Лондон, шесть дней спустя

— Вы знаете, что у вас ус отклеился? — прошептал голос в самое ухо Софи Чампьон.

Неделя оказалась очень плохой для Софи. Пришлось уволить двух слуг. Пчеловод вдруг стал слышать голоса, в частности голос пчелиной матки, грозившейся покинуть улей вместе со всем роем. Софи была вынуждена вытерпеть два бала подряд, демонстрируя новые фасоны платьев от Октавии. Это привело к тому, что она получила еще три предложения руки и сердца. Но главное — ее крестный, лорд Гросгрейн, погиб при таинственных обстоятельствах, упав с лошади. В довершение ко всему верхняя губа у Софи онемела, а кончик носа нестерпимо зудел, так как она двое суток проходила в шикарных наклеенных усах, стремясь проникнуть в «Единорог» — самое закрытое игорное заведение Лондона, куда доступ был открыт только мужчинам, — чтобы выследить единственного человека, который обладал сведениями об истинной причине смерти ее крестного. Попытки Софи не вызывать подозрений привели к тому, что она оставила кругленькую сумму у стола, где играли в кости. И вот теперь — хотя тон, которым было сделано это замечание, не вполне был ей понятен — какой-то тип угрожал ей разоблачением.

Софи поднесла с губам стаканчик с костями, делая вид, что нашептывает заклинание на удачу кубикам из слоновой кости, после чего решительно выкатила их на стол. Не дожидаясь, пока крупье сообщит о ее очередном проигрыше, она выложила серебряную монету на зеленое сукно и повернулась к тому, кто с ней заговорил.

— Дон Альфонсо дель Форест эль-Кармен, дворянин из Севильи, благодарит вас за интерес, проявленный к его усам, сеньор, и просит больше не беспокоиться на этот счет, — сказала она по-испански, старательно следя за произношением.

— Отлично сработано. — Человек ответил на ее учтивый поклон еле заметным кивком и улыбнулся. — Полагаю, что, шепча над костями, вы незаметно приклеили ус. А произношение, к слову сказать, у вас отвратительное. — С этими словами он небрежно выкатил кости на стол, не глядя забрал выигрыш и кивком предложил ей отойти в сторону, где было не так многолюдно.

Софи пришла в ярость. Во-первых, потому что не привыкла следовать за мужчинами, а во-вторых, потому что потратила много часов на тренировку произношения и считала его вполне приемлемым. Когда они оказались в углу, Софи вытянулась во весь рост, что, к ее досаде, не помогло ей взглянуть в глаза противника на равных, и сказала:

— Дон Альфонсо дель Кармен эль-Форест…

— …дель Форест эль-Кармен, — сочувственно поправил ее собеседник.

— …не станет стоять здесь и выслушивать ваши оскорбления, сеньор. — Софи горделиво запрокинула голову и с яростью взглянула на него.

Ее эмоциональный порыв разбился о спокойный взгляд серебристо-голубых глаз. С минуту он молча изучал ее лицо, после чего тихо и с некоторой угрозой в голосе поинтересовался:

— Может быть, дон Альфонсо захочет выслушать сообщение от его друга Ричарда Тоттла?

Он отметил про себя, что она очень хороша в этой роли, и готов был поинтересоваться, у кого она училась — у Кордова или фон Краммена, но она, подавив мгновенное удивление, уже обрела внешнее спокойствие.

Тем не менее сердце Софи билось часто и глухо. Именно этого вопроса она и ждала. Она так волновалась, что забыла и о своей ярости, и о правильном произношении:

— Сообщение от Ричарда Тоттла? И какое же?

— Он хочет с вами снова встретиться, — отозвался человек. Это было чертовски здорово и чертовски опасно!

— Снова? — шепотом переспросила она.

— Да, снова. И прямо сейчас.

— И по какому же поводу он хочет меня так срочно увидеть? — как можно более равнодушно поинтересовалась она.

— Я всего лишь посыльный, дон Альфонсо, — ответил незнакомец, с легким оттенком иронии произнося ее фальшивое имя. — Наверное, по тому же поводу, по которому вы встречались в последний раз.

— В таком случае, боюсь, не смогу сопровождать вас. Наш разговор закончен, сеньор. — Софи сделала попытку отвернуться от собеседника, но тот крепко ухватил ее за локоть.

— Боюсь, что вы ошибаетесь. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я во всеуслышание заявил, что дон Альфонсо — женщина. — Теперь ни в голосе, ни во взгляде человека не было угрозы, но она таилась в его словах. Софи слишком хорошо знала, что по последним законам переодевание в мужскую одежду приравнивалось к измене и грозило казнью через повешение. Тем временем ее собеседник продолжил шепотом: — Или что он нечестно играет, используя налитые свинцом кости.

На мгновение от хладнокровия Софи не осталось и следа, и ее глаза стали огромными и круглыми от ужаса. Откуда, черт побери, он знает про кости? Она была уверена, что никто ничего не заподозрит. Кому бы могло прийти в голову, что кто-то станет использовать кости, специально залитые свинцом, чтобы приносить не выигрыш, а проигрыш?

— Должен заметить, что кости действительно сделаны гениально, — похвалил ее незнакомец. — Возможно, именно они позволили вам остаться нераскрытой до сих пор, потому что мало кто обращает внимание на проигравших. Никто не станет подозревать такого человека, поскольку всех больше занимают те, кто выигрывает.

Именно так. На это и рассчитывала Софи. Ее изобретение прекрасно работало в течение двух дней и позволило ей беспрепятственно слоняться по клубу, не вызывая подозрений и ожидая появления Ричарда Тоттла, как вдруг…

— Да, все шло отлично до вашего появления, — рассеянно вымолвила она вслух. Софи впервые внимательно посмотрела на собеседника, чье лицо до сих пор расплывалось в полумраке. Он казался самым высоким в зале, хотя при этом его нельзя было назвать долговязым. Напротив, она заметила, как хорошо он сложен, скользнув взглядом по его фигуре от широких плеч вниз, до…

Он дьявольски хорош. Господи, о чем она думает? Софи Чампьон не из тех, кто ласкает влюбленным взглядом мужчин. Особенно таких, которые лгут и угрожают, чтобы вынудить женщину последовать за собой. А уж тем более тех, кто критикует ее испанское произношение. Да и вообще любых мужчин. Раньше с ней такого никогда не бывало. Паста, которую изобрела Октавия для того, чтобы приклеить усы, раздражала ее уже несколько дней, но она не предполагала, что эти ощущения помешают ей трезво рассуждать. Иного объяснения своему легкомысленному поведению Софи придумать не могла.

— Сеньор, здраво оценив свои шансы…

— Да, я заметил, что вы их оценили, — перебил ее незнакомец, делая акцент на последнем слове.

— …я склоняюсь к тому, чтобы принять повторное приглашение Ричарда Тоттла.

Он кивнул и повлек ее за собой вниз по лестнице к массивной дубовой двери, с любопытством наблюдая, как она секунду помедлила у порога, затем глубоко вдохнула и, решительно повернув ручку двери, вошла внутрь.

Сначала Софи показалось, что виной всему глубокий вдох и реакция на клей, на котором держались усы, но через минуту она уже не сомневалась, что ее ощущения реальны. И смертоносны.

Она стала задыхаться в курительной клуба «Единорог», устланной бордовым турецким ковром, с гобеленами на стенах и множеством курительных трубок, извергающих к потолку столбы сизого дыма. Гораздо позже она обратила внимание на засахаренный миндаль, рассыпанный по полу. В первый миг она заметила лишь мужчину, растянувшегося в неуклюжей позе на кушетке. На его груди темнело пороховое пятно.

— Это Ричард Тоттл, — сказала она, то ли утверждая, то ли задавая вопрос.

— Да. Он мертв, — спокойно сообщил ее спутник, когда она приблизилась к телу. — Когда вы были здесь раньше, Тоттл давал вам что-нибудь?

Софи готова была воскликнуть, что не видела его раньше, но вовремя взяла себя в руки и даже постаралась вернуть хорошее испанское произношение:

— Не могу вам ответить, сеньор. Мне не доводилось бывать в этой комнате раньше. — Она невольно вспыхнула, потому что он ничего не ответил, только молча смотрел на нее. Дело в том, что Софи Чампьон не только никогда не разглядывала мужчин, но и не позволяла им ощупывать себя взглядом. — В чем дело? — спросила она наконец. — Дон Альфонсо дель Форест эль-Кармен не привык к тому, чтобы его так пристально рассматривали.

— Я пытаюсь решить для себя, что вам дается хуже: ложь или испанское произношение? — Он внимательно посмотрел ей в глаза, развернувшись так, что они почти касались грудью друг друга. — Я знаю, что вы были здесь сегодня вечером. Знаю, что вы встречались с Ричардом Тоттлом. Я вошел сюда, как только увидел, что вы вышли, и нашел Тоттла мертвым. Очевидно предположить, что это вы убили его, дон Альфонсо, но я готов отказаться от этого предположения, если вы предоставите мне удовлетворительные объяснения. Для начала скажите, что вы взяли у Ричарда Тоттла?

Софи растерялась и не сразу смогла привести свои мысли в порядок. Было совершенно ясно, что клейкая паста для усов таила в себе опасность, поскольку Софи не могла вспомнить ни своего собственного, ни фальшивого имени. Это угрожало ей провалом, тем более в присутствии опасного человека, грозившего ей разоблачением.

Очевидно, что он играл с ней. Но она не могла достойно выдерживать этой игры. Софи решила дать ему возможность задать все интересующие его вопросы, на которые она не обязана была отвечать, и отчитать его за дерзкое поведение. Стоило ей утвердиться в этом решении, как он подвел черту под своими вопросами:

— Дон Альфонсо, я жду вашего ответа.

Софи откашлялась, вдохнула ртом воздух, надеясь ослабить действие клейкой пасты, и сказала:

— Полагаю, вы правы. Полагаю, мы были в этой комнате вместе с сеньором Тоттлом сегодня вечером.

— И что же? Вы взяли что-нибудь у него? — продолжал он расспросы.

— Ничего, — искренне ответила Софи.

— Где он сидел?

— Не могу сказать, — с легкой улыбкой ответила она.

— Что вы с ним обсуждали?

— Ничего.

— Он был жив? — Незнакомец придвинулся к ней и вперил в нее взгляд сквозь полуопущенные ресницы.

— Не могу сказать.

— Вам придется подыскать другой ответ, кроме «ничего» и «не могу сказать», если вы хотите выступать в суде, дон Альфонсо. — С этими словами человек подошел к трупу.

Она явно раздосадовала его, но ощущения победы у нее не было. Она взглянула на мертвое тело на диване — бесславный конец ее расследования. Ее крестный, лорд Гросгрейн, погиб по дороге к Ричарду Тоттлу в то утро, когда вез под камзолом кредитный счет на двенадцать сотен фунтов. Софи никогда не видела его таким бледным и встревоженным. Их последняя встреча огорчила лорда Гросгрейна, и в этом Софи усматривала если не причину, то повод для странной и несвоевременной кончины крестного. Ричард Тоттл был ее последней надеждой на то, чтобы узнать правду о гибели крестного — она не сомневалась, что это не был несчастный случай, — а с его смертью обрывалась последняя ниточка. Она ощущала еще большую растерянность, чем когда несколько дней назад у нее на глазах недвижное тело лорда внесли на задний двор.

Лорд Гросгрейн был для нее больше чем просто крестный. На протяжении десяти лет он был для нее семьей. С его смертью она лишилась единственного человека, которому полностью доверяла. Кроме того, она считала, что в его гибели есть доля ее вины. Ей следовало остановить его, расспросить подробнее о том, что он намерен делать, попросить объяснить свое поведение в последнее время. Она вдруг почувствовала себя болезненно, отчаянно одинокой, отчасти виноватой в его смерти.

Софи заставила себя не искать причины ее стремления докопаться до правды о его гибели: во внутренней душевной пустоте или в разумном желании узнать истину — в любом случае это расстраивало ее, она глотала слезы, не давая им выступить, и до боли кусала губы. Она хотела выяснить, что побудило надежную и спокойную лошадь ее крестного вдруг понести на самой оживленной лондонской улице и сбросить его, прекрасного наездника, так что он ударился головой о камни мостовой и в одночасье умер. Однако теперь, когда Ричард Тоттл был мертв, никаких шансов узнать правду у Софи не оставалось.

А этот раздражающий ее собеседник, чьи восхитительные мышцы при каждом его движении отчетливо проступали сквозь лосины, угрожал ей разоблачением и намеренно привел в курительную комнату, чтобы подвергнуть допросу. Но Софи Чампьон была не из тех, кого легко запугать.

— Теперь моя очередь задавать вопросы, — заявила она вызывающе. — Почему вы настояли на том, чтобы я пришла сюда? Что вы надеялись узнать? На кого вы работаете? Почему вы все время спрашиваете, что Ричард Тоттл дал мне?

Аксиома мужского общения заключается в том, что гораздо больше информации можно получить от человека, не выслушивая ответы на свои вопросы, а предоставляя возможность ему самому задавать вопросы. Софи всерьез не напугали и даже не смутили угрозы незнакомца, которые, казалось, были направлены лишь на то, чтобы вывести ее из состояния душевного равновесия. Поэтому когда он замолчал, она позволила себе немного расслабиться.

Явно побуждая Софи вернуть бумагу, которую она, по его мнению, украла из кармана камзола уже мертвого Ричарда Тоттла, незнакомец применил дьявольски коварную тактику. Он намеревался подвергнуть ее сложному, запутанному допросу, чтобы выявить наиболее уязвимые места в ее обороне и заставить поддаться силе или хитрости, как вдруг сам был обескуражен потоком ее вопросов.

— Я не могу вам ответить, — с лицемерной полуулыбкой ответил он.

Софи мысленно окрестила его чванливой гусеницей, заметив, как насмешливо искривились его губы. Она привыкла доверять своему внутреннему чутью, которое теперь предупреждало ее, что в этой полуулыбке таится нечто большее, чем желание отделаться от ответа на ее вопросы, нечто гораздо более опасное и злокозненное. И еще внутреннее чутье подсказывало ей, что следует как можно скорее выбираться из этой комнаты.

Однако о том, чтобы просто так уйти и позволить этому въедливому жуку думать, будто он запугал ее, не могло быть и речи. От одной этой мысли все разумные доводы внутреннего голоса меркли.

— Я вас не боюсь, — смело заявила Софи, положив руку на эфес кинжала у талии и по-мужски расставив ноги для устойчивости.

— Вам не меня следует бояться, дон Альфонсо. Я уже говорил, что я лишь посыльный, — с той же усмешкой ответил он.

— На кого вы работаете?

— Не могу сказать, — пожал он плечами.

Ее волнение превратилось в ненависть. У Софи не было ни времени, ни сил, чтобы обмениваться уклончивыми вопросами и ответами с этим клещом. Игра, которую они вели, казалась ей бессмысленной, кожа под усами зудела как никогда, крестный был мертв, к тому же, разрываясь между скорбью и необходимостью провести расследование, она уже три дня не имела возможности нормально поесть и выспаться. Поэтому больше всего ей сейчас хотелось вызвать незнакомца на дуэль и в то же время поскорее вернуться домой, чтобы съесть дюжину апельсиновых пирожных с медовой начинкой.

Но стоило ей снова увидеть его отвратительную усмешку, как выбор был сделан. Подбоченясь с самым заносчивым видом, на какой был способен дон Альфонсо, Софи заявила:

— Я очень занятой человек и не имею обыкновения тратить время на пустую болтовню с посыльными. Вы позволили себе запятнать имя дона Альфонсо дель Форест эль-Кармен обвинением в убийстве, и я требую сатисфакции. Либо принесите свои извинения, либо защищайтесь.

— Боюсь, что мне придется отклонить оба предложения, в особенности вызов, — покачал головой незнакомец. — Сказать по чести, вы слишком коварный противник для меня. Та легкость, с какой вы меняете облик, выговор и все прочее… Я не осмеливаюсь встать против вас к барьеру. Кроме того, — спокойно продолжал он, наблюдая, как ее лицо от ярости покрывается красными пятнами, — должен признаться, что я проиграл в нашем с вами диалоге. Похоже, мне пришло время откланяться. Но прежде чем уйти, я хотел бы предупредить вас о том, что собираюсь сообщить властям о смерти Ричарда Тоттла.

— Это угроза? Вы намерены впутать меня в это дело?

— Напротив, — покачал он головой. — Я вас предупреждаю, чтобы дать вам возможность скрыться. Мне бы не хотелось, чтобы вы дали показания властям прежде, чем во всем сознаетесь мне.

— А что, если я останусь и захочу оказать помощь констеблям?

— Тогда боюсь, что в следующий раз я смогу увидеть вас только на виселице. Действительно, дон Альфонсо, на вашем месте я бы сначала поговорил со мной и только потом с властями. Кстати, у вас замечательные туфли. От Брукера? — словно невзначай поинтересовался он.

— Простите?

— Я спрашиваю, туфли от Брукера? Вы у него их заказывали?

— Да, — стиснув зубы от злости, ответила она.

Софи с трудом сдерживала себя. Брукер считался самым известным и дорогим обувщиком в Лондоне, однако это не имело никакого отношения к их разговору. Этот негодяй не принимал ее всерьез, хотя только что довольно отчетливо обрисовал ее перспективу: сотрудничать с властями и быть повешенной в течение двух дней или довериться ему и в таком случае, судя по всему, быть повешенной в течение двух недель. И вдруг ее осенило:

— Боюсь, сеньор, что дон Альфонсо уже сегодня вечером навсегда покинет пределы Англии.

— Дон Альфонсо — может быть, — беспечно пожал плечами ее собеседник. — Но тот, кто купил эти туфли у Брукера, — вряд ли. Стоит только спросить, кому он сшил красные туфли для верховой езды в испанском стиле с бархатным верхом, как найти вас не составит никакого труда.

Казалось, она была готова испепелить взглядом своего врага, но хладнокровие ее тона поразило его.

— На вашем месте, сеньор, я не стал бы слепо доверяться моим словам. Уверяю вас, что эти туфли шил не Брукер.

И снова эта дьявольская усмешка. Незнакомец, без сомнения, получал массу удовольствия от диалога.

— По-моему, я уже говорил о том, что считаю вас очень изощренным лжецом, — сказал он, направляясь к двери, и вдруг обернулся к Софи. — Я провел сегодня весьма приятный и занимательный вечер, дон Альфонсо, и, прощаясь с вами, тешу себя надеждой, что мы с вами скоро снова увидимся. Готов жить предвкушением этого удовольствия, — заключил он с глубоким поклоном.

— Удовольствия? — переспросила Софи таким тоном, словно это слово жгло ей язык. Она не могла припомнить более неприятного времяпрепровождения за много-много лет. Была бы ее воля, она никогда больше не встретилась бы с этим тщеславным, ужасным, пустым, раздражающим, легкомысленным, коварным, красивым, двуличным, изощренным, низким типом.

Впрочем, стоило Софи немного успокоиться, как она поняла, что ошибается. На самом деле она реагировала на него именно так, как он и рассчитывал. Его план состоял в том, чтобы вывести ее из равновесия и настроить против себя, с тем чтобы она сказала всю правду, а потом беспрепятственно покинуть ее, зная, что ее судьба теперь в его руках. И главное, ему это удалось вплоть до того, что она даже сообщила ему имя своего обувщика. Чем дольше Софи думала о том, как незнакомец обманул ее, как послушно она вошла в его ловушку, тем сильнее она раздражалась на себя, а не на него. Она вела себя как последняя идиотка. Нет, она действительно идиотка.

Хуже всего было то, что Софи понятия не имела, в чьих руках теперь находилась ее судьба. Человек сказал, что он всего лишь посыльный, но на кого он работает, ей так и не удалось выяснить. Суть его вопросов сводилась к тому, что он предполагал, будто бы она что-то узнала или что-то взяла у Ричарда Тоттла. Наверное, что-то очень важное. Настолько важное, что он доложит об этом своему хозяину незамедлительно. Размышляя об этом, Софи притворила дверь курительной комнаты и направилась к служебной двери клуба «Единорог».

Едва она успела выйти наружу, как вдруг заметила, что ее недавний собеседник показался в дверях клуба и тут же свернул направо. Софи никогда прежде не следила ни за кем на улицах, поэтому сейчас была слишком поглощена слежкой за незнакомцем, чтобы заметить, как старая нищенка скользнула в дверь напротив клуба, а на втором этаже шевельнулась портьера. Грозовые тучи, нависшие над городом раньше, теперь рассеялись, и луна светила ярко. Это давало Софи возможность не терять из виду преследуемого, но зато и не позволяло прятаться в тени зданий.

Слежка усложнилась, когда они свернули с Хэнгинг-Су-орд-Корт на Флит-стрит. Здесь царило оживление. Здешняя публика состояла в основном из полуобнаженных женщин, которые держались очень свободно. Софи изумилась такой вольности поведения, но тут вдруг она увидела, что ее коварный собеседник подошел к одной из легкомысленных дам, шепнул ей что-то на ухо и скрылся вместе с ней в одной из дверей. Софи решила, что его встреча с хозяином должна состояться именно в этом доме, и решительно вошла за ними следом.

Это заведение очень напоминало таверну, но вместо еды на столах здесь сидели, скрестив ноги, и лежали, вытянувшись во весь рост, женщины. Они обменивались друг с другом веселыми шутками и подзадоривали собравшихся вокруг столов мужчин. Софи видела, как полногрудая брюнетка склонилась, чтобы прошептать что-то на ухо роскошно одетому господину, так что его острая бородка утонула в глубокой ложбинке ее бюста. Видимо, ее непревзойденное ораторское искусство побудило молодого человека подхватить ее на руки, снять со стола и последовать за ней по ветхим ступеням лестницы наверх, очевидно, чтобы продолжить обсуждение важной проблемы в более интимной обстановке. Софи увидела, как другая женщина поднялась и, раздвинув ноги, произвела некоторые действия с ниткой жемчуга, отчего немедленно собравшаяся вокруг толпа зрителей издала восхищенный вздох. Прежде чем эта сцена завершилась, Софи увидела, как незнакомец из «Единорога» спускается сверху по ступеням лестницы. Оказавшись внизу, он послал воздушный поцелуй обнаженной блондинке, которая провожала его, стоя наверху, и направился к выходу.

Софи смешалась с толпой мужчин, окружавших женщину с жемчугом, а потом опрометью бросилась наружу, с облегчением заметив, что цель ее преследования движется прямиком по Флит-стрит. Впечатления, полученные ею в странной таверне, настолько смутили ее, что ей потребовалась вся сила воли, чтобы сосредоточиться на человеке, которого она преследовала. Софи заставила себя следить за каждым его движением, предугадывая его желание резко свернуть, как вдруг, к своему удивлению, обнаружила, что создала свой перечень правил, которому подчиняется, следуя в мужском обличье за мужчиной, — заигрывание, веселое посвистывание, скабрезные шутки.

Она едва успела добавить к этому перечню самодовольную манеру держаться, как вдруг незнакомец нырнул в узкий проулок и скрылся за какой-то дверью. Софи осторожно последовала за ним и оказалась в маленьком, вымощенном плитами дворике. Прямо перед собой она увидела другую дверь, чуть приоткрытую.

Софи глубоко вдохнула и двинулась вперед, надеясь, что ее сердце бьется не так громко, как ей кажется. Она пересекла дворик и толкнула дверь, не отнимая другой руки от рукоятки рапиры. Прислушавшись, она ничего не услышала.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Софи собралась с духом и вошла под низкий свод кухни. При мысли о том, что она уже давно ничего толком не ела, и при сладостных воспоминаниях об апельсиновых пирожных ее желудок издал звук, похожий на трель застрявшей пилы. Из кухни вела только одна дверь, и Софи задержалась, чтобы прислушаться к себе и заставить себя совладать со своим желудком.

Проблуждав по кухням, кладовым и буфетным, Софи оказалась наконец в огромной прихожей. Деревянные панели отбрасывали блики в отсветах луны и наполняли помещение странным сиянием, отчего казалось, что нижние ступени лестницы плывут в серебристом облаке. Откуда-то из глубины дома раздавалось тиканье часов, и Софи готова была поклясться, что они говорили: «Осторожно. Беги назад. Осторожно».

Если бы в мозгу у Софи не звучали в это время другие голоса, она, наверное, послушалась бы этого предупреждения. Но сейчас она поднялась по лестнице и оказалась перед массивной инкрустированной дверью. Она не была плотно прикрыта, поэтому до Софи доносились обрывки разговора.

Один из голосов принадлежал ее жертве. Другой — злобный и дребезжащий — был ей незнаком, и Софи напряглась, вслушиваясь в слова.

— Возьми девчонку, — прорычал голос. — Мне нужна девчонка!

— Я пытался, — ответил знакомый голос. — Я сделал все, что мог.

— Возьми девчонку, — повторил непререкаемым тоном чужак.

— Я не могу ничего сделать сейчас. Нам придется немного подождать, — растерянно возразил ее знакомый.

Софи решила, что лучшего момента быть не может, чтобы застать их обоих с поличным. Она глубоко вдохнула и решительно толкнула дверь… И вдруг обмерла.

— А, дон Альфонсо! Мы вас ждали, — заявил ее знакомый, а его собеседник довольно крякнул.

Софи молча перевела взгляд с одного на другого и вдруг поняла то, что ей следовало понять уже давно: она вступила в жестокую игру, и ее противник коварен и безжалостен. А ставка в этой игре — ее жизнь.

И нет конца полосе ее невезения.