Осинина заковали в наручники и затолкали в одиночку.
Там было сыро и тоскливо, благо еще контролеры сжалились над ним, оставляя деревянную нару открытой. Он дрых целый день и всю ночь. По полу и по его телу шныряли тараканы, по стенам ползали мокрицы и прочая нечисть. За соседней камерой шли какие-то разборки, кого-то били, кто-то кричал, но Виктор ничего этого не слышал.
Он с трудом открыл слипшиеся веки, когда в его дверь сильно постучали.
— Осинин! На выход!
Виктор поднялся, зябко поежившись, и вышел в полуосвещенный коридор.
Его привели в комнату контролеров, где сидел младший кум, сухощавый молодой паренек с узкими черными усиками и настороженными глазами. Чувствовалось, что он проявлял усердие, чтобы урвать себе лишнюю звездочку, так как имел на погонах всего лишь одну, да и то маленькую.
Кум сразу же закидал Осинина вопросами.
— Почему бежали? — первым делом спросил он.
— Неправильно осудили.
— Но для этого есть высшие инстанции, надо было обращаться туда.
— Обращался, но без толку, никакой реакции, словно никто вообще не читает, одни лишь отписки.
— Я ваше дело изучил, там все правильно. Вы почему убили Стропилу? — вдруг резко выстрелил он свой вопрос.
— Я?
— Да, вы! Перед смертью Кабанов заявил, что вы зарезали ночью Стропилу.
— Вот мразь! — вырвалось от удивления и возмущения у Виктора. — Давайте мне очную ставку с ним.
— Осинин! — визгливо закричал кум. — Вы мне дуру не гоните! Вы отлично знаете, что он мертв, и решили спекулировать этим?! Не выйдет! Лучше сознайтесь по-хорошему. И заодно расскажите, как вы убили Почивалова?
— Сплошной абсурд, — спокойно заявил Осинин взяв себя в руки. Он задрал штанину и показал большую ссадину. — Меня самого чуть не убило сосной. Вот, крайней веткой сосны ударило. Видите?
— Хорошо, — сумбурно продолжал наседать на него оперативник. — А что вы скажете про Стропилу?
Осинин спокойно изложил картину происшествия. В заключение сказал:
— Давайте логично рассудим. Если бы я убил Стропилу, какой мне был смысл возвращаться' обратно в зону, а?
— Вы заблудились! — чуть не брызжа слюной, завизжал куманек.
— Хорошо, ваше право думать так, как вам хочется. А почему вы полагаете, что Кабанов не специально оклеветал меня в надежде, что выживет? Или просто назло, в отместку за то, что я не захотел составить ему компанию, чтобы отведать человечину.
Оперативник ошалело вылупил глаза.
— И потом, — продолжал развивать ход своих мыслей Осинин, — ведь вы нашли нож Кабана, который был испачкан кровью Стропилы.
— Это не ваше дело, мы сами разберемся. А то, что вы мне сказали, это вам просто выгодно, — уже вяло проговорил кум, выпустив весь свой пар.
— Простите, но если у вас установочная позиция, то я бессилен что-либо вам объяснить. Больше, в таком случае, мне вам не о чем сказать, — сжав губы, подытожил Осинин.
— Ну, хо-ро-шо, — многозначительно, с претензией на прожженного сыщика проговорил младший кум. Лицо его исказила смешная гримаса. — Я завел на вас уголовное дело по ст. 102 "б" УК РСФСР. Подумайте как следует. Прапорщик, уведите Осинина.
В камере Виктор долго расхаживал взад-вперед, не зная, что предпринять, чтобы противостоять самодурству кума. Может, голодовку объявить? А зачем? Измучить себя? Ни к чему. Ему надо беречь силы и вырваться на свободу любым путем.
После долгих раздумий он написал заявление на имя прокурора города, в котором все обстоятельно изложил и предупредил, что в случае, если его дело не будет передано на рассмотрение следователю ОИТУ УВД, он объявит голодовку.
Несдобровать бы Осинину, если бы неожиданно не нагрянула московская комиссия.
«Хозяину» невыгодно было иметь много ЧП. Иго зона перевыполняла план на 130 — 140%, и он имел все шансы получить первое место среди лесных зон. Поэтому он лично вызвал к себе на прием Осинина.
— Виктор Александрович, — вежливо и деликатно проговорил «хозяин», высокий видный мужчина с вальяжными манерами, про которых принято говорить, что они берут своей статью и осанкой. — Я буду с тобой на ты. Хорошо? Хочу поговорить, как мужик с мужиком. Я изучил твое дело и вижу, что ты человек порядочный. Мне тебя жаль, учитывая, что у тебя семья и ты решил стать человеком. Ты хочешь, чтобы тебе не добавили срока?
— А кто не хочет?
— Хорошо. Тебе надо будет переписать все свои показания. Напиши, что ты пошел собирать грибы один, понял, один? Ты заблудился и через день сам еле нашел зону. Ни про Кабанова, ни про Стропилу, ни про прапорщика, который пытался тебя застрелить, ты упоминать не должен, годится?
— Так ведь этому никто не поверит…
— Это не твои заботы. Если тебя вызовут члены московской комиссии, так и говори, понял? А я что-нибудь придумаю.
Все это было так неожиданно, что Осинин не в состоянии был все сразу переварить.
С минуту или две он молчал, а потом все понял.
— Хорошо, я не против.
— Вот и чудненько. Тебя вызовет мой зам и с тобой все решит. Счастливо. — Он грузно встал из-за стола и протянул Виктору руку. Рука была пухлая, но рукопожатие твердое.
Спустя две недели Осинина отправили на другую зону.
В новой колонии Осинина встретили настороженно. Зона была преимущественно рабочей, и блатяков здесь почти не было, а если и были, то их гноили в изоляторах и ПКТ.
За период своей лагерной одиссеи Ураган прошел не одну зону и не одну тюрьму и сделал вывод: в каждом лагере и тюрьме, словно в маленьком государстве, властвовали свои законы и порядки. В одной зоне было голодно, в другой холодно, в третьей кормили почти на убой, но была очень строгая муштра, в четвертой — вообще все было поставлено с ног на голову, неразбериха страшная — сам черт ногу сломает. Многое, конечно, зависит от хозяина. Какой начальник — такая и зона.
Рыба, как говорится, гниет с головы, но головы зачастую бывали не первой свежести, и посему бедламовское состояние в зонах было закономерным явлением.
Однако в каждой зоне, даже в показательной, в любом случае, хоть и исподволь, но придерживались каторжанской порядочности и воровских идей.
Любая лагерная «сука» ненавидела лютой ненавистью подобную себе особь, ибо предательство в любой среде и в любом обществе, даже среди опущенных, где ничего святого не существовало, считалось низостью и никогда не поощрялось.
Так уж изначально заложено в человеке, как и в любом живом существе, хотя человек и превзошел всех в искусстве коварства, подлости, интриганства, лицемерия и во многом другом.
Зона была лесоповальной, здесь также пилили, валили и разделывали деревья с той лишь Разницей, что лес сплавляли по реке или связывали в плоты, затем невдалеке, в трех километрах от лесосплава, его загружали в вагоны и отправляли по назначению. Деревья, которые росли по берегам реки, пилили и сбрасывали прямо в воду.
На работу Осинина, как ни странно, пока никуда не определили. Видимо, начальство присматривалось к нему и осторожничало, боясь нового побега.
Наконец, его определили на лесосплав связывать плоты, полагая, что отсюда побег невозможен.
В бригаде Виктор скентовался с Лехой Амб росиевым по кличке Ангел. Почему такому верзиле с грубо высеченным лицом, на котором глаза были по-бычьи выпучены, прилепили такое погоняло, оставалось загадкой. Может быть, в насмешку? Вполне вероятно, кличку ему, несмотря на звериную внешность, дали за его кроткий, добродушный нрав.
Но стоило этого «ангела» вывести из себя, особенно когда дело касалось справедливости или его личного достоинства, как он превращался в дьявола.
Осинин долго присматривался к бригаде, кому бы довериться в своих сокровенных замыслах. Пока единственным кандидатом являлся Ангел. Вот с ним и разоткровенничался как-то Виктор.
Леха с пониманием отнесся к его замыслу, но ничего путного ему посоветовать не смог.
Лично для него побег нужен был, как рыбе зонтик. Хотя ему еще и оставалось сидеть пять с половиной лет, бежать ему не было смысла. Нарушений он не имел, план перевыполнял, «хозяин» им был доволен и обещал отправить на вольное поселение, да и жена обещала ему помочь: кинуть кому надо на лапу. Брат у нее работал директором птицефабрики, и у него, как говорится, денег куры не клевали.
Ангел посоветовал ему осмотреться и повременить до следующей весны, тем более что приближались уже холода: был конец октября. Осинин, трезво поразмыслив, решил перезимовать в зоне.