Глава первая

Водитель и так редко жал на газ, а сейчас сбавил скорость вообще до минимума, старенький «ПАЗик» ползёт по разбитому асфальту со скоростью хромой черепахи. Автобус утонул в молоке тумана, ни видать ни черта. Ещё и воняет какой-то химической кислятиной, даже в салоне чувствуется едкий запах. Антон с трудом сдерживался, чтобы не заматериться в голос, он уже двадцать минут как должен быть на работе. Иваныч там поди рвет и мечет. И как назло, со связью проблема, так что позвонить и извиниться за опоздание — не судьба. Хотел же взять такси, уже был бы на месте, но нет — жаба задушила отдать пару сотен. А теперь и премии не видать, и за опоздание оштрафуют. Когда же дорогу преградил «КАМАЗ», небрежно припаркованный поперёк дороги, Антон готов был уже кого-нибудь прибить от злости…

Хлопнула дверца, водитель пошёл разобраться с «коллегой», плечистая фигура, обтянутая не очень свежего вида тельняшкой, почти потонула в тумане, можно с трудом лишь различить смутный силуэт. Антон перешёл с хвоста автобуса вперёд, чтобы получше было видно. А водила, пошарив в грузовике вернулся обратно.

— Ну что там?

— Да баран какой-то в отбойник уткнулся и бросил машину. Бухой, поди, был.

— А убрать ее никак?

— Точно! — Шофер хлопнул себя по лбу, — там же ключи торчали. Щас, уберу! Чет башка трещит, не соображаю ни хрена.

Водила снова устремился к грузовику, уже забираясь в кабину, позвал Антона:

— Э, пойдём глянешь, чтоб я задницей куда не въехал. Там на панели справа от руля кнопка, чтоб дверь открыть, дотянись.

Антон перегнулся через спинку кресла, пальцы коснулись тумблера. Дверь распахнулась, и с клубами едкого тумана в салон ворвался звук тяжёлого двигателя, причём не от «Камаза». Антон замер на ступеньках, вслушиваясь, звук стремительно приближается. Все что успел разглядеть — огромный силуэт, и тут же в зад автобуса на огромной скорости влетел автокран. Стальная махина смяла салон наполовину, Антон от удара вылетел в дверь, в полёте не слабо приложившись головой. Жуткая боль мгновенно погасила сознание.

Сколько провалялся в отключке — неизвестно. Видимо, не очень долго — кровь на лице, стала вязкой, плотной, но толком не подсохла. Голова раскалывалась просто жуть, Антон даже медленно ощупал ее, но нет, вроде бы цела, только бровь рассечена сильно. Но это пустяк — не смертельно. С трудом поднялся, бросил взгляд на дорогу и… остолбенел. Бесконечная стена машзавода слева, что должна вообще-то тянуться ещё очень долго, метрах в семидесяти дальше обрезана словно ножом, а на месте гигантского цеха — пустырь, поросший мелкой пыльной травой. Справа же к дороге вплотную прилепился маленький посёлок, домов пятнадцать. Причём, судя по пустым глазницам окон, провалившимся крышам кое-где и сорванным с петель дверей в ближних избах, последние жители покинули это место очень давно.

«Не может быть такого! Это ж бред!» Парень двинулся к поселку, в надежде, что тот растает как мираж, как тот проклятый туман, что донимал все утро. Но поселок и не собирался исчезать.

От дальнего дома отделился силуэт, Антон узнал водителя, тот медленно брёл, сжимая в руке монтировку. Завидев парня, поспешил навстречу.

— Я думал ты того, помер! Удар страшный был!

— Что здесь вообще происходит?

— Да я знаю, что ли? Сам нихрена не пойму, — водитель бросил монтировку, дрожащими руками вытащил из кармана измятую пачку сигарет, с трудом закурил — пальцы отказывались слушаться. — В посёлке никого, как будто и не жил здесь лет двадцать никто. Да и как мы тут оказались, вообще не соображу.

Шофер сел на землю, обхватил ладонями голову, тонкая струйка дыма от зажатой сигареты медленно поплыла вверх. Антон опустился рядом, заскрипел зубами — любое движение отзывалось адской болью в голове. Шофер заметил, как парень скривился:

— Что — тоже башка трещит?

Антон кивнул и тут же очень пожалел об этом.

— И у меня также. Че-то здесь не то. Млять, да тут все не то и не так! — мужик со злостью швырнул недокуренную сигарету.

— Что делать то дальше будем?

— Да хрен его знает. По идее, нас уже раз двадцать должны были найти. Но никого нет, тишина мертвая! Можешь, конечно, посчитать меня психом, но кажется… кажется мы попали в другой мир.

- Тогда я тоже псих. Потому что и сам об этом подумал.

Водитель хмыкнул:

— С ума говорят, по одиночке сходят, так что мы явно не бредим.

Антон спросил, хотя и сам знал ответ:

— Больше никто не выжил?

— Нет, только нам с тобой… повезло.

— Ещё не факт, что действительно повезло.

В звенящей тишине вдруг отчётливо послышался звук двигателя. По дороге, что прорезала посёлок змеей, медленно пылила машина, судя по очертаниям — внедорожник или грузовичок. Водила поднялся:

— Неужели люди?

Заметив Антона и его товарища по несчастью, незнакомцы прибавили ходу. Пролетев пулей извилистую улочку, машина уже через пару минут домчалась до места аварии. Это «Газель», но Антон с трудом опознал ее в этом железном монстре. Кабину и двигатель защищают наваренные стальные листы с приличной толщиной, впереди подобие кенгурятника из толстой арматуры, борта тоже укреплены металлом, посреди кузова на самодельной турели закреплен внушительного вида пулемёт. Стоящий в кузове квадратный мужичок в потертом камуфляже хмуро прищурившись направил ствол на Антона. Сидевший рядом с ним товарищ по оружию, лениво потянувшись, поднялся, подхватив зажатый между колен «Калаш», спрыгнул с кузова. Не спеша размялся, всем видом показывая, кто здесь главный. Хлопнули дверцы и наружу выбрались ещё двое — водитель броневичка и пассажир. У обоих «Калаши». Все четверо в камуфляже, чем то смутно похожие друг на друга как братья, только пулемётчик покоренастее остальных.

— Жбан, смотри какие клоуны, — пулеметчик ухмыльнулся, смачно харкнул Антону под ноги, — а ну стойте смирно.

— Мужики… помогите… мы в аварию… попали, — шофер не сдержал всхлип, шагнул вперёд. Лениво зевавший до этого боец вдруг резко двинул прикладом, шофер мешком рухнул в пыль.

— Хохол, проверь автобус, может ещё кто живой затихарился, — водитель послушно побрел к развороченным машинам. — Кабан, вяжи этих, а то зомбанутся по дороге, хлопот не оберешься.

— Жбан, там какой-то движняк, — пулемётчик напряженно вглядывался во все быстрее темневший горизонт. — Пустыши плетутся, харь тридцать.

Жбан вытащил бинокль, приложил к глазам:

— Вижу, там не только пустыши, позади ещё и рубер прется. Не спешит, сука хитрожопая, решил посмотреть как мы с пустышами справимся!

— Че делать будем?

— Уходим! Кластер свежий под боком, шуметь нельзя. Хохол! Давай назад за руль.

Кабан же тем временем стянул руки Антону за спиной пластиковым хомутом, кивнул на кузов, дескать залазь и принялся паковать шофера. Антон оперся грудью о борт, перелезть без посторонней помощи явно не получится. Пулеметчик хмыкнул, волосатая лапища схватила парня за шиворот и рывком затащила в кузов. Антон повалился на дно кузова, пулеметчик пинком предложил перекатиться к правому борту и присев, связал ноги веревкой. Кабан без усилий закинул следом шофера, словно мешок с картошкой.

— Кабан, давай в кузов, я в кабине покемарю. Всё, двигаем на базу.

Фыркнул двигатель, «Газель» лихо развернулась, обдав искореженный автобус облаком пыли и помчалась в обратный путь.

Трясло ужасно. Антона подбрасывало в кузове, мотало из стороны в сторону, от дикой головной боли парень временами проваливался в душный влажный обморок. Пулемётчик покосился с интересом, пихнул дремавшего Кабана в бок:

— Смотри, новичок по ходу сейчас зомбанется. Может замочить его на всякий случай?

Сквозь пелену боли Антон с трудом расслышал слова пулемётчика, и… даже обрадовался скорой смерти. Ведь это избавление от этого кошмара, голова словно раскаленная железная болванка, по которой без остановки долбят молотом.

— Да не, это он под откат попал. Да и без живчика видать хреново. — Медленно достал из внутреннего кармана фляжку, раздумывая, стоит ли тратить на потенциального мертвеца, наконец, отвинтил крышку, прижал горлышко к потрескавшимся от жажды губам пленника. — На, хлебни — полегчает!

Антон сделал несколько неловких глотков, с трудом проглотил мерзкий на вкус напиток, откашлялся.

— Что это за хрень?!

Пулеметчик с Кабаном синхронно заржали:

— Эта хрень для нас лучшее пойло. И для тебя тоже, если не зомбанешься!

— Зомбанусь?

— Долго объяснять. Да и зачем, у тебя теперь два пути — или в клетку или в яму. — Пулемётчик снова загоготал, — третьего не дано.

Антон выпрямился, странно, но вроде бы полегчало. Шум в ушах медленно стихал, сердце перестало трепыхаться как пойманная птица.

— Ну как — помогает живчик? — Кабан покосился с ухмылкой. — А ты рожу кривил. Это средство от всех болезней.

Грузовичок сбросил скорость, пулеметчик обернулся, глянул через кабину вперёд:

- Вот это подфартило! Кабан, зырь какая краля!

«Газель» медленно объехала припаркованную на обочине «Тойоту», без устали моргающей «аварийкой». Капот задран, над сверкающем идеальной чистотой двигателем склонилась белокурая красотка в тонкой полупрозрачной блузке и нескромно обтягивающих джинсах. Она радостно защебетала, когда из кабины вылез заспанный Жбан:

— Ой, мальчики, вы военные да? Ой, как хорошо, что вы встретились. Я тут заблудилась и с машинкой что-то, не заводится, — девушка улыбнулась Хохлу, что тоже выбрался из кабины. Жбан хмыкнул, оглянулся вокруг. Вроде тихо.

— Ну как не помочь такой красотке… — та смущенно опустила длинные ресницы, — только это… дашь на дашь… — Жбан похотливо загоготал, Хохол поддержал командира. — Ты это давай-ка… — Жбан опустил капот и похлопал грязной лапищей, — устраивайся поудобнее и… джинсы не забудь спустить.

Кабан хмыкнул:

— Сейчас кажется будет жестокое порно…

Девушка зашмыгала носом, глаза повлажнели:

— Мальчики, может… может не надо?

— Надо, надо. Давай, не тяни, а то церемонится не стану!

Та оглядела медленно жадно разглядывавших ее мерзавцев, отвернулась, дрожащие пальцы нерешительно расстегивают мелкие пуговички блузки. Жбан шагнул ближе, потная ладонь легла на тонкую талию.

— Как зовут то тебя, красотка? Давай помогу…

Блондинка рывком развернулась, в руке блеснул внушительный нож, Жбан захрипел, сжав пальцами распоротую глотку. Замах, нож свистнул, Хохол не успел даже ничего понять, как клинок вошёл в глаз по самую рукоять. В руках блондинки уже автомат Жбана, лязгнул затвор, ствол угрожающе уставился на офигевших от неожиданной развязки бандитов.

— Руки, руки подняли, чтоб я видела! — Голос из нежного девичьего стал металлическим. — Дернетесь — завалю обоих!

За спиной красотки шагах в пятнадцати поднялись два здоровяка. Искусный камуфляж — что-то типа плаща-накидки с пучками жухлой травы позволил быть незамеченными до поры. Один вскинул арбалет, взяв на прицел пулемётчика, в огромных мускулистых ручищах оружие казалось игрушечным. Другой, сжимая пистолет с глушителем, быстрыми шагами приблизился к «Газели». Заглянул в кабину, там пусто, вернулся к застывшим пленникам.

— Ты, — ствол указал на пулеметчика, — медленно и аккуратно свяжи лапки своему корешу. Медленно, я сказал.

Боец послушно стянул запястья Кабану, тот заскрипел зубами, но смолчал.

— Вот и умница. Только вот зачем нам два пленных, одного вполне достаточно. — Сухой щелчок, на лбу пулемётчика расцвело алое рваное пятно, амбал свалился за борт как подкошенный. — Зена, тут у них два пленника.

Красотка подошла к машине, со злостью оттирая бурое пятно на блузке, — такую вещь заляпал, урод. Что тут у тебя?

Боец хмыкнул:

— Да муры, по ходу, двух новичков прихватили. Свежий кластер недалеко. Видок у них конечно не очень.

— Думаешь оба зомбанутся?

— Похоже на то!

Водила подал голос:

— Ребят, мы тут вообще ни при делах. Руки освободите, я уже пальцев не чую.

— Умолкни уже. И вообще чтоб лишнего звука не слышал. А то этим компанию составите! — он кивнул на мертвецов.

- Калач, угомонись. Нельзя новичков обижать, примета плохая. Муры, вон, не верят, и видишь, чем закончилось для них?!

— Да я ж так, для порядка.

— Всё, кончай болтать, дуй за руль. Молчун, приглядишь за этими? — верзила в ответ лишь кивнул, ловким прыжком забрался в кузов.

Небо совсем почернело, а проклятый грузовичок и не думал останавливаться. Антон выдохнул, разжал стиснутые зубы — жуткая боль, немного отступившая после той бодяги, медленно возвращалась. Пока терпимо, а вот стянутые мёртвой хваткой ладони совсем заледенели, он уже не чувствует пальцев. Всю долгую дорогу в кузове царило молчание, лишь Зена с Калачом в кабине о чем-то тихо спорили, но разобрать слов из-за тарахтящего движка и скрипа железяк было невозможно. Арбалетчик же, который охранял теперь уже трёх связанных, не проронил ни слова, он вообще почти все время просидел в одной позе, лишь в самом начале провёл над пленниками какой-то пикающей штуковиной, похожей на пульт-переросток от телевизора. Скорее всего, искал «жучков», но раз больше никаких действий не последовало — все чисто. Водила теперь лежал рядом с Антоном, а Кабана определили к левому борту. Водила без остановки скрипел зубами, стонал, Антон не раз замечал косые взгляды арбалетчика на бедолагу. Тот явно о чем-то догадывался, а ещё не давала покоя та фраза, что «новички могут зомбануться». Антон уже перестал чему-нибудь удивляться, в этом чокнутом месте похоже возможно всё. Тут поди и драконы с эльфами где-нибудь гасятся.

Водила вдруг дернулся, задрожал, глаза распахнулись, блеклые, мутные, из глотки вырвалось хриплое урчание. Мужик потянулся ртом к Антону, тот дернулся, отодвигаясь, но уперся в борт. Ещё успел подумать, что водила решил поцеловать, педик небритый, а тот с сочным чавканьем вгрызся в щеку. Арбалетчик рванулся следом, короткий замах, и в висок шофера с хрустом вонзился клинок. Антон заорал в голос, не столько от боли, сколь от ужаса, на потрепанных грязных джинсах спереди проступило тёмное пятно.

Визгнули тормоза, «Газель» замерла на месте, пыльное облако догнало машину. Из-за открывшейся водительской двери раздался встревоженный голос:

— Молчун, что там у вас?

— Да все в порядке, — здоровяк медленно и старательно вытер лезвие о тельняшку водилы, — новичок, полосатый который — зомбанулся. Ну и второго малость надкусил.

Антон вспыхнул:

— Малость?! Да он мне чуть щеку не сгрыз!

— Да щас пластырем заклею, не ссы!

Вспомнив о неприятном моменте Антон благоразумно умолк.

Молчун устроился поудобнее на прежнее место, пудовый кулак грохнул по кабине:

- Поехали!

Фыркнув движком, «Газель» лихо рванула на запад, несмотря на солидный вес брони.

Уже в полной темноте машина вывернула на асфальт, вернее жалкое подобие оного, ибо трясти начало ещё похлеще, чем по грунтовке. Боль вернулась, причём с удвоенной силой вгрызлась в виски, и на очередном ухабе сознание милосердно отключилось.

К жизни Антона вернуло ведро холодной воды, он подскочил, порываясь сесть, но без помощи рук это непросто. Грохнулся на спину, рядом с довольной ухмылкой возвышается Молчун.

— Ну как, освежился?

Антон повернулся набок, извернувшись гусеницей сел. Огляделся вокруг, похоже какой-то подвал. Антон в углу, на ворохе какого то тряпья. Прямо над головой несколько труб, что тянутся от одной стены к другой. От бетонного пола тянет могильным холодом, пахнет сыростью и затхлой водой. Закопченные кирпичные стены тянутся куда то вдаль, тонут в непроглядной тьме. От маленького фонарика в руках Молчуна почти никакого толку.

— Освежился, или ещё повторить?

— Освежился. — Только сейчас почувствовал пластырь на щеке, вспомнил про укус. — Что… что со мной теперь будет?

Молчун нахмурил брови:

— Да ничего! Зена с Калачом разберутся, если не при делах — можешь идти на все четыре стороны. Далеко ли только уйдешь…

— Я про укус — я тоже… это… это самое?!

— Ааа, вот ты о чем! — боец рассмеялся. — Не бойся, ты и до укуса был заражен. Все мы заражены, только не все становятся мертвяками. Правда лишь малая часть новичков. Ты сколько здесь по времени?

— Не знаю, утром попал. Вместе с тем мужиком, которого ты… который меня…

Молчун пробурчал недовольно:

— Че ты мямлишь, как целочка? Грохнул я его, потому как не друг это твой больше, а тварь кровожадная. И чем больше будет жрать, тем сильнее начнёт изменяться. Фу блин, сроду так много не говорил! Давай сюда руки, — Молчун склонился над парнем, — щас в сортир под моим конвоем, а потом уже на допрос.

Кровь хлынула в пальцы, Антон чуть не зарычал от боли, такое чувство, что сунул ладони в раскаленную печь. Молчун хмыкнул, помог подняться, толкнул в спину.

— Шагай давай, а то там тебя твой кореш Кабан заждался.

— Он мне не кореш. Водилу жалко, хороший мужик был. А куда его тело дели?

— Да прикопали тут неподалёку, нечего тварей подкармливать.

— Бандюков же бросили.

— Так это далеко от базы. А друг твой уже на подъезде омертвячился, нечего лишний раз внимание привлекать.

После мрачного душного подвала на улице показалось чересчур прохладно, да ещё и одежда мокрая. Антон справил нужду, не очень комфортно, когда за спиной в абсолютной тишине и мраке сопит верзила с ножом в руке.

— Закончил? Двигай вперёд.

— Куда? Не видно ж ни черта!

— Прямо иди, вон изба стоит.

Антон медленно пошагал, выставив руки перед собой, чтоб не врезаться лбом. Глаза мало-помалу привыкли к темноте, к бледному свету звёзд. В шагах десяти на фоне мерцающего неба вырос чёрный прямоугольник дома. Молчун обогнал, вспыхнул фонарик и тут же погас, а следом раздался скрип открываемой двери. Антон пригнулся, чтоб не хрястнуться головой о низкий свод, дверной проем рассчитан на карликов что ли, или гномов. Внутри трое — за широким столом Зена, рядом на табуретке сидит Калач, уже в чистом камуфляже, а в углу напротив, прямо на полу связанный Кабан.

— Зена, я привел.

— Спасибо, Молчун! Э, а че он мокрый такой?!

Верзила самодовольно оскалился:

— Да я ему очухаться помог. Водные процедуры, так сказать.

— Молчууун! Ему и так досталось!

— Ничего, злее будет! Я пойду?

Зена с болью в голосе:

— Постой, Учитель там как?

Боец нахмурил кустистые брови, лицо разом почернело.

— Хреново, совсем хреново. Его бы в стаб, отлежаться недельку.

— Ладно, придумаем что-нибудь. Иди, мы тут сами справимся.

Молчун тихо притворил за собой дверь, в звенящей тишине отчётливо слышался звук удаляющихся шагов. Зена первой нарушила затянувшееся молчание:

— Извини, если с тобой обошлись грубовато, не до церемоний было. Как тебя кстати зовут?

- Антон.

Калач хмыкнул:

— Сразу видно, что новичок. А фамилия у тебя случайно не Штопаный?

- Случайно нет.

Боец оскалился:

— Жаль, а то как бы было шикарно представляться — Калач договаривал, давясь смехом, — здрасти, я Штопаный Антон!

Зена вмешалась:

— Хватит, Калач. Нельзя новичков обижать, он же не знает ещё ничего.

— Да он может ещё зомбанется, полдня всего Улей топчет.

— Вряд ли. — Она повернулась к Антону, — уж извини, рисковать не можем, так что посидишь на карантине. Возражений нет?

— Нет. Мне бы попить той бодяги, Кабан давал до этого, башка сразу прошла.

— О-па! — Калач усмехнулся. — А паренек то уже про живчик в курсе. На, держи. Только понемногу пей, не части. — Достал из внутреннего кармана фляжку, ту самую, что была у Кабана. — Это тебе от вот этой замечательной свинки последний подарок.

Калач бросил парню, поленившись подать, Антон поймал с трудом, немеющие пальцы отказывались слушаться.

— Седой!

На зов появился невысокий сутулый мужичок с обрезом в руках.

— Отведи новичка в карантин. И пожрать ему дай.

Антона увели, боец не спеша поднялся, подошёл к сгорбившемуся пленнику. Кабан зло зыркнул и опустил взгляд, больше всего он сейчас похож на угодившего в капкан волка. Калач опустился на корточки, в руке заблестел внушительный тесак.

— Кончай эти понты, Калач, — голос пленника звучал хрипло и обреченно, — новичка своим ножиком пугай. Так и так, вы меня в живых не оставите.

— Не буду врать, в этом ты прав. Только вопрос в том умрёшь ты быстро и почти безболезненно, или как следует помучаешься. Выбирай!

— Первый вариант больше устраивает.

Калач усмехнулся, вернулся на прежнее место, табурет пискляво скрипнул.

— Сколько ваших в этом районе?

Кабан обтер связанными руками разбитые губы, выдавил глухо:

— Около сотни. Группами по пятнадцать-двадцать. Общее командование на Кастете. С ним вечно военспец от внешников тусуется, Кальвин кажется позывной. Про внешников ничего не скажу, знаю только что километрах в ста отсюда на каком-то мелком стабе они неплохую базу замутили. А где, что конкретно — не знаю. За такой интерес сразу в расход.

— А чего вы с «Газели» броневик замутили? Совсем обнищали?

— Это Кастет для патрулей велел сделать, по дорогам, говорит, сойдёт колесить. Нам сказали — какие-то крутые стронги объявились. Мы уж неделю на ушах, из патрулей не вылазили, не пожрать, не поспать нормально, — Кабан с грустью усмехнулся, — вот и лоханулись с вами.

— Где база вашей группы?

Кабан засопел, опустил голову.

— Где база?

Пленник глухо пробурчал сквозь зубы:

— Километрах в сорока на восток, там ещё завод здоровый, химический, почти на полкластера.

— Знаю такой.

— От проходной влево склады… там…база.

— Сколько человек в группе?

— Восемнадцать… было.

Калач зло усмехнулся:

— Теперь считай четырнадцать!

Зена что-то записала в блокноте, спросила не поднимая головы:

— Как с вооружением?

— Один АГС, два РПК, ну и стрелковое.

Зена поднялась из-за стола, показывая что допрос окончен.

- Ну что, Кабан? Готов умереть в расцвете лет молодым и красивым? — Калач не спеша накрутил глушитель на пистолет.

Кабан нахмурил брови, голос зазвучал угрюмо:

— Я своё пожил…

Седой принёс пару банок тушенки и кусок хлеба:

— Извини, у нас с продовольствием туго сейчас. Чем богаты, как говорится.

Антон оглядел тесный подвальчик, именуемый карантином, метра два на три бетонная коробка, напротив двери из досок и двух здоровенных чурбаков сложено подобие нар, третий чурбак служит в качестве обеденного стола. На него то Седой и выложил нехитрый ужин.

— Долго мне здесь торчать?

— Денька два бы надо для верности, но, скорее всего, до утра если не зомбанешься, то и потом вряд ли.

Антон накинулся на тушенку, хорошо что Седой заранее вскрыл банки, иначе истек бы слюной.

— Сейчас чаю принесу!

Лязгнула металлическая решетка из толстой арматуры, мужик вышел, Антон и не обратил внимания. Никогда прежде он не ел такой вкуснятины, или это от голода так показалось, выскреб обе банки до блеска, ещё и протер хлебом, чтоб ничего не оставить. Седой, вернувшись через несколько минут со стаканом чая в руке, одобрительно хмыкнул:

— Проголодался? Это хорошо, что такой аппетит — кандидаты в мертвяки обычно мало едят, словно ждут перерождения, чтоб вдоволь мясца покушать. Звать то тебя как?

— Антон, — парень с шумом отхлебнул чая, брови удивленно вздернулись — сахара Седой не пожалел!

— Вот сразу ясно, что новичок!

— Почему?

Седой молча вышел, вскоре вернулся с табуреткой в руках, видимо, беседа грозит затянуться.

- Первое дело для новичка — забыть старое имя. Совсем забудь, — мужик опустился на табурет, из-за сутулости он смотрел немного исподлобья, брови казались грозно нахмуренными. — Забудь раз и навсегда! Теперь у тебя будет прозвище или погоняло, но не имя! Здесь народ у нас очень суеверный. Со старым именем только бабы здесь, да и то половина на новый лад переделывают, чтоб звучало покрасивше. Была Люська-давалка, а здесь глядишь уже Люсинда или ещё как. Так что надо тебя окрестить по-новому.

Антон криво усмехнулся:

— Я в бога не верю, чтобы креститься.

Седой посмотрел на парня, как на неразумного:

— Нашёл чем гордиться, ты в Бога не веришь, зато он может верит в тебя. Потому и жив-здоров до сих пор, а другие бродят в поисках свежей человечинки.

— За это скорее Зену благодарить стоит, чем небеса.

Седой усмехнулся:

— Закоренелый, значит, атеист? О, кстати, а чем не прозвище?

— Атеист?!

— Ну по сравнению с Кабаном или Калачом посолиднее звучит. Был тут один боец, Клизмой звали. Так что тебе неплохой вариант достался.

— Ну хорошо, Атеист, так Атеист. Седой, ты мне хоть немного объясни — куда я попал? Что за хрень здесь творится, какие-то муры, внешники, зомби.

Седой вздохнул, ладонь потерла взлохмаченную голову:

— Да тут долго объяснять придётся, и в такое сложно новичку поверить.

Антон усмехнулся:

— Так мне спешить теперь некуда. А после того, как здоровый вроде бы мужик ни с того, ни с сего зомбаком заделался и взялся меня грызть, я уж во что угодно поверю. Даже в то, что здесь ещё и орки с троллями водятся.

Седой подался, заговорщицки подмигнув, спросил:

— Ты водку пьешь?

— Пью. Кто ж не пьёт, если нальют?

— Это точно. Погоди, я щас!

Мужик проворно поднялся, уже на пороге обернулся, бросил взгляд на пустой стол-чурбак.

- Эх, придётся НЗ потрошить… Погоди, сейчас я, быстро!

Вновь скрипнула запираемая решетка, Антон устало откинулся назад, от бетонной стены тянуло холодом, но наконец то можно хоть чуточку расслабиться. А от этой бодяги и правда полегчало, голова почти не болит, так лишь шумит в ушах немного. И соображать легче стало, а пораскинуть мозгами явно есть над чем. Как то же надо жить дальше…

Седой вернулся с рюкзаком в руках, выставил на чурбак бутылку водки, банку тушенки, на подстеленную газету порезал большой кусок сала и хлеб.

— Ну давай, Атеист, обмоем твоё новое имя. И за встречу, так сказать выпьем — Седой суетливо свернул крышку, разлил по пластиковым стаканчикам. — А то не люблю я в одного пить, как алкаш конченый.

Чокнулись, водка обожгла глотку, этот напиток на вкус и так не очень приятный, а теплая — вообще мерзость. Но Антону, то бишь уже Атеисту не до капризов, после сегодняшних приключений хочется нажраться в сопли, чтобы забыть весь этот кошмар. И плевать, что завтра скорее всего будет не менее насыщенный день. Не теряя времени напрасно, Седой повторил. Снова выпили, теперь уже за удачу, чтобы задержаться подольше на этом свете — она крайне необходима. Третью выпили не чокаясь, хоть вечером и не принято поминать. Атеист налегал на сало, чтоб не развезло, ещё о многом нужно расспросить Седого, пока у того язык на почве алкогольных возлияний молотит как помело.

— Ну так что, Седой? Просветишь, что тут да как?

- Да не вопрос, — Седой потряс стремительно пустеющей бутылкой, горестно вздохнул, — блин, топливо кончается. Хотя что рассказывать — я тебе сейчас покажу.

Потянулся за рюкзаком, небрежно отброшенным к стене, табуретка жалобно скрипнула, Седого качнуло, ещё чуть-чуть и грохнулся бы. Атеист дернулся через чурбак, но помощь не понадобилась.

— Осторожнее, не упади!

Седой повернулся лицом к собутыльнику, в тусклом свете электролампы зеленые глаза мутновато заблестели, мужик пьяно хмыкнул, потряс крючковатым пальцем:

— Седой не падает, Седой стримтильно… тьфу… стремительно ложится.

Вторая попытка увенчалась успехом, мозолистая ладонь нырнула в нутро рюкзака, вынула старую истрепанную тетрадь, завернутую в целлофан. Седой бережно развернул и протянул Атеисту:

— Вот ты наверное смотришь на меня, думаешь — алкаш, сейчас начнёт умничать! А ведь я, Атеистушка, не всегда был «подай-принеси». Если судьба закинет в северные стабы, ещё услышишь про Седого. Я ж раньше был в команде у Тайсона, знаменитый охотник на тварей, в одиночку элиту замочил, руберов пачками валил. Везучий был… до поры. Нарвались на колонну внешников, почти вся группа погибла, только я да Лапоть вырвались. Лапоть, правда, в прошлом году на рубера нарвался, нет больше кореша моего. Ну а я в одиночку побродил немного, да вот в эту команду прибился. Накосячил я Атеист в одном стабе, хорошо так накосячил, так что закрыта мне дорога с внешки. Тут и сдохну.

— Половину не понял, но ты это не грузись, жив-здоров, это ж тоже неплохо.

— Ну да, ну да, — Седой печально кивнул. — Давай ещё вмажем?

— Давай.

«Да не такая уж и мерзость. Хорошая водка, и похуже бывала.»

— Так я гляну? — Атеист потряс тетрадкой.

— Погоди! Для начала я тебе так малость проясню. Вот представь, допустим, карту, — указал рукой на стену справа. — Вот справа на ней по самому углу, от потолка до пола — Удавка, вся из мёртвых кластеров. Тьфу, ты про кластеры в курсе?

— Ну слышал из разговоров про какой-то свежий кластер.

— Тогда, с самого начала. Слушай и не перебивай, а то я сопьюсь, тьфу, собьюсь. Этот мир мы называем Ульем, реже Стиксом, потому как похож он пчелиный улей, каждая сота — кусок иного мира, и вот так из кусков собран целый мир. Представил?

— Ну более-менее! — Атеист покрутил пальцами.

— Выпили потому что мало… Короче сота — это клочок из другого мира, называемый нами кластером. Есть мнение, что сюда загружается копия, потому как часто ты слышал в своём мире о вырванных и исчезнувших непонятно куда городах или поселках?

— Нет, ни разу!

— Ну вот, так что скорее всего ты лишь копия самого себя. Фу, мозги уже кипят. Короче, это понял?

Атеист кивнул, хотя верить в такое даже полупьяный мозг отказывался.

Кластеры бывают стандартные, это те которые время от времени перезагружаются, в таком и ты, и я попали сюда. У каждого разная скорость перезагрузки потом сам все поймешь это просто. Знай только — увидел как туман собирается кисло пахнущий — вали оттуда со всех ног. Иначе попадешь под откат, а это либо копыта отбросишь, либо до конца жизни, вряд ли долгой будешь лыбиться всем подряд и слюни пускать. Вернуться вместе с перезагрузкой домой - не вариант, понял?

— Понял.

— Но есть стабы — стабильные кластеры, вот здесь перезагрузки не бывает, или бывает так редко, что успеешь не раз сдохнуть до этого. На таких кластерах можно жить более-менее, кое-где даже крупные города появились. Но это намного западнее, здесь внешники житья не дадут.

— Внешники? Целый день про них слышу, кто это?

— Не спеши! Про кластеры закончу! Есть ещё мёртвые кластеры, там ничего, только чернота как у негра в… вообщем мертвая чёрная трава, и земля словно посыпанная сажей. На таком кластере электроника бесполезна, там и сам сдохнуть можешь без проблем, сворачивает нутро в трубочку, мама не горюй, так что не лезь туда, даже не пробуй. Фух, давай допьем уже, чего тянуть?

— Давай.

Выпили. Атеисту захорошело, ноги налились свинцовой тяжестью, веки набрякли, моргать тяжело, жарко и душно здесь. Седой тоже раскраснелся, расстегнул рубаху до пупа, балаболит без умолку.

— С кластерами разобрались. Теперь немного географии. — Седой вытянул руку как памятник вождя мирового пролетариата. — Справа, по самому краю полоса мёртвых кластеров, или Удавка. Западнее пошла Внешка, здесь в основном территорию контролируют внешники — выходцы из других миров, что как-то проникают в этот. Там у них и порталы и базы, соваться туда, что крокодила яйцами дразнить — глупо и опасно. Чем дальше на запад, тем внешников меньше, не могут эти суки далеко от своих баз забираться. Зато здесь тварей побольше, и чем дальше, тем хуже и хуже. Там начинается Ад, Пекло, по-разному называют, там кластеры грузятся чаще, да ещё и много где из мегаполисов куски, так что жрать, не пережрать.

— А что за твари то? Зомбаки, типа этого, который меня чуть не загрыз?

— Хуже. Намного хуже. Да и не зомби это, они ведь не совсем мёртвые — дышат, кушать хотят, правда вкусы у них чересчур специфические. Ты открой-то тетрадку, это Фотограф, покойник, делал, для новичков в самый раз немного познакомиться с местными обитателями, если сам таким не стал.

Атеист медленно перевернул обложку, на первом листе вклеена фотография типичного зомбака — мужик в разодранном на лоскуты спортивном костюме, изрядно залитом кровью, на правой щеке свесился лохмот мяса, обнажив золотые зубы. Под фотографией что-то написано, строчек пять, но почерк, хуже чем у врачей, да ещё с пьяных глаз не разобрать. Седой прокомментировал:

— Первая стадия зараженных. Пустыши. Знаешь почему пустыши?

— Нет.

— Попадая сюда, мы все без исключения заражаемся вирусом. Большинство становится мертвяками, лишь мизер остаётся в добром уме и здравии. Но вирус не лечится, не выводится никак. И чтоб он не развился дальше нам, иммунным, нужно пить тот самый живчик, что ты из фляжки хлебал. А делается это пойло из споранов, что добывается только из зараженных. Причём не таких дохлячков как этот на картинке, а…

— Что? Эту бодягу из трупаков делают?

— Не трупаков, а споранов из спорового мешка на затылке у твари.

— Дак один хрен!

— Да ладно тебе. Когда ломка без живчика начнётся, ты этого трупака готов будешь в задницу расцеловать, так что не надо морщить нос. На чем я остановился? — Седой нахмурил лоб соображая, наконец хлопнул по колену:

— Так вот, из этих мертвяков развиваются твари покруче, сначала пустыши, затем споровики, ты листай тетрадку, там правда дохлые твари сфотаны, они знаешь ли не очень любят стоять спокойно на месте. Так вот споровики — наш основной источник сырья для живчика. Эти ребята мутируют уже посерьезнее, становится сильнее, зубастее, когти отращивают такие, что металл рвет, броней обрастают, вроде костяная, а хрен побьешь.

Атеист медленно перелистывал, на фотографиях уроды, один страшнее другого, не дай бог такого повстречать. «Ого, топтун какой-то, ну и видок. Да я такого ужаса и в кино то раньше не видел.»

— Слушай, Атеист! По ходу тут без ещё одной бутылки точно не разобраться, да?

— А есть?

— Да как тебе сказать, нету, но есть одно местечко, где у меня заныкан ящик, Калач забодал со своим сухим законом, приходится соблюдать конспирацию. Вообщем, километра два отсюда хуторок есть, домов пять, они там уж скоро завалятся от старости, так я там тайничок устроил. Сгоняем?

— На чем?

— На вертолете, млять! Пешочком, конечно, шуметь в этих местах — хреновая идея. Прогуляемся туда-обратно!

- А не опасно?

- Что?! — Седой вскочил, опрокинув табурет. — Если опасности боишься, так тебе тут недолго удастся протянуть, сынок!

Атеист поднялся с лежака, Седой качнулся вперед, спросил, обдав облаком едкого перегара, пальцем ткнув собеседника в грудь:

— Ты… русский?

Атеист, качаясь как лист на ветру, кивнул:

- Русский!

- Ну, а хрена ты тогда ломаешься?! Пошли!

Жалобно звякнула дверь, Атеисту показалось, что с размаху нырнул в темный ледяной омут, после душного подвала чересчур прохладно. Темнота абсолютная, словно остался без глаз. Седой же пошагал куда-то уверенно, так, словно на дворе ясный солнечный день. Атеист поплелся следом, ориентируясь больше на звук шагов, беспрерывно спотыкаясь, цепляясь за ветки. Глаза понемногу привыкали, впереди все чётче вырисовывается горбатый силуэт. Шаги, кто-то идёт навстречу, но Седой и не думал сворачивать.

— Кто идёт?

— Кому надо, тот и идёт! Салага, ты что ль на посту?

Из темноты вновь раздался голос, явно старается говорить суровее, но получается так себе:

- Седой, ты чего бродишь? Чего не спится?

Тот обернулся к Атеисту, ткнул кулаком в бок:

— А чего бы нам правда не спиться, гы?!

Атеист разглядел наконец часового — мальчишка в мешковато сидящем камуфляже, в руках мёртвой хваткой держит «Калаш», как бы не пальнул с перепугу, Атеист шагнул в сторону, уходя с линии огня — мало ли. Тут псих на психе, людей режут пачками, так что лишняя осторожность — не лишняя. Юнец тем временем пытался отправить Седого восвояси, но того переубедить было уже невозможно. Из темноты возник ещё один силуэт, рявкнул, как пес:

— Что за херня здесь? Почему шумим?

Часовой радостно залепетал, по голосу — так сейчас заплачет:

— Ахмед, тут Седой с задержанным за периметр собрался!

Седой хмыкнул:

— Ты ещё слезу пусти, салага!

Ахмед, уже тише и спокойнее:

— Седой, ну че за беспредел? Ты ж знаешь порядок — ночью без разрешения за периметр ни ногой. Ты хочешь, чтоб у тебя и у меня проблемы были? Куда намылился?

— За водкой, конечно. Заначка у меня осталась, щас с Атеистом сгоняем по-бырому, так что кипиш не поднимай, и сосунка этого успокой. С какого детсада взяли то его?

— Седой! Какая нахрен водка, ты что — совсем с катушек съехал. Да Калач…

— Да в жопу твоего Калача, вместе с его приказами и правилами. — Седой выпрямил грудь, сразу стал выше ростом, замахал руками. — Или тебе напомнить, как этот сраный Калач бросил вас там у Синей речки? Как он там потом сказал красиво — не счел целесообразным рисковать операцией из-за двух дозорных! Напомнить, кто жопу твою из горящего бэтэра выдернул под носом у внешников, кто тебя, чурку немытую, пятнадцать кэмэ на своём горбу пер на базу, куда сраный твой Калач со своими спецами вперёд всех примчался? И теперь ты же ещё мне говоришь, что я должен исполнять команды этого чмыря? — Седой разбушевался, орал на всю округу.

— Да тише ты, Седой! — Ахмед скривился, словно сожрал чего кислого. — Я помню, помню, но сам пойми — контракт есть контракт, вот кончится — вместе нажремся и всех этих спецов отмудохаем. А сейчас нельзя, тебе то что, ты и так на Запад ни ногой, а я хочу осесть где-нибудь в более-менее нормальном стабе. Устал я от этой резни, устал как собака. — Ахмед тяжело вздохнул, Атеисту даже стало жаль мужика, сам за один день такого повидал, что охота забиться куда-нибудь в нору и носа не высовывать. А он тут явно не первые сутки…

— Короче, Ахмед, мы пошли?

— А этого куда потащил?

Седой ухмыльнулся:

— А он теперь крестник мой, учу уму-разуму!

— Ох, Седой! Нарвешься ты на ровном месте.

Тот лишь махнул рукой:

— Напугал ежа задницей!

— Давай, только быстро!

— Одна нога здесь, другая там. Что это — правильно — мина, гы!

— Типун тебе на язык, вали уже! — И повернувшись к часовому, сурово приказал — Калачу чтоб не слова, понял?

Тот лишь замахал головой, с тревогой косясь в темноту, что поглотила силуэты Седого с Атеистом.

Калач оторвал голову от свернутой куртки, служившей заменой подушки. Вроде орет кто-то, прислушался, сердце забилось с тревогой — неужели напали? Да нет, тишина, часовые не стреляют, не могли ж их всех перерезать без шума. Откуда только Центр насобирал этих недоумков, наемнички, мать их. Только и годны водку жрать, да по свежакам ништяки тырить. Надо всё-таки проверить что там. Со вздохом поднялся, никакого покоя, тихонько вышел из длинного сарая, что служил казармой для десяти бойцов спецназа и Зены с Калачом. Вот их ребята, действительно, пашут, как кони, операции одна за другой, внешники что-то активизировались не на шутку. Прошёл мимо «комнаты» Зены, ребята постарались — отгородили угол для командирши. Несмотря на поздний час из-под занавеса над входом пробивается полоска света. Не спит что ли? Осторожно сдвинул занавеску, заглянул внутрь. Зена сидит с задумчивым видом, обхватила ладонями кружку, словно греет замерзшие руки.

— Не спишь?

Девушка вздрогнула, резко обернулась к двери, правая рука метнулась к покоившемуся на столе пистолету. Калач вошёл, шутливо поднял руки:

— Сдаюсь! Прости, напугал.

Зена скупо улыбнулась, поставила кружку на стол, рука потянулась поправить волосы. Женщина и на войне остаётся женщиной.

— Да подремала чуток… Предчувствие у меня нехорошое, в чем-то мы прокололись. Не смотри так на меня, но вот чувствую я нутром — что-то здесь не так. Как будто упустили из виду что-то важное.

— Да брось, операция прошла как по маслу, муры пикнуть не успели. — Калач плюхнулся на табурет напротив. — Патруль скатался, как обычно до Площадки, и вернулся. Что не так-то? Взяли грамотно, без шума и пыли.

— Ой, не знаю. Неспокойно что-то на душе.

Калач усмехнулся:

— Если девушке не спится и тревожно по ночам, ей обычно советуют завести кавалера.

Зена лишь улыбнулась:

— Шел бы ты к черту с такими советами, Калач! Я девушка порядочная, так что ни-ни. Сам то чего бродишь среди ночи? Тоже не спится и тревожно?

— Да вроде орал кто-то, проверить хотел.

— Ааа, слышала. По голосу — Седой вроде. Опять водку жрет.

- Слушай, по-моему ты слишком хорошо относишься к этим разгильдяям. Этот Седой вообще беспредельщик — нарушение дисциплины, неисполнение приказов. Да я его вообще хотел к стенке поставить, мерзавца.

- Не кипятись, Калач! Он конечно допускает вольности, но боец отличный, наших спецов за пояс заткнет.

- Да скажешь тоже… Куда этому наемнику до моих ребят?

- Ладно, ты проверить кажется собирался? Вот и проверь, а потом спать. Завтра, — Зена покосилась на часы, — то есть уже сегодня, будет тяжёлый день.

- Хорошо. Когда у нас были лёгкие дни?

Седой все ещё сердито сопел, глухо матерился сквозь зубы, размашисто шагая. Атеист еле поспевал, с напряжением вглядываясь в окружившую со всех сторон темноту. Местное подобие луны стыдливо пряталось в распухшие от влаги тучи, что медленно тянулись на юг. Лишь на востоке небосвод чист и понемногу белел, но до полноценного рассвета ещё далеко.

- Седой, ты чего-нибудь видишь?

- Ну не сказать, что светло как днём, но вижу неплохо. Это дар Улья, так сказать личный ПНВ.

- Что за дар Улья?

- Тому, кто задерживается на этом свете, Улей делает подарок. Сверхспособность, так сказать. У кого-то полезное, у кого-то совершенный пустяк. Мне вот более-менее повезло, хотя от умения ксера не отказался бы. — Опередив раскрывшего рот Атеиста, пояснил. — Это когда взял в ладонь какой-нибудь предмет, а в другой из расходных материалов получилась копия. Ксеры, в основном такие фокусы с патронами делают. И живут в шоколаде.

- И когда он появляется?

- У всех по-разному. Да и его ещё развивать долго приходится, а для этого столько гороха придётся сожрать.

- Гороха? Интересно, а почему именно его?

- Да не обычного гороха, с него ты только пердеть музыкально научишься. Тут нужен горох из тварей, которых не так просто замочить. Это тебе не тупые пустыши.

- Пустыши — это которые без споранов?

- Ага. Запомни для начала порядок: пустыши, споровики, затем горошники, вот в них уже тот самый горох, потом — жемчужники — это элита зараженных.

- Судя по названию в последних есть какой-то жемчуг?

- Есть. Он нехило прокачивает умение, или открывает ещё одно. Вот только завалить элиту — это большой фарт нужен. Тут ещё неизвестно, кто на кого охотится.

- А здесь такие есть?

- Внешники неплохо округу зачищают, но всех по-любому не изведешь. Попадаются изредка. Ты шевели ножками, мне то Калач глубоко похрен, только Ахмеда и правда не стоит подставлять. Ахмедка правильный пацан, хоть и басурманин.

- Что? Вы тут совсем обурели? Кто разрешал? Кто? Как ты посмел его отпустить? — Калач осыпал Ахмеда проклятьями и вопросами, брызгал слюной, а тот угрюмо молчал, лишь густые чёрные брови все сильнее хмурились, сливаясь в одно целое над хищным орлиным носом. На истеричные крики выглянула Зена, при виде девушки, Калач умолк, задышал хрипло, жадно хватая ртом свежий ночной воздух.

- Вы чего орете, бойцы же спят! Рассвет увидали — петухами заделались?

- Да эти бараны тут такого наворотили!

Ахмед вскинул голову, острый, как кинжал, взгляд чёрных глаз мысленно перечертил раскрасневшуюся харю Калача автоматной очередью. Вслух лишь выдавил с хрипом:

- Ты б за базаром следил!

- Ахмед, что стряслось? — Калач раскрыл уже было рот, но Зена остановила жестом. — Пусть сам объяснит.

— У Седого водка кончилась, где-то неподалёку он себе тайник сделал, вот и поперся вместе с новичком.

— И далеко этот тайник?

— Не знаю… — Ахмед опустил взгляд, Зена не стала допытываться, хоть и поняла, что боец врёт.

— Почему не остановил?

— Так Седого разве остановишь, он хоть бухой, хоть трезвый прет как танк, до победного конца… не то что всякие калачи…

— Ты на что намекаешь, черножопый? — Калач шагнул вперёд, руки потянулись схватить Ахмеда «за грудки». Не успел. Тяжёлый армейский ботинок с сочным чвоконьем впечатался в грудь, Калач пролетел вперёд задницей шагов пять, со всего маху грохнулся на землю, подняв облако пыли. Захрипел, дыхание сбилось в ноль, наконец бешено выпучил глаза от злости и боли, рука метнулась к кобуре. Ахмед сорвал с плеча автомат, лязгнул затвор, дуло нацелилось прямиком в лоб оппоненту. Но тут вмешалась Зена, рявкнула так, что вышедший отлить Молчун и остановившийся неподалёку, заинтересовавшись бурными событиями, чуть не отлил прям в штаны.

— Стоять! Стоять, я сказала! Убрал автомат! — глаза командирши засветились таким огнём, что Ахмед, напугать которого не так-то просто, поспешно исполнил приказ, и застыл на месте как статуя. — Калач, убрал руку с кобуры, и вообще, вернулся в казарму, без тебя разберемся!

Тот медленно поднялся, недовольно покосившись на Зену, во взгляде явно читалось, что так просто он этого не оставит. Злобно засопев, зашагал к сараю, обтряхивая на ходу пыльную задницу.

Зена проводила заместителя все тем же недобрым взглядом и повернулась к Ахмеду:

— Значит так, через полтора, максимум два часа мы выдвигаемся. Чтоб к этому времени Седой с новичком сидели на карантине под замком. Оба! Под замком! Ищи где хочешь, или сядешь сам. Сомневаюсь, что ты так поступишь, но надумаешь слинять — один или вместе с Седым, я доложу в Центр, что вы перешли к мурам. И тогда уже сам понимаешь…

— Через час Седой с новичком будут здесь. Я отвечаю, Зена.

Глаза командирши чуть подобрели, она одобрительно кивнула, хлопнув ладонью по могучему плечу кавказца.

- Возьми с собой ещё кого-нибудь. Вон этого, как его… Малого, — Зена кивнула на того самого тщедушного часового, тихонько застывшего за спиной Ахмеда. — И из наших ребят кого-нибудь, а, вон Молчун как раз уже не спит. Молчун! Пойдешь с Ахмедом? Тот лишь кивнул в ответ.

— Ну что — двинули?

Седой, крадучись, подошёл к крайнему из домов, внимательно огляделся, и взяв в руки обрез, до этого мирно болтавшийся на поясе в каком-то хитроумном самодельном креплении, кивнул Атеисту на дверь. Ещё на подходе Седой разъяснил порядок действий — Атеист медленно открывает дверь, Седой входит первым, и пока проверяет избу, Атеист приглядывает за округой. Если Седой начнёт стрелять — отходить обратно в сторону проржавевшего до нельзя остова грузовика. Сразу за ним начинается канава, вот по ней если что и уходить.

Атеист замер вслушиваясь в звуки, пока вроде тихо, только осторожные чуть слышные шаги Седого.

- Чисто! Заходи — гостем будешь.

Атеист вошёл, осторожно ступая, на улице заметно рассвело, но здесь ещё довольно сумрачно. Седой сдернул занавеску с окна, та от ветхости распалась чуть ли не в пыль. Немного прибавилось света, Атеист огляделся в комнате. Толстый слой пыли покрыл неказистую мебель — кухонный стол, несколько разномастных стульев, замолкший навеки холодильник, газовую плиту. К ней-то Седой и подошёл, скрипнула дверца духовки, и на стол звякнув бутылками опустился ящик водки. Следом появилось несколько банок тушняка, ещё какие-то консервы, глаза Седого довольно заблестели, как у кота, поймавшего мышь.

— Живём, Атеист! Грузи консервы и пару бутылей в рюкзак, нет лучше три возьми, на всякий пожарный, и уходим. Обратно побыстрее надо — светает уже. Атеист послушно сложил ценный груз, застегнул замок и только тут заметил, что Седой замер, к чему то прислушиваясь. Атеист тоже навострил уши, какой-то нарастающий гул, похожий на шум вертолёта. Седой бросился к окну, изогнувшись, глянул на небо и смачно выругался. Потом метнулся к двери и осторожно выглянул из-за косяка.

— «Гробы» летят.

— Что это? — Атеист спросил еле слышно.

— А это у внешников смесь вертушки с истребителем. «Гробами» называют из-за схожести с предметом последней необходимости. Хрен его знает, как эта штука летает, но может зависнуть над одной точкой, а может нестись со сверхзвуковой скоростью. Ты смотри, смотри что они делают, суки…

 

Глава вторая

Три, действительно похожих на гробы, летательных аппарата, размером с тепловоз, шли один за другим. Последний ещё рокотал над хутором, Атеист осмелился выглянуть, успел разглядеть прямоугольный силуэт свинцового цвета, когда где-то в районе базы рванул первый снаряд. Сначала блеснула яркая вспышка, и лишь затем донесся грохот взрыва. Пол под ногами затрещал и затрясся, Атеист с испугом глянул на Седого, но тот словно прирос к косяку, глаза с тревогой следили за обстрелом. Взрывы пошли один за другим, сливаясь в канонаду, и наконец, все стихло, лишь мерный гул уходящих обратным курсом «гробов».

— Ну вот и все. — Седой сполз по стене, уселся задницей, на пыльный, заваленный мелким мусором и облупившейся штукатуркой пол. — Вот и все…

Атеист прислушался, после обстрела в ушах нещадно звенело, но всё-таки расслышал далёкие хлопки, словно детвора взрывает петарды.

— Седой, там кажется стреляют!

— Пожар там, вот и щелкают патроны. Некому там больше стрелять. Перепахали «гробы» там все, да и спрятаться особо негде было. Млять, как пацанов-то жалко, — Седой обхватил ладонями голову, заскрипел зубами, словно от боли. Атеисту было не лучше, хоть он почти никого и не знал, но этим людям он все-таки обязан жизнью. Сердце заныло, парень шагнул к столу, дрожащая ладонь цапнула бутылку, огляделся в поисках стакана, напрасно, конечно. Зло сплюнул и, свернув крышку, присосался к горлышку. Водка резанула по глотке, огненным комком покатилась вглубь, Атеист, не удержавшись, закашлялся.

— Э, ты не нажирайся! Для нас-то пока ещё ничего не закончилось, сейчас на этот грохот со всей округи твари сбегутся, глядишь и к нам заглянут. Да и внешники могут заявиться, чтоб удостовериться, что всех покрошили.

Седой поднялся, подошёл к Атеисту и, выдернув из ладони, сам приложился к бутылке. Остекленевшие было глаза, словно наливаясь спиртным, заблестели. И тут за спиной Седого лязгнул затвор, металлическим грохотом прозвучал злой окрик:

— А ну стоять!

Седой медленно развернулся и вздохнув облегченно, смачно выругался. На пороге с автоматом наперевес застыл Ахмед, за спиной шагах в трёх маячил Молчун.

— Вы что ж, суки, до сих пор бухаете?! — кавказец прорычал от злости с сильнее прежнего заметным акцентом. — Там же положили всех, а вам по&уй?!

— Не ори, Ахмед! И сучить меня… да и его… тоже не надо. Ребятам уже не помочь… И чтоб чердак не поехал набок, и хоть немножко толково соображать начал — лишь для этого пью. Хотя, не скрою я бы и весь этот ящик выжрать не прочь, чтоб так душу не выворачивало. Только не поможет, проверял уже как-то…

Ахмед смолчал, по-прежнему дико сопел, но злой огонёк в тёмных глазах потихоньку угас. Он шагнул к Седому, бутылка перекочевала в волосатую ручищу, он с хрипом высосал половину. Протянул Молчуну, тот отказался и обернувшись к Малому, что все это время сидел на ступеньках крыльца глухо приказал:

— Э, ну-ка быстро в дом, — и уже Седому, кивнув на все ещё покоившийся на столе ящик, посоветовал:

— Готовь закусь, у нас гости.

Атеист шагнул к окну, глянуть что там до этого рассматривал Молчун, но могучая лапа Ахмеда сгребла за шиворот, дернула назад так, что квакнуло в глотке, парень отлетел к стене, довольно ощутимо приложившись спиной.

— Прости, не до нежностей! Не надо отсвечивать.

Малой влетел в комнату отчаянно хромая, на пыльном дощатом полу отпечатались кровавые следы правого ботинка.

- Что за херня? — Седой рявкнул так, что жалобно звякнули уцелевшие кое-где в рамах стёкла.

— Я ногу проткнул… нечаянно…

— Что ж ты молчал, урод? Они ж почуят сейчас… Ахмед, ящик!

Кавказец послушно схватил тару, немного недоумевая, Седой же рванул на себя стол и швырнул к двери, перегородив вход. Стол завалился набок, ножками внутрь. Зараженный, здоровый жилистый мужик в длинной, драной в лоскуты рубахе и без штанов, уже несся внутрь, тянув, словно пес, трепыхающимися ноздрями дурманящий запах крови. Не ожидав такой подлянки от Седого, бегун кувыркнулся на пол, в руке Молчуна, словно по волшебству, возникло странное оружие, отдаленно напоминающее кирку. Короткий замах и граненое острие проклевало дыру в затылке. Атеист подскочил, первый испуг прошёл, глаза зашарили по комнате в поиске чего-нибудь потяжелее — отбиваться от тварей голыми руками, мягко скажем, не очень хочется. Ничего подходящего, в досаде сгреб табурет, хоть что-то. Ахмед опустился на одно колено, вскидывая автомат, Атеист сжался, ожидая грохота выстрелов. Но Седой жестом остановил кавказца:

— Не стреляй, иначе сюда все стянутся. Клюв дашь?

Ахмед выдернул из-за пояса, подобный молчуновскому инструмент. Седой протянул руку:

- Мы с Молчуном рубим, ты страхуешь, во, правильно, какой хачик без кинжала. Ну а малышня на подхвате, если что… Работаем!

Следующий зараженный, вернее зараженная — пузатая пожилая тётка, в измазанном кровью домашнем халате, была не так проворна. Навалившись могучей, как у Семенович, грудью на ребро столешницы, задергалась как гусеница, втаскивая непомерно огромную задницу следом. Молчун скакнул вперёд, свистнул клюв, пара крепких ударов и тётка обмякла, повисла головой вниз, из раскуроченного темени на пол потянулась тонкой струйкой темная, почти чёрного цвета кровь.

— Что ж ты так с женщиной? Где ж твои манеры? — Седой оказывается нашёл силы шутить и в такой ситуации. Молчун лишь хмыкнул в ответ и изготовился встретить нового гостя. Ахмед обхватил двумя руками холодильник, прям как любимую, и вогнал агрегат в дверной проем комнаты. Не ахти баррикадка, но из комнаты теперь точно никто не выскочит.

Атеист даже немного успокоился, Молчун с Седым работают как те медведи игрушечные, что дрова рубят. Напрасно, как оказалось. Огромная тварь, метра два ростом, оценив свалку у двери, ломанулась в окно. Звякнула вылетевшая рама, следом через подоконник скользнула мускулистая туша, почти лысая, без намека на одежду. Тварь перевалилась внутрь, мерзко заурчала и стоя на четвереньках, замерла на миг, видимо, обалдев от изобилия пищи. Этого мгновения Ахмеду хватило, чтоб подскочить вплотную и всадить нож прямо в глаз по самую рукоять. Атеист не понял, когда сам успел прыгнуть вперёд и ещё в прыжке добавить табуретом по отвратительной морде. Предмет интерьера не выдержал такого обращения, и в руке осталась лишь ножка. Атеист оглядел поверженного противника, с трудом можно различить черты человека в этом монстре, распухший рот с огромными зубищами, как у крокодила, вздутые округлости мышц, жалкие пучки волос. От одного вида на такое холодело в душе.

Напор зараженных вдруг разом иссяк, по обе стороны перевёрнутого стола покоилось около двух десятков мертвецов. Седой стряхнул с оружия кровь, устало выдохнул. И тут на крыльце возникла громадная туша, ещё крупнее, чем монстр-форточник. Могучие лапищи отшвырнули повисшие на хлипкой преграде тела зараженных, монстр, злобно урча, пнул многострадальный стол. Но сваленные в кучу дохляки не дали влететь тому внутрь, столешница лопнула, как яичная скорлупа. Тварь рванулась вперёд, Молчун не стал подбираться близко, рубанул по колену, сжав клюв в вытянутой руке. Не сказать, что удачно, тварь споткнулась, но устояла, оскалив зубастую пасть, подобралась, явно сейчас прыгнет. Раздался сухой щелчок за спиной, Атеист рывком обернулся к Малому. Тот, вжавшись спиной в стену, сжимает в руках арбалет Молчуна. Тварь захрипела, оперение стрелы торчит между зубов, словно сигарета. Вместо прыжка монстр сделал лишь пару коротких шагов и повалился навзничь. Седой вогнал клюв в голову монстра и восхищенно взглянул на парнишку, подняв большой палец руки. Лайкнул, типа…

Толи неудача уродливого монстра, которого Седой почему-то обозвал лотерейщиком, сильно огорчила других зараженных, толи ещё что, но соваться снова они не решили. Так и стояли неподалёку, раскачиваясь с пятки на носок. Со стороны базы что-то рвануло, повалил чёрный дым, твари вдруг заурчали практически хором и поспешили туда. Благо густой чёрный столб дыма ясно указывал направление.

— Кажись отбились, ребята! — Седой довольно оскалился. — А вы боялись… Ну Малой, вообще красавчик! Лотерейщика почти в упор, и ещё и штаны сухие! Мужик!

Парень скупо улыбнулся, вернул арбалет хозяину.

— Ну что, сыграем в лотерейку? — Седой подмигнул Атеисту, но тот ничего не понял. Какую лотерейку, о чем он?

Седой опустился на корточки, взял в руки нож, лезвие коснулось уродливого нароста на затылке. Чем-то отдаленно похож на здоровую головку чеснока, тоже из плотно подогнанных долек. Аккуратно разрезал по линиям, подцепив кончиком лезвия раскрыл получившиеся лепестки. Внутри небольшое углубление, заполненное чем-то тёмным, по виду похоже на скатанную в комок чёрную шерсть. Седой разравнял извлеченное на ладони и что-то вытащил.

— Облом, только спораны. Но тоже неплохо.

В протянутой ладони покоились три серо-зеленых, немного вытянутых шарика, похожие на виноградины.

- А чего стоим? Ахмед, следи за окном и дверью, а остальные взяли ножички и поторошим, потрошим…

Ахмед протянул Атеисту свой нож, лезвие и рукоять так толком и не оттерты от крови, липнет к ладони. Тот склонился над ближайшим мертвецом, перевернул того с боку мордой в пол, покосился на товарищей, как они управляются. Примерился к наросту, брезгливо сморщив нос, поддается туго, с усилием разрезал. Как не противно, но пришлось извлекать пальцами содержимое спорового мешка. Всего одна виноградина. Управились быстро, в итоге наковыряли двадцать четыре спорана.

— Никогда ещё подряд столько бегунов не кромсал, — Седой выпрямился, потер затекшую спину. — Чего расселись, уходим отсюда. Тут такая куча мяса, твари по-любому вернуться. Это они лотерейщиков побоялись, запах почуяли. Но ненадолго это.

— Куда двинем?

— Тут неподалёку ещё хуторок есть. Отсидимся там. Сегодня соваться на базу рискованно.

Спать хотелось до жути. После боя нервы поуспокоились, и нахлынула такая тяжесть, что Атеист еле переставлял ноги. Обещанный Седым хуторок, который вроде бы неподалёку, не спешил показаться на глаза. Шли осторожно, к счастью, по низине, заросшей мелким кустарником, скрытые от посторонних глаз. Молчун предупредил, что можно нарваться на беспилотник внешников, у того на борту, кроме камеры, чаще всего имеется и какое-нибудь вооружение. Так что в случае жжужания над головой — тут же нырять в кусты. Но пока, тьфу-тьфу-тьфу, всё тихо. Малого, как самого глазастого, поставили в дозор, он уже не хромает — Стикс быстро лечит. Атеист покосился на Седого, тот тоже еле плетется, красные усталые глаза закрываются сами по себе. Да где ж этот чертов посёлок?!

Тропинка медленно забиралась на пригорок, кусты поредели, уступая место жилистой колючей траве. Преодолев подъём, дорожка зазмеилась к долгожданному хуторку, где с десяток домов настороженно следили пустыми глазницами окон за приближением путников. Ахмед с Молчуном обогнали Малого, поочередно заглянули в ближние дома. Чисто. Атеист ввалился первым, прошагал кухню, не обращая ни на что внимания, устремился в комнату. Старенький диванчик с торчавшими кое-где пружинами, такое же затерханное кресло, перекошенный шкаф, что-то ещё. Атеист шагнул к дивану, прорычал: «Я спать!», и рухнув, как подкошенный, через минуту захрапел.

— Э, хорош харю плющить, вставай давай! — Седой бесцеремонно тряс Атеиста за плечо. С трудом разлепив глаза, парень медленно поднялся, сел, диван пискляво заскрипел пружинами. В комнате темно, через разбитое окно заглядывает раннее утро, и тянет прохладой. Атеист зябко передернул плечами, зевнул, потер заспанные глаза кулаком. Седой уже вышел на кухню, с кем-то тихо переговаривается, кажется с Ахмедом.

— Ну что, пора выдвигаться. Пока доберемся, уже совсем рассветет. Нам надо вернуться назад, помнишь там неглубокая канава идёт в сторону базы?

— Помню. А не быстрее будет напрямую двинуть?

— Конечно быстрее, только тогда будем до самой базы идти по ровной, как стол пашне. Тут же стандартный кластер начинается. И я лично не горю желанием торчать всю дорогу на виду, как прыщ на заднице. А по канаве, пусть и дольше, зато спокойнее.

— Ну буди своего крестника и двинули.

— Так он уже не спит. Атеист! Хорош валяться, вставай давай.

Атеист встал, тело заныло так, словно по нему всю ночь топталось стадо слонов. Отхлебнул живчика, вышел в кухню, хорошо что во всей этой суматохе не забыл прихватить с собой фляжку. Живот отозвался разъяренным урчанием, и правда, жрать хочется безумно. Седой, словно прочтя мысли, протянул вспоротую банку каких-то консервов, и ложку, видимо из местных запасов. Атеист отказываться не стал, в три секунды подчистил баночку, как оказалось с кашей из перловки, живот заткнулся, но скорее всего ненадолго.

На улице и правда прохладно, в сыром воздухе отчетливый запах горелой резины. Ну да, слабый ветерок тянет как раз со стороны базы. Все уже в сборе, как-то само собой вышло, что за главного - Седой.

— Значит так, идём тихо, бегунов вчера много здесь суетилось, чтоб не нарваться, смотрим во все глаза. Не растягиваемся, Молчун впереди, я замыкаю. Стрелять только в крайнем случае. Вроде всё.

Молчун шагнул к Атеисту протянул топорик для разделки мяса.

— Держи, все лучше чем с пустыми руками.

Седой хмыкнул:

— Где взял?

— Да вон, в том доме на глаза попался, прихватил. Ты-то своего крестника вооружить не додумался.

— Кто ж знал…

До базы добрались без особых приключений. Пару раз попадались зараженные, но не слишком мутировавшие, потому стрелы из арбалета хватило, чтобы угомонить. Уже на подходе от едкого дыма запершило в горле, чадит до сих пор. Атеист не успел тогда толком разглядеть базу, сейчас же здесь груды кирпичей, обгоревших, изломанных в щепки досок. Кое-где ещё тянутся струйки бледно-жёлтого дыма, кругом воронки от взрывов, на кое-где уцелевших стенах бессчетные выщербины от осколков. Мясорубка, самая настоящая мясорубка. Атеист тяжело опустился на землю, стало трудно дышать. Не знал он этих людей, совсем не знал, а так погано на душе. Каково же остальным?

Седой подошёл, в руках два автомата, сунул молча один. Атеист также молча взял, в первый и последний раз держал оружие на уроке НВП. Старый седой майор тогда говорил, что подобные знания обязательно пригодятся в жизни. Прав оказался…

Подошёл Ахмед, брякнулся на землю рядом с Атеистом, устало закурил. Чёрные кустистые брови хмурились всё сильнее, здоровая, как лопата, ладонь сжалась в кулак.

— Всех накрыли, всех… Суки…

Седой вздохнул, пальцы, сжимавшие автомат побелели:

— Я одного не пойму.

Атеист поднял голову, вгляделся в хмурое лицо Седого.

— Чего?

— «Гробы» зашли точно на базу. Понимаешь, как будто на маяк шли?

— Хочешь сказать, кто-то нас сдал?

— Нет, как объяснить то? Словно им кто-то подсвечивал цель. Понимаешь, вышли в определённую точку по прямой, отбомбились, и тут же ушли. Даже не кружили, проверяя тот ли это поселок или нет, если шли по карте. Тут, сам знаешь, с ориентирами нормальными туго, а поселков похожих хватает.

— Ну может корректировщик где-то засел, вот и навел.

— Хрен его знает может и так. О, Молчун какую-то железяку тащит. В сбор металлолома ударился, что ли?

— Узнаешь? — Молчун протянул Ахмеду кусок стального листа с рваными краями, почти квадратной формы шириной полметра.

— Ну, кусок брони. С этой, с «Газельки» трофейной.

— А теперь сюда глянь, — Молчун развернул лист ребром, на сколотом торце отчётливо вырисовывалось несколько круглых пятен медного цвета.

— Вот же мрази, — Ахмед задохнулся от злости, — как щенков сделали!

Седой поскреб ногтем блестящий кругляш и зло сплюнул. Молчун отшвырнул железяку, сел на кусок разлохмаченного бревна. Атеист не понял, о чем это они, хотел уже осторожно поинтересоваться, но Ахмед опередил:

— Подсунули этих лохов, а мы купились. Нахрен вы эту «Газель» сюда пригнали?

Молчун пробурчал зло:

— Я что ли командовал. Калач с Зеной решили. Хотели, наверное, под патруль маскироваться.

— И приперли грузовик, с таким маячком, что даже чернота сигнал не сбила. Тут же мёртвых кластеров неподалёку до черта. Как раз с востока почти сплошным полукругом. Почему это место и выбрали.

— Да уж лоханулись хуже некуда. — Седой крутнулся, озираясь. — А где Малой?

— Да там он… где Зена погибла. Втюрился он в неё по самые уши, как бы с катушек не съехал на почве несчастной любви.

— А чего ж его одного оставили? Надо же присмотреть, а то пустит себе пулю в лоб, видал я уже таких.

— Он сам попросил, хочет один побыть…

— Уходить пора, надо со своими связываться. — Ахмед поднялся, сильные, заросшие курчавой чёрной шерстью руки сжали автомат. — Контракт есть контракт.

— Ну да, а то зачислят в дезертиры. А че это Малой несётся, как угорелый?! — Седой прижал ладонь ребром к бровям, пряча глаза от, словно по весеннему, яркого солнца. Малой, действительно, мчался не разбирая дороги, гулко бухая армейскими ботинками по иссушенной пожаром земле.

— Смотрите, что нашёл! Это же Зены блокнот!

Седой с Ахмедом печально переглянулись… жаль паренька. Тот не заметив ничего, зашуршал страничками, что-то нашёл, протянул Седому.

— Вот!

— Восточный кластер, где химзавод. От проходной слева… склады. Восемнадцать… зачеркнуто… четырнадцать хэ. Видимо — ху…

Малой перебил:

— Харь.

— Хм… четырнадцать харь… Один АГС, два РПК, стрелковое. — Седой на миг задумался. — Это, если я правильно понял, с допроса Кабана запись. Так, так, так… Кажется, я знаю местечко, где можно разжиться неплохим хабаром! — Седой хитро подмигнул Ахмеду, но кавказец, насупившись, хмуро поинтересовался:

— И что, думаешь впятером потянем? Против четырнадцати харь!

— Рисково, конечно… Но без риска в нашем деле никуда. Плюс — мы знаем где они, сколько, и чем вооружены. А они наверняка думают, что нас уже нет в живых.

— Минус — у нас патронов — кот наплакал. И из пяти бойцов — один и месяца с автоматом не пробегал, другой вообще в первый раз по-моему оружие держит. Да и захочет он с нами идти?

Седой повернулся к Атеисту:

— Что скажешь, крестник? Это у нас контракт, а ты вольный человек. Тут каждый сам за себя, если откажешься, никто ничего не предъявит…

— Седой, ты же спрашивал — русский я или нет?

— Спрашивал.

— Тогда какие сомнения? Я с вами!

Седой одобрительно хмыкнул, похлопал по плечу.

— Хотя бы разведать стоит. Может, Кабан насвистел, да и ситуация поменялась — нет там уже никого, а мы в Центр доложим…

— Да уговорил, уговорил. Но пока только разведка, ясно?

Мелкий дождь моросит без остановки, затянутое грязно-серыми облаками небо и не собирается добреть. Хотя грех жаловаться — Атеист сейчас хоть под дырявой, но крышей, а пацаны, по раскисшей грязи, подбираются к складам. Атеиста оставили прикрывать возможный путь отхода на случай какого форс-мажора, но ежу понятно — не рискнули брать с собой. Да и правильно. Он стрелять-то умеет пока только теоретически…

Атеист снова и снова скользил взглядом по округе, никакого движения. Квадратные корпуса химзавода то растворяются в серой пелене дождя, то снова проступают на горизонте. Мелкий корявый перелесок тянется от самой стены завода до окраины посёлка, где Атеист засел в крайнем дворе, в старой бане, благо дверь гостеприимно сорвана с петель, а вместо окна — развороченный проем. В бане тёмно и пахнет сыростью, несмотря на жуткий сквозняк. Чёрные гирлянды закопченной паутины свисают с потолка, зловеще качаются, страшно голову поднять. Даже присесть негде, неизвестно, кому это понадобилось, но утащили всё, даже печь разворочена, и судя по ржавчине на кирпичах, железный бак для воды кто-то тоже прихватил. Атеист выбрал кирпичи по целее, сложил подобие стульчика, жестковато конечно, но лучше, чем сидеть на корточках. Пока тихо, решил перекусить, все равно без толку наблюдать — дождь припустил сильнее, теперь дальше метров тридцати ничего не видать. Торопливо открыл банку консервов, живот заурчал в предвкушении, прям как лотерейщик. Сквозь шум смачно шлепающих в раскисшее месиво капель дождя, отчётливо донеслись чавкающие звуки, словно кто-то шагает, с трудом выдирая башмаки из цепкой грязи. Показалось или нет?! Может пацаны уже вернулись? Да вряд ли, не бегом же туда-сюда бегали! Сердце забухало, зашумело в висках, торопливо помчалось вниз в пятки…

— Ну и хрена здесь искать? Сычу с похмелюги почудилось че то, а мы проверяй по дождю и грязи!

— Не гунди, лучше перебдеть, чем недобдеть. Вон — баню лучше проверь, Сыч четко сказал — в крайнем дворе маячил кто-то.

Шаги всё ближе и ближе… Атеист нырнул за перегородку, в бывшую парилку, подальше от входа. Надеяться, что не заметят недавнее присутствие глупо — кирпичи сами собой в стопку не складываются, да и полупустая банка консервов красноречиво расскажет о неслыханном идиотизме Атеиста. «Наблюдатель хренов — и патруль проворонил, и засветился по-тупому!» Стрелять — нельзя, иначе подставит ещё и пацанов — муры сразу всполошатся. Но топориком точно не отбиться, там явно не такие же тупицы. Черт, придётся стрелять, придётся…

— Паук на связи! Что?! Понял! Да-да, понял! — рация зашипела. — Муха! Быстро к машине, зови Косматого и с пулеметом сюда!

- А че стряслось-то?

- Да там какие-то клоуны нарисовались, к заводу крадутся, ниндзя хýевы! Сейчас их там встретят, наша задача гасить всех, кто обратно ломанется! Давай в темпе!

Муха умчался за подмогой, а командир… командир двинул прямиком в баню — лучшей позиции не найти. Между баней и первыми кустами перелеска метров тридцать открытого пространства — заросший бурьяном огород, от пулемета хрен укроешься. Командира сгубила беспечность — посёлок они мало-мальски проверили, а в баню Муха так и не заглянул… Дверной проем в бане словно для лилипутов, оно и правильно — меньше тепла теряется, вот только входить нужно пригибая голову пониже, а это на секунду упускать из виду, что там впереди. Секунды еле хватило выскочить в предбанник, топор со свистом понесся вперёд, с отвратительным хрустом вгрызаясь в удивленное лицо мура. Дернувшие кверху автомат руки безвольно разжались, командир обмяк, Атеист подхватил падающее тело и оттащил в парилку. Сдернул автомат, пошарил по карманам мертвеца, стараясь не смотреть на располовинненую рожу, кровавое мессиво из мяса, костей и зубов. С мерзким хлюпаньем выдернул топорик, брезгливо обтер об камуфляж поверженного оппонента. В фильмах в таких ситуациях главного героя должно выворачивать наизнанку, но Атеисту не только не поплохело, проснулся какой-то звериный азарт. Улов с трупа небогатый — пара снаряженных магазинов, плюс автомат с ещё одним. Ни споранов, ни живчика. А жаль, фляжка, что Калач благодушно подарил новичку, не бездонная. Некогда рассиживаться, подельники покойного появятся с минуты на минуту. Отстегнул с трофейного автомата магазин, рассовал рожки по карманам, автомат же сунул в рюкзак мура, туда же и топорик. Оставил рядом с мертвецом, если сам выживет — заберет. Обратно к двери — никого, но где-то на другом конце посёлка затарахтел двигатель. Бегом к дому, хорошо, что до этого проверил, что дверь не заперта. Юркнул внутрь, здесь в отличие от развороченной бани все цело. Прошёл на кухню, к окну, что выходит на улицу. Попахивает плесенью, кругом — на овальном обеденном столе, на холодильнике, на кухонных шкафчиках — везде слой пыли с палец толщиной. А вот и гости! Серого цвета «буханка» лихо подрулила к воротам, что с противоположной стороны от бани. С пассажирского выскочил автоматчик, с разбегу пнул в хлипкие воротца из штакетника. Створки со свистом раскрылись, уазик влетел во двор, прячась от химзавода за домом. Атеист выругался, с той стороны окна нет, вернулся в сени к двери, муры обязательно появятся возле бани.

— Паук, ты где?!

Атеист осторожно выглянул, голос уже знакомый, этот боец значит Муха. А где же второй, да и двое ли их всего?! Щелкнул предохранителем, Муха как раз нырнул в баню. Ждать нельзя, прицелился в силуэт, что как по заказу застыл в дверях предбанника, видимо, под впечатлением от смазливой мордашки командира. Грохнуло неожиданно громко, Атеист предполагал что будет шумно, но не так, что в ушах зазвенит, как в колоколах на церковный праздник. Где же второй, сука?! Загрохотало ещё сильнее, явно пулемёт, бьёт короткими по бане, не разобрался откуда стреляли. Атеист выскользнул на улицу, быстро и бесшумно, как змея, обошел дом против часовой, заходя пулеметчику в тыл. Грязь оглушительно чавкает, Атеист притормозил, так недолго спалиться. Пошёл осторожно, дрожащие пальцы, переминаясь, тискают автомат. Кровь бурлит, не от страха — от азарта, жажда приключений, мать её! В стороне химзавода раздались выстрелы, остаётся надеяться, что пацаны смогут отбиться и уйти. Надо заканчивать с пулемётчиком, срочно! Выглянул из-за угла — чисто, осторожно прошлепал между уазиком и глухой стеной дома, оставляя расплывчатые следы.

Пулемет затих. Стрельба у завода все интенсивнее, сухой треск автоматов прерывают гулкие хлопки гранат, там сейчас жарко. Атеист, тяжело вздохнув, лег на землю, если эту раскисшую жижу так можно назвать. Осторожно пополз стараясь не макать автомат в это дерьмо. «Калаш» конечно штука надёжная, но рисковать не стоит. А вот и пулемётчик! Отошёл от двора в сторону, укрылся за ржавым, явно обгоревшим остовом легковушки, по очертаниям — «копейки». Вертит башкой, но всё внимание в сторону неутихающей канонады и прохода между баней и домом. Атеист подполз чуть правее, опасно конечно, но только одна попытка загасить мура, если промажет — тот его нашпигует свинцом по самое не хочу! Медленно подтянул автомат, приладился поудобнее. В последний миг пулеметчик, словно почуяв неладное, повернулся к Атеисту, но поздно, длинная очередь расчертила грудь полосой быстро темневших пятен. Атеист вскочил, подбежал, грязь летела в стороны, как из-под копыт коня, схватил пулемёт — старый советский РПК, обратно к уазику. Пулемет в салон, сам за руль, хорошо ключи в замке, не сообразил же проверить карманы пулемётчика. Двигатель фыркнул, закапризничал, наконец пыхнул чёрным дымом через выхлопную. Уазик с воем выскочил задом на улицу, Атеист притормозил возле бани, негоже бросать трофеи. Также бегом внутрь, чуть не подскользнулся на огромной луже крови, подхватил автомат Мухи и рюкзак. Стрельба явно смещается ближе, нетрудно допереть, что пацаны отходят с боем. Снова за руль, но куда ехать? Впереди раскисшие донельзя грядки, соваться туда глупо — проходимость у машины неплохая, но здесь явно ничего не светит. А ребят выручать надо! Срочно! Развернул уазик в обратную сторону, муры же как-то приехали, и прикатили с химзавода. Даже хорошо что грязь, на пыльной дороге поди — разгляди следы, а в этом месиве две отчетливых борозды, словно пара удавов занималась синхронным ползанием. Атеист направился по следам, и вскоре вывернул на убитую в хлам, но все-таки дорогу. Через метров сто дорога делает резкий разворот и тянется в сторону химзавода, как раз по краю перелеска. Атеист без раздумий погнал по грунтовке, ну… почти без раздумий — где-то в глубине души ворохнулась поганая мыслишка сделать ноги. Отбросил ее, с трудом но отбросил — как потом жить-то? Предать легко, а вот забыть о своей подлости сложно. Если ты конечно не дерьмо последнее. И в прежнем мире понятие «честь» давно позабыто, и в этом судя по всему на нее кладут не стесняясь, но всё-таки…

Уазик скакал на ухабах, как застоявшийся бычок, только что не брыкал колесами. В приоткрытое пассажирское окно без устали задувал ветер, холодно, блин, но сейчас глупо переживать из-за сквозняка. Тут без проблем можно подхватить что-нибудь пострашнее простуды — очередь в лобовое или гранату в бочину. Атеист жал на газ, не щадя движок, ломая голову — как же обозначить себя для пацанов. Пальнут же не разобравшись, глупая выйдет смерть. Ни придумав ничего получше, нажал на сигнал. По всем прикидам, до ребят сейчас метров сто, судя по грохочущим почти рядом автоматам. Свернул с дороги к перелеску, уазик уткнулся мордой в кусты, словно пес в клумбу с цветами, чуть помедлив, закинул автомат на крышу и влез следом. Тут низина, уазик до половины в «мёртвой зоне», главное чтоб со стороны дороги не обошли. В кустах метрах в семидесяти мелькают силуэты, движутся мимо, в сторону посёлка. Чертовы заросли не дают различить где свои, где чужие. А, плевать!

— Седоооой! Ахмеееед! Сюда!

Услышали или нет?! Сердце бухает так, что кабина звенит, палец нервно пляшет на спусковом крючке. Наконец, различил вдали силуэты облаченные в чёрное, явно не наши. Автомат, соскучившись по стрельбе, загрохотал, весело харкаясь блестящими гильзами. Атеист перевёл на одиночный огонь, патроны не бесконечные. Пальнул ещё пару раз, «чёрные» залегли, зато в ответ жахнули с таким энтузиазмом, пули роем пронеслись над самой макушкой. Атеист спрыгнул, помирать ещё рано, сменил магазин. Нажал на сигнал ещё раз, где же пацаны, неужели не поняли, что это он?! Обернулся к дороге… и выматерился в голос. На всех парах, привлечённые стрельбой мчались зараженные. Много, очень много! Атеист чуть помедлил, но помирать геройской смертью хотелось все меньше и меньше. Смерть от пули всё-таки лучше, чем быть сожранным вживую. Зараженных не меньше сотни, орда, блин, целая. Особо шустрые и нетерпеливые вырвались далеко вперёд. Атеист прыгнул за руль, уазик рванулся задницей к дороге, навстречу радостно заурчавшим тварям. И тут из кустов вылетел Ахмед, Атеист с трудом узнал в залитом с головы до ног великане кавказца. Тот замахал рукой, уазик подлетел поворачиваясь боком. Звякнула дверца, в салон ввалился Ахмед, следом с разбегу влетел Седой, заорал хрипло:

— Ходу, ходу, ходууу!

— А Молчун с Малым?

— Жми, твою мать, нет их больше… Уазик швырнул комья грязи прямо в морды подоспевших тварей, помчался обратно к дороге. Зараженные на миг разочарованно застыли, затем ломанулись в перелесок, там стоял такой шорох, словно у стада слонов начались брачные игры. Явно не четырнадцать харь засело на химзаводе… По уазику прилетело пару очередей, потом в перелеске началась беспорядочная пальба, мурам явно стало не до беглецов.

— Так что с Малым и Молчуном? Они… точно…

— Точно! — Седой выдохнул обреченно. — Они впереди шли, вот и напоролись. Малой сразу погиб, полголовы разворотило, а Молчун успел пару очередей дать, но уже раненный, я подскочил, а у него вся грудь разворочена, пузыри кровавые изо рта…

Седой умолк, лицо потемнело, как у покойника.

— Ахмед, ты как?

— Нормально, жить буду. Пару сквозных, и осколками посекло. Ты то как там оказался? Я сначала не понял, хрена там сигналят, потом допер, что неспроста. Ну и рванули с Седым, как зайцы.

— Оторвемся, тогда расскажу.

— Да вроде оторвались, первый раз в жизни рад зараженным…

Атеист глянул в зеркало заднего вида и смачно выматерился.

— Не оторвались ещё… млять… — За нами какая-то бронированная хреновина увязалась, вроде Хаммера, и скорость у неё не слабая!

Седой глянул в заднее стекло, со злостью грохнул кулаком по сидению.

— Точно не уйдем. Не знаю, что за броневик, но идёт резво, догонит, скоро догонит…

Ахмед заворочался, с трудом прохрипел:

— Найди позицию получше, я останусь. Хватит уже бегать, сегодня мой последний бой…

Седой сплюнул зло:

— Да заткнись ты, коммунист херов! Без гранатомета ловить тут нечего. Или ты, млять, кинжалом его ковырять собрался?! Атеист, жми на газ, жми — не жалей!

— Да жму я, млять, жму!

Уазик ревел двигателем, несся как реактивный, но броневик — подарок мурам за верную службу от внешников, медленно, но верно догонял. С дороги не свернуть — раскисшие поля подступили к самой грунтовке, вокруг ровная, как стол, степь, лишь впереди горизонт прячется за небольшой пригорок. Уазик выскочил на вершину, дорога, перемахнув возвышенность, побежала вниз, метров через триста упираясь в бетонный мостик через зеленеющий водоем. Полоса зарослей камыша по берегам тянется вдаль, это явно рукотворный канал. Впрочем, не до размышлений о водоснабжении, все внимание Атеиста устремилось к мосту. А тот, даже издали, представляет из себя жалкое зрелище. Длиной всего-навсего метров пятнадцать, но в бетонных плитах столько дыр, что неясно, как он ещё до сих пор держится. Металлические ограждения из арматуры рухнули с обоих сторон, так и торчат из воды буреющими кольями. Атеист, не раздумывая направил грохочущую машину на мост. Выбора нет… Очень хотелось зажмуриться, но крутил рулём уворачиваясь от особо здоровенных провалов, пару раз душа замирала, когда под зубодробительный скрежет уазик проваливался колесом в пустоту. Но… выскочили на противоположный берег, Седой с Атеистом синхронно выдохнули, все это время сидели, затаив дыхание…

Броневик рванул следом, раздался пронзительный скрежет и вражеская машина рухнула в воду, вместе с кусками обвалившегося бетона.

Атеист довольно хмыкнул:

— Вот теперь точно оторвались…

 

Глава третья

Отмотав ещё километров двадцать, уазик начал чихать, двигатель рыкнул пару раз и замолчал. Протянув по инерции метров двадцать, машина окончательно встала. Атеист пару раз крутнул стартер, сам понимая, что напрасно — стрелка уровня топлива красноречиво уставилась на ноль.

— Приехали…

— Чего стоим?

— До заправки не дотянули. Может, подскажешь, где ближайшая?

Седой не ответил, лишь зло засопел. Он вообще почти всю дорогу молчал, даже как-то необычно видеть неунывающего стронга таким угрюмым. Ахмед заворочался, Седой изрядно обмотал его бинтами, отчего кавказец похож на мумию. Повязка на голове побурела, неслабо досталось бойцу.

— Ну чего, Седой? Хороший хабар отхватили? Тот лишь злобно сверкнул глазами, но смолчал. Атеист вмешался:

— Ахмед, зря ты так! Седой никого за собой не тянул. Ребята знали, куда шли…

— Да шучу я, шучу… Чёрный юмор, мать его…

— Лучше думайте, что дальше делать будем? Меня эти приключения, если честно, уже достали. Здесь есть где-нибудь место, где можно хоть день прожить без стрельбы, тварей и крови?

— Это только к западу есть нормальные стабы, тут в округе внешники житья не дадут.

— Я уже понял. Ахмед тяжело вздохнул, собравшись с силами, сел, на бинтах, что туго стянули могучую грудь, тут же проступили свежие пятна крови.

— Со своими надо связаться. Срочно! А там уже решать, как быть.

— И как это сделать?

— Самый реальный вариант — попасть в Тошниловку, Седой, ты же знаешь, где там кабак?

Седой молча кивнул.

— Хозяин — наш человек. Только поосторожнее! Там муровских шпиков, как комаров на болоте. Он поможет. Это километров семьдесят отсюда на запад, если я правильно соориентировался.

Седой хмыкнул:

— Далековато. А ты чего так говоришь, как будто подыхать собрался?

Ахмед устало улыбнулся уголками губ:

— Так, на всякий случай…

— Ты это брось. Я тебя уже как-то тащил, козла горного, на своём горбу и если надо — до самой Тошниловки оттащу. За ноги, волоком — нехрен к комфорту привыкать. Кстати, Атеист, ты так и не рассказал, где трофеями разжился?

Атеист вкратце рассказал про заварушку в посёлке.

— Устроил мурам кровавую баню! Красавчик! Ну хул#- чей крестник-то? Ахмед с Атеистом не сдержали улыбки. Немного полегчало на душе, после боя и гибели пацанов внутри словно застыл ледяной ком. Доели последние консервы при слабом свете спешащего на покой солнца, выдвигаться решили на рассвете, надо отдохнуть, да и Ахмед не в лучшей форме. Его, несмотря на категорические протесты, освободили от караула, Седой с Атеистом договорились дежурить по очереди, меняясь через два часа. Как ни странно, но ночь прошла спокойно, никто не спешил пристрелить или сунуть нож в бочину, а то и просто сожрать, не заморачиваясь с разделкой…

Утром Ахмед выглядел значительно лучше. Из бинтов осталась лишь тугая повязка выше правого колена, он немного прихрамывал, но не показывал и вида, что ходить тяжело. Да на лице вполне зажившие царапинки. Атеист не удивился такой скорости регенерации — у самого рассеченная до кости бровь зажила без всякого лечения, осталась лишь еле заметная жилка шрама. Завтракать нечем, так что сборы особо не затянулись. Ахмед с Атеистом взяли по паре автоматов, Седой, с лучезарной улыбкой а-ля Рэмбо, вышагивал с пулемётом в крепких клешнястых руках, за спиной маячил приклад автомата. Шли быстро, несмотря на хромоту Ахмеда, наоборот даже — это кавказец задавал темп. Им определённо фартит — прошли с десяток километров по ровной, как фанера, степи, но слава богу, никто не повстречался. Долго такое везение вряд ли продолжится, так что когда на горизонте выросла стена густого лиственного леса, Атеист несказанно обрадовался — пышная листва надёжно скроет от чужих глаз. Но и самому мало что видно, потому пошли осторожнее. Да и не разгонишься особо — лес сильно заросший, чисто джунгли. Наконец выбрались к руслу реки, вернее жалкому ручейку на ее месте. Идти по хлюпающей зелёной жиже то ещё удовольствие, но намного легче, чем в прямом смысле прорубаться сквозь дикие заросли.

— И долго мы это дерьмо месить будем? — Седой брезгливо сморщился, отмахнулся от наседавших комаров.

— Ещё километра три и сворачиваем, дальше русло пойдёт круче на север — большой крюк придётся делать.

— Жрать охота! — Седой смачно сплюнул. — А откуда ты так хорошо дорогу знаешь?

Ахмед улыбнулся: — Да я всю округу здесь облазил. Раньше внешники сюда почти не совались, спокойнее было. Там, дальше, — Ахмед указал на север, — километрах в пяти отсюда раньше неплохой стаб был. Ново-Иркутск. Два земляка, оба с Иркутска, держали. Вот и назвали так. Как их самих-то… — Ахмед нахмурил брови — одного точно Карасем звали, а второго… второго то ли Касьян, то ли Костыль. Да не важно. Неплохо у них дела шли, неплохо. Гостиница, сауна, само собой с девочками, гарнизон, так сказать харь тридцать. Кое-кто из рейдеров там осел, дома начали строить. — Ахмед вздохнул, грустно улыбнулся.

— А что потом?

— А потом прилетели «гробы»…

— Тихо! — Седой, шедший чуть впереди, замер, прислушиваясь. Атеист с Ахмедом застыли на месте, как статуи. — А ну, быстро в лес! Вертушка! — объяснять дальше не пришлось. Вертолеты есть только у внешников, так что добра от винтокрылой машины не жди. А вот парочку очередей из крупнокалиберного — это всегда пожалуйста. Вертушки, их две, поменьше «гробов», чем-то смутно напоминающие американские «Апачи», идут низко, почти касаясь камуфляжного окраса брюхами верхушек деревьев. Пронеслись мимо, идут вдоль русла на юг.

— Нас что ли ищут?! — Атеист облегченно выдохнул, когда грохочущие машины скрылись из виду.

— Слишком много чести нам будет… Патрулируют! Совсем оборзели суки, уже ничего не боятся!

Ахмед зашагал размашисто, пробурчал зло себе под нос: — Просрали мы Аппендицит! Просрали!

Седой угрюмо сопел, но Атеист все-таки решил разузнать, о чем речь. — Седой, о чем это он? Седой покосился, как на маленького, вздохнул по-отцовски. — Помнишь, я тебя объяснял про Внешку и Пекло. Атеист кивнул. — Если представить все это как карту, то получится длинная кишка с чернотой Внешки справа и полосой часто загружающихся кластеров, в основном из крупных городов, так что там зараженных целые орды. Так вот кое-где, вот как здесь, — Седой повёл рукой вокруг, — чернота начинается дальше, отчего место это похоже на отросток той самой «кишки». Вот и назвали Аппендицитом. Раньше власть здесь была за стронгами. А потом муров целая банда заявилась, а следом и внешники… Теперь видишь — приходится по лесам да болотам прятаться, в партизан играть. И вполне может быть, что в Тошниловке нас уже ждут-заждались.

— Так чего мы туда премся?

— А у нас выхода другого нет. Другой нормальный стаб далеко на юге — без жратвы и пешочком мы туда точно не дойдем. Охотиться здесь не на кого, только если мура или внешника подстрелить, но я лично их жрать не стану, лучше уж с голода сдохнуть. Кластеры здесь нечасто грузятся, тот в котором ты появился раз в три года обновляется, так что тебе, считай, повезло.

— Ага, повезло, блин, как же… В гробу я видал такое везение.

— А че те не нравится? Тут же весело — работать не надо, одни приключения, бегай себе с автоматиком, пиф-паф. Красота!

Ахмед свернул к поднимающейся полосе заросшего камышом берега, проломился сквозь заросли как дикий кабан. Атеист с Седым двинули следом, идти за кавказцем одно удовольствие — в густой листве протянулся коридор, словно промчалось стадо слонов. Ахмед забирался все выше, заросли поредели, сменились чахлым кустарником высотой по грудь с мелкими, словно пластмассовыми листками и душистыми цветками. Атеист потопал ногами, чтобы стряхнуть налипшую грязь, глаза внимательно обшарили округу. Вроде тихо, впереди слева до самого горизонта заросшие мелкой травой поля, вперемешку с чахлыми кустами. Справа редкий кустарник переходит в пышно-зеленую полосу леса. Над макушками деревьев далеко на горизонте одиноко маячит заводская труба, отсюда на вид тоньше спичинки. Заметив взгляд Атеиста, Седой хмыкнул:

— Вот туда нам и пилить…

Краснеющая блямба уже коснулась нижним краем горизонта, когда троица наконец-то доплелась до Тошниловки. Атеист еле переставлял ноги, в животе жгло огнём, желудок выл по-волчьи на всю округу. Тошниловка в полной мере оправдала своё название — с десяток длинных бараков из красного кирпича вдоль раскисшей дороги, что упирается в высоченные заводские ворота из листового железа. От ворот в обе стороны тянется двухметровой высоты стена из того же кирпича, увенчанная колючей проволокой, образуя огромный круг с обрушенными корпусами завода внутри. На воротах на серой, местами поржавевшей краске написано витиевато огромными буквами: «Цытадэль». Седой усмехнулся, пихнул кавказца в бок:

— Не твои земляки тут часом? «Захади в Цытадэль, дарагой!»

Улыбка лишь тенью коснулась губ Ахмеда, и снова стал напряженным, как натянутая до предела тетива. Седой и сам держится настороже, глаза то и дело шарят по округе. Атеист нервно сжал автомат, в висках гулко стучит, то ли от волнения, то ли от голода. Пока всё спокойно. Ахмед подошёл к воротам, Атеист как раз обернулся глянуть что делается сзади, и когда кавказец со всей силы грохнул кулаком по железу, от неожиданности чуть не нажал на спуск. Слава богу, сдержал дрогнувший было палец. Над стеной, чуть справа от ворот поднялся мордатый здоровяк, сжимая в руках обрез.

— Чего надо?

— Пожрать чего-нибудь и переночевать.

— А платить-то есть чем?

— Спораны есть и парочка лишних стволов.

Охранник спустился к воротам, приоткрыл одну створку:

— Тогда добро пожаловать. Спораны, они тут, как и везде — в цене, а вот стволов — как грязи, стоят дёшево.

Седой хмыкнул, кивнул на обрез:

— А чего сам с огрызком бродишь?

Здоровяк рассмеялся:

— А он у меня фартовый!

Вошли друг за другом, здоровяк запер ворота и ушёл в вагончик, что приткнулся у ворот. К вагончику прислонена хлипкая лестница, это по ней он поднимался на крышу, чтоб глянуть через забор. Ахмед уверенно пошагал к одному из уцелевших зданий — бывшей заводской конторе, справа и слева от нее вздымались груды битого кирпича, вперемешку с кусками бетона и арматуры. В большом фойе теперь располагался кабак, а из кабинетов получились гостиничные номера. У стены напротив дверей массивная барная стойка из темно-коричневого, почти чёрного дерева, вдоль неё ряд высоких стульев на блестящих металлом тонких ножках. В холле сумрачно, света от двух тусклых лампочек явно маловато. Где-то внизу, в подвале тарахтит генератор, примешивая к кислому запаху табака и перегара слабый аромат солярки. Посетителей почти нет — за столом в дальнем углу парочка угрюмых мужиков, облаченных в потертый камуфляж. Стоило войти, и Атеист сразу почувствовал на себе их пристальный взгляд. Ахмед подхватил рюкзак с «лишними» автоматами и повесив на плечо пулемет, направился к стойке, где трудился молодой паренек лет двадцати в белой рубашке и чёрной жилетке. Атеист с Седым выбрали столик, здесь они, как и стулья, все из белого пластика, явно с какого-то летника. Седой с зубодробительным скрежетом выдвинул стул, небрежно плюхнулся, заросшая колючей щетиной морда довольно оскалилась:

— Живём, Атеист!

Ахмед тихо пошептался с барменом, кивнул в сторону спутников и нырнул в низенькую дверь справа от стойки, уводящую куда-то в подсобку. Бармен заглянул на кухню, что сразу за спиной. Через полминуты щуплый паренек в очках принёс на подносе три чашки борща, большую миску, скорее даже тазик, дымящейся тушеной картошки с мясом, запотевший графин с водкой, большую тарелку нарезанного хлеба.

— Что-нибудь ещё?

Седой покрутил головой, не отводя завороженных глаз от еды:

- Пока ничего, позовем, если что…

Атеист вообще бы ничего не смог сказать, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова. Не до церемоний, дрожащими руками придвинул чашку с супом, энергично заработал ложкой. Седой тоже времени не теряет — черпнув пару ложек, взялся за графин, вопросительно глянув на Атеиста.

— Может Ахмеда дождемся?

Седой недовольно скривился:

— Кто не успел, тот опоздал…

Выпили по одной, водка вроде неплохая, огненный шарик покатился по нутру, разгоняя усталость. Чашка с борщом опустела в два счёта, Атеист потянулся за блюдом с картошкой, наскреб через край полную чашку.

— А как тут с ценами? Хватит нам расплатиться?

Седой хмыкнул:

— Да хрен его знает, так что ты ешь, ешь, пока не отобрали.

Вернулся Ахмед, уже без оружия, по бледному лицу кавказца Атеист сразу понял, что дело — швах, начал наворачивать картошку, пока можно, мало ли… Седой тоже заметил неладное, протянувшаяся было за графином рука застыла в воздухе.

— Чего там, Ахмед? Ты чего такой бледный?

Ахмед ничего не ответил, уселся за стол, покосившись на рюмку, обернулся к бармену и рявкнул так, что подпрыгнули чашки:

— Стакан!

Через три секунды очкарик поставил перед кавказцем гранёный стакан и отступил на шаг, испуганно хлопая глазами:

— Что-то ещё?

— Ничего, свободен!

Ахмед сгреб графин, налил до краев и залпом опустошил. С минуту в остекленевших глазах не было никакого намека на жизнь, наконец выдохнул, рука потянулась за куском хлеба. Седой с Атеистом молчали, не притрагиваясь к еде. Седой не выдержал, нарушил затянувшееся молчание:

— Ахмед, ну чего там?

— Да звездец полный!

— В смысле?!

— В смысле нет больше Центра, муры Шантару заняли с боем, наших почти всех положили. Может кто и уцелел… И скорее всего у муров теперь богатые досьешки на всех нас…

— То есть, получается… мало того что контракт наш накрылся, и плакали гонорары, так ещё и на нас охота объявлена?!

— Выходит, что так. Хаким по доброте душевной решил накормить нас сегодня и спать уложить, даже вот споранов малёхо отсыпал, а завтра утром нас тут уже быть не должно. Иначе он же нам мурам и сдаст. Не хочет ссориться…

- М-да уж… — Седой отодвинул чашку, откинулся на стуле, уставился в окно в глубоких раздумьях. — Валить надо, и причём — срочно!

— Прям сейчас?

— Да! А то сдаётся мне, проснемся утром с перерезанными глотками. Атеист, ещё раз подумай, стоит ли тебе и дальше с нами.

— Седой… хватит… я же сказал.

— Тогда давай, Ахмед, рубай картошку, борщ так себе, а картошечка хороша, хороша… А я пойду-ка покурю… так сказать.

Седой медленно поднялся, плотно поужинав всегда лень шевелиться, аккуратно задвинул стул и покинул кабак. Атеист заметил как напряглись те двое засидевшихся посетителей, чашки перед ними давно пусты, но не спешат уходить. Через полминуты один поднялся, похлопав по карманам, вынул пачку сигарет и зажигалку и поспешил на улицу. По морде лица не сказать, что интеллигент, так что помешало курить прям здесь, непонятно. Атеист покосился на Ахмеда, тот прикрыл глаза, дескать, сам вижу. Чуть обернувшись глянул на оставшегося в одиночестве, тот задумчиво разглядывал узоры на рюмке, всем видом показывая, что занят серьёзным делом и ничем кроме него. Атеист спросил чуть слышно:

— Нас уже пасут?

— Как видишь. Ждём Седого, а там решим, как прорываться.

Седой вернулся через пару минут, довольно улыбаясь. Шумно плюхнулся на стул, Атеист заметил несколько свежих пятен крови на правом рукаве.

— Ну что, ребята — покушали? Это хорошо. Тогда пакуйте чемоданчики и ходу, ходу.

— А что с курильщиком этим?

— Ну минздрав же предупреждал… У ворот под фонарем четверо крепышей торчат, все с оружием, но в кабак что-то не спешат, но по рожам видно, что любят выпить…

— Что предлагаешь?

— Уйдем через служебный вход, что на кухне.

— А этот? — Ахмед чуть двинул головой в сторону напрягшегося одиночки, тот с тревогой посматривал на дверь.

— Замочить. Атеист, справишься?

— Я…? Ну… — Атеист покосился на ничего не подозревающую жертву. — Ну если надо…

— Вот поэтому и советую подумать, стоит ли с нами? У нас выбора нет, уходить будем в буквальном смысле по трупам, и времени раздумывать «резать козла или нет» не будет.

- Хорошо… — Атеист потянулся за приставленным к ноге автоматом.

Седой хмыкнул:

— Гранатомет дать?

— Понял… Но у меня даже…

Ахмед молча положил под столом нож на колени. Атеист сжал рифленую рукоять, сунул в карман. Седой разлил остатки по рюмкам, звучно чокнулись, Атеист пробурчал: «За победу!» и залпом опрокинул в себя алкоголь под одобрительную ухмылку Седого. Встал, ноги от долгого сидения и водки не слушались, словно ватой набиты, сердце заколотило, кровь зашумела в ушах. Атеист был от жертвы в трёх шагах, разделял только стол, когда тот проворно вскочил, одновременно дернув руку к поясу, словно засвербило в штанах. Тут Атеист заметил рукоять пистолета над пряжкой ремня, а дальше… заработал инстинкт самосохранения. Такому прыжку позавидовал бы сам Джеки Чан, Атеист перелетел через стол, вбив нож в сердце противнику по самую рукоять. Пластиковый стол не выдержал напора, Атеист рухнул, не отрывая глаз от мура, тот сделал пару шагов назад и повалился на спину. Отдыхать некогда, Атеист вскочил, нож с хлюпаньем вышел из груди, парень отправил его в карман, туда же пистолет и две обоймы.

— Уходим, уходим! — Ахмед с Седым уже у барной стойке, кавказец не церемонясь отпихнул ошарашенного бармена в сторону и рванул дверь кухни на себя. Атеист метнулся за ними, в лицо дохнуло перегретым воздухом и запахами раскалённого масла, тушеного мяса и лука. Пролетев стрелой кухню, Атеист догнал товарищей уже на выходе, Седой протянул оставленный автомат.

— Сейчас тише, уходим вправо, вон к тем развалинам. Давай, давай, погнали.

Нестись в темноте сломя голову — то ещё развлечение. Седому с его умением проще, Атеист же полагался больше не на зрение, а на слух ориентируясь на хриплое дыхание товарища. Ахмед бежит чуть левее, то ли тоже видит во тьме, то ли чересчур везучий, но ни разу не запнулся. Седой остановился, Атеист налетел с разбегу, чуть не сшиб того с ног.

— Ты бросай эти гомосячьи шалости, Атеист!

— Да не видать ни хрена. Ты хоть бы предупредил.

— А чего, у меня на заднице — стоп-сигнал не работает?! Какая жаль…

Ахмед рыкнул вполголоса:

— Хорош хренью страдать. Куда дальше?

— Вон к той постройке. Там за ней лаз под стену. Раньше был по крайней мере.

— Откуда знаешь?

— Да бывал я тут уже пару раз…

Обогнули невысокую бетонную коробку, вынырнувшая из пухлого облака луна чуть прибавила света, Атеист наконец хоть что-то смог различить. Седой опустился на корточки возле стены и довольно хмыкнул:

— Есть!

Седой плюхнулся на живот и ужом скользнул под стену. Атеист брезгливо опустился на землю, под локтями и коленями омерзительно чвакнуло, медленно прополз под стеной, поднялся. Попытки обтряхнуться не увенчались успехом, только зря измазал ладони жирной липкой грязью. Ахмед пихнул в спину:

— Чего телишься — двигай давай.

Снова отчаянный бег в темноте, Атеист хрипло дышит, как старая кляча. Зато Седой с Ахмедом, несутся как сайгаки по степи, марафонцы хреновы. Ноги гудят, словно провода в ветер, пролетели мимо крайних бараков, Атеист догадался, что Седой куда-то ведёт. Бежать пришлось долго, Атеист чувствовал — ещё немного, и сдохнет прям на бегу. Глаза различили какие-то взгорки, разглядел наконец — груды кирпичей, битого шифера, размочаленных досок. Седой уверенно подвёл к одной куче, поднапрягшись, сдвинул в сторону помятую железную дверь. За ней обнажился вход в подвал.

— Это ещё что за подземелье?

— Прибежище для сирых и убогих, коими мы стали в этом мрачном мире…

— А серьёзно?

— А если серьёзно, свела меня судьба как-то с одними ушлыми ребятками, — Седой нырнул вниз, Атеист с Ахмедом чуть помедлив двинули следом, — ну и надыбали мы этот уютный подвальчик. Чтоб в Тошниловке не мелькать. Ахмед, ты дверь то закрой, чай, не в пещере живём. — Кавказец, хмыкнув, вернул железяку на прежнее место. — Ребятки те с запада золотишко таскали, да всякие побрякушки драгоценные, нам честным рейдерам золото и нахрен не нужно, а вот на внешних мирах цена на него неплохая.

— Так вы что, млять, с внешниками торговали?

— Не кипятись, Ахмед. Ты бараки возле Тошниловки видел?

— Видел, и что?

— Так вот живут там интересные люди. — Седой завесил маленькое оконце тряпкой, чиркнул спичкой и поджег керосиновую лампу. — Не муры, и не внешники, но и честными рейдерами не назовешь. Живут себе тихо и спокойно, огородики садят, в кабаке водку пьют, ну и мимоходом скупают золотишко. А кому дальше продают — думаю понятно, но никто настойчиво не интересовался никогда. Сам понимаешь, не будь этого обменника, так сказать, внешники эту Тошниловку давно бы с землёй смешали. А так — нейтральная зона, и нашим, и вашим, как говорится.

— И на что меняют?

— Спораны, горох, патроны. Но курс, я тебе скажу — звездец. Пользуются монополией, барыги.

Атеист огляделся в подвале, обстановка конечно спартанская, а-ля бомжатник. Грубо сколоченные нары вдоль стен, заваленные грязным барахлом, в центре круглый стол на коротких ножках, столешница вся истыкана ножом, вся в чёрных подпалинах от окурков. Да и запах здесь отнюдь не ароматы Франции — смесь табачного дыма, грязных носков и мочи.

— Ну и вонища!

— Зато уютненько! — Седой уселся на нары, с нескрываемым удовольствием вытянул ноги. — Неслабо мы сегодня прогулялись.

— Вшей тут не подцепим?

— Атеист, ну что за капризы, как прынцэсса прям. Ты глянь на себя — по уши в г… грязи, как поросенок, и ещё привередничаешь. Лучше будь другом — сгоняй за водой. Вон бутылка чистая в углу лежит.

— Сомневаюсь, что здесь можно найти что-нибудь чистое.

— Не умничай. Сейчас выйдешь, и направо. — Седой указал рукой. — Шагов тридцать и увидишь камень здоровый. Вот из-под него родник бьёт.

Атеист огорченно вздохнул, всем своим видом показывая, какое огромное одолжение делает. Подобрал бутылку, как ни странно — чистая, сдвинул дверь в сторону. Автомат с собой — тут без оружия даже отлить не ходят. Свежий воздух после ароматов гадюшника пьянил и кружил голову. Идти и вправду недалеко, вот он камень, огромный, это скорее обломок скалы, размером с автомобиль, зарылся в землю, как поросенок. Луна чуть серебрится, прячется в облаках, ничего не разглядеть, Атеист сделал шаг и тут же отдернул ногу назад. Смачно чавкнуло, в ботинок плеснула ледяная вода, в подошву словно впились тысячи иголок. Ругнувшись, опустился на корточки, и тут же зеркало воды вспыхнуло светом луны. Атеист отложил автомат, набрал в бутылку по самое горлышко, озябшие пальцы натуго затянули крышку. Немного помедлив, рискнул умыться, вода конечно жутко ледяная, но все равно приятно ощущать под пальцами скрипящую чистотой кожу, а не пыльно-жирную мерзость. Эх, сейчас бы баньку… Что-то мелькнуло за спиной, Атеист крутнулся, рука дернулась к автомату, но не успел… Тяжёлый удар по голове, в глазах заискрило, как в закоротившем трансформаторе, Атеист тяжело захрипев, повалился набок.

— Не перестарался?

— В самый раз. Вяжи тушку…

— Атеист утонул там что ли?! Пойду гляну… — Седой тяжело закряхтел, поднимаясь, словно и правда преклонного возраста. Ахмед резко вскочил, лязгнул затвор, он крепко сжал направленный на товарища автомат.

— Держи руки, чтоб я видел и без глупостей!

Седой опешил на миг, наконец добродушное лицо окаменело, словно у бронзового памятника, тяжело засопев сжал кулаки.

— Седой! Не дури!

За дверью шаги, в подвал влетели трое. Один, рыхлый толстопузый здоровяк в камуфляже, с красным, как у алкоголика носом, замер у двери, сжимая в руках автомат. Второй, низенький худосочный азиат, вырядился в подобие костюма ниндзя, даже маска торчит из кармана. Этот вооружен попроще — старый добрый «ТТ», но на поясе вдобавок в самопальной кобуре дожидается своего часа обрез. Третий — сутулый мужичок, пальцы, забитые синевой сжимают охотничий карабин.

— Ну ты и сука, Ахмед.

Сутулый шагнул вперёд, удар прикладом откинул Седого назад, на лежак. С разбитой переносицы ручьем хлынула кровь, нос явно сломан, но Седой не отключился, даже не поплыл. Вместо этого, он резко вскочил, прыгнул вперед, словно хищник, правый кулак с оглушительным шмяком разнес морду сутулого. Тот отлетел, как выбитая шаром кегля, сполз по стене, словно раздавленная гусеница. Азиат вскинул ТТ, палец с грязным обломанным ногтем нажал на спусковой крючок. Толстяк у двери тоже жахнул из автомата. В тесном подвале грохнуло, как из пушки, в ушах зазвенело, сутулый заверещал, как недорезанный поросенок:

— Не стреляяяяяять!

Красноносый с азиатом переглянулись, опустили стыдливо очи, как монашки в пивбаре.

— Вы что — совсем далбоёбы?! Сказано же — доставить живым! Живым, млять, а не нашпигованную свинцом тушку.

Сутулый вскочил, вытирая, или скорее размазывая кровь, нос распух, глаз стремительно прятался за расплывающимся синяком. Тяжёлая у Седого рука, тяжёлая. Ахмед недовольно пробурчал:

— Не могли нормально с ним обойтись, обязательно прикладом было?

Сутулый покосился со злостью, окрысился:

— Тебе не спросили! И вообще лучше пасть заткни, а то рядом ляжешь! Ванька, глянь, что с этим…

Азиат подошёл ближе, склонился над телом, палец опустился на шею, отыскивая пульс. Седой лежал на правом боку, вытянулся на половину подвала. Брови азиата удивленно поползли вверх, он открыл было рот сообщить радостную весть. Не успел… Седой крутнулся всем телом, хватая левой за плечо рванул противника на себя, тот пытаясь сохранить равновесие уперся руками о стол и лежак. Правая рука мелькнула быстрее пули, нож со свистом вонзился в подставленную шею, из-под зажатой рукояти фонтаном плеснула кровь, прямо в лицо. Седой с трудом отплевался, отпихнул уже мертвого оппонента в сторону, вытер более-менее чистой стороной рукава разбитые губы и проворчал недовольно:

— Вампира, млять, нашли…

Ахмед захохотал, как сумасшедший, выдохнул с облегчением, хлопнул толстяка по плечу. Тот лишь растерянно хлопал длинными, как у теленка, ресницами. Сутулый зло рявкнул:

— Ну-ка, хайло заткнул, — и уже Седому, вскинув карабин, — встал! И без шуток.

Седой тяжело поднялся, распухшие губы прошлепали невнятно:

— Без шуток не обещаю. Шутки нам строить и жить помогают!

— Вообще-то песни, а не шутки. — Это молчавший доселе толстяк подал голос.

Седой хмыкнул:

— Кому что…

— Худыш, вяжи этого клоуна, только аккуратнее. Седой, дернешься и я в тебе пару лишних дырок сделаю.

Седой протянул руки, левую осторожно, на рукаве выше локтя медленно расползалось бурое пятно. Худыш боязливо косясь двинулся со скотчем, сутулый напрягся, и тут в лысоватую башку влетела светлая мысль, редкость конечно уникальная, но бывает, бывает.

— Ахмед, лучше ты давай. Тебя, если что — не жалко.

Кавказец взял любезно предложенный скотч, туго, в несколько слоёв обмотал запястья. Седой сверлил его взглядом, но Ахмед глаз не поднимал, не хватило мужества. Закончив, отступил на пару шагов, и тут непривычно долго молчавший Седой процедил сквозь зубы:

— Никогда ни о чем не жалел, но сейчас… Лучше б я тебя в том гребаном БТРе подыхать бросил.

Ахмед промолчал в ответ, лишь когда Седого уже вывели на улицу еле слышно выдавил:

— Да, Седой, лучше бы бросил…

— Кого я вижу! — лысый здоровяк, метра два ростом, чем-то смутно напомнивший Вин Дизеля, отчего Дизелем и окрестили, довольно оскалился. — Сколько лет, сколько зим.

— Ты ещё скажи, что рад встрече. — Седой скривился, харкнул кровью под ноги.

— Не поверишь — рад! А Мономах как обрадуется!

— Этот старый педрила еще не сдох разве?

Тут же удар прикладом в бок. Седой хакнул от боли, перед глазами мерцают алые круги, наконец прошло, выдохнул тяжело и покосился на обидчика. Прыщавый сопляк лет восемнадцати смотрит угрюмо, явно из «любимчиков» Мономаха.

— Мономах жив-здоров, а вот тебе… это явно не грозит. Ладно, поздно уже, завтра поболтаем… — Здоровяк ухмыльнулся, шагнул за дверь, сопляк семенит следом, как собачонка. Седой сел неуверенно, голова кружится неимоверно, перед глазами мутно, как в запотевшем стекле, но не стал проявлять слабость перед этими мразями. Седой уже понял, что вернулись в Тошниловку, в кирпичные бараки. Вернее, пленников-то определили в сарай для скотины. Там, на ворохе старого подгнившего сена, все ещё без сознания, лежит Атеист.

Шаги за дверью все тише и тише. Седой огляделся, тусклый свет загаженной мухами лампочки с трудом освещает тесную постройку. Стойкий запах навоза до сих пор не выветрился, въедается намертво в одежду, волосы, кожу. Провёл ладонью по разбитому лицу, пальцы нащупали складки рваной распухшей кожи, нос точно сломан, вон как разбарабанило, теперь не нос, а хобот, как у слона. И без живчика все это безобразие быстро не заживет. Хотя жить то осталось всего-ничего… Кажись, отбегался Седой…

Атеист вдруг дернулся, всхрапнул, как конь, веки, дрогнув, медленно-медленно поползли вверх. С минуту парень молча водил взглядом по затянутому пыльной сеткой паутины потолку, наконец, с потрескавшихся от жажды губ сорвался хрип:

— Где я?

— В *опе, мой дорогой друг!

Атеист скосил взгляд, на бледном, как у покойника лице мелькнуло подобие улыбки:

— Узнаю Седого. Даже в полной *опе не теряет оптимизма.

— Я из тех, у кого стакан наполовину с водкой.

Атеист закашлился сухо, скривился от жуткой боли, что каленым железом прожгла виски.

— Хреново?

— Ещё как! Судя по твоей смазливой мордашке, Седой, тебе тоже не айс?

— Ничего, терпимо.

Дверь заскрипела, загородив звездное небо на пороге возник Ахмед. Атеист улыбнулся кавказцу:

— Ахмед! Как ты пробрался сюда?

Седой зло засопев, буркнул:

— Нашими шкурами за билетик заплатил.

Атеист покосился на Седого, бросил удивленный взгляд на кавказца, тот опустил глаза, поник, как обломанная ветка.

— Так ты… что… ты с ними?

— Чего приперся, козёл горный?

Ахмед опустился на корточки, рука скользнула за пазуху, вытащил небольшую плоскую фляжку.

— Живчик.

— В задницу залей. Для смазки.

— Зря ты так. Завтра ещё весь день ехать — ломать начнёт.

Атеист, покряхтев, как малец на горшке, сел, потряс связанными руками, словно надеялся разогнать застоявшуюся кровь. В пальцах закололо, но по-прежнему ледяные, как сосульки.

— Куда нас повезут?

— К какому-то Мономаху, Седому виднее.

— А как же внешники?

— С ними вроде договорились через муров. До Болотного триста километров, дороги, сам понимаешь — звездец, так что доплетемся, в лучшем случае, к вечеру.

— Если вообще доедем…

Ахмед повторил невесело:

- Если доедем…

Седой бухнулся на спину, вытянул ноги на грязной подстилке. В зазвеневшей тишине отчётливо донеслось тихое попискивание, затем пара серых комочков шмыгнула вдоль стены и зашуршала прелой соломой в углу. Седой перевёл взгляд на кавказца:

— И давно ты нас предал?

Ахмед поежился под колючим взором, долго сопел, наконец разлепил губы:

— Когда пошёл к Хакиму поболтать. Мне эти, — он кивнул на дверь, — сказали чтоб вино с вами не пил. Хотели усыпить, чтоб по-тихому. Я как узнал про базу, что всё… всё, млять, накрылось — сам не свой был. Согласился помогать. Обещали, что вам ничего не сделают, только для разговора с каким-то авторитетом отвезут. А вы напролом ломанулись. Я Атеисту нож дал, думал — сдрейфит, а он Дизеля бойца всё-таки замочил. Пришлось с вами бежать, думал вправду оторвемся. Не оторвались…

— Шел бы ты…

— Хорошо. Живчик оставить?

Седой открыл уже рот послать снова, но Атеист опередил:

— Оставь. И проваливай.

Ахмед положил фляжку и молча ушёл. Седой зашипел сердито:

— И зачем взял?

— С поганой овцы хоть шерсти клок. А нам силы понадобятся, мало ли, может выпадет случай вырваться.

— Сомневаюсь…

 

Глава четвертая

Седой толком не спал, проваливался в тёплый влажный дурман. Всякий раз просыпался, но вокруг по-прежнему чернильная мгла. После ухода кавказца приперся сопляк, Седой с Атеистом огребли несколько смачных пинков, потом тот устало сопя, вышел и вырубил свет.

— Сучонок! Если выберусь — я ему яйца отрежу и в пасть запихаю.

— Не стремно за чужие яйца хвататься, Седой? — Атеист шумно выдохнул и с натугой засмеялся.

— Ты прав… тогда уши.

Седой открыл глаза. Сквозь щель в забитом досками окне проступила полоска светлеющего неба. Рассвет. Последний…

Звякнул замок, дверь, протяжно скрипнув, распахнулась. Утренняя прохлада плеснула внутрь, как вода, Седой кожей почувствовал, как свежеет спертый воздух, задышал чаще, словно только что выбрался из дыма. Вчерашний сопляк на пороге, за спиной высятся два амбалища, оба страшные, как гориллы. Сопляк самодовольно ухмыльнулся, кивнул спутникам. Те, не сговариваясь, синхронно подхватили пленников за ноги и поволокли на улицу.

— Эй, эй, че делаете?! Сами пойдем!

— Пасть заткни!

Атеист вырвал ногу и лягнул качка, такое ощущение, что пнул по обхватистому дубу. Амбал лишь чуть качнулся, подскочивший сопляк с размаху ткнул прикладом в ребра. Мерзко хрустнуло, весь бок охватило огнём, Атеист зашипел от боли, дышать трудно. Все плывет перед глазами — мерзкая рожа сопляка, довольные ухмылки бойцов Дизеля, гогочут как гуси, темное пятно вместо заросшей рожи Ахмеда. Стиснув зубы, прохрипел:

— Суууки, чтоб вы сдохли!

— Ну-ка, Гвоздь, вмажь ему ещё.

Сопляк с готовностью подскочил, добавил тяжёлым ботинком. Атеисту показалось, словно что-то лопнуло внутри, ожгло огнём, он жадно хватил воздух, как рыба на берегу. «Нет, Седой, этому козлу уши и яйца отрежу я!»

Наконец появился Дизель, хмурый, опухший, явно с похмелья. Мутные глаза со злобой прошлись по распростертым на земле пленникам.

— Чего разлеглись? Ну-ка встали! Встали, я сказал!

Седой медленно заворочался, но вставать явно не спешил. Атеист вообще балансировал на грани сознания, он и не расслышал даже. Один из амбалов вздернул на ноги Седого, потом таким же рывком поставил Атеиста. Парень чуть не сошёл с ума от дикой боли, как сдержал крик и к тому же остался на ногах — одному богу известно. Если, конечно, он здесь есть…

Бойцы стоят полукругом, косятся на Седого с интересом, надо же — из-за простого рейдера столько шуму. Седой посчитал — с Дизелем четырнадцать харь, все сытые, крепкие, от многих разит перегаром. Дисциплина явно хромает на обе ноги, сброд — он и есть сброд. Седой огорченно вздохнул — сейчас бы пару-тройку стоящих бойцов, раскатали бы этих партизан в три секунды.

— Так. На сборы десять минут. Мясо, — Дизель ткнул ботинком в Седого, — грузите в Камаз. И поживее, поживее.

Пленников закинули в кузов, не особо осторожничая, Седой опять разбил начавший подживать нос, Атеист от боли вообще поплыл, глаза мутные, как у сомлевшей рыбы. Бойцы загомонили, полезли следом, наспех сколоченные лавки вдоль бортов заскрипели. Тяжёлый грузовик затарахтел, медленно пополз, оставляя за бортом унылые бараки Тошниловки. Впереди, также медленно, плетется обшитый броней пикапчик, с пулеметом в кузове, хорошее средство от ковыляющих на шум зараженных. Позади грузовика пристроилась «Нива», размалеванная под камуфляж, где на заднем сидении вальяжно развалился Дизель. Таким порядком успели отъехать километров тридцать, Атеист проклял все на свете, стонет в голос от дикой боли, всё равно в грохочущем грузовике никто ничего не слышит. Один из бойцов как раз пихнул парня ботинком, проверяя — жив ли, и в этот момент впереди раздался грохот взрыва. Водила вильнул влево, объезжая заполыхавший пикап, Атеист расслышал отчаянную ругань и тут же грохнуло снова, уже сзади. Парень приподнялся глянуть через задний борт, благо — бойцам Дизеля не до него. Вместо «Нивы» огромный, чадящий чёрным дымом костёр. Бойцы загомонили, повскакивали с мест, кто-то рванулся спрыгнуть. Седой вдруг рявкнул, как ужаленный:

— Ляжь!

Атеист повалился назад без раздумий, и как раз вовремя — длинная очередь несколько раз прочертила грузовик по горизонтали. На парня повалились уже мертвецы, изорванные буквально в клочья, он с трудом вывернулся из-под тел, одежда намокла и отяжелела от чужой крови.

— Седой, ты жив?

— Не знаю. Вроде да.

— Что это вообще?

— Тихо! Сюда идут. Прикинься мертвым.

Атеист замер, гулко бухающее сердце не дало прислушаться, притвориться мертвым нетрудно — весь измазан кровью. Одиночный выстрел совсем рядом, там, где кабина. Водилу добили… Сквозь треск догорающих машин отчетливые шаги… Атеист зажмурил глаза, даже задержал дыхание, почувствовал, как грузовик слегка качнулся — кто-то запрыгнул в кузов. Он буквально ощутил пристальный взгляд, внутри похолодело… Клацнул затвор, в звенящей тишине звук вышел оглушительным, Атеист невольно чуть вздрогнул и тут же проклял себя. Ясно же — выдал себя… Страшно, очень страшно… Атеиста заколотило, он собрался с духом — смерти нужно смотреть в глаза… Прожил бестолковую жизнь, так хоть уйти достойно. Атеист выдохнул тлеющий в лёгких воздух, и открыл глаза. Хорошо, что лежит, челюсть бы не то, что отвисла, а грохнулась со свистом об пол. Седой, судя по изумленному выдоху и застрявшему в зубах матерку, удивлён не менее.

— Ты?! Но ты же… погиб! Я ж видел, в груди дыра, можно руку насквозь просунуть.

Молчун усмехнулся:

— А мож я призрак?

— Призраки не шмаляют из пулемета.

Молчун ловким взмахом перехватил слипшийся скотч, Атеист с удовольствием потер затекшие ладони, чуть не плача от дикой боли в боку. Молчун освободил Седого от пут, тот потянулся за автоматом одного из мертвецов. Атеист последовал примеру, подхватил «Калаш», вдобавок разжился пистолетом, с трудом поднялся и доковылял к заднему борту. Седой с Молчуном уже спрыгнули, а вот Атеисту пришлось изрядно попотеть и помучиться, прежде чем ноги наконец-то коснулись земли. Перед глазами расходятся огненно-красные круги, он с трудом оглядел побоище. Медленно доплелся до кабины грузовика, ведь осталось одно важное дельце. Отложив автомат и проверив пистолет, дернул пассажирскую дверцу на себя. Резкое движение отозвалось шипящей болью в сломанных ребрах, как до сих пор на ногах — непонятно. Так и есть — Гвоздь, сучонок! Сдернул сопляка с сидения, тот грохнулся на землю, подняв облако пыли. Атеист разочарованно выдохнул и от всей души пнул скрюченное тело. Сопляк дернулся… и застонал. Перевернул Гвоздя на спину, ресницы сопляка дрогнули, он медленно-медленно раскрыл глаза.

— Узнаешь, падла?

Сопляк дернулся, мелькнувший в глазах страх растаял без следа, вместо него вспыхнули злобные огоньки, как у волка, попавшего в капкан. Закашлялся, на потрескавшихся губах запузырилась алая пена. С ненавистью выдохнув, сопляк прохрипел, как задушенный:

— Зря я тебя не прибил, сука!

Атеист присел, дуло пистолета ткнулось в живот Гвоздя, медленно поползло вниз. С каждым миллиметром ненависть в глазах сопляка менялась на дикий животный ужас, такими глазами смотрит овца на рвущих глотку волков. Гвоздь задергался, как червяк, и Атеист нажал на спуск. Жал снова и снова, пока не кончилась обойма, сопляк, заскулив, как щенок, дернулся в последний раз и затих. Атеист брезгливо откинул пистолет в сторону, вытер испачканную кровью руку об одежду мертвеца. Он и не заметил Седого за спиной, вздрогнул от голоса, раздавшегося над головой:

— А ты злопамятный, Атеист. Вообще-то я обещался ему уши отрезать…

— Извини, Седой, у меня к нему тоже накопились претензии — не удержался. Если оживет, как Молчун — без проблем — он твой.

Седой хмыкнул, пошарил по карманам убитого. В нагрудных пусто, а вот в боковом отыскалась фляжка с живчиком и кисет со споранами.

— Неплохо! Надо бы и остальных прошмонать.

Подошедший Молчун угрюмо прогудел:

— Уходить надо. Жадность фраера погубит. Тут до блокпоста внешников рукой подать. Кстати, знакомьтесь! — Молчун развернулся к выросшим за спиной как из-под земли бойцам. Трое молодых мужчин, заросшими колючей щетиной лицами удивительно похожи друг на друга, как братья, взгляды волчьи, одно неосторожное движение и вцепятся в глотку без раздумий. — Это вот Кастет, это Тайсон, а это — Шпала. Из группы Черепа, тоже в неплохой замес попали…

— Я Седой, а это крестник мой — Атеист. Спасибо за помощь, пацаны.

Шпала угрюмо кивнул, остальные так и стоят, как истуканы. Молчун приложил ладонь козырьком ко лбу, на лице проскользнула тревога.

— Твою ж мать!

— Что? — все разом обернулись в ту же сторону. Далеко на горизонте медленно поднималось облако пыли.

— Внешники сюда спешат, валим.

Атеист, не разобравшись:

— Их?

Шпала хмыкнул:

— Отсюда валим! Там не меньше двадцати харь.

Кастет метнулся за руль грузовика, секунды три спустя двигатель чихнув, затарахтел, стронг махнул рукой из кабины. Шпала с Тайсоном с разбегу влетели в кузов, Молчун дернулся следом, но обернулся на Седого с Атеистом.

— А вы чего? Особого приглашения ждете?

— На этом драбадане далеко не уйдем. И шуму много. Пешочком надежнее.

Кастет удивленно выглянул из кабины, Молчун отрицательно покрутил головой, потряс сжатыми ладонями в знак благодарности. Кастет ответил кивком и нажал на газ. Тяжёлый грузовик с грохотом выскочил на дорогу, облако пыли скрыло от глаз хлопающий разодранным в клочья тентом кузов.

Солнце уже спряталось за горизонт, лишь тонкая багровая полоса стремительно таяла на западной стороне. Атеист устало загребает ногами, бежали долго, пару раз пришлось отбиваться от зараженных, хорошо хоть бегуны попались, если б что серьёзное — точно хана. Даже просто бежать мучительно — адская боль без утиху жгет отбитую бочину, ощущение, словно зажат в гигантские тиски. Наконец Седой разрешил перейти на шаг, вроде погони не слышно. Больше всего Атеисту хотелось лечь, плевать, что прямо в пыль, и отрубиться. А лучше… лучше вообще сдохнуть. Чтоб весь этот кошмар закончился. Но вот не привык сдаваться раньше времени, когда кончаются силы, в дело идёт врожденное упрямство похлеще ослиного. Седой вдруг замер, поднял правый кулак, Молчун с Атеистом застыли, как статуи. Тишина, казалось, абсолютная, до звона в ушах, но Атеист вдруг различил очень тихие непонятные звуки. Потянул встречный ветер, слабый, но звуки донеслись громче, парень понял, что это речь, но слов не разобрать. Седой с Молчуном переглянулись, Молчун кивнул и двинулся правее. Седой махнул Атеисту рукой, приложил палец у губам, но это лишнее — парень давно понял, что шумные здесь долго не живут. Медленно, как два призрака, рейдеры пробирались на звук, что становился все громче, складываясь в слова.

— Я ж тебе говорила, бестолочь — вправо езжай, там дома какие-то были. Спросили бы у кого дорогу.

— Да там развалины одни, кого ты там спрашивать собираешься?

— Ну и что дальше будем делать?! Так и будем по этим колдобинам кататься?

— Бензин уже на нуле. Подождем, может кто проедет.

— Ага, как бы до пенсии ждать не пришлось. Стемнело уже.

— Значит, здесь переночуем!

— Здесь?!

Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, Седой, а следом и Атеист вышли к машине, Седой вежливо покашлял, привлекая внимание. У машины двое — невысокого роста сутулый мужичок и внушительных объёмов мадам, лиц в темноте не разобрать, но явно не молодожёны. Мужик вздрогнул, клацнул металлическими зубами, женщина испуганно ойкнула.

— Простите, если напугал. Вы так мило щебетали, неудобно прям вас отвлекать, но я тут краем уха услышал разговор, вы что-то говорили про развалины?

Мужик испуганно покосился на супругу, та медленно медленно, словно сонная, рассказала:

— Ну там с дороги поворот был, а вдалеке какие-то дома стояли.

— Далеко отсюда?

В разговор вступил мужик, с опаской покосившись на автомат в руках Седого:

— Где-то километров пять отсюда. На запад. — Мужик махнул рукой назад. — Там одни пустые коробки стоят, вряд ли кто живой есть.

Молчун медленно вынырнул из темноты, перепугав до смерти тетку.

— Седой, все тихо, эти одни тут.

Тётка, немного оправившись от испуга, поинтересовалась:

— Ребята, что здесь за чертовщина? Мы ж всегда по этой дороге ездили, и никогда ничего… А тут заблудились на ровном месте…

— А перед тем, как заблудиться, наверное, через туман ехали?

— Да, густой был туман, как молоко, и запах ещё мерзкий кругом, кислятиной химической воняло.

Седой усмехнулся, но в голосе Атеист различил грустные нотки:

— Тогда добро пожаловать в Стикс. Рассказывать долго, да и не поверите все равно. Двигайте на запад, там попроще выжить, посёлки встречаются чаще. Старайтесь не шуметь, не привлекайте внимания. Повезёт — поживете подольше.

Мужик озадаченно потер лоб, нахмурился, соображая над словами Седого. Наконец, покосившись на жену, спросил:

— А может проводите? У меня немного денег есть, я заплачу!

Рейдеры дружно рассмеялись.

— Можешь эти фантики оставить на память о прежней жизни. Давай так — докинешь нас до тех развалин, переночуете под нашей охраной, а завтра, по свету, решим, куда путь держать.

Мужик назвался Сергеем, мадам кокетливо представилась: «Элла». Сергей уселся за руль старенького «Мерседеса», завёл двигатель. Седой посоветовал:

— Выключи свет.

— А как ехать? — мужик удивленно уставился на Седого, что сел рядом на пассажирское. — Не видать же ни хрена!

— Давай я поведу!

Седой вышел, обогнул машину спереди, Сергей медленно вылез из-за руля, спросил неуверенно:

— А ты что — прям в темноте видишь?

— Вижу, не боись!

Атеист сел справа от тетки, слева мадам уперлась в могучее плечо Молчуна. Тесновато втроём, да ещё от женского тела идёт такое тепло и приятный аромат духов, неспокойно стало как то… на душе… Смешно сказать, но Атеисту неловко за свой оборванческий вид, выглядит похуже бомжа, да и еще назойливый запашок от нестиранных носков и немытого тела. Он осторожно поднял левую руку поскребсти заросший колючей щетиной подбородок, тот неистово зудит, словно облили кислотой. Локоть случайно проскользил по груди Эллы, почти не касаясь. Женщина покосилась на Атеиста, тот заскреб щетину с удвоенной силой, покраснел как рак, хорошо хоть в салоне темно.

Седой жал на газ, заставляя мужика бледнеть и охать, тот с ужасом ждал, что сейчас из темноты вынырнет какой-нибудь столб или дерево. Не доехали совсем чуть-чуть — метров двести. Двигатель вдруг зачихал, заработал с перебоями и вскоре затих вовсе.

— Кина не будет — электричество кончилось. Всё, выгружаемся, дальше пешочком.

Седой пошёл первым, настороженно вглядываясь в мёртвые коробки домов. Атеист следом, глаза немного привыкли, и луна подсвечивает из-за спины. Хоть и смутно, но видит напряженный силуэт Седого, тот движется бесшумно, словно бестелесный дух. Новичков поначалу взяли с собой, но Сергей то и дело спотыкался, глухо матерясь, не вести ж его за руку. Потому отправили обратно к машине, оставив для охраны Молчуна.

Домов в этом посёлке, или скорее хуторке, от силы десятка два, вытянулись длинной цепочкой в один ряд, идти пришлось по старым огородам, буйно заросшим бурьяном. Забора давно нет, лишь поваленные пролёты штакетника догнивают, рассыпаются в прах под ногой. Седой направился к домам, что стоят посередке.

— Мне кажется, или там кто-то прячется? — прошептал Атеист, пристальнее вглядываясь в слепые окна крайнего справа дома.

— Где?

— На правом краю последний дом. Видишь? Там точно кто-то! Вон опять мелькнул!

Седой замер на месте, прищуренные глаза скользили по окраине посёлка, даже задержал дыхание, чтоб чего не пропустить. Наконец, выдохнул чуть слышно:

— Вижу! Кажись, опять бегун. О, ещё один. Да точно бегуны — стоят, качаются с пятки на носок.

— Чего делать-то будем? Завалим?

Седой оскалился, в полумраке блеснул белоснежный ряд зубов:

— Шустрый ты какой! А может они не одни здесь? Мож в свите какой-нибудь твари покрупнее? Тут недалеко кластер обновился, новички совсем свежие, туда сейчас со всей округи недобитые твари спешат. Странно, что эти тут торчат. Нашумим — жди гостей.

— Уходим?

— Понаблюдаем, если больше точно никого нет, вернёмся за Молчуном — загасим их по-тихому.

Минут пятнадцать Седой неотрывно следил за поселком, Атеист вначале тоже, но луна с разбегу нырнула в пухлое белесое облако, что нескончаемо тянулось до самого горизонта.

— Ну чего там?

— Да никого вроде. Дуй за Молчуном.

Атеист поспешил за товарищем, спотыкаясь не хуже Сергея. «Чертовщина какая-то — сюда ж нормально шли, а сейчас одни колдоеб… хм… колдобины на дороге!» Несмотря на все трудности до машины доковылял почти целым, с трудом перевёл дух, словно после долгого забега.

— Ну чего там? — спросил Молчун нетерпеливо. — Вы чем там с Седым занимались наедине?

- Звездным небом любовались! — Атеист поправил ремень автомата, покосившись на новичков, процедил сквозь зубы тихо, — зараженные там!

— Много?

— Седой парочку разглядел, но не факт. Хочет зачистить по-тихому, так что ты нужен.

Молчун пробурчал:

— А за каким… нам вообще в этот посёлок лезть?

Атеист лишь развел плечами, сам не задумывался, слепо перся вслед за Седым всё это время.

— Ну… пошли тогда. — Молчун легонько подтолкнул Атеиста могучей ладонью, парня качнуло.

— А мы как же? — Элла спросила жалостливым голосом.

— Подождите немного, я за вами вернусь, — Атеист почувствовал, что снова краснеет, уточнил, — за вами с Сергеем. — Он повернулся и поспешил за Молчуном, тот растворился во тьме без следа и звука.

Бегунов оказалось больше. Третьего зараженного Седой заметил в последний момент, когда уже подошли Атеист с Молчуном.

— Три бегуна, дохленькие какие-то. Видать, давно не кушали.

Молчун вытянул из-за пояса клюв, махнул пару раз, привыкая к оружию.

— Один между двумя домами, его надо валить первым, подберемся тихонько со стороны огородов, двое толкутся на входе крайнего дома. Молчун, ты у нас главная ударная сила, мы если что — прикладами подмогнем. Диспозиция ясна?

— Их точно трое?

— Да точно, я немножко прогулялся к левому краю — тишина кругом.

— Ну смотри, Седой…

Шли тихо, крались друг за другом след в след, как волки. Протертая облаком луна заблестела ярче, Атеист с облегчением выдохнул — переться в абсолютной темноте навстречу зараженным, мягко скажем, тревожно.

С первым противником Молчун расправился легко — тяжёлый боевой нож, чуть слышно свистнув, вонзился точно в левый глаз бегуна. Мертвяк рухнул, как подрубленный, завалился на какие-то ведра, те с грохотом раскатились. Седой зашипел, как рассерженный кот:

— Тише не мог!

Молчун виновато развел руками. Из-за угла пулей выскочили двое бегунов, Атеист разглядел лишь чёрные силуэты. Молчун с хаканьем всадил острие клюва в голову подскочившего первым. Утробное урчание сменилось на кратковременный поросячий визг, зараженный медленно осел на землю и неуклюже завалился на бок. Седой коротким резким тычком в зубы прикладом охладил воинственный пыл второго бегуна, тот отшатнулся на пару шагов назад, разочарованно зашипел, зажимая ладонью с длинными окостеневшими ногтями развороченную хлеборезку. Мгновение спустя Молчун упокоил и этого. Всё затихло, рейдеры замерли, уши напряженно шарили в ночной тишине — не спешит ли ещё кто-нибудь, радостно урча? Но нет — тихо, как в гробу, лишь где-то вдалеке чуть слышно потрескивают выстрелы — кто-то кого-то явно невзлюбил и теперь лупит из автомата почем зря… Седой перевернул ближайший труп, разочаровано вздохнул:

— Девка была… Симпатичная, и сиськи смотри какие!

Молчун сердито сплюнул:

— Ты чего, Седой, некрофилией увлекаешься?

— Гляди какие умные слова-то знает. А с виду — дурак-дураком. Я говорю, что до обращения девка это была. Жаль, что не иммунная…

— На баб потянуло? Там у машины осталась одна… или даже две. Вторая усатая, правда, и хрен в штанах…

— Нет уж, оставь этот милый гарем себе. Кстати, не мешало бы их позвать, надо на ночлег располагаться.

Атеист вызвался сходить, Седой кивнул, а когда шаги стихли, рассмеявшись, толкнул Молчуна в бок:

— А паренек-то наш заботливый. Кажись, приглянулась ему бабенка.

— Это которая Сережа?

— Да не дай бог, как же тогда в бою к нему спиной повернешься…

Атеист сделал пару кругов вокруг запертой машины и негромко позвал:

- Элла! Сергей! Где вы?

В ответ тишина, в душе ворохнулось недоброе, Атеист стянул с плеча автомат, предохранитель сухо щелкнул. Под ноги попалось что-то мягкое, словно наступил на кошку, рейдер поспешно отдернул ногу и склонился глянуть. Это и спасло. Огромная голова мелькнула над ним, острые, похожие на кинжал, зубы оглушительно клацнули над самой поясницей. Атеист грохнулся наземь и ужом скользнул за машину. Перевернулся на спину, вскинул автомат и застыл от ужаса. Два немигающих желтых глаза на огромной, размером с внушительную бочку, голове светятся в темноте. Из приоткрытой пасти, нервно подрагивая высунулся раздвоенный язык. Змей поднялся метра на три, внимательно изучая распростертую на земле жертву. Дрожащим пальцем Атеист нажал на спусковой крючок, автомат дернулся в руках, харкнул огнём в рожу мерзкой твари. Но толку мало — пули срикошетили в звездное небо от словно бронированной морды, все тело твари покрыто костяными чешуйками размером с тарелку, даже на вид тверже камня. Автомат тут бесполезен, Атеист вскочил и бросился бежать в сторону посёлка. Тварь ринулась следом, играючи отшвырнув машину с дороги. Атеист мчался со всех ног, никогда в жизни ещё так не бегал, но звук шуршащей по сухой земле чешуи всё нарастал. Парень не оглядывался, нельзя тратить даже мгновения напрасно. В два длинных прыжка долетел до ближайшего дома, пулей влетел внутрь. Проваливавшаяся крыша перегородила и без того тесную хибару напополам. Атеист скользнул меж торчащих веером досок, забился в угол. Тварь поднялась над стеной, из распахнутой пасти вырвалось хриплое урчание. Сразу два автомата застрекотали рядом, Атеист с перепугу совсем забыл о товарищах. Змей недовольно хрюкнул, костяная башка исчезла за стеной. Атеист выбрался на улицу, тварь как раз нырнула за соседний дом, через три дальше тот самый крайний, что зачищали. Пули не причиняют особого вреда, нужно что-нибудь посерьезнее, но где ж его тут найдешь? Раздумывал уже на бегу, надо выручать товарищей, но как? Как? Есть ли у этой твари уязвимое место? Седой сообразил быстрее, длинная прицельная очередь погасила левый глаз твари, змей зашипел от боли, хвост хлестнул по тому месту, где миг назад был Седой. Тварь крутила башкой, разыскивая обидчика, и Молчун высадив один магазин впустую, лишь опустошив второй рожок ослепил змея. Змей зашипел, словно проткнули огромное колесо, длинное, метров пятнадцать, тело изворачивалось как на сковороде, хвост, увенчанный костяным набалдашником, со свистом вышибал куски бетона и кирпичной кладки. Рейдеры поспешили убраться подальше, даже слепой этот змей чрезвычайно опасен. Вернулись к перевернутой машине, Атеист наконец разобрал на что он наступил — человеческая нога, оторванная по колено. Вроде бы ботинок похож на обувь Сергея, хотя Атеист не приглядывался к ножкам мужика при жизни. А что стало с Эллой? Атеист заложил круг по шире… и нашёл ее. Истерзанное тело превратилась в груду кровавого мяса и костей, с трудом опознал по клочкам одежды. Тварь, видимо не голодна, убивает просто ради забавы. Потому то Атеист и успел добежать до дома, змей просто игрался, даже ослепший, он сейчас двигался намного быстрее и резче.

— Сваливать надо! Хрен знает какая у него регенерация, может через полчаса моргалки заново вырастут.

— А он нас не почует? — Атеист боязливо посматривал в сторону посёлка, где свирепствовал змей, круша и ломая все подряд. Кирпичные стены разлетались как спичечные домики — с одного удара тяжеленного хвоста. Змей издали похож на взбесившийся кусок теплотрассы, Седой пристально вглядывался, наконец сплюнул и пробурчал:

— Да вроде нет. Иначе бы уже полз по следу.

Словно услышав, тварь замерла на несколько секунд, лишь раздвоенный язык нервно трепещет, как флажок на ветру. Из оскаленный пасти раздалось обрадованное урчание, змей повернулся к машине, и Атеист с ужасом разглядел вновь загоревшиеся злым огнём жёлтые глаза. Тварь понеслась, как стрела, словно и не касаясь земли.

— Звездец! — Седой вскинул автомат, пальнул, пули отскочили от оскаленной морды не причинив и малейшего вреда. Молчун дернулся бежать, но смысл — вокруг ровная, как стол, степь, не уйти…

— Прощайте, парни… — голос Седого прозвучал хрипло и чуть слышно. Атеист вдруг скакнул на перевёрнутую набок машину, вскинул автомат, до твари оставалось метров тридцать, длинная очередь пришлась по блестящим от лунного света клыкам, последние пули били практически в упор. Змей впился глазами в нахального человечишку, посмевшего сопротивляться до конца, нежели, подобно кролику добровольно отправиться в пасть. Тварь зашипела, хищная морду камнем метнулась вперёд, Атеист скакнул назад, грохнулся спиной обземь, сбив дыхание. Змей разогнавшись стиснул в клыках машину, и без того измятый кузов перекорежило и… клыки увязли в металле. Тварь дернулась, затрясла башкой в разные стороны, машина хлопает полуоторванными дверцами, из распахнутого багажника со звоном разлетелись инструменты, запасное колесо улетело вдаль, бешено вращаясь. Тварь билась об землю, каталась, как колбаса, извернувшись, ковыряла несгибающимся от пластин брони хвостом, но все тщетно — сминаемая машина лишь сильнее раздирала пасть. Оставив попытки освободиться, змей взялся колошматить хвостом, целясь по рейдерам. Те бросились врассыпную, тварь хлещет, как кнутом, оставляя в земле глубокие вмятины. Жёлтые глаза злобно сузились, змей бросился за Атеистом, со всех ног улепетывающим к поселку. В прошлый раз тварь ползла не спеша, сейчас же неслась как бронепоезд. Атеист с ужасом осознал — до уцелевших домов он не успеет. Хотя и там не спастись, тварь помощнее бульдозера — сравняла с землёй полпоселка. Под ногами крошево кирпичей, бетона, в лунном свете трудно на бегу разглядеть, что под ногами, Атеист скакал через препятствия, как заяц. Торчащий прут арматуры схватил за щиколотку, рейдер полетел вперёд, хватаясь руками за воздух, шлепнулся на обломки кирпичей. Притупившаяся на время боль в отбитом боку вспыхнула свежим огнём, Атеист зашипел не хуже змея, с трудом перевернулся на спину. Тварь замерла над ним, здоровенная, как водонапорная башня, сквозь оскаленные зубы, стиснувшие мёртвой хваткой искореженный автомобиль, капала вязкая слюна. Хвост медленно поднялся, словно змей раздумывал, как поступить — размазать одним ударом или поочередно переломать руки и ноги, и уж потом прибить ненавистного человека. Тварь подалась вперёд, Атеист зажмурился, закрылся руками. Даже сквозь плотно сжатые веки по глазам резанула яркая вспышка, а в ушах оглушительно грохнуло и зазвенело. Атеист дернулся, с опаской открыл глаза, прямо на него совершенно беззвучно, как подгнившее дерево, падает туша змея. Рейдер резко крутанулся вправо, и на то место, где он только что был грохнулась бездыханная тварь, от оскаленной морды остались лишь кровавые лоскуты. Ничего не соображая, Атеист отполз подальше, мало ли, но тварь лежала без движения, огромная туша наполовину погрузилась в землю. Через пару мгновений, почти одномоментно появились запыхавшиеся Молчун и Седой.

— Живой?

— Да вроде! Что это было?

— Удав-переросток.

— Да я про взрыв!

— Кто-то заморил червячка с гранатомета. Оттуда били, — Седой указал на крайний дом возле которого толклись бегуны, — я вспышку заметил.

Молчун поудобнее перехватил автомат:

— Проверим?

— Подождем до рассвета. Атеист вон носом клюет, да и мне уже че-то хреново. Не вижу ни черта. — Седой потер глаза, устало опустился на землю, с нескрываемым удовольствием вытянул ноги. — Убегался я чего-то — туда-сюда, туда-сюда. А этот гранатометчик против нас не попрет, раз бегунов мочить не стал, знать без патронов сидит. Вот и пусть сидит до утра.

— Так ты тут собрался ночевать?!

— Ну а чего?! Гостиничных нумеров здесь нет.

Молчун пробурчал негромко:

— Отдыхайте тогда, я посторожу.

Седой откинулся спиной на поверженного змея, покрутился, устраиваясь поудобнее, и через полминуты Атеист с большим удивлением услышал отчаянный храп. Молчун усмехнулся, кивнул на Седого:

— Храпит на всю округу. Сейчас сюда все мертвяки соберутся.

Атеист невольно поежился, пошарил в полумраке, пальцы коснулись прохладного металла автомата. Пристроив оружие на коленях, он устроился по примеру Седого. Однако к нему сон не спешил, внутри до сих пор колотит, пальцы дрожат, как у старого алкаша. Молчун неслышно растворился в ночи, лишь изредка доносились осторожные шаги — рейдер не спеша кружил вокруг лагеря. Шаги раздражали — Атеист казалось, что кто-то подкрадывается, сердце сжималось в ожидании броска очередной твари. Да ещё этот непонятный гранатометчик, нет, за то что спас — огромное спасибо, но почему, когда замочили бегунов — не пошёл на контакт? Голова распухла от думок, кровь шумно стучит в висках, в ушах пронзительно звенит, словно одолели комары. Атеист пытался понять, где сейчас бродит Молчун, старательно вслушивался сквозь звон… так и уснул незаметно.

За ночь огромная туша окончательно остыла, итак тварь хладнокровная, а к рассвету стала совсем ледяная. Спина заныла от холода, Атеист сполз на бок, не просыпаясь, подтянул к животу колени, отпихнув в сторону автомат. Проснулся от жуткого голода, кишки сворачивались в клубок, гудели, как провода в ветер. Кое-как продрав глаза, Атеист приподнялся на локте, заспанное лицо отчаянно хмурилось от необычно яркого рассвета. Небо чистое, как совесть ангела, ни облачка, солнце сверкает начищенной монетой, золотые лучи проникают в каждый уголок, заставляя тень пятиться и таять. Огляделся вокруг, при свете руины посёлка выглядят ещё эпичнее — словно кучка пьяных великанов станцевала джигу-дрыгу. Дохлая змеюка вытянулась рядом, как магистральный трубопровод, костяные чешуйки поблескивают тускло. Атеист цапнул автомат и с тревогой поднялся. Седой с Молчуном куда-то исчезли, нет, бросить не могли… хотя… В этом мире всегда нужно держать ухо востро. Может пошли проверить что там за гранатометчик? Атеист медленно, словно раздумывая — идти-не идти, двинулся к нужному дому. А быстрее шагать и не выйдет — под ноги без конца бросаются кирпичи и куски бетона, ежели не следить за дорогой — недолго и грохнуться. Кирпичная коробка потихоньку приближалась, Атеист все крепче сжимал автомат. От мысли, что сейчас может быть за ним кто-то наблюдает через прицел, стало жарко, спина разом взмокла, изображать из себя мишень — дело не особо приятное. Нервное дельце…

До темневшего полумраком дверного проёма осталось шагов пять, и тут на пороге, как по волшебству возник Седой. Атеист вздрогнул, руки дернули автомат кверху, палец нервно дернулся на спусковом крючке и лишь чудом Седой не отхватил очередь в пузо. Атеист шумно выдохнул, рявкнул от испуга и ярости:

— Седой, твою мать! Я ж тебя чуть не замочил!

— И тебе с добрым утром!

— Вы чего меня бросили?

Седой усмехнулся, устроил ремень автомата на плече поудобнее.

— Да ты так сладко дрых, что Молчун постеснялся будить. Решили сами проверить, я думал успею, пока спишь. Вот за тобой шёл, а ты уже тут как тут. Ещё и автоматом в меня тычешь…

Атеист покосился за спину Седого, там как раз раздалось звяканье металла. Рейдер отступил на шаг, махнул рукой, приглашая Атеиста следовать за ним. Парень шагнул внутрь, могучая спина Седого удалялась по длинному коридору, Атеист пошёл, гулко шлепая башмаками по выложенному потертым бледно-коричневым кафелем полу. Седой свернул направо, Атеист поспешил следом, косясь на серые стены, расписанные матерными словами и похабными рисунками. За углом — ступени вниз, Атеист удивился столь странной планировкой для деревенского дома, скользнул, согнувшись в три погибели под бетонную палку, тёмно и сыро, пахнет плесенью. Помалу привыкнув к темноте, разглядел громадную железную дверь, как в банковском хранилище, из дверного проёма донеслись голоса Седого и Молчуна… и кого-то третьего. Атеист вошёл в тесную каморку, Седой с Молчуном стояли закрывая спинами лежащего прямо на полу, на ворохе измазанного запекшейся кровью тряпья. Молчун обернулся, отступил чуть в сторону и Атеист наконец разглядел своего спасителя. Видок у него правда не ахти — свалявшиеся колтуном волосы, больные воспаленные глаза, торчащая как у кабана щетина, от камуфляжной куртки и штанов жалкие лохмотья, неизвестно, как эти лоскуты держатся вместе. Правое бедро разодрано, раздулось как барабан, из гноящихся ран медленно сочится сукровица. Незнакомец натужно улыбнулся, кивнул Атеисту. Рейдер поклонился в ответ, голос прозвучал непривычно громко, но это от тесноты помещения.

— Спасибо! Ты спас мне жизнь!

— Да забудь, у меня с этим червяком свои счеты были.

Незнакомец с трудом приподнялся, уселся на лежанке, стараясь не тревожить израненную ногу. От маленького окошка под самым потолком, забранного массивной решеткой, света мало, но Атеист разглядел мелкие бисеринки пота, проступившие на лбу рассказчика, а ведь в подвале совсем не жарко. Незнакомец тяжело вздохнул, словно одолел крутой подъём.

— Меня Калькулятором кличут. Чёрт понес нас в этот посёлок… Троих червяк сразу убил, не церемонясь, мы с Кактусом успели рвануть в разные стороны. Змеюка за Кактусом собралась, и я ей в загривок бахнул из гранатомета. А она как почуяла, дернулась в сторону, только выстрел зря сжег. А эта сука потом хвостом как хряснула, я полпосёлка пролетел, думал костей не соберу, но обошлось. Подскочил я значит, и бежать, а змеюка за мной, уже сюда внутрь влетал, когда тварь за ногу цапнула. Чуть выше — остался бы без задницы. Только чую, у твари этой какая-то гадость вроде яда, не заживает ни хрена. Пятый день здесь валяюсь, и все хуже и хуже. В первый день ещё ходил, хромая, гранатомет только и нашёл целый, фляжку с живчиком да два автомата изжеванных — всё, что от пацанов осталось… Бегуны увязались, так и паслись все эти дни поблизости. А змеюка куда-то уползала, вчера только вернулась.

— Лучше б вообще не возвращалась. — Седой присел на корточки, внимательно разглядывая распухшую ногу. — Да уж, выглядит — звездец! Что ж делать-то с тобой?

— Хрен его знает. Ни разу с таким не сталкивался, обычно от живчика затягивало, как на собаке. А тут гниет и гниет! И трясет похлеще, чем с конкретного бодуна. Чую, ещё два-три дня, и всё…

Молчун присел рядом, брови хмуро сошлись на переносице.

— Я, конечно, не доктор. Но тут явно только ампутация поможет. И чем раньше, тем лучше.

Калькулятор побледнел, спросил дрогнувшим голосом:

— Может добьешь лучше?

— Уверен? Это же Стикс! Тут всё заново отрастает. У Грача тогда обе ноги по колено оторвало, и ничего — через три месяца уже бегал.

— То по колено, а тут по самую жопу отчекрыжить придётся. И как я три месяца тут протяну?

Седой задумчиво поскреб щетину, покосился на спутников.

— Вот что, друг. Ты нашего товарища, считай, от верной гибели спас… да и нас тоже. Так что и мы тебя не бросим. Дотащим до более-менее приличного стаба, там — выходят.

Калькулятор хмыкнул недоверчиво:

— Чет не разу не слышал, чтоб кого-то бесплатно лечили…

— Чего-нибудь придумаем… Вот где, блин, наркоз брать. А то крякнешь от болевого шока.

Калькулятор вымучено улыбнулся, дрожащей рукой скользнул за пазуху. Вытянул небольшую коробочку, туго замотанную целлофаном. Попробовал распотрошить, но непослушные пальцы подвели. Атеист взялся помочь, и вскоре извлек маленький шприц с мутно-зеленой жидкостью.

— Че это?

Раненый вымученно улыбнулся:

— «Антифриз». Дурь похлеще спека, это у северных «внешников» типа промедола. Дорогая вещь, но убойная. Один дохлый мур одолжил…

— Чет не слышал про такое.

— Ну так в свободной продаже не найти. Только трофейное. Я сейчас вмажусь и почти сутки буду в отключке. Вы уж не бросайте, пацаны.

Седой потрепал раненого по плечу:

— Не боись, спи спокойно.

— Типун тебе…

Калькулятор повернулся набок, скрипнул зубами от боли, дрожащими пальцами, задержав дыхание, всадил иглу в бедро. Поршень пошёл вниз, загоняя в кровь зеленую жидкость, раненый выдохнул с облегчением, лоб покрылся испариной.

— А что у тебя погоняло такое странное?

— Не повезло с даром Улья…

Веки мелко задрожали, Калькулятор задергался, как эпилептик, дыхание участилось. Измазанные подсохшей кровью пальцы судорожно сжались в кулаки, раненый захрипел, Седой не выдержал — осторожно потряс бойца за плечо:

— Э-э-э, ты чего?

Калькулятор посмотрел на Седого, но взгляд уже бессмысленный, мутный, он попытался что-то сказать — лишь промычал тихо, пуская пузыри. Глаза устало закрылись, раненый блаженно улыбнулся и затих.

— Он точно живой?

Седой протянул руку, пальцы нащупали на шее слабый пульс.

— Живой. Что с ногой будем делать?

Молчун опустился на корточки, ловкими движениями распорол заскорузлую от крови и гноя штанину.

— Ты хрен ему не отхвати тесаком своим, хер… ург.

— Помоги лучше его на бок перевернуть.

Вдвоём аккуратно уложили «пациента» на бок, на полу остался кровавый отпечаток задницы. Молчун разрезал штаны на боку до пояса, чтоб распались на две половинки, бережно потянул присохшую к ране ткань, но та приклеилась капитально. Уперся левой рукой, а правой резко рванул на себя. Треснуло, ткань поддалась, отлепилась наконец, края раны расползлись, но вместо крови, хлынул поток масляно-жёлтого гноя. Атеист сморщился, запах в подвале и до этого стоял тяжёлый, сейчас же вообще понесло гнилым мясом. Осторожно, чтоб не стошнило, пробурчал:

— Я пойду — гляну, чего там на улице. Мало ли…

— Иди, иди, а то ещё тебя откачивать придётся, зелёный, как Шрек.

Атеист пулей выскочил на улицу, задышал часто-часто, словно вынырнул из топкого болота. Отплевавшись как следует, проверил автомат и медленно побрел к поверженному змею. Хоть и страшно до сих пор, но захотелось при свете дня взглянуть на мерзкую тварь, что чуть не отправила на тот свет.

Молчун хладнокровно, словно потрошил рыбешку, сделал глубокий разрез вдоль раны почти до самой кости. Хлынула кровь вперемешку с гноем, рейдер быстро отсек потемневшие куски плоти, пораженные ядом, промокнув рану оглядел — не осталось ли ещё где, пока та снова не заполнилась кровью. Седой рядом с иглой в руках, по кивку Молчуна принялся зашивать распоротую ногу. Управился быстро, поднаторел уже и на себе, и на других…

— Ну вот и всё. Если не поможет, тогда и вправду придётся ногу отпилить.

Седой поднялся, размял затекшие ноги. В животе оглушительно забурчало, рейдер потер пузо, лицо сразу погрустнело.

— Жрать охота. Надо что-то решать, скоро и живчик кончится.

Молчун тоже встал, обтер испачканные пальцы о пыльную тряпку, только хуже размазал, выругался сквозь зубы. Потом обмотав руку этой же тряпкой собрал подсохшие «обрезки», брезгливо вышвырнул в окно.

— Есть одна идейка, пошли с Атеистом обсудим.

На улице оба задышали полной грудью, Седой махнул Атеисту, медленно расхаживающему вокруг дохлой змеюки. Тот прибежал, бряцая автоматом, глаза настороженно оглядели спутников.

— Что случилось?

— Да все нормально. Операция, так сказать, прошла успешно. — Седой уселся на кусок бетона размером с тумбу, прилетевшим ещё вчера, тот наполовину зарылся в землю, рыхлый полукруг опоясал серый обломок. — Тут Молчун имеет что сказать.

— А чего тут говорить. Без жратвы и споранов далеко не уйдем, ежу понятно. Тут неподалёку кластер обновился, новички вчерашние тому подтверждение. А где свежачок, там и жрачка, зараженные, ну и транспорт. Рисково, конечно, но иначе не дотянем. До ближайшего нормального стаба минимум километров сто на северо-запад. Пешком заколебаемся пилить, даже если… — Молчун кивнул на выход из подвала, — прирежем, чтоб с собой не тащить.

— Нет, раненого по-любому мочить нельзя, чем мы тогда лучше муров? Но и всем в поиск идти тоже не стоит, всякое может случиться… Атеист, без обид, но… останешься?

Атеист хмуро покосился сначала на одного, потом на другого, пробурчал недовольно:

— Останусь, куда деваться. Живчику только оставьте, а то совсем мало. Да и раненому тоже надо.

Молчун протянул фляжку, Атеист подержал в руке, судя по весу — почти полная, кивнул благодарно.

— Ну тогда не будем тянуть кота за… хвост! Погнали! Атеист… если до рассвета не вернёмся… не жди. — Седой хлопнул по плечу, вроде улыбается, а глаза тоскливые, как у бездомной собаки. Атеист лишь посильнее нахмурился, защипало где-то внутри, немного неловко обнялся с Седым, похлопал по спине, подняв облачко пыли, также попрощался с Молчуном. Друзья, он теперь мог с полной уверенностью так их назвать, без лишней суеты отправились к проступившим далеко на горизонте очертаниям многоэтажек. Атеист долго смотрел вслед, могучие фигуры медленно уменьшались, таяли, как свечи. Он спустился в подвал, раненый тихо сопит, по щеке медленно сползла струйка слюней. Атеист усмехнулся, накинул на лежащего грязную куртку, а то в подвале прохладно. Зачем-то пощупал пульс, хотя раз сопит — значит жив. Зацвирикал сверчок, Атеист посидел немного, в голове шумит от голода, в животе вообще Хиросима. Сиди-не сиди, а жрачка сама не появится… И ещё кое-что нужно сделать.

Смотреть страшно. Нет, на трупы он уже достаточно насмотрелся, но тут вообще жесть. Лопатой с обломанным черенком наскоро выкопал могилу, хотел поглубже, но через полметра наткнулся на сплошную каменную подушку. Подчистил яму, железо зубодробительно скрябало. В одном из уцелевших домов на другом краю посёлка, там же где и разжился огрызком лопаты, нашёлся большой кусок полиэтилена. Сошёл вместо савана, Атеист аккуратно запеленал истерзанное тело, зелёные жирные мухи недовольно жужат, лезут нагло в лицо.

Бережно опустил в могилу, надо бы, наверное, молитву прочесть, но не зря же Атеистом зовут. Не знает он молитв, не знает. Проклятые мухи назойливо кружат, засыпал поскорее, холмик вырос на глазах. Прихлопал бока лопатой, подровнял, из двух кусков арматуры поровнее и куска проволоки смастерил подобие креста. От Сергея осталась лишь нога, Атеист схоронил и ее. Медленно побрел обратно, уже полдень, самое время для обеда, только где ж его взять? Задумчиво оглядел вытянувшегося монстра, в Китае, говорят, змей очень даже едят… Пропороть костяную броню он и не надеялся — даже пули из автомата не берут, потому присмотрелся к развороченной голове. С виду — мясо как мясо. Кровь давно подсохла, но вроде не протухло ещё — ночь была прохладная, да и сейчас не скажешь, что жарко. Напластал ломтей мяса, старался резать потоньше, чтоб прожарилось как следует. Торопливо развел костёр, деревяшек вокруг хватает. Пламя занялось, багровые языки жадно лизали закостеневшие от времени щепки, горят почти без дыма, что и к лучшему — лишнее внимание чаще всего приводит к лишним проблемам… Насадил куски мяса на проволоку, соорудил из кирпичей подобие мангала и вскоре ноздри защекотал манящий запах жареного мяса, аж слюнки потекли. Атеист нетерпеливо елозил задницей в ожидании запоздалого обеда, не раз посещали мысли закончить готовку досрочно, черт с ним — горячее сырым не бывает! Но дотерпел. Конечно, на вкус — так себе, что-то среднее между жареной портянкой и резиной, но голод — не тётка, с трудом прожевав один, Атеист протянул руку за следующим куском. За спиной тихо звякнуло, парень подскочил, как чёрт из шкатулки, в руках уже привычный автомат.

— Тьфу ты, мать твою! — Атеист с шумом выдохнул, щелкнул предохранителем. Огромный чёрный ворон хмуро покосился жёлтым глазом на человека, нахально пошагал к огню, смешно вытягивая покрытые морщинистой серой кожей когтистые лапы. Снова покосился, нерешительно клюнул кусок мяса.

— Чего, пернатый? Жрать захотел?

Ворон скромно промолчал, но с упорством дятла взялся терзать жесткое мясо. Атеист усмехнулся, такого добра не жалко, вон ещё целая туша. А чего ж сырое-то не стал клевать? Парень продолжил трапезу, теперь уже в компании с пернатым, того совсем не смущало присутствие человека. Наглотавшись вдоволь неразжеванных кусков, Атеист отвалился от огня, звучно отрыгнув. Настроение сразу поднялось, ещё бы выпить чего веселящего, а то мясо без водки едят только собаки. Атеист с усмешкой покосился на прожорливую птицу, тот раздербанил уже второй кусок.

— Ты не лопнешь, пернатый? Уже вон — как шарик с крыльями.

— Да иди ты в жопу! Дай пожрать спокойно!

Глаза полезли на лоб, Атеист, конечно, всякое тут повидал, трудно чем удивить, но птице удалось… Пальцы судорожно цапнули автомат, парень рывком вскочил, взяв на прицел разговорчивую ворону. Пернатый предостерегающе вскинул крыло:

— Э! Э! Ты чего, придурок? Успокойся!

— Ты… ты… правда… разговариваешь?

Тут уж пришёл черед удивляться ворону:

— А ты что — понимаешь, что я говорю?!

Атеист медленно опустил оружие, вряд ли пернатый прячет за пазухой ствол.

— Ну понимаю, как видишь…

— Офигеть! Неужели хоть кто-то меня здесь слышит?! — ворон радостно запрыгал на месте, захлопал крыльями, как ребёнок ладошками.

— Хорош скакать! Кто ты… вообще такой?

— Ворон я… как видишь… А был рейдером, как ты. Пока в плен к внешникам не попал. Покалеченный был сильно, не жилец, в отключке меня и взяли. Очухался малость, думал на органы пустят, а меня в какую-то лабораторию отправили. Чего-то ковырялись, ковырялись, хреновины всякие подключали, ну и пересадили сознание в эту милую птичку.

— Да ну нафиг?!

— Как видишь!

— А как же ты на свободе оказался?

— На лабораторию напали, там такая долбежка была, рядом как жахнуло, клетки в куски разлетелись, как уцелел не знаю… Пока раненых добивали, я свалил по-тихому. Слушай, братан, у тебя живчик есть?

— Немного. Так тебе чего — все равно живчик требуется?

— Меньше, конечно, чем человеку, но… требуется.

Атеист отвинтил крышку на фляжке, налил немного. Ворон не сводил жадных глаз, как ребёнок со сладостей.

— Благодарю!

С шумом выхлебал, жёлтые глазки засветились как янтарные бусины на свету, ворон жизнерадостно хрюкнул.

— Ну как? Полегчало?

— Ага. А то башка совсем раскалывалась…

Шаркающие шаги за спиной, Атеист вздрогнул, рука сама собой дернулась к оружию, но замерла на полпути.

— Калькулятор! Фу, напугал!

— Извини.

— Ты чего встал? Сам же говорил, эта дрянь на сутки вырубает.

Калькулятор медленно опустился на землю, распоротые штаны еле держались на потрепанном шнуре, рука потянулась за куском мяса. Выглядел раненый очень неважно — глаза провалились в глубь черепа на добрую ладонь, скулы хищно выступили, туго обтянутые желтой, как у покойника кожей, краше в гроб кладут. Атеист подтянул разложенные на более-менее чистом куске полиэтилена поджаренные ломти мяса, боец отказываться не стал, не смотря на замученный вид взялся бодро уплетать нехитрую снедь за обе щеки. Ворон, всё это время удивленно молчавший, выдавил с хрипом:

— Нашёл о ком заботиться…

— Эти?

— Да вроде похожи!

Несколько минут, дожидаясь вожака с сенсом, муры изучали карманы убитых и мешки. Новенький «Крузак», в нем погибшие ехали с нового кластера, медленно догорал, опрокинутый на бок.

— А не слабо ребята прибарахлились! Одной жратвы сколько. Оголодали видать.

— Или третьего хотели накормить.

— Думаешь, его тоже искать нужно?

— Его-то и надо было взять, а этих… так — бонусом. Во, Череп едет… Сейчас начнётся — нахрен замочили…

Из подъехавшего джипа медленно, с мрачным достоинством выбрался невысокого роста плотный мужчина в камуфляже, на широких плечах — чёрный местами потертый плащ, бритая голова блестит как билярдный шар. Злобно прищурился, колючий взгляд прошелся по мурам, те сразу сникли, опустив очи в землю. Наконец, один набрался смелости:

— Череп, мы правда хотели живыми, но они не растерялись, как давай поливать с автоматов… Пришлось на поражение…

Череп шагнул мимо застывших по струнке бойцов к убитым. Хмурое лицо чуть просветлело, улыбнулся уголками губ.

— Давно не виделись, Седой! Так, а… третий где?!

— Так их двое было…

Череп взбесился, заорал во всю глотку:

— А какого хрена вы их замочили? Я же сказал новичок нужен, новичок, Атеист или как его там? Где теперь искать?

— Ну у нас же сенс есть.

Череп уже тише, дрожащим от злости голосом пробурчал:

— Эти наверняка знали, а сенс… сенс и ошибиться может. Идиоты, ни черта нормально сделать не можете! Монах! Монах! Иди, тут эти дебилы тебе работку подкинули…

С заднего сидения выбрался грузный мужик в чёрном балахоне, капюшон закрывает лицо почти до подбородка, как дорогу под ногами видит — неясно, видимо и вправду неплохой сенс. Муры косились на Монаха со злобой, но и с опаской. Повезло же с даром, теперь ходит — пузо таскает, бормочет что-то под нос. Когда в цвет скажет, когда такую ахинею несёт, что хоть стой, хоть падай. Сенс медленно поводил ладонью над убитыми, пухлые пальцы, похожие на сосиски, нервно подрагивают, наконец жирные толстые губы расползлись как поссорившиеся гусеницы, из утробы донесся хриплый густой бас:

— Спешили к другу своему, потому и нарвались на засаду глупо. Друг ждёт их там, — Монах вытянул руку, — но он не один.

— Далеко?

— Три часа езды. Быстрой езды…

— По машинам, быстро!

— Ну-ка кыш, пшёл отсюда! — Калькулятор махнул рукой. Ворон даже не шелохнулся, острый клюв остервенело долбит кусок мяса, а жёлтые глаза с ненавистью буравят раненого.

— Да ладно пусть жрет, змеятины, вон, ещё до хрена.

— А где твои товарищи?

— Тут свежий кластер неподалёку, хотят транспортом разжиться и жратвой. — Атеист покосился на обгорелый кусок в руке, тяжело вздохнул. — Нормальной жратвой.

— Опасно это. — Калькулятор уже не глотал как удав, жевал неторопливо. Наконец обтер пальцы об уцелевшую штанину, тыльной стороной ладони вытер губы. — Там сейчас со всей округи зараженные собрались… Че-то твой пернатый друг на меня недобро косится. Ждёт когда сдохну? Чтоб мясца вдоволь поклевать? Хрен тебе!

Ворон перелетел на плечо к Атеисту, обиженно засопев, потоптался когтистыми лапами.

— Послушай, парень. Ты конечно вряд ли поверишь первому встречному… ворону, но этот твой дружок мягко скажем, конченный урод. Умником кличут, за его башку даже награда объявлена.

— Гонишь!

Калькулятор удивленно вскинул брови:

— Ты чего это — с птицей общаешься?! Или это… ударился сильно, — раненый покрутил пальцем у виска.

Атеист смущенно улыбнулся:

— Да я это… задумался просто… вот и сказал вслух.

— Ну-ну. Ты только автомат подальше убери, а то видал я таких, сначала с птичками да всякими жучками-паучками беседуют, а потом хвать калаш, и давай мочить всех подряд направо-налево.

Ворон зло зашипел:

— Держи автомат под рукой, и не вздумай спиной повернуться к этому козлу.

Атеист с усмешкой покосился на всклокоченную птицу, в глазах — сомнение. «Может действительно уже крыша едет. Вон, в башке шумит, как с тяжёлого похмелья, надо живчику хлебнуть.» Атеист достал фляжку, что подарил Молчун, на миг задержал руку, подумав о друге, и тут перед глазами всё потеменело, замерцало, как в грозовой туче. На миг разъяснилось, Атеист увидел два бездвижных силуэта. Что-то знакомое, где-то на задворках сознания мелькнула страшная догадка, он прогнал ее прочь. Напрягся, старательно вглядываясь, и… силуэты стали ближе. Атеист дернулся, узнав Молчуна, в голове зазвенело, как от удара чем тяжёлым, дыхание оборвалось. Парень перевёл взгляд на бездвижный силуэт рядом, он уже знал кто это… И тут пальцы Молчуна дернулись, сжались в огромный кулак, больше похожий на здоровую кувалду. Застывшее лицо дрогнуло, веки медленно приподнялись, и тут же рухнули, как нож гильотины. Атеист вздрогнул, кто-то отчаянно тряс, парень словно вынырнул из мутной воды, с удивлением посмотрел на Калькулятора. Тот все ещё цепко держался за плечо, с виду вроде дохляк, а хватка как у бульдога.

— Эй, парень, ты чего? То с вороной болтает, то бормочет под нос что-то! Ты точно в порядке?

— Я… кажется… видел, что Седого убили, а Молчун… Молчун еще жив. Надо найти их, и чем быстрее, тем лучше! — Атеист с удивлением слышал собственный голос, внутри хрипело, словно после долгого бега. — Я видел их…

Калькулятор шлепнулся на задницу, скривился от резкой боли, что ожгла ногу огнём, в глазах на миг промелькнул страх, так по крайней мере показалось Атеисту.

— Так ты сенс?

— Не знаю, в первый раз такое со мной.

Калькулятор опасливо огляделся, Атеист заметил, что собеседник побледнел. Ещё бы разобраться как этот дар работает. «Неужели Калькулятор и вправду мур, Умник или как его там?» Атеист все ещё вертел фляжку в руках. Фляжку Молчуна. Так. Точно…

Атеист поднялся, с задумчивым видом побрел внутрь дома. А вот и гранатомет. Повертел в руках, в голове гудело, как в топке паровоза — за пользование даром приходится платить здоровьем. Сосредоточился, чувствуя, как снова погружается в блеклую муть, вдохнул глубже. Перед глазами вновь замерцало, проступила сгорбленная фигура, Атеист без труда узнал Калькулятора. Снова жрет, куда только лезет, а Ворон настороженно следит, застыл на месте как чучело. «Как бы глянуть в прошлое Калькулятора?» Мысли еле ворочаются, в глазах мерцает все сильнее… И тут все прояснилось, Атеист увидел маленькую девочку лет восьми. Белое платьице испачкано в грязи, на лице грязные разводы от слез. Девочка всхлипывала и пряталась в невысоких кустиках, что тянули корявые ветки к пыльной дороге. Он почувствовал, что кто-то есть ещё. Кто-то ужасный, он чувствовал волны страха, идущие от ребёнка. Атеист напрягся, стараясь разглядеть хоть что-то, разглядел на дороге яркое красное пятно, что кровавым плевком выделялось на пыльной зелени вокруг. Пару долгих мгновений, и Атеист увидел машину, дверцы распахнуты. Немного приноровившись с даром, парень сумел приблизить картинку, как на видео. Задние колёса явно прострелены, покрышки в клочья. Рядом с водительской дверцей, лежит труп мужчины. Одет в легкую рубашку и ярко-зеленые шорты, явно новичок. Вместо лица — кровавое мессиво, кто-то всадил очередь в упор, вокруг на траве и на машине потемневшие брызги крови. Спереди машины какое-то шевеление, Атеист перенес туда «объектив» и… выругался в голос. Два подонка с поганой ухмылкой держали распластанную на земле плачущую женщину, та истошно кричала: «Лиза, беги! Беги!», пыталась вырваться. Но третий из ублюдков навалился сверху, задирая подол платья. Женщина отчаянно сопротивлялась, один из мерзавцов врезал жертве кулаком по виску, голова дернулась и истошный крик прервался. Навалившийся сверху, уже сосредоточенно двигал голой задницей, Атеист заскрипел зубами. И тут насильник остановился, смачно выругавшись.

— Ну и нахрен ты ее вырубил? Теперь как будто с бревном. Неее, такое мне не по кайфу.

— Тогда слазь, Умник, и жди, пока очухается. А мы с Кактусом не привередливые.

— А у нас же ещё Лизонька есть! — Насильник не спеша поднялся, жилистая рука сорвала с шеи женщины цепочку с медальоном, спрятал в нагрудный карман, и лишь затем натянул штаны. Его место тут же занял другой. Мерзавец наконец обернулся, но Атеист уже знал кто это… Умник, он же Калькулятор, медленно побрел к кустам, где пряталась маленькая девочка, светлое платье предательски белеет сквозь редкие ветки…

Атеист выскочил на улицу, как ошпаренный, клацнул затвором. Умник вскочил, вытаращил глаза, что-то пытался сказать, но губы не слушались. С трудом выдавил: «Я тебе жизнь спас!». Атеист угрюмо засопел, но оружие не опустил.

— Что у тебя в правом кармане? Нет, на груди!

— Ничего. Слушай, Атеист, — Умник уже вполне овладел собой, — не знаю, чего там тебе померещилось, но лучше б убрал автомат. — Он выставил обе ладони вперёд и вымученно улыбнулся.

— Руки! Руки держи, чтоб я видел! — Атеист шагнул вперёд, держа правой автомат, левой рукой рванул за нагрудный карман. Тот с треском оторвался, цепочка сверкнула блестящей змейкой. Та самая… Умник всё понял, в глазах Атеиста без труда прочёл приговор. Дернулся вправо, одновременно отталкивая дуло автомата в другую сторону. Атеист запоздало нажал на спуск, лишь одна пуля хватанула острым клыком за бочину Умника, остальные ушли мимо, подняв полоску пыли у того за спиной. Умник ухватился за автомат как клещ, рванул на себя, Атеист вцепился мёртвой хваткой, невольно шагнул вперёд. И тут Умник выпустил автомат, резкий тычок локтем и Атеист, клацнув зубами, отшатнулся. Удар выдержал, но в глазах потемнело, а челюсть заныла, рот быстро наполнился кровью. Умник снова дернул автомат на себя, тот выскользнул из немеющих пальцев Атеиста, парень не растерялся — прыгнул на противника, не давая развернуть оружие. Грохнулись обземь, оба злобно сопят, Атеист сумел добраться до спускового крючка, высадил оставшиеся патроны. Умник выпустил ставший бесполезным автомат, потные пальцы сдавили шею Атеиста, тот захрипел, тоже вцепился в глотку в ответ. В глазах темнело, держался из последних сил, но они не бесконечны. Все темнее и темнее, только оскаленные зубы Умника блестят. И тут по щеке шлепнуло крылом, Атеист вздрогнул от неожиданности, а Ворон сделал два резких тычка клювом и перебрался к парню на плечо. Умник заверещал, как недорезанный поросенок, ладони закрыли разодранные глазницы, сквозь пальцы запузырилась ярко-алая кровь. Ворон брезгливо сплюнул, обтер крылом клюв.

— Ну и гадость эта ваша заливная рыба!

Атеист тяжело поднялся, с трудом восстанавливая дыхание, поверженный противник катался по земле, как пес перед бурей, истошно вопил, дрыгал ногами, как маленький ребёнок. Ворон нетерпеливо проворчал:

— Да добей ты уже эту падаль! Я б сам, да неохота об дерьмо снова клюв марать.

Сменил магазин, затвор оглушительно лязгнул, Умник тут же заткнулся, настороженно прислушиваясь.

- Атеист! Не надо! Не надо!

Атеист сплюнул, во рту до сих пор солёно от крови, вскинул автомат и молча разрядил полрожка в подонка. Развороченная грудь вспухла алыми буграми, ладони безвольно соскользнули с обезображенного лица. Атеист отступил на шаг, под ногою блеснуло, он поднял цепочку с медальоном. Осторожно раскрыл, две маленьких фотографии — светловолосого мужчины и ангельское личико маленькой девочки. Внутри прожгло холодом, сердце дрогнуло, на глазах невольно блеснули слёзы.

— Блядство какое-то… — стиснул зубы до скрежета. Наконец, выдохнул: — Пошли, птица, задержались мы что-то здесь…

 

Глава пятая

— Опоздали! Монах, точно здесь?

Сенс растерянно кивнул, долго шарил по округе взглядом, шевелил беззвучно губами, наконец, подошёл к столпившемся вокруг мертвого Змея мурам, глаза словно две льдинки, застыли от страха.

— Э, ты чего?

— Я чувствую страшную силу и мощь. Новичок, он не прост, но не знает ещё своих возможностей… — Монах побледнел, стал белее мела. — Прости, Череп, но дальше нам не по пути… Мой тебе совет — оставь его…

Череп набычился, процедил сквозь зубы:

— Скажи хоть в какую сторону он двинул?

Сенс махнул рукой на закат, с небывалой резвостью развернулся и зашагал прочь, широкая спина в чёрном одеянии стремительно удалялась, а муры внимательно и с тревогой косились на вожака. Череп молчал, серые глаза со злобой сверлили Монаха, но когда один из муров вскинул автомат, он отрицательно покачал головой.

— Пусть идёт.

— А мы?

— А мы найдём этого Атеиста, пусть хоть самим дьяволом окажется. Иначе Казимир нас на фарш пустит.

— А чего столько кипиша из-за какого-то новичка?

— Там какие-то терки с внешниками, если не найдём — у Казимира проблемы будут, а нас уж точно замочат. Так что руки в ноги, жопу в горсть и погнали.

— А ты уверен, что мы правильно идём? — Ворон, круживший под облаками, облюбовал для мягкой посадки плечо Атеиста. — Кластер левее начинается.

— Не знаю, но уверен. Тянет меня… Ты б слетал, глянул — что там впереди.

— Я тебе чё — беспилотник? Да шучу, не хмурься, сейчас сгоняю. Живчика бы…

Атеист на ходу достал фляжку, налил крышку, Ворон поспешно плюхнулся на руку, когтистые лапы цепко обхватили запястье, словно браслетом. Торопливо высосал, смачно крякнув, вернулся на плечо.

— Полегчало?

— Ага. Вот теперь можно и на разведку слетать!

Оттолкнувшись, взмахнул крыльями, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, превратившись в чёрную точку на красном полотне закатного неба. Атеист зябко повёл плечами, под ногами и в башмаках омерзительно чавкало, дождь стих чуть меньше часа назад, но с чахлых деревьев, что окружили поляну, всё ещё шумно капало. Атеист шел по краю, далеко выходить на открытое пространство не стал, мало ли. Береженого…

Ворон свалился с небес, как бомба, спикировал на плечо, Атеист аж покачнулся.

— Там слева наперерез штук двадцать бегунов. И пара лотерейщиков!

— Далеко?

— Метров триста. Во, слышишь?

Атеист и вправду уловил далекий хруст веток, чуть позже затрещало ближе и громче, звук похож, как будто в костер бросили охапку сухих веток. Как назло, быстро темнело, через минут двадцать темень наступит, хоть глаз выколи.

— Успеем проскочить?

— Вряд ли! Они полосой идут, как саранча.

— Чёрт возьми! А чего ж ты их до этого не видел что ли?

— Там лес погуще, одного-двух заметил, думал одиночки на свежак идут.

Ворон суетливо топтался по плечу, жёлтые глазки светят, как две искорки в сгущающихся сумерках, наконец сорвался, полетел бесшумно, как сова. Выбора у Атеиста нет — придётся двигать в свежий кластер. А если уж Седой с Молчуном там пропали, то куда уж ему…

Нестись в темноте через, хоть и чахлый, но лес — занятие малоприятное. Атеист с холодком в душе ждал, что останется без глаза, а то и двух, со всех сторон к беглецу тянутся корявые ветки. Шум за спиной не стихал, но и не становился громче, зараженные почуяв, что свежак уже совсем рядом, прибавили скорости. А может, почуяли Атеиста, чёрт знает, как у этих тварей с нюхом.

Лес расступился, в сотне шагов выросли корпуса какого-то завода. Атеист стрелой пересек открытое пространство, с разбегу подпрыгнул и уцепился за верх бетонной стены, что убегала в обе стороны на добрую сотню метров. Кое-как перевалился, хорошо, что сверху нет колючей проволоки. Стараясь не шуметь, сполз на другую сторону, огляделся насколько позволял скудный свет звездного неба. Тёмные коробки цехов, ни огонька, ни звука. Только из-за стены донесся треск веток, но он вскоре стих, зараженные явно выбрались из леса. Бетонное ограждение хоть и выглядит внушительно, но против серьёзных тварей — смех да и только, потому Атеист двинулся вглубь территории, может найдётся укромное местечко. Лишь бы и по эту сторону не наткнуться на зараженных… Ворон пронёсся над головой, лихо развернулся и шмякнулся на плечо.

— Там, вон слева, видишь, домик. Весовая, кажется. Там точно кто-то есть, огонёк мигнул пару раз из-за занавески.

— Зараженный?

— Да вряд ли, вроде свечка горит, а мертвяки со спичками вряд ли дружат.

— Тогда гляну кто там. А ты посмотри, что за забором.

Ворон молча растворился в ночи, лишь тихо шелестнули перья крыльев. Атеист двинулся к весовой, щелкнув предохранителем, старался идти бесшумно, но под ноги без конца бросались осколки стёкла, ветки, мелкие железяки. Плюнув с досады, Атеист пошагал уже не таясь, но заходил со стороны глухой стены, чтоб не пальнули через окно. Толкнул дверь — заперта. Неужели его визит остался незамеченным? Пригнувшись, подкрался вдоль стены к окну, с напряжением ожидая выстрела. Тишина. На окне внушительная решетка из толстой арматуры, от серьёзной твари, конечно, не спасёт, но неплохо, неплохо. Дверь тоже впечатляет, металл толстый, не весовая, а бомбоубежище. Окно завешено чем-то, но внизу и правда пробилась полосочка света. Атеист присел, постарался заглянуть что внутри, но свет тусклый, явно свеча. Подождав несколько секунд, вернулся к двери. Вроде постарался стучать потише, но в вязкой тишине прогрохотало так, словно бил кувалдой. Внутри тишина, Атеист уж повернулся уходить, взломать явно не выйдет, да и смысл. Но из-за двери послышался испуганный девичий голос:

— Кто там?

Атеист застыл от неожиданности, ждал чего угодно, но не этого, не нашёл ничего умного, чем пробормать растерянно:

— Я. — И уже спохватившись, добавил, — Атеист. Откройте, не бойтесь я вас не обижу.

Минуту царила абсолютная тишина, Атеист не знал, как быть дальше — и просто уйти — глупо, и ломиться внутрь тоже как-то нелепо. Вдруг приглушенно звякнуло, и с тихим скрипом дверь отворилась. В бледном свете свечи на пороге показался тонкий девичий силуэт, испуганные глаза блеснули тревогой и смутной надеждой. Атеист почувствовал, как в горле разбух ледяной комок, надо бы что-то сказать, но губы словно онемели. Девушка тоже молчала, решимости хватило только отпереть дверь, а как быть дальше — неясно, она тихо отступила назад, Атеист неуверенно шагнул внутрь. Не стал разглядывать девушку пристально, отметил лишь что у хрупкой блондинки довольно милое личико, одета в спецодежду, что совсем не скрывает стройной фигуры. Жалкий огарок свечи на письменном столе с трудом освещал середину комнаты, отгоняя подступающую со всех углов темноту. Обстановка конторская — стол, стеллажи с папками, слева под окном старый диван, застеленный спецовками, такая же куртка весит на окне, в углу ещё один столик, там, если Атеист верно разглядел — электрочайник и посуда. Звучно тикают настенные часы, в тишине звучит довольно громко. Девушка испуганно задышала, затрепетала, как птичка, Атеист наконец сообразил, поспешно убрал автомат за спину.

— Не бойся, я не бандит.

— Кто ты? Откуда у тебя оружие? Что здесь вообще происходит?!

За спиной захлопотало, в комнату впорхнул ворон, привычно брякнулся на плечо.

— Я там, значит, жизнью рискую, а он тут с девками крутит! Ну ты и ушлый, Атеист!

— Хорош трепаться, что с зараженными?

— Да ничего, поглазели на стенку да пошли в обход. Один лотерейщик только, там где ты перелез, долго топтался, всё нюхал чего-то. Ты там, случайно, не псыкнул от страха?

— Нет, все сухо как видишь!

Девушка медленно отступила на пару шагов, глаза округлились, стали не хуже, чем у совы. Атеист запоздало сообразил, что со стороны выглядит довольно странно — она-то не слышит, что ворон говорит.

— Ты псих!

— Постой! Ещё раз прошу — только не пугайся, и выслушай меня. Как тебя зовут?

Чуть помолчав, девушка все-таки ответила:

— Ксения!

— Ксюш, ты наверняка заметила, что окружающий мир, мягко скажем, отличается от привычного?

— Ну не дура, вижу.

Атеист отвернулся к двери, лязгнул задвижкой, потом медленно снял с плеча автомат и отставил в угол. Ксения опустилась на диван, держалась настороженно, Атеист чуть помедлив, сел рядом. Он постарался рассказать всё, что знал сам об этом мире, девушка слушала недоверчиво, косилась на Ворона, что тихонько дремал у парня на плече, словно тот мог подтвердить слова Атеиста. Огарок почти истаял, когда парень закончил.

— И что… это… это навсегда?

— Да, Ксюш… Кстати, вот, выпей.

— Фу, что это?

— Пей, говорю, это лекарство. Голова перестанет болеть.

— А откуда ты знаешь, что у меня болит голова?

Ворон, до этого вроде бы дремавший, хмыкнул иронично:

— Да у вас у всех, как дело к ночи, так сразу голова болит…

Ксения сделала осторожный глоток, скривилась, как от лимона, косясь на Атеиста, выпила ещё чуть-чуть.

— Бяяяя, ну и гадость! Меня сейчас вырвет!

— Потерпи, сейчас станет лучше.

Ворон перелетел к окну, попросил Атеиста отодвинуть куртку. Стёкла нет, пернатый без труда юркнул сквозь решетку, уже с улицы донеслось хриплое карканье:

— Погляжу, как там обстановка, не боись, до утра заглядывать не буду. — Хмыкнул весело, — Времени-то не теряй зря, я ж вижу, как глаза горят!

— Что он там прокаркал?

Атеист смущенно пробормотал:

— Полетать решил перед сном, чтоб спалось лучше. На улице будет спать, он же птица вольная.

Фитилек свечи затрещал, пламя задрожало, длинные острые тени заколыхались радостно, вот-вот огонёк погаснет. В последний раз пыхнуло и свеча потухла, в комнате ещё сильнее запахло расплавленным парафином. Девушка ойкнула, Атеист тоже вздрогнул, когда по глазам ударила темнота. Просидев несколько секунд в тишине, предложил:

— Утром договорим, я уже с ног валюсь, если честно. Я на полу лягу, не бойся, приставать не буду.

Ксения молчала, Атеист поднялся уйти, и тут на запястье ощутил тёплые и немного дрожащие пальцы.

— Не будешь приставать, говоришь? Жаль…

Уснули уже под утро, вдвоём на полу…

Снилась погоня. Атеист мчится по заросшему высокой путанной травой логу, с трудом выдирая ноги из зелёных сетей. В груди клокочет, он задыхается, но упрямо продолжает бежать. Потому как за спиной, оглашая окрестности хриплым урчанием мчится целая свора зараженных. С десяток бегунов, если не больше, несутся, как сайгаки по степи, Атеист рвется из последних сил, но чувствует, что настигают. Над головой хрипло закаркало воронье, и вдруг одна из тварей прыгнула на спину, Атеист полетел кубарем, тварь навалилась сверху, острые зубы вцепились в плечо, парень заорал от боли… и открыл глаза. Мгновение ещё соображал, спит он или это наяву, но хриплое урчание стало громче, а боль в плече реальной и жгучей. Карканье сложилось в слова, но он уже и сам понял, что произошло. Отпихнул от себя урчащую Ксению, где-то в глубине души ещё тлела надежда, что это сон… Вскочил на ноги, Ксения, вернее, уже не она, а кровожадная тварь, медленно поднялась. Автомат сам прыгнул в руки, сухо щелкнул предохранитель.

— Прости, Ксюша…

В тесной каморке громыхнуло так, что вылетели остатки стекол в раме, а настенные часы сорвались со стены. В ушах зазвенело, Атеист вышел на улицу, шатаясь как пьяный, без сил шлепнулся на задницу, подтянув к животу колени, положил голову и обхватил вспотевшими ладонями, дрожащие пальцы скрестились на затылке. Ворон хотел сказать что-нибудь в утешение, потом передумал, в такие моменты лучше побыть одному. Но Атеист сам подал голос:

— Ворон, зачем все это?

— Что?

— Ну все это, весь этот чертов Стикс? Все эти твари, иммунные, вся эта бесконечная мерзость… кровь… зачем? — голос сорвался, глаза покраснели, и Атеист отвернулся, дабы не показать предательских слез. После затянувшегося молчания Ворон хрипло откашлившись, произнёс:

— Знаешь, у меня есть своё предположение, но… это всего лишь предположение…

— Говори!

— Когда-то давно мне попала в руки одна книга. — Ворон задумчиво потер кончиками перьев крыла клюв. — Не помню точно, как звали автора, вот никогда не запоминаю… не запоминал названий и авторов. А книги… книги любил ужасно… Так вот, там речь шла о мире-полигоне, где сверхраса какой-то космохрени выводила новую породу людей. Дескать, погрязли людишки в дерьме, надобно их породу очистить, пусть выживут самые сильные и шустрые. Естественный отбор в ускоренном режиме. И тот, кто уцелеет, вернется в родной мир после апокалипсиса, чтобы начать новую цивилизацию. Как знать, может и с нами делают что-то подобное. Научились же внешники сознание переселять, вот как мне, может и в родной мир также как-нибудь можно будет вернуться… Вообщем, чтобы не случилось, парень, иди до конца! А сдохнуть мы всегда успеем…

— Надо Молчуна найти, а там уже решим, что да как дальше…

Атеист достал фляжку, пальцы сжали прохладный металл, сосредоточился, стараясь не думать о Ксении. Сознание медленно потускнело, перед глазами заколыхалось, словно мираж из пустыни возник знакомый силуэт. Молчун медленно брел по дороге, с трудом волоча непослушные ноги. Атеист покрутил взглядом вокруг, слева какая-то канава, полная зазеленевшей воды, дальше за ней до самого горизонта тянутся ровные ряды засохших кустов, справа же несколько покосившихся домов, не больше десятка, кое-где от ветхости провалена крыша. Атеист снова перевёл взгляд на Молчуна, лицо в потемневших разводах, лоб перечеркнула огромная ссадина, правое плечо покрыто засохшей коркой крови, рука безвольно повисла, как веревка. Лицо смертельно бледное, Молчун не смотрит по сторонам, просто шагает вперёд.

— Чёрт, не пойму где он, неужели разминулись?!

— Что видел?

— Какую-то канаву с зелёной водой, и засохшие деревья, вернее кусты, они рядами были посажены. А через дорогу поселок — домов десять, древних, как дерьмо мамонта.

— Сейчас гляну! — Ворон сорвался, как крылатая торпеда, вмиг ушёл в небеса, превратившись в маленькую чёрную точку. Атеист побрел к стене завода, неуклюже взобрался, тело словно налилось свинцом, уселся свесив ноги. Думать ни о чем не хотелось, безразличие ко всему навалилось на плечи, заставляя горбиться, если б не Молчун, друзей бросать нельзя, Атеист скорее всего пустил бы себе пулю в лоб. Смерть, которую до этого боялся, сейчас казалась избавлением, желанной наградой. Мутило от голода, да и от пользования даром силы тоже тают, как снег на солнце, Атеист только сейчас осознал, что его, даже сидящего, качает. Так недолго и грохнуться, Атеист выпрямился, расправил плечи и как раз вовремя — на правое, тяжело отдуваясь, шмякнулся пернатый.

— Есть!

— Нашёл?!

Ворон гордо выпятил костлявую грудь:

— А ты сомневался?! Километров пятнадцать на север. Только это… там стайка зараженных тусуется…

— Серьёзные?

— В основном бегуны, харь тридцать, но и штук пять отожравшихся…

— А обойти?

Ворон печально вздохнул, огонёк в глазах потускнел, Атеист понял, что дело швах.

— Обойти-то можно, только крюк выйдет звездец какой. Справа скоро начнутся болота, и тянутся хрен знает до куда, может и можно пройти, но пока тропку нащупаешь… А слева, слева уткнешься в большое озеро, если обходить — ещё больше крюк. Да и… зараженные идут в ту же сторону, что и Молчун, пару часов — и догонят…

— Чёрт! Тогда остаётся только один вариант.

Ворон хитро прищурился:

— Ты вон про ту бандуру?

— Ага. Надо только малость усовершенствовать…

— Машина-зверь! — Атеист похлопал по рулю, нажал на педаль газа, «ЗИЛ» довольно зарычал, с аппетитом хлебая бензин. Наскоро примотанная проволокой сетка из арматуры — смутное подобие «кенгурятника», послужит защитой для радиатора. Жаль времени нет, укрепить бы ещё кабину… Повезло, что бак почти полный, да еще и ключ в замке, не пришлось ломать голову, как завести этот драндулет. Ворон полетел впереди машины метрах в пятидесяти, указывая дорогу получше, хотя называть эти колдобины дорогой… На шум двигателя от дальних цехов побрели зараженные, кто-то медленно ковылял, кто-то двигался уже побыстрее. Странно, что на звук выстрелов никто не приплелся. Атеист проскочил заранее открытые ворота, оставив тварей далеко позади. Двигатель работал ровно, при беглом осмотре вроде ничего серьёзного не увидел, хоть бы не подвел в нужный момент. Чужая машина — она и есть чужая машина. Колёса шустро вертелись, наматывая циферки на спидометре, и мало-помалу Атеист приловчился лихо объезжать особо страшные ухабы, грузовик скрипел, но упрямо несся вперёд. Справа вынурнула зелёная лужа, что быстро расползалась, спеша к горизонту. К запаху бензина примешался аромат болотной сырости. Печально квакают лягушки, даже сквозь рев двигателя слышно. Под колёса прыгнула дорога, две пыльных полосы спешили вдаль, зовя за собой. По бокам пошли чахлые кусты, но чем дальше, тем гуще. Через километров пять по бокам выросла сплошная стена колючего шиповника, кое-где над ними высились куцые макушки осин. Дорога запетляла, Атеист сбавил газ и тут из-за поворота вылетел Ворон, истошно вереща, он бросился в кабину и проорал в самое ухо:

— Метров двести до зараженных. Жми!

— Понял! — Атеист кивнул, покрепче стиснул баранку и надавил на газ. «ЗИЛ» понесся, сшибая, как меч, тянущиеся к дороге ветки. Атеист с напряжением всматривался вперёд, дорога тесная, не дай бог встретится брошенная машина, ломиться, как кабан через кусты, опасно — грузовик конечно мощный, но не вездеход. А вот и первые бегуны! Не сбавляя хода, Атеист чуть подправил влево, чтоб пронестись мимо тварей. Хоть и укрепил морду грузовика, но лишний раз рисковать не стоит. Лишь одного зацепил крылом вскользь, тот отлетел в сторону, размахивая конечностями. Через метров полста бегуны шли толпой, тут уж не объехать, зараженные разлетелись, как кегли в боулинге. Правую часть лобового заляпало темно-бурой кровью, Атеист чертыхнулся, но малость успокоился, оказалось, не так уж и сложно. Не тут то было… Вначале он подумал, что в правый борт жахнули из гранатомёта, и лишь пару секунд спустя разглядел в осколках бокового зеркала огромную тушу, что проворно карабкалась в кузов. Борт смяло, словно грохнулось огромное дерево. Жуткий скрежет и в кабину нырнула огромная когтистая рука, пропоров металл, словно гнилую ткань. Атеист прижался к двери, тут же внутрь скользнула вторая лапа, натужно заурчав, тварь разворотила верх, как коробку с новогодним подарком, Атеист увидел оскаленную довольную рожу, вскидывая автомат и палец утопил спусковой крючок. Тварь заверещала, отшатнулась, словно в харю плеснули кипятком, в кабину хлынули ручьи тёмной крови. И тут второй удар, уже в левый борт.

— Да чтоб тебя! — Атеист стиснул зубы, педаль в пол, «ЗИЛ» заревев, как раненый бык, понесся со свистом. Первая тварь грохнулась на кабину, оскаленная голова ввалилась внутрь через прореху в крыше, Атеист дернулся от страшного зрелища, бросив руль, спешно менял магазин. Мертвую тварь выдернуло, как репку из сказки, ее место тут же занял монстр пострашнее. Трясло неимоверно, Атеист все ещё копался с магазином, когда тварь радостно заурчав протянула измазанные кровью лапы. И тут неуправляемый грузовик свернул с дороги, подскочил на колдобине, Атеист подлетел, смачно приложившись башкой о потолок, а автомат выскочил из рук, и, жалобно звякнув, улетел в другую сторону кабины. Машину закидало из стороны в сторону, тварь отвлеклась, стараясь удержаться на ногах. Грузовик набирал скорость, Атеист только сейчас сообразил, что идут на спуск, где-то вдалеке блеснуло зеркало озера. Тварь приловчилась стоять в скачущем кузове, половина туши протиснулась в кабину, но Атеист уже дернул ручку двери и сиганул в сторону. Об землю приложился не слабо, но ждать, когда полегчает — некогда, зараженные уже спешат на грохот все убыстряющегося грузовика. Атеист подскочил и рванул в сторону, подальше от широкой полосы поломанных кустов. Без оружия чувствует себя беспомощным ребёнком, подхватил с земли увесистую палку, хоть не с голыми руками подыхать… Донесся звук смачного удара, где-то вдалеке раздался отчаянный рев покалеченной твари. Атеист поспешил прочь, надо догнать Молчуна, без машины и сложнее, и проще — можно идти напрямик, через эти чертовы заросли. Захлопали крылья, Атеист даже не стал поднимать головы, и так ясно, кто это.

— Держи, разиня!

Под ноги шмякнулся автомат, Атеист тут же отбросил палку и схватил родное оружие.

— Спасибо, Ворон! Как ты его утащил-то?

— Ну пришлось попотеть, конечно. Я думал, ты вместе с грузовиком в лепешку расшибся.

Атеист хмыкнул:

— Значит, не доехал «ЗИЛ» до озера?

— Не-а! Там, на берегу дерево сухое стоит, хм… стояло…

— Ясно. Твари все туда ушли?

— Да вроде бы. Бродят вокруг машины с умным видом, как гаишники, не поймут, куда ж ты делся.

— Тогда валим!

— Да точно грузовик был. Я ж слышал, Череп!

— А куда делся? Тут же одна дорога, уже сутки здесь кружим!

— Может заглох? Или нас услышал и с дороги свернул?

— Вроде орал еще кто-то. Опа, смотри, смотри! Я ж говорил — свернул он, стопудово это наш хмырь, почуял сука!

— Комар, охраняешь машины, остальные за мной! Далеко он не уехал, тут и на танке хрен пройдешь…

Выбрались наконец на дорогу, вернее выбирался-то один Атеист, Ворону дороги не нужны. За спиной загрохотало, донеслись отчаянные крики, парень переглянулся с пернатым спутником.

— Это ещё кто?

— А хрен его знает! Кто-то нарвался на зараженных.

Ворон уселся на плечо, вытянул шею, прислушиваясь.

— Человек шесть-семь, все с автоматами. Хана им, там ещё три горошника остались, порвут, как Тузик грелку.

Кусты стремительно редели, открывая холмистую даль, дорога, до этого стрелой прорубившая заросли, запетляла, причудливо извернувшись, круто повернула вправо. Атеист вынул фляжку — хлебнуть живчика и заодно глянуть, где Молчун. Привычно помутнело, Атеист вгляделся, наводя резкость, помаленьку картинка улучшилась. Молчун лежит на спине широко раскинув руки, веки опущены, чуть подрагивают от яркого света, могучая грудь медленно поднимается, затем опадает с хриплым выдохом. Значит, жив. Атеист напрягся, стараясь почувствовать расстояние, и с удивлением понял, что Молчун уже рядом, если не ошибся, вон за тем холмом, в ложбине.

— Ворон, слетай, глянь вон там, — Атеист дрожащей рукой указал направление, — а я посижу маленько, чет сил нет.

Пернатый послушно сорвался с плеча, Атеиста качнуло, мог бы и полегче стартовать. Сел на пыльную траву, в голове клокочет, как в котле с кипящей водой, сердце шумно бухает, сбивая и без того хриплое дыхание. Тянет в сон, веки налились свинцовой тяжестью, но дремать нельзя, нельзя, нель… зя… Атеист засопел, голова медленно склонилась на грудь, таким его и застал запыхавшийся Ворон.

— Э, хорош харю плющить! Подъем! Там кореш твой на последнем дыхании.

— Что? — Атеист вскинул затуманенную голову, заморгал часто-часто, словно в глаза сыпнули песку. Автомат уже в руках, сам не заметил, когда схватил. — Ааа, ты! Нашёл?

— Ага, только видок у него неважный, если честно. Не жилец он, кажись…

— Не каркай!

Ворон только хмыкнул в ответ. Атеист поднялся, тело заныло, требуя отдыха, суставы затрещали, как у столетнего старика. Медленно побежал, сберегая и без того неважные силы, Ворон поднялся повыше, в ясную небесную синь, оглядеться насколько получится. На подъём бежать тяжело, Атеист захрипел, дышать тяжело, проклятый холм никак не кончится. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем парень взобрался на вершину. Глаза жадно зашарили по открывшейся ложбине, слева и справа её также поджимают два холма, поросших мелкой курчавой травой. Посередке низины маленькое зеленое болотце заросшее камышом и рогозом, вблизи воды трава мясистая и изумрудно-зеленая, а чем дальше к подножиям холмов — тем мельче и жестче. Но Молчуну сошла и такая, или же не удержался на спуске, скатился, да так и остался лежать не в силах подняться. Атеист лихо сбежал вниз, в ушах засвистел ветер, даже Ворона опередил. Молчун лежит, ничего не замечая, лицо бледно-желтое, как у покойника. Атеист зашарил пальцами на шее, отыскивая пульс, черт, да где же он?!

— Иди нахрен — щекотно! — Молчун отпихнул руку, и открыл глаза.

— Фу ты, блин! — Атеист облегченно выдохнул. — Живой?!

— Вроде да. Но это ненадолго!

— В смысле?!

Молчун не ответил, с трудом и с помощью Атеиста, сел, тяжело выдохнул. Из лопнувшей корки на шее заструилась темно-вишневая кровь, и на груди проступило багровое пятно.

— Ты б лежал лучше…

— Заткнись и слушай! Времени у меня мало. Я скоро сдохну, заткнись пожалуйста и не перебивай. У меня к тебе просьба, парень. Последняя… Доберись в Цепочку, это такой большой стаб на Западе, в Северном звене найдешь Валдая, запомнил? Передашь, что Канистра и Тухлый — предатели. И вот это отдашь, чтоб поверил. — Молчун достал из-за пазухи коробочку, туго обмотанную целофаном и вдобавок скотчем. — Только не потеряй! Всё запомнил?

— Добраться до Цепочки, в Северном звене найти Валдая, и предъявив это, — Атеист подкинул коробок на ладони, — сказать, что Тухлый с Канистрой предатели. Ничего толком не понял, но запомнил.

— Ты главное Валдая найди и передай, а понимать не обязательно.

— Ты погоди помирать-то раньше времени, сам ему и передашь.

— Нет, братан, в этот раз мне конкретно не повезло. Исчерпал я свой дар в прошлый раз, помнишь Седой все удивлялся, как это я выжил. У меня дар ускоренной регенерации, главное, чтоб мозг цел остался. Но в прошлый раз я его по максимуму использовал и даже больше. Не думал, что так скоро в новую мясорубку попаду, не восстановился. — Молчун устало прикрыл глаза, тяжело вздохнул. — Хороший ты пацан Атеист, мой тебе совет — оставайся в Цепочке, там более-менее нормальная жизнь, главное постарайся как можно быстрее туда попасть.

— А как мне найти-то ее?

— Иди на запад, как попадется нормальный стаб, поинтересуйся невзначай, дескать, фух… дескать, идёшь насчёт контракта. Тебе объяснят. Фу, как же мне херово…

— Молчун… Молчун! Молчун, твою мать! Ну как же… так…

Тело Молчуна обмякло, он повалился на спину, помутневшие глаза с безразличием следят за плывущими облаками. Атеист опустился рядом, хотелось биться головой, реветь, кричать в бешенстве, но он упорно хранил молчание, лишь сильнее стиснул зубы. Раскисать нельзя, земля не хочет отпускать, но он поднялся, побрел прочь, шатаясь как пьяный. Затем вернулся, натаскал камней, закрыл мертвого друга, посидел рядом с могилой, переводя дух, и вновь пошёл на закат. Багровое солнце уже не слепило, ярко-красные лучи подсвечивали снизу хмурые тучи, отчего те стали похожи на пропитанные кровью клочья ваты. Атеист брел не раздумывая о будущем, исполнит последнюю просьбу, а там уж видно будет. Если исполнит конечно…

 

Глава шестая

— Точно ушли?

— Да точно! Я на всякий случай ещё круг дал — нет никого. В первый раз вижу, что внешники так глубоко на запад прутся. Их там сотни две, не меньше.

Атеист приподнял голову из травы, с опаской поглядел на пыльное облако, что медленно удалялось на запад. Тело тихонько заныло, не хочет лежать без движения на животе, и так уже полчаса валяется, как бревно… Хорошо что сообразил идти в стороне от дороги, иначе засекли бы снующие впереди колонны беспилотники.

— Ладно, Ворон, двинули! Блин, придётся ещё правее брать, знать бы наверняка, куда это внешники прут.

— Серьёзный замес будет, как бы под раздачу и нам не отгрести. Ну тебе, вернее.

Атеист уже поднялся, хмыкнул недоверчиво:

— А тебе прям не грозит?

Ворон трепыхнул крыльями, устраиваясь поудобнее на плече, состроил скромную мордочку:

— Да кому нужна безгрешная птица?

— Ну, ну — безгрешная… так я и поверил.

Ворон каркающе рассмеялся:

— Ну ладно, ладно. Пусть кинет в меня камнем тот, кто без греха…

Дорога, вернее направление на запад медленно идёт по пологому подъёму, ярко-зелёная и мясистая трава сменилась тонкими колючими былинками. Идти стало труднее, ботинки изрядно обтрепались, сквозь прорехи тычет в подошву сухая трава. Редкие чахлые кустики остались за спиной, Атеисту неуютно, он как на ладони. Лишь далеко впереди бледно зеленеют заросли мелкого кустарника, но до него ещё пилить и пилить. Ворон наконец-то замолк, то ли язык натер, то ли дремлет. Во рту сухо, как в пустыне, но живчика осталось мало, надо экономить. Скоро стемнеет, солнце зависло в шаге от горизонта, но печет неимоверно, одежда вымокла насквозь от пота. Ворон встрепенулся, огляделся испуганно.

— Где мы?

— Судя по-всему — в аду, — Атеист смахнул тыльной стороной ладони дрожащие капли пота со лба, что уже норовили слится в соленый поток.

— А, это тепляк — кластер такой. Бывает… Зато зараженные не попадутся, не любят они аномалии.

— Ты бы все-таки полетал, поглядел, что вокруг творится!

Ворон недовольно забормотал, даже скорее сердито, потряс крыльями, разминая затекшие косточки, и наконец сорвался с плеча. Щеку обдало горячим потоком воздуха, словно в бане, пернатый поплыл в воздухе, лениво и неторопливо размахивая крыльями. Атеист поправил ремень автомата, устало вытер от пота лицо и снова пошагал на закат. В ботинки набилась земля, противно липнет к пальцам. Атеист чертыхнулся, опустился на раскаленную, как сквородка, землю, аккуратно стянул еле живую обувь. Ворон вернулся быстро, Атеист не успел даже вытряхнуть второй ботинок.

— Уходим! Быстро!

— Что случилось?

— Потом! Да живее ты!

Атеист рванул в обратную сторону, с ботинком в руке, не дай бог убьют, вот посмеются то… сволочи. Автомат хлещет по спине, словно подгоняя, парень поднажал, кривясь от боли, когда в босую ногу впиваются колючки. Закусив губу поднажал ещё, только куда бежит-то, кругом, ровная как хоккейная площадка степь! Ворон сбавил скорость, заманеврировал, наконец устало плюхнулся на плечо.

— Тормози, кажись, пронесло!

— Да что там, млять?!

— Да ничего особенного — так… с десяток зараженных. Правда, парочка из них — руберы, так что ты со своим автоматиком точно не боец. Но их больше привлекла весело грохочущая колонна внешников, глаз прям не сводят. Сейчас следом двинут, темноты дождутся — и понеслась.

Атеист наконец-то обулся, выпрямил спину, та заныла, отбитая автоматом. Смачно сплюнул под ноги, вернее попытался, но во рту густая липкая тянучка, словно разгрыз тюбик клея.

— Блин, и чего, ещё больше крюк делать?

— Ну да, или ты желаешь подружиться с руберами? Не советую!

— Да знать бы ещё — правильно ли идём, то есть иду, ты то на мне едешь, сволочь пернатая!

— Правильно!

— Откуда такая уверенность? Э, ты чего клюв воротишь? Знаешь что-то, так говори!

Ворон и правда старательно отводил взгляд, жёлтые глазки стыдливо потускнели, словно села батарейка. Выхрипнул наконец:

— Я знаю, где Цепочка…

— А чего молчал?

— Не все так просто. У меня там… ну как тебе сказать… как бы… жена вообщем.

Атеист шумно выдохнул, дышать тяжело от затрепыхавшегося от злости сердца.

— А какого хрена молчал?!

— Да такого!… Что не хочу… не хочу я туда идти. Что я там… Постучу, сука клювом в стекло — здравствуй, дорогая, твой муж нарисовался, хрен сотрешь! Зачем я ей такой?! Зачем? Уёбище лесное! Ладно бы покалеченный, тут и это не страшно, все равно отрастет со временем! Но я — птица, млять, птица! И что? Как мне быть?! Я ж ей даже сказать ничего не смогу… А потом… когда ей надоест ждать… найдёт кого-нибудь… а я… я все это… видеть… Как она… с другим…

— Ну… блин… прости, даже не знаю… Чёрт, час от часу…

Несколько минут молчания, наконец Ворон решительно выдохнул:

— Хрен с ним, пошли! Повидаю хоть её, да и тебя, дурака, бросать негоже.

— Сам дурак. — Атеист чуть улыбнулся, насколько позволили потрескавшиеся от жажды губы. — Эх, пожрать бы ещё чего-нибудь.

Уже к ночи вышли к безлюдному поселку, с виду явно недавно в Стиксе — все окна и двери целы, такое ощущение, что местные просто исчезли, как сейчас тают на глазах лучи закатного солнца. Но тишина может быть обманчива, может быть какая тварь, из тех что посмышленней и поздоровее уже наблюдает за усталым путником с птицей на плече. От таких мыслей Атеисту стало не по себе, зябко дернул плечами, потревожив мирно дремавшего спутника.

— Ты чего?

— Да ничего! Хватит дрыхнуть, смотри лучше в оба!

Ворон обиженно засопел, но глаза настороженно шарят по округе. Вроде всё спокойно. Атеист двинул к крайнему дому, но Ворон запротестовал:

— Ну и чего ты туда поперся? Халупа какая-то, явно алкаш какой-то живет… жил. Вон лучше туда пошли, смотри какой особнячок, и на возвышенности стоит, весь посёлок как на ладони будет.

— Ага, только не видно уже ни хрена!

— А ты на ощупь, на ощупь… если заурчит что — знать мертвяк.

— Иди ты к черту! Ещё… ещё накаркаешь!

Ворон хмыкнул:

— Ну, ну!

Атеист потянул за ручку двери, та послушно распахнулась, заботливо смазанные рачительным хозяином петли даже не скрипнули. Парень затаил дыхание, напряг слух, но в доме по-прежнему мертвая тишина. Медленно шагнул внутрь, палец нервно подрагивает на спусковом крючке, мрак кромешный, хоть глаз выколи. Ворон затих на плече, лишь сильнее сжал когти, Атеист чуть не взвизгнул от боли, но лишь зло прошипел:

— Ты мне плечо продырявил!

— Не хнычь! Нервничаю, блин!

Где-то под ногами брякнуло, затем загудело, и тут же комнату озарила яркая вспышка. Атеист шарахнулся назад, еле сдержался, чтоб не садануть из автомата не глядя. Ворон хрипло ругался, болезненно щурился. Лишь несколько секунд спустя Атеист сообразил, что это всего лишь лампочка загорелась, кто-то заслышав гостей — включил свет. Вот только надеяться на добродушие хозяина не стоит, в этом мире доброта и милосердие не в чести.

— Что за хрень?

— Кто-то нас явно ждет.

Ворон, нервно потоптавшись, выдал:

— Ну раз свет включили, а не шарахнули из ружья, может стоит поговорить? Зараженным точно не хватит ума выключателем щелкнуть, только если случайно.

Атеист смолчал, медленно шагнул в светящийся прямоугольник и тут же вскинул автомат. В прихожей напротив входной двери, сложив руки на груди, стоял могучего сложения старик. Атеист и сам не из мелких, но незнакомец на голову выше, а в плечах — шире раза в два, с лихвой перекрыл спиной дверь, что уводит вглубь дома. Справа ещё одна, но там скорее всего кладовая, слева массивный шкаф во всю стену. Старик держится уверенно, несмотря на направленный ствол, из-под лохматых, как у старого пса бровей сурово, но без угрозы смотрят необычно вишнёвого цвета глаза. Атеист прочувствовал внимательный взгляд, он как рентген просветил парня насквозь. С таким же вниманием хозяин дома оглядел птицу.

— Не хорошо это! В гости прийти, и автоматом хозяину в пузо тыкать! Убери оружие, ни к чему это.

Автомат медленно, словно нехотя, пошёл вниз, Атеист расправил напряженные плечи и наконец-то выдохнул. Старик улыбнулся, выказав ряд белоснежных зубов, и предложил следовать за ним. Не дожидаясь ответа, развернулся и шагнул в дверной проем, склонив седую голову. Атеист замялся, не зная, как быть, с вопросом покосился на пернатого, но тот лишь развел крыльями, дескать, решай сам. Была — не была! Атеист чуть помедлив, шагнул вслед за стариком. Под ноги услужливо расстелилась ковровая дорожка, убегая дальше по длинному коридору. По обе стороны обильно понаделано дверей, прям не особняк, а общага. Полумрак, лишь из распахнутой справа дальней двери падает мягкий свет, да разносится по коридору шкворчание масла на сковороде и одуряющие ароматы съестного. Атеист прибавил шаг, вскоре оказавшись на кухне, мебель явно не из дешёвых, массивно-темная, но все внимание парня, как магнитом притянул обеденный стол, уставленный едой, почище скатерти-самобранки. Тут и колбаса, и сыр, и салаты, и куски варёного мясо. Да и старик к тому же пока ещё за плитой, готовит что-то. Атеист с Вороном синхронно сглотнули слюну, пока не накапало, как у бульдога. В животе утробно заурчало, желудок взбесился, почуяв близость пищи. Старик усмехнулся, кивнул на стол:

— Угощайтесь!

Повторно приглашать не пришлось, Атеист схватил несколько кусков и толком не разжевав проглотил. И лишь тут подумал, что неплохо бы умыться, да руки помыть для приличия.

— А где можно руки сполоснуть? А то я чего то…

— А вон дверь напротив.

Атеист вышел, Ворон даже не заметил его уход, торопливо дербанил в клочья четвёртый кусок колбасы. Ванная тоже впечатлила, у Атеиста квартира была меньше. Белый с золотым узором кафель на полу и стенах выглядит совсем свежим, словно только что положен. Справа в углу душевая кабина, слева стиральная машинка, чуть ближе раковина с огромным зеркалом. А в центре — огромная ванна, слона можно купать. Все стерильно белое, немного попахивает хлоркой. Атеист склонился над раковиной, подставил ладони под струю, покрутив кран, с удивлением обнаружил, что и горячая есть. За спиной послышались шаги, Атеист обернулся. Старик нес прижимая правой рукой к груди стопку камуфляжа и полотенце, в левой на длинных шнурках раскачивались новенькие ботинки.

— Вот, переоденешься в чистое, а то больно на бомжа похож.

Атеист поблагодарил, хозяин бросил вещи на пол и вышел. Парень запер дверь, разделся, придавил ворох грязного белья автоматом, забрался в душевую кабину, по усталым плечам забарабанили тугие струи горячей воды. Как следует намылил голову, в сливе закрутились клочья грязно-серой пены. Воду сделал горячей, насколько терпимо, почти кипяток, из-под серого налета проступила розовая, как у поросёнка, кожа. С трудом вытащил себя из душа, чистота конечно залог здоровья, но кушать хочется всегда. Натянул подаренные вещи, старик не ошибся с размером, все подошло. Атеист прошёл к зеркалу, в отражении с трудом узнал себя. Неужели этот изможденный бородатый мужик, с выпирающими, как у монгола скулами и красными усталыми глазами и есть он? Лицо осунулось, не сказать, что он и раньше был щекастым красавцем, но сейчас выглядит чуть аппетитнее мумии. Подобрал автомат и запнул грязные вещи в угол — потом разберется, что с ними делать — колбаса зовёт! Атеист вернулся на кухню и невольно замер на пороге — хозяин вовсю беседовал с пернатым, причём это не просто мысли вслух, а действительно разговор. Ворон отвечал коротко, ухитряясь проглатывать одновременно полкуска колбасы, глазки осоловели, как у пьяного.

— О, с лёгким паром! Проходи, садись.

Атеист послушно сел, руки сами потянулись к еде. Старик пододвинул большую чашку с ещё пошкваркивающим мясом, парень активно заработал вилкой. Старик отлучился из-за стола, вскоре вернулся с двумя стаканами и запотевшей бутылкой водки.

— А мне?! — пернатый встрепенулся, в глазках блеснул огонёк обиды. Старик хмыкнул, к двум стаканам прибавилась маленькая пузатая чашка.

- Вот это другое дело, — Ворон расправил грудь, отрыгнул, смущенно прикрыв крылом клюв, извинился. Старик разлил, пододвинул чашку поближе к пернатому, тот благодарно кивнул, Атеист взял стакан сам.

— За что пьем?

— За знакомство! Кстати, — старик протянул руку, сухие костлявые пальцы с небывалой силой сжали ладонь Атеиста, — доктор Кан.

— Атеист, просто Атеист.

Выпили, водка побежала жидким огнём по горлу, сначала вспыхнуло в желудке, потом покалывающее тепло разошлось по всему телу. Атеист довольно крякнул, торопливо закусил мясом.

— Хороша!

Повторили ещё по одной, Атеисту стало жарко, лицо горит, словно натер снегом. Старик же остался прежним — бледно-седым, только раздвинул и без того широкие плечи. Вишневые глаза с интересом следят за Атеистом, парень чувствует взгляд, но не подает виду, увлечённо копаясь в чашке с мясом. Наконец, не выдержал — пробурчал:

— Доктор, ты если хочешь что-то спросить — спрашивай! Нечего на меня пялиться — я ж не девка!

— Извини, просто интересно что вы такого могли натворить, молодой человек, что внешники за вашу голову готовы даже рейдерам заплатить. И причём неплохо заплатить…

Атеист от подобных слов напрягся, автомат покоится на коленях, спустил левую под стол, ладонь коснулась оружия. От старика это не укрылось.

— Если думаешь, что собираюсь сдать тебя Казимиру, или его дружку генералу Борджи — ошибаешься! У меня совсем другие планы, парень. Давай ещё по одной… и обсудим.

Махнули ещё. Старик крякнул, вытер губы салфеткой и положил обе руки на стол. Атеист последовал его примеру, и с вниманием взглянул в вишневые глаза.

— Для начала неплохо бы понять — за кого воюешь, доктор?

Старик мягко улыбнулся, глаза потеплели, словно услышал детский лепет.

— Это вы, как дети малые, все деретесь друг с дружкой. Я и ни за, и ни против. Когда-то давно, а если по местным меркам — так вообще целую вечность назад, я был среди тех, кого вы называете внешниками… Ну не совсем прям среди — наша группа лишь занималась научной работой.

— Какой, если не секрет? Как лучше потрошить рейдеров?

— Ну из песни слов не выкинешь — были эксперименты и на пленных.

— Вот как?! А что потом?

Старик налил ещё, протянул руку чокнуться, но Атеист покачал головой.

— А потом… потом была серьёзная атака стронгов. Гарнизон почти весь перебили, из моей научной группы осталось лишь двое в живых — я и профессор Алеганс. Но он вскоре стал зараженным, а вот мне… мне повезло…

Из приоткрытого окна донесся звук двигателя, еле слышный вначале, он все нарастал. Атеист вскочил, руки цапнули автомат.

— Успокойтесь, молодой человек — старик помахал ладонью, приглашая сесть, — это Ганс, мой помощник. И судя по спешке, у него важные вести.

Гулко хлопнула дверь, по коридору словно пронёсся вихрь, даже ковёр не заглушил топота. В кухню влетел долговязый лохматый парень в затасканной джинсовке и защитного цвета штанах. Застыл на пороге, с удивлением уставившись на Атеиста, тот хоть и сел за стол, но автомат по-прежнему в руках.

— Ганс, это наш гость. Да-да, тот самый Атеист. А вы, молодой человек все-таки уберите оружие.

Атеист неспешно положил автомат на стол, обвел взглядом всех присутствующих, повисшую тишину прервал его уверенный голос:

— Может наконец расскажете, что за игру затеяли? Даже вон пернатого в помощь отправили, чтоб он меня прямиком сюда привёл. Кстати, Ворон, твоя душещипательная история о несчастной любви… ммм… в следующий раз придумай что-нибудь убедительное. А то я правда чуть не заплакал. От того, какой актерский талант пропадает.

Доктор Кан хмыкнул:

— И тем не менее вы здесь. Не страшно было сюда идти?

— Ворон как-то обронил перо. Вот с его помощью я и заглянул в прошлое пернатого. Я знаю, что необходим для какого-то важного дела, значит — нужен вам живым.

Старик медленно поднялся из-за стола, не говоря ни слова вышел из кухни, минут пять его не было, наконец появился на пороге с пухлой папкой в руках.

— Наша лаборатория занималась сразу двумя проектами, но они оба взаимосвязаны: капсулирование разума и создание бессознательного человеческого организма, или проще говоря — «болванки». В чем суть наших разработок? — старик устало опустился на стул, продвинул папку по столу к Атеисту. — Согласно параграфу 4/6 подвергшийся заражению военнослужащий должен быть немедленно изолирован и в течение трёх часов — уничтожен. А если это важный офицерский чин? В таком случае его отправляют в аппарат капсулирования, где сознание, ну грубо говоря, кодируется в цифровой файл. В течение получаса создаётся «болванка», причём абсолютный двойник исходного тела, если конечно пациент перед капсулированием не попросит убрать живот, изменить форму носа или вообще сменить пол. Капсула с файлом заносится во вновь созданного офицера, и тот продолжает жить, абсолютно не теряя ничего из памяти.

— Попахивает фантастикой…

— Реальность, молодой человек, реальность.

Атеист открыл папку, сверху сшитая и пронумерованная стопка фотографий. На первой бледное лицо, скуластый черноволосый парень на больничной койке. Нижняя часть туловища — сплошное мессиво из мяса, крови и костей. До крови закушенные губы, безумный взгляд от дикой боли, даже несмотря на анестезию. Следуещее фото: парень в небольшом аппарате, похожем на солярий, вокруг люди в белых халатах, фигуры смазаны, явно им не до позирования. Третье фото: Атеист сначала решил, что это тот самый парень, только уже абсолютно здоровый — руки-ноги на месте. Но белее белого лицо, закрытые намертво глаза, и на экране медицинского прибора прямая полоса, пульса нет. «Болванка». Последнее фото: «Болванка» ожила, широко распахнутые слезящиеся глаза, румянец на щеках, довольная улыбка. Дальше пошли бумаги с текстами мелким шрифтом, Атеист взялся читать, но тут же завяз на «лактенодаласкофичной бутлегемии персодинционального астекта». Пролистав до конца, так и не нашёл больше ничего интересного, вернул папку доктору.

— Прекрасно конечно… но зачем вам я?

— Нам нужно отыскать одного человека, нужен мощный сенс. Я, конечно, и сам кое-что могу, но увы… А вот ваши впечатляющие способности, Ворон мне многое рассказал, вы должны справиться.

Атеист усмехнулся:

— А с чего это решили, что я горю желанием вам помогать.

Тут уже пришёл черед усмехнуться доктору:

— А вам разве не хочется выбраться из этого проклятого Улья в нормальный мир?

— И каким образом?

— Одной из целью проекта была возможность перемещения между мирами лишь капсулы, а не полностью физического тела. По энергозатратам так намного проще, да и для здоровья меньше опасности.

— Но от лаборатории же ничего не осталось?

— Есть ещё одна — на консервации. Вначале перемещение капсул проводилось только в рамках Улья, затем за ненадобностью вторую лабораторию закрыли. Там есть все необходимое оборудование для капсулирования и для создания болванок, и даже для перемещения в другой мир. Только запустить его сможет лишь один человек — Хью Хьюджин, начальник объекта, там слишком сложная защита от несанкционированного доступа, на случай захвата лаборатории стронгами. Вот его вам и нужно отыскать.

Атеист засмеялся:

— Так он может давно уже в вашем мире тусит?!

— Нет, Ганс недавно проверял — в лаборатории с начала консервации никого не было. Кстати, Ганс, ты принёс?

Парень поспешно кивнул, шагнул к столу, вытягивая правую руку. На испачканой в мазуте ладони тихо подрагивала курительная трубка из темно-коричневого, почти шоколадного дерева. Мундштук украшает незатейливый узорчик и металлическое колечко цвета золота.

— Насколько мне известно, вам необходимы личные вещи искомого объекта? Это как раз трубка доктора Хьюджина.

Атеист взял, настроился, с каждым разом становится проще войти в транс, или как ещё назвать это состояние. Напряженное лицо старика заколыхалось, как флаг на ветру, в глазах потемнело, вдруг стало тяжело дышать. Атеист закашлялся, захрипел, жадно хватая ртом воздух, как рыба, лёгкие пылали жгучим огнем. Вязкая темнота и не думала отступать, спину ожгло холодом — неужели ослеп?! Только спустя несколько секунд понял в чем дело. Глубоко вдохнул, успокоив бухавшее в груди сердце.

— Он мёртв…

Глаза доктора погасли как догоревшая свеча, в комнате повисла гнетущая, давящая на плечи тишина. Лишь где-то вдалеке отчётливо доносилось мерное гудение, словно огромный жук сосредоточено кружит на одном и том же месте.

— Что ж… тогда… тогда простите за беспокойство, молодой человек. Жаль, что все так глупо… закончилось. Ганс, проводи гостя спать, время позднее.

Атеист поднялся, уставшие ноги заныли, требуя немедленного отдыха, да он и сам не против. Гул за стеной нарастал все сильнее, парень вслушался, что-то смутно знакомое, причём, где-то внутри пополз ледяной холодок. Вышли в коридор, Ганс бережно прикрыл дверь, словно она целиком из стекла. Атеист брезгливо сморщился, чрезмерной любовью к начальству сам никогда не страдал, подобные «нежные» чувства к руководству вызывают, мягко скажем, неодобрение. Хотя… какое ему дело… Странный шум все отчётливее, Ганс забежал вперёд и торопливо открыл дверь. Скользнул внутрь, и тут же в комнате вспыхнул свет. Атеист успел разглядеть угол широкой, как футбольное поле, кровати и шкаф, как вдруг огнем прошила догадка. Он скакнул назад, рванул на улицу, из сведенного страхом горла с хрипом вырвался крик:

— Это «гробы»!

Тут же рвануло, за спиной вспыхнуло пламя, в тот же миг в спину словно шарахнул огромный воздушный кулак. Атеист вылетел наружу, впечатавшись всем телом в дверь, плечо рванул осколок то ли кирпича, то ли бетона. Снова загрохотало, земля задрожала, как мокрый пес, Атеист наконец-то отлип от двери, перевернулся на спину. В звездном небе мелькают здоровые чёрные тени, похожие на хищных акул. Без труда разглядел, что «гробы» разворачиваются, заходя на второй круг. «Ну вот и всё…»

— Грава! Грава! Чего залипла там?

— Да иду я, иду! Показалось, что живой, а он холодный уже.

— Давай в темпе! Уходить пора…

Холодно… Холод сковал все нутро, даже легкие смерзлись в твердый ледяной ком, не вздохнуть. Что-то стылое давит на грудь, только чудом держатся ребра, ещё чуть-чуть и хрустнут, не выдержав. Сердце еле слышно пульсирует, из последних сил толкая загустевшую кровь. Сквозь нескончаемый грохот прорвалось хриплое урчание. Глаз не открыть, да и зачем? И так все ясно…

Приглушенно хлопнуло, в лицо брызнуло чем-то липко-теплым. Атеист вздрогнул, попытался поднять веки, но сил не хватило. Лишь выдохнул тяжело, со стоном. Сколько уже так лежит — чёрт знает. Тело не чувствует совсем, зато голова отрывается по полной, трещит как после крепкого похмелья, осложненного контузией и черепно-мозговой… В потрескавшиеся губы что-то ткнулось, сквозь грохот в ушах донесся рассерженный голос:

— Да пей уже!

Только сейчас сообразил — сквозь стиснутые зубы, заполняя горло бежит едко пахнущая жидкость, тут же закашлялся, не в силах проглотить.

— Да чтоб тебя! Лучше бы добила дурака — столько живчика перевёл.

В губы снова ткнулось горлышко фляжки, Атеист напрягся, стараясь не пролить ни капли, тихонько пил, живчик тут же разнес тепло по всему телу, как если бы жахнул водки, продрогнув на морозе. Сразу же стало легче, боль не ушла совсем, но свернулась в мурлыкающий в глубине груди комок, словно кот у печи. Дышать стало легче, насколько позволяла придавившая грудь железобетонная балка. Наскреб сил, медленно-медленно открыл глаза, хорошо что вечер, свет конечно ударил, но терпимо. Кто-то склонился, всё плывёт от слез, ни черта не видать. Кое-как картинка сложилась, Атеист узрел наконец милую темноволосую барышню, одетую, как и большинство здесь, в стиле «милитари». Огромные, небесного цвета глаза глядят с тревогой и жалостью, и затаенным интересом, отчего тут же захотелось выпрямиться, выпятив могучую грудь, и, поигрывая бицепсами, убедить, дескать, не переживай, детка, пустяки, сам справлюсь. Но хотеть одно, а хотя бы пошевелиться, после почти суток бездвижного лежания — совсем другое… А девушка-то симпатичная — нежные губы, маленький прелестный носик, выразительные глаза. Такие милые мордашки часто встречались на рекламных постерах, там… в прежнем мире.

— Живой?

— Вроде… — Атеист с трудом выдавил из себя, даже не узнал собственного голоса. — Ты кто?

— А тебе не всё равно? Радуйся, что помогаю.

Атеист полежал молча, набираясь сил и борясь с тошнотой. Ещё никогда не было так хреново.

— Не привык я как-то к бесплатной помощи.

Девушка улыбнулась:

— Так я может не просто так помогаю. Замучаешься расплачиваться потом.

— Это смотря как расплачиваться…

— И не надейся! Я девушка порядочная!

— Зовут то тебя как?

Девушка чуть помедлила с ответом, Атеист усмехнулся в душе — хоть в прежнем мире, хоть в этом — девчонки любят строить из себя недотрог.

— Грава.

— Атеист. Не знаешь, что там с моими ногами — не чувствую совсем.

— Да как тебе сказать?… У тебя как с нервами?

— Ну мож и не альфа-самец, но не жалуюсь.

— Сложно это мессиво назвать ногами. Я тебе обезболивающее вколола, а дальше… дальше терпи. Сейчас будем тебя вытаскивать. И учти, долго возиться мне с тобой некогда.

Атеист вздохнул поглубже, уперся руками в холодный бетон, Грава ухватилась сверху за торчащий прут арматуры. Медленно, словно не желая расставаться с пойманной добычей, бетонная глыба сдвинулась в сторону. Атеист извернулся, выбрался наконец, задышал полной грудью. Грава улыбнулась:

— А ты силён, хотя с виду не скажешь.

— Жить захочешь — ещё не такое вытворишь.

— Давай-ка я тебе помогу перебраться вон туда, к тем развалинам. Вряд ли сюда кто сунется, но на всякий случай…

Помочь перебраться — подхватив подмышки, отволочь по груде кирпичей и бетона в жалкий огрызок от прежней бани. Крыша разлетелась к чертям от взрыва, одна из стен завалилась внутрь, и упершись верхушкой в другую стену, образовала подобие кирпичного шалаша. Туда-то Грава и запихала своего «найденыша».

— Лежи здесь. Я отлучусь часа на два, а то хватятся, потом вернусь. Заодно еды прихвачу и живчика. Отдыхай.

Грава развернулась и растворилась в сгустившихся сумерках без следа, Атеист прошептал онемевшими от боли губами в бездонную тьму:

— Спасибо!

Прошла целая вечность, когда наконец послышались тихие шаги. Глаза уже привыкли к темноте, Атеист разглядел на фоне звездного неба знакомый силуэт и облегченно выдохнул. Пальцы, сжимавшие мёртвой хваткой кусок кирпича, безвольно разжались.

— Живой?

— Живее всех живых.

Грава присела рядом, прохладные пальцы легли на лоб, затем порывшись в рюкзаке достала консервы и хлеб. Ловко работая ножом вскрыла одну и сунула Атеисту:

— На — подкрепись! Вот, держи ложку.

Капризничать не стал — стоило только почуять запах тушенки и желудок взвыл, как волк на луну, кишки закружили хоровод в предвкушении. Ухомячил банку за полминуты, Грава хмыкнула одобрительно, открыла ещё одну.

— Ешь, этого добра навалом. Тут рядом кластер с мясокомбинатом. Раз в месяц грузится. Так что с продовольствием у нас проблем нет.

Атеист спросил невнятно, с набитым ртом:

— У вас — это у кого?

Грава замялась, явно почему-то не хочет говорить, парень не стал выяснять, сменил тему:

— Ты давно здесь?

— Где-то полгода.

— Солидный срок. Я, наверное, от силы полмесяца, а такого уже насмотрелся…

Грава тяжело вздохнула:

— Да уж… Если б ты знал, как я устала… от всего этого. Домой бы… хотя бы на часок.

Невольно замолчали, каждый думал о своём, о доме, о своих родных и друзьях. Как часто мы не ценим того, что есть в нашей жизни, пока не потеряем безвозвратно.

Вдалеке вспыхнуло, спустя мгновения донесся рокот взрыва. Грава вскочила, с напряжением вгляделась в темноту. Засверкало все чаще и чаще, загрохотало вразнобой, потом звуки слились в единое. Грава заметалась, в глазах, подсвеченный вспышками, отчетливый испуг, Атеист приподнялся на локте, спросил, стараясь прохрипеть громче раскатов:

— Что случилось?

Грава перевела на него взгляд, блеснули слёзы, Атеист рывком уселся, покалеченные ноги тут же отомстили жгучей болью.

— Что там?

— Там… там мои друзья…

 

Глава седьмая

Спал ли, а может просто проваливался в обморок, Атеист так и не понял. Лишь только побледнело небо над восточным краем горизонта, парень распахнул глаза. В маленьком убежище хоть и прохладно, но сухо, на улице же медленно затихая, льет дождь. Холодные брызги то и дело влетают внутрь, с веселым звоном шлепаясь об бетон. Атеист приподнялся на локтях, уши уловили сквозь шум дождя тихое дыхание, значит Грава рядом. Грава. Какая-то собачья кличка… Сколько ей? На вид не больше двадцати пяти. На душе погано — так и не привык к жестокости этого мира, где даже женщине приходится браться за оружие, чтобы выжить… Ладно мужики — это их дело совать голову под топор…

Блин, как же это дерьмово — быть беспомощным. Грава вчера забинтовала ноги, правая ещё ничего… почти целая, а вот левая… пришлось отрезать кровавые лохмоты чуть выше колена. «Хорошо хоть хозяйство не оторвало к хренам собачьим!» Атеист перевернулся на бок, пополз, стараясь не шуметь, серое измученное лицо, заросшее колючей щетиной скривилось от боли. Дождь почти стих, но проклятые капли так звонко булькают, а если учесть что по-маленькому он ходил ещё позавчера — лежать просто невыносимо. Но попросить о помощи Граву в этом деле как-то вообще моветон. И так большое спасибо, что возиться с ним, как с маленьким. Чёрт, раскисло всё, Атеист не стал отползать далеко, все бинты намочит, тут хоть бетон. Кое-как устроился на кучке битых кирпичей, торопливо сделал своё дело. Только собрался ползти обратно, за спиной раздался встревоженный голос:

— Эй, ты чего?

Атеист пробормотал недовольно:

— Свежим воздухом решил подышать!

Грава прыснула:

— Ну, ну! Ты это… не стесняйся, я же понимаю, что не в состоянии сам справиться, я помогу…

— Ну уж… как-нибудь удержу. Ты и так помогаешь. Только… подумай хорошенько… стоит ли? Одной проще выбраться отсюда.

— Устала я… быть одной… — Грава опустилась у входа, голубые глаза помрачнели, — устала.

— Грава, ты же понимаешь…

— Ты лучше думай, как дальше быть.

Атеист сел, руки потерли ноющие ноги.

— Мне в Цепочку надо попасть. Дело одно осталось.

— Не вариант.

— Я по-любому должен. Другу обещал…

— Повторяю! Не вариант! Нет больше Цепочки! Внешники весь район накрыли, они уже к Крестам вышли, от Цепочки, говорят вообще камня на камне не осталось.

— Твою мать! — Атеист заскрипел зубами от досады. — Черт! Черт!

— Поправишься — пойдём подальше от Внешки, может и проскочим! А там видно будет…

— Нескоро я поправлюсь… Ещё раз говорю — уходи прямо сейчас! Так больше шансов!

— Ещё раз повторяю — нет!

— Вот упрямая!

Грава молча поднялась и гордо удалилась внутрь «шалаша». Атеист медленно пополз обратно, злясь на себя за немощь. «Ползи, ползи, червячок долбанный! Нехрен было с доктором водку жрать! Теперь вот мучайся, и других мучай!»

Грава сообразила небольшой завтрак, рацион уже привычный — консервы, но сейчас не до кулинарных капризов. Молча поели, хоть какой-то позитив — посуду мыть не надо. Грава потрясла фляжкой с живчиком, там тихо плеснуло, явно уже на дне, протянула Атеисту.

— Допей!

— А ты?

— Пей, говорю. Я пойду — посмотрю, что от нашей базы осталось, может разживусь споранами, наверняка зараженные тусуются, грохотало-то не слабо.

— Будь осторожней!

Грава посмотрела в глаза Атеисту, но промолчала. Подобрала арбалет (это им угомонила пустыша, что чуть не поужинал Атеистом), все также молча ушла. Атеист сжал фляжку, на душе погано и как-то тоскливо что ли, хотелось не живчика, а водки жахнуть. Нет ничего хуже, чем ждать и надеяться на кого-то…

Солнце перевалилось через середку неба и медленно поплыло вниз, когда послышались тихие шаги. Атеист с облегчением выдохнул, сердце забухало радостно в груди, и тут он увидел Граву. Внутри ёкнуло, её глаза отдавали ледяным холодом, лицо осунулось и посерело, как у тяжелобольной. Хотел что-то сказать, но в горле ком, не то что говорить — дышать стало трудно. Она смотрела прямо перед собой, но словно слепая — ничего не видела. Атеист переполз поближе, уже приловчился, и взял ее за руку. Девушка вздрогнула, как от ожога, медленно сползла по стене. Пухлый рюкзак выскользнул из дрожащих рук, Грава ткнулась лицом в колени и тихо расплакалась. Атеист обнял девушку, у самого защипало в глазах. Грава прижалась всем телом, подняла заплаканное лицо.

— Это кошмар! Там такое мессиво… кругом оторванные руки… ноги… Никого не осталось… все мои друзья мертвы…

— Держись, Грава.

Где-то вдалеке гулко громыхнуло, Атеист напрягся, но взглянув на затянутый черными тучами горизонт, успокоился. Всего лишь гроза. Грава мягко отстранилась, руки нырнули в раздутый рюкзак.

— Я одежду тебе нашла почище, а то весь в лохмотьях, смотреть страшно.

Протянула Атеисту серую футболку и черные, широкие, как шаровары, штаны. Парень благодарно кивнул, камуфляж и правда весь разодран в клочья. Грава помогла освободиться от заскорузлой от крови и пота одежды. С горем пополам переоделся, не помешало бы конечно помыться, но увы… А то воняет как от взмыленного скачкой коня. Грава вытащила из рюкзака несколько искореженных фляжек, теперь, считай, есть недельный запас «живчика», а то и поболее. Атеист вытянул свои полторы ноги, ноют обе нещадно, хоть волком вой.

— И вот еще что попалось — вон там, где особняк стоял. — Грава протянула на ладони курительную трубку. Темно-коричневая, с узором и золотистым колечком. Трубка Хью Хьюджина! Что-то смутно зашевелилось в голове, Атеист не мог уловить мысль, душа затрепетала в сладком ожидании спасительной догадки, и тут же словно кто щелкнул в башке выключателем! Ну конечно же! Как же он сразу-то не допер!

— Грава, не хотелось бы раньше времени кричать ура, но, кажется, у нас появился шанс унести ноги куда подальше!

Что-такое сорок километров — меньше часа езды по нормальной дороге. Хотя что в прежнем мире, что в этом — с хорошими дорогами как-то не айс. Пешком же, в глубоком тылу внешников, да еще с покалеченной ногой… Атеист ломал голову как быть. Рассказать Граве, что там да как работает и отправить одну? Так ведь не пойдет, дуреха упрямая. А вместе доберутся туда дня через четыре в лучшем случае, за это время внешники на них раз двадцать… Черт, как же трудно с этими бабами…

— А ты… ну уверен… что это… правда?

— Да. По крайней мере, пока всё что видел — действительно было.

— А ты не можешь… будущее…

— Нет. Пытался, но дальше настоящего времени вижу только черный туман.

— Жаль, хотелось бы знать, что будет наверняка.

— Все будет хорошо.

— Почему ты так уверен?

Атеист грустно улыбнулся:

— А куда уж хреновей?

Прямо Англия какая-то — дожди и дожди. Скакать на двух смутных подобиях костылей по раскисшей жиже — малоприятное занятие. Радует, что вряд ли попадутся «на глаза» беспилотникам. Грава ушла метров на триста вперёд, засела где-то там в темнеющих сквозь пелену дождя развалинах. Атеист притормозил, обтер рукавом мокрое от пота и дождя лицо, и поковылял дальше. Минуты через две справа донесся глухой рокот двигателя, парень уже привычно повалился на землю, вжался грудью и пузом в радостно чвакнувшую грязь, та обняла, как родного. Сначала выбирал где почище, сейчас же шмякался без разбору — чумазый, как свинья. По звуку стало ясно, что ползет тяжелый грузовик, один, как ни странно — внешники даже в тылу не рискуют двигаться малой группой — минимум две-три машины. И что самое неприятное — звук доносится всё ближе. Атеист перевернулся на спину, хоть какой-то толк от грязи — сослужит камуфляжом. Вывалялся на славу, как заправский хряк. Надо еще морду намазать полосками, аки Рембо… Нет, ты смотри — эти твари идут прям на него, неужели заметили. А у него из оружия — только костыли… Атеист медленно повернул голову, так и есть — стальная махина несется прямо на него, из-под колес сплошным потоком летит грязь. Хоть бы мимо, хоть бы мимо… Грузовик тоскливо хрюкнул, заскрипел, словно сейчас развалится… И замер, не доехав до глухо матюкнувшегося Атеиста пару метров. Если это внешники — пусть бы лучше раздавили.

Хлопнула дверца, из машины выбрался человек в чёрной одежде, смахивающей на церковное одеяние. С водительской стороны появился плечистый крепыш в сером спортивном костюме, могучие волосатые ручищи уверенно стиснули автомат. Пассажир шагнул к Атеисту, водитель же остался у машины, с тревогой озираясь по сторонам.

— Здравствуй, Атеист.

— Ты кто?

— Монахом кличут. Долго же я тебя искал…

— Что тебе нужно?

Монах взглянул настойчиво, глаза в глаза.

— То же, что и тебе. Мне было видение, что ты знаешь как открыть портал.

Атеист сел, руки проворно подтянули костыли.

— Я не знаю о чем ты…

— Да брось, Атеист, ты ж сам все понимаешь. Да и один ты все равно не дойдешь. От Крестовых Ворот орда пришла, внешники всех своих к Станции стянули, так что шанс есть проскочить. Но через пару часов орда будет здесь и тогда хана будет всем.

— Что за орда?

Водитель пробурчал:

— Зараженные! Всех мастей от пустышей до элиты. Сбились в огромную стаю и прут, как саранча.

— Решай быстрее, Атеист. Каждая секунда на счёту.

Парень нахмурился, прав этот Монах, но и доверять первому встречному… Заметив на поясе Монаха охотничий нож ыв ножнах Атеист протянул руку:

— Дай!

С минуту молча смотрели друг друга в глаза, наконец Монах с малость опешившим видом протянул на ладони нож. Атеист взял, удобная рукоять, сдал покрепче, привычно входя в транс, закрыл глаза, темнота поплыла, заискрилась…

— Монах, далеко ещё?

— Рядом уже, возьми чуть правее.

— Лишь бы эти твои видения лажей не оказались. А то размечтались… портал, другой мир…

— Не скули, Домкрат. Он сможет, главное убедить ещё бы, что мы не враги…

Атеист открыл глаза, секунду все ещё плыло, наконец полегчало. Вернув нож хозяину, парень без чужой помощи поднялся и шагнул к машине.

— Атеист, давай в кабину, я в кузове поеду!

— Нет! Сейчас едем к тем развалинам… надо одного человечка забрать. Я в кузове, чтоб видела, а то пальнет сгоряча.

Водитель хмыкнул:

— Баба чт…

Атеист с такой злостью зыркнул на водилу, что Домкрат поперхнулся на полуслове. Монах прошипел:

— За руль, придурок!

Водила шмыгнул в кабину, хрен их знает, этих сенсов… Атеист закинул костыли в кузов и ухватился за борт. Монах дернулся помочь, но парень рывком перевалился через борт и сполз в кузов, неуклюже болтнув покалеченной ногой. Грязь с одежды разлетелась во все стороны, попав даже на Монаха. Двигатель затарахтел, Монах резво запрыгнул в кабину и грузовик рванул вперёд, оставляя за собой в хлюпающей грязи две глубоких борозды.

Атеист оперся грудью о кабину, руки мёртвой хваткой вцепились за выступ над лобовым стеклом. Встречный ветер свистит в ушах, швыряя в лицо холодные капли дождя. Из седой пелены тумана вынырнули обгорелые коробки домов, от влаги закопченные стены стали масляно-черными. Атеист с напряжением смотрит на пустые окна единственной двухэтажки, Грава где-то там. Подлетели к развороченному входу, вместо дверного проёма развороченная дыра, оскалившаяся обломанными кирпичами. Домкрат заглушил двигатель, по ушам сразу ударила звенящая тишина.

— Грава! Это я — Атеист!

Несколько долгих секунд молчания, и наконец раздался знакомый голос:

— А это кто с тобой?!

— Это… Монах и Домкрат, они в курсе, за чем мы идём.

— Откуда?

— Монах тоже сенс…

Снова молчание.

— Ты им веришь?

Атеист пробурчал:

— Это конечно глупо, но… верю.

— Хорошо, сейчас спущусь.

Через полминуты Грава вышла, шумно отплевываясь, и вытирая перепачканные сажей руки. Исподлобья зыркнув на Монаха, девушка просеменила к машине и ловко запрыгнула в кузов. Хлопнула дверца, и грузовик, обогнув разоренный поселок, пополз на северо-восток.

— Что-нибудь видела интересного?

— Внешников не видать, только зараженные. Штук пятнадцать пустышей и пару лотерейщиков почесали к Станции.

— Ясно. Это нам только на руку.

Грава покосилась на парня, тот, как цапля, стоит на одной ноге, навалившись грудью на кабину.

— Как ты?

— Терпимо. Сама как? Устала?

— Немножко. Далеко ещё?

— Километров двадцать. Скоро всё закончится…

Домкрат выжимает из машины всё что можно, грузовик несется, прыгает на кочках как сайгак. Атеист с тревогой прислушивается к равномерному тарахтению двигателя, машина-то явно не новая. Кишки отбило напрочь, парень не выдержал и сполз в кузов. Грава с тревогой покосилась:

— Плохо?

— Нормально. Ноги… нога устала. А что это за мешок в углу?

— А ты у меня спрашиваешь?

— Хм… ну да. Щас глянем…

Атеист дотянулся, похлопал ладонью, в мешке явно что-то твёрдое. Развязал намертво завязанный узел, заблестело, Атеист с удивлением вытянул из мешка горсть золотых украшений.

— Это что за хрень?! Да тут целый мешок этих побрякушек. Монах! Монах!

Распахнулась правая дверца, Монах встал на подножку и заглянул в кузов.

— Что стряслось?

— Откуда это?

Монах усмехнулся:

— Это Домкрат у внешников отжал.

Ловко перескочив в кузов, Монах продолжил:

— С собой этот мешок хочет забрать, в иной мир. Говорит, если там цивилизация, то с золотом проще устроиться. Золото — оно везде золото. Кстати, за твою голову поболее этого мешка дают. Слышал?

— Слышал. Вот только с чего такая честь.

— Ну насколько я знаю ты там ненароком какого-то важного сынка укокошил. Он за тобой на броневике гнался и то ли разбился, то ли потонул…

— Кажется понял о чем речь… Что это там!

Монах приподнялся над кабиной и выругался в голос:

— Вспомни дерьмо! Домкрат, левее бери, они наперерез идут!

Грузовик послушно повернул влево, с трудом ворочая колесами в хлюпающей жиже. Атеист приподнялся над бортом, и тут засвистели первые пули. Один бронетранспортёр и три армейских тентованных грузовика… Бронетранспортёр вырвался далеко вперёд, до него метров двести, и метров пятьсот до оставшихся машин. Атеист обреченно следил как стальная махина надвигается, даже не стреляют, сволочи, живьем хотят взять. Монах же снова перебрался в кабину, грузовик заскрипел тормозами и встал как вкопанный. Монах выскочил, сжимая в руках РПГ, припал на одно колено… Внешники только сейчас сообразили, какую сделали ошибку, подобравшись так близко. Громыхнуло, дымный искрящийся след прочертил полёт гранаты. Грохнуло намного сильнее, БТР дернулся вбок, словно в бок ударили гигантской кувалдой, сквозь развороченный борт повалил густой чёрный дым. Монах поднялся, довольно оскалившись, прыгнул в кабину. Рыкнув движком, грузовик покатил дальше. После гибели бронетранспортера внешники умерили прыть, но преследовать не перестали, плелись позади, не выпуская из виду. То ли дожидаются удачного момента, то ли ждут подмогу. Гадать некогда, до лаборатории осталось километров десять…

Атеист узнал это место сразу, хоть и никогда здесь не бывал.

Вытянутый, как батон, песчаный холм, поросший мелким кустарником и колючей жёсткой травой, ничем не выделялся на фоне других. Даже опытный глаз не сразу различит в ложбинке за порослью молодых тополей поржавевшие створки ворот. На песчанном подъеме грузовик забуксовал, дернулся взад-вперед и окончательно сел. Монах выскочил, наивно попытался подтолкнуть, но тщетно. Домкрат выбрался из-за руля, разоряясь матом на всю округу, в правой руке огромный тесак, глаза бешеные. Не говоря ни слова, метнулся к тополям, уверенными ударами подрубая деревца под корень. Через минуту за спиной Домкрата осталась широкая просека, он обернулся и рявкнул:

— Чего встали? Таскайте ветки, под колёса чтоб…

Повторять не пришлось, Грава с Монахом быстро застелили дорогу зелёным «ковром», и приготовили охапку возле задних колес. Домкрат бегом вернулся к машине, жилистые руки ухватились за заднюю часть шасси.

— Ты чего? Не поднимешь!

— Думаешь зря Домкратом прозвали?

Вздулись жилы на лбу, лицо из бледного стало малиново-красным, но грузовик медленно приподнялся над ямами от колёс, ноги Домкрата ушли в песок почти по колено. Спутники тут же напихали под колеса веток потолще. На вершину соседнего холма вывернула первая машина преследователей, заметив заминку, из чрева грузовика посыпались зелёные человечки, как горох из лопнувшего стручка. Домкрат метнулся за руль, Монах с Гравой в один прыжок оказались в кузове, смокотнув коробкой, машина понеслась к воротам.

Атеист молился, чтобы не заклинило пульт, за столько лет бездействия всё может быть, Домкрат подогнал грузовик вплотную, чуть ли не уткнувшись в ворота. Грава соскочила на землю, влажный песок спружинил под ногами, пальцы застукотали по клавишам пульта, Атеист заранее заставил выучить код наизусть. Внутри стены глухо и недовольно заворчало, створки медленно поползли в стороны, обнажая нутро длинного бетонного ангара. Сюда не то что грузовик — пару самолётов можно загнать. Защелкали включаемые автоматически лампы под полукруглым сводом. Домкрат еле дождался, пока ворота расползутся пошире, вогнал грузовик в щель, снес оба зеркала заднего вида.

— Правее давай, вон к тому отсеку. Ставь напротив вот этих створок, и не глуши двигатель.

— Понял.

Грузовик подлетел к отдельно отгороженному сектору, вдоль стен убегают ряды компьютеров, каких-то приборов и мигающих хреновин. А прямо посреди отсека огромная коробка из серебристого металла, размером с гараж олигарха на несколько машин. От компьютеров к ней тянутся разноцветные змеи проводов. Атеист выбрался из кузова, понесся на костылях к приборам, не всякий двуногий за ним угонится. Деловито застучал по клавишам, перескакивая от одного компьютера к другому. Створки ворот к этому времени наконец-то закрылись, почти перед самым носом преследователей.

— Что дальше, Атеист?

— Загоняй машину внутрь коробки, садитесь все в кабину… и ждите.

— А ты?

Атеист обернулся к Домкрату, заметив, что Грава напряженно слушает, постарался улыбнуться и заверил:

— А я тут все запущу, прослежу, чтоб работало, и в кузов.

— Успеешь?!

— Успею. Когда начнётся свистопляска, ну начнёт все мигать и гудеть, не вздумайте покидать машину. Ясно?

— Хорошо!

— Тогда начали!

Домкрат загнал машину, проверил на месте ли мешок с золотом и снова уселся в кабину, нервно барабаня пальцами по рулю. Грава ушла первой, Монах чуть задержался, кивнул Атеисту, поняли друг друга без слов…

На огромный экран выведено изображение с камер, что понатыканы и внутри лаборатории, и снаружи. Атеист видел краем глаза, как преследователи сгрудились у ворот, каждый пробовал натыкать код, парень усмехнулся — пульт заблокировал первым делом. А с ближайшего холма, оттуда, где внешники бросили машины, боясь увязнуть в песке, потянулись зараженные. Много зараженных. Опрокинув грузовики, серой лавиной твари понеслись к преследователям, те заметались, как овцы завидев волка. Кто-то бросился бежать, кто-то перепуганно палил из автомата, но… не спасся никто. Урчащая толпа, как волна, накрыла внешников, даже сквозь толщу стен и ворот прорвались отчаянные крики и злобное рычание. Атеист забил последние данные, устало опустился в кресло. Вытер вспотевшее лицо, грустно улыбнулся. Вот и все…

Вокруг загудело, заискрило, позади машины створ ворот закрылся мерцающим экраном. Грава заерзала, нервно оглядываясь в окошечко за спиной. Кузов по-прежнему пуст. Коробка завибрировала, загремела, как консервная банка.

— Да где же он?!

Домкрат распахнул дверцу, «Щас, гляну!», но Монах рявкнул так, что перекрыл грохот металла вокруг:

— Сидеть! Атеист… Атеист останется там…

Грава дернулась, закричала дико, на глазах выступили слёзы. Монах с Домкратом вцепились с обеих сторон, с трудом удерживая. Девушка извернулась, схватила зубами Домкрата за руку, тот от неожиданности взвизгнул, но ладонь не разжал…

Главный компьютер вежливо поинтересовался: «Запустить процесс транспортировки?». Атеист щелкнул: «Да». Замигала красная лампа, мелькнули цифры отсчёта: 5; 4; 3; 2; 1;… Взглянул на экран — зараженные окружили лабораторию, привлечённые шумом. Как огромный обломок скалы, к воротам приблизился монстр, размахнувшись, ударил кулаком, ворота чуть смяло, но пока устояли. Вдалеке показалась ещё парочка таких же гигантских уродов. Атеист разбил стекло на панели, где дожидалась своего часа большая черная кнопка. Чуть помедлив нажал… Главный компьютер удивленно переспросил: «Запустить процесс ликвидации?» Атеист грустно улыбнулся и нажал «Да». «Прости, Грава… и прощай…»

Первым очнулся Монах. Огляделся, выдохнул облегченно — Домкрат с Гравой рядом. Грузовик наполовину въехал в затянутое изумрудной ряской озерцо, вокруг капота разлапились сердечки кувшинок. Вода забралась и в салон — под ногами уныло чавкнуло. Распахнул дверцу, распугав пригревшихся на солнце лягушек. Ноги затекли, не слушаются, с трудом забрался на кабину, чтоб осмотреться. Сердце радостно бухнуло, когда за зеленью ближнего леса вдалеке показались бетонные коробки домов. Значит — цивилизация…

К двухэтажному особняку подъехал новенький джип. Монах поспешил навстречу, давненько не виделись. Грава, как всегда — сама за рулем. Распахнулась пассажирская дверь, из салона выскочили весело визжащие ребятишки — двое близняшек, затем не спеша выбрался старший из сыновей. Он вежливо поздоровался с Монахом, придержал несущихся мимо братьев.

— Домкр… тьфу ты… Игорь то где?

— Да попозже будет, что-то срочное…

— Ну ладно, проходите, чего стоите-то, как не родные?!

Монах пропустил гостей вперёд, медленно побрел следом.

«Да! Летит время! А старшенький-то все больше стал на Атеиста похож, ох, упокой, Господи, его душу!»…