В тылу, на расположенном неподалеку от Красного Сулина аэродроме, была благодать. Оставшиеся самолеты распихали по капонирам, замаскировали, выставили охрану. Личный состав принялся обживать землянки, заселять уцелевшие флигели и дома. Начался отдых. Этот отдых Виктору не понравился.

Если еще вчера, он бы дорого дал, чтобы оказаться подальше от войны, то сегодня все было ровным счетом наоборот. Непривычное ничегонеделание стало угнетать. Хотелось вновь усесться в кабину истребителя, драться с "мессерами", перехватывать вражеские бомбардировщики. Хотелось делать все то, отчего еще вчера его искренне воротило. Виктор даже ходил к Шубину поклянчить парочку вылетов на свободную охоту, но комполка, изумленный донельзя таким поведением своего комэска, лишь в матерной форме услал его вон.

Притихшая во время боев ненависть, расцвела буйным цветом, стоило ему ухватить лишь немного отдыха. Хотелось рвать всех немцев зубами, жечь врагов живьем и расстреливать пачками. Но немцев вокруг не было. Была сильно обмелевшая речка, самодельная спортплощадка, над которой уже разносились первые робкие удары мяча и отдыхающие однополчане. Они в его злости были не виноваты. Виктору оставалось лишь бесцельно слоняться по аэродрому и бессильно скрипеть зубами.

— Опять маешься, — Литвинов тоже зачем-то прихромал следом. — Не нравишься ты мне командир в последнее время. Что случилось-то?

Виктор не ответил и они довольно долго молчали.

— Год назад Игорь погиб, — почему-то сказал Литвинов, — ты мне рассказывал. Он где-то неподалеку похоронен? Может, как-нибудь съездим?

Виктор покраснел. Он считал Шишкина своим другом и чуть ли не братом. И помнить когда погиб Игорь и о том, что нужно проведать его могилу, должен был он, а не Сашка.

Вылетели они на другой день. Шубин не стал отказывать просьбе и, ближе к обеду, У-2 устремился на юг, чтобы, через час с небольшим, приземлиться на вновь обратившемся в луг аэродроме.

Место оказалось обжитым. Там, где раньше жил летный состав, теперь белели выгоревшие на солнце палатки, выделялись горбыли землянок. Сверху был хорошо виден вытоптанный прямоугольник плаца, накатанные дороги, сеть тропинок. О том, что здесь когда-то стоял авиационный полк, не напоминало уже ничего. Через когда-то летное поле теперь пролегала одна из дорог, а бывшая роща уменьшилась едва ли не втрое.

Могила Игоря заросла бурьяном и осела, оставив едва видимый бугорок, фанерная пирамида со звездой была кем-то повалена и сломана. Могилы остальных, погибших при штурмовке аэродрома, выглядели ничуть не лучше. Пришлось возвращаться к самолету за специально захваченными инструментами, отсыпать холмики, ремонтировать. Виктор срезал дерн лопатой, а самого душила злоба – если бы они не прилетели, то через несколько лет, от этих захоронений не осталось бы и следа. Остатки какой-нибудь колхоз распахал бы по весне и все.

Они справились быстро, приведя могилы в порядок. После уселись неподалеку, и Виктор достал из кармана трофейную флягу с водкой. Солнце стало клониться к горизонту, тень от рощи уже достигла кладбища, пахло пылью, примятой травой и землей. Они сидели молча, не говоря ни слова, лишь передавали друг другу. Настроение у Виктора от выпивки испортилось: напала черная меланхолия, все вокруг показалось глупым, совершенно напрасным. Не хотелось ничего. Даже водку пить не хотелось.

— Вить, — спросил вдруг Литвинов, — а ты чем после войны заниматься будешь?

— После войны? — удивился Саблин. — А чего это тебя так заинтересовало?

— Просто. Настроение такое.

Виктор выплюнул изжеванную травинку, задумался.

— Не знаю, — наконец ответил он. — Давненько об это не думал. Есть мнение, что я до конца не доживу, так что трахаться со всем этим придется вам.

— Почему это не доживешь? — удивился Сашка. — Ты вроде раньше фаталистом не был. И почему это сразу… трахаться?

— Этой войны, еще на пару лет хватит. А выжить для меня слишком роскошно. Да и незачем.

— Как незачем, — оторопел Сашка, — а жену повидать не хочешь?

Виктор промолчал. Недавно он пришел к мысли, что все его везение заемное. За то, что он выживал в жутких переделках начала войны, заплатил жизнью Шишкин, и как только Игоря не стало, все везение сразу же кончилось. Ну а за мытарства с февраля по август, расплатилась Нина. Он поежился, вспомнив упавшую в паре метров от него авиабомбу. Та бомба его не увидела, но другая безошибочно нашла в Саратове его жену. А значит, его везению уже пришел конец. Эта мысль в последнее время занимала его все больше и больше.

— Странный ты какой-то, — добавил Литвинов, — может тебя в санаторий, нервы подлечишь? Или к Синицыну сходи, вдруг он чего организует. Отдохнешь, пока на фронте передышка.

— Не хочу, — ответил Виктор, — да и смысла нет.

— Ну почему сразу нет?

Виктор промолчал. Он молчал довольно долго, потом потянулся за папиросами. В пустом желудке плескалась водка, но настроения отнюдь не улучшала, табачный дым щекотал горло, а в голове была каша.

— Мы победим, — наконец сказал он, — я это знаю. А за то, что после войны будет, я тебе скажу! Жопа будет. Вкалывать придется, до кровавого пота. Долго и нудно. Пока пуп не порвется.

— Почему это жопа? Война ведь закончится.

— Сашка, — озлился Виктор.— Ты же политработник, думать обучен. Ты совсем слепой или дальше газет у тебя глаза не видят, а в голове лозунги?

— Причем тут лозунги, — обиделся Литвинов, — ты по делу говори.

— Да ты посмотри вокруг, что ты видишь? Ты деревни, через которые немцы прошли, видел? В Ростове был? Да полстраны в руинах лежит. Все что не сожжено – взорвано.

— Построим заново, — убежденно ответил Литвинов, — будет лучше прежнего.

— Да кто строить будет? — взорвался Виктор, — ты голову включи, ты глаза открой! Вот тут, — он показал рукой на поле. — Вот тут люди должны жить, а их нет и взять неоткуда. Как ты не поймешь-то! Да война эта всех мужиков выбьет. Народ надорвется.

— Не говори ерунды, — мрачно ухмыльнулся Сашка.

Виктор пожевал губами, посмотрел вдаль. В небе, высматривая добычу, парил орел, ветер шелестел травами, все было как обычно. Можно было рассказывать Литвинову про будущее, можно и не рассказывать. В этой степи от этого ничего бы не изменилось.

— Я когда через линию фронта выходил, — медленно сказал он, — там целое поле бушлатами выстлано было. Наши морпехи наступали. Потом узнавал, ширина того наступления была километров тридцать и везде была такая картина. Где-то чуть меньше, где-то больше. А наши июльские бои? Слышал, что две дивизии в окружение попали? Говорят, от одного полка пятьдесят человек вернулось. Про Ржев слышал? А про Ленинград? Сколько там от голода умерло? Про армию Власова тебе, как комиссару не доводили? И ведь его армия далеко не первой в этом месте наступала. А что в начале войны творилось? Да ты ведь сам это видел…

— Может ты и прав, — потемнел Литвинов, — но это не повод опускать руки. Мы победим, мы обязательно победим.

— Победим, — эхом отозвался Виктор, — а после вот все это, — он обвел рукой степь, — нужно будет заселять. Заново земли распахивать, порушенное восстанавливать. Только вот работать, считай некому будет. Ты видел, как бабы в колхозах на себе пашут, чтобы хлеб фронту дать?

— Тяжело сейчас, — кивнул Литвинов, — и будет непросто. Но мы после войны все восстановим. И будут здесь цвести сады, и пшеница в полях колоситься. А ты, Витя, в людей не веришь. Зачем ты в партию-то заявление подал. С такими мыслями, так лучше сразу в гроб.

Виктор долго молчал.

— Надоело все, — буркнул он, наконец. — Тебе легче, ты в светлое будущее веришь. А я… — он надолго замолчал.

На дороге появилось пыльное облако, послышался топот сапог, и показалась воинская колонна. Видимо обитатели близ расположенного лагеря возвращались с учений: все красноармейцы были с оружием и в походной амуниции. Саблин с Литвиновым молча наблюдали за ползущей в каком-то десятке метров человеческой гусеницей. Бойцов было много, они шли и шли, равнодушно поглядывая на Саблина с Литвиновым. Виктор начал закипать.

— Хоть бы одна б…ь, — закричал он, — могилу поправила. Каждый день тут ходите.

Красноармейцы удивленно на него косились, но ничего не отвечали. Колонна невозмутимо пылила мимо.

— Вы так же лежать будете, — добавил он в неуемном бешенстве, — по воронкам, б…ь.

Колонна прошла, а Виктора все еще трясло.

— Всем все похрен, — хрипел он Литвинову, — никому дела нет. Ведь у самой дороги, не могли не видеть. Одного бойца послать, чтобы поправил, тут работы на пару часов. Не доходит сейчас, все некогда! Потом удивляться начнем, когда внуки станут орденами торговать…

— Что? — удивленно заморгал Сашка. — Какими орденами?

— Советскими, — Виктор понял, что наговорил лишнего, но остановится не смог, — боевыми.

— Ты ерунды не говори, — убежденно ответил Литвинов, — невозможно такое. А вот с могилами безобразие, конечно. Надо рапорт написать, показать все…

— Херня это все, — Виктор обреченно махнул рукой, — рапорты, срапорты, ордена… бесполезная херня.

— С тобой все в порядке? — Сашка выглядел ошарашенным. — Что-то из тебя прямо злоба прет. Может, к Синицыну сходишь?

— Полетели домой, — Виктор тяжело поднялся. — Ты не обращай внимания, это у меня пройдет. Устал сильно. Отлежусь, отосплюсь и пройдет.

Литвинов недоверчиво покачал головой и принялся собирать инструменты. К этому разговору они больше не возвращались.

Солнце уже заходило. Землю окутал легкий туман, от воды потянуло запахом болота, налетела орда комаров. Но все это не стоило внимания. Виктор сидел на поваленном дереве, на берегу мутноватой речушки и задумчиво ковырял прутком мокрую глину. В голове роились предположения, возникали гипотезы, строились логические цепочки – он, который уже раз, размышлял о том, кто и зачем запихал его в эту мясорубку. Над этим Виктор мог сидеть часами. Иногда казалось, что еще немного и решение будет найдено и все станет простым и понятным. Вот только время шло, а ответы не находились: он до сих пор знал о случившемся не больше, чем в тот ноябрьский день сорок первого года, в день попадания.

В самом деле, зачем кому-то понадобилось вытаскивать, далеко не выдающегося представителя человечества из его времени и засовывать в пекло самой кровопролитной войны? В чем смысл этого эксперимента, где пряником была его удача, а кнутом его увечья и гибель, ставших близкими ему, людей? Зачем его тащат по этому лабиринту, как щенка наказывая, за его ошибки и награждая за неясные пока достижения? Виктор уже сбился со счета, вспоминая ситуации, когда он должен был погибнуть практически со стопроцентной вероятностью, но его каждый раз вытаскивали, наказывали и снова запускали в безжалостную молотилку войны. Может у этого "кто-то" была какая-то цель? Но кто этот "кто"?

Периодически ему приходила мысль, что этот очень и очень могущественный "кто-то", просто смотрит сериал с его участием. Смотрит и смеется, глядя на жалкое барахтанье глупого человечка. Но если это так, то сериал получается весьма странным, потому что на роль Главного Героя Саблин откровенно не тянул. Но если он, Виктор, не главный во всем этом иновременном кино, то кто и зачем?

Также логичным казался и вариант с возложением на Саблина испытания или некоей миссии. Вот только испытание подразумевает собой некую награду по завершению, а ничего кроме как вернуться домой, в будущее, Виктор придумать не мог. И возвращение это воспринималось скорее наказанием. Слишком уж мало в Викторе осталось от себя прошлого, слишком далеким и чужим стало будущее. Единственное, что он научился в прошлом, это водить самолет и убивать людей – занятие в двухтысячных годах не самое популярное.

Также оставалось непонятным, как собственно быть ему в дальнейшем? Барахтаться или дрейфовать по течению. Дрейфовать пока что удавалось более-менее успешно. По крайней мере, он до сих пор жив, заслужил среди летной братии определенный авторитет. Поставленная еще в госпитале цель потихоньку выполняется. Но не надоест ли просмотр скучного сериала таинственному "кто-то"? Может, имеет смысл потрепыхаться? Лягушка жива, пока она барахтается, а жить Виктору хотелось. Нужно было что-то делать, но что?

Единственное, что в нынешнем состоянии радовало, это подаренное ему Небо. Он полюбил его, он полюбил полет, эту прозрачную чистоту, свободу… Вот только в это подаренном Небе хозяйничали чужие самолеты. Так может его и направили сюда, чтобы их стало меньше? Кто бы подсказал, кто бы направил…

Он сидел и бездумно рисовал на песке кружочки с треугольниками и квадратиками, соединял их линиями в различных комбинациях, так и этак. Фигура не выходила. Понимание ситуации не прояснилось ни на йоту. Наконец Виктор затоптал исписанный схемами берег и, ссутулившись медленно побрел в расположение. Хотелось напиться, и он не видел ни одной причины, этому препятствующей…

Новостей было море. Братский штурмовой полк, летчики которого столько раз приходилось прикрывать, наконец получил гвардию. Штурмовики ходили пьяные от радости, а на вечер намечалось что-то поистине грандиозное. Новости были и по их сто двенадцатому полку, но какие, пока никто не знал. Шубин вернулся от начальства злобный: зачем-то наорал на дежурного, поговорив по телефону с дивизией, грохнул трубкой об аппарат так, что треск, должно быть, слышали даже на улице. Полковые сплетники замерли в ожидании…

Обо всем этом Виктор узнал едва ли не последним в полку. Причина была банальна, сложно быть в курсе новостей, находясь под домашним арестом. Вчерашняя пьянка несколько затянулась: распитого в компании Иванова литра оказалось мало, и друзья отправились за добавкой, которую успешно приобрели. В чью светлую голову пришла идея наловить рыбы, Виктор уже не помнил. Процесс лова тоже стерся из памяти, но что-то подсказывало, что не стоило посреди ночи бросать в реку гранаты. И вообще не стоило. Пьяных комэсков скрутили бойцы из патруля расположенного неподалеку автобата и утащили в расположение части, запихав до выяснения в холодную. Утром за героями явился Шубин, вздрючил и засадил под арест. Впрочем, дрючил командир слабенько, гудящая с перепою голова и жуткий сушняк, мучили гораздо сильнее, мешали проникнуться и осознать свою вину. Командир же подозрительно быстро прервал воспитательный процесс в самом разгаре и, посматривая на часы, куда-то умотал.

Развалившись на жестком матрасе своей койки, похлебав, принесенного заботливым Соломиным, супчика и чуток поправив здоровье, Виктор решил что жизнь, в принципе неплоха. Вчерашняя пьянка, хоть и оставила жесточайшее похмелье, тем не менее, удивительным образом прочистила голову, дала возможность взглянуть иначе на свои проблемы. Позволила сделать главный вывод, что жизнь продолжается. Что все эти умствования по поводу цели попадания это всего лишь его, Виктора, мысли. И надо жить дальше. Невзирая на смерть Нины, на смерть их, так и не рожденного ребенка. Жить, невзирая на ежедневную опасность быть убитым. Жить, воевать и по возможности максимально жестоко отмстить. Так было проще, так было понятней.

Как поведал Виктору Соломин, вчерашний пьяный дебош обошелся комэскам относительно дешево. Шубин упросил автобатовцев не раздувать из ночного переполоха скандал и решить все по-свойски. Ведь автомобильные войска и авиация суть близнецы-братья. А значит, Виктору могли грозить лишь несколько дней домашнего ареста. Это было неприятно – он на все это время отрывался от рыбалки, но далеко не смертельно.

Он отлеживался долго. Отведенный на отдых полк отъедался, отсыпался и совершенно не нуждался в присутствии ВРИО комэска-три на рабочем месте. Лишь ближе к вечеру в дверь робко поскребся посыльный, Саблина вызывали в штаб.

— Приперся тута, — Шубин был сама любезность, — ну садись. — Он обвел взглядом собравшихся в тесном кабинете командиров эскадрилий и начальников служб и хмуро буркнул:

— У меня новость, тута. А для Саблина две.

"Ну вот, — подумал Виктор, — а я уже обрадовался, что кончилось без особых последствий. Накаркал, блин. Неужели Шубин решил меня слить?"

— Приказом командующего, — комполка порылся в лежащих на столе бумагах и огорченно вздохнул, — лейтенант Саблин утвержден командиром третьей эскадрильи. Поздравляю… — это "поздравляю" прозвучало неестественно уныло. — А еще, уже другим приказом, товарищу Саблину присвоено воинское звание старший лейтенант.

Присутствующие радостно загудели, Шубин зло усмехнулся. — Ну и третье тута, — совсем нехорошо улыбаясь, сказал он, — будем переучиваться на новую матчасть… — он снова обвел помещение недобрым взглядом и тихо добавил, — сроку нам дали двадцать дней…

В кабинете наступила тишина, что было слышно, как летает муха. Все прикидывали объем работы и потихоньку впадали в уныние. Короткому, но приятному периоду ничегонеделанья, похоже, пришел конец.

— Оставшиеся самолеты привести в порядок, — продолжил командир, — передадим их в шестьсот одиннадцатый полк. Занятия, тута, начнутся уже завтра. Самолеты начнут поступать тоже завтра. На днях ожидается пополнение, за время переучивания должны ввести их в строй. Работы, тута, предстоит много. Так что… заканчиваем с курортной жизнью. Личный состав должен не водку пьянствовать, а, как говорит наш новоявленный комэск, шуршать как электровеник… Всем, тута, ясно? Тогда, через час снова все ко мне со своими соображениями.

Уже в самом конце совещания, Шубин буркнул:

— Вы уже слышали, что наши штурмовики наши гвардию получили? Сегодня пойдем поздравлять. Чтобы не напивались тута, вели себя достойно, как подобает. Это особенно вчерашних героев касается, — он мрачно покачал головой. — Поубивал бы…

Свежеиспеченные гвардейцы обмывали свое звание в здании школы, где теперь располагались столовая и штаб. Забили актовый зал столами, чтобы хватило на своих и на многочисленных гостей, повара БАО постарались над праздничным меню, и веселье заполнило здание. Сперва шли долгие поздравления, потом полковая самодеятельность и лишь потом, когда дивизионное начальство наконец убралось, обстановка сменилась из официальной на непринужденную. Вероятно, этому способствовало таинственное увеличение количества водочных бутылок на столах. Потом откуда-то появился патефон, и начались танцы. Заскрипели половицы, пары закружились в бывшем классе, отбрасывая на стены причудливые тени и скоро стало нечем дышать.

Виктор не танцевал, он себя чувствовал немного не в своей тарелке. Пить после вчерашнего не хотелось, оставалось только найти какого-нибудь интересного собеседника, чтобы вечер не пропал совсем уж зря. Приударять за лихо отплясывающими девчатами было бессмысленно. Майя на всю дивизию растрепала какой он подлец и сволочь, так что в глазах дам Виктор опустился очень и очень низко. Шубин, по просьбе Саблина, еще в конце июля куда-то ее перевел, но толку с этого уже не было.

— Сидишь? — Иванов захрустел огурцом. Утром он сам весьма сильно напоминал этот овощ, но к вечеру ожил и порозовел. — Поздравляю со звездочкой, — он подмигнул, — и с эскадрильей. Рад за тебя!

— Спасибо. Я… после проставлюсь…

— Это да, — Иванов засмеялся, — самогонка теперь не полезет. Эх, пивка бы сейчас, холодненького… Помню раньше, в Киеве, идем с аэродрома, а там по дороге киоск. Светлого по паре кружечек купим… красота… — он снова захрустел огурцом. — Витька, где можно пива купить? Полжизни за кружку отдам…

Саблин мрачно усмехнулся. За все время пребывания в прошлом, пива он не видел ни разу.

— Ладно, — сказал Иванов. — Сиди. Кстати, на тебя Танька весь вечер глазки строит. Ты пригласил бы ее, что ли… — он заговорщицки подмигнул и неторопливо ушел прочь.

Иванов явно преувеличивал. Таня никому глаз не строила, напротив, с серьезной сосредоточенностью изучала стену напротив. Ее уже дважды приглашали на танец свежеиспеченные гвардейцы, но оба раза получали отказы. Видно было, что она чувствует себя неуютно. Виктор усмехнулся, они с Таней были словно какие-то неприкаянные: не веселились, сидели наособицу. Мелькнула мысль пригласить ее на танец, но тут же пропала – она наверняка откажет, так зачем давать пищу полковым сплетникам. Но к его огромному удивлению, девушка вскоре сама к нему подсела.

— Извини меня, пожалуйста, — Таня говорила тихо и музыка с топотом заглушали слова, — я была неправа.

Он удивленно приподнял брови, гадая, за что именно Таня собирается извиняться.

— Я на тебя накричала, — пояснила она, — когда Лешу сбили, — окончание фразы было произнесено едва слышно.

— Ладно, — Виктор пожал плечами. На ее извинения ему было наплевать, — бывает.

Они довольно долго молчали. Виктору не знал о чем с ней говорить, а Таня если и хотела что-то спросить, то стеснялась.

— Веселятся, — добавила она, после долгой паузы. — Знаешь, мне кажется, что этот праздник, он сейчас словно маленький островок прежней жизни. Смотрю, как люди веселятся, и такое ощущение как будто войны нет, и никогда не было. Все еще живы, вокруг мир и тишина…

Он не ответил. Не рассказывать же Тане, что ему вспоминать-то особо и нечего, что для него нынешнего, все воспоминания стали одинаково чужими. Они словно выцвели, потеряли яркость, вкус. А его собственная память началась ноябрьской ночью сорок первого, вот только в этой памяти хорошего было маловато.

Она помолчала, потом как-то робко спросила:

— А я слышала, что ты немецкий бомбардировщик таранил? Это правда?

Виктор кивнул.

— То есть при таране редко погибают? — почему-то решила уточнить девушка.

— Если ты про Быкова, — вздохнул Виктор, — то он не таранил. Его сбили. Он очень уж сильно любил с немцами в лобовые атаки ходить, немцы обычно отворачивают. А против нас тогда "фоккеры" дрались, у них мотор-звезда и четыре пушки, не считая пулеметов. Не было никакого тарана, это Битману со страху померещилось. Быкова, скорее всего сразу убило, его "Як" еще в небе на куски рассыпался.

Девушка насупилась, на ее щеках заиграли желваки.

— Ты это так специально говоришь, — заявила она. — Ты ему завидовал…

— Завидовал? — Виктор поперхнулся от удивления. — Ему завидовал? Ха!

— Да, — Таня упрямо сощурила глаза, — он у тебя бой выиграл. Я помню. Ты злился, а потом про него всякие гадости говорил…

— Ха, — Виктор снисходительно усмехнулся, — не говори ерунды! Если бы этот бой сейчас был, то у твоего Быкова шансов вообще не было бы. Порвал бы его как Тузик тряпку. А зимой меня от ветра шатало. Чуть ручку потянешь, все как в тумане становится. Чего мне ему завидовать? Мордашке смазливой? То, что ты с ним была, это да, задело… но я про это уже давно забыл.

— Ты все врешь! — видно было, что Таня еле сдерживается от злости. — Я помириться с тобой хотела. Теперь жалею. Ты же постоянно врешь! Как с тобой можно быть рядом? Ведь ты не человек, ты двуликий Янус! Хорошо, что у нас тогда все именно так закончилось.

— Эк тебя поперло, — нехорошо усмехнулся он, — я никому не врал. Никогда!

— Наверное, и жена твоя про эту знала? — Слово "эту" она произнесла, будто выплюнула. — Ты уже написал ей, кого себе на фронте завел? А когда надоела – выгнал…

— Тебе-то какое дело? — возмутился Саблин. — На себя посмотри! Ты перед Быковым ноги сразу раздвинула или поломалась с полчаса?

Девушка вспыхнула и попыталась ответить пощечиной. Он успел перехватить руку, сильно сжал и Таня замерла в неудобной позе: красивая, разгневанная, раскрасневшаяся. Вот только в ее изумительных глазах блестели слезы. Вряд ли это было от боли, скорее всего она расплакалась от бессильной злости, но Виктор быстро отпустил ее руку. Та пулей выскочила из-за стола, выбежала из комнаты, а Виктор только сейчас понял, что большая часть собравшихся смотрит именно на него. Спустя несколько секунд на Виктора смотрел весь зал. Музыка стихла.

— А мы тут плюшками балуемся, — сказал он, и под ледяным взглядом Шубина похромал из комнаты. На улице слышались удаляющиеся Танины рыдания, но догонять ее и извиняться, Виктор не собирался. Все его общение с ней заканчивалось только скандалом и испорченным настроением. Он вышел на улицу и пошел подальше, бродя по маленьким тихим улочками. Домой идти не хотелось, возвращаться обратно, в душный полумрак веселья, тоже. Хотелось с кем-то поговорить, поплакаться. Ноги сами принесли его на берег речки, на отполированную задами скамейку.

Здесь было хорошо. Тихий шум реки приятно успокаивал, слабый ветерок гонял комаров – идеальное место, чтобы посидеть и подумать. Именно этим Виктор и занялся. Потом искупался в прохладной воде и засобирался обратно. Дрейф по течению продолжался…

К процессу приступили на следующий день после приказа. Откуда-то приехал инструктор – старший техник, ознакомил с новыми самолетами – для переучивания полку выделили два стареньких, потрепанных в боях истребителя и одну спарку. И в тот же день начались теоретические занятия у техсостава и летчиков. Через неделю – сдача зачетов: на знание материальной части истребителя Ла-5 с мотором М-82Ф, вооружения, радиостанции РСИ-4. Потом начались полеты. Учебные самолеты если и простаивали, то только для ремонта и обслуживания: летная смена в полку начиналась с рассветом и заканчивалась поздним вечером. Все это перемежалось с занятиями по тактике, радиосвязи, политической учебе. Полк буквально был в мыле от выпавших нагрузок.

В эскадрилье прошли кадровые перестановки: Ильина и Ларина назначили командирами звеньев, причем Ильина перевели в первую эскадрилью, вместо попавшего в госпиталь Бессекирного. Должность штурмана третьей эскадрильи занял Литвинов. Недавний приказ ликвидировал должности замполитов эскадрилий, но Сашке удалось остаться в полку, переквалифицировавшись, как он говорил: "Из замов в замы".

Перемещений было много. Иванов стал начальником ВСС, на его должность приехал "варяг" – капитан Щеглов. Новый комэск до этого работал в тылу, облетывал выпускаемые Саратовским заводом самолеты. Потом каким-то образом отпросился на фронт и, после короткой стажировки в другой дивизии, попал в сто двенадцатый. Щеглов обладал солидным налетом, но крайне малым боевым опытом. И совсем не имели боевого опыта недавно выпущенные из летной школы и прибывшие в полк младшие лейтенанты. Четверо из них попали в третью эскадрилью. Новички были совершенно разные и внешне и по характеру, но их всех нужно было учить: вдалбливая в головы науку выживать. Рябченко наконец-то стал ведущим – старшим летчиком, он теперь ходил по аэродрому с важным, деловым видом. Поблескивая недавно поученным орденом Отечественной Войны, покрикивал уже на своего ведомого. С ним стал летать Ленька Самойлов – высокий, худой, никогда не унывающий одессит. Виктор забрал себе в ведомые Острякова, Ларину достался Михаил Комошня, мелкий конопатый младлей, родом откуда-то из-под Воронежа. Недавно возвратившийся из госпиталя уже младлеем Кот стал летать с Осиповым, мрачным, крепким тамбовцем, а новый штурман – Литвинов с дагестанцем Асланом Усмановым. Все должности в эскадрилье были расписаны, оставалось только слетать это разношерстое воинство, сделать из него сплоченную боевую единицу…

— А теперь отвлечемся от тактики, поговорим по общим вопросам, — Виктор вытер исписанную мелом школьную доску, повернулся к аудитории. Младшие лейтенанты смотрели на него немного устало, теорией их успели досыта накормить еще в школе. Примостившийся на задней парте Щеглов, посматривал как обычно с интересом. Капитан на эти занятия стал ходить добровольно и это пошло всем на пользу. Хоть в вопросах тактики он разбирался все еще слабо, но летный опыт имел богатейший.

— Разберем ситуацию, когда вы остались одни, без ведущего. К сожалению, это очень частый случай в практике молодых летчиков. И зачастую очень печальный. Примеры приведу после. Итак, вы остались в небе одни. Что делать?

Аудитория затихла. Молодежь, уже наученная, что не все, что им преподавали в авиашколе оказывается правильным и нужным на фронте, молчала, предпочитая получать уже готовые ответы.

— Восстановить ориентировку, — засмеялся с задней парты Щеглов.

— Разрешите, — в дверь протиснулся молоденький красноармеец, — товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывает командир.

На лицах младлеев, при виде такого нарушения устава, нарисовался праведный гнев. Виктор только усмехнулся.

— К сожалению, вынужден вас покинуть. Товарищ капитан, может быть, продолжите занятие как быстро восстановить ориентировку на местности? Для закрепления навыков…

Из землянки командира доносились громкие голоса. Войдя в помещение, Виктор сначала увидел широченную спину, подполковничьи погоны и короткий ежик присыпанных сединой волос. Из-за спины выглядывал весело скалящийся Шубин.

— Старший лейтенант Саблин по вашему приказанию прибыл, — отрапортовал Виктор.

Незнакомый подполковник повернулся, и улыбка у Виктора растянулась от уха до уха. Перед ним стоял Дорохов, его второй командир.

— Здравия желаю товарищ подполковник, — гаркнул во всю мощь Виктор.

— Эк как оглушил, — сказал Дорохов, распахивая объятья…

…Было уже за полночь. Галка убрала со стола, оставив лишь немудреную закусь, а три человека сидели и вспоминали: кто выжил, кто пропал без вести, а кого война забрала совсем. Последних было много.

— Тебя сбили, а потом, через день ранило Турчанинова, — Дорохов говорил медленно, с расстановкой, — его доктор, в госпиталь отвез, а там ты лежишь. Я тогда механика твоего, отправил, чтобы он вещи и документы передал. А потом… — он обреченно махнул рукой, — от полка осталось четыре самолета и нам дали приказ эвакуироваться за Волгу. Вся армия на Кавказ, а мы – за Волгу. Там пополнение дали – вышла сборная солянка. Летчики прямо с самолетами из других полков прибывали. Разбитых. И опять в мясорубку, уже под Сталинград. Четыре "ЛаГГа" и шесть "Яков", — он мрачно усмехнулся. — Сожгли нас за четыре дня. Двое всего и осталось, я и Лукьянов. Я раненый, — Дорохов показал правую руку, ее кисть пересекал багровый рубец, — а его сильно побило при посадке. В общем, мы в госпиталь, полк расформировали. Вот так вот… А сейчас я в армии, инспектор по технике пилотирования. Буду вас проверять…

Они замолчали. Комната утопала в клубах табачного дыма. Он маскировал собеседников лишь, мерцающие в полумраке огни папирос показывали кто где.

— Димка, — вдруг сказал Дорохов, — а чего это ты комэску своему награды зажимаешь? Ты же сам говорил, что он почти два десятка насшибал, а орденов не добавилось. Даже то, что положено, не дал. Пьет?

— Не понял? — удивился Шубин, — ты о чем?

— На Саблина же орден еще в августе сорок второго пришел, за таран. "Знамя!" Я его лично в пакет с его документами вместе с приказом вкладывал, когда дела сдавал. В личное дело, правда, записать не успел, не до того было, — Дорохов качнул изуродованной кистью.

— Та-ак, — нехорошо ощерился Шубин. — Тута у меня кто-то допрыгался. Ой, как допрыгался…

— Что-то я ничего не понимаю, — захлопал глазами Виктор.

— Да все просто, — пояснил комполка. — Твое личное дело я не смотрел тута, зачем? Я тебя и так знаю, как облупленного. А кроме меня вскрывать мог только Прутков. Вот и думай теперь.

— Да как-то это мелко. И подло, — удивился Виктор.

— Ты плохо знаешь нашего начштаба, — ухмыльнулся Шубин, — но теперь-то эта падла очкастая допрыгалась…

…Заруливать на стоянку было сущим кошмаром. Широкий капот истребителя совершенно закрывал обзор вперед, приходилось ехать змейкой, да ориентироваться на сигналы Палыча. Наконец, повинуясь жесту механика, Виктор затормозил, перекрыл кран, выключил зажигание. Винт замер, и он принялся отстегиваться от ремней. Под регланом все было мокрым от пота, в кабине нового истребителя оказалось неприятно жарко, словно в сауне. Все это, вместе с летней жарой превратили вылет в натуральную душегубку.

— С легким паром, — Соломин ухмыльнулся глядя на мокрого, взъерошенного Виктора. — Чего-то ты выглядишь неважно. В бане был?

На новом самолете Виктор вылетел вторым, после Шубина и все сильно интересовались его впечатлениями.

— На тебя посмотрю, — огрызнулся Саблин, скидывая реглан и гимнастерку. — Одно скажу, что не "Як". Другой самолет, сильно другой. Но ничего. Машина хорошая, мне нравится.

— Щас проверим! — засмеялся Соломин. — Давай, не задерживай, моя очередь летать. Сегодня танцы, не хочу застрять тут до ночи…

…битый фронтовой жизнью патефон потрескивал, шипел, и разобрать слова песни было непросто. Однако это никого особо не интересовало: музыка щедро разливалась в стенах зала, все танцевали. Кружились пары, блестели ордена и погоны, выделялись редкие гражданские платья, мелькали лица. Школьный актовый зал оказался забит народом – афиша, извещавшая о том, что после кинофильма будут танцы, висела целый день и мало кто в полку про это не знал.

— Ну, какая программа на сегодня? — хохотнул Литвинов. — Еще по сотке и спать?

Они с Саблиным, специально в этот вечер нарядившись в новенькую, только неделю назад выданную, форму с золотыми погонами, сидели на деревянных лавках, расставленных вдоль стен в процессе превращения кинозала в танцплощадку. Таких сидельцев было довольно много. Некоторые приходили на танцы, чтобы просто поглазеть на танцующих, некоторые стеснялись, некоторые кого-то ждали. Народу, и кавалеров и дам было в достатке.

— Мне летать завтра, — ответил Виктор, — так что обойдусь.

— О, гляди, и эта тут. Следователь. Вика, которая…

Из пропажи ордена Шубин раздул против начштаба целое дело. Виктор не знал подробностей, но уже через два дня после разговора с Дороховым, в полк прибыли два следователя. Они навели страху, взбаламутив тихое болото штаба, откопав и мелкие грешки и крупные недочеты. Прутков исчез из полка через день, а на другое утро, на построении, комдив торжественно вручил Саблину орден Боевого Красного Знамени. Орден, за протараненный больше года назад Ю-87.

И вот теперь, один из следователей оказался на танцах – высокая симпатичная девушка в военной форме, с видом случайно оказавшейся в припортовом кабаке принцессы, подпирала стену. В полумраке поблескивали ее узкие серебристые погоны. Младший лейтенант юстиции, попавшая на фронт сразу после окончания годичных курсов. Виктора допрашивала именно она.

— Пойти, что ли ее потанцевать, — Виктор выбросил окурок. — Саш, ну как, выгляжу ли я орлом?

— Ну пойди, — Литвинов фыркнул, — правда она только какого-то гвардейца уже завернула. Так что вас, мсье, боюсь, ждет та же участь.

Сашка ошибся, Вика приглашение Виктора приняла. Правда вид у нее при этом был такой, словно она делает ему величайшее одолжение. Саблина это немного задело.

Они закружились в полумраке зала.

— Ну и как протекает расследование? — спросил он, чтобы не молчать, — я тут вроде как пострадавший, могу знать?

— Уже никак, — на ее лице промелькнула гримаса неудовольствия. — И вообще, это секрет.

— Да? Надо завтра в дивизию сходить, — усмехнулся Саблин, — мне там все секреты расскажут.

— Закончено следствие, — выдавила она, — дело закрыто.

— Закрыто? удивился Виктор, — а чего это я начштаба в полку больше не наблюдаю?

— Следствие закончено, — повторила Вика. — Вообще, — она неожиданно воодушевилась, — это дело было очень примечательное. Редкое. Такие страсти, прямо как у Шекспира. И любовь, и ревность и ненависть. И все это у нас на фронте, в простом полку…

— Вот уж чего не надо, — открестился Виктор, — если мне не изменяет память, то у Вильяма нашего, у Шекспира, итогом любви двух малолетних сопляков стала смерть четырех человек. Только этого нам и не хватало…

— Оказывается вы не только хороший летчик, но и литературовед? — Вика засмеялась, — жаль только, что танцы, по всей видимости, не входят в круг ваших интересов. Но вообще, интересная трактовка – Прутков действительно заявлял, что вы пытались его убить ножом. Правда вот, его племянница, это опровергает. Так что по Шекспиру не получилось. Я вот только не поняла, у вас и вправду с ней роман был?

— Давно, — Виктор помрачнел.

— Ладно, — было видно, что Вике хочется вытянуть из Виктора подробности, но сдерживается. — Вам скажу, все равно узнаете. Прутков действительно совершил преступление, но к счастью для него, ущерб от этого преступления был минимальный. В общем ситуация сложилась странная, долго не знали, что делать. В итоге результаты следствия довели до командарма, тот решил дело в трибунал не передавать, наказал своей властью и его перевели куда-то в пехоту.

— Дела, — Саблин задумчиво покачал головой, — вот же козлина. Я ведь ему ничего плохого не сделал, вообще… А он взъелся, орден украл. Ну и сам себе виноват.

— Ну там не только Прутков, — продолжила Вика, — командиру вашему, как его? Шубину кажется, выговор влепили, начальника строевого тоже наказали.

— Это все ерунда, — усмехнулся Виктор. У вас кстати, все дела вот такие? — он пошевелил пальцами но так и не смог сформулировать, что именно имел в виду.

— Нет, — помрачнела девушка, — это можно сказать редкое и приятное исключение. Обычно все куда хуже. Сильно хуже.

Мелодия стихла, и она ловко освободила руку.

— Спасибо за танец, — улыбнулась Вика, — вот только приглашать меня больше не надо. И так все ноги оттоптали, да и мой кавалер уже пришел.

Кавалером оказался второй из прибывших следователей, высокий блондин лет тридцати в звании капитана юстиции и Виктору осталось только раскланяться.

Новые истребители прибыли на следующий день. Их было мало, всего семнадцать штук, остальные почему-то задерживались. Облетывали самолеты Шубин с комэсками, и Виктор имел возможность выбрать себе отличный аппарат. От прочих в полку, выбранная им машина отличалась более мощным мотором с системой непосредственного впрыска и, соответственно, большей скоростью и лучшей скороподъемностью. Плохо было, что таких машин, среди полученных было меньшинство – пять штук. Остальные истребители были с простыми, пусть и форсированными, но карбюраторными моторами. По привычке он приказал нарисовать на самолете прежний тактический номер, борт расписали звездами побед, а вот с повторением русалки вышла незадача. Дивизионный замполит грудью лег за девственную чистоту морального облика самолета комэска-три и прямо запретил Саблину подобные художества. Учитывая, что Виктора на днях приняли кандидатом в члены ВКП(б), то с мыслями о голых женских бюстах на фюзеляже пришлось попрощаться. Впрочем, у него было множество других идей, не было времени на реализацию…

…В небе, пытаясь зайти друг другу в хвост, кружилась четверка самолетов. Доносился рев моторов, вот только не было привычной, пушечно-пулеметной трескотни – бой был учебным. Одна из пар бой явно проигрывала.

— Полено! Дубовое полено верхом на сосне! — кричал Виктор, не открывая взгляда от мельтешащих в небе самолетов. Кричать он мог сколько угодно, кроме пары зевак и летчиков, ждущих своей очереди на вылет, его никто не слышал. Причина для гнева была самая прозаическая – проигрывающие летчики были его подчиненными. Рябченко с ведомым, успешно проигрывали бой паре пилотов из первой эскадрильи.

— Сопляки они у тебя, — рядом, также задрав голову вверх, скалился Иванов, — куда им против моих…

— Ну, Рябченко… ну, олень… так эпически слить бой… — злился Виктор. — Ну пусть только сядет. Он у меня как еж полетит.

— Хе-хе, — развеселился Иванов, — а почему как еж-то?

— А ты не смейся. Какие тут твои? — напустился Саблин на Ивана, — для тебя они все теперь общие. Давно ли эскадрилью сдал?

— Не корову проигрываешь, — радость в глазах у Иванова на секунду приугасла. — Нормально твои держались, но в виражах слабоваты…

— Да какие там виражи… — Виктор обреченно вздохнул. — Я же этого Рябченко полгода учил. В голову вбивал, сам показывал. Зачем он в них вообще полез, когда преимущество по высоте захватил? Только ведущим стал – враз хвост распетушил, а думать за него дядя будет? Ну пусть только сядет… Вообще, молодежь какая-то убогая пошла. Раньше сказал молодому и можно, больше не напоминать. А теперь? В одно ухо влетело, в другое вылетело. Балбесы! Ничего, сейчас я им клизму ведерную-то поставлю. Для улучшения мозговой активности…

— Кстати, ты сегодня вечером сильно занят? — Иванов вдруг стал серьезным, — если можно дела спихнуть, то поехали.

— Куда? — удивился Виктор.

— Узнаешь, — ухмыльнулся Иванов, — я тебе обещал как-то…

…Проснулся Виктор затемно. Долго глядел спертую, липкую темноту, потом нашарил на подоконнике папиросы и зачиркал зажигалкой. Огонек осветил скромное убранство комнатенки, сложенную одежду, остатки вчерашнего пиршества на столе. Несмотря на очень раннее утро, все еще было душно, лицо ощутимо зудело от комариных укусов и он подумал, что зря не открыли на ночь окно. Сделал первую, самую вкусную, затяжку и откинулся на тощую подушку с грязной наволочкой.

— Чего не спится? — ослепленный светом, Саблин скорее услышал, чем увидел движение на другой кровати, — дай огоньку! — У противоположной стены ночевала одна из проживающих в хатке – врачиха Роза. Они познакомились накануне вечером. Это знакомство должно было завершиться пробуждением Виктора не на узкой и неудобной лавке, а ее в кровати, но не срослось. Его несостоявшаяся партнерша заскрипела пружинами матраса, зачиркала поданной зажигалкой и, наконец, зажгла керосинку. Свет показался ему очень сильным и ярким.

— Кинь папироску, — Роза уселась на своей кровати по-турецки, ничуть не смущаясь минимумом одежды и посторонним мужчиной в комнате. Закурила, затягиваясь жадно, по-мужски. Свет осветил лицо с сеткой морщинок у глаз, темные круги под грустными черными глазами, выпирающую из-под майки грудь…

Они курили молча, думая о своем. Виктор жалел, что ввязался в эту авантюру Иванова, с посещением его "подружек". Он сперва вообще не думал идти и сначала хотел отказаться, но длящееся третью неделю мозгоимение, с переучиванием на новую матчасть, добило остатки воли. Организму требовалась хоть какая-то разрядка и он, скрепя сердце, согласился.

Как оказалось, соглашался зря. Обеим "подругам" оказалось за тридцать – в глазах Саблина, еще конечно не старухи, но… В общем, желание реализовывать намерения, в нем поугасло. Вдобавок, оказалось, что для хозяек и сам Саблин далеко не подарок. Женщины от недостатка мужского внимания отнюдь не страдали и потому седой, обожженный субъект не вызвал у них ни малейшего энтузиазма. Возможно, прояви Виктор побольше настойчивости, и он получил бы сватанное Ивановым, но, как говорится, не сложилось.

И напрасно Иванов разливался соловьем, расписывая Виктора как некоего Терминатора, без пяти минут Героя (уже все утвердили, буквально завтра в газете напишут) и просто хорошего человека. Напрасно расхваливал Розу, как чудо-врача и громко шептал Виктору в ухо, чтобы тот не сидел, а действовал. Все было зря. В итоге Иванов уединился вместе со второй женщиной в соседней комнате, а Виктор с Розой, стараясь не глядеть друг на друга, легли спать. Скрип кровати и возня, доносящиеся сквозь хлипкую дверь, сновидениям отнюдь не способствовали.

Обратно выехали еще затемно. Ветер свистел в ушах, немилосердно трясло от дикой скорости на ямах и ухабах. Дорога была убита в хлам, мотоцикл стонал, ревел мотором, и Виктору казалось, что он вот-вот рассыплется, но слепленный Ивановым из всякого хлама агрегат упрямо несся вперед. Ваня собирал его два месяца, из обломков доброго десятка разбитых нашими танкистами немецких "Цундапов" и, видимо, собрал неплохо, потому что, несмотря на безумную скорость, агрегат ломаться и рассыпаться не собирался.

— Ваня, ты зачем меня нахваливал? — закричал Саблин, стараясь перекричать рев мотора. — Я понимаю, реклама… э-э-э… агитация… но не нужно было Героем называть.

— Чего? — Иванов повернул голову, мотоцикл вильнул, заставив Саблина похолодеть и вцепиться в сиденье. Ваня засмеялся. Пришлось повторять вопрос…

— Ты, Витя, дурак, — обиженно прокричал Иванов, — чего сидел как бедный родственник? Думал, она сама трусы снимет? Надо было решительно действовать, а ты? Не возьму больше…

Виктор больше в гости к "подружкам" и не собирался. Лишь после третьего раза, он получил ответ.

— Тю, на тебя! На той неделе документы отправили! Я думал, ты знаешь…

…В небольшую командирскую землянку народ набился густо. Собралось все полковое руководство: начальники служб, командиры эскадрилий, их замы. Сразу как-то тесно и жарковато.

— Товарищи командиры, — Шубин оглядел присутствующих, — у меня для вас… известие.

Собравшиеся настороженно примолкли. Для полка, вот уже три недели просидевшего в тылу, известие могло быть только одно – отправка на фронт. Вот только верилось в это плохо – полк толком так и не переучился. Последнюю неделю вылетов почти не было, упор шел главным образом на теоретическую подготовку, да и самолетов было получено едва больше половины штата. Войска фронта начали новую наступательную операцию и весь бензин, все ресурсы уходили туда.

— Получен приказ! Завтра перелетим на аэродром Белый Колодец, будем оттуда работать, тута. Машины полка распределим по двум эскадрильям. Одна эскадрилья, — он обвел глазами комэсков. — Вторая сегодня же убывает в тыл, за новыми самолетами. — Товарищ капитан, — обратился Шубин уже к Щеглову, — очень надеюсь, что вы быстро справитесь. Остающиеся начнут воевать.

Он немного помолчал и продолжил

— Я разговаривал с комдивом. Он сказал, что полк будут использовать главным образом как резерв командования ну и еще для разведки. Так что у нас еще остается время для ввода в строй молодежи… А теперь хотелось бы услышать ваше мнение по вопросам предстоящего перебазирования…

Для перелета техсостава выделили два "дугласа", поэтому перебазирование прошло быстро. Фронтовой аэродром встретил легким дождем и слабым ветерком. Дождь подкрасил молоденькую, появившуюся после недавних дождей траву, прибил пыль, и казалось что здесь, на фронте, даже дышится легче. Видимо поэтому все прибывшие действовали быстро. Быстро рассредоточили самолеты и также быстро принялись осваивать жилой фонд ближайшей деревни. Здесь правда пришлось вспоминать старую пословицу "в тесноте да не в обиде". Жилья практически не было, а все мало-мальски пригодное для проживания, оккупировали прибывшие штабы полков дивизии. Летчикам третьей эскадрильи пришлось ютиться в каком-то сарае, радовало лишь, что используемое вместо матрасов сено было свежим…

Полеты начались в тот же день, но к разочарованию полкового молодняка, брать их в бой никто не спешил, да и летали мало. Четыре, максимум, шесть вылетов на разведку и десять-пятнадцать тренировочных на слетанность пар и обучение новичков. Так прошло пять дней. За это время младший лейтенант Подчасов, из первой эскадрильи, умудрился в разведывательном вылете сбить "юнкерса". А младший лейтенант Осипов, из третьей, разбился в тренировочном вылете. Потом приезжала комиссия из дивизии, пропесочили Шубина, помурыжили Саблина, досталось даже ведущему Осипова – Коту. В итоге, виновным оказался покойный, письмо его матери пришлось писать Виктору. Конечно, можно было обойтись стандартной казенной формой, но Саблин считал, что и мать и отец погибшего должны знать обстоятельства и место гибели своего сына. То, что Осипов еще не успел сделать ни одного боевого вылета, никакой роли не играло. Потом, на новеньких самолетах вернулась вторая эскадрилья, на аэродроме, как-то незаметно скопились запасы топлива и Виктор понял, что уже очень скоро они пойдут в бой по-настоящему…

Солнце еще припекало, но это была уже не та иссушающая июльская жара, та жара закончилась давно. А теперь заканчивалось и само лето. И хотя внешне все было практически так же как и вчера, но в небе, в воздухе, что-то неуловимо менялось. Менялась и жизнь полка.

— Товарищи командиры, — Шубин кивнул вскочившим при его появлении летчикам и плюхнулся на свой, скрипучий до невозможности стул. Совещание можно было считать открытым.

— С обеда начинаем, тута, работу, — он обвел присутствующих колючим взглядом. — Первая задача: прикрывать боевые порядки частей четвертого кавкорпуса в районе Анастасиевка – Малая Екатериновка. Работать будем шестерками.

— Разрешите, — влез в монолог Виктор, — может, есть возможность усилить патрули? Немцы в июле ходили большими группами. Шестеркой против толпы много не навоюешь.

— Посмотрим по обстановке, — отмахнулся Шубин. — Первая эскадрилья будет дежурная, работают вторая и третья. Всем, тута, ясно? Саблин, раз, тута, влез, то первым и пойдешь.

Вылет прошел спокойно. Внизу, в районе переправ прикрываемого района темнели точки стрелковых ячеек, свежеотрытые зигзаги траншей. Там шел вялый бой. Никаких кавалеристов сверху видно не было, лишь в одной из балок Виктор обнаружил крупный табун лошадей, в другой небрежно замаскированную артиллерийскую батарею. Всадники обнаружились чуть южнее. Они небольшими группами двигались прямо по степи в направлении Левинской, туда же ползло несколько тягачей с пушками, пылили то ли брички, то ли фургоны. Немцы в воздухе не появились, зато, уже на обратном пути, повстречалась шестерка "лавочек" из второй эскадрильи. Смена прибыла с небольшим опозданием.

После душной кабины истребителя, теплый августовский день казался наполненным прохладой. Новый самолет был всем хорош, но если убрать эту чертову жару, то он мог бы стать вообще идеальным. Виктор сделал себе заметку в памяти – как только начнется непогода, нужно будет обязательно заставить Палыча подшаманить машину. Вдруг чего и выйдет. Он направился в штаб, следовало доложиться, пусть там и так по итогам радиопереговоров все знали.

Майор Марков, сменивший на должности начштаба Пруткова, оказался в принципе неплохим мужиком. Он был невысок, округл, отчаянно лыс (Шубину таковым только предстояло стать) и сверкал одинокой медалью "За оборону Сталинграда". Сразу по приходу он развил бурную деятельность, впрочем, особо ничего не изменилось. Прутков, несмотря на то что был, по мнению Виктора, порядочной сволочью, дело свое знал хорошо и штабная работа была налажена неплохо. Первым делом, новый начальник, предварительно пошептавшись с Шубиным, отправил целую кучу наградных на технический состав полка. Как утверждал Соломин, он лично видел фамилию Палыча в списке представляемых на орден Отечественной войны. Виктор подозревал, что в этом обилии наградных легко мог затеряться и орденок самому Маркову.

Сейчас в штабе царила идиллия. Начштаба поминутно вытирая лысину большим клетчатым платком что-то надиктовывал, Таня стучала печатной машинкой. У окна о чем-то тихонько спорили штурман и начальник разведки, связистки окопались в своем углу, оттуда доносился монотонный бубнеж и частые звуки телефонного зуммера. Шубин развалился на своем стуле, и отчаянно дымил папироской. Марков был некурящим, с его появлением курение в штабе прекратилось и комполка, таким образом то ли подчеркивал свою власть, то ли специально третировал подчиненного.

— Витя, — Шубин махнул какой-то бумажкой, — что это у тебя за фокусы? Летная смена на сегодня: Саблин, Остряков, Ларин, Литвинов, Кот и Рябченко. А новички где? Им летать, тута, не надо? Чтобы в следующий раз хоть одного, но взял.

— Подождут пока, — отказался Саблин. — Сами же говорили, что бои тяжелые.

— Осторожничаешь, — хмыкнул Шубин. — Щеглов, вон двоих с собой потащил.

— Я бы на вашем месте это запретил. Опасно и неразумно.

— Ты не на моем, тута, месте, — скривился командир, — и за количество боеготовых пилотов спрашивают не с тебя. Через час у тебя вылет в этот же район, чтобы взял новичка.

— Одиннадцатый атакован большой группой "мессеров", — одна из связисток щелкнула переключателем и висевшая в комнате тарелка ретранслятора ожила, захрипела, передавая отзвуки идущего в нескольких десятках километрах боя.

— Та твою ж мать, влипли, тута, — Шубин резко вскочил. — Срочно поднимайте первую, — и добавил уже Виктору, — давай, поторопи там, чтобы твои через полчаса уже готовы были…

Возвращение второй эскадрильи выглядело отнюдь не триумфально. Тройка истребителей прошмыгнула над аэродромом и сходу зашла на посадку. Три самолета остались где-то в степи…

Виктору тоже хотелось бежать к стоянке, куда сейчас сбежался наверное весь полк, но это было невозможно. Саблин и пять его летчиков сейчас сидели в кабинах и ждали команды на вылет. Та почему-то задерживалась. Он только успел увидеть, что среди севших отсутствовал истребитель Соломина, и сразу же в небо взлетела зеленая искра ракеты. Новости и подробности боя сразу же остались на потом. Правда, за ними еще нужно вернуться.

У Анастасиевки шел бой. Деревня горела, поле боя то и дело покрывалось черными султанами разрывов, чадили подбитые танки – сверху не было видно, наши или немецкие. Зато у Латоново уже было тихо – бой сместился к северо-западу. Судя по всему, немцам удалось выбить наши войска из деревни. В небе пока никого не было. Он вспомнил совсем другое Латоново, расположенное километров на тридцать севернее. Вспомнил липкий страх, запах крови и тяжесть пластающего живую плоть ножа…

Виктор повел группу в разворот, успел увидеть под крылом промелькнувший прямо посреди поля черный опаленный овал, какие-то обломки. Это мог только самолет, причем сбитый недавно – пятно овала все еще дымилось, и сразу глаза уловили какой-то далекий блеск в небе. Обычно так отблескивало солнце на стеклах кабины.

— Группа, внимание! — Саблин машинально повел самолет в набор высоты, доворачивая на север, под солнце. — Вижу противника, — он увидел, как следующие за ним летчики "заплясали" в воздухе, прижались к машине ведомого теснее. Наверняка они сейчас нервничают, пытаются разглядеть то, что увидел он.

Показалась четверка "мессеров". Они прошли стороной и скрылись в направлении Таганрога. Виктор решил их не трогать – враги прошли очень уж далеко, да и сами немцы не горели желанием ввязываться в бой, а может, просто не заметили. Несколько минут было спокойно, потом с запада показалась густая россыпь точек. Их было и так много и шли настолько плотно, что Виктор сбился со счета. Ожидался очень и очень неприятный бой.

— "Ольха", "Ольха", — зачастил он по радио, — вижу до пятидесяти самолетов противника. Подходят к Латоново. "Ольха", "Ольха"…

Немцы шли колонной клиньев. Уже стали видны силуэты самолетов – характерный изгиб крыла, выступающие, закрытые обтекателями ноги шасси – пикировщики Ю-87, много, штук пятьдесят. И над всей этой армадой гордо реяла шестерка "мессершмиттов".

— Двадцать второй, прикрываешь. Остальные атакуем в лоб, спереди сверху. После атаки уходим на горку. Двадцать второй, смотри…

Расстроить строй немецкой армаде не вышло. Четверка "мессеров" встретила на встречных курсах, срывая атаку, еще двое вражеских истребителей схлестнулись с парой Ларина. Виктор разошелся с вражескими самолетами в каком-то десятке метров, бок о бок и сразу же потянул вверх, набирая высоту. Сразу же надавила перегрузка, прижимая к спинке сиденья, стрелка альтиметра быстро поползла по кругу, отмечая набранную высоту. Повернув голову, он наблюдал, как на расстоянии пары километров лезет вверх четверка "мессеров". Раньше, в таких ситуациях, "мессера" всегда оказывались выше. А как будет теперь, на новенькой "лавочке"?

"Мессера" вышли из набора метров на равной с ним высоте, он свалил самолет на крыло и, начал разворот в их сторону. Скороподъемность нового истребителя ему определенно понравилась. Если он догонит "мессера" еще и в горизонтальном полете, то это, несомненно, лучшая машина из всех. Вот только сзади почему-то не оказалось ведомого…

Остряков и пара Рябченко обнаружились метров на сто ниже, их моторы оказались менее мощными, вот и не вытянули. И это было весьма неприятно.

— Тридцать первый, — крикнул Виктор, — атакуй бомберы. Я прикрою.

Пара Рябченко провалилась к земле, за ними тут же кинулись два "мессера", Саблину пришлось мчаться им наперерез. Слева уже заходила другая пара вражин, но они были далековато, а значит, пока не опасны. Первая пара сразу же позабыла про Рябченко и шарахнулась в сторону, Виктор проскочил их на встречных курсах, потянул наверх, гася скорость. Атакующая пара "мессеров" стремительно приближалась.

— Колька, уходим в правый вираж, быстро.

Перегрузка сдавила грудь, размазала по сиденью, в глазах потемнело. Совсем рядом промелькнули хищные тени, потянули наверх. Это было плохо, уже две пары немцев оказались выше, правда, одну сковал боем Ларин…

— Двадцать второй, заканчивай там! Давай, помогай…

Ларин что-то неразборчиво буркнул и тут же по ушам ударил треск и вой, немцы начали глушить радиосвязь. Снова рядом проскочила пара "мессеров", ушли в размашистый разворот, сверху разгонялись для атаки еще двое, этих пришлось встречать в лоб. "Мессера" отвернули, но сзади наседала первая пара…

— Колька, отбей. Славка, хрена ты там дрочишь?

Колькиной атаки в лоб "мессера" не выдержали, отвернули, но на ведомого сразу же ринулась пара сверху. Их пришлось отгонять уже Виктору, и тотчас его самого атаковал одиночный "мессер". Колька болтался в стороне, отбиваясь от двоих, помочь не мог и ситуация стала сильно напоминать заднюю часть тела. Резким маневром сбросив с хвоста немца, Виктор поспешил на помощь ведомому. Тот накручивал виражи за "мессером", все пытался дотянуться, периодически постреливал. За самим Колькой точно также тянулся второй "мессер" и готовился открыть огонь. Виктор дожен был успеть. Сверху на него уже пикировал одиночный "мессершмитт", второй тоже заканчивал разворот, время еще было, но оно стремительно утекало как песок сквозь пальцы.

— Славка, е… твою мать! Ты совсем…? Помогай, б…ь! Тридцать первый, а ты где? Давай, набирай высоту.

Гоняющий Острякова "мессер" вовремя заметил опасность, отвернул и принялся со снижением уходить в сторону. Тот, которого гонял Колька, синхронно последовал его примеру. Ведомый же радостно за ним погнался, видимо увидел хорошую возможность открыть счет.

— Колька, брось, — закричал Виктор что было мочи, — брось. Сзади пара. Разворачивайся на двести, меня прикроешь.

Он резко потянул ручку, уклоняясь от подошедшего на опасное расстояние "мессера", увидел, как Колька отгоняет второго, и снова резко довернул, давая возможность ведомому пристроиться на место. Пара снова была в сборе, и Виктор почувствовал некоторое облегчение. Чтобы их растянуть и сбить по отдельности, немцам придется повозиться…

— Горит, сука, — сквозь помехи донесся ликующий голос Ларина, — зажег!

Виктор увидел, как перечеркивая небо, вниз полетел горящий самолет. Четверка "мессеров", с которой они только что дрались, набирала высоту, но пара Вячеслава была выше, а значит, они были пока не опасны. Под крылом мелькали уходящие на запад клинья "юнкерсов". Их стройная колонна распалась, но в звеньях они держались четко. Внизу что-то горело, выбрасывая в небо жирный черный дым, но что это было, разглядеть не удавалось. Пары Рябченко видно не было и Виктор в очередной раз беззвучно обматерил грустную советскую действительность. Даже в сорок третьем году радиопередатчик устанавливался в лучшем случае на каждый третий самолет. Хорошо, хоть приемники были уже у всех…

— Атакую, — снова раздался голос Ларина. Виктор увидел, что пара "лавочек" заходит на карабкающуюся четверку "мессеров". Запас высоты у Вячеслава был неплохой, он мог сковать немцев на некоторое время. Нужно было пользоваться моментом…

— Тридцать первый, тебя не вижу. Двадцать второй, не увлекайся. Пару атак сделай и отходи. Колька, — под крылом проплывало очередное звено Ю-87, — атакуем. Слева заходи. Бьем правого замыкающего.

Земля косо перечеркнула кабину, захватила ее полностью и быстро поползла куда-то вниз, под капот. На ее фоне, выгоревшем, желто-зеленом, проступили три силуэта, начали быстро увеличиваться в размерах. Заблестело остекленение необычно горбатых кабин, проступили прямоугольники стабилизаторов рулей высоты – немецкие пикировщики предстали во всех красе. Не хватало только обтекателей шасси, они были скрыты крыльями. От Ю-87 вверх потянулись пунктиры трассеров, но, не долетая, таяли – нервничающие стрелки окрыли огонь с очень большой дистанции.

Виктор уже привычно вынес прицел чуть вперед, увидев, как трассы легли позади немца, увеличил упреждение. Истребитель мелко вибрировал от пушечных очередей, в кабине остро завоняло порохом. Мелькнула мыль, что нужно обязательно вздрючить Палыча…

Серая туша "юнкерса" промчалась рядом, в каком-то десятке метров. Мелькнули лохмотья рваного металла на крыле, разбитая, залитая кровью кабина стрелка. Проскочив пикировщиков быстро осмотрелся: Ларин с четверкой "мессеров" был в стороне. Немцы, разбившись на пары, упрямо лезли вверх, потихоньку отбирая преимущество Вячеслава по высоте. Далеко на западе висел одиночный "мессер", а под ним, серыми тенями отходили пикировщики. Ведомый был на своем месте, живой, невредимый и Виктор со спокойной совестью потянул ручку на себя. Для одной атаки время еще было.

После их атаки в красивом строю "юнкерсов" прошли необратимые изменения. Подбитый ими самолет, сразу отстал, как-то перекособочился, за ним появился слабый серый след. Его напарники резко снижались, видимо намереваясь удрать на бреющем, а этот все еще летел на прежней высоте. Может, хотел берег высоту, чтобы перелететь близкую линию фронта, может, у него было повреждены рули высоты. Этого Виктор не знал, и узнавать не собирался. Подбитый "юнкерс" был законной добычей, а убитый стрелок делал ее более беззащитной, а значит лакомой. Бросив Ларина, в их сторону, уже направлялась пара "мессеров", а значит, стоило поспешить. Снова глянул на "юнкерса", уже примеряясь к скорой атаке, автоматически отметил наличие ведомого и внезапно передумал…

— Колька, атакуй. Прикрою.

Ведомый словно этого и ждал, кинулся вниз, подобно дождавшемуся прогулки щенку, только что хвостом не вилял. Виктор полетел вслед, держась чуть в стороне и периодически поглядывая на догоняющих "мессеров". Увидел, как нос Колькиного истребителя озарился вспышками.

— У тебя он что, такой длинный? Ближе подойди… Еще ближе. Давай, не ссы. Вот теперь бей!

Эта очередь оказалась удачней. Разрывы кучно легли по мотору и кабине, окончательно превращая ее в обломки. Из-под капота пикировщика потянулись оранжевые язычки пламени, стали шириться, расти в размерах…

— Хорошо! А теперь разворот! Быстрее. Встречаем в лоб.

Пара "мессеров" в лобовую атаку идти не захотела. Они отвернули и, отойдя немного в сторону, стали набирать высоту. Ларин с вражеской парой тоже разошелся благополучно и теперь висел почти над головой. Не хватало только Рябченко, но вскоре отыскалась и его пара. Группа была в сборе, все были живы и здоровы и это радовало.

К сожалению, оставшиеся "мессера" саблинской радости не разделяли, и, по всей видимости, собирались взять реванш, но появившаяся шестерка "Яков" охладила их пыл. Оставшееся время патрулирования прошло спокойно…

— Ну, — Виктор был зол, и особо не скрывал своего недовольства, — начнем разбор полета!

— А чего там разбирать? — Рябченко пренебрежительно махнул рукой. — Немцев причесали как детей. Все бы бои такие были!

— Все так думают? — Виктор обвел подчиненных тяжелым взглядом. Ларин, почуяв грядущий разнос, притих. Рябченко же, заваливший в бою "юнкерса", сильно смахивал на объевшегося сметаной кота. Он то и дело потирал руки и щурил глаза в довольной улыбке. Саблин его энтузиазма не разделял. Бой был успешным, но скорее вопреки, чем благодаря. Вдобавок, о Соломине до сих пор не было ни слуху, ни духу что хорошего настроения не добавляло.

— А теперь я скажу свое мнение. Плохо. Все было плохо, — он рубанул ладонью воздух. — Слава, какого хрена? Ну ведешь ты бой, ну затянулся он: "мессера" наглые попались, настойчивые. Так ты скажи про это. Какого хрена я это клещами должен тянуть? Думаете, мне больше заняться нечем? — Ларин виновато опустил глаза. — Теперь ты, Колька. Я что по радио сказал?

— "Юнкерсов" атаковать, — Рябченко, чуя нагоняй, насторожился.

— "Юнкерсов", — нехорошо улыбнулся Саблин, — а ты, засранец, чего учинил? Сколько атак сделали?

— Четыре.

— Четыре атаки, — грустно сказал Виктор. — Это восемь огневых решений, если бить с ведомым. Ленька, сколько раз стрелял? Палыч, — крикнул он на стоянку, — дерни оружейников, пусть скажут расход боеприпасов у Самойлова.

— Я не успел, — покраснел Самойлов, — они быстро так…

— Ага, — кивнул Виктор, — не успел… Молодец, Коля, все просто замечательно. Сколько тебе цилиндров разбили? Два? Мало, б…ь, разбили, — заорал он в бешенстве. — Ты когда голову включать научишься? Ты же ведущий. Почему ведомый в бою не стрелял? Почему у тебя дыры в моторе? Это же Юнкерсы, б…ь, сзади-снизу заходи и бей. У тебя ведомый есть, с ним бей. Одновременно, с разных сторон, атакуйте. Я же это сто раз рассказывал и показывал. Неужели это так сложно?

Рябченко сделался малиновым и обижено забубнил что-то оправдательное.

— Ты мне, Коля, сказки не рассказывай. Я твою жадность кулацкую насквозь вижу. Сбить ему захотелось, ишь ты. Еще раз такое повторится – к чертям от полетов отстраню…

В штаб Виктор уходил злой, как собака. Завистливые взгляды других комэсков, настроения почему-то не улучшали…

Наземная обстановка за прошедшие часы изменилась. Кипевший у Анастасиевки бой уже затих, лишь кое-где еще курились дымки пожаров, но как-то вяло, без огонька. Зато у Латоново царила нездоровая суета, двигались серые коробочки танков, мелькали слабо различимые сверху фигурки пехотинцев. Танки были советские, а значит, наши войска снова выбили немцев из деревни.

У Федоровки Саблин повстречал шестерку "Яков". Те радостно рванули вдогонку за "лавочками", но видя, что отстают, бросили. Связаться с ними по радио не получилось – видимо были разные частоты. "Ольха", как и в прошлом вылете, тоже помалкивала и Виктору это не нравилось. Они с Остряковым долетели до самого побережья и повернули на восток. Мористее, в западном направлении, шло несколько барж, но такая цель была Саблину не по зубам. Транспортных самолетов, которых он рассчитывал тут встретить, не оказалось.

Набрав высоту, они вновь повернули на север. Восточнее Носовки обнаружилось большое скопление вражеских войск и тут же повстречались с парой "мессеров". Те были чуть выше, в бой вступать не захотели – потянули на север и Виктор, с плавным набором высоты, пошел следом. Дистанция между ними и "лавочками" постепенно увеличивалась, а шансы на воздушный бой, наоборот, таяли. Они летели за "мессерами" несколько минут, когда те вдруг стали куда-то пикировать. Ниже обнаружилась шестерка "Яков", возможно те самые, что недавно гонялись за Саблиным. "Мессера" заходили на них сзади-сверху, маскируясь солнцем.

— "Яки", "Яки", — закричал Виктор по радио, — на вас "мессера" заходят. "Яки", атака…

Пилоты "Яков" его вопли проигнорировали, они так и продолжили полет по прямой. Два "мессера" прошмыгнули рядом с левой крайней машиной и помчались прочь, разогнанные до бешеной скорости, а атакованный самолет загорелся. Остальные "Яки" только сейчас заметили опасность и заполошно заметались, но "мессера" уже были далеко. Повторять атаку они не стали, так и ушли пологим пикированием, быстро растаяв на фоне вечерней дымки. Горящий "Як" упал, оставив в небе грязную полосу дыма, а его товарищи бестолково метались, шарахаясь друг от друга. Все получилось глупо и обидно.

Дальнейший маршрут лежал на северо-восток, на аэродром. Под крыльями пылили по дорогам наши наступающие войска, мелькали хутора и деревеньки. Быстро промелькнул какой-то колхозный пруд и на его сияющей зеленоватой глади Виктор разглядел темные крапинки. Это могли быть только утки, и он даже заерзал, представляя как пойдет на охоту. Правда у него не было ружья, но Виктор собирался заняться этой проблемой в самое ближайшее время.

Появившаяся совсем рядом шестерка Аэрокобр быстренько развеяла утиные грезы. Четверка этих машин заходила на саблинскую пару сзади сверху, еще два истребителя были выше, видимо прикрывали. Виктору их агрессивный настрой очень не понравился.

— "Кобры," уйдите с хвоста. "Кобры", мы свои.

Пилоты Аэрокобр не среагировали, и Виктор не стал уточнять, услышали ли они его или нет.

— Колька, ножницы. Давай.

Он резко бросил свой самолет право, немного выждал, размазанный чудовищной тяжестью и потянул обратно. Сквозь припущенные перегрузкой веки увидел, как совсем рядом пронеслись красноватые росчерки трассеров, и следом прошмыгнула пара "кобр". Ведомый был на своем месте, а атаковавшие их истребители проскочили вперед и потянули вверх.

— Доворачиваем вправо! Снижаемся! Форсаж!

Мотор заревел на максимальных оборотах, видневшаяся впереди деревенька стала довольно шустро приближаться. Вот только так же быстро отставал ведомый.

— Колька, жми! Чего ты телишься?

Но Остряков отставал все сильнее, его догоняли "кобры" и Виктору пришлось разворачиваться и принимать бой.

Первую пару он проскочил на встречных, пройдя ниже. Вторая заходила на Острякова и Саблин, забивая эфир матом, пошел на них в лоб. "Кобры" почему-то шарахнулись в сторону и он, резким маневром зашел одной них в хвост. Атакованный им летчик моментально завалил машину в вираж, пытаясь уйти из-под огня, его ведущий быстро довернул в попытке зайти в хвост Виктору, сзади уже подходила первая пара "кобр". Бросив атакованного, он направил машину в сторону его напарника и тут же резко отвернул, демонстрируя звезду на киле. Несколько секунд "лавочка" и "кобра" летели борт о борт, и Виктор успел разглядеть изумленное лицо ее пилота. Потом в хвост зашла вторая пара, пришлось переворотом уходить вниз, уклоняясь от атаки.

Когда он вышел из полупетли, самолет Острякова прыгал по полю, гася скорость, а шестерка "кобр" быстренько удирала на юго-восток. В кабине было душно, словно в бане, по спине стекали струйки пота.

— С-суки, — прохрипел он сам себе, — найду, переломаю ноги.

Машина Острякова, наконец, замерла. Колька выбрался на крыло, замахал шлемофоном, показывая, что все в порядке и Виктор полетел домой. Всю дорогу его трясло о злости. Злился на себя, на то, что замечтавшись об утиной охоте, проморгал эти долбанные "кобры", злился на летчиков этих "кобр", за то, что перепутали "лавочки" с "фоккерами"…

— Ведомый где? — угрюмо спросил Шубин. Комполка был осунувшийся и какой-то измочаленный, словно он сегодня сделал с десяток вылетов и все с боями. Причина была понятна – за первый день активных боевых действий на стоянки не вернулись четыре самолета. За такое по голове не погладят…

— В поле сидит, восточней Рясного. Уже домой шли, а тут шестерка "кобр" сверху упала, Кольку зацепили. Ушли бы, но у него что-то с мотором случилось, стали догонять. Пришлось разворачиваться и драться.

— Чего, тута?

— Одну легко мог срезать, — похвастался Виктор, — там пилотяга обосрался, небось. Потом его ведущему звезды показал, так они сразу драпать. Козлы…

— Напишешь рапорт, — прервал его командир, — все подробно отразишь, тута. Готовьте еще машину, — крикнул он, сидящему неподалеку Шаховцеву, — срочно…

Соломин вернулся на другой день, ближе к обеду. Он был целый, невредимый и довольный жизнью, вдобавок откуда-то притащил с собой самое настоящее охотничье ружье. Летчики моментально окружили вернувшегося, но пробиться к телу оказалось непросто, Лешкину тушку оккупировала Ольга. Только после того, как девушка выплакалась и кое-как успокоилась, остальные смогли приступить с расспросами.

— Прыгнул, а внизу наши, казаки, — окруженный вниманием, Соломин застенчиво улыбнулся. Натуральные казаки, как в гражданскую, с шашками и лампасами. Ага. Попросил, шоб транспорт дали, так они даже слушать не захотели. Сунули какую-то трофейную клячу, не то осла, не еще кого и говорят. — "Езжай отсель".

— А ты ее махнул, не глядя, — усмехнулся Виктор. — Давай, колись, откуда у тебя этот карамультук"? — он реквизировал привезенный трофей и принялся с интересом разглядывать. Ружье оказалось самым заурядным – незатейливая двустволка, с клеймом в виде трех колец на стволе и выгравированной надписью "SAUER". Виктор вспомнил вчерашний пруд с утками, и сразу появилось желание никому эту фузею не возвращать.

— Щас все будет, — Лешка увидел неподдельный саблинский интерес, и довольно осклабился. — На этого осла сел, — продолжил он, — а ноги в землю упираются. Как ехать? Ну, думаю, конники хреновы, подарили животину. Пошел к ним ругаться, так чуть не побили, гады. Их там бомбят постоянно, так что злые казаки на нашего брата. Покрутился, повертелся, а куда деваться? Ехать-то домой надо! А тут новый налет, "юнкерсов" с полсотни наверное и "мессера". Казачки как увидали, так давай хорониться. А куда спрячешься, степь кругом. Хорошо, что по балкам камыша много, туда тикали. Он усмехнулся, — ну и я со всеми, а шо. А потом гляжу, шестерка "лавочек" появилась и как стали они с этой ордой каруселить, — он снова замолчал, зашарил по карманам, видимо не нашел искомого и виновато добавил. — Дайте папиросину, а то все выстреляли.

…Папироса для рассказчика нашлась в мгновение ока. Лешка жадно затянулся и блаженно прищурив глаза, выпустил длинную синюю струйку дыма. — Ужас, — добавил он, — забились в камыши, голов не поднять. А в небе рев стоит… Я там часов пять провел, так за это время нас три раза бомбили, страху натерпелся, жуть. Так страшно даже в Сталинграде не было. И ничего же сделать не можешь. В бою хорошо, там ты занят, воюешь, а тут просто сидишь и ждешь, — он вздохнул. — Ну вот, сидим, тут смотрю, "юнкерс" падает, потом "мессер", потом еще один. Я давай, орать, что в небе мои воюют, однополчане. Что тут началось! Казачки повеселели сразу, обрадовались. Мне все плечи отбили, хлопали. А потом потащили к их командиру, тот ружье это дал и приказал на связном У-2 на аэродром подбросить.

— А тебе-то за что? — оскорбился Виктор. — Это третья эскадрилья сбивала, — при этих словах в толпе летчиков послышался смех.

— Я и не говорил, что мне, — хитро усмехнулся Соломин. — Тот полковник сказал, чтобы ружье нашему командиру передал, в благодарность за хорошее прикрытие. Шубину отдам.

— Я ему сам отдам, — отрезал Виктор, закидывая "зауэр" на плечо, — и вообще… Чего столпились? — прикрикнул он на сгрудившихся вокруг летчиков, — заняться нечем? Пойдем-ка, — он ухватил Соломина под локоть, — проведу тебя в штаб, а то вдруг ты дорогу забыл…

Шаховцев словно сквозь землю провалился. На квартире его не было, сказали что ушел к стоянкам, на стоянках Виктор его уже не застал – тот направился к Шубину, но и здесь Саблина ожидал облом, по словам адъютанта, Николай Николаевич ушел в направлении штаба. Виктор приуныл, попытка наскоро переговорить с инженером грозила обернуться нешуточным марафоном. С другой стороны, день уже заканчивался, личный состав был посчитан и проверен, так что немного свободного времени было.

У штаба уныло перетаптывался с ноги на ногу часовой, было тихо и пустынно. Марков еще с утра уехал в Ростов, ожидался только завтра, поэтому штабной люд уже благополучно разбежался по квартирам. Шаховцева здесь тоже не оказалось. Плюнув, Виктор неторопливо пошел обратно.

Он шел дальней тропинкой, по густо заросшему кустарником лугу. Уже темнело, но света хватало, чтобы идти без опаски поломать ноги. Вокруг было тихо и хорошо. По этой тропинке было бы приятно прогуляться по ручку с девушкой, да чтобы еще была весна и сирень разливалась дурманящим ароматом…

На голоса в кустах он сначала не обратил внимания, мало ли какие у людей могут быть дела? Но голоса зазвучали громче, послышалась какая-то возня, и тишину разорвал резкий звук пощечины. "Хе. Прилетело кому-то", — приостанавливаясь, подумал он. Затем снова послышалась возня и донесся чей-то приглушенный вскрик.

Прежний Виктор скорее всего прошел бы мимо, нынешний, ни секунды не раздумывая, двинулся на шум. Мелькнула мысль достать пистолет, он моментально отогнал ее подальше: что могло случиться в окрестностях родного полка, где все всех давным-давно знают…

Из кустов, с непокрытой головой, бледная и растрепанная, выскочила Таня, увидев Виктора замерла и растерянно захлопала глазами. Следом за ней вывалился капитан Антипов – начальник связи полка, он сходу налетел на девушку, свалив ее на землю и не, удержав равновесия, тоже упал прямо под ноги Саблину.

— Что здесь происходит?

Антипов быстро вскочил, метнул на Виктора испуганный взгляд, и по его губам расползлась кривая улыбка. Он был без ремня и весь какой-то возбужденный и взъерошенный.

— Он меня… он меня… изнасиловать пытался, — Таня тяжело поднялась на ноги и зашипела от боли, растирая запястье.

— Ах ты сука брехливая, — капитан вдруг резко развернулся, и влепил ей оплеуху. — Ах ты б.…

— Отставить! — Виктор оторопел от произошедшего. Увиденная картина не укладывалась в голове.

— Ты кому команды даешь, старлей? — Антипов, уже переключился на Саблина. — А ну, смирно! — Больше он не успел сказать ничего, лишь охнул, обдав запахом водки, и согнулся дугой. Виктор решил не дожидаться развязки и, не долго думая, двинул капитана в живот.

— Да ты чего, мразь? — выплюнул тот на выдохе. — На старшего руку поднял? Сгною в штрафбате. Закопаю суку. Никакой Шубин, б…ь, не спасет…

Виктор подумал и добавил с ноги. Антипов рухнул на землю, корчась от боли и захлебываясь воздухом. Саблин хотел было пнуть еще разок, но решил, что пока не стоит.

— Ты как? — Он помог Тане подняться. Она ошалело хлопала глазами, потом зарыдала, уткнувшись ему в плечо.

— Ну хватит, — он успокаивающе погладил ее по волосам, — все уже хорошо.

— Я… я… я, — Таня тряслась не в силах выговорить ни слова, его гимнастерка стала мокрой от слез. Девушка повторяла это как заведенная, он встряхнул ее так, что лязгнули зубы, но это не помогло, она почему-то начала икать.

— Я не хотела, — наконец выговорила она давясь слезами. — Он приказал сопровождать, а потом в кусты потащил… Я вырвалась, убегать…

— В трибунал… — Антипов поднялся на ноги и теперь шарил рукой по животу в поисках несуществующей кобуры. — Обоих…

— Ты… ты еще угрожаешь? — волна дикого безрассудного бешенства затопила Виктора с головой, он одним ударом сбил капитана с ног и принялся топтать ногами, — да ты, б…ь, покойник уже, — рывком подняв Антипова на ноги, Саблин сунул тому в раззявленный рот ствол ТТ.

— Вякни что-нибудь, — прошипел он ему в лицо. — Ну давай, промычи и я тебе башку нахрен снесу. Ты на кого, б…ь, пасть разинул, убогий, — он ударил капитана в лицо рукоятью пистолета и Антипов резко потяжелел, повиснув на руке. Виктор бросил его под ноги, хорошенько пнул и снова приставил ствол к голове.

— Ты, Антипка, рамсы попутал. Я щас тебя кончу, как собаку.

— Тебя расстреляют, — прохрипел капитан.

— Дурашка, — Виктор ласково улыбнулся. — Я же летчик, а ты чмо бесполезное. За такого как ты, меня даже не посадят, максимум в рядовые разжалуют. Как летал, так и буду. А ты сдохнешь… — он взвел курок и только сейчас вспомнил, что пистолет не заряжен. Бешенство стало отпускать, включился рассудок.

— Не надо, пожалуйста, не надо, — Таня вдруг вцепилась ему в руку. — Пусть живет. Не надо стрелять, зачем тебе это?

Виктор с сомнением посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Антипова. В глазах капитана плескался страх…

— Живи пока, — как обычно после приступа накатила слабость, и он с трудом попал пистолетом в кобуру. — Начнешь вякать – убью. На Таню посмотришь – убью! Понял, б…ь?

Антипов судорожно кивнул.

— Вот и хорошо. Пойдем отсюда, — он кивнул головой Тане и вдруг замер. — Стой. Этот с пистолетом был?

— Да-а, — девушка неуверенно кивнула.

— Найди и принеси.

Таня исчезла в кустах, а Виктор остался рядом с капитаном. Тот лежал с залитым кровью лицом, и тоскливо смотрел в небо. Саблин, увидев, что девушка возвращается с капитановой портупеей, хмуро буркнул. — У Шубина заберешь…

На ночлег Виктор возвращался заполночь. После случившегося инцидента пришлось идти к командиру и долго выслушивать поток бессвязного шубинского красноречия. Потом, уже вместе со взводом охраны долго искали самого Антипова, пока не обнаружили его в штабе. Потом писали объяснительные, выслушивая при этом непрекращающееся шубинское брюзжание. После пришел комдив, и объяснительную пришлось писать уже Шубину. Впрочем, тот благополучно перепоручил это Виктору.

Рядом с ним шла Таня. Во время всех этих разборок она старалась не отходить далеко от Виктора и сейчас тихой тенью скользила рядом. Из облаков показалась луна, залив все вокруг желтым светом и Виктор вспомнил, как когда-то, при такой же луне гулял с Таней улочкой забытого Богом хутора. Это было так давно, что казалось было даже не с ним… Они дошли до сарая женского общежития и незаметно остановились.

Таня стояла в каком-то метре, он слышал ее дыхание, как бьется ее сердце. Вдруг захотелось чтобы было как раньше, когда она было с ним. Он посмотрел на Таню, она смотрела на луну и грустно улыбалась. Он грустно вздохнул, то что было давно там и осталось.

— У тебя, — голос у Тани дрогнул, — у тебя на гимнастерке пуговицы оторваны.

— Ерунда. — Он машинально пощупал ворот и про себя еще раз матернул Антипова. Возиться, пришивая пуговицы было откровенно лень. Запасная старая гимнастерка была выглажена кое-как, а значит на построении Шубин обязательно вздрючит. Впрочем, это такая мелочь, что можно не обращать внимания.

— Давай я пришью, — Виктор не видел Таниного лица, но почему-то был уверен, что она сейчас закусила губу. Она всегда так делала, раздумывая или принимая какое-то важное решение.

— Пришей, — он стянул гимнастерку и, не снимая орденов, отдал ей. Легкий ветерок сразу прошелся по голому торсу, напоминая, что лето кончилось…

Она еще несколько секунд стояла с гимнастеркой в руках, как будто ожидая некоего продолжения, потом буркнув: "Спокойной ночи", пошла в общежитие. Виктор поплелся спать.

Хмурый рассвет был под стать настроению. Солнце не сумело пробиться сквозь сильнейший туман, и в летном общежитии было сыро и холодно. Летчики собирались неохотно, непрерывно ворча на начальство и погоду. Всем было понятно, что полетов не будет, и народ единодушно высказывал пожелание продолжить сон. Впрочем, их мнением никто не интересовался. Народ, наскоро собравшись, потянулся на построение и Виктору пришлось поторапливаться – Таня с зашитой гимнастеркой так и не появилась, и пришлось доставать из загашника старую – затертую до белизны и изрядно измятую.

Это построение прошло бескровно. Шубин почему-то не стал устраивать сеанса одновременной любви начальникам служб и командирам эскадрилий, да и по поводу вчерашнего инцидента тоже не сказал ни слова. После приема коротких рапортов, комполка убыл в штаб, отправив летчиков ожидать на эскадрильных КП. Комэсков, как это было обычно, он с собой не позвал и летчики сонной гурьбой направились по землянкам. Молодежь натаскала сухого хвороста, растопив оставшуюся тут еще с зимы буржуйку, старшие летчики позанимали самые козырные места, задымили папиросами. Печка нагрелась быстро, разогнав утреннюю свежесть, стало тепло, и Виктор заснул, улегшись на самой широкой и удобной лавке.

Проснулся он от весьма бесцеремонного толчка. Спросонья решил устроить нагоняй слишком уж ретивому будильщику, но осекся, увидев Шубина.

— Посыпайся. Разговор есть.

В землянке больше никого не было – видимо подполковник всех выгнал. Печка уже прогорела, но было тепло. Командир уселся напротив, достал папиросу, однако закуривать не стал и покрутив в пальцах сунул обратно в пачку. Виктора такое поведение удивило.

— Это что за херня тута? А? — Шубин видимо все-таки нашел нужные слова и кинул на стол сложенный и потертый лист бумаги. — Почему я об этом узнаю последним?

Виктор развернул лист – это оказалась справка о смерти Нины.

— А вам до этого, какое дело? — хмуро спросил он. — Вы же ее в глаза не видели.

— Ты, Витя, дурак, что ли, — даже оскорбился Шубин, — головой вчера ударился? Мне есть дело до всего, что происходит, тута, в полку. А уж такое… У моего лучшего бойца, — он запнулся, — погибла жена, а я ни сном ни духом… Чего молчал? — он пересел на лавку к Виктору. — И вообще, обидно, Вить, такое отношение, тута. Я тебе не чужой человек, мог бы и сказать…

— Извините, — Виктор покаянно склонил голову. — Только, что бы это изменило, ее все равно не вернуть.

Шубин обиженно посопел, потом протянул:

— Ты на войне живой из стольких передряг вылезал, а она в тылу, вот ведь как, тута, бывает…

— Не надо про нее больше, — тихо попросил Саблин. — Оно и так все…

— Ладно, — согласился Шубин. — Справку эту передашь в строевой отдел. Хорошо еще, что Пруткова уже нет, а то бы он из-за этого такую вонь мог раздуть. Хотя ладно, сам передам. — Шубин убрал справку в планшет, снова достал из пачки папиросу и принялся ее вертеть. — Вот ведь как бывает, — повторил он и огорченно качнул головой, — а я с утра и не понял. Рыжая прибегает, глазища на поллица, бумажку эту тычет. Я уж думал, Антипов снова отчебучил чего…

Он наконец, щелкнул своей трофейной "зиппо", глубоко затянулся выпустив узкую струю пахучего дыма жестко сказал.

— Кстати, с Антиповым у вас ничего не было, вы даже и не виделись вчера. Ясно, тута? Ты его не бил и убить не обещал, а он к Таньке не приставал. Комдив так решил. Нам, тута, гвардия светит, так что лишнее ни к чему. Уже приказ пришел, его переводят. Так для всех лучше, и тебе, тута, особенно, — Шубин грустно усмехнулся. — По факту, кроме мордобития и не было ничего, а за то, что капитана отмудохал, знаешь что светит? Смотри, Витька, допрыгаешься. Вырву тебе яйцекладку нахрен.

Они оба усмехнулись, Виктор посчитал инцидент исчерпанным, и тоже потянулся к папиросе. Тут Шубин зашел с козырей.

— А скажи-ка мне, друг мой ситный, это чего тута? — спросил он вдруг и достал из планшета, потрепанную ученическую тетрадь.

Виктор пригляделся и узнал свой конспект, по которому проводил занятия с молодняком по тактике и который два дня назад дал капитану Шеглову.

— Это конспект, — сказал он.

— Да ты что? А я думал словарь, тута, французский. Почему эта срань оказалась у Щеглова, а не у меня?

— А вам-то зачем, — изумился Виктор, — тут же все что вы рассказывали и показывали. Ничего нового, я только сформулировал, скомпоновал немного и все…

— И все? — Шубин открыл тетрадку и зачитал. — "Оборонительный бой допускается только в случае прикрытия ударных самолетов, либо при выходе из боя. В остальных случаях необходимо переводить бой из оборонительного в наступательный. Достигается это путем взаимодействия парами звена следующим образом: одна пара сковывает силы противника, другая в это время набирает высоту, готовясь нанести удар сверху. После удара вторая пара, используя преимущество в скорости и высоте, продолжает атаки, а первая использует это время для выхода из боя и набора высоты"… — За это вот, — он ткнул пальцем в корявые строки. — Любой командир ВВС руку себе отрежет, а ты… — он возмущенно выплюнул папиросу. — И догадался же… Хорошо еще, что Щеглову почитать дал, а то и сидели до сих пор, тута, дурни дурнями.

— А что тут такого? — ушел в оборону Виктор. — Я вам не Пушкин, чтобы красиво и грамотно писать, — и сразу же перешел в контратаку. — И вообще, тут моего и нет ничего. Этого всего от вас набрался, на каждом разборе талдычили. Если неправильно, так сами бы и написали, а ругать все мастаки.

— Так ведь правильно все, — обозлился Шубин. — Коряво конечно, неразборчиво. Но многое изложено грамотно и доступно. Умные люди наверху месяцами из-под себя что-то подобное, тута, выдавливают, а ты, Витька, мать твою, взял да и написал.

— А что, это уже преступление? — хмуро спросил Саблин. — Ну написал и что? Это Дмитрий Михалыч, в основном ваше все. Я только свечку держал.

— Свечку он держал, — фыркнул Шубин. — Дурак ты… Это тактика, это опыт переданный. Да за такое сейчас ордена дают. Я думаешь не хотел подобное написать? Хотел! А вот не получается.

— И что теперь будет? — еще более хмуро спросил Виктор.

— Будет, — командир ехидно усмехнулся. — Слушай, тута, приказ! Берешь свою рыжую вместе с ее машинкой, берешь художницу, ну ту, что тебе сиськи рисовала, и красиво оформляешь всю свою писанину в трех экземплярах. И чтобы, тута, не стыдно было командарму показать, а то пишешь ты как курица лапой, да еще хрень всякую малюешь. Вот, что это? — Шубин ткнул пальцем в тетрадку.

Виктор глянул, куда показывал желтый от никотина командирский ноготь и похолодел – на полях тетради, схематично и кривовато был нарисован Су-7б – реактивный истребитель-бомбардировщик. Такой самолет, в виде памятника стоял в Таганроге, и Виктор успел облазить его еще в детстве, да и потом, частенько проезжал мимо. Как и почему он его нарисовал, Саблин уже не помнил, видать сильно задумался о чем-то своем.

— Завтра, после обеда я еду в штаб армии, — продолжил Шубин, — и чтобы, тута, уже было готово. И кстати, приказ дали на новое перебазирование, так что поторапливайся, тута.

…Уже потом, когда Виктор диктовал свои перлы Тане, и смотрел, какие четкие и красивые линии выходят из-под карандаша Лены Шульги, ему закралась мысль вставить туда и рисунок самолета будущего, кому надо – поймут, а не поймут и не надо, но потом все-таки решил не рисковать…

…Море монотонно шумело. Мелкие невысокие волны, накатывали к самым ногам, разбиваясь о серый глинистый берег, оставляя на сапогах капли воды. Они были настолько мелкие, что казалось, будто стоишь на берегу колхозного пруда, и лишь громадное, до горизонта, зеленое зеркало залива говорило, что это не так. На берегу валялся мусор, ломаные камышовые стебли, дохлые бычки. Воняло тиной. Толпа людей, сгрудившая у полосы прибоя, прибоя смотрела, как носятся над водой чайки, как идет к берегу рыбацкий баркас.

— Какое здесь море не такое, — сказала Таня, — вот, когда в Адлере… — она вдруг глянула на стоящего рядом Виктора и осеклась, замолчав на полуслове.

— Рассказывай, чего вы с морем сделали, — засмеялся Ларин, — ты ведь у нас из этих краев, да? У тебя тут родни не осталось? А то неплохо бы сейчас сальца копченого, да под домашнюю перцовку…

Виктор коснулся воды рукой. Море как море. Здесь оно всегда было таким. Мелким, пресным, теплым. Отличие было только в том, что еще вчера четыре дня назад здесь были немцы, а сегодня правит уже советская власть. И он никогда не думал, что военные дороги занесут его в город, в котором ему доведется жить через шестьдесят с лишним лет.

— У вас и такого нет, — огрызнулся он на Лешкину реплику, — живете там, на своем болоте, дальше соседней кочки не видите. — Вообще я ростовский, — припомнил он натуральную саблинскую биографию, — и детдомовский. А значит родни у меня никого, а значит ты не только без моря, но и без сала останешься…

Среди однополчан послышались смешки.

— Кто желает покупаться – дерзайте прямо сейчас, вода теплая.

Самойлов – самый нетерпеливый разделся быстрее всех и с веселым гиканьем бросился в воды залива. Он бежал, поднимая кучу брызг и смешно раскачиваясь, отдалился уже метров на пятьдесят, но море не поднялось даже до уровня его колен. Остальные, весело гомонящей толпой, двинулись следом. Виктор в воду не полез, остался на берегу, наблюдая за сослуживцами.

Сегодня Шубин расщедрился, дав летчикам второй эскадрильи увольнительную на день. Как-то незаметно к ним присоединились работающие оружейниками и механиками дамы сердца некоторых из пилотов, потом добавились просто знакомые – в общем, первоначальное количество уходящих в увольнительную выросло вдвое. Ну и само собой, большая часть уходящих в город почему-то примкнула к Виктору и теперь сопровождала его.

— А ты почему не купаешься? — спросила Таня. После того, как Саблин побил Антипова, да и во время перепечатывания конспектов, они немного сблизились, по крайней мере, стали нормально общаться.

— Может потом, — он, щурясь, посмотрел на припекающее солнце, — да и купаться лучше не здесь…

— А где лучше купаться? — Таня разулась, прошлась по кромке воды, а потом плюхнулась рядом с ним. Виктор скосил глаза на ее голые колени, левую украшала подживающая ссадина. Она перехватила его взгляд и в глазах у девушки заплясали уже знакомые ему бесенята.

— Тут залив, а купаться лучше в море, — в ее глазах можно было утонуть. Он отвел взгляд, но тот нагло задержался на выглядывающих из под юбки коленях, потом словно живущий собственной жизнью, осмотрел расстегнутый ворот ее гимнастерки, снова пополз ниже… Таня почему-то покраснела. "Интересно, — подумал он, — если я сейчас возьму ее за руку, она вырвется или нет?"

— Командир, — закричал из воды Рябченко, — пойдем купаться. Водичка блеск.

От его крика Таня вздрогнула и даже немного отодвинулась. Виктор решил, что бывший ведомый замечательно умеет делать мелкие пакости…

— Пойдем? — спросил он Таню. Искупаться не мешало. В городе с водой было не очень и такой способ помыться было грех не использовать. Он думал, что она откажется, но девушка согласно кивнула и принялась раздеваться. Даже в некрасивом, явно самодельном закрытом купальнике она смотрелась великолепно. Виктор засмотрелся и едва не оконфузился. В воду пришлось нестись обгоняя Таню.

Обсохнув и зарезав пару арбузов, компания отправилась бродить по городу. Война здесь напоминала о себе на каждом шагу: многие дома зияли выбитыми стеклами, некоторые были брошены, кое-где попадались засыпанные воронки бомбежек. Виктор не узнавал города. Нынешний Таганрог в сравнении с городом будущего больше напоминал призрака.

Призраками выглядели и местные жители. Многие из них больше походили на тени. Впрочем, в толпе мелькнуло и несколько упитанных физиономий, и Виктор почему-то решил, что они работали на немцев. Улицей они дошли до городского парка, но здесь ничего примечательного не оказалось. Бригада рабочих выковыривала из земли кресты – как оказалось здесь, практически в центре города было немецкое кладбище, равняли с землей чужие могилы. На земле валялись сорванные таблички на немецком. Таня подняла одну из них, взглянула и перевела написанное "Сидеть на скамейках можно только немцам", — мрачно усмехнулась и бросила табличку под ноги.

После парка все неспешно перекочевали к рынку. Тут царило оживление: народ суетился, шумел, все что-то покупали, продавали, обсуждали новости и сплетни. Попав в эту какофонию звуков и запахов, нестройные ряды однополчан стали стремительно таять. Виктор шел рядами, разглядывая товар, по сравнению изобилием будущего, выбирать было особо нечего. Продавалось много одежды, причем одежды ношенной, мелькала немецкая форма. Торговали обувью, посудой, керосином, солью, но больше всего конечно было овощей и фруктов. Накупили дынь и арбузов, благо полученная накануне зарплата позволяла. Рынок отвлек от фронтовых будней, отвлек от забот. Обратно в часть летчики возвращались повеселевшие, переполненные впечатлениями…