадные, вековые дубы на берегах, приобрели обычную, первозданную величину, перевоплощаясь в берёзки, отчего не стали хуже своих собратьев. Опрятные кустарники  уменьшились, став дикорастущим. Сочная зелень трав потеряла оттенки. Несмотря ни на что, радостное настроение не покидало мальчика. Он шел по дороге домой, напевая известный мотив песни победы, зная, что родители пожурят и простят его. Разговаривая сам с собой, он мысленно обещал, что с завтрашнего дня  изменится, станет отличником и будет совершенно иным человеком., потому что многое зависит от него.

 

БУРУНДУКИ

    Мурад поспешил отлучиться на получасовую встречу и попросил Михаила остаться дома с его пятилетней дочкой Айной. Прощаясь, он вытащил из шкафа потрёпанный экземпляр «Туркменских сказок», пользующийся в семействе спросом.

– Прочти ей какую-нибудь сказку, не ту, которую она слышала от нас. Лучше расскажи что-нибудь новенькое,– попросил он. – Я скоро вернусь.

  Михаил остался в просторной гостиной. Айна, ползая по ковру, приблизилась к гостю и заползла в удобное кресло, где только – что сидел папа, в надежде услышать забавную историю.

   -  Что бы рассказать?– подумал Михаил.

     Он давно никому не рассказывал сказок. В голову пришла история из учебника английского языка, где солнце и ветер спорили, кто быстрее заставит случайного прохожего, идущего по улице, снять пиджак. Чем сильнее дул ветер, тем больше кутался мужчина, но стоило солнцу выйти из-за туч, как он, почувствовав тепло, снял пиджак. История показалась поучительной, но слишком короткой и по этой причине он отбросил ее.. Дети любят, когда сказка нескончаема. Рассказ должен выглядеть, если не увлекательным, то длинным. Дело оставалось за малым:найти сюжет. Придумать нечто новое, с бухты – барахты, показалось сложным занятием. Что можно вообще рассказать? Он далек был от ягодок и цветочков и мог поведать о том, что видел,

что беспокоило и неминуемо влекло за собой повышение давления в крови. Чтобы как – то

привлечь внимание ребенка, следовало в сказке людей заменить на  маленьких зверят.  Неудивительно, что из нор вылезли полосатые бурундуки. В командировку прибыли, начал Михаил, высокий матёрый Пат, его ученик Пташ и старый маленький толстый, ходивший с тросточкой, Паташ, которому нравилось, чтобы его называли с уменьшительной приставкой «Паташонком», но, почему-то, его так никто не называл. Отношения между учителем Патом и консультантом директора по экономическим вопросам Паташем, не заладились с первой встречи. Юный Пташ, зная о трениях между учителем и экономистом, продолжал относиться к взрослому Пташу с подобающим тактом, тем более, что с ним поддерживал связь учитель, к которому и по рангу, и по совести, следовало относиться с почтением. Троица, находясь в гостиничном номере, собралась на базар за покупками и вырядилась в полосатые халаты, такие же полосатые, обтекаемые головные уборы и превратилась в бурундуков. Пат ушёл   прогуляться по коридору, чтобы показаться встречным в новом наряде и пропал. Паташ плюхнулся на ближайшую свободную кровать, со злостью забросил под неё надоевшую трость и, тяжело вздохнув, оперся на подставленную под локоть подушку. Пташ сел на стул.  Молчать и смотреть в окно, было невыносимо скучно. Просился светский разговор о местности, в которую приехали командировочные. В данной ситуации, как учил Пат, лучше всего рассуждать, не выходя за рамки, ограниченные погодой, а когда тема иссякнет, перейти к описанию места пребывания. Так и поступил Пташ, начав рассказывать о местном крае, объединив понятия погоды и местности в один рассказ.

– В данной провинции, где по контракту с зоопарком, несколько лет проживала наша семья, летний период длится с марта по ноябрь, а в феврале начинается весна и в горах зацветает инжир,– сказал Пташ.– Два зимних месяца похожи на переходный период, с перемежающимися холодными и теплыми днями. Снег в неблагоприятные периоды держится максимум два – три дня, а затем начинается оттепель. Особенно тяжело переносятся июль и август, когда свирепствует лето и температура зашкаливает за сорок градусов, не снижаясьв течение круглых суток. С заходом солнца не наступает ожидаемой прохлады и усталость организма, накапливающаяся изо дня в день, не восстанавливается за ночь. Обессиленные и обезумевшие от жары обитатели края, не сумевшие уснуть по несколько суток, как варёные, ходят, ожидая дуновение ветерка.

– У нас такого не бывает,– заверил Паташ,– у нас условия проживания лучше, чем в твоей провинции, и в летнюю ночь можно спать без кондиционера.

     Он чуть не захлебнулся в своей значимости. Уставшая нога напомнила о себе и заставила отвлечься. Он нагнулся и стал с ожесточением тереть её, со злым видом бормоча что-то себе под нос.

– Болит?– спросил участливо Пташ.

– Раны дают о себе знать,– обмолвился Паташ, вздыхая.

– В фойе нашего института я видел стенд участников последнего великого сражения, среди которых ,находится и ваша фотография.

– Да-аааа..,-со значением и глубоким смыслом протянул Паташ,– Во время великого сражения я получил рану ноги и теперь вынужден пользоваться при ходьбе тростью. Вам, молодым, не понять, что мы пережили… Да-ааа!

     Возвратившийся Пат, попросил коротавших время коллег, поторопиться. Пташ быстро встал и направился к двери, а Паташ, чертыхаясь, начал ползать по полу, вытаскивая закатившуюся трость, не собирающуюся возвращаться  к хозяину. Наконец, с горем пополам, поддевая палкой, он извлек трость из-под кровати. Бурундуки встали и отправились в путь. Высокий дородный Пат с неизменным портфелем в передней лапе, вышагивал по тротуару. Слева, находился его верный ученик, а справа, важно катился Паташ, громко стуча тростью о мостовую, чтобы привлечь внимание прохожих.

– Мы идём на базар,– как – бы между прочим обратился Пат к Паташу.– Вы, надеюсь, помните о долге, который мне должны. Хорошо бы возвратить деньги, так необходимые мне для расплаты на рынке.

– Я помню о долге, – поморщился Паташ и с ожесточением постучал тростью о мостовую.– Помню, не скрою. Отдам не скоро.

     Ему не хотелось продолжать бесполезный разговор, полагая, что, о чём бы,  не заговорили, Пат сведёт беседу к взятой взаймы сумме. Чтобы исключить возможные недоразумения, Паташ резко замедлил шаг, предпочитая отделиться от компании и подчеркнуть свою независимость. Пат посчитал ниже своего достоинства останавливаться и ускорил шаг. Склонив голову к ученику, он поведал причину длительной отлучки, когда покинул номер гостиницы перед уходом на базар.

– Я вышел в коридор, чтобы переговорить с давним приятелем по мобильному телефону, без свидетелей. В беседе выяснялось, что сотрудник нашего института, бывший снайпер, участник великого сражения, возмущен появлением на стенде ветеранов фотографии Паташа, который, во время войны, отсиживался в глубоком тылу, занимаясь распределением провизии. Теперь его фотография снята со стенда и находится в мусорном ведре, что справедливо.

– Как же так?– изумился Пташ.– Он мне рассказывал, что во время войны получил ранение и теперь вынужден пользоваться при ходьбе тростью.

– Его рассказы похожи на речи старцев, предназначенных для неопытных юношей. Он получил увечье значительно раньше, будучи нэпманом, когда, с награбленным неподъёмным мешком  пшеницы, пересекал железнодорожные рельсы и не в состоянии был  бросить мешок и остановиться перед движущимся поездом. Тогда он и потерял часть стопы. Тема наживы злободневна для него и по сей день.

– Что такое НЭП?– спросил Пташ.

– На этот вопрос,– сказал Пат,– старый купец, друг нашей семьи, ответил, что не может дать точного определения новой экономической политике. Он, как торговал пятьдесят лет, так и продолжает торговать.

     На территории базара Паташ догнал сослуживцев, замедливших шаг у входа. В центре крытого рынка выстроились длинные столы со свежими и сушеными фруктами, овощами, соленьем, молочными товарами, разделённые функционально по товарам на ряды. За ними на площадке перед мясными павильонами сгрудились кучи арбузов и дынь. По бокам, параллельно торговым рядам, выстроились магазины, с продовольственными и промышленными товарами. Базар жил своей жизнью. Торговцы приезжали со всех сторон, чтобы продать выращенный урожай. Бурундуки, после не долгих колебаний, остановились на покупке дынь. Пташ, как знаток,  заприметил  лучшие дыни, которые продавались по весу золота. Продавец, сидя на корточках, раздувал огонь под гунчой, готовя чай, всем своим видом показывая, что он уверен в себе, в своем товаре и не собирается сбавлять цену ни на йоту. Он был одет в подпоясанную белую холщовую рубашку на выпуск, темно коричневые велюровые брюки, ссуженные к низу, которые, по давней традиции ,использовались местными наездниками задолго до появления стиляг. Туркмены, можно сказать, местами, обгоняли современную моду. Мурад знал, что пояс, повязанный на талии, имеет и второе назначение. Он, дважды в день, используется во время утреннего и вечернего намазов, с легкостью превращаясь в подстилку, на которую становятся на колени. Модельные, черные туфли, с небольшим каблуком, сшитые на заказ, подсказывали, что хозяин хотел бы выглядеть чуть выше, чем был на самом деле. На вершине бритой головы, суженой  кверху, торчал, как и положено, тюльпек. Мохнатая шапка из каракуля, прикрытая сверху газетой, аккуратно лежала на импровизированном столике из кирпичей. Высокая температура воздуха не принималась в расчет. И все благодаря тому, что Аллах создал уникальных животных и людей, способных переносить жару и невзгоды пустыни, где простота одежды диктовалась погодными условиями. При температуре плюс двадцать шесть градусов местный житель уже чувствовал прохладу и  тянулся к куртке, а при заморозках съеживался и увядал, как роза при морозе. Плотная фигура говорила о зажиточности и о том, что её хозяин успел поесть достаточно много плова. Пташ небрежно подошёл к нему. Ему захотелось, не просто купить самую лучшую и вкусную дыню, но и получить удовольствие от покупки. Он давно вобрал в себя вкус восточных базаров, на которых шла не только торговля продуктами, но и протекала жизнь продавцов.

– Почём горох?– стараясь выглядеть равнодушным, спросил он, указывая на кучу дынь, лежащую рядом с их хозяином Аширом.

     Экзальтированный торговец вскочил на ноги, выпучил глаза и всплеснул руками, будто его облили кипятком.

– Какой горох?Где ты видишь горох?– вскричал он, призывая зевак удостовериться, что его дыни совсем не похожи на горох.

– Да вот же,– невозмутимо сказал Пташ, указывая на дыни.

– Ты, вероятно, смеёшься надо мной,– продолжал громко кричать, ещё не пришедший в себя, ошарашенный продавец.– Перед тобой самые большие дыни на базаре, а ты называешь их горохом. Постерегись Аллаха!

– Что мне базар! Я видел дыни и больших размеров,– разыгрывал Пташ комедию, воспринимаемую как драму.– Хорошо, если лучших на базаре нет, скажи:сколько стоит вон та, первая попавшаяся мне, на глаза?

     Пташ взмахнул рукой и пальцем указал на  огромную в золотистых полосках дыню, уложенную на груде, поверх своих подруг, которую он давно заприметил и на которую наткнулся, как бы, невзначай. Он знал, что вес многих дынь превышает десять  килограммов, но и эта, выбранная и сочная, , определенная опытным взглядом знатока, к каким он относил себя, приближается к двенадцати.

– Продаю дыни на выбор по цене один манат за килограмм,– сказал Ашир.

    Пташ огляделся по сторонам, призывая покупателей в свидетели.

– Мы, как два поэта, нежданно встретившихся на сходке, читаем свои стихи, не слыша собеседника,– громко рассмеялся Пташ, рассчитывая на публику.

     Публика была глуха, проигнорировав выступление покупателя, но остановилась  и свернула головы в сторону нагромождения дынь и на рядом стоящего вспыльчивого продавца, в надежде увидеть бесплатный концерт. Пташ,  оценивающе взглянув на продавца, попросил подать понравившуюся ему дыню. Получив, стал подкидывать на ладони одной рукой с риском опрокинуть, определяя приблизительный вес, отчего продавец занервничал, боясь, что, при неловком движении она упадёт на пол и разобьётся.

– Сколько стоит?– переспросил Пташ.

– Я уже сказал, что кило стоит один манат.

– Хорошо, я покупаю дыню за один манат,– претворившись глухим, старчески, закашлял Пташ, и полез в карман за деньгами, обводя взглядом улыбающуюся публику.

  Ашир, раздражаясь, колючим взглядом с головы до пят рассматривал странного покупателя, смеющегося над ним.

– Послушай,– начал говорить он сдержанным, тихим голосом, в котором проскальзывали шипящие нотки,– ты, вероятно, приезжий и не знаешь базарных цен. Ещё раз говорю тебе, что килограмм дыни стоит один манат.

– А-ааа..,– разочарованно протянул Пташ,– а я привык, что на восточных базарах, как в старину, продают дыни поштучно и называют цену за товар, не взвешивая. Может быть, ты продаёшь дыни первый раз в жизни и не представляешь, сколько весит дыня, лежащая на моей руке?Или боишься, что ошибёшься?И что тогда произойдёт?Ты обеднеешь?Тебе лучше переместиться в государственный ларёк, где учитывается каждый грамм. Зачем ты приехал торговать?Здесь базар. Если нельзя поторговаться, то базар не считается базаром. Если ты продаёшь дыню, взвешивая каждую копейку, отрежь  от выбранной дыни точно  десять килограмм по указанной цене.

– Слушай, не мешай торговать, иди отсюда,– раздражённо сказал продавец.

  Торговец, размахивая руками, переступал с ноги на ногу, всем своим видом выражая негодование. Его рот, сместившийся в сторону, полностью не закрывался с левой стороны, а  движение губ верх и вниз на правой стороне обеспечивалось за счёт поднятия и опускания нижней челюсти при почти полной неподвижности верхней. Появившаяся слюна на губах не имела связи с расстройством желудка или психики, а прозаично объяснялась присутствием наса, лежащего под языком. Не мудрено, что искажалась речь при прижимании лежащего под языком наса, и одновременном приподнимании кончика языка, касаясь внутренней поверхности нёба.

–Ты бы лучше выплюнул нас прежде, чем разговаривать, если хочешь, чтобы тебя понимали,– посоветовал Пташ.

    Под смех столпившихся зевак, он положил дыню у своих ног и  перешагнул через неё, заслонив телом.

– Остановимся на том, что дыня весит десять килограмм,– приступил он к торгу.

– Думаешь, что в этой дыне десять килограмм? – подсмеиваясь над Пташем, с ехидцей спросил Ашир, отлично понимая, что вес занижен.

– Может быть дыня весит немного больше десяти килограмм, а может быть меньше,– философски ответил Пташ,– это не главное. Суть в другом. Меня интересует, сколько она стоит, а не весит. Давай договоримся о стоимости, а потом взвесим, чтобы узнать, кто лучше определяет вес на руке, а не на весах, которые, кстати, давно не проходили метрологическую поверку. Я подозреваю, что ты думаешь, что дыня весит больше десяти килограмм, а я, естественно, меньше.

– Будь по-твоему,– согласился продавец,– давай десять манат и разойдёмся, а то смотри, сколько вокруг собралось зевак. Народу много, а торговли мало.

– По рукам,– решительно сказал Пташ и поднял руку над головой, предлагая в знак согласия хлопнуть по рукам.

    Торговец тоже поднял руку и стал медленно опускать ее, наблюдая за движущейся  навстречу рукой. Пташ поймал её и стал энергично трясти, приветствуя воссоединение. Вместо дружеского хлопка, получилось затяжное рукопожатие.

– Пять манат,– торжествующе произнёс он, после длительной тряски рук.

  Заразительный детский смех, вырвавшийся из толпы, собравшейся вокруг спорщиков, служил эхом настроения Пташа.

– Э-эээ…,– разочарованно произнёс продавец, вырывая руку, которую крепко сжимал покупатель, расплывшись в улыбке.

– Согласен. Пять манат,– продолжая улыбаться, повторил Пташ.

  Он неожиданно разжал пальцы, и продавец быстро отдёрнул высвободившуюся руку.

– Не хочешь и не надо,– обиженно протянул Пташ и тут же, предложил, вкрадчиво заглядывая в глаза собеседнику,– а может быть сбавишь цену на один манат?

– Могу,– после не продолжительного раздумья, согласился продавец.

– По рукам?

  Пташ, как и в прежний раз, поднял руку для дружеского хлопка. Следом поднялась рука продавца и застыла в верхнем положении, спрашивая с сомнением:опять будешь чудить?Пташ, считав с лица информацию, состроил серьёзную физиономию и покачал головой, показывая, что на этот раз ни о чём подобном не помышляет, но поймав руку продавца, крепко сжал и начал её трясти, как и ранее.

– Пять манат,– весело произнёс он, но, увидев разочарованное лицо, вмиг поправился,– шучу, шесть манат.

– Я говорю девять манат, а…

– Хорошо, хорошо, шесть манат,– тряся руку и, выражая на своём лице единодушие с продавцом, настаивал Пташ.

– Ц,– цыкнул Ашир.

А за восемь манат не продашь? – предложил Пташ новую цену.

– Хорошо,– тряхнул руку продавец, соглашаясь.

  Пташ в очередной раз тряхнул руку продавца, не отпуская её.

– Семь манат,– с твёрдостью в голосе произнёс он.

– Восемь,– настаивал Ашир.

– Семь.

– Восемь.

– Семь.

– Восемь.

 Хорошо, будь по-твоему: семь и закончим,– в очередной раз сказал Пташ и дёрнул руку продавца.

– Э… Пусть будет семь.

   Пожав друг другу руки, как старые приятели, спорщики завершили сделку. Пташ поднял на руке дыню высоко над головой, показывая собравшимся удачную покупку.

– Взвесим?– предложил Ашир, подлетая и протягивая руки к дыне.

– Зачем?– остановил его Пташ.

– Интересно узнать, сколько она весит.

– Теперь, когда дыня не твоя, а моя, какое это имеет значение? – спросил Пташ. – Считай, что я получил дыню в подарок,аподарок бесценен. К тому же, если вдруг окажется, что она весит более десяти килограмм, то мне будет обидно за тебя, а если меньше, обижусь я. Не хочу, чтобы мы расстались врагами.

  Ашир выглядел взвинченным. Возбуждённый азартом торговли он озирался вокруг. Выступивший пот на бритой голове  струйками стекал по лицу.

– Вот это торговля,– удовлетворённо произнёс он, подытоживая результат и вытирая платком пот.– Давно так не торговался.

   Расплачиваясь, Пташ обернулся и увидел своих бурундуков, которые, как суслики, с вытянутыми мордочками, завлечённые разыгравшимся спектаклем, с интересом следили за спорщиками. Расплачиваясь, Пташ тремя пальцами показал, что ему надо не одну, а три дыни. Тут же подоспевший Паташ подтвердил, что он с Патом и Пташем представляет одну компанию. Трудно было не согласиться с данным утверждением, поскольку другие бурундуки на базаре отсутствовали. Ашир продал дыню, находящуюся в руках Пташа, за семь манат, а остальные, скрепя сердце, разрешил выбрать по усмотрению покупателей по восемь манат за каждую.

   Удовлетворённые покупкой бурундуки собрались домой. Паташу не представлялось возможности пройти большой отрезок с тростью в одной руке, а с дыней в другой. Положив трофей на свободное место в торговом ряду, он с надеждой в голосе, обратился к Пату.

– Мне трудно нести дыню на одной руке,– сообщил он – У вас есть сетка, чтобы положить в неё мою дыню?

  Ответ последовал незамедлительно.

– К сожалению, нет.

– А у вас?– спросил Паташ у Пташа.

  Если бы с просьбой о сетке вначале обратились бы к Пташу, он бы находился в затруднении, не зная как поступить. В кармане Пташа лежала приготовленная сетка для своей дыни, но он не хотел отдавать её Паташу, вспомнив о стенде с фотографиями ветеранов войны. Уж лучше я понесу дыню на вытянутых руках, подумал он, чем отдам сетку ни за что, ни про что.

– К сожалению,  нет,– ответил Пташ, вторя учителю.

 Определенной наглостью было спрашивать сетку у других, имея свою собственную, но Паташа не мучили угрызения совести  и не волновало, что подумают о нем коллеги. Было даже интересно посмотреть, как кто-то из них, испытывая затруднения, потащит с базара до гостиницы большую дыню на вытянутых или поднятых руках.

  Постояв в задумчивости у прилавка, Паташ  тяжело вздохнул, полез в карман и вытащил сетку, после чего стал осторожно впихивать в неё дыню. Следом Пат вытащил из портфеля, с которым никогда не расставался, свою сетку и положил в неё дыню. Настала очередь Пташа, который вытащил сетку из кармана.. Как ни в чём ни бывало, бурундуки вышли с базара, неся каждый по дыне в припасённых сетках. Улучив момент, когда Паташ отдалился, Пат, наклонившись к уху ученика, обмолвился:

– Когда вы выбирали дыню, Паташ спрашивал меня:правда ли, что Пташ из местных краев. Особенно его беспокоило, что летом жара зашкаливает за сорок градусов и, не снижаясь, держится днём и ночью, отчего обессиленный организм с заходом солнца не восстанавливается. Не сделали ли мы ошибку, отправившись знойным летом в командировку в знакомые вам пенаты?

  В ответ, Пташ не стал переубеждать Пата и, по появившейся привычке, ничего не ответил, предоставляя право учителю ответить на свой вопрос. Его коробило, что следует перепроверять полученную информацию,  и горько от того, что, по-видимому, имеются серьезные основания не доверять коллегам. В институте, где шло обучение школе жизни, поневоле приходилось думать, кем стать. Перед Пташем стоял выбор: или,  возмужав,  стать мудрым и хитрым Патом или, потолстев, превратиться во въедливого старика Паташа. Но очень хотелось, помня о существовании обоих, оставаться самим собой, и не забывать о том, что приобретено дома.

 

КАМЕНЬ ПРЕТКНОВЕНИЯ

 В любительских скачках, проводимых в ауле  по случаю праздника Курбан-Байрам, Нуры вышел победителем. Стоя на почётном пьедестале и получая положенный вымпел, он взглянул в сторону Гулистан, стоящую среди подруг, которая расцвела и приветливо помахала рукой. Держась за повод коня, он устремился к ней, но, сделав несколько шагов, остановился на почтительном расстоянии. Ближе подойти он не имел права. Неделю назад отец, увидев их вместе, запретил ухажеру до официального оформления отношений подходить к цветущей, взрослеющей дочери ближе, чем на километр. На то имелись серьёзные причины. В ауле считалось, что если девушка заговорит с мужчиной, значит она многое обещает, а если идёт, взявшись за руку, то между ней и юношей установились близкие отношения. Нуры  наблюдал, как она, подсмеиваясь и порхая, направляется к выходу ипподрома. Когда народ стал расходиться, к Нуры подошёл долговязый Мамед, имевший кличку Язва, данную за вздорный характер.

– Я сделал ставку на твоего коня и выиграл,– сообщил довольный Мамед.– Ты не в первый раз выходишь победителем. В следующий раз я тоже поставлю на тебя.

    Нуры похлопал по шее коня Сердара, имевшего бледно коричневую окраску сгущенного молока, ожидая, что будет дальше. Он предполагал, что Мамед подошёл неспроста, и что за вступлением  последует продолжение. Так и случилось. Язва замялся, переступая с ноги на ногу, и тут же начал обработку.

– Не хочешь продать Сердара?– спросил он.

  Владелец коня отрицательно покачал головой. Намерения Нуры не изменились и после удвоения цены.

– Давай закончим бесполезный разговор,– предложил он.

– Назови цену,– нервничая, сказал Мамед.

– У тебя нет таких денег, чтобы ты мог купить моего коня. Он все, что у меня есть и не продаётся.

– Я найду деньги. Скажи цену, – запальчиво предложил Мамед.

– Мы говорим ни о чём,– сделал заключение Нуры.

– Очень жаль. Мало ли что может случиться,– стал угрожать Язва,– конь упадёт или подвернёт ногу. Что тогда?В итоге ни коня, ни денег.

   Вести дальнейший разговор не имело смысла. Нуры тронул повод и Сердар, давно ждавший подобного знака, гарцуя, пошел рядом с хозяином.

– Очень жаль, что не продаётся – зашипел Мамед, смотря в след уходящему джигиту.

  Наступил вечер. Мамед  еле– еле дождался наступления темноты. Ночью он собирался выкрасть Гулистан, которую собирался увезти из аула на скакуне Сердаре и продать ее вместе с конем, чтобы взятки были гладки. Выглядевшей завлекательной идея похищения лошади Сердар продержалась в голове недолго. Ее следовало поскорее отбросить, и не гнаться за двумя зайцами одновременно. Далеко полночь, когда аул спал, Мамед со своим подельником Чары осторожно влезли через окно в комнату Гулистан. Девушка крепко спала. Когда до неё дотронулись чужие руки, она успела вскрикнуть до того, как ей засунули в рот кляп. На шум ворвался отец, но удар по голове остановил его. Когда очнулся, дочери вместе с тикинским ковром, висящим на стене, в комнате уже не было. Стон, требующий отмщения, и сжатый кулак, никак не повлияли на совершенное злодеяние. Шатаясь и держась за голову, он поспешил к стоящему напротив дому, ища защиты. Разбудив Нуры,  вылил на него накопившуюся боль.

– Догони грабителей и спаси мою дочь,– взмолился он на пороге.– Поспеши, видно твой час настал. Если сумеешь смыть позор с нашей семьи, мы отпразднуем свадьбу.

   Нуры,  быстро одевшись, без лишних слов бросился к Сердару.

   Тем временем, навстречу Мамеду мчались братья Бархан и Джафар, чтобы пересечь границу и на рассвете  перекупить Гулистан возле невольничьего рынка, именуемого Злобным Камнем.  Их отъезд из пограничного аула, расположенного на иранской территории, не остался не замеченным. За братьями давно следили из соседнего дома, из которого в прошлом году такой же тёмной ночью увезли дочь в Туркмению и продали в рабство. Хоть и не было доказано, что в похищении замешаны Бархан и Джафар, косвенные улики подтверждали участие братьев в злодеянии. У потерпевшей стороны  существовало огромное желание наказать виновных. Наблюдатели, заметив вечерние приготовления бандитов, расположились  для ночевки на плоской крыше дома, откуда, укрывшись в простыни, осуществляли слежку. Ни огромные звёзды на небосводе, ни храп членов семьи не могли заглушить биение их сердец. В предрассветный час послышался шум от выводимых из стойла лошадей и, как только прекратилось, удаляющееся цоканье копыт, родственники, начали погоню.

    С другой стороны мчался на коне Нуры, спешивший до рассвета прибыть к известному во всей  округе Злобному Камню, на котором с восходом солнца производился торг живым товаром, где особым спросом пользовались молодые женщины и скакуны. В ход шли и цветущие женщины, канувшие в неизвестность, и мужчины, бесследно исчезающие на плантациях, и рабочие лошади, добытые за бесценок.

  Первую часть пути, не разбирая дороги, Сердар пронёсся по прямой на равнинной местности без приключений. Взмыленный, он достиг предгорья, где пришлось сбавить темп. В темноте опытная рука  ездока выбрала извивающийся кратчайший путь между холмами по тропе. Особенно трудно стало, когда грунтовая насыпь перешла в каменистое ложе, тянущееся вдоль горной речки. Лиственные деревья затрудняли видимость. Внезапный крик разъяренного снежного барса спугнул Сердара. Вздрогнув, конь шарахнулся в сторону, подпрыгнул на месте и, наткнувшись на проволоку, установленную чуть выше копыт, повредил ногу. Скорость была не велика. Ему удалось устоять и остаться невредимым. Послышался шорох от скользящих по откосу камешков. Нуры спрыгнул на землю и успокоил Сердара, положив обе руки на вздрагивающий бок.  В ожидании появления хищника, он стоял, ища пути отступления. Плётка, оставшаяся единственным орудием для отражения атаки, повисла на запястье. Мамед, издавший крик барса, порадовался своему мастерству. Будучи по  нутру хищником, жаждущим крови, ему не терпелось рвануться к добыче, но бдительность взяла вверх и, спрятавшись за каменную глыбу, пришлось трусливо прятаться, подражая маленькому незаметному зверьку. Съежившиеся глазки призывали поскорее убежать подальше, памятуя, что в профессии вора, сделав дело, главное скрыться и поскорее унести ноги. Мамед, сплюнув, оставил  Нуры в покое, который, сам по себе, его не интересовал. Без коня и без потерянной возлюбленной незадачливый джигит превращался в голь перекатную,  предназначенную для пахоты земли, сеяния пшеницы и продажи за бесценок полученного урожая, то есть тем типажом, от которого хотел убежать Язва. Цепь нанизываемых  неблаговидных поступков как раз и велась им для того, чтобы почувствовать себя значимым и независимым. Пора было делать ноги. Мамед, прячась за деревьями, добрался до  поджидавшей его в укромном месте лошади, вскочил в седло  и поспешил вдогонку за Чары.  Его подельник, не теряя драгоценного времени, мчался без остановки с предназначенной для продажи поклажей, завернутой в сдернутый со стены девичьей комнаты ковер.  Нуры, находясь в неведении, ломал голову над тем, что делать дальше. Большая белая кошка с черными крапинками на теле, которая должна быть где-то  поблизости, не появлялась. Послышавшийся удаляющийся цокот копыт заставил насторожиться. Без сомнения, хитрый враг, оставаясь не замеченным, удалялся. Нуры понял, что имеет дело со спланированной акцией искусного подражания визгу зверя. Появившееся мнение подтвердила установленная у земли натянутая струна. Без сомнения,  привязанная между деревьями проволока предназначалась для скакуна. Осторожно тронув ее ногой и немного успокоившись, Нуры внимательно осмотрел рану лошади и с сожалением удостоверился, что от дальнейшей езды придётся отказаться. Он и не предполагал, что, если бы конь не оступился и не поранил ногу, его ждала бы более серьёзная ловушка. Ничего другого грабителям не оставалось, как, выждав в укромном месте хозяина лошади, не церемонясь, ударить  его по голове, а  пойманного коня переправить за границу. Осмотревшись по сторонам, Нуры увидел внизу на ровной площадке подворье, откуда исходил слабый ритмичный скрежет металла. Осторожно подталкивая Сердара, Нуры стал спускаться к жилью, где обнаружил во дворе хозяина и скрипевшее оборудование по переработке молока. Старик с белой бородой, встав ни свет, ни заря, заканчивал приготовления.  Оставалось полчаса до отправки повозки с маслом, сливками и сметаной на рынок. Выслушав рассказ Нуры, хозяин постройки погоревал и заверил, что лошадей не имеет, но готов посторожить классного коня и воспользоваться на время ишаком, что выглядело забавным, но другого варианта не имелось. Нуры согласился, понимая, что в противном случае до конечного пункта не доберется совсем или придет пешком с явным опозданием. Передав Сердара в надёжные руки, он взобрался на ишака. Длинные ноги, привыкшие к лошади, вначале мешали, но езда на ишаках, знакомая с детства, взяла свое. Конечности привычно согнулись в коленях и прижались к телу. Получив привычный толчок пятками в бока, вьючное животное правильно оценило жест наездника и потрусило вверх по знакомой тропе. Настойчивые приказы двигаться быстрее не возымели действие. Скорость несколько увеличилась, но не намного. Ишак не сбивался с взятого ритма, приготовившись к длительному переходу. Томительно потянулись минуты. Не обращая внимания на пересекаемую местность, Нуры судорожно думал лишь о том, как успеть и не опоздать.

   Проскакав рядом с речкой вдоль нависших в темноте скал, Мамед подъехал к Злобному Камню. Чары, нервничая, ходил взад – вперед у подножья. У дороги лежал завёрнутый в ковёр драгоценный товар. Покупатели ещё не появлялись. Спустившись с коня на землю, Мамед остановился у завернутого ковра.

– Раскрой ковёр и дай подышать Гулистан,– предложил он.

– Я боюсь, что она придёт в себя и увидит нас, – ответил Чары. К чему рисковать?

– И то правда,– согласился Мамед.

  Со стороны границы послышался шум приближающихся всадников, которые выскочив из-за горы, озираясь, остановились и, разглядев знакомые лица, слезли с взмыленных лошадей. Вместо приветствий стороны, не промолвив ни слова, хлопнули по рукам. Приезжие развернули ковёр, удостоверились в наличии и красоте девочки и, не дав ей очнуться, снова завернули, как куль. У Мамеда шевельнулась мысль взобраться на вершину горы, выставить живой товар на обозрение и более выгодно его продать, а заодно, торгуясь, себя показать. То и другое не входило в первоначальный планы и руководствуясь воровским понятием: поскорее скрыться от лишних глаз, он отбросил попытку подняться на вершину горы. Времени до восхода солнца оставалось в обрез. После недолгих дебатов, начавшийся на обочине дороги,  торг быстро завершился. Подельники ещё раз хлопнули по рукам и приготовились разбежаться в разные стороны. Джафар погрузил поклажу на лошадь и двинулся вслед за Барханом. Мамед сунул выручку в потайной карман брюк. Лучи солнца, появившиеся где-то за горой,  на небосводе осветили местность. Появились очертания бурлящей речки, деревьев и скал.

   В полумраке Нуры подъехал к месту, к которому спешил. Дорога расширилась и превратилась в площадку, окаймлённую со всех сторон горами. В центре стояла убогая хижина. Гряда гор, расположенная за одноэтажной постройкой, прижималась к речке. Перед ней  у узкого прохода дороги стоял выдвинувшийся, почти сливающийся с горой, четырехугольный куб из твёрдых пород, более твёрдых, чем соседние. Его отвесные скалы отличались от  пологого склона рядом расположенной гряды, имеющей более рыхлую структуру. К вершине вела единственная тропа. По ней, как на эшафот, волокли скот и несчастных женщин для продажи. Невольничий рынок, именуемый «Злобным Камнем», был известен во всей округе и далеко за пределами. Нуры собрался въехать на вершину на «боевом коне», но ишак заупрямился. Его нельзя было затащить и на верёвке. Видимо он опасался, что его продадут. Привязав к ближайшему дереву животное, чтобы оно не потрусило обратно к дому, Нуры начал подниматься вверх. Из-за горы неожиданно, как всегда бывает в горах, вышло солнце, осветившее местность. Путник, поглощённый своими мыслями, не любовался красотами природы. Его занимала только лента тропы, ведущая к горному плато с отвесными скалами,  напоминавшее  лобное место, где завершались акции купли – продажи ввозимого или вывозимого живого товара из Туркмении, Ирана и сопредельных стран. Здесь реализовывался любой незаконный заказ и тело, переименованное в вещь, переправлялось в чужую страну в назначенный день и час без афиширования приобретения, отчего ценность покупки несоизмеримо повышалась. В потайном уголке, имелась возможность купить молодую жену или женщину из любой страны на правах рабыни или получить за большие деньги ту, которая не продаётся. На вершине горы продавались живность и ахалтекинские кони, украденные у не менее воинственных владельцев, не желающих расставаться с полюбившимися лошадьми ни за какие деньги. Подымаясь в гору, Нуры почудились рядом разгорячённые всадники, готовые в любую минуту, то ли от зноя в зареве солнца, то ли от холодного пота, нервно схватиться за оружие. Мимо пронёсся  покупатель, забывая, что вместе с подъёмом, начинается его падение, затуманенное ценным приобретением. Нуры ускорил шаг, перейдя на бег. За ним, дыша в спину, гнались бестелесные существа, нагоняющие страх. Чем быстрее бежал он, тем сноровистей  становились они. Им ничего не стоило обогнать его, но они торопились, оставаясь сзади. Так лучше вывести человека из равновесия. И если он в изнеможении, рухнул бы  наземь, они бы, дергаясь в конвульсиях, радостно продолжали прыгать над ним, доводя до изнеможения. Нуры прислушался к топоту ног, появившемуся звону в ушах. На миг остановился и повернулся лицом к преследователям. В действительности, их не оказалось. Воображаемые сущности находились только в его голове. Вступив на плато, Бяшим всматривался в лица разгорячённых людей, снующих по лобному месту. Неторопливый бай, перебирая четки, остановился, чтобы купить жену, показавшуюся ему драгоценным изумрудом в коллекции камнем. Его верный нукер, преданный хозяину и кормящийся за его столом, жестом отстранил любопытных. Алчные торговцы, прибывшие заранее и не знавшие, где им укрыться и спрятаться от лучей солнца, лихорадочно пересчитывали трясущимися пальцами полученные деньги. Нуры увидел и затаившихся шакалов в образе людей, поджидающих свою добычу, которые жадно следили, к кому перекочевали деньги. Невольничий рынок, в сущности, не являлся общепринятым восточным базаром с обязательными атрибутами жарких споров и истошными криками зазывал, а напоминал  сострадание. На вершине, испепелённой жарким солнцем и обмытой горькими слезами каменистое ложе, представляющее ровный, как открытая ладонь, лишённый  растительности пятачок,  уры не нашел Гулистан и нервно зашагал к обрыву. Отсюда, ища спасения, в бездну сбросилась не одна женщина. Остановившись у самой кромки, Нуры всматривался в местность, раскинувшуюся под ногами. От стремительной речки, обрамлённой с двух сторон листвой деревьев, исходил мерный гул, достигающий ушей. Каменистая территория за рекой, практически не использовалась человеком. Две козы, оставленные без присмотра, мирно передвигались в поисках корма.  Перед водной артерией  бросалось в глаза иссохшее кукурузное поле и стоящая перед ним хижина с крытой верандой и топчаном у входа. Невдалеке от жилья, под орешником, хозяин разжигал мангал для приготовления пищи. У реки под кроной дерева на кошме расположились две отдыхающие фигурки людей, прикрывшиеся одеялами. Беспечная идиллия покоя не усыпила Нуры. Бессмысленно постояв, он спустился с плато и подошёл к владельцу хижины, нанизывающего кусочки баранины на шомпола у очага.

– Салам алейкум,– поздоровался Нуры.

– Алейкум салам,– послышалось в ответ.

  Словоохотливый хозяин хижины  в цветастом полосатом ватном халате взглянул на поникшую фигуру, не знавшую, как подступиться к волнующей теме, вошел в положение юноши и не стал ожидать наводящих вопросов. Мужчина неопределенного возраста, многое видевший, что творится вокруг, и имевший хобби хранить тайны и не раскрывать скрытое, смилостивился приоткрыть завесу наблюдений.

– Ты опоздал,– сказал он.– Полчаса назад твою невесту передали по этапу в надёжные руки. Хорошо, что ты приехал на ишаке, а не коне, иначе бы твой Сердар, как ценный трофей, тоже поскакал бы в Иран, а тебя с проломанным черепом нашли бы где-нибудь в кустах.

– Кто привёз Гулистан к Злобному Камню?– спросил Нуры, сдерживая подступающие к горлу спазмы.

– Этого я не могу сказать. Я и без того разоткровенничался. Мне жаль тебя, но своя рубашка представляет для меня большую ценность.

    Нуры перевел взгляд на закутанные фигуры людей, лежащие на кошме под кроной дерева.

– А кто лежит у реки, укрывшись одеялом?–  чувствуя причастность отдыхающих к краже, спросил Бяшим.

– Твои односельчане, прибывшие провести день на природе, заказали шашлык. Пока готовится еда, они отдыхают. Спроси у них. Попробуй узнать подробности. Меня одолевают сомнения, что они расскажут что-либо путное.

   Тревожные нотки в голосе и  бегающие глазки намекали, что он знает больше, чем говорит, но больше, чем сказал, сообщить опасается. Ничего не оставалось, как двинуться к речке. В отдыхающих  Нуры узнал Мамеда и неразлучного Чарышку, замешенных не в одном позорном деле, произошедшим в ауле. Язва тоже узнал земляка, нарушившего сон. Он, как змея, высунул голову из-под одеяла и предупредительно, выставленной ладонью, остановил приближающегося.

– Иди,– сказал он зло.– Иди, куда идёшь. Не мешай нам отдыхать.

  Нуры остановился. Говорить с лежащими под одеялами людьми не имело смысла. С ними не договоришься. Он развернулся и пошел назад, опустив голову, не зная, что делать дальше,  готовый любой ценой отомстить за содеянное зло, пусть даже ценою жизни. Привязанный к дереву ишак, пощипывая траву, встретил его равнодушно. Он позволил спокойно себя развязать и подождал, пока наездник устроится на его спине. Получив знакомый удар пяткой в бок, тронулся в путь. Поводья не управляли им, и он сам выбрал направление, меланхолично засеменив по утоптанной тропе к иранской границе.

Бархан и Джафар возвращались домой. Они пересекли четко отмеченную на карте, но незаметную на местностиграницу между странами  Впереди возникли знакомые очертания родного селения. До дома, до которого было рукой подать, оставались считанные километры. Дорожные треволнения стали потихонечку стираться и позволяли расслабиться. Однако, появившееся спокойствие оказалось преждевременным. У деревьев дикорастущего инжира, росших у скалы, их ждала засада. Из укрытия вышел молодой человек с кругами намотанных веревок в руках, который, намедни, освоил искусство бросания лассо и был рад позабавиться, продемонстрируя свое умение. Он с лёгкостью набросил лассо на Джафара и, не став церемониться, с силой дернул за свободный конец верёвки, отчего связанный наездник, неуклюже свалившийся с лошади, полетел на дорогу. Бархану дали возможность проскочить засаду. Летящая веревка догнала его сзади, сковала тело, а главное руки, но не настолько, чтобы забыть о поклаже, лежащей поперек лошади. Мчащийся за ним опытный всадник, давая возможность беглецу остановиться, постепенно снижал скорость до тех пор, пока не убедился в безопасности ценного груза. Из-за деревьев вырвались ещё двое всадников, которые  подъехали к Бархану с двух сторон и вырвали завёрнутое тело. Когда тот увидел, что его остановили не грабители, а соседи, жившие с ним на одной улице, он рассвирепел. В организаторах засады Бархан без труда узнал живущее по соседству семейство, состоящее из отца, матери  и трех сыновей, воспринимаемых им как мирных граждан, с которыми следовало обращаться жестко и категорично. Их решительность никак не укладывалась в его понимание. По привычке, стараясь действовать грубо, он решил дать отпор.

– Что вы себе позволяете! – закричал он.– Вы ответите за содеянное.

– Ответим, ответим,– успокаивал его отец семейства.– Ты лучше расскажи, где и когда ты

украл женщину, завернутую в ковер.

   Нетерпеливые сыновья, положив ковёр на землю, осторожно размотали его и увидели небесной красоты, полураздетую девушку с детским лицом, которая жадно глотнув воздух, продолжала лежать с закрытыми глазами, боясь их открыть и увидеть нечто несуразное. Спасатели ждали, пока она придёт в себя. Силы постепенно приходили к Гулистан..

   О Джафаре забыли. Пользуясь, случаем, он расправил плечи, высвободился из верёвок, неслышно прокрался к стоявшей неподалеку лошади и, вскочив на неё, бросился наутёк. Никто не собирался его догонять. Проводив беглеца взглядами, отец продолжал заниматься девушкой. Один из сыновей, сидящий на корточках у изголовья, тронул Гулю за плечо и нежно спросил:

– Ты в порядке?

  Гулистан открыла черные глаза с большими ресницами и увидела над собой небо без единого облачка. Незнакомые люди, от которых можно было ожидать чего угодно, насторожили её. Над ней хлопотали трое молодых людей. Успокаивал сидящий на лошади связанный бородач, недавно бесстыдно рассматривающий её тело, беззащитно лежащее в горах на развёрнутом ковре.

– Ты спасена,– услышала она мягкий голос юноши, который тронул её за плечо.

  Гулистан улыбнулась. Улыбка передалась и благородному семейству, склонившемуся над ней. Теперь можно было переключиться на оставшегося разбойника.

– Где ты выкрал девушку,– послышался вопрос

– Я не крал женщину,– оправдывался Бархан,– а купил, на что имею полное право. Вы мне не судьи.

– Мы поверим, если девушка подтвердит твои слова,– сказал отец семейства.

   Скривившееся лицо Бархана показало, что ему не приятен разговор. Спасители обратились к Гулистан, которая, продолжая лежать перед незнакомыми мужчинами на ковре и чувствуя слабость, не вступила в разговор.

– Для себя купил?– спросил самый нетерпеливый из сыновей.

– Конечно, нет,– усмехнулся Бархан.– Такое богатство мне не по плечу. Я перепродам её знатному баю, который сделает её счастливой. Я, можно сказать, сделал доброе дело, а вы меня останавливаете. Имя этой несчастной,– он показал рукой вниз на девушку, сменившую позу и севшую на ковер,– Гулистан, что означает страна цветов. Разве этот цветок способен выжить в нищете, уготованной судьбой?Безусловно, не может. Я же даю шанс распуститься ему в стране цветов, среди роскоши и изобилия.

– Ты уверяешь нас, что слишком заботишься о ней, пользуясь недозволенными приёмами, – поправили его.

– Разумеется, я не забываю про себя, перепродавая женщину достаточно дорого, что не возбраняется. Какие могут быть вопросы?

– Ты не купил женщину, а являешься соучастником преступления, таким же вором, который месяц назад выкрал мою дочь и передал другим ворам, таким же как ты, у Злобного камня в чужие руки для перепродажи. Сейчас мы поедем через границу, в Туркмению, и выведем тебя на чистую воду.

– Я не поеду,– забеспокоился Бархан.

– Ты не поедешь,– согласился отец семейства.– Нам достаточно твоей лошади, на которой Гулистан будет возвращена домой, а с тобой я успею разобраться позже.

   Девушка уже стояла на ногах, ожидая когда освободится лошадь. Бархан вздумал воспротивиться, но, увидев протянутые руки, готовые расправиться с ним, слез на землю. Гулистан подали шаль, которой она укрылась, и с ловкостью взобралась на лошадь. В окружении спасшего ее семейства, поскакала к родному дому.

    На границе с Ираном Гулистан увидела горестную фигуру Нуры с потерянным лицом на ишаке. Вскрикнув от неожиданности, она, радостная, слезла с лошади и бросилась к возлюбленному. Счастливые молодые люди, забыв слова, долго стояли, обнявшись. Затем девушка повела, держа за руку юношу, к спасителям. Перезнакомившись, компания продолжила движение домой. Перед тем, как отправиться в путь, отец семейства отвёл Нуры в сторону и, нервничая, поведал свою историю.

– Месяц назад, такой же тёмной ночью, от Злобного Камня в сторону Туркмении увезли мою дочь. Ты можешь помочь мне найти презренных грабителей?У меня с ними разговор особый,– отогнутым большим пальцем правой руки он коснулся горла и резко провёл по нему, показывая, о чем пойдет речь.

– Я помогу,– без раздумья согласился Нуры.

    Процессия тронулась в путь. Медленнее всех двигался наездник на ишаке. Гулистан, сдерживая поводья, старалась ехать рядом. Подъезжая к Злобному Камню, глава семейства замедлил движение и с ненавистью посмотрел на вершину, где продолжались торги. У пандуса, ведущего в гору, Нуры предложил поговорить о его дочери с отдыхающими у речки. Отец и сопровождавшие его возбужденные сыновья, спешившие и идущие на почтительном расстоянии, подошли к кроне большего дерева, под которым на кошме предполагали увидеть две фигуры, завёрнутые в одеяла, но их не оказалось. Ветер сдул их, сдул вместе с одеялами, от которых не осталось и следа. Снующий  хозяин хижины, знавший многое, но наученный горьким опытом и хранящий нейтралитет с любым, пришедшим на его территорию, не собирался раскрываться. Вместо слов, он предложил отведать заказанный шашлык, оказавшийся невостребованным. Пища, приготовленная неизвестно для кого, так и осталась не тронутой. Нуры предложил своему спасителю вернуться через неделю к Злобному Камню, заказать еду и в спокойной обстановке поговорить с хозяином хижины о том – о сём и, как бы между прочим, попытаться что-нибудь выведать. После не долгих сборов  они тронулись в путь.

  Бяшим первым въехал на ишаке в свой аул. За ним следовали светящаяся и счастливая Гулистан и кортеж из наездников. Радости у встречающих, не было предела.

  Нуры любил рассказывать своим детям, как он, сидя на ишаке, въезжал в аул в сопровождении конного эскорта. Иногда менялась композиция. То он въезжал на коне вместе с Гулистан, держа её за руку, то кортеж окружал въезжающих со всех сторон, а то вырвался вперед, чтобы оповестить аул об их появлении, но всегда он выглядел победителем.

 

ПРОДАВЕЦ ПЛОВА

   С незапамятных времён, обосновавшийся на рынке Валентин Аверин, работал продавцом плова. Подождав, когда выкипит вода, он закрыл казан деревянной крышкой и, на слабом огне, ожидать, пока плов дойдёт до кондиции. Он взял в руки  флейту, и, присев на табуретку, начал  выводить протяжную мелодию. До десятиминутной готовности блюда на горизонте появился Гринго, возглавляющий в городе  бандитскую группировку, о которой знали горожане и о существовании которой «не догадывалась» полиция. Вертлявая походка молодящегося мужчины высотой полтора метра вместе с белой кепкой, закрывающей лоб, отличала его от следующих за ним высокорослых парней. Команда, бравируя решительностью,  выделялась от обычных людей накаченными мускулами, наличием импортных спортивных костюмов и оттопыренными карманами, полными купюр. Дело не только в мускулах. Чтобы руководить ватагой, требовались ещё маленькая головка предводителя, заострённый нос, пронзительный  взгляд, язвительная улыбка и сросшиеся, на переносице, брови. Никто толком не знал, откуда появилась его кличка. Ходили слухи, что она произошла  при сокращении фамилии то ли Григорьева, то ли Григоряна. В результате получилось прозвище Гринго, с  которым предводитель сросся, будто с ним родился,. Сограждане кличку обладателя огромного денежного кошелька, произносили почтительно и одновременно презрительно и издевательски, видя перед собой богача, нажившего богатства нечестным трудом. Гринго по-хозяйски подошёл к котлу.

– Что там у тебя?– небрежно произнёс он, играя роль хозяина, с оттенком старого знакомого,– покажи, что ты сотворил.

    Валентина не удивился обращению. Любой, кто подходил к казану, мог запросто спросить его о приготовлении плова и становился знакомым. Не встречаясь лично с Гринго, он представлял, кто стоит перед ним. Работая будто в цирке, Аверин сделал резкое движение и круглый деревянный щит, служивший крышкой, очутился в вертикальном положении. Из котла выбил пар. Пахнуло запахом готового плова. Набухшая масса белого риса, как покрывало, скрывало содержимое. Каждая рисинка лежала отдельно одна от другой.

– Ну-ка, перемешай,– тоном знатока скомандовал Гринго, предвкушая появление новых запахов.

   Валентин взял стоящий рядом черпак и с явным удовольствием перемешал содержимое. Букет пряностей вместе с запахом баранины, лука и моркови, окрашиваемым рисом  в желтый, протеиновый цвет, начал исходить из казана.

– Остаётся попробовать, чтобы оценить мастерство,– заметил Гринго.

– Можете не сомневаться,– сказал Валентин.

   Он порылся в шкафу, вытащил сервировочный фарфоровый набор из тарелок, предназначенных для высоких гостей,  и положил несколько завышенных порций плова. Тарелок оказалось только четыре. Одной не хватило и пятому члену команды, пришлось довольствоваться, алюминиевой плошкой. Гринго сел на стул, за отдельный столик. Его команда вчетвером, без лишних слов, разместилась за соседним столом и  начала шумно есть, не упуская из виду босса и подшучивая над окружающими людьми, ожидающими  массовой раздачи плова.  .

– Садись, гостем будешь,– пошутил Гринго, приглашая Валентина к столу.

     У стола стоял единственный стул, на котором сидел он сам. Чтобы сесть, необходимо было принести второй, стоящий у казана.  В шутке сквозила издёвка, с которой обычно, играя в демократию, обращаются правители, снизошедшие до разговора с простым людом.

– Спасибо,– ответил Валентин.– Я постою.

– Что-нибудь выпьешь?– спросил Гринго.

  Валентин молчал, вслушиваясь в гул, исходящий от базара. Многим не терпелось отведать плова, но они выжидали.

– Что? Плохо слышишь?– повторил вопрос Гринго тоном, с каким хозяин обращается к своей собаке.

– На работе не пью,– односложно ответил Валентин.

– Правильно делаешь,– одобрительно закивал головой Гринго, но затем, как ни в чём не бывало, повторился,– а может быть выпьешь?

– Я уже сказал, что на работе не пью,– сдержанно ответил Валентин.

– А я выпью,– молодецки улыбаясь, подергал плечами Гринго.– Принеси мне бутылку армянского коньяка.

   Валентин улыбнулся широкой улыбкой, радуясь, что желание хоть в чём-то не угодить сидящему типу, совпало с запретом, установленным администрацией базара.

– Не положено, – стараясь выглядеть вежливым, сказал он.

– Ты что? Не хочешь заработать?– спросил Гринго.

– Хочу, но не рискую.

  Гринго демонстративно раскрыл пятерню и двинул её в сторону Валентина с намерением закрыть ему пасть. Не завершив желание, он призывно щёлкнул пальцами и обернулся к соседнему столику. Один из сидящих подручных, тут же вскочил, готовый по команде отмордовать или раздавить обидчика. Однако перед ним стояла более прозаическая задача.

– Хотел угостить приятеля армянским коньяком,– обращаясь к вскочившемуподручному, вкрадчиво сказал Гринго,– а он на работе не пьёт. Я тоже на работе не пью, но разве мы на работе?

– Мы отдыхаем, а не работаем,– поддакнул, зубоскаля, подчинённый.

– Я предпочитаю не водку, а армянский коньяк,– разыгрывал Гринго бытовую сценку.– Найди мне бутылку в стоящем напротив базара магазине. Попроси от моего имени и директор вытащит заначку.

  Подчинённый щёлкнул каблуками и направился в сторону двухэтажного здания. Вернувшись, мастерски вытащил пробку и, перевернув бутылку, стал следить, как по законам гравитации жидкость переливается из большей тары в меньшую. Отсчитав положенное число бульканий, он заполнил пиалу, и, вопросительно посмотрел на стоящую на столе вторую пиалу, предлагая ту же операцию проделать со второй. Гринго никак не прореагировал. Кивком головы поблагодарил за заботу, опрокинул спиртное и стал есть плов. Подчинённый, держа бутылку в руках, застыл в ожидании.

– Налей мне ещё одну, – неторопливо предложил Гринго,– а оставшийся коньяк выпей с друзьями,

   Валентин стоял у стола, нетерпеливо посматривая в сторону толпы, не решающейся подойти ближе. Члены банды, находящиеся за соседним столиком, продолжали с аппетитом уплетать вкусную еду.

– У меня деловое предложение,– обратился Гринго к Валентину.– В честь открытия загородного дома, я устраиваю через неделю той и делаю заказ на приготовление плова. Твой казан наши ребята перевезут.

     Я согласен, сказал Валентин, кивая головой.

– В отношении тебя у меня далеко идущие планы. Полагаю, ты согласишься работать шеф-поваром в моем ресторане? – спросил Гринго.

– Нет, нет, нет,– скороговоркой отпарировал Валентин,– взваливать на себя обязанности шеф-повара выше моих сил. Я могу сварить плов, шурпу, лагман и ещё два-три блюда. И всё!

  Валентин сознательно уходил от любой ответственности, связанной с Гринго, который услышав неожиданный ответ, задумался, теребя указательным пальцем щеку.

– Тебе опасно доверять деньги и руководство людьми,– согласился он.– Деньги я тебе не доверю. В них ты ничего не смыслишь. Есть люди, которым нравится администрировать и указывать перстом, что следует делать и как поступать. К ним, вероятно, ты не относишься. Я возложу на тебя обязанности художественного руководителя эстрадного оркестра при ресторане.

  Валентин отрицательно покачал головой, отстраняя выгодное предложение. Пока ни слова не говорилось о зависимости, в которую он, как в сети, расставленные пауком, попадает.

– Тоже не подходит? Тогда остается третий вариант. Ты будешь музой моего двора. Кстати, как звучит муза мужского пола?

  Валентин пожал плечами.

– Не важно, нас не интересуют уроки словесности… Тебе предлагается богемная жизнь художника. Возможность уйти от повседневных забот прельщает многих творческих личностей. Мало кто откажется, музицировать и вести светские разговоры. С поварёшкой в руках тебе предлагается бродить в цветущем саду и болтать о рецептах кулинарии. Просто пройдись по кухне, понюхай воздух, глубокомысленно разбросай приправы. посмотри, как работают вспотевшие у котлов повара, мои негры, укажи, что нужно добавить – прибавить в пищу, Наработавшись, зайди отдохнуть в одну из многочисленных комнат, а то просто, плюхнись на подстилку в саду или покачайся в гамаке, привязанному к стволам деревьев… Вечером, когда гости устанут, сядь где-нибудь в укромном местечке, попей чайку, сыграй на флейте или саксофоне. Если душе угодно, выступи в оркестре. Хочешь выпить, выпей, а если захочется, то заведи интеллектуальную беседу. Побеседуй с друзьями, которых у тебя больше, чем полгорода. Если сможешь кого-то убедить, убеди,научи уму – разуму. Я, например, с удовольствием послушаю твои басни и рассуждения.

  Гринго говорил, удивляясь тому, что говорил. Он не собирался слушать чьи-то бредни. В компании, изображая философа, можно, конечно, послушать чьи-то рассуждения. Почему бы не послушать? Только не всерьёз. Он давно уже никого не слушал, считая свои поступки единственно правильными.

– Предложение лестное,– задумчиво сказал Валентин,– но существуют более достойные люди, чем я. Им будет лестно поработать с тобой.

– Из самых достойных я выбрал тебя, и тебе предлагается не жизнь, а малина. Я бы и сам с удовольствием так пожил.

– В чём же дело?

– Дело надо делать. Я рождён, чтобы делать дело. Я не художник. Им надо родиться. Как говорится:каждому своё. Выгода руководит мною. Я желаю, чтобы дом мой слыл привлекательным и обитаемым. Царедворцы и вельможи в древности не зря содержали при себе поэтов, художников и шутов, позволяя им смешить и дразнить гостей.

– Мне предлагается роль шута?

– Называй, как хочешь. Мне нужен твой дух, витающий над моими владениями и делами, и притягивающий к себе окружающих.

– Чтобы принять предложение, мне потребуется время на раздумье,– дипломатично выразился Валентин, желая отдалить отказ.

– Думай быстрее,-подтолкнул Гринго.

   Представив себя зачисленным в команду, пользующеюся дурной репутацией, Валентин содрогнулся. Инстинкт самосохранения подсказывал, что не следует связывать свою судьбу с Гринго.

– Я и сейчас могу дать ответ. Он отрицательный.

– Аргументируй,– удивлённо пропел Гринго, не привыкший к возражениям.

  Валентину надоело стоять у стола и создавать видимость почтения, перед сидящим господином. Он мог сесть, придвинув стул, стоящий у котла, но расстановка сил от этого не менялась. Вне зависимости, от занимаемого положения для продавца плова оставалось существенным не переступить грань и не начинать, как верный пес, заискивающе смотреть в глаза хозяину, ожидая подачки. Он знал. Что от опасности следует уходить до её появления.

– Нам не по пути,– кратко резюмировал Валентин.

– Ты ставишь себя вне закона,– нахмурил брови Гринго.

    Отодвинув в сторону стул, на котором сидел, Гринго, не прощаясь, пошёл к машине. Повскакав со своих мест, за ним потянулись члены его команды. Предводитель небрежно оглянулся и дал команду щедро расплатиться. Ответственный за бухгалтерию человек вытащил из кармана деньги, сгруппировал пачку и швырнул ее на стол.

    Валентин взглядом проводил удаляющуюся процессию и, стерев с лица грусть, двинулся к казану. Приоткрыв с одной стороны крышку, он, как укротитель крокодилов, засунул в щель голову, вытащил её обратно, выразительно повёл носом, вдыхая запах, и театральным жестом резко поднял над собой круглую крышку, как литавру.

– Подходи, народ,– громко прокричал он, приглашая к обеду.

   Весть о том, что Гринго отведал плов, не осталась не замеченной. Многие, выглядывая из-под нагромождений фруктов и овощей, уложенных в виде дзотов, давно наблюдали за  сомнительными едоками только ждали их ухода, чтобы появиться. Услышав долгожданный призыв, они поспешили на зов. Со стороны улицы к казану потянулись случайные прохожие. Валентин не спеша перемешивал плов.  Опыт подсказывал, что через полчаса от него ничего не останется. Он привык разговаривать с публикой. Знал, что несколько первых, завышенных порций, действующих как приманка, не влияют на выручку, а итог решает конвейер. Он никогда не взвешивал порций. Отпуская  на глазок, почти безошибочно выдерживая нужный вес и, кладя сверху миски кусок мяса, следил, чтобы последнему из медленно движущейся очереди  что-нибудь осталось. Плов разошёлся быстро. Одна из последних порций, по установленной традиции, предназначалась ему. Отложив её в сторону, он шаркал половником по дну казана, выгребая остатки. Валентин торопился закончить раздачу, чтобы подсесть за стол к последним посетителям и услышать их мнение о плове. Усталый, он съедал свою порцию, ещё раз проверяя качество и имея желание в следующий раз приготовить блюдо более вкусное. Чем сегодня. Сам процесс еды его не волновал. Ему казалось, что перемешивая содержимое перед раздачей и раскладывая бесчисленные порции, он становился сытым одним запахом.

  Вилла Гринго представляла собой трехэтажный дом с монументальными колоннами и навесом у входа, как в современных гостиницах. Стеклянная зала первого этажа отводилась под харчевню, функционирующую в ненастную погоду. Там же размещались бар и кухня. Второй этаж отводился под гостиницу, чтобы запоздалые гости не утруждали себя заботой о ночлеге и могли остаться на завтрак следующего дня. Третий этаж предназначался для бухгалтерии и жилых комнат обслуживающего персонала. Двор со столиками, установленными под кронами деревьев и в тени виноградных беседок, с самого начала задумывался, как летний ресторан.

   Праздник, устроенный в честь открытия комплекса, набирал обороты. За столами велась шумная беседа, подогретая горячительными напитками. Обнеся гостей приготовленным в углу двора пловом, Валентин закончил работу. К грязному котлу он не притронулся, переложив чистку на обслугу.  Закончив уборку выделенной площадки, он осмотрелся по сторонам и, убедившись, что территория выглядит чище, чем до прибытия, стал складывать инвентарь, ревностно следя, чтобы орудия производства не остались, случайно брошенными на земле. О посуде, к счастью, не стоило беспокоиться. Её соберут со столов и вымоют без него. Из поливочного крана, торчащего в стене здания, он набрал ведро воды. Наклонившись и держа емкость одной рукой, разбрызгал воду перед собой. Метлой, изготовленной из ствола дерева с обмотанными бечёвкой сухими сучьями, начал мести, подымая вихри пыли. Подошедший хозяин дома остановил Валентина.

– Не занимайся ерундой,– сказал он,– есть специально обученные люди, которые делают подобную работу лучше тебя. Я распоряжусь, чтобы они навели порядок, а ты переодевайся и присоединяйся к гостям. У нас длинный вечер.

  Гринго направился к ближайшему столику. Валентин не спеша переоделся и последовал за ним.

– Отдохни,– сказал хозяин дома, указывая на стул.– Покушай, а потом я представлю тебя гостям.

   Он оставил Валентина одного, дав ему спокойно поесть и осмотреться. Насытившись, Валентин погрузился в думу, ожидая возвращения Гринго. Возбуждённый приёмом, хозяин сновал от стола к столу. Когда гости успокоились, он выплыл из-за спины Валентина и уселся за оставленный столик.

– Как тебе моя вилла?Нравится?– спросил он.– Архитектор строил дом по мотивам сказок Андерсена. Он говорит, что вложил в строение душу. Нам остается оценить его работу и понять, что получилось в действительности.

– Дом большой,– неопределённо высказался Валентин.

   Он обвёл взглядом галдящую знатную публику, сидящую за соседними столиками и выставляющую себя на показ, и не нашёл у присутствующих сердце, которое могло бы растопить лёд снежной королевы и обогреть сердце Кая. Ему не хотелось говорить. Мечты архитектора, создававшего шедевр, дом, по мнению Валентина, успели превратить в притон.  Его не могли обмануть ни покатая черепичная крыша, ни расписанные ставни окон, ни расставленные в них горшки цветов и заглядывающие ветви деревьев в окна.

   Впрочем, мнение Валентина о доме интересовало Гринго постольку –  поскольку. Он задал вопрос, не вслушиваясь в смысл произносимых в ответ слов. По существу, он ждал мнение, созвучное  с его пониманием. Сами по себе ответы не интересовали его. Сделанный заказ на плов являлся тоже запрограммированной комбинацией, направленной на привлечение внимания Валентина к его особе.

– Ты обдумал мое предложение, сделанное два дня назад на базаре? – спросил он.– Я мыслю тебя в  парусиновом кителя. из – под которого выглядывает тельняшка,  с капитанской фуражкой на голове. Ты обязан радостно приветствовать у входа посетителей, приезжающих ко мне. Тебе разрешается свободно передвигаться по двору, курировать кухню, играть и солировать в оркестре, время от времени подсаживаться к столикам, философствовать и вести житейские разговоры о житье – бытье. Будущее само подскажет о последующих шагах и видоизменениях, но пока предложение выглядит приблизительно так. Соглашайся. Каково твое положительное решение?

– Я несколько удивлён вниманием к моей персоне,– сказал Валентин, намереваясь  развить тему и в конце концов отказаться от работы.

– Не скажи,– остановил Валентина Гринго.– На зов флейты со всего базара посетители, как заколдованные змеи, ползут в обед к твоему плову. Вместе с паром, вырывающимся из-под крышки казана и распространяющимся ароматам, ценимым знатоками, расходится добрая слава великого кулинара, раскрашенная небылицами. Ты становишься реликвией базара, а я ценю неординарное и стремлюсь приобрести лучшее.

– Спасибо за оценку моего труда. Несмотря на заманчивость предложения, я не могу согласиться работать на тебя.

– Подходишь, подходишь,– убеждённо настаивал Гринго.– Я всё продумал и принял решение. Я не монстр, а деловой человек. Мы поладим.

– Ты меня путаешь с кем-то. Для меня независимость дороже денег.

– На базаре безоблачные дни для тебя кончились,– пригрозил Гринго, сузив глазки, превратившиеся в узкие щелки.– На худой конец, я установлю оброк. Раз открыл дело, значит должен платить.

– За что?

– Товарищ не понимает. Не люблю тупо головых. Разъяснить или сам поймёшь? – ответил Гринго, сама любезность,– Как ты догадываешься, ты должен платить за то, что мы будем тебя охранять.

– Я не нуждаюсь в вашей охране.

   Гринго тяжело вздохнул. Ему надоело говорить, говорить то, что понятно без слов. Он налил в стоящую на столе рюмку водки и, отпив, поставил на место.

– Для начала, мои ребята сожгут твою будку, затем два-три раза перевернут казан с готовым пловом. У нас много возможностей,– зло рассмеялся он, после чего зашептал, перейдя на заговорщический тон.– Мы не просто тебя охраняем, мы создаём благоприятные условия, предлагая расширить производство. Мы начнём сгонять людей к твоему казану. Наш девиз всеобъемлющий:скорее расширяйся и плати большую дань.

– В таком случае, любая радостная работа превратится в обязаловку.

– Не обманывайся. Всякая работа является обязаловкой, а жизнь – рутиной. Можешь мне поверить. Вне зависимости от того, кто ты, нищий или миллионер, разница только в возможностях и распределении благ.

– Зря вы философствуете. Со мной не договоритесь.

– Не встречал я ещё человека, с которым не договорился,– напористо произнёс Гринго, перейдя на угрожающий тон.– Своих клиентов я разделяю на три группы. К первым, отношу больных на голову, которые, услышав обо мне, прекращают свою деятельность. Вторые, наложив полные штаны, сразу со всем соглашаются. Это самая опасная категория людей. Их последующие действия следует неустанно контролировать. Третьи сыплют аргументами, препираются. Я разумный человек и со вниманием отношусь к разногласиям. Деловые предприниматели, выторговав условия, начинают пахать, воспринимая меня как необходимость. К какой категории ты относишь себя?

– В твоей классификации отсутствует понятие шут. Скорее всего, я близок к шутам. У них, в отличие от пролетариата, которому нечего терять , кроме своих цепей, нет даже цепей.

– Абсолютная свобода просто болтовня. Хорошо, что мы хоть в чём-то определились. Тебе надо что-то дать, чтобы ты зацепился и начал этим дорожить. Я дам тебе то, что ты просишь. Я брошу кость. Учти, что кость с мясом. Грызи и наслаждайся.

– Не стоит заботиться о моей персоне. Лучше я уйду в горы, куда меня давно влечёт, и там, на перевале вблизи трассы, начну варить плов для проезжающих дальнобойщиков и сочинять музыку.

– Я и там тебя найду.

– Там и поговорим.

  Валентин посчитал разговор законченным и ушел с виллы Гринго. Вскоре он покинул город.

     Гринго сообщили местонахождение Валентина, расположившегося в ущелье, высоко в горах, на безлюдной трассе. Отложив дела, он поспешил навестить друга,  потрепать ему нервы и от этого получить удовольствие. Вскоре, снаряженная для путешествия машина, подъезжала к месту обитания повара. Оставив её на обочине, Гринго и телохранители, разминаясь, высыпали на природу. Живописная, извилистая дорога в ущелье, пролегала между грядами гор. Параллельно ей, в лесопосадке, у скалы, текла говорливая речка, выточившая за столетия русло в твердой горной породе. По мере удаления от воды ковер травы постепенно желтел,. На площадке, поближе к дороге,  на почве, лишённой растительности, были сооружены палатка военного образца и тандыр. У входа лежал опрокинутый огромный казан, перекочевавший с базара вслед за хозяином, В тени деревьев стоял сбитый деревянный топчан. Валентин суетился, вытаскивая из тандыра горячие пирожки с мясом и выкладывая их на поднос, который держал шустрый мужчина средних лет. Нагруженный едой, он отправился к стоявшему на асфальтированной площадке автобусу. Излишняя полнота делала его движения важными и величественными. Навстречу ему, из автобуса, выскочили молодые люди в ярких нарядах, характерных для художественного ансамбля. Артисты, весело щебеча, разлили из термосов  чай и налетели на еду. Молодая пара, под аккомпанемент оркестра, вышедшего из автобуса Икар, начала весёлый жизнерадостный танец. Их движения были настолько легки и изящны, что привлекли внимание зевак. Команда Гринго, подойдя поближе, приблизилась к публике и стала наблюдать бесплатный концерт. За танцем следовал другой, не менее живописный танец. Кругленький господин стал наблюдать за движениями своих подопечных. Стоявший рядом Гринго, залюбовался. Ему пришлось внутренне признаться, что, как не закручивалась бы жизнь, и как не приходилось вертеться,  никогда еще ему не удалось испытать такой видимой легкости и законченности  движений, которые  демонстрировали танцоры.

– Они наслаждаются жизнью, а я только преодолеваю препятствия,– не обращаясь ни к кому, высказался он.– Хотелось бы, хоть на миг, поменяться с ними ролями.

    Стоящий сзади, полнеющий мужчина, оказавшийся заведующим хозяйственной частью танцевального коллектива, отпустил реплику.

– Не завидуйте танцорам,– сказал он, вступая в разговор.– Их жизнь в танце, а отпущенный срок пребывания в танцевальном коллективе, скоротечен.

– Как легко они танцуют,– ответил Гринго.– За красочное исполнение танца можно и жизнь отдать.

– Я не разделяю подобного мнения, но вы говорите словами танцоров. Я как-то спросил примадонну:что она собирается делать после тридцати лет, и не пора ли подумать о будущем?Она с пафосом ответила, что ее целью является желание прожить интересной жизнью в танцевальном коллективе отпущенные десять лет, а дальше пусть  будет то, что будет. Чтобы узнать о правомерности своих действий,–  в запале сказала она,–  нужно ответить на единственный вопрос: нравиться тебе трудиться на избранном поприще или пора менять работу? Я не собирался  вступать в дискуссию. Не услышав ответа, она высказалась: каждое утро, выходя из дома, я говорю себе: я счастлива. Ей совершенно не важно, что по истечению десятка лет, она останется голой, как сокол. .Лично меня, не прельщает подобная судьба, – сказал администратор

– А что вы ждёте от жизни?– спросил Гринго.

  Администратор задумался.

– По существу, ничего не жду. Живу,  как живу, как грузовик, едущий по накатанной дороге,– завел он пространную пластинку.– Содержу семью, а она у меня большая, и вздыхаю о будущем, памятуя, что добро, с течением времени, должно приумножаться. Потихоньку, что плохо лежит, прибираю для собственных нужд. Моё дело простое:воровать и продавать,– чувствуя свою безнаказанность, разоткровенничался  администратор.

– И многое выпадает в осадке?– поинтересовался Гринго.

– Достаточно. Танцоры думают только о танцах, на остальное им наплевать. Находясь на диетах, они следят за своим весом. Им, по существу, ничего нельзя есть, но заказать для ансамбля можно многое. Это радует. Кое-что остаётся от еды, строительных материалов, запасных частей автотранспорта…

– Значит мы с тобой одной крови,– сделал заключение Гринго.– Ты мелкий плут, следящий за тем, что плохо лежит, а я большой плут, вышедший на большую безлюдную дорогу. Мы с тобой положили на плаху свои жизни ради обогащения и ежедневно заняты созданием богатства. Нам нужны деньги, деньги, деньги, заводы и пароходы, приобретенные любым путем. Мы выглядим гордыми, богатыми и имеем практически все. Нам не хватает только птичьего молока, и все равно не получаем полного счастья. Мы суетимся и, положа руку на сердце, в конечном счете, хотели бы заниматься тем, что желаем дать внукам. Мы успокаиваем себя, что живем ради будущего детей. «Лучшее моим детям», – для меня не пустой звук, а самое затаенное чаяние. Их счастье и удача – моя забота, но почему– то детям нужно другое. Моего сына интересует теннис. Для него важным является не бизнес, а место в рейтинге международной классификации теннисистов. Моя дочь учится в хореографическом училище. Ее интересует искусство танца и ей безразлично, какими домами и замками она владеет. Страсть наживы и творчество несовместимы. Наши пути расходятся. Мне остается ворочать миллионами, предоставляя право детям заниматься любимым делом и собственным развитием.

  Концерт завершился так же внезапно, как и начался. Автобус, посигналив, собрал танцоров – пассажиров и удалился. Гринго вспомнил о цели своего приезда и направился к  владельцу павильона. Он развеселился, как персонаж сказки, встретивший колобка, ушедшего от дедушки, бабушки и прочих зверей, представляя, с какой легкостью, изворотливостью и ловкостью, разберется с Валентином, и заставит снадобье покатиться в его рот.

   Повар совершенно забыл о, создающей суматоху, группе Гринго. Он сидел в тени на бревне со свирелью в руках и выводил замысловатую мелодию. Гринго пересёк поляну и изумлённо остановился, увидев на пеньке кенара, сидящего перед музыкантом. Не желая пугать музыканта, он жестом, запрокинув руку за плечо, остановил телохранителей, спешащих за своим патроном. Застывшая компания стала внимать пению птицы и рождающейся на их глазах мелодии. Валентин бессистемно перебирал ноты, дуя то тихо, то сильно. Его игра напоминала исполнение мелодии мальчуганом, не знавшим нот, к которому впервые попал в руки музыкальный инструмент, который рад, что издаёт какие-то звуки. Во время мелодичного исполнения зазвучало подпевание кенара, отличавшееся чистотой и прозрачностью звука. Прислушиваясь к откликам птицы, Валентин начал, играя мелодию, подыгрывать своему подопечному. Увлёкшись, он воспроизвёл голос кенара, вторивший ему.  При возвращении к народной мелодии голос кенара, надолго умолкший, повторился. Продолжая играть, музыкант прислушался к подтягиванию птицы. Чем дольше он играл, слушая птицу и меняя музыку, тем чаще вступал кенар. Наконец,  произведение стало цельным для музыканта и птицы, каждый из которых, зная свою партию, безошибочно вступал в роль, дополняя друг друга. По мере игры, лицо Валентина светилось  радостной улыбкой. Теперь он знал, что не каждую мелодию, придуманную людьми, птицы воспринимают на ура. Знал, какую музыку следует играть, отчего улыбка сменилась спокойствием. Свирель в руках завибрировала  и из неё полились звуки, которые давно ожидались. Валентин уже не думал, скорее не контролировал действия, а полностью полагался на инструмент, готовый воспроизводить звуки вспорхнувших птиц и щебетание, неудержимость полёта и радость обитания. Закончив играть, он некоторое время сидел с опущенной головой, боясь потревожить созданный мир. Взлетевшая птица нарушила молчание. Команда Гринго, приблизившаяся к Валентину, засуетилась.

– Забавляешься,– вместо приветствия произнёс Гринго первое, что пришло на ум, созвучное с желанием найти огрехи в собеседнике.

   Высказав недружелюбие, Гринго посчитал, что цель достигнута. Он вновь почувствовал себя на коне, в своей тарелке. Обращение вписывалось в намеченную канву и ничего, из ряда вон выходящего, не произошло.

– Можно и так сказать,– ответил Валентин.– На ваших глазах создано новое сочинение, посвященное канарейке.

– Канарейка, которая прилетела неизвестно откуда и куда улетела? Тебя не заботит, что она может жить только в неволе и в теплое время на природе, а с приходом морозов погибнет?

– Ее клетка находится в моем доме. В теплое время года я открываю дверь и выпускаю канарейку на волю. Далеко она не улетает и вечером возвращается домой.

– Расскажи нам, бездарям, что побуждает тебя сочинять музыку?– спросил Гринго.

– Осмысление происходящего.

– Что ты сочинил в прошлый раз, вчера, когда нас не было рядом?

– Ранним утром, проезжая в грузовике по ущелью, я ощутил, как струится ветерок, проникающий за ворот. Вот тогда пришло осознание, что означает строка из песни: холодок бежит за ворот… При обустройстве нового места, на меня нахлынули приятные воспоминания,  и родилось произведение с условным названием «Песня гор». Включая знойным днем кассету с записью музыки «Песня гор», я ощущаю утреннюю прохладу.

– Ты не теряешь времени зря,– Гринго провёл рукой по владениям Валентина.–  Новое месте быстро обжито.

– Стараюсь.

– Только не говори, что ты не рад нам, незваным гостям,– перешёл он на излюбленный, провокационный слог.

   Валентин не торопился с ответом. Ему не хотелось дерзить, но постоянно слушать колкости  тоже не доставляло удовольствия. Команду Гринго он воспринимал,  как ненасытную толпу. С большим удовольствием он обслужил бы проголодавшихся незнакомцев, только не их.  Он радовался каждому изголодавшемуся пешему путнику и шумной честной компании, подъезжавшей на лимузинах. С особой радостью он встретил бы дальнобойщика, который, изнемогая от усталости и не замечая мелькающих на трассе торговых точек, стремился добраться до его харчевни. Водитель был вправе предполагать, что его встретят с распростёртыми объятиями в любое время суток, усадят на почетное место, вкусно накормят, предложат на выбор блюда из яств, кажущиеся неимоверно вкусными, после напряжённого трудового дня. Путник жадно бы поедал одно блюдо за другим, пока не отпал от стола, как насытившаяся пиявка, а трактирщик, подтрунивая над его зверским аппетитом, начал бы с интересом расспрашивать о приключениях, встретившихся в дороге, и о нём самом. Вдоволь наговорившись, Валентин, взял бы в руки флейту, если водитель молод, или свирель, если перед ним пожилой человек, способный на старости лет, как младенец, уловить чистоту звуков и новизну трели дудочки. Ему стоило сыграть бесконечную песнь о  Великом шелковом пути, замешанном на новизне впечатлений, привлекательности окрестностей, познании, коммерции, запахе разнотравья, звона тишины, завораживая нетронутой природой, оазисами долин и гор. По нему с котомками за плечами пробирались очарованные красотой и богатством края первые первопроходцы, а за ними, в последующие тысячелетия, по тем же тропам, чуть утоптанным, шли нагруженные добром караваны верблюдов, а за ними, по укатанным дорогам, ревя на подъёмах и чертыхаясь на труднопроходимых участках, спешили делать бизнес гружёные «Мазы». Для умиротворённого гостя, сморенного усталостью и обильной пищей, дождавшись, пока стемнеет и в права вступит тёплый вечер, почти мгновенно превращающийся в тёмную южную ночь,  расстелют постель на топчане, на котором он только что пил чай, и оставят одного. Где-то рядом, в стороне, Валентин заиграет ненавязчивую колыбельную, не понимая, кто больше испытывает удовольствие:водитель грузовика или он, хозяин котла. После дневных забот, примостившись в укромном местечке, он, в оцепенении, долго будет вслушиваться в ночные звуки,  и всматриваться в ставшие таинственными, деревья и горы, молчаливо наблюдавшими за миром, в котором день сменяется ночью, зима летом, опадает листва и зацветают сады, где меняются сезоны и жизнь течет по кругу.

   Гринго удивлялся, что вслушивается в окружение, которое завораживало его. После паузы он перевёл тему на обыденность.

– Ты, надеюсь, помнишь, что соловья баснями не кормят. Накормишь нас? –  cпросил он.– У тебя что-нибудь осталось?

  При упоминании о вкусной еде, команда засуетилась. Захотелось поскорее начать работать ртом.

– У меня готова заготовка для приготовления самсы. Сегодня, почётным дням, я делаю самсу по-узбекски, а, по нечётным – самбусу  по– таджикски.

– Какая разница между самсой и самбусой,– пренебрежительно высказался Гринго.– Чую, что нас опять дурят, завёртывая одни и те же конфетки в разные цветные обертки.

– Обижаешь… Так не трудно скатиться к представлению, что для русских все туркмены на одно лицо, а для туркмен – наоборот. На самом деле каждый имеет свою индивидуальность. Так и в пище. Между самсой и самбусой такая же разница, как между узбеком и таджиком. Национальные блюда внешне похожи. Мучнистые изделия с бараниной, луком, различными специями заворачиваются конвертом, обжариваются в тандыре. Вроде бы они одинаковы, но отличаются по вкусу.

– Говоришь увлекательно. Так и хочется проглотить слюну. Для начала принеси самсу, а потом самбусу,– высказал предложение Гринго,– чтобы осуществить дегустацию  блюд и понять различие.

– Под заказ я могу приготовить самсу и самбусу, но сегодня в меню одно блюдо: самса.

– Тогда не рассуждай, а неси скорее самсу.

    Валентин, по привычке, поклонился и направился к палатке, из которой с заготовками направился к тандыру. Перегнувшись, засунув голову в печь, стал прикреплять пирожки к внутренней горящей стенке. Спустя непродолжительное время с готовой едой, лавируя по тропинке, как самолёт, с подносом в одной руке и с белым чайником в другой, пошёл на посадку к топчану, на котором уже разместилась команда Гринго. Поставив блюдо на выцветший ковер, Валентин  ждал, пока посетители разольют чай в пиалы из пузатого чайника. По старшинству первым к еде приступил Гринго. Надкусив самсу, он с удовольствием начал пережёвывать пищу. Его собратья, вслед за ним набросились на еду.

– Я, пожалуй, удвою заказ,– высказался Гринго.

   Жующая компания дружно поддержала своего босса.

– Неси, что осталось,– послышалась краткое пожелание.

   Валентин не успел уйти. Посыпались вопросы. Отвечающий стоял, как школьник, перед мирно жующей удобно устроившейся на топчане братией. Не оставалось сомнений, кто правит балом.           – Расскажи, любезный,– обратился Гринго к Валентину,– как тебе удалось околпачить чиновников и заполучить участок в столь цветущем месте?Открой секрет. Мне, например, не удалось завладеть частью ущелья под строительство нового микрорайона, а  тебя на лицо сдвиги. Посмотри,– он простёр руку впереди себя, имитируя градостроителя, – перед нами  на открывающийся  прекрасный вид.  За грядой следует гряда. За ней располагается третья, а за ней возвышаются синие горы. За моей спиной журчит неугомонная речка. Вдоль ее устроена дорога, уходящая за горизонт.  О чём-то шепчет листва деревьев. Умиротворённая природа убаюкивает душу. А если вспомнить, что за всё надо платить, то поневоле возникает вопрос:нужную ли дань собираешься ты платишь, ежедневно вдыхая аромат зефира и наслаждаясь нетронутой красотой? Посетитель, остановившийся купить у тебя чебурек, на самом деле больше должен больше платить за краски природы, чем за еду. Устанавливая палатку в ущелье и выписывая счёт на оплату за еду, ты думал об этом?

– Я больше думал о том, что мы надолго расстались и не скоро встретимся,– посмеялся Валентин.

– Напрасно дерзишь,– миролюбиво высказался Гринго,– сейчас речь о другом. Я полон мыслей, как приобрести участок рядом с твоим участком.

– У меня с арендой участка не возникло осложнений. Узнав, что ущелье не продаётся, я не хитрил, а арендовал один гектар земли на девяносто девять лет, высказав намерение открыть новую точку общепита.

– Аренда является скрытой формой покупки,– прокомментировал Гринго.– Не зря Насреддин собирался   выучить  ишака говорить по-человечески в течение двадцати пяти лет. Ты замахнулся на большее, застолбив участок на девяносто девять лет.   Придётся воспользоваться умным советомвзять в аренду участок и построить по соседству конкурентное предприятие. Глядишь, через десяток лет  изменятся законы и не мытьём, так катаньем, аренда перерастёт в собственность. Здесь есть о чём подумать.

– Все, к чему ты прикасаешься, портится.

– Не дерзи. Лучше поспеши,– последовала команда для повара,– и принеси самсу. Приготовь нам обед по своему усмотрению, а мы, в его ожидании, подумаем, как устроить наши дела.

– Не забудь о бутылке водки,– послышался голос одного из членов команды.

– У меня отсутствует лицензия на продажу спиртного, – предупредил Валентин.

– Мы догадывались, что у тебя не окажется горячительных напитков и кое-что припасли, – успокоил Гринго компанию.– Мне странно слышать о скудности твоего прейскуранта, но вольному воля. В моих заведениях, водка и коньяки дают существенную часть дохода.

   Выслушав заявление, Валентин развернулся и начал медленно удаляться, прислушиваясь к жаркому разговору на топчане об устройстве новой торговой точки в ущелье. До сих пор, бойцы выглядели бессловесными, но мало кто усомнился бы в их немоте. Каждый из них, готов был на многое и только ждал своего часа, чтобы раскрыться и заявить о себе. Они считали, что в присутствии босса им лучше помолчать и говорить только при необходимости. Когда Гринго посчитал нужным услышать их мнение, они наперебой заговорили. Грубые слова, вклинившиеся в разговор, заставили Валентина ускорить шаги и убраться  восвояси.

   На кухне он, не торопясь, занялся приготовлением пищи. Выставив дежурные блюда, бывшие в наличии, можно было не спеша заняться гувырлаком. Вскоре бригада, полулёжа, обосновавшись вокруг сковородки, доедала оставшиеся куски мяса, обжаренные с луком. У Гринго возникло необъяснимое желание понаблюдать за Валентином  и побеседовать с ним наедине.    .. Жестом, остановив всполошившихся телохранителей, он спустился с настила и жестом показал, что стоит следовать за ним. Разминая плечи, как на тренировке, он пошёл к военной палатке. У распахнутого входа остановился и стал смотреть обыденное  приготовление чая на газовой плите, не желая переступать порог.

– Как у тебя душно,– сказал он, держась за стойку.

– Приходится терпеть жару,– ответил Валентин.

– Ты бы мог приготовить чай на открытой местности, а не в палатке. Я люблю чай с дымком.

– Тогда нужно разводить костер,– отмахнулся Валентин,– мне проще приготовить чай на газовой плите.

– Поступай, как задумал,– согласился Гринго.

     На самом деле его мало интересовала температура в палатке. Набор слов служил всего

лишь преамбулой для более серьезного разговора, ради которого он поднялся с топчана и пришел к палатке. Постояв с минуту в гнетущей тишине, он перешел к делу.

– Я давно слежу за тобой,– сказал он,–  и не скрою, что многие твои поступки вызывают во мне положительные эмоции. Мне кажется, что излишние заботы сдавливают меня. Я бы от многого отказался, чтобы почувствовать свободу, которой достиг ты и к которой стремлюсь я.

– Так в чём дело? Бросай грязные дела, садись рядом на берегу горной речки и наслаждайся жизнью.

– Я бы рад, да грехи не пускают.

   Валентин, как доктор, специализирующийся на пациентах с больной психикой, с состраданием посмотрел на Гринго. Он вспомнил Айболита, утверждающего, что причиной зверств злодеев является не внутреннее состояние, а болезни, которыми они болеют и которые следует лечить. Оставалось поставить диагноз и приступить к лечению. Осмотрев Гринго, Валентин определил, что стоящего перед ним больного поздно лечить, что практически он здоров и ему следует прописать нестандартное снадобье..

  Гринго с позиции удачливого человека смотрел на Валентина, как на субъект, мало что смыслящий в жизни и не добившийся ничего. Он одним из первых сообразил, что страна, в период перехода от социализма к капитализму, переживает кризис и нестабильное время лучше всего подходит для личного обогащения. Он понимал, что при перераспределении благ и переделе собственности, когда отсутствуют чёткие правовые документы и когда всё дозволено и ничего нельзя, осуществляются самые чудовищные махинации. Через несколько лет делёж закончится. Тогда политики начнут доказывать свои права, а править станут те, кто сумел приобрести капитал. А сейчас самое время грабить и наживаться. Выглядеть злодеем стало почётно. Перед тобой открываются незримые двери. Твоими становятся самые красивые женщины, а их родители, прилагая усилия к дележу собственности, тоже стоят на твоей стороне.

– Я вижу в тебе здравомыслящего человека,– сказал Гринго,– и удивляюсь, что ты до сих пор не занялся серьезным делом. Не рассказывай мне байки, что тебя устраивает профессия повара на базарной площади.

– Вспомни историю. Многие великие люди древности,– ответил Валентин,– знали толк в кулинарии. Цари и султаны не видели ничего зазорного в увлечении поварским делом, нередко посвящая данному ремеслу многие годы.

– Ты причисляешь себя к знатным особам или в тебе течёт королевская кровь?

– Я – скромный человек,– ответил Валентин, с усилием подавляя желание сказать какую-нибудь колкость и не желая унизиться до препирательства.-Свою мать я считал королевой. Поэтому частичка королевской крови во мне есть.Подтверждением тому являются  способности к музыке, а поварской труд способен высветить талант, данный при рождении.

– Время покажет,– согласился Гринго.– Мне тоже стоит задуматься о дальнейших шагах. Мощь и живучесть рекета  вскоре уйдут в прошлое, срастаясь с правовой государственной машиной, а взяточники всегда будут в моде. До тех пор, пока неповоротливые чиновники, болтающие о деле и всеобщей значимости, заинтересованы в подачках, не следует терять время. Уже сейчас, отходя от силовых приёмов, мы осваиваем легальный бизнес.

– Не надоело?– спросил Валентин.

– Трудно отойти от дел. Бизнес затягивает.

– Бизнес затягивает, как болото, и из него нет выхода. К счастью, он не является главной составляющей  жизни.–  с  издёвкой сказал Валентин.

   Гринго поморщился, но не вспылил.

– От дел не уйдёшь, если даже захочешь,– продолжил Валентин.– Я человек дела и не мыслю себя без него.

– Лучше ничего не делать, чем осуществлять сомнительные дела.

– Иногда у меня появляются мысли о переводе капиталов в Европу. Я могу назначить преемника и безбедно жить, как на пенсии, на каком-нибудь курорте, не вмешиваясь в процесс, оставив за собой денежные потоки. Вариант опасный, но терпимый. Известны случаи, когда состоятельные люди бросают бизнес и уезжают в безвестные страны. Заманчиво уехать куда-нибудь подальше, чтобы понять, для чего я рожден.

– Жизнь на чужбине не влияет на просветление,– остановил его Валентин.– В стране вед достаточно безграмотных людей и мало просветленных.

– Всё это так,– задумчиво произнес Гринго,– но не многие могут, как ты, жить в глуши без людей. Представляю, какая здесь скука в мертвый сезон.

– Вокруг много людей. Я разговариваю с птицами. Ко мне в гости приходит джейран.  Я подкармливаю его лепёшками и арбузными корками. Меня не боятся в горах архары. По соседству живет знакомая куропатка. На нее следует и тебе посмотреть ранним утром, когда забрезжит рассвет и появится роса на траве.  Ближе к вечеру она вновь поведёт выводок к речке на водопой. Этот час приближается. Я покажу тебе чудо природы, которое затмевает цивилизацию и все твои устремления наживы. Если поторопимся, мы не пропустим забавное зрелище.

   Валентин снял чайник с плиты, добавил заварку в  фарфоровый чайник и залил его кипятком. Гринго приоткрыл полу брезента на входе и пропустил Валентина, после чего последовал за ним к топчану. Дождавшись, пока разольётся чай в пиалы, Гринго дал команду телохранителям продолжить чаепитие, а сам вместе с Валентином поспешил к зарослям ежевики, за которыми бурлила речка, чтобы поскорее увидеть семью куропатки. На пригорке Валентин задолго до прибытия в укромное местечко напомнил, что не следует спешить и нужно идти очень осторожно, чтобы никого не вспугнуть.

– Куропатка хоть и знакомая, но дикая,– предупредил Валентин.– Она может близко подпустить к себе, но от неё всего можно ожидать.

    Бесшумно ступая на цыпочках, вдоль бегущей навстречу горной речки, он шагал след в след за проводником, предвкушал чудо, которое рисовал в своём воображении. Внезапно Валентин остановился и, спрятавшись за деревом, рукой подал сигнал лечь на землю. Упав ничком на траву, Гринго затаился, ища место, куда направить свой взор. По застывшему взгляду Валентина он понял, на что следует обращать внимание. Почти перед самым носом, буквально в пяти шагах от него, из густого кустарника появилась дородная куропатка, за которой на открытое пространство начали, щебеча, выпрыгивать неугомонные цыплята. Прогоготав для порядка что-то сердитое, усмиряя  птенцов,  куропатка важно прошествовала к речке, ведя за собой, в спешке выстроившихся за ней по порядку цыплят, копирующих её движения, и стараясь идти, переваливаясь с ноги на ногу, не в силах скрыть, бьющую в них энергию и неугомонность.

   В последующей немой сцене Гринго, лежа на земле и стараясь остаться незамеченным, начал  по-пластунски ползать по земле между кустарниками, чтобы подобраться поближе к реке. Увидев, переступающую с ноги на ногу, дородную куропатку с выводком, копирующим походку матери, он застыл, как младенец, подсмотревший и запомнивший на всю жизнь картинку природы. Трепеща от восторга, обернулся и  захотел поскорее поделиться увиденным, но, поднятый, выглядевший угрожающе, палец проводника, остановил его. Беззвучно смеющийся Валентин с засунутыми в карманы брюк руками, слегка откинув  назад голову, в торжествующей позе с чуть открытым ртом и колышущимися в такт дыханию складками рубашки на животе ждал, когда закончится торжественное шествие. Чтобы не спугнуть куропатку, Гринго осторожно поднялся и на цыпочках последовал за удаляющимся от речки Валентином. Что-то более серьёзное, забыв на время о еде, добывании пищи и денег, на миг сблизило мужчин. Гринго захотелось положить руку на плечи идущему рядом Валентину, но он не решился. Встретившись  в детстве, он мог бы подружиться с ним, а сейчас между ними пролегала пропасть, несмотря на перекинутый качающийся ветхий мостик, не позволявший возвратиться в детство, и вернуться к топчану, обнявшись, мальчишками.