Кирилла пришлось отпустить под подписку о невыезде. Этим занимался лично Глебов. «Никаких арестов», — сухо бросил он, и Петров по привычке, теперь уже по старой привычке, тихо согласился.
— Мы организуем за ним слежку. И в следующий раз возьмем его прямо во время преступления. Возьмем его с поличным. Только давай сегодня последишь за ним ты…
— Ненавижу тебя, Кузя, — отчетливо и медленно выговаривая слова, сказал Буцефал и, манкируя своими обязанностями, поскакал домой.
— Реформаторов и спасителей всегда ненавидели, — изрек Кузьма Григорьевич и пригорюнился. Ему вспоминались хорошие длинные вечера, когда Леночка конспектировала для него умные мысли, детективные методики и его собственные изречения. — Вот и все…
Он тряхнул рыжими волосами и зашагал к троллейбусной остановке. Ему во что бы то ни стало нужно было получить результаты экспертизы. Остались ли на фене скромной марки «Тефаль» отпечатки пальцев покойной Дарьи Матвеевой? И были ли там другие? Или все было смыто пеной для ванны? А перед этим заботливо стерто рукой убийцы. В том, что Дарья умерла насильственной смертью, Петров-Водкин нисколько не сомневался. Его Леночка была ревнивой до чрезвычайности. До безобразия. Там, в деревне Холодки… Там, в деревне Холодки, только две женщины из большой компании студенток обратили на молодого юриста свое благосклонное внимание. Одна умерла там же — тогда же. Другая — через пятнадцать лет. Как несправедлива порой бывает жизнь. Взрывная, темпераментная Лялечка тогда сводила его с ума. Она многих сводила с ума. Даже местный участковый лично приносил ей молоко и самогон, а для отвода глаз обхаживал Марью Павловну — «не подумали бы чего». А вот Даша… Даша была проще, смешливее и смелее. И однажды Кузя чуть… Чуть-чуть… Но это не считается… Только штаны были уже спущены, а Даша, вдруг вспомнив о требованиях гигиены, метнулась к колодцу за водой и там неожиданно для самой себя увлеклась созерцанием необыкновенного заката. Кузя ждал ее в кабинете, отведенном в сельсовете для милиции. А она, паршивка, моталась по селу с фотоаппаратом и щелкала все то, что казалось ей воплощением гармонии. Между прочим, он прождал ее всю ночь. А встретив следующим вечером, даже не поздоровался. На рассвете нашли Ляльку. Как раз на рассвете он решительно застегнул ширинку. Все. Но Леночка никак не могла узнать об этом… Или все же узнала?
— Что надо, Кузя? — Эксперт был в легком подпитии и небольшом раздражении. — Опять шукаешь? Блукаешь? Давай бумаги, шо тебе шось от меня надо взять.
Петров достал из-за пазухи бутылку водки и молча протянул коллеге по работе. Раньше эксперт работал на закрытом оборонном предприятии и считался гением в своей области. Только там, на оборонке, ему было скучно, а в милиции оказалось — весело. Люди кругом, разные люди — живые, мертвые, уголовники… Эксперт быстро освоил воровской жаргон и красиво наложил его на свой южноукраинский суржик. Кузьму Григорьевича коробило от его постоянной веселости, но другого, лучшего и более симпатичного в кадрах города просто не было.
— Отпечатки, — просительно произнес Петров. — На фене.
— Чьи? Фамилия? — огорчился эксперт.
— Дарья Матвеева.
— Завтра позвони. Сегодня я уже закончил. Я думал, ты ко мне как человек, посидеть пришел. — Он с умилением посмотрел на принесенную бутылку.
— Я пошел, — огорченно сказал Кузьма Григорьевич. Спорить с экспертом было бесполезно. Пить Кузьме сегодня совсем не хотелось. — В другой раз заскочу.
— Ну-ну, — вздохнул эксперт. — Будешь в морге, передавай привет Игорю Николаевичу. А на фене отпечатки есть. В одной плоскости, чуть стертые. Непорядок, в общем.
— Что «непорядок»? — вздрогнул Кузьма Григорьевич.
— Да фен — вещь прилично залапанная. Если им пользоваться, а не хранить как сувенир. На одной плоскости — мало. Маловато. А шо, муж ейный — лысый?
— Нет.
— Так тоже должен был сушиться… Ой, Кузя, и шуток ты не понимаешь, и сердце мне не разбиваешь. Иди уже, дай насладиться. Я сейчас отчетность по одной фирме проверяю, вот это тебе теорема Ферма. А отпечатки — чушь. Вещь скучная и системная. В следующий раз с тебя книга по бухучету. Договорились?
Игорь Николаевич встретил Петрова сложносочиненным матом и нежеланием вести светские беседы. От привета эксперта, который Кузьма Григорьевич нес ему радостно и добросовестно, патологоанатом тоже отказался.
— Никаких прижизненных повреждений. Электрошок. Ты сам-то попробуй вот так в ванне голову посушить. Похороним тебя с почестями. Всем будет только польза. Настоятельно рекомендую.
— А хлоралгидрат? — поинтересовался Кузьма Григорьевич.
— А зачем? — изумился Игорь Николаевич и вдруг гортанно выкрикнул: — Да не морочь ты мне голову. Не морочь, вали давай.
— А почерк? Моя жена говорит, что каждый преступник имеет индивидуальный почерк, значит, тут должно быть что-то связующее. Если их убил один и тот же человек…
— Можно, я пойду домой? — взмолился Игорь Николаевич и внезапно прикусил губу. — Почерк, почерк. Что-то я такое уже слышал. Что-то я знаю по этому поводу. Но тебе не скажу.
— Может, мне тут полы помыть? — спросил Петров, который отчаянно пытался продлить день, чтобы оттянуть встречу со своей пустой квартирой.
— Прижизненных повреждений — никаких. Официальное заключение — несчастный случай. И не втравливай ты меня больше в свои истории.
— Вам звонили? — спросил Петров, оглядываясь по сторонам в поисках ведра. — Вам уже угрожали? Глебов? Прямо сюда…
— Слушай, Кузя, а хочешь, я устрою тебя в реанимацию? Ты же там никому на тот свет спокойно уйти не дашь. Показатели вырастут. Тебя к награде представят… И работа, главное, по призванию, и людям польза. А?
И тут на Петрова-Водкина снизошло озарение. В сущности, Игорь Николаевич был неплохим человеком, ему можно было довериться, тем более что ради дела такие циники, как Игорь Николаевич, были способны на все. Несмотря на попытки отмахнуться, патологоанатом, так же как и сам Петров, был уверен, что это — двойное убийство. Только по разным адресам. Внутренний голос подсказывал Кузьме, что Игорь не откажется пожертвовать своим временем и здоровьем сыщика для того, чтобы, во-первых, изменить вывод официального заключения, а во-вторых, избавить себя от Петрова всерьез и надолго.
— А пойдемте ко мне домой, — предложил Петров, плотно прихватывая Игоря Николаевича за локоток. — Мне нужно с вами посоветоваться. Я думаю, будет еще труп.
— Только если твой, — мигом откликнулся патологоанатом.
— Возможно. Пошли? — Кузьма Григорьевич почти подобострастно закивал и потащил Игоря на выход.
— Я только плащ накину. Подожди… Две-три минуты ничего ведь не изменят.
Петров согласился. Ни две, ни три, ни месяц. Теперь уже точно ничего не изменят. В убийстве этих женщин как-то замешана его жена. И ему, Кузьме Григорьевичу, ничего не оставалось, как ее разоблачить. Он все равно найдет убийцу. Он распутает это дело, а стало быть, подставит собственную жену. Потому что она как-то с этим связана. Только как? Он не мог пригласить ее для участия в своем последнем эксперименте, и маму не мог, потому что она не сможет не рассказать Леночке. А Леночка теперь не должна ничего знать о ходе следствия — она тут как-то замешана.
Когда Кузьма Григорьевич и Игорь Николаевич вышли из морга, уже совсем стемнело. С неба срывались капли дождя и, долетая до земли, вели себя как-то странно: они почти не оставляли следов, они шипели и быстро испарялись с трусливо открытых зонтов. Петров-Водкин был очень подавлен, а потому смело шагал по лужам, и, вспоминая строжайший запрет из детства, он подолгу задерживался в самых глубоких, подпрыгивал в них и с чувством глубокого удовлетворения переходил к следующим.
— Пневмония, — осторожно предупредил Игорь Николаевич. — Плюс новые ботинки.
— А вы попробуйте, — радостно отзывался Петров. — Только попробуйте. — Он смеялся и поднимал фейерверки брызг.
— Между прочим, если прыгать сначала на одной, а потом на другой и только потом на обеих вместе, получится пикантнее. — Патологоанатом подошел к неглубокой, почти незаметной луже и, пританцовывая, продемонстрировал Петрову технологию своего способа. — И на велосипеде, конечно… На велосипеде — это что-то.
— А вот там, в канаве, если прыгнуть вдвоем… — мечтательно начал Кузьма. — Можно вдвоем и утонуть.
— Меня б жена сейчас убила, — сообщил счастливый Игорь Николаевич, рассматривая свои мокрые до колен брюки.
— А моя — уже, — грустно сказал Кузьма.
— А внуки бы поняли… Кстати, а что — «уже»? Она тебя что, бьет? Хотя, с другой стороны, в сорок лет прыгать по лужам… Тоже не подарок… Это мало кто выдержит. Довел ты ее, значит…
Петров промолчал. Он не смотрел на свою проблему с такой вот простой житейской стороны. Неужели он был так равнодушен? Неужели он не оправдал Леночкиных ожиданий? Неужели застарелая ревность заставила ее в это впутаться? Может, даже стать сообщницей убийцы… «Может, это все назло мне? Чтобы доказать, что я — кретин, полное ничтожество, что она может обвести меня вокруг пальца?»
— Значит, довел… — согласился Петров, открывая замок собственной квартиры. — Игорь Николаевич, а Дарья была трезвой?
— Да, вполне…
— Тогда вы сейчас выпейте. Для борьбы с пневмонией. А я — потом. Сначала — эксперимент.
На часах, которые ярко светились в темноте детской, было начало десятого. В это время Леночка обычно бывала дома. Или на каких-нибудь курсах. Или в библиотеке, если Петров ей что-нибудь поручал. Сейчас в квартире было уныло, тихо и привычно не убрано. Вещи, собранные им для побега жены, валялись в спальне… Кузя вздохнул и отправился в ванную. Надо набрать воды — она с грохотом рванула из крана. Петров достал пыльную коробку с феном. Горячая вода быстро остывала, но это совсем не волновало промокшего Петрова. Он медленно, но скрупулезно замерил расстояние от розетки до ванны, осторожно удлинил до записанных размеров шнур китайского фена и, убедившись, что исходные данные полностью соответствуют данным с места преступления, обреченно разделся и пошел на кухню за Игорем Николаевичем.
— Я готов. Можно начинать…
— Подождите, Кузя. — Игорь Николаевич почему-то решил от него отмежеваться и резко перешел на «вы». — Я, наверное, вас неправильно понял.
— А я ничего и не объяснял, — ответил Петров и передернул плечами. Все же в квартире прохладно. Да и предстартовое волнение. — Ну что, будем пробовать. Вы бы тоже штаны сняли… Пока то-ее, они бы уже и высохли. Так как?
— Да никак! — подозрительно громко закричал Игорь Николаевич и дернулся к окну. — Не сметь даже думать! Идиот!!!
— Не надо меня жалеть, — твердо и горько сказал Кузьма Григорьевич. — Хотя мне, конечно, приятно, что вы ко мне так относитесь. Я даже не подозревал… — Откуда-то из самого нутра к горлу подступили слезы, голая спина покрылась крупными мурашками, губы отчаянно задрожали. Человеку важно, что его любят, даже если любит в общем посторонний человек. — Я жду вас в ванной… Не бойтесь, я буду осторожен. Ничего со мной не случится.
Тем временем Игорь Николаевич наливался кровью и разминал сухие сильные руки. Он полагал, что одного удара в челюсть этому латентному гомосексуалисту будет достаточно, чтобы навсегда забыть о грязных приставаниях по месту работы. Нет, вообще-то Игорь Николаевич ничего против гомосексуалистов не имел. Его пес, хороших кровей сеттер, частенько приставал на прогулке к хорошеньким кобелькам… Но он знал меру. И еще ни разу не опозорил хозяина при вязке. Просто у сеттера была такая слабость. Как и у Кузьмы Григорьевича. Но вот то, что объектом приставаний мог стать он сам…
— Кузя, я дам тебе по морде, — предупредил патологоанатом.
— За что? — удивился Петров. — Это моя жизнь, я имею право распоряжаться ею по своему усмотрению. Я лягу в ванну, возьму в руки фен, а вы посмотрите, смогу ли я сушить им голову. Следственный эксперимент, понимаете? — Петров беспомощно развел руками. — Даже если я умру по нечаянности, это будет означать, что и Даша тоже могла… Конечно, мое тело в ванной будет смотреться не очень эстетично, но другого варианта у нас нет.
Сначала Игорь Николаевич вздохнул с облегчением, потом подумал: «Это острый психоз». Но еще поразмыслив, понял, что предложенный Петровым план не так уж плох. Это была, конечно, авантюра. Как-то по-детски все это было. Смешновато. Игорь Николаевич отчего-то вспомнил фильмы своего детства: «Чапаев», «Подвиг разведчика»… Странный какой-то вечер сегодня. По лужам бегали… Хорошо, если никто не видел.
— Я согласен. Только давай обойдемся без жертв. А штаны пусть сушатся. Ты прав, Кузя… Ты прав. Это, конечно, не следственный эксперимент, но мертвые девочки мне тоже как-то не нравятся. — Игорь Николаевич вздохнул, опрокинул рюмку отдававшего ванилью и клопами коньяка и внимательно рассмотрел расчеты, сделанные Петровым. — Да, что-то здесь не так… Что-то не так… По крайней мере, ей должно было быть неудобно.
— Так я ныряю? — обрадовался Петров. — А брюки можно повесить над газом. Так быстрее. Только, когда будете уходить, обязательно выключите газ… Мало ли что…
— Торжественно обещаю, — сказал Игорь Николаевич и для бодрости сделал еще пару глотков прямо из бутылки. — Начинаем.
Кузьма Григорьевич забежал в спальню и поверх домашних трусов натянул не так давно подаренные Леночкой и ни разу не надеванные плавки.
— С богом, — тонко пискнул он и залез в воду. — Подавайте. Только сначала вставьте в розетку.
— Хорошо, — отозвался патологоанатом и прислушался: где-то в глубине квартиры раздавались подозрительные шумы. Кто-то там возился и попискивал. «Мыши», — ужаснулся Игорь Николаевич, но тут же взял себя в руки. — Держи, Кузя. Включай и суши.
Петров попытался подставить голову под струи теплого воздуха, но неудачно. Шнур подтянулся из последних сил и вырвал с мясом розетку. Теперь штепсель и пластиковый корпус валялись на полу в ванной.
— Ты смотри, они не расстаются. И голову так сушить нельзя. Только ноги. А зачем в ванне сушить ноги?
— А может, поерзать? Сесть где-то в середине, — осторожно предложил Игорь Николаевич. — Мы ведь знаем, как пострадавшая располагалась относительно стока, но не знаем, сидела она или лежала. Поерзай, а я пока вставлю все на место. Попробуем еще раз…
Кузьма поджал колени и оказался в центре ванны. Вода уже почти остыла. А потому зубы выдавали ритмичную дробь.
— Я готов. Давайте.
— Держи. — Игорь Николаевич снова протянул Кузьме уже включенный фен, но шнура снова оказалось мало для того, чтобы подставить для сушки голову. И тут Петрова осенила почти гениальная мысль.
— Игорь Николаевич, а откуда она, Даша, его вообще взяла? С пола? Из-под ванны? Ведь вы мне его подаете… И то коротко. Цепляет только край. А как она его брала? Вылезала из воды, перегибалась, шарила рукой и доставала? Но следов воды на полу не было… У меня там, в портфеле, протоколы осмотра места происшествия и опросов свидетелей. Сухо там было. Точно. Не верите?
Игорь Николаевич замер. Потом осмыслил сказанное и, ретиво перепрыгнув высокий порожек ванной комнаты, схватил Кузьму Григорьевича за руку:
— Получилось! Это успех! Это настоящий успех! — Он тряс Кузину ладонь и радовался как младенец. Петров смущенно улыбался и думал о том, что неплохо бы включить Игоря Николаевича в список постоянных участников следственных экспериментов.
— Ну, будет вам, будет, — бормотал Петров, он совсем застеснялся. — Так как же это сделала Даша? — задумался Кузьма. — Даша, Даша… — шептал он.
— Ах, Даша? — раздался откуда-то сверху знакомый голос. — Ах, вот это чмо в пиджаке и трусах называется Дашей? Поерзать? Вставить? Они теперь не могут расстаться? И это все — в моем доме… А я-то, дура, думала… Думала, что Даша… Вон отсюда, гомики!
— Моя жена, Лена, — внешне невозмутимо отреагировал Кузьма. — Это мой коллега, Игорь Николаевич. Знакомьтесь…
— Ну уж нет. Обойдемся без Даши, — фыркнула Лена и вдруг отчаянно заплакала.
По мнению вконец продрогшего Петрова, наступал момент истины. Он устало закрыл глаза и приготовился услышать страшное признание. Холодная вода, к которой он даже привык, теперь покрывала только щиколотки. Зато от Игоря Николаевича, стоявшего рядом, шел жар, как от печки. Предательница Леночка всхлипывала все тише. Но молчала.
— Вы нас неправильно поняли, — сокрушенно сказал патологоанатом. — Я сначала тоже вот так — опростоволосился. Думал, притон. А оказалось…
— Ах, не надо. Я тут давно слушаю. Давно. Он, Кузька мой, и чемоданы уже сложил. Чтобы поменять меня на нового жильца. Ты о детях подумал? О родителях? Что же будет-то? Что будет? На улицу, значит, нас… А два мужика в одном тазу пустились по морю в грозу…
— Ну, что касается меня, — вежливо перебил Игорь Николаевич, — то я на вашу жилплощадь не претендую. У меня своя есть… У меня и жена есть.
— Значит, двойная беда нам с ней. И дети небось тоже есть? — спросила Леночка и снова зарыдала. — А так, чтобы как раньше, чтобы неофициально — вы не можете? Или все-таки любовь? Конечно, любовь, — сказала она как бы самой себе. — Мой Кузя платка носового себе не постирал. А вам — целые брюки… Ой, мамочки, что же нам всем делать? Бедные мы, бедные…
Петров не шевелился. Его седалище почти примерзло к днищу ванны, конечности свело судорогой. Он замерзал и засыпал. Он погрузился в томительное ожидание страшной правды, которая будет оглашена при свидетеле.
— А знаете что, Леночка? — оживился Игорь Николаевич. — Давайте-ка мы с вами чайку попьем с коньячком. И все-все прояснится. А Кузьма Григорьевич смоет пену и присоединится к нам позже. А? Вы как на это смотрите?
— Она предательница, — тихо предупредил Петров. — Будьте с ней осторожны. Не исключено, что вы сами станете жертвой хлоралгидрата. Или я…
— Я предательница? — взвизгнула Леночка и вдруг замолчала. У Кузьмы Григорьевича уже не хватало сил на то, чтобы взглянуть ей в глаза. В принципе он и так знал, что увидит в них. Ложь, испуг, вызов и нежелание прийти с повинной. С повинной. Нет, Кузьма этого не допустит. Он сам вынесет ей приговор и приведет его в исполнение. Ссылка. В Сибирь. В деревню к дальним родственникам. Навсегда. Но только пусть сначала объяснит… Зачем она это делала. По чьему заданию? Петров встрепенулся. А может, все-таки не так? Может, у нее был план? Может, она хотела ему же помочь?
— Лена, — тихо позвал он. — Лена, иди сюда, поговорим. Объясни мне все.
— Мерзни, мерзни, волчий хвост, — задорно ответила Лена и весело последовала за Игорем Николаевичем на кухню. На их семейную, любимую кухню, где столько всего происходило, что и не передать…
Кузя закрыл глаза и глухо застонал. Эта давняя история аукается ему снова и снова. Словно в наказание. Да, ему было в чем себя упрекнуть.
— Вот замерзну совсем и заболею, — грустно прошептал он.
Исподволь, изнутри снова наплывали воспоминания. Холодки. Тихое утро. Тихое летнее утро, туман, приторный запах навоза, бодрая перекличка коров, спелая, сочная трава на степной, немного лысой земле. И Ляля… Мертвая, как царевна. Мертвая, утратившая привлекательность, гордыню, смелость и хищный блеск раскосых глаз. Ее нашли колхозницы, которые шли с утренней дойки. Голосили, суетились, блестели любопытными глазами и перешептывались. Петров, заснувший только под утро, долго не мог понять, в чем дело и зачем ему нужно все бросить и «бигты тудысь за сэло». Кто-то пронзительно закричал: «Убили!» — и Кузя решил, что убили Дашку… Из всех Лялиных подружек сразу удалось найти только Жанну. Она стояла над телом, пока его не увезли, и не проронила ни слезы. Местные осуждающе шушукались и тревожно переглядывались: «А может, и она. Гляди, тоже девка красивая… Не поделили чего». Марья Павловна тоже не плакала. Она плотно сжимала губы и вертела тонкой шеей. Она напряженно ждала Кирилла. Его искали по селу, посылали гонцов в райцентр, а нашли с Афиной — в поле… Когда он появился на дороге, все расступились. А Марья кинулась ему на шею со звериным, радостным криком. Наверное, она думала, что больше не увидит сына никогда… А потом приехал Глебов. Да… Но до приезда Глебова произошло что-то важное… Такое, что заставило Петрова содрогнуться тогда. Но сейчас он не мог вспомнить.
— Ибо сильна, как смерть. — Эти слова Жанны он тогда расслышал.
— Ага, знание — сила, — ответила ей Наташа. — Только надо было меньше болтать.
Да, именно так. Тогда Жаннины слова он пропустил мимо ушей. А она, она ведь что-то знала… А Наталья?.. Наталью хотелось допросить. О чем и кому надо было меньше болтать? Какое такое знание стоило Ляле жизни? Да, Наталью он хотел допросить тогда. А Жанну… «Ибо сильна, как смерть, любовь… и стрелы ее — стрелы огненные». Любовь и ревность. Все просто и банально. Или не так уж просто? Если б не Глебов, он, Кузя, тогда еще во всем разобрался бы. Допросил бы их всех.
Им было что рассказать. Он это чувствовал.
Все эти двадцать лет Кузя старался не терять их из виду. Ему не давала покоя чужая жизнь, построенная на смерти. Леночка об этом знала. Но поняла все не так… В конце концов, она была только женщиной…
Между тем на кухне весело смеялись. Глухой, но приятный басок Игоря Николаевича и тихий, виноватый голос Леночки. Но она, кажется, не намерена ничего объяснять. Может, ждет, когда уйдет Игорь Николаевич. Петров стряхнул с себя оцепенение, открыл кран с холодной водой и смело подставил под струю тело, покрытое синими мурашками. Потом он насухо вытерся и накинул махровый халат. Он был готов идти до конца.
— Ну что, о чем вы тут беседуете? Подружились уже? — Кузьма Григорьевич старался не смотреть ей в глаза.
— Это недоразумение, — улыбнулся Игорь Николаевич. — Ваша жена подумала, что мы… Так я рассказывал ей о своем Джеке. О сеттере.
— А она рассказала вам о том, что переписывалась с каждой из этих женщин? — спросил Кузя глухо и неприязненно. Ведь мама учила его никогда не выносить сор из семейной избы. — Нет? Странно… Тогда взгляните на эти записки… А вот — журналы, газеты, тексты, которыми она пользовалась, чтобы составить эти послания. Так? Убедительно? — Кузьма бросил свои находки на стол.
— Позвольте брюки, — потирая переносицу, произнес заинтригованный Игорь Николаевич. — А то, знаете, слишком это как-то неформально.
Лена молчала. А Кузя все боялся на нее глядеть. Быть может, все не так плохо? Может, она просто шалила? Играла в детектива?
— Я не верю, что ты — сообщница, — пробормотал Кузя.
— Да, это было бы нелогично. — Игорь Николаевич смутился. Ему хотелось одеться и уйти, оставив их разбираться в этом запутанном деле.
— Говори при Игоре Николаевиче. Так что? Что это было, Лена?
— Дурак, — нежно сказала жена. Она легко поднялась, толкнула Кузю в грудь и вышла из кухни. — Я ухожу. Спасибо за чемоданы.
— Простите, а как же я? — осторожно осведомился Игорь Николаевич. — Может, лучше я пойду? Тьфу ты, бред какой-то… Давайте уже выясните.
— Нечего тут выяснять, — твердо сказала Лена.
— Ты больна, — выдавил Кузя.
— Из больных у нас только ты… Ты помнишь, дорогой, кто мешал тебе открыть это дело? Кто позвонил в прокуратуру? Кто запретил совать свой нос к трупу Афины Наливайко? Ты помнишь?
— Амитова, кажется, — сказал Кузя, чувствуя неприятный холодок в желудке.
— А кто отменил все это? Кто повернул реки вспять? Кто дал команду?
— Амитова, кажется, — пробормотал юрист Петров.
— А после чего?
— После — не значит вследствие, — вставил свои пять копеек Игорь Николаевич.
— Хорошо. Так вот, «вследствие» чего, знаю только я. А он — только что было после… Ну? Криминальный талант! Краса и гордость отечественной ментуры! Ну? Думай! Ты сам заставил меня конспектировать тот роман Агаты Кристи… Помнишь? Кто там писал письма?
— Лена, так ты… — Несчастный Петров рухнул на колени. Ну конечно, жена написала эти письма, а дамы насмерть перепугались и зашевелились. Потому что страшно, потому что особенно страшно, когда осознаешь, что следующей будешь именно ты. Вот тогда не до кафе. Вот тогда действительно ни до чего… Хочется, чтоб нашли, чтоб обезвредили…
— Я ухожу, — твердо сказала Леночка.
— Она уходит, — подтвердил Игорь Николаевич. — Может быть, я вас провожу? Если вас не смущает, что я слишком много выпил.
— Не смущает, — отрезала Лена.
Кузя закрыл лицо руками. Каким же он был дураком! Он уже все придумал, со всем смирился. Он уже сдал жену… Он уже готов был поверить, что она почти преступница. И вот… Теперь остался без жены, без друга, без помощницы. Он чувствовал себя несчастным и одиноким. И сам был во всем виноват…
— Только позвони, пожалуйста, моей маме сама, — попросил Петров. — Разговора с ней я не переживу.
— Переживешь, — мстительно сказала жена. — Еще как переживешь. И вот еще что… Смотри сериалы, Кузя. Или индийские фильмы. И пусть тебе их кто-нибудь конспектирует. Твоя история — как раз такая…
Дверь болезненно взвизгнула, и тьма лестничной площадки поглотила Леночку. Кузьма Григорьевич бросился к окну. Леночка выходила из подъезда, миролюбиво и томно опираясь на руку предателя-труповоза.
— Ну-ну, — пробормотал Петров и принялся чертить на стекле схему, которая буквально только что пришла ему в голову. Минут через пять он забыл о душевной боли. Месть Глебова. Это было так очевидно, что Кузьма Григорьевич чуть не заплакал. Месть Глебова, и, значит, будет новая жертва.