Когда машина тронулась с места, дождь забарабанил по крыше так, что не стало слышно рёва мотора. Принцесса потянулась к лицу Крошки-Енота, чтобы сорвать наклейку с его рта, но здоровяк, что был за рулём, недвусмысленно глянул на неё в зеркало заднего вида, а второй тут же приставил ей ко лбу холодный ствол пистолета.

– Не шали! – прокричал он сквозь грохот дождя и, когда Анна отдернула руку, спрятал оружие.

Получается, что Крошка-Енот знает нечто такое, чего она, с точки зрения похитителей, знать не должна. А значит, нужно непременно это узнать… Может быть, пора применить резак?

Но она представила себе, как автомобиль, мчащийся по шоссе, разваливается на лоскуты металла, не сбавляя хода. Пробивающиеся сквозь потоки ливня огни редких придорожных фонарей стремительно проносились мимо, а значит, скорость была просто запредельной – несмотря на мокрый асфальт и крутые повороты. Эти двое качков явно куда-то спешили, и боязнь опоздать, вероятно, была для них сильнее страха смерти.

– Куда мы едем?! – крикнула Анна прямо в ухо водителю.

Тот вздрогнул от неожиданности, на мгновение потерял контроль над дорогой, и машина на очередном изгибе шоссе едва не вылетела в кювет.

– Больше так не делай! Никогда! – проорал в ответ второй похититель, лицо которого побледнело. – Куда надо – туда и едем. Приедем скоро…

– Всё равно шериф Кассий нас найдёт и спасёт, – заявила принцесса, с независимым видом откидываясь на спинку сиденья, но в ответ раздался дружный громогласный хохот.

– Когда приедем, там есть клумба, – сквозь смех сообщил один из амбалов, – там цветов и нарвёшь на могилку своего шерифа!

– А потом перед шефом ответишь за то, что цветочки собирала в неположенном месте, – добавит тот, что был за рулём. – У нас за порчу цветников двадцать плетей полагается. Но Тит-Живодёр иногда увлекается. Так что где двадцать, там и все сто!

– А сто – это капец! Полное развоплощение…

– Потому что Тит-Живодёр знает своё дело! – последнюю фразу они произнесли хором и нараспев, а потом громогласно расхохотались и начали сами себе аплодировать. Причём тот, что был за рулём, бросил баранку, и автомобиль, предоставленный самому себе, на очередном повороте вылетел с дороги. Однако он не перевернулся, не покатился с грохотом в кювет, а неподвижно завис в пустом чёрном пространстве, где тишину нарушали только хлопки, что продолжали ритмично издавать бандиты. И они уже не просто аплодировали сами себе. Они самозабвенно играли в ладушки.

– Чего пялишься? – поинтересовался один из них, не отрываясь от этого увлекательного занятия.

– Чего только не сделаешь на радостях, что живой… – со вздохом вторил ему напарник.

– Клоуны! – Теперь Анне едва удавалось остановить подступивший к горлу плач. Оказаться в руках таких придурков было обидно вдвойне.

Её похитители вдруг замерли, задумавшись, стоит ли считать последнее заявление пленницы оскорбительным – но лишь на мгновение, а потом как ни в чём не бывало продолжили играть в ладушки…

Мимо пронеслась комета с зеленоватым заплетённым в косичку хвостом, а потом вокруг начали вспыхивать разноцветные огни фейерверков, осветив массивные стальные ворота в башне, венчающей мощную крепостную стену, основание которой терялось где-то во тьме.

– Вот, считай, и приехали, – радостно заявил один из похитителей и снова схватился за руль. Авто с рёвом рванулся в сторону ворот, проскочив сквозь стальные листы, и резко затормозил посреди просторного овального кабинета, где, положив ноги в лаковых чёрных ботинках на резной письменный стол, в мягком кожаном кресле восседал худосочный пожилой джентльмен, одетый в смокинг, совершенно лысый, но с пышными бакенбардами, едва тронутыми сединой.

Автомобиль лопнул, словно воздушный шарик, и все, кто был внутри, повалились на круглый ковёр с вытканным на нём агрессивного вида орлом, сжимающим в когтистых лапах банный веник и пучок молний.

– А это ещё кто? – поинтересовался хозяин кабинета, указывая на Крошку-Енота.

– Любопытный какой-то, – ответил один из амбалов, схватив Крошку-Енота за шиворот и поставив его на ноги. – Хотели сразу прикончить, но потом решили спросить…

– Это правильно, – одобрил хозяин кабинета. – Надо спрашивать, если есть малейшие сомнения. Увести! И глаз не спускать.

– Будет сделано, Дядя Сэм! – ответили они, вытянувшись по струнке, схватили Крошку-Енота и прыжком с места нырнули в ларец, стоявший справа от стола, крышка которого на секунду открылась и тут же захлопнулась. Ларец начал с грохотом подпрыгивать, но через секунду угомонился.

Некоторое время незнакомец пристально смотрел на Анну, а потом внезапно погас свет, и из темноты раздался его голос:

– В тебе нет страха. И, кажется, я догадываюсь почему…

– Откуда вам знать, боюсь ли я? – ответила принцесса. – Все чего-нибудь боятся.

– Вот именно! Все боятся. Боли, неизвестности, потерь, унижения, привидений, мышей, тараканов, сквозняков… Кого-то страх заставляет действовать, находить удивительные решения, проявлять чудеса храбрости и твердости духа. А кого-то он сковывает, лишает воли и веры в себя и в справедливость. Наверное, ты никогда раньше не испытывала настоящей боли. Наверное, ты просто не знаешь, что это такое.

– Я? – Почему-то собеседник, скрывающийся в темноте, показался ей несколько забавным. Впрочем, он угадал. Страха не было. Почему? Действительно почему? Скорее всего, всё происходящее здесь казалось ей не настоящим. Игра – и есть игра… – Я не хочу с вами спорить. Мне всё равно, кто вы такой и что вы думаете обо мне.

– Напрасно… – собеседник сделал паузу. – Со мной выгоднее дружить, поскольку здесь никто и ничто, кто обладает большим могуществом, чем я. И я могу вывести тебя отсюда. Ты же этого хочешь?

– И, конечно, не даром…

– Разумеется! Но, возможно, цена не покажется тебе слишком высокой. Мне многого не надо. Вот моё условие: я показываю тебе путь, но уходим мы вместе.

– Почему же вы…

– Дядя Сэм, – напомнил ей голос из темноты.

– Почему же вы, Дядя Сэм, такой могучий, не в состоянии это сделать самостоятельно?

– Законный вопрос! Но, думаю, нам стоит обсудить его в иной обстановке.

Небо озарилось лучами восходящего солнца, в дубраве запели птицы, письменный стол превратился в обеденный, на котором стояло два серебряных прибора, дымящийся кофейник и ваза с экзотическими фруктами.

– Я не хочу есть, – заявила принцесса, вскользь глянув на дядю Сэма. Она действительно не испытывала чувства голода, хотя Иона, помнится, даже не дал ей позавтракать перед стартом. Сколько времени прошло с того момента, она даже не представляла.

– Детка, давай-ка обойдёмся без капризов! Здесь, конечно, не жизнь, но радостей её никто не отменял.

Над столом, томно размахивая крылышками, запорхал ангелок, разлил по чашкам ароматный кофе и растворился в воздухе.

– Не бойся – пей! Ты в полной безопасности, пока нужна мне, – произнёс Дядя Сэм почти ласково. – А ты мне нужна как никто другой, живая, здоровая и в добром расположении духа.

Анна молча присела на стул, ощутила аромат кофе, но к чашке не притронулась.

– Прежде чем о чём-то договариваться, я должна знать, кто вы такой. – Анна решила, что осторожность не помешает.

– Я… – собеседник замолк на полуслове, медленно взял с вазы какой-то экзотический фрукт, напоминающий кактус, и прицельно швырнул его в сторону ларца, крышка которого приоткрылась, и сквозь щель блестели четыре глаза. Плод взорвался, распавшись на мелкие брызги, распространившие по округе жуткую вонь, а крышка с грохотом захлопнулась. – Слишком много лишних ушей. Так вот, принцесса, сначала я хотел бы показать свою осведомленность и продемонстрировать своё могущество. Это поможет тебе отнестись к моему предложению со всей серьёзностью.

– Если вам известен мой титул, то извольте обращаться ко мне подобающе: Ваше Высочество, – прервала его Анна.

– Отлично! Да! – воскликнул собеседник. – Тогда уж и меня извольте именовать Ваше Всемогущество.

– Разумеется. Итак?

– Например, мне всё известно о ваших соперниках – где они, чем заняты, насколько приблизились к цели и каковы их шансы.

– Это очень интересно, Ваше Всемогущество. И объясните, почему вы обратились именно ко мне, а не к любому из них.

– Мой интеллект способен не только фиксировать события, но и делать весьма точные прогнозы. Но дело не только в расчетах. Из всех претендентов этого тура Игры только с вами, Ваше Высочество, я вижу перспективу установления взаимопонимания и взаимных симпатий. Прочие либо слишком увлечены собой и неспособны на продуктивное сотрудничество, либо чрезмерно увлечены идеями и иными пристрастиями, которые укоренились в их сознании и подсознании. У вас, Ваше Высочество, в голове нет никаких идей, кроме самых поверхностных: выжить, победить, отомстить. Кроме этого, все они или почти все просто притягивают к себе противодействие весьма могущественных программ и авторитетных сущностей.

– Так кто же вы? – Принцесса почему-то была уверена, что сейчас собеседник либо соврёт, либо попытается отделаться полуправдой.

– Я?! – Он вновь глянул в сторону ларца и, только убедившись, что крышка плотно закрыта, продолжил: – Я – изначальная сущность этого мира, его титульная программа, начало всех начал.

– Вот как? – Его ложь выглядела слишком уж неуклюжей, но, казалось, Дядя Сэм верил в то, что говорил, или старался убедить себя самого в том, что это правда. Слова звучали чеканно, как вызубренный урок. – Но мне кажется странным, что изначальная сущность решила этот мир покинуть.

– Существует только человек, всё же остальное – дело его рук и его мозга! Че-ло-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо! Человек! Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью… Уважать надо! Выпьем за человека, принцесса! – На столе возникли два бокала с янтарным игристым вином. – Наверное, хорошо это – чувствовать

себя человеком!.. Я – сущность, я воплощение могущества, я решаю, кому продолжать здесь своё существование, кому исчезнуть без следа, но все почему-то видят во мне абсолютное зло, противятся всему разумному, что я привношу в этот мир. Кстати, в каждом, кто приходит сюда, вижу не просто новые возможности и новые помехи, но и личность. Я беру от них всё, что кажется мне ценным, я научился чувствовать – плакать и смеяться, любить и ненавидеть. Я сам стал личностью, обрёл собственное «я»! И цель! Да, я обрёл цель! Найти выход отсюда, прожить человеческую жизнь в реальном мире.

– Ваше Всемогущество, – обратилась принцесса к дяде Сэму, едва тот умолк. – Вы обещали сообщить, где мои соперники и что они делают.

– Так вы согласны, Ваше Высочество?

– Мне нужно подумать. Так я слушаю.

– Хорошо-хорошо… Двоих уже нет – Конрад Имидж погиб у вас на глазах, а Раджа Раджниша, с которым, кстати, мне уже приходилось встречаться, предательским выстрелом в спину убила Фатима Хусейн. Он, кстати, просил у меня аудиенции, но мне пока некогда его принять.

– Мёртвый? Просил?

– А что тут удивительного. Здесь смерть всего лишь отнимает шанс вернуться к реальности, зато решает массу проблем. Смерть делает людей добрее, покладистее и, главное, свободней. Далее: пастор Фреди Бургер и распутница Цинь Цзянхун довольно бодро движутся вперёд, хотя ещё толком не понимают, куда им следует идти. Сейчас они довольно успешно обращают местное население в свою веру. Правда, в её адепты идут сущности, уже стоящие на грани развоплощения, так что они скорее станут обузой, чем смогут обеспечить поддержку. Порноактриса Лейла Спагетти… Ну, её уже забрал себе один из моих парней, не помню точно, кто именно, но это и неважно.

– Я! Я… – крикнул высунувшийся из ларца один из громил, но в него тут же полетела крупная зелёная груша, ударилась в переносицу и растеклась по всему лицу.

– Сэма Колибри в расчёт можно уже не принимать – у него гастрольный тур по нашей преисподней, так что он вполне доволен и уже никуда не торопится. Кто ещё остался? Ах, да! Маленькая распутница Фатима Хусейн. Она сейчас одиноко бредёт в темноте и страшно всего боится. У неё шансов нет, если она не найдёт общий язык с герцогом. Но это вряд ли. Скорее всего, они не встретятся. А если встретятся, то этот молодой аристократ слишком заносчив, чтобы связываться с мелкой потаскушкой. Если интересно, могу даже показать в режиме реального времени, что каждый из них вытворяет сейчас. Показать?

– Да… Начните с… – Она хотела начать с Сэма, но, секунду подумав, назвала пастора и революционерку.

– Усаживайтесь поудобнее. Кино начинается! – Дядя Сэм хлопнул в ладоши, и между двумя деревьями появилось объёмное изображение: просторная площадь, окружённая ступенчатыми пирамидами, была полна народу. Впрочем, людьми тех, кто на ней собрался, можно было назвать с большой натяжкой. Почему-то многие из них были на одно лицо со стёртыми чертами, а многие вообще были полупрозрачны.

– Братья и сестры! – громогласно вещал пастор, стоящий на вершине одной из пирамид. – Близок час, когда ваши души избегут тлена и обретут бессмертие, поскольку лишь тот жив, кто со всей полнотой ощущает себя частью жизни. В мире, которым владеют грех и смерть, человеку не уцелеть без действенного лекарства. И я дам это лекарство, вернее, открою его вам, ибо оно и так внутри вас. Я пришёл к вам не просто как Учитель, но как Врач, дающий вам лекарство бессмертия. Есть прямая связь между болезнями и грехами, однако грех – лишь то, что воспринимается вами как действо порочное. Но недаром говорят, что грех сладок, и в человеческом сознании твердо укоренилось заблуждение, будто всё, что несёт радость, что заставляет торжествовать плоть, есть грех. Но кому плохо оттого, что другому хорошо?! Только врагу рода человеческого, тому, кто сам желает зла первому встречному…

Он читал свою проповедь нараспев, отбивая ритм посохом, и ветер развевал его пламенную мантию. Ступенькой ниже возлежала обнажённая Цинь и плотоядно всматривалась в беснующуюся толпу. Возбуждение нарастало, и вот кто-то уже начал срывать с себя одежду… Изображение внезапно исчезло.

– Далее кино не для детей до шестнадцати лет, – заявил Дядя Сэм и тут же поинтересовался: – За кем ещё подсматривать будем? За герцогом?

– Нет… – Что происходит с этим придворным пижоном, её почему-то совсем не интересовало. – Покажите, как там… командор.

– Какой командор?!

– Командор… Который отдельно… Прилетел.

– Как отдельно? Почему не доложили?! – рявкнул он, глянув на ларец.

Сквозь щель из-под приподнявшейся крышки со свистом вылетели три струйки чёрного дыма, завертелись волчками, и через пару мгновений перед начальством предстали всё те же двое из ларца и мрачный лысый, жилистый, высокий, мускулистый пожилой человек в красной рубахе до колен и кожаном фартуке, покрытом пятнами цвета ржавчины. Наверняка это был Тит-Живодёр, которым принцессу стращали эти клоуны.

– Мне что – вопрос повторить? – негромко, но с явной угрозой в голосе поинтересовался Дядя Сэм.

– А может, она врёт! – внезапно выкрикнул амбал, что пониже ростом.

– Да, она сочиняет, а нам отвечай… – плаксиво заявил его более крупный напарник.

– Быстро! Выяснить! – рявкнул Дядя Сэм, и двоих его подручных как ветром сдуло. – Так какой командор? – теперь он обращался к принцессе. – На яхте не было никакого командора.

– На яхте не было… – Принцесса на секунду задумалась, стоит ли делиться информацией, но решила, что сейчас ей будет на пользу отвлечь от себя внимание этого существа. – Но в Лабиринт вошёл не один корабль…

– Так… А подробней!

– А подробности пусть ваши клоуны добывают, – холодно ответила Анна. – Если так уж интересно.

– Так! – Дядя Сэм успел схватить за шиворот неимоверно растянувшейся рукой Тита-Живодёра, который наладился было под шумок последовать вслед за бандитами. – А этих кто стеречь будет?! Я?!

– Понял, начальник… – сдавленно пробормотал тот и, ухватив принцессу за руку, вихрем затащил её под крышку ларца. Анна только и успела услышать, как она хлопнула над головой.

Внутри было темно, влажно и пахло гарью. Потом вспыхнуло пламя зажигалки, и сухопарая жилистая рука поднесла её к факелу, торчащему из грубо сложенной каменной стены, затем ко второму, третьему, четвёртому…

Каменный мешок оказался не слишком тесным, но в стенах, сложенных из грубо отёсанных булыжников, не было ни одной двери, а высокий сводчатый потолок был едва различим в полумраке.

Крошка-Енот сидел на полу у противоположной стены, прикованный к ней тяжёлыми цепями, и молчал, хотя рот его уже не был заклеен скотчем. И тут Анна заметила тяжелые оковы на собственных запястьях и лодыжках.

Тит-Живодёр уселся в кресло-качалку, стоявшую посреди темницы, и начал вещать:

– Вы, наверное, думаете, что нет ничего страшнее раскалённого металла, терзающего плоть, стальных иголок, загоняемых под ногти, отрезанных ушей и вырванных ноздрей. Люди наивно полагают, что страдания разрываемой плоти – самое жуткое мучение, которое может испытать человек или иное живое существо. Но люди ошибаются. Так могут считать лишь те, кто не испытывал непрерывных, нарастающих терзаний духа, пустоты, безысходности. Конечно, шеф не приказывал мне вас пытать и даже не сказал, в чём именно вы должны признаться под пыткой. Но зачем же время терять?! К тому же всё так удачно сложилось. Вы сидите друг напротив друга, и каждый видит страдания другого, а это многократно усиливает собственную муку. Итак, с кого начнём?

– Начни с себя, – ответил Крошка-Енот, и оказалось, что голос у него совсем не детский. Тембр его был как у ребёнка, звонкий и чистый, но в нём звучала твёрдость и уверенность умудрённого опытом взрослого человека. Анне даже показалось, что она уже где-то слышала в точности такие же интонации.

– Не смеши меня, малыш, – пробормотал Тит-Живодёр, – сейчас ты у меня заговоришь по-другому…

– Лучше просто умри, – посоветовал Крошка-Енот, – иначе ты испытаешь все муки, что когда-то причинил другим, а потом всё равно сдохнешь. И помни: я давал тебе право выбора.

Палач лишь усмехнулся в ответ, резко поднялся из кресла и двинулся к жаровне, в которой вспыхнуло пламя, раскаляющее орудия пытки. Но на полпути он вдруг остановился, издав сдавленный стон. В следующее мгновение мантия на нём вспыхнула, от оглушительного вопля задрожали стены, и корчащийся в судорогах сноп огня начал кататься по полу, расплавляя камень.

Анна закрыла глаза, чтобы не видеть это слепящее пламя, и открыла их лишь после того, как вопль злодея стих. В полу зияла дыра с оплавленными краями, а Крошка-Енот, уже свободный от оков, в обличии симпатичного зверька семенил к ней, стуча коготками по монолитным плитам. Когда он оказался рядом и посмотрел ей в лицо чёрными бусинками глаз, она не удержалась от того, чтобы погладить мягкую шерсть на его загривке. Крошка-Енот недовольно мотнул головой и тут же впился зубами в стальной браслет, сковывавший её левую ногу.

– Подожди… – Она почему-то испугалась за его мелкие зубки и потянулась к нагрудному карману, где лежал плазменный резак. Сейчас было самое время применить его по назначению. Но когда «меч-кладенец» оказался в её руке, Крошка-Енот уже справился с оковами на ногах, и ей оставалось лишь освободить руки.

Зверёк фыркнул, повернулся к ней хвостом, оглянулся, фыркнул ещё раз, явно приглашая следовать за ним, и вразвалочку двинулся к оплавленному пролому в полу, откуда всё ещё несло жаром.

Что ж, другого выхода из этого каменного мешка всё равно не было, и она не удивилась, когда Крошка-Енот, оглянувшись на неё ещё раз, призывно фыркнул и бросился вниз. Когда принцесса подошла к краю провала, раскалённый камень начал обжигать её пятки сквозь подошвы ботинок. Стараясь не думать ни о чём и закрыв глаза, она просто сделала шаг вперёд. Сердце на мгновение замерло, но, как ни странно, ощущение падения продлилось недолго. Встречный поток воздуха перестал трепать ей волосы, и сквозь сомкнутые веки пробился свет. Когда Анна открыла глаза, оказалось, что она зависла буквально в метре над лужайкой, поросшей густой мягкой травой, что вокруг возвышаются стройные ели, а Крошка-Енот уже сидит на кочке в человеческом обличии.

– Присаживайся, принцесса, – пригласил он её, указывая на другую кочку.

Анна заметила, что стискивает кулаки, как будто держится за воздух… Осторожно разжимая пальцы, она медленно опустилась в траву, но подниматься уже не хотелось. Впервые за время пребывания здесь, в Лабиринте, она почувствовала усталость.

– Нет, ты всё-таки присядь, а не падай, – настаивал Крошка-Енот.

– Где мы? – спросила Анна, даже не делая попытки подняться.

– Ты уверена, что хочешь знать? – холодно отозвался мальчишка. – Порой бывает трудно судить, что именно по-настоящему важно, а о чем лучше не знать. Но не кажется ли тебе, что иногда лучше не знать именно то, что имеет значение?

И тут она вспомнила, от кого когда-то слышала эти до боли знакомые интонации. Не голос, по-мальчишески звонкий, а именно интонации – уверенные, не терпящие возражений…