Белый шайен

Юров Сергей

Часть II

 

 

Глава 1

Распрощавшись с Черным Мокасином, который решил двигаться на юг по следам своего родного народа, мы с Лаурой отправились в далекое путешествие на северо-запад, завершившееся на берегах Мака Блу Уакпа, Паудер-Ривер. Там мы нашли приют у Бешеного Коня, в его клане хункпатила.

Молодой вождь принял нас с радушным гостеприимством, а, услышав о наших намерениях поселиться среди оглала, просто сказал:

— Шайены рассеяны, Вокуини погиб. Ташунка Витко с радостью примет под свое крыло родственников друга.

Впредь на всех стоянках Лаура всегда ставила нашу палатку-типи возле жилища Бешеного Коня, часто сама, порой при помощи Ташины Сапевин, Черной Шали, смуглой супруги боевого вождя.

Итак, я примкнул к оглала, самому многочисленному подразделению тетонов в надежде найти в северных прериях мир и покой.

И я нашел и то, и другое. Но тут я должен сразу уведомить читателя, что нарушу последовательность хронологии. Автор взялся писать книгу с продуманной целью: осветить наиболее важные и значительные моменты индейского сопротивления, а первые несколько лет, проведенных им среди тетонов-сиу были лишены каких-либо судьбоносных событий. Историческая значимость последовавших за 1874 годом перемен заставляет его продолжить повесть именно с этого времени. Ибо тогда началась проклятая золотая лихорадка в Черных Холмах, из-за которой продолжительный мир на границе сменился тревожно-непредсказуемым ожиданием. Тогда же и в моей жизни наступила мрачная полоса.

А до тех пор я наслаждался счастливой супружеской жизнью, воспитывал крепкого кареглазого сорванца и с удовольствием принимал участие во всех индейских делах и начинаниях. Меня приглашали на советы вождей, я был организатором и удачливым участником больших бизоньих охот. Словом, мне было грех на что-либо жаловаться. Римский Нос — мир праху его! — отправил нас с Лаурой по лучшей из дорог, к Бешеному Коню и к его свободным людям.

Здесь, как мне кажется, есть смысл вкратце рассказать о жизни Ташунки Витко с тех самых пор, когда в 1865 — ом наши с ним пути разошлись. За это время он возмужал, стал уважаемым всеми оглала лидером. Наш Странный Человек, называли они его за немногословие, замкнутость и скромность. Он много пережил. Один за другим ушли из жизни Высокий Позвоночник и Одинокий Медведь — его лучшие друзья, а затем и единственный брат, весельчак Маленький Ястреб, погибший в краю шошонов-снейков. Избранный Носителем Рубахи, чтобы быть хранителем всех людей, Бешеный Конь в 68 — ом вынужден был снять ее со своих плеч из-за женщины, которую любил. Женщина — Черная Бизониха, племянница Красного Облака и жена младшего брата Черного Близнеца, как всякая лакота, имела право покинуть мужа ради другого мужчины. Она так и сделала на глазах у многих, но Нет Воды выследил влюбленных, и пустил пулю в лицо Бешеного Коня. Выживший хункпатила, дабы не разгорелась вражда среди оглала, отослал Женщину — Черную Бизониху к мужу. Люди оценили его поступок. Но однажды, после гибели младшего брата, скорбящий Бешеный Конь, встретив Нет Воды, потерял самоконтроль и в ярости преследовал его до самой Лосиной реки — Йеллоустон-Ривер. Поэтому-то Большие Животы и сняли с него рубаху.

Но оглала, не смотря на это продолжали считать хункпатилу хранителем народа. Ибо он был одним из тех, кто действительно всегда заботился о людях. Он мог бы запросто стать владельцем огромного табуна, однако с юных лет Бешеный Конь дарил приобретенных лошадей нуждавшимся соплеменникам. У него никогда не было больше пяти скакунов — двух для охоты и трех для войны. Люди уважали своего Странного Человека и посчитали действия Больших Животов непростительной ошибкой. С тех пор Общество Вождей и перестало существовать. А Бешеный Конь завоевывал все большую популярность. Военное общество Владельцев Вороны избрало его носителем копья. Мало того, он удостоился чести нести копье для всего народа, чего не случалось ни с кем из оглала много-много лет.

Теперь несколько слов о южных шайенах и тех людях, которые, так или иначе, влияли на мою судьбу в прошлом. Мой приемный народ, потерпев фиаско на Бичер-Айленд, почти полностью оказался запертым в отведенной ему резервации, где уже давно жили последователи Черного Котла, Джордж Бент со своей женой в том числе. Там же хранились Маа-хутс — Священные Стрелы. Другой почитаемый народом предмет, Исси-вун — Бизонья Шапка, уже давно стал талисманом северных шайенов.

Мой большой друг Чарли, скончался осенью 1868 года от неизлечимой болезни. Мой злейший враг, Стив Блэкберн, попал на 10 лет в тюрьму. Это была приятная новость — наш с Лаурой злой гений хоть на какое-то время, но перестал досаждать нам своими происками.

Что касается Черного Тони Сайкза, то он, по достоверным слухам, разругался с Блэкберном еще до того, как последнего засадили за решетку. Говорили, что он, невзирая на индейскую опасность, дважды побывал за Жирной Травой, рекой Литтл-Биг-Хорн в надежде отыскать припрятанное золото. Сначала он едва унес оттуда ноги, чудом спасшись от тех же бэнноков. В другой раз ему не мешали, но он так и не отыскал золотую лощину. Видно, была лишь одна карта, и она хранилась у Стива Блэкберна.

В начале апреля 1874 года вокруг Черных Холмов стояли лагеря всех кланов и кочевых общин тетонов. Тут под сенью величественных горных круч, покрытых вечнозелеными лесами, они всегда проводили долгие холодные зимы, ожидая благословенного тепла, чтобы разбрестись потом по бескрайним просторам своих кочевий. У каждого клана и общины издавна существовали излюбленные места стоянок. В северных отрогах Черных Холмов располагались деревни черноногих — сиу, сансарков и хункпапа. К западу — оглала и миннеконджу, к югу и юго-востоку — брюле и ухенонпа.

Типи нашего клана хункпатила были разбиты на лесистых берегах Бивер-Крик, впадавшего Хорошую реку — Шайен-Ривер.

Одним апрельским утром я проснулся от холода, протянувшего ко мне свои колкие щупальца даже через пару теплых бизоньих шкур. Передернув плечами, я встал, накинул на себя одеяло и подсел к тлеющему очагу. Подложил хвороста, раскурил трубку.

Лаура с Грегори зашевелились, потом снова погрузились в сон.

Сына я назвал в честь своего русского деда. Ему уже исполнилось пять лет, он был подвижным, здоровым ребенком, доставлявшим массу радости родителям тем, что он есть, что растет, проказничает и никогда не унывает.

Пока я курил, у меня появилось желание нанести ранний визит Вапе Хакиту. Просто посидеть, поболтать, выкурить трубку — и не одну — с хункпатилой, которого я считал своим индейским другом.

Поплотней закутавшись в одеяло, я вышел наружу. Поздний снег опускался на землю большими хлопьями. Попадая мне на лицо, они тут же таяли, и стекали щекочущими ручейками к подбородку.

Над клапанами жилища Вапы Хакиту клубился легкий дымок. Видимо, хозяин только что подбросил в очаг хворосту.

Добравшись до его типи, я откинул полог и зашел внутрь. Вапа Хакиту, Боевое Оперенье, сидел у потрескивающего огня с дымящейся трубкой во рту.

— Хау, Вапа, — бодро произнес я. — Доброе утро.

— Доброе, доброе и немного прохладное, Шайеласка, — улыбнулся он, назвав меня именем, под которым я был известен среди оглала, и которое переводилось как Белый Шайен.

Это был высокорослый индеец с точеным, словно высеченным из красноватого гранита, лицом и атлетичной фигурой. Он был женат на миловидной женщине, имел двух сыновей, пяти и семи лет, и считался в клане непревзойденным стрелком из лука. Его скорострельность поражала, — в то время как первая стрела еще не касалась земли, в полет отправлялась седьмая или даже восьмая. В его меткости я убедился на нашей с ним первой совместной охоте, когда он, как и обещал, пробил стрелой голову белке-летяге, находившейся в полете. Эта охота осталась в памяти еще и потому, что я спас Боевое Оперенье от неминуемой гибели: на него навалился медведь-шатун, и только пули из моего «спенсера» прикончили разъярившегося косолапого.

Случай на охоте сблизил нас. мы стали настоящими друзьями.

— Присаживайся к очагу, — сказал он, сопроводив слова выразительным жестом, — и поешь тушеного мяса.

Я не отказался от угощенья, и когда с завтраком было покончено, мы оба закурили,

— Как здоровье Белого Облака и Грегори? — вежливо осведомился он.

— Жаловаться не на что, — ответил я. — А как твои домочадцы?

Индеец бросил взгляд к задней стенке типи и, кивая головой на спящих, заверил:

— Так крепко могут спать только здоровые люди.

Некоторое время мы курили, наблюдая за тем, как яркие язычки пламени лижут хворост.

— Слушай, Шайеласка, — заговорил Боевое Оперенье. — Ты жил у шайенов, теперь кочуешь с оглала. Хороша ли такая жизнь?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Потому что, если ты влюблен в такую жизнь, то наслаждаться ей долго не придется… Ни мне, ни тебе, ни Бешеному Коню…

— Что ты имеешь в виду?

— Белые люди уже ищут золото в Черных Холмах. Это дурной знак. У южных шайенов не было золота, но даже их загнали в резервацию.

Этот краснокожий мне всегда нравился своей рассудительностью и логикой. В то время как другие лакота, за малым исключением, принимали жизнь такой, какая она есть, этот индеец во всем искал смысла, делал надлежащие выводы. И сейчас он едва ли удивил меня. Он был верен себе.

Услышав о проникающих в Черные Холмы первых золотоискателях, мой друг увидел в этом плохую примету. Впрочем, не он один.

— Вот ты о чем, — глубоко вздохнул я. — Это тоже тревожит меня, Вапа. Золотая лихорадка не принесет с собой ничего хорошего.

— Значит, я был прав?

— Что лакота ожидает судьба южных шайенов?

— Да.

— Если белые не нарушат договор, то все обойдется, — сказал я, слабо, однако, веря подобной надежде.

Индеец долго молчал, хмуро раскуривая трубку. А когда он заговорил, в его голосе сквозили печаль и разочарование:

— Белые никогда не держали обещаний, Шайеласка… Никогда.

У меня не повернулся язык, чтобы оспорить или, хотя бы, смягчить это убийственное утверждение. В нем была горькая для индейцев правда. Бледнолицые искали встреч с вождями краснокожих, торжественно давали клятвы, с важностью подписывались под договорами, а потом с легкостью их нарушали.

Это было благодатной темой для ухудшения настроения, и вскоре мы уже говорили о другом. О наступлении весны, о планах на лето, о многом, что касалось приближающихся кочевок. Мы, наверное, выкурили уже по пятой трубке, когда полог типи откинулся, и на пороге появился Джордж Риверман, метис из оглала.

— Хо-хе-хи, Уакпа Вичаша, — поприветствовал его Боевое Оперенье. — Добро пожаловать в мое жилище, Речник. Присядь к очагу и подкрепись.

Гость сел, принял из рук хозяина миску с мясом и стал с жадностью поглощать его. Его озябшие пальцы отправляли в рот кусок за куском. Мокасины и брючины его были забрызганы грязью. Видно было, что он только что с дороги. Он происходил из клана южных оглала Маленькой Раны, но чаще жил в приграничных городках, зарабатывая себе на жизнь тем, что поставлял в салуны дичь. Он слыл за лукавого и жадного парня. Что могло привести его в клан хункпатила, в гости к Вапе Хакиту? и с ним почти не знался, да и встречаясь, едва кивал на его приветствия. Что-то в нем было такое, что мне не нравилось. Один тяжелый, извечно мрачный взгляд его раскосых черных, как уголь, глаз чего стоил!

— Я здесь по твою душу, Кэтлин, — закончив есть и сделав смачную отрыжку, проговорил он. — Охрана лагеря посоветовала мне заглянуть сюда, к Вапе Хакиту.

— В чем дело, Риверман? — недоуменно спросил я.

Он достал трубку, набил ее табаком и закурил. Во время еды он почти не поднимал глаз. Теперь он посмотрел на меня вышеописанным взглядом, которому мог позавидовать охотящийся кугуар.

— Ты знал человека по имени Сайкз?.. Черный Тони Сайкз?

— Конечно… А что?

— Вы, вроде, дружили когда-то. Так вот, если он сейчас не в преисподней, то скоро с ней познакомится.

Я понял, что с Тони стряслась беда. Подавшись вперед, к сидящему напротив метису, я тронул его за плечо.

— Что произошло?.. Я смогу ему помочь?

— Стал бы я гнать тридцать миль свою лошадь в такую мерзкую погоду, если бы ты не смог ему помочь, — ухмыльнулся он.

— Где он?

— В плену у Ловца Орлов на Лисьей Речке.

Я все понял Черный Тони, как и многие другие, попытался пройти в Черные Холмы за золотом. Ловец Орлов, командир особого индейского сторожевого отряда, взял его в плен. Тони, наверное, сказал, что он мне большой друг. Ловец Орлов, двоюродный брат Бешеного Коня и мой неплохой приятель, отсрочил казнь золотоискателя, послав в наш лагерь метиса.

— Так все и было, — подтвердил он, когда я высказал вслух эти предположения. — Ты спросишь, как я там оказался? — Метис кинул на меня быстрый взгляд. — Очень просто. Мой родственник Викмунке Сапа, Черная Радуга, состоит в отряде Ловца Орлов. Мне нужно было с ним повидаться.

Я пристально посмотрел на Ривермана. Что заставило этого угрюмого скитальца проделать такой долгий путь от Лисьей Речки? Только не сострадание к белому пленнику. Это уж точно. В груди Речника стучало безжалостное сердце.

— Какая во всем этом тебе выгода? — спросил я его напрямик.

Метис закивал головой и ухмыльнулся.

— Я знал, что ты задашь этот вопрос, Кэтлин, — он потрогал ствол своего старого карабина. — Видишь это оружие? Последнее время оно часто давало сбои. Мне нужен новый скорострельный карабин и такой имеется у Сайкза. По приезде к Лисьей Речке я получу и «спенсер», и кучу боеприпасов в придачу… Устроил ответ?

— Вполне, — сказал я. — Когда выезжаем? —

— Чем быстрее, тем лучше. Это, как ты понимаешь, и в моих интересах. Ловец Орлов подождет до вечера, а потом пустит твоего приятеля в расход.

Молчавший до сих пор Вапа Хакиту подал голос:

— Ты рассказывал мне об этом человеке, Шайеласка. Вы не раз спасали друг друга. Помоги ему и на этот раз, хоть он и пришел в Священные Холмы за золотом. Я поеду с тобой.

Распрощавшись со своими родными, мы с Боевым Опереньем составили компанию Риверману на его обратном пути к Лисьей Речке.

 

Глава 2

Неяркое апрельское солнце прошло половину своего дневного пути, когда мы приблизились к средней величины холмам, за которыми текли воды Лисьей Речки.

Метис поднял руку и остановился.

— Оставайтесь здесь. — сухо заявил он. — А я взгляну на речную долину.

— Поезжай. — сказал я ему. — Подашь знак, если все нормально.

На пути к Лисьей Речке Уакпа Вичаша тщательно проглядывал лежащую впереди дорогу. Дело в том, что по его словам, двумя днями раньше индейцы сторожевого отряда Ловца Орлов прогнали из долины какую-то бродячую шайку арикаров. Поэтому нужно было сохранять бдительность. «Что если эти краснокожие где-то поблизости?» — не раз с беспокойством вопрошал метис.

У самой возвышенности холма метис спешился и прокрался наверх. Некоторое время он осматривался, затем поднялся во весь рост. Махнув нам рукой, он снова прыгнул в седло и скрылся по ту сторону холма.

Мы, не спеша, тронулись с места.

— Инила йанка йо! — вдруг воскликнул Боевое Оперенье, натянув поводья своего чалого жеребца. — Тишина!

Я вопросительно взглянул на него.

— За холмом стучат копыта, — тихо проговорил он. — Много копыт!

— Это, наверное, Ловец Орлов со своими людьми, — предположил я.

Ноздри индейца широко раздувались, глаза, не моргая, глядели на вершину.

— Чужой запах, — пробормотал он. — Нам лучше подождать.

Последовали напряженные минуты. Вскоре и я различил стук многочисленных копыт. Он становился все ближе. Мы не сводили глаз с верхушки холма.

Заметив, что Вапа Хакиту держит в руках лук со стрелами, я также вооружился «спенсером».

Спустя мгновение на холме появилась дюжина индейских всадников. Они остановились. Солнечные лучи осветили покрытые желто-коричневой раскраской лица и сбитые набок просаленные прически.

— Арикары? — выдавил я.

— Они, — подтвердил мой спутник. — Но что с Речником?.. Где он?

Эти вопросы вертелись и у меня в мозгу до тех пор, пока к арикарам не присоединился еще один всадник. Тот самый, кто дал нам сигнал, что все в порядке! Риверман вытянул в нашу сторону руку, и что-то проговорил индейцам. Они его слушали. Слушали внимательно.

— Это ловушка, Вапа, — сказал я. — Речник на их стороне и он затеял подлую игру. Только я не пойму, зачем ему это нужно.

— Не время задавать вопросы, — ответил оглала. — Надо убираться отсюда.

— Куда? Наши лошади устали.

— Речник говорил ложь. Тут нет Ловца Орлов. Ловец Орлов должен быть в Черных Холмах, у Пте Та Taйопа — Бизоньих Ворог.

— Их-ха! — вырвалось у меня. — Может, наши лошади и успеют донести нас до Бизоньих Ворот!

Прежде чем дать волю скакунам, мы с Боевым Опереньем постарались прикончить предателя. Но ему удалось спрятаться за спины арикаров, и вместо него в Счастливые Охотничьи Угодья отправились двое индейцев.

Моего Маркиза не нужно было понукать. Он скакал стремительным карьером, и я знал, что его хватит надолго. Не то с чалым жеребцом спутника. Через несколько миль он начал показывать первые признаки усталости. Оглядываясь, я видел, как ходуном ходили его покрытые испариной бока.

Арикары неслись позади с дьявольскими воплями. Их пули и стрелы пока не достигали цели, но расстояние между ними и Боевым Опереньем неуклонно сокращалось.

Мой взор то и дело устремлялся на далекие предгорья Черных Холмов. Где-то там были Пте-Та-Тайопа, Бизоньи Ворота, у которых обычно стояли типи сторожевого отряда.

— А-ах! — резанул мне слух неожиданный вскрик Вапы Хакиту. Я резко оглянулся, и мое сердце упало. Чалый жеребец грохнулся оземь, послав своего хозяина в непродолжительный полет с кувырками.

— Что стряслось? — оказавшись рядом с лежавшим на земле индейцем, выдохнул я.

— Мой жеребец сломал ногу, — поднимаясь, объяснил Вапа Хакиту. — Оставь меня, Шайеласка, и спасайся.

Я спрыгнул с Маркиза и, издав тройной крик совы, отогнал его далеко прочь. Это был мой сигнал вороному держаться подальше.

— Что ты делаешь? — воскликнул оглала. — Спасайся!

Я хмуро посмотрел на нею.

— Вапа Хакиту принимает Шайеласку за испуганную скво? — мой голос стал жестче щетины на подбородке старого бизона.

— Я хочу тебе добра, — отведя глаза, промолвил индеец.

— Давай кончим этот разговор. Вапа. Мы будем защищаться или умирать — вместе!

Подтверждая эти слова, я подошел к чалому, не оставлявшему попыток подняться с земли и, приложив дуло спенсера к его черепу, выстрелил. Чалый судорожно дернулся и затих. Я прилег за его тушей, целя из карабина в приближающихся арикаров.

— Х-ган!.. Х-ган! — послышался хриплый голос хункпатилы, в котором было больше благодарности, чем удивления. Это слово на языке лакота означало храбрость, смелость, отвагу. Краснокожий по достоинству оценил мой поступок и уже через секунду лежал рядом, прилаживая длинную боевую стрелу к тугой тетиве лука.

Арикары были недалеко, в каких-нибудь ста пятидесяти ярдах. Чуть раньше, завидев падение Вапы, они завыли, как волки в лунную ночь.

Я прицелился в передового индейца, но тот тут же скользнул на левый бок лошади, пустив ее правее. Моя пуля вонзилась в голову лошади, которая, упав на землю, придавила под собой краснокожего. Стрела Вапы Хакиту была точнее. Она насквозь пробила грудь другому арикара. Остальные не стали испытывать судьбу, и, спрыгнув с лошадей, залегли в ста ярдах он нас. Они повели методичную стрельбу, но все их пули не причиняли нам никакого вреда: туша убитого мной чалого служила надежной защитой.

Все это было хорошо, но я не переставал беспокоиться за тылы. Позади нашей позиции пролегала неглубокая балка, ее концы могли уходить куда угодно. Воспользуйся ею пропавший из виду Риверман, и нам тогда не миновать беды. Поэтому приходилось вертеть головой постоянно.

Арикары какое-то время продолжали вести беспорядочную стрельбу, затем отступили, нашли своих лошадей и оказались верхами. Мне показалось, что они отошли чересчур организованно, как будто по приказу.

— Они что-то замышляют, — сказал я. — Не будем забывать о балке.

Арикары, не долго думая, пустили лошадей вскачь и понеслись на нас в лобовую атаку, открыв яростную пальбу Переключив все внимание на них. мы допустили ошибку. Индейцы вдруг прекратили стрелять и рассыпались по близлежащей прерии. По привычке я повернул голову к балке. В трех шагах от нас с карабинами наперевес стояли двое. Одного я узнал сразу — это был Джордж Риверман. Другого — чуть погодя, когда рассмотрел его заросшую густой светлой бородой физиономию. Меня на мушке держал Стив Блэкберн!

— Брось оружие в сторону, Кэтлин. — приказал он. — И пусть твой краснокожий сделает то же самое.

Мои пальцы вцепились в карабин клещами. Я плохо соображал, что делаю, когда пытался навести дуло на Блэкберна. Приклад его «спенсера» угодил мне в голову и я погрузился в темноту.

Я очнулся от того, что кто-то плеснул на мое лицо воды. Я открыл глаза и увидел, что стою привязанный к дереву в какой-то рощице. Передо мной с фляжкой в руке торчал Риверман. В его черных узких глазах плясали злорадные огоньки.

— С пробуждением, Кэтлин, — насмешливо проговорил он и отошел к центру поляны, где горел небольшой костер. Вокруг него сидели восемь оставшихся в живых арикаров и Стив Блэкберн. Риверман присел возле, не сводя глаз с поджаривающихся над костром кусков оленины.

Я осмотрелся. Слева от меня, связанный сыромятными ремнями, стоял у дерева Вапа Хакиту. Справа, также привязанные к деревьям, находились двое незнакомых тетонов.

— Кто они? — спросил я Вапу Хакиту. — И как оказались здесь?

— Сансарки, — ответил он. — Вакийя Зиткала — Маленький Гром и Птан Синта — Хвост Выдры. Они из отряда Ловца Орлов. Утром охотились где-то здесь, и попали в плен к арикарам.

Двое сансарков кивнули мне, и я ответил тем же.

— Будь настоящим воином. Шайеласка, — сказал Вапа Хакиту. — Я слышал, нас всех собираются пытать. Мы должны быть мужественны, и тогда Вакантанка примет нас в своих землях с улыбкой на устах.

Произнеся это, оглала устремил взгляд поверх верхушек берез, давая знать, что он готов достойно принять муки.

— Привет тебе, Шайеласка, — поприветствовал меня один из сансарков. — Я — Вакийя Зиткала. Я много слышал о тебе.

— Ты знаешь, что ждет нас? — спросил я.

— Пытки и смерть. Но Вакийя Зиткала — лакота. он не боится смерти.

«Она придет не скоро. — подымалось мне. — Мы будем завидовать мертвым Арикары славятся в прериях изощренными пытками».

Я скользнул взглядом по их лоснящимся от медвежьего жира лицам. Жестокость сквозила в каждой черте их скуластых бронзовых физиономий. Нечего было ждать пощады от этих головорезов. Тем более мне. Уж Блэкберн, наверное, не поскупился на краски, рассказав им о том. как я когда-то прикончил кучу пауни — ближайших родственников племени арикара.

Когда подоспело мясо, индейцы с жадностью накинулись на него. Обжигаясь и фыркая, они рвали оленину, словно оголодавшие собаки. И вряд ли Риверман уступал им в обжорстве. Я вспомнил, как его угостили в жилище Боевою Оперенья, и сплюнул от захлестнувшего меня негодования. Его приняли за гостя и друга, а он оказался отпетым подлецом.

Покончив с мясом, Блэкберн вытер руки о свою замшевую куртку, сунул в рот длинную сигару и прикурил ее от горящей хворостины. Затянувшись несколько раз, он встал и подошел ко мне. Его узкое волевое лицо почти не изменилось с тех давних пор, разве что углубились морщины.

— Ну что ж, Кэтлин, — сказал он с издевкой. — Вот мы и свиделись.

— За счет обмана и подлости, — отрезал я.

— Хм-м… иначе не было бы этой теплой встречи. — Конец его сигары плясал в такт словам. — На войне все приемы хороши. А ты не забывай, что между нами да-а-авняя вражда. — Он поднял на меня указательный палец. — Ты, надеюсь, не будешь спорить, что последняя игра здорово удалась мне. Я поставил на Ривермана и получил то, о чем так страстно мечтал все эти годы.

— Ты выбрал для этого подходящего человека.

— Не скрою, он мне приглянулся сразу. Такие люди для меня — находка. И ведь купил-то я его за бесценок, за какое-то ружье, патроны и мою благодарность.

— Ты любишь играть в грязные игры. Блэкберн, — заметил я. — Даже Тони — и тот порвал с тобой.

— Ты — о Сайкзе?.. Что ж. наши пути должны были когда-нибудь разойтись. Когда дело касается золота, как-то не хочется, чтобы на него зарились другие. — Губы Блэкберна широко раздвинулись в довольной ухмылке. — Я слышал. Тони пытался отыскать дорогу к золотишку, но промахнулся. И не единожды.

Он сунул руку за пазуху и извлек оттуда завернутый в кожу пакет.

— Вот она — карта. Без нее до золота не добраться. Кстати, ты с Лаурой не пробовал счастья? Она ведь тоже видела эту лощину…

— Нам не нужно никакого золота. — ответил я. — Но почему ты все никак до него не доберешься?

— В тех краях небезопасно. Не хотелось бы еще раз попасть в руки дикарей. Го золото никуда от меня не уйдет. А вот когда генералы пошлют туда солдат, я не останусь в стороне.

— Тебе, вроде бы, давали десять лет, — сменил я тему разговора. — Не выдержал, сбежал?

— Ну, нет, — осклабился он. — Отпущен на свободу за хорошее поведение. Из Ливенуорта, знаешь, не убежишь Так вот, покинул тюрьму и сразу набрал себе краснокожих ребят. За виски и кое-какие подачки они служат мне не хуже пауни.

— Ты заставишь их пытать нас?

— О, Кэтлин!.. Мне не надо ничего им говорить. От твоих пуль и стрел погибли их родственники и друзья. Они готовы содрать с вас всю кожу, полоску за полоской, пока вы не станете походить на ошкуренных кроликов. А если я им и скажу что-то, то только о том, чтобы ты умер напоследок. Посмотришь, как корчатся в муках твои тетоны, пожалеешь их, может быть, всплакнешь, и уж после наступит твой черед. К слову сказать, к тебе арикары воспылали особой «любовью», когда я поведал им об убитых пауни. Так что, будь готов, Кэтлин.

Он засунул пакет обратно за пазуху и пошел к костру.

— Блэкберн! — окликнул я его.

Он остановился, повернулся лицом ко мне.

— Что?

— Не беспокой Лауру. Пусть она воспитает сына.

— Об этом можешь не волноваться. Прошло много лет, у меня здесь, — он постучал по груди, — ничего к ней не осталось. Только месть к тебе, которая с годами лишь крепла.

Блэкберн развернулся и, вместо того чтобы пойти к костру, зашагал к своей лошади. Порывшись в седельных сумках, он достал из них несколько фляжек.

— Смочите глотки, ребята! — прогремел он. — Вам нужно быть немного навеселе перед жуткой работой.

Арикары вскочили с мест, издавая радостные вопли. Блэкберн покрутил фляжки над головой и бросил их в гущу краснокожих. Ни одна не коснулась земли. Обладатели фляжек припали губами к горлышкам, остальные с возбужденными глазами ждали своей очереди. По поляне поплыл густой запах гнилого пойла. Посудины ходили по рукам, пока не опустели.

Довольно! — гаркнул Блэкберн, увидев, что краснокожие жадно посматривают на него в ожидании добавки.

Последовали его приказания на языке арикара. Несколько воинов бросились в рощу, выхватив из-за пояса томагавки, и через пять минут вернулись с большим березовым колом. Другие за это время вырыли глубокую яму прямо перед деревьями, к которым были привязаны мы. Индейцы вбили березовый кол в яму и, забросав её землей, тщательно утрамбовали. Было очевидно, что арикары соорудили столб пыток.

То, что затем последовало, до сих пор видится мне в кошмарных снах. Мне никогда раньше не доводилось быть свидетелем подобного ужаса, хотя за моими плечами пролегли десять лет жизни в прериях. Испытывая к гордым кочевникам-тетонам жгучую ненависть, полуоседлые любители тыкв, дынь и кабачков арикары с размахом показали здесь, на что они способны. Они, похоже, не забывали, как тетоны прозвали их «женщинами прерий», как в 1823 году объединенные силы тетонов прогнали их с насиженных мест на берегах Миссури, как они скитались по западу в поисках пристанища, пока их не приютили кровные родичи — скнди-пауни.

Первой жертвой стал Птан Синта. Когда его привязали к столбу пыток, к нему подошел высокий надменный арикара с зажатым в руке длинным охотничьим ножом. В его волосах, зачесанных по обычаю племени на правый бок, были вплетены шкурки гремучих змей и три больших вороньих пера. От других он отличался тем, что довольно сносно говорил на наречии лакота.

— Бледнолицый тетон стоять хорошо, — посмотрев на меня, прошипел он. — Видеть все.

Утренний снег уже растаял. Погода улучшилась. Весеннее солнце играло на длинном клинке арикары яркими короткими вспышками.

Поводив перед лицом обнаженного до легин Птан Синты острием, краснокожий палач начал действовать. Два резких взмаха ножом — и сансарк остался без ушей. Вниз по его торсу брызнули ручьи крови. Толпа индейцев одобрительно зашумела. Палач отступил на шаг и окинул взглядом сансарка, ожидая, что тот, может быть, взмолить о пощаде. Нет! Птан Синта молчал, только его грудь тяжело вздымалась, и слышалось напряженное дыхание. Арикара снова взялся за работу. Он сделал три коротких надреза на голове жертвы и, ухватившись за клок волос, снял небольшую скальповую прядь. Стиснув зубы, сансарк закрыл глаза. Его лицо стало кроваво-красным от заструившейся с головы крови. Я зажмурился, попытался отвернуться, но подошедший Блэкберн ткнул мне в спину острием своего ножа.

— Не-е-т, Кэтлин! — пропел он. — Так не пойдет. Ты должен насладиться зрелищем в волю. У этого арикары сегодня погиб его брат, он хорошо сделает свое дело.

В следующее мгновение арикара подтвердил слова Койота Кайова действием! Вогнав нож в правый бок сансарка под нижнее ребро, он резко продвинул лезвие к грудной клетке и вниз, к левому нижнему ребру. О, Боги! Блестящие горячие внутренности из живота Птан Синты вывалились на землю, прямо ему под ноги! У меня перехватило дыхание, затем к горлу подступила тошнота. Меня стошнило дважды. Снова острие ножа Блэкберна вонзилось мне в спину, и я вынужден был остановить взгляд на потрошеном Птан Синте. Не смотря ни на что, сансарк оставался в сознании. Собрав последние силы и подняв лицо к небу, туда, где по поверьям тетонов владычествовал Вакантанка, он затянул Песню Смерти.

Я взглянул на Вапу Хакиту и Вакийю Зиткалу. Их бесстрастные лица не предавали ни одного малодушного чувства. Вид невозмутимых воинов придал мне мужества. Я стал спокойнее.

Птан Синта допел Песню Смерти до конца. Его силы были на исходе, но он все же сумел бросить арикарам оскорбления. Те подступили к нему, и каждый полоснул его ножом. Тем не менее, и эти раны не были смертельными. Арикары старались быть осмотрительными, они хотели, как можно дольше продлить мучения ненавистного врага. Однако конец пришел. Собравшись с последними силами, Птан Синта плюнул одному мучителю в лицо. Арикара взбесился и воткнул нож в сердце истерзанного сансарка, чье тело повисло в путах. Затем настал черед Вакийи Зиткалы, Маленького Грома. Низкорослый арикара, больше похожий на кривоногого истукана, повторил действия палача Птан Синты, но уши Маленькому Грому отрезал медленно, словно смакуя удовольствие. Это было мучительно для бедного сансарка, и он издал несколько стонов. Услышав их, арикары подняли удовлетворенный вой. Гордый враг, принадлежавший к самому воинственному народу прерий, проявил слабость!

Один из арикаров, накалив над костром ружейный шомпол, воткнул его в тело Маленького Грома, ожидая тех же результатов. Но сансарк перенес боль с честью. Закусив губы, он молчал. Низкорослый истукан пошел дальше. Сделав круговой надрез на голове Маленького Грома, он рывком снял с него скальп и с торжествующим кличем заткнул его себе за пояс. Окровавленная голова сансарка свесилась на грудь: он потерял сознание. Оно к нему вернулось, когда его окатили холодной водой. Тут же его обступила вся толпа арикаров, и на него посыпались ножевые удары. Слава Богу, одна из ран оказалась смертельной, и муки Вакий Зиткалы на этом закончились.

Разгоряченные видом крови, арикары бросились к Вапе Хакиту и тут, внезапно, где-то рядом раздался клич. О, этот громкий «Хукка-хей!», с которым лакота исстари бросались в бой! Сначала я не поверил своим ушам, потом осознал, что слух меня не подвел и уж затем только меня обуял дикий восторг.

— Убейте их! — закричал я во все горло, увидев хлынувших из чащи тетонских воинов. — Прикончите этих извергов!

Неудержимый напор наших спасителей походил на торнадо, быстрый и беспощадный. Это были люди Ловца Орлов, закаленные бойцы, чьей славе завидовала молодежь свободных лакота. Один за другим на землю попадали все арикары. Я много бы дал за то, чтобы и Блэкберн последовал за ними, но изворотливый скунс в неразберихе бойни успел вскочить на лошадь и скрыться. Зато целым и невредимым остался на поляне Риверман. Его стащили с лошади, когда он уже готов был дать деру.

Сразу после схватки нас с Вапой Хакиту развязали. Ванбли Кува, Ловец Орлов, был доволен тем, что не зря совершил быстрый переход от Пте-Та-Тайопа.

— Мы не успели спасти сансарков, — сказал он. — Но сердце Ванбли Кувы радуется при виде живых Шайеласки и Вапы Хакиту.

Его воины завернули тела погибших сансарков в одеяла и погрузили на лошадей.

К Риверману, сидевшему с поникшей головой, подошел его родной брат Черная Радуга и стал задавать вопросы. Предавший нас человек молчал. Черная Радуга обратился за разъяснениями ко мне. Я все как было, рассказал ему.

— Мой брат заслуживает смерти. — презрительно глядя на Речника, сказал он. — Он никогда не был хорошим оглала. Делайте с ним, что хотите.

Вапе Хакиту не надо было говорить дважды. Поставив предателя к столбу пыток, он отступил от него на несколько шагов. На поляне стало тихо. Тетоны в молчании ждали, когда их продажный родич распрощается с жизнью.

— Твой брат прав. — проговорил Боевое Оперенье, натягивая лук. — Ты был плохим оглала. — Он спустил тетиву, и длинная боевая стрела насквозь пробила грудь Риверману, пригвоздив его к столбу пыток.

Я поинтересовался потом у Ловца Орлов, как он узнал об арикарах и о том, что здесь происходило.

— Я сам послал Вакийю Зиткалу и Птан Синту на охоту, — ответил он. — Они поехали к Лисьей Речке. В полдень до нашего лагеря со стороны этой реки донеслись выстрелы. Много выстрелов. Так не охотятся. Я понял, что что-то случилось с моими людьми, и выехал сюда.

— А если бы сансарки не отправились охотиться? — задал я вопрос.

— Я бы сначала отправил разведчиков, услышав пальбу, — ответил вождь. — Тогда мы только бы отмстили арикарам за вашу гибель, куда бы они ни пошли.

Поблагодарив Ловца Орлов, я прошелся по поляне и отыскал свой спенсер. Воины сторожевого отряда распределили между собой оружие арикаров, согнали их лошадей в одну кучу и приготовились двинуться к оставленным за рощей скакунам. Одна из верховых арикаров досталась Вапе Хакиту. Это был вороной конь с длинным хвостом и сильными стройными ногами. Прыгнув в седло, он посмотрел в мою сторону:

— Шайеласка пойдет до лагеря пешком?

Я улыбнулся и подал коню сигнал. Заинтригованные индейцы заозирались по сторонам. Я снова прокричал сойкой. Где-то вдали послышался стук копыт. Через минуту, ломая тонкий кустарник и издавая громкое ржание, на поляну выскочил мой верный вороной друг.

— У Шайеласки прекрасная лошадь, — сказал Ванбли Кува. — Пусть она и дальше верно служит ему.

Помахав нам на прощание рукой, он повел свой сторожевой отряд на север, к Бизоньим Воротам.

— Хопо? — посмотрел на меня Вапа Хакиту. — Поехали?

— Эй-и, — ответил я, взобравшись в седло. — Подальше от этих мест.

Покидая поляну, я бросил на нее последний взгляд. Вокруг догоравшего костра вразброс лежали трупы арикаров как обрамление к столбу пыток, к которому было пригвождено тело Джорджа Ривермана. А над рощей, чуя близкую поживу, уже медленно кружили два стервятника.

 

Глава 3

Прошло три месяца после описанных выше драматических событий. Закончился апрель — месяц Появления Красной Травы, миновал май — месяц, Когда Линяют Кони, а также июнь — месяц Зеленой Травы. Наступила благодатная пора — июль — месяц Созревающих Вишен, Все зимовавшие у Черных Холмов тетоны, разбившись на множество кочевых общин и кланов, рассыпались по прериям в поисках бизоньих стад.

Наш клан хункпатила под предводительством Бешеного Коня кочевал в районе Шайен-Ривер, когда поползли слухи о движущейся к Черным Холмам 7 — ой кавалерии генерала Кастера.

— Мы должны проследить за солдатами, — сказал на совете Ташунка Витко. — Если удастся, оставим их без лошадей. Длинные Ножи снова нарушили договор.

Бешеный Конь имел в виду соглашение 1868 года, по которому армия обещала не приближаться к священным для индейцев Черным Холмам.

Отобранная вождем сотня воинов (мы с Вапой Хакиту были в ней) прибыла в лагерь Ловца Орлов в середине июля.

Лидер сторожевого отряда уже знал о вышедшей из форта Линкольн солдатской колонне. Он сказал, что за последнее время его воины уничтожили множество обнаглевших золотоискателей. Кастер, предположил он, направлен в Черные Холмы для того, чтобы защищать белых старателей, свихнувшихся от золотой лихорадки. Бешеный Конь согласился с ним. Трудно было найти более подходящее объяснение.

За солдатской колонной велось наблюдение, и вскоре разведчики сообщили, что она приближается.

С высоких залесенных холмов мы сначала заметили облако пыли, а потом рассмотрели и всю колонну. В ней, кроме вооруженных кавалеристов, двигались многочисленные фургоны и вьючные мулы. У подножья Черных Холмов солдаты остановились, поставив фургоны в круг. Устав с дороги они, очевидно, собирались как следует отдохнуть. Ближе к вечеру внутри фургонного круга возник походный палаточный городок, и зажглись костры.

Вылазка за кавалерийскими лошадьми состоялась сразу после наступления темноты. Вожди рассчитывали на внезапность, ибо белые не подозревали, что их уже давно заприметили. Табун армейских скакунов охранялся скудной цепочкой часовых, и мало кто сомневался в удаче.

Но все пошло прахом, когда один из бойцов Ванбли Кувы вместо того, чтобы прикончить часового, умудрился лишь легко его ранить. Солдат смог ускользнуть и поднять такой переполох, что мы едва успели ретироваться.

Возвращаться на исходные позиции пришлось в отвратительном настроении под свист солдатских пуль. Чего достигла эта вылазка, так это того, что Длинные Ножи перестали считать поход в Черные Холмы увеселительной прогулкой. Назавтра они углубились в горы и уже не выпускали оружия из рук. Любой неосторожный индеец, попадавшийся им на глаза, тут же служил живой мишенью. Нам оставалось наблюдать с безопасного расстояния, как под прикрытием скорострельных карабинов солдаты копаются в земле. Да, Кастер задумал самолично отыскать золото. И он, в конце концов, добился своего. Мы видели, как солдаты приносили ему самородки и золотой песок, и как он был доволен.

Я рассматривал Кастера издалека. Он был тем же стройным длинноволосым офицером, как всегда облаченным в безупречную военную форму с сияющими на солнце пуговицами.

Однажды к вечеру, наблюдая с Вапой Хакиту за армейским лагерем с более близкого расстояния, я неожиданно для себя увидел еще одного знакомца.

У костра в кругу кастеровских следопытов сидел Блэкберн. Мои руки сжались в кулаки, я стал дышать через нос.

— В чем дело, Шайеласка? — заметив мое волнение, спросил Боевое Оперение.

— Блэкберн! — сказал я, не сводя глаз с команчеро.

— Где?!

— У костра следопытов.

Вапа Хакиту бросил туда взгляд.

— Точно, это он… Шунка Васичу!

— Да, Вапа, бледнолицая собака приползла за золотом. Клянусь, я прикончу его на этот раз!

— Как? — задал трезвый вопрос Вапа Хакиту.

Я промолчал. В голове сначала была полная неразбериха, потом появились кое-какие мысли. Через пять минут я знал, что мне делать.

— Оставайся здесь, — сказал я индейцу, — и молись за Шайеласку.

— Уаште, — произнес он. — Хорошо. Пусть Отец Солнце хранит его.

Я встал и, закинув «спенсер» за спину, двинулся вниз по склону холма. Пока я спускался, на горную долину, где располагался армейский лагерь, легли сумерки. Костры горели уже повсюду, посылая к звездному небу яркие искры.

Следопыты расположились невдалеке от подножия холма, но, согласно своему плану, я обогнул его стороной, выйдя к самому дальнему костру кавалеристов. Спрятавшись в низкорослом подлеске, я присел на корточки и стал ждать.

У подлеска в свете ночных костров прохаживались часовые. На усатых лицах кавалеристов, потягивающих кофе, танцевали блики огня. Слышался их говор, иногда смех после удачных шуток.

Я ждал не напрасно. Спустя три четверти часа один из кавалеристов встал, потянулся и, поправив ремень, зашагал в кусты, именно туда, где, затаив дыхание и зажав в руках ствол «спенсера», тихо сидел я. Он был одного со мной роста, схожего телосложения.

«Надо же! — обрадовался я. — Это весьма кстати…»

Солдат шагнул в подлесок буквально в трех ярдах от меня и, сплюнув, приготовился отдать дань природе. Он стоял ко мне вполоборота, задрав лицо к небу. Я медленно приподнялся, одновременно занеся за правое плечо карабин. Выпрямившись, я резко двинул прикладом в голову солдата. С его губ сорвался короткий вздох, и он начал валиться в сторону. Одним прыжком я оказался рядом и поймал падающее тело на полпути к земле. Аккуратно уложив солдата на траву, я снял с него сапоги, шляпу и военную форму. Натянув на себя все это, я с десяток секунд постоял над потерявшим сознание кавалеристом. Видимо, удар пришелся куда следует, он не подавал никаких признаков пробуждения. Я надвинул шляпу на лоб и, перекрестившись, вышел из подлеска.

Самой опасной задачей было пройти мимо солдатского костра. Мне, конечно, можно было вернуться к подножию холма той же дорогой, но в этом случае меня наверняка ждали бы неприятности. Товарищи моего солдата могли бы заинтересоваться долгим его отсутствием, и тогда все пошло бы насмарку. Я выбрал более трудный путь.

«Он должен привести меня к Блэкберну» — твердил я про себя.

Прохаживавшийся у подлеска часовой, увидев меня, с усмешкой произнес:

— С облегчением, Даусон.

Я буркнул что-то в ответ и пошел мимо костра в открытую долину.

— Эй, Даусон, ты что, сбился с дороги? — раздался громкий голос у костра.

Послышался хохот кавалеристов, но мне было не до смеха, и я продолжал идти с грохочущим в груди сердцем.

— Черт тебя дери, Даусон! — рявкнул все тот же солдат. — Проваливай хоть в преисподнюю, но дай нам карты!

Какие карты? Проклятье, какие карты?.. Я остановился и лихорадочно зашарил руками по куртке и брюкам.

— Фу-у-у! — вырвалось у меня спустя мгновение.

Колоду я нащупал в нагрудном кармане куртки Даусона и перевел дыхание. Она была в кожаном футляре. Вытащив футляр я, не оборачиваясь, отбросил его в сторону костра.

— Клянусь распятьем, Даусон, ты сейчас вернешься и соберешь все карты!

Наверное, в полете футляр открылся, и карты рассыпались по траве. От испуга у меня сдавило виски. Я не знал, что мне делать и бросился бежать. Это, однако, и спасло меня. Позади раздался дружный смех кавалеристов.

— Оставь его в покое, Сандерс! — крикнул кто-то. — Тебе не догнать этого детину!

Пробежав ярдов тридцать, я оглянулся. Солдаты, продолжая смеяться, собирали рассыпавшиеся карты. Один из них потряс мне кулаком и присоединился к товарищам.

Я еще долго не мог успокоиться. Но надо было держать нервы в узде, и вскоре все мои мысли были сосредоточены на Блэкберне.

Не доходя до костра следопытов десяти ярдов, я увидел, что он сидит ко мне спиной и также как кавалеристы играет в карты. Настало время действовать.

— Эй. у костра! — гаркнул я, изменив голос. — Кто там из вас Стив Блэкберн? Генерал приказал мне переговорить с ним с глазу на глаз.

Последние слова я говорил, уже отвернувшись от костра. Послышался голос Блэкберна, который сказал что-то своим друзьям, потом зазвучали шаги. Не оглядываясь, я зашагал в ближайшие кусты. Войдя в них, я вытащил нож из ножен и согнулся якобы для того, чтобы заправить брючины в голенища. Подошедший Блэкберн тронул мое плечо и хотел было что-то сказать.

Выпрямившись, я вогнал длинное лезвие ему в живот в область пупка и продвинул нож вверх, до самой грудной клетки. Раздался оглушительный вопль, и тело Блэкберна, ломая ветви кустарника, повалилось на землю. Я пошарил рукой у него за пазухой, но «золотой» карты не было,

— Где же она? — прошипел я, тряся за ворот умирающего команчеро.

И тут, в свете луны я увидел его лицо. Незнакомое лицо. Я тряс совершенно неизвестного мне человека. Блэкберн послал поговорить со мной своего товарища!

В лагере разразилась пальба. Ржали лошади, метались туда-сюда солдаты. Нельзя было терять ни секунды.

Чертыхнувшись, я помчался вверх по склону холма. Добравшись до Боевого Оперенья, я снял с себя армейскую форму.

— Вапа Хакиту не станет задавать вопросы, — с улыбкой сказал мой друг. — Он слышал вопль Койота Кайова.

— Я выпотрошил внутренности другому человеку, — произнес я с вздохом. — Вот и все.

Надо было видеть лицо Вапы Хакиту. Кажется, оно чем-то напоминало мое в тот момент, когда я увидел, что прикончил отнюдь не своего старинного врага, который, похоже, водил дружбу с дьяволом.

 

Глава 4

Поход Кастера в Черные Холмы стоил народу лакота последних остатков спокойствия.

Вернувшись в форт Линкольн, однозвездный генерал раструбил на все штаты об огромных залежах золота. Тысячи американцев, заслышав об этом, потянулись к Черным Холмам. Встревоженные бойцы тетонов стали требовать от своих вождей — Красного Облака, Крапчатого Хвоста и других — решительных действий. Но когда-то славные и мужественные лидеры краснокожих теперь растеряли все достоинство. Их голос протеста был слаб, они, казалось, не знали, что предпринять. Колеблющиеся вожди никогда не способны влиять на соплеменников, и возмущенные воины к концу года попросту сбежали из агентств, чтобы встать под знамена двух великих предводителей, Ташунка Витко и Татанка Йотанка — вот имена этих вождей, не утративших ни гордости, ни пыла, ни твердой решимости отстоять племенные земли лакота. Их четкая позиция в отношении вторжения белых в Хи Сапа вполне отвечала воинственным настроениям воинов.

И именно благодаря усилиям этих вождей поток золотоискателей вскоре превратился в жалкий пересыхающий ручей. Обнаглевших старателей беспощадно уничтожали, под их ногами горела священная горная земля. Видя это, президент Грант в начале 1875 года вынужден был отправить в Черные Холмы генерала Крука. Тому была поставлена задача вывести из гор оставшихся золотоискателей. А летом поползли слухи о том, что президент Грант готов послать в земли тетонов мирную делегацию для переговоров.

Что ж, индейцы не были против разговоров. Добрых разговоров.

Я и Лаура жили среди индейцев, жили, как подобает индейской семье, тревожась и надеясь, огорчаясь и радуясь в зависимости от положения дел на границе. В эти смутные дни радости, конечно, было меньше и, заботясь о мире в ее душе, я не проронил ни слова Лауре о двух моих встречах с Блэкберном. Что было, то было. Может, я и оказывался на краю гибели, но иногда полезнее говорить неправду любимой женщине и заботливой матери.

Летом свободные индейцы объединились в лагерь на берегах Онжинжитка Уакпа или Роузбад-Ривер для проведения большого Танца Солнца. Тут были оглала Бешеного Коня, Черного Близнеца и Большой Дороги, сансарки Крапчатого Орла, северные шайены Маленького Волка, миннеконджу Летящей Пчелы и хункпапа Сидящего Быка. Северные шайены издавна дружили с оглала и миннеконджу. а вот с хункпапа они виделись крайне редко, считая их чуть ли не чужаками. И Сидящий Бык на священной церемонии, желая положить конец такому положению вещей, исполнил символичный танец межплеменного братства и выкурил с вождями шайенов две трубки.

Чуть позже в наш объединенный лагерь пожаловали посланцы от армейских командиров — метисы, Жан Батист Пурье и Луи Ришо. Они жили когда-то среди тетонов, я встречал их в прошлом несколько раз. Это были люди, к чьим услугам прибегали и белые, и индейцы. Они считались чем-то вроде посредников.

Метисы, проехав к центру лагеря, спрыгнули с лошадей у типи Сидящего Быка.

— Сейчас Татанка соберет совет, — предположил Вапа Хакиту. Отобедав, мы с ним отдыхали в тени моего жилища.

— Эй-и, — согласился я. — Если эти двое приехали, то с большими новостями.

Наши догадки подтвердил спустя минуту глашатай хункпапа, объявивший о сборе вождей и достойных воинов в типи Татанки Йотанки. Одевшись в праздничные одежды, мы с Боевым Опереньем отправились к типи хункпапа. Я выглядел весьма внушительно со своим ожерельем из когтей гризли, которого я когда-то победил в изнурительной схватке у подножия Биг-Хорнс.

Мы вошли в жилище Сидящего Быка, присев на шкуры слева от входа, где уже сидели Черная Луна, Четыре Медведя, Вороний Король, Дождь-В-Лицо, Крапчатый Орел и еще с дюжину не менее влиятельных лакота.

Напротив входа, за очагом, на месте почета-чатку один подле другого восседали Татанка Йотанка — Сидящий Бык и Ташунка Витко — Бешеный Конь. Слева от первого сидели двое незнакомых мне величественных индейцев с волевыми лицами. Я никогда их не видел, а поскольку наши народы объединились недавно, мне они не попались на глаза в эти дни.

— Кто они? — кивнув на них, спросил я у своего друга.

— Хункпапа, — прозвучал односложный ответ.

— Ясно, что не пауни или арикара, — буркнул я. — Их имя и положение?

— Рядом с Сидящим Быком — его старинный друг, Галл. Хункпапа его зовут Пизи, Человек, Выходящий на Середину.

Передо мной находился один из самых мужественных хункпапа. Его отвагу индейские отцы ставили в пример детям, а о его железном здоровье ходили легенды.

Зимой 65 — года Галл со своей общиной встал лагерем возле форта Бертольд, не подозревая, что его недруг Кровавый Нож, полуарикара-полухункпапа, задумал покончить с ним. Армейский скаут провел отряд солдат к типи Галла, и когда тот вышел наружу, его не только прострелили, но и пригвоздили к земле штыком. Неудовлетворенный Кровавый Нож приставил двустволку к голове вождя и спустил курок. В самый последний миг офицер отбил ногой стволы в сторону. Благодаря известной знахарке Галл потом выздоровел, однако люди считали, что главным гарантом исцеления вождя стало его несокрушимое здоровье.

— A тот, рядом с Галлом? — продолжил я расспросы.

— Прыгающий Бык, — ответил мой информатор. Большего мне и не нужно было знать. Еще кочуя с южными шайенами, я слышал об этом ассинибойне.

В одной из схваток с ассинибойнами, произошедшей севернее Миссури, хункпапа Быстрое Облако взял в плен тринадцатилетнего юнца. Он хотел было прикончить ею, но пленник бросился на шею Сидящему Быку, назвав вождя старшим братом. И Сидящий Бык, у которого не было братьев, сжалился над отважным мальчиком (то; до последней возможности не выпускал из рук лук со стрелами) и сделал его приемным братом. Прошли годы, и он под присмотром Татанки Йотанки вырос в прекрасного бойца. У него было несколько имен. Сначала хункпапа называли его Хохой, Бунтарем и Невозвращенцем (он остался с хункпапа навеки), потом он стал носить имя Много Убитых. В конце концов, ему было присвоено имя погибшего отца Сидящего Быка — Прыгающий Бык.

Теперь о, самом Сидящем Быке. В юности он был храбрейшим воином среди хункпапа. В бессчетных схватках один на один с кроу, ассинибойнами, кри, плоскоголовыми и другими враждебными индейцами он не проиграл ни разу. Он рано стал членом двух военных обществ, Лисят и Храбрых Сердец. В последнем обществе, являвшемся самым значительным и насчитывавшим около пятидесяти членов, он сделал быструю карьеру. Ему даровали звание носителя пояса, и по рангу он уступал лишь двум ведущим вождям общества. Первой обязанностью носителя пояса в битвах было забить колышком конец этого пояса в землю и не сходить с места перед лицом врага. Его мог освободить только член Храбрых Сердец.

Сидящий Бык легко управлялся с любым видом оружия и скоро настолько преуспел в военном деле, что враги боялись даже звука его имени. Воины хункпапа бросались в бой с кличем — «Татанка Йотанка тахокшила!»(«Мы парни Сидящего Быка!»), который неизменно вселял ужас в сердца враждебных индейцев.

В 57 — ом он стал военным вождем хункпапа. Его храбрость и твердость по отношению к бледнолицым снискали ему всеобщее уважение, и двенадцать лет спустя он был избран верховным вождем всех сражающихся лакота.

Это был первый случай за всю мою долгую жизнь в прериях, когда я оказался с ним лицом к лицу. Великий вождь свободных тетонов был среднего роста, но крепкого телосложения. Сразу привлекали внимание его широкий плотно стиснутый рот и пронзительные глаза мудреца. Они говорили о непоколебимой твердости, силе духа, также как красивый орлиный нос и выдвинутый вперед подбородок.

Насмотревшись на него, я перевел взгляд на Бешеного Коня, и в голову пришла мысль, что эти два выдающихся тетона и могут еще сплачивать вокруг себя смелых, решительных, беззаветно любящих родину людей.

У каждого из них была своя роль в общеплеменном ведении дел, но оба стремились к одному: отстоять родную землю, а если придется, то и умереть, сражаясь за нее. Если Ташунка Витко являлся признанным военным лидером тетонов, то Татанка Йотанка был самым уважаемым старейшиной среди них. Если первый был острием тетонского копья, то второй — его крепким древком, говоря языком самих индейцев. Сидящий Бык хранил традиции кочевого народа, Бешеный Конь дрался за них, не жалея себя.

Сейчас они сидели бок о бок, молодой воинственный оглала с печальными карими глазами и пожилой хункпапа с мудрым, в глубоких морщинах, лицом.

Когда последний из пришедших занял свое место, Бешеный Конь достал Трубку Мира, раскурил ее и пустил по кругу. Это была необычная трубка, и о ней я расскажу позднее. Присутствующие на совете бережно передавали ее по кругу, пока она не была выкурена. Бешеный Конь положил Трубку Мира в чехол, а Сидящий Бык сделал знак Луи Ришо.

— Мы приехали к свободным лакота, чтобы донести до них слово Великого Белого Отца, — заговорил тот. — Это слово должно быть услышано. Белый Отец шлет приглашение вождям посетить берега Белой Реки. Они должны вместе с индейцами из агентств побеседовать с избранными им людьми…

Ришо пробежал глазами по лицам вождей и продолжил:

— …Делегацию белых людей возглавляет сенатор Уильям Эллисон, от армии будет присутствовать генерал Терри…

— Хватит перечислений! — оборвал его Галл.

— О чем мы будем говорить с белыми? — спросил Сидящий Бык.

Все взгляды устремились на Жана Батиста Пурье, который прокашлялся, и поднял руку.

— Разговор пойдет о Черных Холмах, — сказал он быстро. — Белые собираются купить их у индейцев за большие деньги.

Таких новостей никто не ждал. Они были столь неожиданны, что в типи повисла глубокая тишина. Ее нарушил резкий голос Галла:

— Что?!.. Что ты сказал?..

Неистовый хункпапа, мне казалось, готов был растерзать метиса, но рука друга легла на его плечо и он, тяжело дыша, остался сидеть на месте.

— Ришо и Пурье тут ни при чем, — спокойно сказал Сидящий Бык. — Они только гонцы.

И здесь заговорили все сразу. Перебивая друг друга, индейцы хмурили брови, размахивали руками, сыпали проклятьями. Лишь Татанка Йотанка и Ташунка Витко, казалось, не испытывали никакого волнения. Оба хранили молчание, бросая иногда взгляды на разгоряченных соплеменников. Когда же шум начал стихать, Бешеный Конь, обменявшись репликами с Сидящим Быком, взял слово. Поначалу он говорил тихо, без всяких эмоций, но потом его голос набрал силу, в нем зазвучали жесткие, ледяные тона.

— Великий Белый Отец всегда твердит, что любит своих краснокожих детей, что готов помогать им, оберегать их и защищать. Так ли это на самом деле? Нет! Его слова остаются словами. Лакота устали слушать ложь. Где обещанное им продовольствие и боеприпасы на охоту? Кто жил в агентствах Красного Облака или Крапчатого Хвоста, тот знает, о чем я говорю. Чтобы не умереть от голода, краснокожие с луками и стрелами впустую покрывают огромные расстояния. А дичи нет. Ее давно распугали белые. Теперь Великий Белый Отец захотел купить Черные Холмы, в которых индеец и может еще прокормиться! Мало ему ранее отнятых у нас земель. Когда же бледнолицые скажут, что с них довольно?.. Ташунка Витко знает ответы. Его сердце полно печали. Он не поедет на переговоры. Он и его воины будут сражаться за Хи Сапа.

Большинство вождей поддержало Бешеного Коня, пообещав ему свою поддержку. Кое-кто советовал послать на переговоры наблюдателей.

— Что скажет Прыгающий Барсук? — спросил Галл.

Я в недоумении оглядел типи, ибо впервые услышал это имя.

— Кто это такой? — тихо осведомился я у Боевого Оперенья.

— Так в юности звали Сидящего Быка, — шепотом пояснил он. — У него было еще одно прозвище — Неторопливый. Его ровесники иногда прибегают к этим именам.

Татанка Йотанка курил свою каменную трубку, устремив взгляд в одну точку. Вожди смотрели на религиозного лидера, храня вежливое молчание. Он был для них великим провидцем, прорицателем, видящим вещие сны, указывающим лучшие дороги. Они ждали его веского слова.

— Луи Ришо, — промолвил он, поглядев на метиса. — Протяни мне свою руку.

Тот исполнил просьбу.

— Ладонью кверху, — поправил его Сидящий Бык.

Ришо пожал плечами и протянул правую руку ладонью кверху.

Сидящий Бык вынул изо рта потухшую трубку, выбил из нее золу и сунул ее в кожаный мешочек на ремне. Взяв щепотку земли из-под расстеленной на полу бизоньей шкуры, он протянул ее Луи Ришо. В следующую секунду пальцы хункпапа шевельнулись, и тонкая струйка земли потекла в ладонь метиса.

— Ты вернешься назад и скажешь бледнолицым, что Сидящий Бык не торгует своей землей. — Голос вождя был ровным и глубоким. — Если этой горсти земли для них будет мало, и они захотят больше, то Сидящий Бык встретит их с оружием в руках.

Таганка Йотанка сказал свое веское слово. И сделал он это убедительно и красиво. Я никогда не забывал его короткой, но великолепной речи.

После совета в жилище Сидящего Быка к берегам Белой Реки был отправлен отряд наблюдателей под командованием вождя Маленького Великана. Бешеный Конь, зная о необузданном нраве командира этого отряда, отрядил к нему в помощники меня и Вапу Хакиту.

— Маленький Великан — вспыльчивый человек, — объяснил лидер оглала. — Держитесь на переговорах рядом с ним, и не дайте ему потерять голову. Но если кто-либо и? вождей надумает поставить символ на говорящей бумаге, позвольте Маленькому Великану действовать.

— Он может пролить кровь наших братьев, — заметил Боевое Оперенье.

— Продажный брат хуже самого заклятого врага, — резко бросил Бешеный Конь. — Маленькому Великану это объяснять не надо.

Мы прибыли к Белой Реке днем 23 сентября. На прилегающей к ней прерий стояло бессчетное количество типи. а в стороне от них пасся огромный лошадиный табун. По моим подсчетам к месту переговоров приехало не менее двадцать тысяч краснокожих. Здесь были брюле и миннеконджу, оглала и хункпапа, сихасапы и сансарки, северные шайены и северные арапахи, все те индейцы, кто считал Хи Сапа родным домом.

Перед палатками белых комиссионеров в разноцветном великолепии замшевых одежд рядами сидели вожди и старейшины. За ними теснились простые воины, а еще дальше колыхалась неустойчивая масса индейских скво и ребятишек. Ежесекундно раздавался громкий лай собак, сновавших везде и всюду..

Напротив вождей, поместившись на раскладных походных стульях, сидели члены правительственной делегации во главе с Уильямом Эллисоном. Их охранял отряд кавалерии из форта Робинсон.

И белые и индейцы внимательно слушали высокого вождя в пышном головном уборе из орлиных перьев, ниспадавшем до самой земли. Величественная осанка и полные достоинства жесты говорившего свидетельствовали о том, что он был значительным человеком. Из-за расстояния (мы остановились на пологом холме, в полумиле от места переговоров) я не смог узнать его.

— Что за вождь? — поинтересовался я у своих спутников.

Вапа Хакиту пожал плечами, на лице же Маленького Великана промелькнула презрительная ухмылка.

— Махпия Лута, — раздраженно буркнул он. — Знаменитый оглала, которому давно уже пора уйти на покой. Где его былая слава? Где великая гордость непобедимого тетона?.. Остались в Вашингтоне, в кармане у Великого Белого Отца.

Нелицеприятные слова Маленького Великана предназначались тому, кто когда-то являлся индейским полководцем и последовательным патриотом. Красное Облако в лучшие времена повсюду наводил страх на бледнолицых, а теперь стал одним из многих вождей, предпочитавших мягкое ложе из бизоньих шкур боевому коню.

— От этого миролюбца нечего ждать добрых решений, — прорычал неистовый командир нашего отряда. — Вместо подарков от белых лжецов он получит вот это, если скажет хоть слово за продажу Хи Сапа! — Он выразительно похлопал по патронташу. — Хопо! Поехали!

Вслед за Маленьким Великаном вниз по склону поскакали все мы, обнаженные до набедренных повязок, вооруженные карабинами, ружьями, луками и копьями.

Грохот копыт наших лошадей сразу привлек внимание собравшихся на переговоры людей. На нас глядели во все глаза и показывали пальцами. Повсюду слышалось: Свободные лакота!

Мы должны были притормозить позади кавалерийского эскадрона и полицейского индейского отряда и сделали это. За единственным исключением. Маленький Великан, не останавливаясь, с пронзительным кличем прорвался сквозь кавалеристов и полицейских на открытую площадь. Подняв лошадь на дыбы прямо перед Красным Облаком, он проревел:

— Махпия Лута, запомни, я продырявлю свинцом всякого, кто посмеет продать Хи Сапа!

Я убедился, что Бешеный Конь говорил правду. Не успели мы моргнуть глазом, как Маленький Великан наглядно продемонстрировал свой необузданный, непредсказуемый характер. Его выходка не могла остаться без последствий. Среди полицейских началось движение, послышалось угрозы в сторону отчаянного оглала. Несколько человек из их числа направили лошадей к Маленькому Великану. Не теряя времени, наш небольшой отряд опередил полицейских, встав вокруг Маленького Великана кольцом. Первые пятеро полицейских в нерешительности остановились. Но вскоре к ним на помощь пришли другие, и обстановка стала накаляться. Угрозы и проклятья посыпались как из рога изобилия. Руки полицейских потянулись к поводьям лошади Маленького Великана, к нему самому. Один чересчур расторопный малый ударом копья сшиб с него головной убор из орлиных перьев, который тут же рассыпался под копытами. Молодой воин посчитал надругательство над головным убором вождя своим подвигом и хотел было огласить округу боевым кличем. Его поднятый к небу подбородок был отличной мишенью, и я поспешил этим воспользоваться. Мой правый кулак мелькнул в воздухе, челюсть полицейского хрустнула, и он с воем полетел с лошади в пыль. Это был знатный удар. Больше мне не потребовалось махать кулаками. Другие полицейские отпрянули в стороны и дали нам возможность с достоинством удалиться.

Во главе с Маленьким Великаном мы отъехали на сотню ярдов и стали ждать продолжения переговоров. Но ждали мы напрасно. Вместо того чтобы вести беседы, белые комиссионеры поспешно удалились в форт Робинсон под эскортом кавалерийского эскадрона. Видно, появление свободных тетонов и угрожающее поведение Маленького Великана напрочь испортили им настроение.

Только спустя трое суток переговоры возобновились. Но не на старом месте, а в агентстве Красного Облака и под усиленной охраной кавалеристов. С комиссионерами разговаривал, главным образом, Синте Глешка, Крапчатый Хвост. Его слова, однако, не доставили белым удовольствия. Негативное отношение вождя брюле к продаже Черных Холмов было столь очевидным, что переговоры не продлились и часа. У Крапчатого Хвоста были причины проявить твердость. Дело в том, что за день до возобновления переговоров его типи навестили Маленький Великан и Боевое Оперенье. И после этого непрошеного визита у вождя брюле не осталось выбора. Он прекрасно знал, что Маленький Великан не бросает слов на ветер.

Таким образом, переговоры правительственной делегации с тетонами завершились ничем. Черные Холмы не пошли с торгов. Ими дорожили те, кто еще держал в руках оружие.

Никто не ведал тогда, однако, что из этого выйдет. А вышло так, что история индейского сопротивления заняла самую кровавую и драматичную колею. Провалившиеся переговоры толкнули президента Соединенных Штатов на выработку жесточайшей индейской политики. Новый, 1876 год обещал быть крайне богатым на важные события в многолетнем противостоянии двух враждебных рас.

 

Глава 5

Наш отряд вернулся восвояси в начале октября, месяце. Когда Меняется Погода. Сидящего Быка здесь уже не было. Он увел хункпапа дальше на северо-запад, к устью Паудер, в те места, где эти лакота предпочитали проводить зимы. В фортах Пек и Бертольд они обычно совершали свои торговые сделки.

Миннеконджу, сансарки и шайены откочевали к западу, к окрестностям форта Пиз. Вскоре из того района пришли печальные вести. Скончался верховный вождь миннеконджу Одинокий Рог. Отец Прикоснись-К-Тучам со своими людьми попеременно жил то в агентствах, то среди свободных индейцев, но оставался уважаемым вождем, и его кончину оплакивали многие.

Бешеный Конь с удовлетворением воспринял наш отчет. Он надеялся на Маленького Великана, и тот не подвел его, показав, что не зря слыл мастером укрощать краснокожих торговцев землей.

Хункпатилы недолго оставались на месте. Вскоре они и множество присоединившихся к ним индейцев из агентств ушли далеко на запад, к Танг-Ривер, где и был разбит большой зимний лагерь. Его местоположение отвечало всем насущным потребностям. Тут хватало вдоволь и дичи, и топлива, что. собственно, и было главным для любого индейского зимнего стойбища.

Лакота готовились к продолжительному ничегонеделанию, к задушевным разговорам у вечерних костров, к всевозможным развлечениям и играм.

Сам я тоже любил это время, когда в бесконечной череде хмурых и холодных дней можно было оставаться в семье, иногда откликаясь на то или иное приглашение на пир.

Как-то в начале января, отказавшись составить Боевому Оперенью компанию в охоте, я решил навестить Бешеного Коня. Я захотел услышать кое-какие рассказы об одном священном предмете, который хранился в его жилище.

Боевой вождь северных оглала встретил меня с всегдашней доброй, едва заметной улыбкой и, указав на почетное место в дальнем правом углу типи, предложил мне поесть. От такого прекрасного деликатеса, как запеченный в углях бизоний язык, трудно было отказаться даже сытому. Отведав угощенья, я удобно расположился на лежанке из бизоньих шкур и раскурил свою трубку. По привычке я начал разглядывать убранство почетного угла. На кожаных стенах висело несколько замшевых чехлов с праздничной одеждой и оружием, магическими амулетами и талисманами. Они были добротно сделаны, красиво вышиты, но мой взгляд остановился на определенном чехле, который висел чуть в стороне от остальных. Много раз я видел его в руках вождя на больших советах и на обрядах Танца Солнца, но почти ничего не знал о той вещи, которая в нем хранилась. Это был чехол со священной Трубкой Мира, и я пришел на сей раз к вождю за тем, чтобы восполнить этот пробел, К счастью, Бешеный Конь был в приподнятом настроении, часто улыбался и шутил.

— Можно рассмотреть Трубку Мира получше, Ташунка? — набравшись храбрости, произнес я.

Лицо вождя посерьезнело, и давний шрам от пули Нет Воды, тянувшийся от ноздри к щеке, отчетливо обозначился.

— Ее нельзя брать в руки в простые дни, Шайеласка. Ты это знаешь. Отец-Солнце будет гневаться.

Конечно же, я знал, однако пошел дальше, прибегнув к незамысловатой хитрости.

— Когда я подходил к типи Бешеного Коня, Ви (солнце) накрыла большая туча.

Он заулыбался, и я понял, что близок к цели.

— Тебе очень хочется?

Я сделал торжественное лицо и, ударив себя в грудь, воскликнул:

— Если Отец-Солнце будет гневаться, то пусть его гнев обрушится только на голову Шайеласки!

— Уаште, — промолвил Бешеный Конь, протягивая руку к кожаной стене. — Хорошо, мне трудно тебе отказать.

Бережно вытащив из чехла Трубку Мира, он после непродолжительной молитвы вручил ее мне. Я держал ее перед собой, внимательно рассматривая чашу, изготовленную из миннесотского камня, дивный орнамент на длинном чубуке, к которому крепились красивые орлиные перья и пучки пуха. Потом погладил отполированную поверхность чубука.

— Ташунка расскажет Шайеласке об этой реликвии? — спросил я, возвращая трубку хозяину.

Бешеный Конь воткнул Трубку Мира в чехол, повесил его на прежнее место и утвердительно закивал головой.

— Давным-давно, когда лакота пришли в прерии, они были бедным народом без лошадей и огнестрельного оружия. В добавок, к их невзгодам случилось так, что бизоны отказались служить им пищей. Причем они угрожали съесть самих индейцев в том случае, если те не согласятся участвовать в Великой Гонке. (Это, конечно, была тетонская легенда. ) Чтобы избежать такой участи, индейцы были вынуждены согласиться. И вот настал день, когда все звери, птицы и люди собрались у подножия Черных Холмов. Мудрые вожди, отлично зная, что проигравшими станут люди, упросили бизонов посостязаться в беге с птицами, которые мирно жили с тетонами. Бизоны не отвергли предложения, но выдвинули такие условия: если проиграют птицы, то бизоны будут есть и их, и людей. В случае своего поражения, бизоны вновь разрешат людям охотиться на себя.

Гонка началась и закончилась в пользу людей и птиц. Их спасла хитроумная сорока, которая, сев на голову последнего бизона, благополучно покрыла большую часть дистанции, а за сотню шагов до финиша вспорхнула и оказалась победительницей.

Бизоны смирились с поражением. Через некоторое время они послали к тетонам Птесу Вийян, Женщину — Белую Бизониху. Она принесла им священную трубку для того, чтобы они, раскуривая ее, жили в мире и согласии и через нее всегда обращались к Отцу-Солнцу и Великой Тайне. Птеса Вийан сказала, что бизоны отныне будут служить людям пищей только в том случае, если те не изменят своей религии и обычаям. А если это произойдет, то бизоны навсегда уйдут под землю. Тетоны, прибавила она, должны курить эту Трубку и не забывать о мире, Вакантанке и Отце-Солнце.

— Поучительная легенда, — сказал я по окончании рассказа Бешеного Коня. — Тетонам нельзя забывать своей религии потому, что она сплачивает любой народ, который борется за независимость.

— Справедливо, — заметил вождь. — Шайеласка правильно понял смысл этой легенды… А не хотелось ли ему услышать о прошлом нашего народа?.. Если, конечно, для него это интересно.

Разве я мог упустить представившуюся возможность узнать историю лакота из уст самого Бешеного Коня, их величайшего сына?

— Я весь внимание, Ташунка, — произнес я, поудобнее устраиваясь на лежанке. — Мне будет интересно, ибо лакота давно уже стали моими братьями.

— Тогда слушай, — сказал вождь, раскурив повседневную трубку. — Когда-то сиу были единым народом, обитавшим в стране Великих Озер. Мои предки жили оседло, охотясь на зверей и собирая кленовый сок и дикий рис. Лишь иногда они уходили из родных мест на запад, в прерии, чтобы поохотиться на бизонов. У них была богатая земля, и на нее зарились все враждебные племена. Оджибвеи, иллинойсы, маскутены, фоксы, сауки — все они ходили на нас войной, чтобы выгнать моих предков с их родины. Сиу всегда были сильны, и они успешно сдерживали натиск врагов до тех пор, пока у тех не появилось огнестрельное оружие. Только тогда они отступили, по пути разбившись на несколько частей. Тетоны откочевали к рекам Джеймс и Биг-Сиу, янктоны — к Миссури, к устью Найобрэры, а янктонаи, отколовшись от последних, ушли далеко на северо-запад. В Миннесоте и Висконсине остались немногочисленные санти-сиу — мдевакантоны, вахпетоны, вахпекьюты и сиссетоны.

Тетоны или титонван, Кочевники Прерий, стали называть себя лакота, янктоны прозвались наконта, а санти — дакота, что, в общем, имело одно и тоже значение — «союзные люди».

— Ташунка, расскажи подробней о янктонах и яктонаях, — попросил я вождя, потому что мало, что знал о них.

— У янктонов история не такая богатая, как у их ближайших родственников — янктонаев. Они нашли себе новую родину почти сразу, без особых потерь и кровопролития. А вот янктонаи, те, став самостоятельным племенем, двинулись к северу от Черных Холмов и с боями завоевали себе огромные пространства — земли племен сарси, равнинных кри и черноногих. Справившись с врагами, они разделились на две ветви, горных и равнинных янктонаев. Горных янктонаев составили два клана — пабаска или Круглые Головы и вазикьюте или Стреляющие В Соснах, равнинных янктонаев еще зовут хункпатина.

Янктонаи были многочисленным народом. Это от чих откололись ассинибойны, которых мы прозвали хохами — «бунтарями».

— Ну, а тетоны? — спросил я. — Когда они появились в прериях?

— Наши племена всегда отличались непоседливостью в отличие от восточных родственников, вечно разбивавших поля и огороды, где бы они ни были. До появления лошадей мы кочевали пешком и, если хотели отведать кукурузы или овощей, то просто шли к янктонам или санти и предлагали на обмен выдубленные бизоньи шкуры, копья, луки, красивые орлиные перья. Торговцы Гудзонова Залива снабжали янктонов и санти одеялами, котлами, топорами, ножами, ружьями, а те предлагали все это нам.

Первыми лакота, переправившимися через Миссури, были оглала (оглаллача, кийюкса, шийо) и брюле (исанйати, минишиане, важажа, вагмезайуха, вабленича и тишайаоте). Это они проложили дорогу к Черным Холмам. Саоне — хункпапа, миннеконджу, сихасапа, ухенонпа и итазипки, пошли на запад позднее и севернее пути оглала и брюле. Лакота продвигались к новым кочевьям разрозненно, но у них уже были лошади и такая отвага, что все племена стоявшие на их пути, разбежались в разные стороны. Даже шайены и арапахи, с которыми позднее лакота заключили мир.

Каждое племя нашло себе определенные места охоты и кочевий и никогда среди лакота не возникало никаких споров. Они жили в мире и дружбе, как им завещала Птеса Bийан. У каждого из семи племен тетонов по четыре-семь кланов, которые большую часть года кочуют самостоятельно в поисках дичи, а летом и осенью объединяются, чтобы провести Танец Солнца и Большую Бизонью Охоту. Между этими великими событиями лакота в движении, порой такими малыми группами, как две или три большие семьи. И группы эти по устройству и укладу — верные копии большого племени, только в уменьшенном виде. У них есть свой собственный совет, состоящий из опытных людей и решающий все жизненные проблемы. Место очередного лагеря, планы на охоту, военные дела — все это в ведении совета, руководит которым выборный вождь-итанчан.

На любой стоянке — это повелось исстари — типи ставятся в одном и том же порядке, по кругу. Вход в лагерь всегда смотрит на восток. В центре возводится большое жилище из тридцати пяти бизоньих шкур. Это Типи Совета. За ним, в дальней правой стороне круга, ставится жилище вождя… Видишь, Шайеласка, все просто, но мудро. Так было, так есть, так будет.

Вождь умолк, а мне вдруг подумалось, что само жилище вождя, да и мое собственное, в точности схожи с традиционным устройством лакотской стоянки. Полог типи обращен к востоку, к восходящему солнцу. Слева от входа место для мужа, справа — для жены. В центре горит костер — символ жилища. Позади него, в дальнем правом углу, находится почетное место главы семьи, где содержится оружие, боевая одежда и священные вещи.

Пока я размышлял над этим, Ташунка Витко уже ушел в себя, устремив задумчивый взгляд сквозь дымовое отверстие на темнеющее в сумерках небо. О чем думал этот великий человек высоких прерий? Что занимало его мысли? Наверное, Ташунка Витко, не изменяя себе, беспокоился о судьбе своего народа. Говорили, что во сне он видел какой-то темный безрадостный путь, по которому, вроде бы, шли тетоны. С того момента он стал еще более замкнутым и необщительным, чем прежде. Такие дни, как сегодняшний, когда к нему возвращалось хорошее настроение, были большой редкостью, и — хвала Вакантанке! — его он посвятил мне.

— Пиламайя, — произнес я, приподнимаясь. — Спасибо. Было очень интересно. Пора идти домой.

— Останься, Шайеласка, — попросил вождь. — Ташина Сапевин сейчас еще чем-нибудь угостит тебя.

— Хийя, — покачал я головой. — Нет. Мне нужно оставить еще место для жаркого из оленины, которое, кажется, уже готово у Вапы Хакиту.

Бешеный Конь повел носом и, слегка улыбнувшись, сказал:

— Если запах идет из типи Боевого Оперенья, го поздравь его от меня за удачную охоту, Шайеласка, и торопись, ибо это запах жареной зайчатины. Тебе могут достаться только уши.

— Хечиту йело, мни кте ло, — усмехнулся я, — Это верно, я ухожу.

Приложив пальцы правой руки ко лбу, в знаке почтения, я откинул полог и вышел наружу.

 

Глава 6

Зима 1875 — 76 годов была на редкость холодной. Трескучие морозы сменялись снежными буранами, затяжные вьюги чередовались с пронзительными злыми ветрами. Чтобы выбраться из типи, зачастую приходилось разгребать громадные сугробы, а снег все валил, валил, и казалось, что у Вазийи, легендарного Зимнего Гиганта, его запасы неистощимы. В ту зиму с охоты не вернулись несколько воинов. Их нашли лишь по весне: они сбились с дороги и замерзли в открытой прерии.

Каково же было удивление людей, когда в середине января из кружащегося снегопада в наш зимний лагерь въехал Жан Батист Пурье.

— Чует мое сердце — неспроста это, — вздохнула Лаура, проводив взглядом метиса до типи Бешеного Коня. — У Пурье редко бывают добрые новости.

Я привлек к себе любимую и, разгладив на ее лбу тревожные морщины, нежно сказал:

— Ми-та-вин, те-чи-хи-ла.

— Знаю, знаю, что я твоя жена и что ты любишь меня, но так не хочется услышать недобрые вести.

По лагерю поплыл зычный голос лагерного глашатая, созывающего вождей в типи Бешеного Коня.

— Что ж, — сказал я, — мне остается одеться и сходить к Ташунке Витко за тем, чтобы узнать, чего же хочет этот полоумный скиталец Пурье.

Когда я вошел в жилище вождя, метис представлял собой жалкое зрелище. Он, сгорбившись, сидел у костра и отогревал над пламенем обмороженные пальцы. Несколько раз он пытался заговорить, но скованные печатью мороза губы лишь неуклюже шевелились. Только поев горячего супа из костного бизоньего мозга и закурив трубку, метис, наконец, пришел в себя.

— Хвала Вакантанке! — произнес он простуженным голосом. — Я думал, что мне уже конец.

— Что же привело тебя сюда? — спросил Бешеный Конь

Метис порылся за пазухой и извлек на свет большой бумажный пакет. Окинув взглядом собравшихся вождей, он протянул его мне.

— Пусть Шайеласка прочтет вам эту говорящую бумагу.

Я вытащил из пакета его содержимое. Это была копия приказа председателя комиссии по делам индейцев. Я начал читать вслух. Сухой, официальный тон приказа уже не обещал ничего хорошего, а вскоре его угрожающий смысл не оставил никаких сомнений, что военные власти Штатов затеяли гнусное дело. В приказе были даны сроки, к которым все не резервационные индейцы должны прибыть в ближайшие агентства, но эти сроки оказались до того нелепыми, что я едва не сплюнул с досады в жилище боевого вождя тетонов.

«Если до 31 января кочующие индейцы не появятся в агентствах, они будут считаться врагами американской кавалерии».

Комментарии излишни! Добраться до агентства за две недели в такую зиму отказался бы и голодный волк, которому пообещали заднюю ляжку от самой жирной антилопы!

Реакция вождей была такой же, что и у меня. Они негодовали.

— Пусть любой из генералов приедет сюда и попробует провести племена через глубокие снега к агентству Красного Облака, — процедил Вапа Хакиту. — Если это ему удастся за пятнадцать солнц, я побрею голову как пауни!

Бешеный Конь поднялся на ноги и четко проговорил:

— Вапе Хакиту не нужно подвергать свою голову подобному святотатству. Потому, что оглала не двинутся с места. Потому, что Длинные Ножи не заставят Ташунку Витко следовать их сумасшедшим приказам. Они захотели кровопролития, они его получат. В теплые дни, когда прерии порастут травой и цветами… Хей-йя-пи. (Я все сказал).

В один из дней начала марта Бешеный Конь позвал нас с Вапой Хакиту в свое жилище. Там находился молодой воин, только что прибывший из агентства Красного Облака.

— Дурные вести, — сказал вождь, кивнув на воина. — Хеслаткала Уайака сообщил, что из форта Феттерман выехал Три Звезды. Он направляется на север, вниз по реке Бизоньего Языка.

В самом деле, эти новости отдавали грозной опасностью.

— Откуда Пленный Лось узнал о походе генерала Крука? — спросил я.

— Меня направил сюда молодой Красное Облако, Джек. Он сказал, что Три Звезды уже спускается вниз по Танг-Ривер.

Все замолчали, обдумывая слова молодого оглала. Бешеный Конь долго курил свою повседневную трубку, потом поочередно посмотрел на меня и Боевое Оперенье.

— Я поручил вам сопровождать Маленького Великана, и вы хорошо управились с делом. — сказал он. — Теперь я хочу, чтобы вы выехали на юг и проследили путь Три Звезды. Это работа достойная воинов Хансхаска.

Бешеный Конь напомнил нам, что, как он сам, а также знаменитые Американская Лошадь, Человек-Боящийся-Своих-Лошадей, Сабля, мы являемся членами военного общества Волка, которое всегда ведало вопросами разведки.

Я перекинулся с Боевым Оперением парой слов и произнес:

— Мы — Хансхаска, Ташунка, а волки умеют искать добычу и следить за ней.

На рассвете следующего дня мы были в пути. Снег валил густыми хлопьями, температура держалась где-то у нулевой отметки. Подо мной шагал старый, потрепанный битвами и годами Маркиз. Время брало свое. Это теперь был не тот неутомимый быстроногий конь, которым я по праву гордился и который вызывал зависть у всех лошадников. Его зрение и слух становились неважными, выносливость постепенно убывала, быстрота оставляла желать лучшего. Но черт меня побери! Я по-прежнему любил своего четвероногого друга и постоянно откладывал момент, когда придется снять с его старой облезлой спины седло и перебросить его на лоснящийся круп молодого скакуна.

Под Боевым Опереньем четко перебирал копытами длиннохвостый вороной конь индейцев арикара. Этот конь был в полном рассвете сил.

Из припасов у нас хранились в парфлешах сушеный пеммикан, сахар, кофе и плитки контрабандного шоколада. Недостатка в свежем мясе не было: бесшумные стрелы Вапы Хакиту летели точно в цель.

На шестой или седьмой день пути мы неожиданно наткнулись на небольшой индейский лагерь, состоявший из шестидесяти типи. Судя по всему, находившиеся в нем люди не подозревали ни о чем. На мелком притоке Танг-Ривер стояла укутанная в легкий дымок мирная индейская деревня.

— Кажется, шайены Старого Медведя, — предположил я.

— Ха! — воскликнул Боевое Оперенье, указав пальцем на центр стоянки. — Тебе не знакома та громадная палатка, брат?

— Две Луны, — спустя мгновение хмуро проговорил я. — Тот Две Луны, который обещал Ташунке Витко не оставлять Тропу Войны.

— Он самый. Уж слишком далеко к юго-востоку стоянка, чтобы ему остаться на Тропе Войны. Кажется, собрался идти в агентство… Хох!.. Хох!

Слетевшие с губ индейца звуки говорили о нешуточном удивлении.

— В чем дело, Вапа? — спросил я друга.

— Да ты только взгляни, Шайеласка!.. Этот плут. Пес, тоже здесь!

Посмотрев на дальний конец селения, я увидел там несколько типи оглала. В середине февраля Пес обещал боевому лидеру лакота поддержку, а через считанные дни изменил своему слову и откололся от нашего зимнего объединенного лагеря. И вот теперь он привел своих оглала прямо под нос Трех звездному Круку, который шел громить краснокожих, а не пожимать им руки.

Подъезжая к типи Две Луны, мы увидели, как к нему отовсюду стали подтягиваться люди. Северный шайен не был великим вождем, как, например, Тупой Нож или Маленький Волк. Он являлся всего лишь одним из девяти младших вождей военного общества Лис, и поэтому мы остались на лошадях. Да и вряд ли мы сошли бы с них, будь на его месте даже великий Охком, Маленький Волк. Какое может быть уважение к тем, кто сегодня клянется сражаться, а назавтра берет свои слова обратно.

— Две Луны! — крикнул Вапа Хакиту, ударив луком по кожаной стене типи вождя. — Выйди и послушай, что тебе собираются сказать Вапа Хакиту и Шайеласка.

Северный шайен, кутаясь в армейское одеяло, с недовольным видом вышел наружу и грубо спросил:

— Что вам здесь нужно?

— Две Луны, — рявкнул мой друг. — Убирайся отсюда! Чем быстрее, тем лучше и для тебя и для Пса.

Лицо вождя стало серым от ярости. Его темные глаза сузились и засверкали.

— Кто вы такие, чтобы приказывать мне? — взревел он, взмахнув рукой. — Проваливайте туда, откуда прибыли!..

— Да, да, — поддержали его подошедшие вожди лакота, Пес и Последний Бык. — Поезжайте к Бешеному Коню. Отсюда наш путь лежит прямо в агентство Красного Облака.

— Вы великие глупцы! — с презрением в голосе выдал Вапа Хакиту. — Ваш путь будет лежать прямо в Места Богатые Дичью, если останетесь здесь хоть на один день. Сюда подходит Три Звезды!

В толпе, окружавшей нас, послышались испуганные возгласы, началась суета.

— У тебя раздвоенный язык, Вапа Хакиту, — воскликнул Пес. — Сейчас слишком холодно, чтобы Длинные Ножи осмелились идти на север.

Мне надоел этот разговор и, прежде чем ударить прикладом по боку. Маркиза, я крикнул на весь встревоженный лагерь:

— Люди! Крук не лучше Кастера. Ему также нравиться истреблять краснокожих!

Через полмили мы оглянулись. Наше предостережение сделало свое дело. Индейские скво уже принялись стягивать с каркасов типи покрышки из бизоньих шкур.

На следующее утро приближение колонны Крука мы скорее услышали, чем увидели. Армейские мулы вряд ли понимали, что они в секретном походе. Уловив их голоса, мы самым надежным способом спрятались в густом подлеске одного из холмов верховий Бизоньего Языка.

Сначала появились разведчики. Закутанные в теплые одеяла с красными широкими полосами, кроу и пауни мерно покачивались в седлах в такт ходьбе лошадей. Большинство их было вооружено огнестрельным оружием, остальные везли с собой луки и колчаны со стрелами, томагавки и копья. Изредка кто-нибудь из них поглядывал по сторонам. Было видно, что в этих местах они не ждут встречи с враждебными тетонами, шайенами или арапахами.

Следом пошли кавалеристы, а за ними — караван вьючных мулов с припасами и амуницией. Я насчитал тысячу Длинных Ножей в этой растянувшейся колонне. Когда последний из погонщиков скрылся из виду, я взглянул на Вапу Хакиту.

— Что будем делать?

У моего друга были идеи, и он выложил их мне:

— Этот путь приведет Три Звезды к покинутой индейской стоянке. Он остановится, чтобы выяснить, куда скрылись индейцы, и разговорится.

— У Вапы светлая голова, — похлопал я его по плечу. — Нам нужно лишь обойти Крука и первыми добраться до стоянки, если хотим услышать о его планах.

Как и рассчитывали, мы достигли брошенной стоянки задолго до похода войск. Благодаря этому у нас была масса времени выбрать надежный наблюдательный пункт. Спрятав лошадей за дальними холмами, мы с Вапой Хакиту довольно долго бродили по стоянке, пока не обнаружили искомое. На берегу Танг-Ривер рос высоченный тополь, один из тех, что часто встречается в предгорьях Биг-Хорнс. Громадный, в несколько обхватов, он был, на нашу радость, полый внутри. Дупло тянулось по стволу от земли до первых нижних веток и смотрело на реку. Размеры дупла позволили поместиться нам обоим. Для ведения наблюдения мы проковыряли ножами в стволе по маленькой дырке. Для подслушивания тоже были неплохие перспективы: тополь стоял в сотне ярдов от ближайшего потухшего очага, а ветер дул в нашу сторону. Боязни за свою безопасность не было. Шайены и оглала вымесили стоянку так, что наши следы не прочитал бы не один самый искусный следопыт. Возможность же того, что кому-то из кавалеристов или индейцев взбредет в голову заглянуть в дупло, была ничтожно мала.

Войска подошли к брошенной стоянке во второй половине дня. Индейские наемники Крука занялись прочесыванием окрестностей, а кавалеристы стали разводить костры. Офицеры, пройдясь по стоянке, остановились у ближнего индейского очага. По приказу одного из офицеров генералу поднесли походный раскладной стул. Он с облегчением уселся на него, закинув ногу на ногу. Это был крупный мужчина с серо-голубыми большими глазами, орлиным носом и оригинальной бородкой. Крук! Знаменитый генерал, герой успешных войн с апачами, которого северные шайены прозвали Трех звездным с Раздвоенной Бородой.

— Полковник Рэйнольдс! — прозвучал его баритон.

— Да, сэр, — откликнулся высокий офицер, почтительно склонив голову.

— Что вы на это скажете? — палец генерала указал на стоянку.

— Брошенный лагерь краснокожих, сэр.

— Какая сообразительность! — с заметной издевкой протянул Крук. — Просто поразительное знание дела!

— Сэр?..

— Мы в военном походе, Рэйнольдс, — резко бросил генерал. — И если я спрашиваю своего старшего офицера, он должен мне дать исчерпывающий ответ, а не жалкие утверждения.

Полковник поджал губы и промолчал.

— Похоже, тут не обойтись без Фрэнка, — покачал головой генерал. — Позовите его, Миллз.

Военный в мундире капитана отдал честь и бросился выполнять приказ Крука. Через минуту он вернулся с коренастым человеком, облаченным в замшевую одежду с обильной бахромой. Его лицо показалось мне знакомым. Я напряг зрение. Спустя мгновение мой локоть вонзился в бок Боевого Оперенья.

— Греббер!.. Тот, в замше и лисьей шапке!

— Хох!.. — выдохнул оглала. — Это он.

Мы сейчас смотрели на лучшего из американских разведчиков Запада. Его настоящее имя было Фрэнк Гроард. «Греббером» его прозвали хункпапа, к которым он попал в плен несколько лет назад, будучи почтовым курьером. В момент пленения, зимой, в большой бизоньей накидке он походил на медведя. Он прожил с хункпапа какое-то время, зарекомендовав себя с самой лучшей стороны. Его ценил сам Татанка Йотанка. Он был мулатом. Кажется, его матерью была негритянка, а отец — француз.

Не знаю почему, но он сбежал от хункпапа. Теперь, имея в своем багаже опыт жизни среди индейцев, Греббер превратился в опаснейшего проводника и разведчика. Он доказал это, когда Крук нанял его охотиться за апачами.

Следует отметить, что в этом укромном дупле я поклялся при первом удобном случае снести с Греббера его много знающую башку.

— Ну что ж, Фрэнк, — подняв взгляд на разведчика, произнес Крук. — Что ты скажешь насчет всего этого?

— Очень просто, сэр, — сказал Греббер. — Здесь были шайены Старого Медведя или Тупого Ножа…

— Ах, какая жалость, — перебил его генерал. — Ну, надо же, северные шайены…

— Имейте терпение, сэр, — нахмурился разведчик. — Я еще не все сказал. Так вот, тут были какие-то шайены, а рядом с ними стояли тетоны.

— Оглала? — в глазах генерала блеснул интерес.

— Они.

— Бешеный Конь? — Крук аж привстал со стула. — Мне не нужны никакие шайены! Мне нужен лагерь Бешенного Коня!

Греббер не торопился с ответом. Взоры всех офицеров устремились на него.

— Думаю, это был Ташунка Витко, — наконец произнес он.

— Ха! — оживился генерал, взглянув на полковника. — Вот за это, Рэйнольдс, я не променял бы Гроарда и на ветеранов 7 — го кавалерийского полка Кастера!

Он в раздумье прошелся туда-сюда, затем сел на стул и посмотрел на Гроарда.

— Куда они пошли, Фрэнк?

— На северо-восток, к Паудер-Ривер.

— Отлично! — воскликнул Крук, погладив свою холеную раздвоенную бороду. — Рэйнольдс!.. Вы возьмете эскадроны капитана Миллза, капитана Эгана, лейтенанта Мура и поведете их по следу ускользнувших индейцев. Я вам приказываю отыскать их и уничтожить. Но уничтожить в том случае, если там будет Бешеный Конь со своими оглала. Это самая важная оговорка, полковник. У меня приказ разгромить Ташунку Витко, и только. Похоже, шайены с ним заодно.

Так что отнеситесь к возложенной на вас задаче с прилежанием. Это все, что я хотел сказать… Да, Гроард поведет вас по следу.

Рэйнольдс отдал честь и вместе с выше перечисленными офицерами развил бурную деятельность по формированию боевой колонны. Она тронулась в путь, когда опустились сумерки.

Мы оставили свое укрытие через час, крадучись удалились от стоянки и, добравшись до спрятанных лошадей, поехали на поиски лагеря индейцев Старого Медведя, Пса, Две Луны и Последнего Быка.

В воздухе витал запах кровавой резни. Мой долгий опыт жизни на границе подсказывал мне, что эти мирные краснокожие будут атакованы. Либо по неведению, либо просто потому, что охотники за людьми возжаждут пролить кровь.

 

Глава 7

Мы сначала поехали к северо-востоку, параллельно двигавшейся в том же направлении солдатской колонне, но из-за отвратительных условий местности вскоре поняли, что лучше и удобней следовать за Рэйнольдсом. Гроард его вел по следам индейцев, и мы могли, когда будет нужно, опередить солдат и дать знать Две Луны и Псу о надвигающейся опасности.

При первых проблесках рассвета 17 марта мы обогнули колонну, и вышли на индейский след. Но ехали мы по нему недолго. Две Луны не потрудился уйти дальше и разбил лагерь слишком близко от предыдущего. Возле слияния Литтл Паудер с Паудер-Ривер стояла мирная индейская деревня, к которой приближались жаждущие крови Длинные Ножи. Пологи типи были задернуты, из дымовых отверстий резкие порывы мартовского ветра вырывали белесые клочья дыма жилищных очагов. Никого из более, чем семисот жителей деревни, крепко спавших в этот час под теплыми бизоньими шкурами, не было видно.

Мы знали, что опередили солдат на немного и поэтому, не раздумывая, ринулись в долину с криками:

— Хо!.. Хо!.. Хо! Лакота, шайела, тока упело! (Готовьтесь, тетоны и шайены, враг рядом)!

Въезжая в сонный лагерь, мы стали свидетелями дикой паники. Обескураженные воины выскакивали из типи, забыв захватить оружие, женщины и дети с перекошенными от страха лицами бестолково заметались повсюду, разгоняя боевых лошадей, оставленных на ночь в лагере.

— К оружию! — вскричал Вапа Хакиту.

— Где Две Луны? — заорал я. — Где Пес?

— Здесь мы: — в один голос крикнули оба вождя, торопясь к нам с карабинами наперевес.

— Что тут творится? — взвыл Две Луны.

Я уже открыл рот, чтобы объяснить ситуацию, как у южного конца деревни, в небольшом тополевом лесу показались солдаты. В одно мгновение они разбились на три одинаковых отряда, готовых ринуться в бой.

— Собирайте воинов вокруг себя! — крикнул я вождям. — Не дайте солдатам с ходу захватить деревню!

Пес и Две Луны бросились каждый в свою сторону, взывая к воинам, которых насчитывалось чуть более двух сотен.

В это время капитан Эган возглавил скачку своего эскадрона к южному концу стоянки. Индейцы, сгруппировавшись, наконец, вокруг вождей, выскочили им навстречу и открыли беспорядочную стрельбу. Это была жалкая стрельба, но и она охладила пыл солдат Эгана. Они сначала приостановились, а затем кинулись в обратный путь. Через десять минут Эган снова повел солдат в атаку, но она захлебнулась и на этот раз. Пока индейцы поздравляли друг друга с маленьким успехом, на горных уступах восточнее лагеря взобрались кавалеристы лейтенанта Мура и открыли огонь по опустевшим жилищам.

— Шайеласка, смотри! — толкнул меня Боевое Оперенье, указывая на лошадиный табун индейцев, пасшийся в долине.

К нему на всех парах мчался полковник Рэйнольдс со своей частью Длинных Ножей. Ему никто не сумел помешать, и он легко угнал табун к тополевому леску.

Вокруг нас столпились испуганные женщины, дети и те старики, которые уже не могли держать в руках оружие.

— Вапа Хакиту!.. — сказал я другу. — Веди этих людей через горы, к изгибу Паудер!

— Там же солдаты лейтенанта!

— Жди, я тебе пришлю воинов. Иного выбора нет!

Я направил Маркиза к заградительному заслону шайенов и оглала у южного конца деревни, надеясь собрать в помощь Вапе Хакиту человек двадцать. Мне откликнулись тридцать воинов, и вскоре они, встав впереди женщин, детей и стариков, начали подъем в горы. Это было рискованным делом, но солдатам Мура пришлось дать им дорогу. Защищая слабых, краснокожие превращались в разъяренных гризли, и их было не удержать.

Я остался с вождями у южного входа в лагерь. Все попытки Эгана прорваться к нему не увенчались успехом. Но когда ему на подмогу пришли люди капитана Энсона Миллза, я понял, что эту солдатскую массу нам уже не сдержать.

— Уходим! — вскричал Две Луны. — Там полно Длинных Ножей!

Все мы пронеслись по лагерю и бросились вверх по тропе, по которой прошел Вапа Хакиту. Эган и Миллз отказались нас преследовать, предоставив Муру возможность реабилитироваться. Однако, ему пришлось убраться с нашего пути, не солоно хлебавши. Потеряв с десяток кавалеристов, он отвел остальных далеко в сторону. Найдя укрытие за разбросанными валунами, солдаты повели неточный огонь.

За одним из валунов прятался Гроард и я, сложив руки рупором, крикнул этому пройдохе на английском:

— Черномазая свинья, Грэббер!.. Узнаешь, кто говорит с тобой?

Над валуном сначала показалась лисья шапка, а затем и улыбающаяся физиономия ее владельца.

— Это ты, Кэтлин?.. Узнал тебя, прихвостень Бешеного Коня! Еще носишь свои черные волосы?

— Как видишь, ублюдок!.. Ты же знал, что здесь нет Ташунки.

— Какая разница?.. Всех вас скормим койотам!

С меня было довольно. Я вскинул «спенсер» и выстрелил. Лисью шапку как ветром сдуло: пробитая моей пулей она полетела вниз по склону.

— Моли Бога, что отделался легким испугом, черномазый! — Мой голос эхом разнесся по долине вместе с хохотом индейцев.

— Ты еще пожалеешь об этом выстреле, Кэтлин! — крикнул из-за валуна Гроард.

Пока мы поднимались к горным вершинам, он ни разу не осмелился высунуть из-за прикрытия свой расплющенный нос, а лишь бомбардировал утренний воздух проклятьями в мой адрес.

Добравшись до вершины, мы остановились и осмотрели долину Паудер-Ривер. Вапа Хакиту со своими воинами уже переправил людей на противоположный берег реки. В покинутой же нами стоянке вовсю хозяйничали солдаты Рэйнольдса.

Я полагаю, что своими дальнейшими действиями этот офицер напрочь испортил себе карьеру. Полковничьи погоны крепились не на тех плечах. Он поступил в высшей степени неразумно, когда вместо того, чтобы увезти с собой сушеное бизонье мясо, шкуры, драгоценные меха, бросил все это в громадный костер. Впоследствии до меня дошли слухи, что Крук был взбешен подобной глупостью Рэйнольдса, и тот пошел под трибунал. Кстати, не только за это, но еще и за то, что проморгал полутора тысячный индейский табун, который был уведен нами следующей ночью.

Переправившись с табуном через Паудер-Ривер, мы пошли на север. У индейцев Две Луны и Пса были мрачные лица и полные скорби сердца. Они уже забыли об уходе в резервацию. Когда мирный человек подвергается нападению, он непроизвольно сжимает кулаки и берется за оружие, чтобы мстить.

На пятый день тяжелого перехода замерзшая, голодная, злая толпа индейцев вошла в зимний лагерь Ташунки Витко. Он встретил их с добрым сердцем, накормил, раздал теплую одежду и расселил по жилищам. Пес и Две Луны понесли свои повинные головы под меч правосудия военного вождя. Я был в его типи, когда они вошли и, с удрученным видом, стали оправдываться.

— Я был глупцом, Ташунка, — первым начал Пес. — Глупцом и недальновидным человеком. Горе мне и моим людям.

— Белые убийцы повергли Две Луны и его шайенов в уныние, — пробормотал шайен. — Ему больно. Он хотел мира, а получил горячего свинца. Его лагерь уничтожен, его люди остались без крова.

Бешеный Конь молчал. Подперев рукой подбородок, он смотрел на огонь очага, на горевшие в нем ветки, которые, оседая, источали крохотные искры.

— У меня нет на вас злобы, вожди, — наконец сказал он. — У вас был выбор. Вы пошли не той дорогой, захотев сложить оружие раньше времени. Вы ошиблись и подставили своих людей под пули бледнолицых… Теперь я хочу знать, что у вас на сердце?

— Иш-хайя-ни-шус снова на Тропе Войны. — произнес северный шайен. — Он будет сражаться вместе с Ташункой Витко!

— Шунка Блока под крылом своего старого друга, — заявил оглала. — И он останется с ним, чтобы ни произошло. Его люди просили передать, что они готовы драться… Хечиту йело.

— Лила уаште, ка-те-ла — сказал Бешеный Конь. — Очень хорошо, пусть будет так.

Спустя неделю Бешеный Конь повел свободных индейцев дальше на север, к устью Танг-Ривер, где стояли лагерем хункпапа Сидящего Быка.

И там, на продуваемых северными ветрами берегах вскоре состоялся большой индейский совет. На зов двух великих вождей откликнулись многие лидеры свободных общин лакота, шайенов и арапахов. На совете присутствовали и опытные воины.

Прозвучало немало гневных речей, заклеймивших белых, которые внезапно пришли в земли индейцев и пролили кровь шайенов и оглала. Но все, в конце концов, обратили взоры на тех людей, какие их сюда позвали. Они были вождями, они вели людей за собой, их слушались, им верили и клялись в верности.

Первым заговорил Ташунка Витко, и он был краток:

— Теперь вы все знаете, к нам пришла война. Не мы развязали ее. Но мы будем защищаться, и я поведу вас в бой!

Татанка Йотанка распрямил свое коренастое широкоплечее тело и высоко поднял крупную голову.

— Лакота и их союзники никогда не были трусами, — почти выкрикнул он. — Теперь они приняли еще один вызов. Пусть гонцы на самых быстрых лошадях скачут во всех направлениях, чтобы сказать тем, кто кочует в прериях, и тем, кто живет в агентствах, что пришла война, что храбрецов и патриотов Ташунка Витко и Татанка Йотанка ждут на большой излучине Роузбад!

— Хан-хан-хи! — поддержали его члены совета. — Мы готовы сражаться, не щадя жизни!

Услыхав, что двое великих вождей подняли Топор Войны и зовут воинов на берега Роузбад, туда потянулись многие из тетонов, проведших голодную зиму в агентствах. Ни увещевания Красного Облака и Крапчатого Хвоста, ни угрозы военных из фортов и индейских агентов на них не подействовали. Люди вкусили «сладкой жизни» в резервациях и хотели быть рядом с теми, кто по-прежнему кочевал и свободно охотился.

Зимой и ранней весной 76 — ого численность свободных индейцев не превышала три тысячи четыреста человек. Это означало, что в северных прериях западнее Литтл-Миссури насчитывалось пятьсот типи. Хункпапа были самыми многочисленными, они имели сто пятьдесят четыре жилища. Северные шайены — сто жилищ, оглала Бешеного Коня и его друга, Большой Дороги — семьдесят, сансарки Крапчатого Орла — пятьдесят пять, миннеконджу Горба, Хромого Оленя и Быстрого Быка — столько же. Черноногие-сиу Убей Орла и брюле были представлены незначительным числом типи, а санти-дакота вождя Инкпадуты — Красного Острия и его приверженцы из янктонаев — и того меньше. Получалось, что не резервационные индейцы на тот момент, объединившись, могли выставить что-то около тысячи воинов.

В апреле и пришло время объединения, и в лагере Сидящего Быка и Бешеного Коня стояли триста шестьдесят типи. Через два месяца с появлением пятнадцати палаток вахпекьютов и янктонаев Инкпадуты и дополнительных жилищ шайенов, хункпапа и черноногих-сиу наш лагерь уже насчитывал четыреста тридцать одно типи.

Когда Сидящий Бык с Бешеным Конем решили двинуть свой лагерь на запад, к Роузбад-Ривер, в индейской походной колонне было не менее трех тысяч человек. И далее, во время этой перекочевки, к колонне присоединялись все новые и новые люди.

На всех стоянках индейцы разбивали шесть обособленных стойбищ, а передовыми в колонне, по решению совета, всегда двигались северные шайены со своими знаменитыми вождями Черным Орлом, Старым Медведем, Хромым Белым и Грязными Мокасинами. Хункпапа Сидящего Быка и Черной Луны неизменно замыкали шествие.

Останавливалась колонна не более, чем на три-пять дней, пока не кончалась трава для лошадей и топливо для очагов.

Спустя некоторое время на Роузбаде поднялись типи оглала и хункпапа, миннеконджу и черноногих-сиу, сансарков и ухенопа, брюле, северных шайенов и северных арапахов. Люди проводили время весело и непринужденно, но не забывали о Длинных Ножах. Разосланные в разные стороны разведчики вскоре стали приносить самые свежие новости. Великий Белый Отец объявил войну свободным индейцам и послал против них войска… Полковник Гиббон шел к Роузбад-Ривер с запада… Трех звездный Крук подтягивался с юга… Генералы Терри и Кастер приближались с востока… Никогда еще на охоту за краснокожими не отправлялось столько Длинных Ножей! Надвигались грозные события, с губ индейцев слетало одно и то же часто повторяемое слово: «Окичизе!» Война! И они к ней были готовы! Почти у каждого второго было огнестрельное оружие. Естественно, не новейшие карабины, но старенькие «спенсеры», «шарпсы», «ремингтоны» и «генри» виднелись повсюду. Вдобавок, изготавливались крепкие боевые луки со стрелами, копья и томагавки, оттачивались скальпирующие клинки, кроились многослойные щиты. У огромного лошадиного табуна всегда находилась свежая трава для того, чтобы, нагуляв жира, животные могли с честью выдержать надвигавшиеся испытания.

Но в то время как индейцы готовились к боевым схваткам, меня начали одолевать сомнения и скептицизм. В моей голове все больше и больше укреплялась мысль, что последним остаткам свободы краснокожих отпущены считанные дни. Новости разведчиков не радовали, они действовали на меня угнетающе. Я понимал, что таких полчищ Длинных Ножей не сдержать, предчувствовал, что грядет кровавая пора. Ко всему этому еще прибавлялось беспокойство за мою семью. Я безумно любил Лауру и Грегори и не мыслил без них жизни. Однако продолжал кочевать с военным лагерем двух великих вождей тетонов. Почему, спросите вы?.. Наверное, потому, что одних предчувствий и тревоги было мало. Требовалось еще что-то…

Как бы гам ни было, а я остался с индейцами и пережил события на Литтл-Биг-Хорн вместе с ними.

В начале июня Татанка Йотанка решил провести Ганец Солнца на Роузбад в восьми милях от устья Мадди-Крик, чтобы испросить у Вакантанки удачи и изобилия и принести жертвоприношение, свою собственную плоть. Многие, и я в том числе, видели это.

Когда великий вождь сел спиной к священному столбу, к нему подошли двое — Прыгающий Бык, его приемный брат и Белый Бык, его любимый племянник и один из самых отважных хункпапа. В то время, как один наблюдал за состоянием Татанки, другой с помощью шила вырвал сто кусочков плоти с обеих его рук. Затем окровавленный Сидящий Бык, достойно перенесший болезненный обряд, стал танцевать вокруг столба, не отводя глаз от солнца. По прошествии нескольких часов он вдруг замер на месте, и я подумал, что ему плохо. Но не тут то было. Старый хункпапа остался стоять на ногах и продолжал смотреть на солнце. Люди вокруг стали перешептываться, полагая, что это не спроста. И они не ошиблись. Сидящему Быку было видение. Он видел, как с неба прямо в индейский лагерь вверх тормашками падают солдаты с лошадьми.

Люди, услышав о видении, поверили в него сразу. Ибо на них со всех сторон надвигались солдаты. И, похоже, недалек был тот час, когда они полетят на землю. Мертвыми!

В один из дней начала июня лагерь на Роузбад-Ривер внезапно огласился громким волчьим воем. Это был сигнал предостережения разведчиков шайенов.

— Трех звездный уже близко! — кричали они.

— Солдат с ним десять раз по сто!

— Впереди идут шошоны Вашаки и кроу Много Подвигов!

— Их три раза по сто!

— Готовьтесь сражаться!

На встречу с ними вышли Сидящий Бык, уже несколько оправившийся от жертвоприношения, Бешеный Конь, да и все мы, взбудораженные известием.

— Значит, идет Крук?.. — спросил Сидящий Бык: — А нет ли с ним моего бывшего соплеменника?

— Татанка Йотанка говорит о Грэббере? — выкрикнул один из шайенов.

— Да, о нем.

— Он возглавляет наших краснокожих врагов!

Лицо старого хункпапа сморщилось так, словно он проглотил большую ложку бизоньей желчи. Он закачал головой и, не меняя выражения лица, со злостью проговорил:

— Он должен умереть! Убейте его и принесите мне тело. Я наделаю из его кожи плевательниц!

В последующие несколько дней вожди получали подробную информацию о движении войска Крука от различных групп разведчиков.

Солдатская колонна неумолимо приближалась. Она прошла устье Прэри-Дог-Крик. На островке посреди Гусиного Ручья генерал бросил обременяющее его повозки и дальше двинулся налегке, оставив там охрану из погонщиков и сотни солдат. Пехотинцы были посажены на мулов. 16 июня узнав, что Длинные Ножи остановились на большой излучине Роузбад, Бешеный Конь повел тысячное индейское войско туда.

На рассвете 17 июня мы остановились перед цепью пологих холмов, окаймлявших долину Роузбад. За ними, поросшими отдельными соснами, густой сочной травой, шиповником и дикими розовыми кустами, солдаты Крука расположились на отдых.

— Ванбли Кува! — позвал своего родственника Бешеный Конь.

Расписанный боевой раскраской, в красивых одеждах вождя общества Лисят Ловец Орлов быстро выехал на зов

— Да, Ташунка?

— Возьми Лисят и поставь их всех цепью перед воинами. Никто не должен прорваться к Длинным Ножам раньше времени! Найдется немало храбрецов испортить дело и не дать нам одержать одну большую победу!

В ту же минуту высокие как на подбор Лисята выехали вперед и встали плечом к плечу перед неспокойной массой индейских всадников, готовые в любой момент исполнить свои обязанности.

— Шайеласка!.. Вапа Хакиту! — окликнул нас боевой вождь. — На разведку!

В сторону холмов мы поехали втроем, Бешеный Конь, Боевое Оперенье и я. У подножия мы оставили своих скакунов и поднялись на вершину. Внизу мы увидели все войско Крука. Солдаты и офицеры отдыхали, беседовали, играли в карты и кости. Расседланные лошади с мулами паслись в пышных травах, достигавшим им до животов. На другом берегу Роузбад наемники кроу и шошоны были заняты тем, что без конца ездили взад-вперед как на скачках.

— Уаште, — молвил наш вождь. — Длинные Ножи не подозревают ни о чем.

— Лила уаште, — произнес Вапа Хакиту, осматривая речную долину. — Но нам следует поторопиться. У Длинных Ножей уже был большой отдых ночью. Сейчас они на коротком привале.

— Хойе, — согласился Бешеный Конь. — Надо спешить.

Мы сползли немного вниз, поднялись на ноги и начали спуск к лошадям. Громкий выстрел прозвучал, как гром среди ясного неба. Мы огляделись и увидели на верхушке соседнего холма с десяток верховых кроу. Расчет на внезапность провалился! Они рассмотрели и нас, и тысячное союзное войско краснокожих. Кроу подняли неумолчный гвалт, а затем ринулись вниз по противоположному склону, к солдатам.

Бешеный Конь поднял лицо кверху и громко прокричал:

— Хукка-хей!

— Хукка-хей-хей-хей! — тысяча индейских глоток подхватила тетонский боевой клич.

Спустя какое-то мгновение краснокожее воинство уже неслось вслед за кроу, преодолев подъем и перемахнув через вершину. Я был в гуще атакующих и надрывал глотку так же, как они.

В речной долине воцарился переполох. Но он длился недолго, ибо солдатам все же хватило времени оседлать лошадей и мулов и кое-как приготовиться к отражению нашей атаки. Не предупреди их кроу, они никогда бы не сумели этого сделать. Нам не составило бы труда расчленить их на части и уничтожить.

Однако с солдатами были кроу и шошоны! Это они предупредили Крука, это они первыми бросились навстречу и навязали нам неуместную рукопашную схватку, это они показали в гот день чудеса храбрости и выдержки, до конца выполнив свои обязательства перед Трех звездным Белым Вождем.

Можно было лишь сожалеть о том, что такие великолепные бойцы приняли сторону Длинных Ножей.

Они не испугались ни тысячной вражеской орды, ни ее леденящих кровь воплей, а, врезавшись в нее, храбро начали битву. Перед моими глазами мелькали томагавки и копья, ружья и длинные боевые стрелы. Это была классическая индейская схватка, но силы были неравны, и разведчикам Крука пришлось отступить. Им на смену примчались три кавалерийских эскадрона, чтобы встретить нас на подступах к речной долине.

Вскоре повсюду кипело сражение. Я бросился на зов Американской Лошади, вознамерившегося захватить часть солдатского табуна в небольшой роще. На подходе к ней нас встретил ливень горячего свинца. Прятавшиеся в роще кавалеристы устроили такую добрую пальбу из скорострельных карабинов, что за весь день никому из индейцев не пришла в голову мысль повторить попытку.

Вернувшись на поле боя, я увидел, как яростно сражались соперники. Никто не хотел уступать. Атаки сменялись контратаками, рейды по флангам — выходами в тыл.

Около полудня Бешеный Конь собрал всех воинов у подножия холмов и предпринял массированную атаку. Длинные Ножи, не успев перегруппироваться, получили по фронту жестокий удар, и один из эскадронов едва не попал в окружение. Его спасли какой-то полковник и его солдаты. Они пробились сквозь наши ряды и выхватили обреченный, было, эскадрон из пасти атакующего вихря.

— Этот военный — самый храбрый из всех! — рявкнул Вапа Хакиту. — Он должен умереть.

В руке моего друга блеснул ствол солдатского кольта. Выстрелами из него он проложил себе дорогу к отважному офицеру и послал последнюю пулю прямо ему в лицо. Полковник взмахнул руками, и в тот момент, когда его лошадь рванулась в сторону, выпал из седла. Шайены Тупого Ножа, увидев падение храбреца, взвыли от радости. Они бросились вперед, чтобы добить его. Но снова разведчики Крука показали свою удаль. Великий вождь шошонов Вашаки в этот критический момент понял, что полковника надо спасать любой ценой. Кавалеристы подались назад, и индейцам требовалось лишь дожать их. Хотя бы наглядным скальпированием отважного полковника.

Поэтому шошоны резво спустились с ближних холмов и с ходу вклинились в плотные ряды шайенов, разметав их по сторонам. В следующую секунду они с диким гиканьем понеслись в обратный путь. Я посмотрел на место падения полковника — его не было. Он в безопасности лежал поперек холки боевого коня Вашаки!

Пришедшие в себя Длинные Ножи возобновили сопротивление с удвоенной энергией еще и потому, что генерал бросил в бой последние резервы — три эскадрона и оставшихся пехотинцев.

Картина сражения, однако, почти не изменилась. Индейские воины по-прежнему вели борьбу на всех участках, то, отступая, заманивая солдат, то, атакуя их с дикой отвагой. В какой-то момент мне даже показалось, что они вот-вот погонят прочь из речной долины уставших кавалеристов. И вдруг (как часто в жизни бывает это «вдруг», несущее либо надежду, либо разочарование) на вершинах северных холмов показались еще три кавалерийских эскадрона, которых прежде нигде не было видно. Это появление свежих сил противника сломало боевой дух краснокожих. Они начали отступать в западном направлении, и вскоре в речной долине не осталось ни одного союзного индейца.

Перевалив через холмы, мы отправились в свой военный лагерь. По дороге туда все делились подробностями сражения и сошлись на том, что, в конечном счете, солдатам была задана знатная трепка.

— Три Звезды получил по затылку, — воскликнул Галл и показал на пояс, где висело четыре светловолосых скальпа.

— Хойе, — согласился Американская Лошадь. — Это был хороший день для битвы. — Он взглянул на Бешеного Коня. — Может, мы останемся здесь и завтра снова ударим по Раздвоенной Бороде?

Покрытый потом и пылью боевой вождь тетонов покачал головой.

— И они, и мы слишком устали… Не забывайте, что за нами охотится не только Раздвоенная Борода.

— Вспомните видение Татанки, — сказал Галл. — Он видел, как сотни солдат падали с неба ему под ноги. Нас ждет великая победа!

По колонне пронесся одобрительный гул.

Где-то в середине пути Бешеный Конь отозвал меня и Боевое Оперенье в сторону.

— У вас ответственное поручение, друзья, — сказал он. — Вернитесь на Роузбад и проследите за Круком.

Пожелав нам удачи, Бешеный Конь присоединился к походной колонне. Мы с Вапой Хакиту развернули лошадей и пустились в обратный путь.

 

Глава 8

Всю ночь мы провели в леске из низкорослых елей. Утром, привязав лошадей к деревьям, пробрались на ту самую вершину, с которой днем раньше нас заметили кроу. В речной долине уже шла работа. Одни кавалеристы купали в реке скакунов, другие бродили по склону холмов, поднимая с земли убитых и, оттаскивая их в определенное место на левом берегу реки. Раненые — числом около пятидесяти — получали помощь от трех армейских хирургов, взятых Круком в поход.

Когда пригрело солнце, по долине стал распространяться скверный запах от павших лошадей. Вверху закружили стервятники.

Мое внимание привлекла небольшая группа солдат, стоявших у распростертого тела одного из раненых. Над ним деловито суетился хирург. Через минуту я разглядел и капитана Миллза и Крука и раненого. Им был тот храбрый полковник, которого спас Вашаки.

— Вапа, — обратился я к своему другу. — Там лежит твой полковник. И, по-моему, он выжил, хоть твоя пуля и искорежила ему лицо.

— Х-ган! — буркнул хункпатила. — Он действительно был самым храбрым!

— А помнишь Рэйнольдса?

— Это тот, с большим телом и маленьким умом?

Я кивнул, улыбнувшись подходящей характеристике Рэйнольдса. Глядя на раненого, мне пришло в голову, что Крук взял на место Рэйнольдса именно его.

— Раздвоенная Борода, — сказал я, — отослал глупца на восток и принял твоего храбреца на его место.

— Он поступил мудро. Если бы у Длинных Ножей было больше таких офицеров, нам бы давно уже жить в агентстве Красного Облака.

— Такие люди — редкость, Вапа, — сказал я и вдруг вспомнил о Грэббере. — Кстати, ты не видел вчера Гроарда?

Боевое Оперенье отрицательно покачал головой, а я подумал, что разведчика не было видно потому, что генерал весь день продержал его при себе в безопасном месте. Других объяснений быть не могло. Гроард являлся слишком ценным разведчиком, чтобы использовать его в открытом бою.

— Его и сейчас как будто нигде нет, — произнес мой друг.

— Черт с ним! — сказал я и, пошарив глазами по речной долине, остановил взгляд на офицерской группе, в частности, на капитане Энсоне Миллзе. Это его три свежих эскадрона появились вчера на соседних холмах. Впоследствии, я узнал, каким образом капитан оказался в нужном месте в нужное время. По приказу генерала он с тремя эскадронами с утра искал наш военный лагерь. Конечно, ему ничего не удалось обнаружить. Получив же сведения о разгоревшейся битве, он вернулся к речной долине и помог Круку избавиться от неизбежного поражения.

В лагере индейских наемников без конца слышались жалобные стенания по убитым воинам. Я не могу сказать, сколько жертв было у кроу и шошонов, но по тому, как много их сидело с наброшенными на головы одеялами, прикинул, что они заплатили сполна за свои подвиги.

Мы увидели, как взвод пехотинцев спустился к реке и принялся срубать там ивы.

— Зачем они рубят деревья? — спросил Вапа Хакиту.

Оказалось, что они готовились наделать из ив шесты на травуа и носилки для раненых, Пока эти солдаты занимались делом, другие стали рыть могилы для павших. Когда они были захоронены, генерал Крук прочел молитву на месте погребения.

Мне понравилось, что, и погибшие союзные индейцы были похоронены. Правда, в одной неглубокой яме и без всяких церемоний.

В три часа пополудни тяжело раненные были положены на носилки, а имевшие легкие ранения улеглись на травуа. Вскоре походная колонна тронулась в путь по левому берегу реки в южном направлении. Похоже, Крук решил зализать раны, иначе он пошел бы на северо-запад.

— Их-ха! — гаркнул Боевое Оперение радостно. — Раздвоенная борода поплелся на юг! Он струсил идти к нашему лагерю, Шайеласка!

— Хватит орать, Вапа! — Я не на шутку испугался, заметив, как ехавшие позади солдат наемники завертели головами. Некоторые даже остановились и озадаченно разглядывали вершины холмов. Я успокоился только после того, как они возобновили движение. Но не надолго. Мы едва не удрали с холма, когда увидели массу возвращающихся наемников. Однако они вернулись по другому поводу. Проехав несколько раз по свежевырытым могилам и убрав тем самым следы захоронения, они поскакали к югу.

Мы проводили их взглядами до тех пор, пока они не скрылись, а затем встали и пошли к своим лошадям. Резкий боевой клич шошонов в следующий момент, раздавшийся в каких-то ста ярдах от нас, заставил мое сердце бешено заколотиться. Разбираться, как они тут оказались, было глупо. Я опрометью бросился бежать. Мои ноги едва касались горного склона. В ушах свистел ветер, и еще слышалась такая же быстрая поступь бега моего товарища. Я издал сигнал, надеясь, что Маркиз сорвется с привязи и поскачет мне на встречу. Напрасно. Пришлось и дальше двигать ногами. По пути меня перегнал Вапа Хакиту. Я считал, что являюсь неплохим бегуном, однако он легко заткнул меня за пояс. Спустившись в низину, оглала первым делом отвязал моего вороного, а потом уже своего коня. Поэтому мы прыгнули в седла почти одновременно. Это был поступок верного друга. Не пройдет и часа, как он снова поможет автору этих строк в величайшем испытании.

Мы пришпорили скакунов и помчались на запад под свист и жужжание вражеских пуль и стрел. Позади нас скакало не менее двадцати шошонов-снейков на своих малорослых лошадках. Одна крупная лошадь несла на себе человека не их племени. Его чумазая толстая физиономия малость отличалась от орлиных черт индейских всадников. Греббер никуда не пропадал! Крук, по всей видимости, спозаранку послал его осмотреть округу, а мы с Боевым Оперением были, похоже, единственными, кто тут околачивался.

Две-три мили мы продолжали нестись на запад. В этой бешеной скачке шошоны стреляли не очень точно. Зато я смог вышибить из седел двух преследователей. Вапа Хакиту не стрелял из лука и правильно делал. Это было бы пустой тратой и времени, и добрых боевых стрел.

Покрыв еще несколько миль, я начал надеяться на удачный исход, ибо наши лошади не проявили никаких признаков усталости. Старый Маркиз мчал своего хозяина к спасительному военному лагерю, казалось, с той же скоростью, с какой он возил его в молодые годы. Плохо было то, что мы, не сумев вырваться на знакомую дорогу, скакали по совершенно неизведанному пути, И когда перед нами выросла каменная гряда, по бокам которой тянулись две тропы, у нас разбежались глаза. На удачу мы выбрали ту, что была справа, и как, оказалось, совершили непоправимую ошибку, приведшую к тяжким последствиям. Уже через полмили я начал жалеть о принятом выборе. Невысокая горная гряда, а с ней и тропа, делала крутой изгиб к востоку, к долине Роузбад-Ривер. Вместо того чтобы приблизиться к военному лагерю, мы с каждой минутой удалялись от него!

Выскочив в долину, мы переправились через реку и поскакали к цепи холмов, высившихся к востоку от нее. И тут мой скакун стал сдавать на глазах. Он замедлил шаг, его покрытые испариной бока тяжело вздымались. Напрасно я хлестал его плеткой и давал шенкеля. Он выдыхался, его тонкие ноги дрожали от усталости. Вапа Хакиту сдерживал своего длиннохвостого вороного, чтобы подбадривать нас. И Маркиз какое-то время, из желания не ударить в грязь мордой перед молодым и крепким конем, еще напрягался. Но развязка наступила. До ближайшего холма оставалось ярдов пятьсот, когда загнанный Маркиз остановился и, тяжело поводя боками, тряхнул своей старой головой. Все! Это был конец его лошадиной тропы. Его ноги уже не дрожали, а подгибались как у новорожденного жеребенка. Я соскочил с него, и в ту же секунду, сделав неуверенный шаг, он рухнул на землю. Я смотрел на него, и мои глаза наполнялись влагой. Вместе с гибелью коня, я это чувствовал, заканчивалась лучшая пора жизни в прериях Ниго Хайеза, Шайеласки.

Я взглянул на приближающихся шошонов, и сердце переполнил гнев. Мой «спенсер» стал посылать в них пулю за пулей, он перегрелся в моих руках. Трое шошонов вылетели из седел, а остальные вместе с Гроардом приостановились.

— Шайеласка! — крикнул Боевое Оперенье. — Давай ко мне!

Зарядив «спенсер» и поправив на поясе нож с томагавком, я с разбегу прыгнул на спину скакуна Вапы Хакиту. Мы поскакали дальше, но двойная ноша была не по плечу арикарскому коню. Он едва перебирал ногами, и слава Всевышнему, что свинцовый посланец шошонов настиг его уже возле подножия холма. Его паденье разбросало нас с другом в разные стороны. Увидев это, преследователи радостно завопили.

Мы поднялись с земли и бросились бежать к низкорослому подлеску, росшему на склоне холма. От самого низа вверх тянулась звериная тропка, и мы помчались по ней. На середине подъема я услышал внизу треск сучьев и индейские проклятья и ухмыльнулся. Теперь шошоны были вынуждены бежать за нами на своих коротких кривых ногах из-за густой поросли подлеска!

Почти сразу, после того как мои длинные ноги стали отсчитывать первые ярды, я вспомнил свой великий бег от разведчиков пауни одиннадцатилетней давности. По сравнению с ним тут были различия. Тогда я бежал один, сейчас — с товарищем по несчастью. Тогда с меня сняли обувь, сейчас на моих ногах были добротные мокасины из хорошей оленьей кожи. И, наконец, тогда меня лишили оружия, теперь же мне его хватало.

Я понимал, что эта гонка будет длинной и изматывающей, если шошоны настроились на долгое преследование. А все говорило именно об этом. И улюлюканье индейцев, и их угрозы, и предостережение Гроарда, который узнал меня, что нам в любом случае крышка.

До верхушки холма я добежал сравнительно легко и посчитал нужным здесь на некоторое время задержаться.

— Бежим, Шайеласка, — выдохнул Боевое Оперенье.

— Я знаю что делаю, Вапа, — успокоил я его.

Ждать пришлось недолго. Я рассчитывал, что черномазый бежит среди лидеров, и не ошибся. Прежде чем он понял, что его поджидают, я прицелился и спустил курок. Пуля вонзилась Гроарду где-то возле правой ключицы, его отшвырнуло назад под ноги шошонов. Увидев свалку, я огласил округу жизнерадостным индейским воплем и возобновил движение.

Около получаса я бежал за Боевым Опереньем след в след. Дыхание оставалось ровным, в ногах не ощущалось усталости. Сказалось мое вольное существование на просторах прерий. Солнечные лучи едва проникали сквозь густую листву высоких деревьев, и в лесной прохладе тело потело лишь слегка. Но прошло еще столько же времени, и я начал потихоньку сдавать, все больше и больше отставая от молодого товарища. Все-таки, я был уже не тем юнцом, что раньше, мне было далеко за тридцать. Вапа Хакиту иной раз оглядывался, и я мог видеть озабоченность на его лице.

— Не сдавайся, Шайеласка! — подбадривал он меня.

В какой-то момент я попытался прибавить, сконцентрировав все внимание на том, чтобы ступни ложились в удобные места. Это помогло. Я снова стал дышать в спину Вапы Хакиту.

По временам я оглядывался назад. Шошоны отстали, но было видно, что они готовы гнаться за нами сколько угодно. Они выросли в горах и были экспертами в беге по пересеченной местности, хотя и не столь быстрыми. Видно, они рассчитывали на выдержку.

Вскоре я вновь стал отставать от Боевого Оперенья. Я устал настолько, что уже перестал стрелять из карабина. Дыхание вырывалось из горла с хрипом, ноги, казалось, налились свинцом. Вместо того чтобы ставить их на носки, я устало шлепал по земле всеми ступнями. Отставание от хункпатилы составило двадцать ярдов, потом тридцать, сорок и, наконец, пятьдесят. Клочья пены срывались с перекошенного рта. ручьи пота змеились по всему изможденному телу. Мой затуманенный взгляд вновь и вновь с завистью падал на мощные ноги товарища. Когда я отстал от него на семьдесят ярдов, он вернулся и, взяв меня за руку, побежал рядом. Проклятые годы! Это они были всему виной!

— Шайеласка, выброси карабин! — вдруг сказал Вапа Хакиту.

Я замотал головой, еще до конца не осознав предложения друга.

— Выброси! — повторил он. — Тебе тяжело.

После того, как я опять отказался, он остановился и встряхнул меня.

— Смотри! — рявкнул он.

Взмахнув луком и колчаном со стрелами, он отбросил их далеко в сторону. Не дожидаясь, пока они приземлятся, он бросился бежать. Что мне оставалось делать? Даже оглала избавился от легкого оружия, возложив все надежды на бег. Я бросил карабин на землю и побежал вслед за Вапой Хакиту.

Спустя некоторое время, четверо шошонов, оторвавшись от основной массы преследователей, стали нас нагонять. Ни у одного из них не было огнестрельного оружия. За их поясами торчали только ножи и томагавки. Эти воины являлись, наверное, самыми быстрыми из всех.

Бег продолжался, то по залесенным холмам, то по нешироким долинам. Он уже длился не менее четырех часов. По пути приходилось прыгать через мшистые валуны и скользкие камни, обегать завалы из упавших деревьев и постоянно следить за поступью.

К концу дня те четверо шошонов взяли на вооружение опасную для нас тактику. Она заключалась в следующем: в то время как трое преследователей продолжали бежать обычным шагом, четвертый вырывался вперед и, пока хватало сил, несся за нами, сокращая разрыв. Когда он выдыхался и притормаживал, ему на смену приходил очередной шошон. Такая тактика заставляла нас бежать быстрее, напрягаться и… уставать.

Первый спринтер сократил расстояние ярдов на двадцать. Второй оказался выносливей, и его от меня отделяло лишь пятьдесят ярдов, когда он отказался от ускорения. Самым быстрым и упорным стал четвертый — на удивление высокорослый с томагавком в правой руке. Он приближался ко мне с каждой секундой, стук его шагов все явственнее отдавался в моих ушах. Я оглянулся: он бежал уже в каких-нибудь пятнадцати ярдах. Его размалеванное боевой раскраской лицо было напряжено до предела, глаза сверкали. Я понял, что мне от него не уйти. Да и мои ноги уже отказывались мне служить. Я был выжатым лимоном.

— Вапа Хакиту! — выдавил я сквозь зубы — Прощай!

Я остановился и, вытащив из-за пояса томагавк, швырнул его в быстроногого врага. Какой же это был жалкий бросок! Так мог бросить шестилетний мальчуган. Шошон легко поймал мои томагавк и с широкой ухмылкой отбросил его в сторону. Попятившись, я зацепил ногой за торчащий из земли валун и повалился на спину. Подниматься у меня не было ни сил, ни желания. Я просто лежал и смотрел на бегущего ко мне шошона. Когда он был в двух ярдах, я закрыл глаза, ожидая рокового удара. Но удара не последовало. До моего слуха донесся тяжкий стон! Я открыл глаза и приподнял голову. С перекошенным от боли лицом шошон пытался вырвать из груди воткнутый в нее томагавк. Я еще осмысливал случившееся, когда надо мной мелькнула стремительная фигура оглала. Перемахнув через меня, Вапа Хакиту бросился на раненого шошона и с торжествующим «Хукка-хей!» пронзил его своим скальпирующим ножом.

Подняв меня с земли, он произнес:

— Бежим, Шайеласка!

— Х-ган! — поблагодарил я его.

— Бежим! — повторил он.

И мы побежали. Через минуту позади раздались шошонские вопли досады и разочарования. Оглянувшись, я увидел, как трое врагов, добравшись до убитого соплеменника, больше не сделали ни шага. Видимо, убитый был самым выносливым из них.

Но мы продолжали бежать. Нам нужно было это делать. Мой долгий опыт на границе подсказывал, что погоня будет возобновлена. Не сейчас, в сгущающихся сумерках, а с наступлением утра. Необходимо было как можно дальше оторваться от преследователей.

Около полуночи едва передвигавший ногами хункпатила вдруг остановился и, проведя ладонью по лицу, посмотрел в ночное небо.

— В чем дело, Вапа? — спросил я.

Прежде чем он открыл рот, на мое изможденное лицо упала крупная капля дождя.

— Ничего не говори. Вапа, — произнес я со счастливой улыбкой.

Начинался дождь. Спасительный дождь! Чуть позже он застучал по нашим поднятым кверху лицам и ладоням, а затем на землю обрушился настоящий летний ливень. Мы могли больше не беспокоиться об оставленных следах.

 

Глава 9

Эту дождливую ночь мы провели под размытым берегом небольшого ручья, впадавшего в Танг-Ривер. Наши одежды промокли до нитки, и надо ли говорить какое резвое стаккато выбивали наши зубы под неумолчный аккомпанемент холодного дождя. И все же, несмотря на свое жалкое состояние, мы были благодарны разверзшимся небесам.

Пришло утро, и дождь стал стихать. Вскоре взошло яркое солнце. Чуть погодя, оно принялось сушить взмокшую землю, и нам стало ясно, что день выдастся на редкость жарким. Около полудня, натянув на себя высушенную одежду, мы пошли прямо на запад, к своему далекому теперь военному лагерю.

Мы шли по высоким травам, в которых иногда скрывались с головой. Упоительный аромат помытых дождем сосен и елей буквально висел в прозрачном летнем воздухе. Но, наслаждаясь видами и запахами природы, мы не забывали о том, что обстоятельства забросили нас в опасные места. Тут повсюду нам могли попасться либо краснокожие, либо Длинные Ножи, искавшие наш лагерь. Поэтому приходилось быть всегда настороже, выбирать укромные стоянки и безопасные пути. Питались мы кореньями, земляникой, дикими сливами и яблоками. Иногда Боевое Оперенье точно метал нож, и подбитая птица обогащала наш скромный рацион. Мы ели ее сырой, боясь развести огонь. На запах нашего костра могли слететься непрошеные краснокожие гости со скальпирующими клинками вместо подарков.

Под вечер 23 июня мы выбрались на открытую местность за Роузбад-Ривер, где несколькими днями ранее стоял наш большой военный лагерь. Именно стоял.

— Татанка Йотанка ищет сочные пастбища, — предположил мой друг.

— Скорее всего, так, — согласился я. — Переночуем и отправимся вслед за ним.

— Где остановимся?

— Только не здесь. Слишком открыто.

— Хорошо. Поищем какую-нибудь рощу.

Когда мы отошли от брошенной стоянки несколько миль, Боевое Оперенье вдруг стал тщательно принюхиваться к вечернему воздуху.

— Горит костер, — лаконично сказал он, указав на стоящую впереди березовую рощу.

В остроте обоняния я никогда не годился соперничать с индейцами. В этом меня мог перещеголять любой вылезший из колыбели краснокожий чертенок. И если Боевое Оперенье сказал, что горит костер, то он действительно горел, пусть даже размером со спичечный коробок. Однако кто вздумал развести огонь в такие непредсказуемые дни и в такой опасной стороне? Или сумасшедшие, или уверенные в себе люди.

К роще мы подошли неслышно и столь же осторожно выбрались на край маленькой поляны. Посреди нее, на стволе упавшей березы сидел спиной к нам одинокий краснокожий, держа над костром какую-то дичь. Его старый «спенсер» был приставлен к стволу березы на расстоянии вытянутой руки. В стороне, опустив голову к траве, стояла пегая длиннохвостая лошадь.

— Если это враг, — шепнул я Боевому Оперенью, — то мы прикончим его, и завладеем и лошадью, и оружием, и тем, что так вкусно пахнет над костром. А если это дружественный индеец, то ему просто придется поделиться.

Оглала кивнул и наклонился к моему уху.

— Я обойду и возьму тот карабин.

— Конечно, иначе он перестреляет нас прежде, чем мы с ним познакомимся.

Едва Боевое Оперенье сделал шаг, как на ствол карабина легла левая рука незнакомца. Исходящий от дичи запах сводил меня с ума, и я потерял терпение.

— Ступай, Вапа! — прошипел я. — И если он не уберет руку с карабина, съезди ему рукояткой ножа по затылку.

Незнакомец, словно расслышав мой негодующий голос, в ту же секунду оставил оружие в покое, и стал подкладывать в костер сучья.

— Мни-кте-ло, — произнес Вапа Хакиту. — Я пошел.

— Инанкни йо! — толкнул я его в спину. — Торопись!

Оглала, выхватив нож, крадучись направился к центру поляны. Индеец слез со ствола и, присев на корточки, раздул пламя. В этот момент оглала осторожно взял карабин, заткнул нож за пояс и отошел шага на два от незнакомца, целя ему в голову. Когда он снова уселся на березу, его левая рука по привычке потянулась влево, но вместо карабина она нащупала лишь воздух. Он повернул голову влево, а потом назад и его удивленный взгляд в упор уставился в зловещее дуло собственного оружия.

Не верьте тому, что краснокожие всегда сохраняют самообладание. У нашего пленника враз полезли глаза на лоб. Ему было не до шуток, зато я в следующее мгновение не сумел сдержать легкого смешка, ибо передо мной находился не какой-нибудь арикара или пауни, а чистокровный брюле, и к тому же мой давнишний знакомец, снабдивший меня первой индейской одеждой.

— Вот так встреча! — проговорил я. — Длинная Стрела!

Пока я приближался, испуг сошел с лица индейца, и на его губах заиграла улыбка.

— Ты тот, кого оглала зовут Шайеласка, — указав на меня пальцем, сказал он. — И тот, с кем я давным-давно поменялся одеждой.

— Ну, вот мы и признали друг друга, — произнес я. — А как же ты оказался здесь в одиночестве?

— Вожди выслали Вахин Ханску на разведку, — гордо промолвил индеец.

— Разведчик не должен жечь костры, — упрекнул я его.

— Вахин Ханска целый день был в седле, — с вызовом сказал брюле. — И он прочесал эти места вдоль и поперек.

— В твоем прочесывании нашлись бреши, — с усмешкой сказал я, стукнув себя в грудь и кивнув на Вапа Хакиту.

Индеец хотел было сказать что-то, но, нахмурившись, промолчал.

— Вахин Ханска позволит нам присесть к костру, раз уж он разжег его? — спросил я, взяв у друга карабин и поставив его на прежнее место.

Брюле сделал широкий жест рукой, и уже через несколько минут мы наслаждались поджаренной индейкой. Потом мы раскурили трубки. Я вкратце поведал Вахин Ханске о том, что произошло с нами, и принялся расспрашивать его о последних новостях.

— Где сейчас стоит лагерь? — начал я.

— На западном берегу Жирной Травы, — ответил он.

— В каком месте на Литтл-Биг-Хорн?

— Там, где река делает большой изгиб у устья Целебного Ручья.

В принципе, я и раньше догадывался, куда Сидящий Бык повел людей. Именно за Целебным Ручьем были превосходные пастбища для индейских пони.

— Когда же Та танка разбил лагерь на Жирной Траве?

— Вчера.

— Большая стоянка?

— О, вы еще не видели такого огромного лагеря! — Вахин Ханска важно покачал головой. — На Жирной Траве стоят около тысячи типи, и людей там не меньше семи тысяч. Когда сегодня утром Вахин Ханска отправился на разведку, то, выехав на пригорок, он оглянулся и с великой гордостью посмотрел на эту громадную стоянку нашего народа!.. На ее южном конце высились типи хункпапа, черноногих, ухенонпа, санти и янктонаев, далее, вниз по реке, обосновались миннеконджу, сансарки, брюле и оглала. А напротив небольшого острова поставили свои жилища северные шайены и арапахи. Лошадиный табун свободно пасся на густой траве за лагерем, и у Вахин Хански зарябило в глазах от бессчетного множества животных!..

— Какие вожди, кроме Сидящего Быка, Галла, Американской Лошади и Бешеного Коня, сейчас там? — перебил я разошедшегося индейца.

— Я видел большой последний совет, и вот имена тех, кого мне удалось разглядеть. Прикоснись-К-Тучам, Рисует Коричневым, Черный Щит, Большая Дорога, Вороний Король, Белый Волк, Черная Луна, Пятнистый Орел, Горб, Белый Бык, Горб, Маленький Великан и много других — от тетонов. Шайенов и арапахов возглавляют Две Луны, Ледяной Медведь, Дикий Мустанг, Старый Медведь, Грязные Мокасины, Хромой Белый, Старик-Койот и Последний Бык.

— А есть ли свежие новости о движении генералов?

— Трех звездный Крук остается на Гусином Ручье. Генерал Терри там, где воды Роузбад смешиваются с Рекой Желтых Камней. Сейчас Терри с Кастером приближаются к нашему лагерю. У Длинноволосого есть разведчики кроу, и они обнаружили наш след.

Длинная Стрела умолк, посасывая трубку и глядя в огонь, блики которого играли на его лице и на прическе с единственным орлиным пером. На восточном горизонте показалась яркая луна, в вышине замерцали звезды.

— Ну что ж, Вахин Ханска, — сказал я, зевая. — Пора устраиваться на ночлег.

Индеец кивнул и указал на место рядом с костром.

— Нет, мой краснокожий друг, — покачал я головой. — Только не там, где горят костры.

— Оставайтесь, в предгорьях по ночам холодно.

— Ты же сам сказал, что где-то поблизости Кастер. А этот генерал едва ли спит, когда охотится за индейцами.

— Не будет же он двигаться ночью!

— Он, может, и не будет. Но у него есть кроу, а это опасно.

— Я могу оставить в костре только тлеющие угли.

Упрямство Длинной Стрелы начинало меня раздражать. Индеец облюбовал себе эту поляну и, видно, уже давно решил остаться на ней. Когда после очередного довода, он замотал головой. Я рассердился.

— Черт с тобой!.. Шайеласка и Вапа Хакиту уходят отсюда.

— Куда? — поинтересовался этот упрямец.

— На границе едят в одном месте, а спят в другом. Тебе ли этого не знать?

Мы с Боевым Опереньем ушли с поляны и заночевали в маленькой рощице, стоявшей в миле от той, где расположился теплолюбивый брюле.

 

Глава 10

Я до мельчайших подробностей помню то мрачное пробуждение ранним утром 24 июня. Мой глубокий сон был прерван грубым ударом в правый бок. От боли и гнева я попытался было вскочить на ноги, но от резкого толчка вновь оказался на спине. Тряхнув головой, я увидел над собой четверых краснокожих враждебного племени. Я повернул голову к Вапе Хакиту. Он также сейчас смотрел на тех, кто потревожил нас в такой ранний час. Обескураженные, мы не перемолвились и словом. Враги тоже не открывали рта, и немая сцена длилась с минуту. За это время я успел понять, что это были кроу. Высокие, мускулистые, с точеными орлиными лицами. На каждом из них была великолепная одежда, сплошь украшенная бисерным рисунком и густой бахромой. В длинных волосах торчали крапчатые орлиные перья с пушистыми концами. Узловатые руки индейцев сжимали новые винчестеры, блестящие и смертоносные.

Двое худощавых воинов были так схожи между собой, что не оставалось сомнений в их самом близком родстве. Третий выделялся плотным торсом и округлостью лица. Четвертый поражал исключительной красотой и статью. Правильные черты лица с орлиным носом и серыми глазами, широкие плечи и тонкая талия придавали его внешности необыкновенный колорит. Только одно у него мне не понравилось, больше того, заставило меня содрогнуться: свежий черноволосый скальп, истекающий кровью на его широком поясе! По длинному белоснежному перу на скальпе я догадался, что по голове Вахин Хански прошелся скальпирующий клинок кроу. Но почему они медлят с нами? Почему бы нас, как и брюле, не прикончить сразу?.. Задавая себе эти вопросы, я почувствовал, как проступает пот на лбу и верхней губе.

Тут красивый кроу сделал жест своим спутникам, и нас подняли на ноги. Они продолжали держать нас до тех пор, пока круглолицый не связал нам за спиной руки. Похоже, отсрочка нашей гибели состоялась.

Кроу повели нас на восток. По пути один из них упомянул в разговоре имя Кастера. Значит, мы попали в руки его разведчиков, которые тащили нас в его лагерь. Это доказывало, что генерал уже рядом с излучиной Литтл-Биг-Хорн. Я представил себе изумление Кастера, когда ему приведут меня, Белого Шайена, первого претендента на расстрел или виселицу. Без сомнений, он будет рад увидеться с убийцей лейтенанта Скотта. Мои мысли теснились в зловещем замкнутом круге.

Спустя два часа я увидел армейский лагерь, расположившийся в открытой долине рядом с крохотным безымянным ручьем. Белые военные палатки стояли по обоим его берегам, повсюду горели костры, на которых готовился кавалерийский завтрак. Костров было около сотни.

Мы прошли по лагерю, привлекая всеобщее внимание, к широкой командирской палатке и были грубо втолкнуты внутрь. В расстегнутом у ворота мундире перед нами сидел генерал Кастер. Погрузившись в ворох лежавших на столе бумаг, он не обращал на вошедших никакого внимания. Только когда кроу кашлянул, светловолосый офицер поднял глаза.

— Хм-м, мои кроу вернулись с уловом, — сказал он, приподнялся и, обогнув столик, встал прямо передо мной.

Его глаза скользнули по мне без всякого намека на признание, что весьма порадовало меня. Вообще-то, это было вполне объяснимо. Прошло столько лет после нашей с ним последней встречи! От жаркого солнца прерий, от вечного дыма жилищных очагов моя кожа приобрела такой же, как у индейцев красновато-коричневый оттенок. И не мудрено, что Кастер увидел во мне обыкновенного краснокожего.

— Ну что ж, — довольным тоном произнес он. — Очень кстати, что парочка воинственных тетонов пожалована к нам в гости!

Пока генерал рассматривал нас, я стал лихорадочно думать о спасении. Сразу пришло в голову, что кроу взяли нас почти безоружных. Значит, можно было сказать Кастеру, что мы покинули военный индейский лагерь, чтобы уйти в агентство Красного Облака. Подобная отговорка была сильной картой. Ведь в этот год к Бешеному Коню и Сидящему Быку люди не только приходили, но и откалывались от них.

— Хотя, нет, — продолжал генерал, ткнув в мою грудь пальцем. — Судя по прическе, этот парень — южный шайен. Но одежда на нем самого, что ни на есть тетонского образца. Получается, шайен, живущий теперь с оглала.

Я промолчал, а четверо кроу утвердительно закивали головами.

— Ну и какого черта южный шайен шляется по прериям в обнимку с тетоном? — Кастер вернулся к столу, пошелестел бумагами зачем-то и снова оказался перед нами, поглядывая то на меня, то на оглала. — Будете говорить, краснокожие идолы, где находится лагерь Сидящего Быка и какие у него планы?.. Или вы не понимаете английского? Мои кроу тогда поговорят с вами на лакота. Но сначала я их попрошу немного поджарить вас на костре для того, чтобы развязались ваши языки.

— Да, я буду говорить, — сказал я на английском.

— Отлично! — воскликнул Кастер. — Уважаю благоразумных индейцев. Зачем же, черт возьми, нюхать запах собственного мяса!

— Генерал, мы мирные индейцы, — сказал я, немного коверкая английский. — Нас изгнали за то, что мы хотели пойти в агентство Красного Облака… Изгнали, отобрав все, кроме ножей.

Кастер кинул взгляд на высокого красавца — кроу.

— Говори, Миаста-Хид-Карус.

Индеец заговорил на ломаном английском:

— Я, Ши-Хис. Исап-Ивишус и Базук-Осе нашли брошенная стоянка тетонов. Около стоянка глупый брюле греться у костер. Мы хотели связать его, но он хвататься за ружье. Миаста-Хид-Карус, Преследуемый Белым, убивать его. — Кроу с гордостью потряс скальпом Вахин Хански. — Но я расстроиться. Генерал Кастер послать меня за живой тетон. Великий Дух помогать Ши-Хису, Кудрявому. Тот обнаружить следы. В небольшая роща спать эти два индейца, У них не быть лошадь, не быть ружье… Миаста-Хид-Карус сказать все.

Кастер с видимым удовольствием выслушал бесхитростную речь кроу и важно произнес:

— Мои кроу — великие разведчики. Они хорошо служили Майлзу, Терри, Круку, Говарду, теперь доблестно служат мне. Пусть они всегда помнят, что Кастер их любит, и будет ходатайствовать перед Великим Белым Отцом о том, чтобы племя кроу осталось жить на своей земле.

Снисходительно приняв индейские благодарности. генерал, глядя на нас. проговорил:

— Это хорошо, что вы решили жить мирно… Очень приятно видеть здравомыслящих краснокожих…

В этот миг в палатку вошел широкоплечий усатый сержант, несший службу у входа.

— Сэр. — козырнул он. — Вас хочет видеть командир разведчиков арикара.

— Что ж, зови его, Батлер, — отреагировал Кастер. Как и все, я повернул голову к входу, и мне едва не сделалось дурно, когда я узнал вошедшего. Это был Блэкберн!

Поприветствовав генерала, он повернулся к нам и. мельком оглядев Вапа Хакиту, остановил свой взгляд на мне. Через секунду он ухмылялся ехиднейшей из улыбок, этот подонок, примкнувший к войскам в погоне за золотом.

— Сэр, — обратился он к Кастеру. — Вы еще не узнали вот этого молодца?

— Говорит, что он шайен и идет в агентство Красного Облака, — сказал генерал.

— Как бы не так! — воскликнул команчеро. — Он такой же шайен, как я — Красное Облако. Меня еще брали сомнения, когда его вели по лагерю, но теперь-то я вполне признал подлеца.

— Так кто же это? — взволновался военный.

— Джозеф Кэтлин, если угодно! — отчеканил Блэкберн.

— Ах, вот оно что! — Кастер прищурил глаза и вплотную подошел ко мне. — Кэтлин, значит. Тот самый Кэтлин, который прикончил лейтенанта Скотта и бог весть, сколько еще белых людей!.. Ну, надо же, какая встреча!..

Я слабо реагировал на слова генерала, ибо моего душевного спокойствия с появлением Блэкберна как не бывало. Надежды на спасение разбились в пух и прах, и мне было больно.

— Сержант Батлер! — громкий голос Кастера вывел меня из оцепенения.

— Да, сэр?

— Позвать сюда майора Рено!

— Есть, сэр!

Когда сержант побежал исполнять приказ, Кастер сперва выпроводил из палатки кроу, а потом и Блэкберна, сказав ему «спасибо».

В ожидании майора, генерал, казалось, позабыл о нас. Сев за столик, он разложил огромную карту западных территорий и углубился в ее изучение.

Мы с Вапой Хакиту переглянулись и предались мрачным мыслям. О чем думал я?.. Поначалу о том, что мне — конец, что меня и Вапу Хакиту допросят и вздернут на ближайшем дереве. Потом, после первых страхов, я начал думать о Лауре, о Грегори, об этой последней военной компании. Я уже говорил, что предвидел развитие событий. Теперь, находясь в армейской палатке Кастера, я понял, куда все катится.

Вечный искатель приключений и славы, генерал Джордж Армстронг Кастер и здесь первым рвался к военному лагерю индейцев. Нужно ли говорить, кому достанется победа? Его шести сотням кавалеристов (половину из которых составляли новобранцы) или двухтысячному войску Бешеного Коня? И что же потом?.. А вот что! С гибелью Кастера начнется кровавая охота на свободных индейцев и не будет пощады никому.

Вот такие мысли бродили в моей голове, когда в палатку вошел низкорослый, крепко сбитый круглолицый майор Рено. Окинув нас взглядом, он подошел к столику и протянул Кастеру руку.

— Здравствуйте, генерал. — Голос у него был низким и глубоким. — Вижу, кроу поработали на славу. Он кивнул в нашу сторону.

— Да. Марк, они знают свое дело, — Кастер пожал протянутую ему руку, и продолжил. — Поймали они мне знатную птицу.

— Этого? — палец майора Рено указал на Боевое Оперение.

— Нет, другого.

Майор внимательно присмотрелся ко мне.

— Ну и кто же он?

— Джозеф Кэтлин или Белый Шайен.

— Это не тот ли Белый Шайен, который когда-то портил вам кровь на юге?

— Он самый, Марк.

— Да, сейчас он больше индеец, чем стоящий с ним тетон.

— Это точно. Изменился до неузнаваемости. Решив провести меня, назвался мирным шайеном, путь которого нежит в агентство. И ведь я поверил ему… Хорошо, что нашелся человек, опознавший его. Я бы не сумел этого сделать… Лет десять не виделись, а, Кэтлин?

— Девять, генерал. — поправил я его.

— Да-да, девять, — задумчиво протянул он, поглаживая свои поредевшие усы. — С того момента, как я отправил тебя с Римским Носом собирать разбежавшихся южных шайенов… Ну да ладно, давай-ка мы с майором Рено послушаем тебя, Кэтлин.

Я уже вполне оправился от потрясения, мои слова были просты и убедительны.

— Я вот что скажу тебе, генерал… Я прожил долгую жизнь с тетонами и хочу им добра. Но сейчас хочу добра и генералу Кастеру. Если ты двинешься дальше, то погибнешь. Твоя гибель повлечет за собой кровавую месть…

— Что ты несешь, Кэтлин? — изумился генерал.

— Ты в двадцати пяти милях от громадного индейского лагеря и в дне пути от поражения.

— !?

— На большой излучине Литтл-Биг-Хорн стоит тысяча типи краснокожих. Две тысяч воинов ждут свою жертву, которой ты, похоже, собираешься стать.

— Черт возьми, Рено! — воскликнул изумленный Кастер. — Что это значит? Твои разведчики сообщали о тысяче воинов. Ты что-нибудь понимаешь?

Рено пожал плечами, помолчал, а потом посмотрел в мою сторону.

— Этот пройдоха, может быть, просто врет, генерал.

Кастер метнул на меня взгляд, полный угрозы.

— Не вводи Кастера в заблуждение, Кэтлин. — Он подошел и постучал по моей груди пальцем. — Я начинаю беспокоиться и злиться, а это, поверь мне, опасно для тех, кто выводит меня из равновесия.

Он развернулся и прошелся несколько раз по палатке. Затем снова пристально взглянул мне в глаза.

— Ты знаешь, Рено, — заговорил он, — о чем я подумал?.. О том, что Кэтлин не хочет, чтобы я шел дальше. Ибо он боится, что моя кавалерия сотрет в порошок индейский лагерь. Ха!.. Нет в нем никаких двух тысяч воинов! Кэтлин врет, и это понятно. Я сейчас же подниму солдат и пойду к Литтл-Биг-Хорн. Добыча слишком близко, чтобы медлить.

Я не мог не улыбнуться. Знаменитый генерал оставался самим собой — дерзким, упрямым, целеустремленным.

— Ты будешь говорить правду, Кэтлин? — проговорил он, сев за стол и посмотрев на меня исподлобья.

— Правда одна, генерал, — сказал я. — Ты сделаешь непоправимую ошибку, если двинешься к Литтл-Биг-Хорн. Две тысячи воинов Ташунки Витко знают, что ты рядом с Жирной Травой и готовы уничтожить твою кавалерию… Пытай меня, генерал, но ты все равно получишь те же самые ответы.

Кастер вздохнул и долго смотрел в одну точку на столе.

— Как, кстати, ты оказался поблизости? — спросил он. — Был на разведке с этим оглала?

Я больше не хотел вводить Кастера в заблуждение и откровенно рассказал о событиях последних дней.

— Значит, Крук отступил, — задумчиво произнес генерал, теребя концы белесых усов. — Ну что ж, на войне бывает всякое. Но знай одно, Кэтлин. Дело индейцев проиграно уже сейчас. Пусть они выиграли ту битву на Роузбад, пусть выиграют еще несколько, но мы останемся победителями в последней.

Я мысленно снял перед Кастером шляпу. Он коротко и убедительно скомпоновал мои расплывчатые мысли о закате индейского мира в двух-трех предложениях. Действительно, сколько бы краснокожие не выигрывали, они в конечном итоге будут разбиты в решающей схватке.

— Все последнее время, генерал, — сказал я, — я думал именно об этом. Теперь мне не хочется, чтобы проливалась чья-либо кровь. Это лишь приведет к чрезмерному насилию и ожесточению. Ты и твоя кавалерия…

— Довольно! — вскинулся Кастер. — Мне надоел и этот разговор, и твое воронье карканье… Рано, черт побери, записывать мою кавалерию в мертвецы! Хватит!.. Ты говорил здесь слишком умно и чересчур много… Батлер!

Голова сержанта тут же просунулась через полог.

— Что прикажете, сэр?

— Сию минуту собери в мою палатку Томаса Кастера, капитанов Мойлана, Фрэнча, Макдугалла, Бентина, Уэйра, Кью и Колхауна.

Батлер исчез, а Рено спросил у Кастера:

— Военный совет, генерал?

— Что? — встрепенулся Кастер, ушедший на минуту в себя. — Ну конечно, военный совет, Марк! И даже если мои доводы не убедят офицеров, я все равно отдам приказ наступать. Пробил час!.. Как насчет тебя? Спрашиваю заранее.

— Можете смело на меня положиться, сэр, — вытянулся майор-коротышка. — У меня, как и у вас, нет веры белому индейцу.

Вот так было запущено колесо будущей трагедии. Двое главных действующих лиц 7 — ой кавалерии ударили по рукам, и оно покатилось.

Когда названные офицеры собрались в командирской палатке, Кастер предстал перед ними в полном генеральском облачении. С застегнутым на все пуговицы мундиром, перетянутый красивой портупеей, в широкополой голубой шляпе, он выглядел весьма впечатляюще.

— Господа, — начал он торжественным тоном, — мы собрались здесь вот по какому поводу… Перед вами двое краснокожих… Пардон! Один из них только с виду смахивает на шайена, но на самом деле это настоящий американец, много лет проживший с индейцами. — Он ткнул мне в плечо. — Сначала он кочевал с южными шайенами, теперь ездит с оглала. Сегодня утром наши кроу взяли их в плен. И знаете, что напел мне этот «индеец»?.. Он поведал смешную басню о двухтысячном индейском войске, которое только и делает, что оттачивает ножи для снимания скальпов в ожидании нашего прихода! Ну, не идиотизм?.. Он твердит, чтобы я оставался на месте и не шел навстречу верной гибели. Странная забота о согражданах человека, проведшего полжизни в кочевых индейских лагерях. Он тут мне пытался втолковать некую правду об озарении, которое нежданно-негаданно нахлынуло на него…

— Сэр, а не лучше ли выслать к Литтл-Биг-Хорн опытных разведчиков? — высказал здравомыслие один из офицеров. — Ведь этот белый индеец мог сказать и правду, надеясь на помилование.

Кастер отыскал глазами офицера:

— Капитан Мойлан, никакое помилование этому типу не светит. Его руки в крови лейтенанта Скотта… Не слышали о таком?.. И бог весть, сколько белых людей отправилось на тот свет по его милости… А вам, Мойлан, нужно хотя бы иметь элементарное терпение выслушать своего командира до конца, — генерал смерил недовольным взглядом подчиненного. — Итак, этот ренегат, несомненно, лжет. Почему, спросите вы? Разгадка лежит, на мой взгляд, на самой поверхности. Или он не желает видеть, как воды Литтл-Биг-Хорн окрасятся индейской кровью, или просто нагло тормозит меня, чтобы Бешеный Конь успел собрать силы и напасть на наш лагерь… Ну, что вы на это скажете? Капитан Мойлан, вам слово. Дерзайте!

— Я послушаю других, — стушевался Мойлан, отведя взгляд в сторону.

— Здраво, — усмехнулся генерал. — Весьма здраво… Что ж, господа офицеры, оценим обстановку и вынесем мудрое решение.

По тому, как он это произнес, можно было подумать, что эти слова шли от поборника армейской демократии. Но иллюзия быстро развеялась, когда он стал бесцеремонно одергивать несогласных с его мнением офицеров. Неугодные суждения тут принимались в штыки. Я краем уха услышал, как один капитан шепнул другому:

— Кастер опять на своем коньке. У него «индейская лихорадка», и она не спадет до тех пор, пока его сабля не начнет сносить краснокожим головы.

Поэтому, после недолгой оценки обстановки в палатке воцарилось милое «единодушие», потревоженное лишь однажды, когда все тот же Мойлан вновь рискнул открыть рот:

— Сэр, мне кажется, мы ничего не потеряем, если подождем подхода войск Гиббона.

Во взгляде Кастера в тот же миг сверкнуло пламя.

— Капитан Мойлан! — рявкнул он сердито. — Я боюсь, что вы на глазах лишаетесь храбрости… Что ж, для колеблющихся офицеров место в обозе Макдугалла.

— Сэр, мне очень жаль. Я хотел…

— Сражаться?

— Я никогда не был трусом, сэр.

— Отлично! — Кастер окинул орлиным взором собравшихся. — Смелым и мужественным офицерам, которые пойдут за своим командиром, я обещаю награды и повышения по службе… А теперь, господа, время выстраивать вверенные вам эскадроны в походную колонну.

Офицеры один за другим быстро очистили палатку, и по лагерю понеслись их громкие команды.

— Что будем делать с ними? — спросил Рено, кивнув в нашу с Вапой Хакиту сторону. Кастер озабоченно смотрел на нас с полминуты, а потом твердым тоном решил нашу судьбу:

— Они поедут с нами, Марк. Точнее, с тобой. Кэтлина следует обязательно доставить на Восток. Его ждет суд, а нас — награда за поимку столь опасного ренегата. Что ждет этого тетона, — он указал на Боевое Оперение, — я не знаю. Может быть, обыкновенный пинок в зад, а может, и виселица. Там разберутся, что он за птица… Найди бывалых ребят, Марк, и вверь их попечению этот странный дуэт.

Через тридцать минут колона Кастера уже двигалась на запад, навстречу своей судьбе.

Но хоть «индейская лихорадка» и накинула на генерала крепкую узду, он не стал торопить события, продвигался вперед с заметной осторожностью, медлил. Полагаю, мои сведения все же его как-то отрезвили.

Вскоре, высланные на разведку арикары и кроу вернулись с новостями том, что след индейцев Сидящего Быка и Бешеного Коня разделился. Кастеру пришлось сделать привал, чтобы прояснить ситуацию. Когда колонна остановилась, охранявшие меня и оглала кавалеристы помогли нам сойти на землю. По приказу майора Рено сразу, после того как завершился памятный военный совет, каждому из нас крепко связали руки спереди у запястья, и посадили на могучих жеребцов перед двумя крупными солдатами.

— Присаживайтесь на травку, вожди, — сказал мой охранник, Патрик Грэйвз. — Сидящий Бык — старый лис и умеет заметать следы. Пока Кастер не разгадает его намерений, всем нам придется торчать здесь. Но помните: два шага в любую сторону — и вы оба предстанете перед Создателем с дыркой в головах!

— Лучше бы они попробовали это сделать, — злобно произнес охранник Боевого Оперения, Пол Паркинсон. — а кой черт нам таскаться с ними?.. Не пойму нашего генерала. Пустить в них по пуле, и дело с концом!

— Кончай болтать, Пол! Коли нам сказано охранять их, так и нечего тут возмущаться.

Паркинсон тихо ругнулся и начал раскуривать трубку. Я вздохнул и опустил голову на колени, не найдя в себе сил с открытым лицом противостоять огромному желанию закурить.

— Горюем, Кэтлин? — послышался знакомый голос. Я поднял голову и увидел Блэкберна. Он курил длинную сигару, его глаза искрились издевкой.

— Чего тебе, Стив? — спросил у него Грэйвз. — Майор Рено запретил кому бы то ни было приближаться к пленникам.

— Да я хотел пожелать вот этому белому гаду скорейшего отправления в ад, — пожал плечами команчеро. — Только и всего. Жаль, что генерал сразу его не вздернул.

— Тебе снова не повезло Стив. — улыбнулся я. — Я тебя понимаю. Ведь так хочется увидеть меня болтающимся в петле… А мне так жаль, что не тебе вспорол брюхо в Черных Холлах…

Грэйвз едва успел отбить ногу Блэкберна, которая предназначалась моему подбородку.

— Довольно, Стив! — отрезал он, оттолкнув команчеро в сторону. Тот поглядел на меня тяжелым взглядом и повернулся, чтобы уйти.

— Стив! — окликнул я его.

— Ну? — Он оглянулся, встав вполоборота.

— Заклинаю всех святых помочь Тони Сайкзу первым добраться до золота!

Блэкберн выплюнул сигару изо рта, широко ухмыльнулся и похлопал по груди.

— Не забывай, что хранится у меня здесь! Черному Тони не видать золота, как своих ушей.

И он исчез из виду, чтобы через день попасться мне на глаза в величайшей из индейских битв.

 

Глава 11

Стоянка была продолжительной. Только ночью войска возобновили движение. Военная колонна, в которой было не менее 1700 лошадей и мулов и 1200 людей, вытянулась на две мили.

Разведчики доложили Кастеру, что два следа индейцев соединились в один на тропе, ведущей прямо к большой излучине Жирной Травы.

Наступившим утром 25 июня Кастер уже не шел к Литтл-Биг-Хорн, он стремительно покрывал оставшуюся часть дороги без всяких проволочек.

Лишь около двух часов пополудни он окоротил свою изящную, в белых чулках, кобылу по кличке Виктория, чтобы провести на берегах неглубокого ручья короткий совет. В нем участвовали, кроме вышеперечисленных капитанов, младший брат Кастера, Бостон, муж сестры, капитан Джим Рид, командир одного из трех эскадронов Рено, капитан Кук, молодые лейтенанты Варнум и Макинтош.

Я был недалеко от сбора офицеров и не мог не слышать, о чем там говорилось. Но уже сразу по окончании совета мне стало ясно, что Кастер совершает первую ошибку в еще не начавшейся битве. Он разделил свои силы в то время как обстановка требовала нанесения одного мощного удара (военная колонна подошла к Литтл-Биг-Хорн незамеченной). Даже простые солдаты недоумевали относительно опрометчивого решения генерала, Один опытный кавалерист с висячими продымленными усами, которого Рено называл Братсэттом, высказал очень верное, на мой взгляд, суждение:

— Я знавал одного спившеюся вождя миннеконджу, — говорил он товарищам, — который околачивался по дешевым салунам Небраски. Так вот этот краснокожий пьяница всегда твердил, что тетоны — самый сильный и храбрый народ прерий. Никогда, пояснял он, ни краснокожие, ни бледнолицые враги не нападали на лагеря тетонов среди бела дня. Похоже, и сейчас они также уверенны в себе. Вот бы генерал ударил по ним всей мощью!

Но генерал думал по-другому. По его приказу капитан Бентин повел свой батальон к видневшимся слева холмам. Оставшуюся часть войска возглавил сам генерал и спустился с ней к ручью, который в последствии был назван Рено Крик. Чуть позже, поднявшись на одну из возвышенностей, Кастер увидел первых индейцев. Это были, как выяснилась потом, обычные приманки. Они искусно продемонстрировали неподдельный испуг и бросились наутек. Когда арикары Кровавого Ножа и кроу Миаста-Хид-Каруса ринулись с боевыми кличами за убегающими тетонами, у старого вояки Кастера от возбуждения загорелись глаза.

— Марк! — воскликнул он громовым голосом. — Пора, друг мой, показать этим краснокожим чертям как действует 7 — ая Кавалерия! Смотри, они улепетывают!.. Так!.. Возьми сто двадцать людей и езжай с ними вон туда. — Кастер вытянул руку в сторону Медисин-Крик. — А я догоню тебя позднее. Удачи!..

Это были последние слова Джорджа Армстронга Кастера, неистового предводителя 7 — го кавалерийского полка. Больше я ею не слышал, зато мне удалось спустя считанное время увидеть, как всегдашняя попутчица генерала — Фортуна — отвернулась от него навеки.

— До встречи, мой генерал! — вooдушевлeннo крикнул Рено и повел к Медисин-Крик ста двадцати кавалеристов, среди которых затерялись и мы с Вапой Хакиту.

Через какие-то пять минут все и началось. Рено никак не ожидал, что почти сразу после расставания с Кастером он столкнется лоб в лоб с яростной индейской оравой. Краснокожие прискакали с той стороны военного лагеря, где располагались типи хункпапа, миннеконджу и черноногих-сиу. Так как главным среди тетонов был Галл, то индейский напор обещал быть сокрушительным, как для солдат, так и для нас. Вообще, мы с Вапой, сидевшие перед своими охранниками, представляли собою добрые мишени. Спереди нам грозила гибель от рук индейцев, сзади — от пуль охранников. Еще едва завидев скачущих навстречу тетонов, Грэйвз недвусмысленно обронил:

— Крепче держись за гриву, Кэтлин. Падение с лошади будет считаться попыткой к бегству. Передай это своему краснокожему другу.

Поначалу людей Рено спасали размеренные залпы из карабинов, прорывавшие широкие бреши в индейских рядах. Но по мере сокращения расстояния в сердца солдат начал вселяться страх.

Они занервничали, стали притормаживать, закружились на месте. Человек пятнадцать из них уже ни о чем не беспокоились: они мертвыми лежали в клубящейся пыли, их трупы топтали лошади и своих, и чужих.

Капитан Фрэнч, отвечавший за правый фланг и капитан Мойлан, командовавший левым флангом изо всех сил старались сохранить строй.

В одно из мгновений этой дикой неразберихи я увидел вблизи лицо майора Рено. Оно было перекошенным, испуганным, жалким. Он без конца выкрикивал одно и то же:

— Боже, что делать? Где Кастер?

У него за спиной виднелось такое же перепуганное лицо молодого лейтенанта Варнума, а сбоку таращили глаза ошарашенные Годфри и Уоллес. Казалось, среди людей Рено уже не было стойких, бесстрашных бойцов. Должно быть, ужас сдавил сердца даже опытным Длинным Ножам.

— Майор Рено, сэр! — раздался вдруг ровный, уверенный голос. — Я, кажется, знаю, что делать!

Я повернул голову и обнаружил старого солдата с висячими усами, который когда-то слушал патриотические речи пьяного миннеконджу. Если кто и был невозмутим в те жуткие секунды, то только он.

— Кто это сказал? — вскричал Рено. — Кто?.. А-а, Братсетт! Что ты сказал?

— Я сказал, сэр, что, вроде, не совсем потерял голову.

— Да, да, Братсетт, дружище! Посоветуй что-нибудь!

— Сэр, надо уходить отсюда.

— Дьявольщина!.. Куда?

— Вон в тот тополевый лесок. — Солдат указал на маленькую излучину Литтл-Биг-Хорн, где росли виргинские тополя.

Майор судорожно поглядел в ту сторону.

— А Кастер? Он ведь должен подойти.

— Бросьте! Его нигде не видно.

— Он должен быть где-то сзади.

— Впереди, сзади и повсюду только краснокожие.

— Сэр, Братсетт говорит дело! — поддержал старого кавалериста лейтенант Макинтош. Он выглядел достаточно уверенно, как и подобало тому, в чьих жилах струилась кровь знаменитых ирокезов штата Нью-Йорк. — Нам нужно убираться отсюда как можно быстрей. Индейцев становится все больше.

— Сиу быть много, — поддержал его Кровавый Нож. — Белый вождь уходить быстро.

Наконец в лице майора произошла перемена. Оно несколько успокоилось, перестало искажаться.

— Варнум! — прогремел он затем. — Черт побери, Варнум!!!

— Да, сэр! — откликнулся лейтенант, который вместе со смелостью потерял на некоторое время и ориентацию.

— Найди капитанов Мойлана и Френча. Быстро! Передай им: мы отходим вон к тому леску.

— Я сделаю это за него, — предложил свои услуги Одинокий Чарли, белый разведчик кастерова полка.

Кое-как сбившись в монолитную группу, Длинные Ножи майора Рено совершили неожиданный для индейцев рывок к излучине реки. Галл не успел преградить белым дорогу, и ему осталось только преследовать их. Что он и делал вместе с сансарком Токки-Хи-Пейя — Преследующим Врага и черноногим-сиу Ванбли Кте — Убей Орла.

Ни Бешеного Коня, ни Сидящего Быка не было среди них. Я не мог знать тогда, что они готовят достойную встречу Кастеру. Как не мог знать, что Лаура и Грегори со всеми женщинами и детьми находятся в полной безопасности.

Тот тополевый лесок, как оказался, был недолгой и очень опасной остановкой. Потому что тетоны ехали сзади, и они ехали, чтобы беспощадно убивать. Везде свистели пули, и одна из них вскоре размозжила голову Кровавому Ножу. Кровь и мозги разведчика в то же мгновение оказались на лице и мундире Рено. Майор в испуге шарахнулся в сторону, и попал под томагавк Белого Быка, отважного племянника Татанки Йотанки. Майор упал на землю, но не менее храбрый Макинтош сумел спасти командира. Раненую голову Рено перевязали, ему стало лучше. Однако соображал сейчас он плохо, и снова к нему на помощь пришел старик Братсетт. Ему обязаны жизнью девяносто кавалеристов. Это он сделал все, чтобы их скальпы не повисли на поясах и копьях тетонов в тот жаркий полдень.

Братсетт посоветовал Рено спешить людей и вести по наседавшим врагам стрельбу залпами. Наши охранники спрыгнули на землю, но нас оставили на лошадях. В то время как меткий стрелок Грэйвз стрелял из карабина, Паркинсон крепко держал поводья лошадей и не спускал с нас глаз.

Первые волны атакующих индейцев наткнулись на жесточайшие залпы и отхлынули назад. Но спустя минуту их стало так много, что ни о каких оборонительных акциях не могло быть и речи. Надо было бежать, и Братсетт крикнул майору:

— Сэр, нам нужно уходить!

— Но куда же, Братсетт? — отчаянно воскликнул Рено.

Солдат показал рукой на невысокие холмы за рекой.

— Либо мы прорвемся туда, сэр, либо наши души прямо сейчас без покаяния отправятся к небу.

Майор посмотрел на холмы, его глаза увлажнились.

— Братсетт, ты умница! Тебя ждет производство в сержанты.

— Лишнее, сэр. Это мой последний год службы, и дай мне Бог снова увидеть родные берега Теннеси!

Рено крепко обнял старика. Вскочив на свою лошадь, он проревел:

— Батальо-о-о-н, ногу в стремя!

Кавалеристы поймали лошадей и ринулись вслед за командиром.

Торжествующие краснокожие бросились в погоню.

— Хукка-хей! — кричали вожди.

— Хукка-хей-хей-хей! — вторили им воины.

Крупные армейские рысаки еще не растеряли сил, и без труда доставили батальон к холмам, переправившись по пути через неглубокую в этих местах Литтл-Биг-Хорн.

Когда солдаты взобрались на вершину самого высокого холма, Рено тут же приказал им спешиться, отвести лошадей в тыл и рыть окопы. Одна половина батальона вела по индейцам огонь, другая лихорадочно зарывалась в землю, используя для этого немногочисленные лопаты, ножи, сабли и собственные ногти.

Грэйвз с Паркинсоном стащили меня и Вапу Хакиту с лошадей и заставили лечь на противоположный склон холма, пятью ярдами ниже бровки.

Отведя скакунов вниз, Грэйвз вернулся с походной лопатой.

— Стереги их, Пол, — сказал он товарищу, кивнув на нас, — а я начну рыть окоп.

Рено, Братсетт, Мойлан и Френч лежали на бровке холма, ведя стрельбу по наступающим краснокожим.

— О, Боги! — терзался майор. — Где же Кастер?.. И куда, черт побери, девался Бентин?..

— Они как в воду канули, — буркнул Мойлан.

— Проклятье! — взорвался Френч. — Никакой связи!.. Где вестовые от генерала?

С левого конца солдатской цепи к Рено приполз перепуганный молоденький кавалерист и запричитал:

— Сэр, Варнум просит помощи! На нашем фланге индейцы уже рядом. Они заполнили весь склон!

— О какой помощи ты говоришь, воин? — вскричал Рено. — Каждый солдат на счету!.. Вернись к лейтенанту и скажи ему, чтоб держался… Братсетт, дружище! — Майор сжал плечо старика, заглянув ему в глаза. — Отправляйся вместе с этим парнем к Варнуму и успокой молокососа! Это, видно, наш последний оплот. Или мы выстоим, или поляжем здесь все к чертям собачьим!

Братсетт с молодым солдатом покинули вершину холма и направились к левому флангу оборонительной цепи. Сейчас было трудно всем, кто держал оборону. Повсюду гремели выстрелы и боевые кличи, пороховой дым серыми клочьями висел в воздухе,

И вдруг где-то вдали за Литтл-Биг-Хорн послышался отчетливый звук кавалерийского горна.

— Что такое? — заговорили солдаты.

— Кто это?

— Неужели генерал?

— Может, это обоз Макдугалла?

Взволнованные люди, которым этот звук трубы подарил неожиданную надежду, еще не смели радоваться. Они с напряженными лицами всматривались вдаль, шепча молитвы.

— Сэр! — закричал Мойлан. — Так это ведь, Бентин!

— Да. да, это Фредерик, — проговорил Рено и перекрестился. — Слава Всевышнему, хоть он объявился!

— Подмога! — понеслось над оборонительной цепью.

Солдаты с офицерами показывали на юго-восток и смеялись как сумасшедшие. Некоторые новобранцы, не совладав с собой, плакали от счастья навзрыд.

Наш сторож Паркинсон не выдержал и бросился к бровке холма, чтобы собственными глазами увидеть приближение потерянного батальона Фредерика Бентина. И в этот подходящий момент нам улыбнулась удача. Индейская пуля прошибла голову одному из окапывавшихся солдат и тог, вскинув руками, повалился на спину. Вылетевший из его правой ладони нож описал в воздухе короткую дугу и погрузился в землю в дюйме от моего колена. Все это произошло мгновенно. Столь же быстро мы с Вапой Хакиту избавились от пут и понеслись вниз по склону к кавалерийским лошадям. Вскочив на первых попавшихся скакунов, мы погнали их подальше от холма. Я надеялся, что наше исчезновение останется незамеченным, по крайней мере, до тех пор, пока мы не будем в безопасности. Но тщетно. Острая боль прожгла мое левое плечо, словно в него вогнали раскаленный прут. Слава Богу, что остальные пули пролетели мимо, и вскоре нас уже нельзя было достать даже из дальнобойных ружей.

 

Глава 12

Мы проскакали с милю и, убедившись, что никакой погони нет, остановились передохнуть и разобраться в том положении, в каком оказались. К тому же я почувствовал легкое головокружение от немалой потери крови. Она залила мне весь левый бок и ногу и продолжала струиться. Мне требовалась немедленная перевязка.

Я спрыгнул с лошади и откинулся спиной на землю. Вапа Хакиту внимательно осмотрел мое плечо.

— Уаште, — сказал он. — Пуля прошла навылет и не задела кости.

Оглала заботливо наложил лечебных трав на рану и крепко перевязал плечо, использовав для этого мою пропитанную кровью куртку.

После короткого отдыха он помог мне взобраться в седло, и мы тронулись в путь. Однако ехали мы неуверенно, потому что в речной долине, где раньше кипела борьба, вдруг резко наступила тишина.

— Что это? — спросил Боевое Оперение, прислушиваясь к странному молчанию.

Я ему не ответил по той простой причине, что у меня не было никакого ответа, Ни он, ни я не могли знать тогда, что поразившая нас тишина была затишьем перед грозной бурей.

Мы продолжали ехать шагом, когда со стороны Бивер-Крик послышалась стрельба. Что я говорю? Какое там «послышалось»? Тот ружейный грохот, внезапно разорвавший безмолвие, напоминал небесный гром.

Мы взялись понукать рысаков, направив их к юго-востоку. С каждым ярдом неумолчный шум битвы становился ближе. Вскоре можно было различить отдельные крики раненых. Наконец армейские кони вынесли нас на высокий холм, с которого мы и увидели всю дикую панораму разгоревшейся бойни.

Буквально в пятистах ярдов от нашего холма бесчисленная орда индейцев различных племен обложила две возвышенности, на которые были загнаны Длинные Ножи. Два синих островка (клубившаяся пыль еще не успела полностью покрыть солдатские мундиры), казалось, стояли перед безжалостным бронзоволицым девятым валом, вздувшимся и готовым поглотить всю округу.

На ближнем к нам холме кавалеристами командовал сам Кастер, на дальнем — капитаны Кью и Колхаун.

Было около четырех пополудни. Солнце уже клонилось к западу.

Схватка началась недавно, но повсюду мой взгляд натыкался на убитых солдат и краснокожих. Множество лошадей без седоков носилось в беспорядке вокруг, внося в картину битвы бесконечный хаос.

Сейчас индейцы без какого-либо определенного порядка просто кружились перед возвышенностями. По всей видимости, у них не было на данном этапе четкого руководства. Я принялся искать индейских вождей, способных взять на себя обязанности лидеров.

— Пизи и Токка-Хи-Пейя! — воскликнул Боевое Оперение, который занимался тем же, чем и я.

Мне попались на глаза Галл и Преследующий Врага, ведшие за собой тех, кто сражался с Рено.

— Татанка Йотанка! — вновь раздался голос друга.

Я проследил за его взглядом и увидел верховного шамана тетонов. Он скакал по тылам индейцев, и что-то кричал, размахивая руками. Рядом с ним находились трое или четверо глубоких старцев с трещотками.

«Группа моральной поддержки!» — подумалось мне.

Все это было хорошо.

Но куда девался «бригадный генерал» индейской конницы? Куда пропало «острие копья» тетонского народа? Я уж было начал думать о самом плохом, когда все тог же Боевое Оперение крикнул:

— Ташунка Витко!

Я вновь проследил за его взглядом. Бешеный Конь ехал с юга, а за ним, испуская боевые кличи, теснились хункпатилы и Плохие Лица. Они были одеты лишь в набедренные повязки, на их телах виднелась военная раскраска.

— Я ухожу, — сказал мой друг.

— Что? — не понял я

— Там Ташунка и воины моего клана. Вапа Хакиту будет сражаться бок о бок с ними.

— Что ж, удачи, Вапа. Постарайся остаться целым и невредимым. Длинным Ножам, кажется, наступает конец.

Боевое Оперение улыбнулся, крикнув мне на прощание:

— Хукка-хей! Сегодня хороший день, чтобы умереть!

Он погнал свою лошадь по склону и вскоре смешался с хункпатилами.

Надо признать, что местность, на которой разворачивались события, давала индейцам очевидные преимущества. От берегов Литтл-Биг-Хорн до возвышенностей протянулось несколько извилистых балок и лощин, и когда по ним поехали шайены, арапахи, янктонаи и санти-сиу, я посчитал, что жизнь офицеров и солдат 7 — ой Кавалерии в опасности. Увидев же, как вслед за перечисленными племенами по балкам пошли хункпапа, миннеконджу, сансарки, ухенопы, возглавляемые Прикоснись-К-Тучам, Вороньим Королем и Горбом, я понял, что она, эта жизнь, стала отсчитывать последние минуты.

Первыми погибли пятьдесят солдат Кью и Колхауна, которые, не подозревая о маневре краснокожих, ринулись в поисках спасения по одной из извилистых лощин. Встречный вражеский поток опрокинул их и уничтожил в считанные секунды.

Воодушевленные успехом индейцы вырвались на равнину и с тем же напором бросились на тех, кто еще оставался на дальнем холме. Кью и Колхаун были убиты сразу. Без офицеров солдаты в панике заметались, не зная, что предпринять. Они городили чушь, пока не прислушались к высокому сержанту. Тот попытался образумить уцелевших, и преуспел в этом. Сержант знал, куда ему отступать — к соседнему холму, где еще держался отважный и безрассудный генерал.

Отступающие Длинные Ножи яростно отстреливались, в особенности сам сержант, два карабина которого не знали передышки. Но у индейцев было преимущество, и из первоначальных семидесяти солдат до Кастера дошло только двадцать.

Индейцам досталось множество лошадей, боеприпасов, оружия. Они гордо разъезжали, надрывая глотки пронзительными воплями.

Пять минут спустя Кастер допустил последнюю ошибку, роковую, непоправимую. Вместо того чтобы совершить прорыв к реке и дальше — к Рено, он разогнал всех лошадей и на насквозь простреливаемом склоне пешим остался перед молниеносным индейскими всадниками. Хочу заверить, что генерал знал, где окопались Рено с Бентином, ибо каким-то непостижимым образом разведчик кроу Ши-Хис, Кудрявый, сумел к нему пробраться и сообщить необходимые сведения. Что помешало ему принять мудрое решение, неизвестно.

Сначала вместе с ним вверх по склону холма пошло около ста человек. Огонь индейцев усилился и, через минуту их осталось семьдесят. Затем — пятьдесят, сорок, тридцать. В конце концов, кровавую точку в этом деле поставил Бешеный Конь. До вершины Кастеру оставалось пройти не более тридцати ярдов, когда на нее по противоположному склону поднялись хункпатилы и Плохие Лица. Это был закономерный финал драмы. В живых осталось только трое — генерал Кастер, сержант и скаут. Сержант был тем, кто повел за собой людей Кью и Колхауна. Они отбивались, как могли. И вот уже не стало скаута. Кастер поднял флаг и, размахивая им, стрелял из револьвера до тех пор, пока точный выстрел не свалил его на землю. Последним умер высокий сержант, но прежде чем отойти в мир иной, он оставил по себе память у индейцев. Это про него говорили: «Человек с шевронами на рукавах был самым живучим и храбрым. Не смотря на множество ранений, он продолжал убивать из двух карабинов, которые стреляли одновременно. Умерли все, даже Пахинханска — Длинноволосый, а этот стоял на ногах и походил на злого духа».

Когда его карабины смолкли, и он упал на спину, я пообещал себе взглянуть на этого непробиваемого сержанта, пережившего всех.

Внезапно наступила жуткая тишина, а после нее последовали частые одиночные выстрелы — это бродившие по склону победители добивали раненых.

Я вспомнил о предсказании Сидящего Быка. Старый провидец не обманул тетонов. Почти триста Длинных Ножей нашли смерть на берегах Жирной Травы, в сердце лучших охотничьих угодий северных племен.

Разделавшись с Кастером, окрыленные победой индейцы дружно переправились через реку, чтобы добить и Рено. Как раз в это время на холме за Литтл-Биг-Хорн появились ищущие генерала капитаны Уэйр и Бентин. Обнаружив громадное скопище краснокожих, которые распевали победные песни, они резво вернулись обратно к холмам, к своим вырытым окопам.

Я тронул пятками лошадь и направил ее к месту последнего боя Джорджа Армстронга Кастера.

Добивать раненых вместо мужчин здесь остались индейские подростки с томагавками в руках и вооруженные ножами женщины.

Я медленно поднимался по склону, то и дело объезжая убитых.

Капитаны Кук и Рид лежали чуть выше подножия плечом к плечу. Глаза одного были закрыты, неподвижный взгляд другого устремился в небо. Самый младший из братьев Кастеров, Бостон, был завален трупами трех солдат. Виднелось лишь его юное лицо с едва пробившимися усиками.

Томаса Кастера я узнал с большим трудом. Его лицо было сплошным месивом. Выше по склону лежал старший Кастер, мертвый и совсем не страшный. Белокурые, уже редкие волосы его разметались по земле и при каждом дуновении ветерка шевелились.

Ближе всех к вершине холма лежал высокий сержант. Я направил к нему лошадь. Его покрытый пылью мундир сразу привлек мое внимание, ибо был прострелен в десятке мест. Руки сержанта все еще сжимали карабины. Превозмогая боль в плече, я спустился с лошади, чтобы получше рассмотреть павшего. Мужественные черты лица сержанта Батлера врезались мне в память на всю оставшуюся жизнь. Я с вздохом склонил голову перед этим героем. Потом я пошел вниз, и тут мой взгляд упал на скаута. Его лицо было покрыто разводами от пота и пылью, голова лишилась скальпа, но даже в таком виде я все же признал в убитом… Блэкберна! Зачем мой старинный недруг поехал с Кастером? Почему вообще оказался вовлеченным в битву? Почему не остался в стороне?

Эти вопросы долго вертелись в мозгу, пока я стоял над Койотом Кайова. Ответов на них не находилось. Только предположения вроде того, что опытный волк потерял нюх и попал в самое пекло по недоразумению. Одно мне было понятно. Его неистребимое желание жить, ведь на холме он умер почти последним. Когда человек владеет картой пути к золоту, ему во что бы то ни стало, хочется уцелеть.

Я наклонился, пошарил у Блэкберна за пазухой и через пару секунд извлек оттуда завернутую в кожу карту. Две пули попали в карту, но, развернув её, я убедился, что все вехи пути прекрасно сохранились.

Признаюсь, в первое мгновение и во мне холодной змеей шевельнулась жадность. Я озирался по сторонам долго, пока не понял, что у меня не могло быть соперников, если не считать мертвецов.

Успокоившись, я схоронил карту на груди, с трудом взобрался в седло и поехал к Лауре и сыну.

Мне трудно описать их реакцию после того, как я откинул полог своего жилища, которое стояло в лагерном кругу оглала на том же старом излюбленном месте. Тут были испуг и удивление, радость и слезы. В последнее время я так редко баловал семью своим присутствием, а здесь и вовсе пропал, как сквозь землю провалился.

Скажу, что меня встретили как любимого мужа и отца, которого уже и не чаяли увидеть. Расцеловав родных, я вкратце рассказал о моих злоключениях и поделился с Лаурой радостью по поводу гибели злейшего врага и обретения «золотой» карты. Затем, не взирая на непрекращающуюся стрельбу и боль в плече, заснул мертвецким сном.

 

Глава 13

Я проснулся на следующий день ближе к полудню. Стрельба по-прежнему не стихала.

— Как ты, милый? — спросила Лаура, подсаживаясь ко мне.

— Плечо, — сказал я и поморщился.

— Давай-ка я хорошенько перевяжу рану. Справившись с этим, она налила мне в миску горячего супа.

— Кажется, я видел во сне Ташунку, — произнес я, насладившись первой вкусной ложкой.

Грегори, который играл в углу, посмотрел на меня и важно сказал:

— Папа, когда ты спал, сюда приходил Ташунка Витко. Он посидел рядом с тобой немного, а потом ушел.

— И он ничего не сказал?

— Нет, он только поправил тебе волосы и все.

— Ну, неудивительно, сынок. Наш вождь всегда был немногословным.

Грегори кивнул мне и снова занялся какой-то своей игрой.

— Ташунка был мрачнее, чем обычно, — сказала Лаура. — По крайней мере, мне так показалось.

— Что-нибудь не гак с солдатами на холмах?

— Да, этой ночью они смогли поменять место укрытия.

— Зачем же они ушли из окопов?

— Их прогнали не индейцы, а запах от разлагающихся лошадей. Теперь они опять в окопах.

После еды я с превеликим удовольствием выпил холодной ключевой воды.

— Где солдаты нашли укрытие? — спросил я.

— На дальних холмах, — ответила Лаура.

— Сегодня так же жарко, как вчера. Длинных Ножей будет мучить жажда.

— Она уже их терзает. Меткие стрелки из разных племен перекрыли им доступ к воде.

Едва жена произнесла это, как где-то далеко раздался сигнал кавалерийского горна.

— Что это? — Я привстал на локте, навострив уши.

— Успокойся, — улыбнулась Лаура. — Некоторые индейцы переоделись в армейскую форму и подают сигналы.

— Неужели они захотели поймать Рено и Бентина на такую удочку?

— Сидящий Бык надеется, что они выскочат из окопов на встречу с «подмогой».

Я покрутил головой и рассмеялся.

— Сидящий Бык — матерый лис, но здесь он полез не в тот курятник. Майор Рено не выпустит людей из окопов, ни при каких обстоятельствах. Я видел его, он слишком напуган.

Как выяснилось потом, я оказался прав. Рено, Бентин и Уэйр не приняли маскарада индейцев. Конечно, окруженные массой врагов, испытывающие сильнейшую жажду, подавленные от сознания скорой гибели, они хотели верить, что мелькавшие вдали мундиры висят на плечах белых людей, что в кавалерийские горны дуют солдатские губы, но боязнь обмана со стороны индейцев заставила их остаться на месте.

Во второй половине дня по нашему лагерю пронеслась весть о подходе к излучине Жирной Травы войск генералов Терри и Гиббона. Нельзя сказать, что ее не ждали. Всем и каждому было понятно, что за Кастером последуют другие Длинные Ножи.

Осаждавшие холмы вожди и воины вернулись в свои стойбища, чтобы подготовиться к быстрому уходу. Через час в окрестностях большой излучины краснокожими уже не пахло.

Перед отправлением в путь мы перекинулись с Бешеным Конем несколькими словами

— Сколько погибло тетонов, Ташунка, — спросил я.

— Пять раз по десять, — ответил он. — Много раненых, которым не выжить. Они умрут в пути. — Вождь посмотрел на север, откуда по сведениям разведчиков шли Терри и Гиббон, — У всех нас нелегкая дорога…

— Та самая, черная, какую Ташунка видел в своих снах?

— Может быть, — сказал боевой вождь. — Однозвездный Терри и Красный Нос Гиббон пойдут за нами, чтобы отомстить за Длинноволосого.

Мы с Лаурой решили не строить никаких планов относительно нашего будущего до тех пор, пока не заживет моя рана, и остались в составе отступающих оглала. О золоте Блэкберна и Сайкза было на время забыто.

Племена бежали к северо-западу. У подножия Биг-Хорнс они разбили временные лагеря. Стоило передохнуть и осмотреться. Разведчики, как всегда, исправно трудились. Первые их новости были обнадеживающими. Терри и Гиббон по непонятным соображениям не стали преследовать краснокожих, а побитый на Роузбад-Ривер Крук все еще задерживался на Гусином Ручье. Вскоре, однако, ситуация начала меняться. Раздвоенная Борода со своими кроу и шошонами наконец-то двинулся с места. Когда он добрался до Танг-Ривер, к нему присоединился 5 — ый кавалерийский полк генерала Мэррита, и у него уже насчитывалось две тысячи солдат. В воздухе витало предчувствие новой беды. Индейцы озабоченно ждали развития событий. Некоторые вожди отказались сражаться и увели своих людей из военного лагеря.

Узнав, что Крук и Мэррит избавились от обозов, чтобы налегке вести преследование, Бешеный Конь и Сидящий Бык перенесли лагерь к востоку, на Роузбад-Ривер. Там он стоял недолго. После того как шедший на юг Терри встретился с Круком и Мэрритом, мы снова бежали.

Тогда и начались дожди. Проливные, долгие, они измочили землю так, что приходилось пробираться почти что вплавь. У Терри был длинный обоз, и солдаты от нас отстали. Когда же генерал отделался от него, они снова стали нас нагонять

К этому времени моя рана зажила, но тут из-за непогоды опасно заболел сынишка. Мы с Лаурой сделали все, чтобы вернуть ему здоровье, и болезнь отступила.

А погоня продолжалась. Мы бежали сначала на северо-восток — к Йеллоустону, а потом на восток — к Литтл-Миссури. Где-то в конце августа от Крука отделились наемные индейцы и солдаты Терри. Раздвоенной Бороде пришлось вести преследование одному, которое, однако, вскоре оказалось ему не по плечу. У него не хватало еды, его подчиненные пали духом от лихорадки и усталости

Повернув на запад, мы, в конце концов, вздохнули с облегчением. Солдаты оставили нас в покое.

Пока шла кочевка на запад, в высоких прериях потихоньку холодало. Днем еще можно было погреться на солнышке, но ночью спасали только теплые бизоньи шкуры. Нам удалось добраться лишь до берегов Боксэлдера, когда разразилась настоящая зимняя стужа.

В начале декабря в наш заснеженный лагерь пришли шайены Тупого Ножа и Маленького Волка Это были замерзшие, угрюмые люди, перенесшие жестокий налет кавалерии полковника Рэнелда Маккензи. У них не было не теплых одежд, ни типи, ни лошадей. Тетоны и на этот раз приютили северных шайенов, своих давних и надежных союзников. Но настроение в лагере резко ухудшилось. Везде слышались разговоры о том, что краснокожим теперь нигде не будет безопасного места.

Вид исхудавших от голода детей, женщин и стариков действовал на воинов угнетающе. Печально было смотреть и на лошадей. Вынужденные питаться скудным подножным кормом, они тощали прямо на глазах.

В начале декабря в наш лагерь, который переместился на Ручей Повесившейся Женщины, приехали Важный Человек и Глупый Медведь, два влиятельных миннеконджу из далекого агентства. Они предложили свое посредничество в проведении переговоров между свободными лакота и правительством. Их Ташунка, конечно, выслушал и… пожелал счастливой обратной дороги.

А настроение в селении продолжало ухудшаться. Люди с надеждой смотрели на своего военного вождя, ожидая от него какого-нибудь решения. И он его, в конце концов, принял на совете вождей.

— Охотникам, куда бы они ни пошли, нет удачи. Зимний Великан не устает насылать в прерии стужу. Сейчас пришло время увидеться с Медвежьим Плащом Майлзом и убедиться, что он говорил правду, когда пообещал сражающимся лакота резервацию на развилке реки Шайен.

Вниз по Танг-Ривер, которую лакота называли Пте-Седжи-Уакпа — Река Бизоньего Языка, вместе с военным вождем поехали: от оглала — Пес, Пакующий Барабан и я; от сансарков — Полые Рога; от миннеконджу — Красная Ткань, Жирная Шкура, Высокий Бизон, Красные Лошади, Бизоний Орел и сыновья покойного Одинокого Рога, Прикоснись-К-Тучам, Крапчатый Лось и Римский Нос.

Через четыре дня в долине Эхака-Уакпа — Йеллоустон-Ривер или Лосиной Реки мы увидели солдатский форт, возле которого стояли два десятка индейских типи.

— Какого они племени? — спросил Прикоснись-К-Тучам густым басом, кивая на индейцев у форта.

— Либо янктоны, либо янктонаи, брат, — предположил средний сын Одинокого Рога, Крапчатый Лось, который впоследствии принял имя Большая Нога. Это с ним и его кланом разыграется трагедия на реке Вундед-Ни в 1890.

— Нам нечего их бояться, — сказал Красная Ткань, сжимая в руке копье с белым флагом. — Они нашего корня.

— Точно, — поддержал его Высокий Бизон, взглянув на белый клок ткани на своем копье. — Даже если те индейцы — арикары, будем спокойны. У нас белые флаги перемирия, и каждый должен чтить эти знаки чести.

— Со мной поедут четверо, — сказал Пакующий Барабан. Этого вождя оглала белые прозвали Хороший Сидящий Бык за то, что он, в отличие от великого хункпапа, стал в агентстве лидером мирных людей. Даже побывал в Вашингтоне и получил в подарок от президента Гранта карабин. Но когда Красное Облако, Крапчатый Хвост и Человек-Боящийся-Своих-Лошадей продали белым Черные Холмы, он со всей семьей примкнул к сражающимся тетонам Бешеного Коня.

— И все мы повезем с собой трубки, — добавил он. — Лакота могут не только сражаться, но и говорить о мире.

С Пакующим Барабан, по его выбору, отправились Высокий Бизон, Красная Ткань, Красные Лошади и Бизоний Орел. Последний три недели назад встретился в форте с Майлзом, и тот его заверил, что если над любым из лакота будет развеваться белый флаг, то с ним обойдутся вежливо и достойно.

Послы проехали половину пути, когда им навстречу выбежало около пятнадцати человек из индейского лагеря. Они размахивали руками и громко кричали.

— Это же псатока! — вдруг крикнул кто-то из вождей. — Наши враги!

О, кроу действительно были врагами. Злейшими врагами племен лакота с незапамятных пор!

Мы, затаив дыхание, глядели на бегущих кроу.

— Смотрите, — воскликнул Жирная Шкура. — Пакующий Барабан протягивает им трубку. Они не посмеют причинить вреда послам.

Но манисипере, а именно так называли себя речные кроу, думали иначе. Передовой кроу, вместо того, чтобы принять Трубку Мира, схватил Пакующего Барабан за рукав и рывком стащил его с лошади. В тот же миг другие кроу бросились на четверых лакота и также стянули их на землю. Под рев боевых кличей давние союзники бледнолицых в считанные секунды расправились с беспомощными послами и с торжеством принялись размахивать их скальпами.

А со стороны лагеря к нам на лошадях неслись все остальные кроу, потрясая оружием и издавая вопли. Далеко позади них бежали солдаты.

— Подлое племя! — закричал Ташунка. — Всю жизнь я справедливо ненавидел псатока!

— Надо уходить, вождь, — обратился я к нему. — Нас слишком мало, чтобы дать бой этим позорным убийцам.

— Эй-и, — согласился он. — Хопо!

И, развернув лошадей, мы поскакали от места страшного злодеяния на юг обратной дорогой.

Много позже я узнал, что Нельсон Майлз не был причастен к убийству послов. Инициативу проявили сами кроу — его скауты. За это он отобрал у них лошадей, и они вынуждены были пешком добираться до своих земель. У себя в заложниках он оставил их белого командира, сквомена Тома Лефоржа, и двоих воинов.

Но в первые дни после трагедии мы обвиняли и кроу, и Майлза, и всех солдат на свете. Нас можно было понять. Подлую резню учинили его разведчики. Он обязан был держать их в узде. Никто иной, как сам Медвежий Плащ обещал неприкосновенность тем, кто появится у форта с белым флагом. Ему представился верный шанс мирно завершить зимнюю компанию, и он упустил его из-за своих краснокожих головорезов.

На советах звучали гневные речи, подавляющее большинство вождей требовало активных действий против Длинных Ножей Майлза.

По приказу Бешеного Коня военные отряды несколько дней кружили вокруг форта в устье Танг-Ривер, стреляя по солдатам, нападая на белых скаутов и лесорубов, угоняя скот и лошадей.

Майлзу это, естественно, не понравилось, и он в начале января 77 — ого повел свой 5 — ый пехотный полк вверх по Пте-Седжи-Уакпа. 8 января в отрогах Волчьих Гор состоялась битва, в которой не было ни победителей, ни побежденных. После нее Бешеный Конь увел людей на запад, к истокам Жирной Травы Майлз не пошел за нами. Он вернулся в форт.

Что я могу сказать о том зимнем лагере? В истории лакота было всякое, но такого холода и голода не помнили даже самые древние долгожители, родившиеся к востоку от Миннисосе — Грязной Воды или Миссури. Люди едва сумели пережить ту страшную зиму, и когда появились первые признаки весны, началось неизбежное — тетоны стали уходить из лагеря в резервации. Акичита или полицейские уже ничего не могли поделать с этим. Поодиночке и целыми семьями, индейцы отправлялись прямиком на восток.

Многие оставшиеся с военным вождем смотрели им вслед и тоже подумывали о сдаче. После визита мирных брюле во главе с Крапчатым Хвостом, который приехал говорить о мире, державшиеся с Бешеным Конем миннеконджу, ухенонпа и сансарки откололись от него и избрали восточную дорогу. В лагере осталась лишь тысяча оглала, самых непримиримых и гордых.

В конце апреля 1877 года, однако, они были вынуждены спрятать свою гордость и думать о мире. Старый Красное Облако, повидавшись с Бешеным Конем, убедил-таки его сдаться. Несгибаемый полководец, бессменный предводитель индейской конницы, великий Ташунка Витко распустил хвост боевой лошади и ушел с долгой Тропы Войны! Это был конец индейского сопротивления. Конечно, где-то еще оставались воинственные хункпапа с Сидящим Быком и Галлом, но уход Бешеного Коня ставил точку в многолетней степной войне.

Закончилось и мое пребывание среди краснокожих. В резервации мне делать было нечего. Нам с Лаурой хотелось одного — поскорей добраться до золота. Мы уже решили, что будем жить в Канаде, где я мог не беспокоиться за свою безопасность. Также подумали о том, чтобы часть золота в любом случае досталось Черному Тони Сайкзу. Этот неординарный человек заслуживал награды. Меня и мою семью провожали почти все оглала, но самые теплые слова произнесли Бешеный Конь и Боевое Оперение.

— Я буду счастлив, если до меня дойдут слухи, что ты, Шайеласка, жив, здоров и на свободе, — сказал первый. — Пусть твою семью всегда хранит Вакантанка.

— Х-ган! — голос второго вибрировал от волнения. — У Вапы Хакиту был друг, который стал ему дороже брата.

— Пиламайя, — сказал я, чувствуя, как подступает комок к горлу. — Спасибо… Шайеласка уходит, но он никогда не забудет прожитых с вами лет.

Мы тронулись в путь, и лагерь последних свободных оглала вскоре растаял в густом весеннем тумане.