Отмотав ещё километров двадцать, уазик начал чихать, двигатель рыкнул пару раз и замолчал. Протянув по инерции метров двадцать, машина окончательно встала. Атеист пару раз крутнул стартер, сам понимая, что напрасно — стрелка уровня топлива красноречиво уставилась на ноль.

— Приехали…

— Чего стоим?

— До заправки не дотянули. Может, подскажешь, где ближайшая?

Седой не ответил, лишь зло засопел. Он вообще почти всю дорогу молчал, даже как-то необычно видеть неунывающего стронга таким угрюмым. Ахмед заворочался, Седой изрядно обмотал его бинтами, отчего кавказец похож на мумию. Повязка на голове побурела, неслабо досталось бойцу.

— Ну чего, Седой? Хороший хабар отхватили? Тот лишь злобно сверкнул глазами, но смолчал. Атеист вмешался:

— Ахмед, зря ты так! Седой никого за собой не тянул. Ребята знали, куда шли…

— Да шучу я, шучу… Чёрный юмор, мать его…

— Лучше думайте, что дальше делать будем? Меня эти приключения, если честно, уже достали. Здесь есть где-нибудь место, где можно хоть день прожить без стрельбы, тварей и крови?

— Это только к западу есть нормальные стабы, тут в округе внешники житья не дадут.

— Я уже понял. Ахмед тяжело вздохнул, собравшись с силами, сел, на бинтах, что туго стянули могучую грудь, тут же проступили свежие пятна крови.

— Со своими надо связаться. Срочно! А там уже решать, как быть.

— И как это сделать?

— Самый реальный вариант — попасть в Тошниловку, Седой, ты же знаешь, где там кабак?

Седой молча кивнул.

— Хозяин — наш человек. Только поосторожнее! Там муровских шпиков, как комаров на болоте. Он поможет. Это километров семьдесят отсюда на запад, если я правильно соориентировался.

Седой хмыкнул:

— Далековато. А ты чего так говоришь, как будто подыхать собрался?

Ахмед устало улыбнулся уголками губ:

— Так, на всякий случай…

— Ты это брось. Я тебя уже как-то тащил, козла горного, на своём горбу и если надо — до самой Тошниловки оттащу. За ноги, волоком — нехрен к комфорту привыкать. Кстати, Атеист, ты так и не рассказал, где трофеями разжился?

Атеист вкратце рассказал про заварушку в посёлке.

— Устроил мурам кровавую баню! Красавчик! Ну хул#- чей крестник-то? Ахмед с Атеистом не сдержали улыбки. Немного полегчало на душе, после боя и гибели пацанов внутри словно застыл ледяной ком. Доели последние консервы при слабом свете спешащего на покой солнца, выдвигаться решили на рассвете, надо отдохнуть, да и Ахмед не в лучшей форме. Его, несмотря на категорические протесты, освободили от караула, Седой с Атеистом договорились дежурить по очереди, меняясь через два часа. Как ни странно, но ночь прошла спокойно, никто не спешил пристрелить или сунуть нож в бочину, а то и просто сожрать, не заморачиваясь с разделкой…

Утром Ахмед выглядел значительно лучше. Из бинтов осталась лишь тугая повязка выше правого колена, он немного прихрамывал, но не показывал и вида, что ходить тяжело. Да на лице вполне зажившие царапинки. Атеист не удивился такой скорости регенерации — у самого рассеченная до кости бровь зажила без всякого лечения, осталась лишь еле заметная жилка шрама. Завтракать нечем, так что сборы особо не затянулись. Ахмед с Атеистом взяли по паре автоматов, Седой, с лучезарной улыбкой а-ля Рэмбо, вышагивал с пулемётом в крепких клешнястых руках, за спиной маячил приклад автомата. Шли быстро, несмотря на хромоту Ахмеда, наоборот даже — это кавказец задавал темп. Им определённо фартит — прошли с десяток километров по ровной, как фанера, степи, но слава богу, никто не повстречался. Долго такое везение вряд ли продолжится, так что когда на горизонте выросла стена густого лиственного леса, Атеист несказанно обрадовался — пышная листва надёжно скроет от чужих глаз. Но и самому мало что видно, потому пошли осторожнее. Да и не разгонишься особо — лес сильно заросший, чисто джунгли. Наконец выбрались к руслу реки, вернее жалкому ручейку на ее месте. Идти по хлюпающей зелёной жиже то ещё удовольствие, но намного легче, чем в прямом смысле прорубаться сквозь дикие заросли.

— И долго мы это дерьмо месить будем? — Седой брезгливо сморщился, отмахнулся от наседавших комаров.

— Ещё километра три и сворачиваем, дальше русло пойдёт круче на север — большой крюк придётся делать.

— Жрать охота! — Седой смачно сплюнул. — А откуда ты так хорошо дорогу знаешь?

Ахмед улыбнулся: — Да я всю округу здесь облазил. Раньше внешники сюда почти не совались, спокойнее было. Там, дальше, — Ахмед указал на север, — километрах в пяти отсюда раньше неплохой стаб был. Ново-Иркутск. Два земляка, оба с Иркутска, держали. Вот и назвали так. Как их самих-то… — Ахмед нахмурил брови — одного точно Карасем звали, а второго… второго то ли Касьян, то ли Костыль. Да не важно. Неплохо у них дела шли, неплохо. Гостиница, сауна, само собой с девочками, гарнизон, так сказать харь тридцать. Кое-кто из рейдеров там осел, дома начали строить. — Ахмед вздохнул, грустно улыбнулся.

— А что потом?

— А потом прилетели «гробы»…

— Тихо! — Седой, шедший чуть впереди, замер, прислушиваясь. Атеист с Ахмедом застыли на месте, как статуи. — А ну, быстро в лес! Вертушка! — объяснять дальше не пришлось. Вертолеты есть только у внешников, так что добра от винтокрылой машины не жди. А вот парочку очередей из крупнокалиберного — это всегда пожалуйста. Вертушки, их две, поменьше «гробов», чем-то смутно напоминающие американские «Апачи», идут низко, почти касаясь камуфляжного окраса брюхами верхушек деревьев. Пронеслись мимо, идут вдоль русла на юг.

— Нас что ли ищут?! — Атеист облегченно выдохнул, когда грохочущие машины скрылись из виду.

— Слишком много чести нам будет… Патрулируют! Совсем оборзели суки, уже ничего не боятся!

Ахмед зашагал размашисто, пробурчал зло себе под нос: — Просрали мы Аппендицит! Просрали!

Седой угрюмо сопел, но Атеист все-таки решил разузнать, о чем речь. — Седой, о чем это он? Седой покосился, как на маленького, вздохнул по-отцовски. — Помнишь, я тебя объяснял про Внешку и Пекло. Атеист кивнул. — Если представить все это как карту, то получится длинная кишка с чернотой Внешки справа и полосой часто загружающихся кластеров, в основном из крупных городов, так что там зараженных целые орды. Так вот кое-где, вот как здесь, — Седой повёл рукой вокруг, — чернота начинается дальше, отчего место это похоже на отросток той самой «кишки». Вот и назвали Аппендицитом. Раньше власть здесь была за стронгами. А потом муров целая банда заявилась, а следом и внешники… Теперь видишь — приходится по лесам да болотам прятаться, в партизан играть. И вполне может быть, что в Тошниловке нас уже ждут-заждались.

— Так чего мы туда премся?

— А у нас выхода другого нет. Другой нормальный стаб далеко на юге — без жратвы и пешочком мы туда точно не дойдем. Охотиться здесь не на кого, только если мура или внешника подстрелить, но я лично их жрать не стану, лучше уж с голода сдохнуть. Кластеры здесь нечасто грузятся, тот в котором ты появился раз в три года обновляется, так что тебе, считай, повезло.

— Ага, повезло, блин, как же… В гробу я видал такое везение.

— А че те не нравится? Тут же весело — работать не надо, одни приключения, бегай себе с автоматиком, пиф-паф. Красота!

Ахмед свернул к поднимающейся полосе заросшего камышом берега, проломился сквозь заросли как дикий кабан. Атеист с Седым двинули следом, идти за кавказцем одно удовольствие — в густой листве протянулся коридор, словно промчалось стадо слонов. Ахмед забирался все выше, заросли поредели, сменились чахлым кустарником высотой по грудь с мелкими, словно пластмассовыми листками и душистыми цветками. Атеист потопал ногами, чтобы стряхнуть налипшую грязь, глаза внимательно обшарили округу. Вроде тихо, впереди слева до самого горизонта заросшие мелкой травой поля, вперемешку с чахлыми кустами. Справа редкий кустарник переходит в пышно-зеленую полосу леса. Над макушками деревьев далеко на горизонте одиноко маячит заводская труба, отсюда на вид тоньше спичинки. Заметив взгляд Атеиста, Седой хмыкнул:

— Вот туда нам и пилить…

Краснеющая блямба уже коснулась нижним краем горизонта, когда троица наконец-то доплелась до Тошниловки. Атеист еле переставлял ноги, в животе жгло огнём, желудок выл по-волчьи на всю округу. Тошниловка в полной мере оправдала своё название — с десяток длинных бараков из красного кирпича вдоль раскисшей дороги, что упирается в высоченные заводские ворота из листового железа. От ворот в обе стороны тянется двухметровой высоты стена из того же кирпича, увенчанная колючей проволокой, образуя огромный круг с обрушенными корпусами завода внутри. На воротах на серой, местами поржавевшей краске написано витиевато огромными буквами: «Цытадэль». Седой усмехнулся, пихнул кавказца в бок:

— Не твои земляки тут часом? «Захади в Цытадэль, дарагой!»

Улыбка лишь тенью коснулась губ Ахмеда, и снова стал напряженным, как натянутая до предела тетива. Седой и сам держится настороже, глаза то и дело шарят по округе. Атеист нервно сжал автомат, в висках гулко стучит, то ли от волнения, то ли от голода. Пока всё спокойно. Ахмед подошёл к воротам, Атеист как раз обернулся глянуть что делается сзади, и когда кавказец со всей силы грохнул кулаком по железу, от неожиданности чуть не нажал на спуск. Слава богу, сдержал дрогнувший было палец. Над стеной, чуть справа от ворот поднялся мордатый здоровяк, сжимая в руках обрез.

— Чего надо?

— Пожрать чего-нибудь и переночевать.

— А платить-то есть чем?

— Спораны есть и парочка лишних стволов.

Охранник спустился к воротам, приоткрыл одну створку:

— Тогда добро пожаловать. Спораны, они тут, как и везде — в цене, а вот стволов — как грязи, стоят дёшево.

Седой хмыкнул, кивнул на обрез:

— А чего сам с огрызком бродишь?

Здоровяк рассмеялся:

— А он у меня фартовый!

Вошли друг за другом, здоровяк запер ворота и ушёл в вагончик, что приткнулся у ворот. К вагончику прислонена хлипкая лестница, это по ней он поднимался на крышу, чтоб глянуть через забор. Ахмед уверенно пошагал к одному из уцелевших зданий — бывшей заводской конторе, справа и слева от нее вздымались груды битого кирпича, вперемешку с кусками бетона и арматуры. В большом фойе теперь располагался кабак, а из кабинетов получились гостиничные номера. У стены напротив дверей массивная барная стойка из темно-коричневого, почти чёрного дерева, вдоль неё ряд высоких стульев на блестящих металлом тонких ножках. В холле сумрачно, света от двух тусклых лампочек явно маловато. Где-то внизу, в подвале тарахтит генератор, примешивая к кислому запаху табака и перегара слабый аромат солярки. Посетителей почти нет — за столом в дальнем углу парочка угрюмых мужиков, облаченных в потертый камуфляж. Стоило войти, и Атеист сразу почувствовал на себе их пристальный взгляд. Ахмед подхватил рюкзак с «лишними» автоматами и повесив на плечо пулемет, направился к стойке, где трудился молодой паренек лет двадцати в белой рубашке и чёрной жилетке. Атеист с Седым выбрали столик, здесь они, как и стулья, все из белого пластика, явно с какого-то летника. Седой с зубодробительным скрежетом выдвинул стул, небрежно плюхнулся, заросшая колючей щетиной морда довольно оскалилась:

— Живём, Атеист!

Ахмед тихо пошептался с барменом, кивнул в сторону спутников и нырнул в низенькую дверь справа от стойки, уводящую куда-то в подсобку. Бармен заглянул на кухню, что сразу за спиной. Через полминуты щуплый паренек в очках принёс на подносе три чашки борща, большую миску, скорее даже тазик, дымящейся тушеной картошки с мясом, запотевший графин с водкой, большую тарелку нарезанного хлеба.

— Что-нибудь ещё?

Седой покрутил головой, не отводя завороженных глаз от еды:

- Пока ничего, позовем, если что…

Атеист вообще бы ничего не смог сказать, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова. Не до церемоний, дрожащими руками придвинул чашку с супом, энергично заработал ложкой. Седой тоже времени не теряет — черпнув пару ложек, взялся за графин, вопросительно глянув на Атеиста.

— Может Ахмеда дождемся?

Седой недовольно скривился:

— Кто не успел, тот опоздал…

Выпили по одной, водка вроде неплохая, огненный шарик покатился по нутру, разгоняя усталость. Чашка с борщом опустела в два счёта, Атеист потянулся за блюдом с картошкой, наскреб через край полную чашку.

— А как тут с ценами? Хватит нам расплатиться?

Седой хмыкнул:

— Да хрен его знает, так что ты ешь, ешь, пока не отобрали.

Вернулся Ахмед, уже без оружия, по бледному лицу кавказца Атеист сразу понял, что дело — швах, начал наворачивать картошку, пока можно, мало ли… Седой тоже заметил неладное, протянувшаяся было за графином рука застыла в воздухе.

— Чего там, Ахмед? Ты чего такой бледный?

Ахмед ничего не ответил, уселся за стол, покосившись на рюмку, обернулся к бармену и рявкнул так, что подпрыгнули чашки:

— Стакан!

Через три секунды очкарик поставил перед кавказцем гранёный стакан и отступил на шаг, испуганно хлопая глазами:

— Что-то ещё?

— Ничего, свободен!

Ахмед сгреб графин, налил до краев и залпом опустошил. С минуту в остекленевших глазах не было никакого намека на жизнь, наконец выдохнул, рука потянулась за куском хлеба. Седой с Атеистом молчали, не притрагиваясь к еде. Седой не выдержал, нарушил затянувшееся молчание:

— Ахмед, ну чего там?

— Да звездец полный!

— В смысле?!

— В смысле нет больше Центра, муры Шантару заняли с боем, наших почти всех положили. Может кто и уцелел… И скорее всего у муров теперь богатые досьешки на всех нас…

— То есть, получается… мало того что контракт наш накрылся, и плакали гонорары, так ещё и на нас охота объявлена?!

— Выходит, что так. Хаким по доброте душевной решил накормить нас сегодня и спать уложить, даже вот споранов малёхо отсыпал, а завтра утром нас тут уже быть не должно. Иначе он же нам мурам и сдаст. Не хочет ссориться…

- М-да уж… — Седой отодвинул чашку, откинулся на стуле, уставился в окно в глубоких раздумьях. — Валить надо, и причём — срочно!

— Прям сейчас?

— Да! А то сдаётся мне, проснемся утром с перерезанными глотками. Атеист, ещё раз подумай, стоит ли тебе и дальше с нами.

— Седой… хватит… я же сказал.

— Тогда давай, Ахмед, рубай картошку, борщ так себе, а картошечка хороша, хороша… А я пойду-ка покурю… так сказать.

Седой медленно поднялся, плотно поужинав всегда лень шевелиться, аккуратно задвинул стул и покинул кабак. Атеист заметил как напряглись те двое засидевшихся посетителей, чашки перед ними давно пусты, но не спешат уходить. Через полминуты один поднялся, похлопав по карманам, вынул пачку сигарет и зажигалку и поспешил на улицу. По морде лица не сказать, что интеллигент, так что помешало курить прям здесь, непонятно. Атеист покосился на Ахмеда, тот прикрыл глаза, дескать, сам вижу. Чуть обернувшись глянул на оставшегося в одиночестве, тот задумчиво разглядывал узоры на рюмке, всем видом показывая, что занят серьёзным делом и ничем кроме него. Атеист спросил чуть слышно:

— Нас уже пасут?

— Как видишь. Ждём Седого, а там решим, как прорываться.

Седой вернулся через пару минут, довольно улыбаясь. Шумно плюхнулся на стул, Атеист заметил несколько свежих пятен крови на правом рукаве.

— Ну что, ребята — покушали? Это хорошо. Тогда пакуйте чемоданчики и ходу, ходу.

— А что с курильщиком этим?

— Ну минздрав же предупреждал… У ворот под фонарем четверо крепышей торчат, все с оружием, но в кабак что-то не спешат, но по рожам видно, что любят выпить…

— Что предлагаешь?

— Уйдем через служебный вход, что на кухне.

— А этот? — Ахмед чуть двинул головой в сторону напрягшегося одиночки, тот с тревогой посматривал на дверь.

— Замочить. Атеист, справишься?

— Я…? Ну… — Атеист покосился на ничего не подозревающую жертву. — Ну если надо…

— Вот поэтому и советую подумать, стоит ли с нами? У нас выбора нет, уходить будем в буквальном смысле по трупам, и времени раздумывать «резать козла или нет» не будет.

- Хорошо… — Атеист потянулся за приставленным к ноге автоматом.

Седой хмыкнул:

— Гранатомет дать?

— Понял… Но у меня даже…

Ахмед молча положил под столом нож на колени. Атеист сжал рифленую рукоять, сунул в карман. Седой разлил остатки по рюмкам, звучно чокнулись, Атеист пробурчал: «За победу!» и залпом опрокинул в себя алкоголь под одобрительную ухмылку Седого. Встал, ноги от долгого сидения и водки не слушались, словно ватой набиты, сердце заколотило, кровь зашумела в ушах. Атеист был от жертвы в трёх шагах, разделял только стол, когда тот проворно вскочил, одновременно дернув руку к поясу, словно засвербило в штанах. Тут Атеист заметил рукоять пистолета над пряжкой ремня, а дальше… заработал инстинкт самосохранения. Такому прыжку позавидовал бы сам Джеки Чан, Атеист перелетел через стол, вбив нож в сердце противнику по самую рукоять. Пластиковый стол не выдержал напора, Атеист рухнул, не отрывая глаз от мура, тот сделал пару шагов назад и повалился на спину. Отдыхать некогда, Атеист вскочил, нож с хлюпаньем вышел из груди, парень отправил его в карман, туда же пистолет и две обоймы.

— Уходим, уходим! — Ахмед с Седым уже у барной стойке, кавказец не церемонясь отпихнул ошарашенного бармена в сторону и рванул дверь кухни на себя. Атеист метнулся за ними, в лицо дохнуло перегретым воздухом и запахами раскалённого масла, тушеного мяса и лука. Пролетев стрелой кухню, Атеист догнал товарищей уже на выходе, Седой протянул оставленный автомат.

— Сейчас тише, уходим вправо, вон к тем развалинам. Давай, давай, погнали.

Нестись в темноте сломя голову — то ещё развлечение. Седому с его умением проще, Атеист же полагался больше не на зрение, а на слух ориентируясь на хриплое дыхание товарища. Ахмед бежит чуть левее, то ли тоже видит во тьме, то ли чересчур везучий, но ни разу не запнулся. Седой остановился, Атеист налетел с разбегу, чуть не сшиб того с ног.

— Ты бросай эти гомосячьи шалости, Атеист!

— Да не видать ни хрена. Ты хоть бы предупредил.

— А чего, у меня на заднице — стоп-сигнал не работает?! Какая жаль…

Ахмед рыкнул вполголоса:

— Хорош хренью страдать. Куда дальше?

— Вон к той постройке. Там за ней лаз под стену. Раньше был по крайней мере.

— Откуда знаешь?

— Да бывал я тут уже пару раз…

Обогнули невысокую бетонную коробку, вынырнувшая из пухлого облака луна чуть прибавила света, Атеист наконец хоть что-то смог различить. Седой опустился на корточки возле стены и довольно хмыкнул:

— Есть!

Седой плюхнулся на живот и ужом скользнул под стену. Атеист брезгливо опустился на землю, под локтями и коленями омерзительно чвакнуло, медленно прополз под стеной, поднялся. Попытки обтряхнуться не увенчались успехом, только зря измазал ладони жирной липкой грязью. Ахмед пихнул в спину:

— Чего телишься — двигай давай.

Снова отчаянный бег в темноте, Атеист хрипло дышит, как старая кляча. Зато Седой с Ахмедом, несутся как сайгаки по степи, марафонцы хреновы. Ноги гудят, словно провода в ветер, пролетели мимо крайних бараков, Атеист догадался, что Седой куда-то ведёт. Бежать пришлось долго, Атеист чувствовал — ещё немного, и сдохнет прям на бегу. Глаза различили какие-то взгорки, разглядел наконец — груды кирпичей, битого шифера, размочаленных досок. Седой уверенно подвёл к одной куче, поднапрягшись, сдвинул в сторону помятую железную дверь. За ней обнажился вход в подвал.

— Это ещё что за подземелье?

— Прибежище для сирых и убогих, коими мы стали в этом мрачном мире…

— А серьёзно?

— А если серьёзно, свела меня судьба как-то с одними ушлыми ребятками, — Седой нырнул вниз, Атеист с Ахмедом чуть помедлив двинули следом, — ну и надыбали мы этот уютный подвальчик. Чтоб в Тошниловке не мелькать. Ахмед, ты дверь то закрой, чай, не в пещере живём. — Кавказец, хмыкнув, вернул железяку на прежнее место. — Ребятки те с запада золотишко таскали, да всякие побрякушки драгоценные, нам честным рейдерам золото и нахрен не нужно, а вот на внешних мирах цена на него неплохая.

— Так вы что, млять, с внешниками торговали?

— Не кипятись, Ахмед. Ты бараки возле Тошниловки видел?

— Видел, и что?

— Так вот живут там интересные люди. — Седой завесил маленькое оконце тряпкой, чиркнул спичкой и поджег керосиновую лампу. — Не муры, и не внешники, но и честными рейдерами не назовешь. Живут себе тихо и спокойно, огородики садят, в кабаке водку пьют, ну и мимоходом скупают золотишко. А кому дальше продают — думаю понятно, но никто настойчиво не интересовался никогда. Сам понимаешь, не будь этого обменника, так сказать, внешники эту Тошниловку давно бы с землёй смешали. А так — нейтральная зона, и нашим, и вашим, как говорится.

— И на что меняют?

— Спораны, горох, патроны. Но курс, я тебе скажу — звездец. Пользуются монополией, барыги.

Атеист огляделся в подвале, обстановка конечно спартанская, а-ля бомжатник. Грубо сколоченные нары вдоль стен, заваленные грязным барахлом, в центре круглый стол на коротких ножках, столешница вся истыкана ножом, вся в чёрных подпалинах от окурков. Да и запах здесь отнюдь не ароматы Франции — смесь табачного дыма, грязных носков и мочи.

— Ну и вонища!

— Зато уютненько! — Седой уселся на нары, с нескрываемым удовольствием вытянул ноги. — Неслабо мы сегодня прогулялись.

— Вшей тут не подцепим?

— Атеист, ну что за капризы, как прынцэсса прям. Ты глянь на себя — по уши в г… грязи, как поросенок, и ещё привередничаешь. Лучше будь другом — сгоняй за водой. Вон бутылка чистая в углу лежит.

— Сомневаюсь, что здесь можно найти что-нибудь чистое.

— Не умничай. Сейчас выйдешь, и направо. — Седой указал рукой. — Шагов тридцать и увидишь камень здоровый. Вот из-под него родник бьёт.

Атеист огорченно вздохнул, всем своим видом показывая, какое огромное одолжение делает. Подобрал бутылку, как ни странно — чистая, сдвинул дверь в сторону. Автомат с собой — тут без оружия даже отлить не ходят. Свежий воздух после ароматов гадюшника пьянил и кружил голову. Идти и вправду недалеко, вот он камень, огромный, это скорее обломок скалы, размером с автомобиль, зарылся в землю, как поросенок. Луна чуть серебрится, прячется в облаках, ничего не разглядеть, Атеист сделал шаг и тут же отдернул ногу назад. Смачно чавкнуло, в ботинок плеснула ледяная вода, в подошву словно впились тысячи иголок. Ругнувшись, опустился на корточки, и тут же зеркало воды вспыхнуло светом луны. Атеист отложил автомат, набрал в бутылку по самое горлышко, озябшие пальцы натуго затянули крышку. Немного помедлив, рискнул умыться, вода конечно жутко ледяная, но все равно приятно ощущать под пальцами скрипящую чистотой кожу, а не пыльно-жирную мерзость. Эх, сейчас бы баньку… Что-то мелькнуло за спиной, Атеист крутнулся, рука дернулась к автомату, но не успел… Тяжёлый удар по голове, в глазах заискрило, как в закоротившем трансформаторе, Атеист тяжело захрипев, повалился набок.

— Не перестарался?

— В самый раз. Вяжи тушку…

— Атеист утонул там что ли?! Пойду гляну… — Седой тяжело закряхтел, поднимаясь, словно и правда преклонного возраста. Ахмед резко вскочил, лязгнул затвор, он крепко сжал направленный на товарища автомат.

— Держи руки, чтоб я видел и без глупостей!

Седой опешил на миг, наконец добродушное лицо окаменело, словно у бронзового памятника, тяжело засопев сжал кулаки.

— Седой! Не дури!

За дверью шаги, в подвал влетели трое. Один, рыхлый толстопузый здоровяк в камуфляже, с красным, как у алкоголика носом, замер у двери, сжимая в руках автомат. Второй, низенький худосочный азиат, вырядился в подобие костюма ниндзя, даже маска торчит из кармана. Этот вооружен попроще — старый добрый «ТТ», но на поясе вдобавок в самопальной кобуре дожидается своего часа обрез. Третий — сутулый мужичок, пальцы, забитые синевой сжимают охотничий карабин.

— Ну ты и сука, Ахмед.

Сутулый шагнул вперёд, удар прикладом откинул Седого назад, на лежак. С разбитой переносицы ручьем хлынула кровь, нос явно сломан, но Седой не отключился, даже не поплыл. Вместо этого, он резко вскочил, прыгнул вперед, словно хищник, правый кулак с оглушительным шмяком разнес морду сутулого. Тот отлетел, как выбитая шаром кегля, сполз по стене, словно раздавленная гусеница. Азиат вскинул ТТ, палец с грязным обломанным ногтем нажал на спусковой крючок. Толстяк у двери тоже жахнул из автомата. В тесном подвале грохнуло, как из пушки, в ушах зазвенело, сутулый заверещал, как недорезанный поросенок:

— Не стреляяяяяять!

Красноносый с азиатом переглянулись, опустили стыдливо очи, как монашки в пивбаре.

— Вы что — совсем далбоёбы?! Сказано же — доставить живым! Живым, млять, а не нашпигованную свинцом тушку.

Сутулый вскочил, вытирая, или скорее размазывая кровь, нос распух, глаз стремительно прятался за расплывающимся синяком. Тяжёлая у Седого рука, тяжёлая. Ахмед недовольно пробурчал:

— Не могли нормально с ним обойтись, обязательно прикладом было?

Сутулый покосился со злостью, окрысился:

— Тебе не спросили! И вообще лучше пасть заткни, а то рядом ляжешь! Ванька, глянь, что с этим…

Азиат подошёл ближе, склонился над телом, палец опустился на шею, отыскивая пульс. Седой лежал на правом боку, вытянулся на половину подвала. Брови азиата удивленно поползли вверх, он открыл было рот сообщить радостную весть. Не успел… Седой крутнулся всем телом, хватая левой за плечо рванул противника на себя, тот пытаясь сохранить равновесие уперся руками о стол и лежак. Правая рука мелькнула быстрее пули, нож со свистом вонзился в подставленную шею, из-под зажатой рукояти фонтаном плеснула кровь, прямо в лицо. Седой с трудом отплевался, отпихнул уже мертвого оппонента в сторону, вытер более-менее чистой стороной рукава разбитые губы и проворчал недовольно:

— Вампира, млять, нашли…

Ахмед захохотал, как сумасшедший, выдохнул с облегчением, хлопнул толстяка по плечу. Тот лишь растерянно хлопал длинными, как у теленка, ресницами. Сутулый зло рявкнул:

— Ну-ка, хайло заткнул, — и уже Седому, вскинув карабин, — встал! И без шуток.

Седой тяжело поднялся, распухшие губы прошлепали невнятно:

— Без шуток не обещаю. Шутки нам строить и жить помогают!

— Вообще-то песни, а не шутки. — Это молчавший доселе толстяк подал голос.

Седой хмыкнул:

— Кому что…

— Худыш, вяжи этого клоуна, только аккуратнее. Седой, дернешься и я в тебе пару лишних дырок сделаю.

Седой протянул руки, левую осторожно, на рукаве выше локтя медленно расползалось бурое пятно. Худыш боязливо косясь двинулся со скотчем, сутулый напрягся, и тут в лысоватую башку влетела светлая мысль, редкость конечно уникальная, но бывает, бывает.

— Ахмед, лучше ты давай. Тебя, если что — не жалко.

Кавказец взял любезно предложенный скотч, туго, в несколько слоёв обмотал запястья. Седой сверлил его взглядом, но Ахмед глаз не поднимал, не хватило мужества. Закончив, отступил на пару шагов, и тут непривычно долго молчавший Седой процедил сквозь зубы:

— Никогда ни о чем не жалел, но сейчас… Лучше б я тебя в том гребаном БТРе подыхать бросил.

Ахмед промолчал в ответ, лишь когда Седого уже вывели на улицу еле слышно выдавил:

— Да, Седой, лучше бы бросил…

— Кого я вижу! — лысый здоровяк, метра два ростом, чем-то смутно напомнивший Вин Дизеля, отчего Дизелем и окрестили, довольно оскалился. — Сколько лет, сколько зим.

— Ты ещё скажи, что рад встрече. — Седой скривился, харкнул кровью под ноги.

— Не поверишь — рад! А Мономах как обрадуется!

— Этот старый педрила еще не сдох разве?

Тут же удар прикладом в бок. Седой хакнул от боли, перед глазами мерцают алые круги, наконец прошло, выдохнул тяжело и покосился на обидчика. Прыщавый сопляк лет восемнадцати смотрит угрюмо, явно из «любимчиков» Мономаха.

— Мономах жив-здоров, а вот тебе… это явно не грозит. Ладно, поздно уже, завтра поболтаем… — Здоровяк ухмыльнулся, шагнул за дверь, сопляк семенит следом, как собачонка. Седой сел неуверенно, голова кружится неимоверно, перед глазами мутно, как в запотевшем стекле, но не стал проявлять слабость перед этими мразями. Седой уже понял, что вернулись в Тошниловку, в кирпичные бараки. Вернее, пленников-то определили в сарай для скотины. Там, на ворохе старого подгнившего сена, все ещё без сознания, лежит Атеист.

Шаги за дверью все тише и тише. Седой огляделся, тусклый свет загаженной мухами лампочки с трудом освещает тесную постройку. Стойкий запах навоза до сих пор не выветрился, въедается намертво в одежду, волосы, кожу. Провёл ладонью по разбитому лицу, пальцы нащупали складки рваной распухшей кожи, нос точно сломан, вон как разбарабанило, теперь не нос, а хобот, как у слона. И без живчика все это безобразие быстро не заживет. Хотя жить то осталось всего-ничего… Кажись, отбегался Седой…

Атеист вдруг дернулся, всхрапнул, как конь, веки, дрогнув, медленно-медленно поползли вверх. С минуту парень молча водил взглядом по затянутому пыльной сеткой паутины потолку, наконец, с потрескавшихся от жажды губ сорвался хрип:

— Где я?

— В *опе, мой дорогой друг!

Атеист скосил взгляд, на бледном, как у покойника лице мелькнуло подобие улыбки:

— Узнаю Седого. Даже в полной *опе не теряет оптимизма.

— Я из тех, у кого стакан наполовину с водкой.

Атеист закашлился сухо, скривился от жуткой боли, что каленым железом прожгла виски.

— Хреново?

— Ещё как! Судя по твоей смазливой мордашке, Седой, тебе тоже не айс?

— Ничего, терпимо.

Дверь заскрипела, загородив звездное небо на пороге возник Ахмед. Атеист улыбнулся кавказцу:

— Ахмед! Как ты пробрался сюда?

Седой зло засопев, буркнул:

— Нашими шкурами за билетик заплатил.

Атеист покосился на Седого, бросил удивленный взгляд на кавказца, тот опустил глаза, поник, как обломанная ветка.

— Так ты… что… ты с ними?

— Чего приперся, козёл горный?

Ахмед опустился на корточки, рука скользнула за пазуху, вытащил небольшую плоскую фляжку.

— Живчик.

— В задницу залей. Для смазки.

— Зря ты так. Завтра ещё весь день ехать — ломать начнёт.

Атеист, покряхтев, как малец на горшке, сел, потряс связанными руками, словно надеялся разогнать застоявшуюся кровь. В пальцах закололо, но по-прежнему ледяные, как сосульки.

— Куда нас повезут?

— К какому-то Мономаху, Седому виднее.

— А как же внешники?

— С ними вроде договорились через муров. До Болотного триста километров, дороги, сам понимаешь — звездец, так что доплетемся, в лучшем случае, к вечеру.

— Если вообще доедем…

Ахмед повторил невесело:

- Если доедем…

Седой бухнулся на спину, вытянул ноги на грязной подстилке. В зазвеневшей тишине отчётливо донеслось тихое попискивание, затем пара серых комочков шмыгнула вдоль стены и зашуршала прелой соломой в углу. Седой перевёл взгляд на кавказца:

— И давно ты нас предал?

Ахмед поежился под колючим взором, долго сопел, наконец разлепил губы:

— Когда пошёл к Хакиму поболтать. Мне эти, — он кивнул на дверь, — сказали чтоб вино с вами не пил. Хотели усыпить, чтоб по-тихому. Я как узнал про базу, что всё… всё, млять, накрылось — сам не свой был. Согласился помогать. Обещали, что вам ничего не сделают, только для разговора с каким-то авторитетом отвезут. А вы напролом ломанулись. Я Атеисту нож дал, думал — сдрейфит, а он Дизеля бойца всё-таки замочил. Пришлось с вами бежать, думал вправду оторвемся. Не оторвались…

— Шел бы ты…

— Хорошо. Живчик оставить?

Седой открыл уже рот послать снова, но Атеист опередил:

— Оставь. И проваливай.

Ахмед положил фляжку и молча ушёл. Седой зашипел сердито:

— И зачем взял?

— С поганой овцы хоть шерсти клок. А нам силы понадобятся, мало ли, может выпадет случай вырваться.

— Сомневаюсь…