«Ручное» железо Древней Руси

Первые Демидовы остались в памяти поколений прежде всего строителями и владельцами металлургических мануфактур. Этим словом историки именуют предприятия, одновременно обладавшие несколькими признаками: они были относительно крупными, на них присутствовало разделение труда, производство осуществлялось не вручную, а с помощью машин. Считается, что в России мануфактуры возникли еще в конце XVI века. Одной из первых стал казенный (принадлежавший государству) Московский пушечный двор, отливавший бронзовые пушки.

В России крупные предприятия, перерабатывавшие железную руду, появились значительно позже, чем в Западной Европе. Но отсутствие таковых не означает, что собственного производства железа здесь не существовало. Этот металл требовался в любом — городском и сельском — домохозяйстве: и для плуга, и для топора, и для подковы. Его покупали у соседей (в частности, в Швеции), однако, вполне понятно, импортное железо употребляли не для нужд многочисленных крестьянских хозяйств. Живших на Русской равнине хлеборобов, охотников и рыболовов с самого начала железного века «титульным» металлом обеспечивали свои же братья — крестьяне-«домники», вырабатывавшие железо на крошечных заводах, называвшихся «ручными». Главной производственной единицей на них был один или несколько именовавшихся «сыродутными» горнов. Такие горны, они же «домницы», представляли собой металлургические печи, в которых при относительно низкой (ниже расплавления металла) температуре путем прямого восстановления получали мягкое малоуглеродистое железо. Извлеченное из горна, оно именовалось «крицей» и представляло собой ком весом в пуд-полтора, в котором восстановленный металл был смешан со шлаком, «соком», как тогда его называли. Это железо считалось «сырым» — использовать его по назначению было невозможно. В особых «железцовых» кузницах крицу, многократно подогревая, проковывали, механически освобождая от шлака. Так получали «батожки» (куски) сравнительно однородного железа, которое, отличая от сырого, называли «дельным». Именно из него делалось большинство изделий, в частности крестьянский инвентарь. Но для некоторых предметов требовался материал с другим, более высоким комплексом свойств. Дополнительная обработка дельного железа позволяла насытить его углеродом, превращая в более прочный и твердый «уклад» (низкоуглеродистую сталь) и даже в сталь среднеуглеродистую — еще более твердую и прочную. Но в большинстве случаев кузнецов устраивало и простое, сравнительно мягкое железо.

 

Первые металлургические мануфактуры тульского края

Описанная технология была проста и дешева, благодаря чему получила широчайшее распространение и использовалась в России очень долго — до XVIII века включительно.

Между тем в Европе еще в XII веке научились получать из железной руды принципиально иной, высокоуглеродистый сплав — чугун. Восстановление при новой технологии велось в значительно больших по размерам печах (предках современных домен) и, благодаря более интенсивному дутью, — при более высокой температуре. Имея недостатки (в частности, повышенную в сравнении с железом хрупкость), чугун обладал и ценными качествами — прежде всего хорошими литейными свойствами. Со временем был разработан способ снижения в сплаве содержания углерода, благодаря чему он превращался в обычное малоуглеродистое железо. Так родилась принципиально новая технология переработки железной руды: в отличие от ранее существовавшей одностадийной (руда — железо) — двухстадийная (руда — чугун — железо). Более сложная, чем прежняя, она обладала множеством достоинств. Важнейших было два: неизмеримо большая производительность процесса и большая однородность металла, позволявшая обеспечить более стабильное его качество. Доменный завод обладал всеми признаками мануфактуры. Это было относительно крупное производство. На нем трудились узкоспециализированные в своих умениях мастера — доменный, литейный, плотинный и прочие. Здесь действовали сложные механизмы, приводившиеся в действие уже не вручную, а силой воды, отчего такие заводы называли «вододействующими».

Первые попытки создать доменную мануфактуру в России связывают с деятельностью английских купцов, появившихся здесь при Иване Грозном. Но данное им на это разрешение вскоре было отозвано. Первая домна в Московии появилась значительно позже — при первом царе из династии Романовых.

Отцом русской доменной металлургии суждено было стать нидерландскому предпринимателю Андреасу Дионисиусу (в России Андрею Денисовичу) Виниусу, первоначально занимавшемуся здесь торговлей. Пару раз по поручению правительства он довольно успешно продал за границей казенный хлеб, благодаря чему в качестве поощрения получил льготы. В 1632 году государь пожаловал купца снова: по его просьбе велел ему и компаньонам, родному его брату Абрахаму (Авраму) Виниусу и Юлиусу Виллекену (Елисею Вылкенсу, Вилкенсену), из железной руды «делать всякое железо на десять лет безоброчно». Заниматься этим было указано (оговорено: «против их челобитья») «меж Серпухова и Тулы на трех реках: на речке Вошане, да на речке на Скниге, да на речке на Вороне и вперед, где они… места приищут». Компаньонам предписывалось «мелницы на тех местах ставить и железо на всякие статьи плавить и лить и ковать пушки и ядра и котлы и доски и разное прутье и всякое железное дело делать». Под «мельницами» подразумевались гидросиловые установки, использовавшиеся для приведения водой в действие доменных воздуходувок и перековывавших чугун молотов.

Заводы — фактически цехи единого предприятия — были поставлены цепью вдоль речки Тулицы, притока реки Упы, на расстоянии один от другого одна-две версты. (Разместить их рядом не позволяла слабость водотока небольших речек.) Адрес: Тульский уезд, Старогородищенский стан, по которому заводы получили одно из названий — Городищенские (другое — Тульские). От ближайшего из них до оружейной Тулы (с которой еще познакомимся) было всего 12 верст. Обратим внимание: первый доменный завод России, давший продукцию уже в 1636 году, действовал вблизи центра, где исстари делалось оружие. Связь между двумя отраслями российской промышленности — черной металлургией и производством вооружения, существовавшая уже давно, с пуском под Тулой домен еще более укрепилась.

На Городищенских заводах совмещались производство чугуна и его передел в железо. Отливавшие пушки и ядра к ним, делавшие сковороды и кандалы заводы стали опытным полигоном, доказавшим, что из русских руд лить чугун можно не хуже, чем в других странах, что железо из такого чугуна во многих случаях вполне заменяет шведское. Государство, кровно заинтересованное в наличии в России подобной индустрии (во многом обеспечивавшей потребности армии), помогало его развитию: предоставляло заводчикам ссуды, приписывало к заводам дворцовых крестьян.

Первостроитель заводов Андрей Виниус «выпал» из их истории уже через десятилетие после пуска. Созданные его заботами печи и молотовые перешли к его компаньонам «второй волны»: к нидерландскому купцу Филимону Акеме и выходцу из Гамбурга, резиденту датского короля Петру Марселису. Именно они построили верстах в сорока от Городищенских заводов первый в России чисто передельный (железоделательный) комплекс — Каширские заводы на речке Скниге, работавшие на чугуне, с полной переработкой которого молотовые на Тулице не справлялись. За ними последовали новые мануфактуры. Так Городищенские заводы стали центром Тульско-Каширского металлургического района, древнейшего в истории русской доменной металлургии.

Большинство владельцев российских металлургических мануфактур XVII века были иностранцами. Имелись и исключения, но немногочисленные. Только в последнем десятилетии века наметилась новая тенденция. В 1690 году все заводы Марселисов, как выморочное имущество, отошли в казну и вскоре были переданы отечественному собственнику — дяде царя Петра Алексеевича боярину Льву Кирилловичу Нарышкину. А через несколько лет началось строительство заводов русскими предпринимателями. Первыми из них были основатели завода в городе Романове дьяк Кузьма Борин и принадлежавший к гостиной сотне Никита Аристов. Примерно в это же время строил в Туле свой первый завод казенный оружейник Никита Демидов.

 

Тульские казенные кузнецы-оружейники

Тульский край не только родина российского чугуна. Он же подарил России целую когорту выдающихся предпринимателей-металлургов. Баташевы, Мосоловы, Красильниковы, Лугинины, Ливенцовы — их имена навсегда остались в истории российской промышленности. Но первыми в ряду и по масштабу, и по значимости совершенного, безусловно, стоят Демидовы. Они торили трудную дорогу, они же первыми среди тулян (так называли жителей города в те времена) показали, как далеко можно по ней пройти.

Средневековая Тула (первое надежное упоминание — 1381— 1382 год) к большим городам долгое время не относилась. Заметную часть ее населения в XVI—XVII веках составляли ратные люди — служилые люди «по прибору». Но и невоенное ее население своими занятиями было связано с главным в то время назначением Тулы — крепости на южной границе Русского государства. Не позднее последней четверти XVI века здесь появились кузнецы, делавшие оружие для казны. В 1595 году они были освобождены от тягла, им было дано право жить особой слободой отдельно от посада. Было ли это право тогда же реализовано — неизвестно. Источники первой четверти XVII столетия упоминают две группы кузнецов — казенных и оброчных, в начале следующей четверти века, по-видимому, слившиеся. Местом их жительства стала казенная Кузнецкая слобода, располагавшаяся в Заречье — местности на правом берегу Упы, противоположном тому, на котором находилась основная, с построенной в 1514—1521 годах каменной крепостью, часть города. (В литературе эту слободу называют также Оружейной. Хотя это название стало употребляться позднее, будем использовать его как синонимическое.) На протяжении XVII века численность казенных кузнецов устойчиво увеличивалась: за 70 лет (с 1626 по 1695 год) выросла почти до двухсот человек — вчетверо.

Основной продукцией тульских казенных кузнецов этого времени было простейшее огнестрельное оружие — самопалы, как обобщенно его называют в документах начала XVII века (соответственно, оружейников — самопальниками). Другое название — пищали — ближе к концу столетия сменяет слово фузея.

Кузнецы работали в находившихся на их дворах мастерских. Железом обеспечивали себя фактически сами. Его готовили «железного дела промышленники» — особая группа в составе слободы, владевшая ручными заводами с сыродутными горнами и железцовыми кузницами. Довольно рано труд слободских кузнецов специализировался — среди них появились особые ствольные заварщики, замочники, «ложные» (ложевые) и прочие мастера узкого профиля. Организация производства усложнилась, но выбиравшиеся ими из своей среды оружейный староста и его помощники с ней справлялись. Развитое разделение труда склоняет некоторых историков считать их слободу примером особой разновидности мануфактуры — «рассеянной». Но машины, сложные станки тульскими кузнецами не применялись — труд оставался ручным.

Работая на казну и поставляя ей продукцию по фиксированной цене, кузнецы имели немалые льготы, набор которых расширялся. Превратившись в привилегированное сословие, оружейники добивались расширения привилегий, выпрашивая их, а подчас и явочным порядком захватывая. Показателен случай, о котором сообщает жалоба, поданная тульским земским бурмистрам в 1710 году. Получив список казенных кузнецов, на которых числился долг по налогу с домовых бань за 1707 год, избранные посадом его сборщики отправились в слободу собирать задолженность. «Ходили, — рассказывают они, — многажды, и им де нихто не платит». Сборщики известили об этом воеводу, позже — еще раз. Тот, призвав, потребовал деньги с них самих. Они еще раз пожаловались: им «таких денег кузнецы не платят, чинятьца им силны. И за то де он, воевода, их, целовальников, приказал держать за короулом в приказной избе и бил батоги без вины нещадно. И хочет де мимо их, кузнецов, те банные денги доправить на них, зборшиках, безвинно, незнаемо почему». Три года кузнецы не платят налог, а воеводская власть, вместо того чтобы помочь сборщикам, решает «доправить» деньги не с защищенных указами неплательщиков, а с простых посадских, на свою беду попавших в сборщики по выбору «общества».

Привилегии стимулировали рост численности слобожан, позволяли наиболее удачливым и оборотистым из них зарабатывать и приумножать капиталы. Так в этой среде вырастали «пожиточные» люди, многие из которых, числясь представителями оружейных профессий, «самопального дела» уже не работали. Свою норму они выполняли, скупая готовую продукцию у других оружейников и сдавая ее от себя, сами же занимались предпринимательством, преимущественно торговым. Отношение к слободе у них было двойственным: льготы, конечно, облегчали коммерческую деятельность, но их приходилось отрабатывать личным участием в выборных слободских службах, становясь, на время, то старостой, то расходчиком, целовальником и т. д. — исполнителем одной из должностей, сопряженных с ответственностью и отнимавших время. Некоторые, наиболее оторвавшиеся от оружейного дела, уже тяготились своей сословной принадлежностью, но стряхнуть ее, перейдя в другое качество, не могли. К тому же и ниши, в которую можно было бы вложить постепенно прираставшие капиталы, помимо торговли и кредитных операций долгое время они не имели.

Не имели, пока на нее не указал своим примером Никита Демидов.

 

Кузнецы Антюфеевы. Загадки их происхождения

К казенным кузнецам принадлежали и отец Никиты Демидова, и сам Никита. Только родился он не Демидовым, а Антюфеевым.

Фамилий в современном понимании этого слова в посадской среде русского города XVI—XVII веков и у крестьян в селах не существовало. Их место занимали уличные прозвания, державшиеся обычно недолго — в лучшем случае несколько поколений. Но некоторые из них со временем закреплялись, и прозвище превращалось в фамилию. Так произошло и с тульскими кузнецами, звавшимися в XVII веке Антюфеевыми: одна их ветвь стала Демидовыми, другая — осталась какой была.

В литературе принятие Никитой Антюфеевым новой, ставшей впоследствии знаменитой, фамилии иногда связывают с преимущественным ее использованием в официальных документах. Г.И. Спасский называет даже конкретный акт, подавший повод «к принятию навсегда сего прозвания», — именно грамоту от 4 марта 1702 года о передаче Никите Невьянского завода. Мы не склонны к столь жесткой временной привязке этой важной перемены, но вполне согласны с основной мыслью. (Забегая вперед отметим, что смена фамильного прозвания подчеркивала отдаление Никиты от корневого своего рода — отдаление, свидетельствовавшее о достигнутых им успехах и этим приятное. В известной степени она носила символический характер. Так меняют имя постригаемому в монашество, в некотором смысле начиная его жизнь заново. Антюфеев оставался в прошлом. Выстроивший себя, обновившийся Никита, с его точки зрения, имел полное право на новое прозвание — Демидов.)

Что предки Никиты Демидова именовались не так, как его потомки, было известно давно. Но прозвание рода, из которого выросла одна из крупнейших предпринимательских династий России, в большинстве книг иное — чаще всего Антуфъевы. Именно так называли их многие из писавших о Демидовых историковXIX века: И. X. Гамель, Г.И. Спасский, К.Д. Головщиков. Наряду с ней в историографии мелькали другие варианты — Антюфьевы, Антуфеевы, но именно как варианты. Форма Антуфьевы явно доминировала. Историки следующих поколений относились к ней как к общепринятой, не задаваясь вопросом, достоверна ли она.

Стоило обратиться к документам, как выяснилось, что в позднесредневековой Туле не было жителей, звавшихся Антуфьевыми. Были созвучные по прозванию, но другие — Антюфеевы. Именно их, не Антуфьевых, встречаем в XVII столетии в составе разных групп тульского населения: среди кузнецов, кирпичников, стрельцов, даже казаков.

Из известных нам историков XIX века только один, В.А. Левшин, указал правильную форму фамильного прозвания рода, к которому принадлежал Никита Демидов. Но в полном виде сочинение Левшина было издано только в начале XXI века. Исправить историографическую ошибку, заметим, вполне невинную до той поры, как она закрепилась, оно не могло.

Тульские Антюфеевы XVII века принадлежали к разным сословным группам. Какая же почва питала своими соками родословную веточку наших Антюфеевых? Ориентируясь на род занятий зрелого Никиты Демидова, уместно предположить, что он происходил из кузнецов, казенных или посадских. Большинство из упоминаемых в документах Антюфеевых — действительно казенные кузнецы. Здравый смысл подсказывает с них и начать поиск. Однако предание выводит Антюфеевых из другой среды. Согласно ему Антюфеевы — кузнецы, но для Кузнецкой слободы некоренные. Историографическая традиция в качестве родины предков Демидовых указывает вообще негородской адрес.

Во мнении на этот счет историки XVIII—XIX веков (И. X. Га-мель, И.Ф. Афремов, Г.И. Спасский) фактически единодушны. Так, один из первых историографов рода Демидовых тульский историк Иван Афремов упоминает отца Никиты — «бывшего кузнеца села Павшина… который для усовершенствования себя в кузнечестве часто живал в Туле». О селе он сообщает, что оно находилось в Алексинском уезде. Гамель и Спасский уточняют: в 20 верстах от Тулы. В петровское время в Алексинском уезде существовал стан Старое Павшино, он же Старопавшинский или просто Павшинский. Он включал несколько сел, в том числе село Павшино, часть которого стала впоследствии именоваться деревней Сементиново. Наряду с ним существовало село Новое Павшино, оно же Новопавшинская слобода. На карте Дубенского района Тульской области находим его и сегодня. Оно-то обычно и считается местом жительства предков Демидовых, хотя толком объяснить, чем оно предпочтительнее Старого Павшина, никто не берется.

В Павшине действительно работали крестьяне-«домники» — владельцы сыродутных горнов и железцовых кузниц. Во всяком случае, именно такую картину рисуют источники 20-х годов XVIII века — времени, когда село принадлежало князьям Волконским. Такого рода промысел на старообжитых местах, как правило, имеет длительную историю, обусловленную сочетанием в этом районе необходимых ресурсов. Очень вероятно, что крестьянская металлургия существовала здесь и в XVII веке.

Среди известных поименно лиц, в том или ином качестве имевших отношение к павшинской металлургии, — ни одного с прозванием Антюфеев. Конечно, до нас дошли не все имена здешних жителей. Тем не менее результат настораживающий.

Отталкиваясь от этого факта, генеалог В.А. Могильников предположил, что зафиксированное историками XIX века предание о происхождении рода Демидовых говорит не об алексинском Павшине, а о Павшинской слободе — районе города Тулы. Такая слобода существовала на западной его окраине. Ее застройка тянулась вдоль дороги к одноименному селу, от которого и получила свое название. Гипотеза, перемещающая ранних Антюфеевых из алексинского Павшина в тульскую Павшинскую слободу, право на существование, несомненно, имеет. Только вот слабых мест у нее, пожалуй, даже больше, чем у старой версии. Антюфеевых в списках жителей этой городской слободы обнаружить пока не удается. Больше того. Для алексинского Павшина хоть известно, что в нем была развита смежная отрасль ремесла (крестьянская металлургия), значит, были кузнецы. Сведений же, что домники и кузнецы имелись среди жителей Павшинской слободы Тулы, у нас нет. О существовании их на тульском посаде в несколько более позднее время известно. Но связь их с Павшинской слободой пока не прослеживается.

Высказанные сомнения, конечно, не перечеркивают новую версию в принципе, но толку от нее на данный момент не много. Устранив одну трудность, гипотеза породила новые, справиться с которыми оказалось не проще.

Тем не менее некоренной характер Антюфеевых для тульской Оружейной слободы (на чем настаивает традиция) вполне вероятен. Только не ясно, кем были Антюфеевы изначально — крестьянами или посадскими.

 

Ранние упоминания об Антюфеевых

Мы не нашли Антюфеевых в селе Павшине, не нашли в Павшинской слободе Тулы. Между тем в писцовых и переписных книгах Тулы XVII века Антюфеевы и лица, имеющие родственные им формы фамильного прозвания, как уже говорилось, мелькают. Наиболее ранние выявленные упоминания — в писцовой книге 1625 года. В этом году в Туле проживали оброчный кузнец Владимир Антифеев (варианты Онтифеев, Антюфеев), казенный кирпичник Андрей Антифеев и стрелец Савелий Онтифеев. В связанных с учетом городского населения более поздних документах Антюфеевы, известные и новые, встречаются снова. Впрочем, по-прежнему не так часто, как носители старинных тульских фамилий — Баташевы, Мосоловы, Постуховы, Сабинины… Во всем этом можно усмотреть косвенное свидетельство того, что род Антюфеевых — не коренной для Тулы: закрепившись в ней, разрастись он пока не успел. Но можно акцентировать внимание и на другом: не будучи коренным, он все же в ней закрепился.

Исследователи обратили внимание на присутствие в так называемых «сметных росписях» по Туле за 1669 год в списке казенных ствольных заварщиков имени некого Демидки Клеменова, в котором заподозрили отца Никиты Демидова. Поскольку прозвание этого Демидки в документе не сообщено, аргументов в пользу гипотезы было немного: совпадали только принадлежность к предпочтительной сословной группе (к кузнецам казенной слободы) и имя. А вот патроним (отчество) не столько подтверждал правильность отождествления, сколько настораживал. Дело в том, что историки XIX века отчество отца Никиты чаще называли другое — Григорьевич.

Сравнительно недавно удалось обнаружить то же имя в более раннем, 1655 года, документе — сказке казенных кузнецов, составленной в связи с запросом о потерях тульского населения в «моровое поветрие» 1653/54— 1654/55 годов. В списке семей присутствует запись: «Дементей Клеменов сын Антюфеив сам третий живы». На обороте листа — заверяющий автограф: «Демка Клеменав сын сказал и руку приложил».

Итак, Демид Клеменов принадлежал к роду Антюфеевых, что резко увеличивает его шансы оказаться отцом основателя династии Демидовых. Точки над i расставляет список тульских казенных кузнецов, составленный при передаче города новому воеводе в декабре 1676 года. Он напрямую связывает два поколения рода: в нем упомянуты «Демка Клеменов сын Антюфеев, у него сын Микитка».

Заметим, что уменьшительное имя Демка могло быть образовано от нескольких полных, в данном случае: Демид, Демьян, Дементий, Дементьян.

Суммируем информацию, которую можно извлечь из этих документов, — информацию скупую, но в сравнении с преданием неизмеримо более достоверную. Итак, в Туле в третьей четверти XVII века жил казенный кузнец Дементий, он же Демка, Клеменов, сын Антюфеев. В середине 1650-х годов он имел семью, но небольшую («сам третий»). Последнее могло быть связано с его относительной молодостью и недавним отделением от отцовского хозяйства. Если одного человека могли именовать Демидко и Демка, в чем сомневаться, в данном случае, не приходится, если полные формы (Демид и Дементий) тоже воспринимались вариантами одного имени, то допустимо заключить, что этот человек был жив и 14 лет спустя, в 1669 году. Он оставался казенным кузнецом, принадлежа к одной из трех основных профессиональных их подгрупп, именно — к ствольным заварщикам. В этом же качестве, уже с сыном, встречаем его и в 1676 году.

По И.Ф. Афремову, Демид умер не позднее 1690 года. X. Хадсон, не ссылаясь на источник, сообщает, что он скончался через восемь лет после рождения сына Никиты, — получается, около 1664 года. Это несомненно не так — имя Демида встречается и в более поздних документах, до 1676 года включительно. А вот в списке тульских казенных кузнецов ствольных заварщиков от ноября 1680 года на том же месте, где в списке 1676 года находился Демка Клеменов с сыном Микиткой, записан уже один только Микитка. Вариант выделения сына из отцовского хозяйства отпадает: отец в списке вообще не фигурирует. Единственное правдоподобное объяснение — сын к этому времени осиротел.

Получаем простую и достаточно «крепкую» родословную схему этой линии рода Антюфеевых: Клементий (Клемен) — Дементий (Демка, Демидко) — Микитка, будущий тульский и уральский заводчик Никита Демидов. А в туманной дали маячит имя возможного прадеда Никиты. Его след можно усмотреть в той же росписи 1655 года. В ней, сразу за именем Дементия Клеменова, следует запись: «Клемен Деменов з женою и з детми сам шест живы». Если с учетом близости записей предположить, что этот Клемен — отец Дементия и дед Никиты, то его (Клемена) отчество дает имя прадеда. В пользу предположения может свидетельствовать и то, что семья Клемена имела большую численность (дольше существовала?), и то, что возможный «отец» в отличие от сына не приложил к документу руку (принадлежа к «старому» поколению, был неграмотен?). В документе патроним предстает в форме Деменов, производной от Дементьев или Демидов. Как видим, не исключено, что имя Дементий/Демид передавалось в роду Антюфеевых из поколения в поколение.

О родственном окружении Демида Клементьевича сказать можно немного. У него, по-видимому, имелся брат. Его существование предположил И.Ф. Афремов, производивший от него современных ему Антюфеевых, живших в середине XIX века в Чулковской слободе Тулы. Историк полагал, что, как и Демид, он переселился в Тулу из алексинского Павшина. Уездное происхождение требует доказывания, между тем как существование брата можно считать вероятным и без специальных разысканий. Недавно с этим братом отождествили упоминаемого в документах 1669—1683 годов замочного мастера Василия Антюфеева, для которого удалось установить его отчество — Клементьевич. Этот Василий имел сына Игната, приходящегося Никите Демидову, получается, двоюродным братом.

В скольких браках состоял Демид Антюфеев, как звали его жену — неизвестно. Историки XIX века сообщают имена его сыновей: кроме знаменитого Никиты называют также Семена и Григория, но документальных подтверждений их существованию пока не найдено. Некоторые относящиеся к 1710 году данные о тульском кузнеце Семене Демидове Евтифееве выявить удалось, но был ли он братом Никите — уверенно заключить из них невозможно. Сами сведения очень интересны — они приоткрывают дверь в частную и общественную жизнь представителей рода. В доношении, поданном князю Г.И. Волконскому, Семен признается в двоеженстве, упоминает имя своей второй жены (Федосья Козмина дочь), говорит о принадлежавших ему дворах в Москве (наемном) и Туле, о том, что на последнем хранилось 1100 пудов железа. Любопытная деталь — явно конфликтные отношения С.Д. Антюфеева с племянником Н.Н. Демидовым. Семен рассказывает лишь об одном эпизоде их вражды, но не исключаем, что она затянулась на десятилетия. Не этим ли объясняется странность, обращающая на себя внимание при изучении корпуса демидовских приказчиков: в значительной степени сформированный из родственников и свойственников, родни ближайшей — Антюфеевых — он не включал никого?

Не исключено, что другая семья Семена Демидовича (жена Анна Кондратьева, трое сыновей и две дочери) упомянута в переписной книге тульской Оружейной слободы 1715 года. О самом Семене сказано, что он «с Тулы бежал в 712-м году».

Высказано предположение о существовании у Никиты Демидова двух неизвестных по имени сестер, одна из которых вышла замуж за казенного кузнеца Аврама Артемьевича Куприна, а другая — за Степана Копылова. Сыновья обоих служили позднее у своего дяди в приказчиках.

В первой трети XVIII века Антифеевы, не занимая значительного места в промышленной среде Тулы, тем не менее в ней оставались. Двое из них — стальной мастер Макар Игнатьевич и промышленник Андрей Семенович Антюфеевы (можно предположить: сыновья Игната Васильевича и Семена Демидовича) — принадлежа к казенным кузнецам, владели ручными заводами. Кем бы они ни приходились нашим Демидовым, родственная их близость им несомненна. Тем более показательная их причастность к миру тульского металла.

Антюфеевых среди жителей Тулы встречаем и позже — в XVIII и XIX веках, причем почти все они по-прежнему оружейники. Жили здесь Антюфеевы и в XX столетии. Вопрос, кто из них был близок к Демидовым (принадлежал к потомкам братьев Никиты или к линии его дяди), требует изучения.

 

Кто Никиту кормил, поил и учил

Документов, которые хоть что-то рассказывали бы о первой половине жизни Антюфеева Никиты (время приблизительно до начала 1690-х годов), как мы убедились, огорчительно мало. Портрет на их основе не создать, даже эскиз не набросать — в распоряжении мелкие упоминания, случайные частности. Безмолвие документов отчасти компенсируют легенды, тоже, впрочем, немногочисленные и немногословные. В чем-то неточные, в чем-то искажающие реальность, во многом они, однако, вполне правдоподобны и, не исключено, — даже и достоверны.

Большинство авторов, в сочинениях которых они переданы, лишь пересказывают уже опубликованные версии, иногда перерабатывая их и дополняя. Наиболее интересны самые ранние фиксации того, что сохранила коллективная память, — тексты, помещенные в работах И. X. Гамеля (1826), Г.И. Спасского (1833) и И.Ф. Афремова (1850).

Согласно Афремову, придерживавшемуся, как мы помним, версии сельского происхождения предков Демидовых, Никита родился уже в Туле в 1656 году. Эти данные заимствованы скорее всего из эпитафии на его надгробии, которая сообщает еще и дату события: 26 марта. На основании указов царя Федора Алексеевича 1678 и 1679 годов, «коими дозволено всем, из свободного состояния кузнецам, записываться в тульские самопальники, старик Демид… с сыном своим, отлично уже обучившимся оружейным мастером Никитой Демидовым и внуками, приписался в казенные самопальники и, имея от прибыльных трудов своих хороший достаток, обзавелся в Кузнецкой слободе двором и домом… По кончине родителя Никита Демидович Антуфеев 1690-го года имел уже много работников и зажиточное состояние».

Не всё в приведенный рассказ перешло из предания, даты историк черпал откуда-то еще — они в памяти поколений без письменной фиксации не удерживаются. Но отличная обученность молодого Никиты, прибыльность его трудов и хороший достаток в доме — обогатить рассказ такими деталями могла как раз устная традиция.

Чему учился Никита — долго гадать не приходится. Читать и писать он не умел. Зная о природной его талантливости, это можно объяснить только тем, что грамоте его не учили. Где учился другим «наукам» — тоже не секрет. Несомненно, в самой слободе, где индивидуальное ученичество еще долго оставалось единственной формой передачи прикладных знаний и опыта. Несомненно, вначале у отца. Вероятно, у кого-то из местных мастеров он «стажировался» после смерти родителя — об этом рассказывает предание, которое приведем ниже. С учетом того, что, как обнаружится позже, он обладает знаниями, достаточными для постройки вододействующего металлургического завода, очень вероятно, что он поработал и на одном из существовавших под Тулой таких заводов, куда время от времени направляли и казенных оружейников.

О том, как применял освоенные навыки молодой Никита Антюфеев, повествует история, известная благодаря Д.Н. Бантышу-Каменскому, у которого она была заимствована Е. П. Карновичем и К.Д. Головщиковым. Присутствующие в ней детали — из тех, которые или фольклор сохранил, или кто-то придумал, вжившись в стиль. Вот как передает ее Головщиков: Никита «нанялся… в работу у одного из местных (тульских. — И. Ю.) кузнецов с платою по одному алтыну в неделю. Первые 5 алтын, заработанные Никитой Демидычем, он отдал своей матери, сказав при этом: "Вот тебе, матушка, за то, что ты меня кормила и поила!" Сосед мастера, у которого жил Никита, заметивши в нем хорошего работника, стал переманивать его к себе, обещая вместо одного три алтына в неделю. Демидыч же, помня хлеб-соль своего хозяина, сообщил об этом ему, прося прибавить к прежней плате хоть что-нибудь. Кузнец, зная искусство и прилежание Никиты, охотно согласился на прибавку, и Демидыч остался у прежнего хозяина».

Обратим внимание, что Никита в этом рассказе изображен уже потерявшим отца, причем складывается впечатление, что довольно давно (иначе кормильцем уместнее было бы называть именно его, а не мать). Это не согласуется с документами, в одном из которых, 1676 года (Никите 20 лет), он упомянут вместе с родителем, тогда еще живым. Документ и предание дают две версии биографии, принципиально между собой различающиеся. Одну путевку в жизнь получает отпрыск, растущий под руководством и защитой родителя, совершенно другую — безотцовщина, подрабатывающий в мастерской у соседа. Совместить две версии юности невозможно. Документ и предание не согласуются.

Между тем именно этот и подобные ему исторические анекдоты формировали у потомков образ молодого Никиты: умелого и работящего, уважающего старших и помнящего добро, преданного данному им слову, готового ради него пренебречь корыстным интересом. Были ли перечисленные качества присущи ему в действительности? Они ли образовали тот сплав, который позднее позволил ему добиться столь блистательного успеха?

 

Никита в Москве

Первые документальные сведения о Никите, из совокупности которых можно выстраивать короткий рассказ, относятся к 1691 году. Они касаются спора вокруг земельного участка в Кузнецкой слободе. Оружейники, которые издавна покупали на нем уголь и «простреливали» (испытывали) казенное ружье, считали его своим. Стольник Михаил Васильевич Арсеньев утверждал другое: участок принадлежал его отцу. Не имея подтверждающих документов (якобы сгоревших при пожаре дома в деревне), Арсеньев тем не менее дворовое место огородил. Он хлопотал о его за ним закреплении и добился-таки посылки из Москвы грамоты соответствующего содержания тульскому воеводе. Кузнецы, утверждая, что в писцовых книгах такая собственность за Арсеньевыми не значится, исполнению указа противились. Арсеньев потребовал их к суду. Трое из них, староста Никифор Орехов и казенные кузнецы Никита Демидов и Исай Мосолов, находились в это время в Москве. 26 июня в Оружейной палате они объявили, что по иску Арсеньева отвечать «без совету мирских людей, своей братьи» отказываются. Одновременно заявляли о намерении «бить челом великим государем на него, Михаила Арсеньева, об отчистке торговой нашей площади, которую загородил он, Михайло, себе во двор и завладел без крепостей». Возможно, не вполне уверенные в прочности своей позиции, ссылаясь на данный слободе срочный заказ, они попытались разбирательство отложить: просили, чтобы Арсеньеву было указано «иску своего искать», когда ружья будут сделаны и сданы. Успеха в этом, однако, не добились: воеводе было послано распоряжение сообщить кузнецам о необходимости выслать в Москву одного или двух доверенных представителей «встать к иску» в Оружейной палате. Соответствующие расписки и поручительства воевода отправил 28 августа. Дальнейшие события неизвестны.

Что в первую очередь останавливает внимание в этой небогатой событиями и невыразительной в деталях истории — сам факт присутствия Никиты Демидова в составе делегации, во-первых, составленной из далеко не рядовых представителей слободы, во-вторых, занимающейся в столице вопросом, значимым практически для всех казенных кузнецов (уголь, которым торговали на спорном месте, покупали для работы все оружейники, проверке подлежала продукция также всех). Отчетливо видно, что, перевалив рубеж 35-летия, Никита Антюфеев сумел утвердить себя в слободе в качестве человека, способного решать ответственные и непростые задачи (в данном случае — защищать корпоративные интересы в центральном государственном органе). Нечто (авторитет? возросший уровень материального благосостояния?) подняло вчерашнего молотобойца до уровня, позволившего ему работать на равных с деятелями круга слободской элиты, — с действующим старостой и одним из представителей фамилии Мосоловых, род которых не раз давал слободе кандидатов на самые ответственные должности внутреннего самоуправления.

Поездка Никиты в Москву в 1691 году обратила на себя внимание историков еще и потому, что позволила предположить, что именно в это время он познакомился с царем Петром Алексеевичем. Не зная, когда и как это в действительности произошло, выскажем, однако, сомнение в правдоподобности этой гипотезы. Петр не часто в это время посещал Оружейную палату, если же посещал — прежде всего ради оружейных ее «закромов», откуда черпал оружие для вчерашних потешных. Такими вещами, как разбор спора по поводу небольшого земельного участка в провинциальном городе, он не интересовался — во всяком случае, подобных случаев в хронике его жизни мы не знаем.

Но крайне малая вероятность встречи с царем непосредственно во время рассмотрения в Оружейной палате дела, в котором участвовали кузнецы, не отменяет возможности их встречи в Москве в это и даже в более раннее время по другому поводу. Какому — узнаем.

 

Война за мельницу

Документы о борьбе оружейников за спорный двор в Кузнецкой слободе фактически не содержат сведений о Никите Демидове. Единственное, о чем говорится прямо, — что он в этих событиях участвовал. Прочее — умозаключения, лишь более или менее вероятные. А вот несколько грамот, посланных из Москвы в Тулу в 1695 и 1696 годах, рассказывают о сорокалетнем тульском кузнеце немало нового, причем такого, что объясняет, как, догнав слободскую братию, он рассчитывал ее обогнать. Правда, сами грамоты недоступны — или не сохранились, или пока не найдены. Но они прошли обычную для таких документов регистрацию в записных книгах Печатного приказа, где фиксировалось краткое их содержание. К этим записям и обратимся.

Грамот четыре, все по челобитьям Демидова, все к тульскому воеводе.

В первой, от 13 мая 1695 года, сообщено, что «Никиту и учеников ево ни в каких делех ныне и впредь на Туле ведать не велено, для того что ведомы они в Преображенском».

Во второй, от 12 августа, приказано «в мельничном ево разоренье и в похвалных на него словах смертного убивства тульского ямщика Васку Косинова сыскать, на Туле в приказной избе допросить во всем подлинно, да тот допрос, и, досмотря, того разоренья досмотр и сыск прислать к Москве в Преображенское».

В третьей, от 31 августа, «велено спорную землю в Тулском уезде, которая дана ему, Миките, по имяному великих государей указу после Прокофья Семенова сына Коптева, что спорят ныне тульские ямщики и владеть не дают ему, Миките, досмотрить, и описать, и чертеж учинить по писцовым межевым книгам… и по отказным книгам… да тот досмотр, и опись, и чертеж прислать к Москве в село Преображенское».

Последней, от 16 января следующего, 1696 года, было «велено тулских ямщиков Ивашку Костина с товарыщи сыскать за ослушание, что они чинатца силны — ему, Никите, мельницы строить не дали, сковав, прислать к Москве, в Преображенское».

Попробуем в этом разобраться.

Первая грамота выводит Демидова из юрисдикции местной власти. Неподсудность ей, несомненно, была для него важна, поскольку конфликты с тульскими жителями, если еще и не проявились, буквально стучались в дверь. Следующие рассказывают о борьбе и одержанной Демидовым победе в таком конфликте — первом из ставших нам известных. В двух грамотах говорится о данной Демидову земле, которую «спорили» тульские ямщики, препятствуя ему ею владеть, о каком-то «мельничном разорении» и об угрозах ямщиков в адрес Демидова. Что оба документа порождены одним конфликтом, не сказано, но их внутренняя связь очень вероятна: место действия, время, участники — все совпадает. Обратим особое внимание на упомянутую в тексте мельницу. Демидов ею не то владел, не то ее строил, а ямщик — разорил, нанеся Никите ущерб. «Мельница» — ключевое здесь слово. Обзаведение ею оружейника — прямая декларация далекоидущих его планов, поэтому неудивительно, что вокруг нее разгораются такие страсти. Победителем выходит Демидов: лиц, разоривших его мельницу, велено скованных прислать в Москву.

Примечательны характеристики, сопровождающие в грамотах имя Демидова. Он назван «оружейным мастером», при этом в двух — «туленином», еще в двух — мастером Преображенского полка. Что Демидов родом из Тулы, не новость. А вот его связь с Преображенским полком, любимым детищем молодого Петра, неожиданна и ценна. Через нее могут быть разъяснены многие загадки молодого Демидова. Станет понятнее происхождение опыта, обеспечившего включение Никиты в делегацию 1691 года. Решительность, с которой он, частное лицо, противостоял группе лиц (ямщикам), обладавшей и правами, и решимостью их защищать. И — причина неизменной его поддержки сверху.

Интересно бы знать, когда возникли эти отношения. В.О. Ключевский, не ссылаясь на источник, упомянул, что «еще в 1686 г. для потех Петра привозили в Преображенское сотни тульских ружей мастера Демидова». Нам удалось обнаружить только косвенное этому подтверждение. Документы свидетельствуют, что в этом году царь указал «ружье, завесные новые и мушкетные старые стволы, которое велено в Ствольном приказе починивать и отделывать в станки, простреливать в Москве и в походе при себе Великом Государе». Всего в тот год было пристреляно (частично, несомненно, в присутствии царя) более шести тысяч ружей. Среди записей, фиксирующих расходы на перевозку, присутствует и такая: «Июня 23-го: завесных 850 стволов Московского и Тульского дела, да мастеровых людей и зелья, возили в с. Преображенское и обратно на одинадцати подводах, по 4 алт. за подводу». Итак, летом 1686 года в Преображенское, где преимущественно жил в то время Петр, действительно привозили для пристрелки тульские ружья и мастеров. Поскольку это была самая первая из организованных Петром пристрелочных стрельб, не приходится сомневаться, что царь присутствовал на ней лично. Среди доставленных тогда тульских ружей вполне могли быть демидовские, среди сопровождавших их мастеров — тридцатилетний Никита Антюфеев.

Что Демидов в конце столетия был одним из крупнейших поставщиков тульского оружия, было известно и раньше. Так, И. X. Гамель отмечал, что сверх основного задания «могли Тульские кузнецы за положенные цены ставить стволы, замки или даже готовое ружье, сколько кто хотел, в Оружейную палату, а на сторону продавать строго было запрещено. — Таким образом от себя ставили в Москву ружья казенные кузнецы: Исай Масалов, Никита Орехов, Максим Масалов, а более всех Никита Демидов Антуфьев (Антуфеев)». Это утверждение также не сопровождается ссылкой на документ, но неудивительно, что на него до сих пор часто ссылаются. Гамель — историк, не склонный к фантазиям, строго придерживавшийся в своих утверждениях данных исторического источника.

В документах упоминаются действительно крупные — сравнимые с величиной казенного задания слободе — партии оружия («подрядного ружья»), принятые от этих и других заводчиков в Оружейную палату «для предбудущих воинских походов». Так, в 1699 году 1300 фузей сдал казенный кузнец Максим Мосолов, в 1700-м он же «объявил на продажу» тысячу фузей, Никита Демидов — две тысячи. В 1703 году последний поставил 4009 фузей. Что, однако, интересно: Демидов, если судить по подобным записям, ничем от других крупных тульских поставщиков оружия принципиально не отличался. И почему ему удалось совершить такой мощный рывок вперед и обогнать Мосоловых и Ареховых — совершенно не понятно.

Не понятно, пока не вспомним, что Никита — еще и оружейник Преображенского приказа. Вот ключ к первому его успеху. Точнее — ключ и сейф к ключу. Вот перекресток, на котором могли сойтись Петр и Демидов. Точнее — не могли не сойтись. Вот точка опоры набиравшего силу Демидова. Точнее — источник его силы.

 

Царь и кузнец: встреча

Но предания (вернемся к преданиям) о знакомстве кузнеца Антюфеева с царем Петром повествуют нечто иное. О связи Никиты с Преображенским полком они не помнят. В них не Магомет идет к горе, а гора к Магомету. Всё, если верить преданиям, начинается с появления Петра в Туле.

Вот как рассказывает о первой их встрече И.X. Гамель: «В 1696 году Государь Петр Первый, при проезде своем в Воронеж, остановился на короткое время в Туле и, желая заказать несколько алебард по имевшемуся при Нем иностранному образцу, велел призвать к Себе тех из казенных кузнецов, которые знали ковку белаго оружия: никто из них однако не смел явиться, кроме упомянутаго Никиты Антуфьева. Государь, увидя его, любовался его стройностию, большим ростом и необыкновенною силою, и сказал окружающим Его Боярам: вот молодец, годится и в Преображенский полк в гренадеры. — Испугавшийся Антуфьев упал к ногам Монарха и со слезами просил помиловать его для престарелой матери, у которой он был один сын. Государь, издеваясь, сказал: Я помилую тебя, естьли ты скуешь Мне 300 алебард по сему образцу. — Антуфьев уверил Государя, что скует гораздо лучше показываемаго ему образца и привезет к Нему в Воронеж через месяц, что и исполнил в точности. Государь, получивши сии алебарды, так был доволен работою, что пожаловал Алтуфьеву втрое против того, во что они стали, и сверх того одарил его Немецким сукном на платье и серебряным ковшом небольшой цены, обещаясь на возвратном пути в Москву заехать к нему в гости».

Еще живописнее рассказ И.Ф. Афремова, у которого описанию встречи царя и кузнеца предшествует вводный эпизод с участием П.П. Шафирова, призванный подготовить самодержца к этой встрече. Итак, готовится Азовский поход, в связи с чем царь начиная с 1694 года (так у Афремова) часто ездит в Воронеж.

«В одну из поездок этих, — повествует Афремов, — бывший с государем вице-канцлер барон Шафиров, отличный стрелок своего времени, проезжая Тулу, услышал об отличном тульском мастере Никите Антуфееве и отдал ему починить свой дорожный пистолет, работы славного Кухенрейтера. По истечении некоторого времени Демидов принес исправленный пистолет, и когда он всеми найден был в совершенной исправности, Демидов сказал, что у пистолета, отданного для поправки, испортилась затравка, и как его уже нельзя было починить, то он купил другой кухенрейтерский пистолет. Подавая другой пистолет Шафирову, он сказал: "Не угодно ли вашему превосходительству взять два пистолета вместо одного, потому что вина моя, я и поплатиться должен?" Оба пистолета были испробованы, сверены и признаны произведениями одного и того же мастера. Тогда Демидов объявил и доказал, что только один из них был настоящий кухенрейтерский, а другой собственной его работы. Такое искусство Демидова, — заключает Афремов, — сделало его известным императору Петру 1-му».

Вскоре царь и умелый мастер знакомятся лично. «Государь, — продолжает Афремов, — проезжая в 1696 году в Воронеж, остановился в Туле и приказал вызывать кузнецов, желающих приготовить алебарды, по привезенному им образцу. — На вызов государя явился Никита Демидов. Император, полюбовавшись его стройностью и высоким ростом, сказал, что этот молодец годится и в Преображенский полк в гренадеры. Демидов, сочтя эти слова за повеление принять его в полк, бросился к ногам государя и просил его помиловать для престарелой его матери, у которой он один только сын. Император отвечал ему шутя, что его помилуют, если он сделает триста алебард по данному образцу Демидов взялся сделать лучше образца и привезти их в Воронеж. — Действительно он приготовил алебарды…» Последующее — как у Гамеля: высокая оценка работы (уточнено: был доволен отделкой), тройная оплата, пожалование немецкого сукна и серебряного ковша, обещание на обратном пути заехать в гости.

Известны версии (в том числе фольклорные), в которых события этих историй смешаны: в приключении с пистолетом место Шафирова занимает Петр.

Удостоверить документами точность диалогов между царем и кузнецом невозможно в принципе. Может быть, имеет смысл оценить вероятность их встречи в то время и там, когда и где рассказывает предание? На первый взгляд эта задача кажется более выполнимой.

Начнем с того, что если связывать посещения царем Тулы с его поездками в Воронеж, то раньше 1696 года царь и кузнец встретиться на пути туда не могли — до этого времени Петр Алексеевич в Воронеже не бывал. Позже — могли неоднократно. Но именно могли. До сих пор у историков нет ни одного прямого документального свидетельства того, что царь посещал Тулу (притом что для разных мест тульского края таких свидетельств множество). Единственный случай, для которого проезд через Тулу можно считать доказанным, — его поездка в Воронеж в феврале 1700 года, когда он миновал Вашану, ближайшую к Туле станцию, где меняли лошадей. Отсюда дороги на юг в объезд Тулы не существовало.

Анализ исторических источников позволил установить вероятные даты посещений Петром Тулы. Увы, попытка проверить, могла ли состояться интересующая нас встреча, согласовывая ее с ними, обречена на неудачу. И не потому, что предполагаемые даты неточны (хотя это тоже не исключено). Дело в том, что в записанных вариантах легенды время, когда происходят события, обозначено приблизительно (да и странно было бы встретить в произведении этого жанра точную дату), так что легенду просто не к чему привязывать.

Реальность событий, описанных в ней, тоже под вопросом. Биографии некоторых «выходцев из народа», достигших высот в Петровскую эпоху, содержат эпизоды, подозрительно похожие на историю восхождения Никиты Антюфеева, какой ее рисует предание. Удачно сформулировав мораль таких историй словами «Петр Великий, отдавая справедливость талантам, в ком бы оные ни были, употребляет одаренных оными к важнейшим должностям», три подобных примера привел в своем собрании анекдотов о Петре его биограф И.И. Голиков. Действующими их лицами выступают московский купец Илья Исаев, сделанный царем обер-инспектором в Рижской таможне, некий сиделец в Гостином дворе (фамилия не указана), определенный третьим членом в портовую таможню, и еще один сиделец, из московской лавки купца Евреинова, — упомянутый Петр Павлович Шафиров, достигший больших высот и отмеченный за труды титулом. Царь в этих историях сначала убеждается в высоких профессиональных качествах простолюдинов: замечает способности у Исаева, наблюдает порядок в лавке, знание немецкого языка и «порядочные ответы» первого сидельца, проворство, владение тремя иностранными языками и «разум» второго. Заметив, запоминает и со временем определяет к работе, дающей возможность себя показать. Упоминается сходная легенда о встрече с царем, перевернувшей жизнь Михаила Ивановича Сердюкова, создателя и позднее арендатора Вышневолоцкой водной системы. (Любопытно, что и Сердюков, и Шафиров оказались связанными с Демидовым: Шафиров, как мы уже знаем, якобы дал ему возможность продемонстрировать свое мастерство, а Сердюков с Демидовым породнился: его сын женился на внучке Никиты.) Но сколь критически мы ни относились бы к легендарным рассказам о встрече Демидова и царя, сколь тщательно ни счищали бы с них вызывающие сомнение подробности, сам факт их встречи и знакомства подвергать сомнению не приходится. Очевидны и исключительные по значимости последствия этого для судьбы Демидова и его дела. Ближайшим стало строительство им мельницы на речке Тулице, которая, обзаведясь домной, скоро обернулась металлургическим заводом.

 

Царь и кузнец: заводу быть

«Завод Демидова был построен на р. Тулице; время основания его в точности неизвестно, но он существовал уже в 1697 г.», — писал авторитетнейший специалист в истории хозяйства Демидовых Б.Б. Кафенгауз в капитальной своей монографии, основанной на скрупулезном изучении множества архивных источников. Но источников, позволявших уточнить дату основания завода, Кафенгауз не обнаружил, а то, что он нашел в предшествующей литературе, не вполне между собой согласовываясь, опиралось на предание. Добросовестный историк предпочел ограничиться формулой «не позднее» — огорчительно недостаточной, но, по крайней мере, не вводящей в заблуждение.

Писавшие о заре демидовской промышленной империи после Кафенгауза, касаясь трудного вопроса, обогащали тему не столько фактами, сколько наблюдениями и умозаключениями, иногда поверхностными, иногда остроумными. Источниковая база, на которую они опирались, оставалась скудной и однобокой — по-прежнему ее составляли в основном предания.

Вот пример одного из них в передаче Гамеля. Сообщив колоритный анекдот о некстати поднесенном царю виноградном вине и поцелуе, который заслужила Кузнецова жена (приведем его позже), он продолжает:

«Государь велел Антуфьеву идти за Собою до Своей ставки, где показал ему иностранное, хорошо отделанное ружье; а когда Антуфьев взялся сделать таковое же, то Государь казался тем весьма доволен, долго с ним говорил и хвалил его ум и редкую предприимчивость. Когда же Антуфьев привез к Государю в Москву сделанныя им 6 таковых ружьев, то Монарх пожаловал ему 100 рублей и, поцеловав в голову, сказал: постарайся Демидыч разпространить фабрику свою, а Я тебя не оставлю — и тут же дал Указ отвести ему близ Тулы, в Малиновой засеке, несколько десятин земли для копания железной руды и для сжения из леса уголья. Антуфьев не упустил сего случая воз-пользоваться милостию Монарха. Он завел на речке Тулице, близ впадения оной в Упу, чугуно-плавильный завод, вероятно по образцу Городищенскаго, и вскоре отлил 5000 пудов артиллерийских снарядов, которые по возвращении Государя из чужих краев привез в Москву в Артиллерийский Приказ. Государь, узнав о сем, так обрадовался, что тотчас Сам туда приехал осмотреть снаряды сии, благодарил Антуфьева и велел выдать ему втрое против цены, платимой за таковыя же вещи с Нарышкинских и Миллеровых заводов».

Как видим, Гамель об обсуждении заводской темы во время тульской, 1696 года, встречи царя и Демидова не говорит ничего. Царь, посетив его в Туле, пьет у него водку, пиво и мед, целует хозяйку, потом ведет кузнеца показать понравившееся ружье. Далее действие переносится в Москву, куда привезены уже готовые ружья, и лишь после обещания царем покровительства («я тебя не оставлю») сообщается о заведении завода.

Не так у Афремова, решение важного перспективного вопроса относящего к более раннему времени. Речь о заводе заходит у него сразу после конфуза с вином. «Демидов, — продолжает Афремов, — для распространения фабрики своей, пользуясь благорасположением государя, стал просить дозволения устроить в Туле железный завод с вододействующими машинами, на устьях Тулицы, по примеру Городищенского немецкого завода (в 15-ти верстах выше, при селе Торхове). Великий Петр, осмотревши лично место это, дал соизволение свое Демидову делать плотину и строить завод (1696 г.), положивший начало обширному производству чугунного и железного дела в Туле… — Вскоре после этого Демидов привез в Москву шесть отличных заказных ружей. Государь остался ими весьма доволен, пожаловал смышленому русскому мастеру сто рублей и сказал: "Постарайся, Демидыч, пораспространить фабрику свою и завод, а я тебя не оставлю". Тогда же Петр Великий приказал отвести ему в Малиновой засеке (в 12-ти верстах от Тулы) несколько десятин земли для добычи чугунной руды и сжения угля (так называемые рвы, под засекою показывают до сего времени место это)…»

В отличие от Гамеля, не сопроводившего рассказ о начале Тульского завода Демидова ни одной датой, у Афремова дата присутствует. Только вот к какому событию она относится: к разрешению завод «завести»? к его основанию (началу работ)? к строительству? к пуску? И что из перечисленного правильнее выбрать в качестве «дня рождения» предприятия?

Автору этой книги удалось обнаружить документы, в своей совокупности приоткрывшие завесу тайны, окутавшей события, поистине ключевые для истории рождавшейся промышленной династии. Новым содержанием наполнился и вопрос о дате основания первого более чем из полусотни демидовских заводов.

Первый документ, подсказавший искомую дату, обнаружился в спорном деле 1756 года, возникшем в связи с размежеванием земель расположенного неподалеку от Тулы селения Алешня и прилегающих к нему пустошей между тогдашними их владельцами Баташевым, Ивашкиным и тульскими ямщиками. Помимо прочего предметом дискуссии стала существовавшая в этих местах некая «сухая речка» — лишенное воды русло неясного происхождения. Ямщики называли его перекопом, в давние времена устроенным Баташевым. Проводивший межевание землемер Шулепов доказывал иное. Устроить русло на этом участке, по его мнению, Баташев не мог, потому что прежде участок был залит водой — сюда, и даже дальше, заходил демидовский заводской пруд. В подтверждение землемер называл даты событий, из которых это следовало: «А завод Демидова Тульской прежде зделан, как Боташов: а имянно, Демидова завод — по жалованным грамотам 203 году, а платина повышена в 1701 году, а Боташов получил во владение свои завод в 711-м году».

Итак, по Шулепову, демидовский завод на Тулице был построен на основании жалованных грамот 7203-го, то есть 1694/95 года. Откуда Шулепов почерпнул эти сведения, было не ясно (его обращение к личным архивам Демидовых более чем сомнительно), что, не дезавуируя его утверждения, несколько снижало их надежность. Новые находки, однако, полностью их подтвердили.

В 1733 году в Тулу для ревизии находившихся в ней и ее окрестностях частных металлургических заводов приехал асессор Василий Васильев. Нам еще придется говорить о событиях, связанных с этой командировкой, подробно, сейчас же заглянем в бумаги, составленные им при осмотре Тульского завода, принадлежавшего в то время старшему сыну Никиты Акинфию. По прибытии на завод ревизору было предписано первым делом потребовать у хозяина или приказчиков «подлинных указов или грамот, почему он, Демидов, теми заводами владеет». Акинфия на заводе не оказалось, отвечал его шурин, главный приказчик завода Семен Пальцов. Отвечал так: «Акинфей Демидов Тульскими железными заводами владеет по данной грамоте отцу ево, Акинфиеву, Никите Демидову, а надеетца де он, что та грамота дана ис Пушкарского приказу; да сверх той грамоты о владении оных заводов имеетца привилегия; и та грамота и привилегия имеются де в тулском доме оного Демидова у матери ево, которыя он, Палцов, отъискав, объявит….А в котором году построены и привилегии даны, о том значит во оной грамоте и привилегии».

Принес ли, порывшись в доме Демидова, Пальцов что-то из обещанного им — из документов не ясно. Но кое-что, имеющее отношение к делу, было обнаружено Васильевской ревизией самостоятельно при разборе заводских «писем». В частности — копия справки, присланной в Берг-коллегию из Конторы главной артиллерии и фортификации в 1730 году. В ней сообщено о челобитье Никиты от 31 марта 1694 года — документе, появление которого, возможно, и запустило маятник истории его завода. Его прошение касалось отписанной по обращению тульских ямщиков на государя мельницы на Тулице, к которой для сбора помольных денег был приставлен выборный целовальник. На нее-то и положил глаз Демидов, просивший теперь «пожаловать ево тою мелницею в жалованье на оружейное дело». Сообщено о удовлетворении прошения: «…та мелница по имянному великого государя указу дана ему по оценке со всякими мелничными заводы на 20 лет вместо денежного и хлебного жалованья». Решение сообщено в справке без даты.

Последовавшие за этим события смыкают историю мельницы с историей завода. О них сообщает воспроизведенная в справке сказка Демидова, показавшего в Пушкарском приказе: «Отдана ему, Никите, мушная мелница на оброк вместо годового окладного жалованья на 20 лет; и тое мелницу он снес, а около той мелницы построил железной завод, и тою мелницею к заводам владеет седьмой год, а еще владеть ему 13 лет». Эта сказка тоже не датирована, но приблизительно, с точностью до года, время ее подачи определяется легко — это 1700 или 1701 год. Получается, что мельница была ему отдана в 1694-м, самое позднее — в начале 1695 года. Именно это можно предполагать, ориентируясь на скорость, с которой решались прочие вопросы, возбуждавшиеся Демидовым. Но в данном случае это особенно важно. Если так и было, то трансформация мельницы (снос построек при несомненном сохранении плотины и элементов гидроэнергетического хозяйства) могла начаться уже в 1694 году. Что именно тогда все и началось, говорят грамоты, уже известные нам по записным книгам Печатного приказа. Вот в чем состояла бурная деятельность Демидова на мельничном месте (он создавал на этой площадке завод), вот чему бурно сопротивлялись тульские ямщики, вероятно, уже осознававшие, что им придется расстаться с частью своих выгонов и огородов.

И это все следы событий начальной поры Тульского завода, которые удалось в 1733 году обнаружить? Да, именно так. Сведения, несомненно, интересны, в силу чего и нашли отражение в экстракте. Но самого для нас (как и для ревизоров 290 лет назад) важного документа — именно разрешительного указа на строительство Тульского завода — найти и тогда не удалось. Пальцов вынужден был признать: «…по которому указу Никите Демидову велено завесть те Тулские железные заводы, оного указу у Акинфия Демидова он не видывал; и после смерти отца ево, Акинфиева, Никиты Демидова остался ль, или оной указ, хотя и был, а в бывшей пожар, как оные заводы в 1718-м году згорели, з другими писмами сгорел, того он сказать не знает».

Итак, документы говорят, что строительство завода началось в 1694-м, самое позднее — на рубеже 1694 и 1695 годов. Самый же ранний приезд Петра в Тулу, возможность для которого оставляют косвенные данные, относится к осени 1695 года. Предлагаемая преданием последовательность событий (тульская встреча — разрешение — строительство) в эту хронику не вписывается. Получается, что донесенные им сведения о встрече царя и кузнеца следует признать недостоверными?

Думаю, что нет. Встреча в Туле могла состояться. Возможно, она сыграла определенную роль в истории завода. Но эта история к тому времени уже началась. Скорее всего и о мельнице, и о заводе с царем было говорено еще в Москве. В Туле Петр действительно мог осмотреть «место сие» и мог сказать сохраненную народной памятью фразу: «Распространи Демидыч свою фабрику, а я…» Только раньше слушатели и читатели понимали под фабрикой ремесленную мастерскую Никиты, а общий смысл фразы состоял в том, что ее должен заменить вододействующий завод. Теперь из нее можно вычитать и другой смысл. Петр увидел похожее на сказку превращение мукомольной мельницы в металлургическую мануфактуру и не мог не пожелать волшебнику «распространить» его чудесное умение. Когда через восемь лет он будет размышлять над предложением передать Никите казенный Невьянский завод на Урале, то, может быть, вспомнит об этом случае.

Установив, что в 1694 году Демидов уже строил завод, мы вправе спросить: а когда ему это разрешили? Не исключено, что разрешительного указа у Никиты на тот момент не было. Можно представить два сценария развития событий, в обоих из которых строительство завода начинается до появления такого указа. Первый: Никита имел предварительное устное разрешение Петра, которое мог получить где угодно, но вероятнее всего — в Москве. Второй: он мог начать работы на свой страх и риск, в расчете на то, что оформит разрешение позже. Ожидавшаяся встреча с царем в Туле — вполне подходящий для этого момент. Общим для них является то, что рождавшийся на месте мельницы завод какое-то время мог строиться и даже существовать, считаясь официально все еще мельницей. Погружение в этот вариант снова запутывает вопрос, прояснившийся благодаря найденным документам. И окончательно распутать его (в смысле — вывести на однозначный ответ) не позволят никакие новые находки (а они возможны, даже вероятны). Все равно в поисках даты рождения первого демидовского завода придется принимать волевое решение, основанное не только на знании фактов, но, как мы уже говорили, на представлении, какое событие лучше подходит для того, чтобы считаться его рождением.

А хроника этих событий выстраивается уже сейчас: 31 марта 1694 года — подача Никитой просьбы отдать ему мельницу на Тулице «в жалованье на оружейное дело»; последовавший за этим указ, удовлетворивший эту просьбу; 1694/95 год — указ (или указы), разрешившие строительство завода. При этом сами работы (снос мельницы и строительство завода) начались, возможно, раньше.

 

Тульский завод в первые его годы

Выяснить, что происходило на заводе в первые годы его существования, не проще, чем разобраться в обстоятельствах его появления на свет.

След событий, сопровождавших превращение мельницы в доменный завод, сохранили уже цитированные грамоты тульскому воеводе, посланные в 1695-м — начале 1696 года из Преображенского. Мы помним о связанных с этим столкновениях — первых, в которых наблюдаем Демидовых воюющими со своими одноземцами. Пройдет совсем немного времени и подобные этому эпизоды станут повторяться. В боях и победах Демидов будет утверждать отличный от общего новый свой статус, преодолевая сопротивление среды, — продвигать и расширять свое дело.

Глухое свидетельство о состоянии дел на заводе относится к марту 1697 года. К этому времени Демидов, давно сотрудничавший с Преображенским приказом (учреждением, управлявшим Преображенским полком), завоевал авторитет в качестве специалиста в вопросах производства и ремонта оружия. В это время в Москву поступила прибывшая с Урала железная руда, которую последнее время усиленно там искали, намереваясь строить казенные заводы. Для экспертизы обратились к московским мастерам-бронникам и к Демидову. Он опробовал руду, изготовив из нее в качестве образца две фузеи с замками и два копья. Общее свое заключение сообщил в устной сказке в Сибирском приказе. Собственно руда получила в ней весьма высокую оценку. Но в приказе ему был задан еще один вопрос: согласится ли он переехать на Урал для ее разработки и плавки? Никита ответил обтекаемо: вроде бы отрицательно, но с перечислением условий, которые позволили бы ему озвученное решение изменить. Оговорки позволяли вернуться к вопросу вновь. Что же Никите мешало отправиться на Урал? По его словам, то, что «у него на Туле дом, и деревни, и железных и мельнишных заводов и снастей железных и оружейных заведено немалое число, и многие заводы не довершены». Из этих слов, если понимать их буквально, можно заключить, что на указанный момент Демидов не считал строительство своего Тульского завода законченным — оно продолжалось.

Мощность гидросиловых установок завода напрямую определялась запасом воды в заводском пруду, а он — площадью, ею залитой. Той земли, которую Демидов получил в свое распоряжение грамотами 1695 года, не хватало. Выход рисовался один — экспансия на прилегающие земли ямщиков. Демидов прямо (сказкой) просил об этом в 1700 году. Просил и добился! Положительное решение оформил указ от 2 января 1701 года, известный по производному от него указу, данному спустя полмесяца тульскому воеводе Ивану Игнатьеву. Земля Демидову отводилась без обиды для ямщиков: те должны были получить в полтора раза больший участок за счет стрелецких земель. Завод этим указом отдавался Никите «впредь впрок безсрочно» (прежде — на 20 лет вместо денежного жалованья). Ему предоставлялось множество льгот, из которых важнейшая касалась отвода для рубки засечного леса: он получил в свое пользование полосу в Щегловской засеке шириной в пять верст. Плюс — монопольное право искать и добывать руду в ближайших к Туле Щегловской и Малиновой засеках. Последнее, будь оно в точности исполнено, грозило полной остановкой копки руды на продажу, которой занимались крестьяне, и вслед за этим остановкой всех работавших на этой руде ручных заводов — основного поставщика металла для оружейного дела. Отчасти в силу столь опасных последствий, отчасти потому, что полная монополия на местную руду Демидовым ни тогда, ни после нужна не была, это свое право Демидовы в Туле реализовать не пытались.

Еще одна важная льгота, дарованная Никите указом 1701 года, — право покупать к своим заводам землю и людей. В отличие от других заводчиков он все еще умудрялся содержать свой завод без приписки к нему дворцовых крестьян, чем немало гордился, о чем при необходимости напоминал. Поскольку и крепостных он поначалу не имел, его предприятие носило чисто капиталистический характер (если считать главным его признаком использование вольнонаемной рабочей силы). Но при отсутствии достаточно развитого ее рынка надеяться на существенное развитие бизнеса не приходилось. Это понимал не только Демидов. Альтернатива приписке дворцовых волостей существовала одна: предоставление предпринимателю права покупать земли и крестьян. Прочие заводчики из непривилегированных сословий получат такое право только через два десятилетия после Демидова. Владение им — одна из причин, позволившая ему вырваться вперед в сравнении с другими заводчиками так далеко, что никто из преследователей уже не смог его догнать.

Этим разрешением Демидов воспользовался немедленно. Возможно, нам известны не все ранние его приобретения такого рода. Но совершенно точно, что в 1700— 1702 годах он пятью покупками приобрел 35 четей земли и 14 душ крестьян в деревне Понарьиной соседнего с Тульским Крапивенского уезда. Они обошлись ему в 90 рублей 80 копеек. Благословенная древность, когда масштабы подобных сделок были таковы, что стороны учитывали копейки…

За что же такая щедрость царя, в общем-то не склонного осыпать подданных подобными милостями? Содержащееся в указе 1701 года обоснование пожалования коротко и исчерпывающе ясно: «…за ево знатную службу, что он построил новые железные заводы своими деньгами и проторми бе[з] споможенья и дачи дворцовых крестьян, как преж сего давали к таким же заводам в разных местех и в город ех иноземцом, и что он при иноземцах, которым многие дворцовые крестьяне к заводам даны, у железа и у всяких воинских железных припасов цены убавил…»

Впоследствии общим местом станет утверждение, что Демидов поставлял казне продукцию по ценам существенно ниже других заводчиков. Утверждать, что это было всегда и касалось всех видов продукции, не приходится. В отдельных случаях восторги обоснованы, в других — преувеличены. Будь демидовская цена в сравнении с предлагаемой другими поставщиками значительно ниже, казна, покупавшая и у них, заставила бы ее сбить — у нее имелись рычаги воздействия на строптивых. Вместе с тем очевидно, что Никита очень умело манипулировал и ценами, и всем другим, что касалось работы по заказам казны (как и чем — ниже). И в большинстве случаев добивался того, что им были довольны. Это и отразил цитированный указ.

Указ от 18 января 1701 года — высшая точка успехов Демидова в тульский период истории его хозяйства. Совсем скоро, всего через полгода, привилегия рубки засечного леса будет у него отнята, что существенно изменит его представления о перспективах развития бизнеса в центре европейской части России и на Урале.

 

Родственное окружение Демидовых

Город, где превратившиеся в Демидовых Антюфеевы рождались и жили, выступал не только пространственной средой, в которой они трудились. Первые три их поколения тесно связаны с жителями Тулы через браки. Родственники и свойственники — ближайшее окружение заводчиков, без знакомства с которым невозможно представить атмосферу, которая их выковала и закалила. Они были естественной их опорой в бизнесе, именно с ними они достигли тех высот, благодаря которым остались в памяти поколений. Те же, что состояли у Демидовых на службе (немало было и таких), в некоторой степени могут считаться соавторами их достижений.

Родственное окружение Демидовых в первых поколениях этого рода составляли исключительно туляне. Они представляли две основные группы населения: оружейников и посадских. К сожалению, родственные фамилии поколения Никиты нам неизвестны. Но брачные связи его детей изучены хорошо.

Акинфий Демидов своими браками — первым, с Авдотьей Тарасовной Коробковой, и вторым, с Афимьей Ивановной Пальцовой, — соединил Демидовых сразу с двумя фамилиями тульского посада.

Тарас (Тараско) Панкратьевич Коробков, возможный тесть Акинфия, отмечен писцовой книгой Тулы 1685 и 1686 годов. Он и его братья Елисейко, Карпушка и Мишка упомянуты в ней в сопровождении прилагательного «кодошевец», что указывает или на их профессию, или, скорее, на связь с московской Кадашевской слободой, население которой составляли казенные кадаши (ткачи). Впрочем, утверждать, что корни Коробковых находятся в Москве, преждевременно. Карп Панкратьевич Коробков (вероятный брат Тараса) в качестве «засецкого земляного валу сторожа» присутствует в сметной росписи Тулы 1669 года. В первой четверти XVIII столетия несколько Коробковых неизменно остаются в составе тульского посада. Так, в 1726 году их (взрослых мужчин) было в нем шестеро. Коробковы торгуют в рядах, среди прочих торговцев заметно не выделяясь. Впрочем, один из них в 1722 году становится посадским старостой, а они избирались из лиц с достатком выше среднего. Отношения между родственными семьями разные, в том числе и напряженные (один Коробков, Илья Прокофьевич, напившись пьяным, бранится и грозит: «…я де их, своих родственников Корабковых, разорю всех»). Тарасовичей среди тульских Коробковых этого времени нет — а вот на Урале, рядом с Демидовыми, одного из них находим.

В отличие от Коробковых, происхождение которых не вполне ясно, Пальцовы издавна, самое позднее с 1625 года, принадлежали к тульскому посаду. В начале XVIII века район в восточной части Тулы, располагавшийся за линией ее Земляного города, назывался по самой распространенной здесь фамилии его жителей Пальцовой слободой, и это название присутствовало в именовании здешней церкви. (В начале третьего десятилетия века большинство Пальцовых переберутся ближе к центру города — в приход церкви Казанской Божией Матери. Но расплодившиеся потомки трех семей, оставшихся на старом месте, со временем снова увеличат представительство Пальцовых в слободе, еще недавно именовавшейся по их фамилии.) С Демидовыми породнилась линия рода, идущая от некоего Лукьяна Пальцова, известного единственно тем, что он был прадедом родившегося около 1650 года Ивана Яковлевича Пальцова. Иван с братьями владел несколькими лавками на тульском торге, в рядах Мясном, Железном и других. Жену Ивана звали Марьей, она была моложе супруга лет на десять. Известны имена нескольких его детей: братьев Абрама (Авра-ма), Семена, Ивана и сестры Афимьи (Евфимии). Именно она и стала второй супругой Акинфия Демидова.

Сближение с Демидовыми изменяет судьбу этой ветви рода Пальцовых. Отец, Иван Яковлевич, перебирается на жительство в Сибирь. Трудовая биография его сына Семена начинается в 1708-м — с этого года он, что вполне естественно, работает «при Сибирских и Тулских воденых железных заводех… камисара Никиты Демидова», обучаясь здесь «завоцкому мастерству». В 1710 году встречаем его в Невьянске, при сестре и ее муже. Братья Абрам (старший, отделившийся от отца) и Иван остаются в Туле, но первый в 1721 году с женой и имуществом отправляется в Сибирскую губернию, в Верхотурский уезд (можно думать, к отцу и сестре), «для житья вечного». А вот Иван — наоборот, закрепляется в Туле, где со временем становится самым доверенным здешним приказчиком Акинфия, главным управляющим на его заводе. Его имя еще не раз возникнет на страницах этой книги.

Младший брат Акинфия Никита Никитич первым браком был женат на Настасье (Анастасии) Герасимовне Постуховой. Род Постуховых имел своих представителей как в посаде, так и среди оружейников. Постуховы, с которыми породнился Никита Никитич, — посадские. Анастасия принадлежала к ветви, идущей от Василия Постухова, жившего в первой половине — середине XVII века. Его внуком был Герасим Авксентьевич, одногодок Никиты Демидова. Первоначально он продолжал занятия отца — торговал в Туле в рядах. В 10-х годах XVIII века его судьба круто изменилась: он записался в «санкт-петербургские жители». С 1720 года встречаем его, однако, снова в Туле. Здесь он занимался торговлей, в том числе с участием приказчиков, посылавшихся в города. Не принадлежа теперь к посаду, он не тянул тягла и не исполнял выборных посадских служб, что для его бизнеса было, конечно, очень удобно. Торговлей его тульские занятия не исчерпывались, здесь он владел еще кожевенным заводом. Его старший сын Антип родился на год позже Акинфия Демидова. При отце (тот умер в конце 1724 года) Антип трудился на фирму, отправляясь по ее делам в неблизкие поездки, например в Архангельск. Некоторое время жил в Москве в «компанейщиках» полотняной фабрики. После смерти родителя на основании указа о единонаследии получил всю его недвижимость. Торговлей занимался и его младший брат Терентий, иной раз по коммерческим делам тоже отправлявшийся в дальние командировки, тоже добиравшийся при этом до Белого моря. После раздела наследства он жил преимущественно в Туле, хозяйствовал успешно, был человеком состоятельным и уважаемым, избирался бургомистром Тульской ратуши.

С Матреной Антиповной Постуховой, дочерью Антипа Герасимовича и племянницей Настасьи Герасимовны (жены Никиты Никитича Демидова), состоял в браке старший сын Акинфия Прокофий.

Вполне естественно, что среди тульских свойственников Демидовых были не только посадские, но и оружейники.

Дочь Марию Акинфий выдал замуж за казенного кузнеца Федора Петровича Володимерова. Володимеровы — старинный тульский род, большинство представителей которого принадлежали к казенным кузнецам-оружейникам. Наиболее ранние упоминания о них относятся к некоему Федору Володимерову, в январе 1663 года купившему лавку в Туле, в располагавшемся неподалеку от каменной крепости Большом Москотинном ряду. Лавка перешла к его сыну Андрею, казенному кузнецу, занимавшемуся разнообразным предпринимательством — как торговым (в писцовой книге 1685—1686 годов за ним записано не менее семи торговых мест на посаде), так и промышленным (владел железными «ручными» заводами при собственной его усадьбе). По сведениям тульских земских бурмистров, около 1720 года он посылал товары в Петербург, Архангельск и Ярославль, торговал юфтью (особой выделки кожей) и косами.

Принадлежа к верхушке слободы, Андрей Володимеров служил по выборным должностям, в том числе в 1695 году (вероятно, и в 1694-м) был слободским старостой. В 1705 году, когда дьяк Андрей Беляев развернул в Туле строительство деревянного Оружейного двора, непосредственным исполнителем работ по этому проекту он избрал именно его — это говорит как минимум о наличии у Володимерова необходимых для этого профессиональных знаний и опыта.

Не менее заметны среди жителей слободы были сыновья Андрея Володимерова Петр и Родион. Последний, кстати, подобно отцу, в 1713 году послужил обществу в качестве старосты. Петр в просмотренных нами документах упоминается с 1712 по 1730 год. В сказке 1723 года по поводу занятий Петра отмечено, что он «за старостию от… железного дела промыслу отбыл», из чего заключаем, что его рождение относится приблизительно к середине XVII века. Известные нам упоминания о Родионе Андреевиче относятся к 1713—1744 годам.

Как и отец, оба Андреевича занимались торговым и промышленным предпринимательством. Петр брался также за организацию строительных работ. В мае 1712 года сенатор князь Г.И. Волконский поручил ему строительство в Туле нового, на этот раз каменного, Оружейного двора; Володимеров в его должности именовался этого двора «надзирателем».

Нам известны единственный сын Петра Федор (родился около 1702 года) и двое сыновей Родиона — Родион (родился около 1708 года) и Антип (родился около 1714 года). Из них особенно заметных успехов добьется Федор. Он же, женившись на дочери Акинфия Демидова, сблизит эти фамилии. Но произойдет это сближение еще нескоро — во всяком случае, не в хронологических границах этой главы. Пока же отметим, что кое-какие контакты Володимеровых с Демидовыми прослеживаются и для представителей предшествующих поколений этих родов. Правда, и они относятся к довольно позднему времени.

Еще одна оружейная фамилия, тесно связанная с Демидовыми, — Красилъниковы. Впрочем, оружейники они некоренные — вчерашние посадские. В Оружейную слободу они записываются как раз в период, когда судьба сближает их с Демидовыми.

Красильниковы — ветвь, отделившаяся от родословного древа с иным именованием, и в этом отношении их генеалогическая судьба подобна судьбе Демидовых. Пребывая в посаде, они звались Сидоровыми. Первый представитель этого рода, четкий след которого отпечатался в истории Тулы, носил имя Марк. Память, которую он по себе оставил, вполне заслуженна: в 1712—1714 годах он осуществлял техническое руководство строительством Тульского оружейного завода, фактически был автором его проекта и, выражаясь современным языком, главным инженером. Мы еще расскажем, как, продумывая планировку предприятия, он избежал решений, которые слишком тесно связали бы с оружейным заводом старый демидовский завод. Не нашел бы он устраивавшего всех — и казну, и Демидова — варианта, скорее всего не так часто бывал бы Никита в Туле, с которой десятилетием раньше простился.

Итак, Сидоровы. Отцом Марка Васильевича был Василий Андреевич, которого в источниках с равной частотой называют то по старинке Сидоровым, то уже Красильниковым. Судьбоносным решением для него самого и потомков оказался переход пятидесятилетнего Василия в 1705 году из посада в Оружейную слободу. С Василием перешли сыновья Михаил и Марк. Из детей последнего известны двое: Лукьян и Семен Марковичи, каждый из которых участвовал в строительстве металлургических заводов (в Казанской губернии), положив тем самым начало особой промышленной династии. Дети и внуки Марка Васильевича именовались уже только Красильниковыми.

За Лукьяна Никита Демидов выдал родную дочь Настасью. Несомненно, определенную роль в выборе Красильниковыми траектории своей судьбы сыграло близкое общение с Демидовыми, полученный благодаря этому общению опыт. Остается, однако, вопрос: что побудило породниться с ними Демидова, к моменту заключения брака далеко их в качестве предпринимателя обогнавшего?

Известны не все браки Демидовых. Мы не знаем девичьих фамилий жены Никиты Демидовича, жен его братьев, жен сына Григория Никитича и внука Ивана Григорьевича, фамилий мужей гипотетических сестер Никиты. С другой стороны, известны фамилии (например, Поповы, Копыловы), представители которых считали себя родственниками Демидовых, мы же, зная об этом, пока не можем выявить узлы генеалогических схем, в которых контактировали эти фамилии. Реальные связи Демидовых с тульским посадом и тульскими казенными кузнецами были прочными — как и все остальные в этом маленьком мирке, они были стянуты матримониальными путами, которые чувствуются во всем: в подборе менеджеров, получении кредитов, отношениях с конкурентами, наследственном переливе капиталов.

Больше того. Видя тесную деловую связь Демидовых с той или иной тульской фамилией, невольно подозреваем лежащую в ее основе родственную связь. Вот Мосоловы — третья по успешности, после Демидовых и Баташевых, промышленная династия Тулы XVIII века. Фамилия Мосоловых мелькает рядом с демидовской то и дело. В 1731—1732 годах казенный кузнец Тимофей меньшой Мосолов был одним из трех приказчиков, заменявших на Тульском заводе Акинфия временно отсутствовавшего главного его приказчика Семена Пальцова. У другого Демидова, Никиты Никитича, на Брынском его заводе в 1733 году служил тульский житель Терентий Мосолов. Туляне Максим Мосолов с братьями, железного дела промышленники, некоторое время нанимали ручной железный завод, оставленный в Туле переехавшими в Казанскую губернию братьями Лукьяном (зятем Никиты Демидовича) и Семеном Марковичами Красильниковыми. Эти фамилии соприкасались и через браки. Дочь Л.М. Красильникова вышла замуж за Алексея Федоровича Мосолова — тот, получается, был женат на внучке Н.Д. Демидова. Некоторое время этот Мосолов даже жил у тещи, демидовской дочери. Кроме того, известна дальняя — через Баташевых — связь между этими фамилиями.

Наряду со взаимным родством существовал еще один фактор, незримыми узами скреплявший жителей русского города XVIII века. Не всех, но многих связывала принадлежность к старообрядчеству, в развитии предпринимательства в России сыгравшему роль поистине исключительную. Степень его распространенности по регионам была разной, но в Туле старая вера пустила глубокие корни, а ее приверженцы принадлежали к заметным людям.

Но о нем позже.