Налетевшая буря швырнула в окно горсть песка… Полновесные капли забарабанили по стеклу… Стон высоких деревьев, захваченных вихрем, казался мучительной песней страдальцев… Громкий треск дров, прогоравших в большом очаге за решеткой из меди, как будто бы вторил им… Бронвис стремительно встала, чтобы задернуть плотные шторы на окнах. Знакомые стены… Знакомая мебель… Ковры… Она снова вернулась к себе, в замок брата, и вновь задавалась извечным вопросом: “За что?”
“Орм, за что?” — закричала она ему вслед, но ответа не было. Бронвис не стала спешить уезжать, но трагический взрыв и события ночи заставили быть осторожной. Решение Орма жениться на ведьме из леса ее оскорбило, но изменить что-то Бронвис уже не могла, как и жить в его замке.
— Орм, ты пожалеешь о сделанном! Ты пожалеешь! — шептала она, как молитву, когда возвращалась к себе.
Но картина, представшая взору красавицы в замке Вальгерда, задела не меньше, чем драма несчастной любви.
На зов у ворот поначалу никто не ответил. Тяжелый дверной молоток старой бронзы, висевший у входа, куда-то исчез. Служанка чуть не сбила в кровь руки, пытаясь привлечь громким стуком внимание, чтобы заставить впустить их. Наконец глухо лязгнул засов.
— Ты заснула?! — гневно вскричала Бронвис, однако девица в небрежно расстегнутом шмизе, нижнем платье из шелка, залитом вином, лишь зевнула, нахально уставившись на нее.
“Кто позволил прислуге разгуливать в платье высокородной? — огнем полыхнуло в мозгу. — И к тому же один шмиз без котта, без верхнего платья!”
Когда-то, во время веселой жизни в столице, сама Бронвис часто прибегала к такому наряду, желая подразнить Властителя и полагая: фривольный намек много лучше простой наготы. Но сегодня, увидев служанку, она возмутилась от чистого сердца.
— Оденься, как подобает! Потом отправляйся наверх и вели приготовить мне комнату, — гневно велела красавица, но незнакомка не сдвинулась с места.
— А ты кто такая? — нахально спросила она.
— Я хозяйка этого замка! — высокомерно ответила Бронвис. Ей очень хотелось добавить к словам оплеуху, но что-то в обличье девицы сдержало ее. Может, страх, что нахалка ответит ей тем же?
— Хозяйка? Видали мы тут…
Ответ был непонятен, но оскорбителен. Бронвис взвилась:
— С меня хватит! Ступай за Вальгердом и передай ему, что я его жду!
Брат явился достаточно быстро. Увидев сестру, он как будто бы не удивился, лишь с легкой насмешкой спросил:
— Насовсем?
Что-то в тоне заставило вздрогнуть. За время разлуки Вальгерд опять изменился. Уже направляясь от Орма домой, Бронвис думала, что Златоглазый был должен стать таким, как зимой. Даже, может быть, хуже. Но внешне Вальгерд отличался от человека, сохраненного памятью Бронвис. Теперь в Златоглазом было нечто, что резко выделяло его из толпы.
— Он уже не похож на придворного… Одет так же небрежно, как все остальные… Не брился, наверно, дня три, если только не семь… Почему же… Почему… Что такое в нем вдруг проявилось? — уже оказавшись одна, размышляла сестра.
Очень скоро она убедилась, что Вальгерд успел превратить этот замок в притон, натащив местных шлюх для разнузданной свиты. Оставшись один, он совсем потерял стыд. Однако он не был, как раньше, просто хозяином, щедро швыряющим деньги. Для этой ватаги он стал предводителем не на словах.
Бронвис вдруг ощутила, что Вальгерд внушает страх. Люди просто боятся его. Это было не слишком привычно. В Лонгрофте его алогичные вспышки животного гнева не вызывали почтения.
— Может, отребье умеет ценить только грубую силу, способность жестоко расправиться с тем, кто посмеет не угодить главарю? — задавалась вопросом красавица.
Внешне Вальгерд уподобился этому сброду. Он теперь не носил украшений за исключением камня на черной цепочке. Но этот булыжник, покрытый налетом, похожим на ржавчину, вряд ли заслуживал право назваться дорогим самоцветом.
— Какое уродство! — подумала Бронвис, заметив у него медальон.
Ей было трудно припомнить, откуда он взялся у брата, спросить же и в голову не пришло.
Оказавшись в своей старой комнате, Бронвис пришла в ужас. Здесь кто-то явно успел похозяйничать: с двери сняли засов. Знаменитый бархатный полог, привезенный из Лонгрофта, так же исчез, как и все гобелены со стен, как и мягкие шкуры. На сундуках для одежды были сбиты замки. Половина нарядов, оставленных в замке, пропала. При виде такого погрома она замерла. Ей безумно хотелось броситься вниз и, вцепившись в рубашку Вальгерда, выкрикнуть брату в лицо:
— Ты считал, что я больше уже не вернусь?! Ты поверил, что замок лишь твой? Я ведь тоже хозяйка! Запомни!
В столице, наверно, она бы так и поступила, но здесь Гальдорхейм… До отъезда красавицы к Орму, когда Хейд бывал у них в замке, брат не посмел бы так с ней обойтись, а теперь…
Бронвис вдруг поняла, что она беззащитна: никто не решится помочь ей, она в полной власти Вальгерда. Брат может велеть своим диким дружкам обращаться с ней, как с королевой или, напротив, как с девкой или прислужницей. Может вступиться, когда кто-то слишком зарвется, или унизить ее.
Эта мысль пробудила тоску. Если Вальгерд позволил так разгромить эту комнату, вряд ли ей стоит наивно мечтать, что он станет заботиться о сестре, так нежданно вернувшейся в замок. Она лишь помеха ему!
Бронвис стал бить озноб. Осторожно присев на кровать, она плотно закуталась в плащ. Орм… Сначала он подал надежду, потом прогнал прочь… Эта ведьма из леса околдовала его… Обрекла ее, Бронвис, на муки, заставив вернуться к Вальгерду… Орм… Руни…
— Вы оба! Вы оба заплатите мне!
Но мечту об ужасной расправе прервал голос Сварты, спросившей с испугом: “Мы здесь будем жить?”
Удивленно взглянув на служанку, Бронвис ответила:
— Мы? Ты забыла, где твоя комната? Хочется верить, что звонок в полном порядке. Если я захочу, то смогу тебя вызвать сюда. А пока приберись, приведи все в порядок.
— Но я…
— Что такое?
Гнев Бронвис заставил Сварту умолкнуть, хотя ей хотелось напомнить: хозяйка сама говорила, что грязь могут выгрести и деревенщины, Сварте же нужно прислуживать только ей лично.
По счастью, Сварта быстро нашла все, что нужно. Ей были не слишком приятны бесстыдные взгляды прислужников и очень грубые шутки, однако никто не решился приблизиться к ней. Слуги не смели ее трогать, так как не знали, что значит для Вальгерда слово ее госпожи.
Оказавшись у Бронвис, Сварта сразу сказала, кивнув на дверь:
— Вам бы неплохо приделать засов.
— Знаю и без тебя! — огрызнулась красавица, всем своим видом показав, что советы служанки ей ни к чему.
Пока длилась уборка, Бронвис не двигалась. Вычистив комнату, Сварта хотела спросить, не сходить ли спросить, где ей взять гобелены, но потом передумала.
— Если хозяйка захочет вернуть свои вещи, то пусть спросит брата. Он вряд ли посмеет не выполнить личную просьбу сестры, а мне может и отказать, — промелькнуло в мозгу.
Сварта знала, что в сундуках есть белье и ковры. Уезжая из этого замка в начале весны, Бронвис, помня, что в Лонгрофте часто, приехав к хозяину, гость получал лишь пустую комнату, захватила с собой все необходимое.
Вынув нужные вещи, служанка постаралась придать помещению жилой вид.
— Здесь не слишком роскошно, но все же пристойно, — подумала Сварта, закончив.
Она справедливо ждала похвалы, но хозяйка молчала.
— Я сделала все, что могла! — наконец очень громко сказала она.
— Так иди!
Пришлось выйти. Уже оказавшись в комнатке, где она раньше жила, Сварта честно призналась, что место при Бронвис не кажется ей подходящим. Она не хотела здесь жить!
Бронвис не хотелось спускаться в центральную залу, но выхода не было. Только Вальгерд мог приказать слугам врезать засов или просто замок. Слуги не подчинялись. Не смея открыто грубить ей, они повторяли: “Как скажет наш господин!”
— Я сама госпожа! — попыталась внушить им она, но без толку.
Замок был поставлен на место еще до заката. Как видно, считая, что должен загладить вину, брат не только велел сделать это, но даже прислал гобелены и свечи. Ужин тоже подали в комнату, и этот жест успокоил ее.
— Вальгерд помнит, что мы брат с сестрой, и не хочет меня унижать! Если он допустил тот разгром, то, наверное, лишь потому, что не верил в мое возвращение. Но я здесь, и он вновь уважает меня! — промелькнула довольная мысль, чтобы сразу исчезнуть.
Как только Бронвис поверила, что все в порядке, ее сердце сжала тоска.
— Орм и Руни! — опять зазвучало в мозгу, наполняя сердце мучительной болью и гневом. — Я не выдержу! Нет!
Но это были пустые слова. Бронвис знала, что не сумеет ничего изменить. Подойдя к сундуку у стены, что стоял здесь все время с момента отъезда, красавица вынула вещи и быстро нажала деревянный цветок на стене. Дно приподнялось. Осторожно просунув узкую руку, она облегченно вздохнула, нащупав коробочки. Вальгерд их не нашел, весь заветный запас был на месте! Достав одну, Бронвис закрыла тайник. Ей хватило выдержки вновь сложить платья еще до того, как коснуться “дыхания грез”. Открывая коробочку, Бронвис была почти счастлива, так как могла отрешиться от внутренней боли, забыться, уснуть.
Руни не знала, когда потеряла счет времени. Словно пространство свернулось в холодный, мучительно плотный шар мутного льда, а она оказалась внутри. Ни эмоций, ни чувств, ни желаний… Ни жизнь и ни смерть… Но любая попытка разбить этот лед обернулась бы взрывом, способным смести все вокруг.
Свельд, похоже, прекрасно все понимала, стараясь ее не тревожить, но быть рядом с Руни.
— Я очень хочу помочь… Я достала лекарство, оно дает счастье… Ты сможешь забыть обо всем…
Слова Свельд доносились как будто сквозь сон. И бокал у губ…
— Выпей…
Она подчинилась, и стены льда вдруг разошлись… В тисках шара осталось лишь тело, душа отделилась, взлетев к потолку.
— Фетч, приди! Подскажи, что мне делать! — беззвучно взывала она, уже зная: ответа не будет. Она не сумеет исполнить обряд, призвав духа-рысь, но ей стало легче.
— Я снива свободна! Свободна! — казалось, звучало вокруг.
Искра жизни, вернее, инстинкта, рефлекса, еще тлела в теле, веля ему двигаться, но оно больше не было ею самой. Орм спокойно теперь мог жениться на том, что осталось внизу! Он не сможет добраться до Руни, не сможет поймать ее, вновь оскорбить, снова сделать ей больно…
Свободна! Свободна от долга, от выбора, от ненавистного брака. Свободна от монстра, которого вскоре родит, о котором ей целыми днями твердила сестра. Разве может ребенок-спаситель явиться в жизнь таким образом? Разве способен Герой, надругавшись над чувствами, переступить через кровь? Кто сказал, что пророчество сбудется именно так, тот был слеп!
Боль и ярость… Жестокость и ненависть, свитые мертвым узлом… Трудно выдержать это, и все же Руни не станет мстить никому… Она хочет остаться свободной! Свободной от мира людей!
Руни помнила, как пролетела над рвом, отделяющим замок от леса, скользнула сквозь чащу, (деревья совсем не мешали), и долго кружилась над круглой поляной… Но скоро пришел Страх! Он взмыл хищной птицей, стремясь разорвать, растворить, распылить, унести. Ведь без тела нельзя долго жить! Дух уходит в другой мир, неведомый чувствам живых!
Неожиданно рядом мелькнула рыжая гибкая тень. На тропе была рысь! Рысь, обычный зверь… Руни не помнила, что было дальше, мир вдруг завертелся. Воронка… Бездонная черная пропасть… Смерть? Обморок? Сон?
Когда Руни очнулась, она ощутила: с ней что-то случилось. Дупло, где она задремала, казалось не слишком большим. Шевельнув рукой, Руни вдруг поняла, что здесь что-то не то! Эта мягкая лапа с большими когтями на миг испугала, но тут же она поняла, что мохнатое гибкое тело — ее! Взгляд лесянки скользнул по нему…
Светло-серая шерсть в крупных белых разводах, намного длиннее, чем у простых диких кошек… И белый подшерсток… Пушистые рыжие хлопья недавно выпавшей шерсти, покрывшие дно дупла, были хорошей подстилкой…
Слегка потянувшись, лесянка втянула в себя этот странно-знакомый ей запах дупла… Осторожно прислушавшись, Руни расслышала треск коры дромма, точимой жучком… Нужно жить в теле рыси, нежданно доставшемся ей!
Она вновь в замке Орма… Лесная ведьма исчезла, они снова вместе… Они не расстанутся!…
— Бронвис, любовь моя… Я с тобой счастлив…
— Я тоже! Я тоже люблю тебя, Орм…
Рука снова сжала коробочку, чтобы продлить сладкий сон, полный грез… Как давно она в замке у брата? Была ли проклятая свадьба Победителя с тварью из леса? А впрочем, какая ей разница, что происходит вокруг, если в этих мечтах Орм лишь с ней!
Ужин так и остался нетронутым. Это было не в первый раз. Как-то Бронвис заметила, что поднос с едой сюда вносит не Сварта, но это совсем не задело ее. Разве важно, что стало со Свартой, если она не нужна Бронвис? Служанке не было места в той жизни, где царствовал порошок…
Снова вдох… Сон не может прерваться! И так…
— Я люблю тебя, Орм!
И случилось великое чудо! Дверь комнаты вдруг приоткрылась, и Победитель вошел к ней! Мгновение Бронвис смотрела, не в силах поверить: реальный, живой!
— Как же так? — промелькнула шальная мысль где-то между сном и реальностью. — Я ведь все-таки знаю, что Орм у себя! Он не может быть здесь! Он не может приехать ко мне… Или все-таки может? Так значит, он вправду любит меня!
— Ты пришел! — прошептала она, попытавшись подняться с кровати. — Ты все же пришел…
— Ты же знала… Ты знала, что я буду здесь, — говорил Победитель, обнимая ее. — Я не мог поступить по-другому, ты только моя… Я боялся… Боялся этого чувства, но оно оказалось сильнее рассудка… Иди ко мне!
Было так сладко обнять его, снова прижаться, почувствовать близость любимого…
— Я не могу без тебя! Уже с первой минуты, на празднике Леса, я знала…
— На празднике?
— Да… Ты лишь только взглянул на меня, и я сразу же все поняла… Я люблю тебя, Орм…
Он вдруг вздрогнул, ослабил объятие, странно взглянул на нее…
— Значит, любишь?
— Люблю… Для тебя я готова на все…
Бронвис лишь засмеялась, когда, обезумев от страсти, он просто порвал ее платье: “Не хочешь возиться с крючками? Ну что ж…” Орм был груб, в его ласках не было нежности, но ненасытность мужчины безумно влекла…
— Это не грезы, не сон! — вновь промелькнуло в мозгу, когда он обнимал ее. — Это реальность! Это жизнь!
Но взрыв страсти прогнал нехорошую мысль. Нельзя думать и действовать разом…
Наутро, очнувшись от ночного дурмана, Бронвис не знала, что думать о том, что случилось. Привиделось? Или… Красавица вдруг ощутила, что рядом с ней кто-то лежит.
— Орм? — повторила она как заклятие имя ночного любовника.
Он не ответил. Он спал, натянув одеяло на голову. Бронвис, приподнявшись на локте, откинула мягкую ткань. На секунду она замерла, словно бы не решаясь поверить глазам, а потом закричала… Должно быть, весь замок слыхал этот крик!
Свен, могучий светловолосый детина с наивным взглядом и совершенно бесшумной походкой, считался хорошим охотником. И неплохим торгашом! Все купцы Агенора знали его. Отправляясь в леса Гальдорхейма за шкурами, он хорошо понимал, сколько и за какую добычу просить.
День казался не слишком удачным: две шкурки розовых ласок, попавших в капкан, да мех бурой лисицы… В душе проклиная Судьбу и Богов, Свен свернул на поляну, к кустам ежевики и замер, открыв рот. Охотник был просто не в силах сдвинуться с места.
На темной коряге у зарослей, на солнцепеке сидела серебристая рысь! Захватив ветви лапой, она совершенно спокойно объедала с них ежевику, как будто синие ягоды были естественной пищей для хищника. В пасти сверкали большие клыки. Ее мех выделялся на фоне листвы очень ярким пятном. Свен впервые встречал такой мех. Если он бы добыл эту шкуру… Но мысль об удачной охоте исчезла, едва зародившись.
— Ведь это же Белая Рысь! — резкой вспышкой сверкнуло в мозгу.
Ноги стали как ватные. Белая Рысь! Легендарный загадочный зверь, что способен подчас принимать облик женщины! Глядя на дикую кошку, Свен не мог шелохнуться. Нежданное облако вдруг скрыло солнце, и шкура померкла. Без яркого света она не была снежно-белой, серебряной, как показалось сначала. Она была серой, с разводами. Серая рысь летом — редкость, однако такие не раз попадались охотнику долгой зимой!
— Разморило! — с досадой подумал Свен. — Начинает мерещиться Боги ведают что!
Осторожно подняв самострел, он прицелился в зверя. Рысь вдруг повернулась, как будто почуяв охотника… Вскинула ушки с кистями, прислушалась и посмотрела на Свена…
Руки как будто застыли, не в силах пустить стрелу в зверя с таинственно-синим, почти человеческим взглядом. Луч солнца, пробившись сквозь облако, снова упал на нее, на лесную рысь в ослепительной шкуре, блеснувшей на солнце сверкающим белым огнем!
Свен не помнил, как бросился прочь. От кого он бежал? От хищника? От полузабытой легенды, нежданно обретшей живую, теплую плоть? От негаданной и непонятной пронзительной боли, что вдруг впилась в сердце подобно железной игле, не давая вздохнуть?
Возвратившись домой, Свен не мог промолчать. Он твердил о прекрасном серебряном звере, но люди не верили:
— Каждому может привидеться! Хватит с нас старых легенд!
Тем не менее, несколько смелых любителей сказок отправились следом за Свеном к кустам ежевики. Они разобрали следы дикой кошки на мягкой земле. Когти рыси оцарапали кору коряги. На ветвях осталось несколько белых клочков ее шерсти, блестящих в лучах солнца как серебро…
Потрясение было настолько сильно, что отряд добровольцев решил разыскать рысь. Однако, идя по следам, они вскоре наткнулись на тело бродяги, убитого хищником. Неподалеку валялся нож. Неизвестно, напал зверь первым, или он лишь защищался, но только вид крови потушил их восторг. Если рысь убивает, то это не сказочный зверь, а опасный противник. Рысь — враг!
— Мог бы ведь пристрелить ее сразу! — с досадой сказал Свену кто-то из спутников.
Свен лишь вздохнул. Он не мог объяснить, как красива была серебристая рысь среди зарослей ягод, и как взволновал его странный, загадочный блеск синих глаз…
Красный камень, когда-то подаренный Хлудом, пришелся ему по душе. Совершенно не веря в волшебную силу булыжника, Вальгерд вскоре открыл: талисман дает власть над людьми. Поначалу он не связывал камень с возросшей покорностью свиты, а страх, пробудившийся в них, относил на счет личных достоинств. Но вскоре он понял: игрушка снимает его раздражительность и заставляет внимать ему с должным почтением.
Как-то, забыв амулет на столе, он почувствовал приступ настоящего бешенства. Надо же было Хлуду сцепиться с ним именно в этот момент! Бывший друг, низведенный на уровень всех остальных, вдруг припомнил ему все обиды, и часть молодцов поддержала его. Неприкрытый бунт просто взбесил, завязалась обычная драка, и Вальгерд схватился за нож. Хлуд не знал, с кем связался, он верил, что сможет его одолеть, но удар в живот чуть не прервал жизнь того, кто пытался оспорить права Златоглазого.
Глядя, как кровь вытекает из раны, все вирды затихли. Им было непросто смириться с расправой, ведь Хлуд был своим. Неизвестно, чем это могло обернуться для Вальгерда через какое-то время, если бы не…
Обнаружив на столике камень, он был рад ему, словно лучшему другу. Теперь Вальгерд вспомнил, что в Лонгрофте видел особые свитки с рассказом о свойствах камней. Мудрецы утверждали, что камни способны учить и лечить, приносить людям счастье, хранить от отравы, от хищных зверей, от грозы. Нужно только уметь подобрать талисман. Он не верил рассказам, теперь же подумал, что в них есть крупица истины. Красный обломок с налетом ржавчины был для него!
Златоглазый уверовал в это, когда, выйдя в залу, почувствовал: он теперь сможет легко усмирить недовольных, они покорятся ему.
Камень вправду тушил вспышки гнева, давая возможность спокойно прикинуть, как лучше достичь своего. Но он и не лишал развлечений, напротив! Вальгерд удивлялся, насколько он стал изощреннее в поисках жертв. Важно было не просто поймать и сломать! Если выбран ребенок, то рядом должна быть мать… Муки старца желанны, когда с ним скованный сын… Развлекаться с крестьянкой приятней всего на глазах жениха или мужа…
Покинув подвал, где творились такие дела, он всегда ощущал прилив сил, словно муки несчастных давали новую жизнь. И, стирая ладонью прохладную влагу, всегда покрывавшую камень во время его развлечений, он чувствовал: это — начало, а дальше…
Что дальше? Пока он не знал, но теперь все инстинкты толпы, что влекли его раньше, будили в душе лишь презрение к тем, кто не в силах подняться над ними. Тот Вальгерд, которого знали в столице, решил бы, что просто свихнулся, но был ли он теперь им?
Возвращение Бронвис Вальгерд принял как должное. Прежняя страсть пробудилась. Влекла и сестра, и возможность нарушить извечный запрет, посмотреть, чем все это закончится, ощутить чужой ужас и… Вновь непонятный барьер, за которым сокрыта великая тайна! Он знал, что она существует, почувствовал, как подобраться к ней, но… В чем она?
Он не слишком спешил, выжидая неясно чего. Может, где-то осталась последняя искра сочувствия к той, с кем он рос. Может быть, предвкушение было приятнее действия. Может… Вальгерд не пытался понять свои чувства, он ждал… Златоглазый решился внезапно, не думая, не рассуждая, хотя это не был и чисто плотский порыв.
Войти в комнату было нетрудно, поскольку второй ключ к замку всегда был у него. В этот вечер сестра не спала, но ее не смутил приход брата, а ласка не испугала. Услышав из уст Бронвис имя любовника, Вальгерд вдруг обозлился. Обычная ревность мужчины к сопернику? Чувство досады на то, что сестра ничего не способна понять?
Он не стал уходить, он остался. Все то, что случилось, доставило миг удовольствия и пустоту. Непонятно, чего ожидал Златоглазый, но этого не было. Не было! Но почему-то он вновь не ушел, он заснул.
Крик сестры прервал сон. Не совсем понимая, что с ним происходит, Вальгерд вдруг ощутил: началось! Что-то словно заполнило тело, влилось, обожгло ощущением силы и власти над всеми людьми.
Он не стал объясняться с ней. Раньше, мечтая о Бронвис, Вальгерд собирался ответить ей фразой: “За долг!” из их глупенькой детской игры, так всерьез принимаемой ею. Теперь это бессмысленно. ОН ей ничем не обязан и вряд ли сумеет взять больше, чем только что получил.
Встав с кровати, он вышел, ни разу не посмотрев на сестру. Красный камень, с которым Вальгерд давно был неразлучен, дал трещину и по дороге он отшвырнул его прочь. Талисман стал не нужен. Зачем сохранять оболочку, призвавшую Дух, если Вальгерд вобрал в себя самую суть?
Нападенье бродяги застало врасплох. Неизвестно, зачем он схватился за нож: перетрусил при виде хищника или захотел раздобыть ее шкуру, но только тот час для него стал последним. Взирая на труп человека, рысь в страхе попятилась. Запах еще теплой крови казался мучительно острым.
Давно не лесянка, и все же не зверь… Совершенно немыслимый синтез инстинкта с рассудком, с памятью прошлого… Можно брезгливо избегать сырой пищи охотницы, зная, что ты человек, но прекрасное гибкое тело слабеет от ягод с орехами, требуя мяса… А за способность себя защитить одна плата — убийство!
Исчезнув из замка, лесянка не знала, к чему приведет это бегство души. Тело рыси, в котором она оказалась, осталось для Руни лишь клеткой, дававшей возможность ей выжить, а вовсе не жить.
Три пути: замок Орма, обличие зверя и смерть… Временами Руни казалось, что третий желаннее двух предыдущих, но память о страхе, испытанном ей на поляне перед вселением в дикую рысь, не давала принять его. Слишком силен был мучительный ужас небытия… Значит, нужно смириться и жить в новом облике, нужно учиться быть рысью… Недаром же люди так звали ее даже в прежнем обличье! Лес — все же не замок… Никто не укажет, что делать, как жить… И расправа с противником — не преступление… Рысь — это хищник, неподвластный законам людей… В лесу ты не зависишь от воли других, отвечаешь сама за себя…
Страшный шок, пережитый под утро, опять вернул Бронвис в реальный мир. Ярость, ужас и отвращение так переполнили сердце, что она не сдержала тот крик. Бронвис не видела, как Вальгерд вышел, она была просто не в силах смириться с жутким открытием. Ей было проще поверить, что все, что случилось — лишь сон… Отвратительный, гнусный мираж воспаленного мозга… Легко ли понять, принимая “дыхание грез”, где здесь явь, а где призраки? Лучше забыть! Позабыть обо всем! Навсегда стереть в памяти прошлую ночь! Вновь вернуться в прекрасный и сладостный мир дивных грез о любви!
Но сознание Бронвис сыграло с ней скверную шутку. Рассудок, затуманенный порошком, слил в сознании Бронвис облики разных мужчин в один образ, который теперь постоянно был с ней. Орм? Вальгерд? А, может быть, Гольд? И Властитель… Она доверяла им всем, а они предавали ее… Получив то, что нужно, швыряли, как будто игрушку, которая быстро наскучила, или жестоко глумились…
Когда-то способность прекрасного тела испытывать радость от ласки спасала ее от отчаянья, не позволяя возненавидеть весь мир. Бронвис слишком любила физический, чувственный пласт этой жизни, чтобы позволить себе отказаться для мести от радости бытия, но теперь…
Мир видений ей был перекрыт, как и плотская страсть. О чем ей можно грезить, если не о любви? Обольстить… Покорить… Соблазнить… Три заветные слова, три главных столпа, что держали мир Бронвис, служили щитом от реальности, вдруг превратились в чудовищ, способных только терзать, потому что за каждым мужчиной теперь вставал Вальгерд.
Лишившись привычного смысла существования, Бронвис не знала, сумеет ли жить. Но “поля бестелесных теней”, как привыкли звать царство извечных сумерек или мир мертвых до появления культа Святого, не призывали ее, а природа не терпит пустот! Если чувство погибло, его заменяет другое, давая шанс выжить. На смену плотским страстям пришла ненависть. Бронвис хотела теперь одного: отомстить! Но кому?
Пожелав уничтожить Вальгерда, Бронвис признала бы, что он и вправду был с ней этой ночью. Она не снесет такой груз!
— Мне привиделось… Я оказалась во власти ночного морока… Доза “дыхания грез” оказалась уж слишком большой… — повторяла она, словно тень бродя в комнате. — Если бы Вальгерд хотел меня, он бы снова пришел…
Но как жить, не имея врага? Не имея виновного в том, что случилось с ней? Кто-то ведь должен ответить за муки, пережитые ей, за метания, страхи, бессонные ночи и за потерю ее красоты! Слишком сильные дозы “дыхания” не безобидны. За грезы человек платит дорого, много дороже, чем думает сам.
И противник был найден. Проклятая ведьма из леса! И Орм… Да, он тоже виновен в несчастьях, случившихся с Бронвис! Ну что ж, эти двое заплатят! Заплатят за все!
Бронвис вдруг поняла, что ей следует сделать. Ей нужно открыть глаза вирдам, внушить им, насколько опасна нежить из леса, поработившая волю и душу того, кто когда-то был Победителем, а теперь стал лишь игрушкой нелюдя. Перед внутренним взором возникла картина: огромные толпы людей окружают злосчастный замок, готовясь к жестокому штурму… Сигнал… Приставные лестницы к стенам… Свист стрел… Звон мечей… И огромный таран, проломивший ворота… Проклятая ведьма у ее ног вместе с Ормом… Мольбы о пощаде и…
Бронвис не знала, когда потеряла свою путеводную нить в царстве грез, провалившись в тревожный сон. Он не длился особенно долго. Очнувшись, она по привычке взялась за коробочку, но теперь доза была много меньше, поскольку внутренний голос шепнул: “Если хочешь добиться воплощения этой мечты, то сдержись!”
Бронвис просто шатало, когда она встала с постели. Однако сил было достаточно, чтобы выбрать наряд и одеться. Она безуспешно звонила, пытаясь вызвать служанку, той не было. Кое-как причесавшись и взяв кошелек, где осталось немного монет, Бронвис вынула шелковый шарф и, сложив украшения, сунула деньги и камни вместе с последней, почти опустевшей коробочкой из-под “дыхания грез”, в потемневший мешочек из кожи. Ей было бы нужно взять несколько платьев в дорогу, но Бронвис не в силах была унести сундучок.
Она сошла вниз, повстречав лишь нескольких слуг. По испуганным взглядам Бронвис могла догадаться, как сильно она изменилась за время, проведенное в комнате, но ей было совсем не до этого. Выбрав в конюшне одну из своих лошадей, она села в седло. Было трудно держаться, поскольку она ослабела. Наверное, Бронвис свалилась бы с лошади, если бы только не вера, что час торжества недалек, придававшая сил…
Вирды грустно вздыхали, сочувственно глядя на пришлую женщину, бесцеремонно въезжавшую к ним во дворы. Они вправду жалели ее, вспоминая, какой была Бронвис еще до разрыва с Победителем. Лепет о ведьме их больше смущал, чем пугал. Осуждая брак с Рысью, они не считали возможным указывать Орму, решив устраниться и посмотреть, как он сможет жить дальше, лишившись привычного круга своих почитателей. Но штурмовать его замок по прихоти Бронвис? Зачем?
Обойдись Орм так с дочерью вирда, отец бы был вправе рассчитывать на их поддержку, поскольку была бы задета честь многих, но Бронвис… Кому было нужно вступаться за пришлую? Вирды охотно давали ей комнату и дозволяли бывшей красавице несколько дней погостить у себя, а потом, проводив ее, горько вздыхали:
— Бедняжка повредилась умом!
Сплетни слуг о загадочной рыси, убившей бродягу, их тоже не волновали. Пока!
Запах свежей, еще не просохшей как следует крови, заставил рысь вздрогнуть и замереть. Ее память хранила недавно испытанный ужас от драки с бродягой, теперь же чутье подсказало: в лесу вновь убит человек! Кем? Без сомненья, таким же, как он, потому что зверь не нападет без причины. В начале осени корма хватает на всех. Ей было бы лучше уйти, не пытаясь приблизиться к телу, но странный зов из глубин подсознания вдруг приказал: “Подойди!”
Труп почти стоял на земле, уже сильно размытой дождем. Человек был привязан к двум кольям, так крепко вколоченным в грунт, что ему не хватило сил вывернуть их. Лицо было искажено страшной мукой. Глубокие узкие раны против сердца и печени, как и надрезы на голой спине, из которых, как жуткие крылья, торчали легкие, вызвали резкий спазм тошноты. Без сомнения, здесь совершен был какой-то обряд… И он связан с ней… Она тоже как-то причастна к нему!
Мысль была совершенно нелепой, но Руни вдруг ощутила, как шерсть встает дыбом. Цветок! “Голубой цветок”! Если Руни могла бы сейчас же сжечь тело, она бы сумела ослабить уже причиненное зло! Дар лесянок был дан не для стычек с людьми, а…
Звериный рассудок был слишком уж слаб, чтобы Руни смогла воспринять целиком информацию, что наполняла поляну… Странное имя: Эногаранэ — очень резкой, болезненной вспышкой внезапно отдалось в голове. Эногаране, враг, который всегда… И опять вспышка боли и темный провал…
Слухи полнили весь Гальдорхейм, наполняя сердца людей ужасом. Слухи о чудище в облике рыси-убийцы, творящей обряды в честь Черного Духа, чье имя не принято произносить.
Первый труп обнаружили в чаще. Несчастный, привязанный к кольям, чьи сердце и печень исчезли, наполнив утробу чудовища! К счастью, земля сохранились следы четырех лап, а клок белой шерсти остался в колючих кустах…
Всем известно, кто этот нелюдь! Жена Орма, Руни, что днем сидит в замке как кукла без чувств, а ночами несется в лес и превращается в Белую Рысь! “На костер ее, ведьму! Идемте на замок!” — такие призывы в последнее время все чаще звучали в корчмах и на мельницах, где собиралась чернь…
Поначалу Хейд просто не верил в дурацкие слухи, но вскоре почувствовал: дело серьезно, готов вспыхнуть бунт. Он легко разгадал саму схему воздействия: кто-то неплохо платил горлопанам, орущим в корчмах о чудовище и раздающих бесплатную выпивку!
Если в Лонгрофте хотели убрать неугодного слишком высокого звания, то прибегали к тому же приему, стараясь науськать толпу на желанную жертву. Поначалу сплетни и выпивка, после — “доказательства”, сделать которые было нетрудно, расправа руками взбешенных людей, верящих, что они наказали виновного. И, про запас, «маскарад».
«Маскарадом» высокородные Лонгрофта звали фальшивую версию нужных событий. Они выбирали «вождя» для толпы, объявляя, что именно он жаждет мести и справедливости. Он был нужен на случай провала, чтобы кто-то прикрыл неудачу. Если мятеж был подавлен, его обвиняли в случившемся и отдавали толпе. Незавидная роль! Ведь расплата была одна: жизнь.
Хейд мог поклясться: в Лонгрофте и в Гальдорхейме сценарий событий один! Это было нелепо и дико. За годы, прожитые здесь, Хейд усвоил, что вирды не любят крутых перемен. Те бесценные блага, в обмен на которые высокородный способен сложить свою голову, здесь не имеют цены. Он представить не мог, кто затеял такую «игру» и зачем.
Чем мешают сейчас Орм и Руни? Кому? Раньше Орм Победитель бы мог вызвать зависть, но свадьбой с лесянкой он сам уступил свою роль вожака среди вирдов. Они отшатнулись от старшего сына Галара, оставив его.
Повод мстить был у Бронвис. Хейд слышал, что она разъезжает по замкам, взывая расправиться с ведьмой, и это пугало его. Он не верил, что Бронвис поднимет людей, но он чувствовал: для «маскарада» она подойдет. Хейд хотел разыскать ее и объяснить, как опасны подобные шутки. Он даже пытался перехватить Бронвис несколько раз в замках вирдов, но не сумел.
Хейд знал, что «маскарад» не смутил бы его, если бы не грозил жизни Бронвис. Любовь заставляла по-новому видеть привычную вещь.
Не будь Хейд Человеком Двора, он бы вряд ли вмешался в происходящее, так как Орм его раздражал, а лесянка была безразлична. Хейду было бы даже забавно смотреть, чем все кончится, если бы только инстинкт не подсказывал: это коснется его самого. Как? Пока Хейд не знал. Но, не видя мотивов происходящего, не понимая, кто начал игру и зачем, он полагал, что кровавая стычка отнюдь не прибавит Человеку Двора уважения ни в Гальдорхейме, ни в Лонгрофте. Рисковать, не зная ставок в игре, Хейд не хотел.
Размышляя о том, кто стоит за всей этой историей, Хейд подумал о Вальгерде. После отставки сестры пострадала семейная честь. И, к тому же, пожив при Дворе Властителя, Вальгерд знал схему расправы.
Сначала мысль показалась логичной, но Хейд очень быстро отбросил ее. Почему?
— Потому что брат Бронвис — кретин! — откровенно сказал он себе. — Златоглазый любую борьбу очень скоро подменит разбоем, интригу — скандалом, идейный поход — грабежом. И он любит сестру. Тот Вальгерд, что гостил в моем замке зимой, не годится на роль предводителя бунта. Забудем о нем!
В этот вечер, поняв, что уже не успеет добраться не только до замка, но даже до сносного дома, Бронвис решила остановиться в придорожном трактире. Хозяева замков радушно ее принимали, не требуя платы, но переезды обходились дороже, чем ей бы хотелось. И деньги, и камешки таяли. Громко окликнув хозяина, Бронвис велела принести ей вина и приготовить отдельную комнату. Есть ей не хотелось.
В последнее время Бронвис было непросто, в заветной коробочке кончился весь порошок, а попытки достать в Гальдорхейме “дыхание грез” провалились. Похоже, что вирды не знали, о чем идет речь. Когда Бронвис старалась им пояснить, что ей нужно, они пожимали плечами.
— Похоже на действие стронга, — сказали ей наконец. — Но сейчас уже осень, кусты отцвели. Подождите до лета.
Пытаясь понять, что дала ей поездка, она не могла не признать, что ждала много большего. Вирды были любезны, но не хотели помочь ей расправиться с ведьмой. Теперь, наливая вино, она горько подумала: “Был ли смысл начинать это все?”
Громко хлопнула дверь, и вошедший окликнул хозяина. Голос ей показался знакомым, и Бронвис обернулась к мужчине, который прошел к очагу. Она сразу узнала Человека Двора, и случайная встреча пробудила досаду. Сейчас ей совсем не хотелось общаться с ним. Бронвис даже подумала, не попытаться ли просто уехать, но путь через лес показался намного опаснее ссоры с недавним врагом.
У огня Хейд спокойно снял плащ и перчатки и что-то спросил у хозяина. Глядя, как суетится трактирщик, Бронвис раздраженно отметила: он не старался ей так услужить. Неожиданно Хейд обернулся. Возможно, он просто искал, где присесть, может, чувствовал, что на него кто-то смотрит. Сначала Хейд не узнал ее. Взгляд равнодушно скользнул по ней, словно за столиком вместо когда-то желанной женщины был деревянный бесчувственный столб. Неожиданно Бронвис ощутила взрыв бешенства. Ей захотелось пройти прямо к Хейду и бросить ему:
— Раньше ты говорил, что влюблен! Ты мне клялся, что сделаешь все, чтобы только я была счастлива! Так почему же теперь ты отводишь глаза? Ты боишься, что я не забыла твоих обещаний? Еще бы! Я их помню!
Ей захотелось увидеть, как он, испугавшись, шарахнется или будет мучительно долго пытаться найти оправдание. Бронвис уже позабыла, как часто гнала его прочь, как старалась (хотя безуспешно) унизить при всех, как однажды сказала ему:
— Даже если придется, лишившись всего, торговать собой, то к вам я все равно не приду!
Торговать не пришлось, да и помощь Человека Двора была ей не нужна, оскорбило само безразличие.
Хейд опять посмотрел на нее, что-то вдруг изменилось во взгляде небольших серых глаз.
— Наконец-то узнал! — со злорадством подумала Бронвис, отчетливо видя всю смену нахлынувших чувств на лице Человека Двора.
Изумление? Ужас? Внезапная жалость, унижавшая больше всего?
— Что, не нравлюсь? — хотелось спросить ей, когда золотой взгляд встретился с серым. — Не нравлюсь? Боишься даже приблизиться?
Хейд помедлил какую-то долю секунды и все-таки к ней подошел.
— Бронвис? — тихо спросил он, как будто не веря глазам. — Я не сразу узнал тебя.
— Так изменилась? — с насмешкой спросила она.
— Я искал тебя, — словно не слыша вопроса, сказал Хейд, и тон был достаточно жестким. — В последнее время тебя невозможно поймать. Ты так быстро меняешь поместья, что трудно узнать, где ты будешь уже через день.
— А тебе что за дело до этого? Ты мне не отец и не брат!
— Я наместник Властителя в землях Гальдора, — ответил ей Хейд. — Если кто-то стремится нарушить покой Гальдорхейма, спровоцировав бунт, то я должен вмешаться.
На побледневших щеках Бронвис ярко вспыхнул румянец. “Нарушить покой… Спровоцировать бунт… Неужели я вправду добилась этого? Значит, поездка была не напрасной?… Хейд вряд ли начнет беспокоиться по пустякам!” — застучало в мозгу.
— Если вирды считают, что вправе расправиться с ведьмой, я вряд ли им стану мешать! — попытавшись скрыть торжество, очень громко сказала она.
— А тебе и не нужно, — ответил он. — Только и провоцировать их ни к чему.
— Неужели? А я-то считала, что вправе себя защитить!
— Защитить? Нет, ты этим погубишь себя. Если что-нибудь выйдет не так, то вся ярость толпы обернется против тебя. Ты чужая здесь, Бронвис, а вирды не любят чужих.
— Меня любят! И любят достаточно сильно!
— Зачем тебе все это нужно? Ведь ты постаралась и так загубить свою жизнь. Ты больна, ты серьезно больна…
— Не смей так говорить со мной!
— Эта отрава совсем подкосила тебя. Если ты возьмешь зеркало, то…
Он не смел обходиться с ней так! Хейд не смел оскорблять ее, напоминая, что она вовсе не так хороша, как была! Пожелав отомстить ей за все, он не смог бы ударить больнее, чем сделал это сейчас… Неожиданно Бронвис вскочила, опрокинув стакан:
— Замолчи! Убирайся отсюда! Сейчас! Уходи, или я…
Кое-кто обернулся на шум. Хейд попятился, словно взрыв ярости Бронвис испугал его.
— Бронвис, я ухожу. Но мы встретимся утром, когда ты придешь в себя. Мне бы хотелось самому проводить тебя. И по дороге мы сможем спокойно поговорить обо всем…
Он ушел. Бронвис вскоре поднялась к себе в комнату.
— Утром… Как он только посмел! Неужели Хейд верит, что я соглашусь ехать с ним? — колотилось в висках. — Я здорова! Здорова! И если начнется штурм замка Орма, я буду в первых рядах!
Едва солнце взошло, Бронвис села в седло. Когда утром Хейд попытался узнать, где она, то хозяин сказал: “Ее нет! Уехала вместе с восходом, оставив монету, и я не знаю, куда!”
Хейд не думал, что встретится с Бронвис в трактире, куда он зашел. Попытавшись проверить, кто из вирдов стоит за интригой, Хейд за день побывал в двух поместьях, но без толку. Стоя у очага, он почувствовал, что кто-то пристально смотрит ему в спину, но, обернувшись и обведя взглядом столики, понял: мужчины ему незнакомы.
Отметив присутствие женщины, Хейд не пытался ее рассмотреть в полумраке, освещаемом парой факелов, полагая, что это кто-то из местных девиц. Тем не менее, что-то в ее лице показалось знакомым, заставив опять посмотреть на нее. Хейд не сразу узнал Бронвис. Он был не в силах поверить, что это она, так как память хранила ее другой облик, но блеск золотых глаз не мог обмануть.
Ужас? Жалость? Сердечная боль? Хейд не знал, что почувствовал, глядя на Бронвис. Сухие бесцветные губы… Запавшие щеки… И лихорадочный блеск ярких глаз… Без сомнений, “дыхание грез”! Хейд не в первый раз видел подобные лица и понял, что дело серьезно. В Лонгрофте таких сторонились, считая: виденья им ближе реальности. “Это начало конца!” — говорили они.
Хейд не знал, что ей скажет, когда подходил. Он не думал, что сможет ей чем-то помочь, но пройти мимо тоже не мог.
— Бронвис? — тихо спросил он, считая, что должен сказать ей хоть что-то. — Я не сразу узнал тебя…
— Так изменилась?
Какой он мог дать ей ответ?
Заведя разговор, он не думал, что Бронвис так остро воспримет слова про мятеж.
— Неужели она еще может чего-то хотеть? Ведь “дыхание грез” иссушает любые желания! — вдруг промелькнуло в мозгу. — Может, время еще не ушло? Бронвис сможет преодолеть дурман?
“Маскарад”, так пугавший его, показался ничтожным рядом с ее настоящей бедой. Повторяя готовые фразы о грозящей опасности, Хейд попытался свернуть к главной теме:
— Ты больна, ты серьезно больна!
Вспышка гнева не слишком его испугала, он помнил, что те, кто подпал под влияние чар порошка, не владеют собой и особенно злить их не стоит.
— Я ухожу… Но мы встретимся утром… Мы сможем спокойно поговорить…
Хейд не спал этой ночью, он думал, что делать. Случайная встреча заставила вновь возвратиться к тем дням, когда Бронвис сидела с ним рядом, внимая рассказам. Тогда, восхищаясь ее красотой, Хейд хотел ее… Он всерьез верил, что вскоре Бронвис будет его… Но любовь златоглазки к Орму на время отодвинула Хейда на второй план… И все же он думал, что сможет вернуть ее! Зная Орма, Хейд видел, что Победитель не увлечется надолго. Ему нужно лишь подождать! И он ждал и дождался… Чего?
Хейд вновь вздрогнул. В той Бронвис, с которой он был в этот вечер, уже ничего не осталось от яркой красавицы, дерзко пленявшей сердца. Те, кто раньше ей восхищался, теперь бы могли испугаться ее… Но, увидев Бронвис, Хейд понял, что это неважно. Неважно, что люди столицы считали: сражаться с “дыханием грез” бесполезно! Пока есть желания, есть и надежда… Он должен помнить об этом! Он все еще любит ее!
Отъезд Бронвис его опечалил, но не смутил. Хейд не стал догонять ее. “Встретимся позже!” — решил он. Хейд помнил, как нервно дрожали тонкие руки, как ярко пылал лихорадочный взгляд, как резки были движения Бронвис… Обычно после дозы “дыхания” этих признаков нет, они появляются позже, когда человек начинает узнавать окружающий мир. И чем дольше он тянет с приемом, тем больше теряет контроль. Будь у Бронвис с собой порошок, она бы не стала мучить себя.
— Значит, день или два ничего не изменят! — подумал Хейд. — В Гальдорхейме замену не скоро найдешь, а до Лонгрофта ей не добраться!
Покидая трактир, Хейд не стал искать Бронвис, он сразу направил коня прямо в лес. Хейд считал, что нашел лучший выход, который позволит “поймать сразу двух черных лис”. (Поговорка была популярна у вирдов.) Узнать, кто затеял поход против Орма и выяснить, как помочь Бронвис…
— Норт скажет мне, что к чему! — повторял себе Хейд.
Простодушно звенели голоса мелких птиц, что решили зимовать в Гальдорхейме. Стук твердых копыт утешал, подавая надежду. Как, впрочем, и шелест еще не опавших деревьев . И говор лесного ручья, словно бы повторявшего Хейду: “Гальдорхейм… Гальдорхейм…”