Водитель и так редко жал на газ, а сейчас сбавил скорость вообще до минимума, старенький «ПАЗик» ползёт по разбитому асфальту со скоростью хромой черепахи. Автобус утонул в молоке тумана, ни видать ни черта. Ещё и воняет какой-то химической кислятиной, даже в салоне чувствуется едкий запах. Антон с трудом сдерживался, чтобы не заматериться в голос, он уже двадцать минут как должен быть на работе. Иваныч там поди рвет и мечет. И как назло, со связью проблема, так что позвонить и извиниться за опоздание — не судьба. Хотел же взять такси, уже был бы на месте, но нет — жаба задушила отдать пару сотен. А теперь и премии не видать, и за опоздание оштрафуют. Когда же дорогу преградил «КАМАЗ», небрежно припаркованный поперёк дороги, Антон готов был уже кого-нибудь прибить от злости…

Хлопнула дверца, водитель пошёл разобраться с «коллегой», плечистая фигура, обтянутая не очень свежего вида тельняшкой, почти потонула в тумане, можно с трудом лишь различить смутный силуэт. Антон перешёл с хвоста автобуса вперёд, чтобы получше было видно. А водила, пошарив в грузовике вернулся обратно.

— Ну что там?

— Да баран какой-то в отбойник уткнулся и бросил машину. Бухой, поди, был.

— А убрать ее никак?

— Точно! — Шофер хлопнул себя по лбу, — там же ключи торчали. Щас, уберу! Чет башка трещит, не соображаю ни хрена.

Водила снова устремился к грузовику, уже забираясь в кабину, позвал Антона:

— Э, пойдём глянешь, чтоб я задницей куда не въехал. Там на панели справа от руля кнопка, чтоб дверь открыть, дотянись.

Антон перегнулся через спинку кресла, пальцы коснулись тумблера. Дверь распахнулась, и с клубами едкого тумана в салон ворвался звук тяжёлого двигателя, причём не от «Камаза». Антон замер на ступеньках, вслушиваясь, звук стремительно приближается. Все что успел разглядеть — огромный силуэт, и тут же в зад автобуса на огромной скорости влетел автокран. Стальная махина смяла салон наполовину, Антон от удара вылетел в дверь, в полёте не слабо приложившись головой. Жуткая боль мгновенно погасила сознание.

Сколько провалялся в отключке — неизвестно. Видимо, не очень долго — кровь на лице, стала вязкой, плотной, но толком не подсохла. Голова раскалывалась просто жуть, Антон даже медленно ощупал ее, но нет, вроде бы цела, только бровь рассечена сильно. Но это пустяк — не смертельно. С трудом поднялся, бросил взгляд на дорогу и… остолбенел. Бесконечная стена машзавода слева, что должна вообще-то тянуться ещё очень долго, метрах в семидесяти дальше обрезана словно ножом, а на месте гигантского цеха — пустырь, поросший мелкой пыльной травой. Справа же к дороге вплотную прилепился маленький посёлок, домов пятнадцать. Причём, судя по пустым глазницам окон, провалившимся крышам кое-где и сорванным с петель дверей в ближних избах, последние жители покинули это место очень давно.

«Не может быть такого! Это ж бред!» Парень двинулся к поселку, в надежде, что тот растает как мираж, как тот проклятый туман, что донимал все утро. Но поселок и не собирался исчезать.

От дальнего дома отделился силуэт, Антон узнал водителя, тот медленно брёл, сжимая в руке монтировку. Завидев парня, поспешил навстречу.

— Я думал ты того, помер! Удар страшный был!

— Что здесь вообще происходит?

— Да я знаю, что ли? Сам нихрена не пойму, — водитель бросил монтировку, дрожащими руками вытащил из кармана измятую пачку сигарет, с трудом закурил — пальцы отказывались слушаться. — В посёлке никого, как будто и не жил здесь лет двадцать никто. Да и как мы тут оказались, вообще не соображу.

Шофер сел на землю, обхватил ладонями голову, тонкая струйка дыма от зажатой сигареты медленно поплыла вверх. Антон опустился рядом, заскрипел зубами — любое движение отзывалось адской болью в голове. Шофер заметил, как парень скривился:

— Что — тоже башка трещит?

Антон кивнул и тут же очень пожалел об этом.

— И у меня также. Че-то здесь не то. Млять, да тут все не то и не так! — мужик со злостью швырнул недокуренную сигарету.

— Что делать то дальше будем?

— Да хрен его знает. По идее, нас уже раз двадцать должны были найти. Но никого нет, тишина мертвая! Можешь, конечно, посчитать меня психом, но кажется… кажется мы попали в другой мир.

- Тогда я тоже псих. Потому что и сам об этом подумал.

Водитель хмыкнул:

— С ума говорят, по одиночке сходят, так что мы явно не бредим.

Антон спросил, хотя и сам знал ответ:

— Больше никто не выжил?

— Нет, только нам с тобой… повезло.

— Ещё не факт, что действительно повезло.

В звенящей тишине вдруг отчётливо послышался звук двигателя. По дороге, что прорезала посёлок змеей, медленно пылила машина, судя по очертаниям — внедорожник или грузовичок. Водила поднялся:

— Неужели люди?

Заметив Антона и его товарища по несчастью, незнакомцы прибавили ходу. Пролетев пулей извилистую улочку, машина уже через пару минут домчалась до места аварии. Это «Газель», но Антон с трудом опознал ее в этом железном монстре. Кабину и двигатель защищают наваренные стальные листы с приличной толщиной, впереди подобие кенгурятника из толстой арматуры, борта тоже укреплены металлом, посреди кузова на самодельной турели закреплен внушительного вида пулемёт. Стоящий в кузове квадратный мужичок в потертом камуфляже хмуро прищурившись направил ствол на Антона. Сидевший рядом с ним товарищ по оружию, лениво потянувшись, поднялся, подхватив зажатый между колен «Калаш», спрыгнул с кузова. Не спеша размялся, всем видом показывая, кто здесь главный. Хлопнули дверцы и наружу выбрались ещё двое — водитель броневичка и пассажир. У обоих «Калаши». Все четверо в камуфляже, чем то смутно похожие друг на друга как братья, только пулемётчик покоренастее остальных.

— Жбан, смотри какие клоуны, — пулеметчик ухмыльнулся, смачно харкнул Антону под ноги, — а ну стойте смирно.

— Мужики… помогите… мы в аварию… попали, — шофер не сдержал всхлип, шагнул вперёд. Лениво зевавший до этого боец вдруг резко двинул прикладом, шофер мешком рухнул в пыль.

— Хохол, проверь автобус, может ещё кто живой затихарился, — водитель послушно побрел к развороченным машинам. — Кабан, вяжи этих, а то зомбанутся по дороге, хлопот не оберешься.

— Жбан, там какой-то движняк, — пулемётчик напряженно вглядывался во все быстрее темневший горизонт. — Пустыши плетутся, харь тридцать.

Жбан вытащил бинокль, приложил к глазам:

— Вижу, там не только пустыши, позади ещё и рубер прется. Не спешит, сука хитрожопая, решил посмотреть как мы с пустышами справимся!

— Че делать будем?

— Уходим! Кластер свежий под боком, шуметь нельзя. Хохол! Давай назад за руль.

Кабан же тем временем стянул руки Антону за спиной пластиковым хомутом, кивнул на кузов, дескать залазь и принялся паковать шофера. Антон оперся грудью о борт, перелезть без посторонней помощи явно не получится. Пулеметчик хмыкнул, волосатая лапища схватила парня за шиворот и рывком затащила в кузов. Антон повалился на дно кузова, пулеметчик пинком предложил перекатиться к правому борту и присев, связал ноги веревкой. Кабан без усилий закинул следом шофера, словно мешок с картошкой.

— Кабан, давай в кузов, я в кабине покемарю. Всё, двигаем на базу.

Фыркнул двигатель, «Газель» лихо развернулась, обдав искореженный автобус облаком пыли и помчалась в обратный путь.

Трясло ужасно. Антона подбрасывало в кузове, мотало из стороны в сторону, от дикой головной боли парень временами проваливался в душный влажный обморок. Пулемётчик покосился с интересом, пихнул дремавшего Кабана в бок:

— Смотри, новичок по ходу сейчас зомбанется. Может замочить его на всякий случай?

Сквозь пелену боли Антон с трудом расслышал слова пулемётчика, и… даже обрадовался скорой смерти. Ведь это избавление от этого кошмара, голова словно раскаленная железная болванка, по которой без остановки долбят молотом.

— Да не, это он под откат попал. Да и без живчика видать хреново. — Медленно достал из внутреннего кармана фляжку, раздумывая, стоит ли тратить на потенциального мертвеца, наконец, отвинтил крышку, прижал горлышко к потрескавшимся от жажды губам пленника. — На, хлебни — полегчает!

Антон сделал несколько неловких глотков, с трудом проглотил мерзкий на вкус напиток, откашлялся.

— Что это за хрень?!

Пулеметчик с Кабаном синхронно заржали:

— Эта хрень для нас лучшее пойло. И для тебя тоже, если не зомбанешься!

— Зомбанусь?

— Долго объяснять. Да и зачем, у тебя теперь два пути — или в клетку или в яму. — Пулемётчик снова загоготал, — третьего не дано.

Антон выпрямился, странно, но вроде бы полегчало. Шум в ушах медленно стихал, сердце перестало трепыхаться как пойманная птица.

— Ну как — помогает живчик? — Кабан покосился с ухмылкой. — А ты рожу кривил. Это средство от всех болезней.

Грузовичок сбросил скорость, пулеметчик обернулся, глянул через кабину вперёд:

- Вот это подфартило! Кабан, зырь какая краля!

«Газель» медленно объехала припаркованную на обочине «Тойоту», без устали моргающей «аварийкой». Капот задран, над сверкающем идеальной чистотой двигателем склонилась белокурая красотка в тонкой полупрозрачной блузке и нескромно обтягивающих джинсах. Она радостно защебетала, когда из кабины вылез заспанный Жбан:

— Ой, мальчики, вы военные да? Ой, как хорошо, что вы встретились. Я тут заблудилась и с машинкой что-то, не заводится, — девушка улыбнулась Хохлу, что тоже выбрался из кабины. Жбан хмыкнул, оглянулся вокруг. Вроде тихо.

— Ну как не помочь такой красотке… — та смущенно опустила длинные ресницы, — только это… дашь на дашь… — Жбан похотливо загоготал, Хохол поддержал командира. — Ты это давай-ка… — Жбан опустил капот и похлопал грязной лапищей, — устраивайся поудобнее и… джинсы не забудь спустить.

Кабан хмыкнул:

— Сейчас кажется будет жестокое порно…

Девушка зашмыгала носом, глаза повлажнели:

— Мальчики, может… может не надо?

— Надо, надо. Давай, не тяни, а то церемонится не стану!

Та оглядела медленно жадно разглядывавших ее мерзавцев, отвернулась, дрожащие пальцы нерешительно расстегивают мелкие пуговички блузки. Жбан шагнул ближе, потная ладонь легла на тонкую талию.

— Как зовут то тебя, красотка? Давай помогу…

Блондинка рывком развернулась, в руке блеснул внушительный нож, Жбан захрипел, сжав пальцами распоротую глотку. Замах, нож свистнул, Хохол не успел даже ничего понять, как клинок вошёл в глаз по самую рукоять. В руках блондинки уже автомат Жбана, лязгнул затвор, ствол угрожающе уставился на офигевших от неожиданной развязки бандитов.

— Руки, руки подняли, чтоб я видела! — Голос из нежного девичьего стал металлическим. — Дернетесь — завалю обоих!

За спиной красотки шагах в пятнадцати поднялись два здоровяка. Искусный камуфляж — что-то типа плаща-накидки с пучками жухлой травы позволил быть незамеченными до поры. Один вскинул арбалет, взяв на прицел пулемётчика, в огромных мускулистых ручищах оружие казалось игрушечным. Другой, сжимая пистолет с глушителем, быстрыми шагами приблизился к «Газели». Заглянул в кабину, там пусто, вернулся к застывшим пленникам.

— Ты, — ствол указал на пулеметчика, — медленно и аккуратно свяжи лапки своему корешу. Медленно, я сказал.

Боец послушно стянул запястья Кабану, тот заскрипел зубами, но смолчал.

— Вот и умница. Только вот зачем нам два пленных, одного вполне достаточно. — Сухой щелчок, на лбу пулемётчика расцвело алое рваное пятно, амбал свалился за борт как подкошенный. — Зена, тут у них два пленника.

Красотка подошла к машине, со злостью оттирая бурое пятно на блузке, — такую вещь заляпал, урод. Что тут у тебя?

Боец хмыкнул:

— Да муры, по ходу, двух новичков прихватили. Свежий кластер недалеко. Видок у них конечно не очень.

— Думаешь оба зомбанутся?

— Похоже на то!

Водила подал голос:

— Ребят, мы тут вообще ни при делах. Руки освободите, я уже пальцев не чую.

— Умолкни уже. И вообще чтоб лишнего звука не слышал. А то этим компанию составите! — он кивнул на мертвецов.

- Калач, угомонись. Нельзя новичков обижать, примета плохая. Муры, вон, не верят, и видишь, чем закончилось для них?!

— Да я ж так, для порядка.

— Всё, кончай болтать, дуй за руль. Молчун, приглядишь за этими? — верзила в ответ лишь кивнул, ловким прыжком забрался в кузов.

Небо совсем почернело, а проклятый грузовичок и не думал останавливаться. Антон выдохнул, разжал стиснутые зубы — жуткая боль, немного отступившая после той бодяги, медленно возвращалась. Пока терпимо, а вот стянутые мёртвой хваткой ладони совсем заледенели, он уже не чувствует пальцев. Всю долгую дорогу в кузове царило молчание, лишь Зена с Калачом в кабине о чем-то тихо спорили, но разобрать слов из-за тарахтящего движка и скрипа железяк было невозможно. Арбалетчик же, который охранял теперь уже трёх связанных, не проронил ни слова, он вообще почти все время просидел в одной позе, лишь в самом начале провёл над пленниками какой-то пикающей штуковиной, похожей на пульт-переросток от телевизора. Скорее всего, искал «жучков», но раз больше никаких действий не последовало — все чисто. Водила теперь лежал рядом с Антоном, а Кабана определили к левому борту. Водила без остановки скрипел зубами, стонал, Антон не раз замечал косые взгляды арбалетчика на бедолагу. Тот явно о чем-то догадывался, а ещё не давала покоя та фраза, что «новички могут зомбануться». Антон уже перестал чему-нибудь удивляться, в этом чокнутом месте похоже возможно всё. Тут поди и драконы с эльфами где-нибудь гасятся.

Водила вдруг дернулся, задрожал, глаза распахнулись, блеклые, мутные, из глотки вырвалось хриплое урчание. Мужик потянулся ртом к Антону, тот дернулся, отодвигаясь, но уперся в борт. Ещё успел подумать, что водила решил поцеловать, педик небритый, а тот с сочным чавканьем вгрызся в щеку. Арбалетчик рванулся следом, короткий замах, и в висок шофера с хрустом вонзился клинок. Антон заорал в голос, не столько от боли, сколь от ужаса, на потрепанных грязных джинсах спереди проступило тёмное пятно.

Визгнули тормоза, «Газель» замерла на месте, пыльное облако догнало машину. Из-за открывшейся водительской двери раздался встревоженный голос:

— Молчун, что там у вас?

— Да все в порядке, — здоровяк медленно и старательно вытер лезвие о тельняшку водилы, — новичок, полосатый который — зомбанулся. Ну и второго малость надкусил.

Антон вспыхнул:

— Малость?! Да он мне чуть щеку не сгрыз!

— Да щас пластырем заклею, не ссы!

Вспомнив о неприятном моменте Антон благоразумно умолк.

Молчун устроился поудобнее на прежнее место, пудовый кулак грохнул по кабине:

- Поехали!

Фыркнув движком, «Газель» лихо рванула на запад, несмотря на солидный вес брони.

Уже в полной темноте машина вывернула на асфальт, вернее жалкое подобие оного, ибо трясти начало ещё похлеще, чем по грунтовке. Боль вернулась, причём с удвоенной силой вгрызлась в виски, и на очередном ухабе сознание милосердно отключилось.

К жизни Антона вернуло ведро холодной воды, он подскочил, порываясь сесть, но без помощи рук это непросто. Грохнулся на спину, рядом с довольной ухмылкой возвышается Молчун.

— Ну как, освежился?

Антон повернулся набок, извернувшись гусеницей сел. Огляделся вокруг, похоже какой-то подвал. Антон в углу, на ворохе какого то тряпья. Прямо над головой несколько труб, что тянутся от одной стены к другой. От бетонного пола тянет могильным холодом, пахнет сыростью и затхлой водой. Закопченные кирпичные стены тянутся куда то вдаль, тонут в непроглядной тьме. От маленького фонарика в руках Молчуна почти никакого толку.

— Освежился, или ещё повторить?

— Освежился. — Только сейчас почувствовал пластырь на щеке, вспомнил про укус. — Что… что со мной теперь будет?

Молчун нахмурил брови:

— Да ничего! Зена с Калачом разберутся, если не при делах — можешь идти на все четыре стороны. Далеко ли только уйдешь…

— Я про укус — я тоже… это… это самое?!

— Ааа, вот ты о чем! — боец рассмеялся. — Не бойся, ты и до укуса был заражен. Все мы заражены, только не все становятся мертвяками. Правда лишь малая часть новичков. Ты сколько здесь по времени?

— Не знаю, утром попал. Вместе с тем мужиком, которого ты… который меня…

Молчун пробурчал недовольно:

— Че ты мямлишь, как целочка? Грохнул я его, потому как не друг это твой больше, а тварь кровожадная. И чем больше будет жрать, тем сильнее начнёт изменяться. Фу блин, сроду так много не говорил! Давай сюда руки, — Молчун склонился над парнем, — щас в сортир под моим конвоем, а потом уже на допрос.

Кровь хлынула в пальцы, Антон чуть не зарычал от боли, такое чувство, что сунул ладони в раскаленную печь. Молчун хмыкнул, помог подняться, толкнул в спину.

— Шагай давай, а то там тебя твой кореш Кабан заждался.

— Он мне не кореш. Водилу жалко, хороший мужик был. А куда его тело дели?

— Да прикопали тут неподалёку, нечего тварей подкармливать.

— Бандюков же бросили.

— Так это далеко от базы. А друг твой уже на подъезде омертвячился, нечего лишний раз внимание привлекать.

После мрачного душного подвала на улице показалось чересчур прохладно, да ещё и одежда мокрая. Антон справил нужду, не очень комфортно, когда за спиной в абсолютной тишине и мраке сопит верзила с ножом в руке.

— Закончил? Двигай вперёд.

— Куда? Не видно ж ни черта!

— Прямо иди, вон изба стоит.

Антон медленно пошагал, выставив руки перед собой, чтоб не врезаться лбом. Глаза мало-помалу привыкли к темноте, к бледному свету звёзд. В шагах десяти на фоне мерцающего неба вырос чёрный прямоугольник дома. Молчун обогнал, вспыхнул фонарик и тут же погас, а следом раздался скрип открываемой двери. Антон пригнулся, чтоб не хрястнуться головой о низкий свод, дверной проем рассчитан на карликов что ли, или гномов. Внутри трое — за широким столом Зена, рядом на табуретке сидит Калач, уже в чистом камуфляже, а в углу напротив, прямо на полу связанный Кабан.

— Зена, я привел.

— Спасибо, Молчун! Э, а че он мокрый такой?!

Верзила самодовольно оскалился:

— Да я ему очухаться помог. Водные процедуры, так сказать.

— Молчууун! Ему и так досталось!

— Ничего, злее будет! Я пойду?

Зена с болью в голосе:

— Постой, Учитель там как?

Боец нахмурил кустистые брови, лицо разом почернело.

— Хреново, совсем хреново. Его бы в стаб, отлежаться недельку.

— Ладно, придумаем что-нибудь. Иди, мы тут сами справимся.

Молчун тихо притворил за собой дверь, в звенящей тишине отчётливо слышался звук удаляющихся шагов. Зена первой нарушила затянувшееся молчание:

— Извини, если с тобой обошлись грубовато, не до церемоний было. Как тебя кстати зовут?

- Антон.

Калач хмыкнул:

— Сразу видно, что новичок. А фамилия у тебя случайно не Штопаный?

- Случайно нет.

Боец оскалился:

— Жаль, а то как бы было шикарно представляться — Калач договаривал, давясь смехом, — здрасти, я Штопаный Антон!

Зена вмешалась:

— Хватит, Калач. Нельзя новичков обижать, он же не знает ещё ничего.

— Да он может ещё зомбанется, полдня всего Улей топчет.

— Вряд ли. — Она повернулась к Антону, — уж извини, рисковать не можем, так что посидишь на карантине. Возражений нет?

— Нет. Мне бы попить той бодяги, Кабан давал до этого, башка сразу прошла.

— О-па! — Калач усмехнулся. — А паренек то уже про живчик в курсе. На, держи. Только понемногу пей, не части. — Достал из внутреннего кармана фляжку, ту самую, что была у Кабана. — Это тебе от вот этой замечательной свинки последний подарок.

Калач бросил парню, поленившись подать, Антон поймал с трудом, немеющие пальцы отказывались слушаться.

— Седой!

На зов появился невысокий сутулый мужичок с обрезом в руках.

— Отведи новичка в карантин. И пожрать ему дай.

Антона увели, боец не спеша поднялся, подошёл к сгорбившемуся пленнику. Кабан зло зыркнул и опустил взгляд, больше всего он сейчас похож на угодившего в капкан волка. Калач опустился на корточки, в руке заблестел внушительный тесак.

— Кончай эти понты, Калач, — голос пленника звучал хрипло и обреченно, — новичка своим ножиком пугай. Так и так, вы меня в живых не оставите.

— Не буду врать, в этом ты прав. Только вопрос в том умрёшь ты быстро и почти безболезненно, или как следует помучаешься. Выбирай!

— Первый вариант больше устраивает.

Калач усмехнулся, вернулся на прежнее место, табурет пискляво скрипнул.

— Сколько ваших в этом районе?

Кабан обтер связанными руками разбитые губы, выдавил глухо:

— Около сотни. Группами по пятнадцать-двадцать. Общее командование на Кастете. С ним вечно военспец от внешников тусуется, Кальвин кажется позывной. Про внешников ничего не скажу, знаю только что километрах в ста отсюда на каком-то мелком стабе они неплохую базу замутили. А где, что конкретно — не знаю. За такой интерес сразу в расход.

— А чего вы с «Газели» броневик замутили? Совсем обнищали?

— Это Кастет для патрулей велел сделать, по дорогам, говорит, сойдёт колесить. Нам сказали — какие-то крутые стронги объявились. Мы уж неделю на ушах, из патрулей не вылазили, не пожрать, не поспать нормально, — Кабан с грустью усмехнулся, — вот и лоханулись с вами.

— Где база вашей группы?

Кабан засопел, опустил голову.

— Где база?

Пленник глухо пробурчал сквозь зубы:

— Километрах в сорока на восток, там ещё завод здоровый, химический, почти на полкластера.

— Знаю такой.

— От проходной влево склады… там…база.

— Сколько человек в группе?

— Восемнадцать… было.

Калач зло усмехнулся:

— Теперь считай четырнадцать!

Зена что-то записала в блокноте, спросила не поднимая головы:

— Как с вооружением?

— Один АГС, два РПК, ну и стрелковое.

Зена поднялась из-за стола, показывая что допрос окончен.

- Ну что, Кабан? Готов умереть в расцвете лет молодым и красивым? — Калач не спеша накрутил глушитель на пистолет.

Кабан нахмурил брови, голос зазвучал угрюмо:

— Я своё пожил…

Седой принёс пару банок тушенки и кусок хлеба:

— Извини, у нас с продовольствием туго сейчас. Чем богаты, как говорится.

Антон оглядел тесный подвальчик, именуемый карантином, метра два на три бетонная коробка, напротив двери из досок и двух здоровенных чурбаков сложено подобие нар, третий чурбак служит в качестве обеденного стола. На него то Седой и выложил нехитрый ужин.

— Долго мне здесь торчать?

— Денька два бы надо для верности, но, скорее всего, до утра если не зомбанешься, то и потом вряд ли.

Антон накинулся на тушенку, хорошо что Седой заранее вскрыл банки, иначе истек бы слюной.

— Сейчас чаю принесу!

Лязгнула металлическая решетка из толстой арматуры, мужик вышел, Антон и не обратил внимания. Никогда прежде он не ел такой вкуснятины, или это от голода так показалось, выскреб обе банки до блеска, ещё и протер хлебом, чтоб ничего не оставить. Седой, вернувшись через несколько минут со стаканом чая в руке, одобрительно хмыкнул:

— Проголодался? Это хорошо, что такой аппетит — кандидаты в мертвяки обычно мало едят, словно ждут перерождения, чтоб вдоволь мясца покушать. Звать то тебя как?

— Антон, — парень с шумом отхлебнул чая, брови удивленно вздернулись — сахара Седой не пожалел!

— Вот сразу ясно, что новичок!

— Почему?

Седой молча вышел, вскоре вернулся с табуреткой в руках, видимо, беседа грозит затянуться.

- Первое дело для новичка — забыть старое имя. Совсем забудь, — мужик опустился на табурет, из-за сутулости он смотрел немного исподлобья, брови казались грозно нахмуренными. — Забудь раз и навсегда! Теперь у тебя будет прозвище или погоняло, но не имя! Здесь народ у нас очень суеверный. Со старым именем только бабы здесь, да и то половина на новый лад переделывают, чтоб звучало покрасивше. Была Люська-давалка, а здесь глядишь уже Люсинда или ещё как. Так что надо тебя окрестить по-новому.

Антон криво усмехнулся:

— Я в бога не верю, чтобы креститься.

Седой посмотрел на парня, как на неразумного:

— Нашёл чем гордиться, ты в Бога не веришь, зато он может верит в тебя. Потому и жив-здоров до сих пор, а другие бродят в поисках свежей человечинки.

— За это скорее Зену благодарить стоит, чем небеса.

Седой усмехнулся:

— Закоренелый, значит, атеист? О, кстати, а чем не прозвище?

— Атеист?!

— Ну по сравнению с Кабаном или Калачом посолиднее звучит. Был тут один боец, Клизмой звали. Так что тебе неплохой вариант достался.

— Ну хорошо, Атеист, так Атеист. Седой, ты мне хоть немного объясни — куда я попал? Что за хрень здесь творится, какие-то муры, внешники, зомби.

Седой вздохнул, ладонь потерла взлохмаченную голову:

— Да тут долго объяснять придётся, и в такое сложно новичку поверить.

Антон усмехнулся:

— Так мне спешить теперь некуда. А после того, как здоровый вроде бы мужик ни с того, ни с сего зомбаком заделался и взялся меня грызть, я уж во что угодно поверю. Даже в то, что здесь ещё и орки с троллями водятся.

Седой подался, заговорщицки подмигнув, спросил:

— Ты водку пьешь?

— Пью. Кто ж не пьёт, если нальют?

— Это точно. Погоди, я щас!

Мужик проворно поднялся, уже на пороге обернулся, бросил взгляд на пустой стол-чурбак.

- Эх, придётся НЗ потрошить… Погоди, сейчас я, быстро!

Вновь скрипнула запираемая решетка, Антон устало откинулся назад, от бетонной стены тянуло холодом, но наконец то можно хоть чуточку расслабиться. А от этой бодяги и правда полегчало, голова почти не болит, так лишь шумит в ушах немного. И соображать легче стало, а пораскинуть мозгами явно есть над чем. Как то же надо жить дальше…

Седой вернулся с рюкзаком в руках, выставил на чурбак бутылку водки, банку тушенки, на подстеленную газету порезал большой кусок сала и хлеб.

— Ну давай, Атеист, обмоем твоё новое имя. И за встречу, так сказать выпьем — Седой суетливо свернул крышку, разлил по пластиковым стаканчикам. — А то не люблю я в одного пить, как алкаш конченый.

Чокнулись, водка обожгла глотку, этот напиток на вкус и так не очень приятный, а теплая — вообще мерзость. Но Антону, то бишь уже Атеисту не до капризов, после сегодняшних приключений хочется нажраться в сопли, чтобы забыть весь этот кошмар. И плевать, что завтра скорее всего будет не менее насыщенный день. Не теряя времени напрасно, Седой повторил. Снова выпили, теперь уже за удачу, чтобы задержаться подольше на этом свете — она крайне необходима. Третью выпили не чокаясь, хоть вечером и не принято поминать. Атеист налегал на сало, чтоб не развезло, ещё о многом нужно расспросить Седого, пока у того язык на почве алкогольных возлияний молотит как помело.

— Ну так что, Седой? Просветишь, что тут да как?

- Да не вопрос, — Седой потряс стремительно пустеющей бутылкой, горестно вздохнул, — блин, топливо кончается. Хотя что рассказывать — я тебе сейчас покажу.

Потянулся за рюкзаком, небрежно отброшенным к стене, табуретка жалобно скрипнула, Седого качнуло, ещё чуть-чуть и грохнулся бы. Атеист дернулся через чурбак, но помощь не понадобилась.

— Осторожнее, не упади!

Седой повернулся лицом к собутыльнику, в тусклом свете электролампы зеленые глаза мутновато заблестели, мужик пьяно хмыкнул, потряс крючковатым пальцем:

— Седой не падает, Седой стримтильно… тьфу… стремительно ложится.

Вторая попытка увенчалась успехом, мозолистая ладонь нырнула в нутро рюкзака, вынула старую истрепанную тетрадь, завернутую в целлофан. Седой бережно развернул и протянул Атеисту:

— Вот ты наверное смотришь на меня, думаешь — алкаш, сейчас начнёт умничать! А ведь я, Атеистушка, не всегда был «подай-принеси». Если судьба закинет в северные стабы, ещё услышишь про Седого. Я ж раньше был в команде у Тайсона, знаменитый охотник на тварей, в одиночку элиту замочил, руберов пачками валил. Везучий был… до поры. Нарвались на колонну внешников, почти вся группа погибла, только я да Лапоть вырвались. Лапоть, правда, в прошлом году на рубера нарвался, нет больше кореша моего. Ну а я в одиночку побродил немного, да вот в эту команду прибился. Накосячил я Атеист в одном стабе, хорошо так накосячил, так что закрыта мне дорога с внешки. Тут и сдохну.

— Половину не понял, но ты это не грузись, жив-здоров, это ж тоже неплохо.

— Ну да, ну да, — Седой печально кивнул. — Давай ещё вмажем?

— Давай.

«Да не такая уж и мерзость. Хорошая водка, и похуже бывала.»

— Так я гляну? — Атеист потряс тетрадкой.

— Погоди! Для начала я тебе так малость проясню. Вот представь, допустим, карту, — указал рукой на стену справа. — Вот справа на ней по самому углу, от потолка до пола — Удавка, вся из мёртвых кластеров. Тьфу, ты про кластеры в курсе?

— Ну слышал из разговоров про какой-то свежий кластер.

— Тогда, с самого начала. Слушай и не перебивай, а то я сопьюсь, тьфу, собьюсь. Этот мир мы называем Ульем, реже Стиксом, потому как похож он пчелиный улей, каждая сота — кусок иного мира, и вот так из кусков собран целый мир. Представил?

— Ну более-менее! — Атеист покрутил пальцами.

— Выпили потому что мало… Короче сота — это клочок из другого мира, называемый нами кластером. Есть мнение, что сюда загружается копия, потому как часто ты слышал в своём мире о вырванных и исчезнувших непонятно куда городах или поселках?

— Нет, ни разу!

— Ну вот, так что скорее всего ты лишь копия самого себя. Фу, мозги уже кипят. Короче, это понял?

Атеист кивнул, хотя верить в такое даже полупьяный мозг отказывался.

Кластеры бывают стандартные, это те которые время от времени перезагружаются, в таком и ты, и я попали сюда. У каждого разная скорость перезагрузки потом сам все поймешь это просто. Знай только — увидел как туман собирается кисло пахнущий — вали оттуда со всех ног. Иначе попадешь под откат, а это либо копыта отбросишь, либо до конца жизни, вряд ли долгой будешь лыбиться всем подряд и слюни пускать. Вернуться вместе с перезагрузкой домой - не вариант, понял?

— Понял.

— Но есть стабы — стабильные кластеры, вот здесь перезагрузки не бывает, или бывает так редко, что успеешь не раз сдохнуть до этого. На таких кластерах можно жить более-менее, кое-где даже крупные города появились. Но это намного западнее, здесь внешники житья не дадут.

— Внешники? Целый день про них слышу, кто это?

— Не спеши! Про кластеры закончу! Есть ещё мёртвые кластеры, там ничего, только чернота как у негра в… вообщем мертвая чёрная трава, и земля словно посыпанная сажей. На таком кластере электроника бесполезна, там и сам сдохнуть можешь без проблем, сворачивает нутро в трубочку, мама не горюй, так что не лезь туда, даже не пробуй. Фух, давай допьем уже, чего тянуть?

— Давай.

Выпили. Атеисту захорошело, ноги налились свинцовой тяжестью, веки набрякли, моргать тяжело, жарко и душно здесь. Седой тоже раскраснелся, расстегнул рубаху до пупа, балаболит без умолку.

— С кластерами разобрались. Теперь немного географии. — Седой вытянул руку как памятник вождя мирового пролетариата. — Справа, по самому краю полоса мёртвых кластеров, или Удавка. Западнее пошла Внешка, здесь в основном территорию контролируют внешники — выходцы из других миров, что как-то проникают в этот. Там у них и порталы и базы, соваться туда, что крокодила яйцами дразнить — глупо и опасно. Чем дальше на запад, тем внешников меньше, не могут эти суки далеко от своих баз забираться. Зато здесь тварей побольше, и чем дальше, тем хуже и хуже. Там начинается Ад, Пекло, по-разному называют, там кластеры грузятся чаще, да ещё и много где из мегаполисов куски, так что жрать, не пережрать.

— А что за твари то? Зомбаки, типа этого, который меня чуть не загрыз?

— Хуже. Намного хуже. Да и не зомби это, они ведь не совсем мёртвые — дышат, кушать хотят, правда вкусы у них чересчур специфические. Ты открой-то тетрадку, это Фотограф, покойник, делал, для новичков в самый раз немного познакомиться с местными обитателями, если сам таким не стал.

Атеист медленно перевернул обложку, на первом листе вклеена фотография типичного зомбака — мужик в разодранном на лоскуты спортивном костюме, изрядно залитом кровью, на правой щеке свесился лохмот мяса, обнажив золотые зубы. Под фотографией что-то написано, строчек пять, но почерк, хуже чем у врачей, да ещё с пьяных глаз не разобрать. Седой прокомментировал:

— Первая стадия зараженных. Пустыши. Знаешь почему пустыши?

— Нет.

— Попадая сюда, мы все без исключения заражаемся вирусом. Большинство становится мертвяками, лишь мизер остаётся в добром уме и здравии. Но вирус не лечится, не выводится никак. И чтоб он не развился дальше нам, иммунным, нужно пить тот самый живчик, что ты из фляжки хлебал. А делается это пойло из споранов, что добывается только из зараженных. Причём не таких дохлячков как этот на картинке, а…

— Что? Эту бодягу из трупаков делают?

— Не трупаков, а споранов из спорового мешка на затылке у твари.

— Дак один хрен!

— Да ладно тебе. Когда ломка без живчика начнётся, ты этого трупака готов будешь в задницу расцеловать, так что не надо морщить нос. На чем я остановился? — Седой нахмурил лоб соображая, наконец хлопнул по колену:

— Так вот, из этих мертвяков развиваются твари покруче, сначала пустыши, затем споровики, ты листай тетрадку, там правда дохлые твари сфотаны, они знаешь ли не очень любят стоять спокойно на месте. Так вот споровики — наш основной источник сырья для живчика. Эти ребята мутируют уже посерьезнее, становится сильнее, зубастее, когти отращивают такие, что металл рвет, броней обрастают, вроде костяная, а хрен побьешь.

Атеист медленно перелистывал, на фотографиях уроды, один страшнее другого, не дай бог такого повстречать. «Ого, топтун какой-то, ну и видок. Да я такого ужаса и в кино то раньше не видел.»

— Слушай, Атеист! По ходу тут без ещё одной бутылки точно не разобраться, да?

— А есть?

— Да как тебе сказать, нету, но есть одно местечко, где у меня заныкан ящик, Калач забодал со своим сухим законом, приходится соблюдать конспирацию. Вообщем, километра два отсюда хуторок есть, домов пять, они там уж скоро завалятся от старости, так я там тайничок устроил. Сгоняем?

— На чем?

— На вертолете, млять! Пешочком, конечно, шуметь в этих местах — хреновая идея. Прогуляемся туда-обратно!

- А не опасно?

- Что?! — Седой вскочил, опрокинув табурет. — Если опасности боишься, так тебе тут недолго удастся протянуть, сынок!

Атеист поднялся с лежака, Седой качнулся вперед, спросил, обдав облаком едкого перегара, пальцем ткнув собеседника в грудь:

— Ты… русский?

Атеист, качаясь как лист на ветру, кивнул:

- Русский!

- Ну, а хрена ты тогда ломаешься?! Пошли!

Жалобно звякнула дверь, Атеисту показалось, что с размаху нырнул в темный ледяной омут, после душного подвала чересчур прохладно. Темнота абсолютная, словно остался без глаз. Седой же пошагал куда-то уверенно, так, словно на дворе ясный солнечный день. Атеист поплелся следом, ориентируясь больше на звук шагов, беспрерывно спотыкаясь, цепляясь за ветки. Глаза понемногу привыкали, впереди все чётче вырисовывается горбатый силуэт. Шаги, кто-то идёт навстречу, но Седой и не думал сворачивать.

— Кто идёт?

— Кому надо, тот и идёт! Салага, ты что ль на посту?

Из темноты вновь раздался голос, явно старается говорить суровее, но получается так себе:

- Седой, ты чего бродишь? Чего не спится?

Тот обернулся к Атеисту, ткнул кулаком в бок:

— А чего бы нам правда не спиться, гы?!

Атеист разглядел наконец часового — мальчишка в мешковато сидящем камуфляже, в руках мёртвой хваткой держит «Калаш», как бы не пальнул с перепугу, Атеист шагнул в сторону, уходя с линии огня — мало ли. Тут псих на психе, людей режут пачками, так что лишняя осторожность — не лишняя. Юнец тем временем пытался отправить Седого восвояси, но того переубедить было уже невозможно. Из темноты возник ещё один силуэт, рявкнул, как пес:

— Что за херня здесь? Почему шумим?

Часовой радостно залепетал, по голосу — так сейчас заплачет:

— Ахмед, тут Седой с задержанным за периметр собрался!

Седой хмыкнул:

— Ты ещё слезу пусти, салага!

Ахмед, уже тише и спокойнее:

— Седой, ну че за беспредел? Ты ж знаешь порядок — ночью без разрешения за периметр ни ногой. Ты хочешь, чтоб у тебя и у меня проблемы были? Куда намылился?

— За водкой, конечно. Заначка у меня осталась, щас с Атеистом сгоняем по-бырому, так что кипиш не поднимай, и сосунка этого успокой. С какого детсада взяли то его?

— Седой! Какая нахрен водка, ты что — совсем с катушек съехал. Да Калач…

— Да в жопу твоего Калача, вместе с его приказами и правилами. — Седой выпрямил грудь, сразу стал выше ростом, замахал руками. — Или тебе напомнить, как этот сраный Калач бросил вас там у Синей речки? Как он там потом сказал красиво — не счел целесообразным рисковать операцией из-за двух дозорных! Напомнить, кто жопу твою из горящего бэтэра выдернул под носом у внешников, кто тебя, чурку немытую, пятнадцать кэмэ на своём горбу пер на базу, куда сраный твой Калач со своими спецами вперёд всех примчался? И теперь ты же ещё мне говоришь, что я должен исполнять команды этого чмыря? — Седой разбушевался, орал на всю округу.

— Да тише ты, Седой! — Ахмед скривился, словно сожрал чего кислого. — Я помню, помню, но сам пойми — контракт есть контракт, вот кончится — вместе нажремся и всех этих спецов отмудохаем. А сейчас нельзя, тебе то что, ты и так на Запад ни ногой, а я хочу осесть где-нибудь в более-менее нормальном стабе. Устал я от этой резни, устал как собака. — Ахмед тяжело вздохнул, Атеисту даже стало жаль мужика, сам за один день такого повидал, что охота забиться куда-нибудь в нору и носа не высовывать. А он тут явно не первые сутки…

— Короче, Ахмед, мы пошли?

— А этого куда потащил?

Седой ухмыльнулся:

— А он теперь крестник мой, учу уму-разуму!

— Ох, Седой! Нарвешься ты на ровном месте.

Тот лишь махнул рукой:

— Напугал ежа задницей!

— Давай, только быстро!

— Одна нога здесь, другая там. Что это — правильно — мина, гы!

— Типун тебе на язык, вали уже! — И повернувшись к часовому, сурово приказал — Калачу чтоб не слова, понял?

Тот лишь замахал головой, с тревогой косясь в темноту, что поглотила силуэты Седого с Атеистом.

Калач оторвал голову от свернутой куртки, служившей заменой подушки. Вроде орет кто-то, прислушался, сердце забилось с тревогой — неужели напали? Да нет, тишина, часовые не стреляют, не могли ж их всех перерезать без шума. Откуда только Центр насобирал этих недоумков, наемнички, мать их. Только и годны водку жрать, да по свежакам ништяки тырить. Надо всё-таки проверить что там. Со вздохом поднялся, никакого покоя, тихонько вышел из длинного сарая, что служил казармой для десяти бойцов спецназа и Зены с Калачом. Вот их ребята, действительно, пашут, как кони, операции одна за другой, внешники что-то активизировались не на шутку. Прошёл мимо «комнаты» Зены, ребята постарались — отгородили угол для командирши. Несмотря на поздний час из-под занавеса над входом пробивается полоска света. Не спит что ли? Осторожно сдвинул занавеску, заглянул внутрь. Зена сидит с задумчивым видом, обхватила ладонями кружку, словно греет замерзшие руки.

— Не спишь?

Девушка вздрогнула, резко обернулась к двери, правая рука метнулась к покоившемуся на столе пистолету. Калач вошёл, шутливо поднял руки:

— Сдаюсь! Прости, напугал.

Зена скупо улыбнулась, поставила кружку на стол, рука потянулась поправить волосы. Женщина и на войне остаётся женщиной.

— Да подремала чуток… Предчувствие у меня нехорошое, в чем-то мы прокололись. Не смотри так на меня, но вот чувствую я нутром — что-то здесь не так. Как будто упустили из виду что-то важное.

— Да брось, операция прошла как по маслу, муры пикнуть не успели. — Калач плюхнулся на табурет напротив. — Патруль скатался, как обычно до Площадки, и вернулся. Что не так-то? Взяли грамотно, без шума и пыли.

— Ой, не знаю. Неспокойно что-то на душе.

Калач усмехнулся:

— Если девушке не спится и тревожно по ночам, ей обычно советуют завести кавалера.

Зена лишь улыбнулась:

— Шел бы ты к черту с такими советами, Калач! Я девушка порядочная, так что ни-ни. Сам то чего бродишь среди ночи? Тоже не спится и тревожно?

— Да вроде орал кто-то, проверить хотел.

— Ааа, слышала. По голосу — Седой вроде. Опять водку жрет.

- Слушай, по-моему ты слишком хорошо относишься к этим разгильдяям. Этот Седой вообще беспредельщик — нарушение дисциплины, неисполнение приказов. Да я его вообще хотел к стенке поставить, мерзавца.

- Не кипятись, Калач! Он конечно допускает вольности, но боец отличный, наших спецов за пояс заткнет.

- Да скажешь тоже… Куда этому наемнику до моих ребят?

- Ладно, ты проверить кажется собирался? Вот и проверь, а потом спать. Завтра, — Зена покосилась на часы, — то есть уже сегодня, будет тяжёлый день.

- Хорошо. Когда у нас были лёгкие дни?

Седой все ещё сердито сопел, глухо матерился сквозь зубы, размашисто шагая. Атеист еле поспевал, с напряжением вглядываясь в окружившую со всех сторон темноту. Местное подобие луны стыдливо пряталось в распухшие от влаги тучи, что медленно тянулись на юг. Лишь на востоке небосвод чист и понемногу белел, но до полноценного рассвета ещё далеко.

- Седой, ты чего-нибудь видишь?

- Ну не сказать, что светло как днём, но вижу неплохо. Это дар Улья, так сказать личный ПНВ.

- Что за дар Улья?

- Тому, кто задерживается на этом свете, Улей делает подарок. Сверхспособность, так сказать. У кого-то полезное, у кого-то совершенный пустяк. Мне вот более-менее повезло, хотя от умения ксера не отказался бы. — Опередив раскрывшего рот Атеиста, пояснил. — Это когда взял в ладонь какой-нибудь предмет, а в другой из расходных материалов получилась копия. Ксеры, в основном такие фокусы с патронами делают. И живут в шоколаде.

- И когда он появляется?

- У всех по-разному. Да и его ещё развивать долго приходится, а для этого столько гороха придётся сожрать.

- Гороха? Интересно, а почему именно его?

- Да не обычного гороха, с него ты только пердеть музыкально научишься. Тут нужен горох из тварей, которых не так просто замочить. Это тебе не тупые пустыши.

- Пустыши — это которые без споранов?

- Ага. Запомни для начала порядок: пустыши, споровики, затем горошники, вот в них уже тот самый горох, потом — жемчужники — это элита зараженных.

- Судя по названию в последних есть какой-то жемчуг?

- Есть. Он нехило прокачивает умение, или открывает ещё одно. Вот только завалить элиту — это большой фарт нужен. Тут ещё неизвестно, кто на кого охотится.

- А здесь такие есть?

- Внешники неплохо округу зачищают, но всех по-любому не изведешь. Попадаются изредка. Ты шевели ножками, мне то Калач глубоко похрен, только Ахмеда и правда не стоит подставлять. Ахмедка правильный пацан, хоть и басурманин.

- Что? Вы тут совсем обурели? Кто разрешал? Кто? Как ты посмел его отпустить? — Калач осыпал Ахмеда проклятьями и вопросами, брызгал слюной, а тот угрюмо молчал, лишь густые чёрные брови все сильнее хмурились, сливаясь в одно целое над хищным орлиным носом. На истеричные крики выглянула Зена, при виде девушки, Калач умолк, задышал хрипло, жадно хватая ртом свежий ночной воздух.

- Вы чего орете, бойцы же спят! Рассвет увидали — петухами заделались?

- Да эти бараны тут такого наворотили!

Ахмед вскинул голову, острый, как кинжал, взгляд чёрных глаз мысленно перечертил раскрасневшуюся харю Калача автоматной очередью. Вслух лишь выдавил с хрипом:

- Ты б за базаром следил!

- Ахмед, что стряслось? — Калач раскрыл уже было рот, но Зена остановила жестом. — Пусть сам объяснит.

— У Седого водка кончилась, где-то неподалёку он себе тайник сделал, вот и поперся вместе с новичком.

— И далеко этот тайник?

— Не знаю… — Ахмед опустил взгляд, Зена не стала допытываться, хоть и поняла, что боец врёт.

— Почему не остановил?

— Так Седого разве остановишь, он хоть бухой, хоть трезвый прет как танк, до победного конца… не то что всякие калачи…

— Ты на что намекаешь, черножопый? — Калач шагнул вперёд, руки потянулись схватить Ахмеда «за грудки». Не успел. Тяжёлый армейский ботинок с сочным чвоконьем впечатался в грудь, Калач пролетел вперёд задницей шагов пять, со всего маху грохнулся на землю, подняв облако пыли. Захрипел, дыхание сбилось в ноль, наконец бешено выпучил глаза от злости и боли, рука метнулась к кобуре. Ахмед сорвал с плеча автомат, лязгнул затвор, дуло нацелилось прямиком в лоб оппоненту. Но тут вмешалась Зена, рявкнула так, что вышедший отлить Молчун и остановившийся неподалёку, заинтересовавшись бурными событиями, чуть не отлил прям в штаны.

— Стоять! Стоять, я сказала! Убрал автомат! — глаза командирши засветились таким огнём, что Ахмед, напугать которого не так-то просто, поспешно исполнил приказ, и застыл на месте как статуя. — Калач, убрал руку с кобуры, и вообще, вернулся в казарму, без тебя разберемся!

Тот медленно поднялся, недовольно покосившись на Зену, во взгляде явно читалось, что так просто он этого не оставит. Злобно засопев, зашагал к сараю, обтряхивая на ходу пыльную задницу.

Зена проводила заместителя все тем же недобрым взглядом и повернулась к Ахмеду:

— Значит так, через полтора, максимум два часа мы выдвигаемся. Чтоб к этому времени Седой с новичком сидели на карантине под замком. Оба! Под замком! Ищи где хочешь, или сядешь сам. Сомневаюсь, что ты так поступишь, но надумаешь слинять — один или вместе с Седым, я доложу в Центр, что вы перешли к мурам. И тогда уже сам понимаешь…

— Через час Седой с новичком будут здесь. Я отвечаю, Зена.

Глаза командирши чуть подобрели, она одобрительно кивнула, хлопнув ладонью по могучему плечу кавказца.

- Возьми с собой ещё кого-нибудь. Вон этого, как его… Малого, — Зена кивнула на того самого тщедушного часового, тихонько застывшего за спиной Ахмеда. — И из наших ребят кого-нибудь, а, вон Молчун как раз уже не спит. Молчун! Пойдешь с Ахмедом? Тот лишь кивнул в ответ.

— Ну что — двинули?

Седой, крадучись, подошёл к крайнему из домов, внимательно огляделся, и взяв в руки обрез, до этого мирно болтавшийся на поясе в каком-то хитроумном самодельном креплении, кивнул Атеисту на дверь. Ещё на подходе Седой разъяснил порядок действий — Атеист медленно открывает дверь, Седой входит первым, и пока проверяет избу, Атеист приглядывает за округой. Если Седой начнёт стрелять — отходить обратно в сторону проржавевшего до нельзя остова грузовика. Сразу за ним начинается канава, вот по ней если что и уходить.

Атеист замер вслушиваясь в звуки, пока вроде тихо, только осторожные чуть слышные шаги Седого.

- Чисто! Заходи — гостем будешь.

Атеист вошёл, осторожно ступая, на улице заметно рассвело, но здесь ещё довольно сумрачно. Седой сдернул занавеску с окна, та от ветхости распалась чуть ли не в пыль. Немного прибавилось света, Атеист огляделся в комнате. Толстый слой пыли покрыл неказистую мебель — кухонный стол, несколько разномастных стульев, замолкший навеки холодильник, газовую плиту. К ней-то Седой и подошёл, скрипнула дверца духовки, и на стол звякнув бутылками опустился ящик водки. Следом появилось несколько банок тушняка, ещё какие-то консервы, глаза Седого довольно заблестели, как у кота, поймавшего мышь.

— Живём, Атеист! Грузи консервы и пару бутылей в рюкзак, нет лучше три возьми, на всякий пожарный, и уходим. Обратно побыстрее надо — светает уже. Атеист послушно сложил ценный груз, застегнул замок и только тут заметил, что Седой замер, к чему то прислушиваясь. Атеист тоже навострил уши, какой-то нарастающий гул, похожий на шум вертолёта. Седой бросился к окну, изогнувшись, глянул на небо и смачно выругался. Потом метнулся к двери и осторожно выглянул из-за косяка.

— «Гробы» летят.

— Что это? — Атеист спросил еле слышно.

— А это у внешников смесь вертушки с истребителем. «Гробами» называют из-за схожести с предметом последней необходимости. Хрен его знает, как эта штука летает, но может зависнуть над одной точкой, а может нестись со сверхзвуковой скоростью. Ты смотри, смотри что они делают, суки…