В следующие недели Антона было… много. Более чем. Катя устала от его звонков, доброжелательных и вроде бы абсолютно нейтральных. Парень каким-то необычайным образом угадывал моменты, когда она оставалась одна, чтобы позвонить именно в это время. Всякий раз придумывал какой-то банальный предлог, заводил разговоры почти что о погоде. Каждый день. Утром. Вечером.

А с Кириллом они по-прежнему встречались только на лекциях. Девушка так скучала, что ощущения уже причиняли физический дискомфорт. Смотрела на него во время пар, не в силах унять дрожь в пальцах – так хотелось прикоснуться. Ей казалось, что это невозможно не заметить со стороны, и все окружающие видят, что она испытывает, но ничего не могла поделать: ни справиться с желанием, ни даже отвести глаз.

Им оставались только ничтожно короткие мгновенья в пустующих во время лекций коридорах или в его кабинете, когда удавалось случайно оказаться без свидетелей. Минуты, в которые не было места словам. Выхваченные у реальности капли, которые, хоть и не могли утолить жажду, но смачивали иссохшие от одиночества губы и смягчали одно на двоих дыхание.

Кирилл почти начал ненавидеть собственную работу, лишающую его возможности побыть рядом с девушкой. То, что прежде казалось спасением от одиночества, превратилось в невероятную муку, которую он испытывал всякий раз, когда был вынужден разрывать объятья. Хотелось срастись с ней, унестись прочь от суеты, от надоедливых дел и привычного шума. Туда, далеко, где шумело море и распускались почки на проснувшихся после зимней спячки деревьях. Раствориться вместе с ней в запахе цветущего миндаля. Утонуть в нескрываемом обожании, которое излучали ее глаза.

Мужчина несколько раз пытаться отбросить все в сторону и погрузиться в то, чего хотелось больше всего на свете, но Катя неожиданно воспротивилась. Тени на его уставшем лице были красноречивее любых слов. Девушка не сомневалась в том, что он действительно занят и тратить и без того ограниченное время на свидания не соглашалась. Была готова ждать, сколько потребуется. Только ее понимание не приносило облегчение никому из них, и, вроде бы поступая правильно и разумно, оба изнемогали от голода, утолить который можно было единственным способом.

А дома ее неизменно встречали феерические букеты от Антона. Благодарность за прошедшую встречу, за вдохновение, посетившее его после разговора с ней, за очередной чудесный ужин, на котором он присутствовал вместе с отцом, за… Эти предлоги увеличивались с каждым новым днем. Как и цветы. Ее комната стала похожей на цветочную лавку. Их следовало бы выкинуть, но как-то не поднималась рука уничтожать подобную красоту. Хотя… эта красота и так была мертвой. Катя любила живые цветы. Ромашки, маленькие и забавные, которые смешно пачкали нос в далеком детстве, когда она опускалась в траву, чтобы понюхать их. Тянущиеся к солнцу подсолнухи, налитые сочными, ароматными семечками. Крохотные бутоны роз, гроздьями рассыпавшиеся на кустах и покрытые прохладными каплями росы. И еще орхидеи, величественные и одновременно нежные, от которых было просто невозможно оторвать глаз.

То, что присылал Антон, было прекрасно, но не находило отклика в сердце, лишь с каждым разом вызывало все больше вопросов. Для чего он это делает? Какую преследует цель? И как ей спастись от утомительных подарков, чтобы при этом не обидеть человека?

Ответ пришел совершенно неожиданно. В один из вечеров, опуская в вазу очередной букет, Катя наткнулась на внимательный взгляд отца.

– Антон не теряет времени даром, да, девочка?

Она пожала плечами, не слишком понимая, о чем идет речь.

Отец выглядел довольным. Очень. Это было так на него не похоже. Последнее время девушке все чаще приходилось сталкиваться с упреками. Улыбка, да еще и такая широкая и открытая, заставила насторожиться.

– Я не могу представить для своей дочери лучшего мужа, чем этот мальчик.

Катя смутилась в ответ на подобное заявление.

– Папа, о чем ты? Мы с ним знакомы совсем недавно, да и он говорил, что не хочет ничего, кроме дружбы.

Мужчина рассмеялся.

– Какая же ты наивная, Катерина. Дружба, говоришь? А не замечаешь, как он смотрит на тебя? Антон влюблен по уши, и я удивлен, что ты до сих пор этого не поняла.

– Нет…

Ей как будто нанесли удар в спину, неожиданный и безумно болезненный. Это не может оказаться правдой. Папа ошибается, наверняка…

– Парень только вчера советовался со мной, как лучше завоевать неприступную красавицу… – отец вдруг подмигнул девушке.

А ей было совсем не до веселья. Даже возможная дружба с Антоном напрягала, а о большем и думать было неприятно. Она совсем не хотела его чувств.

– Я бы радовался на твоем месте, – заметил отец, видя ее растерянность.

– Но я его не люблю!

Это же было очевидно. Катя вообще не могла понять, как и почему обсуждает сейчас такой нелепый вопрос. Ее сознание, все ощущения, сконцентрированные вокруг другого, оказались неготовыми воспринимать такое посягательство. Неужели Антон сам не осознает, что не интересен ей?

Отец хмыкнул.

– Ты настолько хорошо разбираешь в любви? Что тебе вообще об этом известно?

Что она могла ему ответить? Рассказать о трепете сердца при одном только воспоминании о любимом человеке? О желании удержать мгновения мимолетных встреч, растягивая их на часы и дни? О непрекращающейся жажде ощущать ЕГО рядом? О затаенной мечте проснуться, разбуженной прикосновением горячих губ?

Сумел ли бы отец понять ее? В этом Катя сомневалась и вместо собственных признаний произнесла совсем другое:

– А тебе… известно? Ты любил… маму?

Она сама не ожидала от себя подобного вопроса. Тема о матери была табу в их доме, и сейчас девушка приготовилась встретить гнев отца. Но его не последовало. Мужчина лишь заметно побледнел и надолго замолчал, погрузившись в собственные мысли. Не радостные, Катя была в этом уверена. Он вспоминал. В ставшем отрешенным взгляде мелькали отблески прошлого, лицо приобрело странную гримасу, жесткую и одновременно страдальческую.

– Папа?

Он дернулся, словно от удара, и медленно проговорил:

– Да… любил.

Эта фраза как будто приоткрыла какую-то дверь, разделяющую ее с отцом. Девушка шагнула ближе, почти вплотную к нему и впервые за многие годы почувствовала родной аромат, проступивший на покрывшейся испариной коже. Запах был слабым, почти неразличимым, но Катя внезапно его узнала. Мгновенной вспышкой полыхнуло в сознании чувство покоя и надежности, которое существовало раньше. Когда-то давно. Эти руки, сейчас почему-то сжатые в кулаки, умели ласкать. Они могли быть нежными, сжимая маленькое тельце смеющейся девочки и перебирая волосы жены.

Воспоминания настолько шокировали, что остановиться Катя уже не могла.

– Почему мама… умерла?

На скулах мужчины заходили желваки. Девушка была уверена, что на этот вопрос ответа точно не будет, но опять ошиблась.

– Она была беременной, на седьмом месяце… В деревне… возникли проблемы… и до больницы доехать не успели…

Катя похолодела. Ее мама была беременной? И умерла вместе с неродившимся малышом?

Она годами размышляла о том, что могло случиться между ее родителями, придумывала всевозможные версии о неизлечимых болезнях, лишивших мать жизни, рисовала в голове сцены страшных аварий, но никогда и помыслить не могла о том, что услышала сейчас от отца.

– А почему ее похоронили там? Не здесь, в городе, поближе к дому?

– Твоя мать… так захотела. Когда я приехал к ней больницу, она уже знала, что не выживет. И попросила оставить ее… там…

Последние слова дались мужчине с трудом. Катя видела, что он буквально выдавил их из себя. Но, несмотря на всю боль, которую чувствовала сама и читала на лице отца, была ему благодарна за эту неожиданную откровенность. За случившуюся между ними близость. Прислонилась лбом к его плечу. Так было… когда-то… Теперь она знала это совершенно точно и ждала объятий в ответ, надеясь, что он тоже вспомнит, как происходило прежде.

Но отец выпрямился, вместе с напряжением стряхивая с себя руки дочери. Посмотрел ей в глаза уже привычным холодным взглядом.

– Не отталкивай Антона, дочь. Вряд ли тебе встретится более удачный вариант.

Говорить об Антоне сейчас казалось совсем неуместным, но у отца была другая точка зрения. Чуткий, внимательный человек из ее прошлого исчез так же незаметно, как и появился, сменившись расчетливым, хладнокровным автоматом. Сердце сжалось от боли и какого-то недоброго предчувствия.

– Но если я люблю другого человека?

Мужчина помолчал, задумчиво рассматривая ее. Потом спросил:

– А он?

Катя не поняла.

– Что он?

– Тоже любит тебя?

Хотелось ответить согласием, прежде всего, самой себе, подтвердить, что чувства, живущие в ее сердце, взаимны. Но… не было доказательств. В копилке души не сохранилось ни одного признания, которое сейчас могло бы стать аргументом для отца. Только догадки и предположения, основанные в первую очередь на собственных ощущениях.

Отец усмехнулся.

– Что-то твой профессор очень нерешительный… За почти три года с момента вашего знакомства он так и не понял, как к тебе относится? – и видя изумленное лицо дочери, добавил:

– Не ожидала, что я знаю обо всем? Это моя обязанность и привилегия, Катерина.

В самом деле, могло ли что-то остаться тайной для него, если он задался иной целью? Катя не собиралась ничего скрывать, однако узнать о том, вся ее жизнь полностью открыта, было неприятно. Мечты, надежды, дорогие сердцу минуты принадлежали ей одной. И еще Кириллу, если… имели значение для него. Но не другим людям. Даже не отцу. Свидетели были не нужны. Но, как обычно, ее мнения никто не спросил.

– Расскажи-ка мне, что за шарм особый: влюбиться в калеку? Думаешь, в этом много романтики: тянуть на себе груз таких отношений? Ему уже за тридцать перевалило, а он до сих пор один. Не догадываешься почему? Ты единственная дура, которой захотелось экстремальной любви. Других не нашлось. Да только он все равно не торопится с тобой в загс. Или я ошибаюсь?

Как это было похоже на отца… Четкие формулировки, ни грамма сомнения в произносимом. Он был уверен, что все обстоит именно так, как видится ему.

– Антону хватило несколько недель, чтобы убедиться в своих чувствах к тебе, и шагнуть навстречу. В отличие от некоторых…

Чувства Антона девушку сейчас волновали меньше всего.

– Папа… А если бы Кирилл все-таки захотел на мне жениться, что бы ты ответил?

Мужчина рассмеялся своим привычным, лишенным всяческих эмоций смехом.

– Я предпочитаю говорить о реальных вещах, Катерина. А сказки – это по твоей части. Что ж, из Рейнера может получиться неплохой сказочник. Но не больше…