В косых лучах заходящего солнца, за Кедровым Утесом путники столкнулись с трудностями горных переходов. Узкая тропа не позволяла расслабиться. Она прижималась к скалистым уступам, ныряла круто вниз, резко взмывала вверх. Лошади дрожали всем телом, храпели, испуганно кося глазами на частые провалы. Люди были не в лучшем состоянии: постоянное напряжение изматывало силы, держало нервы на пределе. Только Килкенни не терял присутствия духа. Покрытый потом и пылью, он бодро распевал ирландские песни, перемежая их либо громким чавканьем, либо бульканьем из бутылки.

В один из моментов, когда тропа расширилась, он поравнялся с Ривердейлом.

— Хлебни-ка виски, дружище… Не хочешь? Ну ладно… Ох и повезло нам, Майлс, с этим лейтенантом Челси. Не будь его, кто знает, что бы нас ожидало… А военному понравилась Кончита, уж поверь старому охотнику до женщин. Но знаешь, Майлс, у девушки на уме твоя особа. Не этот ее трусливый женишок греет ей сердце, а ты. Да где ж тебе это увидеть, холостяцкая душа! Ты слишком застенчив, дружок. Эх, мне бы твою внешность!..

Тропа вновь стала сужаться, и треп веселого ирландца иссяк. Ривердейл, продолжая прокладывать путь, улыбнулся. Неправда, что он ничего не смыслил в женских взглядах. У него были девушки, значился даже один бурный роман в Додж Сити. Патрик этого не знал. Ривердейл не любил болтать на любовную тему. А Кончита ему понравилась, как только он взглянул на нее там, на лестнице салуна в Дир-Сити. Эти большие карие глаза, полнокровные губы, маленькие твердые груди, слегка обозначивающиеся под курткой, изумительно гонкая талия и легкая округлость бедер! Боже, это, наверное, и был тот женский идеал красоты, которого, может быть, бессознательно искал он в этой жизни. Что тут таить, он завидовал Луису Дельгадо! Но врожденная порядочность не позволяла ему вольничать. Были табу, против которых он никогда бы не пошел. И получилось так, что Кончита сама, без какого-либо его вмешательства отвергла своего жениха. В ту ночь она коснулась его руки, и тело его пронзила истома. Он попробовал потрогать ее пальцы — она не отдернула руки. Какой-то миг они гладили пальцы друг друга, а потом одновременно опомнились, испугавшись чего-то необъяснимого.

На дороге к горам Уичита девушка сторонилась Дельгадо и обычно ехала возле Ривердейла. Они вели какие-то там разговоры, но в глубине его глаз и в огромных очах Кончиты горело пламя взаимопонимания, близости и надежды. Ривердейл чувствовал, что что-то должно произойти на трудном пути к сокровищам семьи Нарваэс.

У Безумной Скалы, на небольшом плато с водопадом и быстрым ручьем, путешественники остановились на ночлег. Напоив лошадей, они расселись вокруг костра со съестными припасами. Килкенни с методистом, позабыв о распрях, завели беседу о Родине, милой их сердцу Ирландии. Отвергнутый всеми Дельгадо, хмуро уставившись в землю, грыз травинку и молчал. Девушка сидела к нему спиной, наблюдая за тем, как Ривердейл ломает сучья и подкладывает их в костер.

— Кончита, — позвал ее мексиканец по-испански.

Девушка нехотя обернулась.

— Что еще, Луис?

— Выходит, я для тебя ничего не значу?

— Между нами все кончено. Я воспитана отцом, который. больше всего на свете презирает в людях подлость и трусость.

— Зато я вижу, что между тобой и тем американцем все начинается, — голос Дельгадо задрожал от ревности.

— Теперь тебя это не должно касаться!

— Кончита, — заныл мексиканец. — Не говори так. Я… люблю тебя… И… не знаю, что сделаю, если… если…

— Замолчи! — Девушка поднялась на ноги и зашагала в волнении возле костра.

Присутствующие при этой перебранке путники, не очень сведущие в испанском, молча ждали ее концовки.

— Не смей меня запугивать! — гневно продолжала мексиканка, уже на английском. Ее большие глаза сверкали, — Не смей! Мы чужие люди! Я презираю тебя! Зачем ты здесь? Можешь прямо сейчас убираться отсюда. В Мексике у тебя богатая семья.

Уничтоженный Луис Дельгадо долго, словно в прострации, смотрел в огонь. Наконец шевельнулся.

— Я уеду завтра, — каким-то далеким, не своим голосом произнес он. Встав, он тяжелой походкой отошел от костра и улегся на траве, с головой укрывшись одеялом.

Ужин был коротким и невеселым. Закончив трапезу, мужчины распределили между собой дежурство на ночь. Первую смену должен был отбывать методист, и он, истово помолившись, сел на торчавший поблизости валун в настороженной позе. Килкенни завалился под одеяло с бутылкой виски. Некоторое время были слышны бульканье и причмокивания, сменившиеся богатырским храпом.

У Ривердейла сна не было ни в одном глазу. Он понимал, что прямым или косвенным образом повлиял на разрыв Кончиты с Луисом. Его это угнетало, он не находил себе места, ворочаясь с боку на бок. Так прошел час, затем — другой. Мерно шумел водопад, иногда в верхушках сосен пробегал ветерок. Костер догорал, отбрасывая во тьму рассеянный свет. Ривердейла потихоньку стало клонить ко сну. Веки отяжелели, мысли замедлили свой нескончаемый хоровод. И, вдруг, хруст сучка донесся до его слуха. Не шевелясь, он открыл глаза. Его преподобие, согнувшись на валуне в три погибели, сопел носом в глубоком сне. В стороне от него, вооруженный длинной «навахой», крался мексиканец. У подлеца имелась цель — спавшая Кончита — и он уже был на подходе к ней. Угнетенного состояния Ривердейла, болезненных ощущений вины — как не бывало! Он видел перед собой убийцу, которого следовало обезвредить. Его пальцы коснулись рукоятки «кольта». Он потянул оружие из кобуры и почти выпростал его наружу. И на этом все. Что-то внутри Ривердейла сломалось.

— Дельгадо! — его резкий крик был сродни револьверному выстрелу.

Вспугнутый мексиканец подпрыгнул на месте и, выронив нож, бросился бежать через можжевеловые кусты, куда глаза глядят. А они глядели, но ничего не видели во тьме. В том месте Ривердейл собирал сучья для костра и заметил глубокую, с отвесными краями, расселину среди зарослей можжевельника. К ней-то и стремился мексиканец. Бивуак быстро проснулся. Кончита, Килкенни, проповедник — все они вскочили на ноги с немым вопросом на лицах.

Ответом им был протяжный вопль сорвавшегося в пропасть мексиканца.

Чуть позже путешественники сидели у костра и слушали Ривердейла.

— Мне бы ничего не стоило пристрелить Луиса, — говорил он. — Не знаю… Наверное, я хотел дать ему шанс выжить, но он побежал не в ту сторону. Эта его трусость с бандитами испортила все. Он потерял наше доверие. Похоже, этот поход стал ему в тягость.

— Он превратился в изгоя, — сказал нараспев методист, — и возжелал крови.

— И ты им станешь, старый блеющий козел! — взорвался Килкенни. — Какого черта ты делал на валуне?! Если бы не Майлс, не сидеть бы нам тут, а лежать с перерезанными глотками стервятникам на радость.

— Я и не заметил, как сон смежил мне веки, — пожав плечами, оправдался Фитцпатрик.

— А вот съездить бы по твоей лошадиной морде кулачищем, они б надолго у тебя захлопнулись!

— Не сомневаюсь, что у такого богохульника и пьяницы поднимется рука на слабого, беззащитного проповедника, — горестно проблеял методист.

— Кончай, Патрик, яриться! — вмешался Ривердейл. — Лучше ложись спать, — скоро твоя смена.

Килкенни, бурча что-то под нос, отправился к одеялу, методист снова уселся на валун, а у костра друг против друга остались сидеть северянин и мексиканка. Их молчание длилось достаточно продолжительное время. Оба испытывали одни и те же чувства.

— Майлс, — голос девушки звучал проникновенно. — Ты спас мне жизнь. Спасибо… Знаешь, может быть, когда-нибудь я и смогла простить трусость Луису… Может быть. Но в ту ночь, когда наши руки были вместе, в моей душе произошел перелом. Высокий, красивый, уверенный в себе, ты мне понравился сразу. В ночь перед отъездом из Дир-Сити я видела тебя во сне. Но у нас с Луисом была помолвка, наши отцы хотели этого союза давно. Я была связана обязательствами, хотя никогда по-настоящему не любила Луиса. Я, как это часто случается в богатых семьях Мексики, просто предназначалась в жены потомку такого же славного рода… И вот там, на берегу ручья, в плену у бандитов, я сделала свой выбор…

— Кончита, малышка, я люблю тебя, — нежно проговорил Ривердейл, опускаясь перед красавицей — мексиканкой на колени. Она наклонилась к нему, и их губы слились в долгом ласковом поцелуе под ровный гул Уичитского водопада.