— Точно ушли?

— Да точно! Я на всякий случай ещё круг дал — нет никого. В первый раз вижу, что внешники так глубоко на запад прутся. Их там сотни две, не меньше.

Атеист приподнял голову из травы, с опаской поглядел на пыльное облако, что медленно удалялось на запад. Тело тихонько заныло, не хочет лежать без движения на животе, и так уже полчаса валяется, как бревно… Хорошо что сообразил идти в стороне от дороги, иначе засекли бы снующие впереди колонны беспилотники.

— Ладно, Ворон, двинули! Блин, придётся ещё правее брать, знать бы наверняка, куда это внешники прут.

— Серьёзный замес будет, как бы под раздачу и нам не отгрести. Ну тебе, вернее.

Атеист уже поднялся, хмыкнул недоверчиво:

— А тебе прям не грозит?

Ворон трепыхнул крыльями, устраиваясь поудобнее на плече, состроил скромную мордочку:

— Да кому нужна безгрешная птица?

— Ну, ну — безгрешная… так я и поверил.

Ворон каркающе рассмеялся:

— Ну ладно, ладно. Пусть кинет в меня камнем тот, кто без греха…

Дорога, вернее направление на запад медленно идёт по пологому подъёму, ярко-зелёная и мясистая трава сменилась тонкими колючими былинками. Идти стало труднее, ботинки изрядно обтрепались, сквозь прорехи тычет в подошву сухая трава. Редкие чахлые кустики остались за спиной, Атеисту неуютно, он как на ладони. Лишь далеко впереди бледно зеленеют заросли мелкого кустарника, но до него ещё пилить и пилить. Ворон наконец-то замолк, то ли язык натер, то ли дремлет. Во рту сухо, как в пустыне, но живчика осталось мало, надо экономить. Скоро стемнеет, солнце зависло в шаге от горизонта, но печет неимоверно, одежда вымокла насквозь от пота. Ворон встрепенулся, огляделся испуганно.

— Где мы?

— Судя по-всему — в аду, — Атеист смахнул тыльной стороной ладони дрожащие капли пота со лба, что уже норовили слится в соленый поток.

— А, это тепляк — кластер такой. Бывает… Зато зараженные не попадутся, не любят они аномалии.

— Ты бы все-таки полетал, поглядел, что вокруг творится!

Ворон недовольно забормотал, даже скорее сердито, потряс крыльями, разминая затекшие косточки, и наконец сорвался с плеча. Щеку обдало горячим потоком воздуха, словно в бане, пернатый поплыл в воздухе, лениво и неторопливо размахивая крыльями. Атеист поправил ремень автомата, устало вытер от пота лицо и снова пошагал на закат. В ботинки набилась земля, противно липнет к пальцам. Атеист чертыхнулся, опустился на раскаленную, как сквородка, землю, аккуратно стянул еле живую обувь. Ворон вернулся быстро, Атеист не успел даже вытряхнуть второй ботинок.

— Уходим! Быстро!

— Что случилось?

— Потом! Да живее ты!

Атеист рванул в обратную сторону, с ботинком в руке, не дай бог убьют, вот посмеются то… сволочи. Автомат хлещет по спине, словно подгоняя, парень поднажал, кривясь от боли, когда в босую ногу впиваются колючки. Закусив губу поднажал ещё, только куда бежит-то, кругом, ровная как хоккейная площадка степь! Ворон сбавил скорость, заманеврировал, наконец устало плюхнулся на плечо.

— Тормози, кажись, пронесло!

— Да что там, млять?!

— Да ничего особенного — так… с десяток зараженных. Правда, парочка из них — руберы, так что ты со своим автоматиком точно не боец. Но их больше привлекла весело грохочущая колонна внешников, глаз прям не сводят. Сейчас следом двинут, темноты дождутся — и понеслась.

Атеист наконец-то обулся, выпрямил спину, та заныла, отбитая автоматом. Смачно сплюнул под ноги, вернее попытался, но во рту густая липкая тянучка, словно разгрыз тюбик клея.

— Блин, и чего, ещё больше крюк делать?

— Ну да, или ты желаешь подружиться с руберами? Не советую!

— Да знать бы ещё — правильно ли идём, то есть иду, ты то на мне едешь, сволочь пернатая!

— Правильно!

— Откуда такая уверенность? Э, ты чего клюв воротишь? Знаешь что-то, так говори!

Ворон и правда старательно отводил взгляд, жёлтые глазки стыдливо потускнели, словно села батарейка. Выхрипнул наконец:

— Я знаю, где Цепочка…

— А чего молчал?

— Не все так просто. У меня там… ну как тебе сказать… как бы… жена вообщем.

Атеист шумно выдохнул, дышать тяжело от затрепыхавшегося от злости сердца.

— А какого хрена молчал?!

— Да такого!… Что не хочу… не хочу я туда идти. Что я там… Постучу, сука клювом в стекло — здравствуй, дорогая, твой муж нарисовался, хрен сотрешь! Зачем я ей такой?! Зачем? Уёбище лесное! Ладно бы покалеченный, тут и это не страшно, все равно отрастет со временем! Но я — птица, млять, птица! И что? Как мне быть?! Я ж ей даже сказать ничего не смогу… А потом… когда ей надоест ждать… найдёт кого-нибудь… а я… я все это… видеть… Как она… с другим…

— Ну… блин… прости, даже не знаю… Чёрт, час от часу…

Несколько минут молчания, наконец Ворон решительно выдохнул:

— Хрен с ним, пошли! Повидаю хоть её, да и тебя, дурака, бросать негоже.

— Сам дурак. — Атеист чуть улыбнулся, насколько позволили потрескавшиеся от жажды губы. — Эх, пожрать бы ещё чего-нибудь.

Уже к ночи вышли к безлюдному поселку, с виду явно недавно в Стиксе — все окна и двери целы, такое ощущение, что местные просто исчезли, как сейчас тают на глазах лучи закатного солнца. Но тишина может быть обманчива, может быть какая тварь, из тех что посмышленней и поздоровее уже наблюдает за усталым путником с птицей на плече. От таких мыслей Атеисту стало не по себе, зябко дернул плечами, потревожив мирно дремавшего спутника.

— Ты чего?

— Да ничего! Хватит дрыхнуть, смотри лучше в оба!

Ворон обиженно засопел, но глаза настороженно шарят по округе. Вроде всё спокойно. Атеист двинул к крайнему дому, но Ворон запротестовал:

— Ну и чего ты туда поперся? Халупа какая-то, явно алкаш какой-то живет… жил. Вон лучше туда пошли, смотри какой особнячок, и на возвышенности стоит, весь посёлок как на ладони будет.

— Ага, только не видно уже ни хрена!

— А ты на ощупь, на ощупь… если заурчит что — знать мертвяк.

— Иди ты к черту! Ещё… ещё накаркаешь!

Ворон хмыкнул:

— Ну, ну!

Атеист потянул за ручку двери, та послушно распахнулась, заботливо смазанные рачительным хозяином петли даже не скрипнули. Парень затаил дыхание, напряг слух, но в доме по-прежнему мертвая тишина. Медленно шагнул внутрь, палец нервно подрагивает на спусковом крючке, мрак кромешный, хоть глаз выколи. Ворон затих на плече, лишь сильнее сжал когти, Атеист чуть не взвизгнул от боли, но лишь зло прошипел:

— Ты мне плечо продырявил!

— Не хнычь! Нервничаю, блин!

Где-то под ногами брякнуло, затем загудело, и тут же комнату озарила яркая вспышка. Атеист шарахнулся назад, еле сдержался, чтоб не садануть из автомата не глядя. Ворон хрипло ругался, болезненно щурился. Лишь несколько секунд спустя Атеист сообразил, что это всего лишь лампочка загорелась, кто-то заслышав гостей — включил свет. Вот только надеяться на добродушие хозяина не стоит, в этом мире доброта и милосердие не в чести.

— Что за хрень?

— Кто-то нас явно ждет.

Ворон, нервно потоптавшись, выдал:

— Ну раз свет включили, а не шарахнули из ружья, может стоит поговорить? Зараженным точно не хватит ума выключателем щелкнуть, только если случайно.

Атеист смолчал, медленно шагнул в светящийся прямоугольник и тут же вскинул автомат. В прихожей напротив входной двери, сложив руки на груди, стоял могучего сложения старик. Атеист и сам не из мелких, но незнакомец на голову выше, а в плечах — шире раза в два, с лихвой перекрыл спиной дверь, что уводит вглубь дома. Справа ещё одна, но там скорее всего кладовая, слева массивный шкаф во всю стену. Старик держится уверенно, несмотря на направленный ствол, из-под лохматых, как у старого пса бровей сурово, но без угрозы смотрят необычно вишнёвого цвета глаза. Атеист прочувствовал внимательный взгляд, он как рентген просветил парня насквозь. С таким же вниманием хозяин дома оглядел птицу.

— Не хорошо это! В гости прийти, и автоматом хозяину в пузо тыкать! Убери оружие, ни к чему это.

Автомат медленно, словно нехотя, пошёл вниз, Атеист расправил напряженные плечи и наконец-то выдохнул. Старик улыбнулся, выказав ряд белоснежных зубов, и предложил следовать за ним. Не дожидаясь ответа, развернулся и шагнул в дверной проем, склонив седую голову. Атеист замялся, не зная, как быть, с вопросом покосился на пернатого, но тот лишь развел крыльями, дескать, решай сам. Была — не была! Атеист чуть помедлив, шагнул вслед за стариком. Под ноги услужливо расстелилась ковровая дорожка, убегая дальше по длинному коридору. По обе стороны обильно понаделано дверей, прям не особняк, а общага. Полумрак, лишь из распахнутой справа дальней двери падает мягкий свет, да разносится по коридору шкворчание масла на сковороде и одуряющие ароматы съестного. Атеист прибавил шаг, вскоре оказавшись на кухне, мебель явно не из дешёвых, массивно-темная, но все внимание парня, как магнитом притянул обеденный стол, уставленный едой, почище скатерти-самобранки. Тут и колбаса, и сыр, и салаты, и куски варёного мясо. Да и старик к тому же пока ещё за плитой, готовит что-то. Атеист с Вороном синхронно сглотнули слюну, пока не накапало, как у бульдога. В животе утробно заурчало, желудок взбесился, почуяв близость пищи. Старик усмехнулся, кивнул на стол:

— Угощайтесь!

Повторно приглашать не пришлось, Атеист схватил несколько кусков и толком не разжевав проглотил. И лишь тут подумал, что неплохо бы умыться, да руки помыть для приличия.

— А где можно руки сполоснуть? А то я чего то…

— А вон дверь напротив.

Атеист вышел, Ворон даже не заметил его уход, торопливо дербанил в клочья четвёртый кусок колбасы. Ванная тоже впечатлила, у Атеиста квартира была меньше. Белый с золотым узором кафель на полу и стенах выглядит совсем свежим, словно только что положен. Справа в углу душевая кабина, слева стиральная машинка, чуть ближе раковина с огромным зеркалом. А в центре — огромная ванна, слона можно купать. Все стерильно белое, немного попахивает хлоркой. Атеист склонился над раковиной, подставил ладони под струю, покрутив кран, с удивлением обнаружил, что и горячая есть. За спиной послышались шаги, Атеист обернулся. Старик нес прижимая правой рукой к груди стопку камуфляжа и полотенце, в левой на длинных шнурках раскачивались новенькие ботинки.

— Вот, переоденешься в чистое, а то больно на бомжа похож.

Атеист поблагодарил, хозяин бросил вещи на пол и вышел. Парень запер дверь, разделся, придавил ворох грязного белья автоматом, забрался в душевую кабину, по усталым плечам забарабанили тугие струи горячей воды. Как следует намылил голову, в сливе закрутились клочья грязно-серой пены. Воду сделал горячей, насколько терпимо, почти кипяток, из-под серого налета проступила розовая, как у поросёнка, кожа. С трудом вытащил себя из душа, чистота конечно залог здоровья, но кушать хочется всегда. Натянул подаренные вещи, старик не ошибся с размером, все подошло. Атеист прошёл к зеркалу, в отражении с трудом узнал себя. Неужели этот изможденный бородатый мужик, с выпирающими, как у монгола скулами и красными усталыми глазами и есть он? Лицо осунулось, не сказать, что он и раньше был щекастым красавцем, но сейчас выглядит чуть аппетитнее мумии. Подобрал автомат и запнул грязные вещи в угол — потом разберется, что с ними делать — колбаса зовёт! Атеист вернулся на кухню и невольно замер на пороге — хозяин вовсю беседовал с пернатым, причём это не просто мысли вслух, а действительно разговор. Ворон отвечал коротко, ухитряясь проглатывать одновременно полкуска колбасы, глазки осоловели, как у пьяного.

— О, с лёгким паром! Проходи, садись.

Атеист послушно сел, руки сами потянулись к еде. Старик пододвинул большую чашку с ещё пошкваркивающим мясом, парень активно заработал вилкой. Старик отлучился из-за стола, вскоре вернулся с двумя стаканами и запотевшей бутылкой водки.

— А мне?! — пернатый встрепенулся, в глазках блеснул огонёк обиды. Старик хмыкнул, к двум стаканам прибавилась маленькая пузатая чашка.

- Вот это другое дело, — Ворон расправил грудь, отрыгнул, смущенно прикрыв крылом клюв, извинился. Старик разлил, пододвинул чашку поближе к пернатому, тот благодарно кивнул, Атеист взял стакан сам.

— За что пьем?

— За знакомство! Кстати, — старик протянул руку, сухие костлявые пальцы с небывалой силой сжали ладонь Атеиста, — доктор Кан.

— Атеист, просто Атеист.

Выпили, водка побежала жидким огнём по горлу, сначала вспыхнуло в желудке, потом покалывающее тепло разошлось по всему телу. Атеист довольно крякнул, торопливо закусил мясом.

— Хороша!

Повторили ещё по одной, Атеисту стало жарко, лицо горит, словно натер снегом. Старик же остался прежним — бледно-седым, только раздвинул и без того широкие плечи. Вишневые глаза с интересом следят за Атеистом, парень чувствует взгляд, но не подает виду, увлечённо копаясь в чашке с мясом. Наконец, не выдержал — пробурчал:

— Доктор, ты если хочешь что-то спросить — спрашивай! Нечего на меня пялиться — я ж не девка!

— Извини, просто интересно что вы такого могли натворить, молодой человек, что внешники за вашу голову готовы даже рейдерам заплатить. И причём неплохо заплатить…

Атеист от подобных слов напрягся, автомат покоится на коленях, спустил левую под стол, ладонь коснулась оружия. От старика это не укрылось.

— Если думаешь, что собираюсь сдать тебя Казимиру, или его дружку генералу Борджи — ошибаешься! У меня совсем другие планы, парень. Давай ещё по одной… и обсудим.

Махнули ещё. Старик крякнул, вытер губы салфеткой и положил обе руки на стол. Атеист последовал его примеру, и с вниманием взглянул в вишневые глаза.

— Для начала неплохо бы понять — за кого воюешь, доктор?

Старик мягко улыбнулся, глаза потеплели, словно услышал детский лепет.

— Это вы, как дети малые, все деретесь друг с дружкой. Я и ни за, и ни против. Когда-то давно, а если по местным меркам — так вообще целую вечность назад, я был среди тех, кого вы называете внешниками… Ну не совсем прям среди — наша группа лишь занималась научной работой.

— Какой, если не секрет? Как лучше потрошить рейдеров?

— Ну из песни слов не выкинешь — были эксперименты и на пленных.

— Вот как?! А что потом?

Старик налил ещё, протянул руку чокнуться, но Атеист покачал головой.

— А потом… потом была серьёзная атака стронгов. Гарнизон почти весь перебили, из моей научной группы осталось лишь двое в живых — я и профессор Алеганс. Но он вскоре стал зараженным, а вот мне… мне повезло…

Из приоткрытого окна донесся звук двигателя, еле слышный вначале, он все нарастал. Атеист вскочил, руки цапнули автомат.

— Успокойтесь, молодой человек — старик помахал ладонью, приглашая сесть, — это Ганс, мой помощник. И судя по спешке, у него важные вести.

Гулко хлопнула дверь, по коридору словно пронёсся вихрь, даже ковёр не заглушил топота. В кухню влетел долговязый лохматый парень в затасканной джинсовке и защитного цвета штанах. Застыл на пороге, с удивлением уставившись на Атеиста, тот хоть и сел за стол, но автомат по-прежнему в руках.

— Ганс, это наш гость. Да-да, тот самый Атеист. А вы, молодой человек все-таки уберите оружие.

Атеист неспешно положил автомат на стол, обвел взглядом всех присутствующих, повисшую тишину прервал его уверенный голос:

— Может наконец расскажете, что за игру затеяли? Даже вон пернатого в помощь отправили, чтоб он меня прямиком сюда привёл. Кстати, Ворон, твоя душещипательная история о несчастной любви… ммм… в следующий раз придумай что-нибудь убедительное. А то я правда чуть не заплакал. От того, какой актерский талант пропадает.

Доктор Кан хмыкнул:

— И тем не менее вы здесь. Не страшно было сюда идти?

— Ворон как-то обронил перо. Вот с его помощью я и заглянул в прошлое пернатого. Я знаю, что необходим для какого-то важного дела, значит — нужен вам живым.

Старик медленно поднялся из-за стола, не говоря ни слова вышел из кухни, минут пять его не было, наконец появился на пороге с пухлой папкой в руках.

— Наша лаборатория занималась сразу двумя проектами, но они оба взаимосвязаны: капсулирование разума и создание бессознательного человеческого организма, или проще говоря — «болванки». В чем суть наших разработок? — старик устало опустился на стул, продвинул папку по столу к Атеисту. — Согласно параграфу 4/6 подвергшийся заражению военнослужащий должен быть немедленно изолирован и в течение трёх часов — уничтожен. А если это важный офицерский чин? В таком случае его отправляют в аппарат капсулирования, где сознание, ну грубо говоря, кодируется в цифровой файл. В течение получаса создаётся «болванка», причём абсолютный двойник исходного тела, если конечно пациент перед капсулированием не попросит убрать живот, изменить форму носа или вообще сменить пол. Капсула с файлом заносится во вновь созданного офицера, и тот продолжает жить, абсолютно не теряя ничего из памяти.

— Попахивает фантастикой…

— Реальность, молодой человек, реальность.

Атеист открыл папку, сверху сшитая и пронумерованная стопка фотографий. На первой бледное лицо, скуластый черноволосый парень на больничной койке. Нижняя часть туловища — сплошное мессиво из мяса, крови и костей. До крови закушенные губы, безумный взгляд от дикой боли, даже несмотря на анестезию. Следуещее фото: парень в небольшом аппарате, похожем на солярий, вокруг люди в белых халатах, фигуры смазаны, явно им не до позирования. Третье фото: Атеист сначала решил, что это тот самый парень, только уже абсолютно здоровый — руки-ноги на месте. Но белее белого лицо, закрытые намертво глаза, и на экране медицинского прибора прямая полоса, пульса нет. «Болванка». Последнее фото: «Болванка» ожила, широко распахнутые слезящиеся глаза, румянец на щеках, довольная улыбка. Дальше пошли бумаги с текстами мелким шрифтом, Атеист взялся читать, но тут же завяз на «лактенодаласкофичной бутлегемии персодинционального астекта». Пролистав до конца, так и не нашёл больше ничего интересного, вернул папку доктору.

— Прекрасно конечно… но зачем вам я?

— Нам нужно отыскать одного человека, нужен мощный сенс. Я, конечно, и сам кое-что могу, но увы… А вот ваши впечатляющие способности, Ворон мне многое рассказал, вы должны справиться.

Атеист усмехнулся:

— А с чего это решили, что я горю желанием вам помогать.

Тут уже пришёл черед усмехнуться доктору:

— А вам разве не хочется выбраться из этого проклятого Улья в нормальный мир?

— И каким образом?

— Одной из целью проекта была возможность перемещения между мирами лишь капсулы, а не полностью физического тела. По энергозатратам так намного проще, да и для здоровья меньше опасности.

— Но от лаборатории же ничего не осталось?

— Есть ещё одна — на консервации. Вначале перемещение капсул проводилось только в рамках Улья, затем за ненадобностью вторую лабораторию закрыли. Там есть все необходимое оборудование для капсулирования и для создания болванок, и даже для перемещения в другой мир. Только запустить его сможет лишь один человек — Хью Хьюджин, начальник объекта, там слишком сложная защита от несанкционированного доступа, на случай захвата лаборатории стронгами. Вот его вам и нужно отыскать.

Атеист засмеялся:

— Так он может давно уже в вашем мире тусит?!

— Нет, Ганс недавно проверял — в лаборатории с начала консервации никого не было. Кстати, Ганс, ты принёс?

Парень поспешно кивнул, шагнул к столу, вытягивая правую руку. На испачканой в мазуте ладони тихо подрагивала курительная трубка из темно-коричневого, почти шоколадного дерева. Мундштук украшает незатейливый узорчик и металлическое колечко цвета золота.

— Насколько мне известно, вам необходимы личные вещи искомого объекта? Это как раз трубка доктора Хьюджина.

Атеист взял, настроился, с каждым разом становится проще войти в транс, или как ещё назвать это состояние. Напряженное лицо старика заколыхалось, как флаг на ветру, в глазах потемнело, вдруг стало тяжело дышать. Атеист закашлялся, захрипел, жадно хватая ртом воздух, как рыба, лёгкие пылали жгучим огнем. Вязкая темнота и не думала отступать, спину ожгло холодом — неужели ослеп?! Только спустя несколько секунд понял в чем дело. Глубоко вдохнул, успокоив бухавшее в груди сердце.

— Он мёртв…

Глаза доктора погасли как догоревшая свеча, в комнате повисла гнетущая, давящая на плечи тишина. Лишь где-то вдалеке отчётливо доносилось мерное гудение, словно огромный жук сосредоточено кружит на одном и том же месте.

— Что ж… тогда… тогда простите за беспокойство, молодой человек. Жаль, что все так глупо… закончилось. Ганс, проводи гостя спать, время позднее.

Атеист поднялся, уставшие ноги заныли, требуя немедленного отдыха, да он и сам не против. Гул за стеной нарастал все сильнее, парень вслушался, что-то смутно знакомое, причём, где-то внутри пополз ледяной холодок. Вышли в коридор, Ганс бережно прикрыл дверь, словно она целиком из стекла. Атеист брезгливо сморщился, чрезмерной любовью к начальству сам никогда не страдал, подобные «нежные» чувства к руководству вызывают, мягко скажем, неодобрение. Хотя… какое ему дело… Странный шум все отчётливее, Ганс забежал вперёд и торопливо открыл дверь. Скользнул внутрь, и тут же в комнате вспыхнул свет. Атеист успел разглядеть угол широкой, как футбольное поле, кровати и шкаф, как вдруг огнем прошила догадка. Он скакнул назад, рванул на улицу, из сведенного страхом горла с хрипом вырвался крик:

— Это «гробы»!

Тут же рвануло, за спиной вспыхнуло пламя, в тот же миг в спину словно шарахнул огромный воздушный кулак. Атеист вылетел наружу, впечатавшись всем телом в дверь, плечо рванул осколок то ли кирпича, то ли бетона. Снова загрохотало, земля задрожала, как мокрый пес, Атеист наконец-то отлип от двери, перевернулся на спину. В звездном небе мелькают здоровые чёрные тени, похожие на хищных акул. Без труда разглядел, что «гробы» разворачиваются, заходя на второй круг. «Ну вот и всё…»

— Грава! Грава! Чего залипла там?

— Да иду я, иду! Показалось, что живой, а он холодный уже.

— Давай в темпе! Уходить пора…

Холодно… Холод сковал все нутро, даже легкие смерзлись в твердый ледяной ком, не вздохнуть. Что-то стылое давит на грудь, только чудом держатся ребра, ещё чуть-чуть и хрустнут, не выдержав. Сердце еле слышно пульсирует, из последних сил толкая загустевшую кровь. Сквозь нескончаемый грохот прорвалось хриплое урчание. Глаз не открыть, да и зачем? И так все ясно…

Приглушенно хлопнуло, в лицо брызнуло чем-то липко-теплым. Атеист вздрогнул, попытался поднять веки, но сил не хватило. Лишь выдохнул тяжело, со стоном. Сколько уже так лежит — чёрт знает. Тело не чувствует совсем, зато голова отрывается по полной, трещит как после крепкого похмелья, осложненного контузией и черепно-мозговой… В потрескавшиеся губы что-то ткнулось, сквозь грохот в ушах донесся рассерженный голос:

— Да пей уже!

Только сейчас сообразил — сквозь стиснутые зубы, заполняя горло бежит едко пахнущая жидкость, тут же закашлялся, не в силах проглотить.

— Да чтоб тебя! Лучше бы добила дурака — столько живчика перевёл.

В губы снова ткнулось горлышко фляжки, Атеист напрягся, стараясь не пролить ни капли, тихонько пил, живчик тут же разнес тепло по всему телу, как если бы жахнул водки, продрогнув на морозе. Сразу же стало легче, боль не ушла совсем, но свернулась в мурлыкающий в глубине груди комок, словно кот у печи. Дышать стало легче, насколько позволяла придавившая грудь железобетонная балка. Наскреб сил, медленно-медленно открыл глаза, хорошо что вечер, свет конечно ударил, но терпимо. Кто-то склонился, всё плывёт от слез, ни черта не видать. Кое-как картинка сложилась, Атеист узрел наконец милую темноволосую барышню, одетую, как и большинство здесь, в стиле «милитари». Огромные, небесного цвета глаза глядят с тревогой и жалостью, и затаенным интересом, отчего тут же захотелось выпрямиться, выпятив могучую грудь, и, поигрывая бицепсами, убедить, дескать, не переживай, детка, пустяки, сам справлюсь. Но хотеть одно, а хотя бы пошевелиться, после почти суток бездвижного лежания — совсем другое… А девушка-то симпатичная — нежные губы, маленький прелестный носик, выразительные глаза. Такие милые мордашки часто встречались на рекламных постерах, там… в прежнем мире.

— Живой?

— Вроде… — Атеист с трудом выдавил из себя, даже не узнал собственного голоса. — Ты кто?

— А тебе не всё равно? Радуйся, что помогаю.

Атеист полежал молча, набираясь сил и борясь с тошнотой. Ещё никогда не было так хреново.

— Не привык я как-то к бесплатной помощи.

Девушка улыбнулась:

— Так я может не просто так помогаю. Замучаешься расплачиваться потом.

— Это смотря как расплачиваться…

— И не надейся! Я девушка порядочная!

— Зовут то тебя как?

Девушка чуть помедлила с ответом, Атеист усмехнулся в душе — хоть в прежнем мире, хоть в этом — девчонки любят строить из себя недотрог.

— Грава.

— Атеист. Не знаешь, что там с моими ногами — не чувствую совсем.

— Да как тебе сказать?… У тебя как с нервами?

— Ну мож и не альфа-самец, но не жалуюсь.

— Сложно это мессиво назвать ногами. Я тебе обезболивающее вколола, а дальше… дальше терпи. Сейчас будем тебя вытаскивать. И учти, долго возиться мне с тобой некогда.

Атеист вздохнул поглубже, уперся руками в холодный бетон, Грава ухватилась сверху за торчащий прут арматуры. Медленно, словно не желая расставаться с пойманной добычей, бетонная глыба сдвинулась в сторону. Атеист извернулся, выбрался наконец, задышал полной грудью. Грава улыбнулась:

— А ты силён, хотя с виду не скажешь.

— Жить захочешь — ещё не такое вытворишь.

— Давай-ка я тебе помогу перебраться вон туда, к тем развалинам. Вряд ли сюда кто сунется, но на всякий случай…

Помочь перебраться — подхватив подмышки, отволочь по груде кирпичей и бетона в жалкий огрызок от прежней бани. Крыша разлетелась к чертям от взрыва, одна из стен завалилась внутрь, и упершись верхушкой в другую стену, образовала подобие кирпичного шалаша. Туда-то Грава и запихала своего «найденыша».

— Лежи здесь. Я отлучусь часа на два, а то хватятся, потом вернусь. Заодно еды прихвачу и живчика. Отдыхай.

Грава развернулась и растворилась в сгустившихся сумерках без следа, Атеист прошептал онемевшими от боли губами в бездонную тьму:

— Спасибо!

Прошла целая вечность, когда наконец послышались тихие шаги. Глаза уже привыкли к темноте, Атеист разглядел на фоне звездного неба знакомый силуэт и облегченно выдохнул. Пальцы, сжимавшие мёртвой хваткой кусок кирпича, безвольно разжались.

— Живой?

— Живее всех живых.

Грава присела рядом, прохладные пальцы легли на лоб, затем порывшись в рюкзаке достала консервы и хлеб. Ловко работая ножом вскрыла одну и сунула Атеисту:

— На — подкрепись! Вот, держи ложку.

Капризничать не стал — стоило только почуять запах тушенки и желудок взвыл, как волк на луну, кишки закружили хоровод в предвкушении. Ухомячил банку за полминуты, Грава хмыкнула одобрительно, открыла ещё одну.

— Ешь, этого добра навалом. Тут рядом кластер с мясокомбинатом. Раз в месяц грузится. Так что с продовольствием у нас проблем нет.

Атеист спросил невнятно, с набитым ртом:

— У вас — это у кого?

Грава замялась, явно почему-то не хочет говорить, парень не стал выяснять, сменил тему:

— Ты давно здесь?

— Где-то полгода.

— Солидный срок. Я, наверное, от силы полмесяца, а такого уже насмотрелся…

Грава тяжело вздохнула:

— Да уж… Если б ты знал, как я устала… от всего этого. Домой бы… хотя бы на часок.

Невольно замолчали, каждый думал о своём, о доме, о своих родных и друзьях. Как часто мы не ценим того, что есть в нашей жизни, пока не потеряем безвозвратно.

Вдалеке вспыхнуло, спустя мгновения донесся рокот взрыва. Грава вскочила, с напряжением вгляделась в темноту. Засверкало все чаще и чаще, загрохотало вразнобой, потом звуки слились в единое. Грава заметалась, в глазах, подсвеченный вспышками, отчетливый испуг, Атеист приподнялся на локте, спросил, стараясь прохрипеть громче раскатов:

— Что случилось?

Грава перевела на него взгляд, блеснули слёзы, Атеист рывком уселся, покалеченные ноги тут же отомстили жгучей болью.

— Что там?

— Там… там мои друзья…