Хочется вспомнить и помянуть добрым словом Изю – Иосифа, фамилию и отчество, которого я позабыл, а может быть и не знал вообще. Работал он, по-моему, заурядным программистом или электронщиком, но имел потрясающее хобби – он коллекционировал анекдоты про «маленького Изю», которые, непременно в каждый наш приезд, рассказывал мне. Знал он этих анекдотов немереное количество, рассказывал великолепно – то, что называется, в лицах и красках, с правильным произношением и с идеально расставленными паузами.
Ему бы выступать с ними на сцене – был бы намного лучше платных юмористов тех времен. Тем более, что сама внешность его располагала к юмору. Маленького роста (как Ленин – метр с кепкой), полненький, с пухлым улыбчивым лицом, с добрыми лучезарными глазами, Изя распространял вокруг себя какую-то светлую, веселую энергию. Увидев его, на душе сразу становилось как-то теплее, хотелось улыбнуться, вспомнить, что-нибудь доброе и смешное, пошутить-посмеяться. Не знаю, каким он был программистом, но человеком был очень душевным.
Почему-то именно во мне он нашел благодарного слушателя. Видимо, местные ребята, то ли были намного больше меня заняты делами, чтобы слушать его байки, то ли все его анекдоты уже слышали по нескольку раз и они им наскучили. Не знаю. Сергею Ивановичу то же было не до разговоров, ведь на нем лежала вся административно-денежная ответственность по договору. Короче, получалось так, что я был единственный, кто, во-первых, имел свободное время для того чтобы слушать Изю, а, во-вторых, практически не был знаком с анекдотами про «маленького Изю».
Изя всегда с нетерпением ждал нашего приезда (во всяком случае, так говорил нам Берлинский) и готовился к нему. Когда мы приезжали, и у меня появлялась свободная минута, чтобы выйти покурить, Изя следовал за мной с заговорщицким видом и мятой замусоленной тетрадочкой в руках.
Я заметил, что тетрадочки у него все время разные. В них он записывал анекдоты, причем делал это очень скрупулезно, на хорошем уровне.
Он никогда не писал более одного анекдота на странице (несмотря на расхожее мнение о еврейской жадности), а оставлял внизу листа свободное место, куда впоследствии записывал различные варианты этого анекдота, когда ему удавалось их от кого-то узнать. Его тетрадки были сильно заношены, ведь записи он начал еще учась в школе, когда узнал о существовании «маленького Изи». А поскольку он сам был и «маленький» и «Изя», то решил, что в этом божий промысел и взял на себя обязанность собрать и сохранить эти анекдоты. На протяжении всей своей жизни, он дописывал варианты, делал ссылки на похожие, классифицировал их, переписывая из одной тетрадки в другую. Но читал он их только по замусоленным черновикам, сохраняя чистовики как зеницу ока. В общем, подходил к этому делу очень серьезно не только как практик-рассказчик, но и как теоретик-литературовед-исследователь.
Мы уединялись где-нибудь подальше от посторонних глаз – в курилке или на дальней лестнице и Изя начинал лицедействовать. Каждый свой рассказ он начинал с того, что брал меня левой рукой за локоть. Что это был за жест? Не знаю. Может быть просто – стиль, а может быть, как сказал в свое время Сергей Иванович, ему нужно было соединить, через прикосновение, свою ауру с аурой слушателя или просто – почувствовать слушателя. Кто знает?
Как я уже говорил, Изя читал свои анекдоты с листа и никогда не наизусть. Не воображая себя артистом, Изя всегда боялся забыть, перепутать или случайно переставить местами слова. Он считал, что в анекдоте важны не слова, а последовательность слов. Изменив слово, можно не так далеко уйти от идеи анекдота, но поменяв слова местами – можно значительно изменить смысл, причем даже и на обратный. По этому поводу он приводил такой анекдот
Рассказывая про Великую Отечественную войну маленький Изя на уроке истории сказал: «Всего Гитлер уничтожил 6 миллионов евреев». «Неверно!» – выкрикнул Вовочка – «Гитлер уничтожил всего 6 миллионов евреев».
Точность передачи смысла была его главным правилом при чтении. Поэтому, держа в правой руке тетрадку, он рассказывал, поглядывая попеременно, то правым глазом на страницу, то левым на слушателя. При этом левая его рука совершала какие-то непонятные волнообразные движения, как будто бы он дирижировал невидимым оркестром. Но колебания его руки совершенно не совпадали, ни с ритмом произносимых слов, ни с тем действием, о котором Изя рассказывал. Видимо, он дирижировал какой-то только ему ведомой музыкой. Только он один ее слышал.
Как-то я заглянул в его тетрадку и увидел там, помимо слов, какие-то корявые значки, отдаленно похожие на ноты. «Это что – для пения?» – спросил я, узнав крещендо, диминуендо и басовый ключ. «Нет» – ответил Изя – «это для рассказывания. Это паузы, форте-пиано голоса, оттенки произношения – когда в нос, когда в крик, тембр речи и многое другое. Я пользуюсь и обычными музыкальными знаками и некоторыми своими собственными. Тут я впервые увидел и смайлики (так модные сейчас в электронных письмах) Ими он показывал, какую рожу надо скорчить, читая данное место текста.
Многим покажется это слишком натянуто – да, сейчас есть магнитофоны, да были они даже и в те далекие шестидесятые, когда Изя начал записывать свои анекдоты. Но – во-первых качество оставляло желать лучшего, во-вторых, надежность тогдашней пленки не шла ни в какое сравнение с бумагой. А главное оказалось в другом, в том, что я сразу, и не понял, и не прочувствовал до конца, когда предложил Изе не мучиться со значками, а записать анекдоты на магнитофон. «Вова…» – сказал он добродушно-мягким голосом – «Вова – так намного удобнее работать над дикцией. Я же не просто фиксирую, я улучшаю!»
Интересный был человек, увлеченный своей идеей и, что главное, доведший свою идею до совершенства. Не просто коллекционировавший анекдоты (ведь, поверьте, это делали многие), а систематизирующий, классифицирующий, потративший много усилий на совершенствование исполнительского мастерства и, главное, попытавшийся донести до будущих поколений интонационно-мимическую часть исполнения.
Вот только не знаю – где теперь его тетрадки? Жив ли сам Изя? Была ли у него семья, дети? Обо всем этом мы никогда с ним не говорили. Дай бог, чтобы его записи очутились в нужных руках, и в нужное время, и не дай им бесславно сгинуть в потоке времени.
Анекдоты про «маленького Изю» я здесь писать не собираюсь, поскольку «изменишь слово – изменишь смысл», а наизусть я их не помню, да и не записывал я их никогда – только слушал. Слушал то, что называется «раскрыв рот» и остались в памяти только общий смысл, да смеющиеся глаза «маленького Изи».