УКРАИНУ СЧИТАЛИ ТИГРОМ

Украину в 2003–2004 годах называли не иначе как «восточноевропейским тигром», по аналогии с «азиатскими тиграми» — Южной Кореей, Малайзией, Сингапуром. Темпы развития нашей страны были высокими даже по сравнению с другими переходными экономиками. В 2003 году валовой внутренний продукт вырос на 9,6 %, а в 2004-м — на 12,1 %. Наблюдения показывали, что схожими темпами развивалась и теневая экономика, которая по размеру составляла примерно 60 % легальной. Такие успехи демонстрировали разве что Китай или Индия.

Макроэкономические показатели Украины вызывали зависть у всего мира. Производство в стране развивалось огромными темпами, обеспечивая поступление рекордных объемов валюты, рост доходов населения и бурное становление банковского сектора.

Статистика звучит сухо, но любой житель Украины мог сказать, что с начала нового века страна сильно изменилась. Уже не было тотального дефицита продовольствия и пожирающей сбережения инфляции. В стране ходила действительно надежная национальная валюта — гривна. Государственный бюджет с 2000 года успешно выполнялся, а вертикаль власти работала довольно слаженно. Постепенно увеличивались доходы населения, хотя и на сегодняшний день в регионах велико число людей, живущих за чертой бедности.

Макроэкономические постулаты гласят, что состояние экономики может негативно влиять на банковскую систему и курс национальной валюты лишь в случае, если такие проблемы, как отрицательное сальдо текущего счета платежного баланса или стагнация производства, существуют очень долго. Но в Украине до наступления кризиса 2004 года все было с точностью до наоборот.

Конечно же, цены росли большими темпами, чем в развитых странах. От этого невозможно было уйти. Считается, что инфляция до 10 % в год является благотворной для развития любой переходной экономики, поскольку увеличивает прибыли корпораций. А вместе с ними — и общее благосостояние нации.

В Украине инфляция на уровне 8 % в год считалась естественной платой за имеющиеся недостатки. Цены росли из-за постоянных диспропорций в развитии отраслей и секторов, вызванных существованием естественных монополий и несовершенной структурой государственного управления. И в 2003-м, и в 2004 годах вследствие дефицита и бездействия властей дорожали продукты питания — хлеб, мясо, яйца, молоко. Следом росли цены на остальные группы товаров.

В страну импортировалась инфляция из-за рубежа. Она возникала как следствие зависимости Украины от внешних факторов и рисков. Например, энергоресурсы ввозятся из России, а Москва ориентируется на мировые рынки. Еще один существенный проинфляционный фактор — подорожание евро против доллара, к которому фактически привязана гривна. Треть импорта в Украину поставляется из еврозоны. Евроинфляция добавила к нашему индексу потребительских цен примерно 2 %.

Кроме того, уже в 2004 году была очевидна тенденция, которая в полную силу проявилась в 2005-м. Платежеспособный спрос превышал товарное предложение. Украинская экономика была не способна в короткие сроки произвести столько продукции, чтобы компенсировать прирост доходов населения. В то же время правительство не могло покрыть спрос населения за счет импортной составляющей, потому что для этого пришлось бы существенно менять законодательство.

Единственным спасением в этой ситуации могли бы стать банки и инвестиционные фонды, которые скапливали бы излишки денег и инвестировали их. Однако в условиях украинской экономики это было в принципе невозможно. Как следствие, в стране наблюдалась классическая инфляция спроса.

И все же, несмотря на бурное развитие и диспропорции, за 2003 год рост цен оказался вполне приемлемым — 8,2 %. В 2004-м инфляция превысила однозначную величину и составила 12,3 %. Это был первый год крайне высокого роста цен после преодоления азиатского кризиса 1998 года. И все же я допускаю, что инфляция наверняка оказалась бы меньшей, не будь политического кризиса 2004 года. Не секрет, что этот грандиозный рост цен был спровоцирован резко увеличенными социальными расходами правительства.

Безусловно, у украинской экономики было много проблем. Главная из них — огромные отраслевые диспропорции. Большинство секторов находилось в упадке еще со времен обретения Украиной независимости. Движущей силой развития экономики долгие годы оставались отрасли тяжелой промышленности, среди которых выделялись металлургия, химия и машиностроение. В 2003 году промышленное производство увеличилось на 15,8 %, а в 2004-м — на 12,5 %.

Такие завидные темпы сопровождались большими вложениями в основной капитал — они выросли на 31,3 % и 28 % соответственно. Несмотря на приближение президентских выборов, крупные предприятия обновляли оборудование, строили новые здания. Они не ждали неприятностей от политических процессов. Необходимы были настоящие потрясения, чтобы у производителей поубавилось оптимизма. Так и произошло, но год спустя. Сначала осенний кризис, а потом, впрочем как и сейчас, шоковая терапия от правительства Юлии Тимошенко привели к тому, что в 2005 году капитальные инвестиции увеличились всего на 1,9 %. Это был уже четкий признак стагнации. Но это было потом.

Не должно быть иллюзий. В 2004 году все понимали, что Украина демонстрировала рекордные темпы развития исключительно благодаря хорошей ситуации на внешних рынках. Крупные предприятия-экспортеры, в основном металлургические и химические комбинаты, вовсю пользовались хорошей конъюнктурой. За одиннадцать месяцев 2004 года экспорт черных металлов увеличился на 57,9 %, металлоконструкций и химической продукции — на 40 %, отрасли машиностроения продали за рубеж на 60 % больше.

Итоговое сальдо баланса внешней торговли товарами и услугами за одиннадцать месяцев 2004 года составило 4,76 млрд. долл. — в 3,3 раза больше, чем годом ранее. В первом квартале 2003 года доля экспорта в ВВП составляла 69,3 %.Уже в начале 2004-го этот показатель вырос до 81 %.

Следует признать: эти цифры были существенно завышены за счет фиктивных операций. В частности, благодаря псевдоэкспорту, когда вывоз товара декларировался и проходил по таможенной статистике, однако физическая поставка не проводилась. Делалось это для получения возмещения НДС из госбюджета. Одновременно объем импорта занижался. Чтобы не платить пошлины и НДС, при ввозе товаров декларировалась их меньшая стоимость, а часть товаров вовсе ввозилась контрабандой. Таким образом, получалось рекордно большое позитивное сальдо текущего счета платежного баланса, которого в реальности не существовало.

Мы в Национальном банке понимали истинное положение вещей и учитывали это в своей работе. Все международные эксперты, с которыми мне приходилось общаться, сходились во мнении, что при таком большом позитивном сальдо текущего счета платежного баланса в стране не может даже идти речь о девальвации. Напротив, они убеждали Нацбанк, что необходима ревальвация. Мне приходилось лично доказывать, что вопрос чрезмерно позитивного сальдо лежит не столько в плоскости макроэкономики, сколько относится к искажениям статистики из-за проведения теневых операций. В таких условиях нельзя делать уверенные курсовые прогнозы.

И все же нужно признать, что экспортные поступления были главным источником развития экономики страны в 2000–2004 годах. Ввозимая в больших объемах экспортерами валюта шла на повышение зарплат, приобретение нового оборудования или просто на покупку недвижимости и автомобилей. А это уже было предпосылкой создания внутреннего спроса — альтернативного экспорту источника развития экономики. Один из явных признаков обогащения нации — активное возрождение строительной отрасли, а также растущий ввоз в страну новых автомобилей.

Сразу оговорюсь, что Национальный банк воспринимал происходившие процессы критически. Большие вложения в предметы потребления — это проблема Украины. Только в неправильно работающей экономике нация может позволить себе покупать новые дорогие автомобили, тем более в кредит. В развитых странах все здравомыслящие люди вкладывают деньги в преумножение семейного капитала. США, Великобритания, Франция столетиями шли к нынешнему уровню благосостояния, там присутствует культура формирования капитала. В этих государствах миллиардеры ездят на старых «Олдсмобилях», потому что все деньги инвестированы в дело.

В Украине же вместо культуры формирования есть культура прожигания капитала. Вместо желания приумножить возникает желание потратить. Причем в кредит. Очень странно, что сегодня это преподносится как позитивная тенденция. Действительно, в США и Европе все живут в кредит. Но там и степень развития экономики совсем иная, там очень сложно найти неосвоенную нишу для начала бизнеса. В Украине все еще существует множество возможностей для инвестирования.

Другое дело, что в нашей стране не созданы условия для грамотного вложения денег. Условия для начала собственного бизнеса крайне сложные, и в результате сбережения украинцев распределены между тремя инструментами: валютой, банковскими депозитами и недвижимостью. Это еще одна проблема нашей нации, и она не решена по сегодняшний день.

На фоне растущей экономики даже в октябре 2004 года никто не ожидал кризиса. Правительственные делегации из Украины, в состав которых обязательно входили представители Национального банка, исколесили тогда весь мир. В Западной Европе собирались огромные залы, чтобы послушать, что скажет первый вице-премьер Николай Азаров или первый заместитель главы Нацбанка Арсений Яценюк. Эксперты международных организаций и бизнесмены из разных стран в один голос заявляли: Украина имеет большое будущее. Наши выступления лишь укрепляли веру в безоблачный завтрашний день.

Польза от поездок была как минимум в том, что международные инвесторы с удовольствием скупали на внешнем и внутреннем рынках государственные облигации Украины. В 2003 году были размещены десятилетние евробонды на миллиард долларов с рекордно малой доходностью 7,65 % годовых. В марте 2004-го удалось выйти на еще более низкую ставку — 6,875 %, под которую правительство привлекло 600 млн. долл. Даже в канун выборов, летом 2004 года, инвесторы купили пятилетние еврооблигации Украины еще на 500 млн. долл.

Нерезиденты активно заводили валюту в Украину, конвертировали ее в гривну и покупали ОВГЗ и НДС-ОВГЗ, вложив в эти бумаги за год 407 млн. долл. Никто из них не допускал и мысли, что намеченные на осень выборы могут хоть как-то помешать развитию экономики или пошатнуть курс гривны. В это не верили и в правительстве. Эксперты всех уровней в один голос утверждали, что экономика и политическая сфера страны живут отдельно друг от друга.

Аналитики Нацбанка прогнозировали, что за последние три-четыре месяца из страны уйдет валюта максимум на миллиард долларов. Это была довольно пессимистичная оценка. Она учитывала тот факт, что под конец 2004 года условия работы на внешних рынках уже ухудшились. К осени упали цены на металл и химическую продукцию, резко сократив прибыли украинских предприятий. По итогам девяти месяцев 2004 года доля экспорта в ВВП сократилась до 56,8 %. Промышленное производство начало постепенно замедлять рост.

И все же, базис роста экономики, созданный по итогам девяти месяцев 2004 года, оказался более чем основательным. Учитывая такой задел, нельзя было даже предполагать наступление кризиса в экономике. Денег в банковской системе было более чем достаточно, и снижение валютных поступлений экспортеров не могло стать катализатором осеннего финансового кризиса. Только с января по сентябрь НБУ выкупил почти 4,6 млрд. долл., эмитировав взамен 25 млрд. грн. В другой стране такой приток денег в финансовую систему привел бы к масштабной инфляции. Однако экономике Украины настолько недоставало денег, что она без вреда для себя впитала почти половину. Вторую собрал Нацбанк — он регулярно откачивал из системы избыточную ликвидность.

Учитывая, что НБУ выкупил 4,6 млрд. долл., угрозы для финансовой системы не было даже в самых страшных прогнозах. Правительство и Национальный банк уверенно смотрели в будущее. Признать, что прогноз об оттоке максимум миллиарда долларов был ошибочным, пришлось лишь в конце октября под давлением совершенно неожиданных обстоятельств.

Финансовый кризис осени 2004 года спровоцировали исключительно политические факторы. Экономика страны и банковская система в тот период демонстрировали очень хорошие показатели. Они гарантировали, что год закончится хорошо, даже если динамика производства в осенне-зимний период окажется вялой. Сбить положительные тренды смогли лишь неосторожные заявления политиков, попытки создать автономные республики в составе Украины и призывы забирать деньги из банков, контролируемых олигархами из противоположного лагеря. Не будь всего этого, финансовая система пережила бы даже типичные для периода выборов волнения на валютном рынке, а также временный недостаток гривны на счетах.

 

БЕЗГРАМОТНОСТЬ — ГЛАВНЫЙ СИСТЕМНЫЙ РИСК

В конце одного анекдота про врачей звучит замечательная фраза: «Состояние пациента стабильное, но тяжелое». Именно такой диагноз можно было поставить банковской системе, которую в конце 2002 года Сергей Тигипко принял от Владимира Стельмаха. На первый взгляд, в подконтрольном НБУ секторе был порядок, но в глубине развивался целый ряд опасных срытых тенденций.

Как известно, хронические проблемы банковской системы долгое время не видны. На поверхность они выходят только тогда, когда рушится банк. До этого процессы могут идти десятилетиями, а среднестатистическая продолжительность формирования банковских проблем составляет три года. На протяжении трех лет постепенно выдаются невозвраты, за счет новых долгов погашаются старые, повышается процентная ставка по привлечению, сокращается «длина» депозитов, увеличивается разрыв по срокам между активами и пассивами, и уже перед самой развязкой учредители выводят свои деньги, потому что предвидят неминуемый крах. Такие процессы в украинской банковской системе наблюдались десятками. Именно поэтому мы и говорили, что в целом состояние системы было стабильным, но у отдельных учреждений — тяжелым.

Зная это, наша команда разработала Комплексную программу развития банковской системы на два года и начала ее выполнять. Уже к середине 2004 года самые значительные факторы риска либо были устранены, либо не несли особой опасности. Банковская система вступила в кризис ноября-декабря 2004 года, имея большой запас прочности.

Только перечисление проблем в 2003 году занимало ни один печатный лист бумаги. Прежде всего, нас волновало несоответствие в темпах роста активов и капитала банков. Почти отсутствовали системы корпоративного управления и контроля рисков, особенно валютных и ликвидности. У регулятора не было полной информации о состоянии банков, подтвержденной аудиторами. Массово выдавались кредиты связанным лицам. Большая часть топ-менеджеров в системе имела крайне низкую квалификацию. Остро стояла проблема малых банков, в которых все перечисленные трудности существовали одновременно. Отдельные учреждения занимались отмывочными операциями на широкую ногу и многие — время от времени. Не был налажен контакт между НБУ и саморегулирующими организациями — Ассоциацией украинских банков и Киевским банковским союзом. Отдельной проблемой являлось состояние Ощадбанка. Наконец, сам Нацбанк был не готов к наступлению кризисных ситуаций.

Основной проблемой стало отсутствие правильного управления в банках. Здоровая система корпоративных отношений предусматривает, что владельцы учреждения назначают топ-менеджеров, которые профессионально руководят бизнесом и приносят прибыль. Затем она выплачивается в виде дивидендов и вызывает прирост курсовой стоимости акций. Чтобы управляющие не злоупотребляли властью в своих интересах, собственники создают наблюдательный совет, визирующий крупные сделки. Топ-менеджеры, в свою очередь, создают четкую внутреннюю структуру управления, которая позволяет делегировать полномочия и ответственность подчиненным.

Однако в украинских условиях все это если и существовало, то формально. Профессионализм топ-менеджеров большинства банков был крайне невысоким. Внутренняя структура управления строилась на интуитивном понимании процессов. Чтобы стимулировать управленцев повышать свой профессионализм, мы разработали целый набор изменений в Закон «О банках и банковской деятельности». В частности, в статье 42 мы предложили прописать процедуру проверки руководителей учреждений на профпригодность. Регулятор хотел категорически запретить назначение на ведущие должности лиц, которые своими действиями в прошлом довели банк до банкротства или просто ухудшили его финансовое состояние. Изменения были разработаны еще в начале 2004 года, однако Верховная Рада так их и не поддержала. Пришлось выходить из ситуации, внося коррективы во внутренние инструкции НБУ, по которым проходил отбор руководителей.

В рамках всей системы большие риски несло вмешательство владельцев банка в работу управляющих. Существовали две распространенные модели отношений между топ-менеджерами и собственниками. Согласно первой, акционеры считали банк одним из звеньев своей финансово-промышленной группы (ФПГ). В таком случае владельцы не очень обращали внимание на прибыльность банка и заботились скорее о работоспособности системы в целом. При этом они, естественно, требовали от финансового учреждения особых условий работы для «своих». В частности, такой банк массово выдавал кредиты связанным лицам, не анализируя риски по каждому отдельному проекту. Опасность была в том, что кредиты выдавались за счет средств, которые привлекались у населения и предприятий, не входящих в ФПГ. В случае банкротства банка пострадали бы именно они.

Кроме того, банк занижал плату за обслуживание связанных лиц и назначал высокие ставки по их депозитам. В результате подобной практики прибыль банка съедалась, и ему не за что было наращивать свой капитал. Такое явление было довольно распространенным, учитывая, что в Украине сотни ФПГ.

Из первой модели отношений проистекала вторая. Поскольку банк не зарабатывал прибыль, однажды он должен был остановить кредитование. Дело в том, что рост капитала не успевал за увеличением активов банковской системы. В 2002-м и 2003-м прирост выдачи займов составлял 60–70 %, а капитал увеличивался менее чем на 30 %. С такими темпами уже в конце 2003 года нормативы Национального банка не позволили бы выдавать займы. Дальше было бы еще труднее, потому что регулятор решил дополнительно ужесточить свои требования.

С марта 2004 года НБУ сознательно поднял норматив адекватности до 10 %, чтобы повысить надежность подконтрольных учреждений и стимулировать их зарабатывать большую прибыль. До этого мы требовали, чтобы отношение регулятивного капитала банка к его активам, взвешенным на степень риска, составляло не менее 8 %. Повышение норматива адекватности капитала далось НБУ очень тяжело. Пришлось убеждать в полезности нововведения не только прессу и банкиров, но и судей. Киевский банковский союз, руководимый хозяином Правэкс-Банка Леонидом Черновецким, много раз оспаривал законность решения НБУ Лишь в ноябре 2005 года Верховный Суд признал окончательную правоту регулятора. Можно понять разочарование Черновецкого, который упорно не хотел тратить деньги на капитализацию своего банка.

Почти единственным на то время способом увеличить капитал для «карманного» банка было попросить акционеров нарастить уставный фонд. Однако для владельцев просьба менеджера звучала дико. Они искренне считали, что банк — это такое же предприятие, как и любое другое, и должно зарабатывать достаточно, чтобы расти самостоятельно. Получался замкнутый круг. С одной стороны, собственники не позволяли банку заработать, а с другой — не давали денег на развитие.

Лишь в 2005 году акционеры научились получать отдачу от банка не в виде дивидендов, а от увеличения капитализации. Владельцы увидели, что на росте стоимости акций банка можно заработать гораздо больше, чем на распределении его прибыли. В 2005 году некоторые украинские банки продавались с мультипликаторами к капиталу на уровне 1:5, а это больше, чем в странах Восточной Европы. Например, коэффициент для Укрсоцбанка оценивается, по разным источникам, от 4,8 до 6, а для ИНДЭКС-Банка — от 6,38 до 7,19. Как раз на этом этапе проявились все выгоды капитализации.

В 2003–2004 годах мы убеждали собственников банков не жить нынешним днем, а работать на перспективу. Те, кто это понимал, заработали 1:5. Однако большинство собственников нас не слышали. Для того чтобы к ним пришло осознание преимуществ капитализации, должно было состояться несколько сделок по продаже банков иностранцам и выводу части акций на биржу. И то, и другое произошло лишь в 2005 году.

Их не в чем было обвинять, потому что нас не понимал даже Европейский банк реконструкции и развития. В 2003 году я убеждал их заходить в капитал украинских банков через механизм IPO или частной продажи. ЕБРР всего за пару лет заработал бы миллиарды, а банки получили бы плюс в виде технологий и присутствия собственника с мировым именем. Я лично выходил с подобным предложением на президента банка Жана Лемьера, однако мне не верили. Время показало, как много они потеряли. Не исключаю, что при участии ЕБРР в капитале банки в 2005–2006 годах продавались бы с коэффициентами 1:7.

Украинские топ-менеджеры и владельцы обычно находили компромисс в использовании схем. Акционеры вносили деньги в уставный фонд и тут же изымали их через кредиты связанным предприятиям. Вдобавок к этому банки «дорисовывали» капитал. Один из распространенных методов — дооценка основных фондов. Часто учитывался начисленный, но еще не полученный доход. Кроме того, банки показывали выданный кредит как более качественный, чем он был на самом деле, чтобы сформировать под эту активную операцию меньшие резервы. Например, когда нужно было уменьшить прибыль на 20 % суммы займа, они уменьшали ее только на 5 %. Это не могло не сказаться на надежности банка. Он напоминал человечка с раздутым телом на тонких ножках.

Чтобы снизить системные риски, НБУ поставил цель максимально затруднить использование схем раздувания капитала, а также усложнить выдачу кредитов связанным лицам. Для этого мы на протяжении 2004 года приняли несколько важных постановлений. Разработкой всех документов занимался зампред НБУ Александр Шлапак и подконтрольный ему Генеральный департамент банковского надзора.

29 апреля 2004 года было подписано постановление № 192 «О внесении изменений в отдельные нормативно-правовые акты НБУ». Этим документом мы с декабря запретили банкам учитывать в составе капитала некоторые виды акций, вложения в капитал связанных учреждений и предоставленный другим банкам субординированный долг. Особо сильный удар был нанесен по операциям с инсайдерами. Постановление запретило учитывать в составе капитала все операции, которые проводились со связанными лицами на особо выгодных условиях. Кроме того, регулятор ужесточил требования к соблюдению банками норматива по операциям с инсайдерами (Н9 и Н10) и по сделкам с одним лицом (Н7). Было подсчитано, что постановление «очистило» капитал банков на 760 млн. грн.

По доброй традиции, банки долго «не понимали», какие депозиты и кредиты считать особо выгодными. Получив много «глупых» писем, в августе Гендепартамент надзора разработал пояснительное письмо, в котором напомнил банкам, что каждый из них обязан создать внутреннее положение, которое должно четко отвечать на такие вопросы. В частности, документ должен отделять льготные операции с инсайдерами от обычных, чтобы вычитать их из капитала. Чтобы банки уже не могли «не понимать», надзор по-своему прописал четкие признаки льготности. Определить такую операцию можно было не только по цене, которая сильно отличалась от обычной, но и по тому, взимались ли платежи вообще. Часто клиенты с улицы платили комиссионные при выдаче кредита, а инсайдеры могли этого не делать. Уже к осени мода на операции со связанными лицами по особым ценам сошла на нет.

Следующим после 192-го было постановление № 267 «Об утверждении изменений в Инструкцию о порядке регулирования деятельности банков в Украине» от 17 июня 2004 года. Этим документом мы выбросили из капитала банков сумму переоценки основных фондов и начисленные, но не уплаченные доходы. Банки особенно сильно сопротивлялись этому постановлению. Таким способом раздували капитал системные учреждения с огромным количеством зданий и мебели. В совокупности капитал банков уменьшился еще на 270 млн. грн., и мы потребовали, чтобы все проведенные ранее дооценки прошли экспертизу в НБУ

Ужесточая требования к капитализации, НБУ попадал под огонь критики со стороны прессы, собственников и менеджеров банков. Однако мы не жалели, что капитал банков уменьшается, ведь это делало всю финансовую систему гораздо устойчивее. В конечном итоге после истерик банки находили деньги для пополнения уставных фондов. Уже к середине 2004 года их капиталы увеличивались примерно теми же темпами, что и активы.

Впрочем, иногда критика была заслуженной. Например, в октябре 2004 года мы предлагали заставить банки, у которых более четверти активов неудовлетворительного качества, покупать ОВГЗ и класть их на блок-счет. Идея, казалось бы, была неплохая — обеспечить большую устойчивость банков, чтобы они имели деньги для возврата вкладов населению в случае банкротства. Однако практика показала, что идеология резервов несколько другая — они уже сформированы в других активах, пусть даже в плохих. Если бы мы внедрили наше требование, банки резервировались бы дважды. Пришлось отказаться от этой идеи, в том числе из-за критики в прессе.

Зато НБУ игнорировал возмущения, когда пришлось решать проблему сберегательных банков. С особым изяществом подконтрольные учреждения обходили норму о присвоении им обременительного статуса. Согласно действующим требованиям, сберегательным считается учреждение, у которого доля депозитов населения в пассивах превышает 50 %. Особый статус был невыгоден банкам, потому что подразумевал ряд ограничений.

В частности, для сбербанков ужесточены четыре норматива деятельности из пятнадцати — Н4, Н7, Н9 и Н10.У них должно быть больше, чем у обычного банка, свободных денег в кассе и на корсчете. Кроме того, для сберегательных банков существенно уменьшен максимальный размер кредита, который они могут выдать в одни руки. Учреждения «зажаты» в операциях с инсайдерами. Формально все эти ограничения справедливы, потому что у Сбербанка гораздо выше ответственность перед вкладчиками. Однако на практике это действительно было неудобно.

Банки старались увеличивать пассивы, чтобы не попасть в невыгодную категорию. Например, два кандидата на особый статус выдавали друг другу встречные межбанковские кредиты. Мы решили пресечь подобную практику и одновременно немного смягчить требования к сберегательным банкам.

15 сентября 2004 года появилось постановление № 443, в котором был прописан детальный механизм перевода учреждения в неприятную категорию. НБУ дифференцировал требования по выдаче сбербанком кредита в одни руки в зависимости от того, сколько в активах банка займов плохого качества. Регулятор особо оговорил, что новые нормативы Н7, Н9 и Н10 применяются только в отношении новых и продленных кредитов. К сожалению, ограничения вступили в силу только в начале 2005 года, и мы не успели оценить, насколько эффективными они оказались.

НБУ старался внедрить в банках системы корпоративного управления. В январе 2004 года Генеральный департамент банковского надзора разослал методические рекомендации по организации и функционированию систем риск-менеджмента в банках Украины. В частности, в них прописывались принципы создания правильной организационной структуры учреждения и разделения ответственности за принятие решений между менеджерами. Особый упор был сделан на то, что управляющие должны подвергаться минимальному влиянию собственников.

Методические рекомендации создавались осознанно. Мы понимали: крупные банки уже потратили десятки миллионов долларов на внедрение систем риск-менеджмента, а у мелких и средних нет денег для оплаты услуг западных консультантов, которые помогли бы правильно выстроить бизнес-процессы. Это означало нестабильность всей системы. Департамент надзора НБУ под руководством Вадима Пушкарева долго советовался с экспертами из Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), изучил их опыт и постарался приспособить его под украинские условия. В итоге было создано практическое пособие именно для мелких и средних учреждений.

Документ носил рекомендательный характер, но еще с 2003 года мы пытались заставлять банки внимательнее относиться к наиболее чувствительным участкам работы. Например, внедрили основные требования к организации операционной деятельности и внутреннего контроля в учреждениях. Параллельно для управляющих банками и сотрудников надзора НБУ проводились семинары по риск-менеджменту. Так шаг за шагом мы убирали системные дисбалансы, которые однажды могли привести к масштабному кризису.

Банки сильно протестовали против введения департаментом надзора НБУ системы показателей раннего реагирования. Это был комплекс индикаторов и коэффициентов, благодаря которым региональные управления Нацбанка могли отслеживать опасные тенденции в деятельности подконтрольных учреждений. Система, введенная в 2003 году, очень облегчила работу надзора, потому что можно было не прибегать к проведению выездных проверок, а делать точные выводы на основании обычной отчетности.

Банки относились к показателям раннего реагирования с опаской, потому что методика их расчета, естественно, не обнародовалась. Они испытывали всю гамму чувств подсудимого, который не знал, что записано в его личном деле. И, естественно, возмущались, когда на основе расчетных показателей НБУ грозил применить санкции. Ассоциация украинских банков и Киевский банковский союз просили дать им на анализ систему показателей или, что еще лучше, вовсе отменить ее. Естественно, мы не сделали ни того, ни другого. Максимальной уступкой, на которую пошла наша команда, было обещание, что система показателей не будет основанием для применения санкций. То есть должны быть еще какие-то факты, подтверждающие наличие проблем у банка. Это подразумевало проведение плановой или внеплановой проверки.

 

ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ЗАКАЛКА

Ежедневная работа банков стала особым предметом ревизии со стороны НБУ Например, регулятора очень беспокоил вопрос валютных рисков.

В конце 2003 года правление НБУ разрешило выдавать населению кредиты в валюте. Это был вынужденный шаг, поскольку займы в СКВ уже выдавались полным ходом через платежные карточки. Мы лишь узаконили механизм, сняв бесполезные ограничения.

Сразу же пришлось задуматься о наличии системного риска. Банки слишком активно выдавали ссуды физлицам в инвалюте. Это могло создать проблемы, потому что большая часть населения получала доходы в гривне. Чтобы выплатить проценты по валютным кредитам, люди должны были идти в обменные пункты или в кассы банков, приобретать доллары или евро и лишь потом делать взнос по займу. Такая ситуация становилась опасной, потому что резко возрастала зависимость банковской системы от курсовой стабильности. Даже небольшая девальвация гривны усложнила бы обслуживание валютных кредитов и, возможно, спровоцировала бы массовые невозвраты.

Нацбанк не имел права пускать ситуацию на самотек, и 29 июня 2004 года принял знаменитое постановление № 300. Этим документом мы предлагали изменить положение «О порядке формирования резерва для возмещения возможных потерь по кредитным операциям банков». Предполагалось, что под выданные валютные займы банки должны будут формировать больший резерв. Иными словами — уменьшать прибыль на большую величину.

Для этого мы предложили понизить на один уровень класс заемщика, который получил кредит в иностранной валюте, но не имел стабильных валютных поступлений.

Как известно, в зависимости от платежеспособности заемщики делятся на пять классов надежности. Чем выше риск невозврата, тем большим должно быть резервирование. В самом критическом случае, выдав безнадежный кредит, банк должен вычесть из капитала полную сумму займа без учета стоимости обеспечения. Такая операция называется «стопроцентным резервированием». Для сравнения, по кредитам самого высокого качества капитал уменьшается всего на 1 % выданной суммы.

Естественно, банки всегда старались приукрасить качество ссуд, чтобы не портить себе показатели. Можно было понять их возмущение, ведь, в случае принятия постановления, им пришлось бы уменьшать капитал.

Вдобавок мы потребовали, чтобы банки не вычитали из суммы кредита стоимость обеспечения, полученного от «рискованных» заемщиков. То есть залог они должны предоставлять, но по отчетности тот не прошел бы. Это означало, что резервы должны вычисляться от полной суммы выданного кредита, а не от его малой части.

Это была своего рода провокация со стороны НБУ Мы сознательно пошли на конфликт с банками, чтобы потом отступить на заранее заготовленные позиции. Я лично написал текст постановления № 300, понимая, что против него будут протестовать все — и пресса, и финансовый сектор. Так и случилось. НБУ критиковали нещадно.

20 июля 2004 года мы встретились с банкирами, извинились и отозвали постановление для доработки. «Неправильно исключать залог из расчета обеспечения, потому что залог является ликвидным инструментом. В этой части мы перегнули палку», — признал я тогда.

Тут же правление НБУ село за стол переговоров с банкирами и договорилось об условиях, которые устраивали и нас, и их. Итогом совещания стало августовское постановление № 411, которое с марта 2005 года ввело ограничения в нужном формате. Документ предусматривал смягчение резервирования по кредитам в гривне, при этом условия резервирования по валютным займам оставались прежними. Постановление действует до сих пор.

Следует сказать, что во всех дебатах активно участвовали добровольные объединения банков — АУБ и КБС. По решению Сергея Тигипко, правление НБУ обязательно согласовывало с ними почти все важные решения, касавшиеся регулирования системы. К сожалению, после возвращения Владимира Стельмаха от этой практики отказались.

Придя в НБУ, наша команда обнаружила еще одну большую проблему — несоответствие активов и пассивов банков по «длине». В 2002–2003 годах типичной была ситуация, когда для выдачи кредитов сроком более года занимались «короткие», максимум на месяц, деньги на межбанковском рынке. Большая же часть учреждений ориентировалась и вовсе на ресурсы «овернайт».

В теории банковского менеджмента это явление называется «разрывом ликвидности», или «гэпом». «Гэпы» несут в себе огромный риск. Если ресурсы на рынке исчезают, банку нечем перекрыть внезапно возникшую дыру в пассивах. Ничем не лучше случай, когда ресурс внезапно дорожает. Тогда выдача ссуд за счет межбанка становится нерентабельной. В худшем варианте, оба примера могут закончиться банкротством учреждения. А падение большого банка способно вызвать «эффект домино» по всей финансовой системе.

Отчасти к схеме работы с «гэпами» располагала ситуация в экономике. В 2002-м и 2003 годах на ресурсном рынке в любой день можно было купить достаточно свободной гривны по мизерной цене. Вплоть до осени 2003-го не было ни одного кризиса, в рамках которого ставки взлетели хотя бы до 20 % годовых. Напротив, долгое время они держались на уровне 0,1 % годовых.

Донорами выступали системные банки, в которых обслуживались государство, население и много предприятий, особенно металлургических. Это Проминвестбанк, «Аваль», Укрсоцбанк, Укрэксим-банк. Многие банки зарабатывали тем, что брали в долг у одних учреждений и выдавали кредиты другим. Это повышало риски в целом по системе.

И крупные, и мелкие банки даже не стремились управлять рисками — привыкнув к дешевизне и изобилию ресурсов на рынке, они беззаботно наращивали портфели вложений. Особенно злоупотребляли «гэпами» средние по размеру учреждения, которые не хотели отставать от крупных банков по темпам развития. Отчасти это был вынужденный шаг — акционеры требовали, чтобы банк сам зарабатывал себе капитал.

Типичный рабочий день казначея сводился к тому, чтобы оценить уровень процентных ставок на ресурсном рынке и посчитать, скольким клиентам можно выдать кредиты за счет денег с межбанка. Причем решения принимались на основе данных о стоимости «ночной» гривны. Логика была такой. Если стоимость кредитов «овернайт» за последние полгода составляла не более 5–6% годовых, обычно не поднимаясь выше 1–2%, а кредиты экономике в то же время выдавались под 20–24 %, то можно было рисковать. Казначей предполагал, что даже когда стоимость «ночной» гривны взлетит до 20 %, придется потерпеть максимум несколько дней. А если период «дорогих» денег затянется, можно будет привлечь дорогие депозиты населения.

Таким образом, система управления рисками сводилась к рассуждениям. По расчетам казначеев, все должно быть нормально, если государство не стянет слишком много денег на казначейский счет, если население не будет слишком тратиться на покупку товаров, если не будет подорвано доверие к банковской системе, если не изменится курс и так далее. Однако для банкира больше двух «если» — уже прямая дорога к кризису.

С момента прихода новой команды Нацбанк часто говорил об опасности «гэпов». Мы рассылали письма и телеграммы, в которых рекомендовали банкам перейти на более «твердые» пассивы — депозиты населения, внутренние и внешние долгосрочные заимствования. Однако банки почти не реагировали на наши предостережения.

Все резко изменилось в ноябре 2003 года, когда правительство стянуло слишком много денег на единый счет в Казначействе, фактически изъяв их из финансовой системы страны. После двухлетнего изобилия вдруг резко не стало ресурсов, и процентные ставки на межбанке взмыли вверх. Стоимость «ночной» гривны достигала 70 % годовых. В дилинговых системах даже проскакивал индикативный уровень в 100 %. Большая часть сделок между крупными банками проводилась примерно по 30 % годовых.

НБУ тогда упрекали в бездействии, в том, что он вовремя не предоставил всем желающим рефинансирование. Мы действительно немного затянули с принятием решения, однако понимали, что банковской системе ничто не угрожает. «Шоковая терапия» произвела отрезвляющий эффект. После кризиса ликвидности банки стали очень серьезно относиться к планированию активно-пассивных операций. Крупные учреждения начали выходить на внешние рынки, а более мелкие — выпускать облигации и привлекать депозиты населения. По итогам 2003 года остатки средств на счетах физлиц выросли на 67,7 %. Опережающими темпами росло привлечение долгосрочных, на срок более года, депозитов.

Незадолго до этого случилось еще одно событие, заставившее банки призадуматься. В августе 2003 года произошла неприятная ситуация — начался крах «Нашего банка». Утром 18 июня мне позвонила директор департамента монетарной политики Наталья Гребеник и сказала: «У нас проблема». Оказалось, что днепропетровский «Наш банк» не вернул НБУ 7,5 млн. грн., которые накануне вечером взял в качестве рефинансирования.

Я тут же распорядился заморозить движение денег по счетам банка до выяснения обстоятельств. Благодаря этому удалось сохранить значительную часть средств, которая потом пошла на выплаты пострадавшим. К 18 июня учреждение заняло на межбанке десятки миллионов гривен. Сразу же после введения НБУ санкций кредиторы потребовали вернуть свои деньги и благодаря нам почти все получили обратно. Населению повезло меньше — рядовые вкладчики получили лишь те суммы, которые погасил Фонд гарантирования вкладов. Остальные средства пропали.

Проверка подтвердила худшие опасения — менеджмент банка по указанию владельцев начал выводить из него деньги через выдачу невозвратных кредитов. В украинских условиях именно так ведут себя акционеры, которые видят, что учреждение скоро рухнет. Подобное развитие событий было для нас удивительным, потому что система показателей раннего реагирования не показывала угрожающих тенденций. Позже выяснилось, что отчетность банка уже долгое время подделывалась, а покрывать это удавалось мужу одной из сотрудниц «Нашего банка», который работал в территориальном управлении НБУ

Правление Национального банка инициировало служебное расследование и долго пыталось договориться со старыми и возможными новыми владельцами. Какое-то время была надежда, что появятся новые акционеры, которые дадут деньги и спасут банк. Однако потом мы осознали: единственная цель собственников — потянуть время, чтобы забрать еще немного денег. Правление НБУ решило начать процедуру ликвидации, отказав учреждению в выдаче стабилизационного кредита и рефинансирования.

Мы поняли, что затягивать время в таких ситуациях нельзя. Нужно быстрое и жесткое реагирование. Практика показала, что только так можно спасти деньги, и даже есть определенная вероятность удержать банк на плаву.

Крах «Нашего банка» пошел на пользу всей финансовой системе. После этого по крупным учреждениям прокатилась волна пересмотра лимитов на межбанковские операции. Многие системные банки перестали работать с мелкими учреждениями, считая их слишком нестабильными. Несмотря на временные трудности, от ограничения взаимного кредитования выиграли все. Системные банки обезопасили себя, а мелкие научились более грамотно планировать привлечение денег и меньше рассчитывать на ресурсный рынок.

С межбанком была связана еще одна неприятная тенденция, которая ярко проявилась в ноябре 2003 года. Отчетность НБУ предполагала, что банки докладывают о формировании обязательных резервов раз в месяц. Реально выполнение норматива контролировалось раз в десять дней. Это привело к тому, что на протяжении месяца отдельные банки держали на корреспондентских счетах минимальный объем гривны. Зато в последний день декады и особенно месяца — на так называемых переходах — они старались занять на рынке столько денег, чтобы выйти на нужный среднемесячный показатель. Эти дни всегда характеризовались резким всплеском процентных ставок на депо-рынке и появлением большого спроса на рефинансирование НБУ Зато уже на следующие сутки стоимость денег падала.

В марте 2004 года я разослал письмо, в котором изложил суть проблемы. По статистике НБУ, 71 банк из 158-ми брал ресурсы на депо-рынке по завышенным ценам. Причиной такого поведения стало неправильное управление пассивами. Непрофессионализм топ-менеджеров банков приводил к большим перепадам процентных ставок. В итоге дорожали кредиты экономике и повышались системные риски. В ноябре 2003 года перепады оказались наиболее разрушительными. Они совпали с оттоком средств в Госказначейство и привели к взлету ставок на межбанке до 70-100 % годовых.

Чтобы бороться с колебаниями на рынке, директор департамента монетарной политики Наталья Гребеник предложила ввести ежедневное резервирование. В марте-апреле мы разработали и сверили с банками проект постановления о порядке формирования обязательных резервов. Согласно этому документу, с 1 июля 2004 года учреждения должны были держать на корсчете каждый день не менее 60 % дневной нормы. Позже уровень менялся отдельным постановлением НБУ Мы сделали новый порядок достаточно мягким, разрешив банкам до тридцати дней в квартал допускать недорезерв.

Безусловно, стоимость денег «на переходе» растет до сих пор, потому что банки до последнего дня не знают, сколько же денег поступит на их счета. Поэтому обычно недостающую сумму им приходится занимать лишь при формировании отчетности.

Кроме того, Минфин и распорядители бюджетных ассигнований все еще не излечились от плохой привычки выбрасывать деньги в банковскую систему в начале месяца и стягивать их обратно в конце. Это также подстегивает процентные ставки на ресурсы в гривне. И все же, в целом, как мы и рассчитывали, с тех пор колебания процентных ставок на межбанке резко уменьшились. Состояние рынка до и после введения ежедневного неснижаемого остатка отличалось существенно, и финансовая система страны стала работать более стабильно. Уже один тот факт, что каждый день нужно держать некую сумму на счетах, резко повысило профессионализм и ответственность казначеев всех без исключения банков.

Мы понимали, что полностью изжить «гэпы» не удастся. «Золотое правило» Владимира Стельмаха, которое гласит, что активы должны соответствовать пассивам по «длине», не может быть выполнено. Испокон веков суть банковского бизнеса сводилась к тому, чтобы собирать «короткие» депозиты и выдавать более «длинные» кредиты. Обязательный элемент такой работы — доверие со стороны вкладчиков. Полной сбалансированности быть не может в принципе. Отсюда, банковский бизнес сводится к умению покрывать «гэпы» за счет различных финансовых инструментов.

В то же время, НБУ видел: банки не смогут самостоятельно заполнять «гэпы» из-за отсутствия инструментов на рынке. Поэтому он решил усилить роль регулятора как кредитора последней инстанции, создав четкие правила рефинансирования. В конце 2003 года мы с Натальей Гребеник переработали всю нормативную базу, которая регулировала активные операции Национального банка, и объединили ее в новое положение «О регулировании НБУ ликвидности банков Украины путем рефинансирования, депозитных и прочих операций». Документ увидел свет 24 декабря 2003 года и вступил в силу с марта 2004-го. Одновременно мы отменили разрозненные постановления, которые действовали до этого.

К разработке документа привлеклись коммерческие банки, которые должны были стать конечными потребителями услуг регулятора. Благодаря кооперации положение получилось очень правильным с точки зрения практической пригодности. Например, оно решало такой вопрос, как подтверждение получения заявки на рефинансирование. Раньше компьютер принимал заявки только до 10.00, а после отсекал их. В итоге банкирам приходилось искать Арсения Яценюка, который бы лично разрешил выдать деньги. Прописанные процедуры избавили всех от этой и других проблем. Мы перечислили четкие критерии допуска банков к рефинансированию и отсекли от своих денег те из них, которые не выполняли базовые нормативы.

В нашем документе была впервые подробно прописана процедура выдачи стабилизационных кредитов. Осенью 2004 года выяснилось, что на практике она была малопригодна, однако до этого правление НБУ считало процедуру идеальной. Революционным стало удлинение сроков выдаваемых регулятором кредитов до 365 дней. Активно использовалось рефинансирование через инструмент прямого валютного репо (фактический своп), через которое мы за 2004 год сумели дать системе 3,5 млрд. грн. по сравнению с 0,4 млрд. годом ранее.

Проведению классической операции своп мешал сбор в Пенсионный фонд, который тогда составлял 1,5 % от суммы покупаемой валюты. Чтобы обойти его действие, мы придумали хитрую схему, которая предполагала использование залога. В итоге операцию пришлось назвать «репо».

Активно использовались все прописанные в положении инструменты, под которые выдавалось рефинансирование. Нацбанк принимал облигации государства, местных властей и предприятий, векселя, права требования по кредитам, депозитные сертификаты. Это было неудобно, но мы шли на риск, потому что банки были резко ограничены в возможностях получить деньги.

Безусловно, приходилось перестраховываться. Национальный банк проверял эмитентов облигаций и векселей, проводил дополнительный аудит, чтобы не полагаться на биржевые котировки, которые легко было регулировать. Векселя учитывали с дисконтом 50 %, а до этого приходилось брать письменное согласие у всех участников вексельного ряда, чтобы внезапно не возникло препятствий с осуществлением права регрессного требования. Приходилось также проверять финансовое состояние каждого из надписантов индоссамента. Однако мы все же принимали векселя и выдавали под них деньги.

К огромному сожалению, не использовались складские расписки и закладные, потому что правительство не создало необходимые подзаконные акты для обращения этих видов ценных бумаг. Также пришлось почти со старта закрыть механизм долгосрочного рефинансирования сроком до трех лет. В феврале 2003 года Нацбанк принял временное положение о порядке долгосрочного рефинансирования, на основе которого выдал около миллиарда гривен на несколько пилотных проектов. Фактически на наши деньги были достроены энергоблоки на Хмельницкой и Ровенской АЭС, отремонтирована автотрасса Киев — Одесса. Мы доказали, что механизм долгосрочного рефинансирования вполне применим.

Еще до начала проекта Национальный банк сильно критиковали за саму идею финансирования глобальных проектов за счет необеспеченной эмиссии гривны. Эксперты из Международного валютного фонда заявляли, что кредитовать экономику — не функция центробанка. В конце концов, мы договорились с МВФ. НБУ пообещал, что не будет кредитовать напрямую, а лишь станет рефинансировать коммерческие банки. Таким образом, регулятор снял с себя все риски, связанные с анализом подаваемых документов и принятием обеспечения, и стал квази-банком второго уровня. Хотя, безусловно, перед стартом каждого из проектов Нацбанк тщательно изучал множество связанных с ним документов. Этим занималась группа управления проектами международных кредитных линий. Она имела практический опыт анализа заявок, потому что обслуживала выдачу займов в рамках проектов ЕБРР и Немецко-украинского фонда.

По согласованию с МВФ Национальный банк утвердил максимальный лимит эмиссии денег под долгосрочное рефинансирование — один миллиард гривен. Это было необходимо, потому что Фонд видел угрозу инфляции в результате включения «печатного станка». Однако опыт показал, что выдача рефинансирования на потребительских ценах не отразилась. НБУ исчерпал лимит в конце 2003 года и на волне успеха приостановил проект.

Позже ходили слухи, что долгосрочное рефинансирование заблокировал МВФ. На самом деле, мы с Сергеем Тигипко сами решили отказаться от проекта. Дело в том, что в наш адрес стало поступать слишком много предложений и даже требований по рефинансированию очень странных мероприятий.

Особенно сильное давление на НБУ оказывали отдельные персонажи из Администрации Президента. Они хотели получить деньги для реконструкции пионерского лагеря «Артек».

Однажды меня вызвал Сергей Леонидович. В руках у него было одно из предложений, под которое требовалось долгосрочное рефинансирование. Я как бывший юрист прочитал документ и сразу же понял, что речь идет о гарантированном невозврате. Деньги должны были поступить на счета нескольких подставных структур, и ни о какой реконструкции «Артека» речь даже не шла. На Арсения Яценюка жаловались Президенту как на человека, который отказывался помочь детям. Я прямо заявил Тигипко, что нам не стоит с этим связываться.

Уже после моего увольнения из НБУ мне позвонил бывший шеф. Тигипко волновал вопрос «Артека». Ему позвонил Стельмах и рассказал, что по этому делу возбуждено уголовное дело. Тигипко спросил, выдали ли мы рефинансирование. Помню, как я обрадовался. «Если бы мы выдали, уже сидели бы в тюрьме», — ответил я.

После случая с «Артеком» мы с Тигипко посовещались и решили, что экономике помогли, но личностям — не будем, потому что из любой хорошей идеи при украинской конструкции власти ничего путного не получается. И запретили долгосрочное рефинансирование. Подозреваю, что очень многие расстроились, узнав об этом.

Помимо принятия глобальных решений в те годы пришлось заниматься и мелкими техническими проблемами. Буквально со старта борьбы с «гэпами» я обнаружил, что Национальный банк не знает, что же точно происходит на ресурсном рынке. С помощью отчетности это никак нельзя было выяснить — реальной информацией владели только дилеры коммерческих банков. Они работали сразу через три информационные системы — «Укрди-линг», «Интербизнесконсалтинг» и Reuters, сделки же заключали по телефону.

Я поставил себе личную задачу узнать, какие на самом деле ставки на межбанке. Reuters тогда в рамках промо-акции установил в Национальном банке два рабочих терминала. Один из них находился в кабинете первого зампреда. Кроме того, я лично подписался на услуги «Укрдилинга» и «Интербизнесконсалтинга» и был зарегистрирован в них под ником «Нацбанк». Дилеры очень скоро узнали, что Яценюк наблюдает за ходом торгов и через систему особых ключей стали коверкать информацию. Например, вместо 1,8 % на мониторе появлялись 180 %. Кроме того, серьезно искажали отчетность спекулянты, которые покупали гривну в одном месте и тут же перепродавали в другом.

Чтобы пресечь эти явления, мы с Натальей Гребеник решили заставить банки показывать все операции по купле-продаже ресурсов на межбанке — как по кредитам, так и по операциям репо и прочим инструментам. Чтобы удобнее было обрабатывать данные, у нас возникла идея сделать особую электронную форму отчетности. Технические специалисты НБУ быстро разработали информационную систему межбанковского рынка, которую назвали «КредИнфо». Эту систему мы решили рассылать банкам бесплатно, чтобы избежать обвинений в наживе.

«КредИнфо» была введена в эксплуатацию в мае 2004 года, а постановление о внедрении системы было подписано еще в январе. Банки долго сопротивлялись и жаловались, что программное обеспечение не работает или дает сбои. Они даже придумали, что невозможно вносить информацию о сделках в течение десяти минут, потому что это будет тормозить работу межбанка. Действительно, поначалу система была сырая, но после доработки доводы о техническом несовершенстве «КредИнфо» отпали.

Когда страсти улеглись и мы уже праздновали победу, выяснилось, что банкам удается искажать даже ту информацию, которую нужно было вносить в «КредИнфо». Помимо процентов за пользование ресурсами они стали взимать комиссионную плату, которая проходила по другим видам отчетности. Юристы Национального банка порылись в законодательстве и написали разъяснение, суть которого сводилась к запрету комиссионных по подобным операциям. В июле 2004 года мы разослали это разъяснение, подписанное мною, телеграммой. Больше проблем с «КредИнфо» не было, а у Нацбанка появился инструмент для отслеживания истинных процентных ставок на ресурсном рынке.

Таким образом, борьба с «гэпами» велась в нескольких направлениях и оказалась довольно успешной. Уже к середине 2004 года активнопассивная политика банков изменилась в корне. Учреждения были готовы к новым кризисам ликвидности и доказали это осенью. До сих пор «длина» пассивов у них существенно меньше, чем сроки, на которые выдаются кредиты. Однако это качественно другие пассивы. Среди них очень велика доля депозитов населения и зарубежных займов. Кредитование за счет средств с межбанка уже давно не в моде.

Тестом на устойчивость украинской банковской системы стал кризис доверия в России. В середине мая 2004 года была отозвана лицензия у Содбизнесбанка, который подозревали в отмывании денег. Вместе с ним под расследование попал КБ «Кредиттраст». Этот случай прошел бы незамеченным, однако вскоре по финансовому рынку РФ пошли слухи, что лицензии отзовут и у других банков, которые уже объединены в некий «черный список». В Интернете и в одной из центральных газет даже опубликовали несколько перечней, называя их теми самыми «черными списками». Российские банки тут же закрыли лимиты на взаимные операции. Проще говоря, они перестали друг друга кредитовать. В результате на российском ресурсном рынке резко выросли процентные ставки, а население бросилось снимать деньги с депозитов.

В июне 2004 года Сергей Тигипко лично связывался с председателем и двумя первыми зампредами центробанка России. Мы пытались понять, какие риски несет июньская ситуация в РФ. Для украинской финансовой системы российский кризис был опасен из-за двух обстоятельств.

Первое — многие отечественные банки брали у россиян доллары в долг в больших размерах, поэтому закрытие этого источника привело к повышению ставок на 1–2% по межбанковским кредитам в валюте. Впрочем, уже через две-три недели турбулентность на рынке улеглась, и стоимость ресурсов вернулась на прежние отметки.

О втором тревожащем нас обстоятельстве я лишь вскользь упомянул прессе: «Проблемы могут возникнуть у тех, кто в погоне за дорожающим рублем разместил свободные средства в российских банках». В разгар кризиса в РФ я поручил посчитать сальдо активов и пассивов в операциях банков двух стран. Оно оказалось резко не в нашу пользу. Украинские банки активно привлекали ресурсы в России, но они же держали на корсчетах в российских рублях суммы на порядки большие. Причина была простой — рубль в то время дорожал по отношению к доллару, и было выгодно его держать.

Это привело к тому, что в разгар кризиса у многих украинских банков «зависли» ресурсы на корсчетах в РФ. Мы беспокоились, чтобы партнеры из России не попали в список финансово несостоятельных и деньги не пропали навсегда. Все это напоминало события 1998 года, когда я работал в «Авале» и взымал с обанкротившихся российских банков просроченную задолженность по остаткам на корсчетах. Помню, как возвращал деньги банкоматами, POS-терминалами и облигациями «Газпрома» с дисконтом 85 %.

Как оказалось, в 2004 году бояться было нечего — максимальная задержка длилась всего два дня, а украинские банки даже не ощутили неудобств.

 

ОХОТА НА «МОЕЧНЫЕ»

Когда в ноябре 2004 года НБУ боролся с кризисом на валютном рынке, очень пригодился опыт борьбы с выводом капитала из страны и с банками, которые занимались «отмывочными» операциями. Эта работа велась непрестанно, потому что мы видели и в том, и в другом явлениях потенциальную опасность для системы, особенно накануне выборов Президента.

Еще летом 2003 года Национальный банк закрыл анонимные валютные счета и кодированные счета физлиц. И через те, и через другие проводились большие обороты по обналичиванию средств, полученных нечестным путем. В 2003 году эти лазейки уже почти не использовались, но мы решили отказаться от кодированных и анонимных счетов раз и навсегда.

Следующим этапом, за который все могли лишиться должностей, стала борьба со схемами вывода капитала за рубеж. Самыми распространенными на тот момент были операции с ценными бумагами и псевдоимпорт. 29 января 2003 года Нацбанк сделал первый шаг, запретив проводить операции по покупке валюты на межбанковском рынке страны по договорам между резидентами и нерезидентами о покупке-продаже ценных бумаг.

Сергей Тигипко тогда лично нарисовал перед телекамерами принцип работы схемы. В общих чертах выглядела она так. Украинское предприятие продавало акции компании офшорной фирме. А потом, увидев, что бумаги перспективные, покупало обратно, но уже по более высокой цене. Нужная сумма уходила за рубеж. Перекрыть этот канал вывода капитала Нацбанку удалось, заставив получать у регулятора индивидуальную лицензию на перечисление валюты по каждой подобной операции.

Впрочем, скоро умельцы нашли способ обойти ограничение. В постановлении НБУ № 36 «Об осуществлении операций с ценными бумагами украинских эмитентов» значилось, что лицензированию подлежат сделки с юрлицами-нерезидентами. Банки стали выводить деньги по сделкам с нерезидентами-физлицами. Пришлось издавать второе постановление, которым Нацбанк заставил получать индивидуальное разрешение и на такие операции. Впрочем, и после этого эффект от введения ограничения оказался небольшим. Со временем были найдены схемы его обхода — капитал не имеет границ. Позитив же был в том, что мы хотя бы начали противодействовать выводу денег.

Примерно через год НБУ перекрыл еще один канал оттока капитала. Постановление № 597 от 30 декабря 2003 года ужесточило порядок закупки валюты для оплаты работ, услуг и прав интеллектуальной собственности с отсрочкой поставки. Для проведения таких операций НБУ стал требовать наличие акта ценовой экспертизы «Держзовниш-информа» о соответствии указанных в договоре цен мировому уровню. Инициатива дала большой эффект. В начале 2004 года Национальный банк констатировал, что за счет перекрывания указанных схем отток капитала за рубеж сократился вчетверо.

К сожалению, наша команда не успела закрыть самый популярный из оставшихся каналов оттока — через псевдоимпорт, когда оплачивался, но реально не происходил ввоз в страну товаров. Обычно составлялась фальшивая таможенная декларация, в которой значился факт импорта, или же происходила предоплата, после которой зарубежный поставщик не выполнял обязательства. Зато мы успели заострить внимание властей на этой проблеме. С 2004 года Национальный банк изменил методику сведения платежного баланса. Наши специалисты сверили платежи банков с данными о ввозе товаров на таможенную территорию страны и обнаружили, что по схемам псевдоимпорта только в первом квартале 2004 года из Украины утекло 1365 млн. долл. Всего за год отток составил 4,5 млрд. долл. Странно, но реакции властей так и не последовало. Канал остается открытым и по сей день.

Еще одной составляющей борьбы с выводом капитала стало перекрывание схем для банков, которые проводили «отмывочные» операции. До начала кампании мы отдавали себе отчет, что это явление — неотъемлемый атрибут современной украинской экономики с огромным теневым сектором. Окончательно искоренить выкачку капитала за рубеж было невозможно. Здравый смысл говорил, что если существует спрос на услугу, всегда найдется тот, кто ее окажет. Занимались этим очень многие. И все же были банки, которые сделали все это профильным бизнесом, проводя сомнительные операции в особо крупных размерах. Именно с ними мы решили бороться.

Какое-то время НБУ пытался наладить контакт с органами надзора за рубежом. Я лично подписывал десятки писем, адресованных зарубежным центральным банкам. Регулятор не получил ответа — как оказалось, никто не хотел брать на себя новые обязательства или просто рассказывать, что у них существуют проблемы. Мы пришли к выводу, что международная кооперация в борьбе с «отмыванием» денег — это миф и рассчитывать приходится только на свои силы.

Формально в стране уже второй год работала служба Финансового мониторинга. Только в 2004 году банки сообщили ей о более 500 тысячах подозрительных операций. Однако система Финмониторинга лишь собирала информацию, не имея практических рычагов воздействия на нарушителей. Собранные данные она должна была передавать в прокуратуру, однако вряд ли дело дошло бы до вынесения приговора суда. Поэтому внутри Нацбанка мы создали особое подразделение, которое назвали финансовой разведкой. Небольшой коллектив вплотную отслеживал учреждения и схемы, которые использовались для «отмывки». Несколько пунктов в Законе «О финансовом мониторинге» позволяли НБУ на законных основаниях заниматься подобными расследованиями.

Выяснилось, что сомнительные операции в особо крупных размерах по всей стране проводят около десяти банков. Это были преимущественно небольшие учреждения — крупные структуры не хотели рисковать своей репутацией. Порядок работы с нарушителями был таким: выявлялись типичные схемы «отмывки», анализировалась вся информация по банку и его клиентам, а затем применялись меры воздействия. Добывать информацию приходилось самыми удивительными способами. Например, на рынке за собственные деньги мы приобрели пиратские копии баз данных налоговой инспекции. С таможней нам удалось договориться об обмене информацией еще в 2003 году.

В банки посылались предупреждения, где указывалось, что такие-то клиенты проводят сомнительные сделки. НБУ просил приостановить все операции с ними до выяснения обстоятельств и предоставить для анализа имеющуюся информацию по клиентам. Из полученных данных выяснялось, например, что купить крупные суммы валюты для оплаты внешнеэкономического контракта хотела фирма-однодневка, зарегистрированная на инвалида войны со справкой из психиатрической клиники.

Как правило, после расследования Национальный банк передавал дела в прокуратуру и СБУ. Впрочем, мы не дожидались реакции правоохранителей и самостоятельно применяли к банкам-нару-шителям серьезные санкции. Например, штрафовали за незаконные операции, проводимые их клиентами. Соответствующее постановление № 108 НБУ принял 17 марта 2004 года. В нем записано, что юридическим основанием для наложения санкций является Закон «О предотвращении и противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем».

В июле того же года Национальный банк постановлением № 323 принял масштабные изменения в правила проведения операций на межбанковском валютном рынке. Документ запретил покупку безналичной валюты у НБУ восьми учреждениям, которые занимались «отмыванием» в особо крупных размерах. Они должны были присылать детальную информацию по заявкам каждого из клиентов, который подозревался в проведении сомнительных операций. Чтобы избежать судебных исков, мы заодно перезаключили договоры на участие в торговой сессии со всеми остальными банками, внеся нужные оговорки, которые позволяли применять к ним санкции.

НБУ праздновал победу, пока в конце октября не выяснилось, что объемы покупки валюты для вывоза за рубеж стали расти. Мы проверили реквизиты клиентов и выяснили: банки-нарушители научились обходить ограничение НБУ Они стали покупать валюту у регулятора через посредников. Получалось немного дороже, однако метод работал. Пришлось принимать постановление № 499, которое запрещало покупку валюты у регулятора через другие банки. Мы буквально перекрыли кислород нарушителям.

Особенно много сил правление НБУ потратило на небольшой черниговский банк, через который работали «прачечные» из многих областей страны. Наше противостояние сводилось к ответу на простой вопрос: способен ли регулятор противодействовать оттоку капитала за рубеж. Мы посылали в Генпрокуратуру и СБУ письма, в которых описывали все, что происходило в этом банке, просили помочь налоговиков. Однако они сидели сложа руки и с интересом наблюдали, чем все закончится. Уже после Оранжевой революции бывший глава СБУ Игорь Смешко, пытаясь заслужить доверие новой власти, рассказал, что он обнаружил большую «моечную». Он даже опубликовал в газете один из секретных документов по черниговскому банку из пакета, который мы в свое время переслали в СБУ

Помощи от силовых органов не было, и Национальному банку пришлось решать эту проблему самостоятельно. Мы перекрыли черниговскому банку каналы вывода валюты за рубеж. В конце 2004 года НБУ отстранил от должности председателя правления банка и наложил на учреждение множество санкций, запретив ему работать с зарубежными физическими лицами. Позже мы отстранили этот банк от проведения операций на валютном рынке. Было даже возбуждено уголовное дело. Какое-то время учреждение изобретало новые механизмы «отмывания», и меньше чем за месяц мы выбросили его с рынка.

Каково же было наше удивление, когда все клиенты десятка прикрытых нами «моечных» через короткое время всплыли в одном крупном киевском банке. Они настолько спешили, что даже не стали менять свои названия. В один из месяцев эти предприятия купили рекордно большой объем валюты. Правление НБУ послало в обслуживающий их банк предупреждение, что у него есть клиенты, которые проводят сомнительные операции. Однако реакции не было. Тогда мы передали дело в суд, и тот запретил банку покупать валюту более чем на 60 тыс. грн. В тот же день исполнители ознакомили банк с судьбоносным решением.

Вечером того же дня у меня в кабинете зазвонил телефон, и из трубки послышался томный голос владельца наказанного учреждения. «Ну что, мне сворачиваться и закрывать банк?» — спросил он. Я изобразил удивление и спросил, что случилось. «Вы нам запретили все операции», — ответил он. И тут я начал доказывать ему, что это не мы запретили, а он сам целенаправленно вел банк к такой развязке.

Через день-два этот человек пришел ко мне в кабинет и опять поднял тему запрета. Я дал ему детальную раскладку по клиентам и рассказал, какие именно операции те проводили. Через его банк всего за месяц были проведены сомнительные операции более чем на миллиард долларов. Человек промолчал и, лишь когда выходил из моего кабинета, неожиданно произнес: «Мне просто очень нужны деньги». На слове «очень» было сделано особое ударение. Я не нашелся что ответить.

Самое удивительное, что черниговская «моечная» работает до сих пор. После наложения санкций мы серьезно переговорили с собственниками учреждения и даже были готовы на компромисс, если те дадут честное купеческое слово, что отмывочные операции прекратятся. Однако они настаивали, что все сделки проходили законно, несмотря на обилие доказательств со стороны НБУ Тогда Александр Шлапак послал в банк внеплановую проверку, чтобы окончательно перепроверить все факты и передать дело в прокуратуру. Однако каким-то чудом председатель правления сумел убедить нового главу Нацбанка забрать оттуда ревизоров. Через день после появления в черниговском банке, не закончив проверку, они были отозваны лично Владимиром Стельмахом. А через неделю учреждению вернули право покупать валюту. Благо, что этот курьез случился уже по окончании осеннего кризиса, когда рынок успокоился и возобновление покупки валюты под сомнительные операции не могло ему навредить.

Жесткость правления НБУ пошла на пользу всей финансовой системе. Двухлетние баталии позволили Нацбанку наработать механизмы, которых раньше не было. Во время осеннего кризиса 2004 года пригодилось буквально все — и внутренняя разведка, и новая нормативная база, и методика проверки клиентов. Удар по «моечным» в самый разгар кризиса помог сохранить огромную часть золотовалютных резервов. Благодаря своим наработкам Национальный банк сумел избежать чрезмерного оттока капиталов, вслед за которым неизменно последовали бы истощение валютных резервов и резкая девальвация гривны.

 

НАЦБАНК ПРИШЛОСЬ ПЕРЕСТРОИТЬ

Не нужно идеализировать состояние самого НБУ. Безусловно, наша команда получила от предшественников хорошо отлаженный механизм, который уже функционировал сам по себе. Однако при этом сознательными были лишь члены правления, руководители департаментов и территориальных управлений Нацбанка. Большую же часть сотрудников, особенно в регионах, приходилось заставлять работать. Арсения Яценюка наверняка запомнили как зампреда, который постоянно кого-то вызывал к себе в кабинет и вычитывал.

Первым делом, мне пришлось ужесточить правила работы с документами. В Национальном банке был полный беспорядок в отношении секретности. К режимным бумагам имели доступ слишком многие. Пришлось четко регламентировать документооборот и ограничить число «подписчиков» на наши данные.

В целом, главная проблема была далеко не в людях. Было трудно работать, потому что регулятор не имел единой базы данных, которая позволяла бы оперативно отслеживать происходившие в банковской системе процессы. Частично мы сами усложнили себе жизнь. Придя в НБУ наша команда отменила многие формы отчетности банков как ненужные. Эти инициативы финансовый мир встретил с одобрением, однако очень скоро мы ощутили острую нехватку информации. К тому же, мы не могли использовать имевшиеся данные. В НБУ было очень много сведений, но треть из них никогда не обрабатывалась. Просто данные существовали на бумажных носителях, и никто точно не знал, где что находится. Поэтому мы начали с внедрения электронных систем отчетности, а также с создания системы тотального мониторинга всей банковской системы.

Составной частью новаций стала уже упомянутая «КредИнфо», а также база данных банковского надзора «Досье банков». Департамент информатизации Анатолия Савченко постепенно разрабатывал новое программное обеспечение и в итоге свел всю имеющуюся информацию в единое целое. Итогом многомесячной работы стала база данных, в которой многие показатели обновлялись в реальном времени. О высоком уровне профессионализма создателей говорило уже то, что представители Международного валютного фонда и Всемирного банка не могли поверить, что такое возможно.

В начале 2004 года в кабинете первого зампреда НБУ стоял специальный терминал с четырьмя мониторами. Выделив курсором любой банк, я мог тут же получить развернутую информацию о его текущем состоянии. Например, я видел, сколько денег имеет учреждение на корреспондентских счетах в разрезе валют, какой у него объем депозитов и кредитов с указанием процентных ставок, что оно покупает и что продает, как выполняет нормативы. По многим показателям в базу были введены данные за прошлые периоды, и можно было строить графики, которые показывали работу любого банка во времени. Первые лица в банковской системе могли управлять ею именно потому, что были информированы на сто процентов.

Система много раз доказала свою полезность еще до наступления осени 2004 года. Часто банкиры приходили ко мне жаловаться на моих же подчиненных или просить помощи. За тридцать секунд я мог увидеть на мониторе истинную ситуацию в банке: плохие кредиты, дисбаланс в активах и пассивах, активное финансирование инсайдеров. Благодаря развернутой информации удавалось принимать очень корректные решения по спорным вопросам, ведь теперь я не хуже руководителя банка знал, как у него обстоят дела.

Однажды система пригодилась мне во время заседания правительства. Выступая с трибуны перед всем Кабмином, экс-мэр Киева Александр Омельченко жаловался, что Национальный банк недостаточно эффективно работает и не дает столице денег на развитие. Пока он говорил, я с мобильного телефона набрал кого-то из надзорщиков, и тот буквально с экрана продиктовал мне некоторые цифры. Когда председательствующий первый вице-премьер Николай Азаров дал мне слово, я сказал следующее: «По состоянию на 12.30 сегодняшнего дня на счетах Киевской горадминистрации в банке «Хрещатик» находилась такая-то сумма, поступившая от таких-то плательщиков за такой-то период». В числе прочих средств я упомянул несколько сотен миллионов долларов, которые остались от выпуска еврооблигаций и не расходовались. До сих пор не могу забыть, как Азаров посмотрел на Омельченко.

Придя в Нацбанк, наша команда столкнулась с тем, что нормативная база работы регулятора была очень неоднородной. Одну и ту же сферу иногда регулировали десятки постановлений, и нужно было потратить много времени на их изучение. Такой, например, была ситуация с процентной политикой Нацбанка или активно-пассивными операциями. Мы решили переработать нормативную базу, и в итоге вместо десятков постановлений создавалось одно системное.

Нацбанк нуждался в административной реформе. Чтобы она состоялась, нужно было оценить все проблемы внутри структуры. В начале 2004 года появилась идея составить карты факторов риска, в которых будут отмечены уязвимые места внутри самого НБУ — начиная с ввоза валюты и заканчивая печатью банкнот или ведением бухгалтерского учета. После анализа заполненных карт принимались внутренние постановления, в которых прописывались решения выявленных проблем.

Чтобы контролировать риски в текущем режиме, в марте 2003 года в структуре НБУ был создан единый центр ответственности за проводимые операции — Комитет по управлению активами и пассивами (КУАП) Нацбанка. Его основной задачей стало принятие единых решений по вопросам, которые входили в компетенцию разных структурных подразделений.

Например, до создания КУАПа рефинансированием занимался департамент монетарной политики, валютными резервами управлял департамент валютного регулирования, а между собой эти виды деятельности никак не коррелировались. В любом банке для этих целей существует казначейство, которое решает, где достать недостающие ресурсы и куда на время деть излишние. Мы решили создать внутри НБУ аналогичное подразделение.

Чтобы не возникало внутренних конфликтов, в комитет вошли директора всех департаментов, проводящих активные и пассивные операции. Возглавлял комитет я, секретарем была Лидия Воронова. Раз в две недели мы собирались и очень живо обсуждали вопросы, касавшиеся движения финансовых потоков регулятора и особо сложных проблем в работе. Все результаты заседаний оформлялись постановлениями правления НБУ с грифом «банковская тайна».

Аналогичный порядок общения позже мы внедрили в работе с территориальными отделениями Нацбанка. Раз в месяц правление проводило селекторное совещание, на котором тоже практиковалось живое общение по важным вопросам. Руководители региональных управлений могли высказать свою позицию и даже поспорить. Конечно, было много скептиков, которые регулярно спрашивали: «Это что, производство? Нужно выполнять план?».

Однако практика показала, что центральный аппарат через общение с регионами мог получить четкое представление о тенденциях или отдельных случаях, которые происходили в банковской сфере, и принимать оперативные решения. А регионы узнавали, что творится в других областях и использовали это в своей работе.

В апреле 2003 года к КУАПу мы добавили еще и регулярные совещания по пятницам. На них присутствовали все руководители подразделений, которые подчинялись мне как первому зампреду НБУ Во время этих встреч мы обсуждали все текущие вопросы и делали прогнозы поведения денежно-кредитного рынка на следующую неделю. Коллегиальность позволяла принимать оптимальные решения в каждом конкретном случае. В последнюю пятницу месяца совещания проводились в расширенном формате — на них приглашались также руководители среднего звена в центральном аппарате Национального банка. Аналогичные встречи со временем начали проводить и остальные зампреды НБУ.

В Законе «О Национальном банке» новое правление нашло пункт о том, что регулятор несет ответственность за работу банковской системы в особый период. Однако оказалось, что у нас не было ни одного документа, который можно было бы взять за основу во время войны или всеобщей мобилизации. Мы решили устранить этот недостаток. Была создана рабочая группа, в которую вошли представители всех департаментов НБУ Возглавили проект двое — Лидия Воронова и Игорь Черник.

Группа занялась разработкой постановлений о функционировании банков в особый период. Помню, никто не воспринимал затею всерьез, все понимали, что войны не будет. Однако это не мешало моделировать кризисные ситуации и придумывать пути выхода из них. В конце концов, вполне могла произойти техногенная катастрофа, подобная взрыву на Чернобыльской АЭС.

В итоге на протяжении 2003 года появились на свет тридцать три постановления, которые утверждали соответствующие положения и правила. Они касались проведения платежей, составления отчетности, хранения документов, организации работы с наличными, формирования материально-технических резервов и прочих видов деятельности, которые могли пригодиться в период войны или мобилизации.

Все эти постановления выходили под грифом «не для печати», потому что открытая публикация в год выборов могла вызвать неоднозначную реакцию банков и политиков. Однажды по небрежности одного из работников НБУ на постановление № 444 «Об утверждении Положения о порядке прекращения, остановки, ограничения деятельности банков в особый период» забыли поставить соответствующий штамп, и после регистрации в Минюсте 5 октября 2004 года оно было опубликовано. Как назло, это произошло в самый канун президентских выборов.

С легкой руки зампреда одного из дочерних западных банков поднялся большой скандал. В документе значилось, что еще до начала особого периода НБУ отбирает учреждения, которым разрешает работать в стране. Зампред принялась обзванивать все банки с иностранным капиталом и говорить, что НБУ хочет изъять у них деньги и для этого вводит чрезвычайное положение. Волна истерии распространилась и на украинские банки. Виктор Лисицкий, работающий тогда на Приватбанк в эфире «5 канала» дал по телефону комментарий, что в Нацбанке сидят Сергей Тигипко и Виктор Янукович, которые хотят ввести военное положение. После этого директор Генерального департамента банковского надзора Вадим Пушкарев был вынужден общаться с телевизионщиками и убеждать их, что все это неправда. Он обратил их внимание на то, что постановлений несколько и созданы они совершенно с иными целями.

Пришлось созывать экстренную пресс-конференцию, на которой прозвучала почти легендарная фраза: «Если у меня в кабинете лежит противогаз, это не значит, что я прихожу в кабинет каждое утро и надеваю его». Этими словами я постарался объяснить прессе причину появления постановлений о введении особого периода.

Тогда же НБУ собрал руководителей «западных» банков у себя в большом зале совещаний. Около двух часов длилась беседа, во время которой я рассказал историю создания постановлений и объяснил, что эти документы будут применены как руководство к действию лишь в самые критические моменты. Я извинился перед западными банкирами и предложил при необходимости лично написать письма в их главные офисы с подробным объяснением ситуации. Зачинщица скандала присутствовала там и оказалась единственной, кто кричал.

Работа над этими постановлениями принесла такую же большую пользу, как и заполнение карт рисков. Моделируя кризисные ситуации, специалисты выявили много «узких» мест в работе Нацбанка. По мере нахождения проблем мы старались их исправлять. Например, выяснилось, что НБУ не имел автономных систем энергоснабжения и связи. Если бы выключили электричество и телефонные линии «Укртелекома», мы оказались бы в информационной блокаде. Поэтому в центральном здании Нацбанка на улице Институтской и во всех территориальных управлениях были установлены мощные источники бесперебойного питания.

Между территориальными отделениями НБУ налажены каналы спутниковой связи, а параллельно готовилась к запуску система коммуникации между всеми коммерческими банками. Это было крайне необходимо, потому что конфиденциальную информацию приходилось передавать по открытым каналам связи, и это было небезопасно. Департамент информатизации Анатолия Савченко разработал проект, по которому во все банки протягивались бы закрытые телефонные линии, подобные правительственной связи. В крупнейших десяти банках планировалось дополнительно вмонтировать видеоселекторы. Под конец 2004 года в НБУ уже была установлена система, которая позволяла проводить видеоконференции с регионами, однако воспользоваться ею мы так и не успели.

Сразу же после установки спутниковой связи с территориальными управлениями мы получили подтверждение правильности своих действий.

«Укртелеком» выключил связь в харьковском направлении, к которому были подключены пять областных управлений НБУ Избежать проблем позволили лишь дублирующие каналы связи.

Подготовка Нацбанка оказалась далеко небесполезной. В ноябре 2004 года пригодилось все: и режим секретности, и автономная связь, и повышенные меры безопасности, и тем более наличие единой информационной системы по деятельности банков. Заседания КУАПа, рабочие совещания, селекторы и регулярные заседания правления Национального банка создали базис для коллегиального принятия решений. Благодаря этому мы не растерялись в кризисной ситуации, смогли комплексно оценить проблемы и отдавать адекватные указания.

Возможно, во время финансового кризиса регулятор смог бы работать и без всех этих атрибутов, полагаясь на удачу и профессионализм сотрудников. Возразить на это я могу лишь одним высказыванием, которое услышал через год после ухода из Нацбанка. Кто-то сказал: «Крепости всегда строят во время перемирия». Я убежден, что за два года невидимой работы мы действительно превратили НБУ в своеобразную крепость, которая помогла банкам продержаться во время финансового кризиса ноября-декабря 2004 года.