(КУБА, 1993)
Один человек мне сказал, что свобода – это осознанная необходимость.
– Си, – ответил я по-испански и подумал о том, что свобода – это осознанная необходимость одиночества. Особенно среди трудящихся и их масс.
Тенистая вилла оказалась одной из тайных резиденций Фиделя Кастро. В народе говорят, что всего их около пятидесяти и вождь частенько ночует на новом месте.
Но я-то не знал.
Машины с мигалками вынырнули из щели ворот какой-то тенистой виллы на одной из улиц Гаваны, а рука сама выхватила из рюкзака за спиной маленькую видеокамеру. Велосипед, закачавшись, упал навзничь на асфальт, и я вдруг нутром понял, что произошла какая-то неприятность. И потому даже не повернулся вслед промчавшейся кавалькаде. Но было поздно. Какие-то ребята в штатском, бормоча свои мантры, уже брали Рауля под локоток и одновременно поджимали меня к своей машине.
У Рауля было удостоверение кубинского офицера. Он пять лет пытался демобилизоваться из армии и вырваться в Россию, куда, не выдержав, вернулась его жена. Но его не пускали. Жене удалось, чудом подсобрав денег на валютный билет, уехать. А он остался. И все-таки у кубинцев, видимо, сравнительно либеральные в чем-то порядки. Рауля не увольняли, но и быть все время в части никто не заставлял.
Он занимался мелкой спекуляцией, почти как все в этой стране. Доставал где-то лезвия для бритв, еще кое-что по мелочам и менял на черном рынке. Точнее – по соседям и знакомым. Магазины были пугающе пусты, даже попить чего-нибудь в жару, если ты не в туристическом центре столицы, было негде или нечего. Скудный ассортимент еды и товаров выдавался по талонам. Бобы, рис, одна дешевая сигара в месяц…
На купленных за сорок долларов двух велосипедах мы крутились по Гаване, навещая то знакомых Рауля, то адвентистов, то синагогу, то черный рынок, то китайский квартал… Кубинцы доброжелательны и любопытны, но говорить «за жизнь» с иностранцем опасались, разве что наедине.
Велосипеды были спасением в их громадном раскаленном городе. Редкие автобусы, слепленные, как правило, из нескольких венгерских «Икарусов» советских времен, безбожно чадили соляркой, и сесть в них было просто невозможно.
Но в остальном посадить могли запросто.
– Ребята, за вами следят, – сказал нам прохожий, когда я остановился на улочке, чтобы снять написанные черной краской надписи «Вива, Фидель» поверх замазанных «Долой Фиделя»…
Штатские, между тем, уложили велосипеды в багажник и отвезли нас в какой-то полицейский участок. Света там не было, задержанных тоже.
Пара свободных, как жизнь, камер.
Да и куда бежать? Остров…
Несколько полицейских сели с нами на ступеньках здания, угостили холодной водой, и мы стали ждать, что же будет дальше. Сотрудник, приехавший вскоре, провел допрос, посмотрел пленку и попросил стереть десять секунд кавалькады с мигалками.
– Все, – сказал он, закончив. – Вы свободны. Можете ехать домой, отдыхайте, а ваш товарищ-офицер останется здесь для дополнительных выяснений.
Наступал конец света, и тропические сумерки быстро переползали в густую тягучую ночь. Они что, всерьез решили, что я его, одного, здесь оставлю?
– Я никуда без него не поеду…
Сотрудник поначалу удивился, но через пятнадцать минут беспредметного разговора махнул рукой и умчался.
Время от времени кто-то звонил в участок, и я тогда выучил свое первое испанское слово «трахерос», что значит «иностранец». Полицейский у керосиновой лампы, рядом с которой стоял телефон, вновь и вновь отсылал меня домой.
Рауль переводил, но мы друг друга не понимали.
Было уже почти четыре часа утра, когда, наконец, они сдались. Сопровождающий на велосипеде полицейский с фонариком провел за собой по темным, хотя и безопасным, гаванским улицам до освещенного района.
– Здесь сами найдете…
И мы надавили на педали.
У Рауля, на рабочей окраине города, я добрался до кровати и, проклиная духоту, заснул, едва положив голову на подушку.
Утро на Кубе, как везде в южных странах, живое и умиротворенное. Но дома почему-то никого не было. Сварив кофе, купленный в валютном магазине для иностранцев, я сел на качалку у дверей, под навесом, самой настоящей что ни на есть фазенды.
Рауль появился почти в полдень. В дверях соскочил с велосипеда, бросил его и вдруг, подбежав ко мне, сидящему, встал на колени и обхватил руками.
– Ты даже не представляешь, что для нас сделал…
Я испугался, что он заплачет.
Оказалось, что рано утром за ним пришли решительные парни из военной полиции и забрали в часть. Ничего хорошего не предвиделось.
– Ну вот что, – сказал без предисловий командир. – Ты тут с иностранцем, да еще с журналистом, да еще с израильтянином попал в какую-то темную историю. Короче, чтобы духа твоего больше в армии не было.
И добавил:
– Поздравляю…
Так я приобрел дом в Гаване, где мне всегда будут рады. Номенклатурная ползучая революция и черный передел красных баронов там еще впереди. Проходили – знаем.
Но пока на острове Свободы стало одним свободным человеком больше. В конце концов, к русской жене оттуда выпускают. И все у них должно быть хорошо – век воли не видать.