А ночью меня осенило. Все стало ясным как Божий день в туманной Англии. Ну конечно! Как же я не догадалась сразу? Как же я не поняла? Элементарное чутье отказало мне в самый ответственный момент! Со мной и электричеством в нашем городе это случалось. Стоило только всем женщинам подготовиться к телевизионному поцелую, как разом отключались и свет, и здравый смысл.

Миша в меня влюбился. Во-первых, смотрел со значением, во-вторых, грустно молчал, в-третьих, отказался от собачьих боев за квартиру, в-четвертых… А в кого, если не в меня? Да, я утратила квалификацию и нюх. Да, я немного застоялась в трехкомнатной конюшне, редакции, академии и школьных боях местного значения. С учетом общей занятости мозгов криминальным убийством на проспекте Мира, странно, что я вообще что-то смогла понять. В два часа ночи мои глаза раскрылись и упрямо вперились в потолок. Это были грезы любви, которые обычно заканчивались под утро полным разочарованием во всем мужском населении планеты. Все, что ночью казалось значительным и естественным, на рассвете превращалось в пошлое и надуманное. Я упрямо реализовывала комплекс Золушкиной тыквы, но если бы не ночные бдения, то моя дорога к алтарю оказалась бы по крайней мере в восемь раз короче. Я вздыхала и ворочалась, унимала разгулявшуюся сердечную мышцу, зарывалась носом в подушку и сладко мечтала. Если бы не постоянное поскрипывание в позвоночнике, которое я обычно выдаю за специальные упражнения по бодибилдингу для ленивых, можно было констатировать, что я помолодела лет на двадцать.

Умом я опять же все понимала. И что он мне не пара, и что фотограф — это не только профессия, но и склонность к разврату, и что воспитания у него хватит разве только на то, чтобы вынуть ложечку из чашки с кофе, что последней книгой, прочитанной им в детстве, был сборник нормативных актов по борьбе с нетрудовыми доходами и что в первобытном состоянии он похож на бритый кактус. Но я не собиралась его раздевать, вести на экзамен и представлять родителям. Наша любовь была моей маленькой тайной. А Тошкин, к сожалению, был сильно и на ближайшую неделю беспросветно болен. Еще немного, и я была бы готова писать стихи, сочинять музыку и разнашивать его узкие туфли, жертвенность и самоотдача достигли во мне критической точки. Его рот, оторвавшись от лица, как улыбка Чеширского кота стал навязчиво блуждать по детской, вызывая во мне припадки настоящей страсти. Да, похоже, что он действительно сильно в меня влюбился. Флюиды его чувства перелетели через весь город и будоражили воображение честной замужней женщины.

В семь утра, когда ночные видения, наконец, отпустили меня, раздался звонок. Аня, Аглаида Карповна и я торжественно сгрудились возле аппарата.

— Это меня! — выкрикнули мы все хором и потянулись к трубке.

Несмотря на то, что я среди них была самого детородного возраста, никто и не подумал отдавать телефон без боя. Подготавливаясь к атаке, я успела оценить батистовость Аглаидиной рубашки и радостные глаза невыспавшейся дочери.

— Это меня, — пискнула Аня. — Мы с Сережей договаривались…

— Вы тоже с кем-то договаривались? — спросила я у Аглаиды Карповны, намекая на то, что ее прыть в нашем доме совершенно неуместна.

— Да возьмите же вы, наконец, трубку, — взмолился Яша. — Дима спит.

— Да, — победоносным голосом сказала я, понимая, что Дима — это моя святыня, сон которой должен оберегаться даже ценой собственной моей чести.

— Это я, Миша, — просто сказала трубка, лишний раз доказывая, что все мои мысли абсолютно материальны, верны и должны восприниматься как минимум в качестве аксиомы.

— Да, — снова сказала я, теперь уже раздражаясь.

В основном по двум причинам: во-первых, из-за обиженного взгляда Аньки, которым она поделилась с бабушкой, во-вторых, из-за того, что материализация чувственных идей, как правило, напрягает мой организм и заставляет его работать в режиме повышенного хамства. Ну, приснился — молодец. А звонить его просили? Ни стыда, ни совести. И выбрит был плохо, и жена у него, кстати, дура пэтэушная. И нечего менять шило на мыло.

— Я хотел поговорить с Димой по поводу своей квартиры. Я могу там заканчивать ремонт? Или будут еще следственные эксперименты? — деловито спросил Миша.

Я была просто уверена, что сейчас он стоит в одних трусах, носках и тапочках, являя собой пришествие советского инженера в публичный дом имени Маты Хари.

— Он болен, — официально сообщила я. — До свидания…

— Когда? — спросил Миша, не удивляя меня своим напором.

Взращенная в семье врачей, я была немного осведомлена в вопросах утренней эрекции.

— Я подъеду к академии часов в двенадцать, у тебя сегодня две пары? Не захочешь… не пойдешь…

Вот он — тупик для новых русских. Они не могут пользоваться услугами гадалок, потому что им жалко денег, они не пристают к женам, потому что их опять-таки жалко, они начинают хватать звезды с неба, ориентируясь на высокие голливудские стандарты. Меня передернуло от отвращения. К собственному шкафу, из которого уныло торчали сто раз надеванные вещи. Меня в них видели, обнимали и призывали к ответу. Они примелькались, как флаг над мэрией, они вызывали исключительно ретро-патриотические чувства. Впрочем, если желтый пиджачок проварить в синей краске для джинсовой ткани, то что-нибудь веселенькое из этого может получиться.

— Тебе нечего надеть? — Аглаида Карповна сочувственно коснулась моего плеча.

Для бабушки моего мужа она была даже слишком проницательна. Во избежание последующих вопросов я гордо мотнула головой. Чем, собственно, она могла мне помочь? Она гордо удалилась, чтобы вернуться вновь и принести мне черный, местами эксклюзивно прозрачный свитер, годящийся для охоты на женщин в парикмахерских, бутиках и массажных кабинетах. Он сражал наповал. Вылечить от этого свитера могла только большая доза привозной одежды прямо с парижских показов.

— Считай это платой за постой.

Аглаида Карповна отправилась в поход по квартире, чтобы поймать мою Аньку и навертеть ей на голове нечто, называемое прической. Судя по провокациям, к которым была склонна эта дама, она будет жить с нами долго.

Я решила отказаться от приношения, свидания и рабочего дня. И, будучи весьма последовательной, в половине первого я сидела в ресторане «Дакс» вместе с Мишей, в обновке и с неопределенными планами на будущее.

— Это заведение моего друга. Нравится? — пристально глядя в окошки свитера, спросил Миша.

— Да, ничего, — сказала я, впечатленная авантюризмом хозяина, создавшего ресторан из крытого летнего павильона по продаже овощей и фруктов. На ремонт он сильно не растратился — стены были покрыты крупной наждачной бумагой, полы отделаны асфальтовой плиткой, явно позаимствованной с муниципальных строек, потолок просто, по-пролетарски был частично залит предыдущей зимой. Но как всякая голь, этот новый русский был определенно хитер на выдумки, поверх наждачной бумаги были наклеены фотографии посетителей. Настоящий уголок супружеской измены — иначе не назовешь. Скользнув блуждающим взглядом по цветным бумажным лицам, я увидела такое количество знакомых лиц, что мне за них даже стало стыдно. В «Даксе» подкреплялись мои студенты, депутат Сливятин, мой шеф Лойола (неужели за него кто-то платит?), Людочка, Катя, парикмахерша Таня, проректор по АХЧ моего вуза, припадочная девица Нина, когда-то выпившая у меня много крови, и даже моя несостоявшаяся любовь Соколатый.

— А вон там в углу твоя жена, — радостно сообщила я, прикидываясь махровой идиоткой; иногда эта личина настолько мертво прилипала ко мне, что спасала от собственных безумств и выводила сухой из воды.

— Она здесь бывает, — согласился Миша и ничем не выдал своего волнения.

Пожалуй, он не собирался меня соблазнять. Я вздохнула облегченно и почувствовала приступ аппетита.

— А Дима болеет. — Я безмятежно улыбнулась. — С квартирой почти все ясно. Во всяком случае, я докопаюсь.

— Хорошо. Ирина устроила мне страшный разнос и за ремонт, и за отложенный переезд. Пока она была в Египте, я хотел сделать ей сюрприз, и вот… — Он развел руками и посмотрел на меня виновато.

Кормить он меня не собирался. Как и платить бригадиру Пономареву. Если он сейчас вытащит пистолет системы «баярд», я не очень-то удивлюсь. Может, отрыл где-нибудь в деревне немецкий склад? Только вот свитерок жалко… не поторопилась ли я? Странный он, этот зеленоглазый Миша, — на Египет у него хватает, а на бутербродик с икрой что-то никак. Я стала судорожно сглатывать слюну, которую мой визави принял за приступ глубокого душевного волнения.

— Я тебя искал, — сказал он хрипло, почти надрывно. — Долго…

За соседним столом ели мясо. На большом серебряном подносе с красивой мельхиоровой крышкой. Я затянулась чужими запахами и блаженно закрыла глаза.

— Так случается, — сказал он успокоительно. — Но только раз в жизни…

А кроме мяса туда еще принесли уточку по-пекински и маленькие ванильные пирожные. Я уже почти не могла совладать со своими закатывающимися глазными яблоками. Это было состояние близкое к обмороку, которое у меня вызывал голод, посторонний идиотизм и попытки меня задушить…

— Ты — моя вторая половина, — прошептал он.

Хотела спросить, кто первая, но на стол к тем буржуинам поставили молочного поросенка, и он мне, кажется, подмигнул. Я подмигнула ему в ответ, представляя, как бы слились в экстазе наши молодые организмы.

— Я не хочу тебя терять, — сказал Миша.

— Уже, — пробормотала я, стараясь смягчить для посторонних ушей удар, нанесенный стенкой моего желудка.

— Я что-то не то говорю? — наконец обеспокоился Миша, явно плотно позавтракавший дома.

Я уже не просто хотела есть. Я хотела жрать, причем руками, носом, бровями. И так, чтобы меня никто не отвлекал. Для любовного свидания подобная позиция подходила мало — он же не работника собирался нанимать, а всего лишь отдушину…

— Миша, — вскрикнула я так торжественно, что поросенок на соседнем столе подпрыгнул от удивления. — Ремонтируйте вы свою квартиру, ломайте стены, окна и перекрытия, устанавливайте лифты и вносите мебель. Въезжайте, наконец, а я пошла. Ира больше не может жить у мясокомбината. У нее уже аллергия. Она уже в рот ничего взять не может, надо въезжать. Будет новоселье.

Оставалось только посочувствовать его жене и гордо отбыть на Яшину кухню, но тут он вдруг схватил меня за руку и младенчески невинно припал к ней. Ах, если бы это случилось ночью, когда я пребывала в состоянии некритического подросткового кайфа. Но несвоевременность — это бич всех моих мужчин. Было трагически поздно, потому что мне никогда не удавались ни роли второй половины, ни, разумеется, второго плана.

— Мне пора, — спокойно сказала я, решив провести разгрузочный день.

Но он смотрел на меня, как удав на дудочку. Если бы я заиграла, он тут же начал бы раскачиваться из стороны в сторону. Этот свитерок определенно был каким-то несчастливым.

— Я могу развестись, — уверенно сказал он.

— Ну, это каждый может.

Я его не обнадеживала. Наоборот, порицала, потому что по нынешним временам развестись может каждый дурак, а вот завестись, да так, что разлюли малина… Я наконец выдернула руку и уныло посмотрела на так и не раскрытое меню. Жлоб… у него еще хватило наглости выбежать за мной на улицу и заключить мое драгоценное тело в свои ненатуральные чувственные объятия.

— Давай считать, что этого не было, — проговорил он, касаясь своими теплыми губами моего аристократического уха.

— То есть убийство Пономарева было тщательно спланированным? — на всякий случай спросила я.

Он, еще незнакомый с моей манерой ведения дел, слегка отпрянул и разомкнул руки. И теперь-то стал похож на среднестатистического мужчину из моего окружения. Для полноты картины ему не хватало тонкой струйки слюны, которая катилась бы из уже отрытого рта. Мало того, что жлоб, еще и не герой… Я хотела тут же продолжить психическое давление и вырвать у Миши что-то подобное признанию, пусть даже и за мои прекрасные глаза, но почувствовала, как чей-то холодный взгляд сверлит мне затылок. А может, взглядов даже было два — они толклись в одной точке, спроецированной на место, где у меня по идее был мозжечок.

— Нам есть смысл продолжить разговор, — сказала я и резко развернулась.

За угол дома метнулись две тени. Одну из них я узнала по плащу. Это была Аглаида Карповна, которая, видимо, не могла не проводить в последний путь свой свитерок. Я с сожалением посмотрела на свои шпильки и по непролазной грязи рванула наперерез подсматривающим. Это, в конце концов, мой город. А Миша может прибавить к числу моих достоинств не только скромное поведение в ресторане, но и изумительно быстрый бег. Не надеюсь, что он воспримет это как проявление утонченности моей девственной души.

— Надя! — завопил он что есть силы. — Надюша…

Уже возле собственного дома я поняла, что попала в хитроумную, но очевидную ловушку. Наша с Тошкиным семья, поддавшись на провокацию проклятых буржуинов, не выдержала испытания на прочность и могла быть вычеркнута из претендентов на участие в финале конкурса «Квартира-99». И этот ясноглазый Миша оказался засланным казачком, агентом продажной девки империализма в лице бабушки Аглаиды Карповны, которая даже подсуетилась по поводу возможного свидетеля моего морального падения. Вот так всегда — прицепится какая-нибудь гадость, и весь день насмарку.

А что, если Миша тоже попался в ловушку? В жилищно-столичную дискредитацию? А что, если это план? Сначала Гена с погибающими любовницами, потом пропавший Федор, я и вот Миша с убитым строителем и ненормальными сексуальными аппетитами? Поразмыслив над простотой и убедительностью проведенных акций, я узнала руку мастера — только один Лойола со своей заторможенной Катей оказались носителями незапятнанной семейной традиции… оставалось только доказать наличие бригадного подряда в устранении конкурентов, и дело можно считать закрытым.

— Тошкин, хватит болеть, — едва переступив порог, объявила я.

Квартира ответила напряженной тишиной, которая бывает, когда все прячутся, а некто идет искать. Ужасные подозрения закрались в мою душу. В доме были посторонние — ими пахло, их вещи лезли в глаза: у зеркала стояли кроссовки, на вешалке болталась куртка. Я мысленно поздравила себя еще с одним жильцом. Теперь в моей квартире будет жить не только прошлый, настоящий, но также и будущий, то есть потенциальный муж. Впрочем, неужели Миша успел переодеться?

— Тошкин, у нас что, гости? — последний раз громко спросила я и на цыпочках пробралась в темную спальню.

Здесь меня ожидало небольшое, интеллигентного вида разочарование — симпатичная женщина с лицом Карла Брюллова, задумывающего картину «Последний день Помпеи». Еще минута, и Тошкин был бы убит или использован по назначению. На всякий случай, исключительно из деликатности, я прислушалась. В комнате было тихо. И страшно. Жив ли вообще мой больной муж? Или меня решили дискредитировать по программе Кривенцова-младшего?

— Ты уже вернулась? — из-за поворота на кухню раздался ехидно-благородный голос Аглаиды Карповны. — Быстро!

А как она-то быстро! И главное — как ни в чем не бывало. Старая сводня. Благо, я не была приучена скандалить при посторонних мумиях, а потому вежливо сказала:

— Долой шпионов, двурушников и соглашателей.

— А это Дина. Она хотела с кем-нибудь из вас поговорить… Дима в таком состоянии, вот я и посоветовала тебя. Мы же не знали, что у тебя сегодня тренировка, — усмехнулась Аглаида Карповна и поставила на тумбочку чашку с горячим молоком.

— Очень приятно, — сказала я Дине. — А что она делает в постели моего мужа?

— Жду, — прошелестела гостья.

— Она, между прочим, Анина учительница по русскому языку, — назидательно сказала Аглаида Карповна и гордо удалилась в Яшину комнату, очевидно, чтобы пометить колоду для будущих ночных баталий.

— Да, — подтвердила Дина и наконец взглянула на меня то ли открыто, то ли враждебно.

Новое — это хорошо забытое старое. А посещение родителей на дому — это перспективная форма работы педагогического коллектива. Теперь учительница спокойно может осмотреть жилище, прикинуть среднемесячный доход и указать перстом на понравившуюся ей вещь. Надеюсь, это будет не Тошкин, остальным своим богатством я готова была пожертвовать.

— Выбирайте, — радушно предложила я, раздумывая, стоит ли ей показывать секонд-хэнд из моего гардероба.

В принципе, размер должен был подойти. Настойчивая учительница была хороша собой. Если бы она почаще брила ноги, я с удовольствием расплатилась бы за пять по русскому чудесной короткой кожаной юбкой.

— Он, — Дина кивнула на спящего Тошкина, который, по моему разумению, уже давно притворялся, — все неправильно понял.

— Это его излюбленная манера. Если он чего-то по-настоящему не хочет, — подтвердила я, а Тошкин одобрительно заурчал.

Дина вдруг решительно поднялась, явила мне гордую осанку, среднюю длину красивых рыжих волос и способность к нетрадиционным методам лечения.

— Мы все по уши завязли в этом деле. И по-родственному, и так. Если у вас нет никаких планов, идемте ко мне. Аглаида сказала, что только вы имеете влияние на Тошкина…

Муж застонал, демонстрируя окружающим, что даже во сне он держит ситуацию под контролем. Азбука симулянта Тошкина несколько отличалась от аналогичного варианта старика Морзе. Три похрюкивания и три повизгивания означали, видимо, сигнал SOS.

— Я обязательно передам твои пожелания Яше. Но сейчас он в магазине, а мы пошли.

В основном осваивать еще более перспективный способ выкачивания денег у несчастных, грезящих о похвальном листе родителей. Теперь я присмотрю, чего не хватает в квартире учительницы, и мы дружно побежим делать «шопинг», как теперь стало модно говорить. Хотя возможен и бартер. Я, например, за прошлые заслуги могу пристроить одного студента в академию с проносом денег мимо кассы.

— Дина, вы хотите стать менеджером непроизводственной сферы? — в лоб спросила я на пороге ее квартиры. — Главное качество у вас уже есть.

— Да? — Она удивленно приподняла брови, и, лицо ее стало детским и почти совсем не испорченным. — Осторожно, веник!

— Физическая привлекательность, — пробормотала я и удивилась художественным вкусам хозяйки жилища.

Помимо веника, бросающегося под ноги любому входящему, на пороге были представлены восковые свечи в блюдце от имевшегося в каждом доме сервиза в горошек, которым выдавали зарплату трудящимся керамического завода. Десять иголок-цыганок, вколотых в косяк двери по бразильской системе, на вешалке гардероба возлежал пучок травы, судя по запаху чабреца, зеркало было украшено выполненной черной тушью для ресниц надписью на китайском языке, а на стенах в прихожей странной жирной смесью любовно выведены перевернутые кресты. Для полноты картины не хватало портрета сатаны, парочки трупов, лучше расчлененных, и залежавшихся по случаю весны вампиров… Во всяком случае, мне стало совершенно ясно, что менеджером непроизводственной сферы Дина быть не хотела.

— Теперь вы все поняли, — сказала она как-то грустно и отрешенно…

— Да, — ответила я, — надеюсь, что Тошкин воспрянет от сна и не даст меня в обиду. Если вам нужна свежая кровь, то у меня есть знакомства на станции переливания. Жертвой, извините, пока быть не могу, дела. — Я шагнула назад, рассчитывая, если что, банально позвать на помощь.

— Проходите, теперь у меня уже не страшно. — Дина улыбнулась и попыталась взять меня за руку.

Угу, все начинается с малого — сначала рука, потом нежные объятия, в результате у меня вырастут ужасные передние зубы, и прощай фарфоровый труд стоматолога из Санкт-Петербурга.

— Давайте поговорим здесь, — предложила я.

— Как хотите. — Она пожала плечами и села прямо на пол, скрестив ноги по системе индийских богов. Я тоже могла бы так сложиться, но разложиться без посторонней помощи, увы, нет.

Успешно миновав ловушку, я скромно присела на корточки.

— У нас очень жестокая конкуренция, — снова как-то грустно сказала Дина, обводя тоскливым взглядом свои художественные экзерсисы.

— Это как раз понятно, — согласилась я. И конкуренция жестокая, и идеал светлый, и возможности — неограниченные, и тема довольно избитая со времен Фауста и раньше. Но человеческие жертвоприношения — это все-таки моветон. — Продолжайте…

— Женщинам в нашей стране живется куда хуже, чем самым плохим мужчинам, — вяло сообщила Дина, надеясь на мою сознательность. К сожалению, я имела счастье поучаствовать в воплощении идеи освобождения женщины, и ничего хорошего из этого не вышло. — И ваш муж все неправильно понял. — Она сделала страшные глаза, набрала полную грудь воздуха и решительно закончила: — Я обо всем догадалась! Это не Гена… Это она… конкуренция…

Все ясно. Значит, существуют две параллельные организации, которые вызвали друг друга на социалистическое соревнование. Кто больше кого пожертвует. Команда, в которой играла Дина, видимо, набрала пока меньше очков, ограничиваясь скромным втыканием иголок в жилища граждан.

— А те, другие, взялись за дело круче… истребляют нас, — подтвердила мою догадку Дина и замерла в оцепенении. — Вот, пожалуйста. Еще одна новая метка — опять перевернутый крест… Кто-то входит в мой дом и угрожает. Я и батюшку уже приводила, и молебен отстояла. Нет, я убью, я все-таки убью…

Ноги занемели, спина заныла, кровь циркулировала только до малого таза и обратно. Мне было вредно так сидеть. Стройная версия рухнула, но при хорошем питании я могла бы придумать десяток новых.

Сатанизм, кажется, отпал. Кривенцов тоже. Оставались любовники, обиженные жены, разведка и контрразведка, преступления перед человечеством и мелкое вымогательство. Красивая Дина могла поучаствовать сразу везде.

— Так кого, извините за навязчивость, истребляют? — спросила я, прихлебывая бергамотовый чай, от которого у меня сразу начиналась изжога.

— Нас, — уныло сказала Дина. — Посетительниц брачного международного агентства. Очень, очень жесткая конкуренция. На днях должен приехать американец — сразу по нескольким адресам, чтобы на месте выбрать. К Вале Онуфриевой тоже. И ко мне… Еще месяц назад было решено. Мы очередь установили. Честную… И вот. Кто-то рисует мне кресты. Валю вообще убили… Разве так можно? — Она подняла на меня светлые, почти янтарные глаза и два раза моргнула ресницами.

— Нельзя, — согласилась я, понимая, почему наше правительство не отдает кредиты. Оно мстит за поруганную женскую честь. — Но может быть, это из другой оперы? Совпадения? Дина, у вас есть враги, главное, кого вы подозреваете в первую очередь? А может быть, это легендарный Федя вернулся и ревнует?

— Вы думаете, он и с Валей? — обиженно спросила Дина и, чтобы скрыть чисто женские слезы, отвернулась к окну.

— А с кем он еще? — Вопрос был неприличным, но надо же было выяснить потенциальные возможности моего мужа, который генетически как-то близок к этому мистическому Феде.

— Со многими. Но со мной он был в самый последний день. От меня он и пропал, — гордо сообщила она. — Была тут, правда, одна девица, все хвасталась, что видела его последней. Но я-то точно знаю, что пропал он от меня. — Дина поправила волосы и выставила на мое обозрение влекущие возможности бюста. Мой был лучше. — Нет, вы представляете, сопливка какая — все под ногами вертелась. Все норовила его дождаться. Сволочь, а не девка. Поймите, в этом городе Федю могу ждать только я! Право имею! — занервничала Дина, как будто я собиралась присоединиться к когорте ожидающих прибытия заморского гостя. — Да ей вообще тогда тринадцать лет было. Федор бы никогда себе не позволил с малолеткой. А она… А она… еще смеет под ногами у меня крутиться. Захомутала Геночку…

— С которым вы вместе ждали Федора? — уточнила я, уже не совсем вникая в сюжет. Совершенно непонятно, зачем этой странной Дине брачное агентство, если ей есть чего, а главное — с кем дожидаться и без всяких трудностей по освоению иностранного языка. Или это всего лишь пошлый квартирный вопрос с представлением для передачи бабушке Аглаиде Карповне?

— Да, вместе. Это горе нас объединило! — заявила Дина и посмотрела на меня вызывающе. — А она опять влезла третьей! И правильно, что ее убили…

— Кого? — спросила я, не ожидая, что генеалогическое древо семьи Тошкиных разрастется до размеров гигантского баобаба, которому мичуринцы Федя, Гена, Вова и Дима привили веточки от всех видов растений, известных им из школьной программы.

— Лариску! — Дина ударила кулачком по столу и застыла в зловещей позе народной мстительницы.

Мне нужно было задать сразу сорок восемь вопросов, и желательно в логической последовательности. Может, это Лариса и рисовала кресты? Лазила в форточку, поскольку этаж первый, и рисовала назло?

Кстати, как вообще пропал Федя? И почему Дина знает, что какую-то Ларису убили, а я, внештатный заместитель старшего следователя городской прокуратуры, не в курсе? И при чем тут дурацкий американец из брачного агентства, вообще, что за глупости происходят за моей спиной и без моего участия? Я собралась с силами и строго спросила:

— Надеюсь, что пять в четверти у моей Анны все-таки получится?

— Да, — кивнула Дина и посмотрела на меня почему-то с удивлением.

Ей показалось странным, что я не озабочена судьбой Федора. Хотя меня от него тошнило так, будто я его уже вынашивала от четырех до шести недель. Образ Федора рос во мне и очень хотел вырваться наружу. Но гораздо больше мне хотелось есть.

— Вы передадите Дмитрию информацию? — деликатно спросила Дина Ивановна, продолжая удивляться моей несговорчивости. — Нужно по-другому расставить акценты и снять с Геночки все подозрения…

Горе объединило их настолько, что простая шведская семья могла показаться приютом для последних девственников планеты. Интересно, кого еще утешала Дина в ожидании второго пришествия Федора? Быть может, моего Мишу?

— Давайте по порядку, — примирительно попросила я, честно стараясь не думать о печеночных котлетах, пюре и пирожках с грибами, заявленных сегодня в Яшкином меню.

— Мы жертвы конкуренции в брачном агентстве. Геннадий ни при чем. Ларису давно пора было убить. Я за свое счастье готова сражаться до конца.

Дина продиктовала мне план практического занятия с Димой Тошкиным и собиралась задать мне домашнее изложение. Стараясь не расплескать полученные тяжелым трудом знания, я медленно покинула чайное помещение и прошествовала на выход.

Возмущение предательской позицией Тошкина не вписывалось в хороший весенний вечер, наполненный ожиданием обязательной страсти. Я чувствовала себя Индией и Югославией, которые возглавляли движение неприсоединения, потому что их никто не принял в команду высшей лиги. Санскритско-сербское восприятие жизни сделало меня философом. Мысли о том, что меня никто не любит, уныло плескались на нижнем уровне подсознания и не отравляли победоносное шествие домой. Не любит — и не надо. Пусть немного передохнет. Ныне у меня слишком высокая планка требований к кандидатам. И практически невыполнимое главное условие — они не должны принадлежать большой семье Тошкиных. Я подошла к телефону-автомату и набрала номер Соколатого. Когда-то я стала его несостоявшейся мечтой, а он моим самым блестящим поражением. Зато я с ним никогда не расставалась. Потому что никогда не сходилась… В нашей эпопее стояла жирная точка в виде нарастающей беременности его жены Нины. Он умер для брачных устремлений и сексуальных бурь, но оставался кладезем богатства и разного рода информации. Я соскучилась по нему. И немного больше, чем мне самой хотелось. Все из-за Миши, который так обманчиво снился мне всю ночь.

— Это я.

— Давно. — Он улыбался и держал паузу, в которой мы могли бы обменяться действительными чувствами. — Все? — тихо спросил он.

— Нет, еще одно. Ты знал Федора Кривенцова?

— Конечно, но не так близко, как пострадавшие от его пирамиды. Надя, он аферист и вряд ли еще жив. Слишком много серьезных людей на него обиделось. А что?

— А Мишу Потапова?

— Фотокнязь? — усмехнулся Соколатый. — Поздравляю… Ты снова вышла на охоту? Это достойный объект.

Ну, я не стану разочаровывать своего дорогого друга рассказом о том, как достойный объект ввел меня в систему голодания по Полю Брэггу и опозорил на весь овощной павильон. Пусть думает, что у меня все хорошо… Пусть думает…

— Но у него двое детей. И он безнадежно женат. Ты изменила своим принципам? — В голосе Соколатого зазвучала неприкрытая надежда; отсюда вывод: как от волка ни рожай, он все равно одиночка.

— Нет, — сказала я.

— Скучно, — констатировал он.

А я бы не торопилась с такого рода выводами. У моего подъезда, окруженный кустами длинноногих, даже вызывающе длинноногих роз, сидел мой новый обожатель Миша и пристально вглядывался в даль светлую, из которой на счастье выкатилась я.

— Надя!

Он вскочил со скамейки и замер, сраженный моей красотой. Посмотреть было на что: плащик, так и не сданный в химчистку, мятая юбка, клочья расчесанных еще утром волос.

— Хочу извиниться, — просто сказал он, протягивая мне букетик, который трудно оприходовать в качестве жертвоприношений студентов. До сессии еще далеко. А больной, но бдительный Тошкин может мне этого не простить. Моя женская гордость получила достаточно веские обоснования.

— Отдай жене, — деликатно предложила я. — И не марайся ты так ради квартиры… Мы не участвуем. Нас и здесь неплохо кормят.

В свете сегодняшних событий это заявление можно было рассматривать как удар ниже пояса.

— Я все равно не отступлюсь, — твердо пообещал Миша и вдруг спросил: — Где ты была?

— У Дины.

Интересно, а его она тоже успела утешить?

— Он вернулся? — вспыхнул мой Миша. — Он все-таки вернулся? Неужели?

— Надя, иди кушать. Все стынет. Надя, кому сказано! — Яша стоял на балконе и неотразимо размахивал руками…

Миша застыдился, бросил цветы на лавку и, резко развернувшись, зашагал прочь по направлению к машине — серой «Волге», номера которой были мне знакомы.