Он проснулся среди ночи оттого, что порыв ветра распахнул форточку и смахнул бумаги с письменного стола. Ещё с вечера Антон достал из архива прадеда первую попавшуюся папку, надеясь, что ему повезёт и там обнаружится хоть что-то проливающее свет на события минувшего дня… Он разложил бумаги на столе, но так и не решился прочесть ни слова – внезапно возникло опасение что-то или кого-то спугнуть… И вот теперь пожелтевшие листки, исписанные размашистым торопливым почерком, разлетались по комнате, забивались в тёмные углы, как будто пытались спрятаться и унести с собой какую-то мрачную тайну.
– Ты куда? – пробормотала Алёнка сквозь сон и тут же снова уткнулась в подушку.
– Сейчас, – невпопад ответил он и осторожно выполз из-под простыни.
Сон улетучился – мгновенно и без следа. Ветер, сделав свое дело, притих, и разбросанные по всей комнате листки перестали шелестеть… Один из них лежал возле кровати на расстоянии вытянутой руки, и на него падал луч полной луны, пробивающийся сквозь щель между занавесками. Антон осторожно поднял его с пола и поднёс к глазам…
«…и никто не может знать, чем закончится день, год, жизнь. Мечты, планы, расчеты – всё это до поры до времени. Однажды начинаешь понимать, что не ты лелеешь мечту, а она тащит тебя – и очень часто вовсе не туда, куда ты хотел. И можно считать, что тебе повезло, если, достигнув однажды достатка, покоя, почета и уважения, ты всё-таки очнешься… И окажется, что всё это – все твои успехи – на самом деле не стоят и выеденного яйца, а люди, что так дружно и настойчиво тобой восхищаются, просто жертвы собственных заблуждений…»
Не то… Страница из дневника или неотправленное письмо…
И вдруг буквы начали расползаться, меняться местами, сплетаясь в иную вязь. Антон едва не скомкал лист, чтобы отшвырнуть его от себя, но пальцы словно парализовало, и он продолжал держать его перед глазами, не смея пошевелиться.
«На самом деле всё гораздо проще, чем ты думаешь. Я не могу и не хочу тебе что-то доказывать, в чем-то тебя убеждать, но теперь положение воистину безвыходно, и тебе придётся принять это как данность: нет ни смерти, ни времени, нет ни реальности, ни иллюзии, нет ни прошлого, ни будущего. Люди на основании своего «опыта» разделили эти понятия, но на самом деле, если не противопоставлять их друг другу, они исчезнут, они потеряют смысл. Можно сделать шаг и оказаться в любой точке пространства и времени, при этом оставаясь самим собой. Ты умеешь это делать, Антошка! Всегда умел. Если хочешь знать, ты сам мне многое подсказал еще в те времена, когда был «дитём неразумным». Вернее, не подсказал, а просто взял за руку и привел к той двери, о которой знают младенцы в первые дни жизни, а потом забывают прочно и на всю оставшуюся жизнь. И невдомек им, живущим по всем правилам, что дверца эта везде, и выведет она куда угодно, но лишь того, кто искренне и безоглядно в нее верит… Если хочешь увидеться со мной, сделай шаг или просто представь себе, что это легко. Это и в самом деле нетрудно. Во всяком случае, для тебя…»
К психиатру! С утра оседлать скрипучую «Волгу»-мать – и в ближайший райцентр – полечиться… Доктор, я слышу голоса, вижу призраков и гоняюсь за барабашками… А сейчас всё-таки надо постараться заснуть… Может, наутро всё пройдёт. А всё, что было, – списать на временное помутнение рассудка или неудачный сон.
Он медленно и старательно скомкал лист в тугой бумажный шарик, прицельно швырнул его в форточку, но тот, пренебрегая законами физики, изобразил сложную траекторию, шлепнулся на потемневший от времени паркет и начал медленно катиться в сторону лестницы, ведущей на чердак, – как тот волшебный путеводный клубочек из сказки.
Ладно-ладно… Алёнка всё равно спит, а терять уже нечего, кроме остатков здравомыслия. Увидеться, значит…
Бумажный шарик бесшумно прыгал вверх со ступеньки на ступеньку, и Антон двигался за ним, не отводя взгляда от своего провожатого.
А ведь можно и не идти никуда. Если заветная дверца повсюду, то зачем куда-то идти? Хотя под мутноватым взглядом «Ѳ. IОХИМ»-а, наверное, проще будет сосредоточиться, проще будет поверить в то, что некая грань между мирами существует, в то, что её можно перешагнуть.
Вот и дверь. Замок висит на гвозде слева от входа… Пожалуй, опрометчиво было оставлять эту дверь незапертой. Может быть, если вернуть замок на место, всё пройдет? Нет. Глупо надеяться… Одно из двух: либо с головой не в порядке, либо с мирозданием что-то не так. Что-то не так… Что-то не так… Что-то не так… Наверное, всё-таки с головой… Будучи в трезвом уме и здравой памяти, не попрёшься вверх по лестнице вслед за катышем из скомканной бумаги. Хорошо хоть, Алёнка спит, ничего не видит…
И тут произошло то, чего меньше всего сейчас можно было ожидать. В дверь постучали. Тихо, нерешительно, даже робко… Четыре часа. Едва светает. Гостей не ждали… Ни сегодня, ни завтра, ни до конца лета…
– Антон Борисович, будьте так любезны. Я слышу – вы не спите, иначе ни за что не дерзнул бы… – Голос был спокойный, уверенный и негромкий. – Я вас совсем ненадолго побеспокою. Один… Один только вопрос, и я уйду.
– Кто там?
– Вы откройте. Я даже проходить не буду. Мы поговорим здесь, на крылечке… Я хотел дождаться, когда вы сами выйдете. Бессонница, знаете ли…
– Кто вы? – Антон повторил вопрос, высматривая в полумраке какой-нибудь тяжёлый предмет, и взгляд его остановился на гантели, одиноко лежащей возле входной двери.
– Я, извините, ваш сосед. У меня дом неподалёку… Я был знаком с вашим уважаемым прадедом. Мы были почти дружны, и мне так не терпелось…
– А дня для этого нет?
– Извините, но у меня разговор конфиденциальный. Это очень важно. А днем вы всё время вдвоем…
– Следили, что ли?!
– Ну зачем же так… Нет, конечно. Смотрел, знаете ли, издалека. Может быть, всё-таки откроете?
Конечно-конечно… После всего, что здесь творится, даже ночной незваный гость чем-то кстати. Но гантель лучше всё-таки прихватить, так – на всякий случай.
Антон отодвинул засов, приоткрыл входную дверь, осторожно выглянул наружу и обнаружил крупного мужчину средних лет в клетчатой рубахе навыпуск и спортивных штанах.
– Зарядочку делали? – Гость кивнул на гантель, и Антон, смутившись, тут же положил ее на пол. – Я, собственно… Может быть, присядем? Посмотрим на рассвет и поговорим?
– О чём?
– Вы, наверное, уже почувствовали, что здесь, ну, скажем, не очень-то обычно… Странности всякие происходят… Да?
– Какие?
– Ой, не лукавьте, Антон Борисович… Я понимаю – вы молоды, счастливы, практически вся жизнь впереди… Скажу вам по секрету: жить здесь нельзя. И себя опасности подвергаете, и Алёну Игоревну… Да! – Незваный гость как будто спохватился. – Я, собственно, с предложением… Продайте мне дом. Только со всем имуществом. Я вам дам гораздо больше, чем всё это стоит, – в несколько раз больше…
– И отчего же такая щедрость?
– Буду откровенен. Я представляю не только себя, а многих очень и очень серьезных людей, которых очень и очень интересует наследие вашего прадеда. Они, естественно, приложат все силы, чтобы имя его не было забыто, чтобы память о нем соответствовала его выдающимся заслугам и роли в истории. Вы же всё равно здесь жить не будете. Может быть, пару раз лето проведете. А потом наскучит…
– Мне нравится этот дом, мне нравится это место, и мне тоже дорога его память… Так что извините… – Антон собрался подняться со ступеньки, давая понять, что разговор окончен, но старик неожиданно цепко ухватился за его запястье.
– А вы думаете, почему этот дом никто не разграбил, пока он тут десять лет стоял пустой?! Извините, людишки сейчас подлые пошли – хватают всё, что плохо лежит! А отсюда иголки не пропало! Почему? А? Думали?! Вижу, что нет… А вы послушайте, послушайте… Может быть, после этого передумаете. Я же хочу как лучше, для вас же лучше. – Он чуть ли не силой усадил Антона рядом с собой и продолжил говорить почти шёпотом: – Через неделю после похорон два, извините, отморозка пытались сюда проникнуть. Грузовик подогнали. И вы знаете, чем дело кончилось? Один умер здесь же от сердечного приступа, а другой до сих пор в психушке. А грузовик в соседнем овраге ржавеет. Исправный был, а забрать никто не рискнул… А когда из Центрального архива приехали для описи документов и рукописей, вся команда с лихорадкой слегла в районную больницу. И маялись, бедные, до тех пор, пока из столицы приказ не вышел: отложить это дело до решения суда. Так что прадед ваш умер, но воля его непреклонна. Уступите! К чему вам лишняя головная боль! Я загляну через недельку, если раньше не позовёте. Всегда к вашим… – Пятясь, ночной визитер уже двигался в сторону распахнутой калитки, где стоял прислоненный к забору старый велосипед. Не говоря больше ни слова, с неожиданной для своих габаритов легкостью он запрыгнул в седло и вскоре скрылся в предутреннем тумане.
– Кушать подано.
Голос за спиной прозвучал вполне буднично, но заставил вздрогнуть от неожиданности и едва не свалиться с крыльца в росистую траву. В тёмном дверном проёме стоял ливрейный лакей и как будто ожидал дальнейших распоряжений. Антон зажмурился, надеясь, что неожиданное видение сгинет, и оно сгинуло. Зато из глубины дома потянуло запахом свежесваренного кофе, только что поджаренных гренок и плавленого сыра.
– Алёна! – Он рванулся вовнутрь, споткнулся о брошенную на самом проходе гантель и, едва удержав равновесие, ввалился в комнату.
Низкорослый резной столик, столовый прибор из настоящего древнего китайского фарфора – всё это ещё вчера пылилось в одной из многочисленных кладовок, а сейчас напоминало старательно выстроенный натюрморт «Завтрак для двоих». Как будто некий живописец построил композицию и вышел на минутку, но вот-вот возьмется за кисть, чтобы перенести на полотно это великолепие.
Но кофе, похоже, настоящий… И гренки с сыром. И Алёнка сладко потягивается, принюхиваясь и улыбаясь…
– Это уже завтрак, или я ещё сплю? – спросила она, не открывая глаз.
– Не знаю, милая. – Антон поднялся с четверенек. – Давай пока думать, что спишь. А там видно будет…
