Рассвело. Снегопад кончился. Или Максим выехал из циклона. Белая, заснеженная дорога на горизонте сливалась с неприветливым небом. Всё серо, хмуро, плоско…
Солнца не было, стало быть, не было и не могло быть тени. Потому-то и дорога была такая же хмурая и неприветливая, как и небо над ней, над их машиной, над их головами.
– Хорошо у тебя, – сказала Светлана. – Тепло. Уютно.
– Так оставайся.
– Ты сам машину переделывал?
– Нет, конечно. У меня руки не под это заточены.
– А под что они у тебя заточены?
– Я – драйвер-системщик.
– Это как?
– Справлюсь с управлением любого механизма, от помела до Боинга семьсот сорок седьмого.
– И где такому учат?
– Это коммерческая тайна.
– Тайна? – она разочарована. – Как по мне, все коммерческие тайны от некомпетентности. Человек просто не знает, как ответить на вопрос.
– Не буду с этим спорить.
– Это значит, ты не знаешь, где учился на пилота?
– Это значит, я не знаю, как ответить на твой вопрос.
Максим почувствовал досаду. Как-то резковато получилось. Что-то не так. И причина не в Светлане. Она-то легко шла на контакт. Что-то его беспокоило.
Лёгкость, с которой Игорь отвалил пятьсот долларов? Что это за поломка коробки передач от заноса на снегу? У джипа?
"И ведь зарок себе давал: не соваться в Одессу…" – Судя по машине и твоему отношению к деньгам, ты не из бедных, – сказала Светлана. – Чего это тебя в глушь понесло молоко развозить?
– Дороги, которые нас выбирают, – он пожал плечами. – Ты тоже на сельскую учительницу не похожа.
– О-о! – она невесело усмехнулась. – Никогда бы не подумала, что это такое наказание!
– Малолетние бандиты замучили?
– Нет, с детьми, как раз – порядок. Думала, хуже будет. Родители… такой зверинец не в каждом зоопарке увидишь: одни самцы, и с потрясающим апломбом.
Кстати, там у тебя душ… он – настоящий?
"Ничего себе "кстати"! Видно ей и вправду крепко досталось"! – подумал Максим.
– Нет, игрушечный.
– И вода горячая есть?
– Я вижу быт простого сельского труженика у тебя поперёк горла.
– Максик, милый, пусти меня в душ, пожалуйста!
– Какие проблемы? Полотенце и халат найдёшь в шкафчике, справа от двери… только воды там…
Он не успел договорить. Светлана уже пропала в туннеле.
"Никого не интересует, сколько осталось воды, – подумал Максим. – Интересно, ей двух сотен литров хватит?" Он посмотрел на индикаторы уровней – да, двести литров. Сливной бак пуст, ещё вечером слил, побоялся мороза. Так что – порядок. Он включил связь с жилым отсеком:
– Мыло и шампунь на выдвижном столике слева…
– Напугал! Может, тут ещё и телекамера где-то?
– А тебе есть, что от меня прятать?
Она легкомысленно хихикнула.
– А ты не зайдёшь?
– Отличная идея, малышка. Сейчас поставлю на автопилот и составлю тебе компанию.
Максим покачал головой. Если не считать Игоря с его неиссякаемым бумажником и джипа на буксире, это приключение ему нравилось.
В дом вошла женщина. Пусть ненадолго, – но вошла. И вещи, которым она подарит своё внимание, ещё долго будут нести на себе отпечаток её тёплой глубины.
Он улыбнулся. Последняя фраза вполне достойна нелепых слухов, которыми соседи по селу поспешили окружить его имя.
Мимо проскакивали заснеженные километры. Максим уступал дорогу ретивым Икарусам и импортным грузовикам-длинномерам, отыгрываясь на барахтающихся в снегу легковушках. После Старых Маяков снег почти сошёл, дорога была во льду. Он чуть сбавил скорость и включил передний мост. Теперь его никто не обгонял…
***
Светлана не взяла халат. Она нашла его белую выходную рубашку. Было ли что-то под рубашкой, он не знал. Обмотав ноги пледом, она в изнеможении откинулась на спинку кресла и расчёсывалась, чуть покачиваясь в такт движению.
Максим посмотрел на термометр "+22оС", да и за бортом потеплело до "-8оС". Судя по поведению машины – ветер стих.
– Здесь у тебя просто рай.
Он никак не мог сосредоточиться на дороге. А следовало бы. Скользко. Объезжать с джипом на буксире едва ползущие попутные машины и уворачиваться от встречного транспорта становилось всё тяжелее.
Тёмное родимое пятно у основания шеи стыдливо выглядывало из-под воротника его рубашки. Почему-то становилось очень важным, чтобы это пятно не пропало, показалось ещё и ещё раз.
"Что они с нами делают? – Подумал Максим. – Просто удивительно, как один и тот же инструмент может превратить человека в тряпку, а может сделать из него мужчину. Я – за второе. Как и все. Вот только не всегда получается. И не у всех".
– Халат не нашла?
– Думаю, так сексуальнее… – Она томно изогнулась и провела ладонями по груди.
– Странный покрой, без карманов.
"Ведьма"! – подумал Максим. Он свёл руки на руле, покрутил обручальное кольцо, навечно прихваченное деформированным суставом, и ничего не сказал.
– Далеко ещё ехать?
– До города – минут сорок. Ну и в Одессе…
– Я к тому, чтоб волосы высохли.
– Возьми фен.
– В мире есть что-то, чего бы не было в твоей машине?
– Конечно. Твоя скромность, например.
– А что это такое?
Максим опять отвлёкся от дороги и посмотрел на неё. На короткий, ничтожный миг у него в глазах потемнело: узкий невысокий коридор, стены из сырого, пугающего неожиданными выступами и углами камня, ослепительный факел, чадящий сизым, стелющимся под неровным потолком дымом. Пахнет плесенью, влагой и ядом. Она оборачивается к нему, на мгновение жёлтый свет факела пробирается сквозь накидку и освещает её лицо…
Да, так было. Только тогда её звали по-другому.
Максим потряс головой, чтобы прогнать наваждение, вернуться к снегу, к колонне, в которой он уже двигался минут двадцать, к умной и красивой женщине, во всём повинующейся своему эгоизму. Женщине, которая не может вспомнить время, когда она была совсем другой: тёплой, отзывчивой, а потому – счастливой.
– Если ты меня соблазняешь, то в этом нет необходимости: я был сражён, когда ты укладывала шубу в спальник. И теперь, после твоей победы, хотелось бы знать, что будет дальше?
Светлана прерывает возню со своими волосами, чтобы подарить ему ещё один насмешливый взгляд:
– Зачем думать о том, что будет? Почему бы не радоваться тому, что есть?
– Зная о том, что будет, то, что есть, не радует.
– Поэтому ты такой мрачный?
– Я не мрачный. Я – сосредоточенный.
– И на чём же ты сосредоточился? На дороге?
– Нет, – он пытался отвечать раскованно и непринуждённо, но растущая уверенность, что вот сейчас, в эту секунду судьба делает решительный поворот, сковывала; холодным камнем тянула под сердцем: – Я сосредоточен на тебе. У тебя неприятности?
– Не думаю, – её голос прозвучал натянуто, будто и она почувствовала дыхание необратимости. – Не уверена, что ты поймёшь.
– А ты попробуй, – поддержал её Максим. – Рискни.
– Мне как-то предложили работу. Не очень красивую. Нужны были деньги, я и согласилась. Потребовала аванс. Мне его выплатили.
– А с работой не справилась?
– Я – математик, – волосы были забыты; она говорила медленно, тщательно отмеривая каждое слово. – Требовалось расшифровать сообщение. Морочилась месяц, зашла в тупик. А в контракте отрицательный результат не был предусмотрен. Я должна была справиться.
Он посмотрел на неё. Светлана сидела прямо, беспомощно сложив руки на коленях, глядя перед собой куда-то сквозь стекло, сквозь заснеженную дорогу. И ему было совершенно ясно, что это ловушка. Кто-то с ювелирной точностью составил план, который учитывал всё: и его одиночество, и его темперамент. Этот кто-то безошибочно нашёл в самых укромных уголках его души восторженного романтика и безудержного авантюриста. Потом распределил роли, и артисты безукоризненно выполнили свою работу.
Совпадений не бывает… таких, во всяком случае.
И ещё он понял, что принимает этот вызов.
Это не поворот в судьбе, это сама судьба.
– Сколько тебе заплатили?
– Три тысячи.
Он усмехнулся. Ему нравилась эта игра. Светлана сказала правду, думая, что он отнесёт эти деньги на дешифровку, с которой она не справилась. На самом деле, это обыкновенная зарплата – по штуке в месяц, чтоб войти в роль, плюс столько же премиальных, в случае успеха.
Надо же: как достали! И как красиво! Без сучка и задоринки. И какая точность: знают, что он не сорвётся с крючка, даже когда поймёт, что происходит. Неужели дело в Светлане? Тщательно отработали всех его женщин и подобрали безоткатную отмычку? Личико, в которое он готов смотреть, даже когда нож будет приставлен к горлу? Наркотик, которым он будет дышать, даже в твёрдой уверенности, что катится к пропасти? А он-то думал, что есть только один специалист по таким вещам. Он сам…
"Встретились два великих комбинатора…" ну-ну.
– Что собой представляет шифр?
– Зачем тебе? – Светлана честно отрабатывала свои деньги, но прекращать игру раньше времени не было смысла. – Что ты в этом понимаешь?
– Может и ничего, – он пожал плечами. – Но впереди ещё час пути, не считая дороги по городу. Какая разница, о чём говорить? Или это великая тайна?
– Нет, не тайна. Четырёхмерный массив чисел, всего что-то около десяти тысяч знаков…
– И какие методы раскодировки ты перебрала?
– У меня было два фильтра: Иезуит и КП-СС для двойных ключей. Только всё без толку!
– И никакой периодичности?
– Массив разбит на блоки от семидесяти до сотни строк. Я пыталась найти закономерность. Ничего!
– Интересно взглянуть…
И в самом деле: интересно, кто за этим стоит? Он перебирает в уме имена и лица, их не так уж и много…
– Я покажу тебе, – с надеждой пообещала Света. – Как приедем, покажу. Ты в этом разбираешься? Я уже хоть у чёрта готова просить помощи, только бы отвязаться.
– Ну что ж, – он глубокомысленно кивнул, – попроси.
От размышлений его отвлёк ярко-красный трейлер "Coca-Сola". Кабина разукрашена, в зеркало заднего вида даже не разобрать марку тягача, но и так понятно, что импортный – прёт не разбирая дороги. Моргая левым поворотником и фарами, пытается одним махом обойти всю колонну.
Максим посмотрел вперёд. Дорога шла на подъём, перед ним и под ним белая шестёрка тяжело тянула гружёный прицеп, укрытый порванным в нескольких местах брезентом, – здравствуй, младший брат! Дальше дорога была свободна.
Максим опять глянул в зеркало: "Coca-Cola" по-прежнему кого-то обгоняла, но до него ещё далеко. Скорость – шестьдесят. Успеем!
Максим надавил на газ, выходя на обгон.
– Наверное, здорово так жить – дом на колёсах: каждый день из окна новые виды, полное самообеспечение, ни от кого не зависишь…
– Это что-то вроде "неуловимого Джо"?
Он смотрел в правое зеркало, ждал, когда буксируемый джип поравняется с шестёркой, и можно будет вернуться в свой ряд. До вершины холма ещё далеко, встречного транспорта нет, на спидометре – семьдесят.
– Как это?
– В смысле, что "на фиг никому не нужен".
– А-а! – она рассмеялась. – Я этот анекдот знаю.
Он вернулся в свой ряд и посмотрел в левое зеркало на настигающий красный трал.
Уже видно, что это "Volvo". Ну, что ж: большому кораблю – большое плавание.
Максим разогнался до семидесяти пяти, вершина холма рядом, и, хотя встречных нет, чувствовалось, что "Volvo" колеблется – идти на обгон или подождать.
– Вот так бы и ехать с тобой всю жизнь…
– Так поехали.
– Ты меня совсем не знаешь.
– Как поедем, так и появится возможность узнать.
– Вот-вот, – она кивнула. – У всех у вас – одно на уме.
– А у вас, значит, разное? Сегодня у тебя есть возможность начать сюжет, а не сыграть эпизод.
Светлана повернулась к нему, и Максим немедленно перевёл взгляд на её лицо. Он никак не мог понять какого цвета у неё глаза: вроде бы – голубые, но с каким-то тёмно-серым отливом на периферии зрачка. Да! Иногда хроматический астигматизм может довести до белого каления.
– И какой сюжет мы с тобой будем играть?
– А какой бы тебе хотелось?
Он с сожалением вернулся к дороге в полной уверенности, что это именно та женщина, которой всегда удавалось излечить все его душевные раны, чтобы тут же прикончить ударом ножа в спину. Гладкая, ухоженная кожа, чуть вздёрнутый кверху нос, густые брови… На этот раз у неё азиатские глаза и полные губы.
– У меня есть выбор?
– Всегда есть выбор. Как меню в ресторане. Мне, пожалуйста, вот это и это. А на десерт любовь, такая, чтоб розы посреди снега, и слёзы на кончиках ресниц, и тревожная пустота там, где минуту назад билось сердце…
– А счёт потом выпишут?
– Обязательно. И оплату взыщут, не спрашивая.
– Тогда что-нибудь особенное.
– Чтоб кровь стыла в жилах?
– Вот-вот. Как насчёт спасения человечества?
– Даже не знаю. У людей столько спасателей…
– Предательства, измены, романтическое путешествие на белом пароходе. И что-нибудь ещё, жуткое. Должно быть так страшно, чтобы на испуг даже не оставалось сил…
– Чёрный экстрим? – уточнил Максим. – На американских горках всегда садишься спереди?
Светлана веселилась, а Максиму было грустно. Вот так и дети играют с огнём.
Весело, беззаботно. И всегда пропускают миг, когда игра выходит из-под контроля: безобидное пламя спички превращается в ненасытного всёпожирающего монстра.
– Ты даже представить не можешь тоску сельской школы. Изо дня в день одни и те же лица, одни и те же стены, и даже небо всегда одинаково тяжёлое…
– И как же будете платить, сударыня?
– А что вас интересует?
– То, чего у тебя больше всего.
– А чего у меня больше всего?
– Пока не знаю. Обычно человек копит то, что любит, что ему нравится.
– Да? – она мило вскинула брови. – Тогда, может, что-нибудь другое?
– "Никогда не достигнете благочестия, если не будете расходовать то, что любите", – назидательно процитировал Максим.
– Ладно, – она беспечно махнула рукой. – Забирай, что есть. Для такого дела не жалко. Но всё-таки, что-то не верится, что ты – обычный рейнджер-молоковоз. Что ты в этой глуши потерял? Что здесь такого интересного?
– Люди, – Максим благоразумно сразу перешёл к последнему вопросу. – Я интересуюсь людьми.
– Ого! А у меня специализация поуже: я интересуюсь только мужчинами… и танцами… -… И чужими секретами. Меняемся? Я научу тебя водить машину, а ты меня – танцевать.
– Зачем тебе танцевать?
Хороший вопрос. И как теперь выкрутиться, если что такое дискотека знаешь только по рассказам дочери?
Грузовик выскочил на вершину холма, и Максим немедленно сбросил скорость. Если бы кто-то спросил "почему?", вряд ли Максиму удалось бы ответить что-нибудь внятное. Да, он знал этот участок трассы: за этим холмом последует глубокий спуск, потом метров сто горизонтального участка и снова длинный затяжной подъём.
И дорога скользкая. Нет. Не так. Не просто скользкая. Лёд – это тебе не мокрый асфальт пополам с грязью. Тут нечто особенное.
– Знаешь, чем отличается туман от гололёда?
– Ого! – улыбнулась Светлана. – Ты начинаешь учёбу?
– Туман – это когда всё можешь, но ничего не видишь; а лёд – это когда всё видишь, но ничего не можешь.
"Не нравится мне это!" – добавил он уже про себя и начал плавно притормаживать.
Сзади раздался негодующий рык "Volvo". Водитель автопоезда, то ли в самом деле сильно отставал от расписания, то ли вконец угорел от мощи своей машины: не желая сбрасывать скорость и плестись вслед за КАМАЗом, тянущим на буксире аварийный джип. Он дал ещё один протяжный гудок, включил дальний свет, заморгал левым поворотником и пошёл на обгон.
Максим невозмутимо продолжал торможение.
Кабина "Volvo" поравнялась с ним. Максим был на одной высоте с водителем тягача: молодой парень весело покрутил в воздухе рукой: давай, мол, быстрее…
Максим только пожал плечами: дорога в завтрашний день – забота индивидуальная, в этом деле случайных попутчиков быть не может.
– Почему мы останавливаемся? – спросила Света.
Как можно объяснить ничем не подкреплённые интуитивные решения? Что он может ей ответить? Что давно не было встречного транспорта? Что лучше сто раз притормозить, чем один раз остановиться? Что тому, кто боится – бояться нечего?
Как ЭТО можно объяснить человеку, прочно вцепившемуся в "сегодняшнее здесь"?
Человеку, никогда не покидавшему скорлупу окружающей его реальности? Человеку, не осознающему всю иллюзорность прочности этой скорлупы…
Когда они миновали высшую точку холма и подобрались к спуску, перед ними открылось дно балки. И несколько машин, под разными углами перегородившими дорогу у самого спуска. И колонна грузовиков на следующем холме, вразнобой моргающая аварийными огнями, и ярко-красный автопоезд "Coca-Cola", уже сломанный: тягач под одним углом, прицеп под другим, ножницами несущийся на несчастные машины.
– Идиот! – выругался Максим.
Он почувствовал ужас водителя "Volvo". Его панический страх. Тоску. Все ошибки уже сделаны. Всего минуту назад. Сколько минут нам отмеряно в этой жизни? Что такое минута? Меньше, чем ничего! Сколько их тратится впустую: с раздражением затянувшегося ожидания; с нетерпением близости развязки. Но вот она – эта минута!
Прошла и сгинула.
И ничего не поправить…
Максим заехал на обочину, остановился, включил аварийку и выскочил из кабины.
Водителю "Volvo" до его новой жизни оставались считанные мгновения. В этой жизни теперь будет разбитая машина, и не одна… потерянный товар, больница. Муторная тяжба с хозяином груза, да и не только с ним.
Тридцатитонные ножницы стремительно неслись на кучку застывших автомобилей, от которых в разные стороны разбегались чёрные точки – люди. Ещё миг, и они встретились. Красная коробка прицепа смялась, начала заваливаться на бок, из неё, прорывая тентованную крышу, вываливались ящики…
Максим почувствовал на плече руку.
– Откуда ты знал? – Светлана смотрела насторожено: ни тени насмешки, ни намёка на озорство.
На ней всё та же белая рубашка. Шерстяной плед вместо юбки намотан на бёдра, соломенные волосы свободно развеваются на морозном ветру.
– Ты с ума сошла, – теряя контроль, закричал Максим. – Живо в машину! Замёрзнешь!