Здравствуйте! Меня зовут Марк. Марк Адамович Вильштейн. Звучит немного дико для русского уха, не правда ли? Марком меня решила назвать бабушка, видимо, ничего более пафосного ей в голову не приходило. Классическая женщина, выросшая в Советском Союзе, где всё иностранное было под негласным запретом, могла выбрать две дороги. Она могла назвать своё чадо патриотическим и ультрамодным в те времена именем, пополнив тем самым ряды Владленов и Нинелей, или, прикоснувшись к запретному, тайком поглядывая зарубежные сериалы, которые ей каким-то чудом удавалось доставать из-под прилавков, придумать нечто оригинальное! Так рождались в своё время Хуаны Андреевичи Гринько, или Анжелики Ивановны Поповы. Представляете, как бедным детям доставалось в школе? Удивительно, как им удавалось вырасти более-менее адекватными людьми, не затаив при этом злобу на весь мир, а в частности, на своих обожаемых родителей, осмелившихся так жестоко над ними пошутить.

К счастью, моя любимая бабушка относилась к третьей, более малочисленной категории. Её отец был белогвардейским офицером, погибшим в первые дни революции. Она с детства рассказывала нам с сестрой истории о нём. Именно от него я унаследовал фамилию Вильштейн. Поговаривали, что наш род берёт начало от древних кельтских племён, непонятно какими ветрами занесённых в центральную часть России, но я никогда не придавал этому особого значения. Какая, в конце концов, разница, где твои предки убивали мамонтов. Так вот, уже взрослой девушкой моя бабка осознала своё место в жизни. Она искренне не понимала людей, борющихся с правительством посредством митингов или даже терактов. Какая разница, кто стоит у власти, считала она. Свою миссию она видела в том, чтобы попробовать сохранить богатое духовное и литературное наследие страны, упорно подчищаемое советской властью. Наверное, только так можно объяснить тот факт, что красивая молодая девушка добровольно похоронила себя в небольшой библиотеке провинциального городка, в котором прожила всю жизнь. В этой библиотеке было всё! От справочников для садоводов до учебников по квантовой механике. Также там хранилось немного духовной литературы, переживавшей свои не самые лучшие времена. Наверное, именно благодаря ей я обзавёлся своим вторым именем Адамович.

Мой папа был высоким, рослым мужчиной со светлыми глазами и огромными волосатыми руками, которые с лихвой компенсировали загорелую лысину. А ещё у него были усы! Огромные рыжие усищи! Которые, можно сказать, были его гордостью. Мой отец никогда не разделял высоких идеалов своей матери. Его мысли всегда витали вокруг простых материальных ценностей. Как истинный сын новоявленной утопии, после окончания школы он устроился рабочим на завод. Понятия не имею, что он там делал, но одно я запомнил точно – запах машинного масла, который, казалось, настолько въелся в его плоть, что даже подумай он сменить работу, его поры всё равно, вместо солёной жидкости, смазывали бы его кожу первосортным машинным маслом.

Моя сестра, Елена Адамовна Вильштейн, всегда любила отца. Как ни странно, с самого раннего детства она предпочла куклам разные шурупы и гайки, которыми была завалена вся квартира. Я же в свою очередь, был крайне далёк от всего этого. Часы напролёт я просиживал в пыльной библиотеке, в полупустом читальном зале, погружаясь в различные дивные миры. Я был пиратом и отважным корсаром на службе её величества, я открывал новые земли, странствуя на волшебных птицах, и бороздил просторы космоса на летающих тарелках. Мой внутренний мир для меня был куда любопытнее мира внешнего, такого скучного и предсказуемого. И каждый раз, закрывая тяжёлые двери библиотеки, ставшей для меня неким порталом в другое измерение, я испытывал лёгкое разочарование. Опять школа, в которой древние словно мир бабульки пытались вбить мне в голову информацию, абсолютно мне не интересную, одноклассники, которых я считал круглыми идиотами. А затем дом, сестра, периодически колотившая меня и повторяющая любимую фразу. «Марк, ты человек пропащий!» Отец, которому всегда было не до меня, и мать, кроткая серая мышка, подрабатывающая бухгалтером на хлебобулочном предприятии. Как же я ненавидел свою жизнь, но каждое новое утро я встречал с улыбкой, представляя себе, сколько новых миров мне предстоит открыть.

Как говорилось выше, своим редким именем я обязан бабушке, пользовавшейся в семье непререкаемым авторитетом. Овдовев в сорок семь лет, Клара Павловна Вильштейн целиком переключилась со своей жизни на нашу, в кратчайшие сроки взяв в свои крепкие руки все бразды правления. Но вскоре, после тщательной рекогносцировки местности, к своему глубочайшему разочарованию, наш маленький генерал увидел реальное положение дел. Своего сына ей было воспитывать слишком поздно. В его голове, уже практически отказывавшейся принимать новые знания, чётко закрепились все моральные устои, и его жизненные планы не шли дальше выполнения пятилетки в три года и новой квартиры как у коллеги Кашкина, проработавшего на заводе на полгода больше Адама. Кандидатура моей матери отпала так же быстро. Это была тихая кроткая женщина, никак не вписывающаяся в Некрасовские идеалы: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Её мнение целиком зависело от мнения мужа, а его жизненные позиции мы уже разобрали. Следующей по старшинству шла моя сестра, вот тут бабушка встретила достойного соперника. Похоже, гены моих предков, перескочив через поколение, нашли пристанище в её хрупком одиннадцатилетнем тельце. Долго и упорно бились эти две женщины, яростно пытаясь переломить моральные устои друг друга, и не смотря на откровенное преимущество одной из них в знаниях и в опыте, вторая не сдавалась, с лихвой компенсируя свою незрелость неуёмной энергией и великолепной закалкой классической советской школы, научившей детей отвергать все самые разумные доводы, не вписывающиеся в её идеологию. После кровопролитных сражений, из которых обе стороны умудрились выйти с гордо поднятыми головами, пристальный взор бабушки пал на самого младшего члена семьи. Меня. И тут она с удивлением обнаружила прекрасный холст. Родители и учителя давно поставили на мне крест. Изо дня в день я слышал только то, что мне надо быть серьёзнее, внимательнее, думать о будущем, думать о стране, потому что это мой долг и прочее и прочее и прочее. Обычно я никогда не дослушивал до конца, быстро переключаясь между внешним миром и своей внутренней твердыней, служившей мне надёжной защитой от всех превратностей судьбы.

«Послушай, Маркуша, – часто говорила бабушка, когда я обычно допоздна засиживался у неё в библиотеке, вместо того, чтобы, как все нормальные дети, бегать, шалить, резвиться на солнышке. – У тебя великое будущее, не слушай ты этих тупиц, они видят лишь то, что им говорят видеть, абсолютно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Этот мир прекрасен и полон чудес, но люди слепы, они не в состоянии их увидеть. Вот в этом-то и заключается твоё предназначение, однажды ты откроешь им глаза, покажешь им всю красоту нашей Вселенной. Главное верь и не предавай себя!»

Сейчас мне двадцать четыре. Моя бабушка умерла, когда мне было тринадцать, но я до сих пор вспоминаю её практически каждый день. Несмотря на громкое имя, я ничего не добился в жизни. Первым моим разочарованием была школа: я никогда не считал себя гением, но и полным кретином, как большинство моих одноклассников, тоже не являлся. Но, несмотря на это, аттестат я получил с тройками. И не потому, что был глупее других, как мне бы хотелось считать. Просто порой мне не хватало усидчивости, порой внимания, и самое главное, я до сих пор не научился держать язык за зубами. Многие считали это проблемой. А меня всё устраивало. По крайней мере, я старался быть честен, хотя бы с самим собой. Дальше я поступил в университет, я долго выбирал специальность, хотя, если честно, мне было абсолютно плевать. С одной стороны все кричали о перенасыщении страны экономистами, юристами, маркетологами и прочей нечистью, и о тотальном дефиците инженерных специальностей, а с другой орали о полном отсутствии квалифицированных экономистов, юристов, и прочего офисного планктона.

«Ты мужчина. И должен содержать семью. Спустись с небес на землю, хватит витать в облаках» – гудели у меня в голове слова отца, сказанные однажды вечером и повторенные добрую сотню раз в самых невероятных интерпретациях. Я нашёл компромисс. Поступил в технический университет, на полуэкономическую, полутехническую специальность, связанную с транспортом. В общем, как и сам ВУЗ. Не могу сказать, что я был недоволен выбором. Но практически каждый вечер, сидя в одиночестве в своей комнате, когда родители ложились спать, моё сердце грызла непреодолимая тоска. Кое-как мне удавалось находить временное убежище в выдуманных другими людьми мирах, среди друзей, в объятиях молодых девушек. И поначалу это помогало. Но лишь поначалу. Вскоре многие книги стали вызвать у меня явное отторжение. Я не хотел жить в мирах, построенных кем-то для других. Я хотел сам быть архитектором чужих грёз. С выходом из школы круг моих друзей стал уменьшаться всё стремительней, постепенно превратившись в маленькое колечко, вот-вот грозящее исчезнуть. Когда прошла первая влюблённость, пережитая мной, как и практически любым другим человеком, довольно тяжело, но, безусловно, ярко, отношения к девушкам резко изменились. Мне было хорошо с ними, но я прекрасно понимал, что и без них моя жизнь не закончится. Это вгоняло меня в ещё большее уныние. И так я стал постепенно замыкаться в себе. Годы шли, и с каждым прожитым днём моё внутренне недовольство возрастало; порой мне казалось, что где-то за мной, приблизительно на метр выше головы, летает маленькая злобная грозовая тучка, с сердитой рожицей посередине, и периодически, гневно потрясая кулачками, швыряет в меня молнии, при этом выкрикивая всякие ругательства бабушкиным голосом. Вот такая у меня буйная фантазия, из-за неё я до шестнадцати лет боялся спать с выключенным светом, постоянно зарываясь с головой под одеяло. Она всегда была моим величайшим даром, но в то же время и моим величайшим проклятьем. Порой я завидовал людям, для которых стабильная работа, семья, и машина в кредит были основным смыслом жизни. Завидовал, и в то же время сочувствовал. Я хотел другого. Основная проблема была в том, что я не знал, чего я хотел, и не знал, как этого достичь. Но одно я точно знал: чего я не хочу. И этот список был на удивление огромным, хотя со многим из него приходилось мириться. И это делало рожицу на моём облачке всё более и более сердитой.

Дни шли.

Вскоре я закончил университет. Красного в моём дипломе было лишь маленькое пятнышко, поставленное хорошим вином, которое меня уговорили выпить одногруппники на маленьком междусобойчике в честь завершения учёбы. Учитывая то, что я вообще не пью, для меня этот бокал показался сродни бездонной бочке, или не опустошаемому кубку Тора.

У меня была работа, не самая плохая, я даже работал по специальности. Занимался перевозками в одной небольшой фирме, специализирующейся на распространении печатной продукции по киоскам и магазинам. Распространял чужие миры, упакованные в красивые обложки. Забавно, ведь многие из творцов уже давным-давно покоятся в могиле, а их творения, их мечты и идеалы живут, с каждым днём вовлекая в себя всё новые и новые умы. Разве это не истинное бессмертие? Но что-то я отвлёкся, со мной такое часто бывает. Ну, так вот, вернёмся к реальности. Как ни странно, я получал неплохие деньги и довольно быстро шёл по карьерной лестнице, как говорило моё окружение, во многом из-за моей харизмы. Хотя я сам с трудом понимал, о чём они говорят. Ну, раз говорят, значит, им виднее. В личной жизни у меня всё было в порядке. Не знаю, почему, но у меня никогда не получалось лёгких отношений, может быть, дело во мне, а может быть, в тех девушках, которых я выбирал, но все мои отношения длились не меньше года, и все были с далеко идущими планами, иногда даже и с моей стороны. Ну и, естественно, все они заканчивались одинаково. Осыпанный «любезностями», я молча возвращался к себе домой, и на протяжении последующих месяцев двух, периодически то тут то там чувствовал запашок подгнивающих отношений. Редко у кого хватает ума и силы воли сразу похоронить мёртвую любовь, особенно если ты молод.

Сейчас же мои отношения били все рекорды. Она была прекрасна. Красива, умна, интересна, и любила меня без памяти. Чем не идеал? Все вокруг говорили, что мне пора жениться, мол, возраст подходящий, да и девушка лучше некуда. Хватай, пока не убежала! Почему же мне так тошно становилось от всего этого? Так тошно и тоскливо.

Два недели назад мне перестали сниться сны. Вообще перестали. Я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и мой воздушный замок канет в пучину житейских невзгод, а заново построить его у меня не будет ни сил, ни желания.

Я часто возвращался домой пешком. Благо от работы было не так далеко. Мы, вместе с моей невестой, снимали маленькое уютное гнёздышко на двенадцатом этаже. За десять минут до окончания рабочего дня начался дождь. Сейчас вовсю на улице царствовало лето, со всеми его дурманящими запахами и невыносимой жарой. Но последнее время, видимо, показывая характер, лето заливало город проливными ливнями. Мои соседи заворчали. Порядочные клерки не мокнут под дождём. У них у всех были при себе маленькие чёрные зонтики, а в десяти метрах от здания, в котором нам повезло работать, их на служебной стоянке ждали маленькие недорогие автомобили, как раз подходящие им по социальному статусу. Чем не идиллия?

Но я всегда любил дождь. С самого раннего детства. Никогда не подозревал, что именно эта безответная любовь к стихии в один прекрасный день коренным образом перевернёт мою жизнь.

Вечерело. Несмотря на относительно ранний час, из-за туч, отрезавших наш мир от всевидящего ока солнца, на город постепенно наступала ночь. Редкие прохожие, спрятавшись под дутыми зонтами, торопливо семенили по мокрому асфальту, стараясь как можно быстрее спрятаться в свои уютные тёплые норки. Забавно: когда-то все мы вышли из воды, и, похоже, большинство подсознательно затаило на эту жидкость обиду. Я шёл медленно, размеренной походкой. Не вижу смысла торопиться, особенно учитывая тот факт, что сильнее промокнуть мне не удастся даже при всём желании.

Остановившись напротив светофора, я лениво наблюдал за металлическими коробочками, прорезающими наступающий сумрак яркими лучами. Прямо напротив меня, сияя всем телом, слегка размытым из-за разделяющей нас пелены дождя, на меня нахально уставился красный человечек. Нагло уперев руки в ярко-красные бока и широко расставив ноги, он, ухмыляясь, разглядывал меня. Я, стараясь не обращать внимания на задиру, стал оглядываться по сторонам, силясь найти то, на чём можно остановить взгляд. И, как всегда, нашёл. Удивительно, но самые разные рекламные объявления, на которые ты в обычное время даже и не взглянул бы, становятся безумно интересными, стоит заскучать. Наверное, это какой-то рекламный ход. По крайней мере, неделю назад, ожидая приёма у врача, я досконально изучил не только три таблицы о вреде курения и алкоголя, но и приступил к великолепной и занимательной статье, доказывающей преимущества грудного кормления младенца перед сухими смесями. Слава богу, моя очередь подошла.

И вот, следуя этой занимательной традиции, я уставился на одинокую бумажку, приклеенную к светофорному столбу. Как ни странно, красный человечек никак не уступал место зелёному собрату, так что мне ничего не оставалось, как поднести лицо почти вплотную, силясь разглядеть расплывающиеся надписи.

«Требуется человек, зажигающий звёзды» – гласила табличка. А снизу, там, где обычно весёлой бахромой свисали бумажки с номерами контактных телефонов, сейчас висел всего один маленький листочек. Трижды перечитав объявление, я пожал плечами. Похоже, это очень популярная работа, зажигать звёзды. Ну или местная детвора от нечего делать поотрывала торчащие обрывки. Выпрямившись, я задумчиво сделал шаг вперёд, и тут же был встречен яростным воем гудка и скрипом тормозов; следом за этим волна успевшей пропитаться грязью воды окатила меня с ног до головы, а буквально в паре сантиметров от моего насквозь промокшего тела промелькнул огромный стальной жук. Чёрт. Запоздало дёрнувшись, я очутился на тротуаре. Моё сердце билось с такой частотой, что, казалось, вот-вот проломит грудную клетку. А с противоположной стороны улицы на меня нахально уставился светящийся красный человечек. Что за чертовщина! Ему давно пора погаснуть. Но, похоже, этот нахал и не думал уходить. Я засёк время. Шесть двадцать четыре. Стоило мне оторвать взгляд от часов, как в нагрудном кармане что-то завибрировало, а шум дождя смешался с приятным мотивчиком старой рок-группы. Пристально уставившись на красного забияку, я на ощупь достал телефон, и, нажав на зелёную трубочку, поднёс к уху.

– Слушаю, – проговорил я.

– Привет, малыш, у тебя всё в порядке? На улице такой ливень, а тебя всё нет. Я волнуюсь, – раздался в трубке высокий голосок, со скоростью пулемётной очереди засыпавший меня вопросами.

– Мне захотелось прогуляться, – выдавил я. Конечно, проще было соврать, что мол, машина не завелась, поэтому пришлось идти пешком. Но это было не в моих правилах, с детства моя фантазия и язык всегда опережали голову, из-за этого всю жизнь я слишком много врал. Без злобы и без цели, так сказать, из любви к процессу «выдумывания». Тем не менее, саму ложь, как факт, я терпеть не мог.

– Ты что, ты же простынешь! У тебя слабое горло! А ну, живо домой! – затараторил высокий голосок с удвоенной скоростью.

– Да я почти дома. Прости, не могу говорить, трубку заливает вода. Целую, – и, не давая ей вновь обрушить на меня поток вопросов, требований и возмущений, я быстро положил трубку.

А этот гад никак не уходил. Я взглянул на часы, мерцающие на дисплее телефона.

Шесть двадцать девять. Насколько я помню, светофор на этом промежутке должен переключаться каждые три минуты, а это я знал наверняка, так как пересекал его минимум дважды в день, независимо от того, возвращался я пешком или ехал на машине.

Странно, может быть, сломался? Хотя разве тогда он не должен мигать, а то и вовсе потухнуть. Задумчиво оглядываясь по сторонам в поисках ответа, я вновь наткнулся на странное объявление, и совершенно машинально протянул руку и оторвал последний листочек.

Рассеянно повертев клочок бумажки в руках, я невзначай поднял глаза. На месте хулигана стоял добродушный зелёный парнишка, призывно манящий меня на обратную сторону дороги. Чудеса, да и только. Сунув ненужную бумажку в карман пиджака, я быстрыми шагами пересёк улицу, чувствуя, как холодная жижа хлюпает в новых туфлях.

* * *

– Ух! Да ты же совсем мокрый! Ну как можно быть таким безответственным, взрослый человек, а ведёшь себя как ребёнок! – хлопотала вокруг меня Карина.

Эх. Взрослый человек, а кажется, совсем недавно прятал дневник под ковёр в гостиной, чтобы мама не увидела очередную двойку. А тут уже взрослый человек. Странно, но мне никак не удавалось почувствовать себя взрослым. Я всегда чувствовал себя либо ребёнком, для которого радуга – это необъяснимое чудо природы, приводящее в дикий восторг, либо стариком, чертовски уставшим от окружающего мира. В последнее время доминировало второе состояние. Я начинал уставать от всего вокруг, да и от себя в частности. Каждый день одна и та же работа, одни и те же заботы. Лишь изредка удавалось глотнуть свежего воздуха, встретившись с друзьями, но в последнее время наши встречи становились всё реже и реже, и всё безрадостней и безрадостней. Может, мы и вправду становились старше? Как же я этого не заметил? В этом плане я всегда завидовал Карине. У неё в голове всё было давным-давно разложено по полочкам. Её цели были просты и незамысловаты. Дом. Семья. Достаток. И она делала всё возможное и невозможное, чтобы как можно быстрее добиться желаемого. Её жизнь давным-давно была расписана до глубокой старости. А заодно она расписала и мою.

Для меня всегда было большой загадкой, почему такая девушка, как она, выбрала меня. Она была умна, красива, а уже этих двух качеств должно хватить девушке, чтобы её жизнь сложилась так, как она захочет. И из всего ассортимента презентабельных накачанных красавцев, обладающими аналогичными планами на жизнь, она выбрала меня. Я не был красив, не обладал фигурой Аполлона, и мои мысли были слишком спутаны, может быть, я был ещё ребёнком. По крайней мере, я склоняюсь к этому варианту. И, как ни странно, пройдя через все двадцать четыре года, ребёнок не повзрослел. Местами озлобившись, взяв в обе руки по острой заточке, он с любопытством изучал окружающий мир, вспарывая его наизнанку, чтобы увидеть суть, а когда его броня трескалась, он моментально старел, с безучастной апатией взирая на окружающий мир через полузакрытые старческие веки. Наверное, у меня было раздвоение личности. По крайней мере, начальная стадия.

– Вот, не дай бог, ты простынешь… а это ещё что такое? – возмущалась моя вторая половинка, выразительно уставившись на меня синими (именно синими, не голубыми, а синими, с необычайным узором) глазами, которые я всегда обожал, держа в одной руке мой насквозь промокший пиджак, под которым образовывалась небольшая лужица на паркете, а во второй зажав маленький клочок бумаги с набитым на нём номером телефона и тремя загадочными буквами, ГКС. Кажется, она давно со мной разговаривает, это хорошо, значит, хотя бы частично уже выговорилась.

– Оторвал по дороге, знаешь, там такая забавная история приключилась, – начал оправдываться я, но был резко прерван. Подлетев ко мне со скоростью реактивного самолёта и неотвратимостью набравшего ход локомотива, прелестное создание замерло в паре сантиметров от моего лица, шумно выдыхая воздух аккуратненьким носиком, явно не предназначенным для такой грубой работы. Затем последовала знаменитая немая сцена, продолжавшаяся секунд тридцать. Чёрт, какие у неё красивые глаза, особенно когда она злится. Не выдержав, я попытался поцеловать её, но стоило мне приблизиться на пару миллиметров, как Карина, резко выпрямившись и удостоив меня ещё одним ледяным взглядом, широкими шагами направилась в спальню, на ходу разорвав и выбросив маленький клочок бумажки и громко хлопнув дверью.

Часы пробили восемь. Да именно пробили. В самом углу у меня стояли массивные антикварные часы, доставшиеся мне от прабабушки, почти маленькая семейная реликвия, помню, как в детстве я обожал садиться рядом с этим исполином, разглядывая мельчайшие трещинки, со временем испещрившие их лакированную поверхность.

Улыбнувшись, я медленно поднялся с дивана и направился на кухню. Почему-то мне кажется, что сегодняшний день я забуду не скоро.

* * *

Утром жизнь постепенно вернулась в привычное русло. Ночь я провёл на диване в гостиной. Не то, чтобы ссора была настолько сильной, чтобы меня не пускали в спальню, да и вряд ли я бы позволил с собой так обращаться, а Карина опустилось бы до такого. Нет, просто я не хотел лишний раз видеть её раздражённое лицо, для меня было гораздо проще переждать шторм в тихой гавани, укрывшись пледом, попивая чай с слегка поджаренным сэндвичем и бездумно пялясь в телек. Где-то около трёх часов ночи, я проснулся от того, что кто-то аккуратно забирается ко мне под одеяло.

– Прости, малыш, я немного погорячилась, – прошептала она мне на ухо. Я же молча, не открывая глаз, притянул её себе. Мир был восстановлен, теперь можно его закрепить.

А когда рассвело, меня разбудил не отвратительный шум будильника, издающего весьма мелодичные звуки гитары, за полгода настолько опротивевшие мне, что я даже на уличных музыкантов стал глядеть с яростью, стоило им лишь слегка коснуться своего инструмента. Нет, утро началось просто замечательно, с запаха свежезаваренного кофе и шума шипящей на сковородке яичницы, прожаренной с обеих сторон, как я люблю. Оу, а что это за запах? Кажется, где-то рядом аппетитно румянятся тоненькие полосочки бекона. Если даже после сегодняшней ночи у меня остался небольшой осадок, то теперь всё было просто замечательно. Всё-таки как замечательно жить вместе с девушкой. Конечно, если это настоящая девушка, то есть не просто дырка в мясе, периодически требующая внимания, а человек, обладающий, кроме всего прочего, определёнными мозгами, и старающийся сделать вашу совместную жизнь лучше. Особенно это становится заметно в разных мелочах. Хорошим примером может служить как раз прожаренная с обеих сторон яичница. Терпеть не могу жидкий желток. Мелочь, а приятно.

Дальше всё пошло по накатанной схеме: освежающий душ, приятный завтрак, бодрящие звуки просыпающегося города, стремительно врывающиеся в моё утро через приоткрытую форточку вместе с привычным утренним сквозняком, чашка ароматного кофе, слегка кисловатого, но я не стал заострять внимания на подобной мелочи, поглаженный костюм, ненавистный галстук из хорошего шёлка, никогда не мог понять, зачем людям добровольно повязывать себе на шее петлю, но корпоративная этика требовала жертв, нежные объятия и долгий поцелуй в щёку, запах духов, пускай сегодня будет что-то лёгкое. Всегда испытывал слабость к хорошим парфюмам, блеск новеньких швейцарских часов, подарок от подруги на последний день рождения, она умела чувствовать мои слабости лучше меня самого, скрип кожи на лакированных туфлях, щелчок закрывающейся двери, последние пожелания удачного дня, тонущие за парой сантиметров стали облицованной вишней, свет экрана смартфона. 8.24. Шум лифта, запах собаки – похоже я только что разминулся с моим соседом сверху, приютившим в однокомнатной квартире двух мраморных догов, звук отрывающихся дверей, нарастающий шум улицы, яркий свет, заставляющий прищуриться. Первая искренняя улыбка. Привет, утро. Здравствуй новый день. Развернувшись на каблуках я, лихо чеканя шаг, параллельно наслаждаясь шумом, издаваемым брусчаткой в момент радостной встречи с моим каблуком, широкими шагами направился на работу. Пожалуй, это было верное решение, вчера отправиться домой пешком. По крайней мере, именно оно подарило мне чудесную утреннюю прогулку, ведь машина осталась на офисной стоянке. На месте вчерашнего забияки сейчас, приветливо улыбаясь, сидел дружелюбный зелёный парнишка. Слегка согнув спину и отсалютовав двумя пальцами недавнему знакомому, я бодро прошагал по полосатой зебре, постепенно сливаясь с толпой офисного планктона, точно так же, как и я, спешащего занять места в уютных тёмных клетках нашего корпоративного общества.

Машина вот-вот должна была рвануть с места, и каждый, даже самый маленький винтик, считал долгом занять почётное место. Это своего рода философия. Хотя, если задуматься, то ко всему в этом мире можно подобрать свою философию, даже из банального похода в магазин, при наличии свободного времени и хоть капли фантазии, можно сделать событие, сравнимое с великой эпопеей Толкиена, только вместо того, чтобы пафосно бросать антикварное колечко в жерло тухлого вулкана, придётся не менее пафосно укладывать «самое лучшее, самое свежее, самое настоящее молоко» в бездонное чрево магической машины, творящей лёд. Ну, или попросту, в холодильник, как его называют всякие «плебеи». Фу, терпеть не могу молоко. При одной мысли об этом мерзком продукте, у меня перекосило лицо, моментально сделав мой образ неотличимым от остального планктона. Мне даже показалось, что некоторые встречные лица, увидев мою кислую рожу, тут же проникались ко мне пониманием и сочувствием. Может, они тоже не любят молоко? Хм. Надо подумать об этом на досуге. Но не сейчас. Совсем не сейчас. Кажется, я уже немного опаздывал. Так что стоит прибавить ходу.

Чёрт. Что это? Как не вовремя! Сбиваясь с шагу, я лихорадочно рылся в кармане, в котором, кажется, мгновение назад открылось пятое измерение. Но вот, споткнувшись и врезавшись плечом в невысокого лысеющего клерка в чудовищно толстых очках, мне чудом удалось нащупать вибрирующий телефон.

– Приёмная его величества принца Датского, чубака у телефона, – выпалил я, на ходу соображая: смешно получилось или убого. Решив, что скорее убого, слегка погрустнел.

– Здравствуйте, это компания «Star Light inc.», вам сейчас удобно говорить? – раздался в трубке искусственный женский голос, лишённый каких-либо эмоций. Казалось, вздумай я вместо ответа проорать ей «Марсельезу» в несколько голосов, она бы просто молча выслушала до конца, а затем так же бесстрастно переспросила, «удобно ли мне говорить?».

– Да, вполне, – переходя на официальный тон, ответил я.

– Я обнаружила ваше резюме на сайте «JK», и оно показалось мне очень интересным, вы всё ещё находитесь в поиске работы?

– Эм… извините, но вы ошибаетесь в любом случае, у меня уже есть работа и она меня вполне устраивает, – ответил я, готовясь положить трубку, и параллельно лихорадочно соображая. Последний раз я оставлял своё резюме на сайте лет пять назад, да и то, по-моему, он назывался как-то по-другому.

– Вы уверены? Разве ваша жизнь не кажется вам скучной и пресной? Разве вам не кажется, что вы идёте не по своему пути? Ведь даже Карина давно вам говорила это, – неожиданно продолжил голос, резко перейдя на полушёпот.

– Что… о чём вы… стоп! Откуда вы знаете про Карину?! Кто вы, чёрт возьми, такие?! – от неожиданности я буквально заорал в трубку, чувствуя, как холодные струйки пота сбегают по спине. Мелкие служащие то и дело натыкались на меня, раздражённо оглядывая неожиданное препятствие, возникшее на привычном пути. Но стоило одному из них встретиться со мной глазами, как он вспоминал о тысяче важнейших дел, требующих его немедленного вмешательства, и в мгновение ока исчезал в море строгих костюмов и деловых юбок.

Протяжные гудки были мне ответом. Ещё какое-то время я стоял, словно поражённый громом, посреди движущейся серой массы, стараясь собраться с мыслями.

Три часа дня. Я сижу на рабочем месте. Прямо напротив, нахально уставившись на меня, вальяжно развалилась стопка документов, своей кривизной и величиной безумно напоминающая знаменитую Пизанскую башню. Правда, в последний раз, когда босс проплывал мимо моего кабинета, уверенно распихивая мелких служащих бронебойным животом, словно ледокол, пробивающий путь среди вечной арктической мерзлоты, он, вместо того, чтобы восхититься красотой и величием грандиозного творения канцелярского искусства, предпочёл обратить моё внимание на то, что это блистательное произведение урбанистического искусства давным-давно стоило разобрать по частям и рассортировать в несколько папочек. Ну не варвар ли?

Три часа двадцать пять минут. Секретарша босса задумчиво стоит напротив моего стола, медленно пережёвывая остатки сэндвича с ветчиной и меланхолично взирая на осколки Башни, разметавшиеся по моему столу, после того, как курьер принёс очередную порцию и, как любой человек, не имеющий инженерного образования, не глядя швырнул её поверх остальной макулатуры. Естественно, хрупкое произведение человеческого гения не выдержало и рухнуло, окончательно засыпав моё рабочее пространство. Зато, когда наш великий лидер в очередной раз грациозно проплывал напротив слегка приоткрытой двери, мне представилась честь удостоиться лёгкого одобрительного возгласа за то, что я наконец-то «начал работать». Во всём надо видеть свои плюсы.

Три часа сорок пять минут восемнадцать секунд . Я сежу перед абсолютно чистым столом. Моя проблема с макулатурой решилась сама собой, когда зазевавшаяся секретарша неловким движением руки залила эти необычайно важные документы остатками первосортного бразильского кофе. Извинившись и пообещав всё исправить, она взглянула в небольшое карманное зеркальце и, удостоверившись, что на лице не осталось ни следа от внепланового обеда, грациозно виляя упругими бёдрами, вышла из моего кабинета. Я всегда считал, что в наше время особенно ценятся специалисты узкого спектра. Так вот, спектр Томы, а так звали секретаршу, был как раз таковым. Она медленно печатала, допускала море ошибок при оформлении документов, порой не отвечала на звонки и назначала несколько важных дел на одно и то же время, но эти мелочи не входили в её основные обязанности. А их было всего две: она делала великолепный кофе, о котором я мечтал каждое утро, и мастерски помогала шефу справляться с разнообразными стрессами. Ну и, в довесок ко всему этому, никогда не болтала лишнего, относясь к своим обязанностям, как, впрочем и ко всему в этом мире, с тотальным равнодушием. Так, что когда буквально через пятнадцать минут в мою комнату заглянули трое – меланхоличная Тома, задумчиво осматривающая лицо в маленьком карманном зеркальце в поисках следов «улаженных проблем»; босс, довольно улыбающийся и осматривающий место произошедшей трагедии масляными глазками, и его живот, сыто урчащий и мерно покачивающийся из стороны в сторону – проблема была улажена.

Четыре часа. Я лениво посматривал на мерцающий экран телефона, за весь день не издавший ни звука. Даже обидно. Зато тишину легко компенсировал один коллега. Он работал кем-то в каком-то отделе, и звали его как-то на О. Вроде бы. Но по доселе не известным мне причинам, чуть ли не с первого дня пребывания в офисе, он избрал меня лучшим другом. Это проявлялось в том, что он постоянно пытаясь подшутить надо мной, каждое утро без стука радостно залетая в моё маленькое уютное гнёздышко. Терпеть не могу людей, которые наглым образом посягают на моё личное пространство, и по первости, каждый раз, стоило его наглой улыбающейся роже протиснуться в дверной проём, моя рука непроизвольно дёргалась, в бесплотной попытке нащупать что-нибудь, чем можно загнать этого чёртика обратно в табакерку. Но время шло, а его повадки, не смотря на мою полную апатию и тотальное безразличие к его персоне, ничуть не изменились. Сейчас, например, он на протяжении получаса пересказывал мне вчерашний футбольный матч. Наши вроде как выиграли, и счёт был неплохой. Этой информации мне, как человеку, относящемся к футболу и кёрлингу с равным интересом, должно было хватить. Но нет, не взирая на мои вялые попытки спровадить этого недотёпу куда подальше, он в мельчайших подробностях пересказывал мне каждую деталь этого «грандиозного события». Интересно, как ему удалось добиться подобной точности? Не удивлюсь, если он не спал всю ночь, заучивая игру наизусть.

Пять сорок восемь. Эти мгновения напоминают мне забег на короткие дистанции. Весь офис в полном составе, надев свои классические костюмы и зажав в руках кожаные кейсы (или разнообразные сумочки – женский вариант) выстроился вдоль коридора, высоко задрав зад, поставив стартовую ногу на стальную подножку, выпрямив спину и высоко подняв голову, замер в ожидании, пристально вглядываясь в медленный бег минутной стрелки. Вот-вот она соединится в сладостном экстазе с заветной цифрой двенадцать, и весь наш дружный коллектив, бодро работая локтями, стартанёт на свободу, по пути распихивая остальных счастливых беженцев, стремясь как можно быстрее втянуть растопыренными ноздрями воздух, пропитанный свободой и слегка отдающий бензином, копотью, и несколькими тяжёлыми металлами, которые вы вряд ли найдёте даже в периодической таблице. Один я не принимал никакого участия в традиционном корпоративном развлечении. Мне было не до этого. Вот уже битый час я сидел, тупо уставившись в мерцающий экран, и не подавал признаков жизни. Мне пришло письмо. Электронное, конечно. Чего тут необычного, спросите вы? Всё. И, чтобы не упустить ни малейшей детали, я покажу его вам. Вот. Наслаждайтесь.

«Здравствуйте, Марк.

Вас приветствует компания «Star Light inc.»!

Нас очень заинтересовала ваша кандидатура, и мы хотели бы предложить вам работу в нашей компании на должности «Зажигатель звёзд»

Обязанности:

1) Зажигать звёзды.

Требование:

Марк Адамович Вильштейн.

Условия:

1) С 18.00-5.00 (время работы может варьироваться в зависимости от сезона).

2) Освобождение от сна.

3) Место работы: метро Серпуховская, дом 71.

4) Оплата по договорённости.

И это всё. Даже номера обратной связи не было . Н-И-Ч-Е-Г-О . Первой моей реакцией на появление загадочного письма был шок. Меня бросило в пот, а по спине с грациозностью стада бизонов забегали мурашки. Похоже, душевные переживания так ярко отразились на моём лице, что даже мой недалёкий посетитель, успевший к этому моменту дойти приблизительно до 53 минуты матча, запнулся, и, пробормотав что-то нечленораздельное о срочных делах, требующих немедленного вмешательства, живо удалился. Что, чёрт возьми, происходит?В этот раз дождя не было. А даже если бы и был, скорее всего, я бы не рискнул повторить вчерашней прогулки. Слишком много странных событий произошло за последние сутки, и единственный способ сохранить последние крупицы здравого смысла заключался в том, чтобы максимально снизить риск возникновения новых неожиданностей. Поэтому, как только в коридоре послышался радостный топот набирающей скорость толпы, я, стараясь не думать о странном письме, молча выключил компьютер, и, набросив на плечи пиджак, неторопливо вышел из кабинета, по дороге захватив портфель.Этот сладостный запах свободы!Мы живём в клетках, которые сами себе выстроили, и осуждаем тех, кто пытается из них выбраться, или тех, у кого клетки не такие прочные и добротные, как у нас. Поколение идиотов. Я достойный сын своего времени.Вдохнув полной грудью воздух, пропитанный бензиновыми испарениями, я, не торопясь, направился к стоянке, на которой среди стаи блестящих стальных воронов мирно устроился мой алый друг.Вот навстречу мне промчался огромный многоцилиндровый демон начальника отдела снабжения – невысокого мужчины около пятидесяти лет, с хорошо просматривающийся лысиной. Насколько мне известно, у него была жена, приблизительно такого же возраста, двое детей. Оба мальчики. И, кажется, маленькая внучка. Так же он давным-давно предпринимал тщетные попытки залезть под юбку к нашей секретарше, но был бестактно отвергнут, после чего затаил злобу и обиду на всех и вся. Что, как ни странно, не мешало ему каждый раз провожать долгим масляным взглядом стройные ножки Томы, слегка прикрытые короткой юбкой.Вот, буквально через мгновение, яростно петляя и издавая жуткий рёв, выскочил небольшой спортивный автомобильчик. Это наш многоуважаемый начальник. С трудом представляю, каким образом ему удалось втиснуться в «обтягивающую» консервную банку, но, думаю, клоуны из старых фильмов, зарабатывающие себе на жизнь тем, что развлекают публику, втискиваясь по десять душ в маленькую, практически игрушечную машинку, аплодировали бы Вениамину Карловичу (а именно так звали босса) стоя, пуская крокодиловые слёзы, то и дело пытаясь повиснуть на его могучем торсе. Просвистев мимо меня со скоростью звука, красная молния резко затормозила около парадной двери офиса. Вообще-то там нельзя останавливаться, но для нашего Большого Б. (офисное прозвище этого грандиозного человека) не существовало подобных преград, его широкая душа не могла втиснуться в узкие рамки глупых норм и правил. Буквально через мгновение, стуча каблуками, через слегка приоткрытую дверь просочилась стройная фигурка Томы, и широкими шагами направилась к остановившейся машине. Её лицо, как всегда, было невозмутимо. Поражаюсь этому человеку. Обернувшись, она сделала жест рукой в мою сторону, который равноценно можно считать как дружеским прощанием, так и грубым посылом… не будем уточнять, куда. И затем исчезла в недрах несчастной машины, тут же с диким рёвом сорвавшейся с места. Да. Пожалуй, после подобного фокуса клоунам пришлось бы застрелиться.В то время как я наблюдал за представлением, мимо меня пронеслось ещё три машины. Что ж, пора и мне навёрстывать упущенное. Насвистывая ненавязчивую мелодию, славящую шлюх, наркотики и сатану, я уверенной походкой направился к своей машине. Чёрт, когда же я оттащу её в мойку! Вот и на лобовом стекле что-то прилипло, ну это уже перебор. Раздражённый, я, стараясь не испачкать костюм, перегнулся через капот и достал засунутую под дворник бумажку. Не глядя швырнув портфель на заднее сиденье и собираясь опустить свою ленивую задницу в уютное кресло, я мимоходом взглянул на содержание листовки, скорее для очистки совести или из свойственного мне любопытства, ожидая увидеть очередную рекламу.Здравствуйте, меня зовут Марк Адамович Вильштейн, и я идиот, не умеющий учиться на своих ошибках (дальше должен идти звук вялых аплодисментов).«Star Light inc.» значилось на лицевой стороне обложки. Замерев в крайне неудобной позе – наполовину в машине наполовину на улице – я дрожащими руками перевернул послание. Там было пусто. Озадаченно покрутил бумажку в руках, силясь отыскать хоть что-нибудь. Напрасно. Может, я болен? Кажется, это называется шизофрения. Дорогу до дома я помню смутно, всё было как в тумане. Поворот налево, поворот направо, прямо, опять лево. Из динамиков вылетали низкие гитарные звуки и хриплый голос давным-давно почившего солиста, взывающего к своей постаревшей девушке из царства Аида. Моя правая рука машинально переключала передачи. Да, я привык к странным взглядам людей, впервые узнающих, что я вожу механику. «Либо нищий либо идиот», – читается в них каждый раз. Люди такие предсказуемые. Возможно, и у вас возник подобный вопрос. Нет, я не идиот, по крайней мере иногда мне нравится так думать; повышает самооценку, знаете ли; и даже не нищий. Просто мне нравится звук мотора, разгоняемого вручную, нравится чувствовать некое единение с автомобилем. Но автомат удобнее! – скажете вы. Знаете, мастурбация тоже в какой-то мере удобнее секса. Не надо ни партнёра искать, ни подготавливать почву, да и множество сопутствующих трудностей исчезает мгновенно. Но почему-то люди из века в век «делают новых людей». Значит «удобнее» не всегда синоним к слову «лучше».И вот я уже стою перед толстой деревянной дверью. Привалившись к стене, жму на кнопку звонка, не отпуская. Где-то там, в глубине, слышатся протяжные звуки скрипки, отрывок из симфонии Паганини, пару лет назад, в Испании, я впервые побывал на действительно хорошем симфоническом концерте. Буквально на следующий день, в небольшом пропахшем пылью магазине, я приобрёл этот звонок. Мне казалось, эти звуки способны отпугнуть любые беды от моего дома. Ну вот где-то внутри раздались лёгкие шаги. Я всегда различал её поступь, едва уловимую, но очень близкую. Наваждение рассеивается. Я дома.«Привет, милый. Руккола на столе», – лёгкий запах лаванды, смешанный с безумной гаммой других ароматов, каждый из которых по отдельности так и остался для меня загадкой. Лёгкий поцелуй в то место, где губы постепенно переходят в щёку. Из небольшой комнатки, объединённой с балконом, льётся мягкий желтоватый свет и лёгкие звуки пианино. Рисует. Как я люблю её такую! Когда она медленно удаляется от меня, едва касаясь пола, словно на цыпочках, будто лань, в левой руке зажав кисточку, измазанную в краске. Как мне нравится смотреть, как перекатываются мускулы на её голых, слегка загоревших ногах. Люблю эту рубашку в чёрно-красную клетку, когда-то она была моей, но очень быстро сменила владельца, стоило нам съехаться. Я никогда не любил эту вещь так, как полюбил, стоило ей оказаться на её плечах. Мне нравилось, как она закатывает один рукав, а второй, которым она обычно придерживает мольберт, вечно расправляется, свисая практически до пояса. Мне нравилось, как края рубашки едва прикрывают её упругие ягодицы. Мне нравилось, как она переплетает волосы резинкой, собирая их сзади в длинный хвост, светлым водопадом спадающий между лопаток, пока какая-нибудь непослушная прядь, вечно выбивающаяся из общей картины, игриво падала ей на глаза, и даже когда она, рассердившись, вновь заправляла её назад, та не унималась, и буквально через пару минут, вновь, словно маленький бунтарь, лезла в бой.Я любил это. Любил лёгкие следы краски на её щеках и руках. Как я любил её в эти моменты!Порой мне кажется, что мы любим не человека, а наше представление о нём. Внутренний образ, сложившийся под влиянием множества факторов и зачастую разительно отличающийся от оригинала.На столе меня ждала красиво сервированная тарелка с салатом. Руккола, немного жареных креветок, кедровые орешки и всё залито апельсиновым и лимонным соком. Рядом надменно расположился высокий прозрачный стакан с минералкой, периодически презрительно выпускающий пузырьки с газом. Люблю, когда красиво. Во всём. В еде, в одежде, в людях, в поступках. Это одно из моих маленьких жизненных убеждений. Нужно стараться, чтобы всё было красиво.Но что же, чёрт возьми, происходит.Прожевав листья салата, я потянулся за стаканом. Живительная влага стремительным потоком устремилась внутрь меня, принося успокоение. Но всё же надо что-то решать. Задумчиво облокотившись на спинку стула, я нерешительно достал из кармана загадочную бумажку, найденную несколькими часами ранее.«Star Light inc.» — всё так же значилось на лицевой стороне. Хм. Коснулся пальцем надписи. Матовая. Приятная на ощупь. Двумя пальцами перевернул. Всё так же ничего. Перевернул обратно. «И чего ты этим хотел добиться?» – проступили тёмные буквы. Капля пота со звоном ударилась о светлый глянец обеденного стола. Меня затрясло. Кажется, я начинаю сходить с ума. Из соседней комнаты всё так же доносилась лёгкая музыка. Я зажмурился, крепко-накрепко сжав веки, и резко распахнул их. Перед глазами поплыли мутные круги. «Только не надо паясничать». Теперь моргать было уже страшно. Не в силах оторвать взгляда от дьявольской карточки, я попытался позвать Карину, но вместо возгласа из моей глотки вырвался лишь лёгкий хрип. Во рту моментально пересохло. Вода. Кажется, в стакане оставалось ещё немного воды. Не отрывая взгляда от матовых букв, я на ощупь попытался достать стакан. Дзынь! Звук бьющегося стекла на мгновение разорвал магическую пелену. Я автоматически повернулся в сторону, тупо уставившись на мелкие осколки, разлетевшиеся по светлому с тёмными прожилками кафелю пола. – Всё в порядке дорогой? – донёсся приглушённый голос, словно из другого мира.– Да, да… Просто уронил стакан, – выдавил я, удивляясь, как неестественно звучал мой голос.«Позвони» красовалось на лицевой стороне объявления. Вскоре, осмелившись, я обнаружил на обратной стороне номер «500-550-555» . Ну что ж. Посмотрим.

Кажется это здесь. Ещё раз взглянув на зажатый в руке листок в синюю клетку, с нацарапанным на нём адресом, я задумчиво осмотрел окрестности. Да. Всё верно. Вчера вечером, доев ужин и поцеловав на прощание девушку, оставшуюся в своей «каморке» творить до глубокой ночи, я отправился спать, предварительно сбросив гнёт минувшего дня под освежающими струями прохладного душа. Самое интересное началось с утра. Проснувшись, я первым делом позвонил боссу. Обычно сильные мира сего не утруждают себя ранними подъёмами, подобно нам, простым смертным. Но Вениамин Карлович, в отличие от остальных представителей «сословия», обладал удивительной особенностью, которая хотя бы слегка покрывала его глобальные недостатки. Каждое утро, ровно в 6.30, наш Большой Б. поднимал своё необъятное седалище, способное без особого труда ненадолго заменить для Деймоса и Фобоса их большого брата. Затем, совершив плановое омовение, этот грандиозный человек совершал ряд телодвижений, которые, как он полагает, являются дыхательной гимнастикой. Если следовать теории, что взмах крыльев бабочки может вызвать ураган на другом континенте, в таком случае многие катаклизмы минувших лет обрели в моих глазах кардинально иную причину. Но я отвлёкся. Итак, совершив «дыхательные упражнения», ровно в 7.00 босс выходит на пробежку. Честно говоря, для меня до сих пор остаётся загадкой, как человек, обладающий идеальными пропорциями (с точки зрения шара) в принципе способен перемещаться. А бегать? Это что-то из ряда фантастики, загадка, стоящая на одной полочке с бигфутом и ведьмами Салема. Всё это мне под строжайшим секретом выдала наша офисная Мата Хари – Тома. Сложно переоценить те ужасы, что ей пришлось пережить ради того, чтобы выудить эту информацию.

Ну а теперь серьёзно. Добавлю разве, что вся эта эпопея заканчивалась в 7.15 в Макдональдсе за углом, где наш спортсмен, с чувством выполненного долга, насыщал изнурённое тяжёлыми физическими нагрузками тело белками, углеводами и жирами. В большей степени жирами, конечно. В один из этих счастливых моментов я и застал нашего прожорливого исполина, это были те счастливые мгновения, о которых довелось узнать лишь избранным. Игорь, к примеру, смазливый паренёк из соседнего отдела, как ни странно имеющий очень хорошие отношения с Томой, таким образом выбил себе отпуск на три месяца раньше положенного срока, а Марта, скромная ассистентка одного из глав вездесущих отделов, которая однажды спасла нашу секретаршу из буквально безвыходного положения, умудрилась увеличить свою заработную плату до практически оскорбительных, для человека её квалификации размеров. Я же, в свою очередь, пользовался «мгновениями счастья» впервые.

– Доброе утро, Вениамин Адамович, – бодро, но в то же время как можно более сдержанно поздоровался я.

– Доброе, доброе, – прочавкало мне в трубку.

– Приятного аппетита, это Марк, Марк Вильштейн, извините если отвлекаю, но я сегодня не смогу выйти на работу, я, кажется, слегка простудился, – стараясь не упускать драгоценные секунды, сразу взял быка за рога я.

– Да, да, да… конечно, выздоравливай поскорее, Марта, – донеслось в трубку рассеянное бормотание, то и дело прерываемое звуками гремящего в пластиковом стакане льда и шелестом извлекаемых на свет божий чизбургеров, в конце концов завершившееся длинными протяжными гудками.

Ну что ж, может он и не до конца осознал, что сейчас произошло, но сделанного не воротишь. На сегодня я был свободен.

После того, как первая часть моего гениального плана блестяще осуществилась, я немедленно приступил ко второй. Поцеловав спящую Карину, вяло ткнувшую меня локтем в нос и зарывшуюся под одеяло, я принял освежающий душ и приготовил чашку крепкого кофе с крупными ломтиками копчёного сыра, покоившимися на соседней тарелке.

Глубоко вздохнув, я потянулся к телефонной трубке и медленно набрал заветные цифры.

– Компания «Star Light inc». Доброе утро, Марк, – практически мгновенно ответил знакомый голос телефонистки.

– Доброе утро, – начал я, готовясь произнести заготовленные заранее фразы, но стоило мне сообразить, что меня назвали по имени, как все мои планы мгновенно канули в Лету, смешавшись вместе с другими мыслями в хаотичном вальсе.

– Э-э-э-э… – только и сумел выдавить я.

– Улица Большая Серпуховская, дом 71, – тем же обыденным голосом продолжила девушка, так и не дождавшись от меня членораздельной речи, – Более подробный адрес и схему проезда вы сможете найти на обратной стороне листовки. С нетерпением ждём вас.

Протяжные гудки, резко оборвавшие приятный голос телефонистки, грубо выдернули меня из забытья. Не знаю, как, но каждый раз, когда мне кажется, что меня уже совсем-совсем ничем не удивить и я полностью готов к любым превратностям судьбы, они каждый раз приводят меня в ступор.

Не выпуская завывающую трубку из рук, я медленно перевёл взгляд на листочек, на котором буквально пару минут назад сиял лишь номер. В этот раз они оплошали: этот фокус я уже видел. Сейчас на идеально белой бумаге бездушным машинным почерком был выбит адрес, продиктованный парой мгновений ранее, и рядышком, для особо сообразительных, была прикреплена карта проезда, чем-то смутно напоминавшая до боли знакомый Google map .

И вот сейчас я стоял напротив ничем не примечательной двери, над которой красовалась табличка «Star Light inc.» . Глубоко вздохнув, я, стараясь не думать, непроизвольно зажмурившись, положил руку на рукоятку, и, резко повернув её, потянул дверь на себя. Тут же в лицо мне ударил свежий кондиционированный воздух офисного помещения. Слегка приоткрыв один глаз, я решил оценить обстановку. Прямо передо мной стояла девушка. На ней была плотная тёмно-серая толстовка с ярко-розовым пони на уровне груди, совсем не вписывающаяся в августовскую погоду, грубые тёмно-синие джинсы, и кеды, изрядно потрёпанные жизнью. В левой руке у неё была ещё незажжённая сигарета, а в правой – полулитровая чашка кофе, из кофейни, в которой пол-литра этого напитка – вполне нормальная порция. Затем мой взгляд поднялся выше, и тут я по-настоящему растерялся. Она была очень красива. Кожа, слегка тронутая загаром, пухлые губы, растрёпанный ёжик тёмно-каштановых, волос и бездонные карие глаза, широко распахнутые от удивления.

– Эм, может, ты меня пропустишь? – голос у неё был ещё более необычный, чем её внешность, и прекрасно дополнял образ. Слегка низкий и хрипловатый, он шёл словно изнутри, вырываясь из самой груди. – Алоо! Я с кем разговариваю? Ты обдолбанный, что ли?

– Я по объявлению пришёл, – слегка опешив, выпалил я.

– Ну молодец, искренне за тебя рада, может, пропустишь меня в конце концов? А то я уже старею, – раздражённо ответила незнакомка, и, не дожидаясь ответа, грубо оттолкнула меня в сторону.

– Не обращай на неё внимания, ты Марк, да? – из соседней комнаты, слегка прихрамывая, вышел невысокий мужчина, на первый взгляд, ничем особо не примечательный. Густая копна седых волос обрамляла небольшое озерцо лысины, бравшей начало у покатого испещрённого морщинами лба и заканчивающееся где-то за макушкой; небесно-голубые глаза, такого особенного цвета, который бывает только у стариков, смотрели словно сквозь меня. Одет он был в слегка потрёпанный бежевый костюм в крупную тёмную клетку и такие же брюки. Единственное, что выбивалось из образа, был галстук нежно-голубого цвета с улыбающимся жёлтым утёнком посередине.

– Эм… да, вы приглашали меня на собеседование, весьма странным образом, – выдавил я, пытаясь собраться с мыслями, слишком непривычной была царившая тут атмосфера. Хотя, если связать её с теми событиями, которые происходили со мной на протяжении последних дней, то, в общем, не так уж и необычно. Серый будничный офис и строгий начальник в игрушечном галстуке, всё как всегда.

– Да, да, да. Извините за настойчивость, но нам нужно было убедить вас в необходимости явиться на собеседование, – улыбаясь, затараторил старичок, параллельно активно размахивая руками, словно ветряная мельница, и то и дело слегка подпрыгивая на месте. Признаться, почему-то в этот момент мне стало по-настоящему страшно за свою жизнь. Они здесь все ненормальные, что ли.

– Ты тут что, прописался? – донёсся знакомый слегка хрипловатый голос из-за спины, сопровождаемый грубым толчком, и в нашу занимательную беседу вновь вмешалась девушка в толстовке, внеся в неё ещё больше хаоса, смешанного с запахом крепкого кофе и сигаретного дыма. Прекрасно.

– Это Анна, наш администратор, – всё так же глупо улыбаясь, слегка прищурив глаза, затараторил галстук. – А это Марк, наш будущий смотритель неба, как мне бы хотелось считать.

Я сдержанно кивнул, стараясь не смотреть в сторону девушки, буравящей меня взглядом, настолько тяжёлым, что у меня невольно вспотели ладони.

– Давайте я введу вас в курс дела, – после недолгой паузы вновь вступил старичок, и не долго думая, ухватив меня за рукав пиджака, засеменил в направлении приоткрытой двери, за которой, по всей видимости, притаился его кабинет.

Я оказался прав. Это была небольшая комнатка, шесть на шесть, доверху забитая всяким хламом. Тут был и металлический шкаф для документов, покрытый облупившейся в нескольких местах и слегка выцветшей зелёной краской, и массивное кожаное кресло на колёсиках, по неведомым прихотям судьбы лишившееся спинки и одного колеса, вместо которого можно было обнаружить потрёпанный словарь Ожегова, прибывшего прямиком из тех замечательных советский времён, когда практически все книги на задней обложке помечались ценниками, сейчас кажущимися весьма комичными. В противоположном углу, на пьедестале из старых глянцевых журналов, восседал его величество вентилятор, за долгую жизнь лишившийся одного из трёх крыльев, но всё ещё бодро жужжащий и не думающий жаловаться на тяжёлую судьбу, нещадно его потрепавшую. Посреди комнаты, на самом почётном месте, находился стол. К сожалению, ничего больше по поводу этого совдеповского исполина я добавить не могу. Разве что толстый исцарапанный кусок оргстекла, водружённый на него сверху, могучим телом прикрывающий множество исписанных бумажек и пару пожелтевших от времени фотографий, чуть не выбил из меня ностальгическую слезу.

– Присаживайтесь, – шумно опустив клетчатый зад на жалобно застонавший табурет, выдохнул старичок, широким взмахом руки указав на небольшой деревянный стул, прикрытый газеткой, приставленный с обратной стороны стола.

– Спасибо, – выдавил я, аккуратно опуская седалище на предложенное место. Мимоходом мне удалось разглядеть дату выпуска газеты, притаившуюся в верхнем углу страницы. 21 декабря 1986 года. Ух ты, раритет.

– Итак, что я должен сделать, чтобы вы согласились на эту работу? – упёршись локтями в стол и положив голову на ладони, человек-клетка максимально придвинулся ко мне и улыбнулся так широко, что я не на шутку испугался: не собирается ли он меня сейчас проглотить целиком. Я, конечно, никогда не встречался с каннибалами, но этот человек почему-то очень хорошо вписывался в тот внутренний образ человекоеда, сложившийся у меня в голове.

С другой стороны, меня впервые так настойчиво приглашали на работу, приятно даже. Если забыть про дурацкий инстинкт самосохранения, бьющий тревогу с того самого момента, как я впервые услышал об этой компании. К чёрту его. Будем считать, что они просто знают, какой я на самом деле классный. Да. Именно так.

– Нуу… – слегка замялся я. Честно, не знаю, что ответить. А что бы вы сказали на моём месте? Я хочу море денег, лёгкую и интересную работу. Может быть, кто-то желает власти, а чего желаю я?

– Вот именно, чего же вы хотите? – улыбаясь, тихо переспросил старичок.

– Да ничего особенного, – и тут меня бросило в дрожь. Разве я сказал это вслух? В горле пересохло и мне никак не удавалось оторвать взгляд от бездонных синих глаз.

– Знаете, вы нужны нам, – облокотившись на стол, прокряхтел старик, приподнимаясь, взгляд его был устремлён куда-то сквозь меня. С его лица сползла идиотская улыбка, и сейчас он был предельно спокоен, только вместо напускной весёлости в его облике вдруг появилась пробирающая до глубины души тоска.

– Вы нужны нам, – продолжил он. – Но, тем не менее, и мы нужны вам, гораздо больше, чем вы предполагаете. Хотя, как мне кажется, вы это прекрасно понимаете, раз пришли сюда, просто не отдаёте себе отчёта. Чего вы хотите? Боюсь, вы сами не можете до конца ответить на этот вопрос. Денег? Мы вам их предоставим. Власти? Вы её никогда особо не желали. Но есть кое-что ещё, кое-что, что вы, кажется, практически забыли. Внутри вас горит огонь. Огонь, предназначение которого нести свет людям, помогая им найти их собственный путь во тьме жизни. Вы когда-нибудь слышали о Прометее, Марк? Или о Данко? Каждый из них нёс свет. Нет, даже не так, каждый из них был светом.

Я с трудом сглотнул, стараясь хоть как-то избавиться от тяжести внутри, словно цепями сковавшей меня по рукам и ногам, мешающей говорить, двигаться, дышать.

– Зачем мы живём, Марк? – повернувшись спиной ко мне и слегка присев на краешек стола, вновь заговорил старик, – Вы никогда не задавались этим вопросом? Знаю, что задавались. Это несложно угадать, практически каждый мало-мальски мыслящий индивид хоть раз, но задавал себе этот вопрос. И, чаще всего, не находил ответа. А вам никогда не казалось, что в наше время люди слепы? Каждый из них словно блуждает в необъятной тьме, пытаясь найти себя. И не находит. Сотни величайших умов, творцов, писателей, первопроходцев, губят себя в погоне за ценностями, которые на самом деле им не нужны. Они просто не видят других. А эти у всех на виду. Знаете, давным-давно, один малоизвестный учёный создал занятную теорию. Теорию границ, если в общем. Суть её довольно проста, и я попробую передать её вам в двух словах. Наше время – время простоя. Раньше, человек, не находивший себя среди своих современников, мог легко отправиться на «границу». Будем это называть так. Ярким примером тому может служить знаменитый «May flower» отправивший переселенцев в неизведанное. Но что делать людям сейчас? Когда все границы исчезли. Космос? Но современные технологии пока не в состоянии открыть этот путь. Правда, осталась ещё одна граница. На мой взгляд – ложная. Граница сознания. Отчаявшись найти выход, многие люди пытаются пересечь её. Благо способов для этого в наше время существует предостаточно: наркотики, алкоголь, интернет. Вы никогда не задумываетесь, почему именно эти три пути в последнее время получают наибольшее развитие? Люди слепы. Спросите у любого тридцатилетнего парня или девушки: чего ты хочешь? Их ответы будут максимально схожи: любовь, деньги, власть, слава. Но неужели это всё, что может предоставить им наш мир? Конечно, нет! И большинство из них где-то в глубине понимают это. Понимают. Но не в состоянии принять. Все люди разные, но их объединяет одно: слепота.

– Да, но при чём здесь я? – боже, неужели это мой голос. Низкий, хриплый, звук словно прорывается через наждачную бумагу.

– Ты – выход. Ты тот, кому судьбой предназначено нести свет.

Повисла неловкая пауза. Повернувшись, старик уставился на меня взглядом, полным усталости. Пожалуй, я впервые видел настолько уставшие глаза. Такие, наверное, могли бы быть у бога, безумно любящего свои творения, но обречённого вечно наблюдать за их страданиями. Левый уголок моего рта непроизвольно дёрнулся, стараясь изобразить улыбку. Слишком уж комично и пафосно прозвучала последняя фраза. Так мне показалось сначала. Но он не шутил.

– Пойдём, – едва слышно проговорил мой собеседник, обогнув стол и положив мне руку на плечо. – Ты должен сам это увидеть. Пойдём. Я покажу тебе твоё рабочее место. Может быть, это убедит тебя.

Тут мне хотелось бы сделать маленькое отступление. Наверное, каждый в детстве верил в чудеса? И считал, что вот с ним, именно с ним, произойдёт что-нибудь по-настоящему интересное и незабываемое. Может, группа космических пиратов возьмёт его с собой бороздить просторы космоса, или огромный волосатый дядька вломится к нему в дверь и заберёт в школу волшебства (где-то это, кажется, уже было.) Или же, на худой конец, какой-нибудь призрак явится к нему ночью и поведает жуткую, но в то же время невыносимо печальную историю. Но мы растём. Зиму сменяет лето, и наоборот. И вместе с нами растут наши проблемы. Тысячи забот влетают в нашу голову, надёжно поселившись там, вытесняют старых жильцов. Грёзы и мечты обычно исчезают одними из первых. И вот, не успеешь опомниться, как ты уже сидишь в светлом холодном офисном помещении. На спинке кресла у тебя висит пиджак, качество которого может варьироваться, но суть остаётся неизменной; прямо перед тобой мерцает экран монитора. Дома тебя ждёт жена и маленький ребёнок. И вот именно тогда, на мгновение очнувшись ото сна, ты поймёшь, что детство кончилось, оно ушло и больше никогда не вернётся. И, осознав это, моментально забудешь. Закидаешь сотней тысяч мелких проблем, похоронив это мгновенное озарение на всю оставшуюся жизнь, потому, что иначе тебе просто не справиться с этим. Наверное, именно поэтому, стоило мне услышать этот злосчастный голос в телефонной трубке, приглашающий меня на собеседование, половина моего естества взбунтовалась, требуя немедленно забыть происходящее, но вторая половина, тот ребёнок, частица которого живёт в душе каждого человека, независимо от пола или возраста, ликовал. Вот оно! То самое чудо! Именно то, чего мы всегда ждали! Не упусти его!

И вот сейчас, сопровождаемый загадочным стариком с глазами, впитавшими всю печаль этого мира, и ярко-жёлтой уткой на нежно-голубом галстуке, я стоял напротив обычной тёмной двери, со слегка облупившейся краской и жёлтой наклейкой в виде звезды посередине. И мои руки вспотели, а сердце билось так, словно силилось вырваться из тесных оков грудной клетки. Мне было страшно. По-настоящему страшно.

Наверное, поэтому первой эмоцией было лёгкое разочарование. Из открывшейся двери на меня не вылетел дракон, не дохнуло адским пламенем, даже детская Нарния, похоже, пряталась где-то в другом месте. Передо мной был обычный зал с тёмными стенами и покрытым старым паркетом полом. Единственное, что слегка выбивалось из общего интерьера (если так можно назвать абсолютно пустую комнату), это необычайно высокие потолки, испещрённые старыми светильниками, вживлёнными прямо в него, и странные деревянные леса, похожие на те, которыми строители обносят ремонтируемое здание, возведённые практически под самый потолок.

– Вот оно, твоё рабочее место! – радостно воскликнул мой спутник, широко улыбаясь и зажмурив глаза. У этого парня настроение меняется быстрее, чем у какой-нибудь капризной актриски в маленьком городке.

– Эмм… Замечательно, – единственное, что мне удалось выдавить из себя. Порой моё косноязычие меня убивает.

– Всё, что от тебя требуется, – продолжил старик, – это каждый вечер приходить сюда и зажигать вот эти огни, и затем каждое утро гасить их.

– И это всё? – едва скрывая нахлынувшее разочарование, спросил я. И это всё? Зажигать долбаные фонарики? И ради этого весь этот фарс?

– Может быть, попробуешь? – лукаво улыбаясь, проворковал старик, – Сейчас как раз вечереет.

Не успел я опомниться, как его хрупкие ручонки с удивительной силой упёршиеся мне в спину, поволокли меня в сторону небольшой деревянной лестницы, пристроенной к лесам.

– Давай, давай, – приговаривал он, подталкивая меня вверх. – Там, слева, весит небольшая трость. Всё, что тебе нужно, это коснуться ею звезды, чтобы та загорелась.

Ну вот, я уже под потолком. «Этот парень, похоже, сумасшедший», – пришла мне в голову гениальная мысль, слегка запоздалая. Ведь я уже стою на долбаном помосте, а в руке у меня, сверкая всеми цветами радуги (на самом деле она ничем не сверкала, банальная чёрная палка со стеклянным набалдашником, такие обычно у лжефокусников в моде, но это мой рассказ, и я хочу, что бы она сверкала всеми цветами радуги), волшебная палка, зажигающая «звёзды». Недолго раздумывая, я тыкнул в первый попавшийся фонарик. И он загорелся. Опьянённый лёгким успехом, я ринулся ко второму и грациозным колющем движением зажёг ещё одну лампочку. Не сбавляя темпа, я тыкал то вправо, то влево, бегая по помосту, как ненормальный.

Вдруг так легко стало у меня на душе, прямо как в детстве. Я вдруг почувствовал нечто такое, что не сразу сумел осознать, словно я впервые в жизни сделал что-то правильное. И тут я стал обращать внимание, как те лампочки, до которых нельзя было дотянуться, зажигались сами собой, стоило невзначай навести на них палкой. Ага! Так вот, значит, как эта штука на самом деле работает! Ну и слава богу, а то я уже выбился из сил, носясь взад-вперёд по периметру комнаты.

И вот весь потолок озарился яркими огнями «звёзд». Признаться, это было очень красиво.

Радостный, я впервые бросил взгляд вниз, собираясь спросить у старика, как я справился, и замер от удивления. Прямо подо мной был город. Исчез старый, местами разбитый паркет, исчез старик, зато на их месте вдруг образовался целый мир. Я не знаю, как вам это описать. Наверное, так видят мир ангелы, если они существуют. Я видел всё. Я видел Лондон, я видел Токио, я видел Ватикан, я видел бескрайние пески Сахары и бездонные воды Тихого Океана, я видел каждого человека, я слышал их, чувствовал. Я испытывал боль маленького Тимми, мальчугана восьми лет со светлым лицом и шевелюрой, но очень плохими зубами. Он любил сладкое. Я испытывал радость Элизабеты, в двадцать два года исполнившей свою мечту, впервые представив на подиуме Парижа собственную коллекцию коктейльных платьев. Я был всем. Я дышал миллиардами лёгких, видел миллиардами глаз, чувствовал миллиардами сердец. Я жил, жил так, как никогда не жил до этого. Да и возможно ли назвать то, что было раньше, жизнью, в полном смысле этого слова?

Вдруг у меня перехватило дыхание, голова закружилась, и я почувствовал резкую слабость во всём теле. Слабо ухватившись за ограждение, я на мгновение закрыл глаза и почувствовал, что лечу. От силы встречного ветра перехватило дыхание! Моментально открыв глаза, я увидел приближающуюся земную твердь. Казалось, время остановилось! Я зажмурил глаза. Удар оказался довольно сильным, начисто вышибив воздух из лёгких. А оказывается, это больно, падать с небес на землю.

– Ты, что совсем больной?! – раздался откуда-то справа низкий голос, и спустя мгновение я почувствовал, как тёплые руки коснулись моей шеи. Вот я уже лежу на чьих-то коленях, голова моя задрана кверху, глаза, слегка ослеплённые светом софитов, с трудом различают человеческие контуры. Постепенно из небытия стали выплывать пухлые губы, короткий ёжик тёмно-каштановых волос и мятая толстовка.

– Привет, – выдавил, я не в силах сдержать улыбку.

– Му…к! – выкрикнула она и ощутимо ударила меня кулаком в щёку.

Ау, больно же! За что!

И тьма захватила меня.

Знаете, я никогда не пил. Ну разве глоток шампанского на вечеринке у друзей, да и то чтобы от меня отстали. Но, несмотря на мою искреннюю невинность в этом вопросе, я прекрасно представлял, как должен чувствовать себя человек утром после бурной вечеринки. По крайней мере, я так считал.

Утро не задалось с самого начала. Очнувшись в мягкой постели от дикого вопля автомобильной сигнализации, разрывающейся прямо под окном, я резко сел, но через мгновение вновь рухнул обратно, осознав все ошибки и раскаявшись во всех грехах с момента своего рождения. Боль в голове была настолько адской, что мне пришлось пролежать как минимум пару минут, пока я смог пошевелиться, не опасаясь отбросить копыта. Следующие минут пять я был занят увлекательнейшим делом: разглядывал потолок, силясь сконцентрироваться на толстой зелёной мухе усевшейся над моей головой. Итак, судя по общему самочувствию, вчера я либо напился до потери пульса, либо меня сбил самосвал (что, учитывая мой образ жизни и лёгкую рассеянность, намного вероятнее), но поскольку я лежу у себя дома, а не в больничной палате, окружённый стенающими родственниками, значит оба варианта были ошибочными. Ну что ж, идём дальше. Стараясь не делать резких движений, я медленно свесил ноги с дивана. Успех! Дальше, опьянённый столь лёгкой победой, я поднялся на ноги. Это было ошибкой. Внезапно мир опять потерял чёткость, а земля, словно беговая дорожка, ринулась из-под ног. Но я устоял. Преодолев все невзгоды, я кое-как добрался до умывальника. Тут мне впервые удалось увидеть своё лицо. Кажется, версию с самосвалом я отбросил зря. Взлохмаченные волосы, синяки под глазами, плавно перетекающие в опухшие губы, да и общий помятый вид создавал впечатление, словно я недавно вступил в «бойцовский клуб». Количество вопросов продолжало нарастать. На кухне меня встретил приятный на вид, да и на вкус, сэндвич с индейкой и пармезаном, и маленькая записка, на которой ровным аккуратным почерком было выведено «Доброе утро, милый. Сегодня буду поздно, важная встреча. Целую! P . S. Сэндвич на столе»

Описывать дальнейшие сборы бессмысленно. Желание сдохнуть, к сожалению, не является причиной неявки на работу. А жаль. Правда, жаль. Не знаю, как я добрался до работы, но факт остаётся фактом: ровно в 9.00 моя измученная задница воссоединилась с офисным креслом, приветливо скрипнувшим в ответ.

Следующая часть дня также прошла как в тумане, по крайней мере, до обеда. Стоило кварцевым часам над головой обозначить начало перерыва, как в мой кабинет пулей ворвался он.

– Здорова, Марк! Видел вчерашний поединок? Этот хохол его просто порвал! Похоже, не зря он сало ест! Ха! Понял шутку? Хохлы любят сало!

Чтоб его. Ну почему именно сегодня? Почему именно сейчас. Ему, что, совсем нечем заняться. И какого черта я должен слушать эти бредни. Как же он меня достал. Голова раскалывается, никак не могу вспомнить, что делал вчера.

– Пошёл вон, – тихо выдавил я.

– Что, прости? – от неожиданности собеседник поперхнулся кофе, стаканчик с которым держал в руке, и, глупо улыбаясь, уставился на меня.

– Пошёл вон отсюда! – меня трясло. На лбу выступила испарина, я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и я швырну офисный телефон в его мерзкую рожу с застывшей смазливой улыбкой.

– Я пойду, пожалуй, – пятясь с той же идиотской улыбкой, намертво прилипшей к его подхалимскому личику, гость спешно ретировался из кабинета, напоследок еле слышно проронив какое-то оскорбление в мой адрес, высказать которое в лицо у него никогда не хватило бы смелости, и плеснув немного мерзкого кофе на дверной косяк.

Кстати, впервые в жизни мне пришла мысль, что за всё время работы я так и не удосужился узнать его имя. Не потому, что мне не было интересно, хотя на самом деле мне было всё равно. Просто ни разу за всё время общения мне не приходило в голову, что этот маленький офисный подхалим, скорее сравнимый с паразитом, чем с планктоном, может иметь имя. Словно маленький мохнатый клещ, он вцеплялся в любого человека, из которого мог извлечь пользу, и только тот становился бесполезен, тут же перескакивал на новую жертву, словно престарелая шлюха, начисто забыв обо всех догмах морали. Жизнь часто сталкивает нас с такими людьми. Порой они нас злят, некоторые им завидуют, иногда они пытаются присосаться к вам. Единственное, чему меня пока не научила жизнь, это как себя с ними вести. Но, кажется, сейчас я кое-что понял. Вы можете окружить себя ими, и они, словно сирены, утаскивающие на дно зазевавшихся моряков, утащат вас на дно жизни, потому что они никогда не поднимутся вверх. Их пугает солнечный свет. Наверху нет места слабым. К какой бы вершине вы ни стремились.

– Браво, мой мальчик, – тихий возглас, сопровождающийся лёгкими хлопками, вывел меня из лёгкого транса. Это была Тома. Похоже, она видела всю сцену с начала и до конца, и сейчас стояла, прислонившись к дверному косяку, и медленно хлопала в ладоши. На её лице была неестественная улыбка, скорее похожая на оскал хищного зверя. Медленно, не переставая хлопать, она подошла к моему столу, и, наклонившись, вплотную приблизилась к моему лицу.

– А ты растёшь в моих глазах, – тихо прошептала она мне на ухо, едва касаясь губами края моего уха. – Посмотрим, что будет дальше.

И неожиданно резко выпрямившись, исчезла так же внезапно, как и появилась. Оставив после себя лишь лёгкий мускатный запах и глухое эхо каблуков, цокающих об офисный паркет.

* * *

Вечер. Безумная колесница потихоньку сбавляет темп, день подходит к концу. Уставшие работники, выжатые досуха, медленно бредут к своим машинам, чтобы через несколько десятков незабываемых минут в пробках, вдохнув в себя всю прелесть жизни мегаполиса, завалиться на диван, и, поставив мозг в ждущий режим, отключиться от этого мира. Вот и я иду. Иду, как шёл до этого десятки, сотни раз. Вот я сажусь в удобное кресло, над созданием которого в своё время немало потрудились несколько десятков иностранных мозгов, поворачиваю ключ, приводящий в движение то, что ещё лет тридцать назад казалось невероятным, и еду вперёд, вперёд. Вокруг мелькают окна домов, в каких-то уже горит свет – символ новой жизни, какие то ещё темны, и их пустые глазницы с немой тоской таращатся на улицы, залитые светом. Весь мир соткан из тысяч чудес, столь привычных нам, что мы перестали их замечать. И вот я останавливаюсь у небольшого серого бордюрчика, выключаю мотор, отстёгиваю ремень и покидаю маленького механического друга. Мгновение, и я уже стою напротив двери. Стук.

– Здорово, а мы тут со стариканом поспорили, вернёшься ты или нет. Кажется, я теперь должна ему сотку, – весело приветствовала меня Аннет, стоило повернуть дверную ручку и толкнуть дверь, оказавшуюся незапертой. От неё так же пахло кофе, смешанным с сигаретным дымом. Она так же язвила и ухмылялась, бросая взгляды, острые как рапира.

– А я что-нибудь получу из этого спора? – мой голос показался мне чужим. Словно это был не я, а кто то другой. И этот кто-то был мне явно симпатичен, хоть и не знаю, почему.

– Ну, могу сделать тебе кофе, по рукам? – на мгновение задумавшись, пожала плечами девушка.

– Идёт, главный у себя? – кивком головы указав на дверь кабинета, в который в прошлый раз отвёл меня старичок, спросил я.

– А чёрт его знает, он у нас парень подвижный, любит возникать из ниоткуда. Сходи, проверь, тебе кофе с молоком, сахар? – улыбнулась она.

– Нет, просто чёрный и покрепче. Скоро вернусь, пойду на разведку, – ответил я, направляясь к двери кабинета.

– Уважаю. No pasarán! – вскинув вверх сжатый кулак, выкрикнула она. Не совсем уместный лозунг, но звучит внушительно.

– О! Маркуша! Как я рад тебя видеть! – маленького старичка буквально вырвало из офисного «кресла» и швырнуло в моём направлении, стоило лишь частично переступить порог кабинета. От неожиданности я чуть не попятился назад. Пожалуй, нечто подобное испытывают простые смертные, волею случая впервые в жизни наблюдающие за пуском ракеты в космос. Маленький старичок буквально излучал яростную энергию, способную в мгновение ока испепелить всё в радиусе нескольких километров от эпицентра, в этот раз облачённого в ярко-малиновый костюм с шёлковой голубоватой рубашкой. – Вы, похоже, рады меня видеть, – ухмыльнулся я, параллельно пытаясь сообразить, когда меня последний раз называли, Маркушей. В ответ всплывали едва уловимые образы из детства, это было всё, чего удалось добиться. Ну да и ладно.– Конечно! Наша прошлая встреча получилась слегка, – тут мой собеседник замялся, явно подбирая слова, – скомканной! Но я очень рад, что ты вернулся. Это была целиком и полностью моя вина, надо было тебя подстраховать, но я, старый дурак, совсем расслабился.– Ваше предложение по поводу работы ещё в силе? – прервал я причитания старика, грозившие затянуться надолго. К сожалению, я не располагал лишним временем.– Эм, да, конечно! – слегка растерялся собеседник, успевший погрузиться в свои мысли.– Тогда, когда я могу приступать?– Да хоть сейчас, тем более время подходящее. Вас проводить? – странная улыбка вдруг озарила лицо пожилого человека. Я с трудом могу описать её: словно он знал всё то, что произойдёт дальше.– Спасибо, я сам, – ответил я, и, слегка поклонившись, вышел из кабинета, провожаемый долгим взглядом странного человека в малиновом костюме.В холе было пусто. От моей былой собеседницы не осталось ни следа. Лишь небольшая чашка, с изображённым на ней улыбающимся пандой, жующим эвкалипт, источающая ароматный запах свежезаваренного кофе, стояла около двери, ведущей в мой «кабинет». Что ж, по крайней мере, слов она на ветер не бросает. Весьма ценное качество в наше время, и, к сожалению очень редкое.Ну-с, приступим-с! Отхлебнув немного горячей ароматной жижицы, я осмотрел рабочее пространство. Клянусь, древние греки полные идиоты, если осмелились называть напитком богов тухлую амброзию. Кофе! Вот напиток, достойный истинного творца! Эх, ещё бы перекусить чего-нибудь, но это подождёт, тем более Карина уже звонила несколько раз, предупреждала, что сегодня до утра проторчит на работе, так что ничего вкусного дома меня бы и не ждало. Забавно, как только я стал жить с ней, я моментально потерял всякую жизнеспособность, и даже банальная просьба приготовить себе ужин вызывала у меня ужас, сравнимый с ужасом первобытного человека, только что открывшего огонь. Ну, с другой стороны, сегодня я могу никуда не торопиться.Замечательно! Во всём надо видеть светлую сторону, как учила меня мама и не сумела переубедить жизнь. 1:0 в пользу воспитания. Но опять я отвлёкся. Как же это работает….Осторожно, стараясь не пролить кофе, я медленно взобрался по ступенькам на верх лесов. Главное в этот раз не повторить фееричное падение, мои рёбра мне этого больше не простят.Ну вот, я наверху. И что дальше? Задумчиво раскручивая в левой руке обнаруженный мною жезл, я сделал ещё один глоток. Чёрт, да эта Аня гений, попроси меня кто-нибудь выбрать между её кофе и тем, что варит Тома, я, пожалуй, сошёл бы с ума. Так-с, помню, тут была какая-то очень простая последовательность. Похоже, падение начисто отшибло мне мозги, а жаль. В политику, что ли, теперь податься?Лениво размышляя об открывающихся передо мной перспективах, я машинально сделал ещё глоток, и, поперхнувшись, закашлялся. От неожиданности, жезл, описывающий круги, выскочил из руки и со звоном врезался в стену. Яркий свет ударил мне в глаза. Так вот оно что! Стараясь не терять ни секунды, я подхватил свой рабочий инструмент и принялся самозабвенно тыкать им в тёмный потолок. Один за другим зажигались огни. Какое опьяняющее чувство: каждое новое движение зарождало тысячи маленьких искорок, испещряющих покатый потолок. И вот, когда последняя из них заняла своё законное место на небосводе, а последняя капля моего пота, скатившись по разгорячённой коже, рухнула вниз, я сделал глубокий вдох и бросил взгляд вниз.И снова это ощущение, нахлынувшее словно цунами на беззащитный город. Но в этот раз я был к этому готов. Собрав все свои внутренние гарнизоны, я бросил их в бой, стараясь совладать с невиданной силой масштабов, происхождения которой я не понимал, бой с тенью. Но в этот раз всё было по-другому, мои колени дрожали, а руки судорожно вцепились в ограду лесов, так что кисти побелели от напряжения, с моего лба по вискам и на шею стекали целые потоки пота, в голове шумело, но я стоял, стоял, не моргая, уставившись в никуда.В этот раз она позволила мне заглянуть в себя. И я видел всё. Это сложно объяснить, и ещё сложнее осознать. Я словно прозрел, то что было раньше, всё было словно не в серьёз, не по настоящему. Тот узкий мирок в котором я раньше жил резко расширился до масштабов вселенной. Я был всем. И в то же время продолжал оставаться собой, что-то мешало мне погрузиться в эту пучину до конца, раствориться в ней, по-настоящему слиться с бесконечностью. Кажется, я плакал, плакал от бессилия, от радости, от всех эмоций мира. Но вот, кажется, я услышал знакомый голос, едва различимый среди миллиардов других голосов. Но я знаю, если я захочу, я смогу сконцентрироваться на нём. Так, делаем глубокий вздох… И…

* * *

–  Ну почему? – высокая блондинка сидела на плюшевом диване, поджав под себя ноги, завернувшись в короткий розовый халатик и громко плакала.

– Ты шлюха! Ты спишь с ним?! Я знаю, что спишь! – невысокий коренастый паренёк мечется по комнате из угла в угол, размахивая руками, его глаза выпучены, а на виске пульсирует вздувшаяся вена, он кричит. Внезапно он подлетает к сжавшейся в углу дивана девушке и замахивается. Блондинка съёживается, готовясь принять удар, но парень замирает с высоко поднятой рукой. Минута молчания, прерываемая лишь тихими всхлипами девушки. Затем, выругавшись сквозь зубы и резко развернувшись, он идёт в сторону окна. По пути нервно перебирая между пальцами зажигалку, минутой ранее извлечённую из помятой пачки сигарет.

– Но ты же обещал… Помнишь, как мы хотели… Я же всё это ради нас… Я же люблю тебя,  – еле слышно шепчет она, поднимая заплаканные глаза на парня, стоящего у окна с сигаретой.

– Заткнись. Зачем мне жена шлюха. Иди, спи с этим жирным ублюдком. Проваливай, – сквозь зубы цедит он.

– Любимый, – медленно, словно побитая кошка, она недоверчиво, слегка пошатываясь, подходит к нему, аккуратно кладёт ему руки на плечи, пробует обнять, и тихо, стараясь сдерживать слёзы, шепчет на ухо, – Это всё ради нас, помнишь, как мы хотели? Домик у моря, небольшую пекарню, любимый, зачем ты так…

Сильный толчок, отброшенное лёгкое тело девушки летит в угол, по пути сбивая вазу с цветами, ещё мгновение – и взбешённый парень, роняя тлеющие остатки сигареты, подлетает к упавшей девушке. Удар. Тоненькая струйка крови вытекает из её аккуратного носика, смешиваясь со слезами, медленно стекает по щеке, на пол.

– Убирайся из моего дома, тварь! Видеть тебя не хочу!  – согнувшись над съёжившемся телом, орёт он, подкрепляя свои слова увесистым плевком в лицо девушки.

Минута. И тишина, лишь громкий хлопок закрывающейся двери, удаляющийся звук шагов и тоненькие всхлипы маленькой девушки, забившейся в угол. Вдруг ожил телефон, притаившийся на журнальном столике. Медленно, слегка прихрамывая на левую ногу, она побрела к нему.

– Да, Вениамин Карлович, я вас слушаю, – совершенно спокойно ответила она.

– Дорогуша, – раздался низкий сальный голос из трубки – я сегодня сбагрил свою мегеру с детишками в театр, приезжай ко мне минут на сорок, а после мы обсудим небольшую прибавку, если заслужишь, конечно.

– Конечно, я всё поняла, вы останетесь довольны, Вениамин Карлович. Буду через двадцать минут, – тем же ровным голосом продолжила девушка, и положила трубку.

Глубокий вздох. И спустя десять минут, скрыв следы недавних побоев, надев кружевное бельё, которое так любит Большой Б, ритмично цокая каблуками, Тома вышла из квартиры, закрыв за собой дверь и оставив на столе ужин, если вдруг её любимый вернётся сегодня домой.

* * *

– А ведь он ей изменяет, – тихий низкий голос, неожиданно возникший рядом со мной, вырвал меня из пелены грёз.

– А? – ошарашенно переспросил я, растерянно рыская глазами по комнате в поисках говорившего.

– Я сказала, что он ей изменяет. Регулярно, и не особо страдает по этому поводу. Вот, например сейчас, он развлекается с одной девчонкой, которую подцепил на прошлых выходных в одном местном баре. Он частенько там зависает, один или с компанией, – грустно повторила Аня. Она сидела рядом со мной, свесив ноги с края лесов. Сидела тут, на крыше мира. И смотрела вниз. Странное чувство охватило меня в этот момент: я смотрел в её глаза, и думал, что точно такой же взгляд я видел совсем недавно, у забавного старичка. Взгляд человека, впитавшего в себя всю грусть мира, взгляд человека, впитавшего века. Но это длилось всего мгновение: почувствовав, что я смотрю на неё, девушка слегка встрепенулась, и, переведя на меня взгляд, уже совершенно обычный, пожалуй, впервые за всё время искренне мне улыбнулась.

– Будешь? – она протянула мне чашку кофе, зажатую в левой руке. Интересно, она хоть иногда с ней расстаётся?

– Да нет, спасибо, – ответил я, стараясь как можно быстрее собраться с мыслями, витавшими вокруг после пережитого видения, если это можно так назвать.

– Ты не против, если я закурю? – вновь спросила девушка, я кивнул, стараясь сосредоточиться на чём-то одном. Это всегда помогало мне сконцентрироваться, сейчас, например, я смотрел на маленькое чёрное пятнышко облупившейся штукатурки на противоположной стене.

– А ты меня удивил, признаюсь, – вновь заговорила она через какое-то время, зажав дымящуюся сигарету между средним и безымянным пальцами правой руки.

– И чём же? – слегка озадаченно переспросил я. Мой давний метод и в этот раз не подвёл меня, и сейчас я был в состоянии вести относительно осмысленную беседу.

– Ну, давай вместе подумаем, – слегка наклонив голову набок и выпустив клуб сизоватого дыма, продолжила Анна, – Обычному парню вдруг ни с того ни с сего начинают мерещиться странные вещи. Странные листовки, звонки из ниоткуда, и, не выдержав, он в конце концов сдаётся и идёт по указанному адресу. Но что его там ждёт? Странные люди, и только попробуй сказать, что ты подумал о нас иначе, впервые встретив. Непонятная комната, которая открывает для тебя весь мир. И после всего этого ты вновь возвращаешься обратно, как ни в чём не бывало, не задавая логичных с твоей стороны вопросов, в стиле «Да что здесь, чёрт возьми, происходит?!!» и молча приступаешь к работе. Тебе это не кажется странным?

Договорив, девушка вновь отхлебнула из стаканчика и задумчиво уставилась на меня. Ну что я мог ей возразить, во всём вроде бы она была права, за исключением одного.

– Знаешь, – продолжил я, отведя взгляд в сторону. Всегда терпеть не мог людей, которые при разговоре с тобой смотрят куда-то мимо, но в данной ситуации мне почему-то было нестерпимо тяжело смотреть в её бездонные карие глаза – Знаешь, ты права, и мне сложно описать тот ужас, который охватил меня при первом контакте с вашей «организацией», и да, у меня есть уйма вопросов, которые словно стая диких ворон кружат у меня в голове, но почему-то мне кажется, что ещё не время выпускать их на волю. С того самого дня, как я впервые подобрал листовку с вашим логотипом, что-то изменилось во мне. Я успокоился. Может быть, на самом деле это прозвучит немного странно, но я по-настоящему успокоился. И, несмотря на то, что внешне это плохо различимо, поскольку ваши «выходки» порой вызывали у меня настоящий шок, внутри я был спокоен. У меня нет объяснения этому, и я не уверен, что сейчас мне удалось донести до тебя именно то, что я хотел сказать, но так хорошо мне не было никогда.

– Конечно, – вновь улыбнулась Анна, – в этом нет ничего необычного. Просто здесь ты на своём месте, там, где должен быть.

– В смысле? – переспросил я.

– Ну, смотри – тяжело вздохнув, собеседница вплотную приблизилась ко мне, и, словно ребёнку, начала на пальцах объяснять то, что, по её мнению, было очевидно, – Когда человек рождается, его судьба предопределена. Кем и когда – неважно, сейчас не об этом, но мы имеем дело с фактами. Но, это не значит, что, родившись, человек может пойти по одному предначертанному свыше пути. На самом деле таких путей множество, их сотни, тысячи. И каждый по-своему верен. И вот, только родившись, этот маленький комочек буквально обмотан нитями судьбы. И все нити белые. Кроме одной, и эта единственная нить отличается от остальных больше, чем вода от огня. Если остальные нити сотканы из хлопка, она будет шёлковой, если остальные нити белые, она будет красной. Непонятно? Эх, ты! Ну, слушай тогда дальше, человек волен сам выбирать, какой дорогой ему идти. Но если он выберет одну из тысяч белых нитей, жизнь его не будет простой. Конечно, как и в любой другой жизни, у него будут свои радости, свои печали. Но, несмотря ни на что, даже в самые светлые дни, он будет чувствовать лёгкий дискомфорт, не объяснимый, но явный, преследующий его на протяжении всей жизни. И каждый раз, стоит ему попробовать рвануть вперёд, к намеченной цели, нечто незримое будет мешать ему, сопротивляться. Но стоит человеку ступить на свой путь, как моментально всё изменится, ветер удачи вновь наполнит его паруса, и то, что раньше казалось недостижимым, само попадёт в его руки. Понимаешь?

– Если честно, смутно, но, кажется, общую идею я уловил.

– Надеюсь, это ведь несложно, – тут моя собеседница тяжело вздохнула. – Но, к сожалению, в наше время люди не в состоянии сами выбрать свой путь, они предпочитают следовать путями давно изведанными. Канули в лету Колумбы и Кортесы современности, никого больше не интересует неведанное.

– Кто вы такие? – неожиданно для себя выпалил я.

– Это не самый главный вопрос, – ничуть не смутившись, ответила собеседница, вновь одарив меня очаровательной улыбкой.

– А какой самый главный? – не унимался я.

– А это ты должен понять сам. – вдруг перегнувшись, она чмокнула меня в щёку, – а теперь мне пора.

Я долго смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Щека горела, а воздух нестерпимо пах дурманящей, опьяняющей смесью табака и кофе.

– А кто я такой?..

Дождь никак не унимался. Казалось, солнце прогневалось на грешный город, и вместо того, чтобы разрешить нам провести последние дни стремительно уходящего лета в ласковых лучах, навсегда скрылось за непроницаемой свинцовой пеленой. Всё вокруг медленно пропитывалось запахом приближающейся осени. Постепенно исчезали с прилавков лёгкие вещи, нещадно вытесняемые тёплыми свитерами. Извлекались из тёмных уголков давно забытые кожаные куртки и лёгкие пальто. И это было только начало; прислушавшись можно было различить лёгкие смешки из дальних пыльных уголков квартиры, это посмеивались, чувствуя неминуемое освобождение из почти годового плена массивные вязаные шарфы, меховые шапки, толстые пуховики и величавые норковые шубы. Скоро придёт их время, скоро, но не сейчас. А пока маленькие тёмные фигурки, закутавшись в строгие костюмы и спрятавшись под тёмными шапками нейлоновых зонтов, спешили как можно скорее забраться в уютное нутро своих металлических друзей, стараясь не намочить по дороге туфли, стоившие жизни паре живых созданий.

– У тебя всё хорошо, любимый? – донеслось откуда-то справа, я обернулся и увидел её. Она стояла чуть в паре шагов от меня, лёгкая кружевная ночнушка едва прикрывала тоненькие загорелые коленки. Медленно, не касаясь пятками пола, она подпорхнула ко мне, нежно обняв и положив голову на плечо.

Это было моей маленькой особенностью. Я очень бурно реагировал на запахи и прекрасно их запоминал. У каждого человека, считал я, есть свой собственный аромат, который очень сложно скрыть под посторонними запахами. Я, например, помнил запахи всех девушек, с которыми меня связывали более-менее близкие отношения, на мужские запахи почти не реагировал. Ну, пожалуй, в этом нет ничего удивительного. Но её запах был не сравним ни с каким другим, он одурманивал, манил, опьянял. Порой, лёжа вместе с ней в кровати, я зарывался в её волосы и моментально забывал обо всём вокруг. Мне было хорошо.

– Да, я просто немного устал, – слегка натянуто улыбнулся я, – Пойдём, тут дует.

Бросив прощальный взгляд в окно, на моросящий дождь и чёрные точки, пытающиеся как можно быстрее покинуть неблагоприятную среду, я захлопнул окно.

Сегодня была суббота. И хотя многие компании продолжали работать в выходные, плавно обходя трудовое законодательство и ублажая подчинённых сверхурочными или подгоняя их кнутом материальных лишений вплоть до увольнения с ненавистной должности, наш Большой Б. был в этом смысле консервативным гуманистом, что позволяло нам, простым смертным, вздохнуть полной грудью на день больше, чем менее везучей части серого мегаполиса.

– Чем ты вчера занималась? – уплетая утреннюю яичницу, спросил я.

– Да так, просто очень много работы, – ответила она, как-то очень неестественно засмеявшись, и уронила ложку, громко звякнувшую о кафель пола, что вызвало ещё один приступ смеха, такой же неестественный, как и предыдущий.

– Ясно, – пробормотал я, машинально отделяя жидкую часть желтка от твёрдой.

В любое другое время я бы, несомненно, насторожился, но не сейчас. Сейчас меня занимали события куда более чудные. На протяжении всей минувшей ночи я, не отрываясь, наблюдал за миром. Я видел, как восходит солнце над горами Тибета, как огромная туша кита вздымается над бездонными водами Тихого Океана, как ветер колышет кроны трёхсотлетних дубов, я видел всё. Это было необычайно прекрасно. Но вскоре меня ждало ещё одно, не менее удивительное открытие. Когда пришло время, и я затушил последнюю звезду, до меня вдруг дошло, что я ни капли не устал. Минули практически сутки с того момента, как я последний раз встал с кровати, но сон словно забыл обо мне.

– Чего же тут удивительного, – пожал плечами старичок, когда я, слегка приоткрыв дверь, спросил его о моём необычном открытии, – Это же было в нашем с вами договоре. Помните? Третий пункт. Освобождение от сна.

Поражённый, я тихо поблагодарил его и аккуратно прикрыл дверь. Кажется, моя жизнь начинает принимать кардинально иное направление. И я бы солгал, если бы сказал, что мне это не нравилось.

И вот вновь я сижу на привычном месте. Выходные пролетели незаметно, мои новые «друзья» сказали, что мне надо немного передохнуть, и они с радостью будут ждать меня в понедельник вечером. Не помню, чем я занимался эти два дня. Ел, спал, посетил тренажёрный зал, где раздутые до неимоверных размеров люди, если они всё ещё таковыми являлись, с довольными лицами по несколько часов не отлипали от зеркала, вмонтированного в стену зала. Довольно скучно, но мне не хотелось никуда идти. Я устал.

* * *

Пальцы мерно стучат по клавиатуре, отсчитывая драгоценные секунды. Взгляд невольно отрывается от монитора и падает на висящие напротив часы. 14.32. О боже, как, уже? Но я же только что пришёл, кто-то украл драгоценные 5 часов моей жизни! В погоню! В погоню! Ладно, это была минутка глупого фарса. Глаза вновь плавно переходят к монитору. И всё же, что я делал всё это время? Наверное, что-то важное, естественно, ведь мне за это платят деньги, да и какой человек, находясь в своём уме согласится попусту выкинуть целых пять часов из жизни.

– Ты обедать скоро? – звонко постучав костяшками пальцев о дверной косяк, в мой кабинет просунулась Тома, нижней частью туловища упираясь в пол, а верхней под опасным углом нависнув над полом.

– Нет, я что-то не голоден, – натянуто улыбнулся я. Интересно, а она замечает это? Замечает, как её жизнь медленно вытекает через тысячи, миллионы дыр в её теле, словно вода из изрешечённого сосуда. Или я сошёл с ума? Не может один человек видеть то, чего не видят миллионы. Но время шло. Часы неутомимо продолжали вечный бег в никуда. А пальцы всё медленнее и медленнее отбивали ритм, словно барабанщик на галере, задавая темп прикованным цепями к вёслам рабам.

И вот вновь раздался стук каблуков, знаменующий конец смены. Измученные, выпитые досуха люди посыпались на улицу, чтобы накопить побольше сил и вновь ринуться в бой.

И вновь моросил дождь. Большинство людей воспринимали его как проклятье, кару небес, обрушившуюся на наши головы. Проклинали вечные пробки, простуду, слякоть, всё, что угодно. Если человек хочет быть несчастным, ничто не остановит его в этом порыве. А я любил дождь. Он словно смывал все грехи, очищая, делая лучше. Не замечали, как легко дышится после дождя? Учёные говорят, что это из-за разреженного воздуха, а я считаю, что это спадает с нас грязь, накопленная за годы жизни во враждебной среде. Ведь мегаполис априори враждебен всему живому, как это ни парадоксально. Всё, созданное человеком, ненавидит его. Хотя, конечно, дождь навевает грусть. Стойте, о чём я вообще говорю? Что-то сегодня мои мысли витают слишком далеко. Вот вновь задрожала, оживая, моя металлическая подруга, спеша овеять уставшее тело искусственным теплом, заглушая тяжёлые мысли бодрыми голосами вечно весёлых радиоведущих. Порой мне кажется, что, представься мне как-нибудь случай заглянуть в их рубку, мне бы представились два робота, прикованные к креслам, вечно весёлые и энергичные. Хотя, может быть, я один такой вечный зануда, взирающий на мир из-за свинцовой пелены. Дальше, спустя полчаса взаимной ненависти и агрессии, прорвавшись через пробки, я медленно подъехал к зданию, ставшим мне неожиданно родным. Стоило лишь распахнуть входную дверь, как знакомый запах, ударивший в нос, опьянил не хуже бутылки вина, выпитой залпом.

– Здорова, как сам? Не промок? – всучив мне чашку с кофе, приветливо ухмыльнулась Анна. Интересно, а она даже душ принимает вместе с чашкой и сигаретой?

– Да нет, успел спрятаться в машине, а у вас как? Что-нибудь новенькое? – сделав глоток, поинтересовался я.

– Ха, смешная шутка, у нас никогда ничего не меняется, здесь время замерло, – ухмыльнулась девушка, и, легонько стукнув меня кулачком в плечо, развернулась и быстро зашагала прочь.

– Удачных грёз! – напоследок повернувшись, выкрикнула она.

Да, грёз. Последнее время мне начинает казаться, что всё это сон, и в один прекрасный момент я проснусь в камере, прикованный к кушетке, а вокруг меня будут ходить люди в белых халатах и что-то бормотать себе под нос. От подобных мыслей меня передёрнуло. Незавидная перспектива.

Ну что ж, не будем об этом думать. И, стараясь отвлечься от тяжёлых мыслей, я, насвистывая ненавязчивую мелодию, направился к рабочему месту. На самом деле всё складывалось как нельзя удачнее. Последнее время Карина помогала своему дяде в организации нового дела. Буквально пару недель назад он попросил её на время (или если ей понравится, то и навсегда) посидеть в кресле администратора нового ночного клуба. Так что мои ночные похождения пока не вызывали у неё логичных вопросов, так как уже которую ночь подряд она сама находилась вне дома. До чего удивительно, как иногда всё удачно складывается.

Ну что ж, приступим.

* * *

Смеркалось. Первые звёзды застенчиво мигали на девственно чистом небосводе. Блеклые лучи лунного света просачивались сквозь занавеску в спальню. Их было двое. Они лежали вместе, обнажённые, посреди огромной кровати.

– Ты же любишь меня? – спросила она.

Он промолчал.

– Любишь? – настаивала девушка.

– Да, – слегка раздражённо выдавил он.

– И я тебя, – промурлыкала она, нежно лаская его обнажённое тело, – Тогда почему мы не можем быть вместе?

– Ты же сама прекрасно знаешь ответ, зачем заводить этот разговор снова и снова, – резко вспылил мужчина и попытался подняться на локтях, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля. Она тут же сменила тактику и медленно опустила руку чуть ниже. Сопротивление было подавлено.

– Пойми, любимый, просто я хочу быть с тобой. Я хочу гулять с тобой по улице. Я хочу, чтобы у нас были общие друзья. Я устала, я не хочу, чтобы наши встречи проходили… так, – как можно нежнее и убедительнее проворковала девушка, стараясь заглянуть партнёру в глаза.

– Я не могу её бросить, не сейчас… – упорно отводя взгляд, пробормотал он.

– Но почему? – едва слышно прошептала она ему на ухо.

– Просто не могу… и всё тут! – вновь вспылил мужчина, мигом сбросив с себя сладостные оковы собеседницы.

– Прости! Прости! Я не хотела, не злись, пожалуйста! Я сделаю всё, что ты захочешь!  – резко затараторила она, чувствуя, что переступила невидимую черту.

– Я тебя за язык не тянул, – ….

Ах, как прекрасно ночное небо.

* * *

– Естественно, он не может, – раздался позади низкий женский голос. – Узнал парня?

Я отрицательно покачал головой.

– Это возлюбленный твоей светлоголовой подруги, – ухмыльнулась Аня, её привычка появляться словно из ниоткуда уже стала приедаться. Сейчас она стояла позади меня и вглядывалась в ночной пейзаж, медленно раскуривая сигарету.

– Естественно, он без неё не может, – продолжила она. – Он зависим. Хотя себе он в этом никогда не признается, скорее найдёт тысячу оправданий своим поступкам, ведь себя оправдывать легко. Но факт остаётся фактом: без неё он не справится. Он зависим от неё на бытовом уровне. Этот мачо не в состоянии сам себе приготовить завтрак, да он скорее с голоду сдохнет, или дом спалит. Он зависим от неё материально. Сейчас он якобы занимается каким-то левым бизнесом, не суть важно, чем. Главное то, что стартовый капитал твоя знакомая достала сама, всю документацию ведёт также она, потому что этот осёл не в состоянии выполнять элементарную работу. И я молчу о том, чего ей стоит доставать средства на поддержание дела на плаву, так как с таким директором, как этот красавец, получать сверхприбыль сложно. Да и просто прибыль, пожалуй, тоже.

– Но почему же она тогда не бросит его? Ведь он якорь, тянущий её ко дну! – воскликнул я.

– Тебе никогда не понять женщин… – после минутной паузы прошептала собеседница, выпустив клуб сизого дыма.

* * *

Светало. Первые робкие солнечные лучи сонно прорывались сквозь ночную мглу, предвещая скорое наступление царства света. Я сидел на кухне, окружённый кучей бесполезного бытового хлама. Только трое в этом хаосе были мне близки. Холодильник, сохраняющий еду свежей так долго, как возможно, микроволновка, способная разморозить небольшую пиццу за пять минут и сделать относительно пригодной для употребления, и кофе-машина, каждое утро пробуждающая во мне желание жить. Откуда берётся другая еда, я не знал. Да и, по сути, мне было плевать, этим занималась Карина, я же терпеть не мог участвовать в данном процессе. Предпочитаю иметь дело с готовым продуктом, а какие до этого ему пришлось пережить метаморфозы, меня ни капли не волнует. Может, это и неправильно, скажете вы, самая изящная половина моих читателей, но это так, я считаю, что всегда надо быть честным, по крайней мере, с самим собой.

И всё же было кое-что, что не давало мне спокойно наслаждаться дарами нашего техногенного мира.

Вам никогда на протяжении жизни не приходилось слышать фразу «Большая сила влечёт большую ответственность?». Скорее всего, доводилось, она пафосная и напыщенная, а уже этих двух качеств достаточно, чтобы её использовали в каждом втором фильме про супергероев. Но, как ни странно, именно это сейчас не шло у меня из головы. Совсем недавно я получил возможности, о которых прежде не мог и мечтать, но только сегодня всерьёз задался вопросом, а что дальше? Что? Неужели моя судьба – быть безучастным свидетелем чужих страданий. Неужели это всё, на что я способен?

Хлопнула, закрываясь, входная дверь. Слегка качалась пустая вешалка в прихожей. Медленно остывала оставленная на столе чашка с кофе. В город возвращалось утро.

* * *

Громко звенели кружки. То и дело слышались вопли болельщиков, пристально следивших за тем, как двадцать два потных мужика, в минуту зарабатывающих больше, чем все они, вместе взятые, за год, яростно бегали по полю, вяло имитируя патриотизм. Сегодня был удачный день. Сделав большой глоток кислого пива, он ещё раз пересказал смеющимся «друзьям» как он «уделал» свою девушку, а затем пошёл и трахнул её подругу. Их эта история очень веселила, они не обращали внимания, как с каждым новым разом она обрастала всё более красочными подробностями.

Удачный день. Тома уже раз пять звонила, но он не брал трубку. Он же мужик, в конце концов, он не будет унижаться, сама приползёт, как миленькая, будет умолять о прощении. Он ухмыльнулся, представляя себе, что заставит её сделать ради этого. Опять завибрировал телефон, выплюнув из себя пару строчек какой-то попсовой песенки. Опять она, длинное сообщение. Что-то о любви и т. п. Он не стал дочитывать до конца. Зачем?

Под одобрительные возгласы собутыльников опрокинув остатки пива в бездонное брюхо, он вновь собрался завести историю, прикидывая, чем бы ещё прихвастнуть. Но вдруг природа взяла своё, и, почувствовав лёгкие позывы, он медленно слез со стула и направился в сторону туалета. Это был хороший день. Только парень, сидящий в углу, немного раздражал. Мало того, что он сидел один и постоянно пялился на их компанию, он ещё и пил кофе, или чай, ну, в общем, какую-то безалкогольную бурду. Педик, наверное.

Смачно рыгнув, он пинком отворил дверь туалета, и медленно, почёсывая пузо, вразвалочку направился к писсуару. Хлопнула входная дверь, на мгновение впустив внутрь святая святых шум гудящей толпы и надрывающийся голос спортивного комментатора, изрядно потрёпанный паршивым телевизионным динамиком. Медленно, не отрываясь от процесса, он слегка повернул голову в сторону входа.

– Привет! – выпалил я, и, не раздумывая, врезал этому мешку с дерьмом в челюсть. Не успев опомниться, он пошатнулся, и, не переставая отливать, рухнул вниз, слегка зацепив затылком соседний писсуар.

– Что за… – только и успел пропыхтеть он, стараясь подняться. Но я не дал ему такой возможности, коротким пинком в живот вернув это бревно в вертикальное положение.

– Да какого… – следующий мой пинок окончательно отбил у него желание говорить.

– А теперь слушай сюда, ты, ублюдок. – тяжело дыша, я навис над ним, словно дикое животное, стараясь казаться больше, чем есть на самом деле, – Сегодня же ты уйдёшь от Томы, тебе ясно? А если ты этого не сделаешь, тебе до конца дней придётся ходить на толчок с бейсбольной битой. Ты меня понял?

Он отчаянно закивал, размазывая кровавые сопли по сальному лицу. До чего же он был мне отвратителен. Резко выпрямившись, борясь с соблазном ещё разочек двинуть по его рыхлому телу, я быстро зашагал прочь, пока какой-нибудь зашедший выпивоха не поднял шум.

Медленно я брёл вдоль переулка, придерживаясь рукой за стену, адреналин душил меня не хуже виселичной петли, казалось, меня вот-вот вырвет наизнанку. Не знаю, что на меня нашло, но впервые я чувствовал себя таким свободным. Мне казалось, что я могу всё. Мне казалось, что я всё сделал правильно. Мне казалось…

* * *

– Да как ты посмел, ублюдок!

Раньше я считал, что утро можно считать неудавшимся, если вместо тридцати минут в пробке пришлось провести сорок пять или если перед самым выходом вдруг обнаруживается, что неожиданно кончились капсулы для кофемашины. Но сегодня утром, когда дверь в мой кабинет распахнулась чуть быстрее обычного, по пути создав ветряной поток, сдувший пару листиков с рабочего места, а в мою задумчивую физиономию, философски созерцающую полосу загрузки рабочей программы, полетел увесистый калькулятор, мой обыденный мир буквально перевернулся. Опять.

– Да как ты посмел!

Давайте проведём зарядку на воображение! Представьте себе Ганди, или Будду, или миленькую панду, жующую алое. Представили? Молодцы! А теперь представьте, как эти милые существа вдруг достают из-за пазухи по куску деревяшки с торчащими из неё гвоздями, и, скорчив злобную мину, идут убивать новорождённых котят. Представили? Не получилось? Я вас понимаю. Наверное, поэтому, когда вслед за калькулятором в мой уютненький офисный мирок, словно фурия, ворвалась Тома, я на мгновение впал в ступор. Наверное, будь на её месте штурмовой отряд пришельцев, это не произвело бы большего фурора.

– Ублюдок!

Не останавливаясь на достигнутом, в мгновение ока подскочив к моему столу, она подхватила лежащий справа офисный телефон и принялась что есть силы лупить меня им. И откуда в хрупкой женщине взялось столько силы! Я с трудом мог обороняться! Волны ненависти, исходившие от неё, буквально испепеляли меня!

– Успокойся, что с тобой, чёрт возьми! – с трудов вырвав телефон из рук бестии, тяжело дыша, пропыхтел я.

– Ты избил моего парня, тварь! – проорала она мне в лицо. Это было страшное зрелище: её доселе невозмутимое лицо, с идеальным макияжем и безупречной причёской, которое я привык видеть каждое утро вот уже не один месяц, исчезло, а на его месте появилось нечто жуткое. Доселе бледная кожа раскраснелась, а на лбу отчётливо виднелась пульсирующая вена. Её обычно аккуратно уложенные или собранные в пучок волосы сейчас больше напоминали причёску печально известной Медузы-Горгоны. Казалось, каждая клеточка прекрасного тела налилась яростью и мечтает впиться в меня, разорвать, уничтожить.

– Я просто хотел помочь! – кое-как промямлил я, параллельно стараясь защитить жизненно важные органы.

– Это не твоё собачье дело! – проорала она, в очередной раз, словно мясник, опуская своё орудие на моё беззащитное тело.

Краем глаза я уловил толпу, собравшуюся у входа. Ошалело мотающего головой Большого Б… маленькую рыженькую девчонку из бухгалтерии, в ужасе прикрывающую конопатое лицо толстенной папкой с отчётами, и даже моего давнего «приятеля» с плохо скрываемым удовольствием наблюдающего за сценой избиения.

Но вот удары становились всё слабее, кажется, она наконец-то выбилась из сил.

Рассказывать, как всё было дальше в подробностях, я не вижу смысла. Для самых любопытных вот краткий перечень более-менее значимых событий. После описанного в последних строчках, Тома ещё поколотила меня пару минут, а затем гордо, стараясь сохранить последние островки самообладания, когда-то переполнявшего её, прихрамывая, молча удалилась из кабинета, а затем и из офиса, так не обмолвившись больше ни с кем ни словом, и аккуратно прикрыв за собой дверь. О том, что буквально на следующий день шеф обнаружил у себя на столе заявление об увольнении, магическим образом материализовавшееся там за ночь, я узнал лишь к концу недели, но не сказать, чтобы это меня сильно удивило. Но вернёмся к дальнейшим событиям этого дня, правда и тут мне нечего рассказать. Всё оставшееся время я просидел в кабинете в гордом одиночестве, даже те, кому волею случая приходилось пройти мимо двери в моё логово, старались сделать это как можно быстрее и незаметнее, переходя на шёпот, если при этом они разговаривали. Не сказать, чтобы меня это сильно задевало, даже наоборот, как ни странно, мне это очень нравилось.

Дорога домой тоже прошла без особых приключений, казалось, все автомобилисты сторонились меня, так что свой путь с Голгофы я преодолел в рекордные сроки. Раздвинулись створки лифта, добродушно впустив меня в озарённое неестественно бледным светом чрево. Вот вновь послышались звуки далёкого прошлого. Я зажмурился на мгновение, и, казалось, вновь почувствовал жар горячего испанского солнца, обжигающего кожу, солёный запах воды, бережно ласкающей обожжённое тело, всю безумную гармонию запахов, смешавшихся воедино, опьяняющих мою измученную душу, нежные прикосновения любимых рук, проникающих ещё глубже, под пристальным взором луны. Сделав глубокий вдох, я медленно переступил порог.

Я дома. Похоже, ночь обещает быть тёмной.

В квартире приятно пахло мускатом, значит, сегодня я буду спать не один. Дома было темно. Лишь слабый лучик света пробивался через слегка приоткрытую дверь спальни. Прислушавшись, я различил лёгкие звуки испанской гитары. Ну что ж, это был долгий день. Слишком долгий. И, сбросив с себя оковы серых будней, я окунулся в пучину страсти.

Я видел сон. Я видел Тому, беззвучно рыдающую, забившись в угол пустой квартиры. Я видел её парня, чьё имя так и не удосужился узнать, молча опрокидывающего кружку за кружкой в полупустом баре. Я видел Аню, свесившую ноги с парапета и вглядывающуюся в беззвёздную мглу. Я видел забавного старичка, мерно раскачивающегося на хлипком стульчике. Я видел мир, и видел его таким, каким никогда не видел прежде, и вряд ли увижу ещё. Я видел его чистым, лишённым обыденной шелухи, которой усыпана наша жизнь, мир дышал, страдал, любил, он был живым, как ты и я. Или, может быть, намного более живым. Он был прекрасен.

– Доброе утро, милый, – нежный голосок прорвался через пелену, возвращая меня к реальности, словно хирург, вытаскивающий больного с того света.

– Привет, – сонно улыбнулся я.

Новый день.

Я всегда улыбался по утрам. Это было моё любимое время суток, и пусть многие современные жители мегаполисов считают улыбку признаком слабоумия, меня это мало волновало. Чтобы ни предстояло мне сделать за этот день, я старался встречать его с хорошим настроением. Ведь никогда не знаешь, что будет дальше, Некоторые говорят, что терпеть не могут утро, и готовы назвать тысячи причин, от нежелания вставать, до неблагоприятных прогнозов на день. И я с ними полностью согласен. Конечно, работая на нелюбимых работах, в среде, малопригодной для жизни, очень сложно радоваться новому дню. Но если этого не делать, зачем вообще жить? Хотя, в наше время, как это ни пугающе звучит, всё больше и больше людей уже не живут. Они существуют.

– Тебе чай или кофе? – донёсся с кухни голос, заглушаемый шумом кипящего чайника.

– Кофе, если не лень варить! – потягиваясь в кровати, прокричал я в ответ.

Ужасный век, ужасные сердца. Сублимированный кофе, соевое мясо, чай в пакетиках, любовь в презервативах. В наш век скорость стала играть приоритетную роль. Мы способны преодолевать колоссальные расстояния за считанные часы, мы способны перемещаться как глубоко в недрах земли, так и среди облаков. Но, как это ни парадоксально, несмотря на всё это, призванное экономить наше время, его становится всё меньше и меньше. Сейчас обычному современному человеку некогда вздохнуть полной грудью. Зато у него есть кофе в гранулах и суп в пакетах. Чудесно, не правда ли?

Но даже сейчас у нас есть вещи, способные вызвать улыбку у любого человека, даже с утра. Наверное, поэтому стоило мне почувствовать запах молотого кофе, мерно булькающего в турке, как по моему лицу проползла довольная улыбка, и я с утроенной силой вырвавшись из сладких объятий кровати, направился на утреннее свидание с горячим душем. Не понимаю людей, которые по утрам предпочитают истязать себя холодной водой. Как по мне, струя кипятка бодрит ничуть не хуже, но это дело вкуса.

Медленно смакуя горячий жульен, я размышлял об увиденном сегодня ночью. А в том, что это было на самом деле, а не являлось плодом моего воспалённого воображения, я почему-то не сомневался. Я вообще последнее время стал меньше сомневаться. И это не могло не радовать.

– Я сегодня снова ночую на работе, – прервала мои размышления Карина, – Извини, что так получается, но ты же понимаешь…

– Да ничего страшного! – улыбнулся я. Конечно, я всё понимаю. Я всегда всё понимал, с самого раннего детства. Пожалуй, это и было одной из основных моих проблем: я всегда был слишком понятливым. Ну что ж, теперь, по крайней мере, я мог спокойно отправиться на Серпуховскую, не придумывая лишних оправданий. Роскошно.

Как и ожидалось, дальнейший мой день, вплоть до самого вечера, не представлял собой ровным счётом ничего особо интересного. Правда, я ожидал, что на меня, как и весь вчерашний день, будут бросать косые взгляды и сторониться, но, к моему глубокому удивлению и не менее глубокому разочарованию, всем было плевать. Не уверен, что они вообще помнили, кто такая Тома, и что вчера произошло. Память у офисных клерков не длиннее, чем у аквариумной рыбки. Хотя, конечно, некоторые отдельные индивидуумы, чаще всего женского пола, ещё долгое время будут перемывать мне косточки, смакуя в воображении недавнюю сцену снова и снова, облепляя её различными сочными подробностями, словно новогоднюю ёлку игрушками. Ровно до тех пор, пока их не отвлечёт что-нибудь более интересное, вроде новой секретарши шефа. То есть уже через неделю никто и не вспомнит, что была такая девушка Тома. Очень хорошая девушка, с очень печальной судьбой.

Но я её не забуду. Обещаю.

Единственное событие, о котором я, пожалуй, поведаю, произошло примерно в три часа дня, когда основная масса офиса переварила обед и почувствовала первые признаки приближающегося конца рабочего дня. Я вздрогнул, застигнутый врасплох звуком телефона, вибрирующего на столе. Для меня это было сродни разрыву гранаты. Никто не звонит мне на мобильный посреди рабочего дня. Мне на него вообще редко звонят. Если кому-то от меня что-то нужно, они обычно предпочитают избегать таких архаизмов, как телефонные звонки, пользуясь ресурсами безумного ассортимента всевозможных соцсетей, до которых мне когда-либо удавалось добраться, или на крайний случай пишут смс-ки. Так что первой моей реакцией был лёгкий шок. Но затем любопытство взяло верх, и я, выждав театральную паузу, перевернул вибрирующий кирпичик экраном вверх. Незнакомый номер, интересно. Многие мои знакомые принципиально не берут трубку, если номер им неизвестен, и я их могу понять. Сам не раз давал себе подобные обещания, особенно после того, как в далёком отрочестве мне однажды позвонили из военкомата. Но каждый раз любопытство брало верх.

– Да, – поднеся трубку к телефону, выпалил я.

– Здорово, как сам? – донёсся бодрый мужской голос с того края «провода».

– Да замечательно… – слегка замялся я, пытаясь сообразить, с кем доводится разговаривать.

– Ну, у тебя всегда всё замечательно, можно смело завидовать, – незнакомый голос громко засмеялся, шутка была не ахти какая, но его это не смущало. – Слушай, не хочешь сегодня встретиться после работы, пропустить по кружечке-другой?

– Ну… – задумался я, прикидывая, кто это мог быть, напрямую спрашивать было слишком скучно, поэтому я решил включить голову, вряд ли это кто-то из моих близких или новых знакомых, во-первых у меня их не так много, и уж если кто-то из них решится сменить номер, я в крайнему случае узнаю его по голосу, а во-вторых, все более менее близкие друзья знают о моих прохладных отношениях с алкоголем. Что, правда, как ни странно, никогда не мешало им при первой попавшейся возможности пытаться меня подпоить.

– Ау, ты ещё здесь? – забеспокоились на той стороне трубки.

– Да, давай, когда и где? – согласился я, попутно соображая, не облажался ли я. Но, в общем, скорее всего нет. В любом случае, я давно хотел развеяться, а приехать на Серпуховскую я мог и чуть попозже, вряд ли кто-нибудь заметит, если сегодня по необъяснимым и чрезвычайно загадочным причинам звёзды зажгутся чуть позже.

* * *

Ночной мегаполис радостно принял меня в свои объятья. Быстро припарковав машину (один из основных плюсов после рабочего времени, когда все прилежные клерки уже нежатся в тёплых кроватках или чешут волосатые животики, являющиеся их основной гордостью. Как мне казалось, для них это нечто вроде звания для военных. Чем выше стаж, тем сильнее выпирает живот.

От этих мыслей я немного погрустнел: незавидная участь. Но не будем забивать голову всякой ерундой. Мы же собирались немного развеяться, вырваться из замкнутого круговорота офисных будней. Вот и он, небольшой паб в центре. Когда ночь опускалась на город, и все офисы медленно погружались в пучину сновидений, подобные места пробуждались после дневного дрёма, радостно встречая тех, кому пьяный угар милее домашнего очага. Ну, или тех, кто не хочет возвращаться в пустую квартиру, и проводить стремительно убегающее время в одиночестве, за разогретой пиццей перед мерцающим монитором.

Но стоило мне открыть дверь, как все грустные размышления улетучились в мгновение ока. Тут царила своя атмосфера. Я любил это место. Это единственный паб, в котором я чувствовал себя комфортно, здесь всегда кипела жизнь. В углу и над барной стойкой весело бубнил диктор, обеспечивая посетителей «зрелищами», а между столиков тут и там сновали молоденькие официантки в ярких передниках с подтяжками, поднося подвыпившим клиентам «хлеб». Конечно, эта Цезаревская аксиома успешного бизнеса соблюдалась практически в любом предприятии, держащемся на плаву, но здесь это делалось в какой-то очень близкой моему сердцу пропорции. Всем было хорошо, и каждый новый входящий, вдыхая пьянящий аромат беспробудного веселья, словно скидывал с себя невидимое пальто, облепленное тоннами житейских проблем, и, удивлённый наступившей лёгкости, улыбался, искренне, словно новорождённый младенец. Здесь не принято было обсуждать политику, религию, свои проблемы, или что-то, касающееся мира за пределами этого хрустального царства. Разве что спорт, единственное, что в идеальном варианте никак не связано ни с политикой, ни с религией, ни с другими вещами, заляпанными сальными ручонками сильных мира сего. Словно в последний раз, каждый из присутствующих опрокидывал в себя бокал за бокалом, не зная, удастся ли вернуться обратно. Ведь нет ничего прекраснее и чище, чем «Пир во время чумы».

– Эй, Марк, старик! Тащи сюда свою плоскую задницу!

Как это ни прискорбно признавать, первой моей реакцией была обида. Грязная ложь и клевета! Никакая она не плоская, а очень даже упругая! Но, слава богу, я вовремя спохватился и включил брутального мужика, которому «по хрен»» подобные мелочи жизни. Но всё равно обидно.

Настроившись на воинственный лад, я направился в сторону, откуда слышался голос. Тут было довольно людно, несмотря на относительно ранний час, поэтому сразу разглядеть говорившего не удалось.

То тут, то там раздавались радостные приветливые крики и весёлые краснощёкие мужчины приветливо сталкивались друг с другом пивными животиками, радостно мурлычущими от удовольствия и обилия пива внутри. А я шёл, ожидая вновь услышать голос, показавшийся мне удивительно знакомым. Пахло серой.

– Привет, дружище.

Я замер, не в силах пошевелиться. Всё тело словно одеревенело, а волосы встали дыбом; я почувствовал, как бьётся сердце. Напротив, вальяжно развалившись на широком мягком кресле, огибающем уютный угловой столик сидел… Я.

– Эй, старичок, что с тобой? Сердечко шалит? Нервишки не к чёрту? Сгонять за валидольчиком? – глумился он.

Не шевелясь и не моргая, я смотрел на это существо. Сходство было поразительное. Мы были как две капли воды. Но в то же время я чувствовал, что у нас нет ровно ничего общего. Вместо моего строгого костюма и лакированных туфель на нём были высокие ботинки, рваные джинсы, заправленные внутрь обуви, и красная клетчатая рубашка, расстёгнутая на груди, открывающая удивительно белую майку. Вместо моей обычной стрижки, которую можно встретить на каждом пятом жителе мегаполиса, у него торчал короткий ёжик волос, со странной выбритой полосой, идущей ото лба к затылку на пару сантиметров правее макушки. Но больше всего мне в глаза бросилось другое: его правую руку от самой кисти покрывала загадочная татуировка, плавно переходящая на грудь и на левую сторону шеи, и, как ни странно, мне никак не удавалось понять, что же там нарисовано, она была словно живая. Но даже это не самое главное.

Было ещё что-то, нечто на уровне подсознания. Я чувствовал исходящую от него агрессию, чувствовал, как она волнами исходит от него, я буквально видел, как животная ярость кипит внутри его тела, готовая вот-вот вырваться наружу.

– Кто ты? – еле слышно прошептал я, с трудом ворочая языком.

Незнакомец улыбнулся. Странной улыбкой. Наверное, так улыбается кошка, прижавшая мышку лапой.

– Кто я? Занятный вопрос. Я твой новый лучший друг. И твой злейший враг. Я – это ты. Лучшая твоя часть, естественно. А мы и будем так болтать? Может, присядешь? Выпьешь чего-нибудь? – задумчиво рассматривая свои ботинки, ответил он. Странно, но его голос куда ниже моего.

Я машинально повиновался, и только когда моё упругое седалище воссоединились с мягкой кожаной обивкой дивана, мозг попытался протестовать, но было поздно, и вместо протеста он почему-то выдавил из себя совсем другое.

– Ты мой ангел-хранитель? – неожиданно для самого себя выпалил я.

От неожиданности собеседник поперхнулся и уставился на меня таким взглядом, что я почувствовал, как краснею. Странное чувство, словно тебе десять лет, и когда тебя вызвали к доске, ты вместо стихотворения Пушкина, процитировал наизусть одну из баллад Металики. Причём на несколько голосов. Гроулингом. Голый.

– Ты идиот? Ты видишь где-то крылья? Или нимб? Да и с чего мне опекать такого неудачника, как ты? Кажется, голливудские фильмы окончательно выжгли твой мозг, – съязвил он, – Может, закажем чего-нибудь? Я выпью текилы, а ты горячего шоколада, или мороженого, если тебе твоя девочка разрешает.

От подобной наглости я опешил ещё больше. Да что собственно он себе поз…

– Не любишь слышать правду? – вновь прервал мои размышления незнакомец.

– Я… – я попытался возразить, но вновь был прерван.

– Девушка! Можно мне стаканчик виски со льдом и чашку американо без сахара и молока моему молчаливому другу! – выкрикнул он, поймав на себе взгляд официантки.

Стоп, откуда он знает, что я пью и как.

– Ну, как ты? Начинаешь более-менее соображать? Или подождать ещё часик-другой? – вдруг, перегнувшись через стол, вкрадчиво прошептал он, чем вызвал ещё больший хаос в моей голове, но по студенческой привычке, я машинально кивнул, подтверждая, что всё понял и вообще свеж и бодр, как никогда.

– Отлично, надеюсь ты больше не будешь задавать глупых вопросов вроде «Кто ты такой?» и «Что тебе от меня надо?» – всё так же вкрадчиво, словно с умственно отсталым, продолжал он.

– Обещаю постараться этого не делать, – ответил я.

– Ну, уже неплохо, какой-никакой, а прогресс, – задумчиво пожевав губу, заключил оппонент.

В детстве меня долго пытались отучить от этой привычки, но, несмотря на все увещевания, угрозы и наставления, каждый раз, стоило мне всерьёз задуматься или заволноваться, я вновь терял над собой контроль. Чёрт, что же получается, у этого парня даже привычки со мной одинаковые? Внешность, конечно, можно копировать, но такие вещи, маловероятно. Что же здесь происходит…

Может, его появление как-то связано с моей новой «работой»? Неужели это они его послали?

– Да никак я с ними не связан, что ты так нервничаешь, собственно? Мне от тебя ничего не надо. Можешь хоть сейчас встать и уйти. Хватит забивать себе голову всякой ерундой, – вдруг раздражённо выпалил собеседник.

Стоп. Разве я сказал это вслух?.. Неужели…

– Да, я знаю, о чём ты думаешь. Неужели тебя это так удивляет? Да чуть не каждая третья цыганка ещё со средних веков этим баловалась, неужели тебя, человека из века космических полётов и лапши быстрого приготовления, можно удивить такими фокусами? Не разочаровывай меня, дружище, – вновь ухмыльнулся он.

Впервые за долгие годы мне захотелось закурить. Наверное, немного странное желание, особенно для человека, ни разу не держащего во рту сигареты, но почему-то казалось, что это должно успокаивать. Скорее всего, это один из стереотипов, навязанных обществом. Правда, не знаю, откуда взялась подобная уверенность, да, в сущности, какая разница? По крайней мере, сейчас у меня более важные дела.

– Не переживай, меня сложно чем-либо удивить, – стараясь говорить как можно более отрешённым голосом, ответил я, чем вызвал у собеседника нехорошую ухмылку.

– Ты уверен? – вновь перейдя на полушёпот, вкрадчиво переспросил он. Ох, как мне не понравился этот вопрос.

– Ваш заказ, мальчики, – вовремя появившаяся официантка моментально разрядила атмосферу. Впервые в жизни я был так рад возможности уткнуться в еду. Пару минут мы провели в тишине, но каждое мгновение я чувствовал его тяжёлый взгляд, внимательно изучающий меня. Вскоре терпеть это стало просто невыносимо.

– Хорошо, – резко отложив ложку в сторону, я выпрямился и твёрдо посмотрел на собеседника, приосанившегося и всем своим видом показывающего, что он внимательно меня слушает, – Я не знаю кто ты, или что ты, и сейчас, если честно, это меня не так волнует. Самый главный вопрос, на который я хотел бы получить ответ: зачем ты здесь?

На мгновение по лицу собеседника пробежала улыбка, моментально переросшая в злобную ухмылку, которую, за столь короткий период нашего знакомства, мне пришлось лицезреть не раз. Медленно взболтав в руке пузатый стакан с виски, он опустошил остатки одним глотком. И, не глядя в мою сторону, заговорил, неожиданно тихим и спокойным голосом:

– Зачем я здесь? Я здесь потому, что ты несчастлив. Я здесь потому, что ты застрял. Ты крыса, забредшая в тупик и улёгшаяся в нём, скулящая, но не желающая искать верный путь или прогрызать новый. Я здесь потому, что тебе нужна помощь, я здесь потому, что ты не сможешь освободить других, не освободившись при этом сам. Я здесь, чтобы показать тебе альтернативу. Я здесь, чтобы помочь тебе, – последние слова он выговорил, смотря прямо мне в глаза, не мигая. На мгновение мне показалось, что внутри них я увидел пламя, бушующее у него внутри. Но лишь на мгновение, затем он отвёл взгляд, меланхолично уставившись на пустой стакан.

– Эй, девушка, повторите! – выкрикнул он, обращаясь к проходящей мимо официантке, покрутив в руке пустой стакан. Затем, проводив её упругую попку долгим задумчивым взглядом, вновь повернулся ко мне. – Ещё вопросы?

Я задумчиво смотрел на него: интересно, он догадывается, о чём я сейчас думаю?

– Да, догадываюсь, – неожиданно улыбнулся собеседник, – И не надейся, что я тебе отвечу, может, ты и в самом деле болен, и ничего этого нет. Может, ты сейчас сидишь за столом один, а проходящие мимо официантки косятся на тебя, стоит тебе отвернуться в другую сторону. А может, всё ещё проще, и ты сейчас лежишь где-нибудь прикованный к кровати, или тихонько воешь в смирительной рубашке, упёршись лбом в мягкие обитые войлоком стены. А твоя ненаглядная стоит за толстой металлической дверью, прикрыв плечи белым халатом, и плачет, ходит по врачам, пытаясь помочь тебе. Ну, или давным-давно забыла о твоём существовании, и сейчас её жарит какой-то парень, там, где раньше это делал ты. Как тебе такой вариантик? Может, ты в таком состоянии не один год, и на самом деле тебе настоящему лет семьдесят, и ты вот-вот отправишься на тот свет. Ведь психи обычно долго не живут. По крайней мере, эта версия легко объясняет все недавние события, произошедшие в твоей жизни. Вплоть со знакомства со Старлайтом, и до моего появления. Как тебе, неплохо, правда?

От его разглагольствований у меня мурашки побежали по коже. А ведь он, чёрт возьми, прав. Абсолютно прав, и всё, что происходит в моей жизни в последние дни, идеально вписывалось в его теорию. Чёрт, чёрт, чёрт. Неужели я и впрямь сошёл с ума? Сердце забилось чаще.

– Да успокойся ты! – вновь засмеялся новый приятель, и, залпом опрокинув стакан с коричневой жидкостью, заговорщицки поманил меня к себе: – Хочешь, что скажу?

Я молча кивнул. На что собеседник в очередной раз странно улыбнулся, и, перегнувшись через столик, прошептал прямо на ухо:

– Это всего лишь сон…

И в этот раз пробуждение не доставило мне особого удовольствия. Резко выпрямившись в кровати, я ошалело окинул взглядом комнату.

– Всё в порядке, малыш? – донёсся тихий сонный голосок, и я почувствовал, как мягкие нежные губы коснулись моей шеи, а тоненькие ручки аккуратно легли на плечи.

– Да, родная, просто дурной сон, – я аккуратно развернулся и поцеловал её. Она улыбнулась в ответ. Это был просто кошмар. Просто кошмар. Кошмар.

Спустя сорок минут я медленно направился в ванную. Пара свежих царапин на теле и общая расслабленность ввели меня в какое-то полубессознательное состояние. О ночных приключениях было забыто. Вяло доковыляв до раковины, я облокотился на краешек раковины. Чёрт, какой-то у меня измученный вид, странно. Неужели это секс меня так вымотал, старею…

– А ты, как я посмотрю сегодня в ударе, дружище, – донёсся жутко знакомый низкий голос из-за спины.

Резко крутанувшись на одном месте, я развернулся на сто восемьдесят градусов, попутно сбросил со столика всё, что на нём было. Тысяча и один тюбик с радостным звоном ударились о кафель пола, и, словно мыши, вырвавшиеся из клетки, разбежались по разным углам.

– Да ты, я смотрю, грациозен, как никогда. Прямо Барышников. Браво! Браво! – захлопал в ладоши он, – Ты когда суши палочками ешь, наверное, часто в глаза себе тычешь, да?

Вопреки всем законом жанра, он не исчез, стоило мне обернуться. Нет. Прямо передо мной. Ухмыляясь. Стоял всё тот же парень, которого я видел сегодня ночью во сне. Хотя во сне ли?

– Всё хорошо, милый? – раздался озабоченный голос из спальни.

Я открыл рот, чтобы ответить, что всё в порядке, но слова застряли у меня в горле.

– Ну что же ты? – картинно поднял бровь собеседник, – Девушка же волнуется, успокой её.

Но не успел я вновь открыть рот, как в коридоре послышались лёгкие шаги, и дверь в ванную резко распахнулась.

– Ты с кем разговаривал? – тоненькая фигурка Карины, слегка прикрытая тёмно-синим бельём, нарисовалась в дверном проёме.

Я замер, ошарашенно переводя взгляд с неё на собеседника, продолжающего ухмыляться ещё более злорадно, чем прежде.

– Всё в порядке? – ещё раз озабоченно переспросила она, упорно игнорируя нежданного гостя.

Не в силах выдавить из себя ни слова, я лишь яростно закивал.

– Ну хорошо. Давай, дуй в душ тогда, я за тобой, – ещё раз окинув меня подозрительным взглядом, сказала она и закрыла за собой дверь.

– Один-ноль в пользу сумасшествия! – выкинув один палец, весело заявил он.

– Она не видела тебя? – ошалело переспросил я.

– Да ладно, как ты догадался? – подняв вверх правую бровь, съязвил он, мерзко растягивая слова.

– Я точно сошёл с ума, – медленно съехав на пол и упёршись спиной в умывальник, грустно сказал я. – Других вариантов, похоже, быть не может.

– Ну, ну, ну, что это ты скис, дружище, – резко сменив тон, незваный гость аккуратно опустился рядом со мной. – Да ты попробуй в наше время найти хоть одного нормального человека, так что твой вариант не самый плохой. Можешь считать, нашёл нового друга.

– Слабое утешение, особенно если учесть, что ты не настоящий, – уставившись в одну точку, ответил я.

– Серьёзно? – неожиданно резко переспросил он. С кряхтеньем поднявшись, «новый друг» поправил рубашку, стряхнув несуществующие пылинки, и, обернувшись в мою сторону, присвистнул, привлекая внимание. Нехотя я поднял голову.

– До скорой встречи, – неожиданно холодно проговорил он и коротким хлёстким ударом ноги в лицо отправил меня в полёт к краю комнаты.

– Что случилось? – входная дверь вновь резко отворилась, и я, приподнявшись, увидел смутный силуэт.

– О боже, что с тобой! У тебя всё лицо в крови! – испуганно вскликнула Карина и мигом ринулась ко мне.

– Я поскользнулся… – булькнул я, с трудом размыкая опухшие губы.

– О боже, как можно быть таким неуклюжим, надо вызвать скорую, сейчас я достану йод…

В то время, пока она хлопотала вокруг, приводя моё лицо в более-менее приемлемый вид, лишь одна мысль крутилась у меня в голове.

Разве иллюзия способна сделать такое?

* * *

Смеркалось. Свой рабочий день я описывать не хочу и не буду. Я там, похоже, стал персоной нон грата. После недавней сцены устроенной Томой (как ни странно, кто она такая, уже почти все забыли, но сцену помнили прекрасно) я до сих пор ловил на себе пристальные взгляды офисных сплетниц и сплетников, но это были детские шалости. Вы бы видели, какая феерия разразилась сегодня, стоило мне на сантиметр просунуть свою искалеченную рожу в дверной проём. Это было прямо как в вестернах: сразу воцарилась гробовая тишина. Все голоса мигом смолкли, и десятки глаз уставились на меня. Мгновение – и захлопали двери кабинетов, из-за которых сразу донёсся хорошо различимый шёпот. Разве что засохший ковыль не проскакал передо мной, подхваченный ветром.

Достало всё.

В нашем мире, если ты не такой, как все, тебя задавят, растопчут, убьют. Это похоже на реакцию лейкоцитов в кровеносной системе: завидев нечто, отличающееся от них, они моментально уничтожают «опасную инфекцию», дабы сохранить жизнеспособность организма. Правда, возможен и второй вариант, если «инородное тело» окажется слишком сильно, или их будет достаточное количество, организму грозит гибель. Неужели вам никогда не казалось, что современное общество давно отжило своё? Но в наше время шансы появления вторых Робеспьеров, Лениных, и тому подобных «смутьянов» снижены до минимума, это тоже похоже на функцию организма, иммунитет. Познав одну болезнь, защитные механизмы запоминают способы борьбы с ней. Так что каждый раз приходится выдумывать что-то новое.

Ну да ладно, о чём это я?

Ночь медленно брала своё. Темнеть начинало намного раньше, дни становились всё короче и прохладнее, а ночи всё длиннее и ласковее. Медленно наступала осень. Её появление ощущалось всё сильнее, практически каждая клеточка мира начинала дышать по-другому. Всё меньше становилось птиц, сидящих на деревьях, всё реже можно услышать назойливый писк комара, охотящегося в ночи, всё меньше зелени окружало нас, всё чаще мёртвые пожелтевшие листки, облепленные вездесущей слякотью, прилипали к подошвам тёплых непромокаемых ботинок. Я любил осень. И зиму любил. Не знаю, почему, это на уровне подсознания. Я любил дождь. И ещё, как это, наверное, ни странно звучит, на протяжении всей жизни, именно осенью со мной происходило всё то, что я проносил с собой через всю жизнь. Это было моё время.

Луч света выхватил из надвигающейся мглы ставшую до боли знакомой дверь. Глубоко вздохнув, я заглушил мотор. Вперёд.

– О, блудный сын вернулся! Салют, давненько тебя видно не было, халтурщик, – донёсся язвительный голосок, стоило мне приоткрыть дверь.

– Да так, дела-дела, ну, ты же понимаешь, – вяло парировал я. В словесной схватке мы были бойцы абсолютно разных весовых категорий. И оба это понимали.

Напротив меня, облокотившись на стойку ресепшена, кстати, как ни странно, вечно пустующую, стояла Аня. Странно. При виде её ехидной физиономии что-то странное произошло внутри меня. Резко сделав шаг вперёд, приблизившись почти вплотную, я крепко обнял её, с наслаждением вдохнув запах сигарет и крепкого кофе. Она не сопротивлялась. Не знаю, сколько мы простояли так, в тишине, обнявшись. Может быть, мгновение, а может, целую вечность.

– Эй… ты это… ты чего… – услышал я её слабый срывающийся голосок, так разительно отличавшийся от того, которым она говорила раньше. Не отвечая, я молча выпрямился, и, резко развернувшись на каблуках, отправился в своё маленькое царство грёз. Оставив её одну. И она не проронила больше ни слова. Но всё время, пока я шёл, я чувствовал её взгляд, упиравшийся мне в спину. И, что самое странное, в нём не было той буравящей тяжести, которая так раздражала меня раньше, нет, в нём было что-то ещё, что-то совсем иное, что-то, чего я сам боялся осознать.

* * *

Этого человека я не знал. Кажется, сейчас я видел предместья Франции. Да. Это был Париж, город любви. Шарон. Не самый приятный район старинного города. Маленькая полуразвалившаяся пятиэтажка, успевшая повидать и взрастить в своём чреве не одно поколение парижан. Мансарда. Обшарпанные стены, местами прогнивший паркет. Полуразвалившаяся мебель, за которую какой-нибудь старьёвщик-антиквар отдал бы целое состояние. Свет луны пробивается через открытое окно. Человек. Высокий долговязый парень, назвать его мужчиной пока не поворачивался язык, длинные спутанные волосы цвета вороного крыла, тёмные хлопковые штаны, местами залатанные, но, как ни странно, абсолютно чистые, и такая же бежевая рубашка. На ногах у него были старые протёртые кожаные туфли. Весь вид долговязого болезненно бледного и худого парня вызывал смешанные чувства.

– Мишель! – донёсся слабый голос откуда-то сзади. Что там? Почему я не вижу?

– Мишееель! – зов повторился, в этот раз прерванный тяжёлым кашлем.

– Да, маман, – ответил юноша. Голос у него был под стать образу, тихий, подобный шелесту листьев, готовый вот-вот исчезнуть. Хм, кажется, я понимаю французский. Удивительно.

– Принеси мне валиума и коньяка, – властно потребовал голос, с трудом сдерживая кашель.

– Сейчас, маман, – плавно, не совершая ни одного резкого движения, юноша подошёл к небольшому шкафчику с резными ножками в форме херувимов и покосившейся правой дверцей, и, со скрипом приоткрыв его, извлёк оттуда небольшую полупустую пузатую бутыль, в которой, ласково играя забредшими лучиками ночного света, плескалась тёмная жидкость, и небольшую коробочку, в которой раньше хранили леденцы. Медленно перелив бурую жидкость, удивительно пахнущую цветущим лугом, в изящные стаканы, и отколов туда пару кусочков льда, извлечённых из небольшого мини-холодильника, приютившегося в углу, он, странно замешкавшись, достал из коробочки две небольшие капсулы, и плавно направился в соседнюю комнату, из которой доносился голос.

* * *

– Ему двадцать лет, – вдруг услышал я до боли знакомый низкий, чуть хрипловатый мужской голос, лившийся словно отовсюду, – Учился в одном из престижнейших университетов страны на медика, кажется, мечтал стать нейрохирургом или кардиологом. Так и не успел до конца определиться. Его воспитывала мать, женщина старой закалки, потерявшая мужа, когда сыну было всего три года. Он был охранником в ювелирном магазине, и погиб во время одного из налётов. Но об этом не принято говорить. Ещё у него была девушка, Жозет. Она была безумно красива. У неё были длинные каштановые волосы, зелёные глаза, и веснушки, придававшие ей особенно озорной вид. Она играла на фортепьяно и мечтала петь в опере. И, самое главное, они безумно любили друг друга и мечтали пожениться через три года. Она была чуть младше его, так что это был оптимальный возраст для обоих. А ещё у него был лучший друг, даже двое. Одного звали Кристофер, а второго Роберт, в честь прадедушки. Когда Мишелю становилось совсем туго, он всегда вспоминал, как, когда им было по восемь лет, они всей оравой лазили воровать яблоки в сад Миссис Адамс, и как он впервые поцеловал Жозет, в небольшом кинотеатре на окраине. А ещё у него была собака. Обычная дворняжка, которая увязалась за ним, когда он был совсем мальчишкой и шёл домой из школы.

На мгновение голос замолчал, и я почувствовал нарастающее в воздухе напряжение, этот особенный привкус беды на кончике языка.

– Все рухнуло, год назад, – вновь, с лёгкой натугой, словно преодолевая себя, продолжил голос. – Все началось со смерти Роберта. Он погиб, как герой, если можно считать подвиг достойным оправданием смерти. Однажды вечером, возвращаясь домой с тренировки по хоккею, он услышал женский крик. Предсказать дальнейшее несложно. Забыв обо всем, этот высокий сильный молодой парень бросился в ближайшую подворотню, где напоролся на нож. Он даже не успел толком разглядеть убийцу. Всё произошло слишком быстро. Вся ирония ситуации в том, что на самом деле там было некого спасать. Его погубила парочка приезжих иммигрантов. С момента прибытия в Париж, где они планировали начать новую жизнь, они занимались тем, что охотились на случайных «героев». Ближе к вечеру они размещались в каком-нибудь глухом переулке, и стоило им заметить какого-нибудь прохожего, девушка кричала, изображая невинную жертву, а стоило незваному герою появиться, её напарник глушил его камнем, и затем они вместе обирали несчастного. То, что произошло с Робертом, было нелепой случайностью, он сам налетел на нож, которым его просто хотели припугнуть. Для справедливости хотелось бы заметить, что после этого случая парочка разбежалась. Не выдержав напряжения, парень, прирезавший Роба, спился, и погиб в собственном доме. Сгорел, спьяну не потушив сигарету, а его девушка, какое-то время слонявшаяся по ночлежкам, занялась проституцией, и тоже умерла, пережив своего «экс-бойфренда» всего на неделю, другую, забитая до смерти одним из распалённых клиентов, который, кстати, легко откупился от сутенёра, сунув ему в карман лишние сто евро. Цена жизни этой девушки. Тоже незавидная судьба, но от этого не легче. Но что-то я отвлёкся. Следом настала очередь Жозет. Все начиналось очень безобидно. Поступив в театральный институт, она быстро влилась в этот мир. Она участвовала во всех более-менее крупных мероприятиях, проводимых в Париже, а после они с подружками взяли за правило расслабляться вместе, запершись в гримёрке с парой дорожек кокаина. Детские шалости. Но всё окончательно пошло в разлад, когда появился он. Загадочный мужчина, обещавший ей золотые горы, лучшие сцены Парижа, Лондона, Милана. Он обещал ей весь мир, изрядно сдабривая обещания горами белого порошка. Мишель видел, как на глазах меняется возлюбленная, но ничего не мог сделать. И в один прекрасный день она исчезла, не сказав никому ни слова. Не один месяц он пытался найти возлюбленную, и, к величайшему сожалению, нашёл. В полицейской хронике, ненароком наткнувшись на фотографию в газете, на которой с трудом узнал в голой истощавшей донельзя обезображенной девушке свою былую любовь. Из статьи под фотографией он узнал, что девушку нашли десять дней назад в Булонском лесу; по данным экспертизы, она была изнасилована и погибла от множественных побоев и трёх ножевых ранений в области живота и груди. Поскольку никаких документов при ней обнаружено не было, полиция призывала всех, кто узнал погибшую, связаться с ними для выяснения личности. Мишель не стал этого делать. Последним ушёл Кристофер. Ушёл банально, для современного мира. В одну из тёплых летних ночей, когда он возвращался с девушкой с ночного кинопоказа, его сбила машина, прямо на пешеходном переходе. Погибли оба. Водитель был пьян, и, кажется, его осудили на несколько лет лишения свободы, но кому от этого легче? Последним, и, пожалуй, самым тяжёлым ударом, была внезапная болезнь матери. Однажды, возвращаясь с работы, она просто упала в обморок. Прибывшая «скорая помощь» отвезла пожилую женщину в ближайшую больницу, где констатировали диагноз: опухоль мозга. Врачи дали ей не больше полугода. Вернувшись с матерью домой, Мишель увидел свою собаку, странно тихо лежащую в углу. В этот день он потерял всё, что у него оставалось. Он бросил учёбу. Вот уже несколько месяцев появлялся на улице лишь для того, чтобы купить продукты и лекарства. По иронии судьбы, сейчас он жил на те деньги, которые они вместе с Жозет откладывали на свадьбу, до которой оставалось ждать всего год. Те деньги, с которых он планировал начать новую жизнь.

Я видел, как юноша вернулся в комнату и вновь стал напротив окна, уставившись в никуда. В пустоту. В вечность. И такой одинокой казалась его тоненькая фигурка, на фоне всех тех кошмаров, которые пришлось ему пережить.

– Каждый день он смотрит на то, как уходит жизнь из его матери. Как она страдает, как тускнеют её глаза. Видит, как невыносимо больно ей доживать последние часы, – вновь заговорил голос. – Однажды, в минуту слабости, он достал капсулу с обезболивающим, которые по нескольку раз в день принимала его мать, и, высыпав содержимое в раковину, засыпал на его место цианистый калий, которым они раньше выводили крыс. Но дать матери не решился. Он просто бросил эту капсулу в коробочку, где лежали остальные, предоставив возможность решать судьбе.

– Это ужасно, – не выдержал я. – Потерять всё, что любил, потерять прошлое и будущее, и медленно терять настоящее. Это всё равно, что смерть.

– Каждый из нас умирает, – вдруг неожиданно резко и холодно ответил мне голос. – Сейчас, вчера, завтра, каждую секунду. Пока мы спим, едим, занимаемся сексом. Каждое мгновение нашего долбаного существования – умирание.

Вдруг я увидел как по лицу юноши пробежали слёзы. Он плакал, плакал беззвучно, не моргая.

–  Прощай, мама, – едва слышно сказал он. – Прости меня, я очень тебя люблю.

Медленно распахнув окно, он на мгновение закрыл глаза и сделал шаг.

* * *

Мой собственный крик вывел меня из транса. Я тяжело дышал. Я плакал. Я кричал. Я рвался остановить его. Но никто не прервал моих рыданий. Спустя пару минут я успокоился, и, тяжело дыша, сел, опершись спиной в стену. Прямо рядом со мной стоял он. Всё те же высокие ботинки, всё та же клетчатая рубашка, всё тот же тяжёлый взгляд.

– Называй меня Ганс, – вдруг сказал он.

– Почему именно Ганс, ведь это не твоё настоящее имя? – рассеянно переспросил я, приходя в себя.

– У меня нет имени. Просто ты считаешь, что это имя мне подходит, – не отрывая взгляда от раскинувшейся перед нами бездны, ответил он.

На какое-то время воцарилась гробовая тишина. Каждый думал о своём. Но вскоре я не выдержал:

– Он умер, да? – боязливо переспросил я.

– Да.

– А его мама?

– Да. Видимо ей попалась та самая капсула. Он давно не жил, она была единственным, что держало его в этом мире, – голос моего собеседника оставался на удивление холодным, что безумно коробило меня.

– Но ведь это неправильно! Это не выход! Он должен был жить, он должен был начать всё сначала, он молод, у него бы всё обязательно наладилось! – выпалил я, незаметно для себя переходя на крик. Как можно быть таким чёрствым, я не понимал этого!

– Он никому ничего не должен, – неожиданно резко ответил Ганс. – Это его выбор. И мы должны уважать его. Остаётся надеяться, что та, он встретит то, что потерял в этом мире. И не будем больше об этом.

И, немного помолчав, с отвращением добавил:

– Терпеть не могу нытиков.

Светало. Аккуратно припарковавшись под домом и заглушив мотор, я на мгновение закрыл глаза, глубоко вздохнул, и затем, открыв их вновь, постарался взглянуть на мир за лобовым стеклом по-новому. Вы никогда не замечали, как просыпается город? Как, сонно потягиваясь и зевая, с частотой раз в тридцать секунд, на улицу медленно выходят первые ранние пташки. Это дворники, спешащие убрать тротуары к тому моменту, когда основная масса людей выглянет наружу, это те несчастные, кому волей случая приходится начинать рабочий день намного раньше, чем среднему обывателю. А вслед за людьми просыпается и город. Медленно оживают магистрали, мерно подрагивая под шелестом колёс первых утренних авто. Да, скоро движение практически остановится, и тогда они станут скоплением ненависти и агрессии. Приблизительно в это же время, глубоко под землёй, люди будут ненавидеть друг друга в тесных душных клетках, мчащихся с огромной скоростью по узким тёмным тоннелям. Город меняет людей. Меняет их сущность.

Вдруг в моей памяти отчётливо всплыли воспоминания прошлой ночи, непроизвольно я закрыл глаза, силясь совладать с нахлынувшими эмоциями.

Если честно, я всегда презирал самоубийц. Считал их слабыми людьми, выбравшими самый простой выход из ситуации. Ведь жить всегда тяжелее. И даже сейчас я оставался при своём мнении. Но впервые что-то внутри меня всколыхнулось. Я отчётливо вспомнил слова Ганса: «Это его выбор». Эти слова вновь и вновь звучали у меня в голове, словно колокол, вытесняя остальные мысли. И в самом деле, кто я такой, чтобы судить другого человека? Конечно, есть разница между сопливой малолеткой, которая по своей тупости решила выброситься из окна, и взрослым человеком, сломавшимся под ударами судьбы. Хотя многие считают, что в современном мире развелось слишком много идиотов, и глупо мешать им самим заниматься подобной селекцией. И, как это ни ужасно, я не считаю эту точку зрения аморальной. Мораль вообще весьма расплывчатое понятие. Но самое главное, что я впервые осознал с пугающей чёткостью, было то, что каждый человек вправе сам распоряжаться своей судьбой. И никто, никто, кроме него самого, не должен указывать ему, что делать. Мысль, пугающая банальностью, но, тем не менее, как никогда актуальная.

– Ты упускаешь главное, друг, – вдруг словно из ниоткуда донёсся голос. Резко дёрнувшись от неожиданности, я было замахнулся чтобы хорошенько ударить нечто, но, наткнувшись на приподнятую бровь и холодный взгляд до боли знакомых глаз, которые я часто видел в отражениях зеркал, был вынужден пересмотреть свои намерения, и, чтобы не выглядеть конченым болваном, аккуратно проверил ремень занесённой для удара рукой, якобы так с самого начала и планировал. Глупо, конечно, обманывать самого себя. Но кто из нас этим не балуется?

– И что же тут главное? – через минуту переспросил я, продолжая рассматривать медленно оживающий город.

– А был ли у него выбор? – вторил мне нежданный гость.

А ведь действительно, был ли у него выбор?

Лёгкая затрещина моментально прервала ход моих мыслей.

– За что! – обиженно воскликнул я, потирая ушибленное место. Словно ребёнок. Но было поздно.

– Думаешь ты слишком много, – столь же спокойно продолжил Ганс, словно ни в чём не бывало. – А у меня сейчас нет желания вступать в бессмысленные дискуссии с тобой, попусту чесать языком – дело политиков, нам, простым смертным, это не по статусу.

И секунду помолчав, продолжил.

– И ещё запомни кое-что. Выбор есть всегда. Какой бы дерьмовый он ни был, но он есть. По этому я не испытываю жалости к людям. И не прошу, чтобы её испытывали ко мне. В конечном счёте, вся наша жизнь – череда выборов, которые мы когда-либо сделали.

– Да, возможно, но иногда на долю человека выпадает столько страданий, что он не в состоянии сражаться, – задумчиво ответил я. – И мы можем сколько угодно говорить, что они были слишком слабыми, да, ну и пусть. Но зачастую самые сильные падают, не в силах подняться.

– Читал Короленко? – вдруг переспросил приятель, до упора отодвигая назад пассажирское сиденье и водружая ботинки на подушку безопасности.

– Да, когда-то в детстве, – не понимая, к чему он клонит, аккуратно ответил я.

– Так вот, в одной его книге прозвучала фраза, моментально ушедшая в народ. Я думаю, ты тоже её знаешь, а звучала она так: «Человек рождён для счастья, как птица для полёта!». Слышал, конечно? – задумчиво спросил он, слегка наклонив голову набок, буравя меня тяжёлым взглядом.

– Ну да, – явственно чувствуя подвох, ответил я. – И я считаю, что это абсолютно верно, так как…

– Собачье дерьмо твоё счастье, – резко закричал он, так что я от неожиданности подпрыгнул на месте. – Человек рождён, чтобы страдать! Всё самое ценное в этой жизни достигается через страдания. Чтобы стать умнее, сильнее, успешнее, нужно приложить усилия, переступить через себя, заставив страдать своё тело и разум. Ведь, если задуматься, изначально наши прекрасные предки были посланы на эту землю в наказание! Адам и Ева были изгнаны из рая, чтобы страдать! Любой творческий человек скажет вам, что лучшие работы он создал в самые тяжёлые моменты жизни и любой историк подтвердит его слова, приведя десятки примеров людей из различных областей искусства, вошедших в историю именно в самые тягостные периоды их жизни.

И, помолчав мгновение, продолжил.

– И ещё, я хочу сказать, что мне его абсолютно не жаль. Да, на его долю выпало немало испытаний, которых я бы не пожелал никому. Да, он потерял всё. Но это не оправдание его малодушия. Он мог использовать свои страдания во благо. Помнишь, я говорил, что он мечтал стать доктором? А ведь он мог воплотить мечту в реальность, мог превозмочь себя, и вернуться в университет. Его мать погубила опухоль. Он мог положить свою жизнь на то, чтобы справиться с этой болезнью, чтобы никто больше не терял близких из-за неё. И даже если бы ему не удалось окончательно победить болезнь, он мог хоть на миллиметр приблизить мир к решению этой проблемы, тем самым в далёком будущем спасти множество жизней. А помнишь, я рассказывал тебе о Жозет? Её погубили наркотики. Он мог посвятить свою жизнь борьбе с ними! Или бороться с преступностью, или бороться с нелегальными иммигрантами, или обезопасить дороги. Или он мог просто жить, жить наперекор всему. Жить, и нести в своём сердце безграничную любовь, которую ничто не в силах затушить. Перед ним были тысячи путей, десятки тысяч, сотни! Но он сделал свой выбор. И я признаю за ним право на это. Но жалость… нет уж, увольте.

Наступал новый день…

* * *

Небольшой промежуток жизни с того момента, как я захлопнул дверь своего авто и направился домой, и до полудня того же дня, подробно описывать нет смысла. Войдя в квартиру, я понял, что Карины здесь нет, это отчётливо чувствовалось по едва уловимому запаху духов в прихожей. Поражаюсь этому человеку, его ритм жизни не вызывал у меня ничего, кроме глубочайшего удивления. Она могла не спать сутками, а затем приходила после обеда и проваливалась в сон часов на двадцать. На кухне было пусто, видимо, она решила, что я уже ушёл. Так что мой завтрак был весьма скудным. Ну и ладно.

Ехать на работу было невыносимо лень, но надо. Простояв положенное московским этикетом время в вездесущих пробках, я в скором времени воссоединил своё седалище с офисным креслом.

Здравствуй, новый день!!!

* * *

Не знаю, стоит ли говорить, какая у меня была реакция, когда вновь посреди рабочего дня у меня зазвонил телефон. Резко, словно от этого как минимум зависела судьба галактики! Я нажал на кнопку отключения звука и молча уставился на загоревшийся экран, на котором на фоне заставки ярко мерцали цифры. Номер опять был незнакомый.

– Ей богу, это не я!

Справа от меня, поджав под себя ноги и медленно раскручиваясь на пустом офисном кресле, сидел Ганс. Я привык к его внезапным появлениям, так что прежнего фурора это не вызвало. Как мне показалось, он огорчился. Похоже, ему нравилось привлекать внимание.

– То-то меня и пугает, ты уже зло привычное, но если у тебя появится компаньон, думаю, я этого не выдержу, – задумчиво пробубнил я.

– Это вряд ли. Ты не настолько многогранная личность, – рассеянно глядя в потолок, растягивая слова ответил он.

– Ну уж, спасибо, утешил.

Телефон замолк. Но не успел я перевести дух, как он вновь завибрировал на столе. Ну что ж, похоже, кому-то действительно надо со мной связаться. Ни дня без приключений.

– Слушаю, – резко поднеся трубку к уху, практически выкрикнул я, стараясь придать голосу как можно больше уверенности и агрессии, словно филин, при появлении хищника распускающий перья, в надежде показаться больше и опаснее, чем на самом деле.

– Ух, какой ты дерзкий, – раздался в трубке звонкий женский голос. – Ты сегодня до скольки?

– А это ты, Даш, новый номер? – облегчённо переспросил я.

– Естественно я, кому ты ещё на хрен нужен. Так когда ты освободишься? – фыркнула она, и захрустела чем-то прямо в трубку.

– Для тебя я свободен всегда. Но сегодня всегда начинается часов с семи. Идёт? Приятного аппетита, кстати, – рассеянно рисуя круги на подвернувшемся под руку листочке, ответил я.

– Это сушка! – как всегда нелогично выделив приоритетный вопрос, импульсивно прокричала она, а затем, с небольшой заминкой, явно вспоминая, о чём мы вообще говорили и что я от неё хочу, продолжила: – Да, давай тогда около семи пересечёмся. Позвони, как освободишься.

И, не дав мне рта раскрыть, бросила трубку. Около семи, значит, не раньше полвосьмого, это я мог сказать точно. За наши без малого десять лет знакомства я неплохо изучил эту особу. Если, конечно, можно изучить нечто, не подчиняющееся законам логики и мироздания. С Дашей я познакомился, когда мне было лет семнадцать, на небольшом мероприятии, организованном друзьями семьи. Вернее, заочно мы были знакомы давно, но лично удалось пообщаться впервые. Поначалу наше знакомство не обещало быть долгим и приятным, но первое впечатление развеялось довольно быстро и очень быстро переросло в нечто большее. Даша была старше меня на три года. Она была невысокого роста, смуглая, черноволосая, и очень любила называть себя испанкой. И хоть генетически это было неверно, по духу ей эта горячая и темпераментная страна подходила идеально. Всей душой и телом она была предана искусству, она мечтала снимать кино, восхищалась Алленом и Феллини, но жизнь внесла небольшие коррективы. В наше время перед любым юным дарованием в определённый момент встаёт выбор: быть нищим творцом с маленьким шансов когда-нибудь в далёком будущем выбиться в люди, или свернуть с этой грунтовой дорожки на заасфальтированную магистраль, по который ты сможешь с уверенностью двигаться вперёд. И, после долгих бессонных ночей, после литров пролитых слёз и выпитого алкоголя, она выбрала магистраль. Но полностью бросить искусство так и не смогла, нашла небольшой компромисс. Занялась рекламой, и, несмотря на то, что в наше время рекламщиков, мягко говоря, в избытке, ей, как человеку обладающему определённым талантом, не составило особого труда подняться вверх. Но свои мечты о кино она никогда не предавала; всё, чем она занималась сейчас, с её слов, было направлено лишь на то, чтобы в один прекрасный момент со свободной совестью вновь свернуть на грунтовую дорожку, но уже не как маленькая слабая девочка, а как женщина, успевшая кое-что увидеть и понять в этой жизни, как человек, у которого точно хватит сил, пройти этот безусловно нелёгкий путь до конца.

Она всегда мне нравилась.

– Нет, она всегда нравилась мне, – неожиданно очнулся Ганс. – Для тебя она всегда была слишком (тут он неопределённо развёл руками). Слишком импульсивной и непредсказуемой. Ты у нас редкостный зануда, дружище. И мы оба это знаем.

И тут он тоже был прав.

* * *

Вечер был в самом разгаре. Я любил это место. Небольшая кофейня в самом сердце города. Она идеально подходила для наших встреч. Здесь делали прекрасный кофе, для меня, и лучший в городе глинтвейн, для неё, а также безумно вкусные десерты для нас обоих.

– Ну так вот, а я ему говорю, Полански был голосом своего поколения… – она сидела напротив, и, ярко жестикулируя, пересказывала мне разговор со своим преподавателем по режиссуре, она всегда говорила слишком громко, но мне это нравилось. Поначалу я, правда, терялся и пытался её утихомирить, но от этого она разгоралась ещё больше.

– … а потом меня как осенило, он просто промолчит… – а сейчас кажется, мы говорим об одной из её многочисленных идей для режиссёрского дебюта. Поначалу соседние столики удивлённо оглядывались на нас, озадаченно рассматривая эту буйную особу, в пылу беседы не раз задевавшую руками проходящих мимо официантов, и молчаливого парня, задумчиво разглядывающего остатки кофе в своей кружке.

– … ни одна девушка никогда не сможет заменить парня, она лишь заведёт до предела, а потом хочется, чтобы в тебя просто… – так, теперь мы говорим о сексе, интересно, какой же хаос творится у неё в голове. Но, как ни странно, мне всегда нравилась эта спонтанная нелинейность в нашей беседе. Она придавала ей какой-то особенный шарм.

– А она очень даже ничего. Как так вышло, что мы с ней даже не переспали? – чёртов Ганс, я практически забыл о его присутствии; с того самого момента, как мы выбрали столик, он ни покидал нас ни на секунду, периодически вставляя комментарии:

«Тебе никогда не казалось, что она ненормальная?» «Смотри, сейчас она врежет тому официанту!» «Эй, а тот старичок с углового столика вот уже пять минут безостановочно пялится на твою подружку!» «Интересно, сколько у неё было парней?» «Ты когда-нибудь допьёшь этот долбаный кофе?» то и дело слышалось то слева, то справа. Порой он вставал, и, обойдя столик кругом, становился у неё за спиной, порой садился на стол. Похоже, его раздражало то, что я не обращаю на него ровным счётом никакого внимания. Как ребёнок.

– Ты сегодня ещё более молчаливый, чем обычно. У тебя всё хорошо? – вдруг прервавшись на полуслове, переспросила она.

– Да, всё в порядке, просто времена такие, даже не знаю как сказать, тяжёлые, наверное, не совсем то слово, но лучше не подобрать, – слегка натянуто улыбнулся я, и она это почувствовала, хоть виду и не подала.

– Ты просто себя совсем загнал, – живо констатировала она, – Работа, дом, работа, дом. Какие у тебя радости в жизни? Поспать, пожрать и потрахаться? Этого маловато, вот тебя и тяготит.

– Думаешь? – задумчиво переспросил я. Логика в её словах определённо была.

– Уверена. Уверен, – в один голос ответила Даша и Ганс. Я даже не ожидал.

– На самом деле, у меня есть знакомый, очень яркий пример. Его зовут Олег, ему тридцать четыре года, работает менеджером в одной компании по производству кронштейнов, это такие штуки, на которые крепят телевизоры. Так вот, я его знаю лет десять, если не больше, пересекались с ним на каком-то фестивале, когда я была совсем сопливой студенткой. И уже тогда он активно лил мне в уши, какой он экстремальный парень, как на днях собирается прыгать с парашютом, как ему надоела скучная офисная жизнь, и что он терпит её лишь как временное неудобство, а в душе он волк, – медленно раскуривая тонкую сигарету продолжила она, отсутствующим взглядом уставившись в монитор телевизора, висящего на стене.

– И что же тут поучительного? – недоуменно переспросил я.

– Подожди, куда ты вечно торопишься?

– Извини.

– Ну так вот, – продолжила она. – Недавно я столкнулась с ним в кофейне, во время обеденного перерыва, оказывается, мы работаем буквально в пятнадцати минутах ходьбы друг от друга. Свою работу он, конечно, бросил, теперь он заместитель начальника отдела сбыта в компании, реализующей у нас голландское детское питание. Неплохой карьерный рост для дикого волка, не правда ли? С парашютом он, конечно, тоже не прыгнул, хотя, исходя из его слов, вот-вот буквально на днях собирается. Правда не уверена, что его обвисшее брюшко позволит ему это сделать. Ты желаешь себе такого будущего?

– Нет.

– Ну, тогда делай что-то, первый шаг всегда самый трудный. Ты вроде давно собираешься татуировку сделать? Ну, так вперёд. Да и себя подтянуть не помешало бы, пока всё в порядке, но в один прекрасный момент ты можешь подойти к зеркалу и обнаружить у себя такое же милое брюшко, как и у моего знакомого. Это офисная болезнь имеет свойство подкрадываться незаметно, – слегка улыбнувшись ответила она, выдохнув колечко дыма.

– Мне нечего добавить. Я говорил, что она классная? – очнулся Ганс, резко вскочив на ноги, и, зайдя за спину Даше, глубоко вдохнул сигаретный дым. – Саморазвитие удел слабаков, только саморазрушение, прекрасное затяжное падение с небес в пучину, вот истинный удел настоящих гениев. Правда к тебе, соплячок, это не относится, можешь расслабиться.

«И почему он так меня не любит?» – задумался я.

– Да потому, что ты сам себя на дух не переносишь, – резко выпрямившись, металлическим голосом выдавил он, смотря прямо мне в глаза, и растворился в воздухе.

* * *

Ловя глазами свет встречных фонарей, я возвращался туда, где меня ждали. Несмотря на некоторые трудности, я был рад возможности вернуться домой. Безумно хотелось хотя бы одну ночь провести в собственной кровати рядом с любимой девушкой. Устал я от приключений. И как ни странно, даже Ганс не появился, чтобы как-нибудь съязвить по этому поводу. Чудеса.

Вообще, я был рад, что мне удалось встретиться с Дашей, мне даже дышать стало свободнее. Хотя я так и не решился поведать ей обо всех произошедших со мной событиях. Не потому, что боялся быть непонятым или вовсе съехавшим с катушек. Нет, я, конечно, не знаю, как бы она отреагировала. Поставив себя на её место, я прикинул, что скорее всего вызвал бы скорую. Если не псих, то наркоман точно, а в обоих случаях заботливые друзья обязаны прибегнуть к помощи специально обученных людей. Хотя, подчёркиваю, так бы поступил я. Она мыслит немного по-другому, так что предсказать её поведение сложно. В общем, вечер прошёл неплохо. Я был рад возможности отвлечься.

Припарковавшись под домом, я с надеждой взглянул вверх. И не смог сдержать улыбки. В окнах спальни, выходящих на эту сторону, горел свет. Повезло. Не знаю, что бы я делал, если бы оказалось, что и эту ночь предстоит провести в одиночестве.

Мигом, подбежав к ближайшей палатке с неоновой вывеской, «Цветы 24 ч.» никогда не вызывавшей у меня такую бурю эмоций, я схватил самый красивый букет с герберами, не в силах ждать, пока флорист сваяет мне новый, и не чувствуя под собой почвы, бегом взобрался на нужный этаж. На мгновение замерев перед входной дверью, стараясь унять сердце, зашедшееся в безумном танце, и перевести дыхание, позвонил. Внезапно я вновь почувствовал себя пятнадцатилетним мальчишкой, впервые пришедшим на свидание к девочке, которую любил с детского сада, вот сейчас она откроет дверь, улыбнётся мне, немного покраснеет при виде цветов, и мы вместе спустимся в лифте, стесняясь смотреть друг другу в глаза, потом пойдём в кинотеатр, внизу улицы. А во время фильма, я, будто ненароком, попробую приобнять её. И может быть в темноте неловко коснусь её губ своими, и…

– О привет, я уже и забыла, как ты выглядишь, это мне? Спасибо.

Это всегда очень больно, возвращаться с небес на землю. Ещё мгновение назад я витал в облаках, строя призрачные замки, и вот сейчас валяюсь внизу, в куче грязи и осколках небесных сфер.

– Ты чего стоишь? Всё хорошо? – озабоченно переспросила Карина, зачем-то приложив тыльную сторону ладони к моему лбу.

– Да, просто устал, – стараясь ничем не выдать разочарования, ответил я. Конечно, всё просто замечательно!

– Смотри, как сучка тебя любит. Прямо светится от счастья, – донёсся знакомый язвительный голос откуда-то из недр квартиры. Ну конечно, как он мог упустить такую возможность окончательно испоганить мне настроение, чёртов мазохист.

– Ты слишком много работаешь, – решительно констатировала Карина, и, закрепив свои слова не менее решительным кивком головы, отправилась на кухню, водружать цветы в вазу, чтобы их медленное и мучительное умирание радовало наши глаза на пару дней дольше.

Не знаю, чего-чего, может и работы, но в том, что чего-то в моей жизни слишком много, я был уверен точно. Или может быть, наоборот, чего-то катастрофически не хватает.

В постель я лёг опять в гордом одиночестве. Не успел я до конца раздеться, как в соседней комнате протяжно зазвонил телефон, и спустя мгновение, сметая всё на своём пути, к нему ринулась моя спутница. А ещё через пару минут, после короткого разговора за закрытой дверью, наскоро собравшись, мимолётом чмокнув меня куда-то в район виска, она закрыла за собой входную дверь, рассеянно проронив что-то невнятное, из чего я смог сделать вывод, что сегодня её можно не ждать.

Прекрасно. Не больно и хотелось.

– Марк! Марк! Марк, твою ж налево! Ты что, вконец оглох? – озадаченно я повёл головой из стороны в сторону стараясь найти источник шума. Не знаю, к счастью или к сожалению, это не вызвало у меня особых трудностей, так как этот самый «источник» в это время нависал надо мной, разбрызгивая во все стороны лучи ненависти, и, мало того, при этом умудрялся занимать собой практически всё жилое пространство. Да, наш Большой Б. такой. Он нечасто радует простых смертных своим появлением, но если уж радует, то делает из этого эпохальное событие, о котором все будут судачить не одну неделю.

В последнее время я прямо-таки притягиваю к себе всякие из ряда вон выходящие события. Скоро я стану почти легендарной фигурой. Если уже не стал.

– Марк! – практически в лицо мне проорал он. Так, что мне удалось разглядеть забитые поры на его раскрасневшемся лице, и огромную пульсирующую синеватую вену на виске.

– Да, я вас внимательно слушаю, – как можно более отрешённым голосом практически прошептал я. Мне ещё в детстве мама всегда говорила, что с психами правильнее разговаривать тихо и спокойно. Ну вот, как знала!

– Эм… – я буквально почувствовал напряжение, происходившее в мозгах у этого борова, видел снопы искр, высекаемые шестерёнками у него в голове, видел, как тяжело ему даётся осмысление происходящего. Даже жаль стало парня.

Я молча ждал, что последует дальше.

– Тому помнишь? – неожиданно резко выпалил он. Даже меня подобный вопрос застал врасплох.

– Ну да, конечно, помню, – быстро собравшись с мыслями, ответил я, параллельно соображая, при чём здесь Тома, при чём здесь я и при чём здесь он.

– Отлично, я помню, что вы дружили. На днях тебе из бухгалтерии передадут папку с документами, отвезёшь ей, – явно довольный своей проницательностью, пропыхтел начальник, и, не дожидаясь моих комментариев, вальяжно выплыл из офиса.

– Ух ты, как у тебя, оказывается, много друзей, – развалившись на подоконнике со странной угольно-чёрной сигаретой, упёршись ногами в оконную раму, откликнулся мой двойник. Мне кажется, или в последнее время он стал наглеть?

Да и с каких это пор я стал другом Томы? Ну, перекинулись мы с ней пару раз ничего не значащими фразочками за чашечкой кофе, ну отпускали на пару язвительные шуточки на тему коллег. Но это был предел. Если опустить то, что я увидел пару дней назад, я не знал о ней ничего. Абсолютно. Да и с каких пор меня разжаловали в курьеры? Неужели больше некому это сделать, неужели наша почта окончательно прекратила существование? Кстати, как ни печально, последняя мысль была не такой уж и нелепой. Но это же никоим образом не меняет сути проблемы.

– А ты бы вообще помолчал! Достали твои вечные комментарии! – не удержавшись, прокричал я, обращаясь к Гансу. Краем глаза я нечаянно заметил, как две проходящие мимо молоденькие девчонки, увидев человека, орущего на пустой подоконник (мне кажется, для них это выглядело именно так) на мгновение замерли, и тут же, мигом выпучив глаза и яростно перешёптываясь, исчезли в глубинах коридора. Чёрт, если в следующий раз надумаю орать на этого болвана, надо убедиться, что рядом никого нет. А то и впрямь так и в психушку загреметь можно.

– О! У кого-то опять голосок прорезался! Какая прелесть! Может, ещё ударишь меня? – театрально прикрыв ладошкой рот и выпучив глаза, воскликнуло моё альтер эго.

– Да пошёл ты, – сердито выдавил я и постарался сосредоточиться на работе. Но этот чёртов болван шеф никак не желал идти из моей головы. И почему именно я? Вновь встречаться с Томой у меня не было ни малейшего желания, и, я думаю, не стоит объяснять, почему.

С опаской взглянув на входную дверь, я медленно перевёл взгляд на висящие на стене часы. 4.37, сегодня у бухгалтерии было ещё полтора часа, чтобы доставить мне ненавистную посылку. Время пошло.

Никогда ещё офисный день не был таким долгим.

Сегодня, пожалуй, впервые за много лет я присоединился к подавляющему большинству офиса в их ежедневной забаве. Стоило часовой стрелке приблизиться к отметке пять, как я незамедлительно почувствовал нарастающее волнение, словно водитель гоночного болида, с нетерпением ждущего зелёного сигнала среди десятка своих конкурентов, нарастающего рёва моторов и едкого запаха высокооктанового топлива. В этом был свой собственный, особенный кайф. Но настоящий азарт пришёл чуть позже, когда длинная стрелка часов едва коснулась отметки, обозначающей сорок пять минут, тут же отовсюду послышалось лёгкое шебаршение, десятки рук медленно потянулись к личным вещам, аккуратно раскладывая их по карманам и портфелям, десятки офисных мониторов зажглись, отображая карту города, как всегда в это время наполнившуюся краснотой и агрессией, и десятки подозрительных взглядов забегали из стороны в сторону, в тщетных поисках осуждающих лиц, продолжающих упорно трудиться во благо начальства.

6.00. Время Ч. Успел! Радостный я выбежал из офиса, опережая удивлённых клерков, не привыкших видеть меня в своих рядах. Успел!

Окрылённый, я мигом влетел машину. По крайней мере, сегодня мне точно не придётся видеться с Томой. А что будет завтра, то будет завтра.

Заведя мотор, я сделал глубокий вдох и медленно растёкся по водительскому сидению. Надо подождать пару минут, пока прогреется мотор. В последние дни начались похолодания. Вяло я наблюдал, как разъезжаются вырвавшиеся из офисного плена люди. Вот, изрыгая рёв и пламя, стартанул огромный внедорожник главы отдела снабжения, а за ним, словно маленькие спутники, ведомые непреодолимым притяжением газового гиганта, потянулся жиденький рядок его коллег. Вот, резко заскрежетав застонавшими от невыносимой боли тормозами, у входной двери остановился знакомый спорткар Большого Б. Его дверца открылась, и практически тут же, вынырнув из тёмных недр офиса, в неё проскочила маленькая кучерявая брюнетка. Странно, я и не заметил, как она влилась в наш коллектив. Видимо, новая фаворитка шефа. Быстро же он оправился. Даже обидно немного.

Ну что ж, пора и мне присоединиться к общей массе. Медленно выжав сцепление, я двинулся в путь под аккомпанемент божественного голоса Френка Синатры, лившегося из динамиков. Люблю ездить по вечерам с хорошей музыкой. А ещё мягкая неоновая подсветка приборной панели создавала особую атмосферу. Хорошо.

Проезжая мимо круглосуточного продуктового магазина, я машинально завернул на парковку. Сам не знаю, зачем я это сделал. Просто сделал, и всё. Уже глуша мотор, напротив раздвижных дверей мне удалось найти оправдание своему поступку. Куплю-ка я чего-нибудь сладенького для Анны. Зачем? А просто так. Люблю делать приятное людям. Настроение неумолимо шло в гору. У меня всегда так. Если утро не задалось, то с большой вероятностью вечер будет вне всяких похвал. Закон кармы.

Закупившись на скорую руку, я добавил к своим первоначальным планам ещё небольшую барсетку с ярко-оранжевыми мандаринами и колючий ананас. Быстро закинув покупки в багажник, и закрепив их, как следует, чтобы не катались из угла в угол при поворотах, я положил руку на ручку двери и…

– Стой и не дёргайся, парнишка, – донёсся из-за спины хриплый прокуренный голос. Сильно запахло спиртным, и я почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось мне в спину.

Я опешил. Меня что, грабили? Ошарашено переведя взгляд чуть левее, я увидел знакомую ухмыляющуюся рожу. Ганс сидел на капоте машины, свесив ноги. В руке у него дымилась всё та же угольно-чёрная сигарета. Увидев, что я его заметил, он ухмыльнулся и молча указал пальцем куда-то мне за спину.

– Умница, а теперь без глупостей. Гони сюда кошелёк. Живо, просто отдай его мне, и я уйду, – вновь послышался слегка дрожащий хриплый голос.

Раньше мне казалось, что такое бывает только в голливудских фильмах, хотя, если сравнить происходящее с тем, что происходило со мной в последние дни, то это кажется просто детской шалостью.

– Ты что, оглох?! – проорали мне на ухо, от жуткого запаха перегара слегка заслезились глаза. Я буквально чувствовал, как дрожит рука грабителя.

– Ты бы делал, что он говорит. Смотри, парень нервничает! – выпустив клуб дыма и ещё раз указав сигаретой куда-то мне за спину, абсолютно спокойно проговорил Ганс. Похоже, ему вообще плевать на меня! Вот сволочь! Он же может помочь, я знаю!

– Вот, держи, – нащупав в кармане кошелёк я не глядя сунул его грабителю. Как ни странно, я был абсолютно спокоен. У меня всегда так в критических ситуациях: кругом всё рушится, а я при всём моём желании взволноваться не могу. Зато потом, регрессом, когда всё успокоится, на меня может накатить не на шутку.

Я почувствовал, как чья-то шершавая дрожащая рука выхватила кошелёк и мигом отдёрнулась.

– Извини, друг. Спасибо, – неожиданно сбивчиво пробубнил грабитель, и я почувствовал, как то, что упиралось мне в спину, исчезло, и позади послышались быстрые шаркающие удаляющиеся шаги. Когда я, собрав мужество в кулак, обернулся, он был уже далеко. Слегка прихрамывая, сгорбившись, укутавшись посильнее в грязное выцветшее зелёное пальто, грабитель перелезал через ограждение стоянки.

А я стоял и смотрел ему в след.

– Почему ты не помог мне? – когда фигура грабителя окончательно растворилась в вечерней мгле, тихо проговорил я, не оглядываясь.

– Ты не был в опасности, – донёсся мне в ответ столь же тихий голос, впервые сильно напоминающий мне собственный.

– Он мог пристрелить меня.

– Нет, не мог.

– Он забрал мои деньги.

– Сколько там было?

– Не помню, не очень много. Банковская карточка в нагрудном кармане.

– То есть, ты почти ничего не потерял.

– Похоже на то.

– Поезжай, куда ехал. Скоро ты поймёшь, почему я так поступил.

Я обернулся. Но на капоте никого не было, лишь маленькая горсточка пепла и едва тлеющий окурок сигареты напоминали мне о том, что я пока не сошёл с ума.

* * *

Его звали Альберт. Вернее, когда-то его так звали. Сейчас вряд ли кто-то помнит это имя. Да и кому захочется разговаривать с таким, как он. Прохожие, которые волей случая обращали внимание на медленно бредущего среди людского потока старика, старались как можно быстрее пройти мимо, демонстративно отворачиваясь, боясь соприкоснуться с ним взглядами. Бывало, первое время, в людской толпе, он нарочно поднимал голову, стараясь зацепится хоть за одни человеческие глаза. Но тщетно. Эта привычка быстро прошла. Можете себе представить, каково это – годами не соприкасаться взглядами с другим человеком? Ведь именно этот контакт позволял хоть на мгновение, но прикоснуться к чужой душе. Но вскоре его глаза потухли, и вряд ли даже самый внимательный прохожий сумел бы разглядеть в них хоть что-либо. Его звали Альберт. И он был Никто. Единственное, что держало его в этой жизни – маленькая собачка по имени Чаппи. Он подобрал её щенком, когда всю её семью выловили люди, занимающиеся отловом бродячих собак. А Чаппи брать не стали. Он валялся в мусорном баке, и они сделали вид, что не заметили его. Никому не хотелось лишний раз рыться в чужих отбросах. Но Альберта это не пугало. Они встретились восемнадцать лет назад. Раньше ему и в голову не могло прийти, что ему суждено прожить ещё целых восемнадцать лет. Одному, в многомиллионном мегаполисе. Медленно, прихрамывая, опершись левой рукой на погнутые металлические перила, он поднимался по лестнице. Это был старый заброшенный дом на окраине. Когда-то, года три назад, здесь был большой пожар, и все внутренности выгорели. Никто толком не знал, почему дом до сих пор не снесли, кто-то говорил, что он находился в муниципальной собственности, кто-то, что это памятник архитектуры и его планируют в скором времени восстановить, но точно не знал никто. Но Альберту было всё равно; вот уже больше года, как эта пятиэтажка, с наскоро заколоченными окнами и покосившейся чёрной от копоти дверью стала ему и Чаппи родным домом.

С трудом поднявшись на последний этаж, отдышавшись, аккуратно приоткрыв обугленную дверь, Альберт вошёл домой. У порога его встречал Чаппи, радостно виляя хвостом. Медленно проковыляв в угловую комнату, старик упал в старое пропахшее пылью кресло, найденное им в соседнем районе около свалки. Ему понадобилось почти два дня, чтобы перетащить его в своё убежище. День, чтобы донести до дома, и день, чтобы поднять на пятый этаж. А ещё у него была Роза. Она жила в небольшом, слегка треснувшем горшке. Он нашёл её около месяца назад, возле цветочного. Этот прекрасный цветок, вместе с остальными увядающими растениями, выкинули на мусорку.

Он постарался спасти все, но прижилась только Роза. В последние дни явно чувствовалось похолодание. Альберт знал, что эту зиму ему не пережить. Но это его мало волновало, он думал, что будет с Розой и Чаппи. Он не мог так просто уйти, не позаботившись об их благополучии.

– Привет, приятель, – тихо прохрипел он, почувствовав как что-то твёрдое и волосатое упёрлось в его свесившуюся с подлокотника руку. – У меня сегодня для тебя подарок.

С трудом выпрямившись в кресле, он медленно засунул дрожащую руку за пазуху и достал небольшой завёрнутый в полиэтилен лоточек. Чаппи недоверчиво опрокинул голову набок, уставясь на неожиданный подарок.

– Вот, держи, дружище, – с третей попытки Альберту удалось прорвать плотную упаковку старческими пальцами и высыпать на пол перед собакой, не верящей своему счастью девять свежих куриных филейных грудок. – Приятного аппетита.

Тяжело дыша, старик вновь провалился в тяжело застонавшее под его весом кресло, и медленно прикрыл глаза.

Он старался успокоиться. Его сердце билось тяжелее, чем обычно, а приступы кашля, выворачивающего наизнанку, наступали всё чаще. На самом деле он не знал, сколько ему лет. Он перестал вести счёт с того самого дня, как убежал из приёмной семьи, и, забравшись в вагон с углём, отправился в никуда, в поисках своих настоящих родителей. Тогда ему было пятнадцать. Целая вечность минула с того времени. Ради чего всё это было? Почему он не вернулся назад, как только осознал, что ему никогда не достичь цели. Хотя, в глубине души, он всегда знал это. Когда ему было лет семь, волей случая маленькому Альберту удалось прошмыгнуть в архив, где смышлёный юнец без особого труда отыскал папку со своим личным делом, из которого впервые услышал о том, что у него были родители, и звали их Элизабет и Михаил Гамильтон, погибшие в возрасте двадцати семи и тридцати четырёх лет в автокатастрофе. А маленький Альберт выжил, выжил вопреки всем законам логики. Выжил, чтобы прожить долгую и тяжёлую жизнь, полную лишений и скитаний, жизнь, постепенно подходящую к концу.

Громкий хруст прервал размышления старика. Резко открыв глаза, он окинул окрестности подозрительным взглядом, но тут же успокоился, увидев два удивлённых карих глаза, уставившихся на него снизу вверх. В зубах Чаппи держал предпоследний кусок курицы. Похоже, где-то была косточка. Ничего страшного, просто косточка. Облегчённо откинувшись обратно в кресло, старик почувствовал, как что-то мокрое и холодное упало ему на колени.

– Брось, друг, ешь. Это всё твоё. Я не голоден, – не открывая глаз, пробубнил он. После пару секунд замешательства, где-то на уровне пола вновь, послышались чавкающие звуки и спустя минуту, тяжёлая голова собаки аккуратно легла на колени Альберту.

– Дружище, – тихо прохрипел он, запустив руку в густую собачью шерсть. Так прошло около часа. Затем, тяжело кряхтя, опершись на подлокотники кресла, старик встал и медленно направился к окну. Стоило ему сделать буквально пару шагов, как что-то блестящее выпало из его кармана, и, соприкоснувшись с полом, громко звякнуло.

На мгновение Альберт зажмурился: он знал, что это было, и непроизвольно его руки задрожали. Он прекрасно помнил сегодняшний вечер. Помнил, как, дрожа от холода и нервов, заметил молодого парня, резвым шагом выходящего из светлых дверей магазина на безлюдную стоянку. Помнил, как, спотыкаясь и проклиная себя, подкрался к нему сзади. Помнил, как достал из кармана простую металлическую трубочку, найденную им буквально в десяти метрах от этого места. Как, зажмурившись и собрав всю волю в кулак, потребовал денег. Он понимал, что стоит парню просто обернуться, и его, Альберта, ничто не спасёт. Но парень не повернулся.

Он прекрасно помнил, как плакал, возвращаясь домой. Впервые за всю свою долгую жизнь он ограбил человека. Он был слишком слаб, чтобы, как раньше, подрабатывать грузчиком в дешёвых ларьках, а никуда больше его не брали. Даже для дворника он был слишком дряхлым и неопрятным. У него просто не было другого выбора. Он должен был позаботиться о Чаппи и Розе. Спасибо тебе, незнакомец. И прошу тебя, не держи на меня зла. Медленно подойдя к окну, старик дотянулся до небольшого пластикового графина, раньше, по всей видимости, служившего фильтром для очистки воды. Он стоял прямо под обвалившимся во время пожара водостоком, так что во время дождя практически моментально наполнялся до верха. Медленно развернувшись с графином в руках, Альберт подошёл вплотную к Розе.

– Привет, моя девочка, – ласково проговорил он, улыбнувшись.

И так дико смотрелась улыбка на его испещрённом морщинами лице.

* * *

Я медленно открыл глаза. Вокруг было пусто. Не спеша поднявшись с парапета, взмахом руки погасил звёзды. Пришло время ночи уступить место стремительно приближающемуся дню. Со всем его шумом, суетой, десятками тысяч машин, источающими тепло и ярость в вечной толкучке. Естественный ход жизни. В слегка философском настроении я спустился вниз. Вчера вечером мне, как ни странно не удалось застать кого-либо. Когда я, расстроенный, со сладостями в одной руке и колючим ананасом в другой, исхитрился открыть дверь и проникнуть внутрь помещения, меня встретила пустота. Это было даже как-то странно. Растерянный, я заглянул в кабинет старичка, но и там меня ждало разочарование и пустота. Что за дела?

Оставив гостинцы на стойке ресепшена, я направился в свою комнату, решив отложить выяснение происходящего на потом.

Закрыв за собой дверь, я вышел в коридор.

– Есть тут кто-нибудь? – как можно громче выкрикнул я. Да что же это происходит?

Вдруг где-то в глубине коридора хлопнула дверь, и я различил торопливые приближающиеся шаги. Ну вот, так-то получше будет.

Прислонившись к стойке ресепшена, я взял в руки ананас, оставленный мною вечером, и стал ждать, пока ко мне подойдут.

– Ну, привет, а я вчера хотел… – начал я за мгновение до того, как собеседник показался из-за угла, но стоило мне на мгновение приглядеться, как слова застряли в горле.

– Ой, это ты! – это была Анна, но как чертовски непохожа она была на ту девушку, которую я знал до этого. Её волосы были спутаны, словно она только что встала с кровати, дыхание прерывисто, одежда измята, но самое главное – глаза. Стоило ей появиться передо мной, как её взгляд уставился в пол и больше не поднимался. И, чёрт возьми, почему так резко запахло палёным… или нет, скорее то был запах серы. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Долбаный ублюдок.

– Это тебе, – пробубнил я, поставив ананас рядом с тортом, и, не дожидаясь ответа быстрым шагом, с трудом сдерживая желание пуститься бегом, вышел из здания. Свежий воздух ударил мне в лицо. Город просыпался. Кажется, я начинал ненавидеть утро.

* * *

Я гнал, как ненормальный. Знаете, я, как и большинство жителей мегаполиса, не всегда придерживаюсь правил дорожного движения, хотя искренне стараюсь их соблюдать. Все, за исключением правил, ограничивающих скоростной режим. То есть, я считаю, что данные правила «слегка не соответствуют нашему времени», и хотя противники моей теории в один голос утверждают, что в Европе с этим в разы строже, у меня всегда находится один неопровержимый аргумент: а при чём здесь Европа? Эта привычка времён развала СССР, во всём подражать Европе, утверждая, что там в миллион раз лучше и правильнее, мне порядком осточертела. Но я отвлёкся.

Так вот, я мчался, как ненормальный. Раньше я никогда не превышал допустимых пределов. Не потому, что не мог, просто не хотел. Зачем? Сейчас мне было плевать. Стрелка на тахометре медленно переползла за отметку шесть. Что-то душило меня изнутри, нечто стремилось вырваться наружу, и я мечтал так, как не мечтал ещё никогда и ни о чём, чтобы ему удалось это сделать. Прямо, налево, налево, на кольцо, прямо, налево, прямо, резкий поворот вправо, тормоз. Я стоял перед небольшим пятиэтажным зданием с обуглившимися окнами. Стоял и тяжело дышал. Я смотрел на него, а оно смотрела на меня. Смотрело своими выжженными глазами, смотрело своим выжженным нутром. Задыхаясь от переполнявших меня чувств, я медленно вышел из автомобиля. Не чувствуя ног, поднялся на пятый этаж. Вот она, та самая дверь, которую я видел совсем недавно. Сделав глубокий вдох, я толкнул её.

Меня встретила тишина. Сглотнув, чтобы прочистить моментально забившееся горло, я шагнул внутрь.

Он знал, что я приду. Прямо посреди комнаты, недалеко от старого зеленоватого кресла, стоял горшок с розой, завёрнутый в старую тряпку, так, что его легко можно перенести. А ещё чуть поодаль стояла жёлтая миска с нарисованной на ней маленькой коричневой косточкой. Подойдя поближе, я различил рядом надпись, выцарапанную чем-то острым. «Чаппи, друг, лучше которого нельзя желать». А чуть правее лежал старый теннисный мячик с хорошо заметными многочисленными следами зубов. И последнее: на маленьком, на удивление чистом платке, аккуратно лежал мой кошелёк. А рядом с ним записка с корявыми, выведенными угольками буквами: «Я взял немного денег. Прости, что не смогу вернуть. Спасибо тебе».

Покачав головой, я наклонился, и, засунув вновь приобретённый кошелёк в карман, другой рукой подхватил вязанку с цветком, развернулся и побрёл обратно.

Это всё, что я мог для него сейчас сделать.

Я шёл. И старался не думать, о двух телах, съёжившихся в углу комнаты. О старом человеке, повидавшем на своём веку немало зла и жестокости, и старом псе, не бросившем своего верного друга.

Аккуратно поставив горшок на заднее сиденье, предварительно подперев его курткой, чтобы во время поворотов, не дай бог, не сломать растение. Я медленно сдал назад.

Ситуация чем-то напоминала мне знаменитую историю о маленьком принце, правда, моя роль в этой драме пока оставалась для меня загадкой.

– Цветочком обзавёлся? Может, ещё вязать начнёшь?

Я моментально дал по тормозам. Сзади, разрываясь, заорала сирена, и справа от меня, совершив небывалый пируэт, вылетела чёрная иномарка. Представляю себе, что он обо мне подумал. Но я достиг цели. Я сразу подметил, что этот «плохой парень никогда не пристёгивается».

– Да ты вконец охуел, что ли?!

Я прикидывал, как мне поступить, если прямо сейчас Ганс набросится на меня. Из его разбитого носа неудержимым потоком лилась кровь. По ходу он неслабо приложился о приборную панель. Значит, я всё затеял не зря.

– Пристёгиваться надо, – как ни в чём не бывало констатировал я, и медленно нажал на газ.

Ганс не появлялся уже дня два. И ровно столько же я не заглядывал на Серпуховскую. Накануне утром я краем уха услышал, как диктор во время утренних новостей говорил о том, что в последнее время астрономы наблюдают что-то, что я точно не смогу сформулировать, но общая идея в том, что усатые учёные дядьки очень обеспокоены тем, что по ночам не светят звёзды. Правда, сразу после этих слов, как всегда, последовало весьма логичное и очень научное объяснение феномена. Что, в общем-то, неудивительно: люди очень любят объяснять то, что на самом деле абсолютно не понимают. Будем считать, что это забавная видовая традиция.

А ещё стало напрягать, что в последнее время мы практически перестали спать с Кариной. Да и то, что было, мягко говоря, вызывало лишь раздражение. Хватало одного взгляда на её лицо. Лицо человека, которому предстоит заняться чем-то, чем ему ну никак не хочется заниматься, но по-любому придётся. Это лицо офисного клерка, каждое утро открывающего глаза, и понимающего, что ему нужно идти на работу, которая ему не очень нравится, но он привык и смирился. Ужасно, не правда ли?

Дальше – лучше! Внимание, барабанная дробь, на работе мне дали повышение! Не спрашивайте, за что, сам не знаю. Но вот уже полдня я сидел в новом, более комфортабельном кресле, в новом, чуть более просторном кабинете, чуть ближе к кабинету Большого Б… а чуть правее от меня на маленьком столике восседало прекрасное кучерявое создание, которое я не так давно видел садящимся в машину босса, сидело и улыбалось. И, как назло, от её улыбки мои проблемы в интимной сфере моментально давали о себе знать.

И последняя новость. Когда вместе с моими вещами мне на новый, чуть более презентабельный стол, бывшие коллеги, а теперь новые подчинённые, положили какой-то небольшой пакетик, я сначала возмутился, но, заметив на нём печать бухгалтерии и приложенную записку, на которой мелким убористым почерком было выведено, «Для Синежниковой Тамары Валерьевны», мигом утихомирился и загрустил. Никогда моё будущее не казалось мне таким определённым и безрадостным.

Не знаю, почему это милое создание напротив было отвергнуто Большим Б. и сослано ко мне. Может быть, она не умеет держать рот на замке. А может, в сравнении с Томой, наоборот, держит слишком крепко, но факт остаётся фактом. С моей новой зарплатой я теперь вполне могу себе позволить небольшой спортивный автомобильчик, не такой, конечно, как у начальства, но для начала сойдёт. И что дальше? Всё более удобные кресла, всё более массивные столы, всё более искусные секретарши, всё более быстрые машины, всё более круглый живот… и что дальше?

Вам никогда не казалось, что многие стоящие вещи в жизни достаются тем, кто никогда их по достоинству не оценит?

Разве вы никогда не замечали, что самые красивые девушки встречаются с, откровенно говоря, недостойными их парнями?

И точно так же в обратном порядке, самые хорошие парни достаются откровенным стервам?

По карьерной лестнице быстрее всего поднимаются не настоящие специалисты, а явные неучи.

Этот список можно продолжать до бесконечности, конечно, бывают и светлые исключения, без которых не обходится ни одно правило, но это исключения, которые лишь подтверждают тенденцию.

Вот такая глобальная несправедливость, которая прекрасно укладывается в теорию Ганса о том, что люди рождены, чтобы страдать.

Всё то, что ты действительно хочешь, что тебе на самом деле необходимо, необходимо выстрадать, необходимо приложить колоссальные усилия. Зато то, что вам не надо, придёт легко. Жизнь мудра, она всегда укажет верный путь, и пусть он будет выложен битым стеклом и колючей проволокой, зато финальный приз затмит все тяготы. А вот приз у каждого свой. Но один прекрасный бонус «нужного» пути не способно перекрыть ничто иное, когда ты движешься к тому, о чём мечтаешь. Пусть снаружи твоё тело изранено, ноги стоптаны в кровь, а руки испещрены порезами, необычайная внутренняя гармония будет самым верным признаком того, что ты движешься верной дорогой.

Мой первый рабочий день на новом месте прошёл в тишине. Один раз зашёл Большой Б… поздравив с новым назначением и заверив, что давно ко мне присматривался. Затем пару раз мне приходилось уворачиваться от назойливых попыток Вероники, а именно так звали мою новую помощницу, упасть мне на коленки, один раз она настойчиво пыталась пролить мне кофе на штаны. Видимо, девочке невдомёк, что если она обольёт мой детородный орган кипятком, последнее, о чём я буду думать, это как бы закрутить с ней интрижку. Интересно, все секретарши шлюхи, или в моей компании какая-то особенная кадровая политика?

Но самые большие трудности наступили по окончанию рабочего дня. Чтобы не сталкиваться ни с кем, ровно в шесть я благополучно попрощался с Большим. Б… в очередной раз поздравившим меня с новым назначением, за что я в очередной раз был вынужден выразить ему огромную благодарность. А затем началось самое интересное. Водрузив своё седалище в умеренно мягкое кресло, я машинально поднял взгляд и тут же наткнулся на два карих глаза и одну очаровательную улыбку, обрамлённую копной кучерявых волос.

– Эм… Виктория, вы можете быть свободны, – как можно более решительно и властно постарался сказать я. Вышло плохо. Даже очень. Я показался себе жалким мышонком, загнанным в угол улыбающейся кошкой. Надо тренироваться.

– А я не тороплюсь, – медленно проговорила она, слегка растягивая слова. Отчего-то её улыбка стала ещё шире.

Время шло. Всё реже хлопала входная дверь, выпуская на свободу последние партии задержавшихся клерков. И с каждым новым хлопком улыбка на лице кучерявой бестии становилась всё шире и шире. Я начинал всерьёз нервничать.

– Кажется, мы остались в офисе одни, – с наигранным смешком выдавил я после очередного звука закрывающейся двери.

– Ну и прекрасно, – медленно протянула она, грациозно поднимаясь с места, не отрывая от меня гипнотического взгляда.

И тут до меня дошло: вот чёрт, она решила, что я специально жду, пока офис опустеет, чтобы не тащить её домой. Чёрт, надо быстро что-то делать, и делать быстро.

– Хочешь, я отвезу тебя домой?! – резко вскочив с кресла, словно пионер, выкрикивающий политические речёвки, выдал я.

– Эм, ну хорошо, – слегка ошарашенно выдавила Виктория, медленно убирая руки от пуговиц на груди. Кажется, она впервые стала задумываться о том, что я какой-то странный.

– Браво, ты не дал этой тёлке себя поиметь. Так ей! Не для неё твоя роза цвела, да Маркуша? – чёрт, а я думал, что этот говнюк ушёл навсегда. Облокотившись на дверной косяк, скрестив ноги и руки, Ганс медленно рассматривал мою новую помощницу.

– Никогда тебя не понимал, – выждав небольшую паузу, заговорил он, – Вроде не девственник, не дурак. А если присмотреться, то ведёшь себя, как девятилетняя школьница. Ну, переспишь ты с ней, и что? Не уверен, что девочка будет рада, но ты, скорее всего, останешься доволен. Хватит вести себя, как долбаный пуританин. Мне стыдно за тебя.

С каждым днём я ненавидел этого засранца всё больше и больше.

Судорожно похватав вещи со стола, и буркнув что-то Вике, я, не оглядываясь, пошёл к выходу. Она молча следовала за мной, цокот её каблуков по кафельному полу острыми иглами врезался в мои оголённые нервы. Кажется, я сам загнал себя в ловушку, а с другой стороны, может, Ганс прав? Какого чёрта я веду себя как школьница на дискотеке, которой и хочется, и вроде как страшно.

Но пока эти светлые мысли роились в голове, ноги бодро несли меня прочь. И когда я уже практически решился обернуться и пуститься во все тяжкие, стало поздно. Прохладный воздух яростно ударил в лицо, на мгновение выгнав оттуда все посторонние мысли; обернувшись, я увидел Викторию, втянувшую шею и закутавшуюся в тёмный плащ.

– Машина на стоянке, подожди меня в коридоре, я подъеду, посигналю, – морщась от сильного ветра, предложил я. Не отвечая, она кивнула, ещё плотнее закутавшись в пальто.

Всю дорогу до машины я издевался над собой. «Ну вот, ты уже неплохо освоился в роли босса, смотри, всего один день, а уже подбираешь подстилку под дверью офиса. Молодец, осталось обзавестись солидным животиком и спортивной машинкой, должен же кто-то когда-нибудь сменить Большого Б. в его нелёгком деле».

– Мне чертовски интересно, что ты будешь делать дальше! – стоило сесть в машину, как с пассажирского сиденья донёсся радостный голос; мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто говорит.

– Отвезу её домой, пожелаю спокойной ночи, и поеду спать, – раздражённо буркнул я, пытаясь попасть ключом в замок зажигания: то ли руки замёрзли, то ли от злости, но нехитрое на первый взгляд действие почему-то никак не удавалось.

– А если она живёт где-нибудь за МКАДом? – вытянувшись вперёд, упёршись широко расставленными руками в передние кресла, переспросил мой друг, настойчиво стараясь заглянуть в глаза.

– Значит, отвезу за МКАД. Заглохни, и без тебя тошно, – после, наверное, сотой попытки мне удалось завести машину, приветливо заурчавшую в ответ.

А может, ну его всё к чёрту? Просто взять и дать сейчас по газам, и будь, что будет?

– Ух, как же холодно снаружи!

И вновь действия обогнали мысль. Аккуратно выруливая из ворот бизнес-центра, я аккуратно поглядывал на соседку. Поначалу мне казалось, что я делаю это мастерски незаметно, но когда в один прекрасный момент спутница вдруг странно улыбнулась и сказала: «Тут сейчас поворот будет, а потом метров триста по прямой, тогда можешь смотреть, сколько захочешь», я понял, что меня раскрыли, ну да и ладно. Никогда не любил игры про шпионов. Ехали молча. На улице совсем стемнело.

– А у тебя хороший вкус. – неожиданно прервала тишину она и медленно протянув руку к магнитофону прибавила громкости. Я не сразу узнал песню. Это была американская рок-группа, Black Lab, песня называлась Gone. Не самая моя любимая группа, но почему-то именно сейчас слегка хриплый голос и звуки гитары, ложась на ритм засыпающего города, создали неописуемую магию звука.

– Coz i am gone, I am gone. You know it… – её тихий голос мощным тараном врезался в мою грудную клетку проломив её насквозь, обнажив сердце, пульсирующее в ритм. Я почувствовал, как мурашки пробежали по телу.

– Остановись вон у того дома, – вытянув руку, укутанную в кожаную перчатку она указала на небольшой многоэтажный блок. Ничем не отличающийся от остальных. Забавно. Я могу при желании поговорить с человеком на другом конце мира, могу рассмотреть поверхность луны, не выходя из комнаты. Я могу всё. Но за всю жизнь я не заслужил маленького клочка земли. Я родился, вырос, и я умру в сотах. А вокруг будут люди. И даже когда моё бездыханное тело засунут в могилу, это ничего не изменит. Ведь там, где буду лежать я, вероятно, уже лежал не один человек. Наша жизнь на самом деле полна иронии.

Медленно припарковавшись прямо под фонарём напротив подъезда, я машинально заглушил мотор.

– Может, поднимешься? – тихо спросила она, – Я всё поняла, можешь не переживать, просто выпьем по чашечке чего-нибудь тёплого и послушаем хорошую музыку. Ты весь словно на ладони, как открытая книга. Редкое в наше время качество. Тяжело, наверное жить, не имея защитного слоя?

Не знаю, зачем я согласился. Знал ли я, чем обернётся этот вечер? Знал ли я, поднимаясь в плохо освещённом лифте, вместе с девушкой, пахнущей дурманящими пряностями востока, насколько круто изменится моя жизнь в ближайший час? Ответ вас удивит. Знал.

Не знаю, откуда, не знаю, почему. Я просто знал. Знал, что уже никогда не будет, как раньше. Наверное, поэтому я ощущал внутри небывалую лёгкость, небывалый подъём.

Ничто не тянуло меня назад. Я смотрел только вперёд.

– Проходи, чувствуй себя как дома, – скинув пальто на вешалку, стоящую в холле, на ходу высвобождая ноги из тёмных замшевых сапог, Виктория направилась вдоль коридора.

Я оказался в небольшой прихожей. Справа от меня стояла угольно-чёрная вешалка, сделанная на удивление искусно, она представляла собой райское дерево, усыпанное яблоками, вокруг которого тут и там порхали херувимы, или, расположившись под ним, вкушали спелые плоды.

Пол был облицован белой плиткой с тёмными прожилками, сделанной под мрамор, а прямо напротив входа сияло огромное зеркало. Весьма эпатажно.

– У тебя всё в порядке? – донёсся голос из глубины комнаты. – Хочешь чего-нибудь выпить, или ты порядочный и за рулём не пьёшь? Хотя, кажется, я и так знаю ответ.

Сняв обувь и аккуратно пристроив пальто и шарф на одной из веток яблони, я осторожно, словно солдат на вражеской территории, направился в глубь квартиры. Сделав пару шагов по небольшому коридорчику, я увидел две массивные двери. Левая была чуть приоткрыта, и оттуда лился мерный желтоватый свет.

– Заходи, – подтвердив мои подозрения, донеслось из левой комнаты. Слегка толкнув дверь, я оказался внутри.

Это была кухня. Небольшая комната, с огромным серебристым холодильником, небольшой разделочной доской, сделанной под камень и скромным столиком, пристроившимся в углу.

– Я уже начала опасаться, что ты сбежишь, – улыбнувшись, приветствовала меня хозяйка квартиры, протягивая вытянутую чашку с дымящимся напитком. – Это имбирный чай, думаю, тебе должно понравиться.

Я послушно сделал глоток. И вправду весьма недурно. Весьма и весьма.

– Расслабься, я тебя не съем. Обещаю, присаживайся. Дай-ка угадаю, ты, похоже, очень давно не был в гостях у посторонней девушки? – обворожительно улыбаясь, продолжила она. Такому голосу просто невозможно не повиноваться, и я молча сел, машинально отхлебнув из чашки.

– Да ты сегодня красноречив, как никогда! Надеешься, она решит, будто ты умственно отсталый, и не тронет тебя? – напротив меня, облокотившись на стол, ухмыляясь, сидел старый знакомый. Как ни странно, я был чертовски рад его видеть. Я и вправду чувствовал себя очень скованно и неуютно, сам не знаю, почему. Параллельно я пытался вспомнить, когда в последний раз малознакомая девушка приглашала меня к себе домой. И тут меня ждал крах. Я так привык, что рядом со мной одна и та же девушка, на протяжении длительного периода времени, что стоит внезапно рядом появиться кому-то другому, моё подсознание впадает в шок. Даже стыдно немного. Точь-в-точь как говорил Ганс: словно маленькая девочка.

– Да, извини, мне просто немного неуютно… – начал я, стараясь заставить себя поднять глаза на Викторию.

– Да брось ты, – неожиданно фыркнула она, усаживаясь на соседний стул. – Это мелочи, я прекрасно тебя понимаю. Наверное, не стоило тебя к себе тащить, но я не удержалась. Уж очень ты мне понравился.

– Эм, приятно слышать, – замялся я. И постарался мастерски перевести тему: – А за что Большой Б. решил сослать тебя ко мне?

И только закончив, сообразил, что мой вопрос был слегка неуместным, и собрался сдать назад. Но собеседница в очередной раз очаровательно улыбнулась, и, как ни в чём не бывало, ответила.

– Можно сказать, мы не сошлись в цене.

– В смысле? – слегка ошарашено переспросил я.

– Ну, он требовал от меня очень многого, в плане секса, ты представить себе не можешь, чего он хотел, этот парень натуральный маньяк. Я, в общем, не особо против, но то, что он предлагал взамен, меня, мягко говоря, не привлекало. Для тебя же не секрет, с какой целью шеф заводит новых секретарш? Уж явно не ради того, чтобы готовили свежий кофе и отвечали на телефонные звонки. Это побочная работа, – абсолютно спокойно продолжила она.

Я, наверное, слишком старомоден, но когда милая привлекательная девушка говорит, что она продаёт своё тело за деньги, пусть и не на панели, а в более комфортных условиях, что-то внутри меня напрочь отказывается это принимать.

– Что с тобой? – обеспокоенно переспросила Вика, моментально прочитав на моём лице ту бурю эмоций, царившую у меня внутри, – Разве ты не знал об этом?

– Знал, но… – я замялся, подбирая слова. И, не найдя ничего лучше, неожиданно для себя, выпалил: – Разве тебе не противно? Ты же не дура, зачем тебе всё это?

– Ах вот ты о чём. Ты не против, если я закурю? – улыбнувшись краем губ, едва слышно прошептала она. И, не дожидаясь ответа, достала из тумбочки небольшую пачку тонких сигарет, и через мгновение струйка сизого дыма вырвался из её ярко-алых губ, наполнив комнату тяжёлым запахом смол и тлеющего табака.

– Я, пожалуй, присоединюсь, – внезапно подал голос молчавший до этого момента Ганс, и медленно раскурил угольно-чёрную сигарету.

– В наше время всё покупается и продаётся, и у всего есть своя цена. И мы продаём то, на что есть спрос. Вот ты, например, продаёшь свой мозг. Потому что он кому-то нужен больше всего, из того перечня, который ты можешь предложить. Со мной ситуация несколько иная. Издавна женщины были товаром, и как бы феминистки ни боролись за призрачные права женщин, это мужской мир, и спрос на мой мозг куда ниже, чем на моё тело. И знаешь, что самое забавное? Я, в общем, не против, ведь сейчас моё тело ценится гораздо выше, чем твой мозг, и пусть это временное явление, при должной сноровке из этого можно получить немалую выгоду. Я никогда не была сторонницей равноправия. Каждый должен находиться на своём месте, – медленно раскуривая сигарету, продолжила она. И самое ужасное, что её слова, никак не вязавшиеся с моим внутренним представлением об устройстве мира, звучали до безобразия логично.

– Но зачем тебе я? То есть, ты не подумай, я, наверное, неправильно тебя понял. Может, мне показалось… – вновь замямлил я, что за безобразная привычка.

– Ты имеешь в виду, зачем я хотела с тобой переспать? Ну конечно, тебе не показалось, слепой бы понял. Тут на самом деле ещё проще. Ты мне нравишься. Но, думаю, тебя такое объяснение не устроит. Такие, как ты, очень любят всё усложнять, – улыбнулась она. И сделала это как-то по-новому. Я доверял этой женщине, доверял ей, хотя знал её от силы пару часов. Как так вышло?

– Слышал когда-нибудь о таком слове, как легитимность? Должен, ты парень образованный. Обычно этот термин используют при определении отношения народа к власти. Если он её любят, власть легитимна, если нет, ей приходится компенсировать недостаток любви иными средствами: деньгами, запугиванием. Каждый выбирает свой путь, – рассуждала она, не отрывая от меня взгляда, плавно жестикулируя руками, словно кобра, гипнотизирующая жертву перед смертельным броском, – Я люблю применять этот термин в повседневной жизни. Вот, к примеру, легитимность нашего толстячка по отношению ко мне была крайне мала, и он просто не в состоянии предложить мне ничего, чтобы компенсировать эту пропасть. А ты мне нравишься, даже не знаю, чем ты меня зацепил. И, исходя из этого, тебе не нужно много сторонних ресурсов. Так понятно?

Я смотрел на неё. На вид ей было не больше двадцати пяти. Чёрные вьющиеся волосы, тёмные большие глаза, немного смуглая кожа, очень тонкие запястья, чёрный лак, пухлые алые губы. Она была умна. Умна и красива. Но не это потрясло меня. Это я видел и раньше, нечто совсем иное заставляло трепетать моё естество. Её взгляд на мир был подобен взгляду опытного хирурга на беззащитное тело, лежащее на операционном столе. В её словах не было злости, не было протеста, не было уныния. Она смотрела на мир, и видела его изнанку. Она не пыталась ничего изменить, она принимала всё как данность, как константу, не подлежащую обсуждению. И я не могу сказать, чего было больше внутри меня, стоило мне взглянуть на девушку. Я желал её. И боялся её.

– Ты очень странный парень, – внезапно продолжила она, – Когда я смотрю на тебя, я чувствую внутри тебя что-то ещё, нечто запертое в клетке, дикое и прекрасное. И это что-то неистово рвётся наружу, оно жаждет свободы, и в неистовой борьбе пожирает тебя, и вы страдаете оба…

Её слова, сливаясь с дымом, медленно заполнили всё пространство, постепенно проникая в меня, завораживая, она говорила… и говорила… но я не слышал слов, я видел, как медленно шевелятся её пухлые губы, как её глаза отражают свет далёких звёзд. Машинально я перевёл взгляд на Ганса. Он молчал. Впервые я видел его таким. Его взгляд, устремлённый в никуда, его напряжённое лицо, всё это было как-то дико, и никак не вязалось с тем Гансом, которого я знал. И весь окружающий мир медленно тонул в синеватой дымке.

* * *

Очнулся я вновь рывком. Вокруг было темно, так что обнаружить причину внезапного пробуждения было нетрудно: мерно жужжа на деревянном подлокотнике кровати, звонил телефон. Слегка ослеплённый светом экрана, я прищурился и попытался разобраться, кто звонит. Через мгновение, когда глаза более-менее привыкли к свету, я увидел знакомое лицо с удивительными голубыми глазами, которые так поразили меня при первой встрече и не перестают завораживать до сих пор. «Карина» гласила надпись сверху. «Принять» мерцало зеленоватое окошко чуть ниже. Тяжело вздохнув, я дважды нажал на клавишу блокировки. Звонок прекратился. «8 пропущенных» гласила новая надпись. Закрыв глаза, я откинулся на подушку.

Как ни странно, события предыдущих часов ни капли не смылись или размазались в моих воспоминаниях, хотя, это я помнил отчётливо, в те самые моменты мой разум был явно затуманен. Или наоборот, как никогда чист и ясен.

«Пойдём со мной», – сказала Виктория, и нежно положила руку на моё запястье. От прикосновения, нежного, словно шёлк, и в то же время жаркого, словно тысяча поцелуев, у меня всё внутри перевернулось. Я повиновался. Вместе мы встали, и, словно два крейсера, бороздящих волны туманного Альбиона, двинулись прочь, в непроницаемую мглу. Ганс даже не повернулся в нашу сторону.

Стоило нам пересечь границу соприкосновения света и тьмы, как я почувствовал, как чьи-то горячие мягкие губы нежно коснулись моей шеи. Я был полностью в её власти. Затем я скорее почувствовал, чем услышал, как медленно отворилась дверь, ведущая в спальню. Мой мозг был не в состоянии полностью оценить помещение, в котором оказался. Единственное, что я уловил – огромная стеклянная дверь, занимающая практически всю стену и ведущая на балкон. Вещь странная и нелепая, учитывая наши климатические условия, но от этого лишь более прекрасная. Затем я почувствовал, как её рука медленно легла мне на пояс, и потянула вниз. Дальше всё было размыто, и лишь с трудом мне удалось выхватить из океана эмоций отдельные фрагменты. Помню запах её кожи, дурманящий не хуже опиумных паров, помню сильные бёдра, обхватившие меня в момент наивысшего экстаза, помню губы, касавшиеся самых интимных уголков моего тела, помню пальцы, до крови впившиеся в мою спину. А ещё помню рисунок. Прекрасный фрегат, идеал военной мощи, могучий, с парусами наполненными свободными ветрами, золочёной резьбой, испещрившей его борта, и отважной командой. Застрявший между трёх высоких скал, стремящийся вырваться из смертельных объятий, но от лишь сильнее в них застревающий. Я помню эту картину, вытатуированную на её левом боку. И от всех воспоминаний меня вновь бросило в жар.

– Уже проснулся, милый?

Я открыл глаза. Прямо передо мной стояла богиня. Изящные контуры обнажённого тела, словно драгоценный сапфир обрамляли лучи лунного света, пробивающиеся сквозь распахнутые занавески.

– Я ждала этого, – едва слышно прошептала она. Плавным движением руки она коснулась небольшой коробочки, стоящей на тумбочке у кровати, и комната огласилась глухими басами. Puscifer. Идеально. Медленно покачивая бёдрами, она подошла ко мне. Я закрыл глаза. Мгновение, и я почувствовал её горячее дыхание около уха, моя кожа моментально покрылась мурашками, а разум ушёл в забытые. К чёрту рассудок. От него одни проблемы.

* * *

Когда утром на работе мы появились вместе, никаких особых эмоций это не вызвало. Да и кого удивишь? Все давным-давно привыкли к особенностям отношений Большого Б. и его помощниц, а я теперь, похоже, стал вроде его юной копии в их глазах. Ну что ж, надо это как-нибудь использовать.

Суммарно за прошлый вечер Карина звонила двенадцать раз, и ещё четыре сегодня утром, для закрепления, наверное. Как мне ни хотелось этого делать, всё же после двенадцатого раза я написал ей небольшую смс-ку, содержание которой помню смутно, но доверия она не вызвала, так как звонки продолжились, вплоть до того, что мне пришлось выключить телефон.

– У тебя очень красивая татуировка, – вдруг посреди рабочего дня очнулся я.

– Спасибо, я её сделала, когда мне было восемнадцать, как напоминание себе, – на секунду задумавшись, ответила она.

– Напоминание о чём, если не секрет? – не унимался я.

– Для тебя не секрет, – неожиданно тепло улыбнулась она. – Напоминание о том, что жизнь будет пытаться сломать каждого, но, даже идя ко дну, нельзя предавать себя. Ведь как бы ни трепала тебя судьба, твою суть она изменить не в силах, если ты сам не позволишь.

– Глубокая мысль.

– Я не сомневалась, что тебе понравится. Ни секунды.

Три часа дня

– И как ощущения? – около получаса назад Виктория ушла на обед, и, несмотря на моё искреннее желание присоединиться к ней, некоторые срочные дела не позволяли. А теперь в её кресле, вальяжно закинув скрещённые ноги на стол и нагло уставившись на меня, восседал мой старый приятель.

– И как оно? – вновь повторил он, не пытаясь скрыть ухмылку.

– Я искренне не понимаю, о чём ты, – соврал я.

– О! Ложь – это грех, юная леди! – расхохотался Ганс, – Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю! Каково быть в роли подлого изменщика?

– Намного приятнее, чем могло показаться с первого раза. А теперь исчезни! – резко ответил я, подкрепив слова скоросшивателем, метко брошенным в голову засранца.

Хотя с другой стороны, он попал в самую точку. Раньше мне казалось, что в такой ситуации я буду испытывать колоссальные мучения, я думал, что за такое моя совесть обязана съесть меня с потрохами. Но на самом деле я не чувствовал ровным счётом ничего. Я с удовольствием вспоминал прошедшую ночь, и если бы у меня была магическая возможность пережить её ещё раз, я бы сделал точь-в-точь так же. Но самое странное то, что подобное безразличие отнюдь не было вызвано моим охлаждением к Карине, отнюдь, я любил её так же сильно, как и вчера, позавчера, и все предыдущие годы. Может, я моральный урод? По крайней мере, это объяснило бы очень и очень многое.

Пять часов восемнадцать минут

Пока я не до конца осознал, в чём заключается основная суть моей работы. Пару раз ко мне заходили бывшие коллеги, поздравляли с повышением, и просили подписать бессмысленные бумажки, которые я подписывал и на прежней должности. Только тогда мне стопку просто швыряли на стол, а сейчас чуть не в ноги кланялись. Со стороны ситуация выглядела, пожалуй, весьма забавно.

– Сегодня утром, пока ты был в душе, я такую жуткую историю в новостях слышала, – подсев на краешек моего стола, заговорила Вика, когда кабинет наконец-то опустел.

– И что же там такое рассказывали? – с радостью оторвав взгляд от очередной порции «ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ ОЧЕНЬ СРОЧНЫХ ДОКУМЕНТОВ, КОТОРЫЕ БЕЗ ВАШЕГО ОДОБРЕНИЯ НУ ВООБЩЕ НИКАК» и откинувшись в кресле, я с наслаждением в очередной раз окинул взглядом это милое создание.

– Самоубийство! – резво вскочив со стола и закрыв на ключ входную дверь, моя собеседница медленно подошла ко мне сзади, и, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, медленно принялась массировать плечи, при этом продолжая повествование прямо в ухо. Честно говоря, не самый лучший способ донесения информации, так как стоило её губам слегка коснуться мочки уха, как я потерял нить разговора и стал мягким и податливым, как пластилин.

– Там рассказывали о девушке, – медленно продолжила она. – Она выбросилась из окна многоэтажки, с двадцать первого этажа. Причём не картинно, как многие истеричные особы любят: выйти на парапет, поорать, что сейчас сбросятся, чтобы приехали люди, поснимали их на камеру, поуговаривали не прыгать, а дальше бы они, размазывая слёзы по лицу, соблаговолили вернуться назад, раз уж, как внезапно оказалось, их все любят и они всем нужны. По отзывам очевидцев, эта девушка была абсолютно спокойна, на охране ей выдали временный пропуск, так как она там абсолютно спокойно наврала, что идёт на собеседование. Потом поднялась в лифте, нашла курилку, выкурила несколько сигарет с местными служащими. С их слов, они успели обсудить и спорт, и машины, и спектакли, потом они ушли, а она закурила ещё одну сигарету, приоткрыла окно, залезла на подоконник, и, ни мгновения не сомневаясь, выбросилась. Как ты думаешь, она сделала это из-за мужчины?

Непроизвольно я представил себе Карину на месте этой девушки, тут же у меня внутри всё сжалось, а кровь заледенела. Всё-таки я любил эту девушку.

– Не знаю, но в любом случае она сделала свой выбор, – запрокинув голову назад и взглянув прямо в её глаза, тихо ответил я.

– Знаю, но всё же… Это же неправильно, в конце концов… – слегка смущённая моим ответом залепетала Вика.

– Знаешь, – резко прервал её щебетание я, – Один умный человек, однажды, ответил мне на вопрос, который ты сейчас пытаешься сформулировать. Он сказал, что каждый в жизни делает выбор и мы не вправе…

Я молча сидел, свесив ноги с парапета. А внизу расстилался мир. Интересно, что чувствует бог, когда смотрит на нас из-за облаков? Страдает ли он вместе с нами, радуется ли нашим победам, тоскует, как и мы, об утраченном. Или он смотрит на мир по-другому? Ведь утрата одного может стать приобретением другого, и нельзя при этом поддерживать обе стороны. Или он знает ответ на вопрос, разгадку которого ищут многие поколения людей. Он знает то, что будет с нами дальше, когда мы освободимся от телесных оболочек и поэтому наши мирские хлопоты его ни капли не волнуют, ведь, в конце концов, это неважно. Но что в конечном итоге имеет значение?

Похоже, мне нельзя оставаться одному, мозг этого не простит.

– Сегодня мы без приключений? – чуть правее от меня, свесив ноги, как я, сидел Ганс, – Мне всегда было интересно: а что произойдёт, если плюнуть вниз?

– Да, друг. Сегодня мы без приключений. Да и плевать туда не самая лучшая идея я, думаю, – не отрывая взгляда от белёсой дымки облаков, расстилающихся под ногами, ответил я.

– Ты слишком много думаешь, – сокрушённо покачав головой сказал он, и, издав характерный звук, громко плюнул вниз, – Ну вот, смотри, попал в Гренландию, фиговый из меня стрелок.

– Хорошо хоть не на человека, – вновь сердито буркнул я.

– Слушай, а ты всегда был таким занудой? Даже в детстве? – неожиданно переспросил он, и сам ответил: – Конечно, был, зачем я спрашивал. Ты никогда не умел нормально расслабляться. Сплошной комок желчи и нервов.

– Зато ты, похоже, освоил эту науку в совершенстве, – всё сильнее и сильнее накручивая себя, сквозь зубы процедил я.

– Конечно, – меланхолично кивнув головой мой оппонент, и затем, на мгновение задержав взгляд на моей голове, резко вскочил и стал расстёгивать рубашку. При этом раздражённо бормоча: – Ты всегда был слишком медлителен и труслив. Даже если представлялся шанс сделать что-то, о чём ты давным-давно мечтал, ты всегда упускал его, слишком долго раскачиваясь и сомневаясь: а стоит ли? Даже в мелочах. Ты всю жизнь носишь длинные волосы, и всю жизнь планируешь коротко постричься. Казалось бы мелочь, пустяк! Но ты растянул его чуть не на десять лет! Каждый раз находя себе оправдание и откладывая, откладывая, откладывая!

Торопливо расстегнув последнюю пуговицу, он раздражённо стянул с себя рубашку, и, скомкав, швырнул в угол.

– Смотри! – выкрикнул он, широко расставив руки.

По его загорелому телу, начинаясь где-то в районе кисти и дальше разветвляясь на спину, шею, живот и грудь, расползлась татуировка, подобной которой я раньше не видел. В переплетениях разноцветных линий я угадал силуэт птицы, расправившей крылья и вот-вот готовящейся взлететь, я увидел мак, алым пятном раскрывший объятия навстречу солнцу, я увидел корабль, швыряемый морскими волнами, словно щепка. И все эти рисунки, абсолютно не вязавшиеся друг с другом в реальной жизни, каким-то магическим образом переплелись и породили нечто новое, нечто, что я никак не мог осознать, но, казалось, ещё чуть-чуть – и я пойму что-то необычайно важное. Вот-вот.

– Довольно, – опустив руки, Ганс резко наклонился и подобрал одежду.

– Ты не представляешь, как я страдал все эти годы, – продолжил он, медленно застёгивая рубашку, уронив взгляд в пол – Как я страдал, когда ты предавал себя, коверкал, старался уничтожить саму суть. Когда ты загнал меня в самый тёмный уголок своей души, не в силах уничтожить. Я ждал. Я знал, что моё время придёт.

Я невольно пошатнулся: столько ненависти, столько удушающей ярости было в его словах. Я почувствовал, как капельки пота, резво обгоняя друг друга, побежали по моим вискам.

– Ты же понимаешь, что нам никогда не ужиться вместе, одному в любом случае скоро придётся уйти, – подняв глаза, медленно, едва шевеля губами, проговорил он.

Я непроизвольно зажмурился, всего на мгновение, но, когда вновь открыл глаза, его не было. Лишь лёгкий запах серы витал во влажном воздухе, пропитанном сыростью и ароматом старой штукатурки.

* * *

«Где ты был?! Я так переживала! Всю ночь себе места не находила! Почему ты не брал трубку!»

Примерно такую картину я ожидал увидеть, вернувшись домой. Слегка понурив голову, я молча перешагнул порог, параллельно прикидывая, стоит ли оправдываться, и если стоит, то как.

– Привет, милый, я скучала! – аккуратно коснувшись губами моей щеки, она улыбнулась.

– Привет, – озадаченно пробормотал я, пытаясь осознать происходящее.

– Ты голоден? – помогая снять пальто, проворковала она – Я сегодня приготовила всё, как ты любишь.

В голове моментально всплыли тысячи плоских шуточек про «Параллельную вселенную», популярных в интернет-сообществах.

Окружённый заботой и лаской, я был препровождён за стол. Не вдаваясь в подробности, могу откровенно сказать, что на то, чтобы приготовить всё это, у обычного человека ушло бы часа четыре, не меньше. Я начал нервничать. Может, я смертельно болен, но мне решили об этом не говорить? Может, она беременна? Я не могу с ходу сообразить, что хуже. Нет, дети, конечно, прекрасны, цветы жизни и всё такое, но не сейчас и не со мной, у меня пока несколько другие приоритеты.

Невпопад отвечая на бессмысленные вопросы в стиле: «Как прошёл твой день? Сага в трёх частях», «С кем я сегодня обедал и о чём мы разговаривали. Маленький двухтомный эпос», и хит сезона, захватывающий дух бестселлер «Не замёрз ли я сегодня?». Не вдумываясь, на автомате, наверное, в миллионный раз отвечая по сути одно и то же на один и тот же вопрос, я исподлобья аккуратно разглядывал Карину. Что-то в ней изменилось. Не могу понять, что, но изменения явно были. Почему-то мне казалось, что она нервничает. Это не так сложно определить, когда знаешь человека на протяжении многих лет. Но вот почему? Этот вопрос не давал мне покоя. И почему она до сих пор ничего не сказала по поводу моего ночного приключения, ведь она должна была быть дома. Как-то это всё странно.

– Слушай, я вот что хотела сказать, – вдруг неожиданно замолчав, едва слышно сказала она, опустив глаза, – Я понимаю, ты, наверное, презираешь меня…

Окончание фразы утонуло в слезах. Резко выпрямившись, я обежал вокруг стола и попытался успокоить Карину. Впервые я видел её в таком состоянии: она рыдала, её тело тряслось, стоило мне приобнять её, как она вцепилась руками в мою рубашку, словно опасаясь, что я вот-вот исчезну.

– Тихо, тихо, всё хорошо, – как можно нежнее и ласковее говорил я, аккуратно, словно ребёнка, покачивая её из стороны в сторону, ошарашенный происходящим.

Прошло около получаса, истерика плавно сходила на нет, слёзы кончились, и лишь лёгкие вздрагивания плеч, сотрясаемых беззвучным плачем, напоминали о недавнем взрыве. Аккуратно дотронувшись до подбородка, я приподнял её заплаканное лицо.

– Успокоилась? – едва слышно прошептал я.

Она молча кивнула, не отрывая взгляда от моих глаз.

Убедившись, что истерика прошла, я аккуратно перехватил её хрупкое тельце за талию, и, приподняв на руки, отнёс в спальню. Она не сопротивлялась, не вздрагивала, не издавала ни звука. Она просто смотрела на меня, и взгляд её был чистым, словно горный ручей, но за её глазами, где-то в глубине, скрывалось целое подземное озеро, чистое и прекрасное. Отложив все расспросы на завтра, я аккуратно уложил её на кровать и прикрыл одеялом. Не успел я опомниться, как лёгкие всхлипывания сменились мерным ровным дыханием. Она уснула. Стресс давал о себе знать. Но всё же, что послужило причиной столь буйной истерики?

«Хочешь, я расскажу?» – раздался в голове знакомый низкий голос. Я даже не знал, что он так умеет. Прости друг, но не сейчас. Сейчас мне нужно побыть одному и подумать.

«Ты никогда не будешь один. Но, хорошо, наслаждайся», – вновь раздался гулкий голос моего брата-близнеца.

Тихо, чтобы ненароком не разбудить Карину, я зашёл в кухню, и, прихватив по дороге стакан с апельсиновым соком, вышел на балкон. Свежий воздух приветливо лизнул разгорячённое лицо. Ночь была тёмной.

* * *

Я сидел на небольшой лавочке в парке. Мне здесь очень нравилось. Для семилетнего парнишки такие места всегда выглядят немного иначе, чем для взрослых. Я видел маленьких фей, порхающих с ветки на ветку, видел диковинных эльфов, укутанных в костюм из опавших листьев и подпоясанных ремнём из корней дерева, насторожённо придерживая гибкие луки, готовые в любую секунду выпустить тысячи стрел в любого, кто осмелится посягнуть на их владения. Видел диковинных пантер, чья стальная чешуя то тут, то там на мгновения, поймав луч полуденного солнца, блестела среди тёмных крон тысячелетних деревьев, служивших домами для тысяч маленьких человечков, веками строивших свою цивилизацию внутри прочной коры этих исполинов.

Но ведь и я был не просто мальчик. Нет! Я был могучий волшебник, покоривший все четыре стихии, я был отчаянный пират, ищущий сказочный клад в этих диких местах, полных различных опасностей. Или же я был рыцарем, не ведающим страха, и призванным очистить эти земли от власти ужасного дракона, похитившего мою возлюбленную, или я сам был драконом, посредством древней магии на время принявшим облик простого смертного.

В общем, тогда моя жизнь была куда интереснее, чем когда-либо ещё.

– Вот он! Смотрите! – ватага мальчишек, выглянувшая из-за поворота, с диким воем и криками кинулась ко мне. Это был Клим с его бандой, девятилетний балбес, обладающий весьма внушительной для своего роста комплекцией, держащий в страхе всю детвору района от пяти до одиннадцати лет включительно.

Не так давно он поколотил меня, просто так, из любви к процессу. Поймал, когда я возвращался из школы, и поколотил. Не сильно, но небольшие следы остались. Я не хотел ябедничать, но и покрывать этого остолопа не собирался, поэтому когда, мимоходом заглянув в мою комнату, отец поинтересовался, откуда у меня ссадины на лице, я честно признался. На секунду задумавшись, он спросил, сколько лет обидчику, и, убедившись, что тот на целых два года (в этом возрасте – чудовищная разница) старше меня, молча кивнул и вышел из комнаты. На следующий день, проходя мимо детской площадки, я ненароком взглянул на небольшую компанию, облюбовавшую качели. Узнать Клима не представилось ни малейшего труда: горделиво восседая на импровизированном троне, сооружённом из оторванного от других качелей сиденья и водружённого поверх соседнего, он молча смотрел на меня, нахмурив брови. Над его правым глазом виднелся крупный синеватый след, по форме напоминающий ладонь. Догадался о его появлении я легко. И прекрасно представлял, что за этим последует. Не знаю, какие цели преследовал отец, обычно редко проявляющий интерес к моей персоне, хотел защитить меня от хулигана, или поставить для себя галочку, подтверждающую, что он хороший отец, не знаю. Но после его «помощи» проблем у меня завидно прибавилось. Каждый день, возвращаясь из школы домой и обратно, я видел добрую дюжину глаз, медленно сверлящих меня неприветливым взглядом, но пока мне везло, и рядом всегда находились взрослые, на виду у которых враги бы ни в коем случае не решились чинить расправу. Но вечно так продолжаться не могло, и обе стороны это прекрасно понимали.

– Держи его! – что было мочи проорал вожак, в предвкушении скорой расправы.

Увидев приближающуюся опасность, я изо всех сил ломанулся через лес, в поисках спасения. Конечно, не самая лучшая идея. Но чего вы хотите? Мне семь лет. Прорываясь через лесные дебри, практически непроходимые для моего хрупкого тельца, явственно различая неотвратимо приближающийся гомон преследователей, я почему-то машинально вспомнил одну из любимых книжек, повествующей о приключениях маленьких хоббитов, отправившихся в далёкую и тёмную страну, ради спасения человечества, а именно тот момент когда они прятались в небольшом овраге около дороги, скрываясь от прихвостней Тёмного Властелина. Ноги опередили мозг: мгновение – и я лежу в канаве, недалеко от кучи зеленоватых мусорных мешков, старательно прикидывая себя листьями и отфыркиваясь от пыли, стремящейся закупорить мой и без того не идеально дышащий нос.

– Эй! Куда он подевался!  – раздался до боли знакомый писклявый голос вожака стаи. И тут же дюжина маленьких ножек затопала вокруг, судорожно пытаясь отыскать хоть малейший след беглеца.

– Он, наверное, за деревом спрятался!  – вдруг пропищали откуда-то слева. Этого парня я не знал, но от его слов меня бросило в дрожь. Ведь чтобы дойти до деревьев, им понадобится пересечь овраг, в котором, наспех прикрывшись пожухлой листвой, скрывался я.

Надо было что-то быстро придумать, но что? Интересно, как бы в подобном случае поступили маленькие хоббиты.

– Эй, я видела, как что-то пошевелилось вон в тех листьях! – вдруг звонко взвизгнул чей-то голос, и, секунду поколебавшись, ватага мальчишечьих ножек звонко затопала в моём направлении. В этот момент моё сердце замерло и тут же резко начало биться с удесятерённой скоростью, кровь бешеным потоком устремилась к вискам, в глазах потемнело, я почувствовал, как напряглись все до единой мышцы моего крошечного тела, готовые с максимально возможной силой вытолкнуть меня из убежища, чтобы дать хоть малейший шанс на спасение.

– А ну, пошли прочь отсюда, мелюзга! – раздался оглушающий хриплый бас, и то, что я ранее принял за мешки с опавшей листвой, развернулось, приподнялось, и приняло вид крупного бородатого мужчины в потрёпанном зеленоватом пальто.

Дикий визг дюжины мальчишечьих глоток на мгновение вывел меня из равновесия, напрочь лишив возможности ориентироваться. Секунда – и лишь несколько быстро удаляющихся маленьких пёстрых пятнышек вдалеке напоминали мне о минувшей опасности.

– А ты что здесь забыл, малец? А ну, живо, брысь отсюда, – вновь послышался хриплый голос, и, обернувшись, я увидел огромного мужчину с испещрённой морщинами кожей, в грязной одежде, ветками, запутавшимися в бороде и очень добрыми голубыми глазами.

– Вы тролль? – внезапно поинтересовался я. У меня так часто бывает, особенно в детстве, когда мысль, яркой вспышкой родившаяся в голове, словно луч света, не задерживаясь по пути, вылетала на волю. Слегка ошарашенный, незнакомец захлопал глазами.

– Вы тролль,  – уже более уверенно заявил я, с любопытством разглядывая незнакомца. Грязная одежда, кустистая борода, грубый голос – типичный тролль.

– А у троллей есть имена? – не унимался я.

– Альберт, – неожиданно улыбнувшись, ответил он, – Да, меня зовут Альберт.

– А что вы здесь делаете? – заложив руки за спину и медленно вальяжно переставляя ноги, продолжал я расспросы, параллельно вышагивая вокруг моего внезапного «спасителя».

– Я здесь живу, – пробасил он, не отрывая от меня взгляда. – Я и мой друг.

Вдруг что-то зашевелилось в куче опавшей листвы, из которой вылез мой собеседник. От неожиданности я дёрнулся, и замер, не зная, как поступить. Пока я лихорадочно соображал, из листьев высунулась маленькая мордочка, оглянувшись, она радостно тявкнула, увидев неподалёку хозяина, и, смешно переставляя маленькие лапки, увязающие в опавшей листве, засеменила к нам.

– Это Чаппи. Мой друг, – нагнувшись и ласково потрепав замершего от наслаждения щенка по холке, пробасил он.

– А разве тролли дружат с собаками? И я думал, что вы живёте только под мостами, – удивился я, с опаской поглядывая на эту парочку.

– Нам с Чаппи больше нравится здесь. Под мостами сыро очень. А мы сырость не любим, – добродушно пробасил он, – А ты что здесь забыл? Маленьким мальчикам нельзя одним гулять в лесу.

– А мне можно, – неожиданно для себя заявил я.

– И почему же это? Ты что, особенный? – ухмыльнулся собеседник.

Я не знал, что ответить, в очередной раз мой язык опередил мысль, но в этот раз другая вредная привычка вытащила меня из весьма затруднительного положения. Не успел я толком растеряться и замямлить, как словно звон колокола в моей голове зазвенело «Ты что, особенный? Ты что, особенный? Ты что, особенный?». Вот тут моя скромность и природная стеснительность окончательно исчезли.

– Мне все говорят, что я очень умный для своего возраста! – практически проорал я, и, чуть замявшись, не так уверенно, добавил: – И высокий.

Альберт рассмеялся. Смеялся он громко, запрокинув голову, так, что с его поношенной одежды бурным селевым потоком скатывались комочки сухой земли и прочего прилипшего мусора. Отсмеявшись, он аккуратно протёр увлажнившиеся глаза рукавом, и, на мгновение зажмурившись, сделав несколько глубоких вдохов, вновь обратил на меня внимание.

– Да, ты парень, конечно, видный. И, как мне кажется, очень смышлёный. Но с чего ты взял, что из-за этого ты можешь один гулять, где тебе вздумается? – неожиданно серьёзно заявил он, грозно насупившись, от чего его борода, словно живой дикобраз, сердито ощетинилась на меня волосами-иглами. Стыдно признавать, но тут я слегка стушевался.

– Ну, я… – замямлил я, лихорадочно соображая, чего он от меня хочет. Раньше у меня таких мыслей не возникало. Слишком умный для своего возраста? Значит, почти как взрослый. А взрослые могут делать, что и когда им заблагорассудится, на то они и взрослые. Как же мне хочется поскорее вырасти!

– Ты думаешь, взрослые могут делать всё, что им вздумается? – словно прочтя мои мысли, продолжил он. Вдруг глаза его стали какими-то мутными, а мысли словно ушли куда-то далеко-далеко. – Я тоже так думал. Да что я, все дети думают, что взрослые свободны. И, как это ни смешно, они и впрямь свободны, хоть и не осознают этого. Да и кто из нас толком осознаёт, что значит свобода. Я считаю, что свобода – это возможность делать выбор. И чем старше ты, тем больше приходится выбирать, начиная от профессии, и заканчивая тем, что ты будешь есть на завтрак. Каждый день, каждый час, каждое мгновение твоей жизни определяется чередой выборов, которые ты делал в далёком или не очень, прошлом. На мой взгляд, это настоящая свобода.

Тут он замолчал на мгновение, он смотрел на меня, но не видел. В этот момент в его глазах, словно в старых экранах размером со спичечный коробок, мелькали картины давно прошедших лет.

– Но, в конце концов, каждый из нас становится рабом, – столь же внезапно, как замолчал, продолжил он, – Только господин у каждого свой. У кого-то вещи, у кого-то работа, религия, власть, семья, друзья, спорт, наука. Наша реальность готова предоставить тебе весьма обширный спектр господ, каждый со своими особенностями. Правда, в наше время почему-то большинство людей выбирают только деньги и власть, считая, что они лучше других. Хотя на самом деле мы все в одинаковом положении. И по своей сути я ни капли не свободнее, чем, скажем, директор крупного банка. Да, его не волнует, где он будет спать сегодня, что он будет есть, как пережить зиму, на все эти проблемы у него есть сотня решений, недоступных для меня. Его волнует курс валют, налоговые проверки, подарки для новой любовницы, и конкуренты, наваливающиеся со всех сторон. И кто сказал, что наши проблемы несоизмеримы? Да, возможно со стороны и в самом деле так кажется, но для каждого из нас, в частности, это не так. В конечном итоге, каждый просто делает свой выбор. Но горе тому, кто следует чужой дорогой, их жизнь, в конечном итоге, может превратиться в полный кошмар. И зачем я всё это рассказываю такому сопляку, как ты…

* * *

Вам никогда не казалось, что человеческий взгляд материален? Неужели только я иногда, уткнувшись в книгу в общественном транспорте, могу внезапно почувствовать дикий дискомфорт, и, резко обернувшись, обычно натыкаюсь на чей-то пристальный взгляд. Вот и сейчас, лёжа в кровати, я вдруг резко раскрыл глаза и увидел Карину, сидящую прямо передо мной, и, не моргая, уставившуюся на меня. Её прекрасные глаза цвета бирюзы покраснели и слегка опухли, а под веками образовались тёмные мешки.

– Ты спала? – спросонья с трудом ворочая языком, спросил я, слегка щурясь, пока глаза привыкали к слабому утреннему свету.

Она промолчала.

– С тобой всё в порядке? – тревожно переспросил я, медленно приподнимаясь в кровати.

– Ты такой красивый, когда спишь, – вдруг тихо ответила она, и я заметил, как одинокая слезинка возникла в уголке её правого глаза, и, замерев на мгновение, ринулась вниз по щеке, чтобы солёным дождём обрушиться на белоснежную поверхность простыней.

Рывком, пока одинокая слезинка не превратилась в неудержимый поток, я вскочил на кровати и аккуратно привлёк Карину к себе. Но, к моему глубочайшему удивлению, она и не думала плакать. Лишь на мгновение покрепче прижавшись ко мне, она отстранилась, и, уткнувшись взглядом в свои колени, несколько раз приоткрывала рот, словно пытаясь что-то сказать, но каждый раз не решаясь произнести ни звука. Затем, набрав полную грудь воздуха, изо всей силы сжав руками колени, она внезапно выпалила на одном дыхании:

– Разве тебе не противно трогать меня?

Я опешил. Словно рыба, несколько раз открыв и закрыв рот, я широко распахнутыми от удивления глазами уставился на возлюбленную, так и не решающуюся поднять взгляд на меня.

Вдруг я почувствовал раздражающе кислый запах серы, в мгновение ока заполонивший собой пространство комнаты. Время замерло.

– Привет, Марк, – донёсся хриплый голос. Повернув голову, я увидел его, сидящего на подлокотнике массивного кресла, в котором Карина любила развалиться посреди ночи с хорошей книгой под торшером, излучающим мягкий домашний свет.

– Что ты здесь делаешь? – чувствуя нарастающую ярость, прорычал я.

– Я пришёл поговорить, – приподняв правую бровь вверх, спокойно заявил он, задумчиво изучая ткань вышеупомянутого торшера. Кажется, мы нашли его на барахолке во Франции. Если бы вы знали, чего нам стоило привезти его домой. Слава богу, нам повезло, и на таможне попался адекватный человек, а не то, вполне вероятно, пришлось бы оставить его там.

– Нам не о чем с тобой разговаривать, – едва сдерживаясь, выдавил я, мысленно, пожалуй, в тысячный раз разбивая лицо нахала об стену и вышвыривая жалкое тельце в окно. Позже, пытаясь понять, чем был вызван внезапный всплеск агрессии, я решил, что он вторгся в моё личное пространство в очень интимный момент, и моё подсознание пыталось защитить Карину от его возможных посягательств. Или же я просто-напросто догадывался, что он собирается мне сказать, и что на самом деле я в последний раз лежу в этой постели.

– Это ты так думаешь, – ухмыльнувшись, заявил он. Но вот что странно: он ухмылялся, но ухмылялся не как обычно, не язвительно, а как-то грустно. И почему он так настойчиво избегал моего взгляда? Казалось, ему безумно жаль меня. Наверное, так врач сообщает больному, что тот неизлечимо болен, он понимает, какую невыносимую боль приносит пациенту, но в то же время понимает, что это необходимо.

– В тот вечер, когда ты ночевал у новой подружки, я ушёл чуть раньше. Ты, наверное, заметил это, – тихо продолжил он, задумчиво изучая витиеватый узор торшера.

Я слегка поутих, аккуратно переведя взгляд на застывшую Карину. А ведь я изменил ей, и это сейчас я должен валяться у неё в ногах, вымаливая прощение.

– Не спеши ругать себя, ты же не видишь картину целиком, – внезапно прервал мои размышления Ганс; я уже и забыл, что он с лёгкостью может читать мои мысли, – В тот злосчастный вечер, пока ты вовсю развлекался с брюнеткой, я решил наведаться к тебе домой.

Тут моё сердце забилось чаще, хотя секунду назад казалось, что это невозможно. Если он сейчас скажет… Не дай бог, он хоть пальцем… я убью его…

– Остынь, герой, – вновь горестно улыбнулся он, – Я не трогал твою принцессу, хотя, не хочу врать, шёл именно за этим. Но, к сожалению, меня опередили.

Мои мышцы свела судорога, я хотел закричать и броситься на эту тварь, хотел разбить ему лицо, хотел засунуть торшер ему в глотку, хотел разорвать на части, я хотел сделать что угодно, лишь бы он заткнулся. Я не хотел слушать его бред, но пошевелиться был не в силах. Словно каменный сфинкс, я стоял напротив него, неподвижный, и молча внимал его словам.

– Так вот, с твоего разрешения я продолжу, – заявил он. От насмешки у меня перехватило дыхание, если бы я смог добраться до него… – Думаю, ты понимаешь, что проникнуть в твою квартиру для меня не составило особого труда. Я прошёл вдоль коридора, но уже от самого входа я услышал характерные звуки. Я думаю, ты понимаешь, о чём я.

Кровь пульсировала в моих висках. Минуту назад я сравнил его с врачом, сообщающим трагическую новость пациенту. Ох, как я был неправ! Скорее это был изверг, палач, с жуткой ухмылкой медленно раскручивающий колесо дыбы, наслаждающийся муками несчастной жертвы.

– Медленно приоткрыв дверь спальни, я облокотился на дверной косяк. Шоу было в самом разгаре. Вот прямо на том самом месте, где ты сейчас лежишь, лежал другой мужик, такой полноватый, с волосатой грудью, небольшой лысиной, и несколькими крупными перстнями-печатками на пальцах. Прости, это всё, что я успел уловить. А сверху была твоя возлюбленная. Ох, как она старалась, кричала изо всех сил, вся взмокла, но темпов не сбавляла, я даже невольно позавидовал тебе. Заметь, впервые! Или она только с ним такая? Или, может, правильнее будет сказать, со всеми, КРОМЕ тебя?

Тут я не выдержал, всем своим естеством устремился к нему. Я буквально слышал, как затрещали сухожилия в моём несчастном теле, как захрустели кости, не выдерживая давления, как аккуратная алая струйка крови застенчиво брызнула у меня из левой ноздри, но невидимая сила крепко сковала меня по рукам и ногам.

– Подожди, я ещё не закончил, – как ни в чём не бывало, продолжил мой мучитель. – Самое интересное я приберёг напоследок. Потерпи самую малость. Так вот, когда этот боров наконец-то соизволил «финишировать», она стала замедлять темп, слегка откинула голову назад, и увидела вашего покорного слугу. Ах, как жаль, что тебя не было рядом, а я не сообразил захватить фотоаппарат. Её лицо в этот момент было просто неподражаемо, столько разных неповторимых эмоций: шок, удивление, испуг, экстаз, и много ещё чего, что мне просто лень описывать, и всё это сразу! Она даже рот открыла, чтобы что-то сказать, но не успела, я развернулся, и, помахав напоследок ручкой, вышел, прошу обратить внимание, через дверь, чтобы не нарушать иллюзию. Видимо, несмотря на все наши различия, она приняла меня за тебя, вот это, кстати, обидно. Но и это не всё, мой пылкий друг, подожди. Используя свои ресурсы, не спрашивай, как, но мне удалось узнать пару захватывающих подробностей. Как, например, то, что этот парень её бывший. Она тебе, скорее всего, рассказывала о нём, и что это была, мягко говоря, не их первая «встреча». Она давно заметила, что ты не ночуешь дома, и каждый раз, если ты не возвращался к домашнему очагу ровно к десяти, она звонила своему другу. А тебе говорила, что тоже работает по ночам, чтобы ты не чувствовал за собой вину, и не сокращал свои «трудовые будни». Одно мне интересно, неужели ей было совсем не любопытно, где ТЫ проводишь эти холодные ночи? Хотя вряд ли она могла подумать, что ты ей изменяешь, ты ведь такой рохля. Ну или же ей было плевать. Хотя тут, скорее всего, присутствовали в равной мере оба варианта. Ну, вот и всё, больше мне нечего добавить, дорогой друг. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. La commedia è finita.

И резким движением ноги ударил по торшеру. Медленно, словно в замедленной съёмке, я наблюдал, как тот падает. «Смотри, какая прелесть! Давай купим её, она такая уютная, представь себе, как мы вместе будем лежать, обнявшись, смотреть какой-нибудь фильм, а торшер будет создавать атмосферу уюта, домашнего тепла…» – слышал я её голос, воскресший в моей памяти. ДЗЫНЬ. Это разбилась лампочка. Хрупкое стекло не выдержало контакта с твёрдым деревянным полом. И с каждым мгновением падения я чувствовал, как время возвращается в свои владения, как постепенно размягчаются мои мускулы, как медленно спадают оковы, ещё секунду назад мёртвой хваткой сковавшие меня.

– Почему ты молчишь? – внезапно, словно гром посреди ясного неба прозвучал тихий голосок моей «возлюбленной», – Оу, у тебя кровь?

Кажется, она что-то ещё говорила, вроде бы попыталась коснуться меня, чтобы вытереть кровь. Но от одной мысли о том, что её рука прикоснётся к моей коже, меня замутило, и я резко отстранился. Она заметила это и моментально поникла, опустив голову, но не в силах опустить отвергнутую руку. Так она и замерла, со слегка согнутой в локте вытянутой в никуда рукой, и лицом, опущенным вниз, скрытым длинными светлыми волосами; она сидела так, не произнеся ни звука, когда я собирался, когда в спешке натянув джинсы, лихорадочно пытался найти кошелёк и документы на машину, она молчала, когда я, спотыкаясь, на ходу натягивая обувь, выскочил в коридор. Она молчала, когда входная дверь захлопнулась, словно гильотина, навсегда разделив наши судьбы.

Иногда мир ведёт себя как последняя свинья по отношению к нашим чувствам. Мне было очень плохо, хотелось сесть в машину и уехать куда-то далеко-далеко, сквозь ночь, с чудовищной скоростью, презирая все возможные опасности, сквозь дождь и туман, несмотря ни на что…

Но реальность внесла свои коррективы. Во-первых, на улице давным-давно было светло. Во-вторых, на небе не было ни облачка, так что о дожде в ближайшее время мечтать не приходилось. Ну и последней каплей стали дороги. Страдать, двигаясь со скоростью ниже пяти километров в час, на загруженном загазованном шоссе физически невозможно. Но всё равно мне было очень плохо. Даже удивительно, раньше я бы никогда не подумал, что смогу так страдать из-за девушки. Мне словно вновь стало семнадцать. И я лежал в кровати, силясь уснуть. Удивительно, как я тогда не спился, ведь если даже сон, приносящий забытые, казался мне немыслимым благом.

Анна….

И с каждым новым ударом сердца это имя всё громче и громче звучало у меня в голове, словно рокот приближающегося прибоя, словно артиллерийский залп, сметающий всё на пути, заставляющий землю на мгновение слиться в сладостном экстазе с небесной белизной.

Анна…

С каждым мгновением её образ всё ярче и ярче возникал перед глазами. Я уже не сомневался. Развернувшись через две сплошные, под шокированные взгляды соседей по пробке, я вдавил педаль газа в пол.

Анна…

Моя тихая гавань, в которой я смогу переждать бурю. Быстрее, быстрее. В этот момент мой инстинкт самосохранения пал, сражённый мечем безумия. До сих пор удивляюсь, как мне удалось добраться целым и невредимым. За эти десять-пятнадцать минут безумного бегства от самого себя я, пожалуй, нарушил больше правил, чем за всю жизнь. Но факт остаётся фактом: невзирая на пробки, светофоры, правила дорожного движения, и прочие невзгоды, на которые я не обратил внимания, через десять-пятнадцать минут я, тяжело дыша, словно расстояние мне пришлось преодолеть пешком, стоял напротив массивной двери, и, стараясь унять тяжело бьющееся сердце, созерцал золочёную табличку с выгравированной надписью «Star Light inc.»

Кажется, совсем недавно я стоял тут. Растерянный, напуганный, и не знал, что ждёт меня за этой, на первый взгляд абсолютно обычной офисной дверью. Как бы то ни было, но именно с того самого момента, когда я, набрав полную грудь воздуха, перешагнул этот самый порог, моя жизнь круто изменилась. Я научился зажигать звёзды, познакомился с Гансом, увидел жизнь с другого бока, глазами абсолютно незнакомых людей. И все эти события прямо или косвенно связаны именно с этой вывеской. Сделав глубокий вдох, я повернул ручку, и потянул дверь.

– Здорово, а я уже начала переживать за тебя! – знакомый запах взрывной смеси кофеина с никотином резко ударил мне в нос, на мгновение буквально ошеломив.

– При… Привет, – кое-как выдавил я. Когда же я научусь держать себя в руках в любой ситуации?

– Да ты сегодня истинный оратор! – картинно всплеснув руками, воскликнула она. И улыбнулась, и так тепло стало на душе от этой улыбки. Не отрывая от неё взгляда, я медленно подошёл к ней в упор и поцеловал.

Горький привкус её губ моментально заполнил собой всё моё естество. Она не сопротивлялась. Не размыкая поцелуя, я приоткрыл глаза и встретился с ней взглядом. Меня словно ударило током, столько боли было в её прекрасных карих глазах. Откуда? Откуда это прекрасное создание знает, что такое боль? Как этот мир посмел очернить её разум, вылив на неё свои ужасы.

– Что случилось? – словно отброшенный ударом, я машинально сделал несколько шагов назад. Она не ответила. Она просто молчала, замерев со слегка приоткрытыми губами и широко распахнутыми глазами, говорившими гораздо больше, чем могли сказать слова.

– Прости, – едва слышно выдохнула она.

И тут я вспомнил. Вспомнил всё. Вспомнил странный запах серы, вспомнил пустоту офиса, вспомнил её потрёпанный вид, когда я, обеспокоенный, собирался отправиться на поиски. Нет, только не это. Только не он. Только не снова. Я почувствовал, как белеют костяшки пальцев. Как переполняется ненавистью каждая клеточка моего тела. Я не позволю ему разрушить мою жизнь.

– ГАНС!! – что было сил прокричал я в пустоту, так, что в ушах зазвенело, а лёгкие сжались в судорожном спазме, не в силах дать мне ни капли кислорода.

Но он не появился.

Вот выскочил из кабинета знакомый мне старичок в странном костюме. На этот раз ярко-бирюзового цвета с малиновым галстуком, по которому ползали ярко-жёлтые божьи коровки. В его взгляде я читал недоумение. Но не его глаза интересовали меня сейчас. Та пара, которая, пожалуй, сейчас была единственной, что-либо значащей для меня, не была удивлена или шокирована. О нет, в её взгляде я видел понимание и жалость. Ей было жаль меня, и это было последней каплей.

Не произнеся больше ни слова, я резко развернулся на каблуках и зашагал прочь. Прочь из этого места. Прочь от этих людей. Прочь от этих глаз. Прочь…

* * *

Почему я не могу просто напиться? Почему я не могу просто затмить разум, дать ему время для передышки? Почему мне обязательно нужно каждый раз бросаться с головой в пучину?

Я не знал, что делать. Руки механически переключали передачи и крутили руль, ноги на автомате выжимали педали. Тормоз. Сцепление. Газ. Тормоз. Сцепление. Газ. Тормоз. Сцепление. Газ. История без конца и начала. Мне было плевать. Плевать на всё. Динамики разрывались, разнося по машине мерные гитарные басы и голос солиста. Я не думал, и руки вели меня по давно знакомому отработанному маршруту. Только когда в ушах раздался резкий прощальный писк автомобильной сигнализации, а в лицо ударил прохладный осенний ветер, первый вестник приближающихся холодов, я пришёл в себя.

Офисная территория приветливо встретила меня серостью асфальта и прочего окружения, другие цвета были не в почёте. Даже обидно, что стоило сознанию на время уйти в никуда, как подсознание, радостно захватив контроль над остальным телом, принесло меня именно сюда. Система может гордиться преданным псом. Да каким там псом, обычная рыбёшка. Планктон. Не более. Такой же, как все… Серый, ничем не примечательный…

– Вот он! Хватай его! – неожиданно прервал мои печальные размышления чей-то визгливый голос. Раздражённо я повернулся на звук, пытаясь разглядеть голосящую истеричку. Мышь она, что ли, увидела? Помню, около года назад было у нас нашествие грызунов, так тогда подобные визги были слышны на каждом шагу, хоть беруши надевай.

Но каково же было моё удивление, когда вместо визгливой девчонки в короткой юбке и высоких каблуках, я увидел нашего любимого и обожаемого босса. Но что у него был за вид! Я не сразу сообразил, что это он. Его обычно довольная лощёная физиономия, излучающая ожирение и благополучие, сейчас опухла, а под глазами и носом виднелись набухающие кровоподтёки, а его обычно идеально выглаженный костюм больше походил на половую тряпку – весь грязный, изорванный, словно им и в самом деле протёрли офисный коридор. Но ещё большее удивление вызвали два мордоворота в тёмных костюмах и с одинаково злобными лицами, излучающими интеллект и добродушие.

– Простите, – не успел пролепетать я, как эти двое подмяли меня, словно ребёнка. Да так, что я даже стонать не мог, потому что любое движение приносило мне немыслимые страдания. Я невольно зауважал ребят. Но конечно, это чувство пришло несколько позже, сейчас единственное, о чём я мог думать был не очень обширный перечень матерных слов, которые я когда было слышал или мог придумать за недолгую жизнь.

– Ахахах! Попался гадёныш! А я говорил, я до тебя ещё доберусь, тварь ты такая! – буквально хрюкая от удовольствия, завизжал Большой Б., живо подковыляв ко мне практически вплотную. Странно, что он осмелился приблизиться ко мне лишь после того, как окончательно убедился, что эти две гориллы надёжно меня зафиксировали. Да и прихрамывал он как-то весьма заметно. Что здесь происходит?

– Вениамин Ада… – я не успел договорить, как его пухлая ладонь звонко ударила меня по лицу. Он даже бьёт не кулаком, а ладонью, что же это за тряпка такая. Но как ни странно, именно этот практически безболезненный шлепок стал последней каплей, приведшей меня в чувство. Хотя, меня ли?

– Ещё раз прикоснёшься ко мне, я тебе ноги в задницу затолкаю, жирный ублюдок, – сквозь зубы процедил я, в упор смотря на его лоснящуюся морду.

Вы бы видели его физиономию! Не успел я договорить, как он сначала отскочил на полметра, словно боялся, что я сейчас раскидаю его молодцов, как пёрышки, и примусь за него, затем, устыдившись минутной слабости, подошёл ко мне так близко, что я сумел различить поры на его сальном рыле.

– Ты уволен! – вновь взвизгнул он, но, растерянно оглянувшись по сторонам, попытался придать лицу грозный вид, и следующую фразу попытался произнести самым низким голосом, который ему удавалось воспроизвести. Звучало весьма забавно. – И ещё спасибо скажи, что я полицию не вызвал, щенок! Выбросьте ему его вещи, и пусть убирается! – смешно грозя пальцем, пробасил он, но стоило этим гориллам ослабить хватку, как его «брутальный» бас тут же сменился чуть менее брутальным фальцетом, и, с удивительным для своих габаритов проворством, его жирная задница скрылась за прочными офисными дверями. Этот мир не перестаёт меня удивлять. Разминая на ходу затёкшие плечи, я, подстелив под себя офисный пиджак, уселся на крылечко. Как ни странно, не могу сказать, чтобы я был ошарашен или расстроен. Во-первых, меня давно таким не удивишь. Видали мы вещи и более странные, а во-вторых, пошли они все.

– Да ты просто монстр, – аккуратно, предварительно положив под себя папочку, рядом со мной уселась Виктория.

– Может ты мне, в конце концов, объяснишь, что здесь происходит? – чуть наклонив вбок голову, устало спросил я.

– Ты о чём? Тебя удивляет поведение начальства? – ухмыльнулась она, – На его месте я бы к тебе даже не выходила, просто аккуратненько шмальнула дробью из ружья, аккуратно выставив ствол из-за окна, а сама при этом пряталась бы за занавесочной.

При этом она забавно прищурила левый глаз и поднесла к глазам воображаемое ружьё, а затем, тщательно прицелившись в пустоту, издала нечто вроде «Пух-Пух! Убит! Убит!» и довольно улыбнулась.

– Оу, и чем же вызвана подобная антипатия к моей многострадальной персоне? – не пытаясь изобразить любопытство, переспросил я.

– Ммм… Может быть тем, что кое-кто явился сегодня с утра в офис, словно те психопаты из американских новостей, но вместо того, чтобы высадить обойму в многоуважаемых коллег, вежливо постучался в дверь шефа, и зашёл туда минут на тридцать, а после, предварительно вынеся вышеупомянутую дверь массивной начальственной задницей, хорошенько протёр пол в коридоре, правда, за неимением тряпки, используя шефский пиджак. И естественно не удосужившись предварительно вытряхнуть из него начальство. Как считаешь, это достаточно весомая причина, или я перегибаю палку? – картинно закатив глаза и медленно растягивая слова, ответила она.

– И я всё это сделал?

– Ага. Странно, я думала, такое невозможно забыть. Ты у нас теперь легенда, – улыбнулась она.

Да. Честно говоря, в этот раз Ганс превзошёл сам себя. А в том, что это было его рук дело, я ни капли не сомневался. Этот парень, похоже, задался целью разрушить мою жизнь, но зачем ему это нужно? Сначала Анна, теперь работа, он и до Карины хотел добраться, но там его опередили. Сука.

Мои руки непроизвольно сжались в кулак. Хотя, с другой стороны, почему-то я не чувствую злости. Эта работа, откровенно говоря, никогда не приносила мне особой радости. Да, не могу сказать, что мне тут было плохо или тяжело. Нет, наоборот, я всегда считал, что мне очень повезло с работой. Но, несмотря на всё это, особой радости она не приносила.

Так что сейчас я испытывал лёгкое моральное удовлетворение, даже странно немного.

– А вообще я хотела сказать тебе спасибо. – внезапно прервала мои копания в себе Виктория, – Ты знаешь, после того, как ты отделал этого жиртреста, я умудрилась подлезть к нему, помогла зализать раны, если ты понимаешь, о чём я. Его фаворитки сегодня не было, она по утрам любит высыпаться. Так что я получила значительное преимущество. Теперь я могу рассчитывать на что-то стоящее, и всё это благодаря тебе. Ну, я побежала, кажется, я слышу, как тебе выносят вещи. Не хочу, чтобы нас видели вместе, мне теперь надо поддерживать репутацию, сам понимаешь. Спасибо тебе ещё раз, огромное, уверена, что у тебя всё наладится.

Быстро чмокнув меня в щёчку, она, словно мотылёк, вспорхнула и в мгновение ока оказалась напротив дверей.

– Ах, ну и вот ещё что, – положив руку на ручку двери, внезапно хитро улыбнулась она. – Ты заезжай ко мне, если что, я неплохо провела время.

И захлопнула за собой дверь, через секунду открывшуюся вновь и выплюнувшей на улицу хорошо знакомых мне мордоворотов, на этот раз выполняющих функцию грузчиков. Я ожидал, что они, картинно, как в американском кино, выбросят вещи на улицу, а я буду ползать и собирать их в коробку, осыпая проклятиями всё вокруг и грозясь в скором времени вернуться, и сжечь всё дотла.

Нет, в гробовом молчании, не проронив ни единого слова, эта сладкая парочка подошла ко мне, и аккуратно поставила рядом две небольшие картонные коробочки, доверху набитые моим хламом. Затем, словно совершая какой-то дикий ритуал, они замерли на мгновение, переглянулись друг с другом, и не торопясь исчезли в недрах офисной улитки. Интересно, откуда он вообще нарыл этих парней? Я их раньше никогда не видел. Неужели ради меня нанял в каком-нибудь охранном агентстве. Какая честь, по ходу Ганс его неплохо запугал. Интересно, о чём они разговаривали, и что этот больной ублюдок задумал?

Рассеянно разглядывая редких прохожих, подозрительно косящихся на парня, беззаботно сидящего на ступеньках посреди рабочего дня, я размышлял.

Чтобы одолеть врага, надо научиться думать, как враг. За последние сутки он отнял у меня дом, в котором я мог переждать любые невзгоды, отнял работу, приносящую стабильность в мою настоящую жизнь, отнял мой приют на Серпуховской, дающий надежду на будущее. Но я не был сломлен, не был размазан по асфальту тяжёлым сапогом жизни. Куда, куда он нанесёт следующий удар!? А может, а может совсем не это было его целью?

От этих размышлений запросто можно сойти с ума, а трезвый рассудок мне пока что ох как нужен. Поэтому я принял единственное верное на тот момент решение: будем бороться с проблемами по очереди. Для начала нужно где-нибудь поселиться, принять душ, выпить чашечку кофе, съесть что-нибудь, и только потом, на свежую голову, принимать глобальные решения. Слава богу, деньги у меня пока были, так что решение нашлось быстро.

Подхватив подмышки коробки с пережитками прошлой жизни, я нарочито бодрой походкой зашагал к своему авто. Мосты сожжены, отступать некуда. Закинув балласт на заднее сиденье, я не глядя плюхнулся на водительское сидение и завёл двигатель. Ещё один приятный сюрприз ожидал меня буквально через пару минут, когда, открыв в телефоне браузер, с удивлением обнаружил, что, оказывается, живу в крупном мегаполисе, буквально напичканном различными отелями. И ещё через пару минут отделив те, что предлагали одиноким молодым парочкам номера с почасовой оплатой, я присмотрел небольшое уютное гнёздышко в районе, который мне всегда нравился близостью к центру, но в то же время какой-то милой обособленностью. Я любил места, где цивилизация не успела окончательно пустить корни, где сохранилась старая брусчатка, небольшие парки с бабушками, выгуливающими ненаглядных чад, и парочками, нежно прижимающимися друг к другу под кронами деревьев. Любил возможность выйти к набережной, не опасаясь при этом быть сбитым каким-нибудь лихачом, презирающим правила движения. Может быть поэтому, припарковав машину на полупустой гостиничной стоянке, оплатив трое суток в этом райском гнёздышке и поднявшись к себе в номер, меня охватило давно забытое чувство небывалой лёгкости. Швырнув немногочисленные пожитки на диван, я, не оглядываясь, отправился в душ. Я верю, что текущая вода способна смыть с человеческого тела не только физическую грязь, образующуюся естественным образом на протяжении дня, но и ту моральную шелуху, которой изобилует наша повседневная жизнь и из-за которой многие чувствуют себя уставшими. По крайней мере, после того, как я позволил струям воды ласкать моё измученное тело, мне стало гораздо легче, и чтобы закрепить полученный результат, я решил не задерживаться в бетонной коробке, и отложить принятие решений на завтра. Сегодня и так слишком много произошло, а такие вещи нужно осмысливать на свежую голову. Мысленно поздравив себя с принятием мудрого и взвешенного решения, я неторопливой походкой направился на поиски ближайшего кафе, параллельно насвистывая под нос какую-то мелодию, кажется, изначально это была Марсельеза, кровавый гимн французских революционеров, но, правда, в моей интерпретации она узнавалась с трудом. Ну и пусть, я никогда не метил в эстраду, ну разве в далёком детстве, да и то не очень долго.

Приветливо улыбнувшись скучающему швейцару, я быстро зашагал вдоль улицы. Этот район был мне незнаком, так что я решил вообразить, будто бы нахожусь не в родном городе, а где-то далеко-далеко, и проблемы, разъедающие меня с самого утра остались там, дома, а здесь у меня нет ровным счётом ничего. Ничего лишнего. И, как ни странно, от этих мыслей моё и без того, признаюсь, не самое плохое настроение, резко пошло в гору. Закон сохранения энергии: если утром всё было отвратительно, то к вечеру должно обязательно наладиться. Не всегда работает, конечно, но иногда прокатывает.

Моё путешествие оказалось на жалость коротким, стоило мне завернуть за угол, как я буквально уткнулся носом в стеклянную дверь небольшой кофейни. Окинув взглядом незнакомую вывеску, я наскоро прикинул, не является ли это место сетевым, и, не сумев вспомнить ничего подобного, пожал плечами и вошёл внутрь.

В лицо мне ударил искусственный, прошедший через сотни фильтров воздух. Внутри было довольно уютно. Тёмные деревянные столы, мебель в классическом колониальном стиле, тяжёлые тёмно-зелёные шторы, стянутые по краям золотистой верёвкой, создавали какую-то особенную атмосферу.

Мне повезло. Я попал в то время, когда обеденные клерки схлынули доделывать свои дела в офисы, а вечерние и ночные прожигатели жизни не успели прийти им на смену. Поэтому кафе было полупустым. Устроившись в углу, параллельно окну, с приятным удивлением обнаружив за спиной массивный шкаф, наполненный внушающими уважение книгами в тяжёлых переплётах, которые, к сожалению, нельзя извлечь и потрогать. Конечно, вполне вероятно, что это были пустые обложки, создающие видимость, но мне было по сути всё равно. Иногда иллюзия чего-то хорошего гораздо приятнее голой правды.

Напротив меня сидел, уставившись в белоснежный ноутбук, паренёк лет восемнадцати-девятнадцати. В одно ухо у него был воткнут маленький наушник, а второе он зачем-то оставил свободным, видимо, чтобы окончательно не терять контакта с окружающим миром. Чуть левее вальяжно расположилась девушка, в алом платье, с необычайно длинными ногами, которые она открыто демонстрировала как своё коронное оружие. Милая улыбка профессиональной соблазнительницы ни на мгновение не спадала с её лица, даже когда она пила кофе или терзала бедный круасан. Ведь никогда не знаешь, когда именно тебя может заметить тот самый, который поможет устроиться в жизни так, как ты того заслуживаешь. Высший пилотаж.

Последним обитателем этого места оказался мужчина средних лет, по животу которого легко определялся его примерный месячный доход. Какое-то время девушка с обворожительными ногами оценивающе поглядывала на него, но после недолгих наблюдений сочла вариант малоподходящим и мигом охладела к нему.

– Добрый вечер, вы уже выбрали? – ко мне подошёл невысокий молодой парнишка с на удивление волосатыми для его возраста руками, я даже слегка опешил и не сразу понял, чего он от меня хочет.

– Вообще-то мне ещё не приносили меню, – нарочито медленно начал я, выигрывая лишнее время на то, чтобы как следует обдумать ответ. – Но если у вас есть американо и блинчики с шоколадом или ещё чем-нибудь аппетитным, то думаю, оно не понадобится.

– Да, конечно, в американо молоко или сливки добавить? – переспросил он, делая пометки в небольшой блокнотик.

– Нет, ничего не надо, просто обычный чёрный кофе, без сахара, – уточнил я.

Кивнув и профессионально улыбнувшись той бездушной улыбкой, которой улыбаются те несчастные, кому волей судьбы приходится работать с людьми, официант быстро зашагал прочь. Мне кажется, именно из этой прослойки общества быстрее всего вырастают злостные маньяки и убийцы.

Стоило ему отойти, как я поймал на себе заинтересованный взгляд девицы в алом. Я не придавал этому особого значения, так как явно не попадал под категорию её жертв, тем более в моём теперешнем, мягко говоря, непрезентабельном состоянии. Но, моментально опровергнув все мои выводы, после секундного замешательства, которое было хорошо заметно на её открытом лице, она медленно встала, и, грациозно виляя бёдрами, подошла вплотную к моему столику.

– Здравствуйте, меня зовут Соня, а вас? – мягко проговорила она, обворожительно улыбаясь. И вправду она была хороша, от улыбки у меня всё буквально задрожало внутри.

– Марк, – как можно более галантно произнёс я. Правда, не уверен, что имя в принципе можно произносить галантно, но попытаться стоило.

– Значит, я не ошиблась. Можно присесть? – внезапно посерьёзнев, спросила она, и, не дожидаясь ответа, устроилась в кресле напротив, – Я не сразу поверила, что это вы, забавное совпадение. Не правда ли?

– Извините, но я вас не очень понимаю, откуда вы знали, кто я такой? Мне кажется мы с вами раньше не встречались, – рассеянно переспросил я, параллельно пытаясь сообразить, откуда эксцентричная дамочка могла меня знать. Слава, она такая, вчера её не было, и – раз – просыпаешься знаменитым. Хотя сомневаюсь, что это мой вариант.

– Верно, не встречались, – кивнула она, сделав очередной летальный выстрел улыбкой, хорошо, что сейчас я был слишком загружен другими вещами, так что атака прошла по касательной. – Мы с вами знакомы заочно. Мне о вас рассказала одна ваша подруга.

– И кто же, если не секрет?

– Не секрет. Тамара, помните такую?

На мгновение мне показалось, что сердце перестало биться.

* * *

Это произошло буквально неделю назад, так что сейчас я могу рассказать всё, как было на самом деле, без лишних прикрас, которые воображение любит вносить в далёкие воспоминания. Я сидела в этом кафе, за тем же столиком, где и сегодня. Вообще, это мой столик, я здесь бываю часто, иногда просиживаю целыми днями. Видите ли, я проститутка. Но прошу не путать меня с шалавами, которые, словно грибы после дождя, вырастают вдоль трасс или, расставив ноги, обслуживают по пять-шесть клиентов за ночь в каком-нибудь борделе. До сих пор удивляюсь, как на них ещё сохранился спрос. Ведь любой конченый идиот, у которого хватает денег снять шлюху на ночь или на час, может просто склеить какую-нибудь девочку в клубе или в схожем по контингенту месте, ему это дешевле выйдет. Да и она будет не такой потрёпанной, как те, что стоят на трассе. Хотя насчёт последнего я не до конца уверена. Так вот, моя прерогатива несколько иная. Не буду вдаваться в тонкости моего ремесла, но суть в том, что за ночь со мной мужчины платят, скажем так, несколько больше, и одной ночью никогда не заканчивается. Я разбираюсь в политике, бизнесе, истории, искусстве, литературе, регулярно занимаюсь в спортзале, увлекаюсь йогой и гимнастикой. И это лишь малая толика моих умений. Если быть откровенной, мои «коллеги», если их можно так назвать, никогда не называют себя проститутками. Они считают, что они не такие, и что то, чем занимаемся мы, и то, чем занимаются бляди на трассе, абсолютно разные вещи. Я же так не считаю. Разница лишь в перспективе и уровне мастерства. При желании, я, например, как и практически любая из моих подруг, в состоянии довести буквально любого из наших клиентов до дверей загса. Только пока нам это не нужно, мы слишком много теряем в этом случае. Ведь они, по большей своей части, бизнесмены. А какой бизнесмен будет по-настоящему серьёзно вкладываться в проект, который он и так уже заполучил.

Но я отвлеклась. Вернёмся к событиям того дня. Дело шло к вечеру, и я была порядком раздражена. Один клиент попросил подождать его тут, пока он будет на совещании, мы с ним были уже больше недели, и раньше он никогда бы не позволил бросить меня одну на несколько часов. Это был первый звоночек. Но, не знаю почему, я решила его подождать.

Вскоре, когда мне стало настолько скучно, что я не знала, куда себя деть, мой взгляд упал на один из занятых столиков. По иронии судьбы это был тот столик, за которым мы с вами сейчас сидим. Только на вашем месте была девушка. Не знаю, чем она меня зацепила, но я почувствовала в ней что-то родственное, а это не могло не вызвать симпатию. Она сидела одна и пила виски, пила, как видимо, довольно давно, судя по тому, что я не раз слышала шаги официанта бокалов в том направлении, сопровождаемые позвякиванием. Но по ней было незаметно. Либо она умела пить, либо умела хорошо притворяться, а оба качества вызывают у меня огромное уважение. Ещё около пятнадцати минут аккуратно присматриваясь к этой особе, я не удержалась и решила подсесть.

Было бы неправдой сказать, что она была рада моему появлению, но гордость не позволила мне отступить. Я пробовала завести разговоры на разные темы, но везде встречалась с глухой стеной, и лишь отчаявшись хоть как-то развлечься в этот вечер, мне удалось пробиться через её панцирь. Хотя, я думаю, это и так очевидно, иначе мы бы с тобой не разговаривали, милый.

Всё началось с того, что я заметила у неё на запястье характерный синяк, такие обычно остаются, когда кто-то сильно пытается удержать девушку. Чтобы подтвердить свои догадки, я мигом окинула беглым взглядом её руки. И тут интуиция меня не подвела: на безымянном пальце отчётливо виднелась белая полоска, которая остаётся от кольца, когда его долго носят на одном и том же месте. Сложив два и два, я поняла, что милашка недавно ушла от мужа или жениха, ведь это могло быть не только обручальное кольцо, но и одна из тех милых безделушек, которые мальчики любят дарить девушкам в знак серьёзных намерений, или попросту помолвки.

Но то, что она рассказала мне, повергло меня в шок.

«Ты знаешь, – сказала она, закуривая очередную сигарету, мы обе порядком подвыпили, на улице давно стемнело, и, кажется, мы остались последним и посетителями в этом богом забытом месте, – Ты знаешь, раньше мне казалось, что в этой жизни всё просто. Я смотрела на своих родителей и видела взрослого респектабельного мужчину, с, как мне раньше казалось, вполне адекватными взглядами на мир, я видела женщину, хранительницу домашнего очага, умную и сдержанную. Я думала, что когда-нибудь тоже вырасту, и у меня будет семья, дети, мы будем ездить с ними отдыхать на море, кататься вместе на лыжах, и будем счастливы.

Тут она сделал очень глубокую затяжку и закашлялась. Прошло не меньше пяти минут, как она продолжила говорить. А я не хотела её торопить.

«Мир казался мне простым и ясным, как и моё будущее. Я понимала, что иногда чем-то нужно жертвовать, но была уверена, что жертвы не напрасны и в конечном итоге все лягут в прочный фундамент моего счастья. В школе я познакомилась с парнем. Я полюбила его, и думала, что он полюбил меня. По крайней мере, тогда я не задавала лишних вопросов. Зачем? Я прощала ему то, что не стоило прощать, потому что верила, что в конечном итоге всё будет так, как я вижу. Но в один день всё пошло наперекосяк».

Тут последовала ещё одна пауза, куда длиннее предыдущей. Она пила и курила, а взгляд её был устремлён куда-то вдаль. Казалось, сейчас она не здесь, а где-то далеко-далеко. Невыносимо хотелось узнать, куда она исчезла. Но я сдержалась, боясь спугнуть её, боясь, что она может вновь спрятаться в панцирь, и я никогда не узнаю продолжения её истории. Не знаю, почему, но внезапно мне стало это невыносимо важно. Это был вопрос жизни и смерти. Но, когда моё терпение иссякло, она вновь заговорила.

«У меня на работе есть парень, – тихо заговорила она, – Парень как парень. Ничего необычного. Светлая кожа, кучерявые волосы. Но было в нём что-то, что отличало его от других; не знаю почему, но я это сразу заметила. Когда он в первый раз посмотрел на меня, и я нечаянно поймала его взгляд, мне вдруг показалось, что он видит гораздо больше, чем я. Это сложно описать, я это просто почувствовала. Весь следующий день я не могла отогнать от себя странное наваждение, словно я что-то упустила, что-то важное, необычайно важное. Но вскоре это прошло, я жила, жила так, как считала нужным, пока в один прекрасный день мой возлюбленный не заявился домой с разбитым лицом и в испачканной кровью футболке. Когда я кинулась к нему, желая помочь, он окинул меня безумным взглядом, и, оттолкнув, принялся собирать вещи, что-то бормоча себе под нос. Я молча сидела на полу и не могла пошевелиться. Спустя пятнадцать минут, наспех покидав одежду в чемодан, он ринулся к выходу. Понимая, что если он сейчас уйдёт, то я его никогда не увижу, я ринулась наперерез, преградив ему дорогу.

Не хочу описывать то, что было дальше. Он был словно не в себе. Отбросив чемодан, он что есть силы схватил меня за руку и швырнул в сторону. Не удержавшись, я ударилась головой о дверной косяк и упала. Он тут же подлетел ко мне, и стоило мне поймать этот взгляд, как я впервые по-настоящему испугалась за свою жизнь. Но тут произошло то, чего я совсем не ожидала. Когда он навис надо мной, я увидела, как на мгновение его взгляд скользнул чуть выше меня и замер. Затем, испустив какой-то странный полувсхлип-полусвист, медленно отошёл назад, затем, медленно переведя взгляд на меня, быстро затараторил что-то. Единственное, что мне удалось вычленить из бессвязного потока слов, было «Прости, я не хотел, Марк убьёт, не надо». А затем, споткнувшись о свой чемодан, выбежал прочь». А когда я, с трудом поднявшись, попыталась найти то, что спасло мне жизнь, я вдруг осознала что-то, от чего у меня задрожало всё тело. Я внезапно поняла, что практически всю жизнь я шла к этому моменту. Неужели ЭТО именно то, к чему я стремилась? Именно то, ради чего я закрывала глаза на всё, и молча, стиснув зубы, терпела. Неужели это Я выбрала себе подобную участь? И тут я упала в обморок. Последнее, что я уловила, прежде чем мой мозг укутала пелена забвения, был странный, едва уловимый, едкий запах серы, медленно растёкшийся по комнате.

* * *

Смеркалось. В то время как гасло небо, медленно зажигалась земля, пронзая темноту неоновым светом вывесок и яркими вспышками автомобильных фар, безумных стальных монстров, вырвавшихся из дневного плена вездесущих пробок на долгожданную свободу. Лениво зевал швейцар, безразлично оглядывая двух ночных бабочек, каким-то невиданным ветром принесённых сюда из областных трасс для гостей столицы, боящихся засыпать по ночам в одиночестве. Город дышал по-новому, и его дыхание отражалось во всём, от мерного света фонарей, до безумного рокота, доносившегося из ночных клубов. И казалось, что вместе с атмосферой изменились и сами люди: на место мужчин в костюмах, женщин с колясками и бабушек с необъятными сумками пришли совершенно новые люди, приспособленные к новой экосистеме – молодые парни и девушки в вызывающей одежде, с болезненно слезящимися красными глазами, угрюмые поджарые мужчины, окидывающие прохожих тяжёлым взглядом и я, словно пришелец в их мире, мчащийся сквозь враждебную среду в бескислородном пространстве.

Моё сердце колотилось, как ненормальное. Я мчался, сшибая с ног прохожих, мчался, не замечая ничего вокруг. Престарелый сонный швейцар медленно зевнул, зажмурившись и прикрыв рот рукой, укутанной в белую перчатку. Не успел он открыть глаза, как поток воздуха, вызванный резко открывшейся дверью, сшиб с него фирменную фуражку, а когда он озадаченно оглянувшись, медленно поднял потерю, я взлетел на свой этаж, и дрожащими от волнения руками, задыхаясь, пытался попасть ключом в замочную скважину. Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Не выходит. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Каким-то чудом ключ всё-таки попадает в замочную скважину и личинка замка с радостным скрежетом уходит внутрь. Резко надавив на дверь, я буквально вваливаюсь в комнату, и не особо заботясь о том, чтобы закрыть дверь, мигом проваливаюсь внутрь. Где же они, где где где где где!? Кровать! Словно безумный, я ринулся в спальню. Бинго! Коробки с моими личными вещами мирно лежали на кровати, ровно там, где я их оставил. Одним движением высыпав содержимое на покрывало, я судорожно стал рыться в образовавшейся куче. Оно должно быть здесь. Должно. Просто обязано. Я уверен, что оно где-то здесь. Я точно помню, оно лежало у меня на столе. Ну, где же! Где! Внезапно, издав победный крик, я выхватил из кучи небольшую зелёную папку. Дрожащими руками отщёлкнув застёжку, я бережно, словно древний манускрипт, грозящий вот-вот рассыпаться в пыль, извлёк оттуда маленькую сопроводительную записку.

«Т.М.А. Увольнение по своему желанию. Доставить документы по адресу. Ул. Красноармейская, д 31/18.»

Истощённый, я упал на кровать, не выпуская из рук заветные документы. Сердце медленно входило в рабочий режим, а в голове шумело, словно на берегу океана во время прилива. Повезло, как же мне повезло. Ведь если бы мои вещи собирали не две безмозглые гориллы, а существо, наделённое хоть маленькой искоркой интеллекта, оно бы сразу обратило внимание на практически прозрачную папку с документами, и запиской, которую легко прочитать, не открывая содержимое. Тогда бы последняя нить была потеряна. Но мне повезло, и эта папка, с лёгкого посыла одного из охранников, радостно полетела в коробку к остальным моим вещам. Я пока не знал, что именно буду делать с этим адресом. Не могу же я просто так заявиться к Томе домой. Или могу?

«Она сказала, что с того дня она словно прозрела. Словно с её глаз спала пелена, и она впервые увидела мир таким, какой он есть на самом деле»,  – звучали в голове последние слова недавней собеседницы.

Неужели, неужели я и впрямь помог ей? Помог человеку обрести себя? От одной мысли об этом моё сердце вновь забилось со скоростью набирающего ход локомотива, и мне стоило огромных усилий привести его в нормальный режим.

Неужели всё было не зря? С трудом поднявшись с кровати, я, шатаясь, добрёл до умывальника. Перед глазами всё плыло. Наскоро умывшись прохладной водой, я с удивлением почувствовал во рту вкус крови. Машинально взглянув в большое зеркало, расположенное над раковиной, я увидел маленькую алую струйку, весело бегущую из левой ноздри, через губу, вниз, за воротник. Странно: за всю жизнь это был третий раз, когда у меня шла кровь из носа, при том, что первые два были в глубоком детстве. Но сейчас мне было абсолютно всё равно. Кое-как доковыляв до кровати, я рухнул, и не успело тело коснуться поверхности, как разум, опередив его, исчез в царстве Морфея. Завтра будет новый день. Очень важный день.

Не помню, что мне снилось. Кажется что-то из детства. Единственное, что мне удалось запомнить: пьянящий запах летнего луга, залитого полуденным солнцем, бабушкино испещрённое морщинами улыбающееся лицо, и… моё отражение в кристально чистом озере, моё странно ухмыляющееся отражение, и разве у воды должен быть такой едкий запах серы?

Я проснулся ни свет, ни заря. Хотя это сложно назвать пробуждением в классическом смысле слова, я словно включился. Резко открыв глаза, я тупо уставился в потолок, понимая, что сна не осталось ни в одном глазу. Довольно необычное для меня состояние, обычно пробуждение было для моего мозга целым событием, которое он любил растягивать минимум минут на пятнадцать-двадцать, но сегодняшний день и впрямь стал серьёзным исключением. Сделав короткий звонок на ресепшен и договорившись по поводу классического английского завтрака из трёх хорошо обжаренных яиц с ломтиками бекона, чашки крепкого кофе и хрустящих тостов с клубничным, или, на худой конец, малиновым джемом, я направился в ванную, где планировал сделать из своей помятой небритой физиономии нечто, вызывающее исключительно положительные эмоции. Благо в ящичке под умывальником обнаружился новый запечатанный одноразовый станок, и зубная щётка с крохотным тюбиком зубной пасты. Это значительно упростило стоящую передо мной задачу. Так что вышел я оттуда почти человеком. Оперативно сработало и обслуживание в номерах, и буквально через пару минут я сидел на краешке подоконника, чистый, выбритый, и вовсю хрустел невероятно вкусными тостами, запивая их вполне сносным кофе. Мне всегда нравилось наблюдать за жизнью города, мне нравилось смотреть, как люди спешат по делам, мчатся по дорогам, толкаются в метро, бодро топчут асфальт. Но самое большое удовольствие, не сравнимое ни с каким другим, я испытывал, когда видел людей, мерно жующих сэндвич на лавочке, или бабушек с внуками, кормящих голубей, или влюблённые парочки, бережно прижавшиеся друг к другу и идущие вдоль пруда. Ведь жизнь, на самом деле, пролетает очень незаметно. Вот ты нагнулся, чтобы подписать бумажку, разгибаешься, а лет десять прошло. И ничего в жизни кардинально не меняется. Растут дети, медленно отпочковываясь от семьи, обвисает живот, появляются первые морщины, отдышка и седина. И вот ты уже сидишь на лавочке, и смотришь в никуда, и единственное, что ты не в силах осознать: неужели это всё? Ведь ты помнишь, как когда-то хотел съездить на Гранд Каньон, прыгнуть с парашютом, написать книгу, нарисовать шедевр, встретить любовь всей жизни, собрать рок-группу. И всё это уже не доступно для тебя, а то, что доступно, вряд ли принесёт истинное наслаждение. Жизнь заканчивается, так и не начавшись. И самое обидное, что некого винить, кроме себя. Каждую секунду мы делаем выбор. И каждую следующую секунду несём последствия. У кого-то выбор шире, у кого-то уже. Но он всегда есть. Всегда.

Аккуратно вытерев руки о хрустящую салфетку, я захватил зелёную папку, и не торопясь вышел из номера, плотно прикрыв за собой дверь. У выхода я сказал портье, что мне очень понравилось у них, и я, пожалуй, задержусь ещё на денёк-другой. В благодарность за что получил дежурную улыбку, точно такую же, какой одарил меня швейцар на выходе. Правда, уже другой, они работали посуточно. После недолгих поисков по навигатору в телефоне (ума не приложу, как люди раньше справлялись без подобных гаджетов, какое же мы неприспособленное поколение) мне удалось найти искомую улицу. И можно сказать, что мне повезло: это было в трёх-четырёх станциях от меня.С вашего позволения пропущу ту часть, в которой описывается увлекательное и полное опасностей путешествие в метро. Для человека, привыкшего ругать всё и вся в московских пробках, это было тяжёлое испытание. Оказывается, есть люди, которым не повезло ещё больше. Буквально за двадцать минут в поездке меня толкнули и обругали столько раз, что я чуть не впал в депрессию. И почему в мои школьные-студенческие годы подобное не вызывало у меня столь сильного диссонанса? Старею. Или нервишки не к чёрту. Но, с другой стороны, до цели я добрался в рекордные, невиданные ранее сроки. Вот кто, оказывается, поддерживает экономику столицы, пока основная масса работоспособного населения зависает в пробках.Бодро выскочив из метро, словно ребёнок радуясь свежему воздуху, солнечному свету и тому, что никто не стоит у меня на ногах (нет, серьёзно, я не представляю себе, как маленькие хрупкие девушки и пожилые люди справляются с этим), я, насвистывая под нос какую-то подслушанную в пути мелодию, пошёл вперёд, как велел мне навигатор и спустя пол часа слепых блужданий, упёрся в старый сталинский дом. Меня всегда пугали строения той эпохи: словно величавые исполины, взирали они на нас сквозь толщу веков.Сделав глубокий вдох, я ещё раз взглянул на бумажку с адресом. «….Ул. Красноармейская, д 31/18 кв.45». Кажется здесь. Задумчиво сделав круг почёта вокруг дома, сопровождаемый подозрительными взглядами вездесущих бабулек. Казалось, за мной они наблюдают раза в три пристальней, чем за своими малолетними отпрысками, беззаботно резвящимися рядышком. Затем, ещё с минуту рассеянно потоптавшись около закрытой двери, я, собрав в кулак смелость, позвонил. Спустя секунд десять, за которые я успел в кровь изжевать нижнюю губу (дурацкая привычка) и вспотеть, словно парень, впервые стягивающий с подружки джинсы, протяжные гудки внезапно прекратились, и из старого динамика раздался чудовищно искажённый голос.– Алло? Кто там? – это была не Тома, даже несмотря на посторонние шумы, я сразу понял. Не знаю почему, но я напрягся.– Меня зовут Марк! – практически проорал я, вплотную нагнувшись к домофону, следуя простой подсознательной логике, что если мне плохо слышно собеседника, то и он должен меня едва-едва слышать. – Я коллега Томы! Принёс её документы! Откройте!Голос замолчал. Я стоял молча, в ожидании вердикта. Параллельно соображая, с кем мне только что довелось разговаривать. Может, подруга забежала на огонёк? Но что-то она долго молчит. И только я собрался вновь напомнить о своём присутствии, как динамик захрипел, и через мгновение я услышал мерзкий писк, сигнализирующий о том, что с той стороны меня признали достойным переступить порог сей обители.Мне нужна квартира номер 45, следовательно, четвёртый этаж. Проведя нехитрые размышления, я с задумчивым видом прошёл мимо лифта и решил воспользоваться лестницей. Ездить на четвёртый этаж на лифте – это перебор. Быстренько взобравшись на нужный этаж, параллельно в очередной раз подумав, что пора бы всерьёз заняться собой, я замер напротив двери, которую часто видел в своих грёзах, но впервые удостоился чести лицезреть наяву.Сделав глубокий вдох, я занёс руку, чтобы постучать, но тут, словно по волшебству, дверь распахнулась, и я чуть не провалился внутрь. На пороге стояла девушка в потёртых джинсах и длинной вытянутой майке светло-зелёного цвета, её светлые волосы были собраны и перетянуты резинкой в пучок, а под глазами поселились два тяжёлых синеющих мешка. Вид у неё был такой усталый, словно она не спала как минимум пять-шесть ночей кряду.– Проходите, – устало буркнула она, освобождая дорогу. Слегка озадаченный, я просочился внутрь. Там всё было точно так же, как я видел ранее. За исключением, пожалуй, одной странности. Все шкафы почему-то были открыты, а вещи из них вывалены в огромную, практически бездонную сумку, стоящую неподалёку.– Тома переезжает? – нервно теребя в руках пакет с документами, переспросил я. Конечно, это логично, ведь намного легче начинать новую жизнь там, где ничего не напоминает тебе о старой. Как же мне повезло, что удалось застать кого-то до отъезда.– Тома умерла, – сухо выдавила девушка, и, не обращая на меня внимания, слегка шатаясь, направилась к сумке.– Что, простите? – переспросил я. Это что, у них шутки такие, или мне послышалось?– Тамара умерла, – практически по слогам, слегка растягивая буквы, выдавила девушка, злобно уставившись на меня, – Выпрыгнула из окна пару дней назад. Я её троюродная сестра. Собираю вещи. Могу я ещё чем-то ВАМ помочь? На мгновение мне показалось, что мир рухнул. Знаете, такое странное ощущение, словно внутри у тебя на тоненьких ниточках висят маленькие хрустальные шары. И вот нить лопнула, и последний шар с оглушающим звоном разлетелся на тысячи мелких осколков. Это, должно быть, ошибка. Или дурацкая шутка. Да, да, просто нелепый розыгрыш. Вот сейчас она войдёт в эту дверь, как всегда, серьёзная и элегантная, поначалу озадаченно уставится на меня, не понимая, как я оказался в её квартире, а затем улыбнётся, и вскоре мы все вместе будем сидеть вот за этим столом, пить вино или кофе, и она будет делиться планами на дальнейшую жизнь. Она больше не будет злиться на меня, ведь она сама говорила, что именно я открыл ей глаза.– Вы что, оглохли? – вновь подала голос мерзкая девчонка. Зачем она врёт мне? Ведь я знаю, что Тома никогда, слышите, никогда бы так не поступила! Ни раньше, ни, тем более, сейчас. Ведь она только-только начинала жить, ведь она только-только стала понимать, чего по-настоящему жаждет. Зачем же ей тогда, чёрт возьми, выпрыгивать из окна?!– Закрой рот, – тихо процедил я, медленно надвигаясь на неё, – Зачем ты мне врёшь, кто ты такая, и что ты сделала с Томой.Звонкая пощёчина на мгновение вывела меня из равновесия, и я, сделав шаг назад, ошарашенно уставился на собеседницу.– Это ты закрой рот, – медленно, выделяя каждое слово, процедила она. – Ты что о себе возомнил? Я сказала тебе всё, что тебе нужно знать, и даже больше. Пять дней назад моя сестра выбросилась из здания бизнес-центра, не оставив посмертной записки. Я разговаривала с ней буквально за пару часов до этого. Она сказала мне, что для неё начинается новый этап.– Но зачем ей тогда… – вторая пощёчина, прервавшая моё лепетание, была куда больнее предыдущей.– Заткнись и убирайся отсюда, пока я сама тебя не вышвырнула, – едва сдерживая гнев, прокричала она. Я видел, как слёзы градом катились по её щекам, но взгляд при этом оставался холодным. Ни один мускул не дрогнул на её, словно высеченном из мрамора, лице.– Простите, я соболезную, – опустив глаза, я развернулся, и тихо закрыв за собой дверь вышел из квартиры. Не успел я сделать ещё один шаг, как двери лифта распахнулись и оттуда вывалилась гурьба детишек, облепившая двух мраморных догов. Весело хохоча, они, словно волна прибоя, накатили на соседнюю дверь и с хохотом принялись стучать в неё и жать на звонок. Я молча вошёл в лифт, не оглядываясь. Последнее, что я уловил, был звук отпираемого замка и сшибающий с ног запах свежей выпечки. Затем двери лифта захлопнулись, словно гильотина, отрезав меня от прекрасного и далёкого мира.« Сегодня утром, пока ты был в душе, я такую жуткую историю в новостях слышала» звучал у меня в голове до боли знакомый женский голос. « САМОУБИЙСТВО!… дело обыденное для большого города, где каждый второй чувствует себя глубоко несчастным….. Там рассказывали о девушке … кажется, по статистике мужчины сводят счёты с жизнью намного чаще, чем женщины… Она выбросилась из окна многоэтажки, с двадцать первого этажа … зачем так высоко, ей бы и восьмого хватило с головой, а теперь придётся хоронить в закрытом гробу…. Причём делала это не картинно, как многие истеричные особы… обычная практика, они чувствуют себя глубоко несчастными, думают, что мир им задолжал, представляют, как все потом будут жалеть их, плакать, страдать, стенать о том, почему они были такими сволочами… на самом деле, реальность куда проще, всем плевать. Если кто-то и будет плакать, то недолго. И уже через год, максимум, даже самые близкие будут жить обычной жизнью, всё реже и реже вспоминая о том, что раньше в их жизни был кто-то ещё, кого сейчас нет….. По словам очевидцев, эта девушка была абсолютно спокойна … ах, Тома, Тома… зачем же ты это сделала, ну зачем? Зачем? Зачем!? Бездумно шагая вдоль улицы под пристальными взглядами прохожих, я шёл в никуда. Вдруг мой взгляд упал на нечто, что я держал в руках. Это был пакет с её документами. И куда мне теперь идти?Начинало темнеть. День клонился к концу. Я не знал, куда я шёл. А в ста метрах позади, в темноте мусорного бака, лежал маленький зеленоватый пакет, едва-едва различимый в наступающих сумерках.

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция…» бездушный женский голос, льющийся из металлических динамиков, утонул в шуме поезда, приезжающего на параллельные пути. Где я? Как я здесь очутился? Не помню. Помню, как я брёл по тёмным улицам, словно щенок, оставленный на произвол судьбы, один на один с надвигающейся ночью. Помню, как забрёл в круглосуточный магазинчик, чтобы купить шоколадку, благо в кармане завалялось немного мелочи и пара смятых купюр. Кошелёк я, конечно, забыл в машине. Помню как, бросив задумчивый взгляд в сторону охранника, дремавшего в углу, кассирша нехотя пересчитала горку мелочи, которую я вывалил перед ней. Помню, как начинался дождь. Я не думал в тот момент: чтобы думать, нужны силы, а у меня их не было. Я просто брёл. Брёл в никуда. Не знаю, как я очутился в метро, денег на проезд у меня точно не было. Это я помню. Но факт остаётся фактом, я здесь. Сижу в углу старой, обитой кожзамом скамейки, в самом богом забытом вагоне. Я вижу сладкую парочку, целующуюся в противоположном конце. Основная проблема подавляющей части молодёжи в том, что им негде уединиться, вот и приходится исхитряться, используя для этих нужд общественные места. У любой проблемы есть свой корень, выкорчевав который, можно легко от неё избавиться. Интересно, а в чём корень моей проблемы? Может, во мне самом?

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция…» о боже, неужели она будет повторять это из разу в раз, снова и снова, и снова и снова, а затем ещё и ещё. Может, метро это ад, в который неразумные людишки вырыли ходы? Тогда этот поезд, наверное, нечто вроде реки Стикс, только мудрый Харон, по каким-то причинам, вместо того, чтобы отправить человечество туда, куда ему давно дорога, зачем-то катает его по чудовищному бесконечному кругу.

С угрожающим шипением захлопнулись двери, мигнул свет, на мгновение скрыв окружающий меня кошмар под бархатной тёмной пеленой, и, судорожно дёрнувшись, с ужасающим воем стальной червь ринулся в подземное царство. Медленно, стараясь удержать равновесие, между рядов шла девушка в элегантном светлом пальто, брезгливо окинув сначала парочку, практически перешедшую к соитию, затем меня. Она, мгновение поколебавшись, выбрала из двух зол меньшее и боязливо села напротив. Я видел, как исподволь она то и дело окидывала меня брезгливым взглядом, не в силах оторваться. Такое обычно бывает, когда вдруг на улице видишь человека с каким-то уродством: одновременно и смотреть неприятно и оторваться невозможно. Вдруг внутри у меня всё задрожало, внезапно нестерпимо захотелось сделать что-то гадкое: плюнуть ей в лицо, отобрать сумочку, обматерить – что угодно, лишь бы сделать ей плохо. И, видимо, это нахлынувшее чувство так хорошо читалось в моём взгляде, что, в ужасе широко распахнув глаза и прикрывшись сумкой, уже не притворяясь, она уставилась на меня. И так внезапно плохо мне стало от этого взгляда, что, не в силах его вынести, я вскочил и едва успел втиснуться между закрывающимися дверьми вагона.

Я шёл по залитому искусственным светом коридору, периодически ловя на себе насторожённые взгляды прохожих. И почему бы им всем не отвалить по своим делам. И это им я хотел помочь? Этой грязной стае стервятников? Вдруг я почувствовал, как слёзы наворачиваются на глазах. Нет, только не это. Чуть не бегом я взлетел вверх по эскалатору, и, расталкивая всех на пути, выбежал на улицу. Прохладный осенний ветер мигом ударил мне в лицо, охлаждая, даря успокоение. Зажмурившись, я сделал три глубоких вдоха и медленно открыл глаза. Паника отступила. Но, кажется, я узнаю район.

Приподняв воротник, в тщетной попытке спрятаться от пронизывающего ветра, нарастающего с каждым мгновением, я быстро зашагал по знакомой до боли улице, с каждой секундой всё быстрее и быстрее, практически переходя на бег. Моё сердце билось так сильно, что заглушило посторонние звуки. Вот справа промелькнула знакомая кафешка; не в силах больше сдерживаться, я припустил, что было сил. Поворот, ещё поворот, короткий спринт вдоль улицы, стараемся выровнять дыхание.

Вот. Тяжело дыша, я замер посреди улицы. Кто бы мог представить, что на первый взгляд ничем не примечательное место будет играть столь важную роль в моей жизни. Помню, как в первый раз я приехал сюда, судорожно сжимая в руке жуткую листовку, собирая последние капли мужества, пытаясь найти в себе силы переступить через порог двери с искусно выгравированной табличкой «Star Light inc.» .

Только сейчас всё было иначе. Я стоял напротив глухой бетонной стены старой пятиэтажки. Озадаченно я окинул беглым взглядом окрестности. Может, я ошибся? Где-то не там свернул? В конце концов, я ни разу не приходил сюда пешком, каждый раз соблазняясь теплотой и уютом чрева стального монстра, так что, скорее всего, я просто где-то не там свернул, и…

Не знаю, к счастью или нет, но мне никогда не удавалось себя долго обманывать. Это было то место. Вот швейная мастерская с потрёпанной синеватой вывеской, тускло светящейся напротив. Вот треклятая яма, встречи с которой мне ни разу не удалось избежать. Казалось, она нарочно каждый раз вырастает в новом месте, вопреки всем законам мироздания, иначе это явление я объяснить никак не мог. Всё было на месте, даже пугающе грязная палатка с мороженым, особенно актуальная в связи с неотвратимо наступающими холодами. Всё было там, где ему положено быть. Всё, кроме цели моего путешествия. Дважды обойдя стену вдоль и поперёк, внимательно изучив её, и даже лизнув, не знаю, зачем, я окончательно в этом убедился. Но, в конце-то концов, не может же целое помещение бесследно исчезнуть в никуда, словно по мановению волшебной палочки! Или может? По крайней мере, это не менее странно, чем то, что происходило в его стенах.

* * *

И вновь я брёл в никуда, провожаемый пристальными взорами уличных фонарей, немых стражей нашей бескрайней тюрьмы. Мимо, ведомый порывами осеннего ветра, пролетел небольшой целлофановый пакетик; я не знал, где начался его путь, и не имел ни малейшего понятия, где он закончится, и уже через какие-нибудь десять пятнадцать минут я окончательно забуду о его существовании, но сейчас я заворожённо смотрел на его безвольный прекрасный танец марионетки. А может, мне всё привиделось? И не было на самом деле никакого дома на Серпуховской, меня не выгоняли с работы, а Карина и не думала мне изменять? Может, всё это лишь плод моего больного воображения, и вот-вот сейчас зазвонит телефон, и до боли знакомый, родной голос, взволнованно спросит, где я нахожусь, она ведь волнуется.

Сам не замечая, я ускорил шаг, теперь я уже знал, куда иду. Тут недалеко. Всего пару кварталов. Ведь это был всего лишь сон, дурацкий сон. Пора просыпаться. Пора, пора, пора….

Я замер напротив дома, высоко задрав голову. Это был мой дом, и вон там моё окно. Свет горит. Она ждёт меня. Может, она сейчас рисует, а может, смотрит какой-нибудь дурацкий сериал, никогда не понимал этого её увлечения, но старался принимать как данность. А может быть…

На мгновение показалось, что сердце замерло, а лёгкие сковало льдом. Медленно, словно в дурацком кино, распахнулась балконная дверь и вышел мужчина. Я знал его. Вяло потянувшись, он медленно достал из пачки сигарету, и, пару раз чиркнув зажигалкой, зажёг.

Это был не сон. Всё было наяву.

Вдруг я увидел, как балконная дверь вновь растворилась и я явственно различил до боли знакомый тоненький силуэт. Нет, этого я уже не вынесу.

Зажмурившись, я резко развернулся, и, что было сил, побежал вдоль улицы.

Я мчался в никуда, силясь сбежать от мыслей, роящихся в моей голове. За что? За что?

Внезапно, повинуясь нелепому инстинкту, я замер и поднял голову вверх. Прямо надо мной, на фоне тёмного беззвёздного небесного шатра, парила птица, словно сотканная из тысячи искр. Я видел её всего мгновение, и уже в следующий миг не смог бы детально воссоздать в памяти её образ. Но я видел её, и в этом не было ни малейшего сомнения. Феникс. Прекрасный феникс. Вечный сияющий символы неугасимой чистоты.

Я молча стоял напротив зеркальной витрины вездесущих магазинов. Стоял и смотрел на человека, вглядывающегося в меня из зазеркалья. Поймав мой взгляд, он ухмыльнулся. Я больше не сомневался. Сделав глубокий вдох, я развернулся и медленно направился к ближайшей станции метро. Ничто в этом мире не даётся просто так . Толкнув прозрачную дверь, я оказался в просторном холле, перегороженном по центру турникетами. Вам никогда не изменить свою жизнь. Пристроившись за тучной особой, я прошмыгнул в самое сердце метрополитена. Пожилой женщине в стеклянной будке было явно не до меня. Вам кажется, что вы молоды, и у вас столько времени, чтобы изменить жизнь, но это не так. Нет ничего более постоянного, чем то, что делается на время. Неторопливо спустившись по эскалатору, я медленно подошёл к полупустому пирону. Со временем люди прирастают к своей жизни, словно ветвями лозы сковывая себя всякими житейскими мелочами, привычками, страхами, отношениями, и вскоре уже неспособны пошевелиться. Я почувствовал, как задрожал камень под ногами, по лицу пробежала лёгкая ухмылка. Феникс, умирая, рождается вновь. Яркий свет прожекторов ударил мне в лицо, зажмурившись, я глубоко вдохнул и сделал шаг вперёд под аккомпанемент оглушающего гудка приближающегося поезда…

* * *

Тяжёлая массивная дверь офиса раздражённо скрипнув плохо смазанными петлями, открылась, и, пропустив через себя незнакомца, вновь нарочито громко хлопнув, закрылась.

– Приветствую, мы не ждали тебя так рано, – отозвался невысокий пожилой мужчина в странном костюме цвета спелого лимона, и туфлях, похожих на сочную клубнику.

Вошедший не отозвался. Лишь неопределённо повёл плечами, казалось, он не понял, что к нему обращались. Медленно оглянувшись, ни на чём не задерживая взгляд, он задумчиво оглядел себя, особенно долго разглядывая лицо, в отражении экрана телефона, словно впервые увидев.

– Марк, с тобой всё в порядке? – дрожащим голосом заговорила девушка с чёрными словно смоль волосами, нервно переминая в руках рукава практически безразмерного свитера.

– Марка больше нет, – внезапно выдал незнакомец. От неожиданности девушка подпрыгнула. Голос у него был резкий и рваный, будто он долгие годы хранил обет молчания и сейчас ему очень сложно говорить.

– Марка больше нет, – ещё раз, но гораздо тише проговорил он, задумчиво разглядывая свои ладони.

– И с кем же мы сейчас разговариваем? – тихо переспросил мужчина.

– Меня зовут Ганс.

Они сидели втроём на полу. Высокий короткостриженый парень, вытянув левую ногу, а правую согнув в колене, облокотившись на стену, выпускал вверх облака сизого, пропитанного никотином, дыма, высоко задрав кверху голову. Чуть левее, поджав под себя ноги, сидела смуглая девушка, укутавшись в огромный свитер, словно в кокон; она то и дело бросала несмелые, растерянные взгляды в сторону молчаливого соседа. И последний из тройки был пожилой мужчина, в нелепом аляпистом костюме. Устроившись на небольшой газете, он сложил по-турецки ноги и тихо рассказывал:

– Мне было шестьдесят четыре года, когда я очутился здесь. Это были времена застоя. Всем приходилось нелегко, а мне особенно. Мой сын погиб четыре года назад вместе со своей женой, оставив мне на попечение своего младшего сына Эрика, девяти лет от роду, и крошку Луизу, которой едва-едва стукнуло четыре. Других родственников у них не было, пришлось выживать. Думаю, ни для кого не секрет, что стоит перешагнуть через определённый возраст, ты резко перестаёшь представлять какой-либо интерес для окружающих. Ты стар, немощен, ты медленно передвигаешься, часто болеешь и многое забываешь. Такому, как я, было непросто найти работу даже в самые беззаботные времена, не то, что тогда. Но удача улыбнулась мне. Однажды мне удалось устроиться сторожем в ночную смену на ткацкую фабрику. Деньги, конечно, были небольшие, но другого выбора у меня всё равно не было, и я согласился. Так мы протянули несколько месяцев. Это были непростые времена, но мы справлялись. Эрик мне очень сильно помогал. Это был настоящий мужчина. Несмотря на юный возраст, он мужественно перенёс смерть родителей, и взялся опекать младшую сестрёнку, пока меня не было. Так же периодически ему удавалось устроиться на небольшую подработку. Помню, однажды он две недели работал у сапожника подмастерьем, или разносил утренние газеты. Школу, конечно, пришлось бросить, но другого выхода не было. Он и это перенёс, как подобает настоящему мужчине. Он был так похож на своего отца.

Но самое тяжёлое началось позже. В один холодный февральский вечер я проснулся в холодном поту, и понял, что это конец. Меня бросало то в жар, то холод, тело разрывалось на тысячи мелких кусочков. Я понял, что это конец. Знаете, такое чёткое осознание конца. Но, как ни странно, я не боялся смерти, я был готов к этому. Я был стар, я прожил хорошую жизнь и готов был поставить точку. Меня пугало совсем другое: два маленьких беззащитных существа, которые не выживут без моей опеки. Отчаяние захлестнуло меня. Помню, как я с трудом поднялся с кровати, и, шатаясь, попытался добраться до входной двери, чтобы позвать на помощь. Помню, как дрожащими руками ухватился за латунную ручку, и, навалившись всем весом, толкнул дверь. Внезапно произошло нечто, что в тот момент я не мог осознать. Дверь распахнулась и, влекомый тяжестью своего тела, я упал на пол. Но стоило мне переступить порог, как тяжесть внезапно исчезла. Ошарашенный, я сидел на полу незнакомого помещения, силясь понять, где очутился и, главное, как? Но самое главное, что я тогда, в силу сложившихся обстоятельств, не сумел осознать, было то, что я оказался абсолютно здоров.

Описывать подробно свою дальнейшую жизнь не вижу смысла. Если вкратце, то, придя в себя, я, ведомый свойственным мне любопытством, обыскал помещение, в котором оказался. Думаю, все догадались, о каком именно месте я говорю. В то время здесь была открыта всего одна дверь, за которой сейчас находится мой кабинет. За этой дверью я обнаружил небольшой чемодан, доверху набитый деньгами. Да, эта находка чуть не стоила мне последних капель рассудка. Но самое интересное то, что когда я, прижимая к себе это сокровище, вновь боязливо потянул на себя входную дверь, она вывела меня в мою квартиру, в которой мило посапывали ни о чём не подозревающие дети.

Найденных средств хватило на то, чтобы обеспечить им надёжное существование. Мы переехали в другой район. Эрик пошёл в школу. В лучшую школу в городе. Мне не надо было больше работать, и, самое главное, все мои старческие болезни словно улетучились, я чувствовал себя так, словно мне вновь двадцать лет.

Дети росли. И вскоре, когда мальчик был в состоянии позаботиться не только о себе, но и о своей сестрёнке, я ушёл. Точно так же, как это случилось в прошлый раз, только тогда я знал, что меня ждёт. Не спрашивайте, откуда, просто знал. Однажды я зашёл к юристу, чтобы убедиться, что моих средств детям хватит на много лет вперёд. И, выходя из его офиса, вместо того, чтобы попасть на улицу, вновь вернулся сюда. Только в этот раз я знал, что дороги назад нет. Я стоял здесь, на этом самом месте, где мы с вами сейчас сидим. А там, далеко-далеко, моё бездыханное тело лежало в прихожей. Вскоре приехавшие врачи поставили диагноз. Сердечный приступ. Это был одна тысяча восемьсот тридцать шестой год.

А спустя неделю внезапно открылась вторая дверь, напротив моего кабинета, и буквально через пару часов после этого ко мне присоединилась Анна. Здесь время идёт по-другому. От неё я узнал, что происходило в мире всё это время. Оказалось, у вас прошло больше сотни лет. Она пришла к нам из шальных восьмидесятых. Погибла во время разгона одного из мирных пикетов хиппи. Она из Нью-Йорка. А я, кстати, из Ганновера. Забавно, но здесь языкового барьера не существует. Мне, например, кажется, что я говорю на немецком, а Анна уверена, что на английском, ну а ты, как мне кажется, слышишь русскую речь. Но это не самая главная загадка этого места. Ты бы видел, какой шок мы испытали, когда открылась «твоя» дверь, и мы увидели весь мир с высоты птичьего полёта.

– Получается, вы здесь заперты? – не открывая глаз, медленно переспросил парень.

– Да. Получается, что так, – кивнул старик.

– И вы не знаете, кто это устроил? – выдохнув очередную струю дыма, вновь спросил он.

– Верно.

– Значит звонки, эмэйлы и прочее – не ваших рук дело?

– Не знаю что такое эмэйлы, но мне кажется, я знаю, о чём ты спрашиваешь. Да, ты прав, в тот день, когда ты перешагнул порог нашего скоромного пристанища, мы увидели тебя в первый раз. Мы не можем выходить наружу или как-либо контактировать с внешним миром, – на мгновение замешкавшись, сказал старик, – Мы знали, что рано или поздно ты вернёшься и останешься с нами навсегда. Не знаю, может быть, это рай, а может, наоборот. А может, мы попросту не достойны ни того, ни другого. Я не знаю. Но в одном я уверен точно: если мы здесь, значит, кому-то это нужно.

– Да, и похоже это всего лишь начало, – щелчком пальца откинув бычок в сторону, ухмыльнулся парень, и, задумчиво наклонив вбок голову, взглянул направо, на бесконечный коридор с сотнями, тысячами, десятками тысяч дверей.

– Все заперты? – спросил он.

– Именно, – подтвердил старик.

– Супер. Значит, ещё повеселимся.

Он сидел на краю мира, свесив ноги. На нём были рваные джинсы, красная клетчатая рубашка. С его шеи на мир пристально смотрела жуткая помесь льва и ястреба, вытатуированная столь искусно, что любого бросало в дрожь от одного вида мифического монстра. Его ноги, обутые в простые бежевые кеды, по щиколотку увязали в плотном свинцовом небе. Он сидел, а под ним простирался целый мир. Он сидел, слегка наклонившись, и задумчиво смотрел вниз. Смотрел прямо в её в глаза.

А там, внизу, в городе, словно плетью истязаемом струями ливня, распахнув окно и широко расставив руки, стояла она. Её короткие джинсовые шортики и лёгкая светлая рубашка насквозь промокли и никак не защищали от разбушевавшейся стихии, но она не замечала этого. Она стояла, высоко задрав голову, и её глаза, цвета неба, смотрели вверх, сквозь расстояние, сквозь непроницаемую серую завесу облаков, смотрели на него. И капли дождя медленно стекали по её щекам.

Она сделал глубокий вздох. И на мгновение закрыла глаза.

Ничто не кончено.

Примечания

1

(с) И.В. фон Гёте

2

(с) М.Ю. Лермонтов

3

(с) В.Г. Короленко