К читателю.

Когда взялся за эту работу, не имел вообще никакой информации о восстании наших военнопленных в Пакистане, за исключением маленькой заметки из «Комсомольской правды» за 1985 год.

Отсутствие документального материала, скрывание и замалчивание прессой и руководством нашей страны всякой информации об этом одном из самых героических и трагических событий афганской войны не могло не сказаться на качестве повествования. Слишком много домыслено.

На этом сайте в комментарии Володи Григорьева услышал, что описываемые события относятся к восстанию в пакистанской крепости Бадабер. Набрал в поисковике и узнал много подробностей. Править «Армейскую историю» не стал, все-таки – быль.

Вот несколько выдержек:

"Известны потери моджахедов: 9 представителей пакистанских властей, 28 офицеров ВС Пакистана, уничтожено 3 реактивные установки залпового огня «Град» (БМ-13), около 2000 тыс. ракет различного типа и снарядов, около 40 единиц орудий, минометов и пулеметов. Погибли также иностранные советники – 6 инструкторов из США.

Через несколько дней лидер оппозиционной партии «Исламское общество Афганистана» Гульбеддин Хекматиар издал приказ, в котором был только один пункт: «Русских в плен не брать! При захвате уничтожать на месте на всей территории Афганистана».

"Сегодня мы можем сообщить вам имена ранее неизвестных героев, среди которых и наш земляк рядовой Александр Зверкович, 1964 года рождения, уроженец деревни Маргойцы Сенненского района Витебской области. Вечную славу вместе с ним обрели рядовые Игорь Васьков из Костромской области, Сергей Левчишин (Самарская область), Николай Саминь (родом из Казахстана), украинец Сергей Коршенко, ефрейтор Николай Дудкин с Алтая.

В их мужестве никто не вправе сомневаться. Именно так и воспринимается Указ Президента Украины Л.Кучмы о награждении Сергея Коршенко орденом «За личное мужество» (посмертно). По логике следующий шаг в увековечении памяти своих земляков должны сделать президенты России, Беларуси и Казахстана."

Мне очень хочется спросить у нашего ну очень «занятого» чем-то президента, вспомнит ли когда-нибудь он о своем долге по отношению к погибшим солдатам, призванным с территории РФ…

 

Предисловие.

Афганская война – забытая война. Искалеченные судьбы. Надлом в душах. И до сих пор не рассказанная правда о той войне. Многое умолчали…. Потому что многим можно гордиться, а многого – стыдиться…. Можно гордиться солдатами и офицерами той войны, и испытывать огромную боль и стыд за то, что они были преданы политиками.

Эта книга посвящается простым людям – рядовым, сержантам, прапорщикам и офицерам советской армии. Которые, ясно осознавая, что идут на смерть, выполнили свой гражданский и воинский долг. Всем тем, кто своей службой и своей жизнью доказал свою преданность и любовь России. Доказал своей смертью….

Воинской отваге, чести и доблести посвящается….

 

Глава 1.

Май 1984 года. Советский Союз. Райцентр Березовское.

– Ну, сын, – крепко хлопнул по плечу Димку батя, – только не опозорь нашу фамилию! Дмитрий Воинов – звучит! Твой дед всю войну прошел, три ранения и три ордена получил, не был трусом, за спины товарищей не прятался, всегда впереди других был. Я – морфлоту пять лет отдал, как говорится, защищал морские рубежи отчизны… Ик…

Отец громко икнул, потерял мысль и недоуменно уставился на Дмитрия пьяными красными глазами. Через его плечо Димка увидел совершенно трезвые глаза деда, смотревшими на него твердо и внимательно, отчего он вдруг почувствовал себя маленьким и слабым.

Такое ощущение у него появлялось в детстве, когда он в одном строю вместе с мужиками косил траву маленькой, специально для него сделанной дедом косой. Он пытался не отстать от взрослых, отчего то не дожимал пяточку косы к траве, то слишком отрывал ее носочек, и оставлял за собой местами траву слишком высокую. Дядьки полушутя, полусерьезно строгими сердитыми голосами делали ему обидные замечания, чтобы разозлить его или довести до слез, а он, сжимая зубы и держась из последних сил, пытался не отстать от них….

И только дед молчал, изредка бросая строгие внимательные взгляды, пронизывающие Димку насквозь и словно дающие ему оценку – мужик или слюнтяй растет в семье? И под этим суровым и внимательным взглядом он ощущал, что дед относится к нему, как к настоящему, пусть маленькому, но мужику! И так хотелось оправдать это дедовское доверие, и так было обидно, когда он чувствовал, что у него не получается, но зато какое ощущение гордости наполняло душу, когда взгляд деда неожиданно теплел, и в нем читалось настоящее уважение и удовлетворение от Димкиной работы. В такие секунды пропадала усталость, натруженные и гудящие от долгой монотонной работы руки начинали летать за косой, которая словно сама начинала работать, лихо летая над запашистым зеленым полем.

Димкиного деда все уважительно называли Сапером. Это прозвище к нему прилипло после войны, которую он прошел от начала до конца в инженерных частях и с которой вернулся с тремя орденами. Его считали счастливчиком…. А кем его можно было еще считать, если из девятнадцати мужчин деревни, ушедших на войну, он один вернулся на обеих ногах и с обеими руками. Пятнадцать не вернулось, а еще у троих, пришедших с фронта, не было то одной, то другой конечности….

Сапер никогда не ходил ни на какие собрания, посвященные войне, хотя его часто приглашали то в школу, то в совхоз. Он никогда не рассказывал о совершенных подвигах и не гордился тем, что он герой. По праздникам он покупал водку и напивался вдрызг, один или с кем-нибудь из фронтовиков, до беспамятства, иногда плакал, орал проклятия Сталину и Гитлеру, после чего засыпал прямо на кухонной лавке, мыча и скрипя зубами.

Война, о которой другой раз он рассказывал по пьянке, нисколько не походила на ту, что показывали в фильмах, или описывали в книгах. Он рассказывал, а по лицу текли скупые слезы, которые было страшно видеть на лице взрослого мужика. Он рассказывал о том, как они, девятнадцатилетние пацаны, шли в штыковую атаку на немцев. Потому что у них не было патронов, чтобы стрелять. А у фрицев были. И они стреляли. В них. Рядом с ним падали его друзья, а он, как заговоренный, бежал вперед с примкнутым к висящей на перевес винтовке штыком, с перекошенным от крика ртом и орал во всю глотку:

– За Сталина!…

С тех пор он ненавидит Сталина и войну.

Сапер рассказывал, как они выходили из окружения под Харьковом, когда у них была одна винтовка на троих. И два патрона. Его назначили старшим группы, потому что ему уже исполнилось двадцать лет, а двум его товарищам – еще нет. И ему дали винтовку с двумя патронами. Больше никому и ничего не дали. Потому что больше ничего не было.

Они вышли к маленькой деревушке, в которой еще должны были быть наши войска и уставшие как собаки ввалились в крайний дом, над которым чадила труба. Там были немцы. Они бросились бежать из последних сил, которых практически не было, а сзади гнались быстро опомнившиеся от наглости русских немецкие солдаты. Сапер успел подстрелить двух немцев…. Потом они подстрелили Егора с Краснодара и Василия из Тулы…. Сапер был охотником. Он ушел в болото, куда не рискнули сунуться немцы, сломил тростинку и залег как подраненный зверь в вонючую липкую жижу, уйдя в нее с головой и глотая готовыми разорваться от напряжения и недостатка кислорода легкими воздух. Немцы долго поливали плотным огнем из автоматов то место, где потеряли его из вида, но сами туда сунуться не решились. Выбрался он из ноябрьского холодного болота поздно вечером.

Теперь Сапер провожал в армию внука. Наталья Валерьевна, Димкина мать, сидела в углу абсолютно трезвая, не пригубив ни капли спиртного, и с тоской смотрела на высокого и статного сына. Ей было чем гордиться – первый парень на деревне, завидный жених, работник хоть куда. Девки бегали за Дмитрием толпами, кокетливо улыбаясь и нагло заигрывая. Он никому не отвечал взаимностью, с легкостью отшучиваясь и посмеиваясь. И, слава богу! Как редкая птица долетит до середины Днепра, так и далеко не каждая девка дождется своего парня из армии. Что за девки пошли? Как зазудит у них в одном месте, так хуже кошек! Их бы в послевоенные годы, когда на одного мужика двадцать баб, когда не смотришь, пьет или нет, красавец или урод, калека или нет, когда мужик назывался тем, кем он и был – мужиком. Правда, сейчас и мужики какие-то не такие стали. То дрыщ, то алкаш. Неженки, как комнатные цветочки, как попадают в полевые условия, сразу мамочку зовут. Ох, неправильно это! Хлебнуло наше поколение горя выше крыши, так хотим, чтобы дети наши вообще никаких трудностей не знали. Оберегаем их от всего, дрожим над ними, чтобы они даже и не думали о возможных трудностях. А как убережешь? Все равно вырастают и улетают из родительского гнезда. Ни к чему не приспособленные. Чуть что, бегом к маме, да так, что голова далеко сзади отстает от всего остального. Слава те господи, что хоть Димка не такой. Наталья Валерьевна тихонько перекрестилась и незаметно оглянулась, не заметил ли кто-нибудь ее религиозного жеста. Совсем люди сдурели, ни во что не верят, ни в бога, ни в черта. А разве можно без веры жить? Разве бы выжили мы в войну и после нее, если б не верили?

Димка тихонько подошел к ней и ласково обнял, прервав грустные раздумья:

– Мама! Не переживай! Все нормально будет! Как в стихах, помнишь? «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…». Все ведь служат. Еще гордиться мною будешь! Когда я с армии приду, весь такой красивый, в фуражке, грудь в орденах, сапоги блестят….

– И как снимешь свои блестящие сапоги, в доме сразу запахнет армией! – весело загоготал отец.

– Дурак, – покачала на отца головой мама, – тебе лишь бы посмеяться, да нажраться как свинья. Смотри, напьешься, и не вспомнишь, как сына в армию провожал….

Отец заржал:

– Зато буду помнить, как встречал!…

– Заткнись! – мощный удар кулака Сапера по щедро накрытому угощениями столу, отчего вся посуда зазвенела, подпрыгнув, остановил его с открытым ртом.

– Заткнись… – тихо повторил дед, жестко глядя на притихшего и растерявшегося зятя, – никогда так не говори…. Никогда….

 

Глава 2.

Август 1984 года. Советский Союз. Читинская область.

– Прапорщик Анисимов, после построения зайдите ко мне, – ротный повернулся и шагнул в казарму, оставив командиров взводов со своими подчиненными для дачи указаний.

– Есть! – браво ответил Николай Анисимов, исполняющий обязанности командира четвертого взвода, и, повернувшись к солдатам, продолжил прерванную командиром мысль, – Так вот, товарищи солдаты! Все население планеты Земля делится на три категории живых существ. Самая высшая категория – это люди. Они делают то, что надо, и знают, зачем они это делают. Люди убираются в помещении, и знают, что это нужно делать, потому что они – не свиньи. Потому что это – негигиенично, жить в засратой комнате. Потому что нужно жить в чистоте. Вторая категория живых существ – бибизьяны. Они делают то, что им говорят, но не понимают, зачем они это делают. Но они, как и люди, живут в чистоте. Потому что так им сказали люди! А самая низшая категория – это обезьяны. Которые не понимают, зачем нужно убираться в казарме, и не делают этого, хотя им это говорят! Так вот! Вы все обезьяны! Вы не понимаете, зачем нужно наводить порядок в казарме, и не наводите его! И моя первая задача – сделать из вас хотя бы бибизьян. Тогда я буду считать, что мой долг перед Родиной выполнен.

– Товарищ прапорщик! Разрешите вопрос? – раздался из строя неуверенный голосок.

– Слушаю, – лениво произнес Анисимов, чувствуя распирающий его тело ум и значимость.

– А вы, к какой категории относитесь?

– Конечно к людям, – усмехнулся Николай, – а что, кто-то сомневается?

– Никак нет, товарищ прапорщик, – пролепетал тот же голосок, – тогда у меня вопрос. Если вы принадлежите к высшей категории живых существ, то получается, что командир роты стоит с вами на одной ступеньке умственного развития? Или вы не относите его к высшей категории? А насчет вашего долга перед Родиной по изготовлению бибизьян – может вам лучше попробовать их делать с женщинами? И приятно, и долг выполните….

Анисимов чуть не задохнулся от негодования и злости. Поднять руку на святое! На командира роты! Ладно бы только на него. Ведь он не дурень и сразу уловил, что этот недоделок пытается подорвать его авторитет провокационным вопросом. Ну, сейчас он ему покажет!

– Для обезьян разъясняю, командир роты принадлежит к категории наивысших существ – богов, до которых лично вы, – он кивнул на задавшего вопрос солдата, – никогда не подниметесь! Это, во-первых! А во-вторых – если вы такой умный и любопытный, то должны были заметить, что, спросив разрешение на один вопрос, вы задали целых четыре! Чем подтвердили свою умственную принадлежность к классу обезьян. А в-третьих – за каждый лишний вопрос вы получаете по одному наряду в столовую вне очереди!

Анисимов гордо оглядел стоящих в строю подчиненных:

– Еще вопросы есть?

– Никак нет! – раздался нестройный гул голосов.

– Не понял? – возмущенно вытаращил глаза прапорщик.

– Никак нет! – дружно на едином дыхании рявкнул взвод.

– Вот! Совсем другое дело! – удовлетворенно кивнул Анисимов.

* * *

Командир роты писал конспект по огневой подготовке, когда в дверь негромко постучали.

– Да! Заходите! – крикнул он.

– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – заглянул в канцелярию Анисимов, и, увидев утвердительный кивок ротного, браво шагнул в дверной проем, – Прапорщик Анисимов по вашему приказанию прибыл!

– Присаживайся, – кивнул на стоящий перед столом свободный стул командир, и когда тот сел, спросил, – ну что, жениться не надумал?

– Никак нет!

– Да не надо так официально, – поморщился ротный, – мы же не в присутствии подчиненных. Вы все-таки командный состав и при личном общении со мной постарайтесь обходиться без этих уставных фраз.

– Понял, товарищ старший лейтенант, – кивнул Анисимов.

– Я что вас вызвал, – продолжил командир, – начальник штаба полка попросил побеседовать с прапорщиками, не желает ли кто-нибудь сам поехать для дальнейшей службы в Афганистан. Пришла разнарядка на командира комендантского взвода, а у него жена и трое ребятишек. Жена в слезы – не пущу…. Вместо него можно отправить кого-нибудь только по личному желанию. И лучше из холостяков.

Анисимов растерялся, слишком неожиданным было предложение. Он с завистью смотрел на офицеров и прапорщиков, прошедших Афган, их боевые награды, видел их некоторую обособленность от других военнослужащих и в мечтах лицезрел себя таким же опытным и уважаемым…. Но риск возможной гибели отпугивал и холодил сердце.

Ротный, увидев душевные сомнения и метания, кивнул:

– С ответом не тороплю, если надумаете – подойдете и сами скажете….

* * *

Прапорщик Анисимов был умным человеком. Поэтому вечером он взял бутылку водки, закуски, накрыл стол и закрылся в комнате, чтобы никто не мешал ему думать. Размышлять и чувствовать, как легко и мощно текут мысли, было приятно. Целый вечер он взвешивал все за и против, и когда закончилась водка и мысли, а точнее, когда все мысли разлеглись по полочкам, он принял решение.

На следующий день прапорщик Анисимов решительно доложил ротному:

– Я согласен!

 

Глава 3.

Сентябрь 1984 года. Советский Союз. Фрунзе.

Майор Черкасов шел домой с тяжелым чувством. С одной стороны он давно готовил жену к тому, что его могут отправить в далекую зарубежную командировку, в каких побывала добрая половина офицеров вертолетного полка, но когда командир полка вызвал его к себе и дал неделю на сдачу должности для убытия в длительную командировку, сердце екнуло. Тем более что подтвердилось худшее предположение – Афганистан…. Хотя чего еще можно ожидать – сейчас почти все, убывающие за границу, ехали в эту таинственную страну.

Про Афганистан говорили разное. О многом можно было догадаться по периодически приходившим цинковым гробам, которые почему-то запрещалось открывать, и заплаканным глазам офицерских вдов, оставшихся доживать свой горький бабий век в военном городке.

Вернувшиеся оттуда загорелые дочерна летчики почему-то ничего не рассказывали, но о многом можно было догадаться и без слов. По какой-то их внутренней собранности и готовности к чему-то непознанному служащими здесь, в Союзе, офицерами.

Еще большее можно было предположить по какой-то только им одним свойственной манере летать. Причем тогда, когда запрещалось по всем инструкциям, тогда, когда лететь было нельзя, потому что это было просто невозможно. А они летали. В любую погоду, в любых летных условиях. На каком-то одном, только им знакомом ощущении и восприятии окружающего мира, когда видят не глаза, а интуиция и внутреннее чутье. Когда видят кожей, спинным мозгом и еще бог его знает чем.

И вот теперь ему предстояло узнать – через что они проходят, чтобы стать богами неба.

– Мама, папочка пришел! – ласковой птичкой к нему на руки вспорхнула старшенькая пятилетняя Леночка, смешно махнув своей небольшой косичкой.

– Какая ты у меня красивая, умничка, – начал Черкасов свой привычный ритуал, – мамина помощница, сестренкина воспитательница!

Леночка довольно заулыбалась, прижимаясь к колючей отцовской щеке и начала перечислять:

– Я сегодня мусор вынесла, цветы полила, игрушки за Светулькой собрала….

– Лена! Ну, хватит, – выглянула из кухни жена Марина, отпуская с рук двухлетнюю Светочку, радостно рванувшую к отцу, – папа кушать хочет, а вы его в дверях держите.

Черкасов подхватил на руки вторую дочь и занес в зал, где плюхнулся с ними на диван под веселый девчачий визг.

Жена, войдя в комнату, внимательно посмотрела ему в глаза, и он, не выдержав, отвел взгляд в сторону.

– Что случилось?

– Ничего, все нормально…. – ответил он, теребя дочерей и избегая смотреть в глаза жене.

– Та-ак, Лена! – присев в кресло, произнесла Марина, – Ну-ка забирай Свету и, дуйте к себе в комнату, нам с папой поговорить надо.

– Ну, – потребовала жена, когда дочери вышли, – говори. Я тебя не первый день знаю, вижу ведь, что что-то случилось.

– Да ничего не случилось, – неестественно засмеялся Черкасов, – просто мне придется на некоторое время уехать в командировку. Потом вернусь, и все будет, как всегда.

– Туда? – посуровело лицо жены, – В Афганистан?

Он кивнул, и боковым зрением увидел, как безвольно повисли Маринины руки, выронившие кухонное полотенце.

– Ну, ты что раскисла? – улыбнулся он, – Вон, сколько наших там побывало, и все нормально.

– Мне хватает того, что я вижу тех нескольких «ненормальных», которые не дождались своих мужей, – тихо произнесла жена.

Они сидели молча довольно долго, боясь нарушить тишину и ту незримую нить, что сейчас связывала их. Они молчали, но души их переплелись и общались, страдая и плача от осознания близкой разлуки….

– Ты знаешь, как я мучилась, когда родилась Света? – прошептала Марина, – Когда в ногах путается трехлетняя Ленка, а на руках грудная Светочка? Когда уставшая как собака, валишься с ног, засыпаешь на ходу и рвешь жилы, чтобы выдержать…. Чтобы прибраться дома. Чтобы приготовить тебе еду. Чтобы постирать и перегладить белье. Чтобы были сыты, одеты и обуты дети. А тебя все нет рядом и нет…. Ты то летаешь, то в наряде, то в командировке. Ты хоть представляешь, сколько слез я выплакала в подушку теми ночами? Когда у Светочки температура под сорок. Когда она плачет, а объяснить – где и что болит – не может…. А тебя рядом все нет и нет. Мне иногда казалось, что я не выдержу, не переживу всего этого. И вот теперь ты уезжаешь….

Он подошел к ней и ласково обнял ее, а она, крепко вцепившись в него и прижавшись щекой, вдруг разрыдалась горькими бабьими слезами.

 

Глава 4.

Октябрь 1984 года. Афганистан. Район Чарикара.

Ох уж этот Афганистан! Больше пугали. Ничего страшного Анисимов здесь не увидел. А вот магазины ему понравились. И те, что находились в военных городках, и в которых продавалось то, чего он никогда в Союзе не видел, и еще больше дуканы – торговые лавки афганцев. Вот в них то уж действительно было все, что есть на белом свете, и что можно только вообразить. Закрываешь глаза и говоришь – хочу двухкассетный магнитофон. Открываешь глаза, а дуканщик уже держит его перед тобой. Хочу телевизор Сони. Пожалуйста, вот он. Хочу пистолет. Получи. Хочу кожаный плащ! На! Хочу конфеты «Мишка на севере» фабрики Рот-Фронт! Тоже есть? Да чего же тогда у вас нет?

– Э-э, – смеется дуканщик, – если чего и нет, в Кабул позвоню, через три дня приходи, привезут…

Первую неделю Анисимов только и делал, что подсчитывал, сколько он получит чеков, что на них можно купить, и самое трудное – решал, что же все-таки покупать на будущие деньги, которых оказалось так мало, а купить хотелось так много…. И, наконец, через неделю список был готов.

Офицеры роты, в которую он попал служить, понравились ему очень сильно. Ротный «без базара» под будущую зарплату организовал пять бутылок водки, под закуску пошел сухой паек, а послушать последние новости из Союза собрались почти все офицеры и прапорщики батальона. Анисимов был крайне польщен, еще никогда в жизни такое количество офицеров не оказывало ему столько знаков внимания, поэтому он с жаром и чувством гордости от собственной значимости рассказывал последние новости.

Солдаты оказались самые обычные. Никакие не супергерои, как расписывали их газеты и журналы. А в основном такие же обезьяны, как и в Союзе. В первое его дежурство по батальону, когда Анисимов, мечтая о будущих покупках, сидел в ротной канцелярии, в дверь, тихонько постучавшись, заглянул солдат:

– Товарищ прапорщик! Разрешите?

– Ты кто? Чего надо? – недовольно пробурчал Анисимов, вырванный из сладких грез.

– Рядовой Зайцев, Коля я, Николай Петрович точнее, – представился солдат, втискиваясь в дверь и прикрывая ее за собой, – у меня к вам важное дело!

Прапорщик недоуменно рассматривал его. Маленький неказистый солдат с прилизанными и зачесанными набок редкими светлыми волосиками смотрел преданно и нежно.

– Ну, говори.

– Товарищ прапорщик! У нас в роте голубые есть! – от важности сообщаемого Зайцев даже приоткрыл свой маленький ротик, высунув кончик языка.

– Чего!? – подскочил прапорщик, – Чего ты несешь?

– Честное слово! – закивал головой солдат, – Только я не могу вам рассказать, кто именно.

Анисимов почувствовал, как у него в голове начался активный умственный процесс, и зашевелились мозги. Неужели в свое первое дежурство он вскроет гнездо разврата? Вот будут уважать его ротный и другие офицеры! Только бы не спугнуть этого недоделка.

– Почему это ты не можешь? – ласково заговорил он с солдатиком, – Ты понимаешь, что это твой долг, как любого советского гражданина!

– Ага! Вы хоть представляете, что они могут мне сделать, – сделал плаксивую рожицу солдат, – но я расскажу вам, если вы дадите мне две банки сгущенки…

Прапор подскочил к шкафу, где валялись остатки сухого пайка и начал требушить пакеты. Черт! Только одна банка!

– Одна… – расстроено повернулся он к Зайцеву и увидел, как тот вожделенно уставился на банку, напоминая своим видом кролика перед взором удава.

– Ладно, я расскажу, – затараторил солдатик, словно боясь, что сгущенку сейчас уберут, – представляете, прошлой ночью подходит ко мне младший сержант Аймаров и предлагает переспать с ним! Не просто переспать, а чтобы я свой зад ему подставил! Ну, разумеется, я отказываюсь, так он – как давай меня уговаривать! Мол, дай хотя бы между ляжек поводить. Я не соглашаюсь. Он и объясняет, что это не считается. Ну, я прикинул, что и действительно – это не считается, и дал ему между ляжек себе поводить за два кило печенья…. Вот! Представляете! Аймаров – голубой!

Анисимов сидел ошарашенный, в голове мысли перепутались, решая непосильную даже его светлому разуму задачу. То, что он вскрыл гнездо разврата – это точно. Но вот является ли гомиком Зайцев или нет?.. Ведь он сам пришел и рассказал?.. Может быть, действительно между ляжек не считается?! А если считается, то по зоновским законам и он, прапорщик Анисимов, общаясь с этим гомиком, автоматически причисляется к ним. Мысли зашкаливали в голове, грозя разорвать ее на мелкие части…

– Все, – кивнул он солдатику, – иди…

Тот выхватил из рук Анисимова банку, про которую тот и забыл и, словно боясь, что прапор передумает, рванул из канцелярии.

Прапорщик еле дождался утра. Как только глаза связывала дремота, перед взором появлялся Зайцев, который пытался раздвинуть ему ляжки и что-то вставить. Он подскакивал в ужасе, отмахиваясь руками, и облегченно видел, что рядом никого нет. Как только из своей комнатушки вышел командир роты, Анисимов сразу же кинулся к нему:

– Товарищ капитан! Разрешите срочно с вами переговорить!

Тот удивленно разглядывал изнеможенного прапорщика и, понимая, что что-то произошло, кивнул и прошел в канцелярию.

– Что случилось?

– Товарищ капитан, ничего не случилось, разрешите у вас узнать, что из себя представляет рядовой Зайцев?

Тот весело рассмеялся:

– Кто? Этот придурок? Он тебя, поди, достал за ночь? Не обращай внимания! Во! Видал, каких нам недоносков из Союза присылают! Он вообще не должен был идти в армию, так как годен только к нестроевой. После того, как его в детстве лошадь копытом по голове лягнула. А он сам напросился и вдобавок как-то добился, чтобы еще и в Афганистан направили! Ты с ним поосторожней. Он к нам бегает про солдат докладывает, к замполиту полка бегает, на офицеров стучит…. Представляешь, какие солдаты в Афганистан служить попадают. И самое обидное – придет такой урод к себе на родину, будет сказки рассказывать, как он здесь воевал. На собрания в родную школу приглашать будут. Героя – интернационалиста, вашу мать. Вне конкурса куда-нибудь в университет на престижный факультет типа юридического поступит. И станет этот Зайцев каким-нибудь начальником-юристом местного разлива и еще будет нас уму-разуму учить…

 

Глава 5.

Ноябрь 1984 года. Афганистан. Джелалабад.

Дмитрий Воинов считал, что ему крупно повезло. Сейчас воспоминания о Кушке не казались такими отвратительными, как тогда, когда он был там в учебке. После Сибири, где он родился и вырос, Средняя Азия показалась ему раем и адом одновременно. Райскими были произрастающие здесь в изобилии фрукты, виноград, арбузы, и особенно ароматные узбекские дыни, столь божественно вкусные в этом по настоящему жарко-адском месте.

Адом были кроссы и марш-броски по пустынной местности, полевые выходы с полной выкладкой на огневую подготовку, убийственная жара и постоянный пот – разъедающий кожу, одежду, щипающий раздраженные воспаленные веки. Непривыкший к нормальному функционированию в беспощадной жаре организм не мог приспособиться ко сну в душные ночи, и от постоянного недосыпания Димке иногда казалось, что он сойдет с ума. В этом непрерывном сумасшествии местные узбеки были добрыми ангелами, сошедшими на землю и сующие проходящим через кишлаки солдатам фрукты, зелень и лепешки.

А потом вдруг незаметно наступил перелом. Он сам не заметил, когда перестал потеть во время кроссов. Правда, оказалось, что он похудел на семнадцать килограмм, зато по ночам он теперь не маялся, а спал. Организм перестроился, изменил режим восстановления своих истощающихся ресурсов и начал легко переносить среднеазиатский климат.

Поэтому перелет в Афганистан Димка перенес легко. Было страшно, непривычно и романтично. Пугало все. Суровые беспощадные горы, которые тысячами глаз наблюдали за непрошеными пришельцами и ждали их малейшей ошибки, чтобы сожрать. Пугали дружелюбно улыбающиеся глаза афганцев, которые втыкали в спину острый враждебный взгляд, только стоило отвернуться. Пугала зеленка, готовая в любой момент разорваться автоматной очередью. Пугала дорога, разбитая и вечно заминированная, о чем говорила кинутая на обочинах сгоревшая военная техника.

Вместе с двумя десятками новобранцев Димка попал в Джелалабад, где его почти что сразу «купил» дочерна загорелый прапорщик, молча осмотревший молодых солдат и ткнувший в Димку пальцем:

– Фамилия?

– Воинов, – неуверенно произнес Димка, поднимаясь с табуретки.

– И фамилия подходящая, – удовлетворенно хмыкнул прапорщик и повернулся к отвечающему за распределение солдат капитану, – мне этого.

Повернулся, было уходить, остановился, и снова скупо бросил Димке:

– Вылет через два часа. Вещи собери. Смотри, ничего не забудь. Сюда ты вернешься в лучшем случае через полтора года.

– Товарищ прапорщик, а куда я? – подскочил Димка.

– Куда надо! Прилетим – увидишь.

На вертушке они летели около часа. По пути всех веселил молодой лейтенант, развозивший по заставам почту, и без умолку рассказывающий смешные истории. Только «купивший» Воинова прапор вполглаза дремал, тихонько посапывая и периодически ударяясь от качки головой о борт вертушки, абсолютно этого не замечая, отчего Димке начало казаться, что мозгов у него нет вообще.

– В Средней Азии всю работу по дому делают женщины, – начал очередную байку лейтенант, – стирают, гладят, полы моют. Для азиатского мужчины посуду помыть – унижение. Вот приходит какой-нибудь узбек в армию служить, а его бац – в наряд по столовой, где и полы помыть надо, и посуду, и парашу вынести. Он в штыки – не буду! Бить его нельзя, уговоры тоже не действуют. А он за живот держится – мол, болит, ничего не могу делать. Как быть? Не будут же за него другие всю работу делать! Я в Союзе на БАМе служил, так у нас один фельдшер из санчасти свой способ лечения подобных умников изобрел. Приводят к нему такого узбека, тот еле идет, при этом сгибается от «страшных болей», которые ему работать не дают. А фельдшер этот, хохол по национальности, фамилия у него интересная – Мельник, внимательно так выслушает, заботливо покивает головой, и таблетку даст выпить. А таблетка – слабительная. Через минуту спрашивает, ну что, мол, не прошел живот? Тот морщится, ой, нет, «сильна балит»! Тогда Мельник глубоко задумается, и дает команду на живот ложиться и портки приспустить. И ставит ему здоровенную клизму! Представляете, слабительное дать, и еще клизму подставить! Тут никакой самый крепкий организм не выдержит. И начинает этого узбека то в холод бросать, то в жар, то бледнеет бедолага, то краснеет. Наконец не выдерживает он, и в туалет просится. А весь фокус заключался в том, что туалет находился на улице, метрах в тридцати от санчасти, и чтобы его не загаживали другие солдаты, туалет постоянно держали под замком. Здоровым таким, амбарным, насквозь проржавевшим, и по той причине чтобы открыть его, требовалась определенная сноровка и несколько минут времени. И начиналась комедия! Все собирались у окон, чтобы понаблюдать, как узбек в туалет сходит…. Несколько шагов он проходит нормально, потом вдруг раз! И замер! При этом, крепко-накрепко сведя ноги…. Народ за животы от смеха держится. Ага, смотрим, отпустило немножко его, и он мелкими шажками начинает семенить к туалету. Вот вроде бы немножко осталось, а он вдруг как замрет, будто наткнулся на что-то, и вздохнуть боится. Мы по полу катаемся, не можем спокойно смотреть на это. А он глаз отвести от заветной двери не может. Тут живот только утихомирится, он – как рванет к туалету! Ноги напряжены и прямы как ходули, при этом еще и сведены, отчего тощий зад виляет из стороны в сторону. Ну, все, вот она дверь, вот спасение, а не тут то было! Ключ в замок вошел, а не поворачивается. Он и так, и этак, а последние силы на сведение ног уходят! Опять замрет – ни чихнет, ни пукнет. Это видеть надо. Зима, туалет, ржавый замок, и дополняющий эту неповторимую картину застывший как легавая перед уткой, узбек. Ну, все, не может больше он! Собрался с последними силами и яростно накинулся на замок, и тот наконец-то поддался! Да только бросив все силы на замок, он ослабил ноги, да и они, видимо, уже не выдержали долгого напряжения, потому что вдруг смотрим, замер наш больной, плечи обречено опустились, ноги расслабились, и сзади на штанах пятно начинало расползаться…. Ох, не могу! Так после этого, вы думаете, он еще хоть раз согласится в санчасть идти? Он будет делать любую самую грязную работу, но только чтобы в санчасть не идти…

 

Глава 6.

Декабрь 1984 года. Афганистан. Район Баграма.

– Товарищ подполковник, майор Черкасов прибыл для дальнейшего прохождения службы! – представился Черкасов командиру полка в его кабинете.

Тот кивнул, с интересом рассматривая нового подчиненного, и показал на стул:

– Присаживайтесь. Ну, как первые впечатления о земле Афганистана?

– Честно сказать, товарищ подполковник, пока ничего не понял, – ответил Черкасов, – впечатлений очень много, все непривычно, но думаю, что немного послужу – разберусь.

– Похвальное рвение, – кивнул командир, – главное, чтобы в процессе ознакомления со службой и приобретения боевых навыков, вы не наломали дров. Афганистан – не Советский Союз, и многое необходимо оценивать совсем по-другому, чем там. Здесь летчик наделен особой самостоятельностью в принятии решения. Иначе нельзя. Практически невозможно предусмотреть все те ситуации, в которые попадают ежедневно наши экипажи. Летчику на месте виднее, можно взлетать, или необходимо переждать непогоду, где лететь и как лететь. И в принятии решения главную роль играют опыт, мастерство, знание района, умение прогнозировать изменения атмосферных явлений. Здесь не учебные полеты, и от принятого вами решения зачастую зависят человеческие жизни, что накладывает на вас очень тяжелый психологический и моральный груз. Поэтому не обижайтесь, но первое время поработаете вторым номером, в паре с капитаном Абрамовым, настоящим асом.

* * *

Как ни ожидал боевого крещения Черкасов, как ни готовился к нему, а прошло оно совсем не так, как виделось ему. Удары пуль крупнокалиберного пулемета по корпусу вертолета раздались неожиданно, и Черкасов растерялся. Земля вдруг вздыбилась, и навстречу стремительно снижающейся винтокрылой машине понеслись узкие полоски земли и скалы. Казалось, все это внезапно сорвалось и неудержимо опрокидывалось на вертолет, над которым блестел узкий диск вращающихся лопастей несущего винта.

Черкасов почувствовал, как сердце сковывает холод страха. Хуже всего, что он не знал, чего ему бояться больше, попадания пули в его такое незащищенное тело, возникновения неисправности в машине и как следствие этого последующего падения, или тех сумасшедших маневров, которые вытворял в воздухе Абрамов, уводящий вертушку из-под обстрела. Капитан Абрамов сидел спокойно, обхватив сильной ладонью ручку управления, заметно наклонившуюся вниз. Да что же ты делаешь, с ужасом подумал майор, да выводи же машину из пикирования!

Вертолет на максимальной скорости проскочил опасный участок, повторяя в узком ущелье все его повороты. Слава богу, до аэродрома дотянули, и лишь на земле обнаружили, что в нескольких местах пробиты редукторный отсек и лопасти несущего винта.

– Ерунда, – безмятежно заметил Абрамов, – было и похуже. Видел бы ты, как мы садились с перебитым тросом, ведущим к хвостовому оперению….

И только сейчас, когда Черкасов твердо стоял обеими ногами на земле, он по настоящему испугался. Только на земле он понял, что стреляли в него, и это его, майора Черкасова, отца двух маленьких прелестных девчушек хотел убить невидимый стрелок. И если бы не мастерство Абрамова с его шальными выкрутасами, сегодня двумя сиротами могло стать больше. Это осознание сиротства своих дочерей, дикая мысль, что он может их больше никогда не увидеть, поразила и напугала Черкасова больше всего.

Через неделю боевых вылетов служба в Союзе казалась Черкасову далекой и нереальной. Каждый день приносил что-то новое, каждый день заставлял проходить очередное испытание. Ветер и жаркое солнце обжигали лицо. К вечеру куртка твердела от соли. Выданный Черкасову новенький синий форменный комбинезон очень быстро стал бледно-голубым.

Почти что каждую посадку приходилось выполнять на площадках, которые впервые увидел лишь с воздуха. Иногда они едва превышали размер вертолета, и главное при этом было умение выбрать такое место, чтобы потом можно было взлететь.

Абрамов учил его садить вертолет. Это был не Союз, где крен при маневре ограничивался минимальными величинами. Здесь снижались очень круто – из соображений безопасности. Чем быстрее ты снижаешься, тем меньше у духов времени прицельно выпустить по тебе ракету и тем больше у тебя шансов выжить. Абрамов учил его думать, рассказывал о районах, где приходилось работать, об опасных участках. Над опасным участком вертолет набирал высоту в сторону солнца. В таком случае зенитная ракета духов вряд ли сможет «захватить» вертолет, ведь солнце для тепловой самонаводящейся головки становится более мощной «целью».

Иногда приходилось совершать невероятное. Черкасов первый раз пошел в свой самостоятельный полет в паре с Абрамовым, который шел ведущим вертолетной пары, и надо было снять с горы тяжело раненого хадовца. Пока Черкасов прикрывал Абрамова, тот пытался подойти к группе афганцев, которые махали ему руками со скалы. Сесть было негде – горы. Единственное, за что можно было зацепиться только одним колесом, был тонкий гребень. Черкасов с ужасом наблюдал, как Абрамов касался гребня передним колесом, но забрать раненого не мог. Дверца при этом находилась метрах в трех от земли. Пробовал подойти боком – не вышло: обрыв. Потом Абрамов заметил рядом каменную гряду и боком притерся к ней. Сумасшедший! Но хадовца забрал….

* * *

Черкасов готовился к очередному вылету, когда появился этот пехотный офицер.

– Мужики! Ну, возьмите с собой, – заканючил старлей, возвращающийся на свою заставу после госпиталя, – вам все равно по пути, даже крюк делать не надо. А то до оказии я еще неделю здесь просижу. У меня ведь там мои бойцы….

– Слушай, пехота, – покачал головой Черкасов, – ты понимаешь, что нельзя? Не дай бог что-нибудь случится, с нас три шкуры спустят.

– Да вы что! – округлил глаза старлей, – Да чтобы с вами что-нибудь могло случиться?! В жизнь не поверю! Да на таких вертушках, да на таких красавицах! Да с такими асами!

Видя, что не может пронять летчиков, он вдруг смолк, задумчиво уставившись на штангу приемника воздушного давления, и неожиданно добавил:

– И пушка у вас пусть не большая, зато такая мощная….

Этого летуны выдержать не смогли. Фраза старлея утонула в громовом смехе летчиков, механик согнулся в три погибели, держась от хохота за живот, у Черкасова от смеха даже слезу пробило. Отсмеявшись, они переглянулись.

– Ну, старлей, рассмешил, – кивнул Черкасов, – ладно, тащи вещи, вылет через час.

* * *

Старший лейтенант Демагин был доволен. Повезло. Удалось уломать летунов, и наконец-то он добрался до своего взвода, по которому успел соскучиться за две недели госпитальной лежки. Было приятно видеть, что его бойцы тоже искренне рады возвращению своего взводного.

– Все нормально, товарищ старший лейтенант, – доложил замкомвзвод, – все живы и здоровы. Единственно – духи обнаглели, через день да каждый день мины ставят. Сейчас по утрам дорогу проверяем. Обстрелы регулярно. Правда, последние дня три что-то духи притихли. Только не к добру это, товарищ старший лейтенант, замышляют они что-то.

– Разберемся…. – задумчиво произнес Демагин, – не в первой.

На следующее утро он лично возглавил группу. Они проверили свой участок, но ни одной мины не обнаружили. Неужто передышка, подумал старлей, во что не верилось. Они поставили БТР на свою дневную позицию, где прикрывали проходящие колонны от нападения с одного из опасных направлений и наблюдали за обстановкой. По связи Демагин вышел на соседний блок, и ему передали – готовься встречать колонну – входит в твою зону ответственности.

Колонна шла на максимально возможной скорости, которую позволял поддерживать извилистый серпантин ущелья и Демагин залюбовался этой рычащей и грохочущей железной змеей, ползущей по дороге. Через каждые несколько груженых КАМАЗов шли БТРы. Ствол крупнокалиберного пулемета первой бронемашины смотрел вверх вправо, в гору, и Демагин знал, что там сейчас сидит наводчик и машина в любую секунду готова грозно огрызнуться на любого, кто посмеет угрожать колонне. Следующий БТР – все так же, но ствол пулемета смотрит уже влево. Вправо – влево, вправо-влево. С какой бы стороны не напали, колонна готова к бою.

Напряженны взгляды солдат, назначенных наблюдателями и тревожно оглядывающих нависающие над дорогой скалы. Опасен серпантин. Как дорогу ни охраняй, а на всем протяжении трассы невозможно обеспечить полную безопасность движения. Перевести дыхание можно только в конечной точке, когда выйдешь к пункту назначения, где оборудованы долговременные позиции и где гарантировано относительное спокойствие. Потом назад….

Колонна проползла почти что вся мимо Демагина, когда возвышающаяся над дорогой скала от мощного взрыва внезапно вздыбилась и, разваливаясь в воздухе на глыбы, рухнула вниз, на проход. Мощной взрывной волной старлея скинуло с брони на камни. Оглоушенный взрывом, он недоуменно потряс головой и услышал гулкую дробь крупнокалиберного пулемета. Второй мощный взрыв перекрыл колонне путь к отступлению. Ловушка. Колонна оказалась зажатой в каменном мешке.

Гудела и кружилась голова. Горы стреляли огнем и убивали железные машины, которые вдруг в мгновение ока превратились в беззащитных, слабых и неуклюжих чудовищ. Несколько машин горело, охваченных всепожирающим огнем.

Бой шел уже несколько часов. Колонна перестала существовать, и теперь самым главным было спасти и вывести из огненного мешка оставшихся в живых людей. Пытавшаяся прорваться к ним на помощь группа нарвалась на вторую засаду и вела бой в нескольких километрах от них. Демагин, глядя на рваные тяжелые облака, облепившие горные вершины и скрывающие небо, с тоской подумал, что вертолетам к ним тоже не пробиться.

* * *

Черкасов почувствовал, как спокойно и строго взглянул на него Абрамов. Выбора не было. Они знали это ущелье как свои пять пальцев, и потому была надежда, что, не взирая на отсутствие видимости, они смогут сделать это. Смогут подойти к нашим, ведущим неравный бой солдатам и офицерам, и попытаться спасти тех, кто еще оставался жив и ждал помощи.

Лететь было сумасшествием. Они такими и были. Потому что если они откажутся лететь, то после этого не смогут с чистой совестью смотреть людям в глаза. И будут мучиться сами, считая, что пехота погибла только из-за их трусости и малодушия. И чтобы сохранить свою совесть чистой перед Богом, собой и людьми, они должны были попытаться сделать это.

Командир полка не заставлял их лететь. Он и не мог заставить их лететь, потому что лететь было нельзя. Потому что не было видимости. Потому что духи, скорее всего, подготовились к встрече вертушек и ждут их. И было очень мало шансов вернуться. Но, запретить лететь он тоже не мог. Потому что был пусть маленький, но шанс – спасти хотя бы часть людей. Он предоставил им самим право выбирать. И он заранее знал, какое они примут решение. Они были лучшими, и могли принять только одно решение. И от этого их решения в груди командира вставал комок….

* * *

На горы опустилась непроглядная темнота и бой стих, когда до Демагина откуда-то издалека донесся еле различимый, до боли знакомый гул. Летели вертолеты. Неужели решились?! Шум винтов то утихал, то усиливался, отражаясь в крутых изгибах ущелья. Через несколько минут Демагин уже вел переговоры с ведущим пары, помогая выйти на позиции пехоты и обговаривая опознавательные знаки и место посадки. Вторая вертушка прикрывала с воздуха, в готовности поддержать огнем. Духи, почему-то не стреляли, видимо не видя цель и не веря, что русские могут на такое решиться.

Вертолет вышел прямо на них, следуя указаниям старлея, и резко пошел на посадку, почти у самой земли включив прожектор, и казалось, что вихрящееся кольцо светящихся винтов сейчас зацепит скалу. Демагин восхитился мастерством невидимого летчика, сожалея, что не может пожать его руку. Спохватившиеся духи открыли огонь, но вертолет уже потушил прожектор, и под прикрытием темноты началась разгрузка боеприпасов и эвакуация раненных.

* * *

Они делали с Абрамовым второй рейс. Удавшийся первый наполнил сердце уверенностью, что у них все получится, и Черкасов чувствовал себя почти богом. Абрамов во второй раз сумел повторить свой безумный маневр и невредимым снова сесть к нашим, пока Черкасов прикрывал его с воздуха. Абрамов забрал еще одну группу раненых пехотинцев и они уже пошли назад, когда наугад пущенная пулеметная очередь духов перечеркнула вертолет Черкасова, зацепив что-то жизненно важное для него, потому что он вдруг чихнул, закашлял как живое существо, и неожиданно перестал слушаться майора, из последних сил пытающегося удержать в руках умирающую машину.

Постепенно набирая скорость, вертолет шел к земле и Черкасов понял, что все его усилия тщетны. До скрежета сжав зубы, он пытался уйти от прямого столкновения с горами, черной ночной массой падающих прямо на него и, понимая, что чудес не бывает, делал все для спасения машины и экипажа. Но удар прозевал. От столкновения, потрясшего горы и воздух его бросило вперед, и он погрузился в темноту.

Черкасов не знал, что из всего экипажа он один остался в живых, отделавшись сотрясением головного мозга и переломом пары ребер. Он не знал, что духи первые вышли к сбитому вертолету, забрав его бессознательное тело. Не чувствовал, как кулем привязав к ишаку, духи повезли его от места падения вертолета в сторону пакистанской границы.

 

Глава 7.

Январь 1985 года. Афганистан. Район Чарикара.

Анисимов с гордостью ощущал толстую пачку афошек, приятно греющую душу и карман и довольно зажмурился. Все-таки хорошо, что он попал в Афганистан. Сейчас он купит кожаный плащ, о котором и не мечтал в Союзе, вот будут с завистью смотреть на него друзья и знакомые. А девки! Гроздьями на нем вешаться будут!

Хотя, дурак он, конечно же! И чего раньше не пошел на начальника продовольственного или вещевого склада? Ведь предлагали же! А теперь копейки считает…. Вон, едет он сейчас за плащом с начальником продовольственного склада прапорщиком Абдурахмановым, который милостиво взял его с собой в дукан на своем шишарике, предварительно обменяв анисимовские чеки на афошки, так видел бы кто, какая у Абдурахманова пачка денег с собой! Столько и за десять лет службы в Афганистане не получишь. А чему удивляться? И сейчас у того в кузове лежит несколько ящиков продуктов. Не просто так же он их везет? Эх! Ладно, вот вернусь в Союз, при первой же возможности в тыловики переведусь.

Они подъехали к торговой лавке на окраине кишлака, и встречать их сразу же выбежал пожилой бородатый афганец. Абдурахманова он видимо знал хорошо, потому что они троекратно расцеловались как старые добрые знакомые, и тот повел их в свою лавку.

– Вай, Карим! – обратился Абдурахманов к дуканщику, – Это мой друг, плащ хочет купить, так смотри мне, без фокусов, чтобы дерьмо не подсунул!

– Зачем дерьмо? – обиженно залепетал тот, – Зачем обижаешь? Твой друг – мой друг! Самый лучший плащ дам, по кабульской цене отдам себе в убыток!

– Да уж! – засмеялся Абдурахманов, – Ты продашь себе в убыток…. Втридорога сдерешь.

Дуканщик что-то крикнул своему сыну, черноглазому молодому парню, и тот, заулыбавшись, кивнул Анисимову, сделав приглашающий жест к прилавку. А тем временем Абдурахманов с дуканщиком уединились в углу, принявшись вполголоса о чем-то горячо спорить. В цене не сошлись, в душе усмехнулся Анисимов.

И время перестало существовать для него. Какой там к черту плащ. Анисимов и позабыл, для чего он приехал в дукан, настолько захватило его разнообразие товара. Парень, словно волшебник, извлекал из-под прилавка то одно, то другое, с удовольствием видя, как азартно все сильнее и сильнее разгораются глаза у покупателя. Анисимов с тоской ощущал, как чувство глубокой неудовлетворенности от того, как мало он может купить на свои деньги, мощной удавкой охватывало его душу.

Он с интересом разглядывал красивую коробочку с парфюмерией, как вдруг почувствовал – что-то не так. В лавке повисла мертвая тишина, и когда он взглянул на парня, то увидел, что тот замер, испуганно глядя на вход. Анисимов обернулся, и в груди похолодело. Потому что душа не просто ушла, а рухнула вниз, к пяткам, и кажется, пробив глиняный пол, ушла куда-то далеко под землю.

На входе стояло четверо мужчин, чей суровый вид не оставлял никаких сомнений. Душманы. Черные длинные бороды, свирепые взгляды, автоматы АКМ китайского производства. Но самое страшное – взгляд. Как смотрит удав на кролика. Он, Анисимов, был для них объектом охоты, что явно читалось в их глазах, да они этого и не скрывали, презрительно усмехнувшись и бесцеремонно войдя в лавку. Неодолимая слабость охватила Анисимова, он не мог не то что сделать шаг, а даже пошевелить одним пальцем.

Обычно при подобных торговых визитах дуканщики гарантировали неприкосновенность, потому что война – войной, а торговля – как говорится, «по распорядку». Если не будет обеспечена безопасность покупателей, встанет торговля, и никто не будет ходить в дуканы, то это ощутимо повлияет на доходы хозяев торговых лавок. А кому это надо? Торговля – это святое. С торговли живут все, и наши, и ваши. Поэтому ни один местный бандит не перейдет дорогу дуканщику. Но это местный, а если залетный, или из тех непримиримых фанатов, которые ради священной войны с неверными готовы на все?..

И по серому напуганному лицу дуканщика Анисимов понял, что это те, кого боится этот афганец, те, которые перешагнут даже через труп дуканщика, невзирая на то, что он их соплеменник.

Один из вошедших, что был помоложе, бесцеремонно подошел к Анисимову, обдав тяжелым запахом давно не мытого тела и по хозяйски похлопал по карманам, почти сразу нашел деньги и запустил руку за ними в карман. Анисимов сделал жалкую попытку сопротивляться, отчего грабитель опешил, удивленно оглянулся на своих товарищей, насмешливо наблюдавшими за происходящим, взъярился и размашисто хлестанул прапорщика по лицу.

Горечь, боль, обида охватила Анисимова, и он почувствовал, как по его лицу потекли слезы. Было обидно и жаль утерянных денег. В то, что его самого могут убить, не верилось, не может же такого быть, что вот он – Анисимов, живой и здоровый, и вдруг бах – и нет его. Не может такого быть! А вот деньги, которые откладывались почти полгода, которые должны были превратить его мечты в реальность, перекочевали в карман этого подонка!

Абдурахманов дал ограбить себя молча, без сопротивления, испуганно хлопая невыразительными глазами. Их обыскали, бросили все, что нашли у них в карманах в заплечный мешок одного из бандитов, крепко связали руки и погнали из кишлака по неприметной каменистой тропе куда-то в горы….

 

Глава 8.

Январь 1985 года. Афганистан. Район Джелалабада.

Живописная долина реки Кунар оказалась настоящим оазисом провинции Нангархар. Приземистые, обнесенные глиняными дувалами жилища утопают в пышной субтропической зелени. Рощи финиковых пальм чередуются с кипарисами, оливами и цветущей магнолией. Дехкане снимают в этом раю по два урожая в год. И через эту долину идет дорога из Джелалабада в Пешавар. Этот пакистанский город – центр оплота антиафганской борьбы. Поэтому для шурави Джелалабадская долина – райский ад…. В него и попал служить Дмитрий Воинов.

Первое письмо домой Димка писал под диктовку. Сержант Медведев, увидев, как он задумчиво сидит над письмом, посоветовал:

– Ты про все-все напиши!

– Про что? – не понял Димка.

– Как? Ты разве не знаешь? – делано изумился тот, – Давай продиктую. Написал начало? Здрасте мои родные и так далее? Вот, теперь пиши дальше. Пишу вам из подбитого вертолета. Пиши-пиши!

Вокруг с веселыми лицами начали собираться другие солдаты, и Димка понял, что его разыгрывают.

– Давай дальше, – продолжил Медведев, – вертолет окружили враги, и из меня уже вытекло два мешка крови.

Все засмеялись и стали наперебой советовать:

– Но я не сдаюсь…

– Я один, а духов – триста! Ха-ха…

– И ты замочил уже пятьсот духов, а оставшихся через пять минут прикончишь!

– Красную пасту возьми, и напиши, что пишешь кровью! Ха-ха!

Пришлось Димке сидеть и писать ахинею, зато посмеялись все вдоволь. Душу отвели. Даже Димка развеселился. А потом порвал и выбросил письмо. Зато следующее было легче писать. Просто не надо ничего выдумывать. Сиди и пиши правду.

Все было непривычно. Видеть, как афганцы ходят по малой нужде. Как у нас женщины – присаживаясь. Хотя, наверное, по-другому им непривычно, это не Россия, где встал за дерево, тебя и не видно. Горы и пустыня….

Теперь Димку смешили воспоминания о том, как он был забавен, когда попал в Афганистан. Как постоянно ожидал нападения, обстрела, и потому, сидя на броне БТРа, зорко осматривал проезжаемую местность, напряженно выставив перед собой автомат. Только через несколько месяцев он начал понимать и кожей ощущать окружающий его мир.

Сейчас он ехал на броне, расслаблено откинувшись на башню, наполовину прикрыв глаза, и автомат спокойно лежал на его коленях. Мозг автоматически считывал окружающий мир и анализировал обстановку. Кишлак. На улице женщины и дети. Это лучшая гарантия того, что нападения не будет. Если готовится нападение на колонну, детей никто на улицу не выпустит. Тревожным зуммером зазвучал в голове сигнал тревоги. Пустынная улица. Автомат – с предохранителя. Руку – на затвор. Тело свободно покоится, но это покой тигра перед прыжком, глаза насторожено оценивают все, что видят, пытаясь предугадать, откуда может быть совершено нападение. Проехали…. Пронесло…. Можно расслабиться дальше.

Вот и зеленка. Густые заросли окружают дорогу, и ничего невозможно в них разглядеть. И можно прозевать засаду. Поэтому из нутра БТРа вылазит дембель и кивает – а ну, салага, быстро вниз. Будешь поопытней, посмотрим на тебе в деле – тогда и доверим наши жизни.

С асфальтированного участка дороги сворачиваем на грунтовую. Здесь духи часто ставят мины. И подрывается техника. Если БТР подорвется, то в этой консервной банке сдохнут все. Потому все дружно лезут на броню. Так больше шансов выжить. А жить хотят все. Даже водила, чем-то зафиксировав педаль, почти полностью оказывается снаружи, оставив там только ноги, которыми и управляет рулем.

Их шестеро, вместе с водителем. Взводный, под расческу стриженый плотный старший лейтенант, недовольно хмурится. Никому не нравится разъезжать одной машиной. Техника имеет свойство ломаться, духи имеют привычку устраивать засады…. Тем не менее, с соседней заставой пропала связь, и надо было ехать. Что случилось – одному богу известно. Хорошо, если просто проблемы с радиостанцией, а если что-то серьезное случилось? Были случаи, духи вырезали целыми заставами, тьфу-тьфу-тьфу….

БТР повернул на развилке влево, и взводный облегчено перевел дыхание. Уф! Самый опасный участок проехали. Осталось недалеко. Димка почувствовал, как нервное напряжение отпустило всех, и пара человек скользнула в нутро машины. Теперь он, душара по сроку службы, отвечает за наблюдение.

И вдруг встала на дыбы земля. Димка ничего не успел понять и тем более сделать, чувствуя только полет, рвущиеся перепонки и беспросветная тьма накрыла его с головой….

* * *

Что со мной?.. Димка попытался с трудом открыть глаза, но что-то залепило их и не давало. Голова была тяжелой, уши были, как бы чем-то плотно забиты и ни малейший звук не проникал в сознание. Кто-то дергал его за ногу, и он понял, что жив. Димка с трудом поднял непослушную руку и протер глаза. Грязь…. Или кровь?… Кто это? Смутный силуэт начал приобретать очертания и, наконец, превратился в бородатое, довольно скалящееся лицо. Дух? А где наши? Где взводный? Димка с трудом повернул голову. На обочине дороги догорал их БТР. Дорога теперь украшалась огромной воронкой, разинувшей свое отвратное чрево. Сволочи, фугас установили…. С пробуждением сознания стала пробуждаться боль. Да что же ты там гад делаешь? Димка, чувствуя бессилие, с трудом глянул на свою ногу, с которой что-то делал душман и не поверил глазам. Левой ноги не было почти что по колено. Афганец что-то сноровисто делал с его култышкой, и Димку снова накрыла темнота…

 

Глава 9.

Март 1985 года. Пакистан. Северо-западная пограничная провинция.

Край пуштунов – Северо-западную пограничную провинцию – в Пакистане обычно называют коротко «сархад» – «граница». На карте территория племен выглядит узкой, извилистой полоской, протянувшейся вдоль западной границы Пакистана. Она не входит в состав Северо-западной пограничной провинции, а подчинена непосредственно столице – Исламабаду. Пуштуны сохранили родоплеменную структуру и делятся на племена, распадающиеся в свою очередь, на родовые группы. Главная транспортная артерия, пересекающая полосу племен, ведет через знаменитый Хайберский проход и связывает Пешавар с афганским пограничным селением Торхам.

Знаменит Хайберский перевал. В свое время здесь проходили войска Александра Македонского, спешили конники Великих Моголов, тянулись в обе стороны купеческие караваны, груженные шелковыми тканями, рисом, ремесленными изделиями. С обеих сторон дорогу окружают мощные гранитные утесы или обвалы с кружевами водопадов. Вдоль дороги впаяны в гранит медные плиты с именами английских офицеров и солдат, а то и целиком наименования частей, нашедших смерть от пуль воинственных пуштунов, не пожелавших покориться чужеземному господству и не раз устраивавшим засады британским карательным отрядам.

А древнейший город Пешавар несколько столетий играл роль перекрестка торговых путей, связывающих Европу с Азией. Пешавар возник как крепость, контролирующая подходы к Хайберскому перевалу. Много веков его называли «воротами в Индию», и каждый из правителей считал своим долгом держать их закрытыми под надежным замком.

Железнодорожная ветка делит город на старый и новый город. Новая часть – район особняков, где можно увидеть уголки старой Англии, улицы, закрытые зеленью чинар, кипарисов и высоких тополей. Из-за оград от тяжести свешиваются ветви с оранжевыми мандаринами и апельсинами, виноградные лозы.

Старому городу – более тысячи лет. Это лабиринт глинобитных дувалов и мечетей, обступивших древний форт Бала Хиссар, возвысившийся в центре города и охранявший в прошлые времена путь через перевал Хайбер. Теснятся каменные и глинобитные караван-сараи с загонами для лошадей и верблюдов, манят прохладой глубокие каменные колодцы. Когда-то здесь останавливались купеческие караваны, приходившие из Самарканда, Бухары, Кашгара, Герата, Астрахани…

Велик пешаварский рынок Киса Хвани, что в буквальном переводе обозначает «улица сказочников». Знамениты пешеварские умельцы изготовлением оружия, которое делают в обыкновенных мастерских, напоминающих слесарни. В них вам покажут образцы продукции – целую коллекцию ружей с резными ореховыми прикладами, карабинов и пистолетов. Больше всего удивляет умение сделать настолько точную копию любого пистолета, что если у оригинала чуть сбита одна из цифр номера, то такой она будет и на изготовленном здесь «вальтере» или «парабеллуме».

Район Хайберского перевала – исконно пуштунские земли. Пуштуны – кочевники, которые живут за счет отгонного скотоводства. Зимой они отгоняют скот на южные пастбища, где тепло, где влага. Весной же эти бессчетные стада овец и верблюдов медленно движутся на север – на выпасы, находящиеся в Афганистане, и это является гарантом существования племен, гарантом процветания их экономики. И тот, кто пытается блокировать границу жестко, не согласовав вопрос с пуштунами, наживает себе в их лице непримиримого врага. А никто не хочет иметь врагом пуштуна – почти все жители лихие наездники и меткие стрелки, а выйти за пределы деревни без карабина или винтовки считается просто неприличным. Непременный атрибут более или менее состоятельного пуштуна – винтовка или пистолет, патронташ. Двенадцатилетние ребятишки без промаха бьют на звук или вспышку света.

Только эти глупые шурави, к которым раньше все относились с уважением, войдя в Афганистан с оружием в руках, попытались блокировать границу с Пакистаном. Целые роты снайперов русских войск занимали господствующие позиции по границе в зоне свободных племен и пытались силой оружия остановить миграцию племен. Чем и дискредитировали себя в глазах многих пуштунов, и нажили в их лице себе опытных воинственных врагов. Много гробов ушло отсюда в Россию…. И, тем не менее, война не нужна никому!

Привилегий свободных племен на свободное передвижение через границу и на свободное ношение оружия никто не смог лишить, а вот после непродуманных действий шурави приют среди пуштунов нашло много отребья, которое под видом беженцев уходило из Афганистана и осело в многочисленных лагерях в зоне свободных племен. Как не оказать помощь гостю, который, тем более, тоже пострадал от действий шурави? Который с тобой одной крови, религии, одного языка? Каждый пуштун пойдет на любые затраты, лишь бы выполнить долг гостеприимства. Гостю предоставляется самое почетное место за столом, самая лучшая пища, которую в состоянии приготовить хозяин дома. Которым даже правительство Пакистана на американские доллары открыто оказывает помощь в борьбе с неверными. Многие горцы, потеснившись, приютили у себя этих самых «беженцев», делились с ними пищей и одеждой. Не сразу поняли, какую змею пригрели. Поняли, когда банды, распоясавшись, стали терроризировать местное население, заниматься обыкновенным разбоем.

Вождь африди Вали Хан Кукихейль с одобрения старейшин и племенных авторитетов для защиты жизненных интересов племени, а проще сказать – жилищ, полей, пастбищ, создал лашкар численностью до 10 тысяч человек. И как метлой вымел всех подонков! Что в свою очередь не понравилось кое-кому в Пешаваре, который давно стал центром антиафганской борьбы.

К вождю в Джамруд приехал заместитель верховного комиссара по делам афганских беженцев в Пакистане, толстомордый розовощекий пакистанец, который под видом оказания помощи беженцам курировал учебно-тренировочные лагеря афганских моджахедов и распределение поступающей им военной помощи из-за границы.

– Или ты вместе со своим лашкаром складываешь оружие, или мы уничтожим твой дом, – закончил он свой разговор с Вали Ханом.

Наглец! Никто так не смеет разговаривать с пуштуном, тем более в его доме! Вождь скрипнул зубами, но законы гостеприимства не позволили ему ответить тем же, и он просто указал непрошеному гостю на выход…

Пакистанские воинские части пришли на следующий день, благо от Пешавара до Джамруда всего пятнадцать километров. Никто не верил, что они посмеют напасть, но ошиблись…. Дом Вали Хана обстреливали из пушек в течение 45 минут, после чего толстые, сложенные из камня стены сдались и рухнули. Но за это время вождь с семьей успел уйти, а вместе с ним из Джамруда ушли все мужчины.

Империалисты ответят за все свои прегрешения! За то, что раскололи пуштунский народ на два лагеря, за то, что разжигают войну в братской Афганской стране, за то, что несут свой неверный образ жизни на исламскую землю! Кому, какое дело, что между разными пуштунскими племенами и даже кланами внутри племен редко наступают мир и единство. Пусть истоки разногласий восходят к колониальной политике англичан, хотя и изгнанных из наших священных мест, но которые успели так поделить в свое время зону племен, что до сих пор не утихают споры по поводу владения лесными угодьями, караванными тропами, полями и пастбищами.

В конце концов, пуштунам плевать и на русских и на американцев! Они готовы воевать с любым, кто мешает им жить. Жить так, как жили их предки, живут они, и как будут жить их потомки.

Если пакистанцы рассчитывали напугать пуштунов и сломить их дух, то они ошиблись – никто и никогда не мог навязать им свою волю! И пакистанцы получили то, что заслуживали – войну на Хайберском перевале, который каждый воин африди знал, как свои пять пальцев.

Племя африди не было таким могущественным и многочисленным, как племена дуррани или гильзаев, но зато племя африди жило в зоне Хайберского перевала и контролировало участок этого важного в стратегическом отношении места.

Джирга – «племенной парламент», в сентябре прошлого года решила взять на себя контроль за границей с Афганистаном и не пропускать через пуштунские земли караваны с оружием и наемников для диверсий на территории братского Афганистана. Никто не смеет противиться решениям джирги. Но многие под предлогом джихада ослушались. Хотя, какой может быть джихад за американские доллары, рекой текущими в карманы тех, кто ведет войну против Афганистана? Продажные собаки!

И вот теперь в подсобном помещении одной из пешаварских лавок был брошен крепко связанный пленник. Сафир лежал на пыльном холодном полу темной комнаты, и от собственного бессилия ему хотелось выть. Сафира привезли глубокой ночью из Джамруда, заткнув рот кляпом и закутав от чужих глаз в толстый ковер из верблюжьей шерсти. Его, пуштуна из племени африди, взяли как паршивого, неопытного малиша! Эти предатели, продавшие свой народ и за валюту готовые лизать зад любому, еще поплатятся за свои действия. Аллах велик, все видит и воздаст по заслугам этим неверным!

Шакалы! Они заплатят за все! После нападения пакистанских войск на их племя Сафир ушел из Джамруда вместе с вождем и уже следующей ночью лично обагрил лезвие своего ножа в крови пяти малишей, которые безмятежно спали на горной заставе. Он с двумя своими соплеменниками змеями проскользнули между камней, не потревожив и песчинки, сняли безмятежно дремавшего часового и сделали свое кровавое дело. Мстя за разрушенные дома, которые возводили еще их прадеды. Дома, которые в своих стенах хранили историю их племени и рода….

Вчера вождь племени отправил Сафира в Джамруд на разведку, чтобы собрать информацию, что творится в их родном городе, но видно за американские доллары можно купить все, в том числе и предателей, потому что не успел Сафир допить свой чай в чайхане родного города, как в нее ввалились малиши и скрутили его.

 

Глава 10.

Февраль 1985 года. Пакистан. Лагерь «Пахчи».

– Откуда, паря? – аккуратно приняли Воинова в яме, поддержав, чтобы он не упал, – Как звать?

– Димкой, – попытался он разглядеть своих соседей.

– А я – Десант, – представился невидимый собеседник, – вон тот, что громко сопит носом – Летун, то есть летчик бывший. Черкасов. Дальше Прапор. Настоящий. Который за кожаным плащом поехал, а попал сюда. Анисимов. А ты, где ногу потерял? На противопехотке?

– Бэтэр на фугасе подорвался….

– А-а, – понятливо протянул Десант, – один выжил? Считай, что повезло…. Если б сюда не попал….

– А где мы?

– В Пакистане….

– Как в Пакистане?! – поразился Димка.

– Как-как! Обыкновенно. Считай что мы по ту линию фронта. Здесь духи, как у себя дома живут. Пакистанцы им во всем помогают. А мы рабочая сила и подопытные животные в процессе обучения духов перед отправкой их в Афган…. Видел фильмы про концлагеря? Ладно, завтра увидишь.

* * *

Воспоминания о предыдущих днях были для Димки сплошным кошмаром. Не утихающая боль в ноге. Тряска на ишаке по горным потайным тропам, которыми его везли. Постоянные унижения, когда с ним обращались, как с бездомной собакой. Он не понимал, зачем все это. Зачем они спасли ему жизнь? Чтобы издеваться дальше? Почему они не дали умереть ему там, рядом со сгоревшим бэтээром, где погибли его друзья?

Вся его жизнь казалась ему глупой и досадной ошибкой. И вот теперь пакистанский лагерь. В лагере под руководством двух американских инструкторов проходили обучение афганские моджахеды. Одновременно лагерь служил перевалочной базой по доставке в Афганистан оружия и боеприпасов. Все это происходило в открытую, лагерь часто посещали сотрудники полиции и представители местной администрации, которые в упор не видели пленных и то, что здесь происходило.

Пленных было много. Наверное, около полусотни. Больше половины из них были советские солдаты и офицеры, другие были из числа афганских военнослужащих и пуштунов, вставших на сторону народно-демократической власти Афганистана.

Долго в лагере никто не жил. Одним из старожилов оказался Десант, капитан воздушно-десантных войск, попавший в плен, будучи контуженым, где-то под Кандагаром. Он обитал в лагере около полугода и держался только благодаря своему врожденному здоровью и оптимизму. Периодически кого-нибудь из пленных уводили по команде американского инструктора в бараки, где с моджахедами проводили занятия. По пыткам. Леденящие душу вопли бередили сознание, чуть не сводя с ума. Оттуда не возвращался никто.

Об этом не говорили. Никто не знал, кто будет следующим. Периодически их привлекали к разгрузке прибывающих машин с оружием, или же, наоборот – к погрузке и отправке смертоносного груза дальше.

Иногда Димке казалось, что он уже не человек. Грязные, вонючие, обросшие и потерявшие надежду на жизнь, они действительно не были похожи на людей. Они были животными. И обращались с ними тоже соответственно, как с животными. Выливая пищевые отходы им на головы, в их ямы, которые служили им камерами, и они собирали остатки пищи на вонючем земляном полу и ели. Потому что хотели выжить.

Им не давали жить. Но и не позволяли умереть.

 

Глава 11.

Март 1985 года. Пакистан. Лагерь «Пахчи».

Сафира вместе с двумя соплеменниками Афзалом и Сеидом глубокой ночью сгрузили с машины и бросили на грязный, заплеванный пол какого-то небольшого каменного строения. И когда начало светать, Сафир узнал место, куда их привезли. Небольшой кишлак Пахчи, расположенный в нескольких десятках километров к югу от Пешавара. Сафир слышал про это место. Здесь находилась перевалочная база по доставке в Афганистан оружия и боеприпасов, и тут же попутно содержались пленные шурави и афганцы. Никогда Сафир не думал, что попадет сюда в таком качестве.

Время тянулось медленно, связанные отекшие руки и ноги не чувствовались и потому, когда в помещение вошло трое малишей, пленники обрадовались. Старший из вошедших, здоровый пенджабец, кривым ножом разрезал связывающие пленников веревки, и они с трудом начали двигать непослушными конечностями.

Им не дали возможности передохнуть, а погнали на улицу и сразу дальше по пыльной дороге к высокому длинному забору, заканчивающимся с обеих сторон вышками. Сеид не удержал равновесия и рухнул в густую мучнистую пыль, замешкался, не в состоянии нормально управлять руками и ногами, и солдаты, словно отрабатывая давно отрепетированную и заученную роль, начали спокойно и методически пинать пленника. Шакалы! Сафир с трудом нагнулся, помогая подняться Сеиду, и сам получил несколько болезненных ударов тяжелыми ботинками. Не говоря ни слова, их погнали дальше, к широким воротам, возле которых ходил еще один вооруженный солдат.

Тот бросил на них безразличный взгляд и Сафир понял, что здесь привыкли к подобным зрелищам. За воротами пленников завернули налево, к небольшому пустырю, по которому похаживало двое солдат. Направо от ворот стояло несколько бараков, где, как понял Сафир, должны были располагаться склады, а за ними виднелись жилые строения, возле которых что-то обсуждало несколько свободных малишей.

О назначении охраняемого пустыря Сафир догадался только тогда, когда увидел в земле ямы, прикрытые прочными решетками и рядом с которыми лежали самодельные лестницы.

Их не стали загонять в эти темные сырые ямы, а, указав место на земле, солдаты начали выгонять из ям подземных жильцов. Те с трудом выползали из своих казематов, безучастно глядя на новых пленников и сразу же начиная строиться на отведенном им месте. Здоровый пенджабец прикрикнул на пуштунов, и указал им место на краю строя.

Он явно наслаждался своей властью и силой. Самоуверенно постукивая прутом по ноге, пенджабец медленно пошел вдоль строя, пристально глядя в глаза опустивших свои взоры пленников. Наконец он выбрал объект издевательства и остановился возле молодого светло-русого парня, у которого ниже колена не было левой ноги. Парень стоял, с трудом опираясь на самодельные костыли, и в осанке его чувствовался какой-то вызов, который и не понравился пенджабцу. Презрительно глядя пленнику в глаза, пенджабец пинком выбил у того костыль, отчего пленник рухнул на землю, но тут же подхватив костыль, стал подниматься, с ненавистью глядя на мучителя. Пенджабца это явно забавляло. Сделав вид, что уходит, он неожиданно резко развернулся, одновременно с этим выкидывая в лицо парня крепко сжатый кулак. От мощного удара парня подкинуло, и он отлетел на несколько шагов, снова потеряв костыль. И тут же, на одном дыхании, пленник, теряя щедро бегущую из разбитого носа кровь, пополз к своему костылю. Дополз, с трудом поднялся и встал, с вызовом глядя в глаза солдату.

Шайтан! С ума мальчишка сошел? Жить надоело? Сафира передернуло от еще одного удара в окровавленное лицо парня. Лежи, тупой шурави! Куда ползешь?! Ох! Не вставай!!! Удар. Аллах акбар! Парень распластался бессознательным кулем. Однако победы пенджабца не ощущалось. Сломав русского парня физически, он не смог победить его морально, что сам чувствовал и злился. На земле без сознания лежал победитель. Даже из лежавшего без движения тела сквозило презрение к мучителю и насмехательство, отчего пенджабец несколько раз взбешено пнул неподвижное тело и приказал сбросить парня в яму. Сафир почувствовал, как уважение к этому незнакомому парню захлестнуло душу. Настоящий боец! Такого можно только убить, но не сломать….

* * *

– Димка! Ты что? Жить надоело?! – Десант осторожно потряс парня за плечо, – Попей воды….

Он осторожно, по капле начал вливать между разбитых и опухших губ безногого парня воду. Тот застонал и попытался сесть.

– Лежи, дурень… – остановил его тот. Размочив в воде кусок черствого хлеба, он принялся понемногу кормить Димку, – Парень ты конечно лихой, да только не выживешь, если будешь так себя вести….

– Так… что… теперь, – прохрипел Димка, – пресмыкаться перед…. ними?

– Не пресмыкаться, паря, – покачал головой Десант, – затаиться и ждать. Ждать момента, когда можно будет сквитаться с ними. И тогда каждый боец будет на счету. Особенно, такой как ты.

– Какой я… боец… – горько усмехнулся Воинов, – без палки и шага сделать не могу…

– Зря ты так, – возразил Десант, – если бы мне выбирать пришлось между здоровым мужиком и тобой, я бы тебя выбрал. Потому что знаю – ты никогда не предашь и не подведешь. Потому что сдохнешь, но не сдашься. Верю я в тебя…

 

Глава 12.

Март 1985 года. Москва. Министерство обороны СССР.

Секретно.

10 марта 1985 г.

Москва, Министерство обороны СССР

Заместителю министра обороны СССР

Аналитическая справка.

Отмечаю резкое усиление и активизацию деятельности американских спецслужб в центрально-азиатском регионе, направленную на повышение роли Пакистана среди азиатских стран, на подрыв и дестабилизацию политической и экономической обстановке в Афганистане, усиление влияния США на политику исламских стран.

С 1979 года в Исламабаде действует региональная штаб-квартира центрального разведывательного управления (ЦРУ) США, переведенная туда из Ирана, чтобы координировать шпионские, террористические и военные операции против Афганистана. За эти услуги Вашингтон предоставляет в течении пяти лет военную и экономическую помощь Пакистану объемом 3,2 миллиарда долларов. В течение 1983-1984 гг. в Пакистане один за другим побывали государственный секретарь США Джордж Шульц, министр обороны Каспар Уайнбергер, вице-президент Джордж Буш, министр ВМС Джон Леман.

На острове Мехди-е-Кох действует американская радарная база, еще пять шпионских баз строится в провинции Белуджистан. В течение 1983-1984 гг. Вашингтон поставил Исламабаду эсминец, вспомогательный корабль, 5 вертолетов, 21 истебитель-бомбандировщик F-16, 50 танков, 52 полевых орудия, легкое стрелковое оружие. Есть договоренность о продаже ракет «Гарпун» и «Спэрроу», самолетов-шпионов «Хокай», «Моухок» и другого современного оружия. Самолеты «Хокай» предполагается использовать для совершения разведывательных полетов вдоль пакистано-афганской границы. Часть получаемого от США оружия передается душманам.

США подталкивают реализацию «Проекта 706» по созданию Пакистаном ядерной бомбы. По оценкам специалистов Пакистан получил все необходимое для производства собственного ядерного оружия и может произвести до 10-15 ядерных бомб в ближайшие три-пять лет. Для их испытания создается соответствующая база в окрестностях города Скарду на оккупированной Пакистаном части Джамму и Кашмира. В строительстве активное участие принимают китайские специалисты.

Вашингтон рассматривает Пакистан как «задний двор» Персидского залива. Пентагон рассчитывает превратить порты Гвадар и Дживани в ворота для «сил быстрого развертывания». В своих планах Пентагон делает упор на пункт «договора безопасности» от 1959 года, который предусматривает в частности, ведение «совместных военных операций» с Пакистаном. Поэтому Вашингтон планирует включить пакистанских военнослужащих в состав сил «первого удара» и в этих целях по образцу «сил быстрого развертывания» формирует 20-тысячную дивизию пакистанских командос, подчиняющуюся американскому генералу Кингстону, возглавляющему Сентком (Центральное командование США в бассейне Индийского океана).

С молчаливого согласия США Исламабад начинает говорить о «мусульманской солидарности» с военным уклоном, о создании исламской организации по образу НАТО, что находит отклик в богатых нефтью странах.

Инспекторы специального отдела полиции Пакистана периодически выезжают для выполнения разведывательных операций на территории Афганистана. Ведением разведывательной работы против ДРА активно занимается 3-й отдел пакистанской военной разведки.

В подготовке, снаряжении и засылке вооруженных отрядов в ДРА принимают участие пакистанские государственные учреждения, армия, полиция. Так, в феврале сего года в Пенджабском полку было подготовлено 300 человек для отправки их в Кабул и немедленному выполнению поставленных заданий по дестабилизации обстановки.

Верховный комиссар по делам афганских беженцев в Пакистане занимается не решением вопросов по улучшению положения беженцев и скорейшему их возвращению на родину, а исполняет роль посредника в оснащении душманских банд вооружением. Под прикрытием вывески лагерей афганских беженцев создаются и действуют лагеря и штаб-квартиры афганских контрреволюционных группировок.

Наиболее многочисленными и активными в борьбе с народно-демократической властью Афганистана являются:

– "Исламская партия Афганистана" (ИПА), возглавляемая Гульбуддином Хекматиаром;

– "Исламское общество Афганистана" (ИОА), руководит Бурхануддин Раббани;

– "Исламский союз муджахеддинов Афганистана", председатель Абдул Расул Сайяф.

В районах дислокации основных лагерей в Пакистане создано свыше ста складов оружия и боеприпасов. В окрестностях Пешавара, Кветты, в Вазиристане находятся наиболее крупные хранилища, распределением оружия на которых ведают пакистанские, американские, китайские советники. Известны случаи выдачи им оружия и со складов пакистанской армии.

В непосредственной близости от пакистано-афганской границы развернута сеть промежуточных складов, с которых вооружение перебрасывается непосредственно в Афганистан. Караваны с оружием пользуются более чем двумястами маршрутами. Их водят особо доверенные люди, получающие в случае благополучной доставки груза до 50 тысяч афгани за рейс.

В учебных лагерях афганских контрреволюционеров основной упор делается на подготовку специалистов подрывного дела, индивидуальных террористических актов, диверсантов. Обучение ведут американские, китайские и пакистанские инструкторы. Руководящие кадры крупных бандитских формирований обучаются на отделениях высших и средних военных учебных заведений Пакистана. Для подготовки главарей, инструкторов банд, специалистов военного дела (разведчиков, диверсантов, зенитчиков, минометчиков, минеров, связистов) созданы специализированные учебные центры.

Открыто создаются и крупные учебные формирования душманов, имеющие армейскую структуру. Так, в населенном пункте Мамадгарт базируется «полк» численностью 4,8 тыс. человек.

Лагеря по подготовке афганских диверсантов находятся в Пешаваре, Кветте, Парачинаре, Базараке и других пунктах.

Исходя из анализа сложившейся геополитической обстановки столкновения в центрально-азиатском регионе интересов США и СССР, можно сделать следующие выводы и прогнозы:

– поставки современного вооружения из США Пакистану приведут к резкому витку гонки вооружений между Индией и Пакистаном, что в свою очередь приведет к усилению и дальнейшему укреплению отношений СССР с Индией, остро заинтересованной в военном и политическом союзе с мощной сверхдержавой в противовес союзу Пакистана и США;

– заинтересованность США в ослаблении влияния СССР в регионе вызовет усиление финансовой и военной помощи организациям афганской контрреволюции, возрастание военной активности душманских формирований на территории Афганистана и мощную пропагандистскую компанию по дискредитации проводимых в Афганистане Советским Союзом действий и политики;

– США проведут полевые испытания последних образцов вооружения и техники в боевых условиях;

– активное обучение тактике и методике ведения диверсионной и террористической войны и оснащение современным вооружением организаций исламистского толка, их финансовая и политическая поддержка со стороны США приведут к резкому возрастанию числа военизированных исламских организаций и партий крайне радикального толка, решающих возникающие перед ними проблемы силовым путем;

– учитывая резкие антикапиталистические, и в частности антиамериканские настроения большинства стран исламского мира, можно предположить, что через несколько лет обученные американскими инструкторами бойцы исламских военизированных организаций будут проводить террористические и диверсионные акты не только в азиатском регионе, но и во всем мире, в том числе и в США.

Начальник отдела специальных операций полковник Слободянюк

центрально-азиатского региона

 

Глава 13.

Апрель 1985 года. Пакистан. Лагерь «Пахчи».

– Сможем мы захватить лагерь! Все у нас получится, мужики! – возбужденно шептал Десант с горящими от избытка чувств глазами, – А захватим – пусть тогда паки держатся! Оружия и боеприпасов хватит на неделю. Нас, считай что, неполная рота, а значит, по всем правилам военной науки мы в обороне сможем противостоять целому батальону! Не верю я, что они решатся на такой штурм! Мы же им такой шум устроим, что на весь мир услышат. И значит, организуют нам встречу с работниками посольства, нашего или афганского…. А потом – свобода!

Свобода! Это сладкое, легкое и притягательное слово! Которое сулит встречу с родными и близкими! Которое обещает еду и сон! Которое обещает вернуть их к родным березовым рощам и полноводным рекам! Слово, в котором заключается все самое ценное! Свобода – это жизнь!

– И как ты себе это представляешь? – спросил Черкасов, – Я – летчик, в ваших наземных делах не соображаю, так что рассказывай, что ты задумал?

– На разгрузке машин нас караулят два пака, – продолжил Десант, – оба уже привыкли, что мы забитые и послушные животные. Совсем расслабились. Часто рядом сидят и близко к себе подпускают. Я проверял, вплотную подходил, даже ухом не ведут! Если мне кто-нибудь подмогнет, мы их в две секунды сделаем! И сразу надо будет действовать. Первое – вооружиться. Второе – как будем готовы, захватить вышки. Иначе нам даже со склада не дадут выйти. Надо будет на машине, пока они не сообразят, что к чему, подъехать и снять охрану. А затем разбомбить ко всем чертям казармы с паками и духами!

К восстанию готовились неделю. Десант распределил роли, кому и что надо было делать, на работах переговорил с пленниками из других ям, сильно не афишируя, что и когда произойдет, сообщая информацию только тем, кому доверяли на сто процентов и, решив, что все другие будут ждать начала восстания – а дальше действовать по обстановке.

* * *

Сафир с подозрением смотрел на возню, что затеяли русские. Они о чем-то шептались, переглядывались, бросали оценивающие взгляды на охрану, и Сафир понял, что они что-то задумали. Совсем с ума сошли? Что они смогут сделать здесь? Вдали от своей Родины? Где все – люди, боги, и даже горы против них?

В тот жаркий апрельский день пленных пуштунов поставили на разгрузку машин с минометами и ракетами. Склад находился рядом со складом стрелкового вооружения, где таскали с машин тяжелые ящики шурави. Эти тупые пакистанцы совсем осторожность потеряли и не видели, как несколько раз, возвращаясь за очередным ящиком, двое русских все ближе и ближе подходили к ним. Малиши не обращали на них никакого внимания, о чем-то увлеченно беседуя. Сафир бросил осторожный взгляд на своих сторожей. Такие же остолопы!

Шайтан! А если действительно эти русские что-то задумали? Надо подготовиться, иначе их охрана поднимет шум! Он бросил негромкую фразу своему напарнику из афганского племени шинвари. Тот пригляделся к русским и согласно кивнул головой. Дальше они работали с ним в паре, синхронно повторяя действия русских, одновременно с ними выходя на своих охранников.

И чуть не прозевали. Только что Сафир глядел на шурави, которые устало брели к машине, и только он повернулся к своему напарнику, как увидел, что у того округлились глаза. Молниеносный взгляд на шурави – те двумя ястребами опускались на охрану. Пора и нам подключаться! Сафир с удовлетворением увидел, что их охрана ничего не заметила, и стрелой рванул к ним, рядом тенью следовал шинвариец…. Яростный удар булыжником по ненавистной голове пакистанца. Хруст кости. Кровь. Рядом распластался со свернутой шеей второй пакистанец. Осмотреться. Все тихо. Тела пакистанцев – в склад.

Сафир рванул в склад к русским. Те настороженно уставились на него и окровавленные руки – вы с нами? Да. Здоровенный шурави по кличке Десант показал на вышку и казармы. Все ясно. Сделаем.

* * *

Анисимов повернул ключ зажигания, движок чихнул пару раз, прочищая свои раструбы, и затарахтел. Ну, что? Погнали? Сердце билось мощными толчками, кровь от волнения пульсировала по всему телу, насыщая усохшие от недоедания и перенапряжения мышцы. Сидевший рядом Летун и Десант с зажатыми между ног пулеметами кивнули. Вперед!

Он затормозил возле самой вышки, с которой удивленно выглянул часовой и что-то заорал. Поздно орать, индеец ты наш краснокожий! Летун пулеметной очередью прошил его вопящий силуэт, а по ступеням широкими прыжками несся наверх Десант. Жаркий выдался денек!

Ага! Как тараканы забегали духи – и прямо под пулеметные очереди с вышки. Десант – он и в Африке Десант! Ему плевать, хоть с неба – в бой, хоть из плена – в схватку! Что, гавнюки гнойные, не ждали такой прыти от униженных и оскорбленных!? Ну, так получайте за это!

* * *

В коротком бою погибло только четверо пленников. Неплохо. Десант удовлетворенно пересчитал людей. Тридцать пять бойцов. Истощенных, покалеченных и израненных, но бойцов. А вот трупов паков стаскали в одну из ям, которая когда-то служила домом для пленников, и сосчитали – двадцать семь! Недурная арифметика! Десанта передергивало от удовольствия при воспоминании, как ошарашенные и ничего не понимающие малиши выскакивали из своих казарм, прямо под огонь пулемета, а он косил и косил их смертоносными очередями…. Оставшихся в живых и засевших в строениях врагов выбивали хохоча. Расстреливая здания из ракет и минометов. Склады были полны всем, чего душа желала. Поэтому вскоре от зданий и пытавшихся укрыться в них людей почти что ничего не осталось. Только красивые, дымящиеся руины. Мало, совсем мало малишей успело уйти из лагеря.

Главенство Десанта все признали сразу и безоговорочно. Он распределил людей по секторам, наметил места расположения огневых точек, поставил задачи и определил порядок действий в случае прорыва с какой-либо одной стороны. Надо было готовиться к бою. Сразу их никто отсюда не отпустит. И встречу с сотрудниками посольств не устроит. Сейчас главное – побольше шума, и как можно дольше держаться. Чтобы Родина успела помочь тем, кто доживет до того счастливого момента.

Как Десант и предполагал, первая атака началась в тот же день, под вечер. И как предполагал, оказалась она совсем неподготовленной, основанной на одних эмоциях и энтузиазме. Малиши шли нестройными рядами в атаку на уже подготовленные к бою позиции обороняющихся, сзади их подгоняли начальники, и в итоге, растеряв добрую половину атаковавших, ползком ретировались. Что? Выкусили? А ху-ху – не хо-хо?

Правда, теперь бывших пленных осталось только двадцать девять….

До обеда следующего дня их никто не трогал. Хватило вчерашнего, смеялся народ. В обед появился парламентарий. Чернобородый маленький пакистанец, неуверенно оглядываясь и трусливо размахивая небольшой палкой, с привязанной на конце белой тряпкой, мелкими шажками приблизился к их позициям.

– Ну, – выглянул Десант, – и чего тебе, обезьяна, надо?

– Начальник полиции провинции предлагает вам добровольно сложить оружие и сдаться пакистанским властям, – на хорошем русском языке обратился тот к обороняющимся, – в противном случае он не отвечает за последствия!

Пленные засмеялись.

– А где он был раньше, когда нас здесь содержали? И не тот ли это мудозвон, который постоянно приезжал в гости к начальнику лагеря и ни разу не заметил нас?

– Ты передай этой главной полицейской обезьяне, – ухмыльнувшись, ответил Десант, – что мы с обезьянами не общаемся. И будем разговаривать только с сотрудниками советского или афганского посольства!

В атаку больше никто не пошел.

В ход пошла артиллерия. Они пытались огрызаться из захваченных минометов и ракет, но Десант понимал, что впустую – нужен был корректировщик. И минометы не могли противостоять артиллерийским орудиям….

Поэтому к утру их стало еще на девять человек меньше.

И были потеряны почти что все боеприпасы. Которые просто сгорели и взорвались в сплошном артиллерийском огне.

И пришлось сузить круг обороны.

Потом был сплошной ад. В котором был потерян счет времени. Атака за атакой. Бой за боем. Редкие минуты затишья. В которые казалось – сейчас наступит рай, потому что наконец-то наше правительство что-то смогло сделать и потому-то и кончился бой. Но он начинался снова. И их оставалось все меньше и меньше. И таяла надежда на спасение. Да где же ты, Родина?! Ведь не слепая ты….

 

Глава 14.

Апрель 1985 года. Москва. Министерство обороны СССР.

– Полковник! Ты не понимаешь современной политической ситуации! Ну что ты лезешь туда, куда не надо?! Никакой военной, специальной или другой операции мы проводить не будем! Новый генеральный секретарь проводит политику, направленную на улучшение отношений с капиталистическими странами, на стабилизацию политических отношений в мире, а тут вылазишь ты со своими бредовыми идеями по спасению наших военнопленных. Они же солдаты Родины! Они же знали, на что шли! Мы все готовы погибнуть за Родину! Просто эта честь выпала им! Мы всех их наградим. Пусть посмертно, зато пойми, что их смерть не напрасна. Мы не уроним себя в глазах всего мира! Хватит с нас Афганистана…. Все! Не хочу тебя видеть, иди отсюда!

Полковник Слободянюк вышел из кабинета заместителя министра обороны и почувствовал, как боль железными тисками обхватила сердце. От острого приступа в глазах потемнело и он, привалившись к стене, чуть не упал в этом широком коридоре на мягкий ворсистый ковер. Подонки! «Мы все готовы погибнуть за Родину!..» Только почему-то эта честь выпала не вам, толстожопым и толстомордым генералам и политикам… Сволочи! Сейчас где-то далеко в чужих горах наши солдаты и офицеры ведут свой последний бой, они еще верят в Родину, верят, что она придет к ним на помощь, а эти… «Улучшение отношений с капиталистическими странами…» Предатели…

От еще одного приступа боли он опять чуть не потерял сознание, но, собрав силу воли в кулак, с бледным от напряжения лицом еле дошел до своего кабинета, где буквально рухнул в свое кресло. Он прикрыл глаза – перед взором стоял начальник разведки полка, который в далеком 1942 году взял его, двадцатилетнего парня, в разведку, при этом выбрав из не одной сотни человек. Для него долго оставался загадкой принцип отбора, и только много лет спустя, когда сам стал начальником, понял – отбирают сердцем. При этом отбирают не самых сильных, или ловких, или умных, а, рассматривая все физические, моральные и душевные качества в комплексе, чтобы в итоге этот комплекс давал взаимопонимание между людьми, веру их друг в друга, уверенность в надежности тех, кто рядом и готовность рискнуть всем ради друга. Даже жизнью…

Тогда, на белорусском фронте, начальник разведки учил их:

– Никогда не предавайте! Предавший раз – предаст второй. Предавший дважды – будет предавать всегда. Никогда не бросайте своих товарищей. Ушли за линию фронта втроем – втроем и должны вернуться. Живыми или мертвыми – но втроем.

И они возвращались. Грязными, голодными, с обмороженными руками и ногами, таща на себе раненных и погибших. Но возвращались все. Потому что бросить – значит предать. Слободянюк помнил, как начальник разведки тащил его, тяжелораненого подчиненного на себе десять километров, через немецкие позиции, где ползком, где волоком, где таща от бессилия зубами, потому что есть такой закон – своих не бросают. А через полгода уже Слободянюк тащил безжизненное тело начальника разведки и вытащил. Потому что по другому нельзя. Потому что бросить – значить предать.

О войне напоминала Золотая Звезда Героя, украшавшая грудь полковника. И после войны, продолжая служить в армии, он никогда не бросал своих людей. Почему и остался вечным полковником. Потому что не умел предавать.

После войны он так и остался служить в разведке. Его, как профессионала по специальным операциям, перевели в Главное разведывательное управление Министерства обороны, где он и прошел путь от рядового сотрудника до начальника отдела. И где он тоже никогда не предавал и не бросал своих людей. За что его уважали подчиненные и не любили начальники. Подчиненные полковники росли в должностях и званиях, обгоняя засидевшегося на своей должности Слободянюка и считая его взгляды пережитком прошлого. Сынки! Глупые детишки! Их бы на фронт, да в тыл врага, посмотрел бы тогда он на их взгляды! Как бы вы смогли служить, когда не доверяете сослуживцам и начальникам, ожидая от них предательства!?

Полковник был настоящим полковником. Боевым офицером, ни разу не предавшим…. Теперь эти негодяи своим предательством ставили его, Слободянюка, на одну ступень с ними. Делали таким же негодяем. Этот позор во все времена настоящие офицеры смывали только одним – своей кровью. Родина! Что с тобою творится!? Почему тобою правят предатели и подонки!? Они же предают тебя!

Полковник прикрыл глаза и увидел жуткую картину – Красную площадь, по которой маршировали войска. Войска были страшны. Ровными рядами мимо трибун шли грудные младенцы, вместо голов у которых находились черепа, с зажатыми между челюстями сосками. С трибуны им вяло махали престарелые маразматики во главе с бодрым и веселым Мишкой Меченым, которые дружно шамкали беззубыми ртами:

– Мясо! Мясо!

При этом в их глазах разгорался огонь ненасытности и вожделения. Им хотелось еще больше «окопного мяса», крови и разрушения. Мишка Меченый предательством своих граждан открывал их прожорливым и жаждущим смерти чревам «великую эпоху перестройки», несущую кровь и разрушения. Теперь «мяса» будет много. Потому что предавший раз – предаст второй. Предавший дважды – будет предавать всегда. Боже мой! Сколько миллионов людей еще будет предано Горбатым? Слободянюк застонал от собственного бессилия. Родина! Ты будешь следующая! И я ничего не могу сделать! Прости меня! Веселые и бодрые мамаши, гуляющие со своими грудными чадами по мирной Москве и другим советским городам, еще не знают, что они растят будущее «окопное быдло и мясо», они еще не знают, что их выросшие сыновья пойдут под нож войны, а дочери будут вдовами…. А он, состарившийся полковник, уже знает. Потому что он первый увидел предательство. А значит, будет и второе. И будет предана страна! Полковник был старым и опытным аналитиком. И он уже сейчас подсознательно видел крах великой советской империи, видел великую страну в крови и разрухе, видел раздирающие ее на части внутренние противоречия. Великая советская империя вдруг в один миг перестала быть великой. Потому что ВЕЛИКИЕ империи НИКОГДА НЕ ПРЕДАЮТ и не бросают своих граждан! И полковник вдруг четко осознал, что он не хочет видеть развал великого государства. Что он не хочет жить….

Опять сильный приступ сжал сердце… Слободянюк протянул руку и вытащил из ящика стола именной ТТ. Вороненая сталь приятно холодила руку. Это был настоящий друг, который никогда не предаст и не подведет. Полковник отвечал ему тем же, лелея и ухаживая за ним, как за живым существом. Он снял пистолет с предохранителя, передернул затвор, который легким щелчком дослал патрон в патронник и с удовлетворением осознал, что друг готов, и ждет его дальнейших действий.

Ствол. Рот. Думать не надо. Все и так решено. Тоскливый взгляд вверх, словно попытка сквозь потолок последний раз увидеть небо. Все умрут. Под пальцем плавно пошел спусковой курок. Я – не предатель. Сынки! Я – с вами! Удар…

 

Глава 15.

Апрель 1985 года. Пакистан. Лагерь «Пахчи».

Черкасов от шороха мгновенно открыл глаза. Сна как не бывало. И сразу расслабился. Все нормально. Это Десант разбирал и раскладывал последние боеприпасы. Все, что осталось на пятые сутки неравного боя…

– Что считаешь? – негромко бросил ему, – Или думаешь, их от этого больше становится?

– Патроны – это жизнь… – с легким укором взглянул Десант на Черкасова, – а их осталось у нас на один совсем коротенький бой….

Оба замолчали, озирая небольшую кучку патронов, несколько гранат и последнюю ракету.

– Ну что, майор, – невесело улыбнулся Десант, – завтра последний бой? Который «трудный самый»? И на покой?..

– Тьфу, на тебя! Надежда умирает последней! Судя по шороху, что мы здесь навели, уже весь мир знает про нас. Должны же нам помочь?! Может быть, летят твои такие же безбашенные, как и ты, десантники, и вот-вот им дадут команду на высадку?

– Ага, дадут! Если и летят они, то явно куда-то не в ту сторону. Не верю я уже никому. И Родине не верю. Предала она нас. Бросила. Но биться я до конца буду. Потому что безбашенный, как ты говоришь. Потому что в тельняшке. И все сделаю, чтобы эти черти зареклись еще раз связываться с теми, кто в тельняшке. Чтобы как увидели бело-голубые полоски, так и драпали прочь. Чтобы на всю жизнь запомнили, как с советской десантурой связываться!

– А нас учили беречь свою жизнь, – грустно улыбнулся Черкасов, – учили, что всегда надо стремиться выжить. Что подготовить одного толкового летчика надо несколько лет. Это вам не взять одного деревенского парня с тремя классами образования, с сорок пятым размером ноги, которого одевают в тельник, подстригают налысо, одевают на башку голубой берет, и заставляют головой кирпичи бить. И после чего он возвращается в родную деревню, можно сказать, не имея уже ни одного класса образования. И зная только два арифметических действия – отнимать и делить, так у вас говорят, кажется?…

– Ох, летун, – начал заводиться Десант, – попался бы ты мне в Союзе, попрыгал бы у меня….

– А что, мысли кончились спорить? – усмехнулся Черкасов, – Как ни крути, а все мы здесь в одной куче, и умные, и сильные, и солдаты, и офицеры…. Без различий. И ждет нас завтра одинаковая гибель…. Слушай, Десант! Может быть, соберем народ, поговорим? Может, кто-нибудь сдаться захочет, так черт с ними, пусть идет?

– Ты ерунду не неси! – вскипел Десант, – Да я лично придушу того, кто сдаться вздумает. Нас позорить. Или ты сам надумал того….

– Дурак ты, Десант, – покачал головой майор, – если б сам сдаться захотел, давно бы сдался. И любой из нас мог бы. Ты в одном прав – не стоит об этом говорить со всеми. Никто не сдастся. Потому что если б кто хотел, давно б ушел. Вон, стоит сейчас на посту Димка, кто ему помешает, хоть и без ноги, проползти эти сто метров, что отделяют нас от паков?

* * *

Светать начало неожиданно и быстро. Вот только что вроде бы первые солнечные лучи тронули верхушки гор, и вдруг темнота начала отступать быстро и бесповоротно, бесшумно тая в углублениях и складках местности. И открывая страшную картину боя. Ничто уже не напоминало о том, что совсем недавно здесь стояли каменные здания, в которых жили люди. Трудно было представить, что где-то в этих развалинах кто-то мог выжить. Но они выжили….

– Эй, Сафир! – окликнул Анисимов пуштуна, чью грудь опоясывала окровавленная повязка, – как ты там, жив еще?

Пуштун что-то недовольно пробормотал по-своему, недоверчиво озирая близлежащую местность, и Анисимов без перевода понял, что тот просит его не отвлекать от наблюдения. Анисимову затишье тоже не нравилось. Что-то было не так. Откуда-то издалека стал доноситься какой-то непонятный рокот, постепенно приближаясь и, наконец, Анисимов понял – танки. Он взглянул на Димку, настороженно вслушивающегося в гул. Ох, молодец пацан! Хоть и покалечен, а не сломался, ни физически, ни морально. Настоящий боец!

– Что, падлы? Так взять не можете, решили танками давить? Боитесь? – злобно засмеялся Димка. Если б паки знали, сколько у них осталось патронов и гранат…. Да их же голыми руками взять можно!

– Эгей! Кто там еще дышать может? Дышите быстрей ко мне, а то скоро начнется! – выглянул из своей норы Десант.

Все собрались минуты через три. Черкасов с грустью сосчитал: два пуштуна, один афганец и шестеро советских военных…. Итого девять…. Из тридцати пяти….

– Ну что, черти, – злобно усмехнулся Десант, – получите по одной гранате и десятку патронов. Хотя кажется мне, что многим из нас после танковой атаки они не понадобятся. Так что кому-то зря выдаю. Ну, братки. Быстренько разобрали, попрощались, да по своим норам, пока не началось….

Самое страшное на войне – ожидание боя. Потом некогда бояться. Потом надо выживать. Прощались скупо. Все уже привыкли, что после таких прощаний возвращаются не все.

Десант озабоченно устанавливал последнюю ракету «земля-земля», направляя ее на место ожидаемого выхода танков. Те выползали осторожно. Сначала одна железная махина тихонько выглянула своей башней, осторожно оглядывая окрестности, и доверившись тишине, медленно поползла вперед, сотрясая собой землю.

– Ну, давай, давай, ползи ближе, родная, – бормотал под нос Десант, – уж я тебя поцелую….

И когда ракета, шипя, ушла вперед, Десант понял – и вправду «поцеловал». Он не стал дожидаться результата. Сваливать надо. И как можно быстрее. И еле успел упасть в свою «нору», как услышал грохот взрыва.

И началось…. Больше танками пакистанцы не рисковали. Казалось, что настал конец света. Анисимов забился в своей яме, зажимая руками уши, но все равно казалось, что перепонки лопнули. А может, и вправду лопнули. Голова звенела колоколом, а из носа шла кровь. Он не чувствовал время и себя. Он не понимал – жив он еще, или уже умер. Казалось, что он родился в этом аду, который продолжался вечно, и в этом аду умрет. И не сразу понял, что наступила тишина. Он не услышал ушами, просто перестала сотрясаться земля. Голова кружилась, и Анисимов с трудом заставил себя подняться и выглянуть наружу. В глазах все двоилось, и он с трудом разглядел, что на них шли паки, поливая огнем из автоматов. Чувство ненависти захлестнуло его. Они хотели убить, сломать его. А он был жив…. Они хотели победить его, и не могли. Они хотели раздавить, размазать его по земле, но он, невзирая ни на что, был жив. А вот выкусите-ка!

Он глянул влево, и увидел, как злобно ощерился Десант, поднимаясь во весь свой двухметровый рост навстречу врагу. Чуть подальше увидел Димку, пытающегося последовать за Десантом, с трудом удерживаясь на своих самодельных костылях. Вдруг Димка замер, потом медленно обернулся, чуть не упав, и с тоской посмотрел на небо, что-то шепча. Затем дикий волчий оскал обезобразил его лицо и Димка, зажав зубами кривой пакистанский нож, на костылях заковылял за Десантом, который что-то орал и словно заговоренный от пуль шел прямо на паков.

И в едином порыве, шатаясь и плача, Анисимов, подняв американскую винтовку с последними патронами, шагнул за ними.

Они шли, уже не люди, но еще и не трупы. Еще не умершие, но уже бессмертные….

– У-у-р-р-р-а-а-а-а! – орал Десант…. У-у – вой дикого волка. Р-р-р – рычание взбешенного медведя. А-а-а-а – вопль человеческой ненависти и отчаяния.

–У-р-р-а-а! За Родину! – да где же ты, Родина?..

–У-р-р-а-а! – несколько пуль прошило его навылет, но он, как заговоренный, продолжал бежать к врагу, словно став бессмертным…. И дрогнул молодой пакистанец, подставив Десанту спину. Зря – мощный удар прикладом разбил молодую голову. Но не бог все же Десант…. И от нескончаемой очереди в упор, которой в него всадили полный магазин патронов, падает на землю, но пытается встать и получает еще одну очередь свинца. Эх, Десант…. С неба – в бой…. Из боя – сразу в небо….

Упал бездыханный Анисимов….

И вечным сном уснул Димка….

* * *

Военный губернатор северо-западной пограничной провинции Пакистана генерал-лейтенант Фазли Хак шел, злобно озираясь, и чувство бешенства переполняло его. Он перешагивал через обезображенные трупы пленных, и злость росла: только и могут эти малиши у трупов уши, носы отрезать, да животы вспарывать. А как до дела, так пять дней не могли уничтожить кучку истощенных пленных…. Какой там уничтожить! Сами потеряли более ста человек! Это что – воины? Трусливые шакалы! Шила в мешке не утаишь и весть об этом побоище достигла центральных зарубежных газет, попала в советское посольство, и что теперь ожидать от этой огромной северной страны? Теперь устанешь следы заметать!

Он недовольно посмотрел на начальника полиции и бывшего начальника разрушенного лагеря бледного и напуганного Фараха:

– Все сравнять с землей. Никаких пленных здесь никогда не было. Распустить слухи, что произошло столкновение между двумя племенами беженцев из Афганистана, которые не смогли поделить гуманитарную помощь. Все ясно? Выполняйте! И я лично зарою ваши тупые головы в землю, если услышу хоть от одного человека, что здесь были пленные. Вы поняли?

 

Глава 16.

Апрель 1985 года. Советский Союз.

Марина Черкасова сидела в кресле и тихо плакала. Казалось, что совсем еще недавно муж сидел в этом самом кресле и успокаивал ее…. Что все будет хорошо. Потом был тот страшный день, когда в дверь позвонили и, открыв ее, она увидела командира части, отводящего взгляд в сторону, стоящего рядом с ним замполита и прапорщика из санчасти. Она поняла все сразу. Ее словно ударили обухом по голове. Все дальнейшее происходило, словно в страшном сне и как будто бы не с ней. Она не помнит, что говорила и что кричала им. Как выла, что это не правда, что этого не может быть…. Как сидела возле цинкового гроба, в каком-то туманном трансе и ничего не соображала. Участливые взгляды о чем-то шушукающихся соседей, смолкающих при ее приближении. И недоуменные взгляды дочерей, так до конца и не осознавших, что у них теперь нет отца.

Марины почувствовала, как слезы ручьем хлынули из ее глаз. Сиротинушки вы мои…. Если б не вы, сразу на себя руки наложила бы.

В спаленке трехлетняя Светочка болтала с куклой, и Марине все было хорошо слышно.

– У Сашки из соседнего подъезда есть собака, машинка, велосипед. Мама. И папа. А наш папа далеко. На войну уехал. Но он скоро приедет, и мы все вместе пойдем его встречать на вокзал. Я надену самое красивое платье. Как на день рождения. Ну, ты видела, в горошек. Мама торт сделает. Папа сильно-сильно обрадуется….

Марина уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Никогда мы не пойдем встречать папу…. И никогда он больше не попробует торта. И вы, доченьки мои, сиротки, никогда его не увидите…. И будет он с вами только на фотографиях. Будь ты проклята, война! И ты – кровавая Красная звезда, которая никогда не сможет заменить детям отца…

* * *

Это был не сон. Это был бред…. Наталья Валерьевна Воинова в полусознательном состоянии металась по кровати, исходя крупными каплями пота. Она знала, что ее сердце не обманешь, знала, что с того самого момента, как была разорвана телесная пуповина, связывающая ее с сыном, их начала связывать невидимая, но явственно существующая и почти что физически ощущаемая духовная связь…. Она знала, чувствовала, что Димке плохо и больно, но не поверила, когда к ним в дом военком принес похоронку. Потому что знала – Димка жив. Она не поверила цинковому гробу, который было категорически запрещено открывать. Просто знала, что сын жив, и в гробу его нет. И все.

И вот этот кошмар. Это была явь. Она знала – это правда. Она видела злобные чужие горы, окутанные дымом от разрывов снарядов и мин, видела чуть проступающее сквозь пороховой дым солнце, окровавленных людей, истощенных и изнеможенных, ведших неравных бой. Внезапно картинка резко приблизилась, сфокусировав ее внимание на одном силуэте. И сразу узнала родной затылок с двумя макушками «на счастье».

– Дима-а-а! – зашлась Наталья в крике. Она не чувствовала, как пытался успокоить ее муж, не видела, как держал ее за руку отец, Димкин дед… Она была там, с Димкой…. И Димка услышал ее нечеловеческий крик. Он вдруг странно вздрогнул, неуверенно медленно обернулся, чуть не упал, еле удержавшись за самодельные костыли, и она увидела, что у него нет одной ноги.

– Димочка! – застонала она. Он взглянул ей в прямо в глаза. В глазах была боль. Она вдруг явственно ощутила и пропустила через себя все те страдания, которые перенес ее сын, и от этого количества физической и душевной боли ее словно ударила молния. В его глазах была тоска и боль.

– Мама! – прошептал он. Она поняла, что он тоже видит, чувствует ее, – Мама! Прости меня…. Прощай…

Он последний раз решительно взглянул ей в глаза, потом вдруг его лицо исказила гримаса ненависти к кому-то там, в дыму, и он, ощерившись, словно дикий волк, вложил в зубы кривой нож и, опираясь на костыли, решительно шагнул в дым, пытаясь не отстать от своих товарищей. И Наталья Валерьевна вдруг поняла, что он уходит навсегда. Что больше она его не увидит. Что сына у нее больше нет.

Она зашлась в диком крике, билась подраненным лебедем в руках мужа и отца, которые не могли удержать ее, и путала сон с явью. Димкин дед сурово смотрел на нее, и из глаз его катились скупые слезы. Он верил в материнское чутье и надежда на то, что внук жив, что похоронка врет, еще теплилась в сердце. И вот она угасла…. Оборвалась….

Война преследовала его всю жизнь. В сердце. Во снах. В боли от фронтовых ран. И вот она достала его через внука. Сука ты война! С-сука!!!…

 

Послесловие.

Это быль.

Это было.

Я держу в руках пожелтевшую от времени вырезку из газеты «Комсомольская правда» от 15 мая 1985 года. И держу себя в руках, чтобы не сорваться….

Мы все знаем, кто их предал. Что толку? Предатель жив и здравствует. И остается только надежда на Бога, что тот накажет этого «великого» предателя своих граждан и своей страны.

И снова уставшие глаза бегут по скупым газетным строчкам:

"Это произошло недавно под Пешаваром, в одном из диверсионно-террористических учебных центров афганских контрреволюционеров на территории Пакистана. Здесь бандиты держали группу советских и афганских военнослужащих, захваченных в Демократической Республике Афганистан и скрытно переправленных в Пакистан. Они, очевидно, рассчитывали жестокими пытками и изощренными издевательствами вынудить их к измене родине.

Но это не удалось. Узники держались с достоинством и честью, настойчиво добивались встречи с представителями советского посольства в Исламабаде или передаче их правительству ДРА. Однако пакистанские власти отказались выполнить это законное требование. И тогда советские и афганские воины предприняли попытку освобождения с помощью оружия. Им удалось разоружить охрану и захватить находящийся в том же учебном центре склад вооружения и боеприпасов, куда только что доставили очередную партию ракет, минометов, гранат и пулеметов иностранного производства. Они еще раз потребовали встречи с представителями властей. Однако вместо этого против них были брошены отряды афганских бандитов и подразделения регулярных войск Пакистана. При поддержке артиллерии они попытались сломить мужество борцов. Завязался тяжелый и неравный бой. Горстка храбрецов, используя захваченное у бандитов оружие, уничтожила более сотни душманов и пакистанских солдат. По свидетельству одного из местных жителей, сражение носило столь ожесточенный характер, что осколки снарядов и реактивных ракет пробивали крыши деревенских домов в радиусе до километра.

Но силы были слишком неравны. Советские и афганские воины пали смертью героев на поле боя. Они погибли, но не сдались.

Спешно прибывший в лагерь военный губернатор северо-западной пограничной провинции Пакистана генерал-лейтенант Фазли Хак попытался сделать все, чтобы замолчать совершенное преступление. Главарю одной из банд афганских контрреволюционеров было приказано объявить, что произошло, мол, вооруженное столкновение двух враждующих групп внутри банды.

Однако скрыть правду не удалось. В начале мая некоторые телеграфные агентства со ссылкой на своих корреспондентов в Исламабаде сообщили об этом событии.

Преступление под Пешаваром – свидетельство прямого вмешательства Исламабада в афганские дела, его соучастия в злодеяниях контрреволюционеров. Именно в Пакистане сходятся главные каналы снабжения душманов современными видами оружия и боевой техники иностранного производства. Здесь, в более чем 100 учебных центрах, под руководством иностранных, главным образом американских, инструкторов действует тщательно разработанная система подготовки наемников для ведения необъявленной войны против Афганистана. Банды контрреволюционеров формируются под надзором и при участии представителей местных властей Пакистана. В их обучении, снаряжении и засылке в Афганистан участвуют подразделения пакистанской армии и полиции. Пакистан не только покровительствует душманам, но и сам осуществляет военные провокации против Афганистана, обстреливает его населенные пункты в приграничных районах. Все это является грубейшим нарушением элементарных норм международного права.

11 мая посол СССР в Исламабаде вручил президенту Пакистана Зия-уль-Хаку решительный протест в связи с гибелью советских военнослужащих на территории Пакистана. В протесте содержится требование наказать виновных и указывается, что советская сторона возлагает всю ответственность на правительство Пакистана и ожидает, что оно сделает надлежащие выводы насчет последствий, которыми чревато его участие в агрессии против ДРА и действий против Советского Союза".

Президент Пакистана вытер зад этим «решительным протестом». Это был первый случай, когда СССР открыто и явно послали на хрен. Этот случай открыл и ознаменовал собой «великую эпоху перестройки» Горбачева, слюнтяя и предателя, давшего понять всему миру, что он готов лизать зад всему миру, что он готов жить и дышать по его команде.

…Мы не знаем их имен и фамилий. У них нет могил и надгробий. Их матери, жены, и дети не носят им на могилы цветы.

Эта книга – единственный памятник безымянным героям….

Вечная им память.