БЛАГОДАРНОСТЬ

Эльдару Намазову — за его готовность поделиться курьезными случаями и не только ими с автором книги. Без вас у меня мало, что получилось бы.

Чингизу Сафигулиеву — за его вклад в книгу и готовность помогать делом и словом.

Чингизу Юзбашеву — за доброту, бесконечное терпение и хорошую память. Вас не зря считали самым умным человеком в Институте государственного планирования, я целиком разделяю их точку зрения.

Всем тем замечательным людям, чьи имена я не стану перечислять здесь в силу самых разных причин и чей неоценимый вклад помог мне создать эту книгу.

 

 

29 февраля 2012 года. Прошел год после событий, описываемых в книге

Как же я устал, но ничего, самое важное, что могло случиться, случилось. Я шел к этому дню восемь с лишним лет. Через семь минут я вручу свои верительные грамоты королю Бельгии и стану Чрезвычайным и Полномочным послом в одной из самых влиятельных стран Евросоюза. А ведь все было не так сложно. Всего восемь лет ада, и я достиг своей цели. Я, мальчишка с городских окраин, всю жизнь сам выгрызавший себе дорогу, добился всего, о чем мечтал. Кто сказал, что мечты иногда сбываются? Мечты всегда сбываются. Стоит только захотеть и повернуться спиной к Богу. У меня получилось и то, и другое.

В моей стране посла моложе меня нет. Мне нет тридцати лет, а у меня уже ранг Полномочного и Чрезвычайного посла. Я это сделал, я и никто другой, это я жертвовал всем и вся, пока шел наверх, и я пришел. Как передать вкус победы, это чувство упоения?

Черт, я сразу после посла Анголы. Чему он так улыбается? Вручил грамоты, пожали тебе руку, и отваливай, нет, он должен интимным шепотом проныть королю, как он счастлив быть послом в его замечательной стране. Еще бы ты не был счастлив — после Анголы попасть в Европу. Здесь даже душ можно каждый день принимать, чего ты был лишен у себя на родине. А король чему улыбается? Надеюсь, улыбается он в предвкушении встречи со мной. Ага, наконец, моя очередь. Ну, что, вперед, и трепещи, Бельгия.

 

Глава I. 7 февраля 2011 г. Понедельник. День первый

Черт! Черт! Черт! Ну, конечно, именно меня должен был вызвать министр утром в девять. Стоит ли говорить, что сегодня понедельник?

Последние четыре года я — советник, что меня изрядно раздражает. Я созрел для ранга посла, и посла не куда–нибудь в Чехию, а в страну, где я смогу развернуться. А то пошлют в графство Люксембург, где население, как одна наша деревня, и буду я там руку графу–фермеру жать три раза в месяц.

Наверняка, об этом и пойдет речь на встрече с министром. То, что я готов к новой миссии, ни у кого сомнений не вызывает. Хотя, может быть, очередное задание. Встретить делегацию или проводить ее, очередная командировка. Надеюсь, на другой материк и как минимум на месяц. Благодать, целый месяц не видеть личика своей прекрасной половины. Собственно говоря, если я не буду видеть свою жену не месяц, а следующих пятьдесят лет, то не сильно расстроюсь. Совсем не расстроюсь, если быть до конца откровенным. Мечты, мечты!

— Господин Министр!

— Здравствуй, Арслан! Проходи. Должно быть, гадаешь, чем заслужил такую честь?

Я, глядя куда угодно, только не в глаза министру, склонил голову в знак почтительного согласия. Это у нас табу — в глаза министру смотреть нельзя. Как у дрессировщиков — они тоже не должны смотреть в глаза хищникам, правда, тут еще большой вопрос, кто кого дрессирует, и тем не менее. Министр, почтительно, в свою очередь, склонив голову перед красным телефоном, продолжил:

— Президент вызвал меня и дал поручение, совершенно небольшое, но ответственное.

Я задумался: последний раз министр под «небольшим, но ответственным поручением» имел в виду перевод своей 682-страничной книги на японский язык. По его мнению, то, что моей первой страной назначения была Япония и я там провел три года, давало все основания зачислить меня в профессиональные переводчики. За два месяца с этим не то что я, а завкафедрой японского языка нашего университета не справился. Именно на него я повесил этот перевод, а он на два дня опоздал. Воспоминание о том, что со мной сделали за эти два дня, начальник моего управления, замминистра и министр, заставило меня, выпрямившись, втянуть с шумом воздух.

— Я решил, что лучшей кандидатуры не найти. Только ты сумеешь собрать наших соотечественников, живущих за границей на III Съезд за полтора месяца.

Министр многозначительно смотрел на меня, ожидая бурного взрыва радости, я же показал всю ту работу мозга, на которую был в тот момент способен, чувствуя горячее желание перевести эту же книгу на арабский язык, которым не владел вовсе.

Полтора месяца, сегодня у нас 7 февраля, значит, Съезд состоится в двадцатых числах марта, в лучшем случае. Воспоминания о том, как мы проводили II Съезд в марте 2006 года грозили унести меня в места настолько далекие от министерского кабинета, насколько возможно. Все это вихрем пронеслось в моей голове.

Министр понял, что к столь прекрасной новости должен добавить что–то, что позволит надежде отечественной дипломатии и звезде международных отношений пережить шок.

— Арслан, я знаю, как давно ты ждешь ранга посла, я думаю, что твои организаторские способности могут приблизить этот «праздник со слезами на глазах», — и сам засмеялся своей шутке. — Если через сорок дней, 18 марта, я произнесу прощальную речь на Съезде, то ты уже в этом году получишь посла.

Я вздохнул. Речи, знакомые до боли. В результате первых двух съездов на свет появилось трое послов. Правда, двое из них отправились в ближнее зарубежье, но какими были съезды, такими и страны назначения…

Вихрь все еще бушевал у меня в голове, когда я, по–японски часто кланяясь, стал пятиться к двери. Уже практически у дверей кабинета, видя, что министр уткнулся в бумажки, и зная, что следом за мной зайдет помощник министра Вугар, которого я терпеть не могу, я завернул украдкой край ковра. Если мне повезет, глядишь, Вугар и растянется на глазах у министра, или как минимум споткнется. А что? Добро должно быть с кулаками, если б на моем месте был кто–то другой, так он после того, что сделал ему Вугар, не то, что край ковра завернул бы, а капкан перед входом в кабинет поставил бы на него или яму вырыл и половичком прикрыл бы.

Распахнув дверь в свою «камеру», я тоскливо оглядел отдел, начальником которого был. Тарана, в ранге атташе, дочь папы–замминистра. Байрам, референт, и даже папа, в прошлом директор завода, не может помочь ему стать хотя бы атташе. Мехти, атташе, — вот он, наша рабочая лошадка, которая вкалывает за весь отдел. Когда я смотрю на него, то вижу себя семь лет тому назад.

Пригладив волосы и вздохнув, я громыхнул:

— Мехти, и долго ты еще штаны будешь просиживать, ни черта не делая?

Мехти, который просматривал переписку МИДа с ООН за последние годы, испуганно вздрогнул. Мой вопль заставил Байрама оторваться от глянцевого журнала, где он разглядывал постаревшую и погрузневшую Британи Спирси, а Тарану закрыть пасьянс, в который она играла на ноутбуке. Я вздохнул, это был ежедневный ритуал «надо — покричать — на — Мехти — может — и — остальные — поработают».

— Сейчас я был на приеме у господина Министра. У меня для вас очень хорошие новости, а именно: нашему отделу выпала честь организовать III Съезд наших соотечественников, живущих за границей.

Тарана, продолжая разглядывать ногти, кокетливо улыбнулась:

— Ой, они все такие душечки, меня однажды в Женеве глава нашей общины там пригласил в ресторан.

Байрам заинтересовался:

— А девочки на Съезде будут?

Мехти, тяжко вздохнув, спросил:

— А на какое число назначен Съезд?

Тут я задумался: как им объяснить, почему плановое мероприятие, проводящееся раз в пять лет, в очередной раз будет устраиваться в порядке аврала? Ладно, лучше назвать дату, а там…

— 18 марта министр должен закрыть Съезд.

— Следующего года? — встрял Мехти.

— Мехти, я погляжу, ты у нас острить вздумал? У нас впереди целых сорок дней, чтобы провести Съезд на самом высоком уровне. Итак, нам нужен список лидеров общин, в первую очередь в странах ближнего зарубежья.

Я посмотрел на Тарану, которая владела парочкой иностранных языков, при этом как–то миновав стадию изучения родного языка и сказал:

— Этим займешься ты, сейчас же начинай всех обзванивать, и в первую очередь — Москву.

Тарана наморщила носик:

— Ну почему, раз ближнее зарубежье, значит я?

— Хочешь позвонить господину Баяндурлы?

Тарана напряглась и спросила:

— Это товарищ, который живет за границей с самого рождения и шикарно знает родной язык? А русского он не знает вовсе, вы представляете?

— Учитывая, что СССР покидал еще его дед, это выглядит вполне объяснимо. А вот твое незнание родного языка объяснить сложнее. Думаю, ты все–таки согласишься на СНГ?

Байрам гордо выпрямился в кресле, его орлиный профиль стал еще более орлиным. Да, в незнании родного языка его было трудно упрекнуть. Беда была в том, что ни одного другого языка он не знал.

— Байрам, ты звонишь в Турцию и Германию, это две самые большие тюркоязычные страны в Европе.

Мехти вжался в кресло, предчувствуя свое задание и понимая, что судьбу не обманешь.

— Мехти, ты обзваниваешь все остальные страны Европы, Штаты, Канаду, страны Ближнего Востока. Ребята, у нас сорок дней, и я хочу получить качество, а не поминки по своей карьере. И учтите, никто не освобождал наш отдел от ежедневной текучки. К шести часам я хочу получить первые результаты, то есть первые списки. Вопросы?

Тарана, улыбнувшись, как она считала, обворожительно, спросила:

— Списки чего, Арслан?

Я тихо застонал:

— Не чего, а кого. Списки представителей общин, которые почтят своим присутствием Съезд. Это ясно? Именно на этот предмет вы и обзваниваете их по спискам, которые остались еще с прошлого Съезда и должны были обновляться каждый год. Еще вопросы?

Мехти, испуганно глядя на меня, почти прошептал:

— Программа, продолжительность, тематика Съезда? Это то, о чем мы должны говорить, приглашая на Съезд гостей.

— Мехти, называешь дату, говоришь, что МИД оплачивает все расходы, а всю остальную информацию участники получат по электронке. Итак, у кого есть еще желание пообщаться? Обратите внимание, я не спрашиваю, есть ли у вас вопросы.

Как и следовало ожидать, вопросов не последовало и я, наконец, включил ноутбук.

 

Глава II. 8 февраля 2011 г. Вторник. День второй

Как там вчера Мехти говорил? Тематика, продолжительность, программа? Это называется концепцией Съезда. Я уже второй час сижу перед ноутбуком, а ничего, кроме «III Съезд соотечественников» не написал. Сначала вывел прописными буквами, а потом отжал Caps Lock и написал заглавными литерами. На это у меня ушло час десять минут. Зря мы вчера с друзьями до трех ночи мое новое задание отмечали. Последний тост был за наших соотечественников, которых судьба по всему миру раскидала. До этого мы пили за развитие двусторонних отношений между Нигерией и нашей страной, или Норвегией и нашей страной, не суть важно. Если я сейчас не выпью воды, моя голова разлетится на миллион осколков. Воды! Для того чтобы налить воду, надо дотянуться до графина. Почему его поставили у окна? Наверное, чтобы не разлить на документы. Разумно. До окна метра три, и я смогу их пройти. Так, хорошо, до стола Тараны я дошел. Молодец, еще три шага по направлению к окну.

Эх, пить–то надо меньше, особенно напитки, содержащие алкоголь. Теперь надо дойти до своего стола… Так, молодец, даже воду почти не расплескал.

Ну, что, вроде, мир вокруг обретает очертания. Надо посмотреть, как ребята справились со звонками, к тому же это отсрочит мою встречу с ноутбуком.

— Мехти, у тебя результаты уже есть?

— Я вчера успел обзвонить только страны континентальной Европы. Представители Франции, Италии, Австрии, Бельгии и Венгрии свое участие подтвердили, еще в восьми странах обещали дать ответ позже. В Нидерландах, Чехии, Польше, Хорватии у глав наших общин мобильные отключены, я через два часа буду звонить в наши посольства, чтобы озадачить их судьбой наших атташе.

— Тарана?

— Да?

Я окинул многозначительным взглядом ее декольте и ответил:

— «Да» в смысле все страны СНГ обзвонила?

— Ой, Арслан, знаете, только Москва, Питер, Тбилиси и Минск. Вы себе не представляете, как сложно дозвониться в Среднюю Азию.

— А в Киев, Кишинев? Прибавь к своему списку страны Прибалтики, там тоже наши русский знают, а то я про них как–то забыл и сделай над собой усилие, попытайся закончить свой коротенький списочек уже к вечеру сегодняшнего дня.

Тарана наморщила лоб, но, мгновенно обрела невозмутимость сфинкса. Наверняка вспомнила, что от этого появляются морщины.

Байрама я оставил напоследок.

— Арслан, только я собрался с мыслями, чтобы позвонить в Германию, как секретарша Самира попросила отремонтировать ей чайник. Ну, не мог же я отказать женщине! Я взял чайник, отвез в мастерскую, подождал пока отремонтируют, и привез обратно, а после шести я не обязан работать!

У меня в голове вертелось два вопроса: кто такой Самир и, если его назначили министром, почему я не в курсе.

Я решил начать с первого:

— Кто такой Самир?

— Ты его наверняка знаешь, он заместитель заведующего по хозяйственной части.

— Так значит, ситуация заключается в том, что секретарша помощника завхоза попросила тебя заняться ремонтом чайника? Ты знаешь, я не хочу, чтобы ты мне отвечал. Все, что я сейчас хочу от тебя, это чтобы ты вышел из кабинета и тихо закрыл за собой дверь, а вернуться можешь после обеда.

Каждый раз после таких разговоров я несся к начальнику отдела кадров и предлагал осчастливить наше посольство в любой стране таким ценным кадром как Байрам.

На что начальник отдела вполне благоразумно предполагал, что наше ведомство, будучи лицом страны, должно держать Байрама в резерве и посылать его в страны накануне разрыва дипломатических отношений с ними. Любые другие варианты могут привести к самым трагичным последствиям: начало войны с ядерной державой и, как следствие, аннексия нашей страны, приостановление членства в ООН, ОБСЕ, прекращение партнерства с НАТО, ЕС, разрыв отношений со страной, прежде дружественной нам. Всякий раз, признавая в душе правоту старого кадровика, любовь к Родине побеждала во мне инстинкт самосохранения. Именно это и привело к тому, что дольше всего Байрам работал в моем отделе, целых семь месяцев, что было его личным рекордом. Собственно говоря, ни у него, ни у меня выбора не было — других отделов, где бы он до сих пор не работал, просто не осталось. Его лицо, девственно чистое от интеллекта, пугало даже видавшую виды канцелярию.

Именно эти мысли, а также пространственный дебилизм, болезнь среди мужчин крайне редкая, поразила меня с новой силой и помешала мне выйти следом за Байрамом. Прямую связь между моими попойками и неумением ориентироваться в пространстве моя мама, не зная медицинского термина «пространственный дебилизм», называла проще: «нажрался вдрызг», чаще всего добавляя наречие «опять». Как бы то ни было, пройти через весь кабинет, не наткнувшись ни на один стол, было выше моих сил.

Я попытался сфокусироваться на экране ноутбука, отогнав мысли о Байраме в самый дальний угол моего сознания, где копил все свои самые затаенные обиды: тяжелое детство без отца, неудачный брак и, как следствие, нелюбимая жена, работа, где моя зарплата приравнена к зарплате официанта в престижном ресторане, и мало утешает, что в непрестижном ресторане официант получает меньше меня.

Как бы мне заставить себя поработать над программой Съезда? О, эврика! Если я до часу дня накропаю концепцию Съезда, то в час сам поеду, заберу свою малышку из школы. Единственное светлое пятно в моей жизни. Моя Миечка… Так, что–то я отвлекся. Концепция Съезда. Что может объединять людей разного возраста, положения? То, что они соотечественники, вернее, осознают себя таковыми. Не спрашивай, что страна сделала для тебя, спроси… Так, это уже было — еще Кеннеди предлагал задуматься над тем, что американец сделал для Америки. А вот это может звучать вполне приемлемо: «С Родиной, для Родины». Очень ничего, как–то даже вдохновляет. Отлично, слоган есть, а это 80 процентов успеха, если не 90, теперь нужна «вода», которая и будет концепцией. А вот это я могу сделать и после того, как заберу Миечку из школы. Побалую и ее, и себя — поедем выпьем ее любимый горячий шоколад, и пусть ее мама хоть лопнет от злости.

— Трещотка моя ненаглядная, ты же не хочешь, чтобы папа оглох на правое ухо?

— Пап, ты знаешь, твое левое ухо мне тоже дорого.

Вот, сразу видно, что мое сокровище: кто еще в свои неполные семь лет может так посадить отца на место?

— Умничка, а теперь помолчи, а то папе дядя министр звонит, ты же не хочешь, чтобы папа остался без работы?

— Очень хочу, но кто бы у меня спрашивал. Все, молчу, — заметив мой негодующий взгляд, она обиженно вжалась в спинку кресла.

— Господин Министр!

— Арслан, что такое? Тебя нет в кабинете?

Действительно странно: обеденное время, а меня нет в кабинете.

— Господин Министр, я вышел руки вымыть, еще две минуты, и я в вашем кабинете.

— Арслан, за две минуты ты успел бы вернуться с обеда, а так через минуту чтоб как штык!

— Малыш, я знаю, ты у меня умница, и папу все равно любишь. В субботу мы обязательно поедем в «Coffee», ладно? А сегодня вечером я вернусь пораньше и почитаю тебе сказку, ладно?

Малыш помотала головой в знак согласия, но в ее глазах сосредоточилась вся скорбь мира. Какой же я подлец, ничего, солнышко мое, повзрослеешь, все поймешь.

 

Глава III. 9 февраля 2011 г. Среда. День третий

— Байрам, что у нас с Турцией, Германией?

— Арслан, я позвонил, но они сказали, что хотят поговорить с Мехти. Что им сказать?

— Что Мехти позвонит. Мехти, слышишь?

— Так я и знал, что этим закончится.

— Что такое? Бунт на корабле?

Тут вмешалась Тарана. По ее юбке можно было сказать, что сегодня нечетный день. Это у нас в отделе было что–то вроде традиции: по четным — декольте, в котором мог утонуть «Титаник», а по нечетным — юбки, настолько короткие, что напоминали, скорее, канаты с этого злосчастного «Титаника». Таким образом она пыталась соответствовать образу скромной госслужащей.

— Арслан, а вот я уже всем позвонила, и в Среднюю Азию, и в Прибалтику, все обещали приехать. Они спрашивают, что нам привезти?

— Тарана, попроси ткань, а то у нас в стране, судя по твоим нарядам, страшный дефицит материи. Мехти, что у нас с лидерами общин, чьи мобильные выключены?

— Обзвонил те посольства в этих странах, где есть ребята из нашего управления, обещали помочь. С Чехией грустно, там всего полторы тысячи наших, включая работников посольства, и среди них ни одного из нашего управления, а остальные… Ну, сами понимаете.

Да, что–что, а это я понимал, иногда мне наше министерство Национальный олимпийский комитет напоминает, где Федерации разных видов спорта соревнуются между собой — кто больше золотых медалей возьмет. Если бы это еще общему делу помогало, а то у нас управление с управлением не разговаривает, а уж чтоб одно другому помогало, это же вообще из области фантастики. Кто у меня в Чехии? Отголоски бурной студенческой молодости… По–моему, я с ней на студенческом фестивале в Праге познакомился, и зовут ее Барбара. До сих пор на Новый год обмениваемся поздравлениями. Интересно, если я ее попрошу отыскать соотечественника, у которого бабушка была из наших, она решит, что я двинулся окончательно, или порекомендует мне психотерапию, которая вернет меня в ряды людей, считающих себя нормальными?

— Мехти, как звать нашу пятую колонну в Чехии?

— Нашу кого?

Эх, все у него хорошо, только вот вся его эрудиция на знаниях, почерпнутых из «Мурзилки», заканчивается. Если только он этот журнал читал, что под большим вопросом.

— Фамилию лидера нашей общины в Чехии сбрось мне на электронку. Я попытаюсь со своим старым товарищем по этому вопросу связаться.

Тарана, услышав словосочетание «старый товарищ», иронически усмехнулась. Я бы ей «усмехнулся», но, увы, на работе не пройдет. Вот вне стен нашего родного ведомства… Эх!

— Байрам, сегодня ОБСЕ проводит семинар, приглашение направили к нам в отдел. От тебя требуется: все то время, что будет идти собрание, — присутствовать. Твое присутствие будет выражаться в молчаливом, подчеркиваю, молчаливом, участии. Пожалуйста, запомни, что ты последний человек, которому, делегируют полномочия выражать позицию МИДа по какому–либо вопросу.

Родители Байрама мечтают, чтобы он женился на Таране, справедливо полагая, что такому Эйнштейну, как он, нужна такая ушлая девица, как Тарана, да и пост папочки делает ее привлекательной невестой. Правда, Тарана, будучи весьма умной и наблюдательной девицей предпочитает держать Байрама на максимальном расстоянии, для чего в ход идут флирт со мной, а также степлер, дырокол и другие канцтовары, летающие в сторону Байрама, когда он под давлением родителей пускается на ухищрения. Впрочем, все его ухищрения сводятся к тому, что время от времени он ведет себя как развязный бабуин во время брачных игрищ.

— Тарана, ты сегодня поедешь в университет, на факультет международных отношений и будешь пытаться расписать достоинства деятельности волонтера в МИДе во время весенней практики. Она у них как раз в середине февраля начинается, и учти: если у тебя улов будет меньше трех студентов, то нам придется очень сложно. Выглядишь ты сегодня очень даже ничего, так что: «Родина сказала «надо» — комсомол ответил «есть». Губки подкрасишь, и вперед.

— А я в комсомоле не состояла, я даже пионером не была — не настолько стара.

При слове «стара» я, который успел побыть пионером, поморщился.

— Мехти, тащи свой стул к моему столу, будем думу думать. У нас есть слоган для Съезда, осталась самая малость — разработать концепцию, как заставить диаспору работать. Что ты думаешь: если в каждой стране, где наших больше десяти тысяч, создать сеть организаций, самым плотным образом сотрудничающих с нашим же посольством?

— Не пойдет, Арслан.

— Почему?

— Потому что получится громоздкая сеть, сжирающая огромные деньги и не умеющая работать оперативно. Я бы предложил в столице каждого государства посадить по фасилитатору, сделать эту позицию оплачиваемой. Фасилитатор же будет связующим звеном между посольством и активистами диаспоры.

— Молодец, Мехти, вполне разумно.

— А что вы думаете по поводу тематики Съезда?

— Я думаю, если мы сосредоточимся на стратегии и наконец выработаем общую, то это будет и программой, и тематикой. Как у тебя с приглашенными?

— Сложно, Арслан, люди и хотели бы приехать на родину, но за месяц предупреждать их, когда у всех расписание планируется как минимум за полгода, несерьезно.

— Мехти, или мы на своих плечах вынесем этот Съезд, или нас вынесут на плечах из министерства со всеми почестями, которые полагаются нам по протоколу.

— Не хочется как–то, я слишком молод.

— Да и я, знаешь ли, не стар. Ладно, мне пора во французское посольство, посмотрим, с какой радости первый секретарь просил о встрече.

— Арслан, а если у Тараны не получится с волонтерами, что тогда?

— Ну, я думаю, что хоть каких–то она зашанхаит, будем надеяться, что толковых.

Зайдя в посольство Франции, я поразился тому, как они умудрились престижный особняк в исторической части города превратить в ресторан с отличным вином.

— Здравствуйте, господин Перрен.

— Здравствуйте! Спасибо, что отозвались.

— По–видимому, вы не удивитесь, если я скажу, что это моя работа.

— Вы уж извините, что побеспокоил, у меня к вам очень личная и очень деликатная просьба.

Я насторожился. О чем он может попросить? В прошлый раз двух англичан — знакомых атташе посольства — пришлось из полиции вызволять из–за того, что пьяную драку устроили. Мне это в 50 баксов обошлось, а он так смущенно на меня посматривает. Как минимум стольник, если нечто подобное. Небось женщина замешана. Шерше ля фам, так сказать.

— Тут такая незадача вышла, моя дочь попросила натуральные пивные дрожжи привезти, во Франции это страшный дефицит, как выясняется. Ваши доблестные таможенники, досматривая мой дипломатический багаж, изъяли у меня пивные дрожжи и отправили их на экспертизу. Экспертиза распознала в них пивные дрожжи, что меня совершенно не удивило. Это произошло через два месяца после изъятия. Моя девочка ревет в три ручья, ей 12 лет и надо срочно поправиться, а то Бернар, который сидит с ней за одной партой, любит Фанни только потому, что у нее… Ну, вы сами понимаете.

Тут он сделал жест, изобразив самые выдающиеся достоинства Памелы Андерсон. Действительно, я не ошибся, женщина замешана. Я представил себе рядом с Миечкой какого–нибудь Самеда, который заставит ее реветь и понял, что, по–видимому, со временем тоже буду пытаться провезти пивные дрожжи контрабандой.

— Когда вы летите во Францию в следующий раз?

— Уже завтра.

— Рейс все так же в самое удобное время, в шесть утра?

— Вы совершенно правы.

— Завтра в 5 утра буду в аэропорту, попробуем убедить таможенников в том, что пивные дрожжи точно так же пивные дрожжи, как в прошлый раз.

— Я ваш должник. А у вас как дела? Я считаю, что в министерстве нет человека более заслуживающего ранга посла, нежели вы. Наступит день, когда я обращусь к вам «господин посол»?

Наступит, наступит, если все обойдется без жертв и во время съемок, то есть Съезда, ни одно животное, кроме меня, не пострадает, тогда этот день наступит прежде, чем я выйду на пенсию. Если бы я жил во Франции, то к его возрасту стал бы как минимум замминистра. Там что такое блат — не знают. И блатных у них даже в тюрьмах нет. Я улыбнулся, и, расшаркиваясь, поблагодарил за понимание и заботу.

 

Глава IV. 10 февраля 2011 г. Четверг. День четвертый

— Огромное спасибо, что приехали, — тут у Перрена глаза увеличились раза в два — ага, это он пятно на брюках заметил. Я, конечно, его застирал после того, как любимая женушка в припадке ревности вылила на меня мой кофе, думая, что в полпятого утра я еду к любовнице, но мокрое пятно размером в Российскую Федерацию на атласе мира в масштабе 1:25 000 000 на моей левой брючине явно его смутило. Мы стояли в VIP зале нашего аэропорта, который отличался от обычного зала ожидания только тем, что цены в баре были не просто высокими, а очень высокими. Чеканным шагом подойдя к таможеннику и пробуравив его взглядом, я произнес:

— Арслан Галибов, МИД.

Парень, окинув свою форму долгим взглядом, ответил:

— Фарид Акифов, Таможенный комитет.

«Таможенный комитет» он произнес по слогам. Мальчик оказался не без чувства юмора, что было приятным сюрпризом.

— Брат, ты этого человека видишь? Либо он проносит пивные дрожжи на борт этого корабля, либо ты белым лебедем летишь на границу, где контролируешь провоз мандаринов на территорию нашего государства.

— Арслан, так ведь неположено.

— Неположено мне в четыре утра из дома выезжать, чтобы пообщаться с тобой на предмет пробелов в нашем законодательстве. У него уже ликвидировали упаковку дрожжей в прошлый раз?

— Ликвидировали.

— Экспертизу они прошли?

— Прошли.

— Их ему вернули?

— Вернули.

— Вывезти он их может?

— Только после экспертизы.

Я понял, что на этом мои запасы терпения и терпимости исчерпаны.

— Значит, все–таки мандарины? — было, наверное, на моем лице что–то такое, что заставило его ответить:

— Ну, можно, наверное, в качестве исключения. Но первый и последний раз.

— Люблю сообразительных людей. Вот умница, далеко пойдешь.

Если не поскользнешься на паркете, думал я, возвращаясь в город. Начало седьмого, на работу еще рано. Домой ехать после грандиозной истерики моей благоверной тоже как–то не хотелось. С женой мне, конечно, крупно повезло. Когда я женился на Асли, это была милая девочка, дочь моего шефа, что тоже в какой–то степени придавало ей шарм. В наибольшей степени, если быть до конца откровенным. С тех пор прошло семь лет, ее отец умер через год после нашей свадьбы, так что с тем же успехом я мог жениться на своей однокурснице, которую действительно любил. Моя жена особа не только яркая, но и весомая — весом под восемьдесят килограммов. Она пыталась, конечно, похудеть, но как–то очень недолго и не очень старательно… В принципе, все не так плохо, когда она здесь, а я за границей. То, насколько мы ладим, прямо пропорционально количеству границ, разделяющих нас — чем больше границ, тем лучше ладим. Все то время, что я провел в Японии, а она была дома очень плодотворно сказалось на нашем семейном союзе, да и в командировки никто чаще меня не ездит. Вот только по девочке своей я очень скучаю. Но уж лучше я буду скучать по ней, чем она будет слышать наши скандалы через день в лучшем случае. А в худшем — каждый день. Когда я вижу, как Миечка вздрагивает, когда я обращаюсь к Асли или Асли ко мне, — я понимаю, что мою девочку мало чем можно будет испугать по жизни. Поеду я в кафе, позавтракаю, а там уже можно будет отправиться на работу — единственное место, где у меня все получается.

А вот и моя любимая забегаловка, круглосуточное кафе, «Звезда» называется. От «звезд» здесь только холод и пыль, возможно, звездная. Зато цены рассчитаны на тех, кто живет на одну зарплату. Обычно здесь не протолкнуться, но сейчас я единственный клиент. О, и девочка официантка, новенькая, очень даже ничего.

— Девушка, не угостите одинокого путника чашкой чая и бутербродами с сыром?

— А ваша жена не готовит вам завтраки?

Вот когда можно похвалить себя за то, что не носишь обручальное кольцо.

— Была бы жена, обязательно готовила бы, а так один я, как перст, одинешенек, — ну, соврал я, соврал, а кто не соврал бы, глядя на ее ножки. Вон как быстро и чай принесла, и губки подкрасила.

— А вы не хотите со мной позавтракать?

— С удовольствием, только мне не положено.

— А мы об этом никогда и никому не скажем. Это станет нашей первой тайной.

Услышав про первую тайну, она испуганно присела на краешек стула и опустила глаза, так, как будто сама была ошарашена своей смелостью, и я, наконец, смог сосредоточиться на более подробном обозрении ее груди. А не такая она и ушлая девица, каких обычно берут сюда на работу. Пожалуй, разведку боем придется отложить до следующего посещения.

— А как вас зовут?

— Марьям. А вас?

— Арслан. Давно работаете здесь?

— С января, как сдала сессию в университете.

— А вы еще и в университете учитесь?

— Нет, я в университете учусь, а здесь еще и работаю.

Молодец, девчонка: как меня посадила на место. Надо же, меня уела, обычно женщины штабелями укладываются передо мной… Становилось все интереснее.

— А на каком факультете?

— Межотношений.

— И какой курс?

— Четвертый, и не пытайтесь сосчитать, сколько мне лет.

— А я с удовольствием посчитаю и получу 18 лет, хотя выглядите вы на 15.

— А вот и нет. У меня не получилось сразу поступить на факультет, который я сделала своей целью, и все пыталась и пыталась раз за разом…

— Значит, вам лет двадцать?

— Знаете, каждый год у меня поэтапно получалось набрать баллы для учебы на филфаке, истфаке, и когда на третий год баллов хватало чтобы стать студенткой юрфака, я едва не сломалась. И только с четвертой попытки я своего добилась.

— Ну, что ж, Марьям, вас за это можно только уважать.

— А вы чем занимаетесь?

— Я очень удачно поступил на факультет международных отношений сразу, и теперь работаю в МИДе.

— Ой, правда? — у нее это вырвалось как–то совершенно по–детски. — Вы знаете, это моя мечта поработать в МИДе практиканткой. Но, наверное, для меня это нереально?

— Посмотрим, чем я могу помочь вам.

Мы проговорили около двух часов, я едва не опоздал на работу, чего не наблюдалось за мной со времени рождения Миечки. Мы обсуждали политику на Ближнем Востоке, сложности однополюсного мира, проблемы глобализации, и я вышел совершенно покоренный. Вот уж не думал, что такое сокровище можно отыскать в обычной забегаловке. В МИДе я ей практику, конечно, делать не буду, Тарана ее с удовольствием просветит насчет моего семейного положения, но вот что–нибудь придумать для нее надо. Уже через 15 минут в полной боевой готовности я зашел к себе в террариум.

— Тарана, что у нас с волонтерами?

— Как–то не очень густо, по–моему, ребят совершенно отталкивает неоплачиваемая тяжелая, неблагодарная работа и тот максимум, который они могут из нее извлечь.

— О каком максимуме ты говоришь?

— Я решила подсластить пилюлю и пообещала, что ты им рекомендательные письма подпишешь. Ну и всю остальную ерунду насчет консульских знаний, полученных из первых рук, тайны дипломатической службы — все довела до их сведения.

— Молодец, хвалю за сообразительность.

— Служу Отечеству! — отсалютовала Тарана, одновременно изогнувшись в почтительном поклоне. Нравится она мне: и симпатичная девочка, и в меру умная, и от Мехти не шарахается, хоть он и ездит на метро. А то, что не работает, так ведь и для этого привычка нужна, а у нее нет таковой.

— Байрам, а ты чем меня порадуешь?

— Шеф, вчера на конференции все в порядке было, пока этот, который руководил всем этим делом, не предоставил слово работнику МИДа.

— Спаси и помилуй Аллах! Чему была посвящена конференция?

— Я не совсем понял: там же все на английском было. По–моему, что–то о гражданстве.

— А разве синхронного перевода не было? — это уже Тарана заинтересовалась.

— Так мне ведь Арслан запретил через наушники синхрониста слушать.

— Ты понимаешь, Байрам, даже мне как–то смешно думать о том, что работник МИДа не знает английского. А когда люди видят дипломата, не знающего английского им становится не то, что смешно, а очень весело. Ладно, что ты думаешь насчет проблем предоставления гражданства? Нет, подожди, дай мне минуту, я должен осмыслить, что ты это озвучил на конференции.

— А я не озвучил, там был пресс–секретарь ОБСЕ, Айдын, твой однокурсник, он, когда увидел, что слово предоставили мне, сказал, что время поджимает и надо сделать перерыв на кофе. А после перерыва сразу сам взял слово.

Господи, пронесло, спасибо тебе. Надо позвонить поблагодарить Айдына, а то после того, как Байрам на конференции, посвященной очередной годовщине независимости Украины, отдал Крым России, я его две недели из кабинета не выпускал, все боялся, что ребята из наших посольств в России и Украине отловят его где–нибудь в коридоре и побьют.

— Мехти, как у тебя с обзвоном?

— Наконец добрался до стран Латинской Америки, там наших раз–два и обчелся. Может, не стоит с ними связываться?

— Вот обочти да обзвони сначала их, а потом решим, стоит с ними связываться или нет. Я до сих пор не знаю, какой бюджет у Съезда.

— А что, логистикой тоже будем мы заниматься?

— При мне попрошу не выражаться, — сказал Байрам, надвигаясь на Мехти.

— Успокойся, знаток русского языка, — сказала Тарана, — логистика — это дорога, гостиница, питание, в общем, все то, чем ты заниматься не будешь. Ни в коем случае.

Да, в прошлый раз, когда я поручил Байраму расселить гостей из Швеции, он в двухместный номер заселил мужчину и женщину. По его представлениям, все жители Швеции — это горячие парни и девушки, а представления у него сформировались после просмотра бесчисленного количества шведских фильмов, которые снимал далеко не Бергман. Это все я узнал на следующее утро, когда увидел советника министра иностранных дел Швеции в помятом костюме. Шведы, в свою очередь, решили, что это местный обычай, и даже не пытались расселиться сами по себе. Советник же, дабы не смущать коллегу, спал на диване одетым, чем и объяснял свой помятый вид.

Я тогда долго пытался, проследив всю родословную Байрама, рассказать все, что я думаю о всех его предках. Особенно о прямых предках, которые дали ему возможность появиться на свет. Впрочем, теперь он знает, что, если швед и шведка путешествуют вместе, это еще не значит, что перед ним шведская семья.

— Ты правильно понимаешь ситуацию, Тарана. И даже догадываешься, кто этим будет заниматься?

— Не без того, Арслан. Только мне нужен хотя бы приблизительный бюджет Съезда.

— У меня завтра встреча с министром по этому поводу. Будем надеяться, что это чуть больше, чем 10 долларов в день на человека.

 

Глава V. 11 февраля 2011 г. Пятница. День пятый

— Здравствуй, Арслан.

— Доброе утро, господин Министр.

— Итак, как прошла неделя? Чем порадуешь?

— Все идет по плану, господин Министр. Мы обзвонили почти все страны, где наши общины работают.

— Почему почти?

— Потому что в нескольких странах, где в посольствах нет работников нашего управления, нам не оказывают содействия.

— Да, аналогии нашего министерства с «12 стульями» каждый год просматриваются все четче и четче.

Я, скромно опустив голову, разглядывал узор на ковре. Еще полминуты, и я подпорчу кровь Рамизу, который хоть и младше меня, а уже сидит в Европе, правда, только первым секретарем, но все равно обидно. В принципе, в Польше у нас и проблем не было, мы на главу нашей общины там, как белорусские партизаны, вышли окружными путями, но случай–то подходящий.

— А в каких странах проблемы, говоришь?

— Вы знаете, со всеми остальными странами мы решили, задействовав личные связи, — тут я вспомнил про висящего в воздухе чеха и понял, что лететь мне в Чехию, если Барбара не ответит, но отвлекать внимание министра от Рамиза не хотелось, — но в Польше у меня ни друзей, ни знакомых.

Я почти не врал: друзей и знакомых в Польше у меня не было, а вот то, что друг главы общины — коллега племянника моей троюродной сестры, само собой, министру знать необязательно.

— Кто в Польше отвечает за работу с диаспорой?

— Рамиз Рамизов, первый секретарь.

— Разберемся, что у тебя еще?

— Господин Министр, я должен хотя бы приблизительно знать бюджет нашего Съезда, иначе нам дальше тяжеловато придется.

— Понимаю, ну что ж, порадовать мне тебя нечем: участников должно быть не меньше полутора тысяч человек. Два дня Съезда, дорога, проживание участников — и мы должны уложиться в миллион.

— Фунтов стерлингов? Тогда этого хватит.

— Не ерничай, Арслан. Я до сих пор не знаю, как мне удалось выбить эти деньги, начинали с 500 000.

— Этих денег хватило бы с условием, что участники Съезда живут у работников министерства финансов на их полном обеспечении.

— Я им предложил практически то же самое, что и подвигло их на увеличение суммы.

— Господин Министр, но такая же сумма была и пять лет назад. В смысле, инфляция обошла стороной министерство финансов?

— По–видимому…

— Господин Министр, тогда в странах Латинской Америки — в Мексике, Чили, Перу — в общей сложности несколько тысяч наших живет. В свете вновь открывшихся обстоятельств пригласим только представителя Мексики. Да и из стран поближе тоже придется участников подсократить.

— А количество за счет кого достигать будем?

— За счет выходцев из Грузии, России — дешево и сердито. Опять–таки Украина, Турция.

— Неплохо, неплохо. Хорошо, Арслан, держи меня в курсе.

Выходя от министра, я подумал, что в ближайшее время надо будет подкинуть ему идею, которая повергнет управление Рамиза в глубочайшее уныние. Нужно бы подумать, что именно относится к их компетенции, да посложнее.

Зайдя в свою «камеру», я увидел Тарану в шифоновой блузке, которую при желании можно было принять за ночную распашонку.

— Мехти, если ты перестанешь пялиться на Тарану и соизволишь протянуть мне хотя бы предварительные списки участников Съезда, я буду тебе премного благодарен.

— Арслан, это очень предварительные списки, вполне возможно, к 16 марта, когда участники начнут съезжаться, они изменятся процентов на 80.

— Спасибо, что проинформировал. Нам к понедельнику нужно подготовить программу Съезда. Кто завтра выйдет на работу, чтобы помочь Мехти?

Тарана с Байрамом переглянулись, она вздохнула и сказала:

— Ладно, все равно мне завтра делать нечего, предки идут на годовщину любимого троюродного брата маминого дедушки, единственное развлечение которого было воевать с женой.

— Так это она его в могилу свела? — Мехти уставился на Тарану.

— Как же! Через месяц после нее скончался.

— Видно, смысл жизни потерял после ее смерти, — неудачно пошутил я и, чтобы как–то загладить, расхохотался.

— Не сказала бы, что так сразу и потерял, видели бы вы, с какими почестями он хоронил «поверженного врага», — усмехнулась Тарана, — его похороны совершенно без помпы прошли.

— И даже в светской хронике это событие не осветили? Как же ты упустила такую возможность погламурничать? — протянул я.

— Издеваетесь?

— Да ни за что на свете, и пока я не увижу готовую программу Съезда, ты — мое все. Значит, в субботу Мехти и Тарана работают, а ты, Байрам, в воскресенье со мной поедешь в аэропорт встречать господина Мурасаки.

— В воскресенье?! — в его голосе слышалось столько неподдельного изумления и муки, что я на какое–то время засомневался в своем рассудке. Может, я свихнулся и попросил его слетать со мной на Луну?

— Воскресенье — это седьмой день недели. Иногда в этот день работают, если того требуют чрезвычайные обстоятельства.

— В моем случае, свободное воскресенье — чрезвычайное обстоятельство, — ехидно добавил Мехти.

— Терпи, казак, атаманом станешь.

— Ага, как же, скорее Байрам атаманом станет, чем я послом.

— Ну, ты! Что значит «атаманом станет», я министром стану.

— Именно это Мехти и хотел сказать, — примиряюще сказал я.

— А Байрам слова, состоящие из большого количества букв воспринимает как оскорбительные, — вставила Тарана.

— Чего?

— Ничего, Байрам, она говорит, что твой словарный запас нужно развивать. Слов тебе надо знать больше, — пояснил я, понимая, что моя последняя фраза привела Байрама в глубокую задумчивость. Глубокая задумчивость Байрама как феномен оставалась явлением до сих пор неизученным и малопонятным, а оттого и пугающим.

— Ладно, ребята, за работу, а я на обед побежал.

У всех троих были такие изумленные лица, как будто я сообщил им, что решил исполнить стриптиз на рабочем столе. У министра в кабинете. И чего они так поражаются тому, что я хочу уйти по личным делам — бывало же, что я на обед выходил и не только потому, что Медину надо было из школы забрать. Правда, что–то я сейчас ничего подобного вспомнить не могу, но наверняка было.

— Привет, Марьям.

— Здравствуйте, Арслан.

— Чем порадуете?

— А на что вы рассчитываете?

— О, задавая такие вопросы мужчине, вы не боитесь нарваться на откровенный ответ?

— А я вообще мало, чего боюсь.

— Вы себе не представляете, как меня привлекают бесстрашные женщины.

— Я себе не смогла бы представить, как вас привлекают страшные женщины.

Ух ты какая! Меня так отшить! Меня, которого половина МИДа боится из–за моего длинного языка, предпочитая выговор в личное дело моему выговору?! Ладно, Марьям, посмотрим, кто кого.

Через час я выходил совершенно обескураженный. Остались, оказывается, женщины, читавшие Торнтона Уайлдера и мечтающие встретить Теофила Норта…

Так, так, звонок из–за границы. Не боясь остаться в позе Венеры Милосской, обе руки даю на отсечение, что кто–нибудь из участников Съезда. Ну, началось, и да хранит меня Аллах.

— Hello, Арслан!

— Hello!

— Это миссис Джафарлы, из Иллинойса вас беспокоит.

— Слушаю вас, миссис Джафарлы.

— У меня возник вопрос по поводу предстоящего Съезда, и я решила своими сомнениями поделиться с вами.

Ну, поехало — теперь либо будет просить оплатить дорогу ее внучки, либо потребует бизнес–класс вместо эконом–класса.

— Вы знаете, нам рекомендовали из Франкфурта лететь исключительно нашими национальными авиалиниями, а это создает определенные неудобства.

Так, если я у нее сейчас спрошу, какие именно неудобства, батарейка телефона у меня сядет окончательно.

— Миссис Джафарлы, если вы оплатите разницу билетов между нашими авиалиниями и иностранными, то можете выбрать любую.

— Да? Вы знаете, может это не самая плохая идея летать нашими авиалиниями? В конце концов, этим мы поддерживаем экономику родной страны…

Она говорила еще минут пять, пытаясь абсолютно разубедить и себя, и меня, что совершенно не жадничает, а полетит нашими авиалиниями из идейных соображений.

 

Глава VI. 12 февраля 2011 г. Суббота. День шестой

Суббота. Сегодня можно и до девяти поспать. Совсем я завертелся и забыл: я же сегодня обещал Миечку в «Coffee» взять, лишь бы моя благоверная с нами не увязалась. Иначе «Coffee» на какое–то время оперу La Scala будет напоминать. Во всяком случае, сцена, которую закатит Асли, по драматизму ни одной из опер Верди не уступит.

Честно говоря, я тоже хорош — за восемь лет брака давно пора было бы махнуть на нее рукой и, заткнувшись, слушать все, что она несет. Личность она у меня яркая, причем настолько, что впору солнцезащитные очки надевать, чтобы глаза не выжечь.

Уже через два часа я высадил донельзя довольную Миечку перед домом, а сам отправился на свою «каторгу». Первым, кого я увидел, был понуро бредущий по коридору Мехти. Завидев меня, он как–то обреченно вздохнул и двинулся ко мне.

— Арслан, наша дипломатия понесла тяжелую утрату. Сегодня скончался один из основоположников дипломатии нашей страны Аскер Аскеров.

— Мехти, даже у диктора, который сегодня сообщит об этом в вечерних новостях, будет более счастливый вид. Потому что он будет выглядеть так, как будто говорит о смерти любимого дядюшки, а у тебя такой вид, будто ты похоронил всю семью.

Мехти потянул мочки ушей, сплюнул три раза через плечо, почесал себя, и только мой крик: «В Европе 15 века тебя сожгли бы за колдовской обряд, не вздумай при испанцах что–либо такое сделать, они тебя и сейчас сожгут!», — остановил его.

— Так что тебя так опечалило, ему лет 80 было?

— 78. Доживи он до 80, его наградили бы орденом, и тогда его похоронами занималось бы правительство, а так его похороны поручили нам.

Тут на моем лице появился еще более скорбный вид, нежели у Мехти, и ничего лучшего, чем самому схватиться за сердце, я не нашел.

— Когда похороны?

— Сегодня в четыре.

— Где наша инструкция по проведению похорон? Немедленно мне на стол, позвони Байраму, пусть сейчас же едет в министерство. Если, конечно, сумеет найти к нему дорогу в субботу.

— Инструкция уже у вас, Байрам сейчас подъедет.

— А…

— Тело в морге, — не дожидаясь моего вопроса, ответил Мехти.

Я только покачал головой, порой Мехти меня так удивлял, что весь мой словарный запас сводился к междометию «ух».

Зайдя в кабинет, я посмотрел на инструкцию по проведению похорон, которую разработали еще в прошлом веке и с тех пор только совершенствовали. На сегодня она насчитывает 347 пунктов для очень важных персон, отошедших в мир иной на посту, 248 пунктов для очень важных персон в отставке и 162 пункта для лиц в отставке. Мне всегда казалось, что это единственный случай, когда уровень оказываемых почестей не слишком волнует тех, кому они оказываются. Где–то нам сегодня повезло, покойный уже лет десять как помахал ручкой МИДу. Так, венки надо заказать самому, а то я как–то поручил это дело Таране, так она венок из герберов, лилий и орхидей заказала. Нам счет выставили, который министерство отказалось оплачивать, «нецелевое расходование средств», видите ли. Хорошо хоть отец Тараны все это торжество духа флориста–дизайнера оплатил, а то венок стоил столько же, сколько мой ноутбук. Байрама послать договариваться с муллой — уж скольких похоронили, а любо–дорого смотреть, как он с духовными лицами ладит.

— Мехти, во сколько тело доставят в зал для прощания?

— В два, а у вас в это же время встреча в немецком посольстве с их атташе.

— Пригласи его в министерство на 14:15, мы с ним займем последний ряд в зале и все сумеем обсудить. С телом в мечеть поедешь ты и прихвати с собой Тарану, поработаете над программой Съезда. В конце концов, смерть — это не то обстоятельство, которое может помешать нам работать.

— Конечно, Арслан. Байрама послать за муллой?

— Да, пошли, конечно. А что диспетчер говорит, сколько нам машин выделили?

— Две.

— Пообещай, что, когда умрет сам диспетчер, я лично позабочусь о том, чтобы на его похороны выделили четыре машины. Сделай все, чтобы они дали нам еще одну машину.

— Хорошо, обязательно.

— Я поеду на кладбище, договариваться насчет места. Да, и в почетный караул обязательно включи Вугара, помощника министра, позвони сообщи ему.

— Кто еще будет стоять в почетном карауле?

— По протоколу последние 15 минут сам министр. Вся церемония длится два часа, так что субботний день ты можешь испортить очень многим. Составь список и по телефону продиктуй мне. Все, я поехал.

Конечно, на мое счастье должен был ударить мороз, хорошо хоть земля не успела промерзнуть, а то работники похоронного бюро «Вечная жизнь» раза в два больше попросили бы.

Уже сидя в зале и пытаясь разобраться в том, что мне на ухо нашептывал немец, явно смущенный обстоятельствами нашей встречи, я пытался понять, что меня гложет.

Вроде, все в порядке, Вугару я выходные испортил: вон, стоит, меня взглядом буравит. Смотри, смотри, стану министром, первым же распоряжением отошлю в Белоруссию, из развлечений там один «McDonald's», как раз его уровень. Так, поблагодарю немца за помощь в организации Съезда и проедусь еще раз к месту будущего захоронения.

— Мехти, не хочешь съездить со мной на кладбище?

— А кто здесь останется за порядком присматривать?

— А за старшего останешься ты, Тарана. Да и скажи мне, пожалуйста, в какой стране мира смерть считается праздником избавления, раз ты надела платье, в котором я тебя последний раз видел на местном сабантуе, известном в народе как «венский бал»?

— А все равно я его больше никуда не надену. Или на бал, или на похороны. На бал я его уже надевала. А что, Арслан, вам не нравится, как я выгляжу?

— Мне не нравится, что чаще подходят к тебе поздороваться, чем к покойному попрощаться. Мехти, за мной.

Уже приехав на кладбище, я понял, что тревожное чувство только усилилось. Мехти, остановившись у края могилы, тоже нахмурился.

— Арслан, вы помните, какого роста был покойный?

— Ну, то, что он мог стать звездой баскетбола я помню. А что такое?

— Арслан, в эту могилу покойник поместится только в стоячем положении. Уложить его здесь не получится.

Черт! Я понял, что меня терзало все это время. Мне понадобилось мгновение, чтобы набрать телефон Тараны:

— Тарана, срочно обмерь тело.

— Чье?

— Покойника, твои параметры меня сейчас волнуют в последнюю очередь.

— Чем?

— Сантиметром, линейкой, собой, чем хочешь.

— Министр стоит у гроба.

— Дождись, пока он поедет на кладбище и измерь.

— О.K.

— Мехти, срочно измерь могилу.

— 2.20, уже измерил, пока вы с Тараной говорили.

— Чем?!

— Ремнем.

— Хвалю, орел.

Раздался писк входящей sms, на ней было три цифры — 240.

— Дерьмо! Сколько сейчас на кладбище могильщиков?

— Четверо, сейчас их приведут, я уже договорился.

Земля уже основательно промерзла, и я понимал, что за 15 минут, которые нужны кортежу, чтобы доехать от министерства до кладбища, четверым продолбить еще 30 сантиметров нереально. Если министр приедет, а основоположник нашей дипломатии не поместится в могилу, то лежать мне вместо него. Еще через три минуты мы с Мехти, стоя по пояс в могиле, копали с таким усердием, как будто это была могила моей тещи.

К тому времени, когда министр приехал, я и Мехти стояли у могилы, чинно склонив головы. Уже вернувшись в министерство, я поставил перед Мехти свой ноутбук и внес свою лепту в усовершенствование инструкции, надиктовав ему еще один пункт: измерять рост усопшего и соотносить с ним размеры могилы.

— Мехти, сегодня ты меня спас, куда бы я не поехал в качестве посла, ты поедешь со мной как третий секретарь.

Он испуганно вскинул на меня глаза и недоверчиво посмотрел:

— Вы серьезно?

— А иначе все министерство узнает, как у меня здорово получается копать могилы.

— Нет, я бы никогда…

— А зря, будь я на твоем месте, я бы так и поступил, если что пойдет не так. Как у нас обстоят дела с программой?

— Мы с Тараной расписали все два дня. Теперь надо договариваться с выступающими. Писать для них тезисы, сулить все блага, лишь бы пришли и выступили.

— А еще лучше писать не тезисы, а речи. Ладно, об этом в понедельник, завтра можешь отдыхать, на сегодня все.

Уже по дороге домой позвонил Байраму:

— Завтра в шесть утра перед моим домом и чтоб выглядел прилично. Не вздумай надевать свой костюм за шесть тысяч, а то из–за тебя нам иностранцы кредиты перестанут давать. Ты вызываешь чувство зависти у наших кредиторов, а не жалости.

 

Глава VII. 13 февраля 2011 г. Воскресенье. День седьмой

— Б айрам, я тебя ждал в шесть, если бы ты мне понадобился в четверть седьмого, я бы тебе так и сказал.

— Извини, Арслан, пришлось переодеваться.

— Почему? Боялся, что для меня ты недостаточно хорош? Или все–таки надел костюм за несколько кусков?

— Так это же мой любимый костюм, ты мне и в МИД его не разрешаешь надевать, а сегодня воскресенье.

— Переодеваться пришлось?

— Угу.

— Ну хорошо хоть хватило ума переодеться, из–за этого ты мог и на полчаса опоздать.

— Правда?

— Нет, конечно. Ладно, нам ко второму терминалу, и молись, чтобы самолет опоздал.

— Сэнсэй!

— Здравствуй, Арслан! Рад тебя видеть!

Он сжал меня в объятьях. Для японцев, не привыкших к такому бурному проявлению эмоций, это было наивысшим проявлением чувств. Я тоже страшно соскучился по нему:

— Как долетели?

— Аэрофлотом. Ответ звучит достаточно исчерпывающе?

— Определенно. Вы совершенно не изменились за последний год.

— Хотел бы я тебе сказать то же самое. Как у тебя дела?

— Все хорошо — все по–старому.

— В твоем случае это два взаимоисключающих ответа. Так что выбери что–нибудь одно.

— Тогда, пожалуй, все по–старому.

Сэнсэй был моим единственным другом, в котором я чувствовал родственную душу. Я с ним сдружился еще будучи в Японии. Когда мы познакомились, ему было под семьдесят, у него никогда не было детей, а у меня — отца. Конечно, во многом именно он сделал меня дипломатом.

— Как Медина? Как супруга?

— Спасибо, Миечка ждет не дождется вас.

— Я к вам всего на пять дней.

Каждый год он прилетал к нам в гости, и эти несколько дней были Великим перемирием в наших джунглях между мной и Асли, которая побаивалась его ежеутренней медитации и мужественно сдерживала свои эмоции, а проще говоря, не закатывала истерик. Когда он сказал, что приедет, я еще не знал о том, что в моей жизни будет сорок дней, которые потрясут меня, и все равно рад был видеть старика.

— Судя по твоим виноватым взглядам и по тому, что ты приехал встречать меня со своим подчиненным на самой последней модели «лексуса», тебе есть что сказать.

— Сэнсэй, тебе на этот раз придется больше времени проводить с Мединой, чем со мной. Мне поручили организацию III Съезда соотечественников, живущих за границей и я разве что не ночую на работе.

— Когда пройдет Съезд?

— 17 марта будет открытие, а уже 18 марта министр должен закрыть Съезд.

— А когда ты об этом узнал? Надеюсь, значительно раньше первого февраля?

— Седьмого февраля.

Сэнсэй посмотрел на меня с жалостью:

— Я в тебя верю: если ты за что–то берешься, то обязательно доведешь дело до конца. Тебе взамен ранг посла пообещали?

— Да.

Я вспомнил, как мы познакомились с ним. Это были мои первые дни в Японии. Я тогда был совершенно зеленый и не ждал ни от кого никаких подлянок. В тот вечер я страшно нервничал, это был прием, который император давал в честь дипломатического корпуса раз в год, и для меня это было первым мероприятием такого уровня.

Вугар, который тогда был советником в нашем посольстве с очень милой улыбкой протянул мне блюдо, на котором лежали зеленые подушечки:

— Арслан, это японский десерт, и если ты не попробуешь его, то считай, что жизнь прожил зря.

Я до сих пор помню, как, улыбаясь, взял горсть этих подушечек и положил в рот. И как у меня потемнело в глазах, я тоже никогда не забуду. В общем, из зала меня выносили. А когда я пришел в себя, рядом был пожилой японец. Он мне объяснил, что это на самом деле был десерт, но настолько острый, что никто эту отраву не ел, кроме самих японцев, приученных к нему с детства. И все об этом знали. Знал об этом и подлец Вугар.

В любом случае, я Вугару за это был только благодарен: если бы не тот инцидент, в моей жизни не было бы Сэнсэя. Он был организатором этого приема и чувствовал себя виноватым за то, что на приеме подавали эту отраву. На следующий день он позвонил и захотел встретиться, чтобы принести свои извинения. Когда он понял, в чем «острота» ситуации, ему стало меня жаль. Меня и правда съели бы в два счета, если бы не он. За те четыре года, что я провел в Японии, он был поводырем сквозь дебри японского этикета и наших козней. И если уже через год со своими я мог справиться сам, то в глубинах японской психологии я тонул, и даже моя последняя неделя в Японии была омрачена жалобой жены высокопоставленного чиновника, который устраивал вечер у себя дома и сделал роковую ошибку, пригласив меня. Ритуал «о-агари кудасай» для меня мало что значил, поэтому я как–то и не особо соблюдал его. Кто ж знал, что я должен отказываться войти в дом десять раз и только потом переступить порог дома. И если бы не Сэнсэй, то скандал замять не удалось бы.

Наконец, мы доехали до дома, и визжащая от радости Миечка повисла на Сэнсэе. Все то время, что он у нас моя маленькая предательница игнорирует меня в его пользу. Впрочем, это очень понятно, учитывая, что родных дедушек у нее нет. Если бы у нее еще на одну бабушку меньше стало, я бы не особо расстроился.

Вроде вышел из дома на пару минут купить чего–нибудь вкусного для Сэнсэя, а ноги сами к «Звезде» принесли. Посижу минут десять, и поеду домой. Марьям стояла около столика с мужиками и пыталась что–то объяснить им. Увидев меня, она что–то прошептала вышибале, который стоял рядом, и подошла ко мне.

— Проблемы?

— Пыталась объяснить им, как важно быть платежеспособными, заходя в кафе, пусть даже такое, как наше.

— А почему вы не хотите поработать в месте попрестижнее?

— Риск нарваться на однокурсников велик. Если узнают, что работаю официанткой, мне лучше в университет не приходить — заклюют.

— Ну, я не думаю, что все так плохо, мне почему–то кажется, что вы — женщина, которая может заставить считаться с собой.

В ее глазах промелькнуло что–то совершенно беззащитное:

— А как же, конечно, могу. Будь я белой и пушистой, давно съели бы.

— Марьям, а когда вы были последний раз в кино?

— Не помню, еще в школе, а потом отец серьезно заболел, и мне как–то резко не до кино стало. Мама никогда не работала, надо было семью кормить, да и в институт очень хотелось поступить.

Так вот почему ты на четвертый год поступила! Теперь ясно, а то я никак не мог соотнести ее мозги и четыре года абитуриентства. А не такая ты Стальная леди, какой хочешь казаться, Ежик. Вон как испуганно прижимаешь к себе меню, как будто хочешь отгородиться от меня. Не получится, я тоже не дурак и всегда добиваюсь всего, чего хочу. И того, кого хочу. Ладно, посмотрим, как будут разворачиваться события.

 

Глава VIII. 14 февраля 2011 г. Понедельник. День восьмой

Понедельник. Черт! Хорошо, что закончились выходные. Можно покинуть этот седьмой круг ада, который кто–то когда–то назвал домом. С другой стороны, жаль, что началась рабочая неделя — это мой шестой круг ада.

О, что–то новенькое — Тарана в приличном платье. И грудь прикрыта, и ножки. Даже как–то скучновато, а с другой стороны, ее сегодня можно и в приемную к министру послать с документами, не боясь, что главу внешнеполитического ведомства инфаркт хватит, если он случайно столкнется с ней. А то лишит Тарана нас начальства раньше времени, как же мы без него, кому без запятых документы носить будем? Вообще он у нас мужик неплохой, но на пунктуации повернутый. Я помню, как в начале носил ему документы, а он возвращал мне их с проставленными запятыми; я стал писать старательнее, он стал проверять тщательнее. Я стал относить документы домой — маме, она у меня филолог с тридцатилетним стажем. Он стал возвращать мне документы через три дня, найдя всего одну ошибку. Наступил день, когда мне поручили написать мое же представление на ранг первого секретаря. Он продержал его три недели, меня это сломало. Сначала я отключил в Worde опцию проверки орфографии, потом перестал проверять текст перед тем, как нести министру, и день когда я перед «но» намеренно не поставил запятую, стал днем моего триумфа.

— Тарана, а что это ты у нас сегодня вся такая серьезная?

— А разве я не всегда такая?

— Как бы тебе донести мысль, что не всегда, не обидев тебя?

— Я уже обиделась, — она чуть ли со слезами на глазах уставилась в монитор.

Мне стало как–то не по себе: действительно, в таком состоянии я ее еще не видел.

— А что случилось–то?

— Ничего такого, что касается нашего драгоценного МИДа, только он тебя и волнует.

— Тарана, ты меня пугаешь, когда говоришь словами моей жены. Поверь, ни к чему хорошему это не приведет, у меня к ее фразеологическим оборотам устойчивая аллергия.

Байрам дернулся, его явно покоробило, что я, назвав жену, произнес такое количество длинных, неудобоваримых слов, у него они ассоциировались со словами как непечатными, так и в приличном обществе непроизносимыми. Тарана тоже уловила в моем голосе угрожающие нотки и милостиво начала говорить:

— Помните, я говорила, что родители собираются на поминки нашего престарелого родственника, который сначала похоронил жену, а потом помер сам?

— Ожил?

— Нет, хуже.

— Жена ожила?

— Хуже.

— Тарана, не преувеличивай, ничего хуже случиться не может. Так что произошло?

— Сначала все было нормально. Процессия отправилась на кладбище, мулла начал читать молитву, все втихаря крыли покойного: нашел, мол, время помирать — зимой, в такой мороз. Но стоят терпят, и вдруг мулла захлопывает Коран и говорит, что отказывается читать суру. Мои родственнички и без того на морозе задубели, а тут на них и вовсе столбняк нашел. Сын покойного от испуга прям у могилы стал совать мулле деньги, чтобы тот не беспокоился, что надуют. А он смотрит на него и спрашивает, кто умер первым: отец или мать? Сын отвечает, что мать, а чуть позже отец. Мулла говорит, что и он так запомнил, когда год назад читал молитвы над свежими могилками. А теперь почему на первой могиле, где лежит тело женщины, стоит памятник мужу, а на второй могиле — памятник жене? И тут сын вспомнил: на самом деле, когда оба памятника привезли, из уважения к мужчине сначала ему памятник установили, а на вторую могилу — памятник его матери. Тут над кладбищем повисла мертвая тишина. Мертвее, чем те, кто лежал на этом кладбище, если это возможно. Первым заговорил мой отец, который отморозил себе руки в Норильске и терпеть не может холода. Он внес деловое предложение, которое было одобрено наследниками первого, второго и третьего кругов, что мулла продолжает читать молитву, поверив честному слову присутствующих, что памятники поменяют на следующий день. Мулла смерил папулика самым нежным взглядом, на который был способен, и сказал, что такого кощунства он себе позволить не может. Мои родственники обступили его плотным кольцом, у муллы постепенно появлялось понимание того, что ничто не мешает здесь и сейчас появиться третьей могиле. Его собственной. Он обвел взглядом лица, жаждущие его теплой крови и горячего чая; инстинкт самосохранения взял вверх над его верой, что и заставило его произнести первые разумные слова за последние полчаса: «Если сам шейх разрешит мне прочесть молитву, то я согласен, а без его разрешения я никак не могу, вы уж извините».

— И что дальше?

— Ничего необычного, выбирая между теологическим диспутом и звонком шейху, отец набрал номер знакомого шейха, который на протяжении всего рассказа постоянно повторял «БисмиАллах» и поражался набожности муллы. В конце концов отец отдал мобильный мулле, который, услышав все саны и регалии шейха, сдал свои позиции и прочел молитву до конца.

Мехти вздохнул. Он всегда вздыхает, когда слышит напоминание о ее высокопоставленном папочке, который может запросто звонить шейхам. В общем–то, правильно вздыхает: большой мальчик и должен понимать, что там, где ему придется выгрызать себе путь, у Тараны все это уже есть по умолчанию.

— Ладно, это все лирика, что у нас со Съездом?

— Со Съездом все будет хорошо, если его решат проводить не 17 марта, а 17 мая — ведь тоже хорошее число.

— О.K., Мехти, я согласен. Единственное условие — сам заходишь к министру и говоришь ему все то, что сказал мне. Причем ссылайся на Нострадамуса, может, это что–то изменит.

Все, кроме Байрама, вздохнули. Байрам насупился и произнес:

— А кто такой Струдамус? Он в президентском офисе работает? Или в каком–нибудь посольстве?

Я обреченно вздохнул:

— Нет, Байрам, он уже умер, но очень уважаемым человеком был, к его мнению все прислушивались.

Мехти, улыбаясь, сказал:

— Арслан, почитайте текст приглашения, я уже завтра хочу по факсу и электронке его разослать всем участникам.

— Удачи тебе, успехов и низкий поклон. Приглашение мне уже заранее нравится, даже если ты предлагаешь там свои услуги киллера по сниженным ценам. Лишь бы на него клюнули приглашенные.

— Ну давайте я его вам вслух прочту, если вы так торопитесь.

— У меня сейчас встреча с послом Австралии, будем говорить по поводу ограничения числа наших мигрантов у них на базарах.

— Серьезно что ли?

— Господи, конечно, нет. Наши дни культуры должны скоро у них пройти, так что будем думу думать, что может быть интересно тамошним аборигенам.

— Хоть с культурой все в порядке, есть чем поразить, — под нос пробормотал Мехти.

Я сделал вид, что не слышал. Ему, конечно, хорошо: пролетариат, которому, кроме цепей, терять нечего, а мне каково? Хотя иногда я ему завидую. Свобода. Я ее вкус уже забыл — что дома, как в тюрьме, что на работе.

— Мехти, все O. K., можно рассылать, никаких проблем. Самая важная мысль — что «все на халяву» — нашла свое отражение в приглашении. Так что переводи на английский, и вперед. Да, и везде подпись: «с любовью, ваш МИД». Все, ребята, я побежал.

Выйдя из посольства Австралии, я глубоко вздохнул, после двух часов встречи мы решили, что наша самобытная культура может быть интересна только в наглядной ее части. Так что договорились насчет выставок картин и скульптур, дело осталось за малым: транспортировать эти высокохудожественные произведения за тридевять земель. Я так понимаю, что Союз художников возложит все это дело на МИД в моем, разумеется, лице.

Черт, сам не понял, как вышел из машины купить цветы и оказался перед «Звездой». А глазки–то как светятся у Ежика:

— Мне еще никто никогда не дарил просто так цветов.

— А сегодня тоже не просто так, у нас же есть повод.

— Правда? А какой?

— Марьям, вы все–таки очень необычная девушка. По–моему, вы — единственная, кто забыл про День святого Валентина.

— Ой, действительно, совершенно из головы вылетело. А вы, значит, мой Валентин?

— Скорее, я временно исполняющий обязанности вашего Валентина.

— Это вы так пытаетесь дать мне тонко понять, чтобы я ни на что не рассчитывала?

— Ну, по–видимому, не так тонко, раз вы видите меня насквозь.

— Вы не переживайте, роскошь быть истеричной идиоткой, которая после первого же свидания прилипает, как репей, и согласна выйти замуж, не дожидаясь предложения руки и сердца, я себе позволить не могу.

Действительно, еще одну истеричку я не переживу. Это факт, который налицо, да и на лице у меня промелькнула та же мысль раз Ежик засмеялся. И смех у нее очень красивый:

— Марьям, а давайте завтра я вас приглашу куда–нибудь?

— Куда–нибудь — это куда? За город?

— Ну, за город — это, конечно, хорошая идея. Только что–то мне подсказывает, что вы мне ее подали просто для того, чтобы послать меня куда–нибудь гораздо дальше, чем пригород нашей столицы, причем в гордом одиночестве. И то, что я вас приглашу в Ботанический сад, будет означать, что проверку на «вшивость» я прошел. Прошел?

— Прошли. А насчет сада вы серьезно?

— Абсолютно. Во сколько вы завтра заканчиваете?

— К девяти.

— Ну и я тогда чуть пораньше выйду с работы.

— К девяти — это у вас пораньше?

— Это у меня пораньше.

— А попозже тогда во сколько?

— А попозже — это когда остаешься ночевать. Обычно к десяти часам ухожу с работы. Так что наша служба и опасна, и трудна…

— И на первый взгляд всегда видна, переиначивая песню. МИД — это же лицо страны.

— Ой, Марьям, я вас очень прошу, не надо насчет лица.

— А что, у вас сразу ассоциации возникают? Вы меня извините, мне надо идти работать. Значит, мы договорились — завтра, к девяти?

— Точно. Удачи вам!

— Пока.

Уже выйдя на улицу, я задумался. Да, что–что, а удача мне понадобится. Что я делаю? Ладно, утро вечера мудренее, а сейчас пора к Сэнсэю. Я сегодня весь день старика не видел. К тому времени, когда я вернулся домой, Медина спала. Сэнсэй ждал меня, чтобы мы вместе поужинали. Асли, стиснув зубы, швырнула нам две тарелки. Я приподнялся высказать все, что думаю по поводу ее поведения, но Сэнсэй положил свою руку на мою, и меня это, как всегда, успокоило. В принципе, я никогда первым не начинал с ней разборок, просто перед стариком неудобно. Ладно, что–то я совсем расклеился, спать пора, вот и дергаюсь.

 

Глава IХ. 15 февраля 2011 г. Вторник. День девятый

Ворвавшись к себе в карцер, я с удивлением узрел Тарану в брючном костюме. Интересно, что происходит? Я ее в брюках в жизни не видел. Правда, она однажды летом пришла на работу в шортах, но вряд ли их как–то можно соотнести с серым, наглухо застегнутым костюмом.

— Доброе утро всем. А где Мехти?

Тарана озабоченно нахмурилась:

— Он вышел в соседний кабинет. Мне его позвать?

Так, неладно в королевстве датском, с каких это пор Тарана сама вызывается что–то сделать?

— А зачем он туда вышел?

— Зачем туда все ребята ходят? К этой крашеной Ларе, зачем же еще.

И чего ее волнует красится эта Лара или нет?! Вообще Тарана очень изменилась за последнее время: одевается скромнее, по субботам на работу выходить стала. Что происходит?

— Конечно, позови, пусть садится за перевод программы Съезда.

И чего она так засияла, ласточкой выпорхнула из кабинета? Ну послал я ее за Мехти и что с того? Вон как кинулась за ним, с чего бы это?

— Арслан, а ты в курсе, что твой любимчик вчера закрывал приглашения выражением «С уважением»? — явно с готовой фразой, улучив момент, начал Байрам.

— Да. И что?

— Как «что»? Ты же ему сказал, чтобы он написал «с любовью, МИД».

— Байрам, все O. K., это моя ошибка, я потом перезвонил Мехти и все объяснил. Спасибо, что проинформировал.

Раздался звонок внутреннего телефона, и я схватился за трубку как за спасательный круг — мне срочно надо было выйти из кабинета и отсмеяться. Господи, спасибо тебе за Байрама в нашей такой скучной матовой жизни — если его не было бы, мне пришлось бы его искать и придумывать.

— Байрам, меня Раис, наш начальник управления, к себе вызывает. Я вернусь минут через 50, а то и через час, зная велеречивость Раиса. Пока Мехти и Тараны в комнате нет, пожалуйста, к телефону не подходи.

Перед дверью в кабинет Раиса, который меня терпеть не может (за то, что у меня есть доступ к министру в обход его кабинета), я поежился. В принципе, зная, что у меня на плечах висит Съезд, меня так особо стараются не дергать, но раз Раис вызывает, значит, с ведома и одобрения министра. Ладно, разберемся.

— Доброе утро!

— Здравствуй, здравствуй, Арслан. Как дела? Как со Съездом двигаются дела? Ты у нас теперь докладываешь напрямую министру, но, думаю, простишь мне мое любопытство.

— Ну, что вы! Мы составили списки, программу, разослали приглашения. Теперь начнем размещением, питанием, дорогой заниматься.

Как же мужик меня ненавидит. Так, надо собраться, явно подлянку готовит.

— У меня тут документ, в принципе, все довольно просто, тебе с твоими организаторскими способностями решить этот вопрос — как мне сигарету выкурить. Здесь пакет документов Адыля Асифова, сына бывшего министра иностранных дел, он хочет попасть к нам на работу. Вопрос, сам понимаешь, деликатный. И министр, и замминистра, и я уже поставили свои резолюции. Ты должен встретиться с ним, побеседовать, проверить его уровень и закрыть этот вопрос.

М-да, знал я, что Раис — подлец, но не настолько. Наш бывший министр принимал меня на работу, а теперь я должен принять это решение, лавируя между ним, министром, замминистра и Раисом. Ладно, что там за резолюции они понаставили? Прочтя резолюции, я понял, что мне становится плохо. Действительно, пожалуй, ни на кого, кроме меня, такое повесить нельзя было. Я бы тогда потерял имидж чернорабочего. Черт! Дерьмо! Ну почему я всегда за крайнего?

Резолюция министра гласила: «Решить вопрос объективно».

Резолюция замминистра кричала: «Решить вопрос объективно положительно».

Резолюция начальника управления безапелляционно утверждала: «Решить вопрос в рамках национального законодательства».

Так, замминистра у нас, конечно, уникальный кадр. Он от первого министра до нынешнего усидел в своем кресле, и если так пойдет и дальше, то когда–нибудь я буду устраивать ему похороны как очень важной персоне, покинувшей наш бренный мир на посту. А это все 347 пунктов инструкции, и я его за это уже сейчас ненавижу. На Раиса мне, откровенно говоря, начхать, тоже мне… «в рамках национального законодательства». Когда у страны есть такие друзья, ей враги не нужны. Покажи эту резолюцию любому иностранцу, так он на смех нас поднимет: а как иначе можно решить вопрос, если не в рамках национального законодательства? Значит, буду решать вопрос на самом деле объективно.

Когда я вернулся к себе, Мехти и Тарана сидели в разных углах. Тарана демонстративно улыбалась Байраму во все свои 32 отбеленных зуба, отчего он аж рот открыл, а Мехти сидел, уткнувшись в бумаги.

— Ребята, кто–нибудь что–нибудь знает об Адыле Асифове?

— Отличный парень, у него BMW, пятерка, мы с ним иногда пиво вместе пьем, — Байрам с такой готовностью это сказал, что у меня тут же появились смутные сомнения.

— Байрам, это случайно не ты посоветовал ему податься к нам?

— А что, хороший парнишка, хоть будет с кем словом перекинуться.

Тут Тарана хмыкнула:

— Знаю я этого типа, я с родителями отдыхала в прошлом году на Мальорке и он там ошивался. Байрам прав, им вдвоем будет интересно.

— Все ясно. Ладно, разберемся. Тарана, займись, пожалуйста, гостиницами.

— Как расселять? Всех в один котел? Или, как всегда, делим на VIP и не VIP?

— Делим, конечно. Кто поважнее, тех в Plaza Centre заселяем, остальных, — попроще — в гостиницах. Из России сколько человек будет?

— Предположительно человек сто.

— А из Украины?

— Чуть меньше.

— Ладно, Мехти, что у нас с выступающими?

— Я подготовил список, но с каждым из них вы должны сами поговорить.

— Понятно, список говорунов перекинь мне. Так, все я поехал обедать с Сэнсэем, если что, звоните мне на мобильный.

— И что ты в этом старикане нашел?

— Байрам, ты старайся над такими вещами не задумываться, это тяжело сказывается на твоем пищеварении.

Подъехав к дому, я увидел Сэнсэя, зябко кутающегося в пальто. Как он все–таки постарел… Ему все тяжелее даются перелеты к нам. Все, в следующем году возьму Медину и сам полечу к нему.

— Сэнсэй, куда вы хотите? Что–нибудь местное или, может, в японский ресторан?

— Хочется верить, что насчет японского ресторана ты не всерьез.

— Сэнсэй, тогда туда, где вкусно и тихо.

— И недалеко от министерства.

— Это точно. Я все пытаюсь поближе к министерству переселиться, никак не получается.

— А что ж ты так? Ты уж одним разом переселись в министерство, и все.

— Сэнсэй, от вас я этого никак не ожидал, вы же сами всю жизнь посвятили дипломатии.

— И теперь очень жалею об этом — поверь, по ночам меня ни одна из наград императора не греет. И улыбка Медины стоит всех моих регалий.

— Я не хочу вас обижать, но у меня же ребенок есть. На это я время нашел.

— На то, чтобы завести ребенка? Это прекрасно, а на самого ребенка? То, что у тебя есть ребенок, это не значит, что у нее есть отец. Сколько времени вы проводите вместе? Это пока она маленькая, она к тебе льнет, а с каждым годом она все меньше и меньше будет нуждаться в тебе. А твои отношения с супругой я вообще обсуждать не хочу, их у вас просто нет, а то, что есть, — это можно назвать как угодно, только не браком. Это, скорее, на отношения двух воюющих держав похоже. И каждый разговор у вас — обмен нотами, причем теперь вас даже присутствие Медины не сдерживает.

— Я все понимаю, но вы же знаете, что развестись я не могу. В нашей стране дипломаты не разводятся. Получив развод, я тем самым поставлю крест на своей карьере.

— А то, что ты на нервах, куришь сигарету за сигаретой и пьешь саке уже за обедом, крест на твоей карьере не ставит?

— Я все понимаю, но…

— Арслан, не в моих правилах вмешиваться не в свое дело, но я тебя люблю как сына и мне тебя невероятно жаль. Давай, пообедаем, и ты мне расскажешь о том, как идет подготовка в Съезду, а перед моим отъездом мы вернемся к нашему сегодняшнему разговору. У тебя как раз будет несколько дней подумать.

По дороге к министерству я все думал о словах Сэнсэя. Ничего у меня не получится, я так плотно увяз, что выбраться без потерь мне не светит. Хорошо, что есть работа.

Так, уже полдевятого, если я сейчас не оторвусь от ноутбука, то моя голова не выдержит. Надо заехать за Марьям, черт, я веду себя как ребенок, весь день ждал девяти часов. Что ж я творю? После всего того, что сказал мне Сэнсэй? Но мне нужна отдушина, что плохого в том, что я еще раз увижу Марьям? Подумаешь, пару часов поболтаем, я выпущу пар, да и бедной девочке надо отдохнуть. Вон как принарядилась.

— Здравствуйте, Арслан.

— Здравствуйте, Марьям, просто замечательно выглядите.

— Это не чересчур для Ботанического сада?

— Я и говорю: просто и замечательно выглядите, то есть в самый раз. Вот если бы вы надели декольте и шпильки, тогда я бы согласился, что перебор.

— Арслан, вы меня пугаете: для человека, который не связан узами брака, знать, что шпилька — это еще и название каблука… Меня терзают смутные сомнения.

— То, что я не женат, еще не значит, что у меня никогда не было никаких отношений.

— А, понятно.

— Но все это в прошлом. Как у вас день прошел?

— Замечательно, у нас сегодня первое занятие по международному праву было.

— Его все так же Ругия преподает?

— Да.

Теперь самое главное — не дать ей вернуться к моему семейному положению да и с этим «вы» пора завязывать.

— А тебе когда–нибудь говорили, что ты похожа на кипарис?

— А мы теперь на «ты»?

— Мы сейчас поцелуемся и перейдем на «ты».

— А мы…

Господи, как давно я не целовал женщину, ее волосы пахли едва уловимым ароматом свежести. Аромат лаванды, я зарылся в ее волосы так, словно мог утопить в них все свои печали. Я ничего от нее не хочу, она на самом деле ребенок, и левые отношения на одну ночь не для нее, но просто пообщаться мы же можем? А иначе я свихнусь, мне нужна отдушина. По–любому, место в аду для меня готово, и одним грехом больше, одним меньше — это мало что изменит.

Домой я вернулся около одиннадцати. К счастью, свет в окнах не горит, значит, все спят. Уже зайдя в блок, я позвонил Марьям:

— Ты уже в постели?

— Да.

— Сладких снов тебе.

— И тебе спокойной ночи, Арслан.

— Я завтра позвоню тебе, ладно?

— Я буду ждать твоего звонка.

Спокойная ночь — это хорошо, это значит — без скандалов. Посмотрим, посмотрим…

 

Глава Х. 16 февраля 2011 г. Среда. День десятый

Ну, конечно, если не меня пошлют в ОБСЕ на круглый стол, то солнце остановит свой ход. Интересно, что за тема? Ага, прозрачность муниципальных выборов. Вот как раз выборы в муниципалитеты у нас проходят прозрачно, тут нам можно не краснеть. У нас муниципалитеты все равно ничего не решают, так что это не принципиально — да хоть вся оппозиция пускай в муниципалитете сидит.

Так им и заявлю, если что. Да, а потом сразу в отставку подам. Что там несет эта слепоглухонемая старушенция? Так может жестикулировать только человек, лишенный зрения, слуха и языка одновременно. Ах, она то же говорит, что я думаю, вот и чудненько. Мысленно я с ней. Но только мысленно. Скорей бы перерыв на кофе, я как раз позавтракаю, а потом и соскочить можно.

О, звонок из–за границы, опять, наверное, кто–то из участников Съезда звонит. Ну, хоть повод выйти из зала.

— Hello!

— Привет, Арслан!

— Привет, Салим!

— Как дела?

— Ничего, все O. K., ты, наверное, в курсе, что мне поручили Съезд. Разве что не ночую на работе. А как ты в своей Франции?

— Все хорошо, если бы еще министр культуры пореже к нам в гости наведывался… Потому тебе и звоню — работы подкинуть. Тут у нас такой ералаш получился, даже не знаю, с чего начать.

— Ты меня пугаешь. Что мог сделать министр культуры во Франции? В Лувре Венере Милосской руки пытался приделать?

— Все шутишь? Он привез в подарок французскому правительству макет нашей Крепостной стены, сделанной из того же камня. На макете указано, что это архитектурный памятник IX века, и все бы ничего, так он еще и буклет привез с пояснением к Крепостной стене. А там она указана как постройка XI века. Из Лувра позвонили в МИД Франции, что помогите, мол, определиться, у нас все это подлежит каталогизации, а у одного памятника двух дат постройки быть не может. А уже из французского МИДа позвонили мне: разберитесь, когда вы строили эту стену. Я сам вторую неделю в министерство культуры звоню, никак дозвониться не могу. Ты уж постарайся по старой дружбе.

М-да, Салим — единственный приличный человек в нашем зоологическом парке. Ему не грех и помочь. Столько лет работает, раньше меня в МИД пришел, а выше третьего секретаря не поднялся. В нашем случае это лучший показатель порядочности.

— Салим, абсолютно никаких проблем. Если, конечно, ты не рассчитываешь на то, что я по новой археологические раскопки проведу, чтоб до правды докопаться.

— Абсолютно не рассчитываю. Максимум, на который я надеюсь, это твой дружественный визит в министерство культуры на предмет выяснения точной даты.

— Я в течение дня все выясню и тебе перезвоню.

— Я твой должник. Кстати, в народе поговаривают, что не сегодня–завтра тебе ранг посла дадут?

— Ну, это еще вилами на воде писано. В любом случае, ты будешь одним из первых, кто об этом узнает.

— И со мной ты это дело обмоешь?! Должно быть, какую–нибудь страну по соседству осчастливишь своим присутствием?

— Ну, это мы еще посмотрим. А загадывать не будем. Ладно, я тебе позвоню.

Кто говорил: «хочешь, чтобы было сделано хорошо, делай сам»? Вот это тот самый случай, учитывая зарплаты в нашем министерстве культуры. Грамотеев там не особо, да и Мехти эрудицией не блещет, чтобы его туда посылать. Посижу еще час за круглым столом, а потом съезжу сам в министерство, все равно звонками от них ничего не добьешься.

Ага, а вот и оплот культуры. Так, к этой тетке лучше не подходить — она на Асли и телосложением похожа. И интеллектом. А вот эта девочка не успела заматереть…

— Девушка, милая, а кто у вас тут памятниками архитектуры занимается?

Одновременно я услышал многоголосье ответов.

— Мы тут справок не даем, — это подобие моей женушки огрызнулось.

— 389 кабинет, Мирза Азизов, — а это та самая девочка, которая здесь меньше месяца работает.

— Спасибо, вы обе очень добры.

А вот и 389 кабинет, посмотрим, чем Салима здесь порадуют.

— Арслан Галибов, МИД, — я протянул свое удостоверение.

— Очень приятно, Мирза Азизов. Чем могу помочь?

Ты посмотри, как запел, интересно, не покажи я ему удостоверения, он бы сразу меня послал за четыре моря?

— Вы знаете, у нас тут вот какая незадача вышла: на макете Крепостной стены указано, что это постройка IX века, а в буклете с пояснениями к ней — что памятник XI века…

— Так, все ясно. Эти буклеты — наша головная боль, мы их никак изъять не можем, а напечатаны они были в позапрошлом году, еще до того, как распоряжением Кабинета министров Крепостная стена была признана как памятник, датированный IX веком.

— Ясно, а на основании каких научных трудов было издано это распоряжение?

— А зачем мне научные труды и открытия? Из Кабмина пришло распоряжение, мы Стену передатировали. У нас вся документация в порядке. А что такое?

— Нет, мне просто интересно, как в Лувре мы это все будем объяснять? Тоже на распоряжение Кабмина ссылаться, по которому наше правительство Стену относит к девятому веку?

— Конечно, у нас это распоряжение даже на английский переведено. Специально на экспорт, так сказать. Если подождете, я вам и оригинал, и перевод могу дать.

Я стоял и думал, насколько Салим оценит мои старания. Ладно, я сделал все, что мог, пусть другой сделает лучше. Уже выйдя из министерства, я представил себе лицо Салима, когда он все это будет объяснять в Лувре. В этот момент мне его было жаль как никогда.

Так, я обещал позвонить Марьям, а еще лучше заехать к ней в ее заведение общественного питания. Совершенно мне не нравится, где она работает. Может, и правда, что–нибудь ей подыскать? В принципе, мне это ничего не стоит. Что–то в моей жизни происходит: полдня не был в МИДе, а думаю не о своей работе, а о работе для Марьям.

Ладно, в любом случае, сегодня у Медины в школе концерт, и мы с Сэнсэем обещали приехать к ней. Поэтому очень быстро загляну к Марьям, все равно по дороге, потом на концерт, а потом на работу, и уже до упора. В смысле, до утра.

 

Глава ХI. 17 февраля 2011 г. Четверг. День одиннадцатый

Если я сейчас не выйду из–за стола, то свалюсь под него. Уже время обеда, а я, как вчера к трем приехал на работу, так и проработал все это время, не выходя из своей клетки. Правда, я проспал пару часов на дежурной кушетке, но осознание этого бороться с головной болью не поможет. Зато теперь у меня есть программа Съезда, на которую любо–дорого смотреть. Так, Сэнсэй завтра уезжает, сегодня я обещал прогуляться с ним. Пора идти.

— Мехти, если меня будут искать, то я умер или временно недоступен, а еще лучше временно умер.

— Обязательно, Арслан. Причем говорить о вашей смерти я буду самым торжественным тоном, на который способен, чтобы ни у кого не возникло сомнений, насколько это событие печалит весь ваш отдел.

— Мехти, ты с таким удовольствием развил тему моей смерти, что это наводит на грустные размышления.

— Пытаюсь не выбиваться из образа типичного работника МИДа.

— Даже не пытайся, эти лавры уже достались Байраму. И даже если ты станцуешь на моей могиле, это мало что изменит. Все, я побежал.

А вот и Сэнсэй. Стоит у той самой Крепостной стены, которая не то девятого века, не то одиннадцатого. Хорошо хоть погода солнечная стоит, даже как–то на сердце веселее.

— Сэнсэй, простите, не хотел вставать из–за стола, не закончив программу Съезда. Вы давно тут стоите?

— Ничего, я тоже времени зря не терял. Прошелся вокруг Стены, можешь сообщить своему другу из Франции, что она восьмого века.

— Почему вы так решили?

— Потому что вчера осматривал вашу Крепость, которую относят к восьмому веку ваши же ученые, и обнаружил, что у основания такая же кладка, как и в Стене.

— Да, дважды два — четыре, максимум пять. Получается, надо ждать нового распоряжения Кабмина?

— Должно быть, так. Как у тебя дела?

— Не слишком хорошо, вам я не уделил должного внимания, а вы уже завтра улетаете. На работе полнейший завал, ну а дома… Ну вы сами видите, что творится дома.

— Это все из–за того, что ты дома почти не бываешь. Если ты будешь больше времени проводить с женой, то половина ваших проблем исчезнет.

— Да, но чтобы я бывал дома, мне должно этого хотеться. А мне совершенно не хочется делать таких стратегических ошибок.

— Честно говоря, Арслан, может быть, я должен говорить совершенно другие слова и искать другие решения, но то, что я вижу, заставляет меня думать, что для вас обоих наилучший выход развод. Да и для Медины тоже.

— Вы знаете, во–первых, моя жена никогда не даст развод, а во–вторых, мне страшно подумать, как это отразится на карьере.

— Ну, мы вернулись к тому, о чем я говорил несколько дней назад, и я не думаю, что, повторив все, что я говорил тебе тогда, я подтолкну тебя к решительным шагам. Ты должен прийти к этому сам. Кстати, через дорогу стоит девочка, которая машет одному из нас и улыбается. Мне она улыбалась бы так, будь я императором, но я не император, а следовательно, улыбается она тебе.

Оборачиваясь, я уже знал, что это Марьям. Она стояла на обочине и таращилась на меня во все глаза. Какой она все–таки еще ребенок. Черт! Придется знакомить с Сэнсэем. Ладно, морду кирпичом, и вперед. Дипломат стыда не знает.

— Здравствуй, Марьям!

— Добрый день, Арслан!

— А меня ты не хочешь представить этой чудесной леди?

— Конечно. Марьям, это мой учитель, господин Мурасаки. А это моя хорошая знакомая, Марьям.

При слове «знакомая» Ежик вздрогнула. Так, эту пилюлю надо подсластить:

— Надеюсь, в скором времени, мы станем друзьями.

Надо же, она у меня умная девочка, и руки сложила как положено, и поклонилась по–японски правильно. А какой безупречный английский. Молодец.

— Если б я был молод, я бы сделал все, чтобы оспорить право называться ее другом, но сейчас… Ах, почему мы с вами не встретились лет тридцать назад, Марьям?

Ежик смущенно засмеялась:

— Меня тогда еще на свете не было.

— Хочешь с нами пройтись?

— Разве что совсем недолго. У меня через час курсы французского.

Идя и вслушиваясь в болтовню Ежика и Сэнсэя, который явно был ею очарован, я никак не мог избавиться от мысли, как Ежик все успевает: работа, учеба, курсы французского. И явно пытается следить за собой. Плюс ко всему прочему женственность просто ключом брызжет. Если я буду пытаться от нее чего–то добиться, то буду последним человеком на свете. Уже по дороге домой Сэнсэй спросил у меня:

— А Марьям знает, что ты женат?

— Я не думаю, что это имеет принципиальное значение для нее. Она во мне больше друга и наставника видит, чем что–то личное.

— Ты меня обманываешь, себя или ее?

— Сэнсэй, если меня сейчас лишить этой отдушины, я взорвусь. Я ничего не могу с собой поделать, но со временем я справлюсь с ситуацией.

— Со временем ты создашь ситуацию. Мы уже почти приехали, я хочу пройтись пешком.

Это означало, что Сэнсэй пребывает в крайнем раздражении и ему хочется побыть одному. Ну вот, теперь и старика расстроил. К чему бы я не прикоснулся, все — рушится. Хорошо, хоть МИД стоит.

— Арслан, у нас проблема.

— В чем дело? Штаты нам объявили войну?

— Нет, а вот Казахстан может.

— Там же глава нашей общины вполне приличный человек. Что произошло?

— Сначала Тарана всех обзвонила и говорила, естественно, по–русски, а потом я отослал приглашение по факсу. На английском языке.

— Мы всем отсылаем приглашение на английском языке. Пока трагедии не вижу, все идет по сценарию.

— Он был последним из стран СНГ, кто не ответил, и я решил позвонить.

— Это ты молодец, Таране работу облегчил, перестань оттягивать момент, когда ты мне сообщишь в чем проблема.

— Позвонил ему на работу, и его помощник сказал, что раз в две недели приходит переводчик и переводит им все документы на русский язык. Но сейчас он болеет и не известно, когда выздоровеет. Так что если мы хотим, чтобы нам ответили надо приглашение отослать на русском. Или ждать.

— Так отправлять документы не на английском за границу мы не имеем права, так что подождем. А почему у тебя лицо вытянутое?

— Потому что глава нашей общины в Таможенном комитете Казахстана работает, третье лицо.

— Да, таможенник, не знающий английского, это круто. Об этом доложить министру я не могу. Звонишь им и пересказываешь текст приглашения на русском. Пусть назовут это дело телефонограммой. Добро пожаловать в тридцатые года прошлого столетия.

Уже вечером Мехти мне сообщил, что в Казахстане телефонограмму приняли, зарегистрировали и пообещали в течение трех дней ответить.

 

Глава ХII. 18 февраля 2011 г. Пятница. День двенадцатый

— Сэнсэй, эти пять дней так промелькнули, вы уже улетаете, а мы так и не успели пообщаться толком.

— С таким графиком, как у тебя, это самое малое, что ты упускаешь в жизни. Однако, совсем я постарел, все чаще за собой ворчание замечаю. Просто я очень беспокоюсь за тебя.

— Все будет хорошо, Сэнсэй. Это я за вас должен беспокоиться, обещайте, что позвоните, как только прилетите.

Уже зайдя в свою камеру, я вдруг вспомнил, что так и не попросил Сэнсэя разыскать в Японии главу нашей диаспоры и провести с ним политико–воспитательную работу, значит, действительно к нему привязан, раз даже не пытаюсь использовать его в своих целях.

— Арслан, тебя Дадаш Тапшзаде вызывает.

Интересно, а этот чего от меня хочет? Он — замминистра, который курирует соседское управление. Учитывая, что все министерство называет его, разбив его имя на две части «Да? Дашь?», можно понять с каким уважением все к нему относятся. К тому же их управление не переваривает нас, а мы терпеть не можем их. Так что если счастье во взаимности, то все счастливы. Зайдя к нему в кабинет, я в очередной раз убедился, что в нем умер Лоренс Оливье: стоя перед зеркалом, он репетировал приглашающий жест левой рукой, когда у него выскакивали часы циферблатом вперед.

— Арслан, доброе утро.

— Здравствуйте, вы меня вызывали?

— Да. Ты, конечно, удивлен? Но все очень просто. Тут мне на глаза телефонный справочник попался, и там очень странно список наших работников выстроен. Вот фамилия господина министра стоит, конечно же, на первом месте, как и должно быть; на втором месте стоит фамилия заведующего хозяйственной частью, что меня где–то возмущает. А моя фамилия стоит на сто восемнадцатом месте, что вообще никуда не годится. Мне сказали, что в прошлом году именно ты занимался составлением этого справочника.

— А кто вам сказал, что ваша фамилия стоит на сто восемнадцатом месте?

— Я сам посчитал.

— Понятно. Дело в том, что когда мы составляли эту телефонную книжку, то располагали имена не по служебной иерархии, а в алфавитном порядке, а так как фамилия министра Абасов, то он оказался на первом месте. А фамилия завхоза — Аббасов, поэтому он оказался на втором месте… Так что все претензии к братьям Кириллу и Мефодию, ведь у вас русская версия справочника.

— Кто отдал такое идиотское распоряжение составить справочник в алфавитном порядке, без соблюдения служебной субординации?

— Господин Министр.

— Да? Ну, где–то это, конечно, справедливо. В конце концов, именно так во всем мире составляются любые подобные документы. Надеюсь, этот разговор останется между нами?

Еще бы ты не просил, чтобы он остался между нами, после того, как распоряжение министра назвал идиотским.

— Конечно, без сомнения, господин Заместитель. Только у меня к вам одна просьба: как вы знаете, мы сейчас заняты организацией Съезда, и в Чехии у нас небольшие проблемы возникли — никак не можем найти главу нашей общины. Посольство там целиком и полностью состоит из сотрудников вашего управления. Не могли бы вы отдать распоряжение, чтоб они нам помогли разыскать его? — в любом другом случае сегодня же все министерство будет знать, кого ты считаешь идиотом. Последнего я, конечно, говорить не стал, но он и без слов все понял.

— Хорошо, Арслан, я сейчас позвоню в посольство, так что можешь рассчитывать на их помощь.

— Спасибо, господин Заместитель. Вы очень добры и с таким пониманием отнеслись к нашим проблемам.

— Ну что ты! Мы все делаем общее дело, так что все в порядке, можешь идти.

Так, это я его хорошо поймал, это я умница.

— Мехти, можешь завтра звонить в наше посольство в Чехии, они тебе дадут телефон главы нашей общины.

— О, Аллах! Арслан, что произошло, что управление Дадаша помогает нашему? Вы получили в наследство миллиарды и поделились с ним? Неужели это заставило его помочь нам?

— То, что произошло, было гораздо интереснее.

— Да, и что же произошло? — Тарана, ерзая на стуле, уставилась на меня.

— А вот об этом вы все узнаете только в случае, если у нас не будет телефона нашего чешского друга к концу следующей неделе.

Как хочется попасть побыстрее к Марьям, сегодня пятница, и теоретически я могу выйти чуть раньше, допустим, в восемь. А сейчас только половина восьмого. Черт! А чего это звонит внутренний? Кто это у нас такой настойчивый?

— Арслан, тебя господин Министр к себе вызывает. Срочно!

— Сейчас иду, — черт, чувствовало мое сердце, что не может мне сегодня весь день везти. Судя по всему, накрылись мои выходные.

— Арслан, у меня для тебя хорошие новости. Я лечу в Киев, и именно ты полетишь со мной. Отдохнешь немного, в конце концов.

Да, отдохну, как же. В самолете два с половиной часа, пока будем лететь туда, и еще два с половиной часа, пока будем лететь обратно. Буду отдыхать. Обязательно.

— Спасибо, господин Министр. Для меня это честь.

— Так я и знал, что тебя это порадует. Посмотри на столе документы, проработай их за вечер. Я в Киев только потому и лечу, что это соглашение должен подписать.

Я с опаской посмотрел на соглашение: действительно, всего несколько листов. Ну что ж, может, все будет не так страшно.

— Да, и у секретарши возьми приложение к нему, тоже прочитаешь.

Так, а вот это уже по–нашему: приложение состоит из ста восемнадцати трех страниц. Вот тебе и вечер пятницы. Ладно, хоть на пять минут загляну к Ежику, предупредить, что улетаю.

— Здравствуй, Марьям.

— Привет, Арслан!

— Как дела?

— Спасибо, все хорошо, сегодня коллоквиум сдала.

— Пять?

— А то как же! А ты очень уставшим выглядишь, все в порядке?

— Все хорошо, просто завтра в Киев улетаю в командировку, а на работе завал, который станет к понедельнику еще больше.

— Значит, тебя на эти выходные в городе не будет? — как она расстроилась, глаза заблестели.

— Да, только никаких слез, смотри не хнычь.

— Понятно. А можно, я тебе вслед воду вылью?

— Можно. А потом я тебя могу даже подвезти домой.

— Я совсем недалеко живу, пешком проще добраться, чем сквозь пробки продираться.

Да и больше времени вместе проведем — эта мысль повисла в воздухе. Мы уже стояли у ее дома и все никак не могли распрощаться. Да что ж это за наваждение такое? Вроде у меня женщины и симпатичнее были, и умнее, и элегантнее. Что ж это я так к Ежику привязался? Да ладно, как привязался, так и отвяжусь. Подумаешь, умница, красавица, добрая душа — по барабану, мне и одному неплохо. Вон, расстроилась, что улетаю, — рукавом слезы утирает, но даже это у нее как–то очень изящно получается. Я притянул ее к себе и поцеловал точно так же, как целовал Медину в лоб, а потом в глаза:

— Не плачь, это же ненадолго, всего на пару дней.

— Я и сама все понимаю, просто как–то обидно. Я недавно передачу про Киев смотрела, там все так дорого. Час их работы стоит столько же, сколько я за месяц получаю.

— Чьей работы?

— Ну, их…

— Марьям, что–то я не понял… ты таксистов имеешь в виду?

— Не совсем, хотя эти женщины тоже предоставляют услуги определенного рода.

— А, все — въехал. Не переживай, я дипломат, и мне нельзя, потому что могут настучать, это во–первых, а во–вторых, не успею. Времени очень мало, всего два дня.

У Ежика сердито загорелись глаза:

— Это единственное, что тебя останавливает?

— А еще меня будет ждать самая чудесная девушка на Земле и я никогда не посмею взглянуть на другую, тем более, раз это так дорого…

Мы оба расхохотались. Как же я люблю ее чувство юмора, она заставляет меня смеяться. Рядом с ней я себе нравлюсь. Я перестаю быть уродом, который доводит свою жену до истерик, и отцом, не оправдывающим ожидания.

 

Глава ХIII. 19 февраля 2011 г. Суббота. День тринадцатый

Не люблю я самолеты, вечно здесь что–то происходит. То на министра сок прольет стюардесса, а я беги застирывай ему пиджак в туалете, то капитан корабля выйдет лично поздороваться с министром, автограф попросить, а в прошлый раз министр резко вспомнил про мечту детства стать летчиком и выклянчил дать ему порулить. Дали ему поуправлять воздушным судном, ему этого показалось мало так он еще попросил продемонстрировать табельное оружие, и, как назло, именно в этот момент мы попали в воздушную яму. Результат: пилот прострелил себе ногу из табельного пистолета.

Так, мы занимаем весь бизнес–класс, это уже хорошо — никаких детей. Вообще, я кроме своей Миечки никого не признаю. Вот она у меня красавица — вся в меня, только мама смеется, когда я ей об этом говорю. В принципе, я сам понимаю, что не красавец, и тем не менее женщины у моих ног. А все почему? Слушать умею — вот в чем весь секрет. Какой глупец сказал, что женщины любят ушами? Они любят поговорить, а мы должны любить слушать.

Ага, министр выключил телевизор, а это значит, что перед ним должны появиться «двое из ларца одинаковых с лица». То есть я и Вугар, будь он неладен.

— Арслан, скажи, пожалуйста, где мы должны остановиться?

— В центре есть «Хрусталь Плаза», на шестом этаже нам выделили восемь номеров. Там мы и остановимся.

— Нет, господин Министр, Арслан не совсем прав. На самом деле нам отдали виллу за городом, которой мы можем распоряжаться по нашему усмотрению.

— Арслан, ты что–нибудь знаешь об этом?

— Нет, господин Министр, я совершенно не в курсе.

— А я абсолютно уверен в том, что это вилла за городом с очень приятным парком вокруг.

В кресле напротив раздался сдавленный смешок начальника нашего протокольного отдела:

— Господин Министр, это Вугар перепутал. Помните, когда мы последний раз летели в Кишинев, мы останавливались на загородной вилле?

Министр остолбенело уставился на Вугара:

— Вугар, мы куда летим?

— В Кишинев.

Тут мы все взорвались. Последний раз я так смеялся, когда жена мне сказала, что ей страшно повезло и она купила шубу всего за две с половиной штуки при моей зарплате в двести пятьдесят. Смеялся министр, смеялись протоколисты, заливалась стюардесса, которая абсолютно была уверена в том, что самолет летит в Киев и даже ради министра в Кишинев не полетит. И даже наш многоуважаемый замминистра, Дадаш Тапшзаде, которому я был обязан счастьем на выходные слетать в Киев и работать как последний осел, смеялся. Когда прошел первый момент всеобщей истерии и все немного успокоились, министр укоризненно посмотрел на Вугара и произнес сакраментальную фразу:

— Эх, Вугар, вот смотрю я на тебя и понимаю, что за всю свою жизнь ты только однажды поступил умно, когда женился на моей двоюродной сестре. Ладно, идите и определитесь, куда мы все–таки летим.

Уже подлетая к Киеву, я посмотрел на Вугара: даже учитывая, что я его ненавижу, мне его было невероятно жалко: так войти в историю МИДа, конечно, можно только один раз в жизни и это случилось у меня на глазах. Что бы он ни сделал для отечественной дипломатии за всю оставшуюся жизнь, его навсегда запомнят как человека, летевшего в Кишинев, а прилетевшего в Киев.

Ага, минус тридцать, министр без шапки, в одном тоненьком пальто, а приветствует его почетный караул, причем протокол расписан по высшему разряду — как для министра дружественной страны и стратегического партнера. Зрелище, между прочим, презабавное — перед шеренгой двухметровых хохлов наш министр, который теряется на их фоне.

— Здоровеньки булы, хлопцы! — это наш красавец решил украинцев их родной мовой поразить.

В ответ ему прозвучала тишина.

— Здоровеньки булы, хлопцы! — чуть громче и четче протянул наш. Становилось все интереснее. Причем не только нашей делегации, но и встречающей стороне.

Третий раз министр пожелал здоровья украинцам, уже жалобно глядя в глаза их министра. Реакция последовала незамедлительно — раздался бас их министра, который громыхнул:

— Здоровеньки булы, хлопцы!

— Здравия желаем! — троекратно прокатилось над аэропортом, и уже через три минуты мы были в машине.

Первым вопросом министра был:

— Где начальник протокольного отдела?

— Он решил, что поедет в другой машине.

— Пусть срочно подойдет ко мне, после первой же встречи. Кстати, где у нас сейчас встреча будет?

— По протоколу, первая встреча в министерстве иностранных дел.

— Не произносите при мне слово «протокол». Кстати, кто говорил, что в Киеве солнечная погода?

М-да, солнце, конечно, было. Обратного никто не мог утверждать, но плевок замерзал, не долетая до земли, и это тоже был факт: я уже попробовал поплеваться втихаря.

— Протокольный отдел утверждал, что в Киеве солнечно, господин Министр!

Если бы взгляд на расстоянии способен был убивать, то начальник протокольного отдела уже должен был пасть бездыханным. Как–то косо все пошло в аэропорту, по–видимому, была договоренность, что наш министр что–то другое произнесет, и караул натренировали не на «Здоровеньки булы», а на «Сезам, откройся», например. Вот только начальник протокольного отдела министра об этом забыл предупредить. А почетный караул — это настолько запрограммированные товарищи, что зомби перед ними просто креативные и творческие ребята.

Так, ну, вот, встреча в МИДе, между делом, закончилась. Уже хорошо, все остальное легче. По программе у нас сегодня посещение культурного центра нашей общины, посещение школы при культурном центре нашей общины, посещение библиотеки при школе, банкет, который дает наше посольство для нашего министра, хотя по протоколу они не должны этого делать, и только потом «до дому, до хаты», как сказала бы принимающая сторона.

Вот смех: после каждой встречи министр, грозно глядя на нас, спрашивает:

— Где начальник протокольного отдела?

В ответ звучит: «в культурном центре, в школе, в библиотеке». На самом деле несчастный умудряется соскакивать на место следующего мероприятия раньше, чем у министра дойдут до него руки. Интересно, долго он так бегать будет? Все равно ведь все в гостиницу вернемся.

Ну, наконец, день закончился. Неужели мы возвращаемся в гостиницу? Ни у кого сил не осталось, и ехали в гостиницу так, как будто произнесенное слово способно убить.

Так, вот только провожу министра до его номера, и к себе в комнату, баиньки. О, какие люди! Вот и начальник протокольного отдела перед номером министра стоит, к двери жмется. Понял, что встречу с судьбой дальше оттягивать бессмысленно.

Министр посмотрел ему в глаза долгим пристальным взглядом и произнес фразу, которая поразила протоколиста в самое сердце:

— Ты знаешь, я сейчас так устал, что лыка не вяжу. Будь любезен, завтра в полдевятого перед первой встречей зайдешь ко мне в номер и напомнишь, чтобы я на тебя поорал за сорванную церемонию приветствия. Понял?

— Да, господин Министр!

— Да, и очень быстро расскажи, что произошло, почему хлопцы молчали?

— Господин Министр, вы же сами знаете, что почетный караул — это киборги с отлаженной программой, на этот раз их натренировали на фразу: «Здравствуй, солдат», а вы с ними на их родном языке поздоровались, вот их и глючило пару минут, пока их министр голос не подал.

— А меня предупредить у тебя мозгов не хватило?

— Не хватило, господин Министр.

— Не надо со мной во всем соглашаться, у тебя же есть свое собственное мнение?

— Есть, — как–то очень жалобно и нерешительно протянул наш протоколист.

— А не должно быть, у тебя вместо своего мнения должны быть положения протокола. Ясно?

— Совершенно ясно.

— Ну, а все остальное ты услышишь завтра, сейчас все свободны.

— Спокойной ночи, господин Министр! — прозвучал ответ хором, на чем мы и распрощались.

 

Глава ХIV. 20 февраля 2011 г. Воскресенье. День четырнадцатый

Следующий день для нас начался с того, что мы поехали на завод, который наш соотечественник открыл в Киеве. М-да, убеди я его приехать на Съезд, мне вручили бы медаль за настырность, но как бы я Исмаила ни уговаривал и ни уламывал бы, все равно не приедет. С его объемами бизнеса он должно быть, разве что не ночует на работе. На наш Съезд обычно творческую интеллигенцию делегируют. Кстати, наверное, поэтому во всех странах мира главы наших общин сплошняком профессора. Ага! Надо же, нас хлебом–солью встречают, так–так, Исмаил постепенно украинизируется. Это что–то новенькое. Вот и девочка в кокошнике подошла, умничка, озирается, министра ищет. А министр–то в гостинице остался с начальником протокольного отдела разбираться, да и отдохнуть мужику надо, он у нас все–таки в возрасте, давно на пенсию пора в его шестьдесят с лишним лет. Молодец, девочка сориентировалась, поняла, что сегодня у нас главный — замминистра, калиф на час Тапшзаде, и с хлебом наперевес кинулась к нему:

— Добро пожаловать, гости дорогие!

— Нет, спасибо, я уже завтракал.

У меня произошло длительное сокращение скелетной мышцы, проще говоря, на меня нашел столбняк. Пожалуй, такое же состояние поразило и остальных свидетелей этой сцены. Девочка растерянно улыбнулась, уж сколько раз так растерянно улыбался я по милости нашего Тапшзаде. Это и заставило меня сделать шаг вперед:

— Ну, а я не завтракал. Так что с удовольствием попробую ваше угощение.

Малышка благодарно улыбнулась мне и протянула каравай.

Первый, кого я увидел, вернувшись в гостиницу, был потрепанный начальник протокольного отдела. Умеет наш министр подчеркнуть недостатки человека, мягко говоря, а грубо говорить не хочется, самому не раз на орехи доставалось.

— Арслан, тебя господин Министр вызывает.

— Он, вообще, как? Спокойный? Или в клетку без хлыста не заходить?

— Все O. K., он с утра высвободил негативную энергию, так что не переживай.

— Очень досталось?

— Ничего, поделом мне, в следующий раз буду четче следить за его лингвистическими экспериментами.

«Полиглот выискался», — посмотрев в глаза, прочитали мы мысли друг друга.

Министр сидел на диване, увидев меня нерешительно топчущегося на пороге, он кивнул:

— Заходи, Арслан. Тут у нас такое дело, мне надо ехать на встречу с вновь назначенным премьер–министром Украины, и встреча должна пройти при закрытых дверях. И если будет утечка информации в прессу, то нам несдобровать.

«Нам несдобровать» меня насторожило. Боже, неужели наш пытается с украинцами альянс заключить и переворот устроить? Я‑то думал, что эпоха «цветных революций» еще в начале века отгремела, да и по–любому, не та страна Украина, чтобы на геополитику влиять, но чем черт не шутит.

— Нам Президент поручил переговоры с ним провести, вполне возможно, что через четыре года именно он станет президентом, так что считай, что у нас разведка боем.

Приехав на встречу, я понял, что премьер–министр производит какое–то неадекватное впечатление. Во всяком случае, к дипломатической службе человек, который говорит короткими, отрывистыми фразами, отношения иметь не может. Да и наколки заставляют задуматься.

— Здравствуйте, Алексей Тарасович!

— Здрасте, коль не шутите.

Наш от этого «здрасте» аж передернулся. Да, это тебе не рафинированные европейцы, которые три раза поклонятся прежде чем руку пожать. Министр сделал сосредоточенное лицо, я вжался в спинку стула: ничего хорошего его раздувшиеся щеки не сулили. Обычно он такое лицо делал, когда хотел подчеркнуть свою значимость, а для этого он начинал рассказывать о своем нелегком жизненном пути, восхождении наверх, и самая долгоиграющая часть его рассказа — жизнь «наверху». Хорошо это только тем, что в старости мне будет чем заняться, всегда можно сесть за мемуары. Но вот слушать его воспоминания по сотому разу — участь не мальчика, но мужа.

— Вы знаете, у меня недавно такая тяжелая ситуация была, они очернили меня в глазах президента… — на сороковой минуте рассказа он подошел к ситуации трехлетней давности, когда под него стали активно копать, пытаясь с почетом проводить на заслуженный отдых.

И тут премьер произнес первую фразу:

— Большому кораблю — большие пробоины.

У министра спали щеки, он как–то странно дернулся и тем не менее продолжил. Еще полчаса мы слушали о том, как ему нелегко далась незапятнанная репутация:

— И только моя кристальная репутация не позволила Президенту поверить клевете, которую на меня возвели.

Премьер снова открыл рот и сказал:

— Я всегда знал: кому суждена гильотина, того веревка не возьмет.

Это стало последней каплей. Смеялся премьер, хохотал министр, и даже я не пытался удержаться. Нахохотавшись, министр сказал:

— Я так понимаю, что моя автобиография произвела на вас глубокое впечатление, раз вы вспомнили такую малоизвестную пословицу.

— Я бы даже сказал, самое глубокое впечатление.

— Ну, Алексей Тарасович, как мы с вами отношения между нашими странами строить будем?

— А вы не знаете? Как президенты скажут, так и будем строить.

Тут мой министр посмотрел на меня условным взглядом, и я, встав, произнес пароль, после которого мы всегда покидали любое мероприятие, которое переставало быть интересным:

— Господин Министр, нас ждут на следующей встрече.

Уже спускаясь по лестнице, министр спросил у меня:

— Как ты думаешь, он сидел?

— Насколько я могу судить, не раз, и не в качестве «узника совести».

— Ладно, мы на славу поработали, теперь можно и отдохнуть. Чем займешься?

— Выйду в город поискать подарок своей малышке и, конечно, для жены что–нибудь подберу.

Например, саван, промелькнуло у меня в голове.

— Молодец, хвалю, вообще, ты и работник такой хороший потому, что к семье серьезно относишься. Ничего иного я от тебя и не ждал.

Именно поэтому я уже столько лет и не могу развестись, думал я, уже выйдя в город. Ладно, о своей женушке я буду думать завтра, когда вернусь домой, а пока можно Миечке и Ежику что–нибудь в подарок посмотреть. Ну, с Мединой все понятно, ей можно подарить платьице, это ее сделает невероятно счастливой, а вот Ежику… По–моему, она говорила, что любит шоколад. А вот и магазин сладостей и глаза разбегаются от количества сортов шоколада. Ну, и что прикажете делать? Откуда я знаю, что Ежику понравится? После получасовых переговоров с хорошенькой хохлушкой–продавщицей единственное, чего я не понял, выходя из магазина, — как я умудрился купить конфеты в форме сердечек да еще с названием «Любимой». Какой я все–таки редкостный подлец… Ну, может, она и внимания не обратит.

 

Глава ХV. 21 февраля 2011 г. Понедельник. День пятнадцатый

Черт! Только в семь часов прилетели, а в девять у меня встреча с министром. Правильно, он живет через дорогу от МИДа, а мне на другой конец города переться, чтобы переодеться. Не могу же я в мятых джинсах предстать пред светлы очи министра.

И опоздать тоже не вариант: последний, кто опоздал на встречу с нашим министром, отправился с миссией в Узбекистан. Черт! У меня всего три минуты, а я никак не могу припарковаться.

Черт! Тысяча чертей! Все, что я увидел, это спину министра, заходящего в лифт. Что бы я ни делал, подняться на пятый этаж быстрее лифта я не сумею. А выход? Правильно, у нас так часто вылетают пробки. На этот раз я им помогу вылететь в нужное мне время. Где тут электрический щит? Если я выверну эти пробки, то лифт… Ага, все, лифт остановился между этажами. Ничего, вся королевская рать поможет через минут пять министру оказаться на воле, а я к тому времени буду на пятом этаже. Зайдя в приемную, я подошел к зеркалу и провел расческой по волосам. Черт! Лысею, что ли? Совсем у нас вода ни к черту! Да и нервы сдают, интересно, получится у меня дотянуть до полтинника?

— Здравствуйте, господин Министр!

— Представляешь, поднимался на лифте, и вылетели пробки! Вот только не хватало, чтобы я в лифте застревал, — это все он выдал мне вместо приветствия.

— Возмутительно, господин Министр! Куда только наш обслуживающий персонал смотрит?

— Действительно. Так, что у нас со Съездом?

— Все в порядке. С завтрашнего дня займусь выступающими.

— Обязательно. Нам нужны самые узнаваемые лица республики. И чтоб все было живенько: ни одного доклада больше, чем на полтора часа.

— Я думал, что сделаем регламент в час.

— Я сказал, чтобы все было живенько, а не поверхностно. Что ты сумеешь раскрыть за час? Полтора часа — этого вполне достаточно. Кстати, займись моей речью. И чтоб к началу марта она была готова.

— Конечно, господин Министр. Обязательно будет готова.

— Чудненько, я знал, что могу на тебя положиться, а список выступающих через неделю принесешь и положишь на мой стол.

— Конечно, господин Министр.

Лучше бы мы его в Киеве оставили, сделали бы подарочек украинской дипломатии — как же я ему за неделю список выступающих составлю? Опять все выходные придется на работе торчать.

Выйдя в коридор, я наткнулся на Ильгара, работника управления Тапшзаде, который с озабоченным видом проносился мимо. Увидев меня, он остановился, и схватив меня за пуговицу, спросил:

— Ты мое начальство не видел? — он с жадностью вглядывался в мое лицо.

— Нет, может, отсыпается после поездки?

— Я еще ему домой не звонил, как–то неудобно, а мобильный у него выключен. Его посол России в приемной ждет. У них встреча по поводу наших мигрантов. Причем нужна она нам, а не послу России.

— Ты знаешь, если у него встреча с послом России по такому поводу, то ему не то что домой звонить надо, за ним ехать надо.

— Ладно, сейчас позвоню, — Ильгар с крайне несчастным видом выудил телефон из кармана и набрал номер Тапшзаде.

— Здравствуйте, Тома ханум! Как поживаете? Простите, что беспокою вас так рано, не могли бы вы позвать к телефону… Ах, он еще из Киева не вернулся? Огромное спасибо, еще раз извините.

Ильгар обалдело уставился на меня, я отвел глаза от него.

— Кто–нибудь его видел в самолете? — грозно надвигаясь на меня, спросил Ильгар. Мою пуговицу он завертел еще ожесточеннее.

— Ильгар, выражаясь словами классика, битье — это не наш метод. Сейчас позвоним в Киев и все выясним, — теперь уже я стал лихорадочно набирать телефон нашей гостиницы в Киеве.

— Здравствуйте, проверьте, пожалуйста, постоялец Дадаш Тапшзаде выехал из номера или он все еще там? Спит? Ну, вы его разбудите, минут через десять ему звонить будут, — так, хоть министра мы и забрали с собой, но подарок украинской дипломатии все–таки сделали.

— Как вы могли его забыть? Ты хоть понимаешь, что теперь будет?

— Сам виноват, вместо того, чтобы мне устраивать подлянки и предлагать министру мою кандидатуру для поездки в Киев, надо было кого–нибудь из своих брать. Вы бы его точно не забыли.

Ильгар жалобно посмотрел на меня:

— Я теперь должен звонить ему и сообщать, что его забыли?

— Правильно понимаешь ситуацию. Вперед, и пусть земля тебе будет пухом.

Ильгар понуро помотал головой и двинулся в сторону своего кабинета. Я, глядя ему вслед, покачал головой, где–то мне его стало жалко — работать с таким как Тапшзаде и не получать молока за вредность в высшей степени несправедливо.

Уже вечером, когда я наконец оторвался от бумаг и взглянул на часы, я понял, что пора везти Ежику конфеты. Зайдя в ее забегаловку, первое, что мне бросилось в глаза, это клиент, который пытался убедить Марьям в том, что именно он предназначен ей судьбой.

Подойдя к ней, я демонстративно обнял ее за талию и спросил:

— Дорогая, ты уже закончила? Нам пора.

— Да, милый, я сейчас, только переоденусь.

Клиент взглянул на мою машину за окном. Я понял, что у него едет крыша: где это видано, чтобы за женщиной приезжал мужик в костюме, на служебной машине, а она официанткой работала?..

— Посмотри, что я тебе привез.

— Какая прелесть, они сердечками…

— Умница, заметила. Откроешь сейчас?

— Нет, я их пока открывать не буду.

— Почему?

— Потому что срок хранения — год. А ты же мне еще что–нибудь за год подаришь, вот тогда я и съем эти конфетки.

— Ах, ты ждешь от меня подарков?

— А ты от меня нет?

— Ну, разве что в следующий раз, когда мы увидимся, ты мне сама приготовишь чай, а то в вашем заведении это единственное, что делают отвратительно.

— По рукам: ты мне шоколад привозишь, а я тебе сама готовлю чай.

Уже вернувшись домой, в дверях я столкнулся с тещей, которая уже собиралась уходить. К счастью.

— Арсланчик, а что же ты Асли ничего интересного не привез из Киева? Там такая пушнина!

— Для того, чтобы я ей из Киева привозил пушнину, меня как минимум министром должны назначить, — откровенно говоря, я ей ничего не привез, ни интересного, ни неинтересного.

— Ах так! Это значит, ей никогда не надеть украинскую пушнину?

— Просто поражает, насколько вы верите в меня. Ну, почему? Она запросто может развестись со мной и выйти замуж за нашего министра.

У моей тещи в глазах замелькали варианты того, как быстро они сумеют оформить наш развод, а потом и министра развести. Тут она взглянула на фигуру своей дочери, и в глазах появилось понимание того, что миссия невыполнима.

— Все шутишь, Арсланчик.

Господи, как я ненавижу, когда меня называют Арсланчик. Интересно, Отелло задушил Дездемону — и его имя увековечил в веках Шекспир. А если я придушу свою тещу, благодарный народ моей страны поставит мне памятник? Мечты, мечты. Если моя жена откровенная дура, которая с трудом закончила школу, чтобы потом папа с таким же трудом устроил ее в частный университет, то мою тещу в глупости упрекнуть сложно. Она — откровенная стерва, и если свою жену за непроходимую глупость я просто жалею, то свою тещу я терпеть не могу.

— Может, ты отвезешь маму домой? — Асли как всегда осеняло вовремя.

— Асли, я сегодня еще не спал, если я сейчас не лягу, то просто упаду, и самое главное, я боюсь подвергать жизнь мамы опасности. Не дай бог, не справлюсь с управлением, попадем в аварию, что мы будем делать без нее?

Они обе уставились на меня с подозрением, и теща, испуганно отпрянув, произнесла:

— Действительно, Арсланчик, иди ложись — отдыхай, я сама доберусь домой. А то не дай бог что случится, Асли тебе этого в жизни не простит.

— Да, я сам себе этого простить не смогу. Как мы без вас обойдемся, — кто еще свою дочь против меня настропаливать будет, подумал я.

 

Глава ХVI. 22 февраля 2011 г. Вторник. День шестнадцатый

Придя утром на работу, я почувствовал жуткую головную боль, вот это, конечно, мне сегодня очень нужно. Пытаться переговорить и договориться с десятком дубин, половина из которых спит и видит, как они выступают на Съезде, в течение двух часов по сотому разу рассказывая о том великом вкладе, который каждый из них сделал в становление нашей страны как независимого государства — это задача не из легких. Вот только этой головной боли мне и не хватало для того, чтобы с честью претворить эту самую задачу в жизнь.

Позвоню я для начала в свой родной университет, там все гораздо проще, любой профессор готов отдаться Съезду за небольшую мзду. Вон у нас профессор Булатов, наша палочка–выручалочка: где только не работал, по каким только посольствам не посылали, а пятьдесят баксов, и он наш с потрохами. И уж там–то все четко: пятьдесят баксов — час, сто — два часа. Минута в минуту заканчивает, даже если выступление на полуслове придется закончить ничто его из колеи не выбьет. Так, с ним все ясно, его я на Мехти перекину. Что у нас с остальными?

Сейчас позвоню главе русской общины, посмотрим, что он скажет на то, чтобы рассказать, как хорошо в стране родной нам жить. Ну, наконец, после десятого гудка соизволил взять трубочку:

— Да.

— Здравствуйте, Мамед Иванович.

— Здравствуйте, Арслан.

— Я вас вот по какому поводу беспокою: как вы знаете, у нас на носу Съезд, и нам нужны выступающие. Вы могли бы взять на себя один из докладов?

— Ничего против не имею выручить родной МИД…

Так, это уже интересно, он нас готов выручить, и что он попросит за то, чтобы прийти на помощь в таком сложном деле?

— Только вот незадача — мне нужна личная встреча с вашим министром.

— Мамед Иванович, а на какой предмет? Я должен буду министру доложить.

— Ну, можешь ему сказать, что я хочу обсудить с ним тезисы моего доклада.

— И он вам посоветует сделать это со мной. Мамед Иванович, если вы не будете до конца откровенны со мной, я не смогу вам помочь.

— Хорошо, Арслан, ты у нас товарищ понимающий. Впереди выборы председателя общины, и мне нужно, чтобы в прессе была информация о том, что меня поддерживают первые лица республики.

— Хорошо, Мамед Иванович, я переговорю с референтом министра, думаю, это можно будет устроить без особых проблем.

— Да, но мне еще нужно, чтобы на встрече присутствовал фотограф и господин Министр согласился бы попозировать со мной.

— Мамед Иванович, а вот это уже сложнее, но я доложу и поспособствую.

— Спасибо, Арслан, я знал, что могу на тебя рассчитывать!

С ним мы тоже разобрались, теперь нужен депутат, который, поломавшись, согласится выступить на Съезде. Так, кто у нас любит светиться на тусовках? Ага, наш мальчик на побегушках. В свое время, когда его избрали с этой целью и посадили в депутатское кресло, ему было двадцать пять. Со времени первого избрания прошло шесть лет, его уже на второй срок переизбрали, после него пришли помоложе, а он так и остался мальчиком на побегушках.

— Здравствуй, Мурад. Как дела? Все со своим фотографом на мероприятия ходишь? — это он весь первый год своего первого срока ходил на все мероприятия с личным фотографом, который щелкал его во всех позах.

— Ладно тебе, давно уже его уволил.

— Ну, это ты зря, кто ж теперь тебя для истории запечатлеет? Ей каждый твой шаг будет важен.

— Кому ей?

— Этой самой истории.

— Слушай, ты по делу или как?

— Да разве я тебе просто так позвоню? Отрывать тебя от государственных дел? Наша законодательная ветвь власти такого удара не выдержит. Тут у нас такая штука, как ты знаешь, Съезд соотечественников совсем близко, и нам нужен депутат, который поприветствует участников. Ты у нас 17 марта никуда не уезжаешь?

— Чего не сделаешь для любимого МИДа? Конечно, приду выступить, а господин Министр тоже семнадцатого будет выступать?

— Нет, он будет закрывать Съезд, на следующий день.

— Арслан, так не пойдет, будь любезен, включи мое выступление восемнадцатого, и сделай так, чтобы на нем присутствовал сам господин Министр, а иначе за ради чего я буду выступать?

— Сделать твое выступление восемнадцатого не проблема. А насчет присутствия господина Министра… В смысле мне ему так и сказать, чтобы приехал на пару часов раньше — тебя послушать?

— А непосредственно перед ним ты меня включить не можешь?

— Не могу. Непосредственно перед ним дуайен нашей дипломатии будет выступать, первый министр иностранных дел.

— Ладно, тогда сделай мое выступление восемнадцатого поближе к выступлению господина Министра, авось он на пару часов раньше приедет.

— По рукам. Кстати, ты речь сам напишешь или мне ее подготовить для тебя?

— Ты знаешь, я сейчас так плотно занят, лучше подготовь и мне на эмейл сбрось, O. K.?

— O. K. Ну, тогда пока, — интересно чем это он занят? В прошлый раз оператор новостей его со спины снимал на заседании парламента, он как раз пасьянс на своем ноутбуке раскладывал. И ноутбук у него стоит около семи тысяч баксов, ни на чем послабее он, конечно, играть не сумел бы.

— Пока.

Так, с этими я разобрался. Все остальные выступающие будут представители диаспоры, с ними уже будем говорить по факту.

О, Айдын звонит, хороший парень, мы в свое время с ним заканчивали межотношения и вместе пришли в МИД. Через год он благополучно соскочил в ОБСЕ, решив, что наш МИД с его зарплатой не сумеет компенсировать того, что он проживет лет на десять меньше, но это не помешало нам остаться друзьями. Мы с ним иногда пересекаемся и всегда к взаимному удовольствию:

— Привет, Арслан!

— Привет!

— Как дела?

— Да все как всегда.

— Слышал, ты Съезд готовишь?

— Точно. А ты чем занимаешься?

— Да вот за советом тебе звоню. Ты знаешь, у нас тут секретарша с середины марта в декретный уходит, и нам нужна ей замена: девочка с хорошим английским, по возможности студентка нашего факультета. Никого порекомендовать не можешь? Может, кого–нибудь из практикантов?

— Практиканты к нам не скоро придут. Но у меня есть на примете одна девочка. Студентка первого курса, отличница, прекрасный английский, хорошие манеры. Подойдет?

— Замечательно, пусть пришлет свое резюме, ладно?

— Обязательно.

Интересно, а у Ежика есть резюме? Надо сегодня же поинтересоваться. Который сейчас час? Около десяти, Ежик час тому назад как закончила, наверное, уже дома. Можно, конечно, проехать мимо «Звезды», посмотреть, а вдруг она сегодня задержалась, это же совсем небольшой крюк…

— Марьям, а что ты до сих пор здесь делаешь? Ты же уже дома должна быть?

— А ты почему сюда приехал? Не рассчитывал меня здесь застать?

Мы оба рассмеялись.

— Марьям, тут такое дело — в ОБСЕ есть вакансия секретарши. Ты идеально отвечаешь всем критериям, хотела бы поработать?

— Ой, Арслан, конечно, а что для этого нужно сделать? — у нее так засверкали глаза, что она преобразилась.

— В первую очередь перевести свое резюме на английский, а потом отослать на эмейл моего хорошего приятеля.

— У меня нет резюме, и я даже не знаю, как его составлять.

— Ладно, сегодня уже поздно и у меня с собой нет ноутбука, но завтра мы это обязательно сделаем. Ты уже собралась?

— Да, я только тебя ждала.

— Отлично, давай я тебя провожу домой.

Уже подъезжая к своему дому, я подумал о том, что с большей охотой переночевал бы в машине, чем идти домой, но что ж теперь поделаешь, если здесь нет душа.

 

Глава ХVII. 23 февраля 2011 г. Среда. День семнадцатый

— Протокол — королева дипломатии, — важно прогундосил начальник протокольной службы МВД, — и если мы четко не определим, ваш министр к нам приедет на встречу, или наш к вам, то мы не сумеем ее организовать.

Мы уже третий час обсуждали, как и где пройдет пятнадцатиминутная встреча двух гигантов мысли, на которой будет обсуждаться безопасность участников Съезда.

— Хорошо, давайте договоримся следующим образом: мы приезжаем к вам, но они встречаются не в кабинете вашего министра, а в зале для встреч, куда оба министра заходят одновременно из разных дверей в разных концах зала.

МВДшник одновременно почесал затылок и живот: у него в глазах я прочел понимание того, что своего он добился и мы едем к ним; с другой стороны, он понимал, что где–то его объегорили, только не понимал, каким образом. А чего тут понимать: наш остановится около стола, я его об этом предупрежу, МВДшный министр будет вынужден подойти к нему, они пожмут друг другу руки, и наш сядет во главе стола. Это еще лучше: в чужом министерстве в качестве хозяина, так мы их и посадим на место в прямом и переносном смысле. Тоже мне, к нам они ехать не хотят. Так, ну, хорошо, с этим я разобрался. Хотя тоже нашел чем гордиться — дипломат милиционера обхитрил. Нет, еще наоборот было бы, я точно в отставку подал бы.

Ладно, мне пора в свою газовую камеру, а то если я сегодня программу с учетом всех выступающих не распишу, в понедельник меня министр по всем моим статьям распишет.

На лестнице я наткнулся на Мехти и Тарану, которые спускались вниз.

— А куда это вы собрались?

— Мы на обед идем, — очень бойко ответила Тарана, сделав шаг вперед.

Я посмотрел на удивленное лицо Мехти и понял, что я не единственный, кого Тарана поразила. Интересно, чего это Тарана будет обедать с Мехти?

— А, понятно. Ладно, только не опаздывайте, у нас сегодня работы много.

— А Байрам в кабинете, если что…

— Тарана, не дерзи старому и мудрому начальнику, а то на обед у тебя будет программы в ее усеченном варианте на перевод, а у Мехти в развернутом.

— Арслан, вы поднимайтесь, мы скоро вернемся, хорошо?

— Да, ладно, Мехти, отдыхай, все в порядке.

Зайдя к себе, я увидел вольготно расположившегося Байрама с телефоном в руках, который, помотав мне головой в знак приветствия, попытался продолжить общение. Я посмотрел на него долгим взглядом, который и заставил его положить трубку.

— Байрам, размножь, пожалуйста, это письмо в количестве десяти экземпляров и отнеси копии в канцелярию, чтобы его разослали в качестве внутреннего циркуляра по всем управлениям министерства. А я сейчас поеду в информационный офис ОБСЕ, у меня там встреча с Айдыном.

Подъехав к ОБСЕ, я все пытался придумать благовидный предлог, почему я к нему приехал, чтобы как–то закамуфлировать свое желание заполучить их анкету для приема на работу. Так ничего и не придумав, я зашел в офис.

— Привет, Арслан!

— Привет!

— Какими судьбами у нас?

— Да вот приехал взять анкету для знакомой, которую порекомендовал тебе на место секретарши.

— Кого же ты хочешь устроить к нам, что готов сам приезжать за анкетой?

— Я же тебе говорил, что это моя знакомая.

— Близкая, должно быть, знакомая.

— Перестань лыбиться, Марьям еще совсем ребенок и мы с ней действительно просто друзья.

— Ладно, извини, ты же знаешь, что я не люблю свой нос в чужие дела совать. Вот анкета, и дай ей номер моего мобильника, а то на городском телефоне она меня будет целую вечность ловить.

— Кстати, мне на твое имя приглашение на Съезд присылать или глава офиса все равно тебя делегирует?

— Да все равно, я здесь и жнец, и швец, и на дуде игрец, так что можешь только главе офиса прислать, все равно кроме меня никого не пошлют.

Доехав до «Звезды», я остановился и попытался собраться с мыслями. Да что со мной происходит? По–моему, я нервничаю перед встречей с Ежиком. Прямо как школьник, нет, все это надо прекращать. Вот сегодня помогу ей заполнить анкету, и перестану искать встреч с ней.

— Привет, Марьям.

— Привет.

— Ты почему такая грустная?

— У меня в понедельник экзамен по основам Европейского союза, а все эти даты выучить практически невозможно. Значит, пятерки мне не видать. Особенно если будет Дадаш Тапшзаде экзамен принимать. Он у вас замминистра?

— Точно. А почему ты не получишь пятерки, если он в качестве экзаменатора будет?

— Потому что он кроме дат ничего не спрашивает. А даты он спрашивает, заглядывая в учебник.

— Так, все ясно. Давай в воскресенье я приеду и помогу тебе подготовиться. Погоняю тебя по датам, если хочешь?

— Очень хочу. Спасибо тебе большое. А как у тебя дела? Ты очень усталым выглядишь, — она взглянула на меня с жалостью.

— Все в порядке, просто сейчас работы чуть прибавилось.

— Понятно, хочешь покушать?

— Хочу, только сначала мы должны заполнить анкету, чтобы ты завтра ее вручила Айдыну Акперову в ОБСЕ. Я дам тебе его мобильник, позвонишь и подойдешь к нему в офис, ладно?

— Да, только последовательность будет не та, которую ты обозначил. Сначала ты кушаешь, а потом мы заполняем анкету, а иначе я отказываюсь от сотрудничества.

— Ты мне угрожаешь?

— Скажу больше: я тебе выдвигаю ультиматум.

— Ну, раз ты ставишь вопрос таким образом, то мне придется подчиниться грубой силе. А что у тебя есть покушать?

— Ну, во всяком случае не то, что мы готовим для клиентов. У нас отдельно для персонала еда готовится, вот ее я и принесу поесть.

Через полчаса, накормленный и разморенный, я откинулся на спинку стула.

— Как у вас шеф–повара еще не переманили?

— Это не шеф–повара не переманили, а меня не переманили. Для персонала я готовлю, мне за это отдельно платят. Ну, а сегодня я приложила максимум усилий.

— Так ты же идеал. Если бы у меня было сердце, ты уже проложила бы к нему дорогу. Ладно, вернемся к нашей анкете.

Через полчаса, наврав в ее анкете все, что только невозможно было проверить, и придумав ей три работы в качестве волонтера, я отвез ее домой совершенно счастливую. Господи, как же ей мало надо для счастья. И какими совершенно восторженными глазами она смотрит на меня, когда тарахтит без умолку все то время, что мы проводим вместе.

Черт, завтра надо посмотреть, донес ли Байрам внутренний циркуляр, который я подготовил по предстоящему Съезду, до канцелярии. И надо проверить, распространила ли канцелярия — его там терпеть не могут, и он туда предпочитает не заходить. Я, тоже, нашел кому поручать общение с самым кляузным отделом в министерстве.

 

Глава ХVIII. 24 февраля 2011 г. Четверг. День восемнадцатый

Первыми, кого я увидел в министерстве, были девочки из управления Тапшзаде. У одной из них в руках была какая–то бумажка, и, увидев меня, они захихикали.

Не успел я переступить порог, как ко мне подлетел Мехти. Фразу «на нем не было лица» я осмыслил заново:

— Мехти, что случилось? Мы пригласили на Съезд Бен Ладена и он принял приглашение?

— Хуже, в этом случае нас боялись бы и уважали, а сейчас над нами все ржут.

— Да что произошло–то? Соберись с силами и объясни ситуацию.

— Арслан, вы вчера давали поручение Байраму размножить циркуляр и отнести его в канцелярию?

— Да, а что? Что он мог сделать не так?

— Он его размножил — переписал от руки и отнес в канцелярию. Они его терпеть не могут с тех пор, как он год назад на восьмое марта принес им скунса, которого ему папа из Штатов привез. И отправили циркуляр по министерству. Теперь все ко мне подходят и спрашивают, догадывается ли наш отдел о существовании копира, и ехидно советуют: если у нас закончился картридж, то его можно заполнить.

У меня перед глазами поплыли темные круги:

— Где Байрам?

— С утра пришел, как ни странно, очень быстро сообразил, что он наделал, и ушел.

— Позвони ему, скажи, чтобы раньше понедельника не приходил. Иначе я за себя не ручаюсь. Срочно размножь этот же документ на копире и отправь в канцелярию. Скажи им: еще раз что–то подобное произойдет, и они будут иметь дело со мной, а не с Байрамом. Так, мне сейчас надо ехать в парламент на заседание. Будет обсуждаться зарплата дипломатов, работающих за границей.

— Удачи вам, — Мехти сочувствующе посмотрел на меня.

— Спасибо, она мне сегодня понадобится как никогда.

Зайдя в парламент, я в очередной раз поразился тому, в каком он состоянии. Вроде пять лет назад ремонтировали, а он так быстро обветшал и штукатурка сыплется везде, где не ступает нога депутата.

Навстречу мне выбежал начальник отдела парламента по связям с общественностью:

— Арслан, дорогой, я тебя прошу, постарайся сегодня не сравнивать месячную зарплату нашего дипломата за границей с заработком ночной бабочки за день. Неудобно, прессы в зале полно.

— А я и не смогу, это пару лет назад мы могли говорить о том, что наши доходы сопоставимы хотя бы в соотношении наш месяц к их дню. Сегодня соотношение наш месяц к их часу, об этом на самом деле стыдно говорить.

— Арслан, ты меня настораживаешь, так четко знать расценки на услуги путан?..

— Обрати внимание, во–первых, только за рубежом, а во–вторых, я опираюсь на оперативные данные наших чиновников, которые не прочь поделиться впечатлениями с дипломатами, сопровождающими их по злачным местам. А с нашими зарплатами мы только на оперативные данные и можем опираться, но никак не на личные впечатления.

Услышав слово «зарплата», пресс–секретарь, высланный парламентерами как парламентер для переговоров со мной, перекосился и помчался за дальнейшими инструкциями. Я вспомнил, как три недели назад наши депутаты подняли себе зарплаты и пенсии, нашел взглядом папу Байрама, который подался в депутаты после того, как развалил цементный завод, и понял, что народные избранники сегодняшнее заседание никогда в жизни не забудут.

Первый час мы все делали вид, что слушаем доклад представителя министерства финансов, где он рассказывал о том, какая у нас бедная страна и какие беды нам грозят, если депутаты будут идти на поводу у каждого министерства и поднимать зарплаты всяким там. К концу прений слово взял Искандер, независимый депутат с весьма сомнительным прошлым и интересным будущим, который высказал все, что он думает о министерстве финансов и его манере отчитываться перед парламентом. На что министерский прихвостень из депутатов стал громко сетовать на то, что вылезают всякие «без году неделя» и выступают, страшно сказать, против самого правительства. Учитывая уголовное прошлое Искандера, он, недолго думая, стал рассказывать про отношения интимного характера между ним и мамой, бабушкой, женой прихвостня, и если уж на то пошло, то и с самим прихвостнем. Причем рассказывал он это настолько живо и с такими подробностями, что уверил весь зал в правдоподобности всего описанного выше. Более того, я решил, что французский обычай права первой ночи будет возрожден в нашей стране и отдан Искандеру. После такого живого описания своих сексуальных подвигов Искандер предложил выйти в коридор и продолжить беседу там. Прихвостень посмотрел на Искандера, который свой рабочий день начинал в спортзале со штангой в руках, и понял, что коридор парламента будет последним местом, которое он увидит в своей жизни. По–видимому, эта мысль и заставила его думать, что погибнуть в зале для заседаний почетнее. В свою очередь она же и подвигла его легонько ткнуть хиленьким кулачком в спину Искандера. Этот тычок сложно было назвать ударом в спину, скорее комариным укусом в лопатку. И тем не менее Искандер, развернувшись к прихвостню, задал только одни вопрос:

— Меня? — и сделал то, что у него получалось лучше всего — врезал по роже. Следующее, что увидел депутат, который сидел поблизости и конспектировал не то отчет министерства финансов, не то выражения Искандера, которые значительно пополнили его словарный запас нецензурных выражений, это упавшую тушу прихвостня на его стол, а следом кулак Искандера, который решил, что его родина мало что потеряет со смертью прихвостня, не говоря уже об избирателях прихвостня. Откровенно говоря, учитывая, что прихвостня ненавидели все, депутаты выждали пару минут, чтобы он получил все причитающиеся ему затрещины и правосудие свершилось руками, вернее, кулаками Искандера, и только потом кинулись разнимать. Через полчаса, когда порядок в зале восстановили, а сломанный стол унесли, прения по зарплатам дипломатов возобновились. Несчастные депутаты и до того чувствовали себя между молотом и наковальней, а тут еще драка. Поднимут нам зарплаты обидят министерство финансов; не поднимут — обидят нас.

Подошла моя очередь выступать. Зал замер в томительном ожидании, проснулся даже народный художник страны, которого из года в год выбирали депутатом благодарные избиратели его родной деревни. На момент последнего избрания ему было восемьдесят три года.

Я встал за трибуну и обвел зал очень долгим взглядом, после чего произнес фразу, ставшую крылатой:

— У каждого из вас есть шанс стать дипломатом, но не у каждого из нас есть шанс стать депутатом. Так давайте будем взаимовежливы.

Зал замер, это было затишье перед бурей. Нерешительно засмеялся кто–то из журналистов, и тут зал взорвался. Ни для кого не было секретом, что ушедшие в отставку министры, и не баллотирующиеся на следующий срок депутаты запросто могли податься в дипломаты. Смеялись все и от души. Хмурился только мальчик из министерства финансов.

Зарплату нам подняли на двадцать пять процентов. Так что теперь я буду в особом фаворе у министра: помимо прямой выгоды, мы еще и министерство финансов съели. Но этого я, конечно, не стал говорить Марьям. Она и без того переживала за меня, а потом на радостях показала мне голливудскую походку, а вот улыбка у нее точно не голливудская, наоборот, очень теплая и искренняя. По–моему, она озаряла всю улицу. Господи, что же я творю?

 

Глава ХIX. 25 февраля 2011 г. Пятница. День девятнадцатый

Это что–то новенькое, министр меня вызвал для дачи ценных указаний не в понедельник утром, а в пятницу.

— Арслан, я решил, что будет лучше, если штаб по организации Съезда, который в помощь нам решил создать наш Молодежный союз, мы вселим в помещение поблизости. Есть же рядом с нами женская организация, перед которой вечно толпятся какие–то женщины. А помещение государственное и срок аренды сегодня подошел к концу, Вугар это уже выяснил. Так что нужно просто их уведомить об этом. Но ты объясни, что это ненадолго, всего на месяц, а потом они снова смогут въехать в свой офис.

Так–так–так! То, что этот Молодежный союз — организация, откуда вылупился Вугар, я знаю. То, что этот союз больше мешает, чем помогает, знают организаторы предыдущих съездов. А вот то, что меня посылают разбираться с кучей женщин, это меня очень нервирует. Насчет того, смогут ли они вернуться в свое помещение, — это большой вопрос, который для меня со временем превратится в больной. Они ж не к министру пойдут, когда им не дадут въехать обратно, они ж ко мне придут. Ну, спасибо, Вугар, в очередной раз удружил.

— Господин Министр, организацию возглавляет женщина, которая на митингах говорит без микрофона, он ей просто не нужен, она и так шум толпы перекрывает.

— Да знаю я Акифу, прекрасно знаю. Она, конечно, не подарок, поэтому ее и надо сразу успокоить, что через месяц она въедет обратно. Не дрейфь, если что, ссылайся на меня, — и министр зарылся в бумажки, давая понять, что аудиенция окончена.

На министра сослаться можно, только вот куда меня пошлют — это, конечно, большой вопрос. Ладно, хоть Мехти с собой возьму, все не один — не так страшно.

Зайдя к себе, я первым делом объяснил ситуацию Мехти. Тарана, посмотрев на нас, сказала, что Медина будет гордиться отцом, и выплеснула нам вслед воду из лейки, которой поливала свой фикус.

Подойдя к двери, я открыл дверь и сделал очень странную вещь, которую так и не смог объяснить себе, — вопреки всяким представлениям о субординации, попытался пропустить вперед Мехти, на что он, в котором тоже заговорил инстинкт самосохранения, стал заверять меня, что поперед батьки в пекло ни за что не полезет.

— Здравствуйте, Акифа.

— Привет, привет, Арслан! Сколько лет, сколько зим! С чем пожаловали?

— Как ваше самочувствие?

— Ты знаешь, мой богатый жизненный опыт подсказывает мне, что если чиновник интересуется моим здоровьем, то только для того, чтобы подпортить его. Так что не тяни, говори, с чего это тебя мое здоровье озаботило.

Оттягивать и правда было бессмысленно.

— Мы решили, что в помещении вашей организации может временно расположиться штаб Молодежного союза по организации Съезда.

— И кто это «мы»? Уж не с твоей ли подачи министр обратил свои благосклонные взоры на мой офис?

— Акифа, разве Молодежный союз — моя организация?

— Значит, с подачи Вугара? Ну что ж, буду иметь в виду. Знаешь, у меня же не только офис в столице, но и филиалы в районах есть. Так что если он будет требовать, чтобы я оставила им помещение, я всех своих девочек соберу старше пятидесяти, нам терять нечего, и устроим самосожжение. Шуму будет на весь мир, так министру и можешь передать, — все это она говорила, грозно надвигаясь на меня и отрезая меня от такого стратегически важного объекта как дверь.

— Вы, самое главное, не нервничайте, — вступился за меня Мехти, стоящий за моей спиной.

— В этом офисе я вижу только двух нервничающих мужчин и ни одной взволнованной женщины.

— Акифа, если вы позволите, я сейчас же переговорю с министром и тут же перезвоню вам.

— И переговори, и перезвони, и Вугару от меня большой привет передавай.

Уже через три минуты мы поднимались к себе. Сказать, что Тарана обрадовалась, увидев Мехти живым и невредимым, — это значит ничего не сказать. Мне становилось все интереснее наблюдать за ошарашенным Мехти, который гадал, какой неизлечимой болезнью он заболел и как об этом узнала Тарана, что уделяет ему столько внимания. А действительно с чего бы это она к нему так относиться стала?

Еще через две минуты я был в приемной министра. У секретарши было весьма изумленное лицо, когда она поняла, что министр готов меня принять второй раз даже не то чтобы в течение дня, а в течение часа.

— Господин Министр, я переговорил с Акифой, как вы мне и поручили, и она просила передать, что соберет не только своих «девочек» в столице, но и из районов пригласит и устроит этакое массовое самосожжение, если мы ее из офиса попытаемся выселить. Аутодафе, так сказать!

— Так и сказала?

— Так и сказала.

— Она это сделает — я ее знаю, тут двух мнений быть не может. Ну что, передай в приемной, чтобы вызвали ко мне Вугара и позвони Акифе — попроси никому не рассказывать.

М-да, я‑то попрошу никому не рассказывать, вот только выполнит ли Акифа мою просьбу? Уже завтра в нашей любимой столице на одну байку про МИД, где сидят одни подкаблучники, боящиеся женщин, станет больше.

Нет, конечно, вот конкретно эту женщину я не боюсь, особенно когда она вот так улыбается и бежит мне навстречу. Целый день Марьям на каблуках, а как легко двигается, идет, как будто танцует, и даже униформа ее не уродует.

— Как у тебя прошла встреча в ОБСЕ?

— По–моему, Айдын остался мной доволен.

— Ничего удивительного, честно говоря, меня больше волнует, осталась ли ты ими довольна?

Она от души рассмеялась:

— Конечно, мне там понравилось, там так здорово и все такие любезные. Честно говоря, после «Звезды» ОБСЕ раем на Земле кажется.

— Я понимаю, но ты держи марку и играй избалованную вниманием работодателей девочку, которая знает себе цену. Я думаю, успешное собеседование надо отметить — хочешь завтра пойти в кино?

— Ой, очень хочу. А что идет в кинотеатре?

— А тебе не все равно? Поверь, я сделаю все, чтобы твое внимание было приковано ко мне, а не к экрану.

— Ах, так? Я понимаю, что мне как добропорядочной девушке надо возмутиться, но актрисы из меня не вышло, так что со своей стороны могу пообещать, что я буду поглощена фильмом так, как никогда до этого.

Уже проводив ее домой, я в очередной раз поразился ее наивности, она и правда совершенно меня не боялась.

 

Глава ХX. 26 февраля 2011 г. Суббота. День двадцатый

Люблю я свою работу — у меня сегодня встреча с Адылем Асифовым. Тот самый тип, которому Байрам присоветовал в МИД податься. А мне посоветовал обязательно дать ему рекомендации: по мнению Байрама, он родился дипломатом — еще бы! Английский знает.

Так, у меня с ним встреча в двенадцать, а до двенадцати можно и в парикмахерскую зайти, все–таки не хочется Марьям пугать своим заросшим видом. Подойдя к кафе, где меня ждало будущее нашей дипломатии, я настороженно посмотрел на модель «лексуса», которая была еще более последней, чем у Байрама. Неужели это машина Адыля? Господи, спаси и защити! А, ну так и есть — из машины выполз субъект, у которого сходство с Байрамом было написано на лице.

— Здравствуйте, Арслан.

— Здравствуйте, Адыль. К сожалению, у меня мало времени, поэтому давайте, опустив протокольные формальности, перейдем сразу к вашей мотивации.

— Папа вам привет передает.

Так, все ясно, это тот самый папа, который бывший министр и который принимал меня на работу. Но если то, что я думаю об Адыле, правда, тогда, будь его папа трижды министром и десять раз возьми меня на работу, ему это не поможет. В результате его все равно на меня повесят, а Байрама & Со в одном отделе даже я не переживу.

— Спасибо, и вы ему привет передавайте. Итак, в чем все–таки заключается ваша мотивация?

— Мое что?

— Почему вы хотите работать в МИДе?

— Да как–то скучно и отец просит, чтобы я делом занялся, все мечтает, чтобы я по его стопам пошел. Я и решил мечту своего старика уважить. Только за границей я работать не хочу, зарплаты у вас там маленькие и полицейские постоянно документы требуют, а здесь папу все прекрасно знают и уважают и никогда мою машину не останавливают.

— Так, вашу мотивацию я для себя уяснил. А вы не могли бы перечислить все те организации, членом которых является наша страна?

— Наша страна — член ООНа.

Я почувствовал, что сейчас подавлюсь своим куском, то есть глотком кофе. Просклонять аббревиатуру ООН было сильным ходом, который разбудил во мне сына филолога, чьи уроки русского языка длились все то время, что я бодрствовал, а порой и когда спал. Потому что я помню момент, когда проснулся от собственного крика, меня обнимала мама и, гладя меня по волосам, говорила:

— А правильнее не «помощи», а «помогите».

Так что–то я отвлекся, вернемся к нашим баранам, вернее, барану.

— Хорошо, а в каких еще международных организациях мы состоим?

— В НАТО, — гордо выпалил Адыль, довольный, что запомнил последовательность букв.

Я аж отодвинул свой стул:

— Каким образом мы могли вступить в НАТО?

— А разве нет? Вон, недавно у нас в гостях их ребята были. Мы с моим другом из министерства обороны их на дискотеку водили.

— А ваш друг из министерства тоже считает, что мы состоим в НАТО?

— Да, он мне об этом и сказал.

— Все понятно. Ну, я думаю, что мы достаточное количество тем обсудили, для того чтобы я сделал для себя определенные выводы. Передавайте папе большой привет.

— Спасибо.

— До свидания.

Подъезжая к себе на работу, я строил план мести Байраму, когда увижу его в понедельник. Надо будет придумать что–нибудь такое, чем я мог бы отомстить и за рукописный вариант своего циркуляра, и за испорченные отношения с бывшим министром.

Зайдя к себе в кабинет, я застал картину гораздо более поразительную, чем сын министра иностранных дел, путающий программу НАТО «Сотрудничество ради мира» для таких стран как наша, участниками которой мы и являемся и полноправное членство в НАТО. Тарана и Мехти целовались, причем именно в такой последовательности: «Тарана и Мехти». Я то уж думал, что меня ничто в этой жизни не удивит. Я ошибался. Сказать, что я был поражен, это значит не сказать ничего. Дурак, я дурак, все поражался интересу Тараны к парню. Мехти сидел в своем кресле, а Тарана, впившись в него, не давала ему отодвинуться. Мое протяжное «да-а» заставил ее оторваться, более того, я впервые увидел ее покрасневшей.

— Гм… Ребята, я не буду комментировать сцену, свидетелем которой оказался. Но с каждым из вас я буду говорить в отдельности и начну, Тарана, с тебя. Ясно?

— Яснее не бывает.

— Мехти, ты перевел письма, которые мы должны были отправить нашей общине в Китай?

— А на какой надо было переводить?

— Если бы надо было переводить на японский, я бы сам это сделал. Конечно, на китайский, делегат оттуда, это письмо должен своим работодателям представить, только после этого они его отпустят на Съезд. А другого языка, помимо китайского, они не признают. Так что вперед.

— Так я ж китайского не знаю.

— До понедельника выучишь, а в понедельник — перевод мне на стол. Так что я пошел. Тарана, могу тебя подвезти.

— И провести воспитательную работу? Спасибо, я уж лучше шофера подожду.

— От судьбы не уйдешь — не сейчас, так в понедельник.

Тут вмешался Мехти, чего я от него никак не ожидал:

— Ребята, я вам не мешаю, а то могу и выйти? Арслан, и потом, логичнее было бы со мной поговорить, как мужчина с мужчиной.

— Так я ведь догадываюсь, кто всю кашу заварил. Или заваривает.

— Мы уже большие мальчик с девочкой, так что сами разберемся.

Ух, ты! Мехти показал зубы, что меня крайне удивило:

— Ребята, я этого и боюсь. Ладно, я пошел, а вы ведите себя прилично.

Подъехав к «Звезде», я увидел, что Марьям уже стоит у входа. И ведь февраль месяц — не жарко, а пальто у нее тоненькое.

— А что случилось, что ты стоишь снаружи?

— Не хотела, чтобы ты внутрь заходил, итак уже сплетничают.

Господи, ну что я за подлец? А что о ней будут говорить, если узнают, что я женат?

— А ты знаешь, такой интересный фильм будет, я сегодня в Интернете нашла анонс этого фильма. Тебе понравится.

— А тебе?

— Все очень просто. Понравится тебе — значит, понравится и мне.

Ну, какой же она непосредственный ребенок. Совершенно никакой хитрости: что на уме, то и на языке. Честно говоря, больше всего мне понравилось, что я мог безнаказанно перебирать волосы Марьям, играть ими, комментировать сидящих впереди и вслушиваться в ее шепот. Разве что после того, как к нам подошел бдящий за порядком и попросил прекратить шептаться, потому что большая часть зала наблюдала за нами, а не за действом на экране, я действительно стал смотреть фильм. Кино мне действительно понравилось — драк там было немерено. Вообще, обожаю голливудские фильмы за их «хэппи энд». Хоть в кино все должно хорошо заканчиваться.

 

Глава ХXI. 27 февраля 2011 г. Воскресенье. День двадцать первый

Воскресенье — день моей Миечки. Вышел погулять с ней и аж сердце сжалось — в парке все с мамами и папами, и только моя малышка со мной. В принципе, так даже лучше, зато обойдется без скандала. Я еще обещал Марьям помочь подготовиться ей к семинару. У них в университете новый предмет — история Евросоюза, такое ощущение, что от этого нас быстрее туда примут, а Ежик мучается. И экзаменатор Дадаш Тапшзаде — крупный специалист по Евросоюзу. Специальному представителю Евросоюза в нашей стране заявил, что для нас честь быть членом этой организации. Представителя чуть удар не хватил — он решил, что утром страна стала членом Евросоюза, раз ему об этом говорит замминистра иностранных дел, а он этот момент упустил. Потом выяснили, что Дадаш перепутал Совет Европы и Евросоюз. Сейчас заеду за ней и повезу в какое–нибудь приличное кафе, где можно посидеть, пообщаться.

— Привет. Какая ты сегодня красавица!

— Не льсти, сегодня я скорее чудовище, чем красавица. Всю ночь над учебником сидела, пыталась даты подписания всех соглашений выучить.

— Ну и насколько успешно?

— Вроде что–то отложилось, но их там сотни. Из–за этих дурацких дат я сам курс не смогла толком освоить.

— Не переживай, твое «без толку» в сто раз качественнее, чем «толком» твоих однокурсников.

— Так однокурсники уже знают, кто и где будет работать, а в моем случае — если бы не ты, я бы даже на собеседование в ОБСЕ не попала.

— Айдын тебе звонил?

— Нет.

— Не переживай, все равно никого лучше тебя они не найдут, так что еще позвонят.

Целый час мы с ней боролись с датами. Она так старательно вызубрила их наизусть, да и память, конечно, у нее феноменальная: запомнить около трехсот дат — это не каждому дано.

— Ну, вот видишь, а ты боялась.

— Это оттого, что ты мне помогал, у меня получалось называть точные даты.

— А чем я тебе помогал?

— А ты и сам не обращал внимания, но когда я называла какую–то дату неправильно, ты жестом показывал, что на несколько лет больше или меньше. Вот так я и ориентировалась в этом диком лесу дат и соглашений.

— Все равно молодец. Теперь на экзамене вместо Тапшзаде тебе буду видеться я в качестве дирижера.

— Арслан, прекрати, а то я, как сяду перед Дадашем, так на самом деле буду тебя видеть.

— Подожди, Марьям, кто–то мне звонит с неопределенного номера, — с этими словами я поднял трубку мобильного.

— Здравствуйте, Арслан, с вами будет говорить господин Министр.

— Да, конечно.

— Соединяю.

— Арслан, я на даче, ты, пожалуйста, подъезжай ко мне, надо обсудить один очень важный вопрос, касающийся Съезда.

— Да, господин Министр, через час я буду у вас.

Я посмотрел на огорченную Марьям. Она печально произнесла:

— Сегодня же воскресенье.

— Да, но министр, сидя на даче, об этом даже не догадывается.

— А я так надеялась, что мы немного погуляем.

— Обещаю, что в следующее воскресенье мы так и сделаем.

— Тогда я пойду?

— Куда это ты пойдешь? Я тебя отвезу домой.

— Ты же должен ехать к министру на дачу.

— Я и поеду, но это не повод бросать тебя на улице, под дождем.

— А не опоздаешь?

— Ты знаешь, мне самому как–то странно оттого, что меня это не сильно волнует.

В принципе, и не опоздал — уже через час я был на даче у министра, гадая, что могло произойти такого, из–за чего моя персона могла понадобиться министру за городом.

— Арслан, о том, как у нас обстоят дела со Съездом, ты мне завтра утром доложишь. А сегодня я тебя вызвал, чтобы заключительный банкет обсудить.

— Господин Министр, я думал, что будет не банкет, а прием. На такое количество людей банкет будет сложновато устроить.

— Ты меня не понял — конечно, официальный прием протокольная служба продумала, и это их головная боль. А вот небольшой междусобойчик для близких друзей, приехавших издалека, мы устроить должны. Подумай о том, что, где, когда делаем, и самое главное, кого ты относишь к нашим близким друзьям, и доложи в следующий понедельник. Все ясно?

Черт! Мне ясно только одно, что мы могли бы с Марьям провести еще пару часов вместе, а это все он мог бы мне и завтра объяснить и я бы не тащился к нему на дачу. Тоже мне дело государственной важности — банкет. Интересно, а небольшой междусобойчик — это банкет на пятьдесят персон или на сто?

— Конечно, господин Министр, обязательно.

— Ну, тогда можешь возвращаться домой — отдыхай и уже завтра утром ко мне с докладом.

 

Глава ХXII. 28 февраля 2011 г. Понедельник

День двадцать второй.

Выйдя от министра, я понял, что пора вешаться. Когда я говорил, что нам нужны практиканты, я имел в виду, что нужно несколько грамотных человек, которых мне так и не дали тогда, когда они были нужнее всего. А мне сегодня министр объяснил, что под мое начало отдают всю группу — двадцать пять человек, да еще заочников. Вот тебе и несколько, вот тебе и грамотных. Что я с ними буду делать? Разве что посажу сортировать переписку для архива? У нас архив до сих пор в подвале в огромных ящиках лежит, а то, что все это можно перевести в электронный формат и хранить на дисках, канцелярии и невдомек.

Зайдя к себе, я увидел Тарану со стаканом чая в руках, который она сосредоточенно несла к столу Мехти. Так, ситуация выходит из–под контроля, и мне это нравится все меньше. Сейчас отошлю Мехти к практикантам и поговорю с Тараной насчет того, насколько серьезны ее намерения по отношению к Мехти, а то поиграет парнем, а замуж выйдет за улучшенную версию Байрама. И в принципе, это, конечно, не повод совать нос в чужие дела, но я же так работника потеряю. Конечно, ничего не имею против того, чтобы потерять Байрама, но Мехти — это совершенно другая ария из другой оперы.

— Мехти, будь любезен, на проходной тебя ждут двадцать пять гавриков, то есть практикантов, рассади их в читальном зале, пусть переписку за прошлый год сортируют для архива.

— И надолго к нам двадцать пять практикантов?

— Не переживай, они пришли сегодня и еще придут через пару месяцев — взять характеристику, — это его Тарана утешила. Теперь понятно каким образом она сама практику проходила.

— Байрам, я тебе не буду рассказывать, что я думаю о твоем друге, Адыле, и твоем способе делать копии, у тебя будет время догадаться обо всем этом. И время это будет в Чапиче, куда мы планируем отправить на экскурсию наших гостей, приехавших на Съезд за пару дней до его начала. Тем более, что город планирует отметить свое тысячелетие и нужен кто–то из МИДа, кто будет контролировать их подготовку.

Услышав слово «проконтролировать», Байрам гордо выпрямился и высокомерно посмотрел на Тарану и Мехти.

— Нет проблем, Арслан. Когда мне ехать?

— Да хоть сейчас, а вернешься уже с гостями к началу Съезда. Ну и, конечно, после такой сложной командировки можешь взять несколько дней — отдохнуть. На работу можешь выйти только после закрытия Съезда.

Стоило нам с Тараной остаться одним, как она уставилась в ноутбук, так, словно в нем была сосредоточена вся ее жизнь. А, голубушка, чувствуешь, о чем сейчас пойдет речь.

— Тарана, ты догадываешься, как я отношусь к Мехти. Он — хороший парень и совершенно не заслуживает того, чтобы им поиграли и бросили. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Арслан, вы таким образом пытаетесь выяснить, насколько я серьезно отношусь к Мехти?

— В принципе, зная тебя — да, именно это я и пытаюсь сделать.

— Арслан, можете не беспокоиться. Поверьте, я отношусь к Мехти самым серьезным образом. И не играть им, не тем более бросать его я не собираюсь. Что я должна сделать, чтобы доказать серьезность своих намерений?

— Ничего особенного — достаточно выйти за него замуж.

— Ну, пока все не так серьезно, во всяком случае, с его стороны, но вы не переживайте, я над этим вопросом работаю.

Заехать сегодня к Ежику не получается, так хоть позвоню — узнаю, как сдала экзамен.

— Привет, Марьям. Чем порадуешь?

— Пять. А еще Тапшзаде похвалил.

— Умничка, только больше никому не говори, что Тапшзаде хвалил, весьма сомнительный комплимент, который никто из тех, кто знает нашего замминистра, не оценит.

Господи, какой у нее заразительный смех. Мелодичный. Да, такими темпами я из дипломата в поэта трансформируюсь и буду властителем человеческих душ, а не министерского портфеля.

Было около десяти, когда я приехал домой. Первая, кого я увидел, когда зашел домой, была Асли, что меня очень насторожило: обычно ко мне бросается Медина и только потом выплывает моя женушка.

— Арсланчик, дорогой, ты голоден?

Опять она меня называет Арсланчик. Сначала я пытался с этим бороться, а теперь даже как–то одергивать ее неохота. Арсланчик так Арсланчик.

— Спасибо, Асли, я уже кушал.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке. Как ты?

— Тоже ничего. Как дела на работе?

— Асли, чем больше ты расспрашиваешь меня, тем более очевидным становится, что сегодня я тебе особенно интересен. Можно поинтересоваться почему?

— Ой, Арсланчик, сущий пустяк. Ты знаешь, я сегодня зашла в магазин — купить перчатки и наткнулась на такую потрясающую шубку, причем оттого, что конец сезона, ее отдают совсем дешево, всего за полторы тысячи долларов.

— Асли, для нас это непозволительная роскошь. У меня на счету всего две тысячи.

— Можно подумать, что я у тебя все две тысячи и прошу. Мне мама пообещала пятьсот, значит, ты должен дать всего тысячу.

— Асли, я должен содержать тебя и Медину, что я и делаю. Насчет того, что я должен покупать тебе шубы, я слышу впервые, тем более у тебя уже есть одна.

— Это ничего не значит, я уже ее несколько сезонов ношу. Вон, моей подружке муж купил шубу в начале зимы за десять тысяч, а я чем хуже? Только тем, что не смогла выйти по–человечески замуж? — все это она прокричала уже из кухни.

Донесся звук бьющейся посуды, заплакала Медина, у меня потемнело в глазах, я просто зверел, когда слышал, как моя малышка плачет.

Так, с меня хватит, если я сегодня переночую у мамы, ничего не случится. Слушать всю ночь причитания Асли о том, как ей не повезло с мужем — выше моих сил.

К тому времени, как я переступил порог маминого дома, я чувствовал такую нечеловеческую усталость, казалось, засну прямо на пороге. Мама, увидев меня, молча покачала головой и пошла ставить чайник.

— Мама, ну что мне делать, если я не могу с ней ладить?

— А с кем когда ты мог ладить? Что–то я не припомню, чтобы ты с женщинами особо ладил.

— Нет, мам, ты не права, я недавно познакомился с одной девушкой, и мне с ней очень уютно.

— Что–то новенькое. Обычно о твоих романах мне рассказывает кто угодно, кроме тебя. Что это на тебя сегодня нашло?

— Не знаю, мам, тоскливо мне как–то, тем более никакого романа у меня с Марьям нет. Она совсем не такая.

— Да ты ее еще и выгораживаешь. А то, что она встречается с женатым мужчиной, — это, в смысле, свидетельствует о ее неординарности?

— Мам, она не знает, что я женат.

— Арслан, ты хоть понимаешь, что это некрасиво?

— Все понимаю, а поделать с собой ничего не могу.

— Арслан, ты бабник.

— Нет, мам, просто я очень несчастный человек.

— Пойми одно: у тебя дочь, а дочери нужен отец. Представляешь, что будет, если Миечка вырастет под влиянием Асли?

— Я себя пересилю, просто мне нужно время.

— Очень надеюсь, что пересилишь. Иначе мне страшно подумать, что будет с твоей карьерой, семьей, со всей твоей жизнью.

Господи, что бы ни было с моей карьерой, семьей — жизнью, не думаю, что когда–либо мне будет хуже, чем сейчас.

 

Глава XХIII. 1 марта 2011 г. Вторник. День двадцать третий

На следующее утро я решил сначала заехать домой переодеться. Не могу же я два дня подряд на работе показываться в одном и том же костюме — в Японии за это могут с работы уволить. Уже подъезжая к своему дому, я увидел девочку из управления. С этим управлением мы не то чтобы дружили, но поддерживали хорошие отношения.

— Привет, Лала. Тебя подвезти?

— Ой, дай бог тебе здоровья, Арслан, я так спешу.

— Да никаких проблем. Тебе куда?

— Как можно ближе к нашему МИДу.

— Ты знаешь, мне туда же, так что довезу тебя до него, родимого. Я сегодня у мамы ночевал, а теперь хочу домой подняться — переодеться. Ты подождешь в машине, пока я поднимусь переоденусь, это буквально пять минут?

— Конечно, подожду. А твоя супруга меня не прибьет? Ты представляешь, если она увидит, что ты после ночи, проведенной вне дома, приехал с женщиной к себе во двор?

Очень надеюсь, что увидит и лопнет от злости, с этим расчетом я и посадил Лалу в машину. Но этого я, конечно, говорить не стал.

— Ну, что ты, Лала, мы же все цивилизованные люди. Буквально пять минут.

Спустился я и правда через пять минут, в другом костюме и с отпечатком ладони через всю щеку. Причем из–за того, что Медины не было дома, ни Асли, ни я так особо не стеснялись, я — в словах, а она — в действиях. Лала ошарашено посмотрела на меня и покачала головой:

— Это все из–за меня?

— Ой, Лала, поверь, ты здесь не при чем. Самое главное паспорт в самолете не потерять.

— А причем здесь паспорт?

— Помнишь, был фильм «Приключение итальянцев в России»?

— Помню. И что с того?

— Там один из героев паспорт потерял в самолете и его ни в России, ни в Италии принимать не хотели, так он вынужден был все летать и летать.

— Так и ты потерял? Так и летаешь?

— Так и летаю.

Что–то я разоткровенничался, хорошо, хоть в машине не Тарана, а то мы бы доехать до работы не успели, а весь МИД уже знал бы, что мне жена закатила пощечину.

Зайдя к себе в камеру, я услышал смех Мехти, что меня крайне озадачило. Совершенно не похоже на него: обычно он сидит с кислой миной, если не работает, а уж если работает, то тем более никакого смеха. По его мнению, именно так должен себя вести молодой, подающий надежды дипломат.

— Мехти, что тебя так рассмешило?

— Ничего, после того, как Тапшзаде забыли в Киеве, выяснилось, что в этом виноват Ильгар, который, сидя в родном городе, должен был проконтролировать, чтобы его начальство не оставили в гостинице.

— И что теперь с Ильгаром?

— Ничего, строгий выговор с занесением в личное дело.

— Не повезло парню, а что тебя так рассмешило? Ильгар у Тапшзаде — единственный нормальный человек, и то, что ему влепили строгач, — не повод для радости.

— Так Ильгар после этого раскопал историю столетней давности, когда Тапшзаде еще в протокольной службе министра обороны работал, и теперь ходит рассказывает всему министерству.

— И что это за история?

— Вполне в духе нашего замминистра: он со своим министром в Москву летал, а там из VIP-ложи два выхода, один из них ведет к рукаву, по которому можно попасть в самолет, а второй в предбанник, где Тапшзаде и остался ждать руководство. Руководство уже в самолет прошло, а Тапшзаде все сидит в предбаннике и ждет его выхода. Их уже со взлетной полосы вернули за ним.

— Действительно, вполне в духе Тапшзаде.

— Так это еще не самое смешное. Весь ужас в том, что его отсутствие заметила только стюардесса правительственного самолет, которая уже привыкла с ним скандалить при взлете из–за того, что он ремнями безопасности не пристегивается.

— Ясно. Лирика — вещь хорошая, ты мне только одно скажи: как у нас дела со Съездом?

— Вроде все в порядке, все летят, для всех все забронировано. Насчет ресторана вы сами будете договариваться?

— Ты имеешь в виду банкет?

— Да.

— Естественно, это же святое. Только я сам все это организую, просто напомни ближе к Съезду. А то даже если Съезд пройдет с блеском, а банкет я провалю — не видать мне ранга посла как своих ушей.

К девяти часам вечера я, совершенно разбитый, уставился на часы. Господи, что–то неладное со мной творится. С каких пор я стал смотреть на часы, торопясь уйти с работы? А ведь сегодня первый день весны, мой Ежик так его ждала. Вот и ладно, все равно мне надо где–то перекусить, дома наверняка обеда нет. Заеду к ней и покушаю, и поздравлю. Заодно по дороге и нарциссы можно купить, хоть чем–то ее порадую.

Увидев нарциссы, Марьям чуть не расплакалась.

— Что такое? У тебя на них аллергия?

— Нет, просто мне никто никогда не дарил просто так цветов, иногда подружки — на день рождения или на Восьмое марта, а ты просто так, без повода…

И она посмотрела на меня глазами, в которых стояли слезы.

— Ну почему без повода? Сегодня первый день весны — ты совершенно весенний человечек, и я хотел тебя поздравить. Только у меня не получилось — раз у тебя глаза на мокром месте.

— У тебя получается все и всегда, а уж тем более подарить цветы мне у тебя получилось лучше всего на свете. И даже если сегодня я десятая, кому ты даришь цветы, все равно я счастлива.

Ага, это она так осторожно пытается выяснить, есть ли у меня кто–то, кроме нее. Цветы я никому сегодня не дарил и не собираюсь, так что можно без зазрения совести врать и дальше:

— Марьям, ты единственная, кому я сегодня подарил цветы и поздравил, а остальные девять девушек существуют только в твоем воображении.

У нее засверкали глаза, и она благодарно мне улыбнулась. А я в очередной раз поразился ее наивности и своей подлости.

 

Глава ХXIV. 2 марта 2011 г. Среда. День двадцать четвертый

— И нтересно, как там дела у Байрама? — этими словами начал день Мехти.

— Мехти, кто тебе поручал портить мне с утра настроение?

— Арслан, чем я испортил вам настроение?

— Ты при мне произнес имя Байрама, — я махнул рукой в его сторону, так, как если бы этим жестом мог заставить Мехти исчезнуть.

— Эка, невидаль, его высочеству настроение испортили. Байрам нам всем жизнь портит уже столько времени. И нечего тут на Мехти махать, — вмешалась Тарана.

— Нам? Тарана, а с каких пор ты себя с нами, простыми смертными, ассоциируешь?

— А с кем мне себя ассоциировать? С Байрамом?

— Ну, раз мы тебе ближе, чем Байрам, может, письмо во французский МИД напишешь?

— Я, конечно, снизошла до вас, но не до такой же степени, чтобы всяким там письма писать.

— Что–то мне подсказывало, что писать это письмо буду я, — задумчиво протянул Мехти.

— У тебя прекрасно развита интуиция.

— И она мне подсказывает, что письмо во французский МИД будет посвящено предстоящему Съезду?

— Да, проинформируй и попроси поспособствовать перемещению делегата из Франции к нам. А то ему 88 лет, он был диссидентом и ни с кем из нашего посольства общаться не хочет, все боится, что это ловушка и обратно во Францию его не выпустят.

— А что сулить взамен?

— Скажи, что о возвращении ковров, которые они вывезли из нашей страны в двадцатые годы прошлого столетия, целый год заикаться не будем.

— Оттого, что мы заикаемся о коврах, им не холодно, не жарко. Можно подумать, они собираются их возвращать.

— Да, но на наши ноты они вынуждены отвечать, а тут ты им пообещаешь целый год блаженного молчания.

— Пожалуй, на это они могут польститься.

Уже поздно вечером, оторвавшись от программного документа по работе с молодежью за рубежом, который Молодежный союз будет представлять на Съезде, я почувствовал какую–то тяжесть на сердце. Надо заехать к Марьям: перескажу эту ерунду ей — посмотрю на ее реакцию. Зайдя в кафе, я с удивлением оглядел зал. Это был первый раз, когда Ежик не встречала меня. Ко мне подошел официант:

— Вам принести меню?

— Спасибо, а где девушка, которая у вас работала?

— Марьям?

— Да, по–моему, ее так зовут.

— А ее сегодня в больницу увезли, у нее был приступ.

Я услышал стук своего сердца, настолько громкий, что он заглушил все вокруг:

— Да? Надеюсь, с ней все будет в порядке. Пожалуй, я бы выпил чай.

Пожалуй, я бы со всех ног кинулся звонить Марьям, чтобы узнать, что за больница, но нельзя, эти только и ждут повода, чтобы начать чесать языками. Так быстро чай я еще в жизни не пил. Оказавшись на улице, я с шумом выдохнул воздух и достал мобильник.

— Марьям, ты где?

— Здравствуй, Арслан, ты только не нервничай…

— Марьям, после того, как мне сказали, что ты в больнице, представь себе, я не только нервничаю, я еще и переживаю.

— Не переживай, пожалуйста.

— Не переживу, если ты мне не скажешь, что за больница.

— Это прямо около «Звезды», через три квартала, у светофора повернешь налево.

— Через пять минут буду.

Побеседовав с вахтершей и изменив ее взгляды на часы посещения больных, я прошел в приемную. Все познается в сравнении, и, выслушав объяснение медсестры, где лежит Марьям, я понял, что даже дорогу Ежик, в отличие от миллиона женщин, объяснила очень четко.

Боже мой, она лежала такая белая, как простыня, которой она была укрыта.

— Марьям, как ты?

— Уже все в порядке, просто меня на ночь домой врачи не отпустили, иначе я бы уже у себя в постели лежала.

— Ну, конечно, а завтра бы вышла на работу.

— Не-а, завтра у меня выходной.

— Какое счастье…

— А что это у тебя в руках?

Я с удивлением обнаружил, что держу в руках этот самый треклятый программный документ вместо цветов или фруктов, которые должен был бы привезти Ежику в больницу.

— Извини, Марьям, я так перепугался за тебя, что совсем забыл взять тебе что–нибудь покушать. Хочешь фрукты или сок? Я сейчас пойду куплю.

— Одиннадцатый час — куда ты пойдешь? Лучше посиди — перескажи мне этот стратегически важный документ, с которым ты даже на ночь не решил расстаться.

— Документ подождет. Ты мне лучше скажи, что происходит? Чем ты болеешь, что оказалась здесь?

— У меня хроническая болезнь и честно говоря, не хочется вдаваться в подробности. Но это не мешает мне быть полноценным человеком, просто иногда ужасные приступы. Так что кому бы я ни досталась в качестве жены, я — не особо качественный товар.

— Давай об этом будем судить мы, мужчины, ладно? Так, если не хочешь говорить, что с тобой, я тебе сейчас отрывками этот документ зачитывать буду, посмотрим, что ты думаешь по поводу стратегии работы с молодежью за границей.

Уже через полчаса я понял, что окоченел, будучи в костюме, и взглянул на Марьям, укрытую простыней.

— На тебе что надето?

Она смущенно покраснела:

— А с чего это тебя волнует? Неужели тебя волнует что–то, кроме программного документа?

— Дурочка, я не в этом смысле, здесь же холодно, а ты укрыта одной простыней.

— Да, холодно. Просто не хочу родителей беспокоить, чтобы они что–то везли, а в больнице нет одеял, я уже просила.

Через три минуты после непродолжительного, но кровопролитного боя, я вернулся с одеялом в руках и четким намерением оставить министра здравоохранения на ночь в этой же палате с этой же простыней. Подойдя к окну, я понял что рамы выполняют какую угодно функцию, кроме своей непосредственной. Из щелей дуло так, что могло сдуть не то что простыню, но и одеяло. Программный документ я использовал максимально эффективно, заткнув листами, которые я выдрал из него, окно по периметру.

— На ночь тебе точно здесь нужно остаться?

— Я и сама не хочу, но придется. А тебе уже пора уходить, тебе же завтра на работу.

И словно услышав ее, в дверях появилась медсестра в белом халате с самым свирепым выражением лица, которая стала выпроваживать меня, говоря, что будет беречь мою невесту пуще зеницы ока. Услышав слово «невеста», Ежик, счастливо заулыбавшись, помахала мне рукой.

 

Глава ХXV. 3 марта 2011 г. Четверг. День двадцать пятый

Утро у меня началось с того, что ровно в девять я был в больнице в полной боевой готовности, чтобы вызволить Ежика из этой крепости и вернуть ее домой. Но мне так особо и воевать не пришлось — врачи, убедившись в ее неплатежеспособности, очень быстро отпустили нас. И хотя Ежик, лежа на заднем сидении машины, пыталась шутить, было понято, что она очень ослабла после приступа. Доставив ее домой, я попытался помочь ей подняться, но услышав, что вся ее семья дома, понял, что даже для такого подлеца, как я, это чересчур — знакомиться с ее родителями, будучи женатым человеком.

Я подъезжал к работе, когда раздался звонок мобильного:

— Здравствуйте, Арслан.

— Здравствуйте.

— Вас беспокоит представитель мэрии Чапича, Юсиф Казиев.

— Что–то случилось с Байрамом?

— Нет, но боюсь, что скоро случится. Вы знаете, у нас маленький городок, где после десяти ночи жизнь замирает.

Ну, если он считает, что десять часов вечера — это ночь, то действительно жизнь замирает.

— Это совершенно понятно. А что, Байрам пытается изменить уклад вашей жизни?

— Да, и делает это очень своеобразно: каждую ночь ездит на своем «лексусе» по городу с огромной скоростью, включив музыку, которую и музыкой–то можно назвать с трудом, на полную мощь. Всех жителей города это изрядно смущает.

— Вы не переживайте, я сейчас же ему позвоню, и уверяю вас, больше он никого тревожить не будет.

— Арслан, у меня к вам только один вопрос: Байрам действительно работник МИДа?

— Да, — помедлив, я продолжил, — к сожалению.

— Удачи вам в вашем нелегком труде.

— Спасибо.

Почувствовав острый приступ жалости к себе после этих слов, я стал набирать телефон Байрама. Поорав минут пять и отведя душу, я потребовал, чтобы Байрам немедленно сел писать объяснительное письмо. И вопрос Байрама:

— Вам всю правду писать или как на самом деле было? — только укрепил меня во мнение, что я был прав, когда отправил его в Чапич.

Я ответил фразой, за которую буду уважать себя и сегодня, и спустя годы:

— Сначала всю правду напиши, а потом как на самом деле было. Понятно?

— Да, Арслан, конечно.

— И если мне еще раз позвонят и скажут, что тебя видели за рулем «лексуса», то пеняй на себя.

Разобравшись с этим олухом, я поднялся к себе. После исчезновения Байрама атмосфера стала теплее, судя по тому, как Тарана жалась к Мехти, который чувствовал себя все увереннее.

— Ребята, я вам не мешаю?

— Ну, что вы, Арслан, чувствуйте себя совершенно свободным, — Тарана ответила ничуть не смутившись.

— Спасибо, ты очень любезна. Что у нас сегодня происходит?

— Совет Европы проводит семинар, кто–то должен участвовать и от нас.

— Тематика?

— Одиннадцатая статья Европейской конвенции по правам человека.

— А, ну это право на ассоциацию. Опять будут спрашивать, почему неправительственные организации не регистрируем — тут отдуваться будет Минюст.

Министерство юстиции я терпеть не могу, так что буду присутствовать и всем своим видом выражать абсолютное согласие с каждым словом спецпредставителя Генсека Совета Европы у нас.

На конференцию я приехал в самый интересный момент, когда представитель Минюста в своем выступлении особо отметил, что в каждой местной «шаражкиной конторе» (это он по благотворительным организациям так прошелся) по террористу сидит. А зарегистрированный террорист в два раза, а то и более, страшное оружие, чем не прошедший регистрацию. Это еще ничего: однажды на конференции чиновник Минюста, вдохновленный присутствием своего начальника, до того договорился, что ЮНЕСКО неправительственной организацией назвал и сказал, что вот с такими приличными организациями, как эта, они самым тесным образом сотрудничают. Надо отдать должное его начальнику, который стал бордового цвета и почти сразу стал объяснять, что его ведомство, за редким исключением, все же видит разницу между структурой ООН, каковой и является ЮНЕСКО, и благотворительными организациями.

Вечером меня хватило только на то, чтобы позвонить Марьям:

— Привет, как ты?

— Врач говорит, что жить буду…

— Ну, я рад.

— Если найду с кем.

— А вот этому я буду рад гораздо меньше. И вообще, не дерзи взрослым.

— Это не я, это мой врач так считает.

— А врачу можешь передать, что еще раз что–нибудь подобное скажет — и я ему все ребра пересчитаю.

— Не ему, а ей — это во–первых, а во–вторых, тебе никто не говорил, что девочек бить нельзя?

— Как нельзя? Почему это нельзя? Если девочек нельзя, то кого тогда можно? Мальчики ведь и сдачу дать могут.

— Ладно, я спать хочу, а завтра я на работу выйду, приедешь ко мне?

— Спокойной ночи, маленькая моя, сладких тебе снов.

— Может быть, и твоя, но я уже не маленькая, я взрослый, сформировавшийся человек.

Этими словами обычно начинает разговор Медина, когда хочет донести до меня всю важность своего бытия, но об этом я Марьям рассказывать, конечно, не стал.

 

Глава XХVI. 4 марта 2011 г. Пятница. День двадцать шестой

Утром, придя на работу, первое, что я увидел, это опечаленного Мехти, который бродил по комнате и чуть не плакал. В таком состоянии я последний раз видел его, когда он понял, что у Байрама один костюм стоит столько же, сколько он зарабатывает в течение двух лет.

— Мехти, что такое? Опять кто–то от руки мои ценные мысли переписывал?

— Арслан, я пойму, если вы решите, что МИДу будет лучше без меня… Единственное, о чем я вас попрошу, — дайте мне месяц, чтобы я нашел себе работу, а то у меня не мама, не сестра не работают.

— Может, ты все–таки мне расскажешь, что произошло, и позволишь самому судить, без кого МИДу будет лучше?

— Тут из французского МИДа пришло письмо, вот, почитайте.

Прочитав письмо, я расхохотался. Писал начальник департамента, которому мы отправили письмо по поводу нашего диссидента. Мехти, судя по всему, ошибся и в письме обозвал его не Бернардом, а Бернадеттой. А подписался, подлец, именем, фамилией, а в скобках приписал «месье», а то мы не знаем, что раз Бернард, то месье. И только в постскриптуме приписал, что готов помочь и переговорить с до сих пор диссидентствующим товарищем.

— Мехти, а как же ты мог ошибиться с именем? Ты же обычно десяток раз проверяешь каждую букву в именах и фамилиях.

— Вы знаете, имена же мы всегда пишем на языке оригинала, и Word мне его имя подчеркнул, я щелкнул на проверку орфографии и выбрал самый длинный вариант из предложенных, у французов же четыре буквы читаются как одна, я и решил, что чем длиннее, тем лучше.

— Ничего, Мехти, зато еще никогда нам французский МИД так оперативно не отвечал.

— Да, я тоже себя утешаю, что не ошибается только тот, кто не работает.

— Ну, это ты зря, вон, у нас Байрам не работает, а сколько раз ошибался?

— В его отношении ошиблись только один раз, и только его родители — когда поженились, — это уже Тарана вмешалась.

— Ладно, о Байраме или хорошо, или ничего. Во всяком случае, пока его нет.

Раздался звонок внутреннего телефона:

— Арслан, вас министр ждет у себя.

— Сейчас буду.

Еще через минуту я был в приемной министра, на ходу поправляя галстук.

— Арслан, надеюсь, моя речь готова?

Плохой знак, министр начал говорить, даже не поздоровавшись, что говорило о его крайне плохом настроении.

По–моему, я написал название и первое предложение его выступления:

— Да, господин Министр, она практически готова, мне нужно немного времени, чтобы доработать ее и представить вашему вниманию.

— Замечательно, в понедельник она должна быть у меня на столе.

— Конечно, господин Министр, обязательно.

— И сводку, где будет указано количество мероприятий, которые мы провели за прошедшие с последнего Съезда пять лет.

— Конечно, господин Министр, обязательно, — изогнувшись в почтительном поклоне, я начал отступать к двери, пока он еще о чем–нибудь не вспомнил и не вернул меня на ковер.

— Ладно, ты свободен, и будь любезен на выходные никуда из города не выезжать.

От этой фразы я замер, пытаясь вспомнить, когда я последний раз выезжал из города не то чтобы на выходные, а хотя бы в отпуск. Получалось, что три года назад я позволил себе съездить на пляж в двадцати километрах от центра города в воскресенье.

— Конечно, господин Министр, обязательно.

Волшебная мантра, состоящая из трехкратного повторения фразы «конечно, господин Министр, обязательно», как всегда, сработала, и я обрел сравнительную свободу, оказавшись в приемной министра.

Весь день у меня ушел на то, чтобы, пробегав все отделы нашего управления, собрать все сведения, в результате чего я оказался счастливым обладателем точной цифры мероприятий, которые прошли в течение последних пяти лет под патронажем министерства. Завтра приеду и начну писать речь для министра, а сейчас можно позвонить Марьям:

— Привет, ты как?

— Спасибо, нормально. А ты?

— Тоже все хорошо, а что это за фоновый шум, очень напоминающий гул, который стоит в твоей забегаловке?

— Я сегодня поехала в университет, а потом решила, что если вышла из дома, то можно и на работу приехать.

— Чтоб через пятнадцать минут ты стояла у «звездных врат», то есть дверей «Звезды», я тебя отвезу домой.

— А если я откажусь идти домой?

— Ты когда–нибудь прилюдно ругалась?

— Нет.

— Значит, сегодня будет первый раз.

— Ладно, я сейчас переоденусь.

Уже сидя в машине, Ежик виновато пробормотала:

— Извини, на самом деле я очень ценю все, что ты для меня делаешь. Просто я как–то не привыкла, чтобы обо мне кто–то заботился, вот и возмущаюсь.

— Придется привыкать.

У нее радостно заблестели глаза:

— Придется так придется.

 

Глава XХVII. 5 марта 2011 г. Суббота. День двадцать седьмой

Наконец я соизволил выйти со своей малышкой погулять, но Медина, которая обычно была счастлива оказаться со мной где–то вне дома, сегодня была очень задумчива. И вместо того, чтобы прыгать и скакать вокруг меня, шла рядом:

— Папа, знаешь, я уже совсем большая.

— Конечно, Миечка, ты у меня уже давно взрослый человек, а что такое?

— Раз я большая, я уже все понимаю и ты можешь мне все рассказывать.

— Я с тобой всегда был честен, даже когда ты была совсем маленькой. Так о чем ты хочешь у меня спросить?

— Ты в последнее время таким счастливым выглядишь и улыбаешься. И даже с мамой почти не ругаешься. Ты все время думаешь о чем–то или о ком–то. Папа, ты же нас не бросишь?

— Девочка моя, конечно, нет. С чего ты взяла? Я тебя так сильно люблю и с мамой твоей мы друг друга любим, просто иногда совсем друг друга не понимаем. Поэтому и кричим, но ты не обращай внимания.

— Я же всегда буду твоей самой любимой дочкой?

— Господи, конечно, да. И не вздумай больше забивать себе голову подобной ерундой.

Раздался звонок мобильного, который показался мне песней райской гурии, спасая меня от испытующего взгляда Медины и дальнейших расспросов. Звонил Юсиф Казиев. Услышав его голос, я встал по стойке смирно. После того, что я сказал Байраму последний раз, мне показалось, что он будет вести себя так, что только его смерть послужит поводом для беспокойства чапичцев. Оказалось, что все не так просто:

— Арслан, вы уж извините старика, опять вас беспокою.

— Ну что вы, это, судя по всему, мы вас обеспокоили, отослав к вам Байрама. Он опять ездит на «лексусе», включив музыку на полный ход?

— Нет, вы знаете, он поменял «лексус» на «мерседес». Так что вы не можете упрекнуть его в том, что ослушавшись вас, он снова сел за руль «лексуса». Но из–за этого я не стал бы вас беспокоить, просто вчера у него вышел спор с дорожной полицией.

— Он остановился по требованию полиции? Им повезло.

— К этому времени он врезался в бордюр и другого выхода у него не было.

— И что стало предметом обсуждения далее? Сумма штрафа?

— Он вообще отказался выходить из машины.

— И чем он это мотивировал?

— Сказал, что настолько пьян, что если выйдет из машины, то упадет.

— И что на это ответил полицейский?

— У них и так ограниченный словарный запас, а такая откровенность и вовсе лишила дара речи блюстителей порядка.

— И что произошло потом?

— Его отправили в больницу, где он долго бушевал по поводу того, что наш мэр прекрасно знает его папу и никаких проблем мы ему создать не сумеем.

— Вы на него не обижайтесь, он у нас по уровню развития все еще старшую группу детсада мог бы посещать. Обычно там грозятся папу привести, чтобы он с обидчиком разобрался.

— Арслан, что нам с ним делать? Мы слишком маленький городок для такой масштабной личности.

— Сумеете выстоять еще дней десять?

— В принципе, наш город тысячелетие отмечает, наш город нашествие татаро–монгольского ига пережил да и потом через нас постоянно ходили. Думаю, дней десять выдержим и Байрама.

— Спасибо вам, Юсиф.

— Да, Арслан, пожалуй, ответить, что меня не за что благодарить я на этот раз не смогу.

Так, Байрама еще дней на десять удалось локализовать. Теперь надо отвезти Миечку домой и ехать в министерство работать над речью министра. Мне хотя и хочется построить речь министра по принципу «кончайте дурака валять — пора работать», но как–то побаиваюсь. А чего с ветряными мельницами бороться? Сделаю гладко–сладкую речь — и мне хорошо, и старику приятно, и диаспору не обидим.

Черт! Уже одиннадцать часов вечера, а речь все еще не закончена. Хоть Марьям позвоню, надеюсь, она уже дома:

— Привет, Марьям!

— Привет!

— Ты как себя чувствуешь?

— Спасибо. Жаль, что я не могу спросить, как ты себя чувствуешь.

— Почему не можешь?

— Потому что все слышу по твоему голосу. Ты все еще на работе?

— Сегодня же не воскресенье.

— Можно подумать завтра ты будешь отдыхать.

— А вот и буду. Вот возьму тебя к морю и подышим морским воздухом.

— Ой, Арслан, я так боюсь воды.

— В начале марта я тебя точно не буду пытаться затащить в море. Вот летом твои страхи были бы обоснованы. А завтра ты будешь наслаждаться моим обществом и морем на расстоянии в сотню метров. Так тебя устраивает?

— Вполне. Тогда до завтра?

— До завтра.

 

Глава ХXVIII. 6 марта 2011 г. Воскресенье. День двадцать восьмой

Уже в девять утра я был на работе. Если я к двум часам сумею обсудить первоначальный вариант речи с Раисом, моим начальником управления, то уже к трем часам буду у дома Марьям. Через пару часов зазвенел внутренний телефон:

— Здравствуйте, Раис.

— Добрый день, Арслан. Это не Раис, это дежурный по стране.

Голос Ильгара дрогнул, и мы оба расхохотались, так у нас в министерстве называли того несчастного, кому выпадала честь дежурить в воскресенье:

— Звонил Раис, поручил мне позвонить тебе и спросить, далее следует цитата: «Как долго мне еще ждать речь министра? До вечера что ли?» Цитата закончена.

— Позвони ему, далее процитируй: «Что вы, через пять минут я буду у вас». Ты посмотри, как человека избаловало наличие секретарши: ему проще позвонить тебе, чем набрать мой внутренний телефон.

— Да, а потом ждать, когда позвоню я и передам ему твои слова.

Первые полчаса в кабинете Раиса стояла благословенная тишина — он знакомился с выступлением министра. Но как все хорошее, так и эти полчаса подошли к концу, и Раис заверещал:

— Неужели за пять лет мы провели всего восемь мероприятий с диаспорой? И только четыре выставки? Мы что, всего пять книг выпустили? Почему такие цифры?

— Я и так потолочные цифры взял.

— Арслан, зачем же ты так откровенно? Все, и я тоже, время от времени берем цифры с потолка, с воздуха. Но не надо об этом говорить во всеуслышанье.

— Раис, я имел в виду, что взял максимальные цифры.

— Ах вот оно что. Да, я тоже сторонник точных цифр, нельзя приукрашивать данные ради красного словца. Так, а теперь по существу: где позитивные примеры инвестиций диаспоры в страну? Вон у нас пятый год завод работает, который производит шины, его наш бизнесмен из России построил.

— Какой же это позитивный пример? Завод потребляет горюче–смазочных материалов на большую сумму, нежели стоит выпускаемая продукция. Я уже не говорю о других расходах. Вся республика смеется, а если об этом заговорит министр на Съезде, то и его не пожалеют, и где вы видите позитив?

— Подумай сам, но чтобы у министра речь была с позитивными примерами инвестиций диаспоры.

— Да, Раис, так я и сделаю. Могу я идти?

— С каких пор это ты с работы домой спешишь?

Я посмотрел на него взглядом, который напрочь отбил у него желание продолжить расспросы.

— Впрочем, можешь идти, все равно министр уже сегодня не приедет на работу.

Интересно, а когда министр по воскресеньям приезжал на работу, чтобы приехать сегодня?

Так, ладно, надо сматывать удочки, пока меня снова не припахали. Пока я ехал за Марьям, у меня было такое радостное возбуждение, будто мне подарили целый мир или я получил ранг посла. Для меня это звучало равноценно. А когда увидел свою девочку, то радость уступила место чувству вины. Что я за человек, если так поступаю с этим ребенком?

По дороге она болтала без умолку, пытаясь скрыть волнение. Судя по всему, это ее первая поездка за город с мужчиной. Приехав к морю, мы бродили по берегу, взявшись за руки, говоря обо всем на свете, а когда обнялись, то и в словах нужда исчезла. Так мы и стояли, прижавшись друг к другу. Вроде я сильнее, умнее, старше, чем Марьям, а силы я в ней черпал. Возвращались мы с ней в город уже затемно, к тому времени она так устала, что уснула прямо на переднем сидении. Я, остановив машину, вытащил плед Медины, который с декабря месяца возил в машине, и укутал ее. Она сквозь сон пробормотала:

— Вот уж не думала, что у дипломатов в багажнике водятся розовые накидки в мелкий цветочек, потом расскажешь чья?

— Соседку с ребенком подвозил, она и оставила плед в машине.

— А, ну ладно.

И она, поплотнее завернувшись в плед, проспала весь остаток пути, а я смотрел на ее заострившееся личико и думал, как она похудела после этого приступа. Зазвонил мобильный, и я, не глядя на экран телефона, торопливо нажал на отбой и стал листать телефон, пытаясь понять, не министру ли я дал в ухо отбой. Уяснив, что отбой я дал всего–навсего Раису, я облегченно вздохнул. Сон Марьям стоил выговора от Раиса.

 

Глава XХIX. 7 марта 2011 г. Понедельник. День двадцать девятый

Едва дождавшись двенадцати часов, когда министр появляется на работе, я понес речь министра ему же. Первые полчаса стояла такая же блаженная тишина, что и в кабинете Раиса, пока он знакомился с перлами, которые ему предстояло озвучить на Съезде.

— Арслан, все хорошо, только вот надо сделать поменьше длинных слов, а то не все делегаты Съезда поймут.

Интересно, только делегаты Съезда не поймут? Собственно говоря, свою мысль я, естественно, озвучивать не стал, закивав головой с знак полного и абсолютного согласия, подкрепив его своей обычной формулой:

— Конечно, господин Министр, обязательно.

— Когда принесешь мне окончательный вариант?

«Да через полчаса» — мелькнуло у меня в голове, но на лице у меня отразилось мучительное сомнение по поводу того, сколько сил мне понадобится на то, чтобы заменить все сложносокращенные слова на простые, и вслух я сказал:

— В пятницу, господин Министр.

— Хорошо, Арслан, можешь идти.

Увеличив время, нужное мне для корректуры, в десятки раз, я развеял последние сомнения министра по поводу того, насколько сложная задача писать тексты его речей.

Придя к себе в кабинет, я увидел несчастное лицо Мехти, который потрясая бумажками, кинулся ко мне:

— Арслан, вы это видели?

— Что такое, Мехти? Что тебя так поразило, что ты готов съесть эти бумаженции, лишь бы они исчезли?

Тарана выразительно хмыкнула, как бы говоря, что она скорее меня заставит подавиться этой кипой бумаг, чем Мехти надкусит первый листочек.

— Это бюджет Съезда.

— Он не очень большой, но это мы уяснили еще в начале нашего марафона на выживаемость и выносливость. Так что тебя сейчас возмущает?

— Только то, что я взглянул на разбивку расходов. На питание волонтеров от Молодежного съезда выделено больше денег, чем на питание самих участников.

— Ты знаешь, я, конечно, могу позвонить в министерство финансов, которые и занимались бюджетом, но туда наверняка уже звонил Вугар, который очень заботится о своих птенцах, а они у него, сам видишь, прожорливые, так что мой звонок мало что изменит. Так что побереги свою энергию на Съезд, а уж там–то мы их самих съедим.

— Чем ближе Съезд, тем больше я волнуюсь.

— А вот я волнуюсь только по поводу того, что мне мама не успеет из Милана привезти платье от Валентино к открытию Съезда.

— Наденешь платье не от Валентино, а костюм от Версаче.

— Боже мой, как вы могли предположить, что я надену на Съезд одежду от Версаче, это же совершенно не тот формат. Исключительно Валентино.

— А по–моему, ты всегда очень красивая, — это, покраснев, пробормотал Мехти.

Тарана тоже залилась краской и смущенно посмотрела на него:

— А что, ты обращаешь на это внимание?

— Так, ребята, пока я снова не почувствовал себя третьим лишним, марш по разным углам. Мехти, ты еще раз просмотри все статьи бюджета, а то как бы они апартаменты люкс не для вице–премьера Латвии забронировали, а для себя.

— А что, вице–премьер Латвии из наших?

— Точно, поэтому у нас делегат из Латвии VIP-гость.

— Ладно, у меня сегодня еще встреча с представителем испанской турфирмы, который будет просить у меня совета как увеличить приток наших туристов к ним.

— Ну и как — будете советовать?

— Если сегодня посоветую как увеличить, то через год будут просить совета как уменьшить приток наших туристов. Так что я лучше воздержусь.

— А что, в Испании мало наших туристов? — Мехти удивленно уставился на меня.

— Конечно, мало туристов, туда уже никто не ездит. Это уже не модно, там все так дешево. Последние два года все ездят исключительно на Мальорку, или на Мальдивы в худшем случае. Но никак не в Испанию.

— Тарана, я тебя очень прошу, ты смотри при ком–нибудь из диаспоры все это не начни рассказывать. Мы хотим, чтобы они финансировали какие–то наши благотворительные проекты, а послушав тебя, они попросят у нас финансирования под свои проекты.

Распрощавшись со своими гавриками, я посмотрел на часы и почувствовал себя сбежавшим с уроков школьником. У меня был зазор в час времени перед встречей с благородным идальго, а это значит, что я могу заехать к Марьям, пообедать.

Зайдя в «Звезду», я облегченно вздохнул, увидев ее в зале. После того треклятого вечера, когда она оказалась в больнице, я каждый раз, подъезжая к «Звезде», внутренне трясусь а вдруг с ней что–то случилось? Такая маленькая, худенькая, и откуда у нее силы берутся? Она, с подносом раза в два больше, чем сама, подлетела ко мне:

— Чего, барин, изволите?

— Тебя за косы оттаскать изволю, чтобы такие тяжести не поднимала. Тебе помочь?

— Меня уволят, если увидят, как клиент мои подносы таскает.

— Точно? — с этими словами я выхватил у нее из рук поднос и понес на кухню.

Когда я вернулся в зал, она стояла у нашего столика, грустно качая головой:

— А если и не уволят, то зарплату урежут.

— А может, ты уволишься? Зачем тебе здесь работать? Это же совершенно не для тебя.

— А чем родителей кормить? Ты не думай, я не жалуюсь, просто у нас кроме меня никто не работает.

— Я бы мог тебе немного помочь, пока ты себе работу по душе не найдешь.

— Проще говоря, содержать меня?

— Не льсти себе, содержанками становятся красивые, умные женщины, с которыми мужчины живут, а не такой ершистый ежик, как ты. Кстати, если ты еще не поняла, то я к тебе отношусь очень серьезно.

Услышав «очень серьезно», Ежик счастливо заулыбалась:

— Тем более я должна жить на свои деньги, а то вдруг спугну твои серьезные намерения.

— Болтушка ты у меня. Ладно, мне пора.

— Как пора, а пообедать?

— Опоздаю к своему испанцу, — в этот момент раздался звонок мобильного.

Испанец, прогнусавив приветствие, сказал, что не подумав, назначил встречу на время сиесты, а это, по его мнению, самый ужасный грех на свете. Сделав вид, что ужасно расстроен, я договорился встретиться с ним в четверг.

— Вот видишь, нет худа без добра, тащи на стол свои яства.

Обедая, я по–быстрому рассказал Марьям об испанце и о том, что наша «элита» Испанию считает страной, где все дешево и ездить куда совершенно немодно. Марьям все это слушала, укоризненно покачивая головой и теребя челку:

— Мне бы их проблемы! А может, ты посоветуешь этому испанцу предлагать самые дорогие пакеты туров?

— Марьям, воистину Бог улыбался, когда создавал тебя.

Уже вечером подъезжая домой, я думал о том, что когда–нибудь кому–нибудь с Марьям крупно повезет, и мне остается только пожалеть, что это буду не я.

Завтра восьмое марта, а значит снова дома будет скандал по поводу того, что какой–нибудь из подруг Асли муж подарил бриллианты, а я — неудачник, который даже шубу на распродаже не сумел ей купить.

Пробовал я ей дарить на восьмое марта всякие безделушки, но все, что дешевле тысячи баксов вызывает у нее дикий гнев.

 

Глава ХXX. 8 марта 2011 г. Вторник. День тридцатый

Открыв глаза утром, я услышал громкие причитания Асли, что у людей мужья как мужья и только ей, бедняжечке, не повезло. Одевшись, я зашел в комнату к Миечке и, поздравив ее с праздником, крадучись вышел из дома. В общем–то, можно считать, что сегодня мне повезло: на прошлое Восьмое марта Асли в меня хрустальной вазой запустила.

Доехав до цветочного киоска, я в очередной раз поразился зачем они работают круглый год. С их ценами на Восьмое марта они запросто могут отдыхать до следующего Восьмого марта — денег, заработанных за один день, им хватит. Купив розы, я отправился к Марьям. И в очередной раз поразился тому, как легко порадовать Ежика. Она так и простояла все то время, что я поздравлял ее, прижав розы к груди.

Приехав на работу, я чмокнул Тарану, испепеляемый взглядами Мехти, который возмущенно смотрел то на меня, то на Тарану, не зная, на кого злиться: на меня не положено — я начальник, а на Тарану — не за что. И сел параллельно писать два эмейла: сначала поздравления женщинам, работающим в министерстве, а потом решил заодно написать и Салиму во Францию. Честно говоря, набросав письмо женщинам о том, какие они у нас умные, талантливые и расторопные, я задумался: а зачем им дипломатическая служба? Пускай лучше дома сидят — обеды готовят, детей растят, все равно, настоящего дипломата из женщины никогда не выйдет. У нас даже слово «посол» мужского рода и слово «дипломат» тоже. Именно так я и написал Салиму.

Первой отреагировала Тарана: подойдя к моему столу и взглянув мне в глаза, она сказала:

— Я‑то сама на министерское кресло не претендую, но очень надеюсь, что когда–нибудь министром станет женщина и первым делом разберется с вами.

Не успела она закончить фразу, как в кабинет ввалилась начальник канцелярского отдела, женщина чуть ниже меня и раза в два толще:

— Арслан, в смысле из женщин дипломатов не получится, а мужская половина нашего дипкорпуса блещет умом и прекрасным образованием?

Я с ужасом кинулся к своему ноутбука и открыл папку отправленных писем: как можно догадаться, Салим получил мои самые искренние и теплые поздравления с праздником Восьмого марта. Как же я умудрился перепутать электронные адреса?

Да, это Марьям лучше не рассказывать, она в знак солидарности с женщинами из министерства сама меня придушит.

Раздался звонок, это звонил Раис, который просто жаждал встречи со мной. Зайдя к нему в кабинет под злобные взгляды его помощницы, я в первый, но наверняка не в последний раз проклял век высоких технологий и электронные коммуникации.

— Здравствуй, Арслан! В пятницу несешь Ему последнюю версию выступления? — «ему» означало «министру» и в устах Раиса звучало как сказанное не то чтобы с прописной буквы, а каждая буква была прописной.

— Да, Раис, завтра отнесу речь господину Министру.

Как у Раиса вытянулось лицо! Надо же я, говоря о министре, сказал «господину Министру», а он, пусть и с ударением, но «ему». Боже, Раис теперь ночью не заснет.

— Арслан, я хотел бы, чтобы ты особо подчеркнул роль нашего управления в организации и проведении Съезда. Учитывая, что ты работник нашего управления, тебе это только в радость, я прав?

Мне это было бы в радость, если мое управление действительно мне помогло бы, а учитывая, что весь Съезд делали три с половиной человека (я Байрама посчитал как половину, хотя, наверное, стоило бы его посчитать как четверть), подчеркивать роль управления мне хотелось меньше всего. Но наживать врага в лице Раиса мне не хотелось вовсе. Я судорожно искал выход:

— Раис, я очень хотел бы подчеркнуть ключевую роль нашего управления, но это не слишком скромно. Может, я озвучу вашу мысль завтра на встрече с министром, а уже он сам примет решение — включать это в свою речь или нет?

— Очень хорошая идея, так и сделаем. После встречи с Господином министром зайдешь ко мне и доложишь о реакции Господина министра.

— Обязательно, Раис.

Два: один — в пользу Раиса, я только единожды произнес «господин Министр», а Раис — дважды.

Домой я приехал уже за полночь, откорректировав речь и упростив ее настолько, насколько это возможно. Зайдя домой, я понял, что меня ждет самый теплый прием. На этот раз Асли швырнула в меня гипсовую статую, которая по ее мнению, была лучшим украшением нашего жилища. Откуда у нее силы взялись?

 

Глава ХXXI. 9 марта 2011 г. Среда. День тридцать первый

Еще не было восьми, когда раздался звонок. Звонок был из–за границы, и я с ужасом подумал: кто из гостей Съезда настолько недоволен, что не поленился так рано встать или так допоздна не спать, чтобы позвонить ко мне?..

— Привет, Арслан.

— Привет, Салим.

— Судя по тому, что я получил твои самые теплые поздравления с праздником Восьмого марта, кто–то получил письмо, адресованное мне?

— Точно, все женщины министерства. Я тебе сегодня его отправлю, думаю, тебе не составит труда догадаться, как ко мне теперь девочки в министерстве относятся.

— Все настолько плохо?

— Хуже.

— Сочувствую, а у меня к тебе очередная просьба.

— Лувр все–таки просит провести раскопки и установить точное время строительства нашей Крепостной стены?

— Нет, задачка у тебя не такая простая. Я маму к себе в гости пригласил, уже третий год во Франции работаю, а она еще ни разу в Париже не была, у меня не сегодня — завтра срок закончится, так что пора. Для пребывания во Франции ей нужна гостевая виза, и как ты догадываешься, в ее семьдесят пять бороться с нашими и европейскими бюрократами невероятно сложно.

— Нет проблем, я через час позвоню ей и мы начнем хождение по мукам, то есть по инстанциям.

— Да, в принципе, она уже через эти муки прошла. Единственное, что ей осталось сделать, — это получить справку из МВД о том, что у нее нет судимостей.

— А у нее их нет?

— Представь себе, ни одной. Пожалуй, если бы они у нее были, это можно было бы решить оперативнее… А раз у нее судимостей не было, то и просить никого не хочется. Я, честно говоря, и сам до конца не понял — в чем проблема. Ты разберись, ладно?

— O. K., не переживай — я позвоню тебе, когда все решится.

Через час я уже был у дома Салима, его мама ждала меня у блока. По дороге к МВД мы выяснили, что Салим — ее младшенький, пятый ребенок, она заслуженный педагог республики. О том, что у нее нет судимостей, написано на лбу. Мне становилось все интереснее.

Подъехав к МВД, я зашел к Мисиру Абаеву, начальнику новостного отдела, которого знал по рассказам сослуживцев. Рассказы не обманывали — его живот был самым выдающимся достоинством. Пообщавшись с ним полчаса, я уяснил для себя одно — МИД он уважает, к работникам МИДа, трудящимся на благо Родины во Франции, относится с особым трепетом и готов немедленно выдать справку маме человека, который ему будет «заместо отца родного». Последняя фраза меня насторожила, такой энтузиазм видеть было странно, особенно если учесть, что Франция была бы последней страной, куда мог отправиться Мисир. Уточнив некоторые детали, я понял, что правильнее было бы сказать, что Салим может быть «заместо отца родного» не столько Мисиру, сколько сыну Мисира, великовозрастному олуху, который учится в Париже всему чему угодно, кроме правового регулирования общественного питания.

Я заверил Мисира в том, что теперь Салима это будет интересовать в первую очередь и наши дипломатические отношения с Францией он будет рассматривать сквозь призму того, насколько комфортно сыну такого замечательного человека живется в Париже. В ответ я услышал заверения в том, что маме Салима он немедленно и собственноручно выпишет справку. Посмотрев на его руки, я понял, что справку, выписанную его руками, работник МИДа не то что легализовать — даже прочесть не сумеет. Наверное, то, что МИД — мое родное заведение, и заставило меня вспомнить все японские ритуалы, и я стал кланяться так часто, как только мне позволял мой остеохондроз, и уверять его в том, что справка, выписанная его рукой, — честь, которой мы недостойны, и будет достаточно справки, написанной его секретаршей и подписанной им.

Прождав всего ничего, сорок минут, мы с мамой Салима получили справку о том, что «в МВД не имеется сведений о том, что у нее имеются судимости». Вчитавшись в предложение, я стал прикидывать, сколько времени понадобилось, чтобы вывести столь хитроумную форму предложения, снимающую ответственность со структуры, выдающей справки.

Еще через двадцать минут мы были перед МИДом. Зайдя в наш консульский отдел небрежно помахивая справкой, я был встречен шквалом воплей, суть которых сводилось к тому, что если еще кто–нибудь из МВД привезет эту справку на черно–белом бланке, то весь консульский отдел будет участвовать в линчевании этого полоумного урода, который создает проблемы родному ведомству. После того, как утихли вопли и я сумел вникнуть в суть проблемы, я уяснил для себя следующее: МВД, чтобы сэкономить деньги, выдает справки на черно–белом бланке, а МИД принимает их только на цветном, и наши министерства никак не могут договориться о том, на каком бланке будут выдаваться справки: на цветном или черно–белым. Меня это повергло в уныние, понимание того, что надо возвращаться к Мисиру, не добавило мне позитива. И тем не менее я, «взяв в зубы» маму Салима, помчался обратно в МВД. Мисир, выслушав, в чем суть проблемы, сказал, что только ради меня и во благо развития отношений между нашей страной и Францией он готов сделать то, чего не мог бы сделать даже ради родного сына: отдать распоряжение секретарше, чтобы она распечатала бланк справки на цветном принтере. Получив бланк справки, я задумался: какие еще каверзы нас ждут на нашем тернистом пути во Францию? Но выяснилось, что мама дипломата может получить справку, заплатив в банк госпошлину. А Салим должен оценить великодушие консульского отдела, который не стал мучить старушку.

Уже вечером я стал рассказывать Марьям про наши мытарства по министерствам. У нее заволокло глаза, и она сказала, что моей маме на редкость повезло — мало кто может похвастаться таким сыном. Я и сам не заметил, как стал ей рассказывать про маму.

 

Глава ХXXII. 10 марта 2011 г. Четверг. День тридцать второй

Утром я помчался к испанцу, который считал, что приток туристов из нашей страны обогатит Испанию. Объяснив ему, что чем дороже турпутевка, тем больше желающих будет посетить Испанию, я поверг его в глубокое уныние: как в стране, где средняя зарплата чиновника равняется ста долларам, предлагать отели, где цена номера за сутки составляет пятимесячную зарплату этого самого чиновника. Объяснив ему, что он не может работать в стране, не зная особенностей менталитета народа ее населяющего, я посоветовал посетить несколько бутиков, которые работают до десяти вечера и особо обратить внимание на то, какие товары пользуются особым спросом и почему они работают допоздна. Он робко спросил, верно ли он понимает, что самые дорогие товары пользуются спросом, а после семи вечера бутики открыты потому что у чиновников ненормированный рабочий день? Я его подбодрил, сказав, что всегда приятно общаться с человеком, который быстро учится. Подумав еще минуту, он добавил, что есть у них отель — самый дорогой в Испании, «Педруччо и Педрилло» называется, может именно его и предлагать нашим? Я ответил, что ничего лучше и не придумаешь на чем мы и расстались.

Приехав на работу, я взглянул на кучу документов на столе и решил, что единственное средство от головной боли — это цианистый калий.

Ближе к обеду я позвонил Марьям и сказал, что если я не пообедаю, то голодная смерть мне не грозит, а вот то, что я не увижу ее, заставляет меня страдать гораздо больше.

Еще через полчаса меня оторвал звонок с проходной. Полицейский восхищенным шепотом проблеял в трубку, что ко мне пришла «ну, очень красивая женщина, которая ждет вас внизу». Спускаясь вниз, я гадал, кто бы это мог быть? Асли пару раз приходила ко мне на работу, чтобы рассказать все, что она думает обо мне, но вроде теперь ей настолько плевать на меня, что она даже утруждать себя не станет походом в министерство. Всегда можно дождаться меня дома и закатить мне истерику уже в формате «дом — начало начал».

Увидев Марьям, я на секунду остолбенел. Она как–то виновато улыбнулась и шагнула мне навстречу:

— Я знаю, что без спроса вторглась на твою территорию, но посмотри, какие вкусности я тебе привезла.

На самом деле, от пакета так аппетитно пахло, что нельзя было наверняка сказать, почему улыбающийся полицейский отирается возле Марьям — то ли из–за нее, то ли из–за запаха обеда. Смерив полицейского грозным взглядом, который заставил его ретироваться как можно дальше от нас, я сказал:

— Ну, если ты все и сама понимаешь, то я тебе ничего говорить не буду. А что ты мне привезла?

— Все как ты любишь: салат, суп и лимонный пирог.

— Не тяжело было тащить все это на другой конец города, со всеми этими пересадками?

— Своя ноша не тянет.

Я покачал головой и потянул ее из министерства, на волю. Устроившись в садике напротив, я поморщился:

— Ну вот, а вилки с ложками небось пластмассовые? Терпеть их не могу да и пользоваться ими не умею. Вечно они у меня ломаются.

Марьям молча вынула из сумки металлические ложку, вилку и нож, замотанные в льняное полотенце, которое и постелила мне на колени. Добила она меня тем, что, вытащив лавандовую палочку, стала растирать ее в ладонях, отчего все становилось еще уютнее. Съев все за один присест, я посмотрел на часы и понял, что на работе должен быть через минуту, иначе меня ждет участь Фаринелли. И все–таки я понял, что даже такая печальная участь не заставит меня сейчас встать и уйти. Мы просидели с Марьям обнявшись минут пятнадцать, и за эти минуты я ни разу не подумал о том, что будет с моей репутацией, если кто–то из моего министерства, будь оно не ладно, увидит меня сидящим в обнимку с женщиной в парке напротив.

Было уже без пяти двенадцати ночи, когда Мехти сказал:

— Арслан, мой день рождения заканчивается через пять минут. Давайте его хоть бокалом шампанского отметим?

— Мехти, что ж ты раньше не сказал?

— Ну, в принципе, мы с Тараной решили, что вам не до этого.

Мы с Тараной? Да, не устаю удивляться этому миру, оказывается, и день, когда Мехти и Тарана могли оказаться «мы», тоже наступил. Что ж, он хороший парень, может, у них все будет в порядке, если она его не изуродует. Мои измышления на философские темы прервал Мехти, протянув мне бокал с шампанским. Не успели мы с ним чокнуться, как дверь в кабинет открылась и на нашу заповедную территорию зашел Раис. Сказать, что у него был шок, значит не сказать ничего. Потом у него вырвался какой–то свист, в котором можно было расслышать шипящие звуки, невероятно схожие со теми, которые издают гадюки во время охоты. Мехти как раз напоминал кролика. Загипнотизированного. Следующая фраза Раиса повергла в шок даже меня:

— В рабочее время… На работе… Пьянка… Как вы могли?

— Раис, у нас полбокала шампанского. Сейчас около двенадцати часов ночи, у Мехти день рождения скоропостижно подходит к концу. Вот мы и решили отметить.

— Я даже подобные жалкие оправдания слушать не хочу… А если бы зашел не я, а начальник соседнего управления?!! Такие как вы позорят наше управление, а в лице управления и меня, своего непосредственного начальника!!! Завтра же…

С этими словами он вылетел из комнаты. Мы с Мехти переглянулись. На него было жалко смотреть: его бил озноб, он безуспешно пытался что–то выговорить. Я похлопал его по плечу:

— Не переживай, Мехти, я все решу.

 

Глава ХXXIII. 11 марта 2011 г. Пятница. День тридцать третий

Утро для меня началось в приемной министра. Понять, что Раис имел в виду, когда, проорав «завтра», вылетел из комнаты, не составило труда. Его докладная лежала на столе у секретарши министра. Я склонил голову под таким углом, что напоминал жертву чикагского маньяка, который душил своих жертв, ломая им шейные позвонки. Так, «пьянствовали в рабочее время…», «лично застал Арслана Галибова и Мехти Горханова за распитием спиртных напитков…». Если эта докладная попадет на стол к министру до Съезда, не видать мне ранга посла как Адольфу Гитлеру Нобелевской премии мира. После Съезда десяток таких докладных — не помеха. Что же делать? Секретарша — красавица, к которой не подкатишься и в течение пары часов не обольстишь даже вдохновляемый такой благородной целью как кража докладной у нее со стола. Чем бы ее отвлечь? К министру она заходит с документами к двенадцати, у меня еще два часа с лишним на то, чтобы подумать и придумать способ спасения утопающих.

Вернувшись к себе в темницу, я увидел щебечущую Тарану и довольно бледного Мехти. Учитывая, что мы с ним в общей сложности проспали часа три, его бледность была вполне объяснима. Тарана, взглянув на меня, произнесла:

— Накляузничал?

— Докладная на двух страницах, на столе у секретарши, а она, как всегда, цербером сидит — охраняет покой и покои.

— Если я ее отвлеку на пять минут, вам этого хватит?

— Мне хватит и одного мгновения весны.

Тарана мотнула головой и, взяв непонятно зачем пальто, накинула его себе на плечи:

— Арслан, только придумайте что–нибудь, чтобы вместе зайти в приемную к министру.

— Тарана, тогда сначала зайду я, а ты уже потом заходи с речью министра.

— Секретарша не поверит, что вы, заходя к министру, что–то могли забыть.

— Если бы она была Станиславским, меня бы это волновало: поверит она мне или нет. А так как она далеко не Станиславский, мне как–то все равно.

Уже через пару минут я стоял перед нашей красавицей:

— У него все еще люди?

— Да, через восемь минут они должны выйти, ждите, я вас приглашу.

— Да, конечно.

В этот момент открылась дверь и Тарана со словами: «Арслан, вы забыли папку» зашла в приемную.

Секретарша, увидев ее, с криком раненой антилопы кинулась к ней. Этого времени хватило, чтобы докладная оказалась в заднем кармане моих брюк. В следующую минуту она, поглаживая пальто Тараны, шептала:

— Валентино?

— Да, зимняя коллекция, только с подиума, можно сказать.

— Боже, ты здесь брала или в Милане?

— В Милане, конечно. Их всего две штуки было в showroom Валентино, мама для нас оба пальто и взяла. Мы с ней любим одеваться одинаково, и тогда все принимают нас за сестер.

Секретарша издала писк уже истекшей кровью антилопы, которая доживает последние минуты своей антилопьей жизни:

— Ты же мне его продашь? У тебя тоже тридцать четвертый?

Тарана посмотрела на меня, я погладил карман брюк и кивнул. Она улыбнулась девочке так, будто не чаяла избавиться от пальто:

— Да, конечно. О чем может идти речь? И потом, почему продам? Оно стоило сущие пустяки, я с удовольствием подарю его тебе.

От этих слов антилопа умерла. Как раз в этот момент из кабинета министра вышли его гости, и секретарша милостиво кивнула:

— Арслан, заходите. Кстати, вам очень повезло с Тараночкой.

— Конечно, я никогда в этом и не сомневался.

Министр встретил меня, сидя на диване. И приглашающе кивнул в сторону кресла, я, естественно, отказался и остался стоять. Министр пробежал взглядом речь, не нашел ни одного слова длиннее, чем из пяти букв, и сказал:

— Вроде, ты над ней неплохо поработал. Опять–таки, я посмотрю и в понедельник утром дам знать, все ли в порядке.

Ага, будет читать перед зеркалом и пытаться просчитать, сколько времени ему понадобится, чтобы произнести речь со всеми аплодисментами, переходящими в бурные овации.

Марьям сидела в зале, устало уронив голову на руки. Я подошел к ней и тихонько дотронулся до ее плеча. Она вскинулась, но увидев меня, так доверчиво прижалась ко мне, что у меня защемило сердце. Какая она маленькая и какая усталая:

— Марьям, ты как себя чувствуешь? У тебя ничего не болит?

— Тебя увидела — и все прошло.

— А что было?

— Небольшой приступ.

Когда я привез ее домой, она, прежде чем выйти из машины, повернулась ко мне и спросила:

— Я ведь тебе тоже дорога? Ты же тоже скучаешь?

Я, ничего не ответив, выключил свет в машине и притянув ее к себе, поцеловал. И в свой поцелуй я вложил всю свою тоску. Свет луны падал на ее лицо, и я поймал на себе ее испытующий взгляд:

— Знаешь, я уже есть в твоей жизни, и что бы ни случилось, я никогда из нее не исчезну. Ты же это понимаешь?

 

Глава ХXXIV. 12 марта 2011 г. Суббота. День тридцать четвертый

Раздался звонок и я абсолютно не удивился, увидев номер Юсифа из мэрии Чапича.

— Здравствуйте, Арслан.

— Юсиф, спасибо, конечно, но здравствовать не хочется, учитывая, что речь опять пойдет о Байраме.

— Нет–нет, не совсем. У нас было землетрясение, но пострадавших нет, и я хотел, чтобы вы узнали эту новость от меня. А то вдруг стали бы нервничать из–за Байрама.

— Вы знаете, смерть Байрама меня может ненадолго опечалить, расстроить в какой–то степени, как и внезапная кончина любого молодого человека, но нервничать из–за того, что он умрет, не оставив потомства, я не буду. Кстати, интересно, к землетрясению тоже Байрам руку приложил или оно само по себе случилось?

— Вы знаете, в первый момент, когда нас тряхнуло, первое, что пришло мне на ум, — как это у Байрама получилось. Но, сами понимаете, тут он не при чем.

Посмеявшись и простившись с Юсифом, я пошел в диспетчерскую разбираться с количеством машин, которые выделяют нам для встречи гостей. Уяснив для себя, что на встречу всех гостей мне выделили только десять машин, я стал долго и вдумчиво рассказывать, что я думаю по поводу нашей диспетчерской службы и каждого ее представителя в частности. Очень скоро я дошел до того, что если количество машин немедленно не будет увеличено до двадцати, то я очень близко познакомлюсь с мамами всех диспетчеров, водителей и другого обслуживающего персонала. В ответ я услышал, что если я не соглашусь на пятнадцать машин, то познакомлюсь с физическими возможностями всего технического персонала. В устах нашего диспетчера это звучало примерно так: «Арслан, ты учти, мы ж тебе бока намнем. И на то, что ты не сегодня — завтра послом станешь — не посмотрим». Выходил я с осознанием того, что мне выделили 18 машин на встречу гостей и одну машину на мои проводы в мир иной, вне зависимости от того, где и когда этот светлый час наступит. В общем–то, я понял, что пора приступать к жесткой экономии финансов с целью накопления средств на ремонт моей служебной машины. А в том, что ремонт понадобится после Съезда, я был уверен. Учитывая, что и на моей машине будет кто–то встречать и провожать гостей, в этом сомневаться не приходилось. А если это будет Мехти, который изредка водит старую отцовскую машину за городом на пустыре, то стоит подумать и о том, что ее пора списывать.

Уже сидя у Марьям в забегаловке и поглощая ужин, который она приготовила для меня, я смотрел вечерние новости по общенациональному каналу. Каково же было мое удивление, когда сначала был зачитан указ о борьбе с последствиями землетрясения в Чапиче, потом зачитано обращение к пострадавшим от землетрясения, а уж потом только сообщили о том, что вообще–то было землетрясение в четыре балла по шкале Рихтера. Вот так наше «ВВС» и работает. Что бы ни случилось: зачитывается указ, потом обращения или письма, а потом уже любые, даже самые важные, новости. Я посмотрел на Ежика, Ежик — на меня, и мы покатились со смеху. Что я буду делать без нее?

— Я буду невероятно скучать без тебя.

— А что должно произойти, что ты будешь скучать без меня? Ты собираешься переметнуться к конкурентам напротив и обедать у них?

— Ох, какая же ты у меня… Злыдня с язычком в три метра.

— За это ты меня и люб… Я хотела сказать, что за это ты меня и ценишь, — она вопросительно посмотрела на меня.

Как бы я хотел набраться смелости и сказать, что она права и я люблю ее. Но я только покачал головой и выдавил из себя, что очень ценю в ней яркую личность. Услышав про яркую личность, она как–то сразу погрустнела и как бы я потом не шутил, пытаясь ее растормошить, ничего у меня не вышло.

 

Глава ХXXV. 13 марта 2011 г. Воскресенье. День тридцать пятый

Воскресенье — так хочется поваляться в постели. Но нельзя, последние дни перед Съездом — самые судьбоносные, в сущности, от них все и зависит. Надо сейчас же вставать и ехать в министерство. Мехти должен был подготовить культурную программу Съезда. Его надо проконтролировать, а то ведь он у нас особой эрудицией не отличается, сделает мне подарочек — и среди выступающих будут дети дошкольного возраста, читающие «Муху — Цокотуху». А вечером надо ехать в аэропорт встречать первого гостя Съезда. В комнату вбежала Миечка:

— Папа, а мы сегодня пойдем гулять?

— Нет, малыш, у меня сегодня очень много работы.

— У тебя всегда очень много работы, — погрустнела Медина.

— Я тебе обещаю, что все следующее воскресенье мы с тобой проведем вместе. По рукам? — я взял ее теплую ладошку в руки.

— И пойдем туда, куда я захочу?

— Договорились.

Приехав к себе, я увидел счастливого Мехти, который сидел на подоконнике и насвистывал себе что–то под нос. Впрочем, увидев меня, он мгновенно спрыгнул и посуровел:

— Доброе утро, Арслан.

— Доброе утро. Культурную программу закончил?

— Да, еще вчера ночью. Вот взгляните, — и он протянул мне лист бумаги.

Пробежав взглядом, я понял, что Мехти у меня на глазах эволюционирует, ни одного чтеца дошкольного возраста я не нашел. А это что такое?

— Мехти, а что это за танец у шеста?

— А это я вчера Байраму звонил как главному специалисту по развлекательным программам. Спросил, что бы он еще включил в развлекательную программу, и он мне посоветовал этот танец. Говорит, что это очень модно.

— Мехти, в развлекательную программу стриптиз можно включить, вот только у нас все–таки культурная программа, а не развлекательная. Да и ты нашел к кому прислушиваться. Ну, что тебе толкового мог посоветовать Байрам?

— А что танец у шеста — это стриптиз? — Мехти аж залился краской, не зная куда деть глаза.

— Представь себе. Ладно, не дрейфь, понятно, что ты этого не знал. Вычеркни стриптиз, а насчет этой тетки, настолько бурно накрашенной, что люди не знают, куда ее целовать, чтобы не запачкаться, я подумаю.

— Ах, это вы о нашей приме так? В принципе, без нее ни одно протокольное мероприятие не обходится. Не пригласим ее — наживем себе кровного врага.

— Вот поэтому я и должен подумать. Ладно, я поехал в аэропорт встречать делегата из Мексики.

Стоило мне выйти из министерства, как мне пришло в голову, что я мог бы заехать и за Марьям. Убедившись, что она ничего не имеет против того, чтобы встретиться со мной и встретить «мексиканца», я уже через десять минут был перед ее домом. Пока мы ехали в аэропорт и я вещал, что представлю ее как волонтера, помогающего нам с организацией Съезда, она, внимая мне, умудрилась снять с меня галстук, и завязав его по–своему, вернуть мне. Когда мы подъехали к аэропорту и нам объявили, что рейс задерживается на несколько часов, мы оба так просияли, что девушка, сидящая за информационной стойкой, взглянула на нас как на полоумных. Следующие три часа мы провалялись на травке в парке неподалеку от аэропорта. И только после того как я позвонил в аэропорт, где мне сказали, что самолет уже приземлился, я, схватив в охапку Ежика, помчался в зал ожидания. Увидев первого делегата Съезда в сомбреро и рваных джинсах, меня охватила малопонятная тревога, что, вполне возможно, речь министра стоило построить из слов, насчитывающих не более четырех букв.

Делегат сначала поздоровался со мной, а потом полез здороваться с Марьям. Здоровался он с ней настолько бурно, что мне пришлось оттаскивать его за шкирку. Его сходство с мексиканскими контрабандистами все более усиливалось. Особенно после того, как он протянул мне клетку с очень забавной ящеркой и по секрету сообщил, что привез ее мне в подарок, причем умудрился провезти через все границы контрабандой. Я попытался ее тут же передарить Марьям, но, судя по тому, как она отпрыгнула от меня и клетки с криком «уберите от меня эту гадость», эта мысль ей вовсе не казалась привлекательной.

Уже придя домой, я услышал все то, что Асли думает по поводу мужей, возвращающихся домой в десять часов вечера даже по воскресеньям. А тут еще и ящерица путалась под ногами, я ее и шлепнул ладонью. Она со всей дури и впилась мне в руку. Интересно, роста в ней десять сантиметров, а злобы на метр. Надо ее будет из дома ликвидировать, а то еще укусит Миечку. Все это мне пришло в голову уже на кухне, где я смазывал укус йодом под пристальным взглядом рептилии. Собственно говоря, остаток вечера прошел настолько странно, что меня стали терзать угрызения совести. Куда бы я не пошел, эта хвостатая бежала за мной. Надо же как эта маленькая тварюшка привязалась ко мне, а я ее чуть по стенке не размазал. И даже засыпал я, пригрев ее на груди, под вопли Асли, что это тварь единственная, которая может добровольно разделить со мной постель.

 

Глава ХXXVI. 14 марта 2011 г. Понедельник. День тридцать шестой

Первым делом, кого я увидел, проснувшись, была ящерица, которая все так же сидела у меня на груди и смотрела на меня не отрываясь. Ко всему прочему у меня жутко распухла рука, в которую меня укусила эта маленькая гадина, и настроение было просто преотвратнейшим. Все те полчаса, что я провел дома, бреясь, умываясь и завтракая, прошли под ее же неусыпным вниманием. Такое внимание к моей персоне настораживало.

Доехал до министерства я черт знает как. Рука к этому времени уже болела невыносимо. Если бы не встреча с министром, то я уже должен был быть у врача. Но ничего, не думаю, что проведу у него больше пятнадцати минут, а потом сразу рвану к врачу, если не хочу сдохнуть. В приемной министра и без того было жарко, а тут еще у меня постепенно стала подниматься температура. Никогда еще время не тянулось так медленно, я должен был зайти к министру ровно в десять, а сейчас уже половина одиннадцатого, а он все еще говорит по телефону. Наконец, его секретарша кивнула мне головой, что я могу заходить. Министр у нас иногда бывает Везувием безумий, и в этот момент его лучше не трогать. Судя по всему, сейчас именно такой момент. Но увидев меня, министр покачал головой:

— Доброе утро, Арслан. Неважно выглядишь.

Значит, я при смерти, раз министр обратил внимание на то, что мне плохо. Меня охватило чувство паники. Неужели все так плохо?

— Я просмотрел речь, все в порядке, и только слово «аплодисменты» пишется через два «п». Переправишь и оставишь у моей секретарши.

Если бы это услышала мама, то годы работы в школе в качестве учителя родного языка не дали бы ей промолчать и она обязательно объяснила бы, как пишется слово «аплодисменты». К счастью, мамы рядом не было и ничто не мешало мне, не моргнув и глазом, пообещать министру немедленно исправить эту грубейшую грамматическую ошибку.

Выйдя от министра, я понял, что сам до врача не доеду. В этот момент мой телефон просто взорвался звонком у меня в кармане. Я обалдел, когда увидел телефон Марьям. Она звонила мне впервые:

— Доброе утро, милый. А у меня потрясающие новости, и я хочу, чтобы ты был первым, кто об этом узнал.

— Марьям, может, ты тогда приедешь в Республиканскую больницу? Я сейчас еду туда.

— Что–нибудь случилось? Почему ты едешь в больницу?

— Мы увидимся через полчаса перед Республиканской и поговорим.

Я не знаю, какое чудо произошло, но каким–то образом Марьям, находясь гораздо дальше от больницы, чем я, приехала туда раньше и встретила меня в приемном покое. Увидев мою руку, она испуганно ахнула. Еще через пять минут мы были в токсикологическом отделении, где симпатичная девочка–врач сказала, что меня укусила какая–то экзотическая тварь, и если я вспомню, какая именно, то противоядие будет найдено гораздо быстрее. Мы с Марьям, переглянувшись, стали описывать, какая именно экзотическая тварь меня укусила. Врач, слушая все это, торопливо листала энциклопедию, периодически показывая, похожа ли моя обидчица на тех, кто изображен в энциклопедии. Естественно, ее непроизносимое наименование из пятнадцати букв начиналось на «Ю» и, соответственно, было в самом конце энциклопедии. Прочтя заметку про мою ненаглядную ящерку, я стал хохотать: оказывается, она на самом деле ядовитая, но яда в ней с гулькин нос, равно как и роста с весом. Вот поэтому она, сначала укусив и частично парализовав жертву, потом выжидает, когда укушенный помрет, неотступно следуя за своей добычей, чтобы съесть ее. Так что за мной она бегала весь вечер не из любви, а пытаясь понять, когда я буду готов к употреблению в пищу.

Когда мы вышли из больницы, я, перебинтованный и ведомый Марьям, в очередной раз осознал, какой же я подлец: у Ежика есть новости: что–то произошло настолько важное, что она впервые позвонила мне, а я даже не спросил, в чем дело:

— Марьям, извини, что не спросил сразу. А о каких новостях ты говорила?

— Меня взяли на работу в ОБСЕ, мне сегодня звонил Айдын, — и с этими словами она кинулась мне на шею. Но кинулась осторожно, пытаясь не задеть укушенную руку.

— Ты — моя умница, я же говорил, что у них вариантов нет и никого лучше тебя они не найдут. А давай мы это дело отметим?

— Но у тебя же работы навалом?

— Сегодня сам министр заметил, что мне очень плохо. Так что если что пойдет не так, сошлюсь на то, что министр меня отпустил.

— А он отпустил?

— Нет, но этого проверять никто не станет.

Мы гуляли с ней до вечера, обсуждая ее новую работу, дальнейшую судьбу моей ящерицы, говоря обо всем на свете и я даже не вспомнил о своей отравленной руке.

 

Глава ХXXVII. 15 марта 2011 г. Вторник. День тридцать седьмой

Я задумался: интересно, какая гадость произошла сегодня, что меня срочно вызывает к себе министр.

— Арслан, тут такая неприятная история. Мне сегодня с утра позвонил министр внутренних дел и сказал, что гости, приехавшие на Съезд чуть раньше, за три дня четвертую драку устраивают, они нам со скуки так весь город разнесут. Как ты думаешь, куда их можно вывезти из столицы?

— У нас и был запланирован визит в Чапич, это же самый фольклорный город страны, но только для самых почетных гостей. Я даже своего работника туда направил, чтобы он держал подготовку торжеств на контроле.

— Так, может, мы их сразу всех скопом и вывезем в Чапич? И почетных и не очень?

— Господин Министр, тут вот какая незадача… Городские власти, которых предупредили, что будут гости со всего мира, решили отпраздновать полторы тысячи лет городу, приурочив это событие к нашему Съезду. А из нашей Академии наук выискался историк, директор института истории, который стал протестовать, что полторы тысячи лет — это чересчур нагло.

— Ему что, больше всех надо? И чем закончилась история с историком?

— Его последним аргументом стал шеститомник нашей истории, где указано, что самый древний город страны — столица, и ей всего тысяча четыреста лет.

— И что теперь? Мы остались без народных гуляний? Ты должен был доложить мне раньше, тогда я мог бы повлиять на ситуацию.

— Господин Министр, я бы несомненно довел информацию до вашего сведения, чтобы вы повлияли на Академию наук, просто все разрешилось усилиями главы города, который написал письмо на имя президента Академии наук, где объяснил ситуацию следующим образом: гости Съезда, который проводит министерство иностранных дел, уже приглашены, из бюджета деньги выделены и частично потрачены, человеческие и административные ресурсы задействованы. В конце письма он задал животрепещущий вопрос: можно ли, чтобы они отметили хотя бы тысячелетие города?

— И что ответил Раська?

Раська — это Расим Ширинов, президент Академии, старый друг нашего министра, которому совершенно не хотелось переходить дорогу нашему министерству.

— Господин академик посчитал, что совершенно никакого вреда не будет, если горожане отметят тысячелетие, о чем и написал главе города.

— Молодец, вообще он — очень хороший парень.

— Господин Министр, у него на днях юбилей, семьдесят лет исполняется.

— Да? Отлично, как раз повод отблагодарить его. Напомни мне, чтобы я лично поехал его поздравить. Ну что ж, если все разрешилось, значит, с группой, съехавшихся на Съезд раньше времени поедешь ты. Заодно и отдохнуть сумеешь.

Черт! Так я и знал, что все закончится этим:

— Да, господин Министр, с удовольствием.

Интересно, если Марьям предложить поездку за город, она согласится? Впрочем, сейчас я об этом спрошу у нее:

— Марьям, у тебя сегодня в университете есть семинары или коллоквиумы?

— В принципе, нет — три пары лекций, а потом приду в «Звезду», отрабатывать последние денечки. А что такое? В ОБСЕ хотят, чтобы я уже сегодня вышла на работу? Тогда я не получу зарплату за последнюю неделю.

— Марьям, все в порядке, меня отсылают в район и я весь день буду с гостями, но я подумал, что, может, ты захочешь поехать? Мы бы вечером могли выйти погулять. Городок в горах, и его окружает очень красивый лес, так что вечером мы можем пойти пройтись. Хочешь?

— Очень хочу, но домашние не отпустят меня на всю ночь.

— А мы сегодня же вернемся домой. Я и сам не смогу остаться на ночь. Мне завтра с утра надо быть во Дворце съездов. Сейчас я погружу гостей на автобус и приеду за тобой.

— Ой, я даже не расчесана…

— Ты все равно самая красивая, а волосы у тебя просто чудесные.

Она смущенно засмеялась. Уже когда мы ехали в Чапич, она меня в очередной раз поразила. Даже тому, что она вкусно готовит, я удивлялся меньше, чем тому, что она испекла пирог за то время, что я рассаживал гостей по автобусам и пока ехал за ней. И ведь его, в отличие от выпечки моей женушки, можно было еще и кушать. Поездка обещала пройти замечательно, при одном условии, что за те полдня, что мы проведем в городе, я ни разу не столкнусь с Байрамом, который как призрак коммунизма должен околачиваться в окрестностях городка.

Приехав в город и дождавшись автобусов с нашими соотечественниками, мы пошли обедать, и я просто поражался той легкости, с какой мой Ежик укладывала мужиков на лопатки. Вообще, я дурак: кто ж такую женщину как она вводит в круг этих шакалов, каждый из которых готов мне горло перегрызть, чтобы оказаться на моем месте? Впредь учту. Хотя о чем я говорю? У меня с ней не будет никакого «впредь». Не могу же я до бесконечности пудрить ей мозги. Вот проведу Съезд, и объясню ей ситуацию. Звучать это будет примерно так: «Дорогая, я женат».

Ага, а вот и первая экскурсия в музей ковров. Ну, ковры у нас просто заглядение, тут все должно пройти без сучка и задоринки. Жаль только, что экскурсовод заболел.

— Арслан, ты можешь провести экскурсию?

— Ильгар, если ты не заметил, то я не один, и моей спутнице совершенно не улыбается видеть мою спину на фоне ковров. Я прав?

— Совершенно прав, дорогой, — опередила Марьям. — Но мы с удовольствием послушаем о коврах все то, что знает Ильгар.

Ильгар с восторгом посмотрел на Марьям:

— Вы просто великолепная ученица, грамотнее даже сам Арслан не смог бы подвести меня под это дело.

— Вы его недооцениваете: поверьте, смог бы.

Ильгар, пристально посмотрев на меня, сказал:

— Да, значение поговорки «муж и жена — одна сатана» я открыл для себя заново.

Услышав слово «жена», я дернулся:

— Иди, народ жаждет знаний о ковроткачестве.

На сороковой минуте экскурсии, когда Ильгар перестал судорожно вглядываться в таблички под коврами и уже совершенно от себя нес ахинею о славных традициях ковроткачества в нашей стране, наш соотечественник из далекого штата Флорида ткнул пальцем в ковер, который висел рядом с ним, и сказал:

— Точно такой же ковер висит у моего индийского друга дома.

— О чем вы говорите? — полный негодования голос Ильгара разнесся по залу музея. Это исконно наш традиционный узор, который обозначает сцену охоты на маралов. А маралы, в свою очередь, водятся только у нас. А вот эти цветочки по краям — листья чинары, которая растет только у нас. И орнамент традиционно наш. Я вас убедил?

— Все звучит вполне убедительно. Только вот если вы подойдете чуть ближе, то увидите под ним табличку, которая говорит, что этот ковер — дар музею от индийского народа.

То, как покраснел Ильгар, наводило на мысли о том, что Дарвин ошибся и люди произошли от хамелеона. Мы с Марьям, задыхаясь от смеха и взявшись за руки, выскочили на улицу.

— Давай пойдем погуляем сейчас? Если у Ильгара так хорошо получается общаться с нашими гостями, может, твое отсутствие никто и не заметит?

— Его не заметят по причине начавшегося обеда, плавно перетекающего в ужин, как у нас чаще всего и бывает.

Мы ходили с ней по лесу, целовались, я играл ее волосами, и мне хотелось умереть в этом лесу, потому что тогда я умер бы счастливым.

Уже возвращаясь домой, я думал о том, что, если бы не Марьям рядом, я бы не справился со всем тем, что навалилось на меня за это время.

 

Глава ХXXVIII. 16 марта 2011 г. Среда. День тридцать восьмой

Черт! Уже завтра начинается Съезд, а я еще не был в Республиканском дворце съездов, который специально построили к этому событию. Вообще его должны были сдать три месяца назад, но все как всегда, и приемка здания состоялась лишь на прошлой неделе. Так что сегодня я просто съезжу посмотрю, как будем рассаживать гостей. Прохаживаясь по залу, я с особым удовольствием покрикивал на ребят из Молодежного союза, которые наконец соизволили вспомнить о том, что они прикреплены к нам для того, чтобы помогать. Учитывая, что английский они знали на уровне пятого класса общеобразовательной школы, мы доверили им такое важное дело как крепление табличек с именами гостей к креслам в зале и раздачу буклетов с программой Съезда. Но даже это они делали через пень–колоду, поскольку, обнаружив на одном кресле три программы сразу, я понимал, что следующие два гостя останутся вовсе без программ как таковых. А вот и товарищ в униформе идет.

— Брат, не подскажешь, где здесь туалет? — спросил я идущего навстречу товарища в униформе.

— Я сегодня первый день на работе. Сам все утро искал и не смог найти.

— Что? Где директор Дворца?

— Второй этаж, третья дверь налево.

На одном дыхании я взлетел на второй этаж.

— Здравствуйте, я — Арслан Галибов, МИД.

— Здравствуйте, Арслан! Чем могу помочь?

— Уже минут пятнадцать ищу туалет и не могу найти. Не подскажете?

Через полчаса обойдя весь Дворец, мы с ужасом уставились друг на друга.

— Я немедленно буду звонить в строительную компанию, которая сдавала нам Дворец, и выясню что произошло.

— Честно говоря, меньше всего меня волнует что произошло. Больше всего меня волнуют готовые туалеты к завтрашнему утру, именно об этом я спрошу вас в семь утра. И если мои смутные сомнения, что их просто забыли построить, не будут развеяны, то в девять утра тот же вопрос вам задаст мой министр. Вам все ясно?

— Арслан, вы выразились вполне определенно. Я думаю, что уже завтра минимум удобств нашим гостям мы предоставим.

— Я рад, что мы с вами поняли друг друга.

В этот момент завибрировал мой мобильный и на экране высветился номер Мехти. Учитывая, что Мехти звонил крайне редко и в случае крайней необходимости, у меня в душе зашевелились нехорошие предчувствия.

— Арслан, здравствуйте.

— Здравствуй, Мехти. Что произошло?

— Вугар подошел ко мне и сказал, чтобы я срочно связался с вами. Во Дворец везут ту самую книгу министра, которую вы переводили на японский, помните?

— Ну, это я вряд ли забуду, 682-страничный фолиант. А зачем везут?

— Для распространения среди участников Съезда.

— И в каком количестве везут?

— Полторы тысячи книг — на каждого участника по штуке плюс двести штук на всякий случай, вдруг кто–то захочет приобрести второй экземпляр. Мне самому тоже подъехать?

— Не надо, оставайся на рабочем месте, у меня здесь достаточно тягловой рабочей силы.

— Вы имеете в виду ребят из Молодежного союза?

— Точно.

— У них же костюмов дешевле, чем за несколько тысяч, нет. Им это не помешает книги таскать?

— А с каких пор тебя волнует уровень их комфорта? Ничего, пусть поработают разнообразия ради руками. А то ни ума, ни силы.

То, что это идея Вугара, мне ясно как божий день. А вот то, что я заставлю пахать его ребят, которые завтра его закопают за то, что их в качестве грузчиков использовали, это станет понятным ему уже в недалеком будущем.

Когда книги привезли, я понял, что все совсем плохо: у сопровождающего мы выяснили, что книги будут продаваться. Если бы мы их раздавали, то гости оставили бы книги в номерах гостиницы. Учитывая, что каждая книга оценивалась в пятьдесят долларов, я понимал, что из полутора тысяч будет продана всего одна книга, и то ее купит сам же министр, чтобы подарить кому–нибудь из своих близких друзей, живущих далеко.

Марьям приехала к десяти вечера, к этому времени я уже и сам стал таскать книги. Посмотрев на меня, она молча покачала головой и потащила за кулисы сцены. Сил не было даже обнять ее, впрочем, судя по тому, как деловито она стала вытаскивать посуду с обедом, она думала о самом материальном. Я попытался вспомнить о том, когда последний раз кушал, — у меня не получилось. Взять ложку в руки тоже не получалось, у меня просто тряслись руки и суп я расплескал, не донеся ложку до рта. Ежик в абсолютной тишине отняла у меня ложку и стала кормить меня. Возмущаться тем, что она обращается со мной как с ребенком, сил не было тем более.

Домой я зашел в три часа ночи и, не обращая внимания на вопли жены, сразу провалился в сон.

 

Глава ХXXIX. 17 марта 2011 г. Четверг. День тридцать девятый

Первое, что я увидел, зайдя без десяти семь во Дворец, это стрелку, на которой большими буквами было выведено «ТУАЛЕТ». Зайдя в туалет, я понял, что метлах ходит ходуном под ногами. Молодцы ребята — за сутки такой санузел отгрохать. Еще два часа ушло у нас на то, чтобы расставить цветы по сцене и расстелить красные дорожки.

А еще надо позвонить Ежику, спросить, как она доехала до дома, вчера я первый раз не сумел отвезти ее домой:

— Привет, как ты вчера до дома добралась?

Ежик торопливо затараторила:

— Здравствуй, милый, у меня все в порядке, как хорошо, что ты позвонил, я так хочу прийти на открытие Съезда. Можно?

— Тебе там будет неинтересно, Марьям. Все будет настолько скучно, что тебе быстро надоест.

— Арслан, неужели ты меня до сих пор так плохо знаешь? Во–первых, мне интересно любое событие в общественной жизни, а во–вторых, ты же там будешь, уже только из–за этого мне было бы интересно.

— Ох, Марьям, умеешь ты быть убедительной. Конечно, можешь прийти.

Так, без пяти девять, через пять минут подъедет министр и пресса уже собралась. А вот и Вугар бежит министру дверцу машины открыть. Да, это он делает безупречно: подать стул, пододвинуть папку, открыть дверь, вот тебе и вся его дипломатическая служба и ранг посла после пяти лет такой напряженной работы. Половина нашего дипкорпуса здесь, понаприехали, чтобы лично засветиться перед министром. Если Дворец сегодня взорвут, то наша дипломатия понесет тяжелую утрату, потеряв всех любимчиков министра сразу.

О, господи, первый раз вижу, чтобы старая уловка фотографов не сработала. Вечно кто–то из них что–то роняет, или чихает, или падает, чтобы снимаемый объект обернулся. Вот и выработался инстинкт и у фотографов, и у чиновников: кто–то случайно чихнул, министр повернулся с дежурной улыбкой. А в ответ — тишина. Вугара аж передернуло: как же протокол, даже неписанный, дал сбой.

Наконец, все расселись и министр вышел на трибуну, чтобы объявить Съезд открытым. Он что–то стал говорить, но в этот момент я нашел взглядом Марьям у самой двери в зал и для меня перестал существовать мир со всеми его министрами. Как странно, в зале больше полутора тысяч человек, а мы смотрим глаза в глаза друг другу. Наваждение какое–то.

Через час, когда Ежик ушла, мир стал снова обретать очертания. Я даже послушал выступающего товарища, который говорил о том, что надо всем возвращаться на родину и строить работу здесь. Господи, с кем он согласовывал свое выступление? Министр меня прибьет, что у нас по программе? А, так это представитель Молодежного союза, значит, хвост накрутят Вугару. Даже я не мог бы подставить его лучше. Надо пойти поинтересоваться, что там с книгами.

Ну, слава богу, вот и конец дня наступил, правда, ни одна книга не продана и надо что–то придумать, а то министр такого разочарования не переживет. Интересно, если я куплю десяток книг и на пятьсот баксов стану беднее, я это переживу? Пожалуй, переживу, это станет еще одним показателем того, что Съезд состоялся, если среди гостей найдется десяток знатоков дипломатии, готовых тащить на себе этот труд жизни через десяток границ.

Над вопросом, что я буду делать с этими книгами, я подумаю завтра. А сегодня еще прием по случаю открытия Съезда будет, а завтра днем — обед по случаю закрытия Съезда, а вечером, конечно же, банкет. Банкет будет небольшим, всего на двести тридцать человек. Только близкие друзья, по выражению министра.

Как я это все переживу? И даже к Марьям не смогу заехать сегодня. А ведь завтра наш последний день вместе.

 

Глава XL. 18 марта 2011 г. Пятница. День сороковой

Наконец министр оторвал глаза от своего доклада и произнес:

— В завершении своего выступления я хотел бы поблагодарить всех участников и гостей Съезда.

Зал разразился аплодисментами, некоторые, особо ретивые из стран ближнего зарубежья, аплодировали стоя. Тарана удерживала Мехти за рукав пиджака, не давая ему встать.

Уже на выходе министр повернулся ко мне и сказал:

— Поздравляю, Арслан, можешь считать, что ты уже посол, я сегодня же напишу твое представление для господина Президента на ранг посла.

— Спасибо, господин Министр.

— У тебя час — отдохнуть, переодеться, а потом мы ждем тебя на банкете, я буду беседовать с японским послом и хочу, чтобы ты сам переводил. Ему это польстит.

— Конечно, господин Министр.

Через пятнадцать минут я был перед «Звездой».

— Милый, сегодня мой последний день здесь. Уже с понедельника я на новой работе и все благодаря тебе, — Ежик, помешивая чай ложечкой, аж ерзала на стуле.

— Марьям, я давно хотел поговорить с тобой, но все никак не решался.

— Милый, не пугай меня, о чем пойдет речь?

— Марьям, я прекрасно понимаю, что чайная ложечка, которую ты держишь в руках, сейчас полетит в меня, но тем не менее…

— Боже, да что произошло–то? У тебя сейчас такой виноватый вид. Милый, что бы ни случилось, мы сумеем выстоять вместе.

— Я женат. Прости. Я не хотел тебя расстраивать, но мой брак давным–давно формальность и не имеет к нам никакого отношения. Мы же просто друзья, и я никогда ничего от тебя не хотел. И мы просто общались, — тут я понял, что не выдерживаю ее взгляда. Она силилась улыбнуться и тихонько сказала:

— А почему я должна швыряться в тебя ложками? Мы же на самом деле просто друзья и ты на самом деле очень много сил в меня вложил, во многом помог. А у тебя есть дети?

— Да, дочка. Я люблю ее больше жизни.

— Знаешь, мне придется научиться по–новому тебя воспринимать как женатого человека, как отца. А почему ты мне этого не сказал в самом начале?

Потому что струсил, Ежик, потому что мне нужна была отдушина, потому что в очередной раз поступил подло, потому что боялся тебя оттолкнуть, потому что влюбился в тебя сразу и навсегда. Потому что каждый раз наша встреча была для меня праздником, у меня было «немного солнца в холодной воде» и я боялся его потерять. Все это вихрем пронеслось у меня в голове, но произнес я совершенно другие слова:

— Марьям, ты знаешь, мой брак настолько болезненная тема для меня, что я всегда предпочитаю говорить, что неженат.

— Я думаю, что мне понадобится немного времени, чтобы привыкнуть, а потом мы сможем снова общаться, да?

— Да, конечно, я тебя понимаю. Я должен идти, у нас вечером еще банкет по случаю завершения Съезда, а я сегодня без машины, так что если ты меня извинишь, я пойду?..

— Да? Ну, ладно.

— Тогда пока.

— Пока.

Я уже подходил к такси, когда услышал стук каблучков. Марьям подбежала ко мне и уткнулась лбом в рукав моего пиджака:

— Арслан, все, что сейчас произошло, кажется мне страшным сном… Это же все неправильно. Совсем неправильно… Знаешь, это когда звонят и ошибаются номером, можно просто сказать «извини». Может, мы совсем недолго знакомы, но ты сделал все, чтобы меня привязать к себе, и просто так уходить — это же совсем нечестно. Неужели ты этого не понимаешь?

Я отстранил ее и попытался ей объяснить вполне очевидные вещи:

— Марьям, в жизни очень много нечестного и несправедливого, и тебе пора привыкать. Я тобой не пользовался, ничего тебе не обещал. Так в чем проблема?

— То, что ты пользовался моей душой, еще страшнее, чем если бы ты воспользовался моим телом. И ты же тоже ко мне привязался, ты же тоже меня любишь.

Она попыталась взять меня за руку, но я сбросил ее руку со своей руки:

— Я тебя не люблю, ты мне просто нравишься. Но посмотри, как ты себя сейчас ведешь: ты кричишь, ты едва не плачешь, ты знаешь, что я спешу, и не даешь мне уйти. Поверь, ты делаешь только хуже, и только из уважения к тебе я стою под дождем и слушаю весь тот бред, который ты несешь.

Она посмотрела на меня совершенно больными глазами:

— Господи, не надо со мной так жестоко. Я же ни о чем тебя не прошу, дай мне немного надежды, дай мне пережить сегодняшний вечер.

— Ты мучаешь меня, мучаешься сама. Возьми себя в руки. Я не вижу смысла нам общаться и я не знаю, что я сделаю, если ты пойдешь за мной дальше.

Дождь хлестал, и было непонятно, то ли по ее лицу стекают капли дождя, то ли она плачет.

— Мне пора идти, да и ты простудишься. Пожалуйста, не иди за мной, поверь, это ни к чему не приведет. Я никогда не сумею развестись. И в этом случае твои лидерские замашки, которыми ты так гордишься, ни к чему не приведут.

— Ты ничего не понимаешь, мы все равно будем вместе, — у нее сорвался голос.

Я со всей дури вмазал кулаком по бетонной опоре моста:

— Да, на том свете, обязательно.

Она так часто болеет, что панически боится смерти и я это знаю. Откровенно говоря, это был удар ниже пояса. Но своего я добился — вздрогнув, она отвернулась.

Черт! У меня из груди вырвался какой–то нечеловеческий хрип. Сегодня я все сделал правильно, сегодня — день моего триумфа, так почему мне нестерпимо хочется почувствовать вкус крови?

Я шел, и уже боковым зрением успел увидеть, как она, уже не сдерживаясь и плача навзрыд, жадно смотрит мне вслед, пытаясь запомнить меня.

Ничего, так лучше, со временем она поймет, что сегодня произошло самое лучшее из всего того, что могло с ней случиться.

Конец?