(ЛИТВА, 1974)

Ривка жила в Вильнюсе и была единственной, кто выжил в своем местечке в июне 1941 года. Мать заслонила ее при расстреле, и ночью она выбралась из едва присыпанного и еще дышащего рва. И потом, прячась в лесу, тоже выжила. Их там, бежавших из разных мест, было несколько – нашли друг друга. Но все, кроме нее, умерли от голода или замерзли.

Ее местечко до войны жило как бы автономно – своя школа, свой спортивный клуб, свои богачи и бедняки. Большинство были ремесленниками и обменивали или продавали соседям то, что шили, паяли, ковали, делали и ремонтировали. Они не верили слухам о возможной войне и в то, что нацисты ненавидят евреев.

– Немцы – цивилизованная нация, – говорили одни. – Ну не любят они евреев. А кто нас любит? Только Б-г. Потому и наказывает, что не слушаемся…

А другие ничего не говорили. Не интересовались, считали ерундой, которую читают и обсуждают бездельники. Они просто жили своей реальной жизнью – между работой, заработком и семьей.

О том, что началась война, местечко узнало, когда пришли соседи. С винтовками и заводилами из города. Соседи и расстреливали.

Не все, конечно.

Но – всех.

Единственный вопрос, на который не могла ответить Ривка: «За что?». За то, что кто-то пошел в политику, кто-то готовился уехать в Палестину, кто-то усердно молился, а кто-то поддерживал независимость от русских? Так у соседей было то же самое. Только вместо Палестины – Америка.

Я тогда не знал, что ей сказать. И сейчас не знаю.

Немцев давно выгнали, но соседи-то остались.

Не все, конечно.

Но – всякие.