Зимняя степь скользила под крыльями. Внизу все было белым-бело, лишь мелькали забитые снегом балки, темные пятна хуторов и деревень, да выделялись тонкие линии дорог. По дорогам медленно тянулись маршевые колонны наших войск, ползли коробочки танков и автомашин. Армия, разгромившая врага под Сталинградом, уперлась лбом в укрепления Миус-фронта и подтягивала резервы.

Виктор поежился. Чем сильнее приближалась линия фронта и чем ближе была конечная цель их маршрута, тем неспокойнее становилось, душе. Что-то неосознанно давило, не давало нормально управлять самолетом. Он в очередной раз зашарил взглядом по небу, но, как обычно, не увидел ничего, лишь матюгнулся на слишком близко подобравшегося ведомого. Тот уже сам заметил свою оплошность, пытался увеличить дистанцию, но это не могло вызвать такую тревогу в душе. Он снова огляделся, но опять не обнаружил никакой опасности, вокруг были только свои самолеты – десяток «Яков» их эскадрильи и два транспортных «Ли-2» с техперсоналом. «Ли-2» одновременно исполняли роль их лидеров – вели эскадрилью по маршруту, но они же служили им подопечными. В случае воздушного боя их нужно было прикрывать любой ценой.

Наконец в голове словно щелкнуло – загадка разрешилась сама собой. У эскадрильи был слишком плотный строй, и не было никакого преимущества по высоте над транспортниками. В первой половине перелета это оказалось очень удобно, но теперь возле линии фронта такой строй превращался в ловушку. Любая пара охотников, упав сверху, могла совершенно безнаказанно атаковать практически любую цель.

– Двадцать первый, – вызвал Виктор комэска, – разрешите занять позицию выше группы. Вдруг «мессеры»…

– Р-разрешаю. – Егоров не стал задавать лишних вопросов.

– Кот, будьте слева, метров пятьсот.

Четверка краснозвездных истребителей с плавным набором высоты отделилась от общего порядка и разбилась на пары. Избавление от оков тесного строя подействовало, словно глоток свежего воздуха. Появилась возможность активно маневрировать, атаковать и защищаться. Виктору сразу стало спокойнее на душе.

Степь кончилась, и начался Ростов. Город чернел внизу громадной махиной, дымил все еще не погасшими пожарами, зиял руинами разбитых кварталов. В кабине завоняло гарью. Мимо их строя пролетела четверка чужих «Яков», и транспортники с ходу пошли на посадку. Перелет полка на фронт завершался.

На земле царила суета. На аэродроме оказались сразу два полка из разных дивизий, и началась неизбежная неразбериха и путаница. БАО сбивался с ног, но справиться с дефицитом топлива был не в силах. По чьей-то ошибке полк оказался на сутки прикованным к земле.

Виктору и пилотам его звена удалось выбраться в город. Зрелище потрясло. Саблин видел Ростов довоенный, утопающий в зелени садов, с работающими заводами-гигантами. Он хорошо помнил Ростов из будущего: шумный, суетной, сияющий огнями, с вечными утренними автомобильными пробками. Сейчас город напоминал полуразложившийся труп. Многие дома были сожжены, другие лежали громоздкими закопченными обломками. В некоторых местах все еще догорали пожары, и густой, удушливый дым застилал улицы. Воняло гарью и чем-то еще, страшным, зловонным. Вдобавок немцы при отступлении пожгли немало своей брошенной техники, и она все еще стояла на улицах, смердя жженой резиной. Часто встречались трупы: лежали убитые немцы, румыны, наши. Уборкой их пока никто не занимался, видимо, не было сил, зато на переправах через Дон уже звенели топоры и суетились саперы.

В центре города собралась большая толпа людей, слышались крики. Оказалось, что в этом здании располагалась тюрьма, где фашисты держали большое количество арестованных горожан. Уходя из города, они расстреляли всех, кто здесь был. Родственники погибших выносили трупы, пытались отыскать своих, над толпой витал плач и вой. Виктор смотрел, как выносят убитых, как растут ряды лежащих прямо на земле покойников. К своему ужасу, среди убитых он увидел и женские тела, и даже маленькие тельца детей. Немцы убили их всех, и мужчин, и женщин, и стариков, и школьников. Иные тела были обезображены, изуродованы, другие обгорели – наверное, фашисты пытались поджечь здание. Над всем этим витал страшный, тошнотный запах.

Рябченко скорчился в три погибели, выблевывая завтрак. У Саблина желудок тоже подступил к горлу, но он кое-как сдержался, смотря и запоминая. Вся его сущность наполнилась дикой злобой и ненавистью. Хотелось рвать зубами, душить, жечь этих нелюдей, совершивших такое.

– Пiйдемо, командир, – Кот мягко тронул его за плечо, – пiйдемо звiдси.

Они ушли, но увиденная картина навсегда врезалась в душу, снясь по ночам и не давая покоя.

Вместо пары часов полк просидел в Ростове целые сутки. Потом наконец-то подвезли бензин, и часть спешно перелетела на север, на небольшой аэродром у деревни Дьяково.

Аэродром оказался необорудованным колхозным полем, на котором силами БАО кое-как прикатали снег. Взлетная полоса получилась весьма неровной и коротковатой, вдобавок отсутствовали самолетные капониры и щели, на случай вражеской бомбардировки. Как все уже успели узнать, из БАО на аэродроме присутствовал лишь один начальник и пара красноармейцев, бензина тут тоже не было. Полковой техсостав только выехал из Ростова и появиться здесь мог не ранее чем завтра, так что вылеты, скорее всего, отменялись. По сути, они прилетели в пустое место. Летчики, оставив свои машины, спонтанно собрались у самолетной стоянки. Кто-то, принеся хвороста, распалил небольшой костер, потекли разговоры «за жизнь», под папиросный дым активно полилась «баланда». Разбившись на группки, пилоты обсасывали новости, делились впечатлениями от аэродрома и обсуждали посадку ведомого комэска-два сержанта Битмана. Тот сел с сильным промазом, в итоге полосы не хватило, и «Як» окончил торможение в небольшом сугробе.

Идиллию ничегонеделания испортил злобный Шубин, появившийся в компании белого и растерянного начальника БАО. Командир орал, исходя на пену, начальник бледнел, лопоча что-то оправдательное, Шубин выслушивал доводы и начинал орать еще сильнее. Битмановский «Як», все еще торчавший в торце полосы со скорбно задраным хвостом, только подстегивал его энтузиазм. Увидев столпившихся летчиков, он задумался, и сразу же ценные указания полились, словно из рога изобилия.

Делегация летчиков отправилась в деревню за шанцевым инструментом. Оставшиеся стали ведрами таскать и переливать топливо из одних самолетов в другие. Виктору и его звену выпала задача прикрывать аэродром в готовности номер один. Он сидел в кабине, ерзая, чтобы не замерзнуть, и наблюдал, как суетятся однополчане, выдалбливающие щели в мерзлой земле. Впрочем, радовался он зря – на следующий день лопатой пришлось помахать и ему.

Шубин проявил кипучую энергию и заставил работать всех. В строительстве принимали участие не только работники БАО и техники полка, но даже летчики. Среди солдатских шинелей мелькали платки и шубы мобилизованных на работы жителей деревни. Даже его любимица Галка бегала с ведрами наравне с остальными. И эта командирская энергия пошла на пользу: через два дня полк был надежно укрыт, все самолеты получили индивидуальные капониры, были построены землянки, вырыты щели. Силами полка в близлежащих деревнях были организованы три поста ВНОС. Из истребителей слили топливо, что позволило заправить и сделать боеготовыми по одному звену в каждой эскадрилье. Установили полковую радиостанцию. Летчики в свободное время зубрили район боевых действий, их принимал лично комполка. Здесь Виктору пришлось легче, он хорошо помнил эти места еще по прошлогодним боям. Также в эти дни случилось два приятных события. По случаю годовщины Красной армии ему присвоили очередное воинское звание – лейтенанта. Он ни на минуту не сомневался, что это подсуетился Шубин, выдав своеобразный аванс. Как тот сумел пробить такое решение в столь короткий срок, для Виктора осталось загадкой, но за такого командира стоило держаться руками и ногами. А вторым событием оказалось то, что Рябченко, его ведомый, не пьет. Это не стоило бы и выеденного яйца, но Рябченко объявил об этом в столовой, а также заявил, что жертвует свою порцию своему командиру – Саблину. Увидев, как позеленела от зависти физиономия Соломина, Виктор понял, что хоть какой-то толк от ведомого уже есть…

* * *

Мотор ревел на низких оборотах, молотя винтом воздух. Смешанный со снегом ветер проникал в открытый фонарь, обжигал лицо лютым холодом. Саблин как мог прикрывался перчаткой, но холод все же добирался, терзая застарелые ожоги и отвлекая. Он чуть приподнялся из-за козырька, опасливо выглянул. Четверка истребителей уже набирала высоту, пара других разгонялась по полосе. Пилот одного из ожидающих взлета «Яков», высунувшись из кабины, махал кому-то рукой. Стоящая у КП фигурка в шинели, махала в ответ, и, приглядевшись, Виктор опознал в ней Таню. Поднятый винтами снег запорошил глаза, и он торопливо плюхнулся обратно. Почему-то стало грустно.

– Пошли, – голос Шубина прозвучал в наушниках резко, неожиданно. Саблин плавно толкнул сектор газа, и истребитель затрясся, запрыгал, разгоняясь по неровностям аэродрома.

Над заснеженной линией фронта оказалась грозная сила – сразу двенадцать «Яков» полетели на ознакомительный облет района боевых действий. В небе была вторая эскадрилья, и это был второй вылет Виктора за день. По непонятным причинам Шубин решил лично контролировать облет, и они с Виктором шли парой чуть в стороне и выше основных сил.

Снова лететь с Шубиным оказалось настоящим удовольствием. Все перестроения получались словно сами собою, безо всяких команд. Оба вылета он летел рядом с командирской машиной словно привязанный, и, заходя на посадку, Виктор даже успел заметить довольную улыбку комполка. Сели они синхронно, заставив наблюдающих летчиков завистливо переглянуться.

Третий вылет комполка почему-то решил не делать, оставив на земле и Саблина. В полет вместо Виктора поднялся начальник воздушно-стрелковой службы полка, капитан Земляков. Десятка «Яков» ушла в небо, а Саблин остался, хотя летела именно его эскадрилья. Удивившись командирской логике и немного послонявшись без дела, Виктор пошел помогать Палычу.

Помощь оказалась весьма кстати. Палыч как раз раскапотировал самолет и, предусмотрительно отойдя в сторону, свернул «козью ножку», шаря теперь по карманам в поисках зажигалки. Виктор достал свою, и довольный механик задымил, выпуская клубы сизого махорочного дыма. Саблин составил ему компанию.

– Заяц нужен, командир. – Палыч в одной руке держал самокрутку, а другую сразу сунул в истрепанную замасленную тряпку.

– Если получится, то достану. – Виктор не сразу опознал в тряпке муфту, что техник сделал прошлой зимой из заячьей шкуры.

Мимо них с важным видом прошли две девушки-оружейницы. Мужчины машинально прервали разговор и поглядели им в след.

– А девчонки в экипаже как? – спросил Виктор. – Нормально? Работать умеют?

– Бабы, – Палыч сплюнул на снег желтым, – куда им? Их дело ноги раздвигать да борщ варить. А они к самолету лезут, будто тут медом намазано…

– Чего-то ты, Палыч, бука, – засмеялся Виктор, – или они тебе не улыбаются?

– Чего мне эти свиристелки? – буркнул Палыч. – У меня дочка старшая их лет. Это тебе думать надо. Выглядишь как дед старый. Мало что седой, так еще и бороду эту нацепил, партизанскую. Тебя, кстати, дедом и прозвали уже. Не слыхал?

– Нет, – удивился Виктор. Известие, что у него появилось прозвище, оказалось немного неприятным. До этого он прекрасно обходился без него.

– Значит, услышишь, – отмахнулся механик. – О! Красавцы наши идут. Шерочка с машерочкой.

От КП, взявшись за руки, неспешным прогулочным шагом шли Быков и Таня.

– Красиво идут. Прямо как вы с командиром сегодня, когда садились.

– Палыч, перестань, – подначка механика начала злить.

– А чего ты? – делано удивился Палыч. – Сам девку проворонил, а теперь бесишься.

– Я не проворонил. И вообще, у меня невеста есть. В Саратове ждет.

– Ну, раз есть, – хитро усмехнулся механик, – тогда, конечно…

– Слушай, – обрывая неприятный разговор, сказал Виктор, – мне нож нужен. Такой, как ты раньше мне дарил. Можешь сделать? Мой потерялся, когда сбили.

– Сделаю. А как тебя сбили-то? Рассказал бы.

– Да устал я тогда, Палыч. – Виктор вяло махнул рукой, показывая, что не хочет говорить на эту тему. – Просто устал… – Вдалеке послышался гул авиационных моторов, появились черточки возвращающихся истребителей. Он, щуря глаза, пересчитал самолеты и довольно улыбнулся. Возвращались все. Это было хорошо, это было правильно…

* * *

Маленькие деревянные самолетики летели над землей. Они то сходились вместе, то вдруг рассыпались в разные стороны, делали перестроения, набирали высоту и стремительно пикировали вниз. Саблин и все его звено, словно малые дети, ходили друг за другом и воевали. Воевали зажатыми в руках, любовно вырезанными самолетиками, серьезные, сосредоточенные. Виктор скупо, словно по радио, давал вводные, командовал. Остальные летчики, поскольку радиопередатчиков на их машинах не было, не отвечали, лишь комментируя свои действия. Шла интересная и очень важная игра – «пеший по-летному», или «розыгрыш полета». Конечно, было бы гораздо эффективнее отрабатывать все это в небе, но больно уж дорогое получалось удовольствие. Вот и приходилось воображать себя воздушным бойцом, стоя на земле.

Полк летал мало. Погода была неважной, с топливом тоже частые перебои, но доучивать свое звено Виктору было нужно хоть так. Другие летчики уже посматривали на его подчиненных с сочувствием, мол, командир дурачок – ребятам спокойно жить не дает. Сами подчиненные тоже давно уже не блистали энтузиазмом, такие вот тренажи, перемежаемые частыми, бессистемными лекциями, надоели им хуже горькой редьки. Но комэск и командование против подобной муштры пока не возражали, а на остальное можно было и не обращать внимания. Жизнь стоила дороже насмешливых взглядов, а его жизнь теперь во многом зависела от подготовки летчиков его звена…

От штабной землянки раздался резкий перезвон колотящейся о рельсу железяки. Дежурный телефонист, сидящий на связи с КП, увязая в снегу, кинулся к Егорову, крича:

– Бомбардировщики летят, приказано перехватить. Курс двести двадцать, высота три тысячи.

– Эскадрилья, на вылет!

Все тренировки оказались моментально заброшены, и летчики, надевая парашюты, кинулись к своим истребителям.

– От винта!

Заревели моторы. Самолеты заскакали по полосе, разгоняясь и оставляя за хвостами перемешанную с землей снежную пыль. Внизу осталась застывшая неподвижно машина Ковтуна из звена Соломина, вокруг уже суетились техники. От летной землянки к стоянке бежали летчики первой и второй эскадрилий. Аэродром сверху напоминал встревоженный муравейник.

– Двадцать первый, как слышно? На связи первый! – Первый – это позывной Шубина. Виктор сразу представил его на КП, встревоженного, напряженно всматривающегося то в небо, то в карту. – По информации ВНОС, идет до двадцати «Юнкерсов», с прикрытием, – голос у командира оказался на удивление спокойный. Ну да, он сейчас не в кабине, а за столом, сидит на уютном раскладном стульчике…

Сперва на горизонте показались едва заметные точки. Они стремительно росли в размерах, и вот уже стали видны фюзеляжи, тоненькие черточки крыльев, моторы. Так, постепенно вырастая в размерах, они превратились в бомбардировщики «Ю-88». Повыше строя бомбардировщиков, словно купаясь в небе, шла восьмерка «мессеров», а выше летело еще одно звено. Нижняя восьмерка вражеских истребителей ринулась наперерез «Якам», проскочила на встречных, обменявшись короткими пулеметными очередями, и ушла вверх. «Мессеры», пользуясь изначальным преимуществом в скорости, принялись наседать. Они действовали мастерски, используя сильные стороны своих самолетов и не давая советским истребителям подойти к охраняемым бомбардировщикам. Те спокойно прошли стороной, словно воздушный бой их не касался.

Виктор взмок буквально в секунды, а все прежние бои показались детским лепетом. Тогда приходилось отвечать только за себя и одного ведомого. Теперь же приходилось смотреть за всем звеном, и от этого голова шла кругом. Как просто было одному, можно было бы потихоньку выйти из боя, набрать в стороне высоту и… хотя кто мешает это сделать прямо сейчас?

– Рябый, не отставай. – Виктор довернул самолет, уклоняясь от очередной атаки немца и одновременно поворачивая в сторону ближайших облаков. – Командир, я скоро. В стороне высоту наберу. Кот, Максим, держитесь там.

Рация прохрипела что-то неразборчивое, потом донеслись матюги Соломина. Эскадрилья вела бой.

Облака оказались неожиданно близко. Мягкие и пушистые внешне, а внутри началась сильная тряска.

– Рябый, – Виктор наконец вспомнил про своего ведомого, – иди прямо по курсу, никуда не отклоняйся…

– Ниже, ниже, сильней закручивай, – перебили его фразу торопливые вскрики Соломина. И сразу же, забивая эфир, раздался чей-то возбужденно-радостный вопль: – Вижу! Вижу! Бомбардировщики прямо по курсу!

Радио утонуло в какофонии бессвязных команд, криков, матюгов и треска. К счастью, облака быстро кончились, и Виктор с облегчением увидел своего ведомого. Тот висел сзади, немного приотстав, и был белый как мел.

Они быстро полезли вверх. Виктор уже сам был не рад, что взялся за реализацию своей идеи. Стоило послать пару Кота, правда, сумел бы Кот реализовать его задумку? Он торопился, боясь, что пока они тут прохлаждаются, кого-то из их эскадрильи успеют сбить. И тогда его выход из боя можно будет расценить совсем иначе.

Они успели. Советские истребители снизились где-то до полутора километров и, образовав оборонительный круг, отходили на свою территорию. «Мессеров» осталось только шесть, и они летели выше, поочередно, атакуя парами. Бомбардировщики почти скрылись из виду, но там, куда они ушли, уже кипел бой. Эфир был забит, а забили его летчики первой и второй эскадрилий.

«Мессеры» приближались быстро. Они были внизу, видные как на ладони, безопасные. Пара Саблина, укрытая солнцем, пока оставалась для них невидимой. Саблин выбрал себе жертву – выходящую из атаки вверх пару вражеских истребителей. Толкнул ручку вниз, почти отвесно падая на свою цель. На несколько секунд гомон в эфире стих:

– Смотри, Рябченко, – не смог удержаться Виктор от похвалы в свой адрес, – вот так надо выигрывать бои.

«Мессера» он решил расстрелять в упор. Завел вражеский силуэт в прицел, зажал гашетку и, к своему стыду, промазал. Трасса прошла буквально в полуметре от вражеского самолета. «Мессеры» рванули в стороны, а Виктор потянул обратно, надеясь повторить атаку.

Едва их пара снова набрала высоту, как откуда-то сверху на них свалились еще два вражеских истребителя. Весь Викторов план рухнул. Бой начал принимать очень неприятный оборот. Сверху их клевала пара врагов, снизу поднималась четверка, и все это было очень печально. Уклонившись от очередной атаки, он успел увидеть, как их эскадрилья, целая и невредимая, преспокойно отходит на восток.

– Двадцать первый, – закричал он, – лезьте вверх. Я сейчас немцев под вас стащу.

Его словно не услышали, эскадрилья быстро удалялась, не предпринимая ничего. «Мессеры» подтянулись, подсобрались, и Виктор понял, что сейчас их с Рябым будут убивать.

– Рябый, – закричал он, – отходим.

Тот не реагировал. Он летел за «мессером», пара врагов заходила ему в хвост, но ведомый, увлеченный погоней, их не видел. Нос его истребителя озарялся вспышками выстрелов, и короткие росчерки трасс тянулись к «мессеру». К сожалению, проходили они чуть ниже, чем нужно.

– Рябый, Рябый! – закричал он. – Сзади пара!

Ведомый не реагировал, продолжая увлеченно гнать своего противника.

– Ну, олень, твою мать! – Виктор кинулся выручать своего подопечного. Сзади к нему тоже пристраивалась пара «мессеров», вот только отгонять их было некому.

Дистанция была велика – метров четыреста, но он все-таки дал пару коротких очередей. Попал или нет, было непонятно, но «мессеры» вдруг боевым разворотом ушли вверх, ведомый оказался в безопасности. Зато задняя пара подобралась очень близко, пришлось резко маневрировать. «Мессеры» ушли вверх для новой атаки, а ему оставалось лишь бессильно скрипеть зубами. Ведомый благополучно оторвался на пару километров, и за ним снова тянулась пара врагов. Сверху на Виктора заходило два «мессера», и еще один, в ожидании, висел в стороне. Атаковали поочередно и умело, и было понятно, что пилоты они опытные. Виктор уклонялся от атак, старался оттягиваться в сторону аэродрома и, при первой возможности, контратаковал сам. Пока это помогало, «мессеры» стали действовать настороженно, поняв, что дерутся с зубастым противником. К ним подошел еще один, интенсивность атак возросла. Виктор вымотался, обессилел, а враги, мешая друг другу, все атаковали и атаковали. Он огрызался огнем, крутился ужом, стараясь не упускать из виду ни одного из врагов. Если бы он был на другой машине, на «МиГе» или своем старом «Яке», то давно был бы сбит, но хорошая маневренность девятки пока позволяла держаться. Время пропало, осталось только бесконечное маневрирование и тяжесть перегрузок.

Спасительное облако он увидел чуть ли не случайно. Глаза давно застилал пот, мышцы сводило от усталости, и это облачко показалось ему райским оазисом посреди пустыни. Он потянул к нему. «Мессеры» словно осатанели, одна пара уже висела сзади, другая атаковала сверху. Дымные трассеры то и дело пролетали в опасной близости от самолета, но пока попаданий не было. Виктор держался из последних сил, выжимая из самолета немыслимое. Облако встретило его белой мутью и жестокой тряской. Он едва успел обрадованно расслабиться, как оно неожиданно кончилось. Сверху, очень некстати, оказалась пара «Мессершмиттов», и Виктору стоило больших трудов уклониться от их атаки. Он резко развернулся и потянул обратно, в белую мглу. Снова влетев в облако, он попытался стать в вираж. Получалось плохо, несколько раз он снова оказывался в чистом небе, уворачивался от «мессеров», но каждый раз успевал юркнуть обратно.

Когда он вывалился в очередной раз, то «мессеров» вокруг не оказалось, они едва заметными точками темнели на западе. Саблин полетел домой.

Посадку Виктор произвел на последних каплях горючего, мотор заглох при пробеге. Вокруг все было словно в тумане, он кое-как открыл фонарь, попытался вылезти, не получалось. От стоянки к нему уже ехала машина, бежали какие-то люди. Он все-таки выполз из кабины и, поскользнувшись на крыле, плюхнулся на землю. От удара сбило дыхание, но холодный снег немного освежил, и Виктор кое-как поднялся. Ноги дрожали.

Первым из машины спрыгнул Синицын, за ним Шубин. Врач сразу кинулся его осматривать, но Виктор отрицательно замотал головой.

– Где Рябченко? – жестко спросил командир.

Виктор снял шлемофон и отер голову снегом. Стало немного легче.

– Не знаю, – хрипло ответил он. – Дрались с шестеркой. Рябченко «мессера» гнал, на команды по радио не реагировал. Ушел с небольшим снижением на юго-запад, за ним пара «мессеров» летела.

– Почему вышли из боя, когда дралась эскадрилья? – Тону Шубина мог позавидовать любой прокурор.

– Я предупредил по радио, – сказал Виктор. – Специально в стороне набрал высоту и немцев атаковал. Они на меня переключились, а эскадрилья спокойно ушла. Хотя я их вызывал, чтобы помогли.

– Я был на КП, тебя в эфире вообще не слышал.

– Дмитрий Михайлович, – устало ответил Виктор, – если вы мне не верите, то сажайте под арест. Или вы думаете, я затем из боя выходил, чтобы потом вдвоем с шестеркой драться? Я пока с ума не сошел. Запросите войска, если хотите, я прямо над нейтралкой крутился.

– Ладно, – тон Шубина немного смягчился, – запрошу, тута.

Палыч закончил осмотр самолета, показал Виктору два пальца. Видя его недоумевающий взгляд, пояснил:

– В левом крыле две пробоины, ближе к законцовке.

Виктор кивнул и устало поплелся в землянку. Шубин крикнул ему в след:

– Зайди в штаб, рапорт о бое напишешь.

Штаб поразил приятным теплом. Сновали какие-то малознакомые люди, трещали телефоны. Он принялся писать. Получалось плохо, слова никак не хотели складываться в предложения, получалось криво, убого, неубедительно. Внеся с собой холодный воздух с улицы, в помещение вошла Таня. Неприязненно посмотрела на Виктора, молча уселась за соседний стол и принялась что-то печатать. Вся ее фигура высказывала отчуждение.

Снова хлопнула дверь, и появился Прутков. Виктор чуть замешкался, вставая, и майор обрушил на него начальственный гнев.

– Ты что, ослеп, лейтенант? А ну встать! Что ты тут каракатицей беременной ползаешь? Ты что, мразь, думаешь, на тебя управы не найдется? Да ты дерьмо…

Виктор почувствовал, как его захлестывает волна гнева.

– Закрой пасть, гнида! – прошипел Саблин.

– Что-о?! – Прутков едва не задохнулся от негодования.

– Ну, давай, вякни еще что-нибудь… – Виктор почувствовал, как пальцы легли на рукоять ножа. – Шишкин умирал недолго, я тебя так же… – Левая нога его за что-то запнулась, он дернулся, освобождаясь, и Прутков вдруг отпрыгнул к двери. С майора мигом слетела вся спесь, он побледнел, и неожиданно на месте грозного начальника штаба Виктор увидел небольшого, смертельно перепуганного человечка.

Такое мгновенное превращение вызвало у Саблина оторопь, но Пруткова это уже не интересовало, хлопнув дверью, он мигом выскочил наружу.

– Герой, – насмешливо сказала Таня, – может, ты и меня зарежешь? – В отличие от Пруткова она почему-то покраснела, зеленые глаза возбужденно заблестели. Голос ее потушил ярость, и Виктор снова почувствовал жуткую, неподъемную усталость.

– Да не собирался я никого резать, – буркнул он и вдруг понял, что до сих пор держится за рукоять ножа. С трудом отлепил пальцы, принялся разминать. Сильно захотелось спать.

– Летчик, – фыркнула Таня. – Да какой ты летчик? Бандит уличный… – Она бросила печатать и теперь рассматривала его так, как будто бы впервые увидела.

– Казалось бы, при чем здесь дядя? – хмыкнул Виктор. – Хотя… чего я буду бисер метать? Какое мне до всего этого дело?

Он вышел из ставшего вдруг душным штаба на улицу, закурил. Арестовали его прежде, чем Виктор успел докурить вторую папиросу.

Виктора конвоировали двое автоматчиков и начальник связи полка – капитан Антипов. Пистолет у него отобрали, нож тоже. Сопротивляться он даже не подумал, вдобавок автоматчики, хоть и выглядели несколько испуганно, но оружие держали наготове, а поймать дурную пулю не хотелось.

На КП толпились летчики, нервно вышагивал Шубин. Прутков семенил следом за начальством, что-то втолковывая. Виктора Шубин смерил злобным взглядом, на лице у него заиграли желваки:

– Саблин, твою маму, тута? Совсем охренел?

– А я что, Дмитрий Михайлович? Я ничего… – после вспышки гнева Виктор стал апатичным.

– Ничего, – взревел Шубин. – С ножом на людей кидаться – это уже ничего?

– Я не кидался.

– Да весь штаб слышал, как ты меня… – встрял Прутков, но Шубин повелительно махнул рукой, и начштаба сразу замолчал.

– Если бы я хотел эту гниду убить, то давно бы…

– Молчать! – заорал комполка.

– Видите, – торжествующе встрял Прутков, – опять. Это отъявленный бандит. Его под трибунал надо…

– Но он не кидался с ножом, – вдруг откуда-то из-за спин донесся голос Тани.

– Молчать, – еще громче заорал комполка. – Смирна! А ну ты, – позвал он девушку, – иди сюда. Рассказывай.

Выслушав ее, он нахмурился, и желваки заиграли еще сильнее. Виктор понял, что Шубин в бешенстве, и приготовился к длинному бессвязному матерному монологу. Однако вместо ругани командир неожиданно для всех достал из кармана портсигар и закурил. Пока он пускал дым, никто в собравшейся на НП толпе не проронил ни слова, все смотрели на начальство, словно кролики на удава.

– Гамлеты доморощенные, – сказал Шубин. Видимо, курение пошло ему на пользу, он успокоился и даже повеселел. – Этого, – комполка указал взглядом на Виктора, – под домашний арест, суток на семь. Найдите в деревне самую холодную хатенку и, тута, переселите. Пусть посидит, подумает. А чтоб ему там не скучно было, караульного поставьте. А то знаю я орлов наших. Приказ составьте сейчас же… А вам, товарищ майор, – Шубин обратился уже к начштаба, – я запрещаю, тута, приближаться к Саблину, если на то нет прямой служебной необходимости.

– Я этого так не оставлю, – неожиданно влез Прутков. – Я сегодня же подам рапорт.

– Рапорт? – завизжал вдруг Шубин. Все его спокойствие испарилось, лицо командира пошло пятнами. – Рапорт? Да в жопу ты засунь свой рапорт! Ты за него летать будешь?! Развелись, тута… дармоеды. – Вдруг, словно увидев, что вокруг него толпа народу, он закричал: – Хрена уши развесили? Делать нечего?! Вон отсюда!

* * *

…Крыло полыхало. Из дыр вытекал горящий бензин, обшивка таяла на глазах, и огонь уже прорвался внутрь кабины, впился в тело. Виктор скорчился от ужаса, вот только вместо жара оказался жгучий холод. Он хотел выпрыгнуть, но тело совершенно не повиновалось. Парашюта на месте почему-то не оказалось, не оказалось даже кабины, лишь холодная мгла вокруг. Он хотел закричать, но вместо этого проснулся.

Вокруг была уже знакомая, холодная темень его арестантской обители. Сердце все еще гулко стучало, и он сел на своем топчане. Руки и ноги уже закоченели, и Виктор принялся неторопливо разминаться, согреваясь.

Ставни вдруг скрежетнули, и в комнате стало чуть-чуть светлее. С улицы послышалось тихое невнятное бормотание, и что-то негромко постучало в стекло. Он вдруг понял, что кто-то открыл наружные ставни и теперь стоит прямо за окном. На миг стало страшно и даже возникло желание забарабанить в дверь и разбудить спящего у печки красноармейца-охранника. Мысль такая мелькнула и пропала, какой враг полезет ночью к арестованному?

Он подошел к окну, пытаясь разглядеть того, кто же прячется за темными узорами изморози:

– Кто там?

Бормотание стало вроде более радостным, вот только слова разобрать все равно не получалось. Потом наступила пауза, окно слабо задрожало, что-то несколько раз глухо стукнуло в раму, и стекло вдруг качнулось и исчезло в темноте. Образовавшуюся дыру моментально затянуло облачком пара.

– Товарищ лейтенант! – услышал Виктор взволнованный голос. – Товарищ лейтенант!

– Рябченко? – он не поверил своим ушам. – Ты, что ли? Ты что творишь? Как ты здесь оказался?

– Я, товарищ лейтенант. Я! – голос ведомого зазвенел от радости.

– Ты что здесь делаешь? Тебя же сбили.

– Так я это… – наступила пауза, – товарищ лейтенант… Простите меня. Я больше не буду. – Виктор вдруг услышал, что его ведомый плачет. – Я не хотел. Простите. Честное комсомольское… он близко вдруг, я стрельнул и попал. Я не хотел так, а он загорелся, я дым видел… я погнался… я виноват. – Рябченко говорил непонятно, взахлеб, глотая слова, и Виктор понимал едва половину.

– А ну соберись, – прошипел он, но Рябченко словно не услышал.

– А потом… я не понял… разбили. Приехали наши, меня на аэродром подкинули. Шубин… Шубин, – ведомый захлюпал носом и запричитал совсем неразборчиво, – говорит, меня под трибунал, а вас арестовали… я виноват.

– Колька, – Виктор вдруг все понял, – ты много выпил?

– Я не знаю, – снова затрясся тот, – привезли. А Шубин говорит: «Пойдешь под трибунал». А потом говорит: «Пей».

– М-да, – толку от откровений пьяного ведомого было мало.

– Ишь ты, воркуют, – раздался со стороны шепот Лешки Соломина. – А что это вы тут делаете? Водку пьянствуете? А мне нальете? С меня закуска. – В оконную дыру протиснулся солдатский котелок, и Виктор увидел белозубую Лешкину улыбку. – Давай, тута, шамай, – сказал он, передразнивая командира, и засмеялся. – Рябченко, скажи, как ты так ловко научился окна открывать?

– Так я раньше стекольщиком работал, – ведомый то ли моментально протрезвел, то ли еще что, но ответил довольно четко.

– Да? Интересно. Ладно, погуляй тут пару минут, потом стекло на место вставишь…

– Ну шо, Витя, набедокурил? – Саблин увидел, как блеснули в темноте Лешкины зубы. – Проявил свою недобитую бандитскую сущность. Ха-ха. Начштаба чудом избежал смерти.

– Козел штабной. Я его и пальцем не тронул.

– Ха-ха. Да это понятно. Я тут слыхал, по старой памяти от Галки, шо арест твой через пару дней отменят, но пока придется померзнуть. На, держи, под котлеты хороша.

Водки во фляге было немного, но чтобы согреться, хватило. Он быстрее заработал ложкой, доедая удивительно вкусную кашу. Затем спросил с набитым ртом:

– Как бой прошел?

– Да как, – снова ухмыльнулся Лешка, – немцы нам хвоста надрали. Зато пока мы с «мессерами» дрались, Быков отличился – «Юнкерса» сбил, и Бессикирный с Подчасовым из первой еще одного сняли. Кому-то шишки, а кому и пряник. У тебя, кстати, передатчик накрылся. Вроде как умформер сгорел. Но я это точно не знаю, там Гольдштейн умничал, я что запомнил…

– А ведомый мой…

– Проспится… Его Шубин запугал немного, шоб ума набирался. Сел на пузо, до аэродрома километров семь не долетел. Крылья в дырах, баки пустые. Его привезли, а он слова связать не может, трясется весь. На нервной почве заклинило. – Лешка хихикнул.

– Блин… бывает.

– Ага. Ну, на него еще Шубин наорал сперва, так тот вообще… водкой отпоили, вроде в себя приходить начал.

– У нас командир прям Макаренко, – сказал Виктор, – всех воспитывает.

– Это точно. – Лешка засмеялся и, еще сильнее понизив голос, зашептал: – Он Егорова на разборе буквально порвал. За потерю управления боем и вообще… Так что смотри. Комэск у нас мужик вроде нормальный, но хрен знает, что он себе в голову втемяшит. Твою атаку никто из наших толком и не видел, немцы тогда нажимали как бешеные, а тут раз… и отстали. Ну, мы сразу ноги в руки и тикать. Кто же знал, что это ты геройствуешь? В общем, глупо вышло…

– Когда у нас умно получалось? Так, а чего с моим ведомым вышло? Я и не понял толком…

– Да чего… я сам-то, думаешь, понял? Насовали ему «мессеры», да не добили. А он с перепугу еще и заблудился. Сел на вынужденную, его пехотинцы на аэродром привезли. Ладно, ты тут не скучай и котелок верни. Рябченко, где ты там? – раздался в ночи звенящий Лешкин шепот. – Стекло за тебя я вставлять буду?