Он сошел с ума. Определенно. Иначе чем еще можно объяснить его действия? Внезапно возникшей страстью к собственной студентке? Длительным отсутствием серьезных отношений? Банальной жаждой секса?

Так ведь он искал не простого довольства тела, хотя и мучился от неудовлетворенного желания. Но заменить ее кем-то другим даже в голову не приходило. Хотел… именно эту девочку… в своих руках. До дрожи. Мечтал увидеть, как разгорается пожар в прозрачных озерах глаз. От его ласк.

Стремился сжимать тонкую ладонь в собственной руке, ощущать ее рядом в суете будней. Видеть, как взрослеет робкая юная девушка, превращаясь в прелестную женщину, расцветающую… для него.

Что это было, если не безумие? Как подобные мысли вообще могли родиться в его голове? Для чего? Как он осмелился переступить грань, установленную для самого себя много лет назад? И как теперь все исправить?

Кирилл прекрасно понимал, что девушка ждет. Не мог не замечать взволнованный взгляд, который она так торопливо отводила всякий раз, когда он смотрел на нее. Но что мог сказать? Как найти слова, оказавшиеся бы уместными в данной ситуации?

Он ведь не собирался жениться. Вообще. Тем более на этом хрупком, восхитительном цветке, предназначенном для счастья и любви. А каким было бы ее счастье… с ним? Какая любовь преодолела бы путы, в которых он находился уже долгие годы? Без права на освобождение.

Давно смирился с тем, что проведет жизнь в одиночестве. Его удел – короткие, ни к чему не обязывающие отношения с женщинами, не способными затронуть душу. Лишь с теми, кто и сам не стремится ни к проявлению чувств, ни к браку. Таких было немного, но за долгие годы он научился выбирать. Различать среди множества лиц именно то, чья обладательница не станет лить слезы после скорого расставания. Не будет ни на что претендовать, а порадуется концу нелепой связи с таким, как он.

Это не являлось самоуничижением. Кирилл знал, многим лучше других, цену изуродованной жизни. Когда ты навечно привязан к странному инородному приспособлению, от которого зависит и скорость, и стойкость, и даже душевное равновесие. Когда никакая привычка или накопленный опыт не могут полностью компенсировать утраченные возможности. Когда любые мелочи, доступные обычным людям, превращаются в проблему. Подъем по лестнице. Прием душа. Управление автомобилем.

Но повода роптать на судьбу у него не было. Он сохранил жизнь, возможность двигаться и не остался прикованным к коляске.

Тот жуткий день навсегда отпечатался в памяти. Конец детства. Счастья. Беспечности. Исход одного неверного поворота руля. Крики родителей, последние в их жизни. Неутихающий плач сестренки. И собственная боль. Мерзкая, липкая, как смола, случайно запачкавшая руки. Только эта боль была везде, в каждой клеточке тела. Ее оказалось слишком много. Даже там, где этого тела уже не осталось. Особенно – там. Двенадцатилетний мальчишка не понимал, как может столь мучительно болеть то, чего нет. Устал отводить глаза, чтобы не видеть черные от бесконечных уколов вены. Искусанные губы никак не хотели заживать. А сердце застряло где-то в прошлом, не желая смиряться с горькой действительностью.

Ему потребовался не один год, чтобы прийти в себя. Вернее, найти и принять того нового человека, в которого он превратился. Научиться всему заново. Дышать, не замечая переломанных ребер. Улыбаться, пряча от окружающих злые слезы. Ходить, сначала громыхая неудобными костылями, до крови растирая руки, а потом – на вот этом приспособлении, с котором он теперь свыкся. Сросся. Приспособился двигаться так, что со стороны была видна лишь легкая хромота.

Сумел снова смотреться в зеркало, без ненависти и обиды разглядывая многочисленные рубцы, которых было много и для десяти жизней. И в его одной даже с таким багажом нашлось место для радости.

Сестра, дорогой, любимый человечек, драгоценная часть утерянного прошлого и светлое настоящее без условий и насмешек. Работа, к которой он стремился так долго, превозмогая боль и нищету. Стабильность и уверенность в возможности выжить, несмотря ни на что.

Только такая жизнь не подходила для нежной девочки, до сих пор верящей в сказки. Ничего сказочного не было в том, что его окружало, и пачкать ее светлый мир собственной действительностью он не собирался. Поэтому и не имел права играть чувствами, сближаться, чтобы потом оставить. Девушка не заслуживала такого. Только не она. Ей и так уже вполне хватало боли, чтобы страдать еще и из-за него.

И Кирилл молчал, избегая любой возможности остаться с ней наедине. Видел в этом единственный выход, совершенно не доверяя самому себе. Пройдет время, и она забудет… Должна забыть… Так будет лучше для них обоих.

Катя все понимала. Он жалел… о том, что случилось. Это было слишком очевидно. И мучительно. Но могла ли она претендовать на другое? Кирилл ведь ей ничего не обещал. Да и поцелуй… вряд ли бы случился, не пристань она с тем леденцом. Просто смешно: глупая девчонка предлагает профессору конфету. Еще и почти вешается на шею. Требует продолжения. Он наверняка не стал это комментировать только благодаря своему такту.

Теперь после лекций она старалась уходить из аудитории как можно быстрее. Не задавать лишних вопросов. Вообще поменьше попадаться на глаза. Зачем смущать человека своей совершенно ему не нужной заинтересованностью? Мало ему своих проблем, чтобы еще забивать голову поступками несдержанной студентки?

Предстоящий зачет впервые ее пугал. Не вероятностью плохой оценки: в своих силах она не сомневалась, – необходимостью столкнуться с Кириллом лицом к лицу, без свидетелей. Он всегда вызывал студентов по одному и в этот раз наверняка не станет делать исключений.

Катя готовилась прилежней обычного. Почти наизусть выучила все билеты, чтобы сократить время для ответа. Была готова говорить без подготовки, только бы избавить и себя, и его от тягостных минут наедине.

Уснуть накануне зачета не удалось. Совсем. Мысли кипели, лишая ее остатков покоя. Вместо того чтобы настроиться на учебу, она вновь и вновь прокручивала в памяти тот день. И их поцелуй. Такой сладкий. Запретный. Ее самая первая в жизни ласка от любимого человека. И, скорее всего, последняя… от него.

Эти самые мысли не покинули даже в аудитории, наоборот, стали еще ярче, слишком отчетливо напоминая вкус его губ. Катя смотрела на разложенные перед ней билеты, а видела темный омут глаз, затуманенных от страсти. И не решалась взглянуть на сидящего напротив мужчину, чтобы не обнаружить обратное: как он торопится скорее избавиться от ее общества.

А Кирилл не слышал почти ни слова из ответа девушки. Всматривался в дорогое лицо, отмечая и необычную бледность, и явную усталость, и потухший, почти безжизненный взгляд. С ужасом понимая, что именно он – причина всего этого. Его внушения студентам, что любимая женщина может плакать лишь от счастья оказались пустым звуком.

Любимая? Мужчина закрыл глаза, признавая очевидное. Этого не должно было произойти. Но все-таки… случилось. И, как глумливо подсказывал разум, не только с ним.

– Довольно! – он прервал рассказ Кати, разом обрывая эту бессмысленную игру, которую они затеяли, стараясь убедить один другого… В чем? В том, что являются просто преподавателем и студенткой? Меньше всего на свете его сейчас интересовали ответы на вопросы зачета. Хотелось подхватить ее на руки и зацеловать, стирая с лица это тоскливое выражение. Отвести в ресторан и смотреть, как она радуется, выбирая то, что еще никогда не пробовала. А потом уложить в постель… чтобы она выспалась, успокоившись в его объятьях. И просто охранять ее сон, чтобы никто, даже он сам, не смог потревожить.

– Достаточно, Катя. Я вижу, что Вы хорошо подготовились и заслуживаете высокой оценки.

Протянул ей заполненную зачетку, на мгновенье коснувшись руки, которую девушка торопливо отдернула, впервые за все время поднимая на него взгляд. И тут же отвернулась, понимая, что даже умело нанесенная косметика ей не помогла. Он увидел. Заметил припухшие веки, которые она так старательно пыталась замаскировать. Хотела надеть темные очки, но в аудитории они смотрелись бы слишком нелепо.

– Я… могу идти?

Кирилл медленно покачал головой. На ощупь нашел ее ладонь. Холодную. Просто ледяную. Поднес к губам, пытаясь согреть.

Совершенно другим требовалось заниматься на зачете, но сейчас размышлять об этом уже не имело смысла. И мужчина впервые за многие дни наконец-то почувствовал облегчение, увидев ее робкую, такую желанную улыбку.

– Что же мы натворили с тобой, котенок?

Еще раз дохнул на маленькую ладошку, нехотя выпуская из рук. И вложил в нее ключи, пояснив в ответ на недоуменный взгляд девушки:

– Подожди меня в машине, хорошо? Я постараюсь побыстрее расправиться с остальными студентами. Нам обязательно нужно поговорить.