Есть получалось плохо. Особенно у Марины. Она продолжала смотреть на Кирилла огромными ошеломленными глазами, периодически забывая вовремя делать вдохи.

Наблюдать за подругой Кате было смешно, и девушка едва сдерживалась, чтобы не продемонстрировать это состояние в открытую. По какой причине та распереживалась? И что за странное высказывание о ее бывшем женихе?

Дождавшись, пока Кирилл отойдет за очередным заказом, решила уточнить:

– Что ты имела в виду, когда говорила об Антоне?

Марина растерянно поморгала:

– Я все время мучилась вопросом, как ты могла отказаться выходить за него замуж. Понимала, что дело в другом мужчине, но сложно было предположить, на кого его можно променять. Антон ведь такой… классный… А теперь мне все ясно…

– Правда? – Катя улыбнулась. – И что именно?

Подруга торопливо взглянула в сторону витрин, откуда возвращался Рейнер и проговорила заговорщицким шепотом.

– Кать, в него же были влюблены почти все девчонки в группе. И многие пытались клеиться. А он даже не смотрел ни на кого. Тебя всегда выделял, но я думала, что это из-за твоей необъяснимой любви к литературе. А оно вон как…

Девушка посмотрела на бывшего преподавателя с очевидным испугом.

– Ты его любишь?

Катя кивнула.

– Это так удивительно?

– Не удивительно. Просто… я бы боялась, – Марина хихикнула. – Все время бы чувствовала себя как на экзамене. Он ведь строгий… и умный.

Последняя характеристика Катю тоже развеселила. С каких это пор ум стал считаться недостатком? Ей наоборот казалось это качество Кирилла весомым преимуществом. С ним никогда не приходилось выдумывать тем для разговора и выслушивать рассуждения о вещах, о которых он на самом деле не имел понятия, что было характерно для многих студентов в ее окружении.

А насчет строгости… Этой черты мужчины Катя не знала. Он бывал настойчивым, мог возмущаться по вопросам, которые его не устраивали. Вспомнила, как он ругал ее за чулки и легкую одежду в мороз два года назад. Его почти кипящую ярость, вырвавшуюся наружу, когда поймал девушку у обрыва. Но это была не строгость – так проявлялись забота и тревога. И вся жесткость в подобные моменты с лихвой компенсировалась сбивающей дыхание нежностью, ласкающей силой и таким же волнующим вниманием, как сегодня.

Она улыбнулась возвращающемуся Кириллу, забирая из его рук тарелку с десертом. Мужчина хмыкнул.

– Вообще-то это Марине. Ты свой уже съела.

Катя притворно надула губы.

– А если я хочу еще?

– Тогда сейчас закажу. Сколько? Два? Три?

Девушка рассмеялась.

– Одного будет вполне достаточно. Я не настолько прожорливая.

– Конечно, нет. Ты замечательная.

Марина поперхнулась остатками чая.

– Кирилл Александрович… Не надо больше ничего заказывать. Пусть этот десерт остается Кате, а я пойду…

Поразмыслив, она добавила, решив не придумывать несуществующие проблемы:

– Ваши отношения – слишком большое потрясение для психики, а мне сейчас противопоказано волноваться. Надо успокоиться…

Кирилл спрятал улыбку в прижатой ко рту ладони. Понимающе кивнул.

– Был рад снова увидеть Вас.

Катя посмотрела вслед подруге.

– Представляешь, она тебя боится.

Мужчина приподнял бровь.

– Есть повод?

– Нет. У меня – так точно. Но, похоже, Марина думает иначе. И она поведала мне совершенно удивительные вещи, – девушка придвинулась к нему совсем близко. – Оказывается, почти все студентки нашей старой группы испытывали к своему профессору нежные чувства. И даже рассчитывали на взаимность.

– Ты же не поверила в эту чушь?

– Как раз наоборот… Очень ярко представила, какие мысли могли одолевать этих девиц при одном только взгляде на тебя.

– Катюш… – Кирилл смотрел ошарашено, словно не веря ее словам. – Сладенькая, что ты такое говоришь?…

Вместо ответа она выдала следующий собственный вопрос:

– Их было много?

– Котенок… – хотелось рассмеяться, но он не мог позволить себе этого. Не теперь, когда в ее глазах закипали слезы обиды и возмущения. – Девочка моя, не было никого. У меня НИКОГДА. НЕ БЫЛО. ОТНОШЕНИЙ. СО СТУДЕНТКАМИ.

Катя горестно вздохнула.

– А как же тогда я?

Он тронул ее щеку костяшками пальцев. Едва ощутимо, но даже этого легкого касания оказалось достаточно, чтобы внутренность затопило щемящим теплом, исходящим от бархатной кожи.

– Ты? – распрямил пальцы, прижимая к ее лицу уже всю ладонь, словно баюкая, потянул на себя. Катя прикрыла глаза, утыкаясь губами в его запястье. – Ты – исключение из всех моих правил, котенок. Перестань себя накручивать. Пожалуйста.

Девушка выдавила грустную улыбку.

– Это ты придумал свое одиночество. А женщины видят все совершенно иначе. В тебя не возможно не влюбиться.

Кирилл не выдержал, накрывая дрогнувшие губы своими. Ощутил еще не растаявший вкус десерта. Засмеялся, видя ее смущение.

– Правильно сделала, что отобрала у Марины ее порцию. Вкус необычайный. Я просто снова влюбился в этот шоколад. И в сливки. И в тебя…

Он ласкал ее рот больше шепотом, чем поцелуями, но от дыхания, скользящего по коже, у девушки все замирало внутри. Низ живота налился тяжестью, томительная боль сцепила поясницу. Катя уже и не представляла, каково не испытывать такого желания. Возможно ли будет когда-нибудь насытиться присутствием этого мужчины, его близостью? Чем больше он целовал ее, тем сильнее хотелось, чтобы поцелуи не заканчивались. Чем смелее становились ласки, тем большую откровенность она жаждала. А дальше? Что будет потом, если от одного только его взгляда все тело плавится? Когда они наконец-то подойдут к той границе, за которой двоих уже нет, а существует единый мир и общая страсть, что произойдет тогда?

– О чем ты задумалась?

– Хочу уйти отсюда. В машину. Поближе к тебе.

– Еще ближе?

Их губы почти соприкасались, но окружающие люди мешали расслабиться. Катя кивнула.

– Еще. Без посторонних.

Уже там, в салоне, прижалась к нему, игнорируя смущение.

– Если бы знал, как мне хочется, чтобы ты ни о чем не помнил. О твоих прошлых…

Остановил ее слова, опуская на губы кончики пальцев.

– Катюш, я бы желал, чтобы этого не было в жизни. Многих вещей, о которых горько даже думать, тем более иметь в памяти. Хотел бы, чтобы кроме тебя, мое тело не знало больше никого. Но я не в состоянии изменить прошлое. Оно было, хотя уже давно ничего не значит, и никогда не могло даже сравниться с тем восхитительным настоящим, в котором есть ты.

Девушка верила этим словам, но все равно думать о других женщинах рядом с ним было нестерпимо тяжело. Глупая мысль, не основанная почти ни на чем, но не озвучить ее не получилось: Катя не хотела скрывать то, что сейчас причиняло беспокойство.

– Они наверняка были красивее и… опытнее меня. А я даже не знаю…

Кирилл опять перебил, одним резким, жадным рывком накрывая ее рот. Целовал до боли в начавшей саднить коже. Даже голова закружилась, словно девушка попала на карусель, взметающуюся в разные стороны. С трудом восстанавливая дыхание, откинулась на сиденье, и замерла, слушая его слова.

– Ты знаешь, как свести меня с ума. Лишить сна и покоя. Взбудоражить до такой степени, что я не могу думать ни о чем другом, кроме как о тебе. Мечтать о твоих тоненьких пальчиках на своем теле.

Щеки обожгло, не стыдом – волнением, которое стало еще сильнее, когда мужчина потянул ее ладошку, опуская на себя, проводя по собственной груди, животу и ниже: туда, где отчетливо ощущалась искренность его слов.

– Я никогда и ни с кем не испытывал ничего подобного, девочка моя. И никто другой не нужен. Ни красивее, ни опытнее. Никто, кроме тебя. Ты же веришь мне?

Вместо ответа она подалась вперед, чуть сжимая руку. Подставила шею под горячую волну его стона.

– Научишь меня? Всему?

Он закрыл глаза, возвращая ее руку в свою. Покачал головой.

– Это ты научишь меня. Всему…

* * *

Переполненный событиями день помог уснуть сразу, едва она оказалась в постели. Сон был спокойным и ровным, как впрочем, почти каждую ночь в этом доме. ЕГО доме, который совсем скоро она сможет назвать своим. Хотя Катя и сейчас считала так. Настолько комфортно не чувствовала себя прежде нигде: ни в холодном и бездушном царстве, которое создал ее отец, ни в мире, окружающем ее последние два года, где получалось только выживать. Даже в воспоминаниях о ее детстве не было такого. Любовь бабушки явилась великим чудом, данным свыше, но сотканные ее заботой будни все равно не могли сравниться с тем, что подарил ей Кирилл и что обещал еще невысказанными словами и зреющей одной на двоих сладкой реальностью.

Девушка поднялась, вновь с упоением коснувшись его рубашки. Хотя вчера и купила себе другие вещи для сна, все равно предпочла остаться облаченной в одежду, хранящую запах любимого. Умылась, и, не переодеваясь, вышла в коридор. Хотелось поскорее увидеть его: слишком долгими стали ночные часы разлуки.

Почему-то даже не пришло в голову постучать, словно она уже получила право проникать в его жизнь всякий раз, когда хотелось этого самой. Катя отворила дверь, сияя от радости в предвкушении встречи. И застыла, ощутив резкую нехватку воздуха. Большая комната внезапно показалась тесной. Замершее на языке приветствие обернулось мучительной сухостью во рту.

Она и прежде видела его без рубашки, но это происходило в темноте, к которой примешивался еще и туман разгоряченного сознания. Но вот так, как теперь, в откровении дневного света, ей еще не приходилось лицезреть любимого человека.

Мужчина оказался и выше, и гораздо шире в плечах, чем думалось до сих пор. Похоже, совсем недавно принял душ и на позолоченной утренними лучами солнца коже еще блестели кое-где капельки воды. С растрепавшихся влажных волос стекали тонкие струйки, убегая вниз по спине, пересеченной тонкими белесыми полосками застарелых шрамов. Такие же рваные линии в нескольких местах пересекали живот, грудь, идя от самых ключиц.

Катя проследила глазами их рисунок, чувствуя, как оглушает буханье собственного сердца. Представлять боль, когда-то запечатанную этим рисунком, было невыносимо. Но еще хуже – смотреть на то, что было ниже узкой ленты полотенца, скрывающей бедра.

Ей не удалось скрыть ни предательскую дрожь в коленях, ни противный скрежет зубов, сжатых до предела. Но подняв взгляд на лишившееся красок лицо мужчины, девушка поняла, что он ничего этого не заметил. Его затопил страх, глухой, пронзительный, отравляющий безнадежностью каждую клетку тела. Физически ощутила почти панический ужас, наполнивший дорогие глаза.

– Можно мне войти? – спросила с явным опозданием, не узнавая захрипевший в ответ голос.

– Ты уже вошла.

Вчерашний день превратился для нее в очередной поворот волшебной сказки, подаренной Кириллом. Его фантастическая забота, внимание, заглушившее смятение души, сила, удержавшая от отчаянья разлуки, были не просто приятны: ее наполнило умиротворение, сладкая надежда, легкость, которую не приходилось испытывать уже очень давно. И, торопясь сегодня утром увидеть его, Катя даже представить не могла, что он по-прежнему боится ее потерять. Считает себя ущербным. Осознание этого прошибло мозг, вызывая почти негодование. Не на Кира – на тех, кто внушил ему эту дикую мысль, что он чем-то хуже других.

Несмотря на ставшие ватными ноги, подошла ближе. Вплотную. Они поменялись ролями: вчера его мудрость исцеляла девушку от неудержимого волнения, а сейчас ей было необходимо пробиться в его воспаленный сомнениями разум. Накрыла ладонями вздымающуюся грудь, в тот же миг ощутив, как колотится сердце мужчины.

– Где мое доброе утро? – подняла голову, приближая губы к его рту. – Ты не хочешь меня поцеловать?

– Катя… – он даже не улыбнулся, – Не надо делать вид, что ты ничего не заметила.

– Я и не делаю. Просто хочу, чтобы мой почти муж со мной поздоровался.

Кирилл не пошевелился. Стоял, впиваясь взглядом в ее глаза, словно пытаясь прочитать в затаенной глубине то, чего не произносили уста.

Катя обхватила его руками, надеясь хоть на какой-то отклик. И этим откликом стала дрожь, прошившая тело мужчины с ног до головы. Его затрясло, но совсем не от желания. Из горла вырвался полный отчаянья стон.

Девушка заставила себя улыбнуться. Она потом переживет, переосмыслит дерзость собственной идеи и стыд, который мог помешать осуществить задуманное. Теперь этим чувствам не было места. Ей хотелось быть смелой и воспользоваться тем воздействием, которое она оказывала на Кирилла. Но сначала…

– Я не собираюсь говорить ни сейчас, ни позже, что для меня это не важно или не имеет значения. Имеет и очень большое. Но совсем не так, как ты думаешь. Кир, меня раздирает на части от боли при мысли о том, что тебе пришлось пережить. Мне тяжело видеть твои шрамы и… твою ногу. Не из-за того, что это зрелище шокирует. В твоей жизни была трагедия, которую невозможно исправить, страдание, отпечатавшееся навсегда. Но если бы я имела возможность выбирать с самого начала, то и тогда бы не захотела рядом никакого другого человека. И сейчас не хочу. ТЫ мне нужен. Любой. Твое сердце, которое стучит сейчас с такой силой от страха, что я могу уйти. Твои ласковые глаза. Я не хочу, чтобы кто-то еще ТАК на меня смотрел. Касался меня. Целовал. Никто, кроме тебя. И мечтаю, чтобы у меня самой было наконец-то право делать все то, что хочется.

Он задохнулся, с трудом удерживая дерганье скул.

– А чего… тебе хочется?

Вместо ответа Катя оторвалась от его глаз, прочертив пальцем дорожку от ключицы по покрытой волнистым жестковатым покрывалом груди. Ниже – задержав ладонь на напряженном животе. Залюбовалась идеальным рисунком мышц. Прочертила их узоры губами, с удовольствием слыша, как зазвенела тяжесть в его дыхании. Ниже – к самому краю натянувшегося полотенца. Хотелось сделать этот шаг, одно легкое движение, разъединяя концы ткани. Пугающая неизвестность. Манящая. Вожделенная. Хотелось подарить ему то, о чем только слышала, никогда не понимая. До этого самого момента, когда пересилившее страх возбуждение мужчины передалось ей, накатив мощным потоком, сметая прежние границы, самой же и установленные. Замелькавшие перед глазами фантазии заслонили реальность, завладели руками, проникшими под толщу махры. Не пальцами – нервными окончаниями – девушка коснулась его плоти, замирая от восторга и… собственной беспомощности. Подняла глаза, захлебнувшись ошеломляющим огнем в его взгляде. Смесью страсти и трепетного обожания.

Всхлипнула:

– Прости меня…

Он выдохнул, стараясь не думать о ставшей почти нестерпимой боли в паху. Несмотря на эту боль, почувствовал, как напряжение и паника покидают тело.

– Котенок, мы ведь никуда не спешим.

Она прошептала, чувствуя, как срывается голос:

– Я хотела…

Кирилл подхватил ее за плечи, усаживая прямо на стол. Вплотную к себе. Прижался губами к виску.

– Я знаю, что ты хотела, родная… Мы все с тобой успеем. ВСЕ, что ты захочешь.

Катя выдохнула, замирая от какого-то непонятного обволакивающего предвкушения, растекающегося по телу, смущаясь от жара в его глазах и одновременно наслаждаясь этим.

– И ты…

Он зарылся лицом в ее волосы.

– И я.